Вера и жизнь христианская по учению святых отцов и учителей Церкви

Церковная песнь называет святых отцов светилами на земле, посредством которых Господь наставляет нас в Познании и сохранении истинной веры. В других песнопениях они величаются звездами многосветлыми, церковными кормилами, непоколебимыми столпами, органами благодати и гуслями Духа. Уже одни эти наименования ясно говорят, какое чрезвычайно великое значение, – по мысли Церкви, – имеют святые отцы и их творения в деле религиозного ведения. Вселенские соборы, составляя свои вероопредления, после Священного Писания, всегда обращались к отеческому учению, делали более или менее обширные выписки из их творений и в основание своих вероопредлений полагали свято-отеческое учение: «последующе божественным отцем, вси единогласно поучаем исповедовать», «по учению святых отцев», «последующе богоглаголивому учению святых отцев», – это самые обычные и употребительные выражения в деяниях вселенских и поместных соборов, постоянно выражавших, что «сия вера отеческая», как это торжественно провозглашает православная Церковь доселе. Таким образом, святые отцы самою Церковью нарочито выделяются, как надежнейшие руководители в религиозном знании, как выразители правильного разумения учения Христова в своих письменных произведениях, через которые говорят христианским поколениям всех времен, поучая христианской истине и одушевляя к осуществлению ее в жизни.

Церковь признает святых отцов преимущественными свидетелями и верными истолкователями своего учения потому, что они были ближайшими преемниками апостолов, продолжателями их дела, подражателями их ревности, строителями вселенской Церкви в начальные века ее исторической жизни. Они отличались высокими дарованиями, обширным и глубоким образованием, обнимавшим как духовные, так и светские науки, – в этом надежное ручательство за то, что церковное учение вполне понято ими и изложено с возможной по современным условиям точностью. Научное образование отцов Церкви находило величайшее утверждение в святости их жизни. Тайны духовно-религиозной жизни может постигнуть и ясно и правильно изложить для других только тот, кто с познанною истиной сообразует свою жизнь, кто «поучается в законе господнем день и ночь», кто почитает учение Христово небесным благом, божественным даром. Для отцов Церкви евангельская истина была не только светом, просвещающим их разум, но и жизнью, из которой они черпали необычайную силу для служения Церкви. Они любили эту животворную истину, питали ею свои души, стремились передать ее своим братьям по вере и чуждых ей привести к ней. По требованиям обстоятельств своего времени святые отцы раскрыли и осветили с возможною ясностью почти все существенные вопросы церковного учения и жизни, и их творения составляют драгоценное сокровище и неисчерпаемый источник, из которого вытекает все последующее православное богословие в его непосредственной чистоте и целости.

Но творения отцов Церкви всегда производили неотразимое и благотворное влияние не только богатством своего вероучительного содержания, а также и своею жизненно-практическою стороной, доступной не только для образованных, но и для простых верующих: почему их почитают, как постоянное руководство в духовной жизни, как лучшее наставление к правильному пониманию, усвоению и осуществлению подлинно-христианского смысла жизни, с указанием средств и способов к достижению ее высокой цели: здесь всякий может найти ободряющие примеры, научение для личного спасения и для решения общих современных религиозно-нравственных задач, указания, в чем, где и как искать осуществления вечной истины и правды Божией. Это почитание свято-отеческих творений, это искание в них руководственного поучения на все времена имеет свое глубочайшее основание в том, что пути и средства религиозных стремлений и переживаний в христианстве остаются в своей сокровенной сущности неизменными, а святые отцы тайны духовной жизни, сладость сокровенного о Христе подвижничества познали собственным опытом, многие годы провели в подвигах спасения и потому успешнее и надежнее могут преподать мудрые советы в устроении спасения и для борьбы с греховными помыслами.

Наш русский народ приобщился к сокровищнице свято-отеческой мудрости с самых первых дней своей христианской жизни; его первоначальное воспитание и затем возрастание в христианстве совершалось под неизменным руководством свято-отеческих творений; религиозно-общественное сознание его черпало основы своего нравственно-духовного устроения – в значительной мере – из глубокого и здорового источника святоотеческой письменности. Переводы творений отцов Церкви составляли самый обширный отдел нашей древней письменности. Это был любимый и главный материал чтения для наших предков. Здесь мы видим переводы творений почти всех наиболее известных греческих и некоторых из западно-латинских отцов и учителей Церкви. Иногда, вместо целых произведений, из отеческих творений избирались и переводились извлечения, отрывки, которые составляли особые сборники или «изборники», таковы, например: Златоструй, Шестоднев, Златоуст, Маргарит, Измарагд, Златая Цепь, Златая Матица, Пчела и подобные «Отечники». Наши предки любили преимущественно творения нравоучительного характера: это отвечало и уровню их развития, и современным жизненным потребностям, где особенное значение имели вопросы нравственной жизни. В настоящее время условия религиозной жизни в России, когда широкой волной разливается неверие и сектантство с его еретическими измышлениями в области вероучения, когда явно обнаруживается стремление помрачить свет апостольского учения, и самые апостольские писания подвергаются суемудрым претолкованиям, побуждают выдвинуть на первый план наставления святых отцов догматического характера. Догматические творения отцов Церкви, – помимо своего важного и основного значения для уяснения и раскрытия положительных истин вероучения Церкви, – заключают в себе богатый материал и для опровержения современных лжеучений, так как бесспорно, что новейшие заблуждения содержат в себе, – только с некоторыми видоизменениями, – повторение прежних заблуждений, уже опровергнутых в писаниях отцов Церкви.

Несомненно, что лучшим способом ознакомления с святоотеческим учением было бы внимательное и постоянное чтение творений отцов в их полном объеме: только такое чтение может ввести в сокровищницу глубоких мыслей и духовных переживаний отцов Церкви, в дух их творений, заставить сродниться с ними, почувствовать непосредственно дыхание их высокой и святой жизни. Но, к сожалению, далеко не все располагают возможностью к этому, как по отсутствию под руками чрезвычайно обширной святоотеческой письменности, так и по недостатку времени. Предлагаемое издание имеет целью придти на помощь жаждущим святоотеческого поучения в вере и жизни христианской и дать избранные места из творений святых отцов и учителей Церкви, в которых та или другая истина или ряд их, нашли наиболее отчетливое и полное раскрытие. Эти извлечения будут расположены в порядке, какой обычно принят при изложении христианского вероучения и нравоучения в системе, и каждый выпуск будет заключать в себе раскрытие определенного круга сродных и связанных между собою вопросов.

Блаж. Августин, епископ Иппонский в Северной Африке, род. 13 ноября 354 г., † 28 августа 430 г.

Св. Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, род. ок. 295 г., † 2 мая 373 г.

Св. Василий Великий, архиеписком Кесарии Каппадокийской, род. ок. 330 г., † 1 января 379 г.

Св. Григорий Богослов, архиепископ Константинопольский, род. ок. 329 г., † ок. 390 г.

Св. Григорий, епископ Нисский, род. ок. 335 г., † ок. 394 г.

Св. Епифаний, епископ Саламина на о. Кипре, род. ок. 315 г., † 403 г.

Св. Иоанн Дамаскин, род. в конце VII в., † ок. половины VIII в.

Св. Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский, род. ок. 347 г., † 14 сентября 407 г.

Св. Кирилл, епископ Иерусалимский, род. ок. 313 г., † в 386 г.

Св. Максим Исповедник, род. ок. 580 г., † в 662 г.

Тертуллиан, пресвитер Карфагенский, род. ок. 160 г., † после 220 г.

Блаж. Феодорит, епископ Киррский, род. ок. 393 г., † в 457 г.

Св. Феофил, епископ Антиохийский, † ок. 182 г.

Любомудрствовать о Боге можно не всякому, – да, не всякому. Это приобретается не дешево и не пресмыкающимися по земле! Присовокуплю еще: можно любомудрствовать не всегда, не перед всяким и не всего касаясь, но должно знать, когда, перед кем и сколько. Любомудрствовать о Боге можно не всем, потому что способны к сему люди, испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили, по крайней мере очищают, и душу и тело. Для нечистого же, может быть, небезопасно и прикоснуться к чистому, как для слабого зрения – к солнечному лучу. – Когда же можно? – Когда бываем свободны от внешней тины  и мятежа, когда владычественное в нас (т.е. ум) не сливается с негодными и блуждающими образами, как красота племен, перемешанных племенами худыми, или как благовоние мира, смешанного с грязью. Ибо, действительно, нужно упраздниться, чтобы разуметь Бога (Пс. 45:11), и егда приимем время, судить о правоте богословия (Пс. 74:3). – Перед кем же можно? – Перед теми, которые занимаются сим тщательно, а не наряду с прочим толкуют с удовольствием и об этом после конских ристаний, зрелищ и песней, по удовлетворении чреву и тому, что хуже чрева, ибо для последних составляет часть забавы и то, чтобы поспорить о таких предметах и отличиться тонкостью возражений. – О чем же должно любомудрствовать и в какой мере? – О том, что доступно для нас, и в такой мере, до какой простираются состояние и способность разумения в слушателе. Иначе, как превышающие меру звуки или яства вредят – одни слуху, другие телу, или, если угодно, как тяжести не по силам вредны поднимающим и сильные дожди – земле, так и слушатели утратят прежние силы, если их, скажу так, обременить и подавить грузом трудных учений.

И я не то говорю, будто бы не всегда должно памятовать о Боге (да не нападают на нас за это люди на все готовые и скорые!). Памятовать о Боге необходимее, нежели дышать, и, если можно так выразиться, не должно и делать ничего иного. И я один из одобряющих слово, которое повелевает поучаться день и ночь (Пс. 1:2), вечер и заутра и полудне поведать (Пс. 54:18), и благословлять Господа на всякое время (Пс. 33:2). А если нужно присовокупить и сказанное Моисеем, то лежа, и востая, и идый путем (Втор. 6:7), и исправляющий другие дела должен памятовать о Боге, и сим памятованием возводить себя к чистоте. Таким образом, запрещаю не памятовать о Боге, но богословствовать непрестанно; даже запрещаю не богословствование, как бы оно было делом не благочестивым, но безвременность, и не преподавание учения, но несоблюдение меры. Мед, несмотря на то, что он мед, если принят в излишестве и до пресыщения, производит рвоту. И время всякой вещи, как рассуждаю с Соломоном (Еккл. 3:1). Даже прекрасное не прекрасно, если произведено вне порядка; как, например, совершенно не приличны цветы зимою, мужской наряд на женщине и женский на мужчине, геометрия во время плача и слезы на пиру. Ужели ни во что будем ставить время единственно там, где всего более надобно уважать благовременность? Нет, друзья и братия! Не так будем рассуждать, не побежим далее цели, как горячие и неудержимые кони, сбросив с себя всадника – разум, и отринув добрую узду – благоговение, но станем любомудрствовать, не выступая из назначенных христианину пределов, не будем переселяться в Египет, не дадим увлекать себя к ассириянам, не воспоем песнь Господню на земли чуждей (Пс. 136:4), то есть. в слух всякому, и стороннему и нашему, и врагу и другу, и благонамеренному и злонамеренному, который чрез меру тщательно наблюдает за нами, и желал бы, чтобы в нас каждая искра худого обратилась в пламя, сам тайно ее возжигает, раздувает, воздымает своим дыханием к небу, выше попаляющего все окрест себя вавилонского пламени.

Пред имеющими оскверненный слух не станем повергать того, о чем не должно всем разглашать. Не допустим, чтобы в сравнении с нами оказались достойными бо́льшего почтения поклоняющиеся бесам, служители срамных басен и вещей; потому что и они скорее прольют кровь свою, нежели откроют учение свое непосвященным. Будем знать, что есть некоторое благоприличие, как в одежде, пище, смехе и походке, так и в слове и молчании; тем паче, что мы, кроме других наименований и сил, чтим в Боге и Слово. Ему (богослову) должно быть, сколько можно, чистым, чтоб свет приемлем был светом, любомудрствовать пред людьми усердными, чтобы слово, падая на бесплодную землю, не оставалось бесплодным, – любомудрствовать, когда внутри нас тишина и не кружимся по внешним предметам, чтобы не прерывалось дыхание, как у всхлипывающих, – при том любомудрствовать, сколько сами постигаем и можем быть постигаемы.

После же таких на сие объяснений, когда мы поновили себе поля Божии, чтобы не сеять на тернии (Иер. 4: 3), и уравняли лицо земли, сами образовавшись и других образовав по образу Писания, приступим уже к изложению богословия. Управить же словом предоставим Отцу и Сыну и Святому Духу, о Которых у нас слово, – Отцу, да благоволит о нем. – Сыну, да содействует ему, – Духу, да вдохновит его; лучше же сказать, да будет на нем единого Божества единое озарение, соединительно разделяемое, и разделительно сочетаваемое, что и выше разумения!

Но теперь, когда охотно восхожу на гору, или, справедливые оказать, желаю и вместе боюсь (желаю по надежде, боюсь по немощи) вступить внутрь облака и беседовать с Богом (ибо сие повелевает Бог), – теперь, кто из вас Аарон, тот взойди со мною и стань вблизи, но будь доволен тем, что надобно ему остаться вне облака; а кто Надав, или Авиуд, или один из старейшин, тот взойди также, но стань издалеча, по достоинству своего очищения: кто же принадлежит к народу и к числу недостойных такой высоты и созерцания, тот, если он не чист, вовсе не приступай (потому что сие не безопасно), а если очищен на время, останься внизу; и внимай единому гласу и трубе, то есть голым речениям благочестия, на дымящуюся же и молниеносную гору взирай, как на угрозу и вместе на чудо для неспособных взойти. Но кто злой и неукротимый зверь, вовсе не способен вместить в себе предлагаемого в умозрении и богословии, тот не скрывайся в лесу, с тем злым умыслом, чтобы, напав нечаянно, уловить какой-нибудь догмат или какое-нибудь слово, и своими хулами растерзать здравое учение, но стань еще дальше, отступи от горы. Ибо слово, устранясь от таковых, хочет быть начертанным на скрижалях твердых и каменных, и притом на обеих сторонах скрижалей, по причине открытого и сокровенного смысла в Законе, – открытого, который нужен для многих и пребывающих долу, и сокровенного, который внятен для немногих и простирающихся горе.

Первое и важнейшее для тебя – познать Бога и искренно чтить Его словом и делом, потому что для всех один и тот же источник, одно спасение. Бог умосозерцаем для иных, хотя несколько; однако же никто не изречет, и ни от кого нельзя услышать, что Он такое, хотя бы иной и слишком был уверен, что знает сие. Ибо к каждой мысли о Боге всегда, как мгла, примешивается нечто мое и видимое. Каким же образом проникну эту мглу и вступлю в общение с Богом, чтобы, не трудясь уже более, обладать и быть уверену, что обладаю тем, что давно желал приобрести? Самое пагубное дело – не чтить Бога и не знать, что Он – первая вина всяческих, от которой все произошло и пребывает соблюдаемое по неизреченному чину и закону; но представлять себя знающим, что такое Бог, есть повреждение ума, это то же, что, увидев в воде солнечную тень, думать, будто бы видишь самое солнце, или, поразившись красотой преддверия, воображать, будто бы видел самого владыку внутренних чертогов. Хотя один и премудрее несколько другого, поскольку привлек к себе более лучей света, потому что больше всматривался; однако же все мы ниже Божия величия, потому что Бога покрывает свет, и покров Его – тьма (Пс. 17:12). Кто рассечет мрак, тот осиявается второю преградою высшего света. Но проникнуть двойной покров весьма нелегко. Того, Кто все наполняет и Сам выше всего, Кто умудряет ум и избегает порывов ума, увлекая меня на новую высоту тем самым, что непрестанно от меня ускользает, – сего Бога особенно содержи в уме и чествуй, доказывая любовь свою ревностью к заповедям. Но не везде и не всегда должно изыскивать, что Он такое, и не перед всяким удобно изрекать о сем слово. Иное скажи о Боге, впрочем, со страхом; а иное пусть остается внутри, и, безмолвно чтимое, чествуется втайне одним умом; для иного же отверзай только слух, если преподается слово; ибо лучше подвергать опасности слух, нежели язык. О прочем же будем молить, чтобы узнать сие ясно, отрешившись от дебелости плоти; а теперь, сколько можно, будем очищать себя и обновляться светлою жизнью. Так примешь в себя умосозерцаемого Бога; ибо несомненно то, что Бог Сам приходит к чистому, потому что обителью чистого бывает только чистый. Умозаключения же мало ведут к ведению Бога, ибо всякому понятию есть другое противоположное, а мое учение не терпит на все удобопреклонной веры. Весьма важно держаться сказанного: кто возлюбил, тот будет возлюблен; а кто возлюблен, в том обитает Бог (Иоан. 14:21, 23). А в ком Бог, тому невозможно не сподобиться света; первое же преимущество света – познавать самый свет. Так любовь доставляет ведение. Такой путь к истине лучше уважаемого многими пути ума и его тонкостей.

А что может быть изречено, откроем сие. Безначальный, Начало, Дух – досточтимая Троица. Безвиновный, Рожденный, Исходящий, и первый – Отец, второй – Сын и Слово, третий не Сын, но Дух единой сущности – единый в трех Бог и общее поклонение. Ими разрешаюсь от смертного состава. И ты будь поклонником Их, соблюдай Их в себе, отринув всякую нечистоту жизни дольней честною жизнью, истинным учением и ненавистью к вымыслам, и вчиняйся в горняя. И я желал бы, чтобы ты стал богатее меня и сподобился большего дерзновения.

Что Бог есть, в этом не сомневаются те, которые принимают Священное Писание, то есть Ветхий и Новый Завет, равно как и многие из эллинов; ибо знание, что Бог есть, нам от природы всеяно. Но злоба лукавого так возобладала естеством человеческим, и некоторых повергла в такую ужасную и худшую всех зол бездну погибели, что стали говорить, будто нет Бога. Обличая их безумие, тайнозритель Давид сказал: рече безумен в сердце своем: несть Бог (Пс. 13:1). Поэтому-то ученики и апостолы Господа нашего, умудренные Всесвятым Духом, и Его силою и благодатью производившие божественные знамения, сетью чудес своих извлекли таких людей из глубины неведения к свету богопознания. Подобным образом и преемники их благодати и сана, пастыри и учители, прияв просвещающую благодать Духа, и силою чудес, и словом благодати просвещали омраченных и обращали заблуждающихся. А мы, не получив ни дара чудес, ни дара учительства – ибо, пристрастившись к чувственным удовольствиям, оказались недостойными этого, – призвав в помощь Отца и Сына и Святого Духа, скажем теперь об этом предмете нечто, хотя немногое из того, что преподали нам пророки благодати.

Все существа или сотворены, или не сотворены. Если сотворены, то, без сомнения, и изменяемы, ибо чего бытие началось переменою, то необходимо и будет подлежать перемене, или истлевая, или изменяясь по произволу. Если же несотворены, то по самой последовательности умозаключения, конечно, и неизменяемы; ибо чего бытие противоположно, того и образ бытия противоположен, то есть его свойства. Кто же не согласится, что все существа, не только подлежащие нашему чувству, но и ангелы, изменяются, переиначиваются и многообразно преображаются, так, например, существа мысленные, то есть ангелы, души и духи, по воле своей больше или меньше преуспевая в добре и удаляясь от добра, а прочие существа, изменяясь и по своему рождению, и по исчезновению, и по увеличению и умалению, по изменению свойств и по движению местному? А что изменяется, то, конечно, и сотворено, а что сотворено, то, без сомнения, сотворено кем-нибудь. Творец же должен быть существо несотворенное; ибо если бы и Он был сотворен, то, конечно, кем-нибудь, и так далее, пока не дойдем до чего-нибудь несотворенного. Поэтому Творец, будучи несотворен, без сомнения, есть и неизменяем: а кто же это другой, как не Бог?

И самый состав, сохранение и управление тварей показывают нам, что есть Бог, Который все это сотворил, содержит, сохраняет и обо всем промышляет. Ибо каким бы образом могли враждебные между собою стихии, как то: огонь, вода, воздух, земля, – соединиться для составления одного мира, и пребывать в совершенной нераздельности, если бы некая всемогущая сила не соединила их всегда нераздельными?

Кто это расположил по известным местам все то, что на небе и что на земле, что в воздухе и что в воде, и что предшествует всему этому: небо и землю, воздух и природу, как огня, так и воды? Кто все это соединил и разделил? Кто сообщил им движение и стремление непрестанное и беспрепятственное? Не художник ли этого, положивший всем вещам закон, по которому все делается и все управляется? Кто же этот художник? Не тот ли, который все это сотворил и привел в бытие? Мы не можем приписать такой силы слепому случаю, ибо пусть это произошло от случая, но кто привел все в такой порядок? – Уступим, если угодно, и это случаю; кто же соблюдает и сохраняет по тем же законам, по которым все прежде создано? – Кто-либо другой, конечно, а не слепой случай. Но кто это другой, как не Бог?

Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа (2Кор. 1:3). Благословен и единородный Сын Его. Вместе с представлением о Боге соединяй представление и об Отце, чтобы славословие Отца и Сына со Святым Духом совершалось нераздельно, потому что не иная слава у Отца, и не иная у Сына, но одна и та же со Святым Духом. поскольку Отчий есть единородный Сын, то, когда прославляется Отец, приемлет славу и Сын, потому что слава Сыну – честь Отца Его; и взаимно, когда прославляется Сын, тогда чествуется Отец столь близкого Сына.

Весьма быстро постигает мысль, но язык требует речений и длинного объяснения посредствующих понятий. Глаз вдруг объемлет великий сонм звезд, но, если захочет кто объяснить подробно, что такое денница, что такое вечерняя звезда, и что такое каждая звезда порознь, то потребуется ему много слов. Подобно сему также землю, и море, и все пределы мира в самое краткое мгновение времени объемлет мысль, но что постигает так мгновенно, объясняет то во многих словах. Высок и представленный мною пример, но все еще он слаб и недостаточен. Ибо о Боге сказываем не все то, что должно сказать (сие ведомо Ему единому), но только, что вмещает человеческая природа, и что может понести наша немощь. Что такое Бог, сего объяснить не можем; благосознательно же исповедуем, что не имеем точного познания о Нем. В отношении к Богу высокое для нас ведение – признаться в своем неведении. Посему возвеличите Господа со мною, и вознесем имя Его вкупе (Пс. 33:4) – все сообща, потому что один не имеет достаточных к тому сил, лучше же сказать, если и все вместе соединимся, то не исполним сего, как должно. Говорю это не о вас одних, предстоящих здесь, но если соберутся и все овцы целой Вселенской Церкви, и настоящей и будущей, то не возмогут достойно воспеть своего Пастыря.

Но скажет кто-нибудь: «если существо Божие непостижимо, то для чего же рассуждаешь о сем?» – Ужели потому, что не могу выпить целой реки, не брать мне из нее и в меру полезного для меня? Ужели потому, что не могу вместить солнца в моем глазе, по его устройству, не смотреть мне на солнце, сколько сие достаточно для моей потребности? Или потому, что, вошедши в большой сад, не могу съесть всех в нем плодов, захочешь, чтобы вышел я из сада совершенно голодным? Хвалю и прославляю Сотворшего нас. Ибо есть на то и Божественное повеление, в котором сказано: всякое дыхание да хвалит Господа (Пс. 150:6). Прославлять Владыку, а не изобразить Его словом, предприемлю теперь. Хотя знаю, что не достанет у меня сил прославлять Его по достоинству, однако же и одно покушение на это почитаю делом благочестия. Ибо в немощи моей утешает меня Господь Иисус, говоря: Бога никтоже виде нигдеже (Ин. 1:18).

«Что же», – скажет иной, – «не написано ли: »Ангели« малых »выну видят лице Отца Моего небеснаго« (Мф. 18:10)? Но ангелы видят Бога, не каков Он Сам в Себе есть, но сколько они вмещают. Ибо Сам Иисус Христос говорит: не яко Отца видел есть кто, токмо сый от Бога, сей виде Отца (Ин. 6:46). Посему ангелы видят, насколько вмещают, и архангелы, сколько в состоянии видеть; престолы же и Господства видят больше в сравнении с первыми, но меньше в сравнении с достоинством Божиим. Видеть же, как надлежит, может только с Сыном Дух Святой; потому что Он вся испытует, ведает, ведает и глубины Божии (1Кор. 2:10); равно как и единородный Сын вместе с Духом Святым ведает Отца, сколько должно. Ибо сказано: ни Отца кто знает, токмо Сын, и ему аще Сын открыет (Мф. 11:27). Он видит Бога, сколько должно, и вместе с Духом и чрез Духа открывает его каждому, сколько кто вмещает, потому что единородный Сын, как и Дух Святой, имеют общение в Божестве Отца. Прежде лет вечных (2Тим. 1:9) Рожденный бесстрастно ведает Родшаго, и Родший ведает Рожденного. А посему, так как не знают Ангелы (ибо, по сказанному, Единородный вместе с Духом и чрез Духа Святого открывает каждому по мере его сил), никто из людей да не стыдится исповедать свое неведение. Говорю теперь я, и всякий говорит в свою очередь; но, как говорим мы, объяснить сего не можем. Как же буду в состоянии изобразить Того, Кто дал дар слова? Имея душу и не умея выразить отличительных ее свойств, возмогу ли как изобразить словом Давшего мне душу?

Для благочестия нам достаточно сего одного – знать, что есть Бог, Бог Единый, Бог Сый и Сый вечно, всегда Себе Самому подобный, Бог, Которому никто иной не отец, Которого никто не могущественнее, Которого никакой преемник не лишит царства; Бог многоименный и всемогущий, не имеющий в существе Своем ничего разнородного. Ибо, если именуется благим, праведным, Вседержителем, Саваофом, то не бывает посему различен и инаков; но, будучи один и тот же, обнаруживает многочисленные силы Божества, не преизбыточествуя в одном, и не оскудевая в другом, но во всем пребывая Сам Себе подобным.Бог – предведец сущего, Он – Свят, Он – Вседержитель, всех превосходит благостию, всех больше, всех премудрее. Мы не в состоянии изобразить ни начала, ни образа, ни вида Его. Ни гласа Его нигде же слышасте, ни видения Его видесте (Ин. 5:37), – говорит Божественное Писание. Посему и израильтянам говорит Моисей: и снабдите души своя зело, яко не видесте подобия (Втор. 4:15). Если вовсе невозможно представить себе и подобия, то как приблизится мысль к существу?

Должно веровать, что Бог во всем совершен, по слову Спасителя: Отец ваш небесный совершен есть (Мф. 5:48). Совершен в зрении, совершен в силе, совершен в величии, совершен в предведении, совершен в благости, совершен в правде, совершен в человеколюбии; неограничен Он местом, но Творец и самого места: Он во всем и ничем неописуем. Престол Его – небо, но Седящий на престоле превыше неба. Земля – подножие (Ис. 66:1), но сила простирается до преисподней. Он один повсюду, все видит, все разумеет и все устрояет чрез Христа, ибо вся Тем быша, и без него ничтоже бысть (Ин. 1:3). Он есть обильнейший и неоскудевающий источник всякого блага, река благодеяний, вечный, неистощимо сияющий свет, непреоборимая сила, применяющаяся к нашим немощам. Для нас трудно слышать даже имя Его. Или след Господень обрящеши, – говорит Иов, – или в последняя достигл еси, яже сотвори Вседержитель (Иов. 11:7). Если и последние из тварей непостижимы, то будет ли постигнут Создавший все? Око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его (1Кор. 2:9). Если уготованное Богом непостижимо для наших разумений, то можем ли постигнуть самого Уготовавшего? О, глубина богатства и премудрости и разума Божия! Яко не испытане судове Его, и не изследовани путие Его, – говорит апостол (Рим. 11:33). Если непостижимы суды и пути, то как будет постижим Сам?

Бог всегда был, есть и будет, или, лучше сказать, всегда есть, ибо слова был и будет означают деления нашего времени и свойственны естеству преходящему, а Сый – всегда. И сим именем именует Он Сам Себя, беседуя с Моисеем на горе (Исх. 3:14); потому что сосредоточивает в Себе Самом всецелое бытие, которое не начиналось и не прекратится. Как некое море сущности, неопределенное и бесконечное, простирающееся за пределы всякого представления о времени и естестве, одним умом (и то весьма не ясно и недостаточно – не в рассуждении того, что есть в Нем Самом, но в рассуждении того, что окрест Его), чрез набрасывание некоторых очертаний, оттеняется Он в один какой-то облик действительности, убегающий прежде, нежели будет уловлен, и ускользающий прежде, нежели умопредставлен, столько же осиявающий владычественное в нас [т.е. ум], если оно очищено, сколько быстрота летящей молнии осиявает взор. И сие, кажется мне, для того, чтобы постигаемым привлекать к Себе (ибо совершенно непостижимое безнадежно и недоступно), а непостижимым приводить в удивление, чрез удивление же возбуждать большее желание, и чрез желание очищать, а чрез очищение соделывать богоподобными; и когда соделаемся такими, уже беседовать, как с присными (дерзнет слово изречь нечто смелое), – беседовать Богу, вступившему в единение с богами и познанному ими, может быть столько же, сколько Он знает познанных им (1Кор.13:12). Итак, Божество беспредельно и неудобосозерцаемо. В нем совершенно постижимо сие одно – Его беспредельность.

Непрестанно памятовать о Боге – благочестиво, и в этом боголюбивая душа не знает сытости; но описывать словом божественное – дерзко, потому что и мысль далеко не досязает достоинства предмета, а опять и слово неясно изображает представляемое мыслию. А потому, если и мысль наша во многом ниже великости предмета, а слова ниже и самой мысли, то как же не быть необходимым молчанию, чтобы иначе и это чудо богословия не оказалось у нас близким к опасности от низости речений? Посему, хотя во всех разумных существах природою всеяно желание славить Бога, однако же говорить о Нем по достоинству все равно недостаточны. Превосходим мы друг друга ревностию к благочестию, но никто не ослеплен и не самообольщен до такой степени, чтобы стал почитать себя достигшим самой высоты разумения. Напротив того, чем кто более, по-видимому, преуспеет в ведении, тем более восчувствует свою немощь. Таков был Авраам, таков был Моисей. Когда пришли они в состояние видеть Бога, сколько человеку видеть можно, тогда наипаче уничижил себя каждый из них, – Авраам, именуя себя «землею и пеплом» (Быт. 18:27), а Моисей, называя себя «худогласным и косноязычным» (Исх. 4:10), потому что видел немощь языка своего, неспособного служить величию уразумеваемого.

Но поскольку ныне всякий слух отверст к слушанию богословия, и таковым слушанием не может насытится Церковь, подтверждая собою слово Екклесиаста, что не исполнится ухо слышания (Еккл. 1:8), то необходимо говорить по мере сил. Скажем же о Боге, не каков Он Сам в Себе, но сколько нам о Нем говорить можно. Как потому, что не можем объять глазами всего пространства между небом и землей, не отказываемся уже и столько смотреть на оное, сколько можем, так и теперь в немногие речения заключим благочестие, величию же Естества уступим победу над всяким словом. Ибо и ангельские языки, каковы бы они ни были, и архангельские, даже в соединении со всею умною природою, не могут изобразить и малейшей части, не только что сравниться с целым.

А ты, если хочешь говорить или слышать о Боге, отрешись от своего тела, отрешись от телесных чувств, оставь землю, оставь море, сделай, чтоб воздух был ниже тебя, минуй времена года, их чинный порядок, украшения земли, стань выше эфира, пройди звезды, их чудеса, их благолепие, величину, пользу, какую доставляют целому, благоустройство, светлость, положение, движение и то, сколько они имеют между собою связи, или расстояния. Протекши все это умом, обойдя небо и став выше его, одною мыслию обозри тамошние красоты: пренебесные воинства ангелов, начальства архангелов, славу господствий, председания престолов, силы, начала, власти. Миновав все сие, оставив ниже своих помышлений всю тварь, возведи ум за пределы сего, представь в мысли Божие естество неподвижное, непревратное, неизменное, бесстрастное, простое, несложное, нераздельное, свет неприступный, силу неизреченную, величину беспредельную, славу лучезарную, доброту вожделенную, красоту неизмеримую, которая сильно поражает уязвленную душу, но не может по достоинству изображена быть словом. – Там Отец, и Сын, и Святой Дух, – несотворенное естество, владычественное достоинство, естественная благость.

Бога никтоже виде нигдеже. Единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда (Ин. 1:18). Итак, Божество неизреченно и непостижимо; ибо никтоже знает Отца, токмо Сын, ни Сына, токмо Отец (Мф. 11:27). Также и Дух Святой ведает Божие, подобно тому как дух человеческий знает то, что в человеке (1Кор. 2:11). Кроме же Самого первого и блаженного Существа, никто никогда не познал Бога, разве только тот, кому Он Сам открыл, – никто не только из людей, но даже и из премирных сил, из самих, говорю, херувимов и серафимов.

Однако Бог не оставил нас в совершенном неведении, ибо познание о том, что Бог есть, Он Сам насадил в природе каждого. И само создание мира, его сохранение и управление возвещают величие Божества (Прем. 13:5). Сверх того, Бог, сперва чрез закон и пророков, потом чрез Единородного Сына Своего, Господа и Бога, и Спасителя нашего, Иисуса Христа, сообщил нам познание о Себе, какое мы можем вместить. Поэтому все, что предали нам закон и пророки, апостолы и евангелисты, мы принимаем, познаем и почитаем; а выше того, ничего не испытуем. Ибо, если Бог благ, то Он и податель всякого блага, и непричастен ни зависти, ни другой какой страсти; ибо зависть несвойственна естеству Божию как бесстрастному и единому благому. А поэтому Он, как всеведущий и промышляющий о благе каждого то, что нам потребно знать, открыл нам, а чего не можем понести, о том умолчал. Этим мы и должны быть довольны, в этом пребывать и не преступать пределов вечных (Притч. 22:28) и предания Божия.

Итак, что Бог есть, это очевидно. Но что есть Он по сущности и естеству, – это совершенно непостижимо и неведомо. Что Он бестелесен, это ясно. Ибо как может быть телом то, что бесконечно и беспредельно, не имеет образа, не подлежит осязанию, невидимо, просто и несложно? Ибо как может быть неизменяемо то, что ограничено и подвержено страстям? И как может не подлежать страсти то, что составлено из стихий и на них опять разрешается? – Ибо соединение есть начало брани, брань – начало разделения, разделение – разложения: но разложение – совершенно чуждо Бога.

Как исполнится и то, что Бог проникает и наполняет все, как говорится в Писании: Еда небо и землю не Аз наполняю, рече Господь (Иер. 23:24)? Ибо невозможно, чтобы тело проходило сквозь тела, не разделяя их и само не разделяясь, не смешиваясь и не соединяясь с ними, подобно как жидкости вместе сливаются и растворяются.

Если же допустить, как некоторые говорят, тело не материальное, подобное тому, которое у греческих мудрецов называется пятым телом, что, впрочем, невозможно, то оно, конечно, будет движимо, как и небо, ибо его-то и называют пятым телом. Но кто движет это тело? (Конечно, другое существо) – ибо все движимое приводится в движение от другого. Кем-же движется и это другое? И так в бесконечность, пока не встретим чего-либо недвижимого. Но перводвижущее есть недвижимое, каков и есть Бог. Если бы же Он был движим, то как не был бы ограничен местом? Поэтому один только Бог недвижим и Своею неподвижностью движет все. Итак, должно необходимо признать, что Божество бестелесно.

Однако же это не определяет еще Его сущности, равно как ни нерождаемость, ни безначальность, ни неизменяемость, ни нетленность, ни все то, что говорится о Боге или о Его бытии. Ибо все это показывает не то, что́ есть Бог, но то, что́ Он не есть. Кто же хочет выразить сущность какой-нибудь вещи, тот должен сказать, что́ она есть, а не то, что́ не есть. Впрочем, нельзя сказать о Боге, что Он есть по существу, но гораздо свойственнее говорить о Нем через отрицание всего. Ибо Он не есть что-либо из числа вещей существующих, не потому, чтобы вовсе не существовал, но потому, что превыше всего существующего, превыше даже самого бытия. Ибо если познание имеет предметом своим вещи существующие, то уже то, что выше познания, конечно, выше и бытия, и снова: что превышает бытие, то выше и познания. Итак, Бог беспределен и непостижим, и одно в Нем постижимо – Его беспредельность и непостижимость. А то, что мы говорим о Боге утвердительно, показывает нам не естество Его, но то, что относится к естеству. Ибо назовем ли Бога благим, или праведным, или премудрым, или чем другим, выразим не естество Его, а только то, что относится к естеству.

Нет ни одного имени, которое бы, объяв все естество Божие, достаточно было вполне его выразить. Но многие и различные имена, взятые в собственном значении каждого, составляют понятие, конечно, темное и весьма скудное в сравнении с целым, но для нас достаточное. Из имен же, сказуемых о Боге, одни показывают, что́ в Боге есть, а другие напротив, чего в Нем нет. Ибо сими двумя способами, то есть, отрицанием того, чего нет, и исповеданием того, что есть, образуется в нас как бы некоторое отпечатление Бога. Например, когда называем нетленным, как бы так говорим себе или слушающим: «не думай, что Бог подлежит тлению»; и когда называем невидимым, как бы говорим: «не предполагай, что Он постижим чувством зрения»; и когда бессмертным: «не держись мысли, что смерть может прикоснуться к Богу». А также, когда называем нерожденным; говорим: «не думай, чтобы Божие бытие зависело от какой-нибудь причины, или от какого-либо начала». И вообще, каждым из сих наименований научаемся – в мнениях о Боге не впадать в неприличные понятия. Поэтому, чтобы узнать преимущественное свойство Божие, запрещаем друг другу в суждениях о Боге переносить мысль, куда не должно, чтобы люди ни как не подумали, будто бы Бог в ряду или тленных, или видимых, или рожденных. Таким образом, всеми сими запретительными наименованиями производится как бы некое отрицание чуждого Богу, и по мере того, как уясняется мысль, и отдаляет от себя помышления – о непринадлежащем Богу. Опять, называем Бога благим, праведным, творцом, судьею, и даем Ему подобные сему наименования. Как в прежних наименованиях слова означали некое отменение и запрещение понятий чуждых Богу, так здесь они означают подтверждение и осуществление свойственного Богу и приличным образом о Нем умопредставляемого. Поэтому каждый вид наименований научает нас или о принадлежащем Богу, что оно есть в Боге, или о не принадлежащем, что сего нет.

Божество неименуемо. Не один разум показывает сие, но, сколько можно догадываться, мудрейшие и древнейшие из евреев. Ибо те, которые почтили Божество особенными начертаниями и не потерпели, чтобы теми же буквами были написаны и имя Божие и имена тварей, которые ниже Бога, дабы Божество даже и в этом с ними было несообщимо, могли ли когда решиться рассеивающимся голосом произнести имя естества неразрушаемого и единственного? Как никто и никогда не вдыхал в себя всего воздуха, так ни ум не вмещал совершенно, ни голос не обнимал Божией сущности. Напротив, в изображении Бога заимствуя некоторые черты из того, что́ окрест Бога, составляем мы какое-то неясное и слабое, по частям собранное из того и другого, представление, и лучший у нас богослов не тот, кто все нашел (эти узы [т.е. человеческое тело] не вместят в себя всего!), но тот, чье представление обширнее, и кто образовал в себе более полное подобие, или оттенок (или, как бы ни назвать) истины. Посему, сколько для нас удобопостижимо, наименования Сый и Бог суть некоторым образом наименования сущности, особливо же таково имя Сый, не потому только, что Вещавший Моисею на горе, когда вопрошен был об имени, как именовать Его, Сам нарек Себе имя сие, и повелел сказать народу Сый посла мя (Исх. 3:14), но и потому, что наименование сие находим наиболее свойственным Богу. Мы ищем имени, которым бы выражалось естество Божие, или самобытность, и бытие, ни с чем другим не связанное, а имя Сый действительно принадлежит собственно Богу и всецело Ему одному, а не кому-либо прежде и после Него, потому что не было и не будет чем-либо ограничено или пресечено. Что касается до других имен Божиих, то некоторые очевидным образом означают власть, а другие домостроительство, и последнее, частью до воплощения, частью по воплощении. Например, Вседержитель и Царь или славы (Пс.23:10), или веков (1Тим.1:17), или сил, или возлюбленного (Пс. 67:13), или царствующих (1Тим. 6:15), и Господь Саваоф, или, что то же, Господь воинств (Ис. 3:15), или сил (Ам. 6:8), или господствующих (1Тим. 6:15), – явным образом суть имена власти. А. Бог еже спасати (Пс. 67:21), Бог или отмщений (Пс. 93:1), или мира (Рим. 10:20), или правды (Пс. 4:2), Бог Авраамов, Исааков, Иаковль» (Исх. 3:6) и всего духовного Израиля, который видит Бога, – суть имена домостроительства. поскольку нами управлять можно посредством страха наказаний, надежды спасения, а также славы, и чрез упражнение в добродетелях, то отсюда заимствованы предыдущие имена, и имя Бога отмщений назидает в нас страх, имя Бога спасений – надежду, а имя Бога добродетелей – подвижничество, чтобы преуспевающий в чем-либо из сказанного, как бы нося в себе Бога, тем паче поспешал к совершенству и сближению с Богом посредством добродетелей. Сверх того, имена сии суть общие наименования Божества, собственное же имя Безначального есть Отец, безначально-Рожденного – Сын и нерожденно-Исшедшего или Исходящего – Дух Святой.

