Искандар Зуль-карнайн. (Александр Македонский)

Сын Македонского царя Филиппа, Александр Великий¹ пользуется в истории столь громкою и широкою известностью, что с ним не может сравниться в этом отношении ни один из европейских и азиатских великих завоевателей. «Быстрота соображения, стратегическая проницательность, решительность и уверенность в победе соединялись в нем, как говорит историк Вебер, с личной храбростью и неутомимой деятельностью, таланты великого полководца и правителя с блестящей отвагой война; его личность очаровывает возвышенным энтузиазмом, благородную любовью к знанию и окружена ореолом непрерывного счастья и молодости… Он был таким дивным явлением, величие его было так ослепительно, что скоро история его жизни стала предметом легенды и поэзии; вымыслы закрыли истинные его очертания; народная фантазия последующих веков овладела его фигурою и прикрасила его подвиги поэтическими вымыслами. В его натуре лежала любовь к приключениям, располагавшая его считать близким, легким далекое, трудное; для него было заманчиво все необыкновенное, удивительное; он восхищался миром гомеровских героев, хотел воскресить этот мир, перенести его из области поэзии в действительность. Он очаровывал своей молодостью; его недолгая жизнь² была непрерывным рядом отважных предприятий, геройских подвигов; у него было врожденное влечение к великим делам, – все это внушало и современникам, и потомкам изумление. Он пронесся быстро, как метеор, и тем ярче было сияние, которым окружило его воображение потомства»³. Автор «Культурной истории классической древности» Я. Фальке так характеризует молодого Македонского царя: с ничтожным сравнительно войском Александр совершил дела, перед которыми бледнеет все, что мы знаем из сказаний и баснословных рассказов прежнего времени. С быстротой и ослепительным блеском метеора Александр проходит территорию, составлявшую тогдашний мир, оставляя в тоже время глубокие, неизгладимые следы своего краткосрочного пребывания в стране. Он обладал всеми качествами героя в такой степени, как едва ли кто-либо другой, всеми качествами, необходимыми для выполнения тяжелой задачи, возложенной на него всемирной историей. Александр брал с собою в поход, говорит Плутарх, то, что дает наибольшую надежду на успех: благочестие по отношению к богам, честность, простоту, умеренность, веселое расположение духа с презрением к смерти, дар слова и правдолюбие, спокойную обдуманность и быстроту в действиях, славолюбие и твердую волю во исполнение того, что он считал справедливым. Перед началом сражения он хладнокровно и обдуманно распределял все, согласно составленному плану, принимая в соображение даже качество почвы и силу или бессилие врага. Потом он бросался вперед с невообразимыми энергией и мужеством, с неодолимою силою льва, во главе своих избранных всадников, на неприятеля, увлекал за собой своих солдат в неустрашимом самозабвении и решал судьбу битвы личною храбростью. Нужно ли было переходить реки, как бы последние не были широки и глубоки, или завладеть городами и крепостями, как бы высоко они не лежали и как бы неодолимы ни были их стены, изобретательный ум Александра всегда находил средства и пути для преодоления препятствий, стремясь как бы покорить себе течение и силу воды, подняться на высоту и опрокинуть стены. Наряду с изобретательностью, в Александре была сила, выносливость в борьбе с трудностями и лишениями. По страшным бесплодным пустыням он шел вместе со своими солдатами, вместе с ними пересиливал голод и жажду; ласковым, ободряющим словом и своим примером он умел поддерживать унывающих, а ропщущих побуждать к новым усилиям.⁴ Таким редким в людях душевным качествам Александра Македонского соответствовала и его наружность. Молодой красавец в греческом смысле, он, когда был спокоен, то очаровывал окружающих кротки выражением своего лица, легким румянцем на щеках, нежною томностью взгляда и тем даже, что голова его была немного наклонена влево; его резкие движения, от которых развивались его волосы, его сверкающий взгляд и сильный голос обличали в нем героя⁵.

