Киевская Академия во второй половине XVII века

В настоящее время установилось мнение, что Киево-Братская Коллегия, в форме братской школы, получила начало свое в 1615 году и стала называться Коллегией только с 1632 года, по соединении ее с Могилинской лаврской школой или коллегией. Эта последняя открыта была Петром (Могилой) , тогда еще Киево-Печерским архимандритом, в 1631 году¹⁵. Ректором этой лаврской коллегии быль иеромонах Исаия Трофимович Козловский, а префектом монах Сильвестр Косов¹⁶, «академик Замостьский», т. е. закончившей образование в Замойской Академии¹⁷, учителями Софроний Почаский из воспитанников Киево-Братской школы, Антоний Пацевский и Афанасий Ивашковский. Из них Почаский в 163¹/₂ учебном году преподавал риторику¹⁸, Исаия Трофимович Козловский, вероятно, философию, Сильвестр Косов, – вероятно пиитику¹⁹, а Пацевский и Ивашковский учили в низших классах.

Кроме лаврской коллегии и одновременно с нею, учреждена была Петром Могилою и другая православная коллегия в Виннице, подчиненная Киевской. Против той и другой возбуждено было в Киеве латино-униатами народное волнение, прекращенное лишь соединением лаврской коллегии с Киево-братской школой в 1632 году²⁰.

Первым ректором Киево-Братской Коллегии, по соединении ее с лаврскою, был Исаия Трофимович Козловский, проходивший эту должность в течении шести лет с 1632 до 1638 года²¹. Сам он подписался в 1633 году, 30 августа, «ректором киевским, игуменом Дятёловским»²². Но в списке настоятелей Киево-Братского монастыря, 1760-х годов, о нем сказано следующее: «Первый ректор и игумен Киево-Братского монастыря премудрий богословия учитель и провинциал коллегиума Киевского и Гойского, которое Гойское коллегиум с монастырем належали до монастыря Братского Киевского, иеромонах Исаия Трофимович Козловский, был 1633 года. Сей Исаия Трофимович, будучи коллегиума Могилеанского в Киеве ректором, 1633 года месяца июля дня второго, в день вовторковый, часа тринадцатого, отобрал святой Софии церковь от униатов с отцом Антонием Мужиловским, казнодеем печерским, игуменом Билиловским»²³. Но это известие требует некоторых оговорок. Во-первых, в 1633 году не существовал еще Гойский или Гощанский монастырь с коллегиумом, основанный лишь в 1639 году княгиней Ириной Соломерецкой²⁴, и потому вместо Гойского нужно разуметь здесь Винницкий коллегиум с монастырем. Ближайшим начальником или ректором Винницкого коллегиума мог быть, с 1632 года, Софроний Почаский, который с этого года не числится уже более в составе преподавателей Киево-Братской коллегии и снова появляется в ней, но уже в качестве ректора ее, лишь в 1638–1640 годах, как увидим в скором времени. В таком случае, ко времени ректорства Софрония Почаского в Винницком коллегиуме относилось бы сочинение одного православного инока Винницкого Вознесенского коллегиатского братского монастыря, под заглавием: «Indicium», т. е. показание церкви истинной... через одного из монахов чина св. Василия, вкратце изложенное 1638 года, июля 8, в монастыре Винницком братском Вознесения Господня»²⁵. Во-вторых, до 1633 года Исаия Трофимович Козловский преподавал в Киево-Братской коллегии не богословие, а философию²⁶, да едва ли и впоследствии он преподавал здесь богословие, как потому, что с 1633 и до 1638 года, оставаясь ректором Киево-Братской Коллегии, был вместе и игуменом Киевского Пустынно-Николаевского монастыря, скончавшись здесь в 1651 году²⁷, так и потому, что королевским привилеем 18 марта 1635 года разрешалось преподавать в Киево-Братской Коллегии науки не далее Диалектики и Логики²⁸. Вероятно, Исаия Трофимович Козловский назван «премудрым богословия учителем» потому, что на киевском соборе 1640 года удостоен был звания доктора богословия, за составленное им исповедание православной веры²⁹.

Первыми преподавателями в Киево-Братской Коллегии в ректорство Исаии Трофимовича Козловского, кроме его самого, преподававшего философию, были лица, перешедшие сюда из лаврской Коллегии, а именно: Сильвестр Косов, профессор риторики, и Антоний Пацевский, профессор пиитики, преподававшие свои предметы до 163^з/₄ учебного года. Это видно из письма ректора Коллегии Исаии Трофимовича Козловского, от 30 августа 1633 года, к иеромонаху Феофилу Левоновичу, где он пишет следующее: „мы першего сентеврия зачинаем (будем начинать) по старому (т е. как и в предыдущем 1632–3 учебном году): я – курс философии, отец Косов – риторики, который уже и священником застал; отец Пацевский – поэтику, который также уже священником застал, и прочие в своих школах“³⁰. Но в том же 163^з/₄ учебном году, вместо Исаии Трофимовича Козловского, стал преподавать философию Сильвестр Косов, о котором в панегирике ему, под названием „Столп цнот“, 1658 г., сказано, что коллегиум Киевский „вдоволь наслушался его (Косова) мудрых речей, науки философии, когда почивший был в нем знаменитым профессором философии³¹. А так как в 1635 году С. Косов был уже рукоположен во епископа мстиславского, могилевского и оршанского³², то он мог преподавать философию только в 1633–1635 годах. Об Антонии Пацевском после 1633 года ничего неизвестно. На место их в скором времени являются в Киево-Братской Коллегии новые деятели, подготовленные в иноверных польских и заграничных высших учебных заведения. Старейшим из них был о. Иосиф Кононович Горбацкий, в 1635–6 учебном году преподававший уже в Киево-Братской Коллегии курс риторики, сохранившийся и до настоящего времени³³. Младшим же товарищем Горбацкого по службе в Коллегии был Иннокентий Гизель, завершивший свое образование, по свидетельству одного источника, во Львовской Академии³⁴. Так как в 1640–1 учебном году он был уже ректором Гойской Коллегии на Волыни³⁵, то надобно полагать, что до этого года он был преподавателем в Киево-Братской Коллегии по 1639–1640 учебный год включительно. Учителем пиитики в 163⁷/₈ году, вероятно, был о. Котковский, в следующем учебном году преподававший уже риторику³⁶. Учителем синтаксимы в 163⁶/₇ году был Рафаил Заржецкий³⁷.

„Второй ректор и игумен Братский Киевский, – по свидетельству списка настоятелей и ректоров киево-братского монастыря 1760-хъ годов, – Софроний Почаский, муж мудрый и добродетельный, 1638. Он потом был 1640 года игумен Молдавский Ясский, преставися же року 1640»³⁸. Но Софроний Почаский к концу своего ректорства уже не был Киево-Братским игуменом, так как игуменом Киево-Братским в начале 1640 гражданского года был Леонтий Бронкевич³⁹. Что действительно Почаский был ректором Киево-Братской Коллегии с 1638 до 1640 года, это подтверждается, с одной стороны, жалованною грамотою польского короля Владислава IV от 12 мая 1638 года на отдачу Киево-Братскому игумену Софронию Почаскому Киевских церквей Трехсвятительской и Воздвиженской⁴⁰, а с другой – ответным догматическим посланием Константинопольского учителя Феофила Коридалея, от 5 августа 1640 года, к «Софронию Почаскому, прежде ректору Коллегии Киевской, тогда же игумену Молдавскому Ясскому»⁴¹. В ректорство Софрония Почаского профессором философии в Киево-Братской Коллегии был Иосиф Кононович Горбацкий, преподававший здесь трехлетний курс философии в 1639–1642 г.г., и от этого курса сохранились до настоящего времени Диалектика и Логика, 1939–1640 года⁴²; риторику же в 1638–9 учебном году преподавал о. Котковский⁴³.

В ректорство Софрония Почаского, Винницкая Коллегия переведена была в Гощанский монастырь на Волыни, основанный в 1639 году княгиней Ириной Соломерецкой⁴⁴, и первым ректором Гощанской Коллегии в 1639–40 году был Игнатий Оксенович Старушич, а вторым с 1640–1641 года – Иннокентий Гизель, вероятно пробывший здесь не менее трехлетия, так как ректор Гойский должен был избираться на три года⁴⁵.

Третьим ректором Киево-Братской Коллегии и вместе игуменом Киево-Братского монастыря был „иеромонах Игнатий Оксенович Старушич, богомудрый и многоболезненный»⁴⁶, поступивший сюда из ректоров Гойской Коллегии⁴⁷. Он был ректором Киево-Братской Коллегии с 1640 до 1642 года⁴⁸. 7 июня 1640 года последовала на имя «велебного Игнатия Оксеновича, игумена Богоявленского Киевского», подтвердительная грамота польского короля Владислава IV об отдаче Киево-Братскому монастырю двух киевских церквей Трехсвятительской и Воздвиженской ⁴⁹. Философию при нем преподавал Иосиф Кононович Горбацкий⁵⁰. Но весною 1642 года Старушич уже не был Киево-Братским ректором и игуменом. В мае этого года, на православном Ясском соборе, на котором рассмотрено и одобрено было „Православное исповедание кафолической веры», присутствовали киевские ученые: Пустынно-Никольский игумен Исаия Трофимович Козловский, проповедник Игнатий (Оксенович – Старушич) и Киево-Братский игумен Иосиф Кононович Горбацкий⁵¹. После того, Старушич «бысть игумен Выдубицкий, а потом и Белорусский епископ; преставися року 1650» ⁵².

Преемником Старушича по Киево-Братскому монастырю и Коллегии был Иосиф Кононович Горбацкий, «добре подвизавшийся о учении в школах»⁵³. В своем философском курсе 1639–1640 года Горбацкий сам жаловался на слабость своего здоровья⁵⁴, которая, вероятно, и была причиной сравнительно медленного движения его по службе. В мае 1642 г. он присутствовал на Ясском соборе, как мы видели, уже в звании Киево-Братского игумена⁵⁵. По принятому доселе мнению, Горбацкий был игуменом и ректором Киево-Братским с 1642 и до 1646 года, т. е. в течение четырех лет, и в 1646 году назначен был игуменом Киево-Михайловского монастыря⁵⁶. Но мы имеем основание думать, что Горбацкий переведен в игумены Киево-Михайловского монастыря годом раньше, т. е. в 1645 году, так как в этом году он уже значится Киево-Михайловским игуменом⁵⁷, а ректором Киево-Братской Коллегии был уже Иннокентий Гизель⁵⁸. Ко времени ректорства Иосифа Кононовича Горбацкого в Киево-Братской Коллегии преосвященный Макарий Булгаков относит рукописный учебник по богословию, будто бы преподанный в Киево-Братской Коллегии в 1642–1646 годах и хранившийся в его время в Киево-Софийской библиотеке. По словам преосвященного Макария, учебник этот составлен по руководству системы Фомы Аквината, без малейших изменений в порядке⁵⁹. Попятно, что такой учебник всего естественнее было бы приписать тогдашнему ректору Коллегии Иосифу Кононовичу Горбацкому. К сожалению, в настоящее время нет этого учебника в Киево-Софийской библиотеке, притом он не описан у преосвященного Макария надлежащим образом. Поэтому естественно является предположение, не принадлежит ли указание преосвященного Макария на этот учебник к числу тех недоразумений, какие иногда встречаются у него и при описании других рукописных учебников старой Киевской Академии⁶⁰. Мы сильно сомневаемся в существовании этого учебника, во-первых, потому, что преподавание богословия в Киево-Братской Коллегии в это время противоречило бы известному уже нам привилею Владислава IV от 18 марта 1635 года и, следовательно, было бы противозаконным; во-вторых, Иосиф Кононович Горбацкий, которому можно приписать этот учебник, выбыл из Коллегии, как мы знаем, в 1645 году, следовательно, за год до окончания учебника; в-третьих, преемник Горбацкого по ректуре в Киево-Братской Коллегии Иннокентий Гизель преподавал в ней не богословие, а философию⁶¹. Таким образом, нужно полагать, что Иосиф Кононович Горбацкий, будучи ректором Киево-Братской Коллегии, преподавал в ней философию. В ректорство Иосифа Кононовича Горбацкого является преподавателем в низших классах Киево-Братской Коллегии Лазарь Баранович, который начал здесь свою преподавательскую деятельность около 1642 года⁶². Вероятно, при Горбацком же преподавал в Киево-Братской Коллегии риторику Лука Шашкевич, бывший потом префектом и ректором в Гоще⁶³.

Перешедши в 1645 году в игумены Киево-Михайловского монастыря, Иосиф Кононович Горбацкий пробыл здесь до 1650 года, в конце которого посвящен был во епископа Белорусского, в каковом сане и скончался в том же году⁶⁴.

Последним ректором Киево-Братской Коллегии и вместе игуменом Киево-Братского монастыря при Петре Могиле был Иннокентий Гизель. Но он год с небольшим только занимал эти должности при Петре Могиле, скончавшемся 31 декабря 1646 года, и главною своей деятельностью принадлежит уже к послемогилинскому периоду в истории Киевской Академии. Поэтому, прежде чем говорить о ректорстве Иннокентия Гизеля, сделаем общее заключение о могилинском периоде истории Киево-Братской Коллегии.

Из предыдущего видно, что Петр (Могила) учредил, по примеру иностранных н иноверных коллегий, две православные коллегии, одну в Киеве, а другую в Виннице, переведенную потом на Волынь в Гощу. В начальники и преподаватели этих коллегий первоначально он приглашал лиц, закончивших свое образование в западных академиях, а потом и сам посылал туда молодых людей для приготовления к профессорскому званию. Этими мерами он достиг того, что Киево-Братская и Гойская коллегии поставлены были умело и прочно в научном отношении, могли успешно соперничать с параллельными им польско-католическими коллегиями и образовали в Южной России целое общество людей, научно образованных в духе православной церкви, которые поддерживали светоч православной науки в самом Киеве, несмотря на последующие неблагоприятные обстоятельства, и отсюда разносили его по всей России и по южным православным странам. Лучшею похвалою Киево-Могилянской и Гойской коллегиям может служить отзыв о них изменника православию и злейшего врага его Кассиана Саковича, который, в 1642 г. упрекая униатов в невежестве, говорил им: «Что ваши училища? Они ничего не значат не только пред латинскими, но и пред училищами Петра Могилы, Киевским и Гойским⁶⁵.

Из воспитанников Киево-Братской Коллегии в могилинский период ее истории нам известны следующие лица: Даджибог (Досифей) Маскевич, в 163⁴/₅ учебном году бывший учеником пиитики и, следовательно, окончивший курс в 1638 году⁶⁶; Гавриил Домецкий, помнивший возмущение киевлян против лаврской Могилинской Коллегии в 1631 году⁶⁷; Выдубицкий игумен Климентий Старушич, с молодых лет данный в науку и учившийся философии, младший брат Игнатия Оксеновича Старушича (†1664)⁶⁸; Лазарь Баранович, впоследствии архиепископ Черниговский, закончивший свое образование в польско-католических академиях⁶⁹ и в 164⁶/₇ учебном году преподававший в Киево-Братской Коллегии риторику; Феодосий Васильевич Баевский, преподававший в том же году в Киево-Братской Коллегии Пиитику⁷⁰; товарищи Л. Барановича по школьному учению в Киево-Братской Коллегии Феодосий Сафонович⁷¹ и Мелетий Дзик⁷²; Иоаким Савелов, впоследствии патриарх Московский⁷³; Епифаний Славинецкий, закончивший образование в заграничных училищах⁷⁴; Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий – вызванные все трое в 1649 году боярином Ртищевым в Москву⁷⁵; Порфирий Трофимович Семенников, впоследствии дьяк Московский, при посредстве которого вызваны были в Москву означенные три монаха⁷⁶; Фео. Горбский, окончивший курс в 1647 году⁷⁷, Игнатий Иевлевич⁷⁸, и др.

По смерти Петра Могилы, Киево-Братская и Гойская коллегии продолжали существовать параллельно, по крайней мере до 1672 года, в котором Гойская коллегия истреблена была пожаром, вероятно, во время одного из набегов татар и турок ⁷⁹, – и после этого до 1700 года оставалась для всей южной России одна только Киево-Братская Коллегия. Во весь этот период времени Киево-Братская Коллегия неизменно оставалась верною своему просветительному призванию, но выполняла его с переменным успехом. В первые четыре с половиной года по смерти Петра Могилы деятельность Киево-Братской Коллегии, несмотря на некоторые неблагоприятные для нее условия, была как бы продолжением деятельности ее при Петре Могиле; но с 1651 года Киево-Братская Коллегия неоднократно подвергается разорениям и опустошениям, фактически прекращавшим на время самое ее существование, и возрождается в новом блеске лишь с 1680-х годов.

Умирая, Петр (Могила) оставил «благодетелем и покровителем киевских школ» тогдашнего ректора их Иннокентия Гизеля, который, по мере своих сил и возможности, старался оправдать оказанное ему доверие. К сожалению, тогдашние обстоятельства Киева и южной Руси не благоприятствовали полному процветанию Коллегии. То были, с одной стороны, усиление польско-католической пропаганды, и водворение иезуитов в Киев, а с другой – восстание Богдана Хмельницкого против поляков, бывшие причиной уменьшения числа воспитанников Киево-Братской Коллегии.

Еще в 1640 году Киевский воевода (Ян Тышкевич) пытался уничтожить Киево-Братскую Коллегию, «Досадуя, – писал Петр Могила Минскому братству – что в моем коллегиуме обучается великое множество молодежи русской, и опасаясь, что юноши эти, изучив науки, могут показать правду всему свету и могущественно оборонять св. церковь, воевода приказал своему замковому наместнику взвести клевету на какого-либо студента в важном преступлении, чтобы студенты, устрашившись, разбежались по другим училищам, в которых прежде учились. И вот в первый понедельник Великого поста, когда студент Феодор Гоголевский шел через площадь, его схватили и повлекли в замок. Там слуга наместника Сепач удостоверял, будто ночью, когда он с другими находился в корчме, студенты сделали нападение на дом и кого-то ранили. Наместник, вместо того, чтобы произвести расследование, приказал тотчас студента обезглавить, – и это случилось в мое отсутствие из Киева⁸⁰. С целью же борьбы с Киево-Братской Коллегией Тышкевич ввел в Киев иезуитов.

Незадолго до смерти Петра Могилы, в 1645 г., иезуиты утвердились в Киеве, на Подоле, и устроили здесь костел и коллегиум, получивший королевскую привилегию в следующем 1646 году ⁸¹. Они не преминули делать покушения и на Киево-Братскую Коллегию. «Когда в Киеве Могилеанское коллегиум русское стало, и тамо законныки православны учили, то тому иезуити завидя, костелик свой и школы под горою Здихалницей построили, чтобы студенты в Коллегиум русского до иезуитского переходили для наук и латинской веры научилися, и до латинского костела приступили, и того времени много студентов своевольных в Коллегиум русского до иезуитского перешло, для того, что который студент что в Коллегиум русском преступил, тот за свое преступление наказания бояся, зараз до Коллегиум иезуитского утекал, и уже безопасным там был и до латинской вери приставал»⁸². Правда, во время восстания Богдана Хмельницкого против поляков в 1648 году костел и коллегиум иезуитские в Киеве были уничтожены⁸³; но самое это восстание Б. Хмельницкого уменьшило ряды взрослых слушателей Коллегии, которые бросали школьные занятия и уходили в ряды защитников родины. В это именно время выбыл из Киево-Братской Коллегии Иван Самойлович, впоследствии гетман Запорожский⁸⁴. По словам В. И. Аскоченского, «день ото дня пустели коллегиальные аудитории, и высшие классы едва влачили свое существование, постепенно утрачивая слушателей. Почти то же было и в средних; одни только низшие оставались в полном своем составе, да и то до времени⁸⁵. Мы, впрочем, имеем основание считать эту картину тогдашнего состояния Коллегии слишком яркой и несоответствующей действительному положению дел. Комплект профессоров Коллегии в это время был в полном составе⁸⁶. При том же, в начале восстания Б. Хмельницкого, учились в Киево-Братской коллегии и вскоре окончили в ней курс известные впоследствии представители южно-русской науки и литературы: Симеон Ситпянович Полоцкий, ученик Лазаря Барановича, окончивший учение в Киево-Братской Коллегии около 1650 года и завершивший его в западных заведениях⁸⁷; Иоанникий Галятовский, имевший наставником своим в инфиме и риторике Лазаря Барановича⁸⁸, преподававшего риторику в 164⁶/₇ учебном году⁸⁹, и, следовательно, окончивший полный курс Коллегии в 1649 году; Антоний Радивиловский, которого Лазарь Баранович называет одним из своих питомцев⁹⁰. В 164⁶/₇ учебном году учился в пиитическом классе Коллегии Тимофей Топоров⁹¹, который мог окончить полный курс в Коллегии в 1651 году. Конечно, все эти воспитанники Киевской Коллегии были только немногие из числа многих товарищей своих.

Во всяком случае, если и уменьшилось число учащихся в Киево-Братской Коллегии по смерти Петра Могилы, то комплект преподавателей и порядок и строй преподавания нисколько не изменились против прежнего при Иннокентии Гизеле. Последний был ректором Коллеги и Киево-Братским игуменом с 1645 и до 1650 года⁹². От первых годов его ректорства в Коллегии сохранился рукописный учебник по философии, под заглавием Opus totius philosophiae, преподанный профессором философии и ректором Киевской Коллегии Иннокентием Гизелем и переписанный студентом Ф. Горбским. Учебник этот заключает в себе Диалектику, Логику, Физику и Метафизику. Из них Логика окончена 6 апреля 1646 года; следов., курс начат был с 164⁵/₆ учебного года. Окончен он 23 июня 1647 года⁹³, следовательно, преподавался в течение двух лет. Надобно полагать, что в 1647–1649 учебных годах Иннокентий Гизель вторично преподавал в Коллегии философский курс. Это предположение мы основываем на следующих соображениях. В 164⁶/₇ учебном году профессором пиитики в Киево-Братской Коллегии был Феодосий Василевич Баевский, а профессором риторики – Лазарь Баранович⁹⁴. По естественному порядку вещей, в следующих 164⁷/₈ или 164⁸/₉ учебных годах, Лазарь Баранович должен бы был перейти на кафедру философии; но этого на самом деле не случилось, потому что непосредственный ученик Лазаря Барановича по инфиме и риторике Иоанникий Галятовский уже не был учеником его в философском классе⁹⁵. Следовательно, философию в 1647–1649 годах преподавал кто-либо другой и, всего естественнее, сам ректор Иннокентий Гизель. Что же касается Лазаря Барановича, то он, окончив в 1647 году риторический курс, по всей вероятности, выбыл из Клева, может быть, в ректоры Гойской Коллегии на Волыни⁹⁶. Младший же товарищ Барановича по Коллегии Феодосий Василевич Баевский в 164⁷/₈ учебном году должен был преподавать в ней курс риторики, а в июне, в 1649 году, он отправлялся в Москву в качестве представителя Киево-Братского училищного монастыря ходатайствовать за него пред царем Алексеем Михайловичем, и испрашивал для своего монастыря царской милостыни⁹⁷. В 1649–1651 годах Феодосий Василевич Баевский мог преподавать в Киево-Братской Коллегии философию. По крайней мере, в одном списке префектов Киевской Академии Феодосий Василевич Баевский значится „ наместником монастыря Братского Киевского и префектом школ⁹⁸. Учителями же в низших классах Коллегии, до 1649 года, были вызванные в этом году в Москву Епифаний Славинецкий и Арсений Сатановский, которых Иннокентий Гизель называл «от нашего собора учителями»⁹⁹.

30 марта, 1650 года, Иннокентий Гизель был уже игуменом Кирильским, числясь в то же время и ректором монастыря Братского Киевского¹⁰⁰. Но в том же году он отказался от ректорства в Коллегии¹⁰¹; в 1652 году переведен в игумены Пустынно-Николаевского монастыря, а в 1656 году возведен в сан архимандрита Киево-Печерской Лавры и в этом сане скончался в 1683 году¹⁰².

Преемником Иннокентия Гизеля по Киево-Братскому монастырю и Коллегии был Лазарь Баранович, с 1650 года. Но, до прибытия Барановича в Киев, временно исполнял должность Киево-Братского игумена некто Иосиф, упоминаемый в царской грамоте 30 августа 1650 года¹⁰³, или Киево-Печерский архимандрит Иосиф Тризна, или Киево-Михайловский игумен Иосиф Кононович Горбацкий. Действительным ректором Киево-Братской Коллегии Лазарь Баранович был только один 16⁵⁰/₅₁ учебный год, а носил звание Киево-Братского игумена и ректора до 1658 года¹⁰⁴. Сам он едва ли преподавал что-либо в Коллегии. По всей вероятности, профессорами Коллегии в его ректорство были его товарищи по школе Феодосий Василевич Баевский, Феодосий Сафонович и Мелетий Дзик, бывшие потом преемственно наместниками Барановича по Киево-Братскому монастырю¹⁰⁵. Но преподавательская деятельность их продолжалась недолго. В августе 1651 года, во время нашествия литовского гетмана Яна Радзивила на Киев, Киево-Подол был выжжен¹⁰⁶, а вместе с Подолом пострадала и Киево-Братская Коллегия и опустела¹⁰⁷. Вероятно, в это время выбыл из нее в заграничные школы, не окончив учения, Варлаам Ясинский, которого Лазарь Баранович называл впоследствии «плодоносною ветвью» своего «винограда»¹⁰⁸, а может быть, и Феодосий Углицкий, в 1662 году бывший уже игуменом Корсунским¹⁰⁹.

По опустошении в 1651 году Киево-Братского монастыря и Коллегии, Лазарь Баранович с 1651 года был Киево-Кирилловским игуменом, а затем, в том же году, отправился в Купятичский и Дятеловецкий монастыри¹¹⁰, откуда возвратился в Киев в конце 1655 или в начале 1656 года, привезши сюда с собою Купятицкую икону Богородицы, которая и доселе находится в Киево-Софийском соборе¹¹¹. Но Баранович возвратился в Киев лишь для того, чтобы снова и окончательно покинуть его. В 1657 году киевский митрополит Сильвестр Косов выдал Лазарю Барановичу одобрительную грамоту на епископство, которая подкреплена была рекомендациями гетмана Богдана Хмельницкого и генерального писаря Ивана Выговского. С этими документами Баранович отправился в Молдавию и здесь, в г. Яссах, с согласия молдавского господаря Георгия Стефана, 8 марта 1657 года был хиротонисован во епископа Черниговского и Новгород-Северского. На этой кафедре он и скончался в 1693 году, с званием архиепископа¹¹².

Но, оставив в 1652 году Киево-Братский монастырь и Коллегию, Лазарь Баранович до 1658 года продолжал именоваться Киево-Братским игуменом и ректором, управляя сими учреждениями чрез своих наместников. Такими наместниками, в отсутствие Барановича, были: Феодосий Василевич Баевский, Феодосий Сафонович, Мелетий Дзик и, может быть, Иоанникий Голятовский.

Феодосий Василевич Баевский, бывший, как мы видели, профессором и префектом Киево-Братской Коллегии, – после ее опустошения оставался наместником Киево-Братского монастыря и в 1653 году избран был в игумены Киево-Михайловского монастыря¹¹³, а оттуда назначен Слуцким архимандритом, а потом – Белорусским епископом († 1678 г.)¹¹⁴.

После Феодосия Василевича Баевского, наместником Киево-Братского монастыря в 1653–1655 годах был Феодосий Сафонович. В 1654 году Сафонович двукратно обращался с просьбами к царю Алексею Михайловичу о даровании разных имущественных прав Киево-Братскому монастырю: в первый раз – сам лично, зимою, а в другой раз, – в июле, чрез Никольского игумена Иннокентия Гизеля¹¹⁵. В 1655 году Сафонович избран был в сан Киево-Михайловского игумена и в этом сане скончался в 1676 году¹¹⁶.

Третьим, по времени, наместником Лазаря Барановича по Киево-Братскому монастырю был Мелетий Дзик, с 1655 до 1657 года¹¹⁷). В его наместничество, в конце 1655 пли в начале 1656 года, возвратился в Киев из Купятичского монастыря Лазарь Баранович и привез с собою бывшего ученика своего Иоанникия Галятовского, поручив ему преподавание в возобновляемой Киево-Братской Коллегии¹¹⁸. В звании учителя, Галятовский переходит из класса в класс, и в 1657 году он был уже профессором риторики¹¹⁹. Вероятно, вследствие восстановления Коллегии, наместник Дзик, как ближайший начальник ее, в некоторых списках называется ректором и даже игуменом Киево-Братского монастыря¹²⁰, и его ректуре отводят время с 1655 до 1657 года¹²¹.

Между тем, в 1657 году Лазарь Баранович передал Мелетию Дзику свое Киево-Кирилловское игуменство¹²². Вероятно, Баранович вместе с тем распорядился и замещением открывшейся после М. Дзика наместнической вакансии в Киево-Братском монастыре. Кто занял эту вакансию, – с точностию неизвестно; но знаем, что с 1657 года главным деятелем в Киево-Братском монастыре и Коллегии является Иоанникий Галятовский, или как наместник, или как нареченный игумен и ректор Киево-Братский. В 165⁷/₈ учебном году он преподает в Киево-Братской Коллегии риторику¹²³. Слушателем его, судя по времени, мог быть Павел Моравский, впоследствии митрополит Рязанский¹²⁴. Около этого же времени учился в Киево-Братской Коллегии сын Богдана Хмельницкого Юрий Хмельницкий, впоследствии гетман запорожский¹²⁵. Плодом занятий Галятовского риторикою было составление им «Ключа разумения», с приложением «Науки альбо способа зложеня казаня», которая есть не что иное, как применение общих риторических правил к церковному красноречию или проповеди¹²⁶. В следующем 165⁸/₉ учебном году И. Галятовский был уже действительным ректором Киево-Братской Коллегии и игуменом Киево-Братского монастыря¹²⁷.