О том, что припысывается Богу. Божество просто и несложно. Но то, что слагается из многого и различного, то сложно. Итак, если и несозданность, и безначальность, и бессмертность, и вечность, и благость, и творческую силу, и подобное мы назовем существенными свойствами Божиими, то существо, сложенное из таких свойств, не будет просто, но – сложно, что (говорить о Божестве) крайняя нелепость. Итак, о всяком свойстве, приписываемом Богу, должно так думать, что оно не означает чего-либо существенного, но показывает или то, что́ Он не есть, или какое-либо отношение Его к тому, что от Него отлично, или что-либо сопровождающее Его природу, или – Его действие.

Из всех имен, усвояемых Богу, кажется, самое высшее есть Сый, как и Сам Он, отвечая Моисею на горе, говорит: рцы сынам Израилевым, Сый посла мя (Исх. 3:14). Ибо Он в самом Себе заключает все бытие, как бы некое море сущности – неограниченное и беспредельное.

Второе же имя есть Бог. Оно происходит или от бежать, потому что Бог все обтекает, или от жечь, потому что Бог есть огонь, поедающий всякое зло, или от видеть, потому что от Бога ничто не скрыто, и Он все видит. Ибо Он созерцал все вещи прежде бытия их, от вечности представляя в уме Своем; и каждая вещь получает бытие свое в предопределенное время, согласно с Его вечной, соединенной с хотением мыслию, которая есть предопределение и образ, и план.

Итак, первое из этих имен показывает, что Бог есть, а не то, чтó Он есть; второе же указывает на Его действие; а имена: безначальный, нетленный, нерожденный, несотворенный, бестелесный, невидимый и подобные показывают, что́ Он не есть, то есть, что Он не имеет начала бытию Своему, не подлежит тлению, не сотворен, не есть тело, не видим. Благость, праведность, святость и подобные сопутствуют природе, а не выражают самого существа Его. Имена: Господь, Царь и подобные означают отношение к тому, что́ отлично от Бога; Господом называется Он того, над чем господствует, Царем – над чем царствует, Создателем – что Он создал, и Пастырем – что Он пасет.

О том, что говорится о Боге телесным образом. Так как мы находим, что в Божественном Писании весьма многое символически сказано о Боге телесным образом, – то должно знать, что нам, людям и облеченным грубою плотию, невозможно иначе разуметь или говорить о божественных, высоких и невещественных действиях Божества, как только посредством образов, типов и символов, как сообразных. Поэтому то, что сказано о Боге очень телесным образом, сказано символически и содержит очень высокий смысл, так как Божество просто и не имеет формы.

Итак, под очами Божиими, веждями и зрением должно разуметь Его всесозерцающую силу и неизбежное (ни для какой твари) Его ведение, так как и мы чрез это чувство приобретаем себе совершеннейшее познание и убеждение. Под ушами и слухом – Его благоволение и принятие нашего моления, так как и мы, когда нас просят, милостивее склоняя ухо к просящим, чрез это чувство проявляем к ним нашу благосклонность. Под устами и речью – выражение Его воли, так как и мы устами и речью обнаруживаем сердечные помыслы. Под пищею и питанием – наше стремление к Его воле, так как и мы через чувство вкуса удовлетворяем необходимой потребности нашей природы. Под обонянием – то, что показывает направленную к Нему нашу мысль, так как и мы посредством обоняния ощущаем благовоние. Под лицом – Его откровение и обнаружение Себя посредством действий, так как и наше лицо служит нашим выражением. Под руками – деятельную Его силу, так как и мы посредством рук совершаем полезные, особенно же благороднейшие наши действия. Под десницею – Его помощь в справедливых случаях, так как и мы, при совершении дел более важных, благородных и большей силы требующих, действуем правою рукою. Под осязанием – Его точнейшее познание и разумение вещей малейших и сокровенных, так как и для нас осязаемые нами вещи не могут иметь ничего в себе сокровенного. Под ногами и хождением – Его пришествие и присутствие или для вспомоществования нуждающимся, или для отмщения врагам, или для другого какого-либо действия, так как и мы посредством ног приходим куда-либо. Под клятвою – непреложность Его решения, так как и мы взаимные договоры свои утверждаем клятвою. Под гневом и яростию – Его ненависть и отвращение ко злу, так как и мы то, что не согласно с нашею мыслию, ненавидим и на то гневаемся. Под забвением, сном и дреманием – отложение отмщения врагам и замедление обыкновенной помощи Своим друзьям. Кратко сказать, все, что говорится о Боге телесным образом. содержит в себе некий сокровенный смысл, научающий нас чрез то, что для нас обыкновенно, тому, что выше нас, исключая только то, что говорится о телесном пришествии Бога Слова; ибо Он ради нашего спасения воспринял всего человека, т.е. душу разумную и тело, свойства человеческой природы и естественные непорочные страсти.

О божественных именах. Божество, будучи непостижимым, конечно, будет и безымянно. Не зная существа Его, не будем искать и имени Его существа. Ибо имена должны выражать свой предмет. Бог же, хотя благ и для того, чтобы мы были участниками Его благости, призвал нас из небытия в бытие и сотворил нас способными к познанию, тем не менее не сообщил нам ни Своего существа, ни познания Его существа. Ибо невозможно, чтобы (низшая) природа совершенно познала лежащую выше ее природу.

При том, если знания относятся к тому, что существует, то как может быть познано пресущественное? Поэтому Бог, по неизреченной благости Своей, благоволит называться сообразно с тем, что свойственно нам, для того, чтобы нам не остаться вовсе без познания о Нем, но иметь о Нем хотя бы темное представление. Итак, поскольку Бог – непостижим, Он безымянен, как Виновник же всего и в Самом Себе содержащий условия и причины всего, что существует, Он и называется сообразно всему, что существует, даже противоположному одно другому, как, например, свету и тьме, огню и воде, для того, чтобы мы знали, что по существу Он не таков, но пресуществен и безымянный, что как Виновник всего, что́ существует, Он принимает Себе имена от всего Им произведенного.

Поэтому одни из божественных имен – отрицательные, показывающие божественную пресущественность; таковы: бессущественный, бездетный, беспечальный, невидимый,– не потому, что Бог меньше чего-либо, или что Он лишен чего-либо, ибо все – Его, и от Него, и чрез Него все произошло и в Нем состоится, – но потому, что все существующее Он превосходит преимущественным образом, ибо Он не есть что-либо из того, что существует, но выше – всего. Другие имена – утвердительные, говорящие о Нем, как о Виновнике всего. Как Виновник всего существующего и всякого существа, Он называется и сущим, и сущностью; как Виновник всякого разума и мудрости, разумного и мудрого, и сам называется Разумом и разумным, Мудростью и мудрым; равно как – Умом и умным, Жизнью и живущим, Силою и сильным, подобным образом Он называется и сообразно со всем остальным. Наиболее же свойственно Ему принимать названия от вещей благороднейших и более к Нему близких. Так благороднее и ближе к Нему невещественное, чем вещественное, чистое, чем нечистое, святое, чем скверное, так как и более Ему свойственно. Поэтому гораздо более свойственно Ему называться солнцем и светом, нежели тьмою, и днем, нежели ночью, и жизнью, нежели смертью, и огнем. И воздухом и водою, как жизненными началами, нежели землею; преимущественно же и более всего – благом, нежели злом, или, что то же, сущим, нежели не сущим, ибо благо – бытие и причина бытия, зло же – лишение блага и бытия. И это – отрицания и утверждения. Из тех и других происходит приятнейшее сочетание, как-то пресущественное существо, пребожественное Божество, преначальное начало, и тому подобное.

Итак, Бог называется Умом и Разумом, и Духом, и Мудростью, и Силою, как Виновник этого, как невещественный, вседетельный и всемогущий. И это, высказываемое утвердительно и отрицательно, говорится вообще о всем Божестве, как и о каждой Ипостаси Святой Троицы, одинаковым и таким же образом, и без всякого уменьшения.

Всесвятой Бог при своей силе человеколюбив к собственному созданию, дабы некоторые из неверующих не подумали, что сказанное о Боге существует только на словах, а не истинно, и возвещенное Богом на словах не исполняется на деле. Апостол говорит: веровати подобает приходящему к Богу, яко есть, и любящим Его мздовоздаятель бывает (Евр.11:6). Итак, чтобы ободрить созданного им человека, Бог открывает Себя святым Своим и достойным видеть Его, дабы они знали Бога по естеству, утвердились в мыслях и надеялись воистину и возвещали Его истинно и удостоверяли верующего человека. Между тем сыны Эллинов имеют представление о Боге на словах и в воображении. А мы истинно знаем Бога истинного, существующего действительно, Царя, непостижимого, Творца всяческих, единого Бога и из Него единородного Сына, ни в чем не различающегося [по существу] от Отца, и Святого Его Духа, ничем не различающегося [по существу] от Отца и Сына.

Мы часто говорили и не отрицаем, что Бог является людям. Ибо если бы мы стали отрицать божественное Писание, то мы не были бы справедливыми и оказались бы отпавшими от истины. Если бы мы отвергали Ветхий Завет, мы не принадлежали бы к кафолической Церкви. Евангелие говорит: Бога ни кто же виде ни де же, Единородный Сын той исповеда (Ин.1:18). И еще то же божественное Писание говорит: Бог явился Аврааму, сущу в Месопотамии (Деян.7:2). И Сам Господь в Евангелии говорит: яко Ангели их видят лице Отца Моего небеснаго (Мф.18:10). Но может быть, кто-нибудь скажет: божественное Писание говорит, что пророки видели Бога, но только умом, как можно заключать из слов: Ангели их выну видят лице Отца Моего небеснаго, и еще из следующих: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф.5:8). Если кто соединит в своей мысли эти изречения, тот, может быть, сказал бы, что каждый видит Бога умом, а не очами. Но это опровергается словом Божиим, сказанным пророком Исаиею: О, окаянный аз, яко умилихся, яко человек, нечисты устне имый, посреде людей, нечистыя устне имущих, аз живу и Господа Саваофа видех очима моима (Ис.6:5). Не сказал: умом, или мыслью, но очима, подтверждая истину и несомненность веры. Итак, что же мы скажем? Евангелие говорит, что Бога никто же виде нигде же, а пророки, апостолы и даже сам Господь утверждают противное. Ужели Божественное Писание противоречит себе? Да не будет. Но что пророки и апостолы видели Бога, это истинно; видели же, насколько могли видеть и насколько это вместило для них, и Бог явился им, как хотел; ибо все для Него возможно. И что Бог невидим и непостижим, это ясно и всеми признано; но, с другой стороны, Он силен делать то, что хощет, ибо никто не воспротивится хотению Его. Итак, Он невидим по природе и непостижим в славе. Когда Он восхощет явиться созданному от Него человеку, ничто не может воспротивиться Его воле. Ибо Божество не подлежит такому стеснению, чтобы не могло сделать того, чего хочет, или сделать то, чего не хочет (потому что всемогущ тот, кто делает то, чего хочет), но Он делает то, что прилично Его Божеству; и вообще нет ничего, что бы препятствовало Его хотению, так чтобы Он не мог исполнить то, что хочет, сообразно со своим Божеством. Впрочем, невозможно увидеть Бога, и видимому не по силам видеть невидимого. Но невидимый Бог, по Своему человеколюбию и всемогуществу, удостаивает укреплять немощное Своею силою, дабы оно могло увидеть невидимое. И оно видит невидимое и беспредельное, но не как беспредельное, а насколько может вместить природа бессильного, подкрепленная для восприятия сильного. Итак, в божественном Писании не окажется никакого разногласия, и ни одно верование не будет в противоречии с другим.

Дело представляется так: если бы кто смотрел на небо через самое малое отверстие и сказал: вижу небо, то он не солгал бы, потому что действительно видит небо. А если бы кто-либо сметливый сказал ему: ты неба не видал, то и этот не солгал бы, потому что и тот, кто говорит, что видит, не лжет, и тот, кто сказал ему, что он не видит неба, тоже говорит правду, ибо он не видит ни долготы, ни широты неба. И видевший сказал правду, и возразивший, что тот не видал, не солгал, но был справедлив. Часто и мы, стоя на вершине горы, видим море. И если скажем, что видели море, – не солжем, – и если кто, напротив, скажет: ты не видал моря, – тоже не солжет; ибо какова широта, какова длина его и глубина и где пределы бездны, – этого, будучи человеком, он не может знать. Если так у нас обстоит дело по отношению к тварям, то не тем ли паче так относительно благодати, которую даровал Бог пророкам и апостолам? Они действительно видели Бога и не видали, но видели, сколько могла вынести природа, и то по силе благодати, которою Всемогущий укреплял их во всем, ради любви Своей к человеку, служащему Ему воистину. Но если бы кто подумал, будто Бог имеет руки, или глаза, или иное, потому что в таком виде являлся Он пророкам и апостолам, – такие люди, увлекаемые страстью к спорам, изобличаются истиною. Но что говорится в Божественном Писании, тому должно верить, что то действительно так, а ка́к то бывает, Ему одному известно. Несомненно, что Он действительно являлся, но являлся, как хотел, и когда являлся, истинно являлся. Ибо Бог все может, и нет ничего для Него невозможного. Он непостижим, будучи Духом, недоступным для ума, все объемлет, а сам ничем не объемлется. И каков Отец, таков и Сын, таков и Дух по Божеству. Один Единородный, пришедши в мир, облекся плотью, в которой и воскрес, которую и соединил в духовное единение с Божеством и воссел во славе, одесную Отца, по Писанию (Еф.2:6; Евр.8:1). И как Он непостижим и недоступен разумению, так все, что говорится о Нем, истинно; как Бог непостижим, так все, что говорится о Нем, непостижимо; но непостижимо по отношению к тому, каков Бог сам в себе и как Он находится в славе непостижимой. По мере наших сил, мы высказали то во славу Божию языком человеческим. Ибо мы не можем воспользоваться для этого другими звуками, кроме тех, которые даны нам Богом в определенной мере, хотя умом мы представляем о Боге несравненно больше. Но уста наши, заключенные в известную меру и стесненные телесными органами, не могут выразить столько, сколько постигает ум. Поэтому и Бог снисходит, принимая от нас знание о Нем и славословие, даже когда оно простирается выше наших сил, не для того, чтобы мы что либо дарили Богу, но чтобы прославляли Божество по мере силы, благочестиво мыслили о Нем и не отпали от Его благодати и истины.

Что со мною сделалось, друзья, таинники и подобные мне любители истины? Я шел с тем, чтобы постигнуть Бога, с этою мыслью, отрешившись от вещества и вещественного,собравшись, сколько мог, сам в себя, восходил я на гору. Но когда простер взор, едва увидел задняя Божия (Исх.33:22–23), и то покрытый Камнем (1Кор. 10:4), то есть воплотившимся ради нас Словом. И приникнув несколько, созерцаю не первое и чистое естество, познаваемое Им самим, то есть самою Троицею, созерцаю не то, что пребывает внутрь первой завесы и закрывается херувимами, но одно крайнее и к нам простирающееся. А это, сколько знаю, есть то величие, или, как называет божественный Давид, то великолепие (Пс. 8:2), которое видимо в тварях, Богом и созданных и управляемых. Ибо все то́ есть задняя Божия, что после Бога доставляет нам познание о Нем подобно тому, как отражение и изображение солнца в водах показывает солнце слабым взорам, которые не могут смотреть на него, потому что живость света поражает чувство. Так богословствуй и ты, хотя будешь Моисеем и богом фараону, хотя с Павлом взойдешь до третияго неба и услышишь неизреченны глаголы (2Кор. 12:4), хотя станешь и их выше, удостоившись ангельского или архангельского лика и чина! Ибо все небесное, а иное и пренебесное, хотя в сравнении с нами гораздо выше естеством и ближе к Богу, однако же дальше отстоит от Бога и от совершенного Его постижения, нежели сколько выше нашего сложного, низкого и долу тяготеющего состава.

Итак, опять должно обратиться к началу. «Уразуметь Бога трудно, а изречь невозможно», – так любомудрствовал один из Эллинских богословов¹ и, думаю, не без хитрой мысли; чтобы почитали его постигшим, сказал он: трудно, и чтоб избежать обличения, наименовал сие неизреченным. Но, как я рассуждаю, изречь невозможно, а уразуметь еще более невозможно. Ибо что постигнуто разумом, то имеющему не вовсе поврежденный слух и тупой ум объяснит, может быть, и слово, если не вполне достаточно, то, по крайней мере, слабо. Но объять мыслию столь великий предмет совершенно не имеют ни сил, ни средств не только люди оцепеневшие и преклоненные долу, но даже весьма возвышенные и боголюбивые, равно как и всякое рожденное естество, для которого этот мрак – эта грубая плоть, служит препятствием к уразумению истины. Не знаю, возможно ли сие природам высшим и духовным, которые, будучи ближе к Богу и озаряясь всецелым светом, может быть, видят Его, если не вполне, то совершеннее и определеннее нас, и притом, по мере своего чина, одни других больше и меньше. Но об этом не прострусь далее. Что же касается до нас, то не только мир Божий превосходит всяк ум и разумение (Флп.4:7), не только уготованного, по обетованиям (1Кор.2:9; Ис.64:4), для праведных, не могут ни очи видеть, ни уши слышать, ни мысль представить, но даже едва ли возможно нам и точное познание твари. Ибо и здесь у тебя одни тени, в чем уверяет сказавший: узрю небеса, дела перст Твоих, луну и звезды (Пс.8:4) и постоянный в них закон, ибо говорит не как видящий теперь, а как надеющийся некогда увидеть. Но в сравнении с тварями гораздо невместимее и непостижимее для ума то естество, которое выше их, и от которого они произошли.

Непостижимым же называю не то, что Бог существует, но то, что́ Он такое. Ибо не тщетна проповедь наша, не суетна вера наша, и не о том преподаем мы учение. Не обращай нашей искренности в повод к безбожию и к клевете, не превозносись над нами, которые сознаемся в неведении! Весьма большая разность – быть уверену в бытии чего-нибудь, и знать, что́ оно такое. Есть Бог – творческая и содержательная причина всего; в этом наши учители – и зрение, и естественный закон, – зрение, обращенное к видимому, которое прекрасно утверждено и совершает путь свой, или, скажу так, неподвижно движется и несется, – естественный закон, от видимого и благоустроенного умозаключающий о Началовожде оного. Ибо Вселенная как могла бы составиться и стоять, если бы не Бог все осуществлял и содержал? Кто видит красиво отделанные гусли, их превосходное устройство и расположение, или слышит саму игру на гуслях, тот ничего иного не представляет, кроме сделавшего гусли или играющего на них, и к нему восходит мыслью, хотя, может быть, и не знает его лично. Так и для нас явственна сила творческая, движущая и сохраняющая сотворенное, хотя и не постигается она мыслью. И тот крайне несмыслен, кто, следуя естественным указаниям, не восходит до сего познания сам собою.

Впрочем, не Бог еще то, что мы представили себе под понятием Бога, или чем мы Его изобразили, или чем описало Его слово. А если кто когда-нибудь и сколько-нибудь обнимал Его умом, то чем сие докажет? Кто достигал до последнего предела мудрости? Кто удостаивался когда-нибудь толикого дарования? Кто до того отверз уста разумения и привлек Дух (Пс.118:131), что, при содействии сего Духа, все испытующего и знающего, даже глубины Божии (1Кор.2:10), постиг он Бога, и не нужно уже ему простираться далее, потому что обладает последним из желаемых, к чему стремятся и вся жизнь, и все мысли высокого ума? Но какое понятие о Боге составишь ты, который ставишь себя выше всех философов и богословов и хвалишься без меры, если ты вверишься всякому пути умозрения? К чему приведет тебя пытливый разум?

Божество непостижимо для человеческой мысли, и мы не можем представить Его во всей полноте. И Он пребывает непостижимым не по зависти. Ибо зависть далека от Божия естества, бесстрастного, единого благого и господственного, особливо зависть к твари, которая для Бога драгоценнее других, потому что для Слова что́ предпочтительнее словесных тварей? При том и самое сотворение наше есть верх благости. А также причинною сему не собственная честь и слава Того, Кто исполнен (Ис.1:11), как будто бы непостижимость может придать Ему досточтимости и величия. Ибо пролагать себе путь к первенству тем, чтобы препятствовать другим до него достигнуть, свойственно одному софисту, чуждо же не только Богу, но и человеку сколько-нибудь благонравному. Но ежели есть на сие другие причины, то, может быть, знают их наиболее приближенные к Богу, прозирающие и углубляющиеся умом в неисследимые судьбы Его, если только найдутся люди, до такой степени преуспевшие в добродетели и, по сказанному, ходящие в следах бездны (Иов. 38:16). Сколько же можем постигать мы, которые неудобосозерцаемое измеряем малыми мерами, сие нужно, может быть, для того, чтоб удобство приобретения не делало удобною и потерю приобретенного. Ибо обыкновенно, как с трудом приобретенное легче у себя удерживаем, так удобно приобретенное всего скорее презираем, по самой возможности приобрести снова. А потому имеющие ум почитают благодеянием самую трудность получить благодеяние. Может быть, нужно сие и для того, чтобы не потерпеть нам одной участи с падшим денницею, чтобы, прияв в себя всецелый свет, не ожесточить выи пред Господем Вседержителем (Иов.15:25) и не пасть от превозношения самым жалким падением. А может быть, нужно и для того, чтобы здесь очистившимся и терпеливо ожидавшим исполнения желаемого и там оставалось нечто в награду за трудолюбие и светлую жизнь. Поэтому-то между нами и Богом стоит сия телесная мгла, как древле облако между египтянами и евреями. И сие-то значит, может быть, положи тьму за кров свои (Пс.17:12), то есть нашу дебелость, чрез которую прозревают не многие и не много.

Но кто озабочен сим, то пусть и любомудрствует, пусть и восходит на верх размышления. А нам, узникам земным, как говорит божественный Иеремия (Плач.3:34), нам, покрытым этою грубою плотью, известно то, что как невозможно обогнать свою тень, сколько бы кто ни спешил, потому что она настолько же подается вверх, насколько бывает захвачена, или как зрение не может сблизиться с зримыми предметами без посредства света и воздуха, или как породы плавающих в воде не могут жить вне воды, так и находящемуся в теле нет никакой возможности быть в общении с умосозерцаемым без посредства чего-либо телесного. Ибо всегда превзойдет что-нибудь наше, сколько бы ни усиливался ум прилепиться к сродному и невидимому, как можно более отрешаясь от видимого и уединяясь сам в себя. И сие увидим из следующего. Дух, огонь, свет, любовь, мудрость, ум, слово и подобное сему, – не наименования ли первого естества? И что же? Представляешь ли ты себе или дух без движения и разлияния, или огонь не в веществе, без движения вверх, без свойственного ему цвета и очертания, или свет не в смешении с воздухом, отдельно от того, что его как бы рождает, то есть, что светит? А каким представляешь ум? Не пребывающим ли в чем-то другом? И мысли, покоящиеся или обнаруживающиеся, по твоему мнению, не движения ли? Представляешь ли какое слово кроме безмолвствующего в нас или изливаемого (помедлю говорить, исчезающего)? Да и мудрость, в твоем понятии, что кроме навыка рассуждать о предметах Божественных или человеческих? А также правда и любовь – не похвальные ли расположения, которые противоборствуют – одно неправде, а другое ненависти, и как сами бывают напряженнее и слабее, возникают и прекращаются, так подобными и нас делают и изменяют, производя в нас то же, что краски в телах? Или надобно рассматривать Божество, сколько возможно, Само в Себе, отступившись от сих образов и собрав из них какое-то единственное представление? Но что же это за построение ума, которое из сих образов собрано, и не то, что они? Или как единое, по естеству своему несложное и неизобразимое, будет заключать в себе все сии образы, и каждый совершенно? Так трудно уму нашему выйти из круга телесности, доколе он, при немощи своей, рассматривает то, что превышает его силы!

Поскольку всякая разумная природа, хотя стремится к Богу и к первой причине, однако же не может постигнуть ее, по изъясненному мною, то, истаивая желанием, находясь как бы в предсмертных муках и не терпя сих мучений, пускается она в новое плавание, чтоб или обратить взор на видимое, и из этого сделать что-нибудь богом – по худому, впрочем, расчету; ибо что́ видимое выше и богоподобнее видящего, и при том в такой мере, чтобы видящий поклонялся, а видимое принимало поклонение? – или из красоты и благоустройства видимого познать Бога, употребить зрение руководителем к незримому, но в великолепии видимого не потерять из вида Бога.

От сего-то стали поклоняться, кто солнцу, кто луне, кто множеству звезд, кто самому небу вместе со светилами, которым дали править в мире и качеством, и количеством движения; а кто стихиям: земле, воде, воздуху, огню, так как они для всего необходимы, и без них не может длиться жизнь человеческая; иные же – что кому встретилось в ряду видимых вещей, признавая богом все, представлявшееся для них прекрасным. Некоторые стали поклоняться даже живописным изображениям и изваяниям, сперва родных, – и это были люди, без меры предававшиеся горести и чувственности и желавшие памятниками почтить умерших, – а потом и чужих, – и это сделали потомки первых, отдаленные от них временем, сделали потому, что они не знали первого естества, и чествование, дошедшее до них по преданию, стало как бы законным и необходимым, когда обычай, утвержденный временем, обратился в закон. Но думаю, что иные желая угодить властителям, прославить силу, изъявить удивление красоте, чтимого ими сделать со временем богом, а в содействие обольщению присоединялась какая-нибудь басня. Те же из них, которые были более преданы страстям, признали богами страсти, или как богов стали чествовать гнев, убийство, похотливость, пьянство, а не знаю, может быть, и еще что-нибудь к сему близкое, потому что в этом находили (конечно, недоброе и не справедливое) оправдание собственных грехов. И одних богов оставили на земле, других (что одно и благоразумно) скрыли под землею, а иных (смешное разделение) возвели на небо. Потом, подчинившись своеволию и прихотям блуждающего воображения, нарекли каждому вымыслу имя какого-нибудь бога или демона и, воздвигнув кумиры, которые приманивали к себе своею многоценностью, узаконили чествовать их кровьми и туками, а иные даже самыми гнусными делами, сумасбродствами и человекоубийством. Ибо таким богам приличны были такие и почести! Даже позорили себя и тем, что воздавали Божию славу морским чудовищам, четвероногим, пресмыкающимся, тому, что в сих породах наиболее гнусно и смешно, так что трудно определить, поклонявшиеся ли достойны большего презрения, или то, чему поклонялись. Но более вероятно, что презреннее служители таких богов, и еще тем, что, будучи по природе разумны и получив Божию благодать, лучшему предпочли они худшее. И это – одно из ухищрений лукавого, который само добро обратил во зло, как много есть и других примеров его злотворности. Он, чтобы привлечь людей под власть свою, воспользовался их неверно направленным стремлением найти Бога и, обманув в желаемом, водя как слепца, ищущего себе пути, рассеял их по разным стремнинам и низринул в одну бездну смерти и погибели.

Так было с ними. Но наш руководитель – разум. И поскольку мы, хотя также ищем Бога, однако не допускаем, чтобы могло что-либо быть без вождя и правителя; поэтому разум, рассмотрев видимое, обозрев все, что было от начала, не останавливается на сем. Ибо нет основания присвоять владычество тому, что по свидетельству чувств равночестно. А посему чрез видимое ведет он к тому, что выше видимого и что дает видимому бытие. Ибо чем приведены в устройство небесное и земное, заключающееся в воздухе и под водою, лучше же сказать, то, что и сего первоначальнее – небо, земля, воздух и водное естество? Кто смешал и разделил это? Кто содержит во взаимном общении, сродстве и согласии (хвалю сказавшего это, хотя он и не наш!)? Кто привел сие в движение и ведет в непрерывном и беспрепятственном течении? Не художник ли всего, не тот ли, кто во все вложил закон, по которому все движется и управляется? Кто же художник сего? Не тот ли, кто сотворил и привел в бытие? Ибо не случаю должно приписывать такую силу. Положим, что бытие от случая, – от кого же порядок? Если угодно, и то уступим случаю, кто же блюдет и сохраняет те законы, по которым произошло все первоначально? Другой ли кто, или случай? Конечно, другой, а не случай. Кто же сей другой, кроме Бога? Так от видимого возвел нас к Богу богодарованный и всем врожденный разум – сей первоначальный в нас и всем данный закон!

Повторим же сказанное сначала. Бога, что́ Он по естеству и сущности, никто из людей никогда не находил и, конечно, не найдет; а если и найдет когда-нибудь, то пусть разыскивают и любомудрствуют о сем желающие. Найдет же, как я рассуждаю, когда сие богоподобное и божественное, то есть наш ум и наше слово, соединятся с сродным себе, когда образ взойдет к Первообразу, к Которому теперь стремится. И сие, как думаю, выражается в том весьма любомудром учении, по которому познаем некогда, сколько сами познаны (1Кор.13:12). А что в нынешней жизни достигает до нас, есть тонкая струя и как бы малый отблеск великого света.

Создатель мира и Царь царей Бог, превысший всякой сущности и человеческого примышления, как благой и все превосходящий добротою, сотворил род человеческий по образу Своему, собственным Словом Своим, Спасителем нашим Иисусом Христом, и чрез уподобление Себе соделал его созерцателем и знателем сущего, дав ему мысль и ведение о собственной Своей вечности, чтобы человек, сохраняя это сходство, никогда не удалял от себя представления о Боге и не отступал от сожития со святыми, но, имея в себе благодать Подателя, имея и собственную силу от Отчего Слова, был счастлив и собеседовал с Богом, живя невинною, подлинно блаженною и бессмертною жизнью. Ни в чем не имея препятствия к ведению о Боге, человек, по чистоте своей, непрестанно созерцает Отчий образ – Бога Слова, по образу Которого и сотворен, приходит же в изумление, уразумевая Отчее чрез Слово о всем промышление, возносясь мыслию выше чувственного и выше всякого телесного представления, силою ума своего касаясь божественного и мысленного на небесах. Когда ум человеческий не занят телесными предметами и не примешивается к нему со вне возбуждаемое ими вожделение, но весь он горе и собран в себе самом, как было в начале: тогда, преступив за пределы чувственного и всего человеческого, парит он в горних и, взирая на Слово, видит в Нем Отца Слову, услаждаясь созерцанием Его и обновляясь в любви к Нему. Так и священные Писания о первом сотворенном человеке, который на еврейском языке назван Адамом, говорят, что в начале с непостыдным дерзновением устремлен был он умом к Богу и сожительствовал со Святыми в созерцании мысленного, какое имел в том месте, которое святой Моисей, в переносном смысле, наименовал раем (Быт. 2:8). А к тому, чтобы видеть в себе Бога, достаточно душевной чистоты, как и Господь говорит: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5:8).

Таким, по сказанному, Создатель соделал род человеческий и желал, чтобы таким же и пребыл он. Но люди, вознерадев о совершеннейшем и поленившись постигнуть его, охотнее взыскали того, что ближе к ним; ближе же к ним были тело и телесные чувства. Посему уклонили они ум свой от мысленного, начали же рассматривать самих себя. А рассматривая себя, занявшись телом и иными чувственными вещами, и обольщаясь этим, как своею собственностью, впали в самовожделение, предпочетши собственное созерцанию божественного, и закоснев в этом, не хотя оставить ближайшего к ним, смятенную и возмущенную всякими вожделениями душу свою подавили плотскими удовольствиями; наконец же, забыли о своих силах, дарованных Богом вначале. Что это истинно, можно видеть то и на первосозданном человеке, как говорят о нем священные Писания. Пока ум его устремлен был к Богу и к созерцанию Бога, он отвращался от воззрения на тело. Когда же, по совету змия, оставил мысль о Боге и начал рассматривать себя самого, – тогда впал в плотское вожделение. И уразумеша, яко нази беша (Быт. 3:7), и уразумев, устыдились. Узнали же наготу свою не столько по недостатку одежд, но и потому, что совлеклись созерцания божественного и обратили мысль к противоположному. Ибо, уклонившись от мысленного устремления к Единому и Сущему (разумею Бога) и от любви к Нему, вдались уже в различные и частные пожелания тела. Потом, как обыкновенно бывает, допустив в себя вожделение каждой вещи и вдруг многих вещей, начали иметь привязанность и к самым вожделениям, а потому стали бояться оставить их.

Как смежающий глаза, когда солнце взошло и вся земля осиявается светом его, вымышляет себе тьму, хотя и нет тьмы, и потом ходит, блуждая как во тьме, не редко падая, приближаясь к стремнинам, сам же остается в той мысли, что нет света, а есть тьма; – ибо думая, что смотрит глазами, вовсе ничего ими не видит: так и душа человеческая, смежив око, которым может созерцать Бога, измыслила себе злое, и на него обратив свою деятельность, не знает, что, представляя себя делающею нечто, ничего она не делает, потому что воображает не сущее, и не такою уже остается, какою сотворена, но в какое смешение сама себя привела, такою и оказывается. Ибо сотворена была созерцать Бога и озаряться Им; она же, вместо Бога, взыскала тленного и тьмы, как негде и Дух говорит в письмени: сотвори Бог человека праваго. И сии взыскаша помыслов многих (Еккл. 7:30).

Душа человеческая, не удовольствовавшись примышлением зла, постепенно начала вдаваться еще в худшее. Познав различия удовольствий, утвердившись в забвении божественного, услаждаясь же телесными страстями, и имея в виду одно настоящее и уважение к нему, душа помыслила, что нет уже ничего, кроме видимого, но одно преходящее и телесное – для нее добро. Совратившись же с пути, и забыв о себе, что сотворена по образу благого Бога, не созерцает уже, при помощи данных ей сил, того Бога – Слова, по Которому и сотворена, но, став вне себя самой, останавливается мыслию на не-сущем и воображает его. И это как бы зерцало, в котором одном могла видеть Отчий образ, закрыв в себе множеством столпившихся телесных вожделений, и смущаемая уважением к чувственному, наконец, того Бога, Которого предала забвению в уме, воображает в телесном и чувственном, имя Божие присвоив видимому, и то одно прославляя, что ей кажется угодным и на что взирает она с приятностью. Итак, идолослужению предшествует зло, как причина. Люди, научившись примышлять себе не сущее зло, вообразили себе также и не-сущих богов. Не просто люди впали в идолослужение, но в какой мере закосневали в прежнем, в такой же изобретали себе новые суеверия, и не зная сытости в прежних своих худых делах, пресыщались новыми, преуспевая в срамоте, далее и далее простирая свое нечестие. Об этом свидетельствует и божественное Писание, говоря: егда приидет нечестивый во глубину зол, нерадит (Притч. 18:3).

Как скоро ум человеческий отступил от Бога, люди, ниспадая в понятиях и помыслах, прежде всего воздали божескую честь небу, солнцу, луне и звездам, подумав, что они – не только боги, но и виновники всего прочего. Потом, еще ниже нисходя омраченными помыслами, наименовали богами эфир, воздух, и что в воздухе. Поступив же далее во зле, возвеличили уже богами стихии и начала телесного состава: теплоту, холод, сухость и влажность. И как совершенно упадшие, влачатся по земле, подобно земляным улиткам, так злочестивейшие из людей, пав и унизившись в представлении о Боге, в число богов включили, наконец, людей и изображения людей, как еще живых, так уже и умерших. А возжелав еще худшего и остановившись на том мыслию, божественное и премирное Божие имя перенесли уже на камни, на дерева, на пресмыкающихся в воде и на суше, и из бессловесных – на животных свирепых; им стали воздавать всякую божественную честь, отвратились же от истинного, действительно сущего, Бога Отца Христова. И, о если бы хотя на этом остановилась дерзость неразумных, и не сквернили они себя бо́льшим злочестием, простираясь еще далее! Ибо некоторые до того унизились мыслию и омрачились умом, что измыслили себе, и вместе обоготворили, даже то, что вовсе никогда не существовало, и чего не видно между сотворенными вещами. Смешав и разумное и бессловесное, сочетав между собою несходное по природе, кланяются они тому, как богам.

Этому и быть надлежало, потому что, утратив мысленное устремление к единому Богу, люди впали во многое и различное; уклонившись от истинного Отчего Слова, Спасителя всех Христа, носятся они мыслию по многим вещам. Как отвратившиеся от солнца и находящиеся в темном месте, кружатся по многим непроходимым путям, и кто перед ними, тех не примечают, а кого нет, тех представляют стоящими перед ними, и видя не видят, – так, подобным же сему образом, и у тех, которые отвратились от Бога и омрачены в душе, ум находится в кружении; они, как пьяные и неспособные видеть, представляют себе не-сущее.

К познанию же и точному уразумению истины имеем нужду не в ком другом, а только в себе самих. Путь к Богу не так далек от нас, как превыше всего сам Бог; он не вне нас, но в нас самих, и начало его может быть нами найдено, как и Моисей учил, говоря: глагол веры в сердце твоем есть (Рим. 10:8; Втор. 30:14). И Спаситель, давая разуметь и подтверждая то же самое, сказал: царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21). Внутри же себя имея веру и царствие Божие, можем вскоре узреть и уразуметь Царя вселенной – Спасительное Отчее Слово. Да не отговариваются служащие идолам эллины, и вообще, никто другой да не обольщает сам себя, будто бы нет у них такового пути, а потому и имеют они предлог к своему безбожию. Все мы вступили на этот путь, и всем он открыт, хотя и не все им идут; но многим желательно оставлять его, потому что влекут их со вне житейские удовольствия.

А если кто спросит: что же это за путь? Отвечаю: душа каждого и в ней ум; потому что одним умом может быть созерцаем и уразумеваем Бог. Разве нечестивые, как отреклись от Бога, так откажутся и от того, что имеют душу? Это и всего справедливее было бы сказать им, потому что не имеющим только ума свойственно отрицаться от его Творца и Создателя – Бога. Если же уверены они (как и в праве быть уверенными), что есть в них душа, и имеют высокое понятие о своей разумности, то для чего, как бы не имея души, отваживаются поступать вопреки разуму, не мудрствуют, как должно мудрствовать, но ставят себя выше и Божества? Ибо сами имея бессмертную и невидимую ими душу, уподобляют Бога вещам видимым и смертным. Или почему, как отступили от Бога, так опять не прибегнут к Нему? Как отвратились они от Бога, и не-сущее стали представлять себе богами, так могут возвыситься умом души своей, и снова обратиться к Богу. Обратиться же к Богу будет для них возможно, если свергнут с себя скверну всякого вожделения, в какую облеклись, и в такой мере омоются, что отринут все чуждое душе и в нее привзошедшее, представят же ее чистою от всяких примесей, какою она была сотворена, и таким образом, придут в состояние созерцать в ней Отчее Слово, по Которому сотворены вначале. Ибо создана душа по образу и подобию Божию, как дает разуметь об этом божественное Писание, говоря от лица Божия: сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт. 1:26).

Посему, когда душа слагает с себя всю излившуюся на нее скверну греха, и соблюдает в себе один чистый образ, тогда (чему и быть следует) с просветлением его, как в зеркале, созерцает в нем Отчий образ – Слово, и в Слове уразумевает Отца, Которого образ есть Спаситель. Или, если учение души недостаточно, потому что ум ее омрачается внешним, и не видит она лучшего, то ведение о Боге можно также заимствовать от видимого; потому что тварь порядком и стройностью, как бы письменами, дает уразуметь и возвещает своего Владыку и Творца.