Нужно ли удивляться, что Александр оставил неизгладимую память по себе везде, где был? Его имя сделалось известным всему древнему миру. И у нас, в Средней Азии, имя Александра Македонского сделалось известным вследствие его походов от Бухары до Сыр-Дарьи. В настоящее время не только грамотные наши туземцы, но и большинство неграмотных знают Македонского царя под именем Искандера Зуль-карнайна и рассказывают о нем некоторые предания, частью общие всему Востоку, частью же приурочивают к данному месту некоторые из этих преданий. Так, например, у известного мусульманского автора Таляби, рассказывается, что Зуль-карнайн при помощи друга своего, ангела Рафаила, узнал, где находится источник вечной живой воды и отправился в подземное мрачное царство, в котором после 24-летнего странствования достиг чудесного источника, напился воды его, выкупался, совершил религиозное омовение и даже вымыл там свои запылившиеся одежды. Местное (ташкентское) предание прибавляет к этому, что Зуль-карнайн вышел из подземного своего странствования на теперешнем Шайхантаурском кладбище и расплескал там несколько капель живой воды, которую вынес с собою из-под земли. От этих капель выросли деревья – савр или сарв⁶, стволы которых и до сих пор, но уже без коры и листьев, стоят на Шайхантаурском кладбище и считаются неприкосновенными, священными. По другому, преданию, к нашей Голодной степи приурочивается легендарный случай с цирюльником Александра, о чем в сочинении имама Сююти⁷ только кратко упомянуто и притом без определенного указания на место действия. Кроме того, в Средней Азии есть несколько местностей и урочищ, соединяемых с именем Искандера, как например: Искандер-куль, Искандер-сай, Искандер-кала, Искандер-манара, а место Александрии Эсхаты подлежит определению.

Ясно, что Александр Македонский оставил после Туркестанского своего похода⁸ неизгладимую память в туземном населении, а коран укрепил и освятил потом в народе воспоминание о Зуль-карнайне, как и вообще, при посредстве религиозного авторитета этой освященной книги мусульман, имя Зуль-карнайна распространилось по всем странам мира, где утвердилось учение ислама. При этом невольно припоминается известный историко-литературный факт, состоящий в том, что не только отдельные идеи, но и целые легенды переходят от одного народа к другому, не встречая препятствий ни во времени, ни в пространстве, ни в особенностях религии и национальности, что повторилось и с легендой об Александре Македонском. Рассмотрение этого интересного вопроса я позволил себе предложить вниманию гг. членов нашего кружка на том основании, что, при изучении древностей Средней Азии, нам часто приходится встречаться с именем Искандер Зуль-карнайна.

Имя Зуль-карнайна было занесено в коран при следующих исторических обстоятельствах. Иудеи, поселившиеся в Аравии еще до Р. Хр., оказывали Мухаммаду очень большое сопротивление в его реформаторской деятельности и не один раз ставили его в затруднительное положение своими хитро-придуманными вопросами. Из кн. пророка Даниила они знали, что цари Мидийский и Персидский представлены под образом двурого овна, а под образом однорогого козла представлен царь Греческий, который поразил овна, сломал у него оба рога и растоптал его⁹. С другой стороны они знали также, что Александр Македонский быстро завоевать Малую Азию, Финикию и Палестину, был в Иерусалиме, приносил в храме иерусалимском жертву Иегове и очень был тронут прочитанным ему пророчеством о нем Даниила¹⁰. Аравийским иудеям были известны также разные легендарные рассказы о подвигах Александра Македонского, и они решили задать основателю ислама в числе других замысловатых вопросов и вопрос о знаменитом царе-завоевателе, чтобы испытать исторические познания арабского пророка.