Ректорство Иоанникия Галятовского началось, по-видимому, при благоприятных для Киево-Братской Коллегии условиях. Гетман Иван Выговский, изменивши России и передавшись Польше, гадачским договором с поляками 6 сентября, 1658 года, выговорил, между прочим, следующие пункты: « 6) Академии в Киеве быть с преимуществами, равными Краковской, с тем, однако ж, чтобы здесь не было ни профессоров, ни учеников исповедания арианского, кальвинского и лютеранского; прочая же все школы католицкие, какие дотоле были в Киеве, вывести в другие места, где нет русских жителей; 7) дозволить и другую академию завести на том же основании, где способнее усмотрится, и в том месте другим иноверным школам также не быть», и проч.¹²⁸. Но измена Выговского привела только к междоусобной войне между самими казаками, во время которой, в 1658 году, Киево-Братский монастырь со всеми принадлежавшими к нему строениями если не был совершенно истреблен пожаром, то значительно пострадал. Все документы, подтверждавшие его права на разные угодья и поместья, были уничтожены огнем, вследствие чего монастырские имения стали подвергаться захватам со стороны любителей чужой собственности¹²⁹. Иоанникий Галятовский, сделавшись ректором Киево-Братской Коллегии и игуменом Киево-Братского монастыря, выхлопотал подтверждение прежних и дарование новых прав коллегии к монастырю, восстановил Коллегию из развалин и снова открыл в ней учение, постепенно открывая классы, начиная с низших, и сам один, за недостатком учителей, занимаясь в них. Преподавание в Коллегии, по всей вероятности, восстановлено с 16⁶⁰/₆₁ учебного года, так как к 166⁵/₆ учебному году Иоанникий Галятовский прошел уже курс риторики и задавался мыслью открыть в Коллегии высшие классы¹³⁰. Учеником Галятовского в это время был св. Димитрий Туптало, впоследствии митрополит Ростовский, и, вероятно, сверстник его Филофей Лещинский¹³¹. Но педагогическая деятельность И. Галятовского в Киево-Братской Коллегии и теперь, как и прежде, закончилась классом риторики, и по тем же обстоятельствам, по каким и прежде. Посте пятилетней войны, Киев, переходя то к полякам, то к казакам, наконец в 1665 году подвергся страшному разорению, а вместе с ним пострадала и коллегия. Галятовский принужден был оставить ее и более трех лет, по собственному выражение, «скитался на Подоле, Волыни, Литве и на инших местах, не маючи своей обители, але тулаючися и блукаючи по свету в чужих обителях», но до 1669 года удерживал почетное звание игумена и ректора Братского. В конце 1668 года Галятовский, peregrinabundus z Litwy, как сам выражается, пришел в Новгород-Северск к Лазарю Барановичу, который «принял его с радостию» и 6 августа 1668 года посвятил его в архимандрита Елецкого Черниговского монастыря¹³².

Время после оставления И. Галятовским Киево-Братского монастыря и Коллегии в 1665 году в истории Киевской Академии доселе представляется весьма темным. Тогда как протоиерей Страдомский склонен думать, что И. Галятовский до самого 1669 года был действительным ректором и игуменом Киево-Братским¹³³, – некоторые другие полагают, что, после удаления Галятовского из Киева, Киево-Братскою Коллегию заведывал в 1666–1669 годах Кирилловский игумен Мелетий Дзик¹³⁴. Но последние, очевидно, по ошибке переносят на эти годы административно – педагогическую деятельность Мелетия Дзика, в действительности относящуюся, как мы видели, к 1655–1657 годам¹³⁵. Мы, со своей стороны, имеем основание утверждать, что непосредственным преемником И. Галятовского по Киево-Братскому монастырю и Коллегии был молодой ученый иеромонах Варлаам Ясинский, избранный на должность игумена и ректора Киево-Братского в конце 1665 года.

Получив первоначальное образование в Киево-Братской Коллегии при Лазаре Барановиче¹³⁶ Варлаам Ясинский закончил это образование в заграничных учебных заведениях. Кажется, риторику он слушал в Ельбинге¹³⁷, а философию – в Ольмюце. В Киево-Софийской библиотеке есть часть философского рукописного курса, заключающая физику п метафизику, оконченная в июне 1657 года в Ольмюце профессором Адамом Германном и писанная, судя по славяно-русским вставкам и припискам, русским воспитанником, с позднейшими собственноручными заметками Киевского митрополита Варлаама Ясинского в начале и в конце рукописи¹³⁸. Поэтому можно думать, что Варлаам Ясинский слушал философский курс в Ольмюце и закончил его в 1657 году. Затем, он учился еще в Краковской Академии, и там, несмотря на препятствия, увенчан философским колпаком¹³⁹, а мог возвратиться в Киев во время вторичного курса наук в Киево-Братской Коллегии при И. Галятовском, т. е. между 1660–1665 годами¹⁴⁰, и быть преподавателем в Коллегии. По сообщению списка Киево-Братских настоятелей, 1760-х годов, «Игумен Братского Киевского монастыря и ректор Варлаам Ясинский избран от всего Консистору Митрополии Киевской 1665 года ноября 13 дня¹⁴¹, но избран, вероятно, на основании предварительного избрания его братией Киево-Братского монастыря: потому что Черниговский епископ Лазарь Баранович в письме наместнику Братского монастыря с братией, 6 января 1666 года, писал следующее: «я в восторге от единодушного избрания, на котором Дух святый послал вам свои языки и пречестного отца Ясинского, – плодоносную ветвь моего винограда. Поздравляю его вашим киевским ректором»¹⁴². 6 января, 1666 года, Варлаам Ясинский «произведен игуменом и ректором от Мефодия Филимоновича, епископа Мстиславского и Оршанского, блюстителя кафедры Митрополитанской Киевской»¹⁴³.

Сделавшись игуменом и ректором Киево-Братского монастыря, Варлаам Ясинский немедленно принялся за восстановление Коллегии. В начале 1666 года она уже существовала, хотя и в зачаточном состоянии. «Киевский Коллегиум умалился, стал как малый Закхей», писал 6 января 1666 года Лазарь Баранович¹⁴⁴. В том же или следующем 1667г. Варлаам Ясинский заботился о приискании учителей для Коллегии и писал об этом Лазарю Барановичу, который в ответном письме из Москвы, где он присутствовал на Московском соборе 1666–7 годов, писал Ясинскому: „в монастыре честности твоей сам Он (Господь) путь управляет и все умножает; соделавший рыболовов учителями да пошлет на жатву свою жнецов многих»¹⁴⁵. Но на первых же порах своей деятельности Варлаам Ясинский испытал сильное огорчение от какого-то «пакостника», по-видимому, оклеветавшего его пред московским правительством в политической неблагонадежности. В Ясинском приняли участие Киево-Печерский архимандрит Иннокентий Гизель, Киево-Никольский игумен Алексей Тур и сам Лазарь Баранович, по ходатайству которого послана была из Москвы грамота к боярину и воеводе киевскому, с приказанием доставить клеветника в Москву¹⁴⁶. После этого, В. Ясинский до 1671 года спокойно продолжал свою деятельность по Киево-Братскому монастырю и Коллегии. В 1669 году он получил от тогдашнего митрополита Киевского Иосифа Нелюбовича Тукальского местечко Стайки для Братского монастыря и Коллегии. Пользуясь благоприятными обстоятельствами, когда Польша находилась в затруднительном положении, и вновь избранный король ее Михаил Вишневецкий готов был на все уступки, В. Ясинский отправил в Варшаву иеромонаха Киево-Печерской Лавры Игнатия Саковича с челобитьем к новоизбранному королю. Король милостиво принял просителя, и 20 апреля 1670 года выдал грамоту, в которой он, во внимание к заслугам, постоянству и благочестию В. Ясинского, утвердил за монастырем все его имения¹⁴⁷. По получены этой грамоты, Ясинский вторично отправил в Варшаву того же Саковича, с просьбой о дозволении восстановить училища, и 10-го октября того же года получена была королевская грамота, в которой сказано, что, «преклоняясь на уважительное челобитье Варлаама Ясинского, ректора Киево-Могила некой Коллегии, и желая, чтобы везде во владениях королевских молодые люди получали образование», варшавским сеймом рассуждено, а королевскою грамотою утверждено – позволить «Киевскую Могилянскую Коллегию на ее местах, грунтах и давних фундациях восстановить и в ней преподавать приходящим все начальные предметы, искусства, науки и познания чрез профессоров, отцов учителей чина св. Василия», и проч.¹⁴⁸. Но в действительности Киевская Коллегия была уже восстановлена к этому времени, и привилегия на ее восстановление испрашивалась только для подтверждения прав Коллегии, особенно в виду возможности перехода Киева к Польше, в силу Андрусовского договора 1667 года. От 1665–1669 гг. сохранились уже школьные труды Киевской Коллегии¹⁴⁹. В сентябре 1669 года черниговский архиепископ Лазарь Баранович прислал в Киево-Михайловский монастырь двух своих диаконов Иоанна и Лаврентия, вероятно, для обучения в Коллегии¹⁵⁰. И хотя рукописный учебник по риторике, под заглавием Subsidium Rhetoricum, относимый преосвященным Макарием Булгаковым к 1670 году, в действительности преподан в Киевской Коллегии в 1692 году¹⁵¹, – тем не менее, к 1672 году открыты уже были в Киево-Братской Коллегии классы пиитики и риторики; потому что с 1672 года преподавал в Коллегии философию Газский митрополит, грек Паисий Лигарид¹⁵². Кроме самого Варлаама Ясинского и Паисия Лигарида, преподавателями в Коллегии могли быть: иеромонах Паисий Мокачевский, получивший заграничное образование и умерший в 1672 году в звании Киево-братского проповедника¹⁵³, и Виссарион Шулковский, бывший с 1672 года наместником Киево-Братского монастыря и префектом школ¹⁵⁴.

Последние годы ректорства Варлаама Ясинского в Коллегии омрачены были двукратным опустошением поляками монастырского имения Новоселок и последовавшими отсюда неприятностями для Варлаама Ясинского, которые побудили его отказаться от должности Киево-Братского игумена и ректора. Польский полковник Пиво, посланный польским правительством для занятия, в силу андрусовского договора, Киева, в отмщение за отказ в этом, предательски напал 3 мая 1671 года на село Новоселки и, систематически ограбив его, превратил в груду пепла. Сначала поляки взяли все, что только возможно было, «до последней шерстки», как сказано в послании Ясинского. Они взяли из церкви шелковые священные облачения и все серебряные сосуды, разграбили и отобрали у людей скот и все хозяйственные принадлежности. Не удовлетворившись этим, они вырезали все население до полутораста человек, не щадя ни пола, ни возраста, и, как бы желая скрыть следы собственных преступлений или усугубить их, все остальное – «церковь многостоющую, все местечко и небольшой замок со строениями и оградою» предали огню¹⁵⁵. По другим сведениям, на этот раз убито было в Новоселках монастырских крестьян 31 человек¹⁵⁶. После этого погрома Новоселок Варлаам Ясинский 19 мая того же года отправил с просительной грамотой доверенных иноков «ко всем благочестивым, движимым ревностию к дому Божию, сынам святой церкви в России», рисовал им в ярких красках, «до какой тяжкой и невыносимой скорби и упадка» дошел Братский монастырь, и призывал их к делам благотворительности, поставляя на вид, что от их приношений зависит будущность монастыря¹⁵⁷. Вероятно, в связи с погромом Новоселок стоит и тот факт, засвидетельствованный некоторыми источниками, что Варлаам Ясинский «был и в 1672 году, по грамоте повелительной преосвященного архиепископа Черниговского Лазаря Барановича, подтвержден от митрополита Киевского Иосифа Нелюбовича Тукальского грамотою 1672 г. сентября 17 дня»¹⁵⁸. Но едва только Киево-Братский монастырь и Коллегия, благодаря пожертвованиям доброхотных дателей, стали поправляться от удара, нанесенного им полковником Пиво, – как случилась для Киево-Братского монастыря новая беда в тех же Новоселках и от тех же поляков. «За того ж игумена (т. е. Варлаама Ясинского), – говорится в списке настоятелей Киево-Братского монастыря 1760-х годов, – 1673 года генваря убиени Киевобратские монахи на дороге, за Белогородкою едучи на послушание до Новоселок, Мелетий Миколаевич наместник, Иннокентий Можиловский эконом и шафар иеродиакон Лазарь, и погребени марта 2. Проповедь была над ними: положиша трупия раб твоих брашно птицам»¹⁵⁹. Эта последняя беда удручающим образом подействовала на Варлаама Ясинского, который, по-видимому, и сам считал себя повинным в страдальческой кончине своих собратьев. По крайней мере, Лазарь Баранович в ответном письме своем к Варлааму Ясинскому старался успокоить его и убедить, что смерть означенных монахов нисколько не лежит у него на совести¹⁶⁰. К внутренним угрызениям совести у Ясинского прибавились еще нарекания на него со стороны остальной братии Киево-Братского монастыря, которая в своей «Ляментации» слагала всю вину в разорении Новоселок и убиении монахов на нераспорядительность своего игумена и ректора¹⁶¹. Варлаам Ясинский считал себя вынужденным отказаться от должности Киево-Братского игумена и ректора, и писал об этом Лазарю Барановичу, который отвечал ему следующее: «Добровольное оставление тобою твоей должности заставило перо мое не писать уже тебя ректором... Перестань говорить, что тебя заставили отказаться; ибо ты сам подал об этом голос и на словах, и на бумаге; а я, как первосвятитель, не хотел делать вопреки твоей доброй воле»¹⁶² . В том же 1673 году В. Ясинский определен был в проповедники в Киево-Печерскую лавру¹⁶³, с тем же окладом содержания, какое он получал в Киево-Братском монастыре¹⁶⁴. В 1680 году Ясинский избран был игуменом Пустынно-Николаевского монастыря, в 1685 году архимандритом Печерской лавры, а в 1690 году назначен митрополитом Киевским. Скончался 22 августа 1707 года¹⁶⁵.

На место Варлаама Ясинского избран был, по предложению Лазаря Барановича, на должность Киево-Братского игумена и ректора, игумен и ректор «монастыря Гойского, надлежавшего до монастыря Братского Киевского Сильвестр Головчич»¹⁶⁶ . Около 1672 года, во время татарско-турецкого нашествия, Гойский монастырь сгорел¹⁶⁷, что, вероятно, и было одной из причин перевода Головчича в Киево-Братский монастырь. Сколько лет Головчич управлял Киево-Братским монастырем, об этом существовали и существуют различные мнения. Митрополит Евгений писал, что в следующем же (1674) году, по расстроенному здоровью, Головчич быль переведен в Михайловский монастырь, где скоро и скончался¹⁶⁸. На основании некоторых документов, относящихся даже к 1681 году, Н. Ф. Мухин продолжает время игуменства Головчича в Киево-Братском монастыре по крайней мере до 1682 года¹⁶⁹. Мы со своей стороны имеем данные утверждать, что Головчич был Киево-Братским игуменом и ректором до 1684 года, в котором переведен в Златоверхо-Михайловский монастырь. В списке Киево-Братских настоятелей, 1760-х годов, о Головчиче сказано, что он, «по грамоте преосвященного Лазаря Барановича, епископа черниговского и северского, переведен из монастыря Гойского, надлежавшего до Братского монастыря, 1673, марта 25, а 1684 определен в Золотоверхо-Михайловский монастырь»¹⁷⁰. Да и в списке игуменов Киево-Михайловского монастыря Головчич значится не ранее 1684 года¹⁷¹. У Закревского есть известие, что Головчич назначен в Михайловские игумены 10 марта 1684 года¹⁷².

Определение времени игуменства и ректорства Сильвестра Головчича в Киево-Братском монастыре важно в том отношении, что проливает свет на служебное значение преемника Сильвестра по ректуре, каким обыкновенно считают Феофана Прокоповича I. О последнем митрополит Евгений говорит: «Феофан Прокопович I, по восстановлении Братского училища первый Богословии учитель из наместников Братских произведен 1675 г. и должность сию исправлял до 1684 г., а скончался па покое в том же монастыре 1689 апреля 5»¹⁷³. Это краткое и неясное известие В. И. Аскоченский украшает цветами своей фантазии следующим образом: „Место Головчича занял Феофан Прокопович I, родной дядя знаменитого иерарха церкви Русской, «муж, – по отзову св. Димитрия Ростовского, – важный и знатный и в церкви Божией добре послуживший, проповедник сладкоглаголивый». Приняв в свое управление Коллегию и снабдив заведенные до него низшие классы способными наставниками, он в 1675 году открыл класс богословия, отложив на время философию, так как в ней не предстояло особенной надобности, да и не было преподавателя, к тому годного. Прокопович взял уроки богословия на себя одного п восемь лет нес профессорскую службу среди многотрудных и многообразных занятий по должности ректора и восстановителя Коллегии». К этому г. Аскоченский прибавляет свидетельство какого-то непоименованного у него источника о том, что в 1684 году Феофан Прокопович I «ради своего смирения, ректорства и жадной годности игуменской не восхоте, аще и на многие его промовано», и умер на покое в Киево-Братском монастыре 3 апреля 1689 года¹⁷⁴. Последнее свидетельство, очевидно, г. Аскоченский понимал в том смысле, что в 1684 году Феофан Прокопович I отказался от должности Киево-Братского игумена и ректора, которую проходил дотоле. Но если действительно Сильвестр Головчич был Киево-Братским игуменом и ректором с 1673 до 1684 года; то понятно, что в тоже самое время не мог быть Киево-Братским же игуменом и ректором Феофан Прокопович I.

Да он, – по нашему мнению, – никогда фактически и не занимал этих должностей. В списке Киево-Братских настоятелей и ректоров, 1760-х годов, который, по-видимому, служил для г. Аскоченского его непоименованным источником, о Феофане Прокоповиче сказано следующее: «Иеромонах Феофан Прокопович, обранный ректор и наместник монастыря Братского Киевского, иже, смирения ради своего, ректорства и жадной годности игуменской не восхоте, аще и на многия его промовано. Бе искусний проповедник слова Божия. Преставися 1689, апреля 3 дня»¹⁷⁵. Из этого свидетельства видно, что Феофан Прокопович I только выбран был в ректоры и наместники Киево-Братского монастыря, но, по смирению, отказался от этих должностей, не вступая в их отправление, что однако же не мешало племяннику его, знаменитому Феофану Прокоповичу II, называть своего дядю ректором¹⁷⁶, хотя бы и «обранным» только, как называет его список 1760-х годов. Что же касается тех хронологических границ, в которые митрополит Евгений вдвигает мнимое ректорство Феофана Прокоповича I, т. е. 1675 и 1684 годов; то, по всей вероятности, они обозначают только время преподавательской его деятельности в Коллегии по разным наукам.

Таким образом, мы не признаем особой эпохи ректорства Феофана Прокоповича I в Киево-Братской Коллегии и считаем его лишь одним из преподавателей ее в ректорство Сильвестра Головчича.

О времени ректорства Сильвестра Головчича в Киево-Братской Коллегии доселе принято было думать, будто бы при нем существовали в Коллегии только низшие классы, по риторику включительно, и не были еще открыты высшие классы ¹⁷⁷. Но мы уже видели, что класс философии открыт был в Киево-Братской Коллегии еще при Варлааме Ясинском, с 1672 года¹⁷⁸, и, следовательно, с этого уже года Киево-Братская Коллегия была в том полном, нормальном составе, какой предначертан был грамотою Владислава IV от 18 марта 1635 года¹⁷⁹. Можно указать даже некоторых профессоров философии за это время. В 1672–1676 годах префектом школ Братских Киевских и наместником, а вероятно и профессором философии, после Паисия Лигарида, был Виссарион Шулковский; в 1678 году префектом школ Киевских был Зосима Согнекевич¹⁸⁰. Преосвященный Макарий Булгаков в своей «Истории Киевской Академии» указывает даже рукописный учебник по философии, преподанный здесь в 1679–1681 годах¹⁸¹, но, кажется, ошибочно принимая за него учебник 1704–1706 годов¹⁸². Если Феофан Прокопович I начал свою преподавательскую деятельность в Киево-Братской Коллегии с 1675 года, и притом, по обычаю, с низших классов, то приблизительно с 1680 года, уже после префектов Шулковского и Согнекевича, он должен быть преподавателем в высших классах Коллегии и именно в философском. Может быть, в Киево-Братской Коллегии преподана в 1680–1681 году краткая логика, сохранившаяся до настоящего времени¹⁸³. В 1681 году прибыл из Москвы в Киево-Братскую Коллегию известный Карион Истомин, для слушания философии, с перерывами слушавший ее здесь и в последующие годы; но он не слушал богословия¹⁸⁴. Есть некоторое указание на то, что Феофан Прокопович I преподавал философию и в 168³/₄ учебном году. В этом году префектом Киево-Братской Коллегии, т.е. вторым, после игумена и ректора Головчича, начальствующим лицом в ней был иеромонах Иоасаф Кроковский, преподававший в этом и следующем годах риторику¹⁸⁵, а не философию, хотя он и был человеком, вполне правоспособным к преподаванию философии. Следовательно, между префектом Кроковским и ректором Головчичем был еще какой-то преподаватель философии, старший Кроковского по службе, но отказавшийся от должности префекта, что вполне соответствует смиренному характеру Феофана Прокоповича I. Таким образом, Феофан Прокопович I преподавал в Киево-Братской Коллегии философию, а не богословие. Ни список 1760-х годов, ни св. Димитрий Ростовский, называвший Феофана Прокоповича 1-го своим «любезным братом», ничего не говорят о преподавании им в коллегии богословия¹⁸⁶. Поэтому название Феофана Прокоповича I «первым богословии учителем», по восстановлении Братского училища, нужно считать плодом какого-то недоразумения. – Учителем грамматики в 1684 г. был Елисей Завадовский¹⁸⁷.

Из воспитанников Киево-Братской Коллегии в ректорство Сильвестра Головчича известны: Иоасаф Кроковский, около 1673 года выбывший за границу для довершения образования¹⁸⁸; Иоанн Максимович и Лаврентий Крщонович, присланные сюда Лазарем Барановичем в 1669 году¹⁸⁹ и окончившие курс около 1673 года¹⁹⁰; Иустин Базилевич, впоследствии епископ Белгородский¹⁹¹; Варлаам Голенковский, Сильвестр Крайский, Захария Корнилович, Иосиф Лазаревич, Афанасий Миславский, Антоний Одинович, Феодосий Яновский¹⁹²; Стефан Яворский, выбывший в 1684 году заграницу для довершения образования¹⁹³, и Феофан Леонтович¹⁹⁴. Но г. Аскоченский ошибочно утверждает, будто бы в 1679 году Киево-Братский иеромонах Лаврентий Горка был назначен игуменом Киево-Выдубицкого монастыря¹⁹⁵, так как Лаврентий Горка в 170⁷/₈ учебном году преподавал в Киевской Академии пиитику¹⁹⁶, и только после этого года мог быть назначен в Киево-Выдубицкие игумены.

После перевода Сильвестра Головчича в Киево-Михайловский монастырь и отказа Феофана Прокоповича I занять его место, в игумены Киево-Братского монастыря и ректоры определен, 26 апреля 1684 года, Лазарем Барановичем, архиепископом Черниговским, блюстителем митрополии Киевской, Иезекииль Филиппович и утвержден универсалом гетмана Иоанна Самойловича¹⁹⁷. По принятому доселе мнению, он был на этой должности до 1686 или 1687 года; но, вероятно, он был ректором Коллегии один только 168⁴/₅ год¹⁹⁸. В это время префектом оставался Иоасаф Краковский, который с 168⁵/₆ учебного года стал преподавать в коллегии философию¹⁹⁹. Кто же до него преподавал философию в 168⁴/₅ году, – неизвестно: может быть, заканчивал ее Феофан Прокопович I, может быть, и новый ректор Коллегии Иезекииль Филиппович. Сохранилась также от 168⁵/₆ учебного года рукописная риторика, преподанная неизвестным профессором в Киево-Братской Коллегии с интересным списком учеников, участвовавших в составлении упражнений. Вот список этих учеников: „г. Илья Левицкий, о. Серафион, Фома Збржиский, Иоанн Волчанский, Иоанн Хоминский; Иосиф Дашкевич, Алексий Галаховский, Иосиф Сенютович, Николай Илляшевич, Иоанн Новицкий, Григорий Яснопольский младший, Молчанский, о. Климент Недзведский, Василий Горленко, Симеон Ярмирковский, Иоанн Руновский, Симеон Горленко младший, Илия Ломиковский, Черняховский, Феодор Гневушевич, Василий Богацкий, Васьковский, Феодор Яснопольский, Андрей Волянский, Стефан Тернавский, Даниил Шрамченко, Пасюкевич, Туранский, Мокриевич, Савич, Дашкиев, Лисиневич, Максимович, Терлецкий, Козловский и Феодор Кукуль²⁰⁰.

Преемником Филипповича по игуменству и ректорству в Киево-Братском монастыре был Феодосий Гугуревич, бывший до того, по свидетельству св. Димитрия Ростовского, пять лет игуменом Батуринского монастыря, и один год игуменом Киево-Михайловского Золотоверхого монастыря. Киево-Братским игуменом и ректором, – по тому же свидетельству, он был три года, после чего был один год в Максаковском монастыре, «а в бедах и скорбех, после Максаковского игуменства, страдал также целый год», и умер 25 декабря 1690 года, простым иеромонахом в Батуринском монастыре²⁰¹. По рассчету времени выходит, что Киево-Михайловским игуменом Гугуревич быль в 168⁴/₅ году, а Киево-Братским игуменом и ректором, – с 168⁵/₆ учебного года до конца 1688 гражданского года. Он упоминается в проповеди Варлаама Ясинского 25 марта, 1687 года²⁰², и называется Киево-Братским игуменом и ректором в одном документе 10 декабря, 1688 года²⁰³. Судя по тому, как Гугуревич постепенно спускался вниз по иерархической лестнице, к нему нужно отнести те „шумные дненощные забавки начальствовавших в коллегии лиц, о которых говорит Феофан Прокопович II, учившийся в

Киево-Братской Коллегии при ректорах ее Головчиче, Гугуревиче и др..²⁰⁴ В ректорство Гугуревича префектом Коллегии по-прежнему был Иоасаф Кроковский, в 1687–1689 г.г. вторично проходивший здесь курс философии²⁰⁵. Из других преподавателей Киево-Братской Коллегии за это время можно указать на Силуана Озерского, который в последующее ректорство является уже префектом Коллегии. Озерскому предположительно можно приписать два сохранившиеся от времени этого ректорства рукописные учебника: один по пиитике, под заглавием Curiae Bethleemicae, преподанный в 168⁶/₇ учебном году²⁰⁶, а другой – по риторике, под заглавием Orator e mente Tulliana, преподанный в 168⁷/₈ году²⁰⁷. Сохранилась также от этого времени пиитика, под заглавием Fons Castalius, преподанная в 168⁸/₉ учебном году²⁰⁸, может быть Иоанникием Валявским, преподававшим в следующем учебном году риторику²⁰⁹.

В ректорство Ф. Гугуревича совершилось весьма важное событие, имевшее громадное влияние на всю последующую судьбу как города Киева, так и Киево-Братской Коллегии. В 1686 году, по трактату России с Польшей, Киев, а вместе с ним и Киево-Братская Коллегия, отошли навсегда к России. В материальном отношении Киево-Братский монастырь и Коллегия на первых порах потеряли много, потому что польское правительство присвоило себе земельные имущества Киево-Братского монастыря, оставшиеся в пределах Речи – Посполитой, и стало раздавать их по своему усмотрению различным лицам и учреждениям. В силу этого распоряжения, Братский монастырь навсегда лишился имений своих Саверова, Мухоидов, Черногородки и Новоселок с тремя приселками²¹⁰. Но эти потери, вознагражденные впоследствии русским правительством, были ничтожны в сравнении с теми выгодами, какие получала Киево-Братская Коллегия вследствие окончательного присоединения Киева к России. Теперь уже рушились сами собою те стеснительные ограничения со стороны польского правительства, в силу которых в Киево-Братской Коллегии могли преподаваться науки не далее диалектики и логики. Если польское правительство, пропитанное католическим фанатизмом, не желало видеть в Киеве развития православной богословской науки и, запрещая в Киево-Братской Коллегии преподавание богословия, вынуждало русских воспитанников слушать богословие в католических коллегиях и академиях, и притом под условием принятия ими католичества или унии; то интересы русского правительства и русской православной церкви, наоборот, требовали, чтобы православное богословие было введено в круг наук, преподаваемых в Киево-Братской Коллегии, и получило здесь более пли менее самостоятельное развитие. Эти интересы прежде всего и сознаны были в самом Киеве образованнейшими людьми того времени, которые, завершив свое образование в католических академиях и принимая живое участие в судьбах Киево-Братской Коллегии, постарались немедленно ввести в ней преподавание богословия и тем подготовить ее к переименованию в академию, т. е. в высшее учебное заведение. То были бывший ректор Киево-Братской Коллегии Варлаам Ясинский, ученик его по Коллегии Иоасаф Кроковский и Стефан Ягорский. Первым стал преподавать богословие в Коллегии Иоасаф Кроковский, вероятно не без совещания с Варлаамом Ясинским, а упрочил его здесь Стефан Яворский.

Во время преподавания Иоасафом Кроковским богословского курса, Киево-Братскими игуменами и ректорами преемственно были: Пахомий Подлузский в 1690–1691 годах²¹¹, из Киево-Выдубицких игуменов²¹², и сын известного епископа Мефодия Филимоновича иеромонах Кирилл Филимоновича²¹³, в 1691–1693 годах²¹⁴. Но эти игумены – ректора стушевывались перед личностью Иоасафа Кроковского, который с 1680 года был уже игуменом Киевского Пустынно-Николаевского монастыря и в этом же году начал преподавать в Коллегии свой богословский курс. В рукописной риторике, преподанной в Киево-Братской Коллегии в 16⁸⁹/₉₀ учебном году, помещены школьные «приветственные речи имени св. Иоасафа, сказанный пред превелебнейшим отцом Иоасафом Кроковским, игуменом монастыря св. Николая, по названию Пустынного, читавшим в Киево-Могилянской Коллегии два курса философии, а тогда – профессором священного богословия в ней»²¹⁵. Богословский курс Иоасафа Кроковского продолжался четыре года, т. е. до 1693 года. К сожалению, этот богословский курс Иоасафа Кроковского не дошел до нашего времени; а тот курс, который доселе ему приписывался, в действительности не принадлежит ему, как это скоро увидим. Может быть, Иоасаф Кроковский и не диктовал своих записок по богословию, а пользовался готовым руководством по богословию Фомы Аквината, комментируя и исправляя его, как это делал потом один из преемников его по богословской кафедре Иннокентий Поповский²¹⁶. Сохранились только тезисы богословские, защищавшиеся под председательством Иоасафа Кроковского, в августе 1691 года²¹⁷.