Бог благ, человеколюбив, благопопечителен о сотворенных Им душах, и поскольку по естеству Он невидим и непостижим, превыше всякой сотворенной сущности, а род человеческий, произшедший из ничего, не достиг бы ведения о Нем несотворенном, то посему-то самому и привел Он тварь Словом Своим в такое устройство, чтобы Его, невидимого по естеству, могли познавать люди хотя из дел. Ибо из дел не редко познается и такой художник, которого мы не видали. Говорят, например, о ваятеле Фидие, что произведения его соразмерностью и взаимною соответственностью частей показывают в себе Фидия, хотя и нет его пред зрителями. Так и из порядка в мире можно познавать Творца и Создателя его – Бога, хотя и невидим Он телесным очам. Никто не смеет сказать, будто бы Бог во вред нам употребил невидимость естества Своего, и оставил Себя совершенно непознаваемым для людей. Напротив того, по сказанному выше, в такое устройство привел Он тварь, что, хотя невидим по естеству, однако же познается из дел. Ибо, взирая на небесный круг, на течения солнца и луны, на положения и круговращения прочих звезд, совершающиеся различно и по противоположным направлениям, впрочем, так, что при всем разнообразии соблюдается звездами одинаковый порядок, – кто не придет к той мысли, что не сами себя они привели в устройство, но есть иной приводящий их в устройство Творец? И взирая на восходящее ежедневно солнце, на луну, являющуюся ночью, по неизменному закону, совершенно в ровное число дней, убывающую и возрастающую, также на звезды, из которых одни блуждают и разнообразно изменяют свое течение. а другие движутся в неуклонном направлении, – кто не составит себе такого понятия, что, без сомнения, есть правящий ими Создатель?

Итак, поскольку во всем открывается не бесчиние, но порядок, не отсутствие меры, но соразмерность, не расстройство, но благоустройство и все стройное сочетание мира, то необходимо заключить и составить себе понятие о Владыке, Который все соединил и скрепил, во всем произвел согласие. Хотя и невидим Он очам, но порядок и согласие вещей противоположных дают уразуметь их Правителя, Распорядителя и Царя.

Кто же сей Создатель? Кто же это, как не всевышний и превысший всякой сущности Отец Христов? Он, как наилучший кормчий, собственною Своею Премудростью и собственным Своим Словом, Господом нашим Иисусом Христом, спасительно управляет и распоряжается всем в мире, и все творит, как Сам признает это наилучшим. И оно прекрасно, как скоро сотворено, и мы видим сотворенное, потому что и это угодно Ему. И никто не должен сомневаться в этом. Ибо если бы движение твари было не разумно, и вселенная носилась, как пришлось, то справедливо мог бы иной не верить утвержденному нами. Если же тварь приведена в бытие словом, премудростью и ведением, и во всем мире есть благоустройство, то необходимо настоятелем и строителем этого быть не иному кому, как Божию Слову.

Невидимая Его [т.е. Божия], – говорит [апостол Павел], – от создания мира творенми помышляема, видима суть, и присносущная сила Его и Божество (Рим.1:20). Смысл слов такой: пред глазами всех предложил Он тварь, чтобы от дел заключали к Творцу. О чем и другой (премудрый) сказал: от величества бо и красоты созданий сравнително рододелатель их познавается (Прем.13:5). Видел ты величие? Подивись могуществу Создавшего. Видел красоту? Изумись премудрости Украсившего. Это же объясняя, и пророк сказал: небеса поведают славу Божию (Пс.18:2). Как, скажи мне, поведают? Голоса они не имеют, уст не получили, языка у них нет: как же поведают? Самым видом. Когда увидишь красоту, величие, высоту, положение, вид, столь долговременное существование, – то, как бы слыша голос и научаемый видом, ты покланяешься Создателю, создавшему столь прекрасное и чудное тело. Молчит небо, но вид его издает звук громче трубы, научая нас чрез зрение, а не чрез слух, ибо то чувство по самой природе вернее и яснее этого. Если бы Бог стал учить посредством книг и письмен, то знающий грамоте разумел бы написанное, а не знающий, без стороннего наставления, не получил бы отсюда никакой пользы; при том, богатый купил бы книгу, а бедный не мог бы приобресть ее. Опять, знающий этот язык, какой означается чрез письмена, разумел бы содержащееся в них, а скиф, и варвар, и индеец, и египтянин, и все не знающие того языка, не узнали бы ничего. Но о небе нельзя сказать этого: напротив, и скиф, и варвар, и индеец, и египтянин, и всякий человек, какой только ходит по земле, услышит этот голос, потому что он доходит до нашего ума не чрез уши, но чрез чувство зрения: познание же видимых предметов посредством глаз одинаково у всех и не различно так, как познание посредством языков.

В эту книгу может смотреть одинаково и простой человек и мудрец, и бедный и богатый; и куда бы кто ни шел, лишь взглянет на небо – и получит достаточное наставление от этого взгляда. И сам пророк, намекая на это и показывая, что творение издает голос, внятный и для варваров, и для эллинов, и для всех вообще людей, так сказал: не суть речи, ниже словеса, их же не слышатся гласи их (Пс.18:4). Это значит: нет народа, нет языка, который не мог бы понять этого голоса; но таков звук (небес), что может быть слышим всеми людьми; и таков звук не только неба, но и дня и ночи. Как же это – дня и ночи? Небо и красотою, и величием, и всем прочим изумляет зрителей и заставляет удивляться Создавшему его; но день и ночь – что такое могут показать нам? Ничего такого, конечно; зато другое, что не меньше того – стройность, порядок самый строгий. Когда подумаешь, как они разделили между собою весь год и как бы на весах размерили длину всего времени, то удивишься Установившему этот порядок. Как брат и сестра, с великою любовью разделившие между собою отцовское наследство, и ни в какой малости не обидевшие друг друга, так и день и ночь со всею точностью разделили между собою год в такой равной мере, и хранят свои пределы и никогда не выгоняют друг друга. А что сказать о стройном порядке годичных времен, как и они, подобно девам в хороводе, весьма стройно идут одно за другим кругом, и не перестают постепенно и тихо переходить чрез средние к противоположным! Кто же будет столько жалок и несчастен, что, видя небо, видя также море и землю, видя и такое точное благорасположение годичных времен и неизменный порядок дня и ночи, будет думать, что это произошло само собою, а не поклонится Тому, Кто устроил все это с надлежащею премудростью?

Не с сомнением, но по твердому убеждению люблю Тебя, Господи! Ты коснулся словом твоим сердца моего, и оно возлюбило Тебя. Вот и небо и земля, что есть в них, отовсюду внушают мне любить Тебя и непрестанно убеждают к тому всех людей, во еже бытии им безответным Рим. 1:20). Но Ты тем более помилуешь, его же аще помилуешь, и ущедришь, его же аще ущедришь (Исх. 23:19; Рим. 9:15), хотя небо и земля глухим возвещают хвалы твои. Что же именно люблю я в Тебе:? Не телесную красоту, не временную славу, не блеск света, которым Ты услаждаешь глаз мой, не нежные мелодии всевозможных напевов, не приятный запах цветов и ароматов, не манну и мед. В Боге сияет для душ людей что-то не пространственное, и звучит что-то не измеряемое временем, благоухает что-то не разносящееся в воздухе, и насыщает нечто такое, чем нельзя пресытиться, и объемлется необъятное. Вот что люблю я, любя Бога.

Но что же такое Бог мой? Я вопросил землю, и она сказала: «это не я»; и все, находящееся на земле, повторило то же самое. Я спросил море и бездну, и все живые существа, обитающие там, и они ответили: «не мы Бог твой; ищи выше нас». Я спросил ветры воздушные, и воздух со всеми обитателями своими сказал мне: «заблуждается Анаксимен²: не я Бог». Я вопросил небо, солнце, луну и звезды, – и они ответили: «не мы Бог, которого ты ищешь». И я сказал всему, что подлежит телесным чувствам моим: «вы сказали мне о Боге моем, что вы не боги, – скажите же мне о Нем что-нибудь!». И воскликнули громким голосом: Той сотвори нас, а не мы (Пс.99:3). Моим вопросом было мое пытливое око; их ответом служил их вид. И я обратился сам к себе с вопросом: «кто ты?» и ответил: человек! Вот я состою из тела и души: одно наружи, другая внутри. В чем же из них, в теле или в душе, я должен искать Бога моего, Которого я искал уже внешними чувствами от земли до неба, куда только мог послать своих гонцов – взоры глаз моих? Конечно, внутренняя часть существа моего лучше внешней. Духу, как председателю и судье, телесные чувства возвестили все ответы неба и земли и всего того, что находится в них, ответы такого содержания: «не мы Бог, но Он сотворил нас», внутренний человек сознал это при помощи внешнего человека, – я, внутренний человек, познал это, я, дух, – при посредстве чувства телесного. Я вопросил вселенную о Боге, и она ответила мне: «не я Бог твой, но Он сотворил меня».

Не для всех ли существ со здоровыми чувственными органами представляется та же картина вселенной? Почему же не всем говорит она то же самое? И большие и малые животные видят вселенную, но не могут вопрошать ее, потому что у них нет разума, обсуждающего то, что возвещают чувства, – не могут вопрошать природу так, чтобы невидимые свойства Божии, открывающиеся в созданиях, стали видимыми (Рим.1:20). Что же касается до людей, то хотя они одарены на то таковым судьею – разумом, но по чрезмерному увлечению и пристрастию к тварям не могут судить о них надлежащим образом. Твари возвещают о свойствах Божиих не вопрошающим только, но вместе и обсуживающим; они не применяют своего голоса, т.е. своего вида, с тем, чтобы одному казаться так. А другому иначе; но, являясь всем в одном и том же виде, природа их для одного нема, для другого красноречива, – можно даже сказать, что она красноречива для всех, но понимают ее только те, которые сличают отвне слышимый голос с вещанием истины, внутри обитающей. А истина говорит мне: «несть твой Бог ни небо, ни земля, ни что-либо телесное; об этом говорит сама природа сих вещей видящему их. Это – масса, в которой часть менее целого. Конечно, ты, душа, гораздо лучше, потому что ты образуешь массу тела твоего, вдохновляя его жизнью, которую не в состоянии доставить телу ничто материальное. А Бог твой для тебя есть жизнь жизни твоей».

Итак, где же я нашел Тебя, чтобы познать Тебя? Где же я мог познать Тебя, как не в Тебе Самом выше меня? Нельзя сказать, где; нет пространства, – мы отступаем и приближаемся, и нет пространства. Всюду, о Истина, Ты присущ всем мудрствующим о Тебе и вместе даешь ответ всем мудрствующим не право. Ты ясно отвечаешь, но не все ясно слышат. Все мудрствуют сообразно с своими желаниями, но выслушивают не всегда сообразное с своими желаниями. Лучший служитель Твой тот, кто старается не о том, чтобы услышать от Тебя сообразное с своими желаниями, но сам стремится сообразовать свою волю с тем, что услышит от Тебя.

Точное соблюдение себя самого дает тебе достаточное руководство и к познанию Бога. Ибо, если внемлешь себе, ты не будешь иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом каком-то мире, усмотришь великую премудрость своего Создателя. Из бесплотности находящейся в тебе души уразумевай, что и Бог бесплотен. Знай, что Он не ограничен местом, потому что и твой ум не имеет предварительного пребывания в каком-нибудь месте, но только по причине соединения с телом находит себе известное место. Веруй, что Бог невидим, познав собственную свою душу; потому что и она непостижима телесными очами. Она не имеет ни цвета, ни вида, не объемлется каким-либо телесным очертанием, но узнается только по действиям. Потому и в рассуждении Бога не домогайся наблюдения с помощью очей, но, предоставив веру уму, имей о Боге умственное понятие. Дивись Художнику, как силу души твоей привязал Он к телу, так что, простираясь до его оконечностей, наиболее отдаленные между собою члены приводит в одно согласие и общение. Рассмотри, какая сила сообщается телу душою, и какое сочувствие возвращается от тела к душе; как тело приемлет жизнь от души, и душа приемлет болезненные ощущения от тела, какие в ней сокровищницы познаний; отчего знанием прежнего не помрачается изучаемое вновь, но воспоминания сохраняются неслитными и раздельными, будучи начертаны во владычественном души, как бы на медном каком столбе; как душа, поползнувшаяся в плотские страсти, губит свойственную ей красоту, и как опять, очистившись от греховного срама, восходит до уподобления Творцу.

Что́ мы почитаем, есть Бог единый. Он всю вселенную со всем богатством элементов, тел и духов произвел из ничего словом, которым повелел, разумом, которым устроил порядок, силою, которою все мог, для украшения Своего величия. Поэтому греки назвали мир «космос» – украшение. Он невидим, хотя Его видят, Он неосязаем, хотя по милости Своей являлся; Он непостижим, хотя человеческим умом постигается. Поэтому Он истинен и велик. Ибо, что́ обыкновенно можно видеть, осязать, постигать, то́ менее и глаз, которые видят, и рук, которые обнимают, и ума, который постигает. А что необъемлемо, то известно только себе самому. То, что́ есть, делает то, что Бог постигается, хотя Он не приемлет постижения. Итак величие делает Его для людей и известным, и неизвестным. В этом заключается главнейшая вина тех, которые не хотят познать Того, Которого не могут не знать. Хотите ли вы, чтобы мы показали Его из Его творений, столь многочисленных и столь великих, которые нас окружают, поддерживают, увеселяют и устрашают, или из свидетельства самой души? Хотя душа заключена в тело, как в темницу, хотя она помрачена извращенными учениями, хотя она лишена бодрости, вследствие страстей и похотей, хотя она рабски служит ложным богам; однако, когда приходит в себя, освободившись как будто от опьянения или сна или какой-либо болезни, и делается снова здоровою, то произносит имя «Бог», и одно только это имя, так как истинный Бог действительно есть един. Все говорят: велик Бог, благ Бог и что Бог даст. Душа свидетельствует о Нем, как Судии, когда говорит: Бог видит, вручаю Богу, Бог воздаст мне. О, свидетельство души, по природе христианки! И, произнося это, она взором своим обращается не к Капитолию³, а к небу. Она, конечно, знает жилище Бога живого: от Него и оттуда она снизошла.

Если кто пожелает заимствовать доказательства христианской истины из всех употребительнейших сочинений философов или поэтов или каких либо других наставников языческой науки и мудрости, чтобы доказать их собственными сочинениями, что враги и гонители ее виновны в своих заблуждениях и в несправедливости к нам, то ему для этого необходима великая любознательность и еще бо́льшая память. Некоторые из наших⁴, у которых сохранились и труды любознательности и крепость памяти по отношению к прежней литературе, действительно составили небольшие сочинения для этой цели. Они ясно говорят и свидетельствуют о начале, происхождении, учении и доказательствах тех мнений, из которых можно видеть, что мы ничего не приняли ни нового, ни чудовищного, относительно чего не была бы согласна с нами всеобщая и отечественная литература, хотя мы кое-какие заблуждения отвергли и кое-какую правду привнесли. Я призываю свидетеля нового, но он известнее всякой литературы, действеннее всякой (научной) системы, распространеннее всяких книг, больше всего человека, – он есть все, что составляет человека. Душа! стань посредине. Произошла ли ты с неба, или появилась из земли, составилась ли ты из чисел или из атомов, начинаешься ли ты с телом, или входишь в тело после, почему и как ты делаешь человека, существо разумное, способное чувствовать и знать, – но я призываю тебя не такую, которая изрыгаешь мудрость, получив образование в школах, поработав в библиотеках, насытившись в академиях [– школах последователей Платона] и аттических портиках [– школах стоических философов]. Я обращаюсь к тебе простой, грубой, необразованной, невежественной, какова ты у тех, которые имеют только тебя одну, какою являешься ты на улицах, на перекрестках, на фабриках. Мне нужно твое незнание, потому что никто не верит твоему маленькому знанию. Я требую от тебя того, что́ ты вносишь с собою в человека, чувствовать что ты научилась или от себя самой или от Творца своего, кто бы Он ни был. Ты, как я знаю, не христианка; ибо душа обыкновенно делается христианкою, а не рождается⁵. Однако христиане теперь требуют свидетельства от тебя, чужой для нас, против твоих, чтобы они хоть тебя устыдились, потому что они ненавидят нас и смеются над нами за то, о чем свидетельствует твое собственное сознание.

Мы не нравимся потому, что проповедуем, что Бог один только, что Ему одному только принадлежит это имя, что от Него все произошло, и Ему все подчинено. Если ты, душа, знаешь это, то засвидетельствуй. Ведь мы слышим, что ты явно и с полною свободою, которой мы не имеем, дома и вне дома проповедуешь так: что Бог даст, и если Богу угодно. Этими словами ты и выражаешь, что есть Некто, и признаешь всю власть за Тем, на волю Которого ты устремляешь свои взоры, вместе с тем ты утверждаешь и то, что нет других богов, так как ты называешь их собственными именами: Сатурном, Юпитером, Марсом, Венерою⁶. Ведь ты говоришь, что один только Бог и Его только одного называешь Богом. Хотя ты иногда называешь богами и тех, однако, мне кажется, что ты пользуешься этим именем, как чужим и как бы взятым взаем. Скажи и о природе того Бога, Которого мы проповедуем; и она не скрыта от тебя. Бог благ, Бог благотворит, а человек зол. Такою противоположностью косвенно и прикровенно ты указываешь, что человек зол потому, что удалился от благого Бога. Также то, что́ мы считаем за главнейший догмат нашего учения и жизни, именно то, что Бог благости и добра есть источник благословения, ты так охотно произносишь, как нужно произносить это христианину: Бог благословит тебя. Но когда ты благословение Божие переменяешь на проклятие, то согласно с нами признаешь, что вся власть Его над нами. Есть такие, которые, хотя не отвергают Бога, однако не верят тому, что Он всеведущ, всем управляет и всех судит, за что нас, конечно, более всего презирают, так как мы спешим принять это учение, боясь предвозвещенного суда. Они почитают Бога так, что освобождают Его от забот промышления и от трудов наказания Они не приписывают ему даже гнева. Ибо если Бог, говорят они, гневается, то Он подвергается разрушению и страданию; а что страдает и что разрушается, то может погибнуть, что недопустимо в Боге. Но признавая в другом месте то, что душа божественна, и что она произошла от Бога, они впадают в противоречие с вышеприведенным мнением по свидетельству самой души. Ибо если душа или божественна или дана Богом, то она, без сомнения, знает своего Дателя, а если она знает, то, конечно, и боится Его, такого великого Дателя. Как ей не бояться Того, от Которого она хочет скорее благожелания, чем гнева? Итак, откуда естественный страх души к Богу, если Бог не знает гнева? Каким образом Тот, Который не знает оскорблений, возбуждает страх? Чего бояться, если не гнева? Откуда гнев, если не из права наказания? Откуда право наказания, если не от суда? Откуда суд, если не от власти? Кому принадлежит власть, если не единому Богу? Поэтому тебе, душа, приходится дома и вне дома, без всякой иронии и без всякого колебания, по чистой совести произносит следующее: Бог видит все, вручаю Богу, Бог воздаст, Бог будет судьею между нами. Откуда это у тебя, не христианки? О, свидетельство истины, которая делает тебя свидетельницею христиан пред лицом самих демонов!

Эти свидетельства души чем истиннее, тем проще, чем проще, тем народнее, чем народнее, тем общее, чем общее, тем естественнее, чем естественнее, тем божественнее. Я не думаю, чтобы они могли казаться кому-либо глупыми и смешными. если он поразмыслит о величии природы, по которому ценится достоинство души. Сколько ты дашь его учительнице, столько присудишь ученице. Учительница – природа, ученица – душа. Все то, чему та научила или эта научилась, сообщено Богом, Учителем самой учительницы. Что душа может представить о первоначальном Наставнике, это она в состоянии познать в тебе по той душе, которая находится в тебе. Чувствуй ту душу, которая делает то, чтобы ты чувствовал. Познавай пророчицу в предсказаниях, толковательницу в знамениях, ясновидящую в событиях. Что удивительного, если душа, происшедши от Бога, сообщает человеку пророчества? Удивительно ли, если она знает Того, от Кого она произошла? Она, не смотря на козни своего противника, помнит о своем Творце, и о Его благости и заповеди, и о своем конце, и о самом враге своем. Удивительно ли, если она произошедши от Бога, проповедует то, что́ Бог дал знать своим?

Если ты скажешь мне: «покажи мне твоего Бога», то я отвечу тебе: покажи мне твоего человека, и я покажу тебе моего Бога. Покажи, что очи души твоей видят и уши сердца твоего слышат. Ибо как телесные глаза у зрячих людей видят предметы этой земной жизни и усматривают различие, например, между светом и тьмою, между белым и черным, между безобразным и красивым, между правильным, соразмерным и неправильным, несоразмерным, между чрезмерным и недостаточным, или как уши различают звуки, подлежащие слуху – резкие, тяжелые или приятные: так точно есть уши сердца и очи души, чтобы видеть Бога. И Бог бывает видим для тех, кто способны видеть Его, у кого именно открыты очи душевные. Все имеют глаза, но у иных они покрыты мраком и не видят солнечного света. И хотя слепые не видят, свет солнечный все-таки существует и светит, а слепые пусть жалуются на самих себя и на свои глаза, – так и у тебя, друг мой, очи твоей души помрачены грехами и злыми делами твоими. Человек должен иметь душу чистую, как блестящее зеркало. Когда на зеркале есть ржавчина, то не может быть видимо в зеркале лицо человеческое: так и человек, когда в нем есть грех, не может созерцать Бога. Итак, покажи ты себя самого, не прелюбодей ли ты, не блудник ли, вор, грабитель, похититель, растлитель отроков, не сварлив ли ты, не злоречив ли, не гневлив ли, не завистлив ли, не надменен ли, не горд ли, не буен ли, не сребролюбив ли, не ослушник ли родителям, не продавец ли детей твоих. Ибо Бог не открывается тем, кто это делают, если наперед не очистят себя от всякой скверны. Все это наводит мрак, и как болезнь на глазах не позволяет им обращаться к свету солнечному, так и тебя, мой друг, беззакония помрачают так, что не можешь видеть Бога.

Ты скажешь мне: «ты, видящий, опиши мне вид Бога»? Послушай, друг мой: вид Бога неописуем и неизъясним, ибо не может быть видим плотскими глазами. Его слава бесконечна, величие необъятно, высота непостижима, могущество неизмеримо, мудрость неисследима, благость неподражаема, благодеяния неизреченны. Ибо если назову светом, то скажу об Его творении; назову ли Его Словом, скажу о владычестве; назову ли Его умом, скажу об Его мудрости, назову ли Духом, скажу об Его дыхании; назову ли мудростью, скажу об Его порождении; назову ли крепостью, скажу об Его могуществе; назову ли силою, скажу об Его деятельности; назову ли промыслом, скажу об Его благости; назову ли царством, скажу об Его славе; назову ли Господом, назову Его судиею; назову ли Его судиею, – назову Его праведным, назову ли отцом, скажу об Его любви; назову ли огнем, скажу об Его гневе.

Бог безначален, потому что он не произошел, неизменяем, потому что бессмертен. Он называется Господом, потому что господствует над всем, – Отцом, потому что существует прежде всего, – Зиждителем и Творцом, потому что все создал, сотворил, – Всевышним, потому что превыше всего, – Вседержителем, потому что всем управляет и все содержит. Ибо и высоты небес, и глубины бездн, и пределы вселенной в руке Его, и нет места Его успокоения (Ис. 46:1; Деян. 7:49). Небеса – Его дело, земля – Его творение, море – Его создание, солнце, луна и звезды – Его стихии, сотворенные в знамения, во времена, дни и годы, на службу и пользу людей; и все Бог создал из небытия в бытие, дабы из дел Его было познаваемо и разумеемо Его величие.

Как душа в человеке невидима и незрима для людей, познается же чрез движение тела, так и Бога нельзя видеть очами человеческими, но Он созерцается из Его провидения и действий.

Блажени чисти сердцем, яко тии Бога узрят

Мф. 5:8

Что естественно чувствовать смотрящим с возвышенной какой вершины на какое-либо обширное море, то же самое потерпело мое разумение, как бы с вершины какой горы, от сего высокого изречения Господня, простирая взор в неизъяснимую глубину мысли. Во многих приморских местах можно видеть полуусеченную гору с прибрежной стороны, от вершины до подошвы обрезанную по прямой черте, между тем как верхний ее край, склонившись с высоты, навис над бездной. Что естественно бывает с тем, кто, став на подобную стражбу, с большой высоты смотрит на море в глубину, так и у меня кружится теперь душа, приводимая в недоумение великим этим изречением Господа.

«Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят».  Бог предлагается зрению очистивших сердце. Но, как говорит великий Иоанн, Бога никтоже виде нигдеже (Ин. 1:18). Подтверждает же это и высокий разумением Павел, сказав: Егоже никтоже видел есть от человек, ниже видити может (1Тим. 6:16). Это гладкий и несекомый камень, не показывающий на себе никакого следа восхождения мыслей; о Нем и Моисей также утвердил, что намеревающемуся преподать учение о Боге Он недоступен, потому что разумение наше никак не может приблизиться к Нему по причине решительного отрицания всякой возможности постигнуть Его. Ибо Моисей говорит: невозможно, чтобы узрел кто лице Господа, и жив был (Исх.33:20). Но видеть Бога есть вечная жизнь, а сии столпы веры: Иоанн, Павел и Моисей признают сие невозможным. Видишь ли кружение, которым увлекается душа в глубину усматриваемого в слове? Если Бог – жизнь, то кто не видит Его, тот не зрит и жизни. А что невозможно видеть Бога, свидетельствуют богоносные пророки и апостолы. На чем опереться человеческой надежде? Но Господь подкрепляет падающую надежду, как поступил Он с Петром, подвергавшимся опасности утонуть, снова поставив его на твердую и не уступающую давлению ноги воду. Посему, если и к нам прострется рука Слова, и не твердо стоящих в глубине умозрений поставит на твердой мысли, то будем вне страха, крепко держась руководствующего нас Слова. Ибо сказано: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5:8).

Посему обетование сие таково, что превосходит всякий предел блаженства. Ибо после такого блага пожелает ли кто чего другого, имея все в том, что узрел? Потому что видеть, по обычному в Писании словоупотреблению, значит то же, что иметь: например, словами: узриши благая Иерусалима (Пс. 127:5), Писание означает: найдешь. И в сказанном: да возмется нечестивый, да не видит славы Божией (Ис. 26, 10), словом: не видит, пророк выражает, что не причастится оной. Посему, кто зрит Бога, тот в сем зрении имеет уже все, что состоит в списке благ, – нескончаемую жизнь, вечное нетление, бессмертное блаженство, нескончаемое царство, непрекращающееся веселие, истинный свет, духовную и сладостную пищу, неприступную славу, непрестанное радование и всякое благо. Посему так важно и обильно то, что обетованием сего блаженства предлагается упованию.

Но поскольку, чтобы узреть Господа, наперед показан способ, именно же иметь для этого сердечную чистоту, то при сем снова изнемогает мое разумение; и эта сердечная чистота не есть ли для нас нечто невозможное, и не превышает ли нашего естества? Ибо если сим способом зрим бывает Бог, а Моисей и Павел не видели Бога, и утверждают, что и сами они, и другой кто, видеть не могут, то предлагаемое теперь словом о блаженстве, по-видимому, есть нечто невозможное. Посему, что нам пользы от познания, как узреть Бога, если при разумении нет вместе возможности? Сие подобно тому, как если бы кто назвал блаженным быть на небе, потому что там человек увидит неусматриваемое в этой жизни. Если бы указано было наперед в слове какое либо орудие для восхождения на небо, то полезно было бы слушателям дознать и то, что блаженно быть на небе. А как восхождение невозможно, какую пользу принесет знание о небесном блаженстве, огорчающее только дознавших, чего лишаемся, по невозможности восхождения?

Посему, ужели Господь повелевает то, что вне нашей природы, и превышает меру человеческих сил величием заповеди? Нет. Ибо не повелевает стать птицами тем, кого не оперил, и жить под водою тем, кому дал жизнь на суше. Посему, если для всех иных закон сообразен с силами приемлющих, и ничто не приневоливается к сверхъестественному, то, конечно, вследствие сего и это поймем так, что не безнадежно предуказуемое в блаженстве. Да и Иоанн, и Павел, и Моисей, и кто иной, если подобен им, не лишены сего высокого блаженства, – состоящего в зрении Бога, не лишены – и тот, кто изрек: соблюдается мне венец правды, его же воздаст ми праведный Судия (2Тим. 4:8), и тот, кто припадал к персям Иисусовым, и тот, кто слышал Божественный глас: вем тя паче всех (Исх. 33:17). Посему, если о тех, которыми провозвещено, что постижение Бога выше сил, нет сомнения, что они блаженны, а блаженство состоит в том, чтобы зреть Бога, зрение же дается чистому сердцем, то значить, что не невозможна и чистота сердца, при которой можно соделаться блаженным.

Посему, как же можно сказать, что говорят истину согласно с Павлом утверждающие, будто бы постижение Бога выше наших сил, и им не противоречит Господне слово, обещающее, что при чистоте сердца зрим будет Бог?

Естество Божие, само в себе, по своей сущности, выше всякого постигающего мышления, как недоступное примышлениям гадательным и не сближаемое с ними; и в людях не открыто еще никакой силы к постижению непостижимого, и не придумано никакого средства уразуметь неизъяснимое. Посему великий апостол пути Божии именует неисследованными (Рим. 11:33), означая сим словом, что на тот путь, который ведет к познанию Божией сущности, не могут и восходить человеческие помыслы, так что на нем почти никем из прешедших жизнь сию прежде нас не оставлено никакого следа постигающим примышлением, который бы означался ведением того, что выше ведения. Но таковым будучи по естеству Тот, Кто выше всякого естества, Сей невидимый и неописуемый, в другом отношении бывает видим и постигается. Способов такого уразумения много. Ибо и по видимой во вселенной премудрости можно гадательно видеть Сотворшего все в премудрости. Как и в человеческих произведениях некоторым образом усматривается разумением творец выставляемого творения в дело свое вложивший искусство, усматривается же не естество художника, а только художническое знание, какое художник вложил в произведение, так и мы, взирая на красоту в творении, напечатлеваем в себе понятие не сущности, но премудрости премудро все Сотворившего. Если рассуждаем о причине нашей жизни, именно же, что не по необходимости, но по благому произволению, приступил Бог к сотворению человека, опять говорим, что и сим способом узрели мы Бога, постигнув благость, а не сущность. Так и все прочее, что приводит нас к понятию лучшего и более возвышенного, подобно сему называем уразумением Бога, потому что каждая возвышенная мысль зрению нашему представляет Бога. Ибо и могущество, и чистота, и неизменяемость, и несоединяемость с противоположным, и все сему подобное напечатлевает в душах представление некоего божественного и возвышенного понятия. Итак из сказанного открывается, что Господь истинен в Своем обетовании; ибо невидимый по естеству делается видимым в действиях, усматриваемый в чем-либо из того, что окрест Его.

Но смысл сказанного о блаженстве не ограничивается только тем, что по какому-либо действию можно делать подобные заключения о действующем. Ибо и мудрым века сего доступно, может быть, по устройству мира, постижение превысшей премудрости и силы. Но величие блаженства, кажется мне, иное преподает в совет способному сие принять, чтобы увидеть желаемое. Представившаяся же мне мысль объяснится примерами. В человеческой телесной жизни здоровье есть некое благо, но блаженно не то, чтобы знать только, что такое здоровье, но чтобы жить в здравии. Ибо если кто, слагая похвалу здоровью, примет в себя доставляющую худые соки и вредную для здоровья пищу, то, угнетаемый недугами, какую пользу получит он от похвал здоровью? Посему так будем разуметь и предложенное слово, а именно, что Господь, не знать что-либо о Боге, но иметь в себе Бога, называет блаженством, ибо блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят. Но не как зрелище какое, кажется мне, пред лице очистившему душевное око, предлагается Бог; напротив того, высота сего изречения, может быть, представляет нам то же, что открытее изложило Слово, другим сказав: царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21), чтобы научились мы из сего, что очистивший сердце свое от всякой твари и от страстного расположения, в собственной своей лепоте усматривает образ Божия естества. И мне кажется, что в немногом, что изрекло, такой совет заключает Слово: все вы, о человеки, в ком только есть какое-либо вожделение воззреть на истинно благое, когда слышите, что Божие велелепие превыше небес, и слава Божия неизъяснима, и лепота неизглаголанна, и естество невместимо, не впадайте в безнадежность, будто бы невозможно увидеть желаемое. Ибо в тебе вместимая для тебя мера постижения Бога, Который так тебя создал, немедленно осуществив в естестве таковое благо, потому что в составе твоем отпечатлел подобия благ собственного Своего естества, как будто на каком воску отпечатлел резные изображения. Но порок, смыв боговидные черты, бесполезным соделал благо, закрытое гнусными покровами. Посему, если рачительною жизнью опять смоешь нечистоту, налегшую на твоем сердце, то воссияет в тебе боговидная лепота. Как это бывает с железом, когда точильным камнем сведена с него ржавчина, – недавно быв черным, при солнце мещет оно от себя какие-то лучи, и издает блеск: так и внутренний человек, которого Господь именует сердцем, когда очищена будет ржавчина нечистоты, появившаяся на его образе от дурной любви, снова восприимет на себя подобие первообраза, и будет добрым; потому что подобное добру, без сомнения, добро. Посему, кто видит себя, тот в себе видит и вожделеваемое, и таким образом чистый сердцем делается блажен, потому что, смотря на собственную чистоту, в этом образе усматривает первообраз. Ибо как те, которые видят солнце в зеркале, хотя не устремляют взора на самое небо, однако же усматривают солнце в сиянии зеркала не меньше тех, которые смотрят и на самый круг солнца, так и вы, говорит Господь, хотя не имеете сил усмотреть света, но, если возвратитесь к той благодати образа, какая сообщена была вам в начале, то в себе имеете искомое. Ибо чистота, бесстрастие, отчуждение от всякого зла есть Божество. Посему, ежели есть в тебе это, то, без сомнения, в тебе Бог. Когда помысл твой чист от всякого порока, свободен от страстей и далек от всякого осквернения, ты блажен по своей острозрительности, потому что, очистившись, усмотрел незримое для не очистившихся и, отъяв вещественную мглу от душевных очей, в чистом небе сердца ясно видишь блаженное зрелище. Что же именно? Чистоту, святость, простоту и все подобные светоносные отблески Божия естества, в которых видим Бог.

А что это действительно так, в том не сомневаемся на основании сказанного. Но чем слово наше затруднялось еще в начале, то остается при том же неудобстве. Если и все согласны, что тот, кто на небе, причастен небесных чудес, то, поскольку и способ восхождения туда невозможен, согласие в этом никакой не приносит нам пользы: так несомненно и то, что, по очищении сердца, человек делается блаженным; но как ему очистить оное от оскверняющего, это почти совершенно равно восхождению на небо. Посему найдется ли какая-либо Иаковлева лествица, какая-либо огненная колесница, подобная вознесшей пророка Илию на небо, на которой бы сердце наше, возвысившись до горних чудес, сложило с себя это земное бремя? Если кто представит в уме необходимые душевные страдания, то трудным и невозможным признает удаление от сопряженных с ним зол. Самое рождение наше начинается тотчас страданием, с страданием происходить возрастание, оканчивается жизнь страданием, и зло некоторым образом срастворяется с естеством чрез тех, которые первоначально допустили в себя страдание, преслушанием вселили в себя болезнь. Но как преемством принадлежащего каждому роду продолжается естество живых существ, так что по закону природы рожденное есть то же с родившим: так и от человека рождается человек, от страстного страстный, от грешника грешный. Посему в рождающихся некоторым образом составляется грех, вместе и рождаемый, и возрастающий, и оканчивающийся пределом жизни. Напротив того, что добродетель для нас неудобоприобретаема, что при многочисленных потах и трудах со тщанием и изнурением едва преуспеваем в ней, сему научаемся из многих мест Писания, слыша, что путь, идущий в царствие, тесен, а вводящий порочною жизнью в пагубу, широк, покат и утоптан, однако же, что не вовсе невозможна и возвышенная жизнь, Писание подтвердило нам сие, в священных книгах представив нам чудесные деяния стольких мужей. Но поскольку в обетовании видеть Бога заключается двоякий смысл, – один познать естество, всё превышающее, и другой – посредством чистоты сердца войти с Ним в единение, то первый род разумения, по слову святых, признается невозможным, другой же естеству человеческому в настоящем учении обещает Господь, сказав: блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят.

А как сделаться чистым, – способы к этому можно тебе дознать из всякого почти евангельского учения. Ибо, переходя к последующим заповедям [блаженства], найдешь ясное учение об очищении сердца. Господь, разделив порок на два вида, на видимый в делах и на составляющейся в мыслях, первый вид, то есть неправду, обнаруживаемую в делах, наказывал по ветхому закону, ныне же обратил внимание закона на другой вид греха, не дело худое наказывая, но промышляя, чтобы не полагалось ему и начала. Ибо изъять порок из самого произволения гораздо важнее, нежели сделать жизнь чуждою лукавых дел. поскольку порок многочастен и многообразен, то Господь в заповедях Своих каждому из запрещенных дел противопоставил особое врачевство. И как недуг гнева в продолжение всей жизни всего чаще и явнее постигает человека, то и начинает врачеванием преобладающего, узаконяя прежде всего негневливость. Научен ты, говорит, ветхим законом: не убий, а теперь научись удалять от души и гнев на соплеменника (Мф. 5:21–22); ибо Господь не запретил вовсе гнева, потому что иногда такое стремление души можно употреблять и на добро, но гневным когда-либо быть на брата без всякой доброй цели – такое воспламенение угасил заповедью, сказав: всяк гневаяйся на брата своего всуе (Мф. 5:22). Ибо присовокупление слова всуе показывает, что и обнаружение раздражения часто бывает благовременно, когда страсть сия воскипает при наказании греха. Такого рода гнев был в Финеесе, как засвидетельствовало слово Писания, когда поражением беззаконнующих умилостивил негодование Бога, подвигнутое на весь народ. Потом Господь переходит к врачеванию грехов сластолюбия, и Своею заповедью исторгает из сердца неуместную похоть прелюбодейства. Так найдешь, что в последующем Господь исправляет все по порядку, постановляя законы против каждого вида пороков. Неправедным рукам запрещает распоряжаться самим, не дозволяя им мстить. Изгоняет страсть любостяжания, приказывая лишаемому одежды к тому, что отнимают, присовокупить и остальное. Врачует боязнь, повелев пренебрегать и смертью. И вообще найдешь, что в каждой заповеди, на подобие плуга режущее, слово из глубины сердца вырывает дурные корни, и тем очищает от произращения терний. Итак, тем и другим оказывается благодеяние естеству, и тем, что заповедуется доброе, и тем, что предлагается нам учение о настоящем предмете. Если же, по твоему мнению, рачение о добром трудно, то сравни с противоположною жизнью и найдешь, сколько труднее порок, если примешь во внимание не настоящее, но что будет после. Ибо кто услышал о геенне, тот уже не с трудом каким и усилием будет удаляться от греховных удовольствий; а напротив того и одного страха, овладевшего помыслами, достаточно ему, чтобы изгнать из себя страсти. Лучше же сказать, постигшим и то, что подразумевается в умолчанном, в пользу служит и то, что получают от сего сильнейшее пожелание. Ибо если блаженны чистые сердцем, то, конечно, жалки оскверненные умом, потому что видит лице сопротивника. И если в жизни добродетельной напечатлеваются черты самого Божества, то явно, что жизнь порочная делается образом и лицом противника. Но если Бог, по различным примышлениям, именуется всем, что представляем себе добром, светом, жизнью, нетлением, и что только есть подобного сему рода, то, конечно, и наоборот всем этому противоположным именоваться будет изобретатель порока, – и тьмою, и смертью, и тлением, и всем, что с сим однородно и сродственно.

Итак, дознав, из чего образуются в нас и порок и жизнь добродетельная, поскольку, по свободе произволения, дана нам власть на то и другое из этого, избежим диавольского образа, отринем это дурное олицетворение, восприимем же на себя образ Божий, сделаемся чистыми сердцем, чтобы стать блаженными, как скоро чистою жизнью вообразится в нас Божий образ, о Христе Иисусе, Господе нашем.