Однажды они спросили Мухаммада: «Кто был Зуль-карнайн?» Мухаммад не ответил иудеям прямо на вопрос их, а рассказал (от имени Божия) о путешествиях Зуль-карнайна к месту солнечного захода и восхода, а затем к некому горному ущелью, в котором жили Гог и Магог и были заперты там Зуль-карнайном¹¹; но толковники корана определенно говорят, что под именем Зуль-карнайна разумеется Искандер, царь Персии и Рима, т.е. Греции. Так, говорит об этом Казы Байзави¹². Тоже утверждает и позднейший мусульманский историк Табари¹³. В наиболее уважаемом мусульманском толковании на коран «Рухул-баян», в объяснении названия «Зуль-карнайн», приводятся разные соображения, именно:

Искандер во время своей жизни доходил до двух рогов солнца, т.е. до восхода и до запада, был царем Востока и Запада и получил поэтому название «двурогого»¹⁴, как Ардашир¹⁵ имел прозвание «долгорукого» потому, что у него всякие решения быстро приводились в исполнение, как бы при помощи двух длинных рук.

Когда Зуль-карнайн призывал своих подданных к истинной вере, то голова его склонилась в правую сторону и он умер было, но ожил по велению Божию, а когда снова стал приглашать народ свой к вере, то голова его склонилась в левую сторону, и он снова умер и снова, по милости Божией, ожил. В воспоминании этих двух случаев, он и назван «двурогим». Так и Алия называют «двурогим», потому что у него на голове были две раны: одну рану нанес ему Умар Ибн-Вадд, а другую – Ибн Мульджам (Камус).

Зуль-карнайн во сне приблизился к солнцу и схватил его за два рога, т.е. за два края – восток и запад, – и, когда рассказал об этом сне своему народу, получил прозвание «двурогого» (Карасуль-анбия).

Во время его жизни сменились два поколения (полагая на каждое 36 лет).

У него на короне были два рога¹⁶.

Он сражался руками и стременами.

Он совмещал в себе знания реальные и мистические.

У него на голове с обеих сторон были навернуты две косы на подобие рогов.

Зуль-карнайн первый стал носить чалму на голове потому, что у него на голове были два рога, которые были похожи на два завитка волос. Искандер и прикрывал свои рожки чалмой, чтобы не показывать их народу. Однажды он пошел в баню со своим мирзой-цирюльником и сказал ему, что об этих рогах не знает никто и что если он, царь, услышит об этом хоть от одного человека, то убьет мирзу. Испуганный этой угрозой мирза вышел из бани без памяти, как мертвец, ушел в степь и там, наклонившись к земле, крикнул: «У царя на голове два рога». На этом месте выросли потом две камышинки. Однажды проходил пастух мимо этого места и сделал из этих камышинок две дудочки, а когда заиграл в них, из дудочек вышел звук: «У царя на голове два рога»… И повсюду распространилась молва об этом (Имам Сююти¹⁷).

В газете «Каспий» напечатана целая легенда на эту тему. По легенде, Александр Македонский имел на обоих висках два роговидные отростка и потому никогда не снимал при людях со своей головы высокой шапки, которой прикрывал свои рога. А цирюльников, которые брили ему голову¹⁸, он убивал, чтобы они не выдали его уродливости. Однажды царь призвал молодого цирюльника и сказал ему: «Как только кончишь брить меня, я убью тебя, потому что, если ты останешься в живых, то можешь рассказать кому-нибудь о моем уродстве». Услышав такую угрозу, цирюльник стал упрашивать Александра, упав к ногам его: «Умоляю тебя…, о великий государь, не убивай меня! Пощади, сжалься над моей молодостью!.. Клянусь твоей священной головой, я – сохраню твою тайну, как святыню, на дне души моей до гроба!» … Мольбы цирюльника тронули Александра, и жизнь ему была оставлена, но с тем условием, что он, в случае нарушения данного слова, будет казнен¹⁹. Цирюльник долго хранил эту тайну, но до конца не мог сдержать своего обещания… Боясь проговориться, он обратился с просьбой к одному святому старцу: «Помоги моему горю, святой отец: я имею тайну, которую должен высказать кому-нибудь, чувствуя непонятную потребность в этом, но не могу, ибо я наложил на себя обет молчания; скажи, что могу сделать я, чтобы успокоится, не говоря о тайне, причиняющей мне страшную муку?» На это старец сказал ему: «Найди на поле старый (без воды) колодец и открой ему тайну; тогда ты успокоишься». Цирюльник так и сделал: долго он бродил по степи, наконец, нашел заброшенный колодец, в который наклонил голову и произнес три раза: «У царя Александра есть рога на голове». И действительно, едва цирюльник вымолвил это, как почувствовал облегчение… В следующую весну в пустынном колодце вырос тростник. Пастух, не далеко от этого колодца пасший овец, срезал тростинку и сделал дудочку, но она насвистывала только о том, что у царя Александра есть рога на голове.