Из других преподавателей Киево-Братской Коллегии за 1689–1693 годи известны: префект и профессор философии Силуан Озерский, в 1689–91 годах, от которого сохранились печатные философские тезисы, защищавшиеся под его председательством в августе 1691 года²¹⁸; Стефан Яворский, в 1689 году возвратившийся из заграницы, которой в 16⁹⁰/₉₁ учебном году преподавал в Коллегии риторику²¹⁹, а в 1691–1693 годах – философию, курс которой сохранился в рукописи, под заглавием Agonium²²⁰, и вместе был префектом школ²²¹; Иоанникий Валявский, преподававший в 16⁸⁹/₉₀ учебном году курс риторики, сохранившийся до настоящего времени²²² . Кроме того, от этого времени дошли до нас еще следующие учебники Киево-Братской Коллегии: Пиитика, под названием Camoena, 16⁸⁹/₉₀ года²²³, которую, судя по времени, можно приписывать Стефану Яворскому²²⁴; риторика 1691–92 года, под названием Promptruarium artis oratoriae²²⁵; пиитика 169²/₃ года, под заглавием Amphion²²⁶, и риторика 169²/₃ года, под заглавием Subsidium rhetoricum²²⁷, может быть, преподанная Прокопием Калачинским²²⁸.

Из воспитанников Киево-Братской Коллегии за это время известны: Иоанн Обидовский, в 1691 году бывший уже «стольником» и в этом звании подносивший царям гравированные тезисы²²⁹; Леонтий Боболинский, Сильвестр Волынский, Варлаам Коссовский, Рафаил Краспопольский²³⁰, Феодор Кощаковский²³¹ и др., имевшие окончить в Коллегии курс в 1693 году; Карион Завулонский, в 1693 году выслушавший курс философии²³², а в 1697 году бывший уже архимандритом Симонова монастыря в Москве ²³³.

Через два года по открытии в Киево-Братской Коллегии богословского курса, тогдашний Киевский митрополит Варлаам Ясинский не преминул довести об этом до сведения Московского правительства, в видах испрошения для Коллегии разных прав и преимуществ. Летом 1691 года Киево-Братская Коллегия, по внушению митрополита Ясинского и гетмана Мазепы, отправила в Москву префекта Коллегии Силуана Озерского с тремя учителями и тремя студентами для челобитья царям Иоанну и Петру Алексеевичам и выраженья им «достодолжного желательства и благоприветства», ибо киево-братские иноки «рассудили сие быти належащею и непременною должностью, понеже под высокодержавною Царского Величества рукою благополучно живут и в высоких наказаньях, кроме всяких препятствий, расширяются»²³⁴. При этом, как бы в объясненье того, какие «высокие наказания», т. е. высшие науки, беспрепятственно расширяются в Коллегии, поднесены были царям печатные тезисы богословские и философские, с гравированными иллюстрациями и витиеватым посвящением²³⁵. По окончании же полного богословского курса, Иоасаф Кроковский в 1693 году, через митрополита Ясинского и гетмана Мазепу, просил у царей Иоанна и Петра Алексеевичей «жалованной грамоты на содержание и утверждение прежних училищ или школ.., и на мирное и свободное в них детей российских жителей и всяких православной веры ревнителей учение, в котором деле может всегда вящшее расти приумножение хвалы Божьей, а нам великим государем, – как сказано в ответной грамоте, – нашему Царскому Величеству – всенародная слава, когда в нашей Царского Величества богохранимой исконной отчине в богоспасаемом граде Киеве те науки имети будут свое действительное правление». Царская грамота дана 11 января следующего 1694 года. Государи «пожаловали его игумена и ректора с братией, велели им в прежних училищах или школах Киевских, который давно основаны и построены при монастыре Братском, при бывшем преосвященном Киевском митрополите Петре Могиле, чрез своих православных префектов и профессоров и учителей детям российского народа всяких чинов и из иных стран приходящим благочестивой греко-российской веры ревнителем не токмо Поэтики и Риторики, но и Философии и Богословии учения, рачения и видения славенороссийским, и еллино-греческим и латинским языком преподавать с усердным тщанием и радением, отнюдь не отлучаясь ни в чем святой Восточной церкви исповедания; и неспокойных и вражды творящих унимать и смирять, и ни до какого своевольства их не допускать, и таковых в собрание ученическое не принимать, а наипаче остерегая того накрепко, чтобы учение было благочестивое христианское восточного исповедания... И наших царского Величества всяких чинов ратным людям разных полков, и Киевского и иных полков же полковникам и казакам и киевскому войту и мещанам никаких ему ректору и учителям и ученикам, в школах будучим, обиды и утеснения не чинить». На содержание Коллегии назначено было постоянное царское жалованье – по 50 рублей по 50 четвертей ржи московской меры в год²³⁶. Таким образом, этой царской грамотой впервые разрешалось преподавать в Киево-Братской Коллегии Богословие, и начальству ее предоставлялось право самоуправления и собственного суда над учащимися, без всякого вмешательства воинских и гражданских чинов и властей, – чем Киево-Братская Коллегия юридически приравнивалась в своих правах к заграничным академиям, хотя пока и без названия академии.

Между тем, пока испрашивалась эта царская грамота, Киево-Братская Коллегия продолжала совершенствоваться. С 1693 и до 1697 года Иоасаф Кроковский, оставаясь Никольским игуменом, был вместе и Киево-Братским игуменом и ректором²³⁷. Но он в это время уже не был преподавателем богословия, да и не имел возможности преподавать его, по той простой причин, что нередко должен был отлучаться из Киева по епархиальным делам на продолжительное время²³⁸. Тот рукописный курс богословия 1693–1697 годов, который доселе приписывали Иоасафу Кроковскому²³⁹, на самом деле принадлежал не ему, а непосредственному преемнику его по кафедре богословия профессору и префекту Стефану Яворскому. Вторая половина этого четырехлетнего курса, читанная в 1695–1697 годах, в некоторых списках прямо приписывается Стефану Яворскому²⁴⁰ . А так как в начале ее есть указание на то, что С. Яворский преподавал в Коллегии богословие и в предыдущем году²⁴¹, и вообще эта вторая часть имеет тесную связь с предыдущей первой; то, следовательно, и первая половина этого курса, 1693–1695 годов, должна принадлежать тому же Яворскому. Прежние историки Киевской Академии с большой похвалой отзываются об этом богословском курсе, который, будучи в общем составлен по плану богословия Фомы Аквината, постоянно сопровождается обличительными или полемическими трактатами, направленными против католиков²⁴². Таким образом, Стефан Яворский вел параллельно два богословских курса: курс созерцательного догматического и полемического или обличительного богословия.

Имена других преподавателей в ректорство Иоасафа Кроковского мало известны, хотя учебников по разным наукам сохранилось достаточно от этого времени. Философию в 1693–1695 годах преподавал, без звания префекта, вероятно, Прокопий Калачинский²⁴³, а в 1695–1696 годах, вероятно, Иероним Симаровский, тоже без звания префекта²⁴⁴; риторику в 1696–1697 году, вероятно, преподавал Михаил Онихимовский, со следующего учебного года бывший учителем философии и префектом²⁴⁵, а пиитику в том же году – Иннокентий Поповский²⁴⁶. Кроме того, сохранились еще от этого времени учебники по пиитике 169⁵/_е года²⁴⁷, и по риторике – того же года²⁴⁸, неизвестно кому принадлежащие.

Из воспитанников Киево-Братской Коллегии за время ректорства Иоасафа Кроковского доселе известны следующие: Григорий Вишниовский²⁴⁹, Антоний Стржешевский²⁵⁰, Антоний Стаховский²⁵¹, Илларион Лежайский²⁵², Иоакимъ Богомолевский, посланный префектом С. Яворским заграницу для довершения образования²⁵³, Иаков, в монашестве Иоасаф Кордашевский²⁵⁴, Симеон Чуйко²⁵⁵, Симеон Чарнковский²⁵⁶, Михаил Быковский²⁵⁷, Ипполитович²⁵⁸, Михаил Канский²⁵⁹, Андрей Г.²⁶⁰, Феофан Прокопович II, в 1698 году выбывший из Киева заграницу для довершения образования²⁶¹, и др.

25 марта, 1697 года, Иоасаф Кроковский избран был в печерские архимандриты, а на его место назначен был игуменом Никольского монастыря Стефан Яворский. Но, получив новое назначение, Стефан Яворский не оставил совершенно и Киево-Братской Коллегии и продолжал преподавать в ней полемическое богословие и следующий 169⁷/₈ учебный год. В библиотеке Московской духовной Академии сохранились два рукописные полемические трактата, преподанные С. Яворским в Киево-Могилянской Коллегии, из коих один – De Deo, ut Trino, Ejusque processionibus – окончен 24 сентября 1697 года, а другой – De ecclesia – окончен 7 июля 1698 года²⁶². Поэтому-то, вероятно, в некоторых списках, после Иоасафа Кроковского, ректором Киево-Братской Коллегии значится Стефан Яворский²⁶³. В действительности же, Киево-Братским игуменом и ректором с 1697 по 1701 учебный год был Прокопий Калачинский²⁶⁴. Он, вероятно, преподавал в это время созерцательное догматическое богословие, в первый год уделяя несколько времени и Стефану Яворскому для преподавания его полемических трактатов. Но от Калачинского не осталось никакой богословской системы; вероятно, он преподавал по печатному богословию Фомы Аквината, или же пользовался курсом Стефана Яворского. Префектами же и профессорами философии в ректорство П. Калачинского были: иеромонах Михаил Онихимовский в 1697–1699 годах²⁶⁵, и иеромонах Иннокентий Поповский в 1699–1701 годах²⁶⁶, преподававший в 1701–1705 годах, в звании префекта же, созерцательное богословие по Фоме Аквинату, а полемическое – по Стефану Яворскому²⁶⁷. В остальных классах преподавали: в 169⁸/₉ году риторику, вероятно, Иннокентий Поповский²⁶⁸, а в низших классах – Иосиф Туробойский, в 1701 году преподававший уже риторику²⁶⁹, Стефан Прибылович с 1698 года²⁷⁰ и Иларион Ярошевицкий, начавший учительскую службу свою с 1700–1701 учебного года²⁷¹. Кому принадлежит риторика 1699–1700 года, под названием Classis Tulliana²⁷², – неизвестно.

Из воспитанников Киево-Братской Коллегии за время ректорства Прокопия Калачинского известны: Антон Антонович²⁷³, Гавриил Бужинский, Варлаам Леницкий, Феофилакт Лопатинский, Илларион Мигура, Иерофей Прилуцкий²⁷⁴, Иродион Жураковский²⁷⁵, Илларион Рогалевский²⁷⁶, и др.

О внутреннем состоянии Киево-Могилянской Коллегии, со времени ее учреждения и до конца XVII века, есть, по-видимому, достаточно подробные сведения у прежних историков Киевской Академии – митрополита Евгения, Макария Булгакова и В. И. Аскоченского. Но последние два историка находятся в этом отношении в полной зависимости от митрополита Евгения, который, таким образом, является главным источником сведений о внутреннем быте нашей академии. В значительной мере зависит от митрополита Евгения и позднейший труд М. З. Линчевского «Педагогия древних братских школ и преимущественно древней Киевской Академии»²⁷⁷. К сожалению, сведения, сообщаемые митрополитом Евгением о внутреннем быте Киевской Академии, не удовлетворяют современным научным требованиям: во-первых, потому, что автор не указывает источников, откуда почерпал свои сведения, и потому не дает возможности критически проверить их; во-вторых потому, что рисует общую картину внутреннего состояния Невской Академии за все время ее существования до 1817 года, без указания отличительных черт каждой эпохи. По-видимому, он пользовался преимущественно сведениями и устными преданиями, относящимися к XVIII и даже к началу нынешнего века. Г. Линчевский в самостоятельной части своего труда тоже пользовался почти исключительно источниками XVIII и даже начала нынешнего веков. А между тем из одного уже обозрения внешней истории Киевской Академии за XVII-й только век можно видеть, что эта академия в разные эпохи своей истории имела неодинаковые права, неодинаковый круг наук и неодинаковый состав учащих и учащихся. Иногда она умалялась до того, что, по известному уже нам выражению Лазаря Барановича, «стала как малый Закхей», заключая в себе только низшие классы; а с 1689 года она впервые ввела у себя четырехлетний богословский курс, а вместе с тем стала более многочисленною по количеству учащих и учащихся в ней.

Где же искать указаний на внутреннее состояние Киевской Академии или – точнее – Коллегии в XVII веке? Их отчасти можно находить в немногочисленных учебниках и в других рукописях и документах, сохранившихся от древней Киево-Могилянской Коллегии до настоящего времени; но отсюда получаются только единичные, разрозненные факты из внутренней жизни Киево-Могилянской Коллегии за XVII столетие. Можно также пользоваться и сведениями митрополита Евгения и г. Линчевского о Киевской Академии, но только с большой осторожностью, выбирая из них для XVII века только то, что может найти подтверждение себе в других источниках, относящихся к XVII веку. В этом отношении немаловажным пособием для историка Киевской Академии может служить аналогическое изучение внутреннего быта ее с параллельными ей учебными заведениями, с одной стороны – латино-польскими, по образцу которых она устроена, а с другой – русскими учебными заведениями, возникшими в начала XVIII века по образцу Киевской Академии.

У некоторых из прежних историков Киевской Академии есть мнение о том, будто бы Краковская Академия во многих отношениях была образцом, по которому устраивалась и слагалась и наша Киево-Могилянская Коллегия²⁷⁸. Но это мнение ничем не обосновано и требует критической проверки. По имеющимся у нас данным, мы можем заключать, что для киевских ученых XVII века источниками, если не всегда высшего, то более или менее законченного образования были четыре разряда западно-европейских и особенно польско-католических школ: академические, иезуитские, пиарских и отчасти униатско-базилианские.

Старейшие из этих школ суть академические, а именно: Краковская Академия, основанная по образцу Парижской Сорбоннской Академии²⁷⁹ и Замойская Академия. Последняя основана в 1593 году великим коронным гетманом Яном Замойским, который, сам получив образование в Падуанской академии, по примеру ее разделил учеников своей академии на пять групп по народностям: польскую, литовскую, русскую, прусско-инфлянтскую и иностранную²⁸⁰. Так как Замойская Академия, представляя, в сравнении с Краковской Академией, некоторые улучшения в научном отношении, вместе с тем заключала в себе специально русскую группу; то киевляне охотно учились в ней, особенно на первых порах существования Киевской Коллегии. Сильвестр Косов, приглашенный в 1631 году Петром Могилою в преподаватели и префекты его Коллегии, завершил свое образование в Замойской Академии²⁸¹. Там же учились в 1629 году монахи Садок и Максим²⁸². Один из слушателей философского курса киевского профессора Иосифа Кононовича Горбацкого в 1643 году является в Замостье, вероятно, для довершения образования²⁸³. Воспитанник Киево-Могилянской Коллегии при Петре Могиле Игнатий Иевлевич, прослушав здесь курс философии у того же Горбацкого, слушал два года богословие нравственное и богословие созерцательное по Скотту в Замойской Академии²⁸⁴. В киевской семинарской библиотеке сохранился также рукописный философский курс, преподанный в 1665–1666 годах в Замостье по Карпентеру²⁸⁵. По-видимому, менее посещалась нашими киевлянами Краковская Академия. В Киевской семинарской библиотеке сохранилась в рукописи естественная философия Альберта Великого, преподанная в Краковской Академии в 1666 году²⁸⁶. Известно также, что Варлаам Ясинский в конце пятидесятых годов XVII столетия учился в Краковской Академии и там, несмотря на препятствия, увенчан философским колпаком²⁸⁷.

Несомненно имели большое влияние на нашу Киевскую Коллегию иезуитские школы, который стали появляться в польско-литовском государстве со второй половины XVI векя. Иезуитский орден быстро опутал сетью своих коллегий и академий всю Польшу, Литву и юго-западную Русь и вступил в соперничество и борьбу с Краковской Академией, а впоследствии и с пиарскими школами²⁸⁸. При всей фанатичности иезуитов и враждебности их к православию, воспитанники иезуитских школ нередко переходили, для довершения образования в православном духе, в Киево-Могилянскую Коллегию, а воспитанники последней нередко завершали свое образование в иезуитских школах. Сильвестр Косов в своем Екзегесисе 1635 года говорит, что, до основания Киево-Могилянской Коллегии, русское юношество училось, между прочим, в Ингольштадте²⁸⁹. А Ингольштадтская академия в Баварии была иезуитская²⁹⁰. Из 36-ти иезуитских коллегий, находившихся в XVII веке в пределах польско-литовского государства, для нас более интересны коллегии Брест-Литовская, Каменец-Подольская, Луцкая, Львовская, Люблинская, Несвижская, Перемышльская, Познанская, Полоцкая, Порицкая и Ярославская, и академия Виленская, так как рукописные учебники этих учебных заведений от XVII века сохранились доселе в киевских книгохранилищах. Здесь мы имеем: 1) риторику, преподанную в 1666 году в Каменец-Подольской иезуитской коллегии²⁹¹; 2) диалектику, преподанную в 1680-м году в Познанской иезуитской Коллегии²⁹²; 3) философско-риторический сборник Ярославской иезуитской Коллегии, 1683 года²⁹³; 4) риторику, преподанную в Перемышльской иезуитской Коллегии в 168⁵/₆ году²⁹⁴; 5) риторику конца XVII века, преподанную в Несвижской иезуитской Коллегии²⁹⁵; 6) две риторики, преподанные в Брестской иезуитской Коллегии в 168⁶/₇ и 169²/₃ годах²⁹⁶; 7) диалектику, преподанную в 1687 году в Люблинской иезуитской коллегии²⁹⁷; 8) риторические упражнения, сочиненные в 1690 году в Луцкой и Порицкой иезуитских коллегиях²⁹⁸; 9 и 10) учебники иезуитских коллегий Львовской²⁹⁹ и Полоцкой³⁰⁰. Но едва ли не больше всего сохранилось в Киеве от XVII века рукописных учебников Виленской иезуитской академии. С 1671 года мы насчитали здесь таких учебников до 13-ти³⁰¹. Особенность этих учебников состоит в том, что значительная часть их представляет из себя богословские курсы, которые, по всей вероятности, занесены сюда русскими воспитанниками, заканчивавшими свое образование в Виленской иезуитской академии и слушавшими здесь богословие. Известно также, что Стефан Яворский заканчивал свое образование в иезуитских школах: в Львовской и Люблинской Коллегиях он слушал философию, а в Познани и Вильне – богословие³⁰².

Третий разряд школ, доступных киевлянам, представляли школы пиарские. Орден пиарский (ordo piarum scholarum, т. е. орден благочестивых школ) основан был в начале XVII века Иосифом Калассантым и имел своей целью единственно первоначальное воспитание юношества. Но впоследствии пиары завели у себя, по примеру иезуитов, и высшие классы, по философию включительно, а для слушания богословия отправляли своих орденских воспитанников в другие академии и коллегии. Пиары были менее фанатичны, чем иезуиты, отличались скромностью, не вмешивались в светские дела и воспитывали юношество в строгих сравнительно порядках. В Польшу и юго-западную Русь пиары перешли довольно поздно из Германии, где в первой половине XVII века была их коллегия в Ольмюце³⁰³. В последствии времени, пиарские коллегии появляются, между прочим, в Решове с 1655 года³⁰⁴, Варенже с 1688 года³⁰⁵, Щучине польском с 1696 года³⁰⁶, и др. Мы упоминаем об этих пиарских школах потому, что в них учились южно-руссы, или же, начав здесь обучение, переходили потом в Киево-Братскую Коллегию. Сильвестр Косов в своем Екзегесисе 1635 года говорит, что до основания Киевской Коллегии южно-русское юношество училось и в Ольмюце³⁰⁷. В 1651 году выслушал в Ольмюце философский курс один русский православный воспитанник, вероятно Варлаам Ясинский³⁰⁸. Кроме того, в Киевских книгохранилищах доселе сохранились учебники пиарских школ: Решовской 169⁸/₉ года³⁰⁹, Варенженской и Щучинской начала XVIII века³¹⁰.

Из униатских учебников мы нашли в Клеве только философский курс, преподанный Львом – Лукой Кишкой, впоследствии униатским митрополитом, во Владимиро-Волынской коллегии, основанной униатским митрополитом Львом Заленским³¹¹. Но эта коллегия важна для нас не сама по себе, а как передаточный пункт, из которого лучшие униатские воспитанники переходили, для довершения своего образования, в Рим. Таким путем попал в Рим и здесь закончил свое образование Феофан Прокопович II³¹².

Но замечательно, что киевляне не любили диссидентских школ и почти не посещали их. Есть единственное только указание на то, что в библиотеке митрополита Варлаама Ясинского, была, с собственноручными его заметками, рукописная риторика Георга Беккнера Ельбингского³¹³, т. е. профессора лютеранской гимназии в Ельбинге³¹⁴.

Что же касается русских учебных заведений, возникших в начале XVIII века по образцу Киевской Академии, то к числу их принадлежат Черниговский Коллегиум, Московская Академия, преобразованная по образцу Киевской, архиерейская школа в Ростове великом, учрежденная св. Димитрием Ростовским, и Коллегиумы Харьковский и Смоленский. От некоторых из них, напр. Ростовской школы, Московской Академии и Смоленского Коллегиума сохранились даже школьные «правила (regulae)»³¹⁵, которые могут вос-полнять сведения о внутреннем состоянии alma matris этих учебных заведений, т. е. Киевской Академии.

Какие из перечисленных нами западноевропейских и польских школ служили образцами для Киево-Братской Коллегии в XVII веке, – это можно видеть из сличения внутреннего строя этих школ с отрывочными сведениями о внутреннем строе Киево-Братской Коллегии в этом веке и с «правилами» происшедших от нее русских учебных заведений. Весьма важным пособием в деле этого сличения служит известное сочинение 1осифа Лукашевича «История школ в Короне и в Великом княжестве Литовском от древнейшего времени до 1794 года», Познань, 1849–1851 гг., в четырех томах. С одной стороны, из этого сочинения, а с другой – из отрывочных данных для истории Киевской Академии в XVII веке и из «правил» возникших из нее русских учебных заведений, можно видеть, что ни Краковская, ни Замойская, ни даже Виленская иезуитская академии, по крайней мере до 1680-х годов, не служили образцами для внутреннего устройства Киево-Братской Коллегии, и что такими образцами несомненно были коллегии иезуитские и пиарские. Но с 1680-х годов Киево-Братская коллегия, после введения в круг ее науки богословия, усвоила себе некоторые права академий, как высших учебных заведений, не переставая, в существе дела, быть по прежнему коллегией, хотя и высшего разряда. Таким образом, во внутреннем быте Киево-Братской Коллегии за XVII столетие можно различать две эпохи: а) до 1680-х годов и б) с 1680 годов и до начала XVIII столетия.

А) Иезуитские и пиарские коллегии в XVII веке в существе дела принадлежали к одному и тому же типу учебных заведений и имеют даже генетическое родство между собою, так как пиарские коллегии весьма много заимствовали у иезуитских коллегий. Разница между ними только та, что пиарские коллегии большей частью были неполные и заканчивались философским классом, тогда как иезуитские коллегии часто имели и богословский класс³¹⁶. Наша Киевская Коллегия, до 1680-х годов не имевшая богословского класса, скорее походила на пиарские коллегии, хотя много удерживала у себя такого, что исключительно свойственно было иезуитским коллегиям. Укажем параллельные явления в иезуитских и пиарских коллегиях с одной стороны и в Киево-Братской коллегии – с другой.

1) Школы иезуитские и пиарские состояли под главным управлением орденского генерала, которого в провинциях, составлявших орден, заменял провинциал, избираемый генералом на три года. При провинциале всегда были 4 консультора или советника. Провинциал назначал префектов и учителей. Его обязанностью было отыскивать между молодыми монахами своего ордена людей, способных к учительской должности, а низшим учителям поручать преподаванье высших наук, не задерживая долго на низших степенях учительства. Он назначал время начатия и окончания наук в школах своей провинции, равно как и время школьных вакаций; ревизовал сам лично или посылал ревизовать школы в своей провинции. Во главе каждой коллегии стоял ректор, который обязан был управлять коллегией и школами, назначать учителей, сменять или удалять их, экзаменовать поступающих в школы учеников и размещать их по классам соответственно способностям, производить два раза в год экзамены и успешнейших учеников переводить в высшие классы. Помощником ректора в управлении школой был префект, обязанностью которого было выполнять предписания относительно организации школы и плана наук, быть по крайней мере один раз в месяц на лекции каждого учителя и пересматривать иногда секстерны учеников. На нем лежало устройство диспутов и публичных экзаменов. Префект назначал директоров или инспекторов, которые обязаны были повиноваться ему, хотя бы и не были студентами, обходил, по крайней мере раз в месяц, квартиры учеников, а больных навещал ежедневно, следил также за отсутствующими в классе. Где школы были выше и многолюднее, там у иезуитов для низшего разряда (собственной школы) назначался другой префект, как это бывало, например, в Познани, Калише, Люблине, Сандомире, Брунсберге, Крожах и т. д. В таком случае первый префект имел под своим надзором классы (собственно курсы) богословский и философский, второй – классы низшие, начиная с пиитики и риторики; однако же последний в делах касательно обучения должен был обращаться к первому, а в том случае, когда дело шло о школьном наказании, оба они обращались к ректору. Второй префект, т. е. префект низших классов, обязан был каждый две недели бывать на лекциях подчиненных ему учителей, принимал в школы вновь поступающих учеников, переводил в высшие классы и распоряжался устными и письменными экзаменами; назначал в каждом классе декуриона из усерднейших и лучших учеников, которого остальные ученики обязаны были уважать и слушаться. Юношество, предназначенное для своего ордена и в будущие учителя, иезуиты и пиары обыкновенно брали из учеников риторики п философии и посылали их на два года в свои новициаты для духовных упражнений, затем заставляли в течении двух лет повторять пройденное в коллегии, после чего их назначали в учителя низших классов грамматических, в которых они обыкновенно преподавали три года. После того, в течении 4-х лет они слушали богословие и, после нового годичного искуса, назначались учителями в высшие классы пиитики, риторики, философии и богословия, проповедниками, духовниками и т. д.³¹⁷.

Несомненно, и Петр Могила хотел учредить в южно-русской православной церкви нечто вроде учебно-воспитательного духовного ордена, с Киевской Академией во главе. В 1638 году он исходатайствовал было у польского короля Владислава IV особую грамоту на преобразование своего киевского училища в академию. К сожалению, коронный канцлер Заджик, епископ Хелмский, и подканцлер Фома Замойский не согласились приложить к грамоте печати³¹⁸. Сам Петр Могила назывался старшим братом, опекуном, смотрителем и защитником Киево-Братской Коллегии³¹⁹ и соответствовал, по своим правам, орденскому генералу. Петру Могиле непосредственно подчинен был ректор Киево-Братской Коллегии, который имел право совершать богослужение с палицею, т. е. пользовался правами архимандрита³²⁰, заведовал не только Киевской Коллегией, но и подчиненными ей второстепенными коллегиями, а потому иногда назывался «провинциалом». Первый ректор Киево-Могилянской Коллегии Исаия Трофимович Козловский в одном списке игуменов и ректоров Киево-Братских называется также «провинциалом коллегиума Киевского и Гойского, которое Гойское Коллегиум с монастырем належали до монастыря Братского Киевского»³²¹. Кроме Гойской Коллегии, Киево-Братской Коллегии при Петре Могиле подчинены были еще коллегия Винницкая³²² и школы Кременецкие. В 1636 году Петр Могила, благословляя Кременецкое Православное Братство и школы при нем, постановил условие, чтобы в имеющих открыться школах Кременецких, «ведлуг (в соответствии) порядку школ киевских, знаючи еднак зверхнейшего ректора тих же школ киевских, науки визволении розними язики трактовано»³²³ Кроме того, Петр Могила старался учредить школы в Москве, Валахии и Молдавии. В 1640 году он просил царя Михаила Феодоровича соорудить в Москве особый монастырь, в котором могли бы жить старцы и братия общежительного киевского монастыря «и обучать детей боярских и простого народа грамоте греческой и славянской, и уведомлял, что, по неоднократной просьбе валашского воеводы Василия, уже послал к нему благообразных иноков и добре ученых учителей» для заведения школы³²⁴. Вероятно, для устроения же школ послан был в 1640 году в Яссы, в Молдавию, бывший ректор Киево-Братской Коллегии Софроний Почаский, к сожалению, умерший в Яссах в том же году³²⁵. В видах приготовления для школ учителей из монашествующих лиц, на киевском соборе 1640 года было постановлено на будущее время в монахи не постригать не бывших на послушании в Киевском Пустынно-Никольском монастыре³²⁶, т. е. учреждено было в этом монастыре, под ближайшим руководством настоятеля его Исаии Трофимовича Козловского, нечто вроде монашеского новициата. Но план Петра Могилы вполне не осуществился, и Киево-Братская Коллегия до 1680-х годов оставалась только средним учебным заведением, без богословского курса.

Ректор Киево-Братской Коллегии большей частью был вместе и Киево-братским игуменом, и преподавателем в высшем из наличных классов Коллегии, но – не всегда: иногда ректор не преподавал никакого предмета, а иногда не был и Киево-братским игуменом, как напр. Иоасаф Кроновский в 1693–1697 годах³²⁷. Ректор имел при себе трех советников из учителей богословия и философии и префекта или проповедника; распределял, с разрешения местного архиерея, учителей по классам, определял предметы учета, ежемесячно посещал уроки учителей, кроме учителей богословия и философии, и делал им замечания наедине, присутствовал на частных и публичных диспутах, и проч.³²⁸.