Дело великое и в высшей степени редкое – поняв и узнав по опыту изменчивость всей вообще твари, телесной и бестелесной, отвлечься от нее усилием ума и возвыситься до неизменяемого существа Бога, и там от самого Бога научиться, что вся природа, которая не есть то, что Он, сотворена Им. В этом случае Бог говорит с человеком не чрез какое-либо творение телесное, производя шум в телесных ушах сотрясением воздушного пространства, находящегося между говорящим и слушающим, и не посредством чего-либо чувственного, что принимало бы форму, подобную телам, как во сне, или иным каким-либо подобным образом; ибо и в таком случае Он говорит как бы телесным ушам, потому что говорит как бы чрез тело и как бы при существовании промежутков между местами тел, так как видения этого рода во многом подобны телам. Но говорит Он самою истиною, если кто способен слушать умом, а не телом. Говорит Он в этом случае к той части человека, которая в человеке лучше остальных, из которых, как известно, состоит человек, и лучше которой только сам Бог. Ибо как скоро существует прямое убеждение, а если оно невозможно – по крайней мере вера, что человек создан по образу Божию, то частью, которою он наиболее приближается к верховному Богу, будет, конечно, та часть его, которой он возвышается над своими низшими частями, общими у него даже с животными. Но так как самый ум, которому от природы присущи разум и понимание, обессилен некоторыми омрачающими и застарелыми пороками, то не только для того, чтобы этот неизменяемый свет привлек его, давая ему наслаждение, но и для того, чтобы он мог перенести его, ум прежде всего должен быть напоен и очищен верою, пока, день ото дня обновляемый и врачуемый, соделается способным к восприятию столь великого счастья. Но чтобы человек в этой вере надежнее шел к истине, сама Истина – Бог, Сын Божий, восприняв человечество и не утеряв Божества, упрочил и утвердил эту самую веру, чтобы она была путем к Богу человека через Богочеловека. Он-то и есть Посредник между Богом и человеком – человек Иисус Христос. Вот почему Он – посредник, почему – человек, почему – путь. Если между тем, кто стремится достигнуть куда-нибудь, и целью, к которой он стремится, посредствует путь, то существует и надежда на достижение цели. А если пути нет, или путь, которым должно идти, неизвестен, то что пользы знать, куда следует идти? Единственный же совершенно надежный путь против всех заблуждений состоит в том, что Он же есть Бог и человек: как Бог – Он цель, к которой идут, как человек – Он путь, по которому идут.

Обладающий всеми Бог, когда собственным Словом Своим сотворил человеческий род, видя также немощь человеческого естества, а именно, что не имеет оно достаточно сил – само собою познать Создателя и вообще приобрести познание о Боге, потому что Бог нерожден, а твари произошли из ничего, Бог бесплотен, а люди по телу созданы где-то долу, и вообще, всему сотворенному многого не достает к уразумению и ведению Сотворшего, примечая, говорю, это и, сжалившись опять над родом человеческим, как Благий, не оставил людей лишенными ведения о Нем, чтобы и самое бытие не сделалось для них бесполезным. Ибо какая польза быть сотворенными, и не знать Творца своего? Или как люди могли быть словесными, не зная Отчего Слова, Которым сотворены? Ничем не отличались бы они от бессловесных, если бы ничего не познавали, кроме земного. Для чего бы и создал их Бог, если бы не восхотел, чтобы они познавали Его? Посему-то, чтобы люди не оставались неведущими Бога, как Благий, сообщает им собственный Свой образ, – Господа нашего Иисуса Христа, и творит их по образу и по подобию Своему, чтобы при таковой благодати, представляя себе Образ,– разумею же Отчее Слово, – могли приобретать понятие о самом Отце и, познавая Творца, жить благополучною и подлинно блаженною жизнью.

Но несмысленные люди, вознерадев также и о такой данной им благодати, столько уклонились от Бога, и до того омрачились в душе своей, что не только предали забвению понятие о Боге, но стали вымышлять себе одно вместо другого. Ибо вместо истины соорудили себе идолов, сущему Богу предпочли не-сущее, служа твари вместо Творца, а что хуже всего, честь Божию перенесли на дерева, на камни, на всякое вещество, и на людей, и делали еще хуже того. Дошли же они до такого нечестия, что начали, наконец, покланяться бесам и, выполняя их пожелания, наименовали их богами и, непрестанно более опутываясь неистовыми страстями, какие возбуждали в них бесы, в угодность им стали приносить в жертву бессловесных животных и закалать людей. Потому обучались у них и волшебству, по местам обольщали людей прорицалища; причины рождения и бытия своего стали все приписывать звездам и всему, что на небе, ни о чем ином не помышляя, кроме видимого. Вообще, все исполнено стало нечестия и беззакония, только Бог и Слово Его не были познаваемы, хотя не скрывал Он Себя от людей в неизвестности, и не простое дал им о Себе ведение, но многообразно и многократно раскрывал им оное. Ибо хотя и благодать, сообщенная в образе Божием, достаточна была к тому, чтобы привести к познанию Бога-Слова, и чрез Него к познанию Отца, однако же Бог, зная немощь людей, промышлял о них и в случае их нерадения, чтобы, если и вознерадят познавать Бога в самих себе, не оставались в неведении о Создателе, имея пред очами дела творения. поскольку же нерадение постепенно нисходило к худшему, то Бог не оставил опять без промышления Своего и таковую человеческую немощь, дав закон и послав к людям известных им пророков, чтобы, если обленятся возвести взор на небо и познать Творца, близ себя имели учение; потому что люди всего ближе могут учиться лучшему у людей же. Итак, взирая на величие неба и рассматривая стройность творения, можно было людям познавать и вождя твари – Отчее Слово, Которое Своим о всем промышлением всем дает познавать и Отца, и для того приводит вселенную в движение, чтобы все чрез Него познавали Бога. Или если и это было тяжело для них, то могли они беседовать со святыми и от них узнать Создателя всех Бога и Отца Христова, узнать, что поклонение идолам есть безбожие и исполнено всякого нечестия. А познав закон, можно им было также прекратить все беззакония и жить добродетельною жизнью. Ибо закон дан был не для одних иудеев, и не ради их одних посылались пророки; но хотя к иудеям они посылались и иудеями были гонимы, однако же, для целой вселенной служили священным училищем ведения о Боге и внутренней жизни. Такова была Божия благость, таково человеколюбие. Однако же, люди, препобеждаемые минутными удовольствиями, бесовскими мечтаниями и прелестями, не возвели взора к истине, но обременяли себя еще большим числом зол и грехов, так что казались уже не словесными тварями, но по нравам можно было признать их бессловесными.

Посему, когда люди в такой мере обессловесились, и бесовская прелесть повсюду столько затмила и сокрыла ведение об истинном Боге, что надлежало соделать Богу? Прейти ли молчанием все это? Попустить ли, чтобы люди обольщаемы были демонами, и не знали Бога? Какая же была нужда созидать человека в начале по образу Божию? Надлежало просто сотворить его бессловесным, или сотворенному словесным не жить ему жизнью бессловесных. Какая вообще была потребность приобрести человеку познание о Боге в начале? Если теперь не достоин он этого приобретения, то не надлежало давать ему и в начале. На что же было потребно это сотворшему Богу, или какая в этом слава Ему, если сотворенные им люди не покланяются Ему, но других признают творцами своими? Оказывается, что Бог создал их не для Себя, а для других. Царь, хотя и человек, однако же не попускает, чтобы основанные им города отдавались в рабство другим или прибегали к кому иному; но напоминает им писаниями, нередко же посылает к ним друзей, а если потребует нужда, приходит и сам пристыдить их, наконец, присутствием своим, только бы не раболепствовали они другим, и труд его не стал бы напрасен. Не тем ли паче пощадит Бог Свои твари, чтоб не уклонялись они от Него и не служили не-сущему, особливо же, когда такое уклонение делается для них причиною погибели и уничтожения? Не надлежало ли погибнуть соделавшимся однажды причастниками Божия образа?

Итак, что должно было соделать Богу? Или чему надлежало совершиться, как не обновлению созданного по Образу, чтобы чрез этот Образ люди опять могли познать Бога? А это могло ли совершиться, если бы не пришел Сам Образ Божий, Спаситель наш Иисус Христос? Не могло совершиться это чрез людей, потому что сами они сотворены по образу, не могло – и чрез ангелов; потому что и они не образы. Посему-то Божие Слово пришло самолично, чтобы Ему, как Отчему Образу, можно было воссоздать по образу сотворенного человека. С другой стороны, опять не совершилось бы это, если бы не были уничтожены смерть и тление. Посему-то Слову нужно было принять на Себя смертное тело, чтобы Им, наконец, могла быть уничтожена смерть, и люди опять обновились по образу. Итак, для дела сего не довлел никто другой, кроме Отчего Образа.

Поскольку написанный на дереве лик сделался невидным от внешних нечистот, то надобно было опять придти тому, чей это лик, чтоб на том же веществе можно было возобновить изображение; ибо ради изображенного лика и самое вещество, на котором он написан, не бросается, но восстановляется на нем лик. Подобно сему и всесвятой Сын Отца, как Отчий образ, пришел в наши страны, чтобы обновить человека созданного по сему Образу, и как бы взыскать погибшего оставлением грехов, как и Сам говорит в Евангелиях: прииде взыскати и спасти погибшего (Мф. 18:11). Почему и иудеям сказал Он: аще кто не родится (Ин. 3:3), не рождение от жены разумея, как они понимали, но означая возрождение и возсоздание в душе того, что по образу.

Поскольку же идолобесие и безбожие овладели вселенною, и сокрыто стало ведение о Боге, то кому было научить вселенную об Отце? Если скажут – человеку; то невозможно было людям обойти всю подсолнечную, – они по природе своей не были бы в состоянии совершить такой путь, не могли бы заслужить в этом и вероятия, не имели бы и достаточных сил, чтоб самим собою противостать такому бесовскому обольщению и мечтанию. поскольку все были душевно поражены и приведены в смятение бесовскою прелестью и идольскою тщетою, то как можно было людям переуверить человеческую душу и человеческий ум, когда не могли их и видеть? А чего не видит кто, может ли то преобразовать? Но, может быть, скажут, что для этого достаточно было твари. Но если бы достаточно было твари, то не произошло бы стольких зол. Тварь была, но тем не менее люди погрязали в том же заблуждении о Боге. Посему, в ком была опять потребность, как не в Боге-Слове, Который видит и душу и ум, все в тварях приводит в движение, и чрез тварей дает познавать Отца? Тому, Кто собственным Своим промышлением и благоустроением вселенной учит об Отце, надлежало и возобновить это учение. Как же бы совершилось это? Скажут, может быть, это можно было совершить тем же способом, то есть, снова показать делами творения, что нужно знать о Боге. Но это уже было мало надежно, и вовсе ненадежно, потому что люди и прежде оставили это без внимания, и очи их устремлены были уже не горе, но долу.

Посему-то, желая оказать людям верную помощь, Слово Божие приходит как человек, приемля на Себя тело, подобное телам человеческим, и помогает дольним, то есть, телесными своими делами, чтобы те, которые не восхотели познать Его из промышления Его о вселенной и из управления ею, хотя из телесных Его дел познали Божие во плоти Слово, а чрез него и Отца.

Как добрый учитель, попечительный об учениках своих, снисходя к тем, которые не способны воспользоваться высшими познаниями, конечно, преподает им познания низшие; так поступило и Божие Слово, как говорит и Павел: понеже бо в премудрости Божией не разуме мир премудростию Бога, благоизволил Бог буйством проповеди спасти верующих (1Кор. 1:21). поскольку люди, уклонившись от умозрения о Боге, и как бы погрузившись во глубину, устремили очи долу, взыскали Бога в вещах рождающихся и чувственных, воображая себе богами людей смертных и демонов, то человеколюбивый и общий всех Спаситель, Божие Слово, приемлет на себя тело, как человек живет среди людей, и обращает на Себя чувства всех людей, чтобы предполагающие Бога в телесном из того, что Господь производит телесными Своими делами, уразумели истину, и чрез Него дошли до мысли об Отце, и чтобы они, как люди, имея в мысли все человеческое, увидели, что, куда ни обратят чувства свои, везде предупреждены этими делами, и все научает их истине. Если изумевали пред тварию, то увидят, что тварь исповедует Христа Господа. Если мысль их была предубеждена в пользу людей, и их почитали они богами, то из дел Спасителя, сравненных с делами человеческими, сделается явным, что единственный у людей Спаситель – Божий Сын, потому что у признаваемых богами нет таких дел, какие совершены Божиим Словом. А если были предубеждены в пользу демонов, то, видя, как Господь изгоняет их, познают, что Он один есть Божие Слово, а демоны – не боги. Если же ум их был занят людьми уже умершими, и потому покланялись они героям и тем, кого стихотворцы наименовали богами, то, видя воскресение Спасителево, исповедуют, что те боги ложны, и что один истинный Господь – Отчее Слово, владычествующее и над смертью. Для сего-то Господь и родился, и явился человеком, и умер и воскрес, делами Своими унижая и помрачая дела когда-либо живших людей, чтобы от всего того, чем бы ни были предубеждены люди, отвлечь их, и научить ведению истинного Отца Его, как и Сам говорит: прииде взыскати, и спасти погибшаго (Мф.18:11).

Поскольку мысль человеческая однажды ниспала в чувственное, то Слово благоволило соделать Себя видимым, посредством тела, чтобы, став человеком, обратить на Себя внимание людей, отвлечь к Себе чувства их, и когда увидят Его человеком, теми делами, какие производит Он, убедить их, наконец, что Он – не только человек, но и Бог, Слово и Премудрость истинного Бога. Это намереваясь выразить, и Павел говорит: в любви вкоренени и основани, да возможете разумети со всеми святыми, что́ широта и долгота и глубина и высота, разумети же преспеющую разум любовь Христову, да исполнитеся во всяко исполнение Божие (Еф. 3:17–19). Ибо Слово, распростершись всюду, и горе, и долу, и в глубину и в широту, горе – в творении, долу – в вочеловечении, в глубину – во аде, в широту же – в мире, все наполнило ведением о Боге. А посему-то не тотчас по Своем пришествии совершает жертву за всех, предавая тело на смерть, и воскрешая оное, и делая Себя невидимым телесно; напротив же того, и самым телом привлекает на Себя взоры людей, пребывая в теле и творя такие дела и являя такие знамения, которые показывали в Нем уже не человека, но Бога-Слово. Ибо Спаситель вочеловечением явил сугубое человеколюбие и тем, что уничтожил в нас смерть и обновил нас, и тем, что, будучи не познан и невидим явил Себя в делах и показал, что Он – Отчее Слово, Вождь и Царь вселенной. Посему-то к неверным иудеям и взывал, говоря: аще не творю дела Отца Моего, не имите Ми веры: аще ли творю, аще и Мне не веруете, делом Моим веруите: да разумеете и познаете, яко во Мне Отец и Аз во Отце (Ин. 10:37–38). Как, будучи невидимым, познается Он из дел творения, так, соделавшись человеком, и невидимый под покровом тела, делами дает знать, что совершающий эти дела – не человек, а Божия Сила и Божие Слово. Ибо не человеческое, но Божие дело – повелевать бесам и изгонять их. И видя, как исцелял Он болезни, в какие ввергнут был род человеческий, кто почтет его человеком, а не Богом? Он очищал прокаженных, хромым давал силу ходить, глухим отверзал слух, слепых делал зрящими, вообще, отгонял от людей всякие болезни и всякие немощи. А из этого всякий мог усматривать Божество Его. Ибо видя, что возвращал Он человеку и то, чего не доставало от рождения, и родившемуся слепым отверзал очи, кто не заключит из этого, что Ему подчинено и самое рождение человеческое, что Он – Создатель и Творец его? Кто возвращает человеку, чего не было у него от рождения, о том, без сомнения, явно, что Он – Господь и рождения человеческого. Посему-то в начале, приходя к нам, создает Себе тело от Девы, чтобы и в этом показать всем не малый признак Божества Своего; потому что создавший это тело есть Творец и прочих тел. И видя, что тело происходит от единой девы без мужа, кто не придет к той мысли, что явившийся в этом теле есть Творец и Господь и прочих тел? Также видя, что сущность воды изменена и претворена в вино, кто не заключит, что сотворивший это есть Господь и Творец сущности всех вод? Посему-то, как Владыка, ступает Он на море, и по нему ходит как по суше, и в этом показывая видящим признак Своего владычества над всем. Насыщая же малым количеством пищи великое число людей, и из недостатка производя избыток, так что пятью хлебами насытились пять тысяч человек, и еще столько же осталось, – не иное что́ давал этим разуметь, но то самое, что Он Господь промышления о вселенной.

Все же благоугодно было сотворить Спасителю, чтобы люди, которые не познавали Его о всем промышления и не уразумевали Божества Его из творения, хотя бы возбужденные телесными Его делами, возвели к Нему взор, а чрез Него приобрели себе понятие ведения об Отце, из частного заключая о промышлении Его в целой вселенной. Ибо, видя власть Его над бесами, или видя, что бесы исповедуют Его Господом своим, кто еще станет колебаться мыслию, что Он – Божий Сын, Божия Премудрость и Сила? Он соделал, что и самая тварь не умолчала, но, что́ всего чуднее, во время смерти, лучше же сказать, во время торжества Его над смертью, то есть, на кресте, вся тварь исповедала, что познаваемый и страждущий в теле не просто есть человек, но Божий Сын и Спаситель всех. Ибо, когда солнце отвратило зрак свой, земля потряслась, горы распались, все пришли в ужас; тогда показывало это, что Распятый на кресте Христос есть Бог, а вся тварь – раба Его, страхом своим свидетельствующая о присутствии Владыки.

Итак, сообразно с целью, Божие Слово восприяло на Себя тело и употребило человеческое орудие, чтобы и тело оживотворить, и как в твари познается Оно из дел, так действовать и в человеке, и явить Себя повсюду, ничего не оставив лишенным Божества Своего и ведения о Себе. Ибо, опять повторяю то же, возвращаясь к прежнему, а именно: Спаситель соделал это, чтобы, как Он, присутствуя всюду, все наполняет, так и все исполнилось ведения о Нем, о чем говорить и божественное Писание: исполнися вся земля ведения Господня (Ис. 11:9). Ибо, если кто захочет воззреть на небо, – пусть увидит благоустройство его. А если не может взирать на небо, приникает же только взором на людей, – пусть видит силу Его в делах, несравнимую с силами человеческими, и познает среди человеков сего единого Бога – Слово. Если же кто совращен демонами и им удивляется, то пусть видит, как Он изгоняет демонов, и заключить из этого, что Он – Владыка и демонов. Если кто погружен в водное естество и думает, что это – бог (как египтяне чествуют воду), то пусть видит, как Он претворяет воду, и познает, что Господь – Творец вод. Если кто и во ад низойдет, и снизшедшим туда героям будет дивиться, как богам; то пусть видит Его воскресение и победу над смертью, и заключит, что и у них один Христос есть истинный Господь и Бог. Господь коснулся всех частей твари, освободил вселенную от всякой прелести, и обличил, как говорит Павел: совлек начала и власти, изобличи на Кресте (Кол. 2:15), чтобы никто уже не мог обмануться, но повсюду находил истинное Божие Слово. Так человек отовсюду заключенный, и везде, то есть, на небе, во аде, в человеке, на земле, видя раскрытое Божество Слова, не обманывается уже в рассуждении Бога, но покланяется единому Слову и чрез Него достаточно познает Отца.

То ли чествуешь, что знаешь, или то, чего не знаешь? Если ответим: что́ знаем, тому и поклоняемся, у них⁷ готов новый вопрос: какая сущность поклоняемого? Если же признаемся, что не знаем сущности, то снова, обращаясь к нам, говорят: следовательно, поклоняетесь тому, чего не знаете. А мы говорим: слово «знать» многозначительно. Ибо утверждаем, что знаем Божие величие, Божию силу, премудрость, благость, и промысл, с каким печется о нас Бог, и правосудие Его, но не самую сущность. Поэтому вопрос ухищрен. Ибо кто утверждает, что не знает сущности, тот еще не признается, что не знает Бога, потому что понятие о Боге составляется у нас из многого, нами исчисленного. Мы же утверждаем, что познаем Бога нашего по действованиям, но не даем обещания приблизиться к самой сущности. Ибо хотя действования Его и до нас нисходят, однако же сущность Его остается неприступною.

Но говорят: «Если не знаешь сущности, то не знаешь и Бога». Скажи же наоборот: «если утверждаешь, что знаешь сущность, то не познал ты Самого Бога».

А я знаю, что Бог есть. Но что́ такое есть сущность Его, поставляю сие выше разумения. Поэтому как спасаюсь? Чрез веру. А вера довольствуется знанием, яко есть Бог (а не что́ такое Он есть) и взыскающим Его мздовоздаятель бывает (Евр. 11:6). Следовательно, сознание непостижимости Божией есть познание Божией сущности, и поклоняемся постигнутому не в том отношении, какая это сущность, но в том, что есть сия сущность.

Во врачебный пособиях имеет нужду как тело, так и душа, потому что как первому, так и последней приключаются частые болезни, но первому – невольные, а последней – произвольные. Видя это, премудрый Бог, Творец душ и телес и всего прочего, назначил и врачества, приличные той и другой природе; да и врачей поставил, научив одних тому, других другому искусству, и повелел им сражаться с болезнями и побеждать оные. Но удрученные телесными недугами ненавидят свою болезнь, желают исцеления и повинуются врачам не только тогда, когда они подают приятные лекарства, но и тогда, когда режут у больных члены тела, или жгут оные, или заставляют страдальцев томиться голодом, или подносят питие, растворенное отвратительными веществами. Получив исцеление, не смотря на столь трудный способ врачевания, они еще воздают награду тем, которые так жестоко с ними поступали, и будучи врачуемы, не исследуют, как приготовляются лекарства, ибо желающим исцеления нет нужды знать, каким способом получают оное. Напротив того, зараженные недугом неверия не только не чувствуют всей тяжести своей болезни, но еще воображают себя совершенно здоровыми. Если бы кто из умеющих врачевать захотел дать им спасительное лекарство, они тотчас отвергают оное, как сумасшедшие, которые отвращаются всякого врачевания и бегут лекарства как язвы, и руками и ногами отбиваясь в припадке своем от тех, которые принимают в них участие. Не смотря, впрочем, на такое их упорство, врачи или заключают их в оковы, или насильно прикладывают примочки к головам их, или выдумывают какой-либо другой способ к исцелению болезни и приведению их в прежнее состояние. Так и нам должно поступать и об одержимых своего рода болезнью прилагать всевозможное попечение. Ибо, хотя и немного таких, которые заражены сею душевною болезнью, однако же не должно оставлять их без внимания и попускать им еще более заражаться сею язвою, но должно употреблять все способы, дабы разогнать обдержащий их мрак и просветить их разумным светом.

Прежде всего мы постараемся уврачевать болезнь высокомерия, ибо некоторые, ознакомившись с сочинениями поэтов и ораторов и вкусив Платонова красноречия, пренебрегают божественным Писанием, потому что в нем нет напыщенного образа выражения, и считают за низкое поучаться истине у рыбарей, тогда как сами они, пользуясь плодами какого0либо искусства, не заботятся о том, каким языком говорят сами художники. В одном только изучении истины они не хотят оставаться неразборчивыми, но считают за бесчестие, если преподают им оную языком простым. И такого рода гордостью заражены люди, не только не достигшие высоты греческой мудрости, но коснувшиеся оной, как говорят, только своими губами.

Сверх того, вы, осуждая слово верование (ибо я слышал от вас еще и то, что будто мы ничем не доказываем своих догматов, а заставляем принимать оные на слово и на веру), явно клевещете на наше учение, ибо истину своего учения мы всегда подтверждаем делами, а вы в этом случае опять, как говорят, колете себя своими перьями. Вы знаете, без сомнения, Пифагора⁸, сына Мнисархова и ученика Ферекидова, основателя италийской школы. Он, говорят, предписал такой закон ученикам своим, чтобы в продолжение пяти лет они хранили безмолвие и внимали только его учению, принимая слышанное без всякого исследования и спора и веря, что все так и должно быть. Следуя этому, и ученики его, когда кто-либо требовал от них прояснения предмета, имели обыкновение говорить сам сказал, показывая тем, что слова Пифагора сильнее всякого доказательства. Если, таким образом, для удостоверения слушающих достаточно было того одного, что так учил Пифаго, то кто будет столько безрассуден и безумен, что захочет еще сомневаться, когда говорит Бог всяческих, и к словам Его гораздо менее будет иметь доверия, нежели сколько имели к словам Пифагора его последователи? Как же теперь, друзья мои, не прискорбно слышать от вас, что будто мы оскорбляем вас тем, что убеждаем веровать учению Божию? Ибо не Платоновы ли слова сии: «говорить же о прочих духах и знать их происхождение – выше наших сил; впрочем, должно верить тем, которые прежде о сем говорили, утверждая о себе, что они происходят от богов, и знали хорошо своих предков». Это говорит Платон в Тимее о поэтах и заставляет верить Гомеру, Гезиоду⁹ и другим, не скрывая и того, что они не представляют на счет сего никаких доказательств, между тем как он же сам смеется не редко над сказаниями тех же поэтов. Если, таким образом, Платон повелевает иметь доверенность к выдумщикам всяких бредней и непотребных басней, то, без сомнения, гораздо святее и справедливее верить божественным пророкам и апостолам, которые не говорят ничего низкого, ничего баснословного, ничего невероятного, но поучают только тому, что́ достойно Бога, свято и спасительно. Но что и сами последователи философов также при руководстве одной веры принимали мнения одни тех, а другие других философов, – это также узнает всякий, кто тщательно рассмотрит различие их учений. Одни, например, говорили, что душа бессмертна, другие говорили, что она смертна; иные называли ее чем-то смешанным, говоря, что она частью смертна, частью бессмертна. И все видимое иные считали нерожденным, другие рожденным; одни доказывали, что оно составлено из земли, другие – из материи, иные – из атомов. О самом мире думали, наконец, некоторые, что он одушевлен, другие, – что неодушевлен. Все эти мудрецы, хотя говорили различно об одних и тех же предметах, однако же нашлись люди, которые верили их словам и мнениям. И в этом случае опять одни того, а другие другого не признали бы за истинное, если бы вера не убеждала их к принятию сказанного. Поэтому и Сократ¹⁰ (у Платона в Горгие), сказав о наказаниях, которые злые терпят во аде, и о наградах, получаемых там добрыми, присовокупил: «все это я по одной вере признаю справедливейшим». Таким образом, хотя ни сам Сократ не видал всего этого, да и наибольшей части людей то было совершенно неизвестно, и только немногие о сем говорили, однако же он видит, что это истинно, и доказательств своей веры как он сам не представляет, так равно не требуют их и те, которые его слушали. Да и сам Платон в первой книге законов подтвердил необходимость веры, говоря: «хотя все, относящееся до законов, для вас уже достаточно определено, однако же к числу наилучших законов пусть будет отнесен и слудующий: чтобы ни одному из молодых людей не позволять исследовать, что в сих законах хорошо и что худо, но чтобы все они единогласно и как бы одними устами утверждали, что в законах сих все хорошо». Итак Платон и в эти дела не позволяет никому вмешиваться, но велит с полною верою принимать все постановления законов, не входя в разбирательство, хороши ли они или худы. Так и Эмпедокл¹¹, рассуждая о предметах, не подлежащих чувствам, говори: «сего мы ни видеть не можем, ни руками осязать, но есть для нас известнейший путь, которым предметы сокровеннейшие доходят до нашего разумения». Антисфен¹², начальник цинической секты ясно свидетельствует о Боге всяческих: «из образа Он не познается, глазами не созерцается и не похож ни на кого, почему никто не может составить о Нем понятия по какому-либо Подобию». Согласно с сим говорит о Боге и Ксенофонт афинский, ученик Сократа, сын Грилла¹³: «что приводящий все в движение, но сам остающийся неподвижным велик и силен, – это ясно, но какой Он имеет образ, то неизвестно». Итак, для познания предметов, постигаемых умом, необходимо иметь и глаза разумные. Ибо как для созерцания вещей видимых мы имеем нужду в очах телесных, так для постижения вещей божественных нужна вера; потому что вера в уме то же, что глаз в теле или лучше: как глаз имеет нужду в свете, без которого он иначе видеть не может, так и для ума необходима вера, которая открывает ему божественные предметы и сохраняет живое о них впечатление. Послушайте также, как Платон осуждает тех, которые не хотят созерцать постигаемого одним умом. «Будь осмотрителен, – говорит он, – дабы не услышал сего кто-либо из непросвещенных. Это те, по мнению которых ничто не существует, кроме того, что они могут крепко держать руками». К этому классу принадлежите и вы, в чем прошу извинить меня; ибо прилепившись к одному видимому и поклоняясь идолам, сделанным руками человеческими, вы не принимаете учения о невидимой природе. Сверх того вы должны знать, что дабы научиться божественному, надобно выбросить из головы нелепые учения. Об этом ясно говорит Платон такими словами: «неприлично чистому заимствовать от нечистого». В самом деле, как можно преподавать божественное учение тем, кто к нему не приготовлен? А каким образом можно кого-либо приготовить к тому, если он преподаваемых учителями догматов не будет принимать с верою? Но возможно ли чтобы кто имел веру, если он не изгонит из ума своего все злое учение, в нем насажденное?

Итак, друзья, никто из нас не должен осуждать веру, которую Аристотель¹⁴ назвал признаком истины, а Эпикур¹⁵ именует ее предубеждением ума, но таким, которое, став на степень ведения, обращается в познание. По нашему определению, вера есть добровольное согласие души, созерцание сокровенного, постижение невидимого, и безрасчетное предрасположение душ к предлагаемым предметам. Но вера имеет нужду в познании, подобно как и познание в вере; ибо ни вера без познания, ни познание без веры быть не могут. При том вера предшествует познанию, а познание следует за верою; за познанием же возникает желание, а за желанием следует действие. Ибо сначала должно веровать, а потом учиться, научившись, должно желать. А пожелавши – действовать. Нельзя научиться первоначальным элементам языка, не поверив наперед учителю, что так называется первая буква, так – вторая, так – третья и т.д. Ибо если ученик станет противоречить, говоря, что первую букву нельзя назвать алфою, но каким-либо другим именем, то он никогда не научится должному, но будет заблуждать, принимая ложь вместо истины. Но если он, доверяя учителю, при учении будет следовать его внушениям, то за верою последует и познание. Так и геометру должно верить, когда он говорит, что есть такая точка, которая не имеет никаких частей, и есть долгота, не имеющая никакой широты. Этого никто никогда не может доказать словами, ибо если долготу лишить широты, то с широтою тотчас ускользнет от глаз и долгота, однако же геометр велит разуметь так, и желающий научиться линейным фигурам легко верит сему и убеждается. Так и астрономам верят ученики, когда они или исчисляют количество звезд, или измеряют расстояния, которые находятся между теми и другими, или определяют, на сколько тысяч стадий видимое небо отстоит, хотя относительно сего расстояния сами же астрономы розногласят между собою, когда одни полагают между небом и землею расстояние в четыреста семьдесят тысяч стадий, другие – менее, а некоторые – гораздо более, и, однако же, ученики повинуются учителям и доверяют им. И относительно самого солнца между ними существует большое разногласие. И таковое разногласие между ними не в рассуждении малой какой-либо меры, но до бесконечности различной, какой нельзя выразить словами. И, однако же, есть люди, которые держатся тех или других мнений, и одни из них утверждают то, а другие – другое. Итак, почему же вы ту бессмысленную веру одобряете, и одну нашу веру, которая чужда подобного рода басней и которая божественное и разумное принимает разумно, – отвергаете? При сем и то надобно принять во внимание, что каждый из людей, желающий научиться какому-либо искусству, обращается к умеющему учить, и чему от него научается, то и принимает. Например, сапожник показывает, как надобно держать нож и резать кожу, потом шить и прилаживать к колодке. А ученик верит тому, что́ ему говорят. И не противоречит учителю, и один из них имеет познание о том, что делает, а другой основывается на одной вере, и в короткое время чрез сию веру достигает до познания. Так и строитель кораблей учит желающего перенять сие искусство, как протягивать шнур, как должно водить пилою, владеть секирою, долотом и буравом, и всему этому научается ученик, выполняя, что ему будет приказано, и слова своего учителя считает законом, в уверенности, что под руководством его он совершенно постигнет сие искусство. Так и врач не только учит искусству врачевания, но и врачует больных; и хотя он сам понимает способ лечения, а одержимый болезнью не постигает его, однако же сей последний верит, что чрез врачебное искусство он освободится от болезни. Так и управлять кораблем умеют только те, которые научены сему искусству, а сидящие на корабле верят, что при управлении кормчего они достигнут желанной пристани. Итак, друзья мои, вера есть предмет всем общий – и желающим научиться какому0либо искусству, и плавающим, и занимающимся земледелием, и тем, которые поручают себя врачам; знание же не всем свойственно, а только тем, которые разумеют эти наука. Итак, если бы, например, мы хотели распознать хорошее и чистое золото, мы не сами подвергаем его пробе, но несем его к тому, кто опытен в сих вещах, и он, испробовав его на оселке или в огне, определяет, настоящее ли оно, или поддельное. Подобным образом, и покупая драгоценные камни, мы не себе самим поверяем выбор их, но тем, кого время и опыт научили этому искусству. Равным образом, если кто желает приобресть шелковую, разноцветную и вышитую золотом одежду, он велит оценить ее достоинство опытным ткачам. Также, кто желает узнать вес золотых и серебряных сосудов или монет, он приносит их к весовщику и от него узнает, сколько в них весу, полагаясь при этом на его слово. Итак, знание не всем принадлежит, а только тем, которые чрез долговременное и опытное управление приобрели его; вера же свойственная всем, которые желают чему-либо научиться. Итак, вера есть первоначальное основание и опора знания.

Веру и вашим философам угодно было называть добровольным согласием души, а знание – твердым разумным навыком. Поэтому весьма несообразно было бы, усвояя наставникам во всех прочих науках знание, а учащимся веру, – в учении о вещах божественных извращать этот порядок и знание поставлять прежде веры; ибо для созерцания тех вещей, которых мы не можем видеть плотскими очами, в очах веры мы имеем тем большую нужду. Посему и божественный апостол ясно говорит: веровати же подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающим Его мздовоздатель бывает (Евр. 11:6).По сей-то причине и мы приходящим к нам и желающим научиться от нас божественным предметам прежде всего предлагаем учение веры, а потом, когда они будут наставлены и вразумлены в ней, открываем, какие тайны содержатся в ее простых, по-видимому, событиях, как это бывает и у вас. Ибо и у нас не все знают священные ваши тайны; но народ видит только то, что происходит пред его глазами; жрецы совершают обряды, приличные известному празднеству. И один верховный жрец знает причину, по которой что-либо бывает, и объясняет ее только тем, кого он признает достойными. Таким образом, если и эти нечистые и гнусные обряды были известны не всем, а только верховным жрецам, то явное было бы неразумие в чистейших божественных таинствах требовать знания прежде веры. Итак, вера есть предводительница, а знание последует за нею. Ибо верующим от чистого и искреннего сердца Бог, в Которого они веруют, дарует ведение; ведение же в соединении с верою составляет познание истины, которого кто достигает, тот должен считать себя не счастливым только, но и счастливейшим. Это самое выразил и Платон в своих законах, сказав: «кто желает быть счастливым и блаженным, тот прежде всего должен позаботиться о том, чтобы сделаться причастником истины, дабы сколько можно более пожить с нею». Ибо тем, которые бывают причастниками истины и ведут жизнь, достойную ее, предназначается небо и обитание в жилище блаженных, а те, которые не посвящают себя ей и всю жизнь проводят без участия в божественных и чистейших таинствах, не только лишатся этих столь великих благ, но и подвергнутся вечным мучениям. Это подтверждает опять Платон (в Федоне), когда говорит: «всякий, не участвовавший в таинствах и мало в них наставленный, нисшедши во ад, будет лежать в тине, напротив, – человек чистый и совершенный, пришедши туда, вселится вместе с богами».

Итак, друзья мои, верьте, по крайней мере, вашим философам, которые вас вразумляют и преднаучают тому же, чему учим мы, хотя сами они уподобляются тем говорящим птицам, которые, подражая человеческому голосу, не знают, однако же, смысла выговариваемых ими слов; потому что и философы, рассуждая о божественных вещах, не постигали тех истин, которые сами они высказывали. Но я, с своей стороны, извиняю их, ибо они не были предварительно просвещены ни пророческим, ни апостольским светом, а следовали руководству одной природы, в которой издревле богоначертанные письмена изгладились от преобладавшего нечестия. Впрочем, Сам Творец поддержал некоторые из сих письмен и не попустил им совершенно уничтожиться, являя чрез то людям Свое о них промышление. Это самое показывает и Апостол Павел, когда проповедуя в Листре, между прочим, говорил: иже в мимошедшия роды оставил бы вся языки ходити в путех их и убо не несвидетельствована себе остави, благотворя, с небес нам дожди дая, и времена плодоносна, исполняя пищею и веселием сердца наша (Деян. 14, 16–17). Таким образом, Правитель всяческих, дав племени Авраамову свой божественный закон и воздвигая из среды его, для наставления на путь истины, пророков, прочие народы вел к благочестию посредством природы. И как Он Щедродатель, для пользы человеческого рода, ниспосылает дождь преимущественно на возделанные поля, а уже от избытка и щедрости дождит и на пустыни и горы, так и дар ведения преимущественно ниспосылется людям благочестивым, а тем, которые не таковы, уделяется, как дождь пустынным диким местам, которые поэтому производят иногда нечто снедаемое, на подобие плодов с возделанных полей; но какая разность, когда они лишены пророческого возделывания! Плоды их грубы и горьки! Но умеющие различать предметы, избирая полезное, обыкновенно оставляют все прочее без внимания. Так, например, возделыватели розовых кустов срывают только цветы, а колючие спицы оставляют. Такой же закон природа дала и пчелам. Садясь не только на сладкие, но и на горькие цветы, они сладость высасывают, а горечь оставляют, и из различных веществ, горьких, кислых и других, тому подобных, приготовляют для людей сладчайший мед. Подражая сим пчелам, и мы с горьких ваших лугов собираем для вас сладкий мед. И как врачи телесные из ядовитых животных приготовляют целительные лекарства, даже распластывая самых змей, одно из них выбрасывают, а другое, оставляя, употребляют как средство к прогнанию различных болезней; так точно и мы, имея под руками творения ваших поэтов, историков и философов, иное из них оставляем, а другое, соединив с нашим учением, приготовляем вам чрез то спасительное врачество, так что те самые, которых вы почитаете нашими противниками, становятся защитниками ваших слов и учителями веры. Надеясь при сем на помощь Божию, мы преподадим вам и другое наставление. Вы же, познавши всю необходимость веры, возлюбите то Пифагорово молчание и выслушайте нас со вниманием, с верою приемля то, о чем мы говорить будем, ибо таким образом вы в короткое время можете научиться истине.

Есть же вера уповаемых извещение,

вещей обличение невидимых;

в сей бо свидетельствовании быша древнии

(Евр. 11:1–2)

Не у нас только одних, носящих на себе имя Христово, достоинство веры велико, но и все, что совершается в мире, даже теми, которые чужды Церкви, совершается верою. Верою законы супружества сочетавают во едино далеких между собою. И по вере в брачные обязательства человек чужой делается участником в обладании рабами и имением другого. Верою держится и земледелие. Кто не верит, что получит плод. Тот не станет переносить труды. По вере люди пускаются в море. Вверив себя малому дереву, самую твердую из стихий, землю, меняют на непостоянное стремление волн, предаваясь неихзвестным надеждам и имея только веру, которая для них надежнее всякого якоря. Поэтому верою держится большая часть дел человеческих, и в этом, как сказано, уверены не мы одни, но и те, которые вне Церкви. Ибо хотя не принимают они Писаний, выдают же свои какие-то учения, но и эти учения принимают верою.

К истинной вере призывает вас и сегодня бывшее чтение, указывая вам путь, как и вы должны благоугождать Богу. Ибо сказано, что без веры невозможно угодить Богу (Евр. 11:6). Решится ли когда человек служить Богу, если не верует, что Он мздовоздатель бывает? Будет ли хранить отроковица – девство, и юноша – целомудрие, если не веруют, что для непорочности есть неувядаемый венец? Вера есть око, которое просвещает всякую совесть и сообщает разумение, ибо Пророк говорит: и аще не уверите, ниже имати разумети (Ис. 7:9). Вера заграждает уста львов (Евр. 11:33), подобно Даниилу; ибо Писание говорит о нем: и изведен бысть Даниил из рва, и всякаго тления не обретеся на нем, яко верова в Бога своего (Дан. 6:23). Что страшнее диавола? Но и против него не имеем другого оружия кроме веры, – этого невещественного щита против невидимого врага. Диавол мещет в нас разными стрелами, чтобы состреляти во мраце (Пс. 10:2) не трезвящихся. Но, когда враг невидим, имеем у себя крепкую оборону – веру, по словам Апостола: над всеми же восприимше щит веры, в нем же возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити (Еф. 6:16). Диавол часто бросает разжженную стрелу похотения срамных удовольствий, но вера, напоминая суд и охлаждая им, угашает стрелу сию.