Царь Александр проезжал однажды со своей свитой на охоту по степи, где этот пастух пас овец и услышал, как пастух, играя на тростниковой дудочке, насвистывал одно и тоже: «У царя Александра есть рога на голове». Тогда царь подозвал к себе пастуха и спросил: «почему ты насвистываешь, что у меня на голове есть рога?» – «Не я напеваю это, Государь, а сама дудочка», – ответил ему пастух. Великий царь, чтобы проверить слова пастуха, приказал передать дудочку своему визирю и, убедившись в справедливости слов пастуха, отпустил его. Возвратившись домой, Александр позвал к себе своего цирюльника и потребовал объяснений, а тот чистосердечно рассказал царю, как было дело. Царь, удовлетворенный чистосердечным признанием цирюльника, сказал ему: «Нет тайны, которая не сделалась бы явною… Иди, – ты свободен»²⁰.

Очень не трудно заметить, что приведенная легенда весьма близко напоминает древний классический миф о Фригийском царе Мидасе, записанный Овидеем²¹. По этому мифу, царь Мидас сначала выпросил себе у бога Вакха силу обращать в золото все, к чему он, Мидас, прикоснется рукой. Но даже пища и питье, до которых касался царь Мидас, превращались в золото и золотую жидкость, – царь голодал. Тогда он раскаялся в своем безумном желании, очистился от греха в реке Пактоле, возненавидел богатство и стал жить просто и умеренно. Часто после того царь бродил по лесам и лугам и стал ревностным чтителем бога лесов и полей, Пана. Но так как и прежде Мидас не далек был разумом, то и еще раз, благодаря своему неразумию, получил от бога неприятный подарок, с которым не разлучался уже до самой смерти. Однажды бог Пан, разыгрывавший перед нимфами своими веселые песни, дерзнул состязаться в музыке с Аполлоном. Тмол, бог горы, избранный обоими соперниками судей, сел на своем почетном месте, и вокруг него собрались нимфы и другие божества той местности, а так же и царь Мидас. Начал бог Пан играть на своей флейте, и Мидас с наслаждением внимал его варварским звукам. Потом выступил соперник Пана, бог Аполлон, увенчанный парнасским лавром. В левой руке держал он блиставшую слоновой костью и драгоценными камнями четырехструнную кифару, а в правой – плектрон²². Искусною рукою так дивно забряцал Аполлон по струнам своей кифары, что Тмол, очарованный сладкими ее звуками, не задумался провозгласить за ним победу, и все слушатели и слушательницы согласились с этим приговором. Один Мидас не одобрил судью и назвал его несправедливым. Разгневался бог Аполлон на неразумное слово царя и не хотел он допустить, чтобы глупые уши Мидаса имели вид ушей человека. Поэтому, Аполлон вытянул уши Мидаса, покрыл их серой шерстью, дал им гибкость и удобоподвижность, – и навсегда на человеческом теле Мидаса остались ослиные уши. Устыдился царь Мидас нового своего украшения и бережно прикрыл свои длинные уши пурпурною чалмою. Лишь от одного слуги своего, стригшего ему волосы и бороду, не мог он скрыть своего уродства; но и этому слуге строго запретил царь разглашать тайну. Однако болтливый брадобрей не мог сохранить эту тяжелую тайну и, не осмеливаясь сообщить ее людям, удалился он к соседней реке, выкопал в земле ямку, шепнул в нее: «У царя Мидаса ослиные уши», и снова бережно закрыл ямку. Немного прошло времени, как в том месте, где погребена была тайна царя Мидаса, разросся густой камыш, и при каждом дуновении ветра одна тростинка шептала другой: «У царя Мидаса ослиные уши». Так и люди узнали про тайну цареву.²³