Ближайшим помощником ректора в Киево-Братской Коллегии, как и в коллегиях иезуитских и пиарских, был префект. Неверно митрополит Евгений утверждает, будто бы училищное начальство в Киевской Академии от основания оной до 1700 года состояло только из ректора и учителей, а с 1700 года установлены будто бы и префекты³²⁹. Под 1690 годом он сам указывает префекта школ братских и философии учителя Силуана Озерского³³⁰. Кроме Озерского, нам известны еще из XVII века следующие префекты Киево-Братской Коллегии: Сильвестр Косов с 1631 года³³¹, Феодосий Васильевич Баевский до 1651 года³³², Виссарион Шулковский в 1672–1676 г.г., Зосима Согнекевич в 1678 году³³³, Иоасаф Кроковский с 1683 года³³⁴, Стефан Яворский в 1693–1697 г.г., Михаил Онихимовский в 1697–1698 г.г. и Иннокентий Поповский в 1699–1701 г.г.³³⁵. При Петре Могиле префекты были даже во второстепенной Гойской Коллегии, как напр. Лука Шашкевич³³⁶. До введения в Киевской Академии богословского курса, префекты преподавали в ней, по всей вероятности, риторику, как это известно нам о Сильвестре Косове³³⁷. В 168³/₄ г. префектом был профессор риторики Иоасаф Кроковский³³⁸. С введением богословского курса в академии, префектами ее обыкновенно были профессора философии, но не всегда. В 1693–1697 г.г., в ректорство Иоасафа Кроковского, префектом академии был профессор богословия Стефан Яворский³³⁹. Вообще, префект преподавал или во втором из наличных высших классов, или же, если ректор не преподавал ничего, – в высшем классе. Префект принимал учеников в Коллегию и записывал их в особую книгу, следил за их успехами и поведением, провинившимся делал выговоры, а из низших классов и наказывал; переводил, после экзаменов, из класса в класс и отчасти наблюдал за преподавателями, посещая через две недели уроки в низших классах, делал им двукратно замечания наедине и заботился о порядке, целости и всякой чистоте школ³⁴⁰. Должность префектов, сверх того, была и экономическая в содержании казенных учеников³⁴¹. Префект выбирал и назначал к шляхетным достаточнейшим детям, жившим по квартирам, для наблюдения за их учением и поведением, инспекторов из лучших студентов и учеников Коллегии³⁴². В последствии времени, в XVIII веке, в Киевской Академии является должность суперинтенданта³⁴³ , соответствующая должности второго префекта иезуитских коллегий.

Профессора, и вообще наставники Киево-Братской Коллегии часто оканчивали свое образование в западно-европейских и польско-литовских коллегиях и академиях и слушали в них богословие, как это известно уже нам о Сильвестре Косове, Варлааме Ясинском, Иоасафе Кроковском, Стефане Яворском, Феофане Прокоповиче II и др. Но бывали такие лица, которые, ограничившись образованием в Киево-Братской Коллегии, достигали потом звания ректора ее, как наприм. Иоанникий Галятовский³⁴⁴. Преподаватели в грамматических классах могли быть и из студентов философии и богословия, не окончивших еще курса, и в таких случаях они обязывались ходить в урочные часы для слушания лекций в философский пли богословский класс, а после лекций прямо возвращаться в свои школы³⁴⁵. Кроме учителей, были еще особые проповедники, из коих нам известны: Мелетий Дзик³⁴⁶ п Паисий Мокачевский, умерший в 1672 году³⁴⁷. – Преподаватели Киевской Коллегии, подобно преподавателям иезуитских и пиарских коллегий, долго не засиживались на своих кафедрах, а обыкновенно переходили, вместе с воспитанниками, из низших классов в высшие, например, из одного грамматического класса в другие высшие грамматические, а из этих последних – в классы шитики и риторики. Но в дальнейшем движении по службе они встречали некоторое препятствие в сравнительной продолжительности курсов философского и впоследствии богословского. Философский курс обыкновенно продолжался два года, а богословский – четыре. Известный преподаватель, дошедший до риторики п окончив ее годичный курс, не мог перейти в философский класс, но, судя по способностям, или переводился в ректоры второстепенных коллегий Винницкой, а впоследствии Гойской, или делался проповедником слова Божия, или вовсе оставлял коллегию или же оставляем был на второй курс в риторике, по окончании которого уже переходил в философский класс. К концу XVII века подобную, но еще более продолжительную задержку встречал и профессор двухгодичной философии в профессоре четырехгодичного богословия. Последний, прошедши четырехгодичный богословский курс, оставлял преподавание, иногда оставаясь однако же ректором коллегий и настоятелем монастыря, как, напр., Иоасаф Кроковский и Прокопий Калачинский³⁴⁸.

2) Собственно школы в каждой иезуитской коллегии состояли из пяти классов: трех низших, называвшихся грамматическими, а именно – инфимы, грамматики и синтаксимы, и двух высших humaniora, т. е. пиитики и риторики. Кроме этих классов, были еще в более богатых коллегиях, по большим и воеводским городам, курсы философии и богословия.

Каждый из низших классов имел своего особого учителя; если же этот класс был так многолюден, что за ним не мог надлежащим образом наблюдать один учитель, тогда, с разрешения генерала ордена, разделялся на два отделения, совершенно равные между собою в отношении плана наук. Ученики оставались обыкновенно в каждом классе по году; но способнейшие и усерднейшие в четырех низших классах могли быть переводимы выше через полгода; однако это редко случалось и обыкновенно применялось к детям панов.

В инфиме или низшем грамматическом классе ученики должны были изучать этимологическую часть грамматики и начатки учета о синтаксисе, по Альвару; а по греческой грамматике учились читать и писать и начаткам греческого языка. В пиарских школах в инфиме учили еще начаткам арифметики и катехизису по сочинению Канизия Summa doctrinae Christianae.

В среднем грамматическом классе ученики ознакомлялись вообще с правилами грамматическими. Уроки их начинались со второй книги Альвара и продолжались до syntaxis ornata. Из греческой грамматики учились склонению и спряжению. Из авторов латинских читали письма Цицерона ad familiares и избранный места из Овидия, в другом же полугодии прибавляли к тому катехизис и греческого автора Кевита (Cebesa).

В высшем грамматическом классе оканчивали науку грамматики и повторяли во всем объеме отдел о синтаксисе, присоединяя к нему так называемую syntaxis ornata и науку о составлении стихов. Из греческого языка назначено было для этого класса учение о восьми частях речи. Из прозы латинской читали в первом полугодии избранные письма Цицерона; во втором – письма о дружестве, о старости и paradoxa; из поэзии сначала избранные элегии и письма Овидия, а потом избранные отрывки из Катулла, Тибулла, Проперция и эклоги, или же отрывки из Георгик и Энеиды Виргилия. По греческому языку читали Златоустого, Эзопа, Агапита и т. п. По субботам в иезуитских школах преподавался еще катехизис.

В классе пиитики ученики приготовлялись к риторике. От них требовались: знание латинского языка, известная степень знания в науках вспомогательных, т. е. в истории, археологии, мифологии, географии, и какое-либо представление о поэзии. Относительно знания латинского языка ученик должен был понимать и читать: из ораторов – письма Цицерона и именно нравоучительные его сочинения; из историков – Цезаря, Саллюстия, Ливия, Курция и др.; из поэтов – Виргилия, избранные оды Горация и сверх того элегии, эпиграммы и поэмы других авторов, с опущением неудобных мест. Преподавались также правила риторические. Все это в первом полугодии. Во втором полугодии читали речи Цицерона, а по греческому языку учились синтаксису и писали небольшие письменные упражнения, которые поправлял учитель. В этом полугодии ежедневно объяснялась риторика Киприана Соареца (Soarii) о тропах и фигурах, хриях п проч. По субботам, в числе прочих занятий, было повторение катехизиса.

В классе риторики преподавали теорию красноречия, стилистику и вспомогательный науки, т. е. мифологию, историю, древности римские и греческие, географию и т. п. При преподавании теории красноречия пользовались риторическими сочинениями Цицерона и риторикой и пиитикой Аристотеля, а впоследствии учили красноречию по Соарецу. В стиле латинском упражняли юношество на сочинениях Цицерона и именно на его речах, не пренебрегая однако же и лучшими писателями римскими, историками и поэтами. По греческому назначена была на этот класс просодия, и знакомили учеников с писателями и диалектами греческими. Ежемесячно учитель давал тему для речи, диктуя ее план и указывая для подражания соответствующие места древних ораторов. Тему для упражнений в стихотворстве учитель давал письменно или устно. Ученики сочиняли эпиграммы, оды, элегии и т. п. как на латинском, так и на греческом языке. Иногда учитель задавал также на память какую-нибудь эклогу, или сцену из драмы, или диалог и велел ученикам разыгрывать его в классе, но без театральной обстановки. Курс учения в риторике был двухлетний для учеников, которые желали перейти из нее в философию п вступить в орден.

В философском классе преподавали этику (нравственную философию), высшую и низшую математику, физику, логику. метафизику. Курс философский у иезуитов продолжался три года. Профессор философии в первый год преподавал логику по Толету или Фонсеку, во второй – физику по Аристотелю, в третий книгу Аристотеля о душе и метафизику. Профессор нравственной философии читал этику Аристотеля. Профессор математики проходил с учениками Евклида, учил кое-чему из географии и излагал учение о сфере. Профессор еврейского языка в начале года пробегал с учениками начатки грамматики этого языка, потом переводил с ними более легкую книгу Ветхого Завета.

В богословском классе у иезуитов преподавали догматическое, нравственное, полемическое и казуистическое богословие, каноническое право, еврейский язык. Профессор богословия обязан был строго держаться Фомы Аквината, но с обязательством в учении о зачатии Пресв. Девы и о святости брака держаться общего и наиболее принятого богословами учения. Курс богословия продолжался 4 года. Богословие догматическое иногда преподавали два профессора. Профессор казуистического богословия (соответствующего нашему пастырскому богословию) преподавал в течении двух годов учение о таинствах, о состояниях и обязанностях людей, о клятвах: в другие два года изъяснял десять Божьих заповедей.

В субботу, а иногда два раза в неделю, каждый профессор этих двух классов, т. е. философии и богословия, должен был иметь диспуты в школе, продолжающиеся два, а иногда и больше часов. В городах же, где бывали съезды, такие диспуты должны были происходить публично через два месяца.

В плане наук иезуитских школ в Польше и Литве произошли в XVII веке некоторый перемены. Со времени Яна Казимира из них совершенно изгнан был греческий язык, или же в некоторых коллегиях, где его удержали, предоставлено желанию учеников учиться этому языку, или не учиться; зато введено по местам изучение новых языков, например, немецкого и французского, и особые часы для всеобщей истории и новой географии³⁴⁹.

Этот план преподавания наук в иезуитских и пиарских коллегиях перенесен был и в Киевскую Коллегию, хотя и со значительными сокращениями. В Киево-Братской Коллегии в XVII веке было сначала 6, а к концу этого века 7 классов, а именно: три грамматических – инфима, грамматика и синтаксима; два класса humaniora, т. е. пиитика и риторика; высший класс философии, к которому в конце XVII века прибавлен был другой высший класс богословия. Впрочем, в смутные времена истории Малороссии и Киева, с 1651 и до 1670-х годов, курс учения в Киево-Братской Коллегии оканчивался только риторикой. Каждый из классов обыкновенно имел по одному только преподавателю или профессору, вследствие чего не только в низших, но и в высших классах Киево-Братской Коллегии не было того разветвления и той специализации наук, какие мы видели в иезуитских коллегиях.

Что и как преподавалось в Киево-Братской Коллегии в трех низших ее классах, т. е. грамматических, с точностью неизвестно. Киевский митрополит Арсений Могилянский в XVIII веке писал, что в «академии нашей киевской от давних лет обучают учеников латинскому языку по грамматике Альвара»³⁵⁰. В Ростовской школе и в Смоленской Коллегии грамматика Альвара преподавалась в течение трех лет в трех грамматических классах³⁵¹. При преподавании грамматики, иногда изъясняли, вместо древних языческих писателей, – византийских церковных историков, например Георгия Кедрина³⁵². Может быт, на основании подобных примеров, Духовный Регламент советует, совместно с грамматикою, преподавать также географию и историю, именно посредством упражнений в переводах географических или исторических сочинений с одного языка на другой³⁵³. Кроме латинской грамматики, в грамматических классах преподавались еще: славянский язык по грамматике Мелетия Смотрицкого и греческий язык по Гретсеру, принятому также и в иезуитских коллегиях³⁵⁴. Петр Могила имел в виду поручить преподавание греческого языка в своей коллегии природным грекам и с этой целью в 1645 году хотел задержать у себя ученого архимандрита великой Константинопольской церкви Венедикта, желая оставить его в своем великом училище для преподавания эллинского языка³⁵⁵. Но уже к 1649 году преподавание греческого языка в Киево-Братской Коллегии значительно упало, как это видно из грамоты иерусалимского патриарха Паисия, который свидетельствует, что греческий язык Киево-Братские учителя знали только отчасти³⁵⁶. А Варлаам Лащевский в предисловии к своей «Грамматике греческого языка» говорить, что до него греческий язык не преподавался в Киевской Академии 100 лет³⁵⁷. Вероятно, в грамматических же классах преподавался в Киево-Братской Коллегии краткий катехизис, как он преподавался потом в Ростовской школе и в Смоленской Коллегии³⁵⁸. В 1645 году Петр Могила издал «Собрание короткой науки о артикулах веры православно-кафолической христианской».., и проч., между прочим для того, чтобы служить руководством для православных и особенно для детей, обучающихся в школах³⁵⁹. Но около 1665 года этот катехизис заменен был другим школьным катехизисом на тогдашнем южно-русском книжном языке³⁶⁰. Судя по времени, катехизис этот составлен был Варлаамом Ясинским и впоследствии повторяем был на латинском языке в пиитическом классе³⁶¹. По четвергам в Смоленской коллегии учили арифметике³⁶². Грамматические классы были одногодичные; но лучшие ученики иногда переводились из одного грамматического класса в другой высший и до истечения учебного года³⁶³. О преподавании пиитики и риторики в Киево-Братской Коллегии существует мнение, будто бы эти науки иногда преподавались здесь совместно одним учителем и в одном годичном классе³⁶⁴. По-видимому, это мнение подтверждается и свидетельством Игнатия Иевлевича, который говорить, что в 163¹/₂ учебном году, т. е. в первый год существования Киево-Могилянской Коллегии, риторику совместно с пиитикой преподавал профессор о. Почаский³⁶⁵. Указывают также и на такие учебные руководства, в которых заключаются и риторические, и пиитические правила³⁶⁶. Но если в первый год существования Киево-Могилянской Коллегии и преподавалась риторика вместе с пиитикой одним профессором, то в виде исключения, и притом недолго. В марте этого же учебного года Софроний Почаский уже подписался профессором риторики только, а не пиитики вместе³⁶⁷; а в 163²/₃ году риторику и пиитику преподавали отдельные профессора, риторику Сильвестр Косов, а пиитику Антоний Пацевский³⁶⁸. Что же касается тех учебников, которые заключают в себе и риторические и пиитические правила, – то это собственно учебники по пиитике, которая разделялась на две части. В первой из них сообщались некоторые риторические правила о письмах, периодах и хрие; а во второй части – собственно о поэзии. Вторая часть в свою очередь разделялась на два отдела, из коих в первом говорилось о поэзии, ее природе, материи и форме, о стихе и о пособиях поэзии, а во втором отделе – о поэзии в частности, т. е. о видах ее³⁶⁹. В отделе о пособиях поэзии (de subsidiis poëseos) кратко излагалась мифология греко-римская и предлагались индексы сентенций и примеров из классических писателей³⁷⁰. В этом же классе, как мы уже замечали, повторялся краткий катехизис на латинском языке³⁷¹.

Риторика в Киево-Братской Коллегии делилась на общую и частную или прикладную. Общая риторика, кроме предварительных понятий о ней, состояла из пяти частей: об изобретении, расположении, выражении, памяти и произношении. Частная или прикладная риторика излагала учение о видах красноречия: преимущественно изъяснительном или панегирическом, а отчасти совещательном и судебном³⁷². В этом классе преподавались иногда и правила церковного красноречия или проповедничества, по примеру иезуитских риторик Мендозы, Кавзина (Causinus) и др. Одни из киевских риторик, говоря, например, о составлении предложения, приступа и т. п., тут же замечали, что такой-то способ составления предложения или приступа свойствен как светским, так и священным ораторам, приводили примеры из проповедей, а иногда помещали и целые проповеди, так что чем дальше идет ряд подобных руководств, тем более и более проникаются они замечаниями о проповедях и примерами из проповедей. Другие же из Киевских риторов помещали в своих риториках особые трактаты о проповеди. Такова, например, риторика 168⁷/₈ года под заглавием Orator e mente Tulliana ad ubique exacte dicendum instructus³⁷³. К таким же трактатам нужно отнести «Науку альбо способ сочинять проповеди» Иоанникия Галятовского при его сборнике проповедей «Ключ разумения», впервые изданном в Киеве в 1659 году. Кроме теоретических заметок и правил о проповедничестве, преподавались и практические уроки его в форме живой проповеди, для чего в XVII веке существовала в Киево-Братском монастыре особая должность проповедника³⁷⁴. Во всяком случае, нужно оставить мнение прежних историков киевской Академии о том, будто бы в Киевской Академии в XVII веке преподавалась особая наука гомилетика, и притом будто бы в классе богословия³⁷⁵. В некоторых киевских риториках XVII века, в конце, в видах приготовления воспитанников к высшему, т. е. философскому классу, преподавалась краткая диалектика³⁷⁶.

Пиитика и риторика назывались в Киево-Братской Коллегии humaniora, а ученики их – «гуманистами»³⁷⁷. Как пиитика, так и риторика, судя по уцелевшим доселе учебникам, преподавались по одному только году каждая³⁷⁸. Упражнения в этих классах писались на латинском и польском языках, а к самому концу XVII века – отчасти и на южно-русском книжном языке³⁷⁹. Учителя риторики и пиитики каждый месяц попеременно устраивали «декламации краткие, или орацию или сим подобние, первый штилем риторским, вторий – виршами, и то чрез полчаса токмо или наибольшее чрез час един». Учитель риторики ежегодно, при возобновлении занятий, должен был иметь публичную орацию³⁸⁰.

В философском классе Киево-Братской коллегии преподавали только философский курс, состоявший обыкновенно из диалектики, логики, физики и метафизики; но не преподавались ни этика, ни геометрия, ни еврейский язык; по крайней мере, за XVII век мы нигде не нашли и следов преподавания этих предметов. Сколько лет преподавался философский курс в Киево-Братской коллегии, – об этом есть известие Игнатия Иевлевича, который говорить о себе, что с 1659 года он слушал трехлетий философский курс у о. Кононовича. Но тот же Иевлевич в 1645–1647 годах вторично слушал уже двухгодичный только курс философии у Иннокентия Гизеля³⁸¹. С тех пор философский курс, судя по сохранившимся учебникам философии, всегда был двухгодичный³⁸². До введения богословия в Киевскую Академию, философские курсы ее нередко касались и богословских вопросов, соприкасавшихся с философией. Г. Аскоченский неверно говорит, будто бы Киево-Братская Коллегия устранила философию от всякого влияния на учение евангелия и будто бы осторожные преподаватели в древней Коллегии оставляли Метафизику, как соприкасавшуюся слишком часто с богосдовием, самою меньшею и незаметною частно философии, так как эта часть ограничивалась будто бы лишь рассуждениями о существе возможном, как произведении ума философствующего, и о существах бестелесных³⁸³. Прямым опровержением г. Аскоченскому служит философский курс Иннокентия Гизеля, 1645–1647 г.г., в котором есть и отдельные богословские вопросы, и в метафизике – целый философско-богословский трактат о Боге и ангелах. Так, например, во второй части философского курса Гизеля или физике решаются вопросы о душе разумной, ее происхождении, бессмертии и духовности. В третьей и последней части философского курса Гизеля или метафизике решается вопрос об отношена Бога к тварям и предлагается целое рассуждение о Боге и ангелах. Последнее разделяется на два отдельных вопроса: о Боге и об ангелах. В первом вопросе заключаются частнейшие вопросы: «положение Бог есть известно ли само по себе и может ли быть доказываемо», «какие приличествуют Богу свойства и какие существенные особенности его», «о свойствах божественных вообще», «о простоте Божией», «о неизмеримости Божией», «о неизменяемости и вечности Божией», «о ведении Божием», «о воле Божией». Отдел об ангелах решает частнейшие вопросы: „о бытии ангелов», „есть ли в ангелах субстанциальный состав», «суть ли ангелы непреклонны к злу», «о числе ангелов и особом различии их между собою», «разумение ангелов есть ли самая субстанция», «нуждаются ли ангелы, при познании, в представлениях», «для каких предметов ангел нуждается в представлениях», «откуда ангел получает познавательные представления», «познает ли ангел будущее», «познает ли ангел тайная сердец», «о глаголании ангелов», «познавая, ангелы сочетавают, разделяют и умозаключают ли», «есть ли у ангелов воля», «о пребывании ангела на месте», «что могут ангелы в отношении к телам», «о порядке и совершенстве, служении, благодати и грехе ангелов³⁸⁴. К концу XVII века, правда, метафизика действительно была самою незначительною частью философского курса и не касалась уже более богословских вопросов, что объясняется введением в это время в Киево-Братскую Коллегию преподавания богословия.

Профессора философии в Киево-Братской Коллегии устраивали частные и публичные диспуты. По правилам Московской академии и Смоленской Коллегии, частные диспуты были субботние, месячные и по четвертям года³⁸⁵. В пособии к логике Иосифа Кононовича Горбацкого, 1639 г., помещена, между прочим, «речь, произнесенная пред публичным диспутом в Коллегии Могилянской Киевской», с обращением к Петру Могиле³⁸⁶. О философских публичных диспутах в конце ХVII века свидетельствуют гравированные тезисы 1691 года, защищавшиеся под руководством префекта Силуана Озерского, и такие же тезисы 1693 года, вероятно защищавшиеся под руководством профессора Стефана Яворского³⁸⁷.

Профессора философии и богословия давали присягу в том, что они не будут преподавать ничего нового или противного благочестию, но согласно с учением церкви. Оба они, «при самом вступлении в школу, по примеру прочих академий, префацию с кафедры при ректоре, прочих учителях и учениках высших школ публично читать должны»³⁸⁸.

3) Пиарские и особенно иезуитские коллегии привлекали к себе великое множество молодежи из польской знати, бедной шляхты и даже простолюдинов. При коллегиях устраивались конвикты или общежития, в которых дети высших классов имели за хорошую, довольно значительную плату, под надзором регента, стол и квартиру, ходя, наравне с другой молодежью, в школы публичные. Остальные жили на частных квартирах. Бедная шляхта, отдавая детей своих в иезуитские коллегии, нанимала для них у какого-либо ремесленника избушку за несколько злотых в семестре и еженедельно или ежемесячно присылала им провизию. Но нерассчетливая молодежь, истратив запасы до назначенного для них срока, весьма часто посягала на чужую собственность, похищая летом в огородах и садах овощи и плоды, а зимою воруя в мясных лавках и булочных. В Познани, Калише, Сандомире и других городах часто по этому поводу магистраты жаловались иезуитским ректорам, но последите считали это дело так маловажным, что учеников (называемых павперами), допускающих такой проступок, не удерживали ни малейшим наказанием от дальнейших бесчинств этого рода. В иезуитские школы попадали также и простолюдины. Богатые панычи, поступая в иезуитские школы, привозили с собой для услуг хлопцев, сыновей экономов, подстарост и т. п. у своих родных. Хлопцев этих иезуиты принимали в свои школы наравне с их панами и таким образом облегчали для низших классов приобретение знаний. А этому примеру следовали и пиары, не желавшие быть хуже иезуитов, – и таким образом великое множество бедного юношества получало хоть какое-нибудь высшее публичное образование. Но у пиаров павперы содержались на счет подаяний, или же получали вспоможение от своих товарищей, «содалистов», не допуская себя до кражи из огородов, садов и лавок, как иезуитские павперы. Этим павперам префект назначал из высших классов директоров, которые бесплатно повторяли с ними уроки. Некоторых из этих павперов содержали сами пиары, употребляя их за то для рубки дров, топки печей, подметания классов, наказания учеников и т. п. От топки в печах такие бедные ученики назывались у пиаров калефакторами. Нарубивши дров и истопив печь, остальное время калефактор употреблял на ученье вместе с другими учениками. Калефакторы были обыкновенно юноши взрослые, имевшие по 20 и более лет, по отличавшиеся малоспособностью и малоуспешностью³⁸⁹.

Киево-Братская Коллегия в отношении способов содержания своих учеников более походила на пиарские коллегии, чем на иезуитские, употребляя в широких размерах способы призрения бедных учеников. Этому содействовала и самая немногочисленность учеников Киево-Братской Коллегии в XVII веке, по крайней мере до 1690-х годов. В 1632 году учеников риторики в этой Коллегии было не менее 23³⁹⁰. Предполагая в предыдущих четырех классах по меньшей мере по стольку же в каждом, да в философском двухгодичном или даже трехгодичном классе вдвое больше, мы будем иметь во всей Коллегии по меньшей мере 160 человек. В 168⁵/₆ учебном году в риторическом классе училось не менее 36 человек³⁹¹. Полагая в каждом из грамматических классов и в риторике не меньшее число учеников в каждом классе, мы будем иметь в низших пяти классах около 180 человек, в философском двухгодичном до 60 человек, а всего не менее 240 человек. Для беднейших учеников еще Петром (Могилой) было устроено общежитие или бурса³⁹². Варлаам Ясинский в бытность свою ректором Киево-Братской Коллегии (1665–1673 г.г.), более заботился о воспитанниках ее, чем о монашествующих монастыря и учителях Коллегии³⁹³. Но Киевская бурса не вмещала в себя всех учащихся и притом же в ХVII веке не раз истребляема была пожарами, а потому бедные ученики нередко жили по приходским церковным школам и за исправление в тех церквах богослужения получали от прихожан пособие пищей и дровами, и сами чрез то навыкали церковному уставу и порядку служб. А в тех приходах, где лучше им было содержание, ученики и студенты заводили и певческие партесные хоры³⁹⁴. От времени между 1661 и 1669 годами сохранился отрывок поздравительного письма каких-то «школярей Святой Пречистой Соборной», т. е. Киево-подольского Успенского Собора, может быть живших там воспитанников Коллегии, к ктитору Киево-подольской Борисоглебской церкви Никите Васильевичу Могилевцу³⁹⁵. Но церковно-приходские школы или малые бурсы получают особенное развитие лишь к концу XVII века. Кроме того, бедные воспитанники прибретали себе средства к жизни так называемым «миркованием». Митрополит Евгений говорит, что малые дети ежедневно под окнами у граждан испрашивали пищу в обеденное время пением стихов: «мир Христов да водворяется в сердцах ваших за молитвами отец наших», и проч., откуда получило начало и слово «миркованье»³⁹⁶. Но, по мнению других, малороссийское слово «мирковать» значит промышлять, и в этом смысле «миркование» приложимо ко всякому способу испрашивания подаяний³⁹⁷. Студенты по вечерам испрашивали подаяние с пением при воротах разных кантов, что называлось «спеванием»³⁹⁸. Известный путешественник во Св. Землю Лукьянов, посетивший Киев в 1701 году, говорит, что вечером студенты ходили по избам псалмы петь и хлеба просить и что им давали всячиною, и деньгами и хлебом, причем студенты дозволяли себе и предосудительным средства к приобретению себе пропитания³⁹⁹. Но до конца ХVII века воспитанники Киево-Братской Коллегии едва ли прибегали к этим предосудительным средствам. Если гражданские и военные власти в польско-литовском государстве смотрели сквозь пальцы на проказы и бесчинства воспитанников католических коллегий; то, наоборот, они жестоко карали воспитанников православных школ за действительные или даже мнимые только проступки их. В 1640 году, в отсутствие митрополита Петра Могилы из Киева, киевский воевода Ян Тышкевич, желая повредить Киево-Братской Коллегии и разогнать ее студентов «по другим училищам, в которых прежде учились», приказал своему замковому наместнику «взвести клевету на какого-либо студента в важном преступлении», вследствие чего и казнен был в Киевском замке отсечением головы студент Феодор Гоголевский якобы за участие его, вместе с другими студентами, в нападении на корчму⁴⁰⁰. Понятно, что такая жестокая расправа с киевскими студентами должна была, сама по себе уже заставить их вести себя тише воды, ниже травы. Хотя, со времени восстания Богдана Хмельницкого против поляков, власть их над Киевом фактически прекратилась; но с этого же времени и почти до 1680-х годов Киево-Братская Коллегия неоднократно била разоряема и опустошаема, нередко состояла только из низших классов и была немноголюдна, а потому не заключала в себя благоприятных условий для развития и проявления школьных проказ и бесчинств. Лишь к концу XVII века, при изменившихся условиях существования Киево-Братской Коллегии, и в ней стали замечаться школьные проказы и бесчинства, подобные тем, какие сплошь и рядом допускали воспитанники тогдашних католических школ, особенно же иезуитских.

Во время праздников Рождества Христова и Пасхи студенты и ученики ходили по домам со звездами, с вертепом или райком, представлявшим куклами Рождество или Воскресение Христово, а впоследствии представляли диалоги, драмы и говорили поздравительные речи⁴⁰¹. Но в ХVIII веке пение стихов и кантов и хождение со звездой и вертепом постепенно стали выходить из употребления в Киевской Академии. Феофан Прокопович в письме своем к киевскому митрополиту Заборовскому, 1736 года, указывая экономические средства для содержания академии, писал, что, при улучшении академического хозяйства, «не будет нужды некиих скудных, да и еще и неосновательных подаяний нищетным образом вымирковывать»⁴⁰². Вертепные же представления в ХVIII веке пренебрегались даже самими студентами и сделались достоянием студенческого отребья. В одном списке шутливого «правила увещательного пьяницам», 1779 года, говорится следующее: «Радуйтеся, пиворезы, и паки реку радуйтеся! се радости день приспевает, день – глаголю – праздника рождественского сближается. Востаньте убо от ложей своих и воспримите всяк по своему художеству орудия, соделайте вертепи, склейте звезду, составьте партесы! егда же станете по улицам со звуком бродя, ищущи сивухи, приймут вас под кровы своя»⁴⁰³.