Длинно слово о вере, и продолжения целого дня не достанет нам на точ, чтобы передать оное. Но достаточно нам пока из Ветхого Завета указать в пример одного Авраама; потому что мы стали сынами его по вере. Он оправдался не делами только, но и верою. Много было заслуг его, но не за них наречен другом Божиим, а когда уверовал (Иак. 2:23). И всякое дело свое совершал он по вере. По вере оставил родителей, по вере оставил отечество, и страну, и дом. Посему, как он оправдался, так и ты оправдайся. Мертв уже был он телом для чадородия, потому что сам был стар и престарелую имел супругу – Сарру, и не оставалось уже никакой надежды иметь детей. Бог обещает старцу рождение сына. И не изнемог Авраам верою, ни усмотри своея плоти уже умерщвленныя (Рим. 4:19); взирая не на телесную немощь, но на силу Дающего обетования, понеже верна непщева Обетовавшего (Евр. 11:11), от тел как бы омертвевших сверх чаяния приобрел сына. И по приобретении, когда получил повеление принести сына в жертву, хотя слышал сказанное: во Исааце наречется тебе семя (Быт. 21:12), приносит Богу единородного, веруя, яко из мертвых воскресити силен есть Бог (Евр. 11:19). Связав сына и возложив на дрова, приносит его произволением; и только по благости Бога, Который, вместо чада, дает овна, приемлет сына живым. И сверх сего, будучи верным, запечатлен в правду, приял обрезание, печать веры, яже в необрезании (Рим. 4:11), прияв вместе обетование, что будет отцом многих народов.

Посмотрим же, как Авраам – отец многих народов? Нет спора, что он отец иудеев по плотскому преемству. Но если будем обращать внимание на плотское преемство, то принуждены будем изречение сие признать ложным, потому что Авраам не всем нам отец по плоти; напротив того, пример веры его делает всех нас сынами Авраамовыми. Почему же, и как это? Для людей невероятное дело воскреснуть кому-либо из мертвых, как невероятное также дело от омертвевших старцев ожидать чадородия. Но мы веруем во Христа, о Котором возвещается, что Он распят на древе, умер и воскрес. Таким образом уподоблением в вере усыновляемся мы Аврааму, и тогда, вследствие веры, подобно ему, приемлем духовную печать, обрезываемые в крещении Духом Святым, Краеобрезанием не тела, но сердца, как говорит Иеремия: обрежите Богу обрезание сердца вашего (Иер. 4:4), и по слову Апостола: во обрезании Христове спогребшеся Ему крещением и проч. (Кол. 2:11–12).

Если соблюдаем веру сию, то будем неосуждены и украсимся добродетелями всякого рода. Ибо вера так сильна, что делает людей легкими, и могут они ходить по морю. Петр был подобный нам из плоти и крови человек, поддерживавший жизнь такою же, как и мы, пищею; но сказал Иисус: прииди, и он, уверовав, хождаше по водам (Мф. 14:29), потому что для него вера была на водах надежнее всякой опоры, и тяжелое тело возносилось вверх легкостью веры. Но пока он веровал, дотоле безопасно шел по водам; а как скоро поколебался в вере, начал утопать. С постепенным изнеможением веры увлекалось в воду и тело его. И видя немощь его, Целитель душевных немощей Иисус сказал ему: маловере, почто усумнился еси? И опять, подкрепляемый Державшим его руку, как скоро снова уверовал, руководимый Владыкою, вновь приемлет ту же силу ходить по водам. Ибо о сем не прямо упомянуло Евангелие, сказав (МФ. 14:31): и влезшим им в корабль. Не говорит, что Петр плыл, а потом взошел на корабль, на дает разуметь, что какое расстояние прошел Петр, идя к иисусу, такое же прошедши и обратно, взошел на корабль.

Вера же имеет столько силы, что спасается не один только верующий, но по вере одних спасались и другие. Капернаумский расслабленный не имел веры; но веровали те, которые принесли и свесили его с кровли. Ибо в больном, вместе с телом, болела и душа. И не подумай, что обвиняю его напрасно; само Евангелие сказало: видев Иисус не его веру, но веру их, говорит расслабленному: восстани (Мф. 9:2, 6). Веровали принесшие, а исцелением воспользовался расслабленный.

Желаешь ли достовернее узнать, что верою одних спасаются другие? Скончался Лазарь. Прошел день, два и три; телесные связи распались, и гнилость начала уже поедать тело его. Как же мог уверовать и умолять за себя Избавителя четверодневный мертвец? Но чего не доставало умершему, то восполнено родными его сестрами. Ибо сестра припала к ногам пришедшего господа, и когда но вопрос: где положисте его, отвечала: Господи, уже смердит; четверодневен бо есть, – господь говорит: аще веруеши, узриши славу Божию (Ин. 11: 34, 39–40). Как бы выражая сим: «недостаток веры умершего ты восполни». И столько превозмогла вера сестер, что из врат адовых вызвала мертвого. Так другие, уверовав за других, возмогли воскрешать мертвых; не тем ли паче приобретешь пользу ты, если искренно будешь веровать сам за себя? Но если ты и не верен, или маловерен, то Господь человеколюбив и преклоняется к тебе кающемуся. Скажи только и ты благопризнательно: верую, господи, помози моему неверию (Мк. 9:24). Если же почитаешь себя верующим, но не имеешь еще совершенства веры, то и тебе, подобно как Апостолам, потребно сказать: Господи, приложи нам веру (Лк. 17:5). Ибо имеешь то, что от тебя, гораздо же больше примешь того, что от Него.

Понятие веры по именованию одно, но делится на два вида: один вид веры – вера догматическая, соглашение души на что-либо. И она полезна душе, как говорит Господь: слушаяй словес Моих, и веруяй Пославшему Мя, имать живот вечный и на суд не приидет (Ин. 5:24); и еще: веруяй в Сына несть осужден (Ин. 3:18), но прейдет от смерти в живот (Ин. 5:24). Великое подлинно Божие человеколюбие! Праведники благоугождали Богу многие годы; но что приобрели они, преспевая в многолетнем благоугождении, то ныне Иисус дает тебе за один час. Ибо, если ты веруешь, что Иисус Христос есть Господь, и яко Бог Того воздвиже из мертвых, спасешися (Рим. 10:9), и тем, Кто ввел разбойника в рай, и ты переселен будешь в рай. И, не колеблясь, веруй, что сие возможно. Ибо уверовавшего разбойника в один час Спасший на сей святой Голгофе Сам спасет и тебя уверовавшего.

Другой же вид веры есть вера, даруемая Христом, как дарование благодати. Овому бо Духом дается слово премудрости, иному же слово разума о том же Дусе, другому же вера тем же Духом, иному же дарования исцелении (1Кор. 12: 8–9). Сия, по благодати Духом даруемая вера есть не только догматическая, но и превыше человеческих сил действенная. Если имеет кто верую сию, то скажет горе сей: прейди отсюду тамо, и прейдет (Мф. 17:20). Ибо как скоро по вере кто скажет сие, веруя, что действительно так будет, и не размыслит в сердце своем (Мк. 11:23), то приемлет он тогда благодать. О сей-то вере сказано: аще имате веру, яко зерно горушно (Мф. 17:20). Как горчичное зерно по величине своей мало, а по действию сильно, и посеянное на малом пространстве раскидывает вокруг большие ветви, а когда вырастет, может укрывать и птиц; так и вера в самое краткое мгновение производит в душе много доброго, потому что душа представляет себе Бога, и будучи озарена верою, сколько возможно ей, созерцает Бога, также обтекает пределы мира, и прежде скончания века сего видит уже суд и мздовоздаяние по обетованиям. Посему имей ту веру в Бога, которая от тебя самого, чтобы приять и от Него ту, которая превыше человеческих сил действенна.

А что касается до веру изучаемой и исповедуемой, – то приобрети и блюди одну ту, которая предается тебе ныне Церковью¹⁶, и подтверждается всем Писанием. поскольку же не все могут читать Писания, но одним простота, а другим какое-либо занятие препятствуют в приобретении знания, то, чтобы не погибла какая душа от неведения, все учение веры заключаем в немногих стихах. И мне желательно, чтобы вы помнили его слово в слово, и со всякою рачительностью повторяли между собою, не записывая оного на бумагу, но начертав памятью в сердце, остерегались, чтобы во время занятия вашего сим учением, никто из оглашенных не услышал преданного вам; желательно также, чтобы сие исповедание веры во всякое время жизни служило для вас напутствием, и вы кроме него не принимали другого исповедания, даже если бы мы переменили мысли, и стали говорить противное тому, чему учим теперь, или если бы захотел обольстить вас ангел сопротивный, преобразовавшись в ангела светлого. Ибо аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче еже приясте, анафема да будет (Гал. 1:8–9). И пока запомни самые речения сего исповедания, какие слышишь, а в свое время выслушивай и подтверждение из Священного Писания на каждое заключающееся в нем речение. Ибо изложение веры не по человеческому рассуждению составлено, но из всего Писания выбрано самое существенное, и составляется из сего одно учение веры. Как горчичное семя в малом зерне содержит много ветвей, так и сие изложение веры в немногих словах объясняет все ведение благочестия, заключающееся в Ветхом и Новом Завете. Итак, видите, братия, храните предания (2Фес. 2:15), какие приемлете теперь, и напишите их на скрижали сердца вашего (Прит. 7:3). Соблюдайте с благоговением, чтобы иных, когда объединятся, не расхитил враг, и чтобы какой еретик не извратил преданного вам. Ибо вера есть вдание купцам серебра, какое мы ныне приобрели (Лк. 19:23), и Бог у ваяя потребует отчета в этом залоге. Засвидетельствую (1Тим. 5:21), – как говорит Апостол, – пред Богом, оживляющим всяческая, и Христом Иисусом Свидетельствовавшим при Понтийстем Пилате доброе исповедание, соблюсти сию преданную вам веру нескверну, даже до явления Господа нашего Иисуса Христа (1Тим. 6:13–14). Теперь вверено тебе сокровище жизни, и Владыка потребует залога сего в явление Свое, еже во свя времена явит блаженный и един сильный Царь царствующих и господь господствующих, един имеяй бессмертие, и во свете живый неприступным, егоже никто же видел есть от человек, ниже видети может (1Тим. 6:15–16). Ему слава, честь и держава во веки веков! Аминь.

Дано нам судилище ума для уразумения истины. Но есть источная истина – Бог наш. Почему уму первоначально должно познать Бога нашего, познать же столько, сколько беспредельное величие может быть познано существом самым малым. Ибо, если глаза определены на познание видимого, то из сего не следует, что все видимое подведено под зрение. Небесный свод не в одно мгновение обозревается; но по видимости объемлем его взором, в самом же деле многое (чтобы не сказать все) остается нам неизвестным, например: природа звезд, их величина, расстояния, движения, соединения, отклонения, прочие положения, самая сущность тверди, толщина ее от вогнутой окружности до выпуклой поверхности. Впрочем, по причине сего неизвестного не скажем, что небо невидимо. Напротив того, оно видимо по причине того ограниченного познания, какое о нем имеем. Тоже должно сказать и о Боге. Если ум поврежден бесами, то обратится к идолопоклонству, или другому какому роду нечестия. А если предался вспомоществованию Духа, то разумеет истину и познает Бога. Познает же, как сказал Апостол, отчасти, а в жизни будущей совершеннее. Егда же приидет совершенное, еже отчасти, упразднится (1Кор. 13:10). Почему судилище ума прекрасно, дано для полезной цели – для познания Бога; впрочем, деятельность его простирается до такой меры, сколько сие вместимо уму.

Спасительное дело – непрестанно размышлять о Боге и искать Его, как нам cиe заповедано. Ибо мы, взыскуя Господа, хотя и не можем в настоящей жизни проникнуть самой глубины Божией, по крайней мере, можем надеяться, что прикоснемся к краям оной и узрим святейшее святых и духовнейшее духовных.

Един есть Бог безначальный, непостижимый, имеющий в себе полное всевозможное бытие и никоим образом не позволяющий помыслить о Себе, когда и как Он существует, ибо Он для всех неприступен, и никто из существующих не может составить о Нем понятия из созерцания природы. Все существующее подлежит уму, поскольку понятие о нем можно подводить под начала, о Боге же нельзя сказать, что Он подлежит уму, но только от вещей, подлежащих уму, мы восходим к верованию в бытие Его. И потому ничто, подлежащее уму, никак нельзя сравнить с Ним.

В познания о существующих вещах естественно входят и доказательства, дабы указать свойственные им законы бытия, по которым они сообразно с природою имеют определенное очертание. В отношении же к Богу посредством законов, примечаемых в вещах, мы научаемся только верованию в бытие Его. Бог даровал благочестивым то, что тверже всякого доказательства – веру и исповедание Его самосущного бытия. Вера есть истинное знание, утверждающееся на недоказуемых началах, потому что она есть уверенность в том, что выше ума и слова. Бог, по выражению Священного Писания, есть солнце правды (Мал. 4:2), лучами благости осиявающее всех без различия. Но душа по своему расположению бывает или воском, когда она боголюбива, или глиною, когда она привязана к веществу. Глина, по природе своей от солнца жестеет, а воск по природе мякнет; так и всякая душа, любящая вещество и мир, получаемые от Бога наставления напечатлевая в себе на мысленной глине, ожесточается и, подобно Фараону, подвергает себя гибели. А всякая любящая Бога душа становится мягка, как воск, и, принимая от Бога впечатления и начертания, делается духовным жилищем Божиим.

Кто ум свой просветил размышлением о Боге, слово свое приучил непрестанно прославлять Творца божественными песньми и чувства освятил чистыми видами, тот в естественной красоте, которая в нем по образу Божию, присоединил нравственную доброту, по подобию Божию.

Душу сохранил бы человек чистою пред Богом, когда бы ум свой побуждал размышлять об едином Боге и Его совершенствах, когда бы слово свое сделал верным истолкователем и проповедником Его совершенств, и когда бы чувства свои приучил с благоговением смотреть на видимый мир и на все в нем находящееся так, чтобы они представляли душе превосходство законов, начертанных в существах мира.

Душа никогда не может возвышаться к боговедению, если сам Бог, снисшед, не коснется ее и не поведет к Себе. Ибо ум человеческий не имеет сил так высоко подняться, чтобы получить какое-либо божественное осияние, если бы сам Бог не влек его к Себе, сколь высоко можно влечь человека, и если бы не освещал его божественными лучами.

Доколе человек живет в семь мире, дотоле он, хотя бы достиг возможного в настоящей жизни совершенства по деятельности и созерцанию, имеет только некую часть познания, пророчества и залога Святого Духа, а не самую полноту оных. Некогда, по скончанию веков, вступит он в то состояние совершенства, удостоившись коего, станет созерцать самобытную Истину лицом к лицу. Тогда он будет иметь не часть только полноты, но всю полноту благодати, в какой только мере может вместить оную. Тогда, – говорит божественный апостол, – все спасаемые достигнут в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4:13), в нем же суть вся сокровища премудрости и разума совершенна, по принятии коих еже отчасти, упразднится (1Кор 13:10).

Всяко писание богодухновенно и полезно есть

ко учению, ко обличению,

ко исправлению, к наказанию еже в правде,

да совершен будет Божий человек,

на всякое дело благое уготован (2Тим. 3:16–17)

По настоящему, нам не следовало бы иметь и нужды в помощи Писания, а надлежало бы вести жизнь столь чистую, чтобы вместо книг служила нашим душам благодать Духа, и чтобы, как те исписаны чернилами, так и наши сердца были исписаны Духом. Но так как мы отвергли такую благодать, то воспользуемся хотя бы вторым путем. А что первый путь был лучше, это Бог показал и словом и делом. В самом деле, с Ноем, Авраамом и его потомками, равно как с Иовом и Моисеем, Бог беседовал не чрез письмена, а непосредственно, потому что находил их ум чистым. Когда же весь еврейский народ пал в самую глубину нечестия, тогда уже явились письмена, скрижали и наставление чрез них. И так было не только со святыми в Ветхом Завете, но, как известно, и в Новом. Так и апостолам Бог не дал чего-либо писанного, а обещал вместо писаний даровать благодать Духа. Той, – сказал Он им, –  воспомянет вам вся (Ин. 14:26). И чтобы ты знал, что такой путь (общения Бога со святыми) был гораздо лучше, слушай, что Он говорит чрез пророка: завещаю вам завет нов, дая законы моя в мысли их, и на сердцах напишу я, и будут вси научени Богом (Иер. 31:31–34, Ин. 6–45). И Павел, указывая на это превосходство, говорил, что он получил закон (написанный) не на скрижалях каменных, но на скрижалях сердца плотяных (2Кор. 3:3). Но так как с течением времени одни уклонились от истинного учения, другие от чистоты жизни и нравственности, то явилась опять нужда в наставлении письменном. Размысли же, какое будет безрассудство, если мы, которые должны бы жить в такой чистоте, чтобы не иметь нужды в Писании, а вместо книг представлять сердца Духу, – если мы, утратив такое достоинство и возымев нужду в Писании, не воспользуемся, как должно, даже и этим вторым врачевством. Если достойно укоризны уже то, что мы нуждаемся в Писании и не привлекаем к себе благодати Духа, то какова, подумай, будет наша вина, если мы не захотим воспользоваться и этим пособием, а будем презирать Писание, как излишнее и ненужное, и таким образом навлекать на себя еще большее наказание? Чтобы этого не случилось, вникнем тщательнее в то, что написано, и рассмотрим, как дан был ветхий закон, и как – Новый Завет.

Итак, каким образом, когда, и где дан был древний закон? После гибели египтян, в пустыне, на горе Синае, в огне и дыме, выходившем от горы, при звуке трубы, среди грома и молний, по вшествии Моисея в самый мрак. А в Новом Завете не так: не в пустыне, не на горе, не среди дыма и мрака, тьмы и бури, а при наступлении дня, в доме, когда все сидели вместе, – все происходило при глубокой тишине. Для людей грубых и необузданных нужны были чувственные поразительные явления, как пустыня, гора, дым, трубный звук и тому подобное, для людей же более возвышенных, более покорных и ставших выше чувственных понятий, ни в чем таком не было нужды. Если же и над апостолами был шум, то не ради них, а ради присутствовавших иудеев, ради которых явились и огненные языки. В самом деле, если последние, не смотря и на это, говорили (про апостолов), что они вином исполнении суть (Деян. 2:13), то тем более сказали бы так, если бы не видели ничего подобного. Далее, – в Ветхом Завете Бог сошел, когда Моисей взошел на гору (Исх. 19:3); здесь же Дух сошел, когда наше естество вознеслось на небо, а лучше сказать – на царский престол. Если бы Дух был меньше, то явления (сопровождавшие Его пришествие) не были бы более величественными и чудесными, а между тем новозаветные скрижали гораздо превосходнее ветхозаветных, равно как и события славнее. В самом деле, апостолы не с горы сошли с каменными досками в руках, подобно Моисею, а неся в душе своей Духа, и всюду ходили, источая сокровище и источник учений, даров духовных и всяких благ, став по благодати одушевленными книгами и законами. Так они привлекли (к вере) три тысячи, так – пять тысяч, так – все народы вселенной, потому что устами их говорил ко всем приходящим к ним Бог (Деян. 2:41, 4:4).

Как царь, написав послания к тем, кому хочет дать грамоты и дары свои, дает всем знать: «старайтесь скорее прийти ко мне и получить от меня царские дары»; и если не придут и не получат, то не принесет им пользы чтение посланий, скорее же, сделаются повинными смерти за то, что не захотели прийти, из царских рук сподобиться чести: так и божественные Писания Царь-Бог, как послания, предложил людям, объявляя ими, чтобы взывавшие к Богу и уверовавшие просили и получали небесный дар от ипостаси Божества Его. Ибо написано: да будут божественнаго причастницы естества (2Петр. 1:4). Если же человек не приходит, не просит, не приемлет, то не будет ему пользы от чтения Писаний, а напротив того, соделается повинным смерти за то, что не восхотел от небесного Царя приять дар жизни, без которого невозможно достигнуть бессмертной жизни, то есть Христа. Ему слава во веки! Аминь.

Богодухновенное Писание, как называет его божественный Апостол (2Тим. 3:16), есть Писание Святого Духа. Цель его есть польза людей; ибо говорит он: всяко писание богодухновенно и полезно есть; эта польза многоразлична и многообразна, как говорит Апостол, ко учению, ко обличению, ко исправлению, еже в правде (2Тим. 3:16). Но эту пользу нельзя получить читающим с первого раза; божественное, как бы какою завесою, скрывается телом Писания, так как законодательство и история как бы покрывают созерцаемое умом. Потому-то о тех, которые смотрят только на тело Писания, апостол говорит, что они имеют покрывало на сердце (2Кор. 3:15) и не могут провидеть славу духовного закона, так как им препятствует наложенное на лице законодателя покрывало. Посему он говорит: писмя убивает, а дух животворит, показывая, что представляющееся с первого взгляда толкование написанного, если не будет понято в надлежащем смысле, часто производит противоположное жизни, являемой духом. Мы же, тайноводствуемые апостолом, переходим от убивающей буквы к животворящему духу, наученные посвященным в раю в неизреченное (2Кор. 12:4), что все, что говорит божественное Писание, суть глаголы Святого Духа. Так, сказав римским иудеям: добре Дух Святый пророчествова, он приводит (Деян. 28:25 и сл.) слова Исаии (Ис. 6:9–10); и в послании к Евреям, предпоставив Духа, говоря: тем же, якоже глаголет Дух Святый, пространно приводит (Евр. 3:7 и сл.) слова псалма (Пс. 94:7–11), сказанные от лица Божия. Равно и Самим Господом мы научены (Мф. 22:43), что Давид, не в себе пребывая, то есть не по человеческой природе говоря, возвещал небесные тайны; ибо как кто-нибудь, будучи человеком, мог бы узнать небесную беседу Отца с Сыном? Но будучи в Духе, он сказал, что Господь рече Господеви то, что изрек (Пс. 109:1); аще Давид Духом, – говорит Писание, – нарицает Его Господа, како Сын ему есть (Мф. 22:44–45)? Итак, богоносные святые вдохновляются силою Духа, и всякое Писание потому называется богодухновенным, что оно есть учение божественного вдохновения. Если снять телесный покров слова, то остающееся есть Господь, жизнь и дух, по учению великого Павла и по евангельскому слову. Потому что Павел сказал, что обратившийся от буквы к духу принимает уже не убивающее рабство, а Господа, Который есть животворящий Дух, а высокое Евангелие говорит: глаголы, яже Аз глаголах вам, дух суть и живот (Ин. 6:63), как обнаженные от телесного покрова.

Великий и первый дар, требующий души, тщательно очищенной, – вместить в себе божественное вдохновение и пророчествовать о Божиих тайнах, а второй после сего дар, требующий также не малого и не легкого тщания, – вслушиваться в намерение вещаемого Духом и не погрешать в разумении возвещенного, но прямо к этому разумению вестись Духом, по домостроительству Которого пророчество написано, и Который Сам руководствует разум приявших дар ведения.

Каким образом пророчествовали чистые и просветленные души? Соделавшись как бы зерцалом Божия действования, они показывали в себе ясное, неслитное, не потемненное плотскими страстями изображение. Ибо Дух Святой пребывает во всех, но собственно силу Свою обнаруживает в тех, которые чисты от страстей, а не в тех, у кого владычественное души [т.е. ум] омрачено греховными нечистотами. Кроме же чистоты, надлежит им показывать в себе уравновешенность благоустроенного состояния. Ибо чист не тот, кто неровно ведет себя в отношении к целомудрию, но тот, кто мудрование плоти подчинил Духу. Как изображения лиц видим не во всяком веществе, а только в гладких и прозрачных веществах; так и действие Духа отражается не во всякой душе, а только в душах, которые не имеют в себе ничего строптивого и ничего развращеннаго (Притч. 8:8). Снег блестит, но не показывает в себе образа тех, которые в него смотрятся, потому что шероховат и составлен из смерзшейся пены. Молоко бело, но не принимает в себя образов, потому что и в нем есть какие-то мелкие пузыри. А в воде, по причине ее гладкости, виден даже черный образ. Так точно и неровность жизни не способна к принятию в себя Божия действия. Посему, когда душа, посвятив себя всякому подвигу добродетели, сильною любовью к Богу постоянно сохраняет в себе напечатленное в ней памятование о Боге и таким образом соделывает Бога как бы живущим в себе, тогда, от сильного стремления и неизреченной любви к Богу, став богодухновенною, соделывается она достойною пророческого дара; потому что Бог дает божественную силу и отверзает душевные очи для уразумения видений, какие сообщить Ему угодно. Посему пророки назывались прежде прозорливцами (1Цар. 9:9), ибо видели будущее, как настоящее.

Но пророки видят не одно будущее, а и в настоящем сокровенное, как говорит Павел (1Кор. 14:2425); аще же пророчествуете, внидет же некий неверен или невежда,.тайная сердца его явлена бывают; или как говорит Елисей (4Цар. 5:26): не ходило ли сердце мое с тобою, егда возвращашеся муж с колесницею своею во сретение тебе? К пророчеству же принадлежит также и предуведение посредством снов, как открыто было Иосифу в Египте и Даниилу в Вавилоне.

Но почему и фараон и Навуходоносор имели такое предведение? Потому что, правя состоянием мирских дел, должны были предвидеть для возбуждения веры в других. А почему пророчествуют и Валаам, и Каиафа? Потому что и они имели людей, которые их слушались, – один, как архиерей, а другой, как волхв (Нав. 13:22). Здесь причиною не чистота души, не просветление ума, который созерцает Бога и в Нем почерпает силу, но домостроительно сообщенное им слово, не по достоинству, а по требованию времени.

Спросишь еще: читаемое у Исаии и Иезекииля признать ли явлениями, какие они видели чрез соответствующие им представления, или богословием, которое чрез гадания Духа возвещало нам свойства Божества?

Некоторые говорят, что они пророчествовали в исступлении, так что человеческий ум затмеваем был Духом. Но противно обетованию Божия наития – богодухновенного делать изумленным, так чтобы он, когда исполняется Божественных наставлений, выходил из свойственного ему разума и, когда приносит пользу другим, сам не получал никакой пользы от собственных слов. И вообще, сообразно ли сколько-нибудь с разумом, чтобы Дух премудрости делал человека подобным лишенному ума, и Дух ведения уничтожал в нем разумность? Но свет не производит слепоты, а напротив того, возбуждает данную от природы силу зрения. И Дух не производит в душах омрачения, а напротив того, возбуждает ум, очищенный от греховных скверн, к созерцанию мысленного. Посему нет невероятного, что лукавая сила, злоумышляющая против человеческой природы, приводит разум в слитность; но нечестиво говорить, что то же самое действие производит присутствие Божия Духа. При том, если святые мудры, то как им было не постигнуть того, о чем пророчествовали? Ибо сказано: премудрый уразумеет, яже от своих ему уст, во устнах же носит разум (Притч. 16:23). Если же на том основании, что ужасеся Исаак, когда пришел сын его (Быт. 27:33), и что Давид рече в изступлении своем (Пс. 115:2), вымышляют во святых затмение ума, то пусть знают, что исступлением называется и удивление, как например: ужасеся небо, вострепета земля (Иер. 2:12).

Язык мой трость книжника скорописца (Пс. 44:2). Ничего собственного не произношу я, – говорит Пророк, – и не своего ума порождения предлагаю; язык мой орудие другой силы, и он уподобляется трости; благодать же Духа, подобно скорописцу, пишет им, что ей благоугодно.

Бог возглагола во святем Своем (Пс. 59:8), то есть, возглаголал благодатию Всесвятаго Духа, вместо орудия употребившею язык пророков.

Всяко писание богодухновенно и полезно есть (2Тим. 3:15). И, точнее определяя, апостол отличил от писаний человеческой мудрости, именно духовное писание назвал богодухновенным, потому что Божия благодать изглаголала чрез пророков и апостолов.

Загляните в Писания – эти истинные глаголы Духа Святого. Заметьте, что в них несправедливого и превратного не написано.

Когда я, будучи призываем к беседе пред таким множеством народа, посмотрю на бедность моего ума, то ужасаюсь и отступаю; но когда посмотрю на ваше усердие и ненасытное желание слушать, то ободряюсь, возбуждаюсь и охотно вступаю на поприще учения, потому что вы своим усердием и желанием слушать могли бы и каменную душу сделать легче всякого пера. Как животные, живущие в пещерах и в течение зимы скрывающиеся в скалах, увидев наступившее лето, оставляют убежища, собираются вместе с прочими животными и веселятся вместе с ними, так и душа моя, скрывавшаяся как бы в некоторой пещере сознания своей немощи, увидев усердие вашей любви, оставляет пещеру, вступает в ваше собрание и вместе с вами восторгается прекрасными восторгами Писаний, на духовном и божественном луге, в раю Писания. Подлинно, чтение божественных Писаний есть духовный луг и рай сладости, рай сладости превосходнейшей того рая. Этот рай Бог насадил не на земле, а в душах верующих, этот рай Он поставил не в Эдеме и не ограничил одним местом на востоке, но распространил по всей земле и распростер до пределов вселенной. А что Он распространил Писания по всей вселенной, об этом послушай пророка, который говорит: во всю землю изыде вещание их и в концы вселенныя глаголы их (Пс.18:5). Хотя бы ты отправился к индийцам, которых первых озаряет восходящее солнце, хотя бы удалился на океан, или на британские острова, хотя бы приплыл в Евксинский Понт, хотя бы достиг северных стран, везде услышишь, как все любомудрствуют о том, что содержится в Писании, другим языком, но не другою верою, различными наречиями, но одинаковым умом. Хотя звуки голоса различны, но образ благочестия неразличен; хотя они остаются варварами по языку, но любомудрствуют по мыслям; хотя они странны по наречию, но благочестивы по жизни.

Видишь ли обширность рая, распростертого до пределов вселенной? Здесь нет змия, это место свободно от диких зверей и ограждается благодатию Духа. Этот рай, как тот, имеет и источник, – источник, из которого вытекает множество рек, а не четыре. Не Тигр, не Евфрат, не египетский Нил, и не индийский Ганг, но бесчисленное множество рек изливает этот источник. Кто говорит это? Сам Бог, даровавший нам такие реки. Веруяй в Мя, – говорит Он, – яко же рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы (Ин.7:38). Видишь ли, как из этого источника вытекают не четыре реки, а бесчисленное множество? И не по множеству рек только, но и по естеству своему удивителен этот источник, потому что в нем не потоки воды, а дары Духа. Этот источник отделяется в каждую душу верующих, и не уменьшается; разделяется, и не истощается; распределяется, и не убавляется: во всех он находится всецело, и в каждом всецело. Таковы дары Духа. Хочешь ли узнать свойство этих вод, как они не похожи на те, но гораздо лучше и удивительнее тех? Послушай опять самого Христа, беседующего с самарянкою, чтобы тебе узнать обилие этого источника. Вода, – говорит Он, – юже Аз дам верующему, будет в нем источник воды текущия в живот вечный (Ин. 4:14). Не сказал «выходящей»; не сказал «изливающейся»; но «текущей», – указывая нам потоками на ее изобилие. Ключевые воды обыкновенно исторгаются и вытекают отовсюду, где источники не могут удержать их в своих недрах, но, будучи преодолеваемы непрестанным притоком, извергают их отовсюду. Поэтому, желая показать обилие потоков, Он сказал текущей, а не «выходящей». Хочешь ли узнать и свойство ее? Узнай из ее употребления: она полезна не для жизни настоящей, но для жизни вечной. Будем же пребывать в этом раю, будем сидеть при этом источнике, чтобы нам не потерпеть того же, что потерпел Адам, и не лишиться рая; не будем принимать пагубного совета, не допустим к себе обольщения от диавола; будем пребывать внутри, потому что здесь великая безопасность, – будем пребывать в чтении Писаний. Как сидящие при источнике, наслаждающиеся его прохладою, и при наступлении жара часто погружающие в него лицо свое устраняют удушливый жар потоками, и, если беспокоит их жажда, легко облегчают мучение, имея врачевство вблизи в источнике, так и находящийся при источнике божественных Писаний, если почувствует беспокоящий его пламень непристойной похоти, легко потушит пламень, погрузив душу в эти воды, и если будет беспокоить его горячий гнев, воспламеняя сердце, как поджигаемый котел, то, покропив немного этой воды, он тотчас укротит бесстыдную страсть; и от всех порочных помыслов, как бы из среды пламени, избавляет душу чтение божественных Писаний.

Поэтому и великий пророк Давид, зная пользу от чтения Писаний, уподобляет того, кто постоянно внимает Писаниям и наслаждается беседою с ними, растению всегда цветущему, стоящему при потоках вод, когда говорит: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господни воля его, и в закон Его поучится день и нощь и будет яко древо насажденное при исходищих вод (Пс.1:1–3). Как дерево, посаженное при источниках вод, стоящее при самих потоках, получая постоянное орошение, бывает безопасно от всякой неблагоприятной погоды, не боится ни пламенных лучей, не страшится сухого воздуха, потому что, имея внутри себя самого достаточную влажность, скоро отражает и отстраняет приступающий отвне избыток всякой солнечной теплоты, так и душа, стоящая при потоках божественных Писаний и постоянно напояемая ими, собирая в самой себе эти струи и росу Духа, бывает безопасною от всяких неблагоприятных обстоятельств; хотя бы болезнь, хотя бы порицание, хотя бы клевета, хотя бы злословие, хотя бы насмешки, хотя бы какая-нибудь леность, хотя бы все бедствия вселенной напали на такую душу, она легко отражает пламень страстей, находя достаточное утешение в чтении Писаний. Подлинно, ни величие славы, ни высота власти, ни присутствие друзей, и ничто другое из вещей человеческих не может утешать в скорби так, как чтение божественных Писаний. Почему? Потому, что те вещи тленны и скоропреходящи, – почему и утешение от них скоропреходящее, – а чтение Писаний есть собеседование с Богом. Когда же Бог утешает находящегося в скорби, то какое из настоящих обстоятельств может повергнуть его в уныние?

Итак, будем внимательно заниматься чтением, не два только эти часа, – потому что для безопасности нам недостаточно одного простого слушания, – но постоянно; и пришедши домой, каждый пусть возьмет в руки Библию и вникает в смысл сказанного, если он хочет получать постоянную и достаточную пользу от Писания. И то дерево, которое стоит при потоках, не два или три часа сообщается с водами, но каждый день и каждую ночь. Потому это дерево и украшается листьями, потому и изобилует плодами, – хотя никто из людей не напояет его, – что оно стоит при потоках, привлекает к себе влагу корнями и как бы какими-нибудь проходами передает полезные соки всему своему составу. Так и читающий постоянно божественные Писания и стоящий при их потоках, хотя бы не имел никакого толкователя, постоянным чтением, как бы некоторыми корнями, приобретает себе великую пользу. Потому и мы, зная ваши заботы, развлечения, множество занятий, медленно и мало-помалу ведем к уразумению Писаний, чтобы медленностью толкования крепче удержать сказанное в вашей памяти. Так и сильный дождь, проливаясь стремительно, омывает поверхность земли, но глубине ее не приносит никакой пользы; а нисходящий на лицо земли медленно и мало-помалу, подобно елею, проникает в глубину ее проходами, как бы некоторыми жилами, и, наполняя влагою недра ее, делает ее способнейшею к произведению плодов. Поэтому и мы вливаем в ваши души этот духовный дождь мало-помалу, – потому что Писания подобны духовным облакам, а слова и мысли их подобны дождю, который гораздо лучше обыкновенного дождя, – и вливаем в вас этот духовный дождь мало-помалу для того, чтобы слова наши проникли в самую глубину.

Самый главный путь, которым отыскиваем то, к чему обязывает нас долг, есть изучение богодухновенных Писаний; потому что в них находим мы правила деятельности, и в них жития блаженных мужей, представленные в письменах, подобно каким-то одушевленным картинам жизни по Богу, предлагаются нам для подражания добрым делам. Поэтому, в чем бы кто ни сознавал себя недостаточным, занимаясь Писанием, в нем, как в общей какой врачебнице, находит врачевство, пригодное своему недугу. И любитель целомудрия часто перечитывает историю об Иосифе, у него учится целомудренным поступкам, находя его не только воздерживающимся от удовольствий, но по навыку расположенным к добродетели. А мужеству обучается у Иова, который, при несчастном перевороте его жизни, в одно мгновение сделавшись из богатого бедным и из благочадного бесчадным, не только сам в себе не переменился, сохраняя во всем возвышенный образ мыслей, но даже без огорчения перенес и то, что друзья, пришедши для утешения, ругались над ним и усугубляли скорбь его. Опять, кто имеет в виду, как в то же время быть и кротким, и великодушным, чтобы против греха действовать гневом, а на людей – кротостию, тот найдет Давида мужественным в военных подвигах, но кротким и непоколебимым при воздаянии врагам. Таков и Моисей, который с великим гневом восстает на согрешающих пред Богом, но с кротким сердцем переносит клеветы на него самого. И как живописцы, когда пишут картину с картины, часто всматриваясь в подлинник, стараются черты его перенести в свое произведение; так возревновавший о том, чтобы соделаться совершенным во всех частях добродетели, должен при всяком случае всматриваться в жития святых, как бы в движущиеся и действующие какие изваяния, и что в них доброго, то чрез подражание делать своим.

Брат мой, по мере сил своих, принуждай себя, как можно чаще читать Писание, чтобы оно собрало твои помыслы, которые враг рассеивает своим злоухищрением, влагая в тебя лукавые мысли, между тем как или наносит тебе частые скорби, или доставляет тебе много успехов и житейских удобств, потому что делает он это по своей злокозненности, с намерением удалить человека от Бога. Ибо нередко, если не возмог он навести кого на худое и низложить мыслями, наводит после этого на человека того скорби, чтобы омрачить его разум, и потом уже иметь возможность посевать в нем, что угодно, и начинает внушать и с клятвами повторять такие мысли: «с тех пор, как начал я подвизаться в добре, увидел худые дни; буду же делать худое, чтобы пришло доброе». Тогда, если не окажется кто трезвенным, враг, как ад, поглотит его живого. А если и этим не возможет он навести на худое, то дает ему все удобства жизни, возносит его и вводит в великое обольщение, которое опаснее и хуже всех страстей, ибо делает человека горделивым и безумным, увлекает ум в пучину сластолюбия, делает, что человек на небо отверзает хульные уста; ибо написано: положи на небеси уста свои (Пс.72:9); делает, что человек не знает Бога, не знает своей немощи и не помышляет о дне смертном. Это обольщение служит путем всякому злу. Кто любит ходить этим путем, тот придет в самые сокровенные глубины смерти. Это путь, о котором сказал Господь: пространный и широкий путь вводяй в пагубу (Мф.7:13). Вот слышал ты, брат мой, для чего враг иногда доставляет удобства жизни, а иногда наводит скорби. К чему замечает склонность в человеке, против того и ополчается, чтобы противоборствовать своими неправдами.

Поэтому, брат мой, со всей осторожностью будь трезвен и старайся всегда прилежно заниматься чтением, чтобы научило оно тебя, как должно, избегать сетей вражиих и достигнуть вечной жизни; потому что чтение божественных Писаний приводит в собранность блуждающий ум и дарует ведение о Боге. Ибо написано: упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог (Пс.45:11). Слышишь, брат мой, что ведение Бога приобретает с чистым сердцем упражняющийся в чтении Божественных Писаний. Поэтому, брат, не будь нерадивым о душе своей, но упражняйся в чтении и в молитвах, чтобы просветился твой ум, и чтобы стать тебе совершенным и всецелым, ни в чем же лишенным (Иак.1:4). Иные хвалятся беседою с вельможами, князьями и царями; а ты хвались перед ангелами Божиими тем, что в святых Писаниях беседуешь со Святым Духом, потому что через них глаголет Дух Святой. Итак, старайся читать божественные Писания и постоянно пребывать в молитвах. Ибо всякий раз, когда посредством них беседуешь ты с Богом, освящаются у тебя тело и душа. Итак, зная это, брат мой, старайся чаще упражняться в них. Если руки не праздны, молись умом. Так молилась и блаженная Анна, матерь пророка Самуила, и устне ея двизастеся токмо (1Цар.1:13). Но молитва ее вошла во уши Господа Саваофа, и дано ей «прошение ея (1Цар.1:27). Поэтому, брат мой, хотя и не праздны у тебя руки, молись умом. Если же не умеешь читать, не отходи оттуда, где можно слушать и получать пользу, ибо написано: аще узриши мужа разумна, утренюй к нему, и степени дверей его да трет нога твоя (Сир.6:36). Это полезно, брат мой, не только не умеющим читать, но и умеющим; потому что многие читают и не знают, что читают. Заботься и доискивайся, как можно благоугодить Богу, чтобы сподобиться блаженства святых. Ибо написано: блажени испытающии свидения Его, всем сердцем взыщут Его (Пс.118:2). Смотри, чтобы, когда хочешь читать, не прерывал тебя враг, наводя на тебя уныние и ввергая тебя в рассеянность, и говоря: «сделай сперва такое-то дело, так как оно не велико, и потом с спокойным духом будешь читать». Когда враг внушает это и придает усердие к рукоделию, тогда наводит на эти мысли, чтобы отвлечь тебя от чтения. Ибо когда видит, что брат читает прилежно и извлекает из этого пользу, нападает на него, стараясь воспрепятствовать ему теми и другими предлогами. Итак, не верь ему, но будь, как олень, жаждущий и желающий прийти к источникам водным, то есть к Божественным Писаниям, чтобы пить из них и утолить жажду свою, палящую тебя страстями.