Толковники Корана и другие мусульманские авторы не были знакомы с сочинениями древних греческих историков, писавших об Александре Македонском, и потому не могли разобраться во всех подробностях древней легенды о двурогом царе, которая обошла весь мир, осложнялась и видоизменялась под разными влияниями и, наконец, через евреев александрийских достигла Аравии ко времени появления там ислама и дала современным Мухаммаду аравийским иудеям тему для замысловатого вопроса: «Кто был Зуль-карнайн?».

Между тем только основания сочинений Геродота, Ариана, Курция, Диодора, Страбона, Плутарха, Пазания, Прокопия, Юстина, Атенея и др. можно выяснить, что название Александра Македонскаго «двурогим» находится в связи с путешествием его в Ливийский оазис к древнему храму Амона. На эту именно связь указывали уже некоторые европейские исследователи истории ислама, но не разъяснили дела. Так, например, А. Шпренгер в известном своем сочинении «Das Leben und die Lehre des Mohammad»²⁴, упомянув об этой связи, прибавляет, что выражение «двурогий» ранее прилагалось иудеями, на основании пророчества Даниила²⁵, к Киру, Персидскому царю, потому что, он владел Мидией и Персией²⁶. Наше объяснение происхождения названия Александра Македонского «двурогим» может быть изложено более подробно.

Гомер и Гезиод не знали бога Амона, имя которого в первый раз упоминается у Пиндара, а затем у Геродота²⁷. Из сообщения Геродота видно также, что греки изображали иногда своего Зевса с бараньими рогами, загнутыми вниз, позади ушей, что объясняется позднейшим влиянием на верования греков египетского культа в честь божества Амона, которого египтяне представляли или с человеческой головой и бараньими рогами, или же прямо с бараньей головою²⁸. Амон первоначально был только местным божеством египетских Фив и окрестностей; но когда Фивы получили значение главного города страны, то и Амон сделался верховным божеством Египта и назывался Амон-ра, т.е. божеством солнца. Как бог солнца, Амон-ра считался богом плодородия и изображался или с бараньей головой, или же в виде барана. Поэтому, как свидетельствует Геродот, египтяне считали баранов священными животными и не убивали их. Из Фив, как главного центра, культ Амона распространился на запад, в оазисы Ливийской пустыни, и в одном из них, известном под именем Сива, во время царя Тараки (692–664 г. До Р.Х.) был построен храм в честь Амона. Из описаний этого оазиса²⁹ видно, что в храме Амона божество объявляло свою волю не словами, а знаками, которые разъясняли жрецы. На найденных изображениях на стенах Карнакскаго храма, Амон представляется рогатым³⁰.

К Амону, отождествляемому с Зевсом, по древним сказаниям, во все времена обращались за советом великие люди, преимущественно греки, как например: Персей и Геракл³¹, а также царица Семирамида, египетский царь Бокхорис, Крез, царь Лидийский, затем полководцы Кимон, Алкивиад и Лизандр.