В летние вакации воспитанники низших классов, составив из себя артели, уходили по разным губерниям и слободским полкам для сбору подаяний. «Есть древний обычай, – говорит инструкция киевского митрополита Арсения Могилянского, – в Киевской Академии ежегодно в месяце мае отпускать учеников риторики, пиитики и синтаксимы бедных, лишившихся родителей и вовсе никакого пропитания ниоткуда не имеющих, для испрошения себе милостыни»⁴⁰⁴. Они певали по церквам приходским службы, а по домам разные канты, говорили также речи, – представляли диалоги, комедии, трагедии и проч. Эти хождения назывались «епетициями»; а многие и оставались в этих путешествиях, нанимаясь в домашние учителя и на другие должности⁴⁰⁵. Но и эти «епетиции» в ХVIII веке упали и опошлились. «Достойно и праведно есть, – говорится в «правиле увещательном пьяницам» 1779 г. – похулити подвиги и труды ваши, голкопийцы; обтекаете бо вселенную аки орли во облаце парящие от града в град, от веси в весь, творяще лядопивство, и где изобилие шинков, винныц жители имеют, тамо... возгнездитесь, а идеже по желанию вашему не получите, то тамо и прах от ног ваших отрясше, дерзаете возглашати безумнии апостольское слово»⁴⁰⁶.

Лучшие студенты и ученики, по выбору и назначению префекта Коллегии, получали содержание от зажиточнейших шляхетных детей, живших по квартирам, нанимаясь у них в инспекторы, т. е. наблюдатели за учением и поведением, и такой наем назывался кондициею. Такие инспекторы отъезжали со своими учениками в их дома, а иногда, с дозволения начальства, оставались у них на год и более⁴⁰⁷. Обычай этот ведет начало свое еще от времен Петра Могилы, как это можно видеть из автобиографической записки Игнатия Иевлевича⁴⁰⁸.

К числу бедных учеников относились также так называемые «филаксы», т. е. сторожа, и «калефакторы», т. е. истопники, из возрастных учеников, употреблявшиеся для прислуживания, караула и посылок по коллегии, для топки печей в бурсе и для выполнены телесных наказаний⁴⁰⁹.

4) Школьные порядки в иезуитских и пиарских коллегиях были следующие. Ученье в иезуитских школах происходило утром и после обеда, каждый раз по два часа, а в рекреации – только до обеда. В пиарских школах утренние занятия происходили от 8 до 11-ти часов, а после обеда – от 2-го часу до 4-го; в четверток была целый день рекреация. Большие вакации продолжались от 25 июля до 1 сентября. В числе ученических занятий были письменные упражнения, классные и домашние, в которых учитель указывал недостатки и заставлял исправлять их. Ежемесячно в зале пли в костеле один из учеников риторики произносил собственную речь, стихи, диалог латинский или греческий, однако предварительно поправленные учителем. В классе риторики через два месяца развешивались по стенам лучшие сочинения учеников, а иногда, с разрешения ректора, рисунки и изображения. Студенты философии и богословия участвовали в диспутах. В иезуитских и пиарских школах юношество обязано было говорить между собою дома и в школах по-латыни, и для этого введен был в каждом классе signum: ученик, имеющей его в субботу, был наказываем розгами. Другим способом приучения к латыни был строгий наказ, чтобы ученик никогда и нигде не смел говорить с другим учеником по-польски. Для этого употреблялся кусок доски наподобие таблички в полчетверку, с буквами N.L., т. е. nota linguae. Эту ноту профессор первоначально отдавал кому-либо из лучше знающих по-латыни и доверенных учеников, с приказанием, если услышит кого-либо говорящим по-польски, хотя бы одно слово, отдать ему эту ноту, как знак нарушения приказания. Не все, которым неосторожный язык вручал эту ноту, были за то наказываемы; даже никто не был наказываем, кроме того, у кого нота обедала или ночевала. Ибо профессор, вошедши в класс, после обычной молитвы Св. Духу, прежде всего спрашивал учеников: quis habet notam linguae? Тот, кто последним имел ее, стеснялся ответить на вопрос профессора, но имевший ее предпоследним сообщал профессору, кому ее отдал, и таким образом последний за всех других получал наказание: за обед – несколько линеек по руке, за ночь – нисколько розог. Кроме того, в школах пиарских было другое Signum с буквами N. М., т. е. nota morum, дававшееся за неряшество, и т. п. В видах поощрения к учению, широко практиковалось в иезуитских и пиарских школах соревнование, под названием «концертаций», которые были частные и общие. Частные концертарии у иезуитов состояли в том, когда грамматические ошибки отвечающего ученика поправлял другой, когда один ученик задавать другому вопросы из грамматики, истории, древностей и т. д. Для этого придумана была целая система соперничества, по которой весь класс делился на пары, один против другого, за исключением последнего, оставшегося без пары, на которого профессор и обращал особенное свое внимание. Эти соперники старались один превзойти другого во всем, а кто одержал над своим соперником верх в уроке, или в каком-либо внезапно заданном вопросе, или в писании оккупаций, тот, по суду преподавателя-профессора, имел право наказать побежденного противника, что скорей сердило и стыдило, чем причиняло боль, и затем побуждало к отместке посредством преуспевания в учении. Другая концертация была общая, одной половины класса против другой половины. Весь класс делился на две стороны: pars romana, считавшуюся старшей, и pars graeca, считавшуюся младшей. Обе стороны соперничали между собою в учении, и которая из них в течении недели или месяца получила больше похвал от профессора, та имела право согнать противоположную сторону с ее места и занять его и удержать или вновь получить название pars romana. Школьные почести также были немалым поощрением к учению. Школьными почетными должностями и названиями были: диктатор, императоры, авдитор, авдитор авдиторов, декурион, декурион верховный (decurion maximus), цензор, директор и др. Диктатор имел свое особое место возле кафедры профессора и выбирался в затруднительных обстоятельствах, когда весь класс не в состоянии был ответить на какой-либо заданный профессором вопрос, который однако же вызывался разрешить и разрешал один из учеников и таким образом как бы спасал целый класс от посрамления. Диктатор не зависел от авдиторов и цензора и, получая за свои учебные отличия похвалы от профессора, умножаемый в 10 раз, имел право передавать эти похвалы или римской, или греческой стороне класса, который, поэтому, наперерыв заискивали его расположение к себе подарками; но, в случае провинности, диктатор низводился «на скамью ослов» (ad scamnum asinorum). Императоры занимали на школьных лавках и в процессиях первые места и вели список ученикам, каждый своей стороны, отмечая в нем, по сообщению авдиторов, степень знания или незнание урока. Авдиторы и авдитор авдиторов, выбираемые из способнейших и усердных учеников, обязаны были приходить в класс раньше всех, чтобы до прихода профессора выслушать уроки учеников и подать императору для записи. Авдиторы, выслушавши других, сами отвечали свои уроки авдитору авдиторов, который, в свою очередь, отвечал свой урок пред каким-либо авдитором. В каждом классе были декурионы, обязанностью коих было: поддерживать в классе, в отсутствие учителя, порядок, выслушивать уроки соучеников, представлять учителю фамилии шалунов или не знающих заданного урока, равно и отсутствующих, опускающих уроки и т. п. Над декурионами, которых было в классе несколько, имел наблюдение decurio maximus или цензор, иногда называемый также претором. Обязанности его было, сверх того, смотреть, сидят ли ученики, перед приходом учителя в класс, на своих местах, не шумят ли, все ли находятся в классе, и т. п. Директорами или инспекторами были обыкновенно ученики высших классов из бедных сословий, отличающееся доброю нравственностью и усердием; но бывали директора и не из студентов. Жили они в одной квартире с учениками, над которыми имели наблюдение, повторяли с ними школьные уроки, провожали в школу и из школы. За труд свой они имели даровой стол, квартиру и порядочное денежное вознагражденье⁴¹⁰.

Подобные школьные порядки перенесены были и в Киево-Братскую Коллегию. Уроки здесь были утренние и послеобеденные, как это можно видеть из заметок на одном списке богословского курса Стефана Яворского 1695–1697 г.г.⁴¹¹. По четвергам еженедельно назначалась рекреация, если не случалось на неделе ни одного праздника⁴¹², а в мае месяце для рекреаций назначались целых три дня⁴¹³. Летние вакации продолжались два месяца, июль и август. Кроме того, были небольшие отдыхи с навечерия Рождества Христова и до 1-го Января, на масленницу, на страстную и светлую седмицы и на три дня праздника Св. Троицы⁴¹⁴. В урочное время учителя входили в классы в таком порядке: „со вторым звонком – три меньших школ учители, с третьим пиита, с четвертым ритор, с шестым богослов и философ»⁴¹⁵. Правила для учеников вывешивались префектом в классах на видном месте и в начале каждого месяца прочитывались в риторике и остальных низших классах⁴¹⁶. Ученики рассаживались в классах в известном порядке, указанном наставниками⁴¹⁷, по успехам. В Ростовской школе Св. Димитрия дурные ученики сидели назади, возле печки и дверей. Лучший ученик назывался императором п сидел впереди на особом месте. Император садился на своем месте с особыми церемониями; ученики воспевали ему: «здравствуй, новый император!» Рядом с императором сидел первый сенатор⁴¹⁸. В классах, от риторики до низшего, назначались особые авдиторы, которые до прихода учителя выслушивали у всех учеников заданные им уроки и в своих «нотатах» или «ерратах» отмечали против каждого имени scit или пеscit, erravit, поп tоtа, provsus nescin, поп recitavit, а самих авдиторов выслушивал аиditor аиditorum. В субботу же авдиторы, а отчасти и сами учителя, выслушивали все уроки, выученные в течение недели, и это повторение называлось sabbativa. По приходе в класс, учитель проверял нотаты собственным выслушиванием некоторых. По выслушивании уроков, учитель изъяснял правила и задавал на них ученикам устные примеры, делал изъяснения авторов с переводом на русский язык и обратно. Задачи сочинений или переводов на письма были двоякие: одни – в школе и назывались «экзерцициями», а другие – на квартире и назывались «оккупациями». Для последних ученики имели особые разрисованные тетради, по порядку связанные, и надписывали Labor, или Сodex laborum, или просто Оссupationes. Школьные оканчивались в самом классе и подавались учителю, который, прочитав их дома и подчеркнув ошибки, подписывал похвалу или неодобрение, чрез цензора возвращал их в класс, а по приходе своем сам раздавал ученикам с критикой по правилам, прежде изъясненным⁴¹⁹. В Московской академии и в Смоленской коллегии, в начале ХVIII века, «для экзерциций учеников», учителя богословия и философии, «всяк в своей школе» должны были иметь «публично диспуты; субботние, месячные, четвертковные по должности, при конце же года публичные по произволению, на которых должен присутствовать ректор и прочие. Подобне учители риторики и пиитики всякого месяца переменно устрояли декламации краткие, или орацию или сим подобные, и то чрез полчаса токмо или наибольше через час един»⁴²⁰.

Все ученики должны были говорить между собою по-латыни как в школе, так и вне школы⁴²¹. Для приучения говорить по-латыни, были по грамматическим классам длинные столицеватые, вкладывавшиеся в деревянный футляр листы, называвшиеся саlсиli, которые передавались одним другому за ответы не на латинском или и на латинском, но ошибочном языке, со вписанием имени отвечавшего. И тот считался нерадивейшим, у кого этот лист переночует, что и отмечалось на нем надписью: реrnoctavit apud domihum N⁴²².

Были также в Киевской Академии и в происшедших от нее школах и концертации, частные и общие. Некоторые ученики из соревнования надписывали на своих упражнениях, или прилагали особые записки на товарищей de erratis, de calligraphia, de diligentia, de loco. Обиженные надписывали – de plagis, а бедные на богатых – dе рапе, сапdеllа, indusio, calceis и проч.⁴²³ В Ростовской школе св. Димитрия мы видим и концертации в форме разделения учеников не по предметам, а по успехам, на отделения латинское и греческое (pars romana, pars graeca)⁴²⁴. Из лучших студентов выбирались для каждой бурсацкой комнаты и приходской школы инспекторы, которые повторяли ученикам уроки, поправляли их оккупации и подписывали на тетради, подаваемой учителю, correcta. Но лучшие ученики, для того, чтобы заслужить большую похвалу от учителя, не показывали им своих оккупаций, а подавали учителю, с надписью – non соrrесtа⁴²⁵. Вероятно, они соответствовали диктаторам иезуитских и пиарских школ.

Для наблюдения за поведением, в каждом из низших классов, по риторику включительно, был цензор, который имел ключ от класса и наблюдал в нем чистоту и опрятность, содержал алфавитный список всех учеников, в коем отмечал, кто не был в классе или – по праздникам – в церкви, и кто шалил. Обо всем этом он доносил до класса учителю, который виновных наказывал в классе или в келлии. Его обязанностью было также приносить в класс учительские классные книги и поправленные учителем ученические экзерциции и оккупации. В бурсе и по приходским школам для этой цели установлены были сениоры (старшие) из благонравнейших студентов, а в каждой ученической комнате – директоры, коих обязанностью было смотреть за инспекторами, чтобы усерднее повторяли ученикам уроки, и за учениками, чтобы не делали шалостей. Директоры эти имели власть наказывать инспекторов выговорами, а учеников – другим образом⁴²⁶. Высшее же наблюдение за поведением воспитанников принадлежало префекту, который, в случае лености и проступка ученика, в первый раз делал ему выговор, во второй и третий раз мог наказать его, но не собственноручно, а чрез назначенного на то корректора, о неисправимых же доносил ректору: но не имел права наказывать студентов богословия и философии⁴²⁷.

5) Иезуиты и отчасти пиары не придавали особого значения школьному обучению и внушали своим питомцам, что наука не есть главная цель их пребывания в школе, а есть только средство к получению спасения. Для достижения этой цели они придали публичному воспитанию в своих школах чисто религиозный и даже фанатический характер*. Иезуиты давали своим ученикам читать: Przyklady mąk piekielnych; Pętko N. Panny Maryi; Sloneznik Drexeliusza; Piśma Kaspra Drużbickiego и т. п. аскетические сочинения. Каждый урок ученики начинали и оканчивали молитвою с коленопреклонением; каждый день должны были, под строжайшими наказаниями, находиться на литургии; в воскресенье – на литургии, проповеди и вечерней, равно как и в нарочитые праздники и в их навечерия. Еженедельно, а впоследствии времени ежемесячно обязаны были ходить на исповедь. В каждой иезуитской школе было студенческое братство, называемое Sodalitas annunciatae Mariae Virginis, которое имело особый устав, предписывавший ему духовные упражнения, посты, молитвы и празднества. К братству этому должен был принадлежать каждый ученик, и оно связывало с иезуитами даже старейшие поколения. На каждом одпусте в городе, в котором они имели свои школы, на каждом торжестве по поводу канонизации какого-либо святого или святой, – а такие канонизации в XVII в. и до половины XVIII века были весьма часты, – ученики их выступали с речами, хоругвями, носилками и т. п. В великий пяток они разыгрывали диалоги о страстях Господних; на праздник Божьего тела убирали один или несколько алтарей полотенцами, цветами и т. и.; иные налагали на жидов подать из пороху и огнестрельного оружия для стрельбы во время процессии. Во время народных бедствий, напр., засухи, скотского падежа и т. п., иезуитские воспитанники с хоругвями участвовали в процессах к чудотворным образам.

Подобным образом и в пиарских школах ученики четырех высших классов составляли братство Марии Милостивой (Sodalitas Mariana), которое употребляло много времени на размышления, процессии и разные другие духовные упражнения. Каждый вновь поступивший в школы ученик, прежде чем начать хождение в классы, обязан был предварительно исповедаться и причаститься. Ходили каждый день на раннюю литургию и пели здесь годзинки о непорочном зачатии Пресв. Девы; по субботам, в третьем часу пополудни, пели литании; на ораториях старшие слушали проповеди, а младшие – катехизис; присутствовали на пассиях, которые совершались в посту в третьем часу, пели на них жалобные плачи и слушали проповеди, в проч. В день памяти Фомы Аквината пиарские ученики проводили весь день в доминиканском костеле, если он находился в городе ⁴²⁸.

Эти способы религиозно-нравственного воспитания учащегося юношества в общих чертах переняты были у иезуитов и пиаров и Киево-Братской Коллегией. Сам Петр Могила составил и напечатал в 1636 году книгу «Анфологион, сиречь молитвы и поучения душеполезные, в душевную пользу спудеев и всех благочестивых любомолитвенник», посвятив ее «всему содружеству, т. е. конгрегации киевских школ». В этом «Анфологионе» изложены благочестивые размышления, или только наставления о них, п умиленные молитвы: сначала размышления и молитвы вечерние, которыми должны были юноши оканчивать каждый день своей жизни, отходя ко сну; потом утренние, которыми они должны были начинать каждый день своей жизни, восстав от сна⁴²⁹. Впоследствии переводились на южно-русский язык и некоторые аскетические произведения Дрекселлия, принятые в употребление в иезуитских школах⁴³⁰. Прежде начатия учения сам учитель, или ученик, от него определенный, читал молитву краткую, на то определенную, которую учитель и ученики должны были слушать откровенною главою. В три годовые поста (а по иным правилам – в четыре) все должны были исповедывать свои грехи и причащаться св. тайн, и приходить в церковь на молитву в дни недельные и в праздники, также и в предпразднства, на вечерню, равно как и в самый праздник, на всенощную, на заутреню, литургию, на вечерню, и на проповедь. «Во дни недельные с утра, един час будут отправлять акафисты Христу Спасителю, или к преблагословенной Деве Богоматери, или чести жития св. отец; второго часу будут толковать катехизм, на котором все должны быти»⁴³¹.

К средствам религиозно-нравственного воспитания учащихся в Киево-Могилянской Коллегии относились также конгрегации или духовный братства, составление и представление религиозных драм и участие учащихся в религиозных процессиях.

Относительно студенческих конгрегаций митрополит Евгений утверждает, что Петр Могила разделил учеников Коллегии на два разряда, высший и низший. Первые назывались sodales majoris congregationis и состояли из студентов философии и богословия, а другие – sodales minoris congregationis из учеников риторики и низших. С тем вместе построена и конгрегационная училищная церковь, сперва деревянная во имя благоверных князей Бориса и Глеба, двухэтажная⁴³². Но при Петре Могиле и позже его, до 1689 года, не было еще в Киевской Коллегии студентов богословия, которые должны были бы составлять ядро большой конгрегации, а потому едва ли существовало и разделение конгрегации на большую и малую. Вероятно, все учащиеся в Коллегии первоначально составляли одно «младенческое» братство, учрежденное еще в 1620 году иерусалимским патриархом Феофаном, в отличие от старшего Богоявленского братства⁴³³. Сам Петр Могила в предисловии к своему «Анфологиону» 1636 года и в своем духовном завещании говорить об одной только студенческой конгрегации, не разделяя ее на большую и малую⁴³⁴. Цель этой студенческой конгрегации, или братства, была, по-видимому, чисто религиозная. Гетман Самойлович, сам учившийся в Киево-Братской Коллегии, приглашая козаков на пожертвования Киево-Братской церкви, между прочим говорит о необходимости снабдить эту церковь большими свечами, «як здревле звычай (обычай) панам студентам есть в Коллегиуме Киево-Могилянском, для выражения чести Богу, во время богослужения с факелами и свечами на херувимском выходе чинно выходить»⁴³⁵. Вероятно, эта конгрегация имела святыми покровителями своими равноапостольного князя Владимира и его сыновей, страстотерпцев Бориса и Глеба. Иоасаф Кроковский в своей риторике 168³/₄ года прямо называет св. Владимира «особенным покровителем нашего братства (praecipuum sodalitatis nostrae patronum)»⁴³⁶, и на память св. Владимира сочинялись и произносились в Киево-Братской Коллегии особые проповеди⁴³⁷. А стольник Иван Обидовский под гравированными богословскими и философскими тезисами 1691 года называет покровителями сообщества воспитанников Киево-Братской Коллегии святых Бориса и Глеба⁴³⁸. Некоторые курсы богословия и философии, конца XVII века, оканчиваются молитвенными обращениями к святым Борису и Глебу⁴³⁹. Может быть, впрочем, что с 1680-х годов ученическая конгрегация в Киево-Братской коллегии разделялась уже на большую и малую, из коих первая имела покровителями своими святых Бориса и Глеба, а вторая – равноапостольного князя Владимира.

Из религиозных драм самой ранней в Киевской Коллегии было «Действие на страсти Христовы», исполнявшееся воспитанниками в страстную пятницу. Лазарь Баранович в письме к Мелетию Дзику писал в 1676 году о покойном Феодосии Сафоновиче: «когда-то в трагедии мы вместе играли, я – роль Иосифа, а в Бозе почивший – роль Вениамина»⁴⁴⁰. Вероятно, этой трагедией было что-либо вроде «Действия на страсти Христовы», XVII в., содержащая в себе историю библейского патриарха Иосифа, который обыкновенно служил прообразом страждущего Спасителя. «Действие» это заканчивается рыданием Плача об умершем и во гроб положенном Христе и не доводится до Воскресения и Вознесения Господня. На основании этого плачевного окончания пьесы можно думать, что она писана для возбуждения скорби о распятом Господе и потому более всего приличествовала великопостным дням, посвященным воспоминанию страданий Спасителя⁴⁴¹. Есть и положительное известие о том, что в XVII веке такие трагедии исполнялись воспитанниками Киевской Коллегии публично в Страстную пятницу. Иностранец Гордон, строивший в конце XVII века киевскую крепость, в дневнике своем под 1685 годом передает, что в великую пятницу он, со многими другими, «отправился в Братский монастырь, чтобы быть там на школьной церемонии (schul-actus⁴⁴²)». Кроме «Действия на страсти Христовы», в Киевской Коллегии представлялись, в XVII веке, и другие пьесы, имеющие некоторое отношение к современной действительности. Такова пьеса об Алексие человеке Божием, написанная и представленная в честь царя Алексея Михайловича, «в знамение верного подданства чрез шляхетную молодь студентскую в Коллегиуму Киево-Могилянскому на публичном диалоге», 1674 года. Эта пьеса, подражательная как по содержанию, так и по языку, представляет из себя переделку польского подлинника под тем же заглавием, заимствованного из жития св. Алексия, составленного иезуитом Скаргой. Хотя пьеса и вызвана политическим положением Юго-западного края, однако нисколько не касается современной общественной и политической жизни его и имеет строго священный характер⁴⁴³. Довольно рано появились в Киево-Братской Коллегии драматические представления на праздники Рождества Христова и Пасхи, перенятые и Ростовской школой св. Димитрия⁴⁴⁴, а также на конгрегационный праздник св. Владимира⁴⁴⁵. Кроме того, «в три майские рекреации, – по словам митрополита Евгения, – все ученики и учители и сторонние любители наук выходили для забав на гору Скавыку между оврагов, при урочище, называемом Глубочица. Там все забавлялись разными невинными играми, а студенты пели канты. Учитель поэзии для таких прогулок ежегодно обязан был сочинять комедии или трагедии, а прочие учители – диалоги»⁴⁴⁶).

Из школьных церемоний и процессий в Киево-Братской Коллегии упомянем: великопостные пассии, с произнесением на них проповедей⁴⁴⁷; торжественную панихиду в годовщину кончины основателя Коллегии Петра Могилы, 31 декабря, на которой один из учителей говорил слово в похвалу усопшего⁴⁴⁸; участие в процессиях при погребении учителей, студентов и учеников Коллегии⁴⁴⁹, и даже сторонних знатных лиц, как напр., в 1685 году при погребении боярыни Шереметевой⁴⁵⁰ и проч. По слова митрополита Евгения, – «в вербную субботу все ученики с начальствующими Академии собирались перед вечернею к старокиевской Георгиевской церкви и с вербою в руках шли к Софийскому собору. А между тем начальствующие с некоторыми из студентов входили к митрополиту и, пропев стих Днесь благодать Св. Духа нас собра и проч., говорили речи архипастырю и, приняв от него благословение, всем собранием проходили сквозь Софийский Собор и потом шли в Братский монастырь церемониально рядами до конгрегационной академической церкви на вечерню, поя по пути вышеупомянутый стих Днесь благодать Св. Духа нас собра. и проч., и в церкви говорена была проповедь»⁴⁵¹. Но эта последняя церемония, по-видимому, – позднейшего происхождения.

6) Скажем, наконец, о школьной дисциплине в иезуитских и пиарских коллегиях сравнительно с дисциплиною в Киево-Братской Коллегии.

Постановления иезуитского ордена требовали от учителя, чтобы он обращался с учениками вежливо и справедливо, а от учеников, чтобы они оказывали учителям величайшее послушание и повиновение, соблюдая при том строжайшим образом школьные предписания. Эти предписания в некоторых коллегиях вывешивались на стенах классов и прочитывались ученикам однажды в месяц. Вновь поступающий в школу ученик письменно обязывался никогда ни в чем не нарушать школьных порядков. Ученика, в первый раз нарушающего школьные порядки, устав предписывал учителю кротко увещевать и отечески наставлять на путь обязанностей; следующую же провинность строго наказывать розгами, карцером и т. п., а неисправимого никакими наказаниями навсегда удалять из школ иезуитских, и при этом предостерегать все коллегии и школы в провинции, чтобы его не принимали. Но все эти предписания были только на бумаге, тогда как на самом деле между учениками господствовали величайшее своеволие и безнаказанность. Не говоря уже о том, что иезуиты только в классе держали свою молодежь в строгости, нисколько не обращая внимания на то, что делалось вне классов, не говоря о том, что между учениками их, особенно высших классов, нередко бывали пьянство, распутство и т. п. проступки, – самый интерес ордена заставлял его не раз смотреть сквозь пальцы на тягчайшие бесчиния и буйства учеников, даже поощряя их к бесчинствам, в которых не раз проливалась кровь. Ибо, нужно ли было иезуитам сделать неприятность кому-либо из разноверцев или жидов, или же всей их общине, – то они наущали на них своих учеников, которые поэтому смело, без опасения малейшего наказания, покушались на имущество, здоровье и даже на жизнь неприязненных иезуитам лиц. Сами даже магистраты, трибуналы, учреждения, цехи по городам и местечкам, где были иезуитские школы, предоставлены были своеволию их учеников: ибо, лишь только о. ректор или о. префект шепнет им на ухо, что бурмистр мешает ордену в приобретении земельного участка или какого-либо угодья в городе, лишь только портной или другой ремесленник осмелится носить, по обычаю шляхетскому, пояс на кунтуше, – то иезуитская молодежь бросалась на него с неистовством. Отсюда разбои, погромы, процессы многолетние. Если, при этом, рядом с иезуитскими школами были в том же самом городе школы академические, пиарские, или же протестантские, тогда своеволие учеников иезуитских не имело конца и меры. Они рубили саблями, ранили и не раз убивали, как превосходящее численностью своих юных неприятелей, которые имели несчастье ходить в другую, а не в их школу. На такие кровавые преследования не раз смотрели Познань, Львов, Пиотрков, Торунь, Слуцк и другие города⁴⁵².

Гораздо лучше были порядки в пиарских школах, за исключением тех городов, в которых были вместе и иезуитские школы. Малейший проступок, напр. небытие на студенческой литургии, вызывание из класса и т. п., наказываем был розгами или карцером; за важные провинности удаляли из школ. За охранением доброго поведения между пиарским юношеством следили директоры, за которыми опять наблюдали профессора и префект; а последний иногда неожиданно посещал квартиры учеников и этим способом осведомлялся об их поведении и усердии. Не знающие урока обыкновенно наказываемы были стоянием на коленах среди класса. Упорная леность наказывалась розгами. И не было примера, чтобы ученики пиарские когда-либо дозволяли себе такие бесчинства, какие допускали иезуитские ученики почти ежедневно. Пиары внушали своему юношеству любовь к порядку, не возбуждая его против разноверцев, жидов, магистратов и т. п., как это привыкли делать иезуиты. За охранением нравственной чистоты своих воспитанников пиары наблюдали по-отечески, не давая им для чтения никакой плохой книжки, охраняя их от пьянства и распущенности⁴⁵³.

В дисциплинарном отношении Киево-Братская Коллегия скорее походила на пиарские школы, чем на иезунтские, по крайней мере до времен Киевского митрополита Варлаама Ясинского. Вероятно, и в Киево-Братской Коллегии, по примеру иезуитских школ, вывешивались в классах и ежемесячно прочитывались правила поведения для учащихся⁴⁵⁴; но эти правила не оставались только мертвой буквой. Мы видели уже, что за порядком школьным и за поведением учеников в классах и на квартирах наблюдали особо назначаемые для того цензоры, сениоры, директоры, инспекторы и т. п., и что высший надзор за поведением учеников принадлежал префекту, который имел право делать выговор ученикам и даже наказывать учеников низших классов розгами. Телесными наказаниями в Киево-Братской Коллегии были: стояние на коленях, пали или лопатки (линейки) по рукам и розги. Палями наказывали и сами учителя, и ученики один другого, по приказанию их. За школьные вины учитель наказывал в классе или в келлии, а за другие вины вне класса – сениоры и префект. За важнейшие же бесчиния учеников наказывали в сенях пред тем классом, из которого был виновный ученик, при открытых классных дверях, или на дворе под звоном колокольчика, и таких со срамом уже изгоняли из коллегии, или же, если усматривалась еще надежда к исправлению, то низводили в низший класс⁴⁵⁵. Учеников, раз выгнанных из школы, или самовольно отлучившихся из нее, префект не имел права принимать обратно, без ведома ректора⁴⁵⁶.