Но впивай в них, скажу так, и пользу, чтобы, когда Господь дарует тебе прочесть и узнать какое слово из Писаний, не проходило оно мимо, но поучался ты умом своим, напечатлел его в сердце своем и неизгладимым сохранил его в памяти. Ибо написано: во оправданних Твоих поучуся (Пс.118:16); и еще говорит: в сердце моем скрых словеса Твоя, яко да не согрешу Тебе (Пс.118:11); и еще: в чесом исправит юнейший путь свой? внегда сохранити словеса Твоя (Пс.118:9). Видишь, брат, памятованием словес Его исправляет человек путь свой.

Кто помнит Слово Божие и не исправляется? – разве человек неискусный и жалкий. Но таковой вовсе ничего не помнит, – напротив того, забыл и то, что представляет себя памятующим. Такому человеку говорит Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя, и восприемлеши завет Мой усты твоими (Пс.49:16)? Потому повелевает отнять у него и то, что, как сам думает, имеет он у себя. Таковой думает о себе, что имеет веру, потому что именует себя христианином, но делами отрицается сего, и хуже он неверного, посему Бог повелевает отъять у него Духа Святого, Которого приял он в день избавления и, как думает, имеет в себе. И такой человек делается подобным глиняному сосуду с вином, давшему трещину и через нее утратившему вино. Всякий, кто видит его и не знает случившегося, думает, что он полон; но когда дойдет до него дело, всем сделается явно, что он был пуст. Так и человек этот, по исследовании в день суда, окажется пустым. И тогда всем будет явно, каков он. Такие люди будут говорить Царю в день тот: Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем силы многи сотворихом (Мф.7:22). И скажет им Царь в ответ: аминь, глаголю вам, не знаю вас.

Видишь ли, брат, что таковой человек вовсе ничего не имеет? Потому памятуй слова, которые слышишь, и исправляй путь свой. Смотри, не попускай птицам небесным слетаться и поедать семя Сына Божия. Ибо Сам Он сказал: семя есть слово, которое вы слышали (Лк.8:11). Сокрой семя в недрах земли, то есть скрой слово внутри сердца твоего, чтобы мог ты со страхом принести плод Господу. Когда же читаешь, читай с усердием и прилежно, с великим вниманием останавливайся на каждом стихе, и не листы только переворачивать старайся, но, если нужно, не поленись и дважды, и трижды, и несколько раз прочесть стих, чтобы выразуметь силу его.

А когда садишься читать или слушать читающего, помолись прежде Богу, говоря: «Господи Иисусе Христе! отверзи уши и очи сердца моего, чтобы услышать мне словеса Твои и исполнить волю Твою, потому что пришлец аз есмь на земли. Не скрой от меня, Господи, заповедей Твоих, но открой очи мои, и уразумею чудеса от закона Твоего (Пс. 118:18–19). Ибо на Тебя уповаю, Боже мой, чтобы просветил Ты сердце мое».

Да, брат мой, умоляю тебя, всегда так моли Бога, чтобы просветил ум твой и открыл тебе силу слов Своих; потому что многие, понадеявшись на разумение свое, подверглись заблуждению, глаголющеся быти мудри, объюродеша (Рим.1:22), не уразумев написанного. Если во время чтения встретишь неудобопонятное слово, смотри, чтобы лукавый не научил тебя сказать с самим собою: «не так это сказано, ибо можно ли так сказать?» – или выговорить что-либо подобное. Напротив того, если веруешь в Бога, веруй и словам Его. И скажи лукавому: «Иди за мною, сатана, знаю, что словеса Божии, словеса чиста, яко сребро разжено, искушено земли и очищено седмерицею (Пс.11:7), ничтоже в них стропотно, ниже развращенно, но вся добра разумевающим, и права обретающим разум (Притч.8:8); я же несмыслен и не разумею. Итак, знаю, что они написаны духовно. Ибо апостол говорит, что закон духовен есть (Рим.7:14). Или воззри на небо и скажи так: «Верую, Господи, слову Твоему, не прекословлю, но несомненно верю словам Святого Духа. Итак, Ты, Господи, спаси меня, чтобы обрести мне благодать пред Тобою; а я, Благоутробный, не ищу ничего иного, кроме одного спасения, чтобы сподобиться мне милости Твоей».

Великое благо, возлюбленные, чтение божественного Писания. Оно умудряет душу, оно переносит ум на небо, оно располагает человека к благодарности (пред Богом), оно не допускает его пристраститься к чему-либо настоящему, оно заставляет ум наш постоянно обитать на небесах, побуждает нас делать все в надежде на воздаяние Владыки и стремиться с величайшею ревностью к подвигам добродетели. Здесь-то (в Писании) можно хорошо узнать, как скор на помощь (нам) промысл Божий, (узнать) мужество праведников, благость Владыки и обилие воздаяний. Им-то можно возбудить себя к соревнованию и подражанию любомудрию доблестных мужей и (не дать себе) ослабеть в подвигах добродетели, но твердо полагаться на обетования Божии и прежде их исполнения. Поэтому, прошу, будем заниматься чтением божественного Писания с наибольшим тщанием. Таким образом мы приобретем и знание (его), если будем постоянно обращаться к тому, что в нем содержится. Невозможно, в самом деле, чтобы тот, кто с усердием и всяким усилием занимается словом Божиим, был когда-нибудь оставлен (Богом) в пренебрежении; напротив, если и нет у нас наставника-человека, то сам Господь, проникая в сердца наши, просвещает ум, озаряет смысл, открывает нам сокровенное и таким образом бывает для нас наставником в предметах, неведомых нам, лишь бы только мы хотели сделать то, что от нас зависит. Не нарицайтеся, – говорит Писание, – учители на земли (Мф. 23:8). Так, когда мы возьмем в руки духовную книгу, то, сосредоточив свой ум, собрав мысли и удалив от себя всякий житейский помысл, будем таким образом совершать чтение с великим благоговением, с полным вниманием, чтобы быть достойными руководиться Духом Святым в разумении написанного и получить отсюда великую пользу. Вот и евнух эфиопской царицы, иноплеменник, даже в то время, когда с таким великолепием несся в колеснице, не пренебрегая чтением (Писания), но держа в руках (книгу) пророка, прилежно читал ее, хотя и не понимал того, что в ней содержится. Но так как он употребил с своей стороны все – старание, усердие, внимание, то и получил руководителя. Подумай же, прошу, как много значило то, что он не пренебрег чтением (Писания) даже во время путешествия и притом сидя в колеснице. Да слышат это те, которые не хотят делать это и дома, но думают, будто чтение божественного Писания для них излишне, и будто им не удобно заниматься прилежно этим чтением потому, что они и ведут брачную жизнь, и обязаны воинскою службою, и лежит на них забота о детях, попечение о слугах и о других вещах. Вот – евнух, человек иноплеменный: того и другого довольно было для того, чтобы ввергнуть (его) в совершенную беспечность; а к этому (еще присоединялась) великая знаменитость, огромное богатство и то, что он был в дороге и несся в колеснице (ведь не совсем удобно, напротив даже очень трудно, совершая таким образом путешествие, заниматься чтением); и однако же доброе расположение и великое усердие победили все эти препятствия, и он занимался чтением (Писания), и не говорил того, что ныне многие говорят: я не понимаю того, что там содержится, не могу постигнуть глубины того, что написано, зачем же мне попусту и понапрасну предпринимать труд, читать, когда у меня нет (человека), который бы мог руководить меня? Ничего такого не подумал этот невежда языком, но любомудрый умом, – нет, помыслив, что он не будет презрен (Богом), но скоро получит помощь свыше, если только сделает, что от него зависит и что он может (сделать), он усердно занимался чтением. Поэтому и человеколюбивый Владыка, видя доброе его расположение, не презрел его, не оставил без внимания, но немедленно послал ему наставника. Обрати же внимание и на премудрость Божию, как (Бог) попустил сначала ему сделать все, что от него зависело, а потом уже явил ему и Свою помощь. Когда евнух сделал с своей стороны все, то тогда уже явился ангел Господень и сказал Филиппу: востав иди на путь сходящий от Иерусалима в Газу, той есть пуст. И се, – продолжает он, – муж Мурин, евнух силен Кандакии царицы Муринския, иже прииде поклонитися во Иерусалим, и он возвращался, седя на колеснице своей и чтяше Пророка Исаию (Деян.8:26–28). Смотри, как обстоятельно рассказал нам (это) писатель книги: сказав, что это эфиоплянин, дабы мы знали, что он был иноплеменник, говорит потом, что он вельможа, и облечен был важным саном и великолепием: иже прииде, – говорит, – поклонитися во Иерусалим. Смотри и на цель его путешествия, которая уже достаточно показывает боголюбивое расположение души его: вот какой совершает он путь для того, чтобы воздать поклонение Господу! Тогда ведь еще думали, что богослужение может быть совершаемо в одном только месте (в Иерусалиме); поэтому там и возносили свои молитвы, совершая для этого отдаленные путешествия. Вот почему и тот человек приезжал туда, где был храм, и где совершалось иудейское богослужение, чтобы воздать поклонение Господу. И когда он исполнил свое желание, бе, – говорит Писание, – возвращаяся и седя на колеснице своей, чтяше.

Потом Филипп, подошедши к нему, говорит (Деян. 8:30): разумееши ли, яже чтеши? Видишь заботливую душу, которая, и не разумея содержащегося (в книге), занимается однако же чтением и охотно желает найти наставника, который бы вразумил ее? Апостол своим вопросом тотчас пробуждает в нем это желание. А что он был достоин получить руководителя к уразумению содержавшегося (в книге), это видно из самого его ответа. Когда апостол, подошедши к нему в бедной одежде, спросил его: разумееши ли? – он не огорчился этим, не обнаружил негодования, не думал оскорбляться, что бывает со многими неразумными людьми, которые часто готовы навсегда оставаться в неведении, стыдясь сознаться в своем незнании и поучиться у тех, кто может их наставить. Но этот (человек) не был таков; нет, он отвечает с совершенною кротостью и уважением, обнаруживая тем состояние своей души: како убо могу, – говорит он, – аще не кто наставит мя (Деян.8:31)? Мало того, что он отвечал с кротостью; нет, он не поехал далее, но, еще яснее выказывая нам доброту нрава своего, (этот) вельможа, иноплеменник, везомый в колеснице, сказавший те слова, пригласил человека, по виду совершенно бедного, по одежде низкого, взойти (в колесницу) и сесть с ним. Видишь усердие его души? Видишь великое его благоговение? Видишь боголюбивое расположение иноплеменника, с каким он на деле исполнил слово некоего мудреца: аще узриши разумна, утренюй к нему и степени дверей его да трет нога твоя (Сир.6:36)? Видишь, как справедливо он не был презрен Богом? Видишь, как достойно получил помощь свыше? Видишь, как он ничего не опустил, что следовало сделать ему самому? Поэтому он, получив, наконец, наставника, в точности узнал смысл слов (пророка) и просветил свой ум.

Видите, какое благо – со вниманием и усердием читать божественное Писание! Я для того и предложил вам рассказ об этом иноплеменнике, чтобы никто из нас не стыдился подражать эфиоплянину, евнуху, который не оставлял читать Писание и во время путешествия. Этот иноплеменник может быть учителем для всех нас – и для тех, которые ведут частную жизнь, и для тех, которые занимаются военной службой и облечены знатностью, и вообще для всех, не только для мужчин, но и для женщин, не только для тех, которые живут в семействах, но и для тех, которые избрали монашескую жизнь; все могут узнать отсюда, что никакое время не может служить препятствием к чтению слова Божия, что не только дома, но и ходя по торжищу, и совершая путешествие, или находясь в многолюдном собрании и занимаясь делами, можно нам упражняться в этом чтении, чтобы, сделавши от нас зависящее, тотчас получить нам и руководителя. Видя наше расположение к духовному (знанию), Владыка наш не презрит нас, но подаст озарение свыше и просветит наш ум. Не будем же, прошу, пренебрегать чтением (Писания), но, понимаем ли содержащееся (в нем), или не понимаем, (во всяком случае) будем, как можно чаще, обращаться к нему. Постоянное упражнение в чтении напечатлевает неизгладимо в памяти (прочитанное) и часто, чего сегодня мы не могли понять при чтении, то вдруг понимаем, снова приступив к чтению, завтра, потому что человеколюбивый Бог невидимо просвещает наш ум.

Я прошу всех вас не проходить без внимания предлагаемое в божественном Писании, потому что все, здесь написанное, заключает в себе великое богатство мыслей. Так как блаженные пророки говорили по внушению божественного Духа, то поэтому написанные Духом (священные книги) содержат в себе скрытое (в них) сокровище. В Писании нет ни одного слога, ни одной черты, в глубине которой не заключалось бы великого сокровища. Поэтому мы должны приступать к божественным словам не иначе, как будучи руководимы благодатью свыше и получив просвещение от Святого Духа. Для уразумения содержащегося в божественном Писании нужна не человеческая мудрость, но откровение Духа, дабы мы, узнав истинный смысл написанного, могли получить оттуда великую пользу. Если и в житейских делах, писания, составленные людьми, будучи повреждены временем, получают великое значение от указания времени в начале этого письменного памятника и от одного даже слога, – то тем более можно найти это в божественном Писании, сложенном Духом Святым, если только мы будем внимательны и не станем пробегать его поверхностно, но, напрягши ум свой, будем все рассматривать тщательно и не уступим в этом тем, которые выказывают столько усердия о предметах чувственных. Вот и копающие руду не останавливаются на поверхности, но, спустившись весьма глубоко и нашедши песчинки золота, с великим трудом и усилием отделяют их от земли, и после такого великого труда получают однако же малое вознаграждение за свои труды. Хотя они и знают, что получают пользу, не соответствующую их трудам, а часто даже, после великих бдений и усилий, и совсем обманываются в своем ожидании, однако и этим не останавливаются, но, питаясь надеждою, не чувствуют трудов. Так, если они выказывают столько усердия о предметах тленных, преходящих, и весьма ненадежных, то нам, которым (предлагается) и богатство неотъемлемое, и сокровище неистощимое, и обмануться в ожиданиях невозможно, тем более нужно иметь такую же и даже большую ревность, чтобы могли мы достигнуть желаемого и, получив отсюда пользу и познав неизреченное Божие человеколюбие, были благодарны своему Господу, а привлекши этим к себе Его благоволение, сделались неуловимыми для сетей диавола.

Поскольку об еретиках упомянули мы, как о мертвых, а о себе, как об имеющих для спасения божественные Писания, боюсь же, чтобы иные из людей простых, как писал Павел к Коринфянам, по ухищрению некоторых, не уклонились от простоты и чистоты и не стали уже читать других книг, называемых апокрифическими¹⁷, будучи обмануты сходством их именования с книгами истинными; то умоляю вас перенести терпеливо, если, о чем сами знаете, о том же и я напишу в напоминание вам, как по надобности, так и для пользы Церкви. Намереваясь же написать это напоминание, для утверждения своего в дерзновении моем воспользуюсь примером Евангелиста Луки, говоря и сам: понеже некие начаша чинити себе так называемые апокрифические книги и смешивать их с несомненно богодухновенным Писанием, якоже предаша отцам иже исперва самовидцы и слуги бывшии Словесе: изволися и мне, убежденному и наученному искренними братьями, исчислить с начала по порядку все книги, внесенные в канон, преданные нам как божественные и таковыми признанные, чтобы всякий, если вовлечен в обман, осудил введших его в заблуждение, а если пребыл чистым, порадовался при новом этом напоминании. Итак, всех книг Ветхого Завета числом двадцать две (а по преданию, как слышал я, у евреев столько же и букв). Книги эти следуют каждая в таком порядке и под таким именованием: во-первых, Бытие, потом Исход, потом Левит, за нею Числа и, наконец, Второзаконие; вслед за ними Иисус Навин и Судии. После книги Судей Руфь, и опять вслед за нею четыре книги Царств, и из них первая и вторая считаются за одну книгу, а подобно третья и четвертая также за одну; после них первая и вторая книга Паралипоменон, считаемые также опять за одну книгу, потом первая и вторая книга Ездры, принимаемые также за одну книгу. После сих книга Псалмов, и вслед за нею Притчи, потом Екклезиаст и Песнь Песней. Сверх сего есть книги: Иов и, наконец, Пророки, и именно двенадцать, считаемые за одну книгу, а потом Исаия, Иеремия и с ним вместе Варух, Плач и Послание, и после Иеремии – Иезекииль и Даниил. Доселе поименованы книги Ветхого Завета.

Но не поленимся сказать и о книгах Нового Завета; они суть следующие. Четыре Евангелия: от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна, потом после них Деяния апостольские и семь апостольских Посланий, называемые Соборными, именно: одно Иаковлево, два Петровы, потом три Иоанновы, и после них одно Иудино. Сверх сего, есть четырнадцать посланий апостола Павла, перечисляемые в таком порядке: первое к Римлянам, потом два к Коринфянам, после них к Галатам, и вслед за тем к Ефесянам, потом к Филиппийцам и к Колоссянам, а после этих два к Фессалоникийцам и послание к Евреям, непосредственно за тем два к Тимофею, одно к Титу и последнее к Филимону, и еще Апокалипсис Иоанна. Вот источники спасения, чтобы заключающимися в них словесами напоеваться жаждущему. В них одних благовествуется учение благочестия. Никто да не прилагает к ним и не отъемлет от них чего-либо. Эти-то Писания разумея, Господь пристыжал саддукеев, говоря: прельщаетеся, не ведуще Писания (Мф. 22:29), и увещевал иудеев: испытайте Писаний, яко та суть свидетельствующая о Мне (Ин. 5:39).

Но для большей точности (пиша и это по необходимости) присовокупляю, что кроме этих книг есть и другие, не внесенные в канон, которые однако же установлено отцами читать вновь приходящим и желающим огласиться словом благочестия, – таковы: Премудрость Соломонова, Премудрость Иисуса, сына Сирахова, Есфирь, Иудифь, Товия, так называемое Учение Апостолов и Пастырь¹⁸. Впрочем, возлюбленные, тогда как одни книги внесены в канон, а другие предлагаются для чтения, нигде не упоминается о книгах апокрифических, они суть выдумки еретиков, которые пишут их, когда хотят, но приписывают им давность и прибавляют лет, чтобы, выдавая их за древние, иметь случай к обольщению тем людей простодушных.

Учат нас сему (т.е. догматам благочестия) богодухновенные Писания Ветхого и Нового Завета. Ибо един есть Бог обоих заветов, в Ветхом предвозвестивший Христа, явившегося в Новом, чрез закон и пророков руководивший ко Христу. Прежде пришествия веры, под законом стрегоми бехом и закон пестун нам бысть во Христа (Гал.3:23–24). И если когда услышишь, что какой-либо еретик хулит закон и пророков, то возрази ему спасительным словом: Иисус не пришел разорити, но исполнити закон (Мф.5:17). С любознательностью, и при том от Церкви, приобрети сведение, какие книги Ветхого и какие Нового Завета, а книг, не признаваемых Церковью, не читай. Ибо, не зная того, что́ всеми признано, для чего напрасно томишь себя сомнительным? Читай Божественные Писания, двадцать две книги Ветхого Завета, переведенные семидесятью двумя толковниками.

Ибо, по кончине Македонского царя Александра, и по разделении царства на четыре державы, – Вавилонию, Македонию, Азию и Египет, один из царствующих в Египте, Птоломей Филадельф, как царь, весьма любивший ученость, собирая отовсюду книги, как от блюстителя книгохранилища, Димитрия Фалерейского, услышал о Божественных Писаниях, заключающих в себе закон и пророчества, и рассудил, что гораздо лучши приобретать книги не принуждением у не желающих дать их, но благосклонность имеющих у себя книги снискивать дарами и дружбою (ибо знал, что в вынужденном, так как отдается оно непроизвольно, часто бывает подлог, а добровольно уступаемое приносится в дар по всей правде), – к тогдашнему архиерею Елеазару послал весьма многие дары в здешний Иерусалимский храм и достиг того, что присланы били к нему для перевода из двенадцати израильских колен по шести человек от каждого колена. Потом, чтобы испытать, точно ли книги божественны, и в предотвращение того, чтобы присланные не сговорились между собою, на так называемом Фаросе, находившемся близ Александрии, каждому из прибывших толковников отвел особенный дом и потребовал, чтобы каждый перевел все Писания. Когда же они в семьдесят два дня кончили это дело, собрав воедино переводы всех, какие сделали они в различных домах, не сходясь между собою, нашел их согласными не только в мыслях, но и в речениях. Ибо это было не следствием изысканности слов и не делом человеческих мудрований. Напротив того, и перевод Божественных Писаний, изглаголанных Святым Духом, совершен от Духа же Святого¹⁹.

Для чего апостол сказал: той же? Он желает показать великое сродство Нового Завета с Ветхим, поэтому напомнил нам и о пророческом изречении, сказав: имуще же той же дух веры, и прибавив: по писанному веровах, тем же возглаголах. Раньше и за много лет Давид сказал то самое (Пс.115:1), что привел теперь Павел, объявляя, что та же самая благодать Духа и в нем тогда, и в нас теперь укоренила силу веры, и как бы так сказал: тот же самый Дух веры, который говорил в нем, действует и в нас.

Где теперь те, которые порицают Ветхий Завет, расторгают тело Писания, приписывают Новый Завет одному, а Ветхий другому Богу²⁰? Пусть они слушают Павла, заграждающего безбожные уста, обуздывающего богоборный язык и показывающего, что один и тот же Дух и в Ветхом и в Новом Завете. При том и сами названия их показывают нам великое согласие между заветами. Новый назван так по отношению к Ветхому, и Ветхий по отношению к Новому, – как и Павел говорит: внегда же глаголет нов, обветши перваго (Евр.8:13). А если бы они не принадлежали одному и тому же Владыке, то не могли бы называться ни этот новым, ни тот ветхим. Так это различие в названиях показывает сродство того и другого завета; и самое это различие не по сущности, но по перемене времени: только поэтому новое отличается от ветхого; перемена времени не означает ни разности господства, ни умаления одного пред другим. Это выразил и Христос, когда сказал: сего ради всяк книжник, научився царствию небесному, подобен есть человеку домовиту, иже износит от сокровища своего новая и ветхая (Мф. 13:52). Видишь ли стяжания различные, а власть одну? Как там один и тот же хозяин может выносить новое и старое, так точно и здесь возможно, чтобы одному и тому же Богу принадлежали Новый и Ветхий Заветы; это самое особенно и показывает Его богатство и изобилие, что Он не только созидает новое, но и в ветхом обнаруживает изобилие.

Таким образом, между заветами есть только различие в названиях, а не противоречие и не противоположность. Ветхое бывает ветхим при новом; но это означает не противоречие и не противоположность, а только различие в названии. Я даже позволю себе такое преувеличение, что хотя бы законы Ветхого Завета были противоположны законам Нового, я с большей настойчивостью утверждал бы, что и тогда не нужно было бы вводить другого Бога. Если бы Он учреждал противоположные законы в одно и то же время, одним и тем же людям, живущим в одном и том же состоянии, находящимся в одних и тех обстоятельствах, то такое мудрование, может быть, имело бы некоторое основание, но если предписаны одни законы одним, а другие другим, тем в одно время, а этим в другое, тем в одних обстоятельствах, а этим в других, то какая необходимость – вследствие различия законов вводить двух противоположных законодателей? Я не вижу никакой; если же еретики могут сказать, то пусть скажут; но и они не в состоянии будут. Так и врач часто делает много противоположного, не по противоположности в мыслях, но с одинаковою и с одною и тою же мыслью. Он часто одно и то же тело и прижигает и не прижигает, и режет и не режет, дает пить то горькие, то сладкие лекарства, действия противоположны, но мысль, по которой это делается, одинакова и одна и та же, потому что он имеет в виду одну цель – здоровье больного. Поэтому, не нелепо ли – врача не обвинять за то, что он делает много противоположного с естеством одного и того же тела, а Бога порицать, если Он в различные времена и разным людям давал различные предписания?

Итак, отсюда очевидно, что, если бы даже эти законы были противоположны, то и тогда не следовало бы порицать (Ветхий Завет); но что они не противоположны, а только различны, возьмем в руки самые законы. Слышасте, – сказал Господь, – яко речено бысть древним: не убиеши (Мф.5:21). Это – ветхозаветный закон, посмотрим на новозаветный: Аз же глаголю вам яко всяк гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть суду (Мф.5:22). Скажи мне: разве противоположны эти заповеди? Кто из людей, имеющий хотя сколько-нибудь смысла, может сказать это? Если бы прежний закон повелевал – не убивать, а этот повелевал убивать, тогда, может быть, кто-нибудь и сказал бы, что между ними есть противоречие; если же тот повелевает не убивать, а этот повелевает даже и не гневаться, то последний закон есть усиление первого, а не противоречие ему. Тот уничтожил плод злобы – убийство, а этот вырвал и корень – гнев; тот пресек течение нечестия, а этот иссушил и самый источник его, потому что источником и корнем убийства бывает ярость и гнев. Тот закон приготовлял нашу природу, а этот, пришедши, восполнил недостаток. Где же противоположность, когда один закон пресекает конец зла, а другой и начало? Тот руку очищал от крови, а этот освобождает и сам ум от порочных пожеланий. Это свойственно законам согласным между собою, а не противоречащим, что всюду стараются подыскать враги истины, не замечая, что, таким образом, они навлекают на новозаветного Бога великую вину легкомыслия и небрежения, потому что в таком случае окажется (да обратится это богохульство на голову принуждающих нас говорить это!), что Он неблаговременно устроил дела наши; а как это, – я скажу. Руководство Ветхого Завета подобно кормлению молоком, а любомудрие Нового Завета подобно твердой пище; никто, не вскормивши молоком, не подает твердой пищи; а так поступил бы Бог нового завета, если бы не Он же был дарователем Ветхого. Прежде, нежели вскормил молоком, руководством закона, Он привел бы нас к твердой пище. И не только этому обвинению, но и другому еще большему они подвергают Его, как будто бы Он только после пяти с лишком тысяч лет приступил к промышлению о нашем роде. Если бы не Он был тот, кто чрез пророков, патриархов и других праведных мужей устроял все, касающееся нас, а кто-нибудь другой кроме Его, то оказалось бы, что Он поздно и недавно стал промышлять о нас, как бы подвигшись некоторым раскаянием. Но было бы недостойно не только Бога, а даже обыкновенного человека, если бы Он, попустив столь многим людям погибнуть в течение столь долгого времени, наконец, в последние времена также приступил к промышлению о немногих.

Видишь ли, какие хулы произносят на Бога те, которые говорят, что один законодатель Нового Завета, а другой – Ветхого? Но все это прекращается, когда мы допустим, что один Бог и того и другого Завета. Тогда окажется, что Он мудро устроял дела касательно нас, – сначала посредством закона, а теперь посредством благодати, и не с недавнего времени, не в последние времена, но издревле и с самого первого дня стал промышлять о нас. Так как иудеи своей злобою сами лишили себя свободы и утратили благородство, то Бог воспитывал их в постоянном страхе, как неразумных рабов, наказывая мщениями и угрозами. Так и теперь многие отцы воспитывают своих детей, не как детей, но со страхом, свойственным домочадцам, и вина не отцов, а детей, заставивших отцов обращаться с свободными, как с рабами. Так и Бог воспитывал тогдашний народ таким страхом и мщением, какими свойственно было воспитывать неразумного домочадца; и это не служит ни к осуждению Бога, ни к обвинению закона, но необузданных иудеев, нуждавшихся в более сильной узде. Впрочем, и в самом Ветхом Завете найдутся многие, которые были воспитываемы не так, – например: Авель, Ной, Авраам, Исаак, Иаков, Иосиф, Моисей, Илия, Елисей и все остальные, ревновавшие о любомудрии Нового Завета. В самом деле, не вследствие страха и наказаний, или угроз и мщения, но по любви божественной и пламенному влечению к Богу они сделались такими, какими были. Они не нуждались ни в повелениях, ни в заповедях и законах, чтобы избрать себе добродетель и избегать зла, но, как благородные дети и свободные, признав свое собственное достоинство, они без всякого страха и наказания сами предавались добродетели, а остальные все иудеи уклонились в зло и потому имели нужду в узде закона. Так, когда они сделали тельца и поклонились изваянию, тогда услышали: Господь, Бог твой, Господь един есть (Втор.6:4); когда совершили убийства и растлевали жен своих ближних, тогда услышали: не убий, не прелюбы сотвори, и остальное все подобным образом.

Таким образом, не вина закона – введение наказания и мщения, воспитание и вразумление иудеев, как домочадцев неразумных, но и величайшая слава и не малая похвала, что людей, преданных такому нечестию, закон мог собственною настойчивостью удалить от нечестия, смягчить и сделать послушными благодати и вести к любомудрию Нового Завета. Один и тот же Дух устроял все, как в Ветхом, так и в Новом Завете, хотя и различным образом. Посему Павел и сказал: имуще же той же дух веры, по писанному веровах, тем же возглаголах (2Кор.4:13).

Мы знаем единого Установителя и Ветхого и Нового Завета, и сему самому ясно научает Он нас устами пророка Иеремии. Ибо говорит (Иер. 31:31–33): завещаю дому Израилеву, и дому Иудину завет нов, не по завету, его же завещах отцем их, в день, в онь же емшу Ми за руку их, извести я от земли Египетския. Но завещаю им завет новый, дая законы Моя в мысли их, и на сердцах их напишу я. Этими словами ясно дал видеть, что давший Ветхий Завет дает и Завет Новый; ибо сказал: завещаю не по завету, его же завещах. И устами пророка Исаии изрек: и завещаю им завет вечен, преподобная Давидова верная (Ис. 55:3). А также и пророк Давид взывает: воскресни, Господи, да не крепится человек, да судятся язы́цы пред Тобою. Постави, Господи, законоположителя над ними (Пс. 9:20–21). Если же не верят пророчествам, то пусть слышат, как Сам Законоположник не разоряет законов ветхих, но придает им бо́льшую строгость. Ибо разоряющему следовало сказать: речено бысть древним: не прелюбы сотвориши, а я говорю вам: прелюбодействуй; и речено бысть древним: не убиеши; а я говорю вам: убивай. Господь же Своими законоположениями ясно научает, что не разоряет Он ветхозаветного, но вводит строжайший образ жизни. И как обучающий грамоте начинающим учиться объясняет различие в начертании букв, обучившимся же этому предлагает сложение слов и, преподавая правила одним для складывания слов, а другим для стройного чтения, не противоположные вводит законы учения, но преподает уроки соразмерно возрастам, так и Владыка Христос дал законы, сообразные каждому роду. Необходимые и первые начертал Он в самом естестве человеческом; потому что каждый имеет способность различать добро и зло; и делая то, чего сами не хотим потерпеть, возвещаем этим, что делаемое нами худо. Поэтому, кто убивает или прелюбодействует, тот знает, что делаемое им худо. Ибо не только не хочет быть убитым, но даже употребляет все способы, чтобы не случилось с ним этого. И если жена впала в прелюбодеяние, обвиняет восхитившего ложе; и если сам подвергся злословию, приносит жалобу за оскорбление. А исследовав таким образом и все прочее, найдем всякого человека знающим, что худое худо. Итак, создавший нас Бог законы эти положил в самом естестве, иные же в каждом роде давал различно. Ибо Адаму дал закон о древе, Ною о ядении мяса, патриарху же Аврааму узаконил обрезание, а другие законы написал рукою великого пророка Моисея, в божественном Евангелии, оставив законоположения о вещах маловажных, как изучение каких-либо букв, дал законы совершеннейшие. Как матери новорожденным младенцам дают сосцы, чрез несколько же времени жеваную пищу, а когда делаются отроками и юношами, предлагают пищу твердую, так и Бог всяческих обученным одному предлагает совершеннейшие уроки.

Впрочем, и Ветхий Завет уважаем мы, как матерние сосцы, хотя не приемлем млека, потому что молоко воскормившей делается излишним для совершенно возрастных, однако же чтут они кормилицу, как воспитанные ею. Так и мы не согласны сохранять обрезание, субботу, жертвы, окропления, но извлекаем иную пользу из Ветхого Завета, потому что преподает нам точные уроки о благочестии, о вере в Бога, о любви к ближнему, правде и мужестве, и представляет для подражания образцы ветхозаветных святых.

Хвалю тебя, возлюбленный Маркеллин, за изволение твое о Христе; потому что и настоящее искушение, в котором много страдал ты, переносишь благодушно и не оставляешь ученых занятий. Ибо, спросив подателя письма, как проводишь ты время после болезни, узнал я, что занимаешься и всем божественным Писанием, гораздо же чаще читаешь книгу псалмов и стараешься уразуметь смысл, заключающийся в каждом псалме. За это-то и одобряю тебя ныне, потому что и сам имею великую любовь к той же книге, как и ко всему Писанию. С таковою-то любовью встретил я однажды трудолюбивого некоего старца, и намереваюсь написать тебе, что́ этот старец поведал мне о Псалтири, держа ее в руках. Речь его сколько основательна, столько же не чужда и некоторого красноречия. Именно же, говорил он так:

Всяко Писание, т. е. и ветхозаветное и новозаветное, какое имеем мы у себя, сын мой, по написанному, богодухновенно, и полезно есть ко учению (2Тим. 3:16); книга же псалмов для внимательных заключает в себе нечто достойное особенного примечания. Каждая книга выполняет собственное свое назначение; и излагаются, например: в Пятокнижии – происхождение мира, деяния патриархов, исшествие израильтян из Египта, и чиноположение скинии и священства; в Троекнижии²¹ – разделение земли по жребиям, деяния Судей и родословие Давида; в книгах Царств и Паралипоменон – деяния царей; в книге Ездры – окончание плена, возвращение народа и построение храма и города; книги пророческие, пророчествуя о пришествии Спасителя, заключают в себе напоминания о заповедях, укоризны преступающим их, также пророчества язычникам. Книга же Псалмов, подобно саду, заключая в себе насаждения всех других книг, с сладкопением передает излагаемое в них, и воспевая о том, показывает опять и свои особенности.

Книга псалмов в каждом почти псалме возвещает о пришествии Спасителя, и о том, что придет Он, как сущий Бог. Так, в сорок девятом псалме говорит: Бог яве приидет, Бог наш, и не премолчит (3); и в псалме сто семнадцатом: благословен грядый во имя Господне: благословихом вы из дому Господня (26). Бог Господь, и явися нам (27). О том же, что Спаситель есть Отчее Слово, так воспевает в сто шестом: посла Слово Свое, и исцели я, и избави я от растлений их (20). Ибо грядущий Бог есть посланное Слово. Зная же, что Слово сие есть Сын Божий, гласом Отца воспевает в псалме сорок четвертом: отрыгну сердце Мое Слово благо (2); и еще в псалме сто девятом: из чрева прежде денницы родих Тя (3). Ибо что́ иное назовет всякий Отчим рождением, как не Божие Слово и не Божию Премудрость? И книга псалмов, зная, что Спаситель есть Отчее Слово, которым Бог глаголал: да будет свет, твердь и все (Быт. 1:3 и сл.), в тридцать втором псалме изрекла: Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их (6).

Не был ей неведом и сам грядущий Христос; напротив же того, много говорит о Нем в псалме сорок четвертом: престол Твой, Боже, в век века; жезл правости, жезл царствия Твоего (7). Возлюбил еси правду, и возненавидел еси беззаконие: сего ради помаза Тя, Боже, Бог Твой елеем радости паче причастник Твоих (8). И чтобы не подумал кто, будто придет Он в мечтательном виде, дает разуметь, что Он соделается человеком, и есть Тот самый, Кем все приведено в бытие, ибо говорит в восемьдесят шестом псалме: мати Сион речет: человек, и человек родися в нем: и Той основа и Вышний (5); а это равнозначительно сказанному: и Бог бе Слово. Вся Тем быша. И слово плоть бысть (Ин. 1:1, 3, 14). Посему, книга псалмов, зная и рождение от Девы, не умолчала о сем, но тотчас дает это уразуметь, говоря в сорок четвертом псалме: слыши, дщи, и виждь, и приклони ухо Твое, и забуди люди Твоя и дом Отца Твоего (11). Ибо возжелал Царь доброты Твоея: зане Той есть Господь Твой (12); а это опять подобно сказанному Гавриилом: радуйся Благодатная, Господь с Тобою (Лк. 1:28). Ибо, наименовав Его Христом, открывает тотчас и человеческое Его рождение от Девы, говоря: слыши, дщи.

И как Гавриил, будучи чужд Деве по рождению, называет Ее по имени Мариею, так Давид, поскольку Дева рождается от его семени, именует Ее дщерью.

Сказав же, что Господь сделается человеком, сообразно с этим книга псалмов изображает Его и страждущим по плоти, и. видя злоумышление иудеев, воспевает во втором псалме: вскую шаташася язы́цы, и людие поучишася тщетным (1)? предсташа царие земстии, и князи собрашася вкупе на Господа и на Христа Его (2). А в двадцать первом псалме о самом роде смерти говорит от лица Спасителева: в персть смерти свел Мя еси (16). Яко обыдоша Мя пси мнози, сонм лукавых одержаша Мя: ископаша руце Мои и нозе Мои (17). Исчетоша вся кости Моя: тии же смотриша и презреша Мя (18). Разделиша ризы Моя себе, и о одежди Моей меташа жребий (19). Но кто говорит: ископаны руки мои и ноги мои, что́ иное означает, как не крест? И книга псалмов, открывая это, присовокупляет, что Господь страждет это не ради Себя, но ради нас, и от лица Его говорит опять в псалме восемьдесят седьмом: на Мне утвердися ярость Твоя (8), и в шестьдесят восьмом: яже не восхищах, тогда воздаях (5); потому что не за вину Он умер, но пострадал за нас, и на Себе понес гнев, бывший на нас за преступление заповеди, говоря чрез Исаию (Ис. 53:4): Сей грехи наша носит. И как мы говорим в сто тридцать седьмом псалме: Господь воздаст за мя (8); так Дух вещает в семьдесят первом псалме: и спасет сыны убогих, и смирит клеветника (4). Яко избави нища от руки сильна, и убога, емуже не бе помощника (12).

Посему, книга псалмов предвозвещает и Господне восхождение с плотью на небо, и говорит в псалме двадцать третьем: возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная: и внидет Царь славы (9), и в псалме сорок шестом: взыде Бог в воскликновении, Господь во гласе трубне (6). Возвещает и о седении одесную, говоря в псалме сто девятом: рече Господь Господеви Моему: седи одесную Мене, дондеже положу враги Твоя подножие ног Твоих (1). В псалме же девятом присовокупляет и о гибели диавола, и восклицает: сел еси на престоле, судяй правду (5). Запретил еси языком, и погибе нечестивый (6). Книга Псалмов не утаила и того, что Господь приял от Отца весь суд, но предвозвещает в псалме семьдесят первом, что Он грядет быть Судиею всех: Боже, суд Твой Цареви даждь, и правду Твою Сыну Цареву (1): судити людем Твоим в правде, и нищим Твоим в суде (2); в псалме же сорок девятом говорит: призовет небо свыше, и землю, разсудити люди Своя (4). И возвестят небеса правду Его, яко Бог Судия есть (6); и в псалме восемьдесят первом: Бог ста в сонме богов, посреде же боги разсудит (1).

Книга псалмов имеет ту достойную удивления особенность, что в ней описаны и изображены движения каждой души, изменения этих движений и направление их к лучшему, так что желающий может из этой книги, как с картины, заимствовать образец, ясно представить его в уме и отпечатлеть себя самого в том виде, как в ней описано. В других книгах человек слышит только закон, предписывающий, что́ ему делать и чего не делать, или слышит пророчества, из которых узнает о пришествии Спасителя, и внимает повествованиям, из которых может узнать деяния царей и святых. В книге же псалмов слушающий, как и сему научается, так уразумевает и изучает еще движения души своей, и смотря уже по тому, чем он страждет и чем одержим, может избрать в ней живописуемый словом образ, и не такой, о котором можно только выслушать и пройти мимо, но который научает, как должно говорить и действовать, чтобы уврачевать свою немощь. И в других книгах найдем угрозы, воспрещающие делать худое; в книге же псалмов изображено, как должно воздерживаться от худого. Например: есть заповедь, что должно покаяться, и что покаяться значит перестать от греха; но здесь изображено, и как должно покаяться, и что надлежит говорить при покаянии. И еще Павел сказал: скорбь душе терпение соделовает, терпение же искусство, искусство же упование, упование же не посрамит (Рим. 5:3–5). Но в псалмах описано и ясно представлено, как должно переносить скорби, и что должно говорить находящемуся в скорбях и что после скорбей, и как приобретается каждым искусство, и какие речи приличны уповающим на Господа. Еще есть заповедь, – о всем благодарить (1Фес. 5:18); но что должно говорить благодарящему, тому учат псалмы. Также, слыша в других книгах, что вси хотящии благочестно жити о Христе гоними будут (2Тим. 3:12), в псалмах научаемся, с какими мыслями надлежит спасаться бегством, какие слова возносить к Богу должны гонимые и спасшиеся по гонении. Нам повелено благословлять Господа и исповедоваться Господу, но в псалмах представлены нам примеры, как должно хвалить Господа, и какие речения приличны исповедующемуся. Так и во всяком случае найдешь божественные песнопения, приспособленные к нам, к нашим движениям и состояниям.