О посещении Амона Гераклом Геродот рассказывает так: «Однажды Гераклу сильно захотелось посмотреть на Зевса, а Зевс вовсе не желал, чтобы тот видел его; наконец, так как Геракл продолжал настаивать, Зевс схитрил: он снял руно с барана, покрыл им себя, а отрезанную голову барана держал перед лицом и в таком виде показался Гераклу. С этого времени египтяне изображают Зевса с головою барана и называют его Амоном. Фивяне не приносят баранов в жертву по той же причине: бараны у них считаются священными животными. Только раз в год, в праздник Зевса, они убивают одного барана, снимают с него руно, надевают его точно так же, как надевает на себя божество на изображении Зевса, и потом подносят к нему другое изображение, Геракла. Устроивши это, все присутствующие у храма плачут по барану и за сим хоронят его в священной гробнице³².

Около 200 лет до Александра Македонского, Персидский царь Камбиз хотел покорить оазис Сива, но этот дерзкий поход не удался: отряд Камбиза заблудился в пустыне и погиб до последнего человека, а сам Камбиз отправился с остальным войском в Эфиопию³³.

Александр Македонский также считал себя сыном Зевса. Юстин И Плутарх рассказывают, что мать Александра Олимпиада, жена Македонского царя Филиппа, сама будто бы созналась мужу своему, что родила Александра не от него, Филиппа, а от большого дракона³⁴, и когда отпускала сына в поход, сообщила ему тайну его рождения и внушала ему гордиться своим происхождением. Поэтому Александр, после сражения при Иссе (в ноябре 333 г. До Р.Х.), овладев Тиром и Газою, направился в Египетский оазис и был счастливее Камбиза: когда все его воины доведены были до крайнего изнеможения, когда всеобщий ужас перед верной гибелью дошел до своего апогея, разразилась гроза и, что составляет чрезвычайно редкое явление в Африканской степи, пошел обильный проливной дождь, который освежил все и спас погибающее войско Александра. Александр был с радостью встречен жителями этой страны, измученной продолжительным персидским игом³⁵.

Страбон³⁶ со слов Каллисфена рассказывает, что Александра побуждали к походу в оазис Сива, к Амонову оракулу, не только жажда славы, так как он знал о неудавшемся походе Камбиза и о путешествиях Персея и Геракла, но и желание узнать от знаменитого оракула свою будущую судьбу и уверится в своем происхождении. Когда Александр прибыл в оазис, то главный жрец Амона дозволил ему войти в храм в обыкновенной одежде, а оракул ясно высказал при этом, что Александр – сын Зевса.

По словам Оросия³⁷, Александр, когда прибыл к храму Амона, то предварительно сам лично переговаривал с жрецами относительно ответов, какие они должны были давать ему при торжественном вступлении его в храм главного египетского божества. Поэтому, когда Александр вошел в храм, то главный жрец приветствовал его, как сына бога Амона и предсказал ему владычество над все миром и непобедимость до смерти. Когда же Александр спросил, не избежал ли кто-нибудь из убийц его отца заслуженной кары, то жрец ответил, что у Александра нет смертного отца и что убийцы Филиппа все погибли. В храм входил один Александр и выслушал все ответы бога из уст жреца, тогда как спутники Александра оставались вне храма и должны были довольствоваться тем, чем Александр захотел с ними поделиться. В письме к своей матери Александр обещал передать ей секретные сообщения оракула при личном свидании³⁸. Стоя пред храмом Амона, спутники Александра получили разрешение вопросить оракул, и на вопрос: должны ли они воздавать царю божеские почести? Получили утвердительный ответ. После того Александр сделал богатые приношения богу Амону и жрецам и отправился в обратный путь.

По поводу ответа Амонова жреца Александру, Плутарх рассказывает (XXYII, 30), что жрец, обращаясь к Александру, желал показаться наиболее любезным и потому выразился на греческом языке, но по незнанию этого языка, вместо о пайдион т.е. о, чудо! Сказал: о пайдиос! Жрец ошибся в последнем слоге, в окончании слова; но Александр, воспользовался ошибкой жреца и истолковал ее в свою пользу в смысле: о пай Диос т.е. о, сын Зевса!