* * *

Из сличения школьных правил и порядков Киево-Братской Коллегии с соответствующими правилами и порядками иезуитских и пиарских коллегий нельзя не видеть, что школьный строй Киево-Братской Коллегии в общих чертах заимствован у иезуитов и пиаров. Местами есть даже буквальные, – можно сказать, – заимствования некоторых порядков Киево-Братской Коллегии у иезуитов и пиаров, как, напр., о школьном провинциале и вообще о начальствующих лицах Коллегии, о цензорах, авдиторах, директорах или инспекторах, калефакторах, калькулюсе (calculus), трагедии в страстную пятницу, пассиях и т. п. Но, при всем сходстве, есть и значительные отличия между иезуитскими и пиарскими школами, с одной стороны, и Киево-Братской Коллегией – с другой, а именно:

Во-первых, круг предметов преподавания в Киево-Братской Коллегии был несколько меньше, чем в соответствовавших ей иезуитских и пиарских коллегиях. Не говоря уже о том, что в Киевской коллегии до 1689 года не преподавалось догматическое богословие, самые курсы философии и риторики в Киевской Коллегии были короче, чем в пиарских коллегиях: в последних курс риторики для орденских воспитанников продолжался два года, а философии – три года, тогда как в Киевской Коллегии риторика преподавалась в течение одного года, а философия – в течение двух лет за некоторыми разве исключениями. При том же, в древнейших учебниках Киево-Братской Коллегии по философии мы не видим этики или нравственной философии; равно не видим, чтобы в философском классе преподавались математика и география⁴⁵⁷.

Во вторых, в Киево-Братской Коллегии было меньше религиозной формалистики и обрядностей, чем в коллегиях иезуитских и пиарских: ученики и студенты киевские ходили на литургию не каждый день, а только в воскресные п праздничные дни: исповедывались и причащались св. Таин не еженедельно или ежемесячно, а три или четыре раза в год; молитвы пред началом классных занятой читали и слушали не с коленопреклонением, а стоя, и проч. Нигде не видим мы также у киевских воспитанников и следов того религиозного фанатизма, каким отличались иезуитские воспитанники.

В-третьих, школьная дисциплина в Киево-Братской Коллегии была гораздо строже, чем в иезуитских и даже пиарских школах. Иезуиты обыкновенно старались заманивать в свои коллегии знатное юношество и де-лали ему всевозможные поблажки, чего не было у пиаров, школы которых отличились сравнительной строгостью дисциплины. Киево-Братская Коллегия почти буквально позаимствовала у пиаров меры взыскания с нерадивых и вообще провинившихся воспитанников, как, напр., о концертациях, калькулюсе, палях, розгах и т.п. Можно думать, что воспитанники Киево-Братской Коллегии во все время подчинения Киева Польше вели себя скромнее даже пиарских воспитанников.

В-четвертых, наконец, Киево-Братская Коллегия, заимствуясь у иезуитских и пиарских школ, старалась во всем, касающемся веры и нравственности, заменить католическое православным. Взамен католических благочестивых размышлений для чтения воспитанникам, Петр Могила издал для этой цели свой «Анфологион» 1636 года. Пиарский катехизис Петра Канизия для низших классов заменен был в Киево-Братской Коллегии сначала «Собранием короткой науки о артикулах веры православно-католической христианской», Петра Могилы, а потом кратким катехизисом на южно-русском книжном и латинском языках, вероятно Варлаама Ясинского. Вместо древнеклассических латинских писателей и историков, объяснявшихся в иезуитских и пиарских коллегиях, иногда изъяснялись, по-видимому, в Киево-Братской Коллегии византийские церковные историки, напр. Георгий Кедрин. Правила латинской риторики применены были Иоанникием Галятовским к православной церковной проповеди в его «Науке альбо способе сочинять проповеди». Следовательно, Киево-Братская Коллегия была не рабским подражанием иезуитским и пиарским школам, а применением их школьной системы к тогдашним нуждам православной церкви. По-видимому, можно бы упрекать основателя Киево-Братской Коллегии Петра Могилу только за то, что он взял за образец для своей Коллегии школы иезуитские и пиарские, а не другие; но если стать на историческую точку зрения, то нельзя не видеть, что в XVII веке иезуитские и пиарские школы считались и, отчасти на самом деле, были самыми передовыми и популярными школами в польско-литовском государстве, привлекавшими к себе общественное внимание и сочувствие, – и Петр Могила мог отвлечь православное юношество от этих школ не иначе, как противопоставив им подобные православные школы. И он вполне достиг этой цели основанием Киево-Братской Коллегии, которая, почти не уступая параллельным ей иезуитским и пиарским коллегиям, привлекала к себе православное юношество, учившееся дотоле в католических школах. Об этом он говорит в письме своем к Минскому братству, 1640 года, сообщая ему, что киевский воевода Тышкевич жестокой карой над студентом Киево-Братской Коллегии Феодором Гоголевским хотел достигнуть того, «чтобы студенты, устрашившись, все разбежались по другим училищам, в которых прежде учились»⁴⁵⁸, т. е. по католическим училищам.

Б) К концу XVII века Киево-Братская Коллегия, перешедши окончательно под власть московского государства, значительно улучшилась против прежнего и сделала шаг к преобразованию себя в академию, т. е. в высшее учебное заведение.

Отличительными признаками латино-польских академий в XVII веке были: преподавание высших наук, напр., философских, богословских, юридических, медицинских и т. п.; специализация этих наук по факультетам и даже между профессорами одного и того же предмета; право возводить в ученые степени бакалавра, магистра, лиценциата и доктора; право собственного академического суда над профессорами и студентами и независимость академий от сторонних светских и духовных властей; студенческие корпорации, конвикты и т. п. Таковы были в польско-литовском государстве католические академии: древняя Краковская, Замойская, открытая в 1595 году, и иезуитская Виленская, преобразованная из коллегии в 1578 году. Кроме того, иезуиты неоднократно пытались преобразовать в академию свою Познанскую Коллегию, основанную в 1571 году познанским бискупом Адамом Конарским⁴⁵⁹. Но все эти академии далеко не были равны между собой по количеству преподаваемых в них наук. В этом отношении более подходила к типу высшего учебного заведения Краковская академия, и менее – иезуитские академии Виленская и особенно Познанская. Иезуиты не столько заботились об умножении и специализации наук в своих академиях, сколько о даровании им прав высших учебных заведений. Виленская иезуитская академия ничем не разнилась от других иезуитских школ, в которых преподавались философия и богословие, кроме того только, что она возводила на степени академические и вообще уравнена была в правах своих с Краковской академией. Сначала, и очень долго, Виленская академия состояла только из двух факультетов или отделений, философского и богословского (atrium liberalium et philosophiae). В отделении философском преподавались: богословие догматическое, полемическое, казуистическое, история церковная, Новый и Ветхий Завет, языки еврейский и греческий. В отделении философском преподавались: этика и политика, логика, философия, математика, физика, поэзия, красноречие, история светская, география, языки латинский, итальянский, французский, немецкий и начатки английского. Всех профессоров в ней, при короле Владиславе IV, было 23⁴⁶⁰. Равным образом, и в Коллегии Познанской, которую иезуиты хотели было преобразовать в академию, с правами на возведение в бакалавры, магистры и докторы, были только два отделения – богословское и философское⁴⁶¹. Этот-то упрощенный иезуитами тип академий, по видимому, и взят был Киево-Братско1 Коллегией, к концу XVII века, за исходный пункт к преобразованию ее в академию.

В 1689–1693 годах профессор и префект Киево-Братской Коллегии Иоасаф Кроковский впервые преподавал в ней четырехлетний курс богословия⁴⁶², к сожалению, до нас не дошедший. В 1693–1697 годах Иоасаф Кроковский был ректором Киево-Братской Коллегии⁴⁶³, а богословие в это время преподавал в ней префект и профессор Стефан Яворский, который вел параллельно двоякого рода лекции: по богословию созерцательному и богословию полемическому или обличительному⁴⁶⁴. При преподавали созерцательного богословия, Стефан Яворский, по принятому мнению, придерживался плана богословия Фомы Аквината⁴⁶⁵. Что же касается полемических его трактатов, то, по всей вероятности, они введены по примеру польско-католических академий и особенно Виленской иезуитской, в которых тоже преподавалось полемическое богословие, в католическом, конечно, духе⁴⁶⁶. Но в Киево-Братской Коллегии мы не видим в богословском классе ни нравственного богословия, ни казуистического, ни права канонического, ни восточных языков и, в частности, еврейского, преподававшихся в Виленской академии⁴⁶⁷. Единственный опыт казуистического богословия в XVII веке, и притом вне школьных стен, мы видим только в книге Иннокентия Гизеля «Мир человека с Богом», изданной впервые в Киеве в 1669 году.

С введением богословия в курс наук в Киево-Братской Коллегии, потерпела некоторую перемену и философия. К концу XVII века последняя из частей философского курса метафизика действительно сокращается против прежнего и уже не касается вопросов основного богословия⁴⁶⁸, но зато вторая часть философии или физика обнаруживает стремление к увеличению в своем объеме. Философский курс 1699–1702 гг., заключая в себе главные части Диалектику с Логикой, Физику и Метафизику, вводит в Физику частные отделы о духе, о метеорах⁴⁶⁹; а в другом философском курсе мы видим Космологию, Уранологию, Астрологию, Стехиологию, Психологию, и проч.⁴⁷⁰. Но других существенных перемен в философском курсе мы не замечаем. Не преподавались в философском классе ни этика и политика, ни математика, преподававшаяся в Виленской иезуитской коллегии⁴⁷¹.

Впрочем, то, чего не доставало в круге наук в Киево-Братской коллегии сравнительно с иезуитскими академиями, отчасти восполнялось библиотекой Киевской Коллегии. Может быть, при составлении этой библиотеки и имелось в виду преобразование, с течением времени, Киево-Братской Коллегии в полную академию. Библиотека при этой Коллегии заведена была еще самим Петром Могилой⁴⁷² и отчасти уцелела до настоящего времени, так как не менее десяти книг нынешней академической библиотеки имеют на себе надписи Петра Могилы. Значительно дополнена она была другим просвещенным митрополитом киевским Варлаамом Ясинским⁴⁷³. Можно даже составить приблизительное понятие о составе и объема нашей академической библиотеки за XVII столетие. По сведениям архива Киевской дух. Консистории, в 1780 году, во время пожара в Киевской Академии, погибло из академической библиотеки до 8900 книг⁴⁷⁴. Кроме того, уцелело и вновь поступило в академическую библиотеку, до 1811 года, 7764 тома, как это можно видеть из одного каталога книг академической библиотеки, с донесениями Иринея Фальковского по 1807 год включительно, следовательно, составленного до большого пожара 1811 года. В этом последнем каталоге, в числе 7764 томов, значится 1670 томов книг, изданных в XVI и XVII веках. Если предположить, что большая часть этих уцелевших до начала нынешнего века книг приобретена при учреждении Коллегии и библиотеки или же вскоре по выходе большинства книг в свет: то мы можем заключить, что в библиотеке Киево-Братской Коллегии от пожара 1780 года уцелело до 1811 года от XVII века не менее 1500 книг. Из перечисленных в каталог Иринея Фальковского 1670 томов книг XVI и XVII веков 813 относятся к XVI и к первой половине XVII в., и 857 ко второй половине XVII века. По содержанию своему те и другие книги могут быть разделены на следующие отделы или разряды:

Предполагая же, что из числа погибших в пожаре 1780 года 8000 книг относилось к XVI и XVII векам не меньше того, сколько их осталось от этого пожара, мы можем заключить, что академическая библиотека к концу XVII века заключала в себе от 3000 до 3500 книг.

Во всяком случае, введение в Киево-Братскую Коллегию богословского курса, хотя и с одним только профессором, послужило достаточным поводом к тому, чтобы ввести в Киево-Братской Коллегии и некоторые другие академические порядки и испросить для нее некоторые права других академий, напр., раздачу ученых степеней, студенческие корпорации и конвикты, право собственного суда и т. п.

О Стефане Яворском передают, что он, окончив около 1689 года богословское образование в Познани и Вильне с званием artium liberalium et philosophiae magistri et consummate theologi и явившись в Киевскую Коллегию, был подвергнут испытанию и обнаружил при этом испытании такое искусство слагать русские, латинские и польские стихи, что Киевские ученые пришли в восторг и почтили его наименованием лавроносного поэта (poёta laureatus). «И коронован бысть, – говорится о нем в одной старинной рукописи, по чину академическому венцем неувядаемой славы»⁴⁷⁶. Следов., еще в 1689 году Киево-Братская Коллегия присвоила себе некоторые академические права на выдачу почетных учено-литературных титулов. Вероятно, таким же путем прибрел в 1696 году в Киево-Братской Коллегии звание «бакалавра свободных наук и философии» Григорий Вишневский⁴⁷⁷.

С введением в Киево-Братской Коллегии богословского четырехлетнего курса, открылась возможность выделить студентов двух высших академических классов или курсов, т. е. философии и богословия, в особую группу или корпорацию, отдельную от корпорации учеников низших классов. У митрополита Евгения есть известие о том, будто бы ректор Киево-Братской Коллегии Иоасаф Кроковский (1693–1697 г.г.) возобновил две конгрегации, большую и малую (major et minor congregatio), учрежденные якобы Петром Могилой. Чьим именам святых посвящена была та и другая конгрегация, – об этом у митрополита Евгения нет твердого и отчетливого понятия. В одном месте он говорит, что первоначальная конгрегационная училищная церковь была двухэтажная деревянная во имя благоверных князей Бориса и Глеба, а в другом, – что собрания конгрегаций происходили в церкви зачатия св. Анны, основанной еще Анною Гулевичевной в странноприимном ее доме⁴⁷⁸. Но мы уже видели, что при Петре Могиле и долго после него существовала одна только студенческая конгрегация на всю Коллегию, и что только с 1680-х годов приблизительно эта конгрегация могла разделяться на большую и малую, из коих первая имела покровителями своими святых Бориса и Глеба, а вторая – равноапостольного князя Владимира. Поэтому надобно полагать, что Иоасаф Кроковский не восстановил устроенные будто бы Петром Могилой конгрегации, но или одну прежнюю конгрегацию разделил на две, т. е. на меньшую для учеников низших классов, с посвящением ее Св. Владимиру, и на большую для студентов философии и богословия, с посвящением Борису и Глебу, или же, что вероятнее, дал прежним конгрегациям новые названия. По крайней мере, вскоре после ректорства Иоасафа Кроковского, является в Киевской Академии «Общество Марии» (Societas Mariana), упоминаемое уже в 1701 году⁴⁷⁹ и подразделявшееся на две конгрегации, – одну во имя Зачатия Пресв. Богородицы и другую во имя Благовещения Пресв. Богородицы, с тождественными по содержанию формами «обещаний» для каждой из них⁴⁸⁰, и с особыми «заповедями содалистам»⁴⁸¹.

Образец для этих конгрегаций Иоасаф Кроковский взял у высших иезуитских школ, в которых были две ученические конгрегации и два особые префекта над ними⁴⁸². И в Киево-Братской Коллегии ученики обеих конгрегаций, под начальством конгрегационного настоятеля, избирали двух префектов, majoris et minoris congregationis, и этот обряд, совершаемый торжественно, назывался «элекцией», а окончание выбора и элекция избранных – «промульгацией»⁴⁸³. Такие элекции и промульгации существовали в Киево-Братской Коллегии в то время, когда учился в ней Феофан Прокопович II, т. е. в конце XVII века⁴⁸⁴. Кроме того, по примеру Краковской Академии⁴⁸⁵, заведена была в Киево-Братской Коллегии белая книга, называвшаяся Album, для испрошения на конгрегационную церковь подаяний от киевских и поветовых граждан. С этой книгой ходили префекты конгрегаций со своими ассистентами и секретарями; по к знатнейшим людям с этой книгой ходил и сам раter congregationis с префектами⁴⁸⁶.

Так как, со введением в Киево-Братской Коллегии богословского курса, умножилось число ее учеников и не могло уже помещаться в академической бурсе, то к самому концу XVII века получают развитие малые бурсы при приходских школах киевских церквей, представлявшие некоторую параллель с бурсами или конвиктами Виленской иезуитской и других академий⁴⁸⁷. В ктиторских реестрах Киево-Подольской Борисоглебской церкви, сохранившихся в ее архиве, с 1694 года стали записываться грошовые подаяния «выросткам в школу»⁴⁸⁸. Вероятно, эти «выростки» были воспитанники Киево-Братской коллегии. В деле Киевской Духовной Консистории 1741 года «о позволении жить студентам в школе Притиско-Никольской и о протчем» есть указание на то, что в этой школе студенты Киево-Братской Коллегии жили еще до 1699 года⁴⁸⁹.

Но самым прямым и решительным шагом к преобразованию Киевской Коллегии в академию было испрошение ею у Московского правительства собственного суда и независимости от гражданских и военных властей. В польско-литовском государстве такими правами пользовались только академии, напр., краковская, иезуитская виленская⁴⁹⁰ и др., ^;но никак не средние учебные заведения. Последствием таких привилегий в польско-католических академиях были своеволие и буйство студентов, не сдерживаемые академическим начальством⁴⁹¹. В самой Москве в 1680 году проектировалась академия, с предоставлением ей собственного суда над учащими и учащимися⁴⁹². Такими привилегиями пожелала воспользоваться и Киево-Братская Коллегия вскоре по введении богословия в круг наук. Мы уже видели, что, вследствие ходатайства Коллегии, царской грамотой 11 января 1684 года разрешено было преподавать в Киево-Братской Коллегии не только пиитику и риторику, но и философию и богословие, давалось царское жалованье по 50 рублей и по 50 четвертей хлеба в год и ограждались права Коллегии от стороннего вмешательства и обид. Эти царские милости, в связи с прекращением военных тревог, дотоле беспокоивших Киев, быстро увеличили число воспитанников Коллегии, которые, сплотившись в независимую корпорацию, с собственным управлением и судом, стали злоупотреблять дарованными Коллегии правами и скоро вошли в неприязненные столкновения с городским населением. Известный путешественник в Св. Землю, московский священник Иоанн Лукьянов, бывший проездом в Киеве в 1701 году, писал следующее: «в Киеве школьников очень много, да и воруют много; попущено им от митрополита. Когда им кто понадокучит, тогда пришедши ночью да и укокошат хозяина-то; а из двора корову или овцу сволокут; нет на них суда; скаредно сильно; попущено воровать пуще московских солдат; а вечер пришел, то и пошли по избам псалмы петь, да хлеба просят; дают им всячиною и деньгами и хлебом, а иные им дают убоясь»⁴⁹³. В 1699 году киевские жители подали в Москву жалобу на студентов, что на них управы нет у митрополита, и эту жалобу переводил с «белорусского» Карион Истомин⁴⁹⁴. Вероятно, вследствие этой жалобы, московский патриарх Адриан в 1699 году послал в К1ев две грамоты, одну в магистрат, а другую Киевскому митрополиту Варлааму Ясинскому, который, по получении этой грамоты, воспретил будто бы студентам Киево-Братской Коллегии жить в киевских церковно-приходских школах⁴⁹⁵. Но, по смерти патриарха Адриана, дела приняли другой оборот, когда местоблюстителем патриаршего престола стал бывший воспитанник и профессор Киево-Братской Коллегии, Рязанский митрополит Стефан Яворский. 11 июля, 1701 года, киевский митрополит Варлаам Ясинский, от себя и от лица представителей Киево-Братской Коллегии, пожаловался, чрез Стефана Яворского, царю Петру I Алексеевичу на киевских мещан за нарушение ими высочайше дарованных в 1694 году Коллегии прав. Варлаам Ясинский писал Стефану Яворскому, «что киевский войт с мещаны чинит великую Братских школ учителем обиду, нарушая, – как говорится в ответной грамоте, – великого Государя жалованную грамоту, привлекая себе власть, емлет студентов в ратушу, не извещая власти духовной, ректору и префекту надлежащей правильно, яко же изначала того училища, но еще из своей ратуши отдает в верхний город к генералу, в Киеве ныне будучему», и ходатайствовал, дабы Киево-Братскому игумену и ректору дана была вторая подтвердительная царская грамота, «чтоб тех училищ над студентами впредь мещане и генерал наш, будучий в Киеве, не имели в том над ними воли и власти; а кто из студентов явится кому виновен, чтоб искать управы в надлежащем суде и праве школ Братских Киевских у ректора и префекта, якоже и прежде было изначала. А учители и студенты били ж челом, что Академия их Киево-Могилянская, от прежнего своего основания будучи равными привилеями, как обыкновенно иным академиям во всех государствах иноземческих право свободное имети, подтверждена, ныне не свободна есть, но под игом тяжкой обиды пребывает от мещан киевских, о чем покорственно оные учители и ученики их преосвященного митрополита киевского просят, чтоб он своим челобитьем к нам великому Государю ходатайствовал о свобождении от бесчинства и дерзости мещан киевских, а какая-де случится вина, – суд бы был в академии»⁴⁹⁶.

Нужно при этом заметить, что как митрополит Варлаам Ясинский, так особенно учителя и студенты Коллегии в основание своей просьбы указывают уже не одну царскую грамоту 1694 года, а исконные права коллегии, которыми она будто бы пользовалась, наравне с иностранными академиями, с самого основания своего, и уже прямо называют свою Коллегию Академией. Когда и кем даны ей были эти права и в чем именно они состояли, – просители не указывают с точностью; но мы знаем, что Киево-Братская Коллегия приравнивалась к академиям только в не имевшем силы гадячском договоре гетмана Ивана Выговского с поляками 1658 года⁴⁹⁷, каковой договор, вероятно, и подразумевался в просьбе Киевских учителей и студентов, но без упоминания имени Выговского, как изменника России.

Царь Петр I Алексеевич уважил просьбу киевского митрополита. Своей грамотой 26 сентябри 1701 года он подтвердил царскую грамоту 1694 года, предоставив ректору и префекту Коллегии суд над студентами, но с таким добавлением, что, если они виновным студентам не учинят управы, то обиженные могут вступать с жалобами на ректора и префекта к митрополиту; если же и митрополит не захотел бы дать надлежащие удовлетворения, в таком случае виновные воспитанники подвергаются общему суду киевских воевод, без нарушения однако же прав коллегии⁴⁹⁸.

Впрочем, и в этой новой грамоте Киево-Братская Коллегия не названа самим государем академией. Но она сама с этого времени чаще и чаще стала называть себя академией, особенно в отличие от других южнорусских коллегий, которые, по образцу Киевской, стали появляться с 1700 года⁴⁹⁹. Вскоре она приняла и более приличный наружный вид, соответствующий новому название своему. Осенью 1703 года был заложен, а в мае 1704 года стал строиться каменный академический корпус, надстроенный впоследствии киевским митрополитом Заборовским и существующий до настоящего времени под названием старого или библиотечного корпуса. Об этом сохранилась следующая приписка одного студента Киевской Академии на одном рукописном учебнике, относящаяся к 1704 году: «тою же весною начали строиться каменные школы в Коллегии, самый же фундамент положен был еще осенью»⁵⁰⁰. Так как эта постройка была от щедрот тогдашнего гетмана Ивана Мазепы, то коллегия или академия, до измены Мазепы, называлась иногда Могило-Мазепианской⁵⁰¹.

Н. Петров

Notum facimus omnibus, quibus interest, quod inhaerentes punctis pacificationis inter unitos et nonunitos ritûs graeci, quae tempore felicis electionis nostrae concluseramus.

Cum ultra omnem illam dispositionem nostram episcopatus Luceoriensis maneat penes episcopum modernum unitum ad vitae illius tempora, post mortem illius episcopatus praedictus episcopo nonunito per incolas Volhynenses electo etiam consecrato conferri debet cum omnibus bonis, ad dictum episcopatum abantiquo spectantibus.

Quod si citius moreretur modernus episcopus Luceoriensis nonunitus, episcopatum illi conferemus, quem iam incolae Volhiniae nonuniti nobis proponunt. Viceversa postquam episcopatus Luceoriensis nonunito conferetur, Archimandria Zydyczinensis exnunc unito debebit conferri cum bonis omnibusque ad illam abantiquo spectantibus cum ecclesia sanctissimae Trinitatis, pariterque cum domo ad dictam archimandriam pertinente in civitate Luceoriensi.

Similiter post mortem episcopi moderni Premysliensis uniti episcopatum hunc cum omnibus bonis illi, quem incolae Premyslienses nonuniti eligent, etiam nobis proponunt, conferimus. Residentia autem episcopi Premysliensis nonuniti monasteria S. Salvatoris, S. Onufrii et Smolniense dictum depraefati cum omnibus bonis ad illa monasteria spectantibus assignamus et confirmamus. Cum autem modo promisso nonunitus post mortem moderni uniti episcopatus Premysliensis possessionem adierit, exnunc ecclesiae Salvatoris et s. Nicolai in suburbio Premysliensi sitae conferentur unito cum (curam) animarum unitorum ibidem habenti, cum titulo episcopi uniti, ne in possessione illius, eiusque sucessorum manebunt.

Monasterium Grodnense cum bonis ad illud spectantibus ad unitos spectabit, in recompensam vero nonunitis conferimus archimandriam Vidubiczensem Kijoviensem cum omnibus bonis, abantiquo exnunc ad illam spectantibus.

Similiter monasterium S. Salvatoris Mohiloviense cum bonis in possessione unitorum manebit, ecclesia vero Crucis Mohiloviensis cum tribus villis Pieczeren., quas nunc uniti tenent, itemque eclesia Biala dicta Minsci ad nonunitos spectare debent.

Quoniam vero Metropolita nonunitus modernus archimandritium Pieczerense, monasterium s. Nicolai cum ecclesia cathedrali Kijoviensi s. Sophiae nuncupata possidet, etiam non obstante incompatibilitate ad finem vitae suae in illorum possessione manere debet; post mortem autem illius beneficia haec secundum puncta pacificationis in electione nostra firmata distribuentur.

In scholis etiam Kijoviensibus et Vilnensibus graece et latine docere nonunitos permittimus, ita tamen, ut humaniora non ultra Dialecticam et Logicam doceant.

Quascunque autem ecclesias ubicunque commissarii nostri ad haec specialiter deputati unitis et nonunitis assignabunt, utraque pars illis tantum consentiri debet.

Processus iuridicos omnes inter unitos et nonunitos quovis modo excitatos cassamus et annulamus, exceptis damnis et personalibus injuriis, de quibus si quis juridice agere voluerit, non probibemus.

Haec omnia et singula ita nostro et serenissimorum nostrorum successorum nomine confirmamus, et secudum haec puncta praesentibus privillegii nostri, tam uniti, quam nonuniti in perpetuum juribus propriis gaudere debeant. In cuius rei majorem fidem praesens privillegium manu nostra subscripsimus et sigillo Regni muniri fecimus. Datum Varsaviae in comitiis generalibus Martii 18 anno 1635⁵⁰².

«Монастырь Богоявления Господня Братский Киевский».

В нем училища или школы основал славный войска Запорожского гетман Петр Конашевич Сагайдачный. Он же первый обновитель и монастыря Братского Киевского, иже создал в нем церковь Богоявления Господня, в вей же и сам по многих победах, по преставлении своем погребен року 1622 апреля 10 д.⁵⁰⁴.

Во время основания тех школ монастыря там не было, а было только Братство, то есть такое место, где могли жить светские и духовный люди, приходящие для учения.

Потом преосвященный Петр Могила, архиепископ митрополит Киевский, Галицкий и всея России, екзарха святейшего апостольского Фрону Константинопольского, архимандрит святой великой чудотворной Лавры Печерской Киевской, воеводич Земель Молдавских, приняв престолоправление митрополии Киевской, с 1632 по 1647 год, бысть фундатор монастыря Братского Киевского и при нем основал и построил школы.

Когда в Киеве Могилеанское Коллегиум русское стало, и тамо законныки православные учили, то тому иезуити завидя, костелик свой и школы под горою Здихалницею построили, чтобы студенты с Коллегиум русского до иезуитского переходили для наук, и латинской веры научились, и до латинского костела приступили, и того времени много студентов своеволних с Коллегиум русского до иезуитского перешло, для того, что который студент, что в Коллегиум русском преступил, тот за свое преступление наказания боялся, зараз до Коллегиум иезуитского утекал, и уже безопасным там был и до латинской вери приставал⁵⁰⁵.

1) Священноинок Исайя Купинский: был в Киевобратском монастыре 1615 году, когда еще состоял оный монастырь в ведомстве святейшего патриарха Константинопольского и был ставропигион патриаршеский, и имел школу и гостиницу, и более об нем неизвестно.

2) Тарасий Земка игумен монастыря Богоявленского Киевского был от 1631 года.

3) Первый ректор и игумен Киевобратского монастыря премудрий Богословии учитель и провинциал Коллегиума Киевского и Гойского, которое Гойское Коллегиум с монастырем належали до монастыря Братского Киевского, иеромонах Исаия Трофимович Козловский, был 1633 года. Сей Исаия Трофимович, будучи Коллегиума Могилеанского в Киеве ректором, 1633 года месяца июля, дня второго, в день вовторковый часа тринадцатого отобрал святой Софии церковь от униатов с отцом Анатолием Мужиловским, казнодеем Печерским и игуменом Билиловским. Потом он...

4) Второй ректор и игумен братский Киевский Софроний Почаский, муж мудрый и добродетельный, 1638. Он потом был 1640 года игумен Молдавский Ясский, преставился же року 1640.

5) Третий ректор и игумен братский киевский иеромонах Игнатий Оксенович Старушич богомудрый и многоболезненный. Определен 1642 мая 11 д., иже потом был игумен Видубецкий Киевский, а потом и Белорусский епископ, преставился року 1650.

6) Иосиф Кононович Горбацкий ректор и игумен братский Киевский, добре подвизавшийся о учении в школах, иже потом был епископ Витебский, Мстиславский, Оршанский и Могилевский, преставился же року 1650⁵⁰⁶.

7) Ректор и игумен Братский Киев. Иннокентий Гизель был 1648, а 1650 переведен в Николаевский монастырь, в коем был игуменом 1652 году, иже потом был архимандрит Лавры Печерской, и оставлен был тестаментом фундаторским Могилеанским за патрона и благодетеля Монастырю Братскому Киевскому и школам при нем.

8) Лазарь Баранович был чрез долгое время ректор и игумен Братский, иже потом был архиепископ Черниговский, Новгород. и всего Севера. Был в Братском монастыре 1650, 1652 и 1656, и вместе и Кирилльовское игуменство содержал. Ян Казимир король польский в аппробации сеймовой прив. и волностей веры греческой народу русского, лета Господня 1650, месяца Генваря позволил иметь школы киевские, за митрополита Киевского Сильвестра Коссова.