В псалмах достойно еще удивления и следующее: в других книгах, что говорят святые и о чем они говорят, то читающие относят к тем именно, о ком это написано, да и слушающие отличают себя от описываемых лиц, о которых идет речь, и если удивляются и соревнуют повествуемым деяниям, то все это оканчивается подражанием. Но в псалмах (удивительное дело!), кто читает все прочее, кроме пророчеств о Спасителе и об язычниках, тот как бы произносит собственные свои речения, и каждый поет псалмы, как бы о нем написанные, так принимает и перечитывает их, как бы не другой кто говорил, и не другого кого разумел, но остается в той мысли, что это он говорит сам о себе, и что сказано в псалмах, то возносит Богу от собственного своего лица, как бы говоря о том, что сделано им самим. Ибо псаломские слова, не как изречения патриархов, и Моисея, и других пророков, будет произносить небоязненно, потому что в псалмах описываются и сохранивший заповедь и преступивший ее, а также и дела того и другого; и поскольку всякий человек необходимо принадлежит к тому или другому роду, то как сохранивший заповедь, или как преступивший ее, может употреблять слова о каждом написанные.

И мне кажется, что псалмы для поющего их служат как бы зеркалом; в них познает он движения души своей, и с этою мыслию произносит их. И слушающий читающего принимает псалом за песнопение о нем самом, или обличаемый совестью с сокрушением сердца приносит покаяние, или, слыша об уповании на Бога и о таковой благодати, являемой верующим, радуется и начинает благодарить Бога. И всякий, когда поет третий псалом, взирая на собственные скорби, заключающиеся в псалме слова почитает как бы своими, а когда поет одиннадцатый и шестнадцатый псалом, изрекает как бы собственное свое упование и молитву. Также, когда поет пятидесятый псалом, как бы сам от себя произносит покаянные слова этого псалма, и когда поет псалмы пятьдесят третий, пятьдесят пятый, пятьдесят шестой и сто сорок первый, тогда делает это с таким расположением духа, как будто не другой кто гоним, но сам он страждет и приходит в такое состояние духа и воспевает эти слова Богу, как действительно свои собственные. И вообще, каждый псалом так сложен и изречен Духом, что, по сказанному прежде, в псалмах познаем движения души нашей, и все они как бы о нас изречены, и суть как бы собственные наши слова, служащие к приведению на память происходивших в нас движений и к исправлению собственного нашего жития. Ибо что изрекли псалмопевцы, то может служить образцом и начертанием для нас.

Таковы отличительные черты книги псалмов, содержащей в себе на пользу людям в иных псалмах служащее к исправлению движений в каждой душе, а в прочих, как сказано прежде, многочисленные пророчества о пришествии во плоти Господа нашего Иисуса Христа. Но необходимо не преходить молчанием и того, почему таковые словеса поются плавным и песненным напевом. Ибо некоторые у нас из людей простых, хотя веруют, что самые изречения богодухновенны, однако же думают, что поются псалмы по благозвучию для услаждения слуха. А это несправедливо. Ибо Писание не заботится о приятности и сладкоречии, да и пение установлено для пользы душевной, как вообще, так в особенности по двум следующим причинам. Во-первых, прилично было, чтобы божественное Писание песнословило Бога не только последовательною речью, но и не имеющею строгой последовательности. Так, речью связною сказано принадлежащее к закону и пророкам и все повествовательное, со включением Нового Завета; не имеющею же строгого порядка речью сказано заключающееся в псалмах и песнопениях; а этим и соблюдается требуемое законом, чтобы люди любили Бога всею крепостью и силою. Во-вторых, как приведением в стройность свирелей производится согласие звуков, так, поскольку и в душе бывают различные движения, есть в ней сила мыслящая, вожделевающая и раздражительная, и их движением производится деятельность телесных членов, то разум требует, чтобы человек не был в разногласии и раздоре с самим собою, так чтобы мыслить ему хорошо, а делать хуже.

Посему, чтобы не произошло какого-либо подобного смятения, разум требует, чтобы душа, по слову апостола, имея ум Христов (1Кор. 2:16), пользовалась этим вождем, и им сдерживала, что есть в ней страстного, и начальствовала над телесными членами, приводя их в послушание разуму, и чтобы, как бряцало в гармонии, так сам человек, соделавшись псалтирем, и внимая духу, всецело во всех членах и движениях послушен был и служил Божией воле. Подобием же и образом такого безмятежного и спокойного состояния помыслов служит приведенное в стройную меру произношение псалмов; потому что, как душевные помышления свои делаем известными и выражаем посредством произносимых нами слов, так и Господь, желая, чтобы сладкозвучие слов служило символом духовной стройности в душе, установил петь чинно и произносить псалмы на-распев. И это есть потребность души, чтобы ей быть в добром расположении, по написанному: благодушествует ли кто в вас, да поет (Иак. 5:13).

Так устраняется тревожное, грубое, беспорядочное в душе, и врачуется скорбное, когда поем: вскую прискорбна еси, душе моя? И вскую смущаеши мя (Пс. 41:6,12)? Так познает она погрешительное, говоря: мои же вмале не подвижастеся нозе (Пс. 72:2). Так укрепляет надеждою страшливое, когда говорит: Господь мне помощник, и не убоюся, что сотворит мне человек (Пс. 117:6).

Посему, не таким способом читающие божественные песни псалмопевствуют неразумно, услаждают же сами себя и навлекают на себя порицание, что не красна похвала во устех грешника (Сир. 15: 9). Но поющие сказанным выше способом, – так что благозвучие речений происходит у них от благонастроенности души и от согласия ее с духом, – хотя поют устами, но, воспевая вместе и умом, великую доставляют пользу не только себе, но и желающим их слушать. Так блаженный Давид, поя пред Саулом, и сам благоугождал Богу, и удалял от Саула смятение духа и припадок неистовства, и приводил душу его в упокоение. Так священники, воспевая, призывали души народа к безмятежию и единомыслию с ликовствующими на небесах. Так произношение псалмов на-распев не показывает старания о благозвучии, но служит знаком стройности помыслов в душе, и приведенное в стройную меру чтение есть символ благонастроенного и необуреваемого состояния ума. Ибо и то, чтобы хвалить Бога на кимвалах доброгласных, гуслях и десятострунном псалтири, было также символом, что и телесные члены приведены в правильное сочетание, как струны, и душевные помыслы соделались подобными кимвалам, и уже все это приводится в движение и оживляется гласом и духом уст, так что, по написанному, человек духом живет, и умерщвляет деяния плотская (Рим. 8:13). Таким образом, кто поет хорошо, тот приводит в стройность душу свою, и как бы из неравной делает равною, и душа, пришедши в состояние сообразное с ее природою, ничего не боится, но делается тем более способною к живости представлений и приобретает бо́льшее желание будущих благ; потому что настроенная благозвучием речений забывает страсти, и помышляя лучшее, с радостью обращается к уму сущему во Христе.

Поэтому, чадо, каждый читающий эту книгу должен все в ней читать с искренним расположением, потому что все в ней богодухновенно, но сверх того извлекать из нее, как из сада, на пользу себе то именно, в чем видит он для себя потребность. Ибо, по моему мнению, в этой книге измерены и описаны словом вся жизнь человеческая, и душевные расположения, и движения помыслов, и сверх изображенного в ней ничего более не отыщется в человеке. Потребно ли покаяние или исповедание, постигли ли кого скорбь или искушение, гоним ли кто, или избавился от злоумышлений, стал ли кто опечален или смущен, и терпит что-либо подобное сказанному выше, или видит себя преуспеваюшим, а врага приведенным в бездействие, или намерен восхвалить, возблагодарить и благословить Господа, – для всего этого имеет наставление в божественных псалмах. Ибо надлежит выбрать, что сказано в псалмах на каждый такой случай, и читать это, как бы написанное о самом читающем, и приведя себя в расположение, согласное с написанным, вознести сие к Богу.

И никто да не облекает сего речениями внешнего красноречия, да не пытается переделывать или вовсе изменять выражения, но пусть неухищренно так читает и поет написанное, как оно сказано, чтобы послужившие нам в этом святые, узнавая свое, вместе с нами молились, лучше же сказать, чтобы сам Дух, вещавший во святых, видя те самые слова, какие Он внушил святым, соделался нашим помощником. Ибо в какой мере жизнь святых лучше жизни других, в такой же и об употребленных ими речениях справедливо можно сказать, что они лучше и сильнее сочиняемых нами. Ибо этим угодили они Богу и, вещая все это, как сказал Апостол, победиша царствия, содеяша правду, получиша обетования, заградиша уста львов, угасиша силу огненную, избегоша острея меча, возмогоша от немощи, быша крепцы во бранех, обратиша в бегство полки чуждих, прияша жены от воскресения мертвых своих (Евр. 11:33–35).

Посему и ныне каждый, произнося псалмы, пусть будет благонадежен, что Бог скоро услышит просящих псаломским словом. Ибо скорбит ли кто, – читая их, великое увидит в них утешение. Терпит ли искушение и гонение, – воспевая псалмы, явится благоискусным, и будет покровительствуем Гсподом, Который покровительствовал изрекшему псалом, ими обратит в бегство диавола и отразит демонов его. Если кто и согрешил, – читая их, придет в себя и перестанет грешить. А если кто не согрешил, увидит себя радующимся, что соревнует предварившим, и воспевая псалмы, превозмогает в борьбе, и он во век не поколеблется в истине, но обличит обольщающих и намеревающихся ввести в заблуждение.

Поручителем же ему в этом будет не иной кто, но само божественное Писание. Ибо Моисею Бог заповедал написать великую песнь и научить народ, ему же, поставленному вождем, повелевает написать Второзаконие и изречения этой книги иметь всегда в руках и изучать, потому что содержащихся в них словес достаточно к тому, чтобы напоминать о добродетели и вспомоществовать изучающим их с искренним расположением. И действительно, когда Иисус Навин вошел в землю обетования, тогда видя, что полчища врагов и все цари аморрейские сошлись на брань, вместо оружий и мечей, вслух всех прочитав Второзаконие, напомнив им изречения Закона, и ими вооружив народ, преодолел врагов. И Царь Иосия, когда нашел книгу и прочел вслух всем, не убоялся уже врагов. И если когда у народа Божия бывала война, предшествовал всем кивот, заключавший в себе скрижали Закона, и их достаточно было для вспоможения вместо всякого ополчения, если только в носящих кивот и в самом народе не было какого-либо господствующего греха и лицемерия; потому что потребны были вера и собственное расположение людей, чтобы Закон содействовал к исполнению ими просимого.

Посему-то, сказал старец, слышал я от мужей мудрых, что в древности у израильтян чтением только Писания изгоняли демонов и обличали козни, чинимые ими людям. А потому, продолжал он, достойны всякого осуждения те, которые, оставив это и сами сочинив себе отвне заимствованные красивые речи, за это самое именуют себя заклинателями. Ибо они более ребячествуют и отдают себя бесам на посмеяние, что и было с упоминаемыми в Деяниях (Деян. 19:13–16) иудеями, сынами Скевы, которые таким способом вознамерились заклинать демонов. Поэтому демоны, слыша от таковых заклинания их, издеваются над ними. А слова святых страшны бесам, и они не могут выносить их, потому что в изречениях Писания – Сам Господь, Которого не терпя, вопияли демоны: молюся Ти, не мучи мене прежде времени (Лк. 8:28). Ибо, видя только присутствие Господне, были они сожигаемы. Так и Павел повелевал нечистым духам; так и ученикам покорствовали бесы. И на Елисее пророке была рука Господня, и пророчествовал трем Царям о водах, когда певец воспевал по заповеди (4Цар. 3:15). Так и ныне то же пусть читают над страждущими; этим и страждущему скорее оказана будет помощь, и читающий покажет свою истинную и твердую веру, а потому и Бог, видя ее, подаст просящим совершенное уврачевание.

Зная это, и святой сказал в сто восемнадцатом псалме: во оправданиих Твоих поучуся; не забуду словес Твоих (16); и еще: пета бяху мне оправдания Твоя на месте пришелствия моего (54). Ибо в них приобретали святые спасение, говоря: аще бы не закон Твой поучение мое был, тогда убо погибл бых во смирении моем (92); как и Павел сим ограждал ученика своего, говоря: в сих поучайся, в сих пребывай, да преспеяние твое явлено будет (1Тим. 4:15).

Сему поучаясь и так читая псалмы, и ты, руководствуемый Духом, возможешь постигнуть смысл каждого, и возревнуешь о таковой же жизни, какую имели изглаголавшие их богоносные святые мужи.

Всяко Писание богодухновенно и полезно есть (2Тим. 3:16), для того написано Духом Святым, чтобы в нем, как в общей врачебнице душ, все мы – люди, находили врачевство – каждый от собственного своего недуга. Ибо сказано: исцеление утолит грехи велики (Еккл. 10:4). Но иному учат пророки, иному бытописатели; в одном наставляет Закон, а в другом – предложенное в виде приточного увещания, книга же псалмов объемлет в себе полезное из всех книг. Она пророчествует о будущем, приводит на память события, дает законы для жизни, предлагает правила для деятельности. Короче сказать, она есть общая сокровищница добрых учений и тщательно отыскивает, что́ каждому на пользу. Она врачует и застарелые раны души, и недавно уязвленному подает скорое исцеление, и болезненное восставляет, и неповрежденное поддерживает; вообще же, сколько можно, истребляет страсти, какие в жизни человеческой под разными видами господствуют над душами. И при этом производит она в человеке какое-то тихое услаждение и удовольствие, которое делает рассудок целомудренным.

Дух Святой знал, что трудно вести род человеческий к добродетели и что, по склонности к удовольствию, мы нерадим о правом пути. Итак, что же делает? К учениям примешивает приятность сладкопения, чтобы вместе с усладительным и благозвучным для слуха, принимали мы неприметным образом и то, что есть полезного в слове. Так и мудрые врачи, давая пить горькое врачевство имеющим от него отвращение, не редко обмазывают чашу медом. На сей-то конец и изобретены для нас эти стройные песнопения псалмов, чтобы и дети возрастом, или вообще не возмужавшие нравами, по-видимому, только пели их, а в действительности обучали свои души. Едва ли кто из простолюдинов, особливо нерадивых, пойдет отсюда, удобно удержав в памяти апостольскую и пророческую заповедь; а стихи из псалмов и в домах поют, и на торжищах возглашают. И если бы кто, как зверь, рассвирепел от гнева, – как скоро усладится слух его псалмом, пойдет прочь, немедленно укротив в себе свирепость души сладкопением.

Псалом – тишина душ, раздаятель мира; он утишает мятежные и волнующиеся помыслы; он смягчает раздражительность души и уцеломудривает невоздержность. Псалом – посредник дружбы, единение между далекими, примирение враждующих. Ибо кто может почитать еще врагом того, с кем возносил единый глас к Богу? Посему псалмопение доставляет нам одно из величайших благ – любовь, изобретя совокупное пение вместо узла к единению и сводя людей в один согласный лик.

Псалом – убежище от демонов, вступление под защиту ангелов, оружие в ночных страхованиях, упокоение от дневных трудов, безопасность для младенцев, украшение в цветущем возрасте, утешение старцам, самое приличное убранство для жен. Псалом населяет пустыни, уцеломудривает торжища. Для новопоступающих – это начатки учения, для преуспевающих – приращение ведения, для совершенных – утверждение; это глас Церкви. Он делает празднества светлыми; он производит печаль, яже по Бозе. Ибо псалом и из каменного сердца вынуждает слезы. Псалом – занятие ангелов, небесное сожительство, духовный фимиам. Это – мудрое изобретение Учителя, устроившего, чтобы мы пели и вместе учились полезному. От этого и уроки лучше напечатлеваются в душах. Ибо с принуждением выучиваемое не остается в нас надолго, а что с удовольствием и приятностью принято, то в душах укореняется тверже.

Чему же не научишься из псалмов? Не познаешь ли отсюда величие мужества, строгость справедливости, честность целомудрия, совершенство благоразумия, образ покаяния, меру терпения и всякое из благ, какое не наименуешь? Здесь есть совершенное богословие, предречение о пришествии Христовом во плоти, угроза судом, надежда воскресения, страх наказания, обетование славы, откровения таинств. Все, как бы в великой и общей сокровищнице, собрано в книге псалмов, которые из многих музыкальных орудий пророк приспособил к так называемому псалтирю, давая тем, как кажется мне, разуметь, что в нем издает гласы благодать, подаваемая свыше – от Духа; потому что в этом одном из музыкальных орудий причина звуков находится вверху. В цитре и в лире внизу звучит медь под смычком, а псалтирь причины гармонических ладов имеет вверху, чтобы и мы заботились искать горнего, приятностью пения не увлекались в плотские страсти. При том пророческое слово, как думаю, глубокомысленно и премудро, самым устройством сего орудия показало нам, что люди с прекрасною и благонастроенною душою удобно могут восходить к горнему.

Об устроении нашего спасения мы узнали не чрез кого другого, а чрез тех, чрез которых дошло к нам Евангелие, которое они тогда проповедовали (устно), потом же, по воле Божией, предали нам в Писаниях, как будущее основание и столп нашей веры. Неприлично же утверждать, что они проповедовали прежде, чем получили «совершенное знание», как осмеливаются некоторые говорить, выдавая самих себя за исправителей апостолов. Ибо, после того, как Господь наш воскрес из мертвых, и они облечены были свыше силою нисходящего Св. Духа, исполнились всеми (дарами Его) и получили совершенное знание, – они вышли в концы земли, благовествуя о благах, (дарованных) нам от Бога, и возвещая небесный мир людям, которые и все вместе и каждый порознь имеют Евангелие Божие. Так, Матфей издал у евреев на их собственном языке писание Евангелия в то время, как Петр и Павел в Риме благовествовали и основали церковь. После их отшествия Марк, ученик и истолкователь Петра, предал нам письменно то, что было проповедано Петром. И Лука, спутник Павла, изложил в книге проповеданное им Евангелие. Потом Иоанн, ученик Господа, возлежавший на Его груди, также издал Евангелие во время пребывания своего в Ефесе Азийском.

Невозможно, чтобы Евангелий было числом больше или меньше, чем их есть. Ибо, так как четыре страны света, в котором мы живем, и четыре главных ветра, и так как Церковь рассеяна по всей земле, а столп и утверждение Церкви есть Евангелие и Дух жизни, то надлежит ей иметь четыре столпа, отовсюду веющих нетлением и оживляющих людей. Из этого ясно, что устрояющее все Слово, восседающее на херувимах и все содержащее, открывшись людям, дало нам Евангелие в четырех видах, но проникнутое одним духом. Как и Давид, моля об Его явлении, говорит: «Ты, сидящий на херувимах, явися» (Пс. 79:2). Ибо херувимы имеют четыре лица и их лики суть образы деятельности Сына Божия. «Первое животное, – говорится, – подобно льву» и характеризует Его действенность, господство и царскую власть; «второе же подобно волу» и означает Его священнодейственное и священническое достоинство; «третье имело лице человека», и ясно изображает Его явление, как человека; «четвертое же подобно летящему орлу» (Откр. 4:7) и указывает на дар Духа, носящегося над Церковью. Посему, Евангелия согласны с тем, на чем восседает Христос Иисус. Ибо одно из них излагает Его первоначальное, действенное и славное рождение от Отца, говоря так: «в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог было Слово. И все произошло чрез Него, и без Него ничто не произошло» (Ин. 1:1–3). Поэтому, Евангелие это полно всякой достоверности, ибо таков его характер. Евангелие Луки, нося на себе священнический характер, начинается с священника Захарии, приносящего жертву Богу. Ибо уже готов был телец упитанный, которому предстояло быть закланным ради обретения младшего сына. Матфей же возвещает Его человеческое рождение, говоря: «родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, сына Авраамова». И ещё: «рождество Иисуса Христа было так» (Мф. 1:1–18). Это Евангелие изображает Его человечество, поэтому, по всему Евангелию Он представляется смиренно чувствующим и кротким человеком. А Марк начинает с пророческого Духа, свыше приходящего к людям, говоря: «начало Евангелия, как написано у пророка Исаии» (Мк. 1:1), и указывает на крылатый образ Евангелия, поэтому, он сделал сжатый и беглый рассказ, ибо таков пророческий дух. И Само Слово Божие с бывшими до Моисея патриархами беседовало сообразно с Своим Божеством и славою, а для подзаконных Оно представляло священнический и богослужебный чин, после же сего, сделавшись человеком, ниспослало на всю землю дар Святого Духа, покрывая нас Своими крылами. Каков образ действия Сына Божия, таков и вид животных, и каков вид животных, таков и характер Евангелия. Четверовидны животные, четверовидно и Евангелие и деятельность Господа. И, поэтому, даны были человечеству четыре главных завета: один при Адаме до потопа, другой после потопа при Ное; третий – законодательство при Моисее, четвертый же, обновляющий человека и сокращающий в себе все, – чрез Евангелие, вознося и как бы на крыльях поднимая людей в Царство Небесное.

При таком положении вещей, суетны и невежественны и кроме того дерзки все те, которые искажают идею Евангелия и привносят видов Евангелия больше или меньше сказанных. Что те Евангелия одни суть истинные и достоверные и не может быть их ни больше, ни меньше тех, которые упомянуты выше, это я уже доказал многими доводами.

Свое произведение Матфей справедливо назвал Евангелием. В самом деле, он всем, – врагам, невеждам, сидящим во тьме, – возвещает конец наказания, разрешение грехов, оправдание, освящение, искупление, всыновление, наследие небес и сродство с Сыном Божиим. Что же может сравниться с таким благовестием? Бог на земле, человек на небе, все в соединении: ангелы составили один лик с людьми, люди соединились с ангелами и прочими горними силами. Очевидно стало, что древняя брань прекратилась, что совершилось примирение Бога с нашим естеством, диавол посрамлен, демоны изгнаны, смерть связана, рай отверст, клятва упразднена, грех истреблен, заблуждение удалено, возвратилась истина, повсюду сеется и растет слово благочестия, небесная жизнь насаждена на земле, горние силы пребывают в дружественном общении с нами, ангелы непрестанно сходят на землю, и великая явилась надежда на будущее. Вот почему Матфей и назвал свою историю Евангелием, как бы давая разуметь, что все другое, как, например, богатое имущество, величие власти, начальство, слава, почести, и все прочее, почитаемое людьми за благо, составляет одни лишь пустые слова, а обетования, данные через рыбарей, должны называться в собственном и преимущественном смысле благовестием. И это не потому только, что они – блага прочные и постоянные и превосходят наше достоинство, но потому, что они даны нам без всякого труда с нашей стороны. Не трудами и по́том, не усилиями и страданиями получили мы то, что имеем, а единственно по любви к нам Бога. Но почему, спросим, при столь великом числе учеников, пишут только двое из апостолов и двое из их спутников, – так как кроме Иоанна и Матфея написали Евангелия один ученик Павла, а другой ученик Петра? Потому, что они ничего не делали по честолюбию, но все для пользы. Что же? Разве один евангелист не мог написать всего? Конечно, мог, но когда писали четверо, писали не в одно и то же время, не в одном и том же месте, не сносясь и не сговариваясь между собою, и, однако, написали так, как будто все произнесено одними устами, то это служит величайшим доказательством истины.

И, однако, – скажешь ты, – случилось противное, так как они часто обличаются в разногласии. Но это-то самое и является вернейшим знаком истины. В самом деле, если бы они были до точности согласны во всем – и касательно времени, и касательно места, и самых слов, то из врагов никто бы не поверил, что они написали Евангелия, не сошедшись между собой и не по обычному соглашению, и что такое согласие было следствием их искренности. Теперь же представляющееся в мелочах разногласие освобождает их от всякого подозрения и блистательно говорит в пользу писавших. Если они, относительно места и времени, кое-что написали различно, то это нисколько не вредит истине их повествований. В главном, заключающем основание нашей жизни и составляющем сущность проповеди, они нигде один с другим ничуть не разногласят. В чем же именно? В том, что Бог стал человеком, творил чудеса, был распят, погребен, воскрес, вознесся на небо и придет судить; что Он дал спасительные заповеди, ввел закон, не противный ветхозаветному, что Он – Сын, единородный, истинный, единосущный Отцу, и тому подобное. Во всем этом мы находим у евангелистов полное согласие. Если же относительно чудес не все всё сказали, а один описал одни, другой – другие, то тебя это не должно смущать. Если бы один евангелист сказал все, то были бы излишни остальные; если бы каждый написал различное и новое сравнительно с другими, то не очевидно было бы доказательство их согласия. Вот почему они сказали о многом и сообща, и каждый из них выбрал нечто особое, чтобы не оказаться, с одной стороны, излишним и писавшим без цели, а с другой – чтобы представить нам верное доказательство истины своих слов.

Так Лука указывает и причину, по которой он приступает к писанию Евангелия. Чтобы ты имел, – говорит, – о них же научился еси словесех, утверждение (Лк. 1:4), т. е. чтобы ты удостоверился в том, чему был поучаем, и пребывал в твердой уверенности. Иоанн сам умолчал о причине (написания им Евангелия), но, как говорит дошедшее до нас от отцов предание, и он приступил к писанию не без причины. Так как первые три евангелиста по преимуществу старались изложить историю земной жизни Христа, и учению о божестве Его угрожала опасность остаться нераскрытым, то Иоанн, побуждаемый Христом, приступил, наконец, к написанию Евангелия. Равным образом и Матфей, как говорят, по просьбе уверовавших иудеев, пришедших к нему, написал им то, что говорил устно, и составил Евангелие на еврейском языке. Тоже самое сделал, по просьбе учеников, и Марк в Египте.

Где писал каждый из евангелистов, – этим вопросом заниматься нам нет особенной нужды; но что они не противоречили друг другу, это мы постараемся доказать во всем нашем толковании. Если ты обвиняешь их за разногласие, то делаешь не что иное, как заставляешь их говорить одними и теми же словами и употреблять один и тот же способ выражения. Я не говорю уже о том, что и многие из величающихся знанием риторики и философии, написав много книг об одних и тех же предметах, не только разногласили, но и противоречили друг другу, – иное ведь дело – разногласить, другое дело – противоречить. Об этом я уже не говорю: я не имею нужды воспользоваться их неразумием для защиты (евангелистов) и не хочу подтверждать истины ложью. Но вот о чем охотно спросил бы я: как заслужили веру разногласящие писания? Как они одержали победу? Как могли заслужить удивление, веру и славу по всей вселенной люди, противоречившие один другому? Свидетелями их проповеди были многие; многие притом были врагами и противниками. Написав Евангелия, они не скрыли их в одном уголке вселенной, а распространяли их всюду, на суше и море, в слух всех, как и теперь, они читаемы были и в присутствии врагов, и ничто из сказанного в них никого не соблазняло. И вполне естественно, потому что все во всех производила и совершала божественная сила. Иначе, каким образом мытарь, рыбарь, неученый могли бы так мудрствовать? Чего некогда языческие мудрецы не могли и во сне представить, о том они проповедуют с великой уверенностью и убедительностью, – и не только при жизни, но и по смерти, – не двум, не двадцати человекам, не сотням, не тысячам и десяткам тысяч, а (целым) городам, племенам и народам, суше и морю, Греции и странам варварским, земле обитаемой и пустыне, возвещая учение, много превышающее наше естество. Оставив земное, они говорят о небесном, предлагают нам другую жизнь и новый образ жизни, иное богатство и иную бедность, иную свободу и иное рабство, иную жизнь и смерть, иной мир, иной устав жизни, – все иное. (Они преподают правила жизни) не так, как Платон, составивший пресловутую «Политию»²², или Зенон²³, и другие писавшие об общественном устройстве и составители законов. Все они самыми произведениями своими доказали, что их душе внушал злой дух, лютый демон, воюющий против нашего естества, враг чистоты, противник благонравия и низвратитель всякого порядка. В самом деле, что́ еще можно сказать про них, когда они предписывали всем иметь общими жен, выводить напоказ мужчинам обнаженных девиц во время ристалищ, учинять украдкой браки, когда они ниспровергли и уничтожили всякий порядок и извратили уставы самой природы? Что все это – изобретения демонов и противно природе, об этом может свидетельствовать нам сама природа, которая не терпит ничего такого. И они писали об этом не среди гонений, не среди опасностей, не среди браней, а с полной безопасностью и свободой, часто пользуясь, кроме того, еще многими прикрасами. А между тем проповедь рыбарей, гонимых, бичуемых, проводивших жизнь среди опасностей, со всей охотой принимали и простецы и мудрецы, и рабы и свободные, и варвары и греки.

И ты не можешь сказать, что учение этих рыбарей было для всех удобоприемлемо потому, что оно маловажно и низко. Нет, оно даже гораздо возвышеннее учения философов. О девстве, например, даже об имени таком те не могли и во сне подумать, равно как ни о нестяжательности, ни о посте, ни о какой другой высшей добродетели. Между тем наши учители не только похоть искореняют, не только действие (преступное) подвергают наказанию, но осуждают и бесстыдный взгляд, и оскорбительные слова, и непристойный смех, и одежду, и поступь, и крик, простирают строгость даже до самого малейшего. По всей вселенной они насадили семена девства. О Боге и вещах небесных они внушают такие понятия, какие никому из философов никогда не могли и на ум придти. Да и как могли иметь такие понятия люди, боготворившие изображения зверей, пресмыкающихся животных и других презренных тварей? И, однако, такое высокое учение (апостолов) было принято и заслужило веру, процветает доселе и возрастает с каждым днем, а учение философов отжило, погибло, исчезло легче паутины. Учение философов – детская забава, а учение апостолов – сама истина. Местом для этой жизни они назначили небо, а руководителем и законодателем ее признали Бога, как и надлежало. Наградами за эту жизнь служат не лавровый венок, не масличная ветвь, не пиршество в Пританее²⁴, не медные изображения, не такие пустые и бесполезные вещи, а бесконечная жизнь, усыновление Богу, ликование с ангелами, предстояние царскому престолу и постоянное пребывание со Христом.

Руководителями в этой жизни являются мытари, рыбари и скинотворцы, которые жили не краткое время, но всегда живут, почему и по смерти своей могут оказывать величайшую помощь своим последователям. Подвизающимся в этой жизни предстоит брань не с людьми, а с демонами и бесплотными силами. Вот почему и вождем у них не какой-нибудь человек, не ангел, а сам Бог. И оружия у этих воинов соответствуют характеру брани: они изготовлены не из кожи и железа, а из истины, правды, веры и всякого вида любомудрия. Об этой самой жизни написано и в Евангелии Матфея. Все, что он говорит, не его слова, а самого Христа, узаконившего эту жизнь. Будем же внимательны, чтобы и нам удостоиться быть вписанными в эту жизнь и сиять вместе с теми, которые прошли уже ее и получили неувядаемые венцы.

Постоянно слушая чтение посланий блаженного Павла, каждую неделю дважды, а часто три и четыре раза, когда мы совершаем памяти святых мучеников, – я радуюсь, наслаждаюсь духовною трубою, восхищаюсь и воспламеняюсь желанием, узнавая любезный мне голос, и мне почти кажется, будто он явился и присутствует предо мною, и я вижу, как он беседует. Но, с другой стороны, я скорблю и сокрушаюсь тем, что не все знают этого мужа так, как должно знать, а некоторые находятся в таком неведении, что не знают ясно и числа его посланий. И это бывает не от недостатка учения, а от того, что не хотят постоянно беседовать с этим блаженным. И мы то, что знаем (если, действительно, что-нибудь знаем), уразумели не при помощи природной способности и остроты ума, но вследствие того, что постоянно были близ этого мужа и ревностно прилежали ему. Любящие знают дела любимых больше всех остальных, так как поистине заботятся о них. И блаженный Павел, показывая это, говорил к Филиппийцам: яко есть праведно мне сие мудрствовати о всех вас, за еже имети ми в сердце вас, во узах моих и во ответе и извещении благовестия (Флп. 1:7). Таким образом и вы, если желаете с усердием внимать чтению, не будете нуждаться ни в чем другом, потому что неложно слово Христа, Который сказал: ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам (Мф. 7:7). Но так как у нас бо́льшая часть собравшихся здесь приняли на себя заботу о воспитании детей и о жене и попечение о доме и, вследствие этого, не могут согласиться на то, чтобы всецело предать себя этому труду, то, по крайней мере, постарайтесь принять собранное другими и уделите слушанию того, о чем здесь говорится, такое же большое внимание, как и собиранию имений. Правда, хотя и стыдно требовать от вас одного только этого, но будет приятно, если вы и в этом не откажете.

Ведь отсюда, от незнания Писания, произошли бесчисленные бедствия: отсюда произросла великая зараза ересей, отсюда – нерадивые жития, бесполезные труды. Подобно тому как лишенные этого света не могут прямо идти, так и не взирающие на луч божественного Писания вынуждаются много и часто грешить, так как поистине ходят в самой глубокой тьме. Чтобы этого не было, откроем глаза пред сиянием апостольских глаголов; ведь язык апостола Павла воссиял ярче солнца, он словом учения превзошел всех прочих и получил обильную благодать Духа, так как больше других потрудился. И я утверждаю это не на основании только посланий, но и деянии. Если где-нибудь был удобный случай для проповеди, всюду предоставляли ему, потому даже неверующие назвали этого апостола Гермесом (Деян. 14:12) – за совершенство в слове.

Такова была святая душа Павла; она обнимала всю вселенную и всех заключала в себе, считая родство по Боге самым высшим. Павел всех любил так, как будто сам родил их, а лучше сказать, обнаруживал любовь больше всякого отца. Такова-то благодать Духа: она побеждает телесные болезни и создает самую горячую любовь. Особенно же это можно видеть на душе Павла, который, как бы получивши крылья, под воздействием любви неутомимо всех обходил, нигде не медлил и не останавливался. Он знал, что Христос, сказав Петру: любиши ли Мя? Паси овцы Моя (Ин. 21:15), указал этим на высочайшую степень любви, и потому сам в избытке обнаружил ее в себе. Итак мы, соревнуя Павлу, будем назидать, если не весь мир, не целые города и народы, то, по крайней мере, каждый – собственный свой дом, свою жену, своих детей, друзей, соседей. И никто пусть не говорит мне: я неискусен и несведущ. Нет никого более неученого, чем Петр, и более неискусного, чем Павел. Он и сам признается в этом и, не стыдясь, говорит: аще бо и невежда словом, но не разумом (2Кор. 11:6). Однако невежда Павел и неученый Петр победили тысячи философов, заставили молчать бесчисленных ораторов, совершивши все это собственным усердием и благодатью Божией. Какое же оправдание найдем для себя мы, когда оказываемся не в состоянии научить и двадцать человек и быть полезными для живущих вместе с нами? Это пустой предлог и пустая отговорка. Не малоученость, не малообразованность, но леность и сон препятствуют нам учить. Потому, отрясши этот сон, со всем прилежанием позаботимся о собственных членах, чтобы, наставляя ближних своих страху Божию, мы и здесь насладились полным спокойствием, и так сделались участниками бесчисленных благ, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа.

Для исследования и истинного уразумения сказанного в Писании, потребны хорошая жизнь, чистая душа и христоподражательная добродетель, чтобы ум, преуспев в этом, был в состоянии достигать желаемого и приобретать оное, в какой только мере естеству человеческому возможно познание о Божием Слове. Ибо без чистого ума и без подражания жизни святых никто не возможет уразумевать словеса святых. Кто пожелает видеть солнечный свет, тот, без сомнения, протрет и ясным сделает глаз свой, доведя себя почти до одинаковой чистоты с тем, что желает видеть, чтобы таким образом глаз сам стал светом и увидел солнечный свет. Или, кто пожелает осмотреть город или страну, тот, без сомнения, для осмотра сего отправится на самое место. Так и желающему постигнуть мысль богословов должно предочистить и убелить душу жизнью, и уподоблением в делах святым приблизиться к ним, чтобы, ведя одинаковый с ними образ жизни, уразумевать и откровенное им Богом, и наконец, как бы соединившись с ними, избежать греховных опасностей и огня за грехи в день суда, восприять же блага, предназначенные святым в небесном царстве: их же око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог живущим добродетельно, и любящим Бога и Отца (1Кор. 2:9), о Христе Иисусе Господе нашем.

Истинное познание есть учение апостолов, и изначальное устройство Церкви во всем мире, и признак Тела Христова, состоящий в преемстве епископов, которым те (апостолы) передали сущую повсюду Церковь; и она во всей полноте дошла до нас с неподдельным соблюдением Писаний, не принимая ни прибавления, ни убавления: здесь чтение (Писаний) без искажения и правильное и тщательное, безопасное и чуждое богохульства истолкование Писаний и превосходный дар любви, который драгоценнее познания, и славнее пророчества, и превосходнее всех других дарований.

Церковь, подобно раю, заключает в стенах своих одни плодовитые деревья, всякое дерево, не приносящее доброго плода, исторгается из нее и бросается в огонь. Эти деревья она орошает четырьмя реками, т. Е. четырьмя Евангелиями, и небесным разлитием их вод обильно подает им благодать спасительного крещения. Но может ли орошаться источниками Церкви, кто не находится внутри Церкви? И можно ли подать целебные и спасительные пития райские тому, кто, будучи развращен и сам от себя осужден и отлучен от источников рая, засох и истомился сухостью вечной жажды? Господь громко зовет, чтобы всякий жаждущий шел и пил от источников живой воды, истекших от чрева Его. Куда же должен идти жаждущий? К еретикам ли, у коих нет вовсе ни источников, ни реки животворящей воды, или же к Церкви, которая одна? Она одна хранит и обладает всею властью своего Жениха и Господа. В ней мы председательствуем, за ее честь и единство ратуем, благодать и славу ее, верные своему обету, защищаем. Мы по милости Божией напояем жаждущий народ Божий, мы охраняем границы животворящих источников. Если же мы удерживаем право на свое владение и признаем таинство единства, то зачем нам быть изменниками истины и предателями единства? Истинная и спасительная и святая вода Церкви не может ни испортиться, ни оскверниться, так как и сама Церковь нерастленна, чиста и целомудренна.

Темже убо, братие стойте и держите предания,

имже научистеся или словом,

или посланием нашим (2Фес. 2:15)

Из догматов и проповедей, соблюденных в Церкви, иные имеем в учении, изложенном в Писании, а другие, дошедшие до нас от апостольского предания, приняли мы в тайне. Но те и другие имеют одинаковую силу для благочестия. И никто не оспаривает последних, если хотя несколько сведущ он в церковных постановлениях. Ибо, если бы вздумали мы отвергать не изложенные в Писании обычаи, как не имеющие большой силы, то неприметным для себя образом исказили бы самое главное в Евангелии, лучше же сказать, обратили бы проповедь в пустое имя. Например (напомяну сначала о первом и самом общем), кто возложивших упование на имя Господа нашего Иисуса Христа письменно научил знаменовать себя крестным знамением? Какое Писание научило нас – в молитве обращаться к востоку? Кто из святых оставил нам на письме слова призывания при показании Хлеба благодарения и Чаши благословения? Ибо мы не довольствуемся теми словами, о которых упомянули Апостол или Евангелие, но и прежде, и после них произносим другие, как имеющие великую силу к совершению таинства, приняв их из неизложенного в Писании учения. Благословляем же и воду крещения, и елей помазания, и даже самого крещаемого – по каким изложенным в Писании правилам? Не по соблюдаемому ли в молчании и таинственному преданию? Что еще? Самому помазыванию елеем научило ли какое писанное слово? Откуда и троекратное погружение крещаемого человека? Из какого писания взято и прочее, относящееся к крещению – отрицаться сатаны и аггелов его? Не из этого ли не обнародованного и сокровенного учения, которое отцы наши соблюдали в непытливом и скромном молчании, очень хорошо понимая, что достоуважаемость таинств охраняется молчанием?