После путешествия к храму Амона Александр не раз ссылался на свое божеское происхождение для оправдания своих поступков. Арриан (Anab. IY, 9, 9) удостоверяет, что Александр не прочь был принимать и божеские почести, воображая себя действительно сыном Амона, а не Филиппа. Горг украсил Александра, как сына Амона, венком в три тысячи золотых, а сам Александр во время пиров надевал на себя плащ Амона, обувь и рога его, как бог. Курций рассказывает, что когда против Александра составился заговор, то он счел виновником в этом Филота, Парменионова сына, так как Филот, когда узнал, что Александр провозгласил себя сыном Амона, то хотя и поздравил царя с такой честью, но в то же время выразил сомнение относительно благополучия подданных сверхъестественного существа. Филот, защищая себя, сказал, сто он действительно выражал такое сомнение, но не из зависти к царю, а из страха за него, так как ему, Филоту, казалось более достойным Александра – не хвастаться, а молча считать себя потомком Амона. И Филот просил Александра послать кого-либо к Амону, который из любви к своему сыну должен открыть настоящих заговорщиков… Но Филот был казнен. В уверенности относительно божеского происхождения Александр написал Афинянам, что он теперь не дал бы им острова Самоса, который они получили от прежнего царя Филиппа, называвшего себя отцом его (Александра). – Однажды, во время пира Александра, удар молнии напугал пировавших с ним, и софист Анаксарх спросил Александра: отчего же не гремит и сын Зевса, т.е. Александр? Александр ответил, что он не хочет казаться страшным для своих друзей (Plut. XXYIII, 25). По словам Курция, Александр до последней минуты своей жизни не переставал считать себя сыном Амона и, умирая, приказал отправить свой труп к Амону (Curt. X, 5, 14). Исполнение этого завещания поручено было Аридэю, но труп царя был задержан Птолемеем Лагу в Мемфисе и погребен в Александрии в великолепном склепе. При этом заслуживает внимание известие византийца Прокопия о том, что в Авгилах (на юге от Кирены), считавшихся также местопребыванием Амона, до времен Юстиниана приносились жертвы не только Амону, но и его сыну Александру Македонскому³⁹.

По поводу божеских почестей, воздававшихся Александру и принимавшихся им после его похода в Ливийскую пустыню к Юпитеру Амону, историк Шлюссер замечает, что Александр во всех своих предприятиях придавал большое значение предзнаменованиям, оракулам и чудесам, видя в них действительно средство привязать к себе сердца суеверного народа. Желая впоследствии устроить церемониал своего двора, как следовало обладателю Азии по восточным понятиям и обычаям, Александр воспользовался амонским оракулом, чтобы мало-помалу приготовить свой народ к этой перемене. Он позволил верховному жрецу этого божества назвать себя сыном Юпитера. Старые полководцы Александрова отца, сначала только смеявшиеся над эти титулом, впоследствии, когда обнаружились намерения Александра, стали громко выражать свое негодование. По мнению историка, Александр пользовался своим мнимым божественным происхождением, на которое с тех пор он всегда изъявлял притязание, просто как мудрый политик, понимавший, что этим он мог всего легче держать в повиновении жителей востока. Только позднее этот великий человек, также подавленный избытком счастья, стал злоупотреблять своим титулом полубога и находил удовольствие в пустом блеске мнимого сверхъестественного величия. Он сам верил в невидимый, высший порядок вещей и придавал значение предзнаменованиям и изречениям оракулов. Но еще чаще Александр прибегал к народному суеверию, как к средству для достижения таких целей. По этому же самому побуждению, он позволил назвать себя сыном Юпитера Амонского, стараясь в то же время связать греческие идеи о полубогах с восточным обыкновением смешивать все великое и могущественное с представлениями о сверхъестественном и божественном⁴⁰.