9) Иеромонах Иоанникий Галятовский ректор и игумен монастыря Братского Киевского, иже монастырь Братский по сожжении восстановил и воздвиг, был 1660 и 1662 года. Потом же был архимандрит Черниговский Елецкий. Книжка Fundamenta y szturmy poky 1683 июля 7 д. виданая и печатаная, в коей он Иоанникий написан уже архимандритом Елецким.

10) Ректор и игумен монастыря Братского Киевского Мелетий Дзика, первее же в нем бысть искусный проповедник слова Божия и учитель; потом быть игумен Киевокириловского монастыря в 1660 и 1676 годах.

11) Игумен братского Киевского монастыря и ректор Варлаам Ясинский избран от всего консистору митрополии Киевской 1665 года Ноября 13 д. Произведен игуменом и ректором от Мефодия Филимоновича, епископа Мстиславского и Оршанского, блюстителя кафедры Митрополитанской Киевской, 1666, Генваря 6 д.; был и в 1672 году по грамоте повелительной преосвященного архиепископа Черниговского Лазаря Барановича потвержден от митрополита Киевского Иосифа Нелюбовича Тукальского грамотою 1672 Сентября 17 д. За сего игумена в лето от Рождества Христова 1671 мая 3 д. от воев полских избиени христиане монастырски числом 31 человек, при сожжении и последнем разорении имения монастыря Братского Киевского Новосюлок. За того ж игумена 1673 года генваря убиени Киевобратские монахи на дороге за Белагородкою едучии на послушание до Новосюлок: Мелетий Миколаевич наместник, Иннокентий Можиловский эконом, и шафар иеродиакон Лазарь, и погребена марта 2. Проповедь была над ними: положиша трупия раб твоих брашно птицам. Варлаам Ясинский сам доброволно отказался.

12) Игумен Киевского Братского монастыря и ректор иеромонах Силвестр Головчич. Он же был ректор и игумен монастыря Гойского, надлежавшего до монастыря братского Киевского; а по грамоте преосвященного Лазаря Барановича, епископа Черниговского и Северского, переведен из монастыря Гойского, надлежавшего до Братского монастыря, 1673, марта 25, а 1684 определен в Золотоверхо-Михайловский монастырь.

13) Игумен Киевского Братского монастыря и ректор Иезекииль Филипович, 1684, апреля 26 д. определен в игумена и ректора преосвященным Лазарем Барановичем же, архиепископом Черниговским, блюстителем митрополии Киевской; утвержден универсалом гетмана Иоанна Самойловича.

14) Игумен Киевского братского монастыря и ректор школ иеромонах Феодосий Гугурович, 1687 года Сент. 16 д. был.

15) Иеромонах Феофан Прокопович, избранный ректор и наместник монастыря братского Киевского, иже смирения ради своего, ректорства и жадной годности игуменской не восхотел, когда и на многие его выдвигали. Был искусный проповедник слова Божия. Преставился 1689, апреля 3 д.

16) Игумен Киевского Братского монастыря и ректор иеромонах Пахомий Подлузский, был 1691 году.

17) Игумен Киевского Братского монастыря и ректор иеромонах Иоасаф Кроковский 1693 и 1694 году был. Потом был он Киевского Пустынно-Николаевского монастыря игумен и Коллегиум Киевского братского ректор, а 1697 года марта 26 д. избран он в Киево-Печерской Лавре в архимандрита той лавры.

18) Игумен Киевского Братского монастыря и ректор иеромонах Прокопий Калачинский 1700, 1701, 1702 и 1703 годов был.

О Академии Киевской

Академия Киевская в Киево-Братском монастыре основана митрополитом Киевским Петром Могилою 1630 за царя Михайла Феодоровича.

Ректоры

1) Петр Могила митрополит Киевский и ректор во вся (дни) жития своего; 2) Иосиф Кононович – с 1640 по 1659; 3) Иоаким Галятовский с 1659 по 1669. Архимандрит Елецкий. 4) Иннокентий Гизель с 1669 по 1672, опосля архимандрит печерский; 5) Варлаам Ясинский с 1672 по 1688, опосля мптрополит Киевский; 6) Иоасаф Кроковский, опосля митрополит Киевский; 7) Стефан Яворский, опосля митрополит Рязанский; 8) Иннокентий Поповский.

Префекты

1) Стефан Яворский; 2) Иннокентий Поповский.

Префекты Академии Киевской

1) Первый начальный премудрый учитель и префект школ Киевских Сильвестр Коссов был 1631 года, который потом был митрополит Киевский. Преставился же 1657 Апреля 13.

2) 1672 и 1676 префект школ Братских Киевских и наместник Виссарион Шулковский.

3) Префект школ Киевских Зосима Согнекевич был 1678.

4) Префект Киевский и учитель фиософии Озерский был 1689.

5) Наместник монастыря Братского Киевского и префект школ Феодосий Васильевич Баевский, который потом был игумен Киево-Золотоверхо-Михайловского монастыря, потом Архимандрит Слуцкий, а потом был епископ Белорусский; умер в 1678 году.

6) 1693 и 1697 иеромонах Стефан Яворский префект школ Коллегиум Киево-Могилеанского, и 1697 учитель богословия.

7) Префект школ Братских Киевских иеромонах Михаил Онихимовский.

8) Иннокентий Поповский.

О учителях философии

1) Учитель или профессор философии иеромонах Исаия Филиппович был 1631 года за Петра Могилы архимандрита святой великой чудотворной Лавры Печерской Киевской.

2) Учитель философии иеромонах Иоасаф Кроковский учил философии четыре лета, потом был богословия учитель.

О учителях Риторики

1689 учитель риторики Иоанникий Валявский.

Список наставникам, преподававшим в Киевской Академии Богословие: 1) Исаия Трофимович Козловский до 1633; 2) Феофан Прокопович (старший) 1675. Философы: Паисий Лигарид, греч. митрополит, около 1670.

О способах усовершенствования Киевской Академии: а) Лучшие студенты были посылаемы в иностранные училища, именно: аа) во Львовскую Академию: 1) Амвросий Зертис – Каменский; 2) Иннокентий Гизель. bb) В заграничные училища: Давид Нащинский, Епифаний Славинский. cc) В Гальском Университете обучался Симон Тодорский до 1738 года.

Связи и сношения учивших в Киев. Академии с другими учеными: 1) К Киев. ректору Софронию Початскому 1640 года было написано письмо на лат. языке от Коридала, Константинопольского дидаскала. См. Латин. изд. сочинений Зерникава при конце.

1) Orator Mohileanus, – рукописная риторика на латинском языке, без нескольких начальных и конечных листов, с прибавлением диалектики, в 4-ку, на 368 листках. На 291 листке в конце риторики, о времени происхождения ее говорится, между прочим, следующее: Huns nostrum Oratorem Mohileanum in tres tractatus disparatum sub reverendissimo patre Iosepho Kononowicz Rhet. В конце диалектики также помечен 1636 год. Следовательно, риторика с диалектикой преподана в 163⁵/₆ учебном году. См. «Описание рукописей, хранящихся в библиотеке Черниговской дух. Семинарии», М. И. Лилеева, С.-Петербург, 1880 г., стр. 200.

2) Liber artis Poĕticae anno Domini 1637. Capita: 1) De origine, dignitate et nomine poёtarum ; 2) Quae materiae poёtae, et quomodo dividitur poёma; 3) De aepopaeia et eius partibus; 4) De comedia et trahicomedia; 5) De tragedia; 6) De bucolica et elegiaca poёsi; 7) De linea poёsi; 8) De jambea et satirica poёsi; 9) De epigrammate ejusque speciebus. Преосвященный Макарий Булгаков в своей «Истории Киевской Академии» (С.-Петербург, 1843 г., стр. 62 и 63) и В. Аскоченский («Киев с древнейшим его училищем Академией», Киев, 1856 г., стр. 135 и 332) говорят, что учебник этот хранился в библиотеке Киево-Софийского собора; но в настоящее время его там нет.

3) Subsidium Logicae, – рукопись 1639 и 1640 годов, в 4-ку, на 474 листках, без 5-ти первых, заключающая в себе диалектику и логику, преподанные в 16³⁹/₄₀ учебном году в Киево-Могилянской Коллегии профессором философии Иосифом Кононовичем Горбацким, как это видно из заметок на 74 и 471 листках, на обороте. На последнем из этих листков замечено: Finitum est illud opus anno post Christi natu 1640, feria 6-ta, 26 die Iunii, Kijoviae, quod audivi sub reverendo in Christo patre Josepho Kononowicz Horbacki, tum professore philosophiae. См. «Описание рукописных собраний, находящихся в городе Киеве», Н. Петрова, выпуск 1, Москва, 1892 г., № 126, стр. 232, и «Труды Киевской Дух. Академии», февраль, 1888 г., стр. 288–290.

4) Преосвященный Макарий Булгаков в своей «Истории Киевской Академии» (С.-Петербург, 1843 г., стр. 69) и В. И. Аскоченский в своем сочинении «Киев с древнейшим его училищем Академией» (Ч. 1, Киев, 1856 г., стр. 140 и 334) указывают в Киево-Софийской библиотеке рукописный учебник по богословию, будто бы преподанный в Киево-Могилянской Коллегии в 1642–1646 годах и составленный, без малейшего изменения в порядке, по руководству Фомы Аквината. Но в настоящее время этого учебника нет в Киево-Софийской библиотеке, и существование его более чем сомнительно. См. об этом – в тексте.

5) Opus totius philosophiae, рукопись в 4-ку, на 699 листках, ех lib. Theo. Horbski, заключающая в себе диалектику (л. 1–59), богословские заметки (л. 60–62), логику (л. 62–277), трактат на книги метеоров Аристотеля (л. 279–310), философские аксиомы (л. 311–339), физику (л. 339–618), метафизику (л. 619–644) и Disputationem de Deo et angelis (л. 644–678). В конце логики, на 278-м листке, приписано: Finitus per reverendum patrem Innocentium Gisiel in almo Collegio Mohilaeano Kijoviensi, rectorem eiusdem Collegii et professorem philosophiae anno 1646 mense Aprilis die 6-ta veteri stylo. Другая подобная заметка помещена в конце метафизики, на обороте 678 листка: Totum opus hoc perfectum est per reverendum patrem Innocentium Gisiel, professorem philosophiae et rectorem collegii Chioviensis anno1647 mense Junii 23-tio, veteri stylo, meo tunc anno 21-mo a natu.

Во Введении к логике Иннокентий Гизель предостерегает тех из своих слушателей, которые уже раньше успели познакомиться с диалектикой, вероятно в классе риторики, и потому могли пренебрегать его уроками, что он общеизвестное будет опускать или сокращать, а особенное отнесет к следующей за диалектикой логике. Если логика окончена 6 апреля 1646 года; то, вероятно, философский курс Гизеля начат еще в 1645 году. Следовательно, мы имеем от него в этой рукописи двухгодичный философский курс, преподанный в 1645–1647 годах. См. «Труды Киевской Дух. Академии», февраль, 1888 года, стр. 290–294, и «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве», Н. Петрова, Москва, 1892 г., вып. 1, № 128, стр. 233.

6) Диалектика и логика на латинском языке, писанная той же рукою, какой и предыдущий курс, – рукопись в 4-ку без 33 начальных листков. Должно быть, это – первая половина вторичного философского курса Иннокентия Гизела, преподанная в 164⁷/₈ учебном году. См. «Труды Невской Дух. Академии», февраль, 1888 г., стр. 290, и «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве», Н. Петрова, вып. 1, Москва, 1892 г., – № 127, стр. 233.

7) Риторика Лазаря Барановича на латинском и польском языках, списанная в 1647 году воспитанником Киевской Коллегии Тимофеем Топоровым при профессоре поэзии Василевиче. В начале книги находится портрет Лазаря Барановича с его гербом. В конце книги находится следующая заметка: Finis Rhetoricae patris Baranowicz, затем обращение к нему с похвалой и уверенностью, что он находится на небе, где его патрон. Если эта риторика списана в 1647 году, то она преподавалась не позже 164⁶/₇ учебного года. Рукопись находилась в библиотеке Иркутской Дух. Семинарии; но не найдена была там и не выслана для пользования в Киевскую Дух. Академию, по желанию последней. См. «Труды Киевской Дух. Академии», февраль 1888 г., стр. 257, и октябрь 1892 г., стр. 305 и след.

8) В 1659 году впервые издан был в Киеве сборник проповедей Иоанникия Галятовского, под названием «Ключ разумения», с приложением «Науки албо способа сложения казания». А эта «Наука», по нашему мнению, есть не что иное, как применение к проповедничеству риторических правил, который преподавал И. Галятовский в Киево-Могилянской Коллегии в 165⁷/₈ учебном году.

9) В 1672 года удалился из Москвы в Киев Газский митрополит Паисий Лигарид, очень образованный грек. В Киеве он жил в Софийском монастыре, на царском жаловании, и вызвался преподавать философию в Коллегии. Лекции его хранились в бумагах профессора Барсова. Но заведенные им здесь интриги заставили киевского воеводу князя Трубецкого желать удаления его из Киева. В 1676 году Паисий Лигарид был уже опять в Москве. См. «Обзор русской духовной литературы» архиепископа Филарета Гумилевского, 3 изд., С.-Петербург, 1884 г., стр. 241.

10) Преосвященный Макарий Булгаков в своей «Истории Киевской Академии» говорит, что в Киево-Софийской библиотеке находится рукописный Cursus philosophicus, doctrinam Aristotelis Stagyritae ea methodo, qua traditur in scholis, complectens, преподанный в Киево-Могилянской Коллегии будто бы в 1679–1681 годах (стр. 66). В действительности же этот курс преподан в Киевской Академии в 1704–1706 годах. См. рукоп. Киево-Соф. библиотеки, № 403. – Но зато в той же Киево-Софийской библиотеке есть рукописное Logicae sev philosophiae rationalis compendium в 4-ку, на 257 листках, преподанное в 1680–1681 году неизвестно где, может быть в Киево-Могилянской Коллегии. См. рукоп. Киево-Соф. библиотеки, № 390.

11) Penarium Tullianae eloquentiae ad usus politicos Roxolauae juventuti in collegio Kijovo-Mohilaeano a reverendo patre praefecto et professore Rhetorices loasaph Krokowski accommodatum et reseratum, 168³/₄ года, в 4-ку, на 288 листках. См. рукоп. Киево-Соф. библ.. № 444, и «Историю Киев. Академии», Макария Булгакова, С.-Петербург, 1843 г., стр. 63 и 64.

12) Rationalis philosophia, преподанная в Киево-Могилянской Коллегии в 168⁵/₆ учебном году и заключающая в себе диалектику п логику, рукопись в 4-ку. См. рукой, библиотеки Киево-Печерской лавры, № 88.

13) Часть философского курса на латинском языке, – рукопись в 4-ку, на 398 листках, в коей заключаются: а) Disputationes per consonam dispositionem Organi Aristotelici traditae et Roxolanae juventuti in Collegio Kijovomohilaeano resolutae.., anno 1686 (л. 1–163); б) In octo libros Aristotelis de physico auditu quaestiones,, начатые 2 октября 1687 года (л. 164–398). См. рукоп. Киево-Соф. библиотеки, № 393, и «Историю Киев. Академии» иеромонаха Макария Булгакова. С.-Петербург, 1843 г., стр. 67 и 68. Эта и предыдущая части философского курса преподаны в Киево-Могилянской Коллегии профессором и префектом Иоасафом Кроковским, который, по свидетельству рукописной риторики 16⁸⁹/₉₀ года, до 1689 года преподавал два курса философии в Киево-Могилянской Коллегии. См. эту риторику в библиотеке Киево-Соф. Собора, № 450, л. 114–117.

14) Tulliana Arbor., латинская рукописная риторика, преподанная в Киево-Могилянской Коллегии в 168⁵/₆ учебном году, – рукоп. в 4-ку, на 439 листках, со списком учеников. См. рукопись библиотеки Киево-Соф. Собора, №479, и «Историю Киев. Академии» Макария Булгакова, С.-Петербург, 1843 г., стр. 65 и 66.

15) Curiae Bethleemicae, – рукописная пиитика на латинском языке, преподанная в Киево-Могилянской Коллегии в 168⁶/₇ учебном году. См. рукопись Киево-Михайловского монастыря, № 1729.

16) Orator e mente Tulliana, – рукописная риторика с прибавлением диалектики, преподанная в Киево-Могилянской Коллегии в 168⁷/₈ учебном году. Там же.

17) Fons Castalius in duplices divisus rivulos, solutam scilicet et ligatam orationem, Krjovo-Mohilaeanis musis consecratus, – пиитика, преподанная в 168⁸/₉ учебном году, в 4-ку, на 85 листках. См. рукопись Киево-Соф. библиотеки, № 446.

18) Camoena in Parnasso Kijovo-Mohilaeano ad svavissimum coelestis musae Mariae modulamen duplici, oratorio pieticoque sono inter amoena literariorum ludorum spectacula suum devote exhibens tenorem anno... 1689, – рукописная пиитика, преподанная в 16⁸⁹/₉₀ году, в 4-ку. См. экземпляры ее в Киево-Соф. библиотеке, №№ 448 и 449.

19) Rhetor Roxolanus ad mentem suae patriae eruditus, nobili juventuti in Collegio Kijoviensi ad usum productus per fratrem loannicium Walavski anno... 1689, т. е. препод. в 16⁸⁹/₉₀ учебном году, – рукопись в 4-ку, на 180 листках. См. рукоп. библиотеки Киево-Софийского Собора, № 450, и «Историю Киев. Академии» Макария Булгакова, стр. 64.

20) In Logicam universalem disputationes, ex libr. Syluani Ozierski applicatus bibliothecae Kijovo-Mohilaeanae, – рукопись в 4-ку, на 385 страницах. См. «Описание рукописей церковно-археологического музея при Киевской Дух. Академии», Н. Петрова, Киев, вып. 1, 1875 г., № 46, стр. 23. А. Силуан Озерский был в 1689–1691 годах префектом и учителем философии в Киево-Могилянской Коллегии. См. об этом в тексте. См. часть философского курса, 1690 г., в моем «Описании рукоп. собраний», вып. 1. Москва, 1892 г., № 151, стр. 246.

21) Agonium philosophicum in arena Gymnadis Mohilaenae Kiioviensis orthodoxae Rossiacis agonothetis apertum, – философский курс, преподанный в 1691–1693 годах. Экземпляры его см. в Киево-Соф. библиотеке, №№ 307 и 398, и в «Описании рукописных собраний, находящихся в г. Киеве», Н. Петрова, вып. 1. Москва, 1892 г., № 152, стр. 246 и 247. Преподан Стефаном Яворским.

22) Promptuarium artis oratoriae candidatis eloquentiae in Collegio Mohileano oblatum anno... 1691, с прибавлением краткой диалектики, оконченной в 1692 году. См. рукоп. Киево-Соф. Собора, № 394, л. 410–558, и «Историю Киевской Академии» Макария Булгакова, стр. 64–65.

23) Subsidium rhetoricum variis refertum notatis Roxolano rhetori ad rostra Kijovomohilaeana oblatum anno 1692, с диалектикой, начатой 6 мая 1692 года. См. рукоп. Киево-Соф. Собора, № 394, л. 192–409. В «Истории Киев. Академии» Макария Булгакова (стр. 62) ошибочно отнесена эта риторика к 1670–1671 году.

24) Amphion lyrico cantu Mohilaeanae Petrae saxa movens.., anno 1692, – рукописная пиитика, преподанная в 169²/₃ учебном году, в 4-ку, на 174 листках. См. «Описание рукописей, хранящихся в библиотеке Черниговской Дух. Семинарии», М. Лилеева, С.-Петербург, 1880 г., № 175, стр. 200 и 201.

25) Meta scientiarum, ad quam omnis rationalium discursuum intellectus. Aristotelico decertans agone, coronatur, sub augustissimis omni voto expetitis novae cunctorum desideriorum Metae Mariae natalitiis nobili Roxolonae juventuti ad eruditum Stagiriticae palaestrae certamen, in Olympo Mohilaeano Kijoviensi anno... 1693-tio proposita, – рукопись в 4-ку, на 191 листке, заключающая философский курс, преподанный, вероятно, Прокопием Калачинским в 1693–1695 годах. См. рукоп. Киево-Соф. Собора, № 394, л. 1–191, и «Историю Киев. Академии» Макария Булгакова, стр. 66.

26) Tractatus theologiae speculativae et theologiae controversae, преподанные в Киево-Могилянской Коллегии в 1693–1697 годах. Экземпляры этого богословия есть в Киево-Софийской библиотеке, №№ 217 и 218; в 6иблиотеке Киево-Печерской лавры, № 40; в библиотеке Киевской Дух. Семинарии (см. «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве»; Н. Петрова, вып. 1, Москва, 1892 г., №№ 176 и 187, стр. 258–260); в библиотеке Иркутской Духовной Семинарии (См. «Труды Киевской Дух. Академии», февраль, 1888 г., стр. 306). Преосвященный Макарий Булгаков в своей «Истории Киевской Академии» (стр. 73 и 74), а вслед за ним и другие наши ученые приписывают эти трактаты Иоасафу Кроковскому. Между тем в одном экземпляре их эти трактаты, за вторую половину богословского курса, т. е. за 1695–1697 годы, прямо приписываются Стефану Яворскому, профессору священной богословии. См. мое «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве», вып. 1, Москва, 1892 г., № 187, стр. 259–260.

27) Tractatus theologiae controversae, один de Deo, ut Trino, Ejusque processionibus, а другой – De ecclessia, преподанные С. Яворским в 169⁷/₈ учебном году, в Киево-Могилянской Коллегии, в бпблиотеке Московской Дух. Академии. См. «Труды Киев. Дух. Академии», январь, 1864 г., стр. 60 и 61.

28) Cytheron bivertex irriguis poetico – oratorii eloquii fontibus rorans in Collegio Mohilaeano polonis neo vatibus erectus, с упоминанием о взятии гетманом Мазепой Кизикермена в 1695 году, – рукопись в 8-ку, на 203 листках. См. «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве», Н. Петрова, вып. 1, Москва, 1892 г. № 235, стр. 278.

29) I. Хс. Petra Mohilaeanis inunita rostris ac Tulliano rhetorum tyrocinio oppugnanda anno increatae Petrae creatam restaurantis Petram 1695 Octobr. 26 die, – риторика 169⁵/₆ учебного года, в 4-ку, на 85 листках. См. «Труды Киев. Дух. Академии», Октябрь, 1892 г., стр. 306. Есть и в библиотеке Киево-Михайловского монастыря.

30) Философский курс на латинском языке, вероятно преподанный в Киево-Могилянской Коллегии в 1695–1697 годах профессором Иеронимом Симаровским. См. рукоп. Киево-Печерской лавры. № 87. О Симаровском см. в тексте.

31) Rosa inter spinas, – пиитика, преподанная в Киево-Могилянской Коллегии в 169⁶/₇ учебном году. См. рукопись Киево-Соф. Собора, № 456, и «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве», Н. Петрова, вып. 1, 1892 г., № 238, стр. 278.

32) Lyra variis praeceptorum chordis ad edendam civilem et palestricam vocem, conformem voci in deserto clamantis s. loanni Baptistae, Apollineo pollice instructa anno... 1696, пиитика ка 1696–7 учебного года. См. ее в Киево-Соф. библ., №№ 451 п 455, и Киево-Мих. № 1719.

33) Triumphus cum annui laboris victoria in faecunda Mohileanae Petrae arena Tulliano tyrocinio triumphandus, anno... 1696, mense Novembris 2 die, – рукописная риторика 169⁸/₇ учебного года. См. «Труды Киевской Дух. Академии», октябрь, 1892 г., стр. 306, и рукоп. Киево-Соф. Собора, № 471.

34) Concha, novas easque praesentis aevi genio accommodatas artis oratoriae gemmas continens, – рукописная риторика, преподанная в Киево-Могилянской Коллегии в 169⁸/₉ учебном году. См. рукоп. Киево-Соф. Собора, № 457 и № 219, л. 206 и след.; Киево-Печерской лавры. № 121; Киево-Мих. монастыря, № 1732; «Историю Киевской Академии» Макария Булгакова, стр. 65, где она неверно приписывается Стефану Яворскому; мое «Описание рукописей Церковно-археологического музея при Киевской Дух. Академии», № 416, стр. 385.

35) Ilias oratoria sive brevissima summa rhetoricae, in gratiam tyronum eloquentiae collecta atque illustrissimo Domino Domino Basilio Galicin et illustrissimo Domino Domino Sergio Galicin germanis fratribus benefactoribus suis clementissimis in pignus gratitudinis dedicata anno Domini 1698, – рукопись в 4-ку, на 24 листках. См. мое «Описание рукописных собраний, находящихся в Киеве», вып. 1, 1892 г., № 238, стр. 273.

36) Classis Tullianna, – риторика, преподанная в Киевo-Могилянской Коллегии в 1699–1700 учебном году. См. рукопись Киевo-Михайловского монастыря, № 1726. Вероятно, тем же преподавателем преподана в 1700 году и краткая диалектика, под заглавием Iter breve, и проч. См. ее в рукописи Киево-Печерской лавры, № 121.

37) Universa philosophia, commentariis scholasticis illustraa, doctrinam peripateticam complectens, ingenuo Roxolano auditori exposita, преподанная в Kиево-Могилянской Коллегии в 1699–1701 годах. См. рукоп. Киево-Михайловского монастыря, №№ 1706 и 1707; рукоп. Kиево-Соф. Собора № 396; мое «Описание рукописей церковно-археологич. музея при Киевской Дух. Академии», Киев, 1875 г., № 42, стр. 22. Вероятно, преподана Иннокентием Поповским.

38) Fons Castalius ad hauriendum sitienti eruditae juventuti intra montana Kijoviae in Collegio Kiiovo-Mohileano excussus.., anno... 1700, – пиитика, преподанная в 1700–1701 учебном году. См. рукоп. Kиевo-Соф. Собора, № 459, и мое «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Kиеве», вып. 1, 1892 г., № 239, стр. 278 и 279.

39) Cornucopiae artis oratoriae omni genio eloquentiae fructu ad genium et ingenium gentis Roxolanae accommodo fecundae in Kijovo-Mohyleani Athaenei promptuario neorhetori oblatae, – риторика, преподанная в 1700–1701 году Иосифом Туробойским. См. мое «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Kиеве», вып. 1, 1892 г., № 240, стр. 279, и «Описание рукописей, хранящихся в библиотеке Черниговской Дух. Семинарии», М. И. Лилеева, С.-Петербург, 1880 г., № 179, стр. 203–204.

40) Tractatus theologiae scholasticae et controversae, преподанные в Kиевской Академии в 1701–1705 годах. См. рукопис. Kиевo-Соф. библиотеки, №№ 219–222 и прибавл. № VII, 3; рукоп. Kиево-Печерской лавры, №№ 18 и 41, и мое «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве», вып. 1, 1892 г., № 188, стр. 260 и 261. Автор в схоластическом богословии пользовался Фомой Аквинатом, а в полемическом следовал Стефану Яворскому. Вероятно, преподаны тогдашним префектом Иннокентием Поповским.

В 1741 году один из священников Киево-Подольской Притиско-Николаевской церкви Иаков Жураховсий пригласил на жительство в Притиско-Николаевскую школу четырех воспитанников Киевской Академии, «для учения элементара сына своего и прочих детей мещанских». Но другой Притиско-Никольский священник Роман Антонов и церковные ктиторы не пускали студентов в школу, ссылаясь на то, «что де в нас имеется грамота от преосвященного митрополита Ясинского, дабы в школе студенты не жили». По этому поводу возникло дело, осложнившееся другими, побочными обстоятельствами. Киевская Духовная Консистория, разбирая это дело, коснулась и вопроса о грамоте митрополита Варлаама Ясинского и допросила об этом священника Романа Антонова. Последний 19 мая, 1741 года, «повторе в канцелярии Его Преосвященства сказкою объявил: на требование де его грамоты о нежитии в школе Притиско-Никольской студентам Михайло Ященко (один из ктиторов) сказал, что де в прошлом 1699-м году, по донесению старосты Киевского Димитрия Полоцкого, прислана грамота в магистрат Киевский от патриарха Андрияна, к которой де показано, что грамота, посланная ко Варлааму Ясинскому, митрополиту Киевскому, к вычету в магистрат не отдана; в оной же грамоте что написано, он де ктитор не ведает, только де говорит, что он митрополит, получивши оную грамоту, тотчас велел студентов из школы Притиско-Никольской выслать, – и от того времени и по сие время не жили в Притиско-Никольской школе студенты; а в грамоте де, присланной в магистрату, ничего о студентах не упомянуто. В присланном же от протопопа Киевоподольского Стефана (Лубенского), по силе указа Его Преосвященства, прошлого мая 26 д. к нему отпущенного, отчете между прочим написано: посылал де он протопоп Стефан двух священников в Магистрат Киевский ради учинения справки о присланной грамоте от патриарха Адрияна в тот магистрат, которая де грамота прислана не старосте Киевскому Димитрию Полоцкому, но бывшему старосте Феодору Биковичу, показанным священникам была объявлена, и в оной де грамоте не упомянуто о студентах ничего; только де по сказкам магистратовым от выше означенного года и по нынешнее время в Притиско-Никольской школе студенты не жили⁵⁰⁸.

В. Есть ли ты Христианин?

О. Есть воистину через милость Божию.

В. Откуда у тебя это имя?

О. От Ха, который миром освящения помазал меня.

В. Как имя то приняли верные?

О. На начало церкви новой в месте Антиохийском.

В. Как перед тем назывались?

О. Учениками или братией.

В. Еще иначе как?

О. Галилейчиками и Назарейчиками от Иисуса с Назарета Галилейского.

В. Что у нас означает имя христианское?

О. Умерти за Ха.

В. Покажи свидетельством!

О. Архидиакон Стефан, и все апостолы и мученицы⁵¹⁰ именем христианским одушевлены были к мученичеству.

В. Есть ли другие обязательства христианина?

О. Обязан непрестанно благодарить Бога за свое призвание к цели.

В. Что еще?

О. Как наследник имени, должен быть подражателем святости Христа.

В. Что должно быть ежедневным зрелищем христианина?

О. Жизнь и добродетели Иисуса Христа.

В. Много ли христиан?

О. Суть многие числом, но немногие по образу жизни.

В. Почему так?

О. Поскольку немногие подражают Христу.

В. Что есть знамение христианства?

О. Знамение креста.

В. Какой плод его?

О. Содержит обладание верой в Пресв. Троицу, также воплощение и страдание Сына Божия.

В. Какой дальнейший плод?

О. Великую имеет силу против демона и козней.

В. Что есть вера?

О. Есть дар Божий, через который мы твердо веруем откровению.

В. Что требуется для совершенной веры?

О. Требуется свет сверхъестественный в отношении рассудка.

В. Что еще?

О. Благочестивое произволение в отношении воли.

В. Каким образом Бог призывает неверных к вере?

О. Призывает путем и гласом внутренним, призывает также и внешним Сам или через своих.

В. Как тверда должна быть вера?

О. Должна быть так тверда, чтобы не допускала никакого колебания.

В. Почему так?

О. Поскольку посвящается Богу, который есть первая истина, не могущая ни ошибаться, ни обманывать.

В. Кто одному только члену не верует, тот теряет ли всю веру?

О. Совершенно теряет, если только будет упорным, поскольку вера должна быть цельною.

В. Достаточно ли верить тому, что содержится в Писании?

О. Недостаточно, но нужно еще веровать преданиям церковным.

В. Можно ли это показать примером?

О. Совершенно, ибо и еретики вместе с нами веруют в символ апостольский, хотя его нет в Писании.

В. Какой грех, противоположный вере?

О. Ересь.

В. Великий ли она – грех?

О. Тягчайший.

В. Почему?

О. Поскольку разрушает веру, которая есть первый дар Божий и основание всех других даров.

В. Почему еще?

О. Поскольку обыкновенно доводить человека до безбожия.

В. Нужно ли избегать еретиков?

О. Непременно, и притом больше, чем заразительной язвы.

В. Откуда ересь ведет свое происхождение?

О. От злобного Каина, который первый не веровал промышлению и правосудию Божию.

В. От каких грехов ныне рождаются ереси?

О. Преимущественно от гордости и похоти.

В. Почему Бог допускает ереси?

О. Или для наказания грешников, или для утверждения избранных.

В. Кто суть основатели веры?

О. Апостолы.

В. Как они основали ее?

О. Учением своим, которое проповедали во всем мире.

В. Еще как?

О. Кровью своей, которой запечатлели и утвердили учение.

В. Кто суть основатели веры в новом мире?

О. Мужи апостольские, проникшие туда по ревности к Богу.

В. Кто составил наш символ?

О. Апостолы.

В. Каким образом?

О. Когда рассеяны были по вселенной.

В. Для какой цели они составили его?

О. Дабы всюду преподать одну и ту же форму веры.

В. Составили ли они по одному члену символа?

О. Сие неизвестно; достаточно того, что все члены они составили по общему согласию.

В. Почему, – говорят, – часто нужно повторять его?

О. Поскольку он есть зерцало нашей веры.

В. Имеет ли силу против сатаны?

О. Несомненно, есть щит против его стрел.

В. Нужно ли знать на память символ?

О. Нужно знать и в некотором роде понимать

В. Какое начало символа?

О. Верую во единого Бога.

В. Можно ли познать, что есть Бог?

О. Нельзя совершенно познать, ни изъяснить.

В. Какие суть совершенства Божии?

О. Бесконечные.

В. Перечисли некоторые!

О. Вечность, бесконечность, всеведение, всемогущество, милосердие, правосудие.

В. Почему Бог называется вечным?

О. Поскольку он без начала и конца, всегда быль, всегда будет, всегда есть.

В. Почему он называется бесконечным?

О. Поскольку видит и знает все прошедшее и будущее и все могущее быть.

В. Видит ли Он все помышления?

О. Несомненно видит даже до глубины сердца вашего.

В. Почему Он называется всемогущим?

О. Поскольку нет ничего невозможного для Его воли.

В. Может ли Он творить миры?

О. Может бесконечные.

В. В чем состоит промышление Божие?

О. В управлении всеми тварями от ангела даже до червячка.

В. В чем еще?

О. В предопределении, в осуждении людей!

В. Осуждает ли Бог кого-либо за предвидимые грехи?

О. Нет.

В. В чем проявляется милосердие Божие?

О. Во всех делах Его и особенно в спасении.

В. В чем проявляется Его правосудие?

О. В наказании злых.

В. Поясни примерами!

О. В наказании отпадших ангелов и в погублении Содома.

В. Много ли достойных наказания?

О. Много нечестивых.

В. Много ли Богов?

О. Нет, но есть единый.

В. Почему же три именуются: Отец, Сын, Дух Святый?

О. Суть три лица, но един Бог по существу.

В. Объясни примером!

О. Это можно пояснить примером ангела; ибо в нем суть три способности – разум, воля, память, но одна душа.

В. Скажи первый член символа!

О. Верую в Бога Отца всемогущего, Творца неба и земли.

В. Что значить слово «верую»?

О. Значить то, что я содержу крепчайшим образом, без всякого колебания.

В. Что значить «верую в Бога»?

О. Обыкновенно различаются сии выражения: верую Богу, верую в Боге, верую в Бога.

В. Покажи различие!

О. Веровать Богу значить верить, что истинно то, что Он говорит; веровать в Боге значит веровать, что Он есть; веровать в Бога значить надеяться и веровать с каким-либо сердечным расположением в Бога Отца.

В. Что значить «верую в Бога Отца»?

О. Под Отцом разумеется первое лице Троицы.

В. Почему называешь Его всемогущим?

О. Слово «всемогущий» есть общее для всех лиц, но особенно приписывается Отцу, поскольку Он есть источник происхождения и начало без начала.

В. Почему в начале символа тотчас же упоминается всемогущество?

О. Дабы для нас не было никакого затруднения верить во все, что в нем должно быть предложено.

В. В чем прежде всего Бог показал всемогущество?

О. В сотворении неба и земли.

В. Что побудило Бога к сотворению всего этого?

О. Единая Его благость, потому что ничто другое не побуждало к тому Творца.

В. Как много обязаны люди Богу за его творение?

О. Весьма много, поскольку человек сотворен ради Бога и все иное – ради него.

В. Когда Бог сотворил ангелов?

О. В первый день, когда сотворил небо. Он не сотворил его пустым, но наполненным ангелами.

В. Велико ли число ангелов?

О. Несравненно больше числа людей и как бы бесчисленное.

В. Велико ли число падших ангелов?

О. Велико, поскольку из всякого чина отпали некоторые и на их место возводятся избранные люди.

В. Начальствуют ли добрые ангелы над управлением миром?

О. Несомненно начальствуют над стихиями, областями, храмами, алтарями, городами и каждым человеком.

В. Какие благодеяния получают люди от ангелов-хранителей?

О. Получают благодеяния как телесные, так и духовные.

В. Скажи о благодеяниях телесных!

О. Сохраняют от многих опасностей жизнь нашу и помогают в нуждах.

В. Скажи о нуждах духовных!

О. Хранят нас, дабы мы не впали в греха, и приносят к Богу молитвы наши; если же проводим жизнь в грехах, располагают нас к покаянию.

В. К кому они оказывают особенное благоволение?

О. К любителям чистоты.

В. Когда начинается хранение ангельское?

О. Немедленно с рождения нашего.

В. Как долго оно продолжается?

О. Даже до смерти.

В. Продолжается ли ангельская обязанность и после смерти?

О. И по смерти они отводят души на небо и в чистилище.

В. Когда сотворил Бог человека?

О. В шестой день.

Б. Как сотворил?

О. По образу и по подобию своему.

В. В чем состоит это подобие?

О. В том, что человек по душе бестелесен, бессмертен, участник вечности и славы.

В. Был ли создан человек с совершенством естественных дарований?

О. Несомненно был сотворен в совершенном возрасте разумения, и с другими дарованиями, а также с полным владычеством над другими тварями.

В. Если бы человек не согрешил, был ли бы он смертным?

О. Нет, но действием непорочной жизни и особым даром Божиим сохранил бы жизнь.

В. Что ж потом?

О. Во время, назначенное Богом, без смерти был бы перенесен в сообщество ангелов⁵¹¹.

В. О чем говорить вторая часть символа?

О. О великой тайне воплощения.

В. Почему называется великой тайной?

О. Поскольку есть основание других и таинство таинств.

В. Как мы возблагодарим Бога за сие таинство?

О. Часто и благоговейно воспоминая о нем.

В. Какой от того плод?

О. Оттого нисходит на нас благодать.

В. Почему необходимо было Сыну Божию воплотиться?

О. Потому что без сего человек не мог освободиться от греха.

В. А что, если бы человек не согрешил, – воплотился ли бы Сын Божий?

О. Не воплотился бы.

В. Не мог ли также Отец или Дух Снятый воспринять плоть и искупить человека?

О. Мог.

В. Почему же преимущественнее Сын совершил это?

О. Поскольку надлежало через естественного Сына возвратить усыновленных сыновей к участию вечного наследия, от которого они отвергнуты.

В. Мог ли Бог более возлюбить Мир, чем «яко Сына Своего Единородного дал»?

О. Не мог.

В. Почему Бог освободил скорее человека грешника, чем ангела?

О. Поскольку природа человеческая, слабейшая ангельской, тронула Божие милосердие.

В. Не мог ли человек освободиться через ангела?

О. Ангел не мог принесть такого совершенного удовлетворена за грех человека, как Христос.

В. В чем состоит это совершенное удовлетворено?

О. В том, что кровь Христа и его удовлетворение были безграничной цены.

В. Не могло ли лучше возвысить себя естество человеческое, чем таинство воплощения?

О. Не могло, поскольку оно само создано было Единым Словом Божиим.

В. Может быть, праотцы сильно желали сего воплощения?

О. Конечно; ибо Писание наполнено их горячими желаниями.

В. Почему же так долго замедлялось?

О. Поскольку Христос благоволил прейти в средине веков.

В. Скажи слова второго члена в символе!

О. И в Иисуса Христа, Сына Его, Господа единого нашего.

В. Почему выражаешь благоговение, произнося имя Иисус?

О. Поскольку оно есть собственное и достойнейшее имя воплощенного Сына Божия.

В. Кем оно было дано?

О. Вечным Отцом.

В. Не дал ли его ангел?

О. Нет, но он возвестил его Марии и Иосифу.

В. Почему оно называется «именем паче всякого имени»?

О. Поскольку содержит остальные имена, приписываемые Христу, и превосходить их.

В. Почему Иисус называется еще Христом?

О. Христом назван, поскольку помазан.

В. Каким образом помазан?

О. По троякому достоинству: как священник, как царь, как князь.

В. Почему Христос называется Единородным Сыном Божиим?

О. Поскольку в предвечном рождении не имеет братьев.

В. Не состоим ли и мы Сынами Божиими?

О. Состоим через усыновление, но Он единородный по естеству.

В. Почему называется «Господом нашим»?

О. Поскольку Он именно искупил нас рабов ценой крови своей.

В. Скажи третий член!

О. Который зачат был от Духа Святого, рожден от Марии Девы.

В. Когда Он был зачат?

О. После приветствия ангела, когда Мария сказала: «се раба Господня».

В. Для чего нужно было благовестие ангела?

О. Дабы мысль Девы направлена была на Сына, прежде чем ему воспринять плоть.

В. Но почему это совершилось через ангела?

О. Дабы то же самое было началом восстановления Мира, что – и ниспровержения.

В. Объясни это!

О. Злой ангел беседою с Евою положил начало смерти и греху; добрый ангел, беседуя с Мариею, положил начало жизни и благодати.

В. Почему зачатие Христа приписывается именно Святому Духу?

О. Поскольку дела благости именно ему обыкновенно приписываются.

В. Почему благоволил Христос родиться в Вифлееме?

О. Как потому, что был из рода Давидова, так и потому, что благоволил избрать место убогое.

В. Почему благоволил появиться в яслях?

О. Восхотел, дабы они были первым жертвенником, на котором Он принес себя (в жертву) Отцу.

В. Почему Он благоволил родиться во время всеобщего мира?

О. Поскольку имя его было «князь мира».

В. Почему родился в полночь?

О. Поскольку он был свет истинный, пришедший для просвещения нашей тьмы.

В. Какой плод производить в нас рождество Христово?

О. Производит в нас веру, надежду и любовь

В. Какую веру?

О. Научает нас родившийся Христос из яслей, как бы с кафедры, всякой добродетели.

В. Почему сказано, что Он родился от Девы?

О. Поскольку Мария пребыла Девою до рождения, в рождении, после рождения.

В. Было ли рождение Христа без болезни матери?

О. Было даже с великою для нее радостью.

В. Нужно ли было присутствовать бабке при рождении Девой?

О. Нет, поскольку роды ее были легки и без всякой болезни.

В. Скажи четвертый член!

О. Пострадал при Понтийском Пилате, распят, умер и погребен.

В. Где Христос начал свое страдание?

О. В саду.

В. Почему в саду?

О. Где началась болезнь и смерть через первого Адама, там второй Адам благоволил начать врачевство, чтобы возвратить жизнь.

В. Источал ли Христос истинную и естественную кровь?

О. Непременно.

В. Не произошло ли это через особенное чудо?

О. Произошло это естественно, силою тяжкого томления и страдания.

В. Что прежде всего претерпел Христос при Понтийском Пилате?

О. Жесточайшее бичевание.

В. Почему называешь его жесточайшим?

О. По причине жестоких орудий, и притом различных: сечен был прутьями, ременною плетью и даже, – как прибавляют некоторые, – цепями.

В. Как велико было число ударов?

О. Некоторые говорясь, что оказалось свыше пяти тысяч.

В. Что потом претерпел?

О. Увенчание жесточайшее и бесславнейшее!

В. Почему называешь жесточайшим?

О. Потому что не было ничего жесточе того, когда терния терзали плоть и нервы главы.

В. Почему называешь бесславнейшим?

О. Поскольку возложили на него такой венец, что насмехались над его царством.

В. Какие, сверх того, присоединили к сему поношения?

О. Трость, как бы скипетр, и багряную одежду, как бы императорскую порфиру.

В. Что потом претерпел Христос?

О. Новые страдания в несении возложенного на него креста.

В. Объясни это!

О. Ибо под сим тягчайшим и по замыслу новым бременем обливал кровью пяты.

В. Почему называешь крест столь тяжким бременем?

О. Как потому, что он был тяжел, так и потому, что на него возложены грехи всех.

В. Почему Симон Киринейский помог Христу в несении креста?

О. Он предыизображает, что всякий истинно верующий во Христа должен нести крест.

В. Какие были дальнейшие страдания Христа?

О. Они состояли в пригвождении рук и ног жесточайшими гвоздями.

В. Почему Христос не восхотел облегчить креста?

О. Он избрал крест как бы жертвенником, на котором должен быть заклан.

В. Каким это образом?

О. Нижняя часть в глубине означает веру, верхняя – надежду, ширина – благодать, длина – твердость.

В. Был ли Христос весь обнажен на крест!.

О. Вероятно, да.

В. Почему Христос умирает с восклицанием?

О. Дабы показать, что Он имеет власть над жизнью и смертью.

В. Почему умирает, преклонив главу?

О. Дабы показать, что из повиновения принимает смерть.

В. Почему благоволил, чтобы Ему умершему пробили ребро?

О. Чтобы показать крайнюю любовь своего сердца к нам.

В. Было ли оно (прободение), по разрешении уз, болезненным?

О. Не было для Христа, поскольку Он уже умер, но было жесточайшею раною для стоящей при кресте Девы.

В. Было ли погребение Христа почетное?

О. Очевидно, было.

В. Поясни!

О. Поскольку мужи первые и знатные погребли его в гробнице новой и тело плащаницей чистейшей обвили со множеством ароматов.

В. Почему благоволил Христос, чтобы погребение Его было почетным, тогда как смерть Его была бесславной?

О. Поскольку предсказано было пророком: будет погребение его честным.

В. В чем состоит особая слава гроба Господня?

О. В теле, которое он сокрыл поскольку оно никогда не было отлучено от божества.

В. В чем еще состоит слава гроба?

О. Во многих чудесах, совершенных при нем во всяком веке.

В. Скажи пятый член?

О. Сошел во ад, в третий день воскрес из мертвых.

В. Почему говорится, что он сошел во ад?

О. Поскольку душа его истинно и действительно сошла в недра, находящаяся в глубочайшем месте земли.

В. Почему сошел туда?

О. Дабы освободить души святых праотцев.

В. Почему еще?

О. Дабы получить власть в преисподних частях земли и восторжествовать над квязем тьмы.

В. Сошел ли Он также в чистилище?

О. Да, поскольку и оттуда освободил некоторых, даже почти всех.

В. Сошел ли Он также в место осужденных?

О. Не сошел, по крайней мере оттуда никого пе освободил.

В. Когда Христос воскрес?

О. В третий день, и это был день Господень.

В. Почему не тотчас после смерти воскрес?

О. Чтобы, по обычаю, признан был умершим.

В. Сколько часов прошло между Его смертью и воскресением?

О. Около сорока.

В. В какое время воскрес?

О. Под утро дня Господня.

В. Взял ли Он все части своего тела?

О. Взял все, даже взял все волосы, в разных местах рассеянные.

В. Взял ли всю кровь?

О. Взял всю.

В. Что же скажешь о крови, которую показывают прилипшей к полотняному сударю или гвоздю?

О. Это не есть кровь по естеству, но только оставшийся от крови цвет.

В. Почему Христос сохранил язвы ран на руках, ногах, на боку?

О. Дабы показать истину воскресения и дабы на веки представить их Отцу за нас.

В. Какой плод имеем мы от воскресения Христова?

О. Утверждается вера и надежда ваша на то, что вместе с Ним наконец воскреснем и мы.

В. Почему по воскресении Христос так часто и так долго являлся?

О. Чтобы укрепить веру в воскресение.

В. Кому сделано было первое явление?

О. Деве Матери; ибо этого требовали заслуги матери.

В. Кому второе?

О. Марии Магдалине, которая пылала величайшей любовью.

В. Кому третье?

О. Другим женам, носящим масти из благоговения к Христу.

В. Кому четвертое?

О. Ученикам, идущим в Еммаус и между собою беседующим.

В. Кому шестое?

О. Апостолам всем в горнице, в отсутствие Фомы, и потом снова в восьмой день, в его присутствии.

В. Скажи шестой член!

О. Восшел на небеса, сидит одесную Бога Отца.

В. С какого места восшел?

О. С горы Масличной, где оставил и следы, отпечатленные на земле.

В. Почему с этого места восшел?

О. Дабы на том месте начать возноситься, где было особенное унижение.

В. В какое время восшел?

О. Около полудня, когда обедал с учениками.

В. Как восшел?

О. Простертыми руками благословляя учеников.

В. Какое было торжество восшествия?

О. Ангелы вышли на встречу царю своему с покорностью и душам, который вел с собою, и следовали за Ним с торжеством.

В. Почему Он восшел на небо?

О. Дабы исполнить все написанное и дабы привлечь другие сердца наши.

В. Каким образом Он желает привлечь?

О. Через веру, надежду и любовь.

В. Скажи седьмой член!

О. Оттуда придет судить живых и мертвых.

В. Каждый ли при смерти подлежит частному суду?

О. Да, действительно.

В. Почему нужно придти Христу, как Судье, в конце Мира?

О. Тогда будет суд общий: всякий человек будет судиться не только по душе, но и по телу.

В. Укажи и другую причину!

О. Дабы Христос, который здесь уничижен был от всех, тогда был признан пред небом, миром и адом; ибо этот суд будет происходить здесь, в дольнем мире, в юдоли.

В. Какие знамения будут предшествовать сему суду?

О. Придет антихрист и обольстит многих.

В. Кто будет предтечами суда?

О. Илия и Енох, которые еще не умерли.

В. Где же они находятся?

О. Находятся они в земном раю или в некоторой приятной стране, ведомой Богу.

В. Что тогда они будут делать?

О. Обратят многих к покаянию и умрут за веру Христову.

В. Какие будут знамения?

О. Будут знамения в солнце, луне и звездах.

В. Что потом явится?

О. Знамение креста на небе.

В. Для какой цели?

О. Чтобы было утешением для праведных и угрозою для нечестивых.

В. Кто явится на последний суд?

О. Все явятся, даже и младенцы.

В. Будут ли отделены добрые от злых?

О. Добрые будут одесную, злые ошуюю.

В. Какое будет испытание?

О. Будет во всех грехах, даже и сокровеннейших.

В. Будет ли также и относительно добрых дел?

О. Непременно и о них будет испытание, каковы они были и истинно ли добрые.

В. О чем еще будет испытание?

О. О дарах и благодеяниях Божиих, хорошо ли мы пользовались ими.

В. Какой будет приговор о благочестивых?

О. Приидите, благословенные Отца моего, наследуйте царство, уготованное вам от сложения мира.

В. Кто произнесет его?

О. Христос Господь, сопровождаемый бесчисленными ангелами.

В. Какой будет приговор о нечестивых?

О. Идите проклятые в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его.

В. Какое будет величайшее наказание нечестивым?

О. Навеки будут отлучены от Бога и его сланы.

В. Что вытекает из этого проклятия, грозно провозглашенного Богом?

О. Бесчисленные проклятия за ним последуют.

В. Поясни это!

О. Поскольку сын отца и отец сына проклянут, также сами себя проклянут, тело свое, душу проклянут, также небо и землю и самого Бога проклянут.

В. Почему огонь тот называется вечными?

О. Поскольку не на время несколько продолжительное, или на половину лет только, но будет мучит в бесконечные веки веков, с отчаянием осужденных.

В. Почему говорится, что Христос будет судить живых и мертвых?

О. Этим мы означаем, что будет судить всех как ныне живущих, так и тех, которые умерли⁵¹².

В. Скажи восьмой член!

О. Верую в Духа Святаго.

В. О чем говорит сей член?

О. О третьем лице Троицы, о Св. Духе.

В. Равен ли Св. Дух Отцу и Сыну?

О. Равен во всяком совершенстве.

В. Как это пояснить?

О. Учением церкви, которая всюду воспевает одинаковую славу Отцу, и Сыну и Духу.

В. Исходить ли Дух Святый от Отца и Сына?

О. Исходить от одного Отца.

В. Почему Дух Святый называется животворящим?

О. Поскольку вдыхает жизнь духовную нашим душам и всей церкви.

В. Как пояснишь ты это?

О. Как тело без души лежит мертво, так душа мертва без дыхания Св. Духа.

В. Является ли когда-либо Дух Святый?

О. Являлся в различных видах.

В. Поясни!

О. При крещении Христа явился в виде голубя, и посему часто так изображается.

В. Почему явился в виде голубя?

О. Поскольку белизна голубя и его чистота означают дары Духа Святаго.

В. Как еще являлся?

О. В виде света, при Преображении.

В. Почему в день Пятидесятницы явился в виде огня и языков?

О. Поскольку наподобие огня возжигал сердца и языки апостолов к возвещению величия Божияя.

В. Скажи девятый член!

О. Верую в Св. Церковь соборную, в общение.

В. Что разумеешь под церковью?

О. Собрание всех верных под Христом и его законными на земле преемниками или наместниками.

В. Видима ли церковь?

О. Подлинно видима, как солнце.

В. Почему же еретики говорят, что она невидима?

О. Потому что они слепы или совы, который не могут видеть солнца.

В. Как называется церковь в Свящ. Писании?

О. Называется иногда Царством Божиим, Невестой Христовой.

В. Одна ли церковь, или многие?

О. Одна в отношении единства веры и учета.

В. Кто раздирает сие единство?

О. Еретики.

В. Почему?

О. Потому что вводят различное учение.

В. Поясни!

О. Не принимают ни исповеди, ни елеосвящения, ни священства, которые принимает церковь от начала.

В. Почему церковь называется святой?

О. Поскольку сохраняет святость как в вере, так и в нравственности.

В. Представь и другую причину!

О. Поскольку в ней находятся средства освящения – крещение и другие таинства, и глава ее есть Святый из Святых.

В. Представь и третью причину!

О. Поскольку вне ее нельзя найти ни святости, ни спасения.

В. Всякий ли может спастись в своей вере?

О. Никак не может, но как вне двора не может быть спасения, так и вне церкви.

В. Почему называешь церковь соборной? (кафолической?)

О. Поскольку распространяется на все народы и все царства.

В. Объясни это полнее!

О. Нет ни одного царства, народа, нам ни одного известного, который не будет иметь религии и веры церкви кафолической, но еще не имел или только не начал иметь.

В. Почему называешь церковь апостольскою?

О. Поскольку основана от апостолов учением и кровью.

В. Что значить: верую в общение святых?

О. То есть, верую, что святые и праведные имеют особое общение между собой, как члены того же тела.

В. Представь и другое значение!

О. То есть, верую, что в церкви есть общение святых, или вещей святых.

В. Какие суть иные вещи святые, в коих мы имеем общение?

О. Кровь искупления, Таинства, дары благодати Божией, Слово.

В. Есть ли еще в церкви общение добрых дел?

О. Непременно; ибо, так как мы – члены того же тела, то, если кто молится или постится, то не для себя только молится и постится, но для всех молится или постится.

В. Объясни сравнением.

О. Подходящее сравнение членов: когда ухо слышит, – глаз видит, рот ест, и таким образом они приносят пользу всему телу.

В. Имеют ли также и злые плод в сем общении святых?

О. Имеют некоторый, поскольку добрые своими молитвами часто испрашивают им благодать; также вследствие сообщества с добрыми, часто избегают гнева и мщения Божия.

В. Имеют ли души в чистилище или мытарствах плод от сего общения?

О. Непременно, ибо, так как они суть члены, соединенные вместе с нами тою же верою, надеждою, любовно, то живятся нашим удовлетворением.

В. Скажи десятый член!

О. Верую во оставление грехов.

В. Есть ли пред Богом какой-либо тяжкий грех, который бы не мог быть отпущен?

О. Нет ни одного.

В. Почему?

О. Потому что милосердие Божие, п благодать, и кровь Христа препобеждают всякий грех.

В. Может ли быть такое число грехов, чтобы ему не было дано отпущение?

О. Никак не может, если только будет сокрушение о них.

В. Почему же грехи против Духа Святаго называются непростимыми?

О. Потому что, так как они злобою противодействуют благодати Св. Духа, то почти невозможно, чтобы являлось сокрушение о них.

В. Может ли один смертный грех быть отпущен без другого?

О. Не может.

В. Почему?

О. Потому что отпущение греха есть восстановление дружбы с Богом; когда же остается один смертный грех, то никто не может быть в милости и дружбе у Бога.

В. Может ли кто-либо быть уверенным в отпущении ему грехов?

О. Не может с непоколебимым убеждением, разве только из духовного откровения.

В. Как же он будет иметь спокойствие совести?

О. Достаточно для сего иметь вероятный свидетельства, в которых нет недостатка у тех, кто исполняет должное.

В. Может ли праведный человек быть уверен в своей непоколебимости? 

О. Не может, разве только по особому откровению.

В. Скажи одиннадцатый член!

О. Верую в воскресение тела.

В. Что разумеешь под воскресением тела?

О. Воскресение тел, когда снова соединятся с ними души.

В. Как может воскреснуть тело, обратившееся в прах?

О. Это легко для всемогущества Божия.

В. Представь какой-либо символ сей вещи в предметах естественных!

О. Посеянное семя портится, гниет и замирает, но потом прозябает, оживает и воскресает.

В. Будет ли тело тем же самым по составу?

О. Подлинно будет то же, хотя измененное в свойствах.

В. Как изменяется?

О. Поскольку тела прославленные будут иметь свойства и дары прославленные.

В. Какие это свойства?

О. Легкость, ясность, подвижность, тонкость.

В. В каком возрасте воскреснем?

О. В возрасте совершенном, в котором воскрес Христос.

В. С каким ростом?

О. С тем ростом, который каждый имел бы пристойно во цвете лет.

В. Почему говоришь «пристойно»?

О. Потому что не будет там никаких исполинов или карликов, никаких слепцов или хромцев.

В. Следовательно, никто из детей не воскреснет?

О. Не воскреснут детьми, воскреснут мужами.

В. Как будет сие воскресение?

О. Будет во гласе архангела, в трубе Божией.

В. Для какой цели запоет труба?

О. Дабы ангелы немедленно приготовились к собиранию праха мертвых.

В. Что потом?

О. Тотчас услышат его находящиеся во гробах, как глас... Божий.

В. На каком месте будет воскресение?

О. На месте, где будет лежать большая часть тел мертвых; туда принесены будут ангелами и остальные части.

В. В какое время будет воскресение, днем или ночью?

О. Вероятно, в утреннее время.

В. Скажи двенадцатый член!

О. Верую в жизнь вечную.

В. Почему сей член полагается последним?

0. Поскольку жизнь вечная есть цель наша и награда, которой в заключение ожидаем верою.

В. Все ли созданы для этой вечной жизни?

О. Не все.

В. Почему не все?

О. Поскольку не все следуют той жизни и тем средствам, какие предписаны им Богом.

В. Будет ли это недостатком со стороны Бога или благодати?

О. Нисколько.

В. Откуда же недостаток?

О. Со стороны приобретения свободного произволения.

В. В чем состоит жизнь вечная?

О. Состоит в ясном созерцании Бога.

В. Разве ничего, кроме Бога, не увидим на небе?

О. Увидим все тайны, все совершенства Бога, имеющие отражаться в Нем, как в зеркале.

В. Что вытекает из сего созерцания?

О. Любовь и вечное плодотворение Божие с неизреченною радостью.

В. Что дальше следует из любви и плодотворения?

О. Хвала и наше непрестанное, которое не окончится во веки веков.

В. Почему не окончится?

О. Потому что не окончится созерцание, любовь и радость, от которых звучит хвала. – И этого пока достаточно. 

Его превосходительству,

Господину Президенту Комитета,

учрежденного в Москве для призрения о просящих милостыни,

Степану Дмитриевичу Нечаеву,

с чувствами глубокого почтения

посвящает Граф М. Толстой.