Историк Вебер замечает, что «желая возвысить величие царского сана и находя необходимым ввести одинаковые монархические учреждения по всей державе, Александр, исполненный мысли о своем божественном призвании, издал постановление, чтобы греческие государства воздавали ему божеские почести. Это было первым шагом к тому, чтоб отнять у ослабевших греков их демократические учреждения, отжившие свое время, и сделал Грецию областью великого царства. Александр хотел поставить греков в такие же отношения к себе, в каких были покоренные им народы Азии. Он хотел, чтоб и греки признавали его своим царем. Афиняне понимали, что требование божеских почестей имеет этот смысл и хотя им не нравилось требование, налагавшее на них печать формального порабощения, но сам Демосфен посоветовал народу не отказывать могущественнейшему царю в исполнении его желания, и народ согласился. Пример афинян оказал решительное влияние на остальную Грецию. Даже в Спарте было принято постановление, высказанное в лаконической форме: «если Александр хочет быть богом, то пусть будет богом». Сообразно этим решениям были отправлены в Вавилон послы воздать почести новому божеству⁴¹. По словам историка Иегера, посещение Александром Амонова храма служить доказательством проницательности Александра и того умения приспособляться к воззрениям египтян, какими не обладали ни персы, ни вообще восточные завоеватели. Древнее святилище, воздвигнутое в оазис, окруженное густою рощею высоких деревьев, и самый оазис с его селениями, его крепким замком и священным источником, – давно уже были известны грекам; местным жрецам, обитателям этого уединенного оазиса, не в диковину были греки-путешественники, заглядывавшие изредка в этот источник египетской мудрости. Понятно, что могущественного царя, победителя ненавистных персов, они встретили с величайшим торжеством, с божескими почестями, как сына бога Амона; понятно, что они предсказали ему и господство над всем миром, что было совершенно в духе тех напыщенных изъявлений покорности, которыми испещрены все стены древних зданий Египта. Несомненно, что Александру очень по вкусу пришлись, по отношению к его новым восточным подданным, те слухи, которые связаны были с его посещением этого всемирно-известного оракула: там, где привыкли падать ниц перед монархом, как перед божеством, подобные слухи все равно явились бы со временем, или даже готовы уже были явиться еще до вступления Александра в Египет. Но ни сам он, ни его приближенные, не придавали значения тем таинственным откровениям, которые им пришлось услышать от жрецов Амонова храма; посещение этого храма Александром было очень ловким выражением милостивого внимания его к египетскому народу, и царь покинул страну совершенно успокоенной и удовлетворенной. Он предоставил управление Египтом вновь установленной им власти: македонянин заведовал военными силами, грек – финансами и египтянин – всем остальным⁴².

Но как бы не объяснять стремления и планы Александра в его отношениях к египетскому божеству Амону, для нашего вопроса важно знать, что он при жизни своей несомненно надевал на свою голову рога Амона, выдавая себя за сына этого божества и что поэтому Птоломей I и Лизимах изображали на своих монетах голову Александра с рогами, как это видно на прилагаемом рисунке № 2-й, представляющем снимок с монеты, хранящейся в Берлинском мюнц-кабинете. Подражая Александру, один из его приемников, Селевк, и себя самого изображал на монетах с рогами, как это видно на рисунке по №3.

Н. Остроумов

Три рисунка

к ст. об Александре Македонском.

Объяснение рисунков.

№1. Изображение Амонова лица на Кирсиской монете. (Прилож. к ст. В.И. Петра).

№2. Изображение Александра Македонского на серебряной монете, принадлежащей Берлинскому мюнц-кабинету. (Всеоб. история О. Иегера, т. I, стр. 251).

№3. Изображение на монете Селевка (ст. В.И. Петра, стр. 15, прил.).