На что непосвященным непозволительно даже и смотреть, прилично ли было бы учение о том выставлять на показ письменно? Или с каким намерением Моисей не все в храме сделал доступным всякому, но оскверненных поставил вне святых оград, вход же в первый двор дозволив более чистым, одних левитов призвал достойными служителями Божиими, а заклания, всесожжения и прочие священнодействия предоставив только иереям, одного избранного из них допускает во святилище, и того не всегда, но в один только день в году, и в этот день назначив ему определенный час для вхождения, чтобы, по неприступности и непривычке, с изумлением взирал он на Святая Святых? Моисей очень знал по своей мудрости, что попираемое и само собою дающееся в руки близко к презрению, а изъятое из употребления и редкое естественным образом делается предметом усильного искания. Подобным сему образом законополагавшие в начале о Церкви апостолы и отцы достоуважаемость таинств хранили сокровенностью и соблюдением в молчании. Ибо вообще то уже не таинство, что разглашается вслух народу и всякому встречному.

Такова причина, по которой предано иное и не изложенное в Писании, чтобы не требующее усилий знание догматов, по привычке к ним, не сделалось для многих удобопрезираемым. Ибо иное догмат, а иное проповедь. Догмат умалчивается, а проповедь обнародывается. Но одним из видов молчания является и та неясность, какую употребляет Писание, делая смысл догматов, к пользе читающих, трудным для уразумения.

Посему во время молитв все смотрим на восток, но не многие знаем, что при этом ищем древнего отечества, рая, который насади Бог в Едеме на востоцех (Быт. 2:8).

В первый день седмицы совершаем молитвы, стоя прямо, но не все знаем тому причину. Ибо не только, как воскресшие со Христом и обязанные искать вышних, в воскресный день прямым положением тела во время молитвы напоминаем себе о дарованной нам благодати, но и потому это делаем, что этот день, по-видимому, есть как бы образ ожидаемого нами века. Посему, будучи началом дней, у Моисея назван он не первым, а единым. Ибо сказано: бысть вечер, и бысть утро, день един (Быт. 1:5); потому что один и тот же день возвращается многократно. Посему он же есть и единый и восьмой, изображающий собою действительно единый и воистину восьмой день, о котором псалмопевец упомянул в некоторых надписаниях псалмов (Пс. 6 и 11), то есть, то состояние, которое последует за теперешним временем, тот непрекращающийся, невечерний, несменяющийся день, тот нескончаемый и нестареющийся век. Посему Церковь по необходимости научает питомцев своих совершать в этот день молитвы стоя, чтобы при частом напоминании о нескончаемой жизни не вознерадели мы снабдить себя напутствиями к преставлению в нее. Но и вся Пятидесятница есть напоминание о воскресении, ожидаемом в вечности. Ибо единый и первый тот день, седмикратно умноженный на число семь, совершает семь седмиц священной Пятидесятницы; потому что, начинаясь первым днем седмичным, им же и оканчивается, по пятидесятикратном обращении подобных, средних между ними дней. Посему уподобительно подражает веку, как бы в кругообразном движении с тех же знаков начинаясь, и теми же знаками оканчиваясь. В эту-то Пятидесятницу церковные уставы научили нас предпочитать прямое положение тела в молитве, этим ясным напоминанием как бы переселяя наш ум из настоящего в будущее. Но и каждым коленопреклонением и восклонением от земли на самом деле показываем, что чрез грех пали мы на землю и человеколюбием Сотворшего нас воззваны на небо.

Не достанет мне и дня пересказать о всех не изложенных в Писании таинствах Церкви. Оставляю прочее. Но самое исповедание веры в Отца и Сына и Святого Духа из каких у нас Писаний? Ибо если, в сообразность благочестию, на основании предания о крещении, обязаны будучи так и веровать, как крестимся, излагаем исповедание подобное крещению, то пусть дозволят нам, по той же сообразности, воздавать славу подобную вере²⁵. А если отмещут этот образ славословия, как не изложенный в Писании, то пусть дадут нам изложенные в Писании доказательства на исповедание веры, и на все прочее, что нами исчислено. При том, когда так много не изложенного в Писании, и оно имеет такую силу в тайне благочестия, – ужели не дозволят нам одного речения, которое дошло к нам от отцов, которое нашли мы сохранившимся вследствие неумышленно соблюдаемого обычая в Церквах не поврежденных, и которое имеет не маловажное основание, и доставляет силе таинства не малое подкрепление?

Почитаю правилом апостольским – держаться и не изложенных в Писании преданий. Ибо сказано: хвалю вы, братие, яко вся моя помните и, якоже предах вам, предания держите (1Кор. 11:2), и: держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием (2Фес. 2:15).

Что касается до поминовения имен усопших, то Церковь необходимо совершает это поминовение, получивши предание от отцов. Кто же может нарушить заповедь матери, или закон отца? У Соломона сказано: слыши, сыне, слова отца твоего и не отрини заветов матери твоея (Притч. 1:8). Этими словами показывает, что Отец, т.е. Бог, и единородный Сын и Дух Святой научал, и письменно и неписьменно, и что матерь наша Церковь имела заветы, в ней положенные, нерушимые, не могущие уничтожиться. Заветы эти учреждены в Церкви и все прекрасны и удивительны.

1) Истинное Предание сохраняется в Церкви по преемству от апостолов. III, 3, 1–3. Все желающие видеть истину могут во всякой церкви узнать предание апостолов, открытое во всем мире; и мы можем перечислить епископов, поставленных апостолами в церквах, и преемников их до нас, которые ничего не учили и не знали такого, что эти (еретики) вымышляют. Ибо если бы апостолы знали сокровенные таинства, которые они сообщали совершенным отдельно и тайно от прочих, то предали бы их в особенности тем, кому поручали самые церкви. Ибо они хотели, чтобы были совершенны и безукоризненны во всем те, кого оставляли своими преемниками и кому передавали свое место учительства, так как от их правильного действования должна происходить великая польза, а от падения их – величайшее несчастие. В таком порядке и в таком преемстве церковное предание от апостолов и проповедь истины дошли до нас. И это служит самым полным доказательством, что одна и та же животворная Вера сохранялась в Церкви от апостолов доныне и предана в истинном виде.

III, 4, 1–2. При таких доказательствах, не должно искать у других истины, которую легко получить от Церкви, ибо Апостолы, как богач в сокровищницу, вполне положили в нее все, что относится к истине, так что всякий желающий берет из нее питие жизни. Она именно есть дверь жизни, и все прочие (учители) суть воры и разбойники. Посему, должно избегать последних, но с величайшим тщанием избирать то, что относится к Церкви, и принимать предание истины. Что же? Если бы возник спор о каком-нибудь важном вопросе, то не надлежало ли бы обратиться к древнейшим церквам, в которых обращались апостолы, и от них получить, что есть достоверного и ясного относительно настоящего вопроса? Что если бы апостолы не оставили нам Писаний? Не должно ли было следовать порядку Предания, преданного тем, кому они вверили церкви?

Этому порядку следуют многие племена варваров, верующих во Христа, которые имеют спасение свое без хартии или чернил, написанное в сердцах своих Духом, и тщательно блюдут древнее Предание, веруя во Единого Бога, Творца неба и земли и всего, что в них, чрез Иисуса Христа Сына Божия, Который, по превосходной любви к Своему созданию, снизошел до рождения от Девы, чрез Себя Самого соединяя человека с Богом, пострадал при Понтии Пилате, воскрес, во славе взят (на небо) и со славою придет, как Спаситель спасаемых и Судия осуждаемых, и пошлет в вечный огонь исказителей истины и презрителей Его Отца и пришествия Его. Принявшие эту веру без письмени суть варвары относительно нашего языка, но в отношении учения, нрава и образа жизни они по вере своей весьма мудры и угождают Богу, живя во всякой правде, чистоте и мудрости. И если бы кто стал проповедовать этим людям еретические измышления, говоря с ними на их собственном языке, – тотчас бы, зажимая уши, убежали как можно далее, не терпя даже слышать богохульную беседу. Таким-то образом, вследствие того древнего апостольского Предания, они даже не допускают на ум свой чудовищной речи еретиков.

2) Необходимо следовать пресвитерам в Церкви, имеющим преемство епископства от апостолов. IV, 26, 2–5. Поэтому, надлежит следовать пресвитерам в Церкви тем, которые имеют преемство от Апостолов и вместе с преемством епископства по благоволению Отца получили известное дарование истины, прочих же, которые уклоняются от первоначального преемства и где бы то ни было собираются, иметь в подозрении, или как еретиков и лжеучителей, или как раскольников, гордых и самоугодников, или же как лицемеров, поступающих так ради корысти и тщеславия. Все такие отпали от истины. Еретики, приносящие к алтарю Божию чуждый огонь, т. е. чуждые учения, будут сожжены небесным огнем, подобно Надаву и Авиуду (Лев.10:1–2). Восстающие же против истины и других возбуждающие против Церкви Божией останутся в аду, поглощенные землею, как приверженцы Корея, Дафана и Авирона (Чис.16:33). Но рассекающие и разрывающие единство Церкви получат от Бога то же наказание, как Иеровоам (3Цар.14:10 и сл.).

А те, которые почитаются многими за пресвитеров, но служат своим удовольствиям и не предпоставляют страха Божия в сердцах своих, а ведут себя с презрением к прочим и гордятся своим председательством, и делают в тайне злое, говоря: «никто нас не видит» (Дан.13:20), будут обличены Словом, Которое судит не по видимости и смотрит не на лицо, а на сердце.

От всех таковых надлежит удаляться; держаться же тех, которые и хранят учение апостолов и вместе с чином пресвитерства ведут здравую речь и бессоблазненную жизнь к утверждению и исправлению прочих.

Итак, где находятся дарования Господни, там надлежит учиться истине у тех, которые имеют преемство церковное от апостолов, здравую и неукоризненную жизнь и неискаженное и неповрежденное учение. Ибо они сохраняют нашу веру в Единого Бога, все сотворившего, и причащают любовь к Сыну Божию, ради нас исполнявшему столь великие распоряжения, и безопасно излагают нам Писания, не хуля Бога, не бесчестя патриархов, не уничижая пророков.

3) Церковь, получивши учение веры от апостолов, тщательно хранит его неизменным; согласие этого учения во всех частях вселенской Церкви, разъясненной по всему миру, свидетельствует об его безусловной истинности. V, 20, 1–2. Все (еретики) гораздо позднее епископов, коим апостолы вверили Церкви. Поэтому еретики, будучи слепы для истины и сбившись с пути, необходимо блуждают по разным дорогам, и оттого следы их учения рассеяны там и сям без всякого согласия и связи. Путь же тех, кто принадлежит к Церкви, идет по всему миру, потому что имеет твердое предание от апостолов и дает нам видеть, что у всех одна и та же вера; ибо все принимают Одного и Того же Бога Отца, и веруют в то же домостроительство воплощения Сына Божия, и знают одно и то же дарование Духа, соблюдают те же заповеди, и содержат тот же образ устройства Церкви, и ожидают того же пришествия Господа, и допускают то же спасение целого человека, т. е. души и тела. И проповедь Церкви истинна и тверда, так как в ней (в Церкви) указывается во всем мире один и тот же путь спасения. Ибо ей вверен свет Божий, и потому «премудрость Божия», чрез которую она спасает всех людей, поется при выходе, открыто издает голос по улицам, проповедуется на высоких стенах и постоянно говорить во вратах города (Притч. 1, 20–21). Ибо Церковь проповедует истину повсюду, и она есть седмисвечный светильник, носящий свет Христов.

Посему оставляющие проповедь Церкви выставляют неученость святых пресвитеров, не соображая того, сколько важнее верующий простец сравнительно с богохульным и бесстыдным софистом²⁶. А таковы все еретики и те, которые мечтают найти что-либо помимо истины; следуя вышеупомянутым (учениям), не твердо идя по многим и различным дорогам, не всегда согласные между собою относительно одних и тех же вещей, они, как слепые, ведутся слепыми и достойно падают в незамечаемую ими яму неведения, всегда ища и никогда не находя истины. Поэтому должно избегать их учений и тщательно наблюдать, чтобы не потерпеть от них вреда, а должно прибегать к Церкви и воспитываться в ее недре и питаться Господними Писаниями. Ибо Церковь насаждена, (как) рай в этом мире. Посему от всякаго дерева райскаго можете вкушать – говорит Дух Божий (Быт.2:16), т. е. вкушайте от всякого Писания Господня, но вкушайте не с надменным умом и не прикасайтесь к еретическому разномыслию. Ибо эти люди проповедуют о себе, что они имеют познание добра и зла, и возносят свои нечестивые умы выше Бога, их сотворившего. Они мудрствуют свыше меры разумения. Посему и апостол говорит: не мудрствуйте более, чем должно мудрствовать, но мудрствуйте благоразумно (Рим.12:3), – чтобы, вкушая от их «знания», которое мудрствует более, чем должно, нам не быть изринутыми из рая жизни. В этот рай Господь вводит тех, которые повинуются Его заповеди, возглавляя в себе все небесное и земное (Еф.1:10). Под небесным же разумеется духовное, а под земным – домостроительство относительно человеческой природы.. Это Он возглавил в Себе, соединяя человека с Духом и Дух влагая в человека, Он Сам сделался главою Духа и дает Дух во главу человека, ибо чрез Него (Духа) мы видим и слышим и говорим.

I, 10, 1–2.  Церковь, хотя рассеяна по всей вселенной даже до концов земли, но приняла от апостолов и от учеников их веру в единого Бога Отца, Вседержителя, сотворившего небо и землю, и море, и все, что в них, и во единого Христа Иисуса, Сына Божия, воплотившегося для нашего спасения, и в Духа Святого, чрез пророков возвестившего все домостроительство Божие – и пришествие и рождение от Девы, и страдание и воскресение из мертвых и вознесение во плоти на небо возлюбленного Христа Иисуса Господа нашего, а также явление Его с небес во славе Отчей, чтобы возглавить все (Еф. 1:10) и воскресить всякую плоть всего человечества, да пред Христом Иисусом, Господом нашим и Богом, Спасом и Царем, по благоволению Отца невидимого, преклонится всякое колено небесных и земных и преисподних, и всякий язык исповедает Его (Флп. 2:10), и да сотворит Он праведный суд о всех: духов злобы и ангелов, согрешивших и отпадших, а также и нечестивых, неправедных, беззаконных и богохульных людей Он пошлет в огонь вечный, – напротив, праведным и святым, соблюдавшим заповеди Его и пребывшим в любви к Нему от начала или по раскаянии, дарует жизнь, подаст нетление и сотворит вечную славу.

Принявши это учение и эту веру, Церковь, хотя и рассеяна по всему миру, – как я сказал, – тщательно хранит их, как бы обитая в одном доме, одинаково верует этому, как бы имея одну душу и одно сердце, согласно проповедует это, учит и передает, как бы у ней были одни уста. Ибо хотя в мире языки различны, но сила предания одна и та же. Не иначе верят, и не различное имеют предание церкви, основанные в Германии, в Испании, в Галлии, на Востоке, в Египте, в Ливии, и в средине мира. Но как солнце – это творение Божие – во всем мире одно и то же, так и проповедь истины везде сияет и просвещает всех людей, желающих придти в познание истины. И ни весьма сильный в слове из предстоятелей церковных не скажет иного в сравнении с этим учением, ибо никто не выше Учителя, – ни слабый в слове не умалит Предания. Ибо, так как вера одна и та же, то и тот, кто многое может сказать о ней, не прибавляет, и кто малое, не умаляет.

III, 24, 1–2. Проповедь Церкви повсюду постоянна и пребывает неизменно и имеет свидетельство от пророков и апостолов и всех учеников в начальные времена и в средние и последние и во всем устроении Божием и Его твердом действовании относительно спасения человека, которое содержится в нашей вере: ее-то, приняв от Церкви, мы соблюдаем, и она всегда чрез Духа Божия, как драгоценное сокровище в прекрасном сосуде, сохраняет свою свежесть и делает свежим самый сосуд, в котором содержится. Ибо этот дар Божий вверен церкви, как дыхание (жизни) дано первозданному человеку, для того, чтобы все члены, принимающие его, оживотворялись, и в этом содержится общение со Христом,– т. е. Дух Святой, залог нетления, утверждение нашей веры и лестница для восхождения к Богу. Ибо в церкви – говорится – Бог положил апостолов, пророков, учителей и все прочие средства действования Духа, Коего не причастны все те, которые не согласуются с Церковью, но сами себя лишают жизни худым учением и самым худшим образом действия. Ибо где церковь, там и Дух Божий; и где Дух Божий, там Церковь и всякая благодать, а Дух есть истина. Посему кто не причастен Его, тот не питается для жизни от сосцов матери, не пользуется чистейшим источником, исходящим от тела Христова; но такие выкапывают себе сокрушенные колодцы (Иер. 2:13) из земных рвов и пьют гнилую воду из грязи, удаляясь веры Церкви, чтобы не обратиться, и отвергая Духа, чтобы не вразумиться.

Отчуждившись же от истины, они естественно увлекаются всяким заблуждением, волнуемые им, по временам думая различно об одних и тех же предметах и никогда не имея твердого знания, желая быть более софистами слов, чем учениками истины. Ибо они не основаны на одном камне, но на песке, содержащем в себе множество камней. Поэтому они и измышляют многих богов и всегда имеют предлог искать (истину), так как они слепотствуют, – но никогда не могут найти ее.

1) Истинным учением должно считать то, которое согласно с Преданием апостольских церквей. Если Господь Христос Иисус послал апостолов на проповедь, то не должно принимать других проповедников за таких, которых назначил Христос, потому что никто не знает Отца, кроме Сына и того, которому Сын открыл (Мф. 11:27); а Он никому другому не открыл, кроме апостолов, которых послал для проповедования, конечно, того, что Он им открыл.  Что же они проповедовали, то есть, что Христос открыл им, то это, по моему мнению, не иначе должно доказывать, как чрез те же церкви, которые сами апостолы основали, когда им сами проповедовали, и чрез живое слово, как обыкновенно говорят, и потом еще чрез послания. Если это так, то следовательно несомненно, что всякое учение, которое согласно с теми апостольскими церквами, матерями и родоначальницами веры, должно считать истинным, так как оно, без сомнения, содержит то, что церкви получили от апостолов, апостолы – от Христа, Христос – от Бога, напротив, всякое учение должно считать вымышленным, которое противоречит истинному учению церквей и апостолов Христа и Бога. Мы имеем общение с церквами апостольскими, потому что нет никакого различия в учении. Это есть свидетельство истины.

2) Апостолы знали всю полноту христианского учения и все содержание правила веры сообщили Церкви. Но это доказательство так кратко, что если сейчас представить его, то ни о чем больше не должно рассуждать. Если же мы его не представим, то теперь дадим противной стороне возможность выставить нечто для ослабления нашего возражения, если она захочет. Обыкновенно говорят, что апостолы не все знали. Будучи изобличаемы в этом безумии, которым они высшее обращают в низшее, они говорят: хотя апостолы все знали, однако не все всем сообщили. В том и другом случае они порицают Христа, так как Он сделал апостолами таких людей, которые были или мало научены Им, или мало откровенны. Какой здравомыслящий человек может поверить, чтобы чего-нибудь не знали те, которых Господь сделал учителями, которые были неразлучны с Ним в пути, в учении, в жизни, которым отдельно разъяснил все темное, говоря, что им дано знать тайны, которые народ не мог понять? Было ли что скрыто от Петра, который был назван камнем, который получил ключи Царства Небесного и власть вязать и решить на небе и на земле? Было ли что-либо сокрыто и от Иоанна, который был возлюбленнейшим учеником Господа, который возлежал на персях Его (Ин. 13:25), которому одному только Господь указал на предателя Иуду, которого вместо Себя усыновил Марии (Ин. 19:26)? Хотел ли Господь, чтобы чего-нибудь не знали те, которым Он показал даже славу Свою, и Моисея и Илию, и, кроме того, голос Отца с неба (Мф. 17:1 и сл.; Мк. 9:1 и сл.; Лк. 9:28 и сл.)? Прочих учеников Он как будто бы отверг, но потому только, что при трех свидетелях твердо стоит всякое слово (Втор. 19:5; Мф. 18:16; 2Кор. 13:1). Итак, не знали и те, которыз после воскресения на пути удостоил разъяснения всех Писаний (Лк. 24:27)? Правда, Он некогда сказал: еще многое имею сказать вам, но вы не можете воспринять это, однако Он тотчас прибавил: когда придет тот Дух истины, то Он Сам наставит вас на всякую истину (Ин. 16:12–13). Господь показал, что все знали те, которым Он обещал открыть всякую истину чрез Духа истины. И, конечно, Он исполнил обещание, ибо Деяния Апостольские свидетельствуют о сошествии Святого духа. Те же, которые не принимают этой книги Священного Писания, не могут иметь и Святого Духа, так как они не могут знать, что Дух Святой сошел на апостолов. Те же, которые не имею доказательств на то, когда и в какой колыбели основана Церковь, не могут говорить, что они защищают ее. Так дорого стоит им не иметь доказательств на то, что они защищают, лишь бы только при этом не допустить обвинений в том, что выдумывают.

Но одинаково безумно утверждать, что апостолы не все всем открывали, ибо одно они (будто бы) вверяли явно и всем, а другое – тайно и немногим, потому что Павел в послании к Тимофею употребил следующее выражение: О, Тимофей, храни преданное тебе (1Тим. 6:20), и в другом месте: храни добрый залог (2Тим. 1:14). Что это за залог, хранимый в такой тайне, что его можно считать за совершенно другое учение? Можно ли его считать за то завещание, о котором Апостол говорит: вручаю тебе. Сын мой, это завещание (1Тим. 1:18)? Можно ли его считать также за то повеление, о котором он говорит: завещаю тебе пред Богом, Который все животворит, и Иисусом Христом, Который свидетельствовал при Понтии Пилате доброе исповедание, соблюсти заповедь (1Тим. 6:13)? Какая же это заповедь и какое завещание? Из выше и ниже сказанного должно видеть (– я знаю прекрасно –), что этими словами указывается не на таинственное учение, а скорее на недопущение никакого учения, кроме того, которое он слышал от него самого и при том, я полагаю, явно пред многими свидетелями он сказал эти слова (2Тим. 2:2). Если они под этими многими свидетелями не хотят разуметь Церкви, то это не важно, ибо что проповедовалось пред многими свидетелями, то не было никакою тайною. Но если Павел хотел, чтобы Тимофей вручил это людям верным, которые способны были бы научить и других, то это не должно толковать, как доказательство существования какого-то тайного Евангелия. Ибо когда он говорит это, то говорит о том, о чем теперь пишет, о таинственном же, известном ему, он сказал бы не это, а то.

Даже Павлу следовало бы сказать тому, кому он вверял дело Евангелия, что его не должно употреблять всюду и без размышления согласно с словами Самого Господа: не бросайте жемчуга пред свиньями и не давайте святыни псам (Мф. 7:6). Господь сказал явно, без всякого намека на какое-либо таинственное учение веры. Сам Он повелел: если что услышите в тьме и тайно, то проповедуйте при свете и на кровлях (Мф. 10:27). Сравнением Он указал на то, чтобы они без пользы в тайне не скрывали ни одного слова Его. Он Сам учил, что свечу обыкновенно не скрывают под сосудом, но ставят на подсвечнике, чтобы она светила всем, которые находятся в доме (Мф. 5:15). Апостолы или пренебрегли этим, или не поняли, если бы не исполнили этого, скрывая что-либо их света, то есть из слова Божия и из веры Христовой. Они никого не боялись, как мне известно, ни иудеев, ни язычников; точно так же, конечно, свободно проповедовали в Церкви те, которые не молчали в синагогах и местах общественных. Напротив, они не могли бы ни обращать иудеев, ни проводить язычников, если бы по порядку не излагали того, во что им должно веровать. Тем более они уже не лишили бы верующих церквей ничего такого, что особенно вверяли бы другим немногим. Хотя они о некоторых предметах говорили, так сказать, в семье, однако, не должно верить, что это было таково, что вводило бы другое правило веры, различное и противоположное тому, которое они проповедовали всем повсеместно, так, чтобы одного Бога возвещали они в Церкви, а другого – дома, одно существо Христа изображали явно, а другое – тайно, одну надежду на воскресение возвещали всем, а другую – немногим. Ведь сами они умоляли в своих посланиях (1Кор. 1:10), чтобы все говорили одно и то же, и чтобы не было в Церкви разделений и несогласий, так как и Павел, и все другие проповедовали одно и то же. Кроме того, они помнили сказанное: да будет слово ваше: да, да, нет, нет, ибо что больше, то от луковаго (Мф. 5:37), чтобы не исследовать Евангелие различным образом.

2) Невозможно допустить, чтобы Церковь извратила полученную от апостолов истину. Итак, если невероятно, что апостолы не знали всей полноты проповеди, или что они сообщили не все содержание правила веры всем, то однако можно было бы допустить, что хотя апостолы проповедовали искренно и полно, но церкви по своей вине приняли не так, как они проповедовали. Знай, что все это выставляется еретиками, как побудительное средство к опасной заботливости. Они указывают на то, что апостолы порицали церкви: О, несмысленные галаты, кто вас прельстил (Гал. 3:1)? И в другом месте: вы шли так хорошо, кто вас остановил (Гал. 5:7)? И в начале говорит: удивляюсь, что вы так скоро переходите к другому благовествованию от Того, Который призвал вас благодатию (Гал. 1:6). Также к Коринфянам написано, что они еще плотские, что они еще питаются молоком и еще не способны к пище твердой, что они думают, что они знают что-нибудь, тогда как не знают еще и того, как должно знать (1Кор.3:1 и сл.; 8:2; 10:19). Если они выставляют порицание церквей, то пусть верят в исправление их. Но да познают они и те церкви, вере, знанию и жизни которых апостол радуется и благодарит Бога, и которые, однако, доселе имеют общие права на единое учение с теми наставленными на путь церквами.

Но допустимо теперь, что все церкви заблуждались, что и апостол введен был в заблуждение, давая доброе свидетельство, что Дух Святой не позаботился ни об одной церкви, чтобы наставить ее на истину, хотя Он для того был послан Христом и испрошен у Отца, чтобы наставил на истину (Ин. 14:26). Правитель имущества Божия, Наместник Христа, пренебрег своею обязанностью, дозволив церквам теперь иначе понимать, иначе веровать в то, что Сам Он проповедовал через апостолов. Вероятно ли, чтобы столь многие и столь большие церкви заблуждались в одной и той же вере? При большом количестве людей не бывает одного результата. Ложное учение церквей должно было бы иметь различные результаты. Но то, что у большого числа людей находится одно и то же учение, есть не заблуждение, а предание. Итак, дерзнет ли кто-нибудь утверждать, что те заблуждались, которые предали учение?

Каким бы образом ни заблуждались, заблуждение, конечно, царило до тех пор, пока не было ересей! Истина ожидала для своего освобождения каких-то маркионитов и валентиан²⁷! До появления их проповедовалось ложное евангелие, вера была ложна, тысячи тысяч людей крещены неправильно, столько дел веры исполнено неправильно, столько чудес совершено неправильно, столько даров получено неправильно, столько священнических обязанностей и церковных служб совершено неправильно, столько, наконец, мученичеств увенчано неправильно! Если же все это совершалось правильно и не напрасно, то каким образом дела Бога появились раньше, чем сделалось известным, какому Богу они принадлежат? Каким образом христиане существовали раньше, чем найден был Христос? Каким образом ереси появились раньше, чем истинное учение? Но, конечно, во всех делах оригинал предшествует копии, подобие появляется после. Довольно неразумно, конечно, считать, что ереси были раньше истинного учения уже по одному тому только, что оно наперед возвестило, что будут ереси, и что их должно избегать. К Церкви, имевшей это учение, написаны слова, или лучше сказать, само истинное учение написало их Церкви: если бы и Ангел с неба благовестил вам иначе, чем мы вам благовестили, да будет анафема (Гал. 1:8).

4) Ереси появились после истинного учения и обличаются в своей лживости несогласием с апостольским учением. Но я возвращаюсь от этого отступления, чтобы доказать, что истина появилась раньше лжи, приведением неизвестной притчи (Мф. 13:37 и сл.), которая учит, что доброе семя хлеба посеяно Богом прежде, чем дозволено было врагу – диаволу посеять худое семя плевел. Ибо так, собственно, она изображает различие учений, так как и в другом месте слово Божие сравнивается с семенем. Поэтому хронологическою последовательностью показывается, что только то произошло от Господа и есть истинно, что передано в начале, но то, что появилось позднее, есть чужое и ложное. Это положение имеет силу против всех позднейших ересей, которым не принадлежит никакой твердости, опирающейся на доброй вере, чтобы им можно было защитить истину.

Но если какие-либо ереси осмелятся отнести себя ко временам апостольским, чтобы казаться, что они переданы апостолами, так как были при апостолах, то мы можем сказать им: итак, укажите нам основателей своих церквей, раскройте последовательный ряд своих епископов, идущий от самого начала преемственно, так чтобы первый епископ имел своим поручителем и предшественником кого-либо из апостолов или мужей апостольских, однако, такого, который пребыл с апостолами до конца. Ибо апостольские церкви таким образом доказывают свое происхождение. Так, церковь смирнская объявляет своим епископом Поликарпа, поставленного Иоанном, церковь римская – Климента, назначенного Петром. Равным образом, и прочие церкви указывают на мужей, которые поставлены апостолами во епископов и чрез которых они имеют семя апостольское. Еретики должны измыслить для себя что-либо в этом роде. Что им не позволительно после их богохульства? Но хотя бы они измыслили что-либо такое, однако не ушли бы далеко. Ибо самое учение их будучи сравнено с учением апостольским, своим различием и противоположностью будет свидетельствовать, что оно произошло не от апостолов и не от мужей апостольских, так как и апостолы не сообщали учений, различных друг другу, и мужи апостольские не проповедовали ничего, противного апостолам. Те, которые научились от апостолов, не должны были проповедовать иначе. Этим способом будут рассматриваться и те церкви, которые, хотя не выставляют своими основателями никого из апостолов или мужей апостольских, потому что они более позднего происхождения, которые доселе постоянно основываются, однако они согласны с этим самым учением и считаются не менее апостольскими за единство в учении. Итак, ереси, будучи вызваны нашими церквами к прению, могут защищать себя обоими способами, считают ли они себя апостольскими на основании того или другого из них. Но у них нет этих способов, и они не могут доказать того, чего нет у них, и с ними не имеют мира и общения церкви, почему бы то ни было апостольские, и они отнюдь не апостольские по причине различия их учения.

Наше учение появилось не позднее; напротив, оно – раньше всех учений, и это есть свидетельство истины, повсюду имеющей первенство. Оно нигде не опровергается апостолами – напротив, защищается ими, и это есть показатель законного владения. Ибо если те, которые осуждают всякое чуждое учение. Нигде не осуждают нашего учения, то этим показывают, что оно есть их учение, и потому принимают его под свою защиту.

Ты, желающий больше упражнять любознательность в деле своего спасения, обойди апостольские церкви, в которых доселе стоят на своих местах самые кафедры апостолов, в которых читаются подлинные сочинения их, показывающие их мнения и представляющие личности каждого из них. Если к тебе ближе всего Ахаия, то ты имеешь Коринф. Если ты не далеко от Македонии, то ты имеешь Филиппы. Если можешь отправиться в Азию, то имеешь Ефес. Если по соседству у тебя Италия, то имеешь Рим, откуда приходит авторитет учения и для нас [т.е. для церквей Северной Африки]. Как счастлива эта церковь, в которой апостолы запечатлели все учение кровью своею, в которой Петр сравнялся с Господом в образе страдания, в которой Павел увенчался смертью Иоанна Крестителя, в которой апостол Иоанн, после того, как он, будучи погружен в кипящее масло, не ощутил никаких страданий, сослан был на остров! Обратите внимание на то, чему она научена, чему она научила, когда она находится в дружественной связи и с африканскими церквами. Она знает только одного Бога, Господа, Творца вселенной, и Христа Иисуса. Рожденного от Девы Марии, Сына Бога Творца, и воскресение плоти. Она поставляет в связь закон и пророков с Евангелиями и посланиями апостолов. Отсюда она черпает свою веру, запечатлевает ее водою, одевает Духом Святым, питает ее Евхаристиею, увещевает к мученичеству и не принимает никого, кто находится в противоречии с этим учением. Это есть то учение, которое (я уже не говорю) возвестило наперед, что будут ереси, но то, из которого произошли ереси. И однако они не от него с того времени, как пошли против него. Также из косточки оливы, которая мягка, масляниста, необходимо происходит негладкое, дикое оливковое дерево, также из зернышков миловидной и приятной смоквы вырастает легкая и пустая смоковница. Так и ереси: от нашего дерева, но не нашего рода, хотя от зерна истины, но они сделались дикими от лжи.

5) Еретики не имеют права, в подтверждение своего учения, ссылаться на Священное Писание, потому что последнее составляет неотъемлемую собственность только Церкви. Если все это таково, что истина присуждается нам, так как мы храним то правило веры, которое Церковь получила от апостолов, апостолы – от Христа, Христос – от Бога; то прочно стоит разумная основа того нашего положения, что еретикам не должно дозволять апелляции к Священному Писанию, так как мы без Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию. Ибо если они еретики, то не могут быть христианами, так как они не от Христа получили то учение, которому последовали по своему выбору, почему и получили имя еретиков. Они, как не христиане, не получают никакого права собственности на христианские сочинения. Церковь с правом может спросить их: кто вы? Когда и откуда вы пришли? Что вы делаете на моей земле, когда вы не мои? Ты, например, Маркион, по какому праву рубишь мой лес? Ты, Валентин, с чьего дозволения даешь другое направление моим источникам? Ты, Апеллес²⁸, по чьей власти изменяешь мои границы? Владение мне принадлежит. Как вы, прочие, можете здесь сеять и пасти по своему произволу? Владение мое, я владею издавна, я владела прежде, я имею прочную передаточную от тех самых, кому, собственно, принадлежало имение. Я наследница апостолов. Я владею так, как они определили в своем завещании, как вручили вере, как утвердили клятвою. Вас, конечно, навсегда они лишили наследства и отвергли, как чужих, как врагов. Почему же еретики – чужие апостолам и враги их, если не потому, что учение их различно. Каждый или составил его, или принял его вопреки учению апостольскому.

1. Необходимость Предания наряду со Священным Писанием и определение истинного Предания. – Часто со всеусердием и величайшим вниманием я обращался к весьма многим украшенным святостью и даром учения мужам с вопросом: каким бы образом можно было мне некоторым верным и как бы царственным и прямым путем отличить истину вселенской веры от лживости еретического уклонения, и всегда и почти от всех я получал ответ такого рода: если я или другой кто захотел бы узнать обманы и избежать козни появляющихся еретиков, и пребыть в здравой вере целым и невредимым, то должен, с помощью Божией, оградить свою веру двояким образом: во-первых, авторитетом Священного Писания, а во-вторых, Преданием вселенской Церкви.

Но, быть может, кто-нибудь спросит: ведь канон священных книг всесовершенен и всегда вполне вразумителен при снесении одних мест его с другими; в таком случае, что за надобность присоединять к нему (еще) авторитет церковного разумения? Та надобность, что Священное Писание, по самой его возвышенности, не все понимают в одном и том же смысле, но один толкует его изречения так, другой иначе; так что почти сколько голов, столько же, по-видимому, можно извлечь из него и смыслов. А потому-то, в следствие такого множества изворотов крайне разнообразного заблуждения, и совершенно необходимо направлять нить толкования пророческих и апостольских писаний по норме церковного и вселенского понимания. В самой же вселенской Церкви особенно должно заботиться о том, чтобы содержать то, во что веровали повсюду, во что веровали всегда, во что веровали все, потому что это только действительно и в собственном смысле есть вселенское, что, как показывает самое значение и смысл этого слова, сколько возможно, вообще все обнимает. А этому правилу мы будем верны при том единственном условии, если будем следовать всеобщности, древности, согласию. Следовать всеобщности значит признавать истинною только ту веру, которую исповедует вся Церковь на земном шаре; следовать древности значит ни в каком случае не отступать от того учения, которое несомненно одобряли наши святые отцы и предки, следовать, наконец, согласию, – значит в самой древности принимать определения и изъяснения всех, или, по крайней мере, почти всех пастырей и вместе учителей.

Как, поэтому, поступит теперь православный христианин, если какая-нибудь частичка Церкви отделится от общения вселенской веры? Не иначе, конечно, как предпочтет здравость всего тела вредоносной и зараженной части. А если новая какая-нибудь зараза покусится запятнать не частичку уже только, но всю одновременно Церковь? Тогда он позаботится пристать к древности, которая, разумеется, не может уже быть обольщена никаким коварством новизны. А если в самой древности окажется заблуждение двух или трех человек, пожалуй, целого города или даже какой-нибудь области? Тогда он всемерно постарается упорству или безрассудству немногих, если в таковом они пребывают, предпочесть всей Церкви, с общего согласия в древности постановленные. А если в будущем встретится какой-нибудь такого рода вопрос, что в древности нельзя найти на него решения, постановленного по общему согласию? Тогда он должен постараться сличить между собою и обсудить собранные мнения предков, именно тех только, которые, хотя жили в разные времена и в разных местах, но непременно пребывали в вере и общении с единою вселенскою Церковью и были уважаемыми учителями; и если узнает, что (касательно возникшего вопроса) не один или двое только, но все вместе единогласно что-либо такое содержали, писали, преподавали,– открыто, часто, неизменно, то пусть уразумеет, что и ему должно веровать в это без всякого сомнения.

2. Должно опасаться греха изменять веру и нарушать православие. Мы крайне должны бояться греха изменять веру и нарушать православие. Да отвратит нас от этого не только благочиние церковной практики, но и решение апостольского авторитета! Всем известно, как сильно, как грозно, как настойчиво поносит блаженный апостол Павел тех, которые с удивительным легкомыслием так скоро перешли от призвавшего их в благодать Христову к иному благовествованию, еже несть ино (Гал. 1:6–7), которые избрали себе учителей по своей прихоти, отвратили слух от истины, обратились к басням (2Тим. 4:3–4) и подлежат осуждению за то, что отвергли прежнюю веру (1Тим. 5:12). Относительно обольстивших их тот же апостол пишет к римским братьям: умоляю вас, братие, остерегайтесь производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому вы научились, и уклоняйтесь от них; ибо такие (люди) служат не Господу нашему Иисусу Христу, а своему чреву, и ласкательством и красноречием обольщают сердца простодушных (Рим. 16:17–18). Они вкрадываются в дома и обольщают женщин, утопающих в грехах, водимых различными похотями, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины (2Тим. 3:6–7); они пустословы, обманщики и развращают целые дома, уча, чему не должно, из постыдной корысти (Тит. 1:10–11), люди, развращенные умом, невежды в вере (2Тим. 3:8), гордые и ничего не знающие, но зараженные страстью к состязаниям и словопрениям (1Тим. 6:4), они чужды истины, полагая, будто благочестие служить для прибытка (1Тим. 6:4–5), а вместе с тем праздны, но болтливы, любопытны, говорящие то, чего не должно (1Тим. 5:13); отвергая благую совесть, они потерпели кораблекрушение в вере (1Тим. 1:19); их непотребные пустословия много споспешествуют нечестию, и слово их распространяется, как рак (2Тим. 2:16–17). Хорошо, однако, что́ далее пишется о них: но они не много успеют, ибо их безумие обнаружится пред всеми, как и с теми (Ианнием и Иамвием) случилось (2Тим. 3:9).

Когда некоторые из такого рода людей, ходя с продажными заблуждениями своими по областям и городам, пришли также к галатам, и когда галаты, наслушавшись их, почувствовали как бы какое-то отвращение к истине и начали, отбросив манну апостольского и вселенского учения, услаждаться нечистотами еретической новизны, тогда Павел употребил весь авторитет своей апостольской власти и с величайшей строгостью определил: но аще мы,– сказал он,– или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом, анафема да будет (Гал. 1:8). Что значат слова его: но аще мы? Почему не сказал он: но аще аз? Это значит: хотя бы Петр, хотя бы Андрей, хотя бы Иоанн, хотя бы, наконец, весь сонм апостолов благовестил вам что-нибудь другое, чего мы благовествовали, анафема да будет. Потрясающая угроза! Чтобы утвердить неизменность прежней веры, апостол не пощадил ни себя, ни прочих апостолов. Мало того,– хотя бы, говорит он, ангел с небесе благовестил вам паче, еже благовестихом, анафема да будет. Ему недостаточно было для хранения однажды преданной веры упомянуть о существах человеческой природы, но он обнял также и ангельское превосходство. Аще мы, – говорит, – или ангел с небесе. Не то значит это, что святые и небесные ангелы действительно могут погрешать, но вот что он хочет сказать этим: если бы, то есть, случилось даже невозможное, – кто бы ни был тот, кто покусится изменить однажды преданную веру, анафема да будет. Но, быть может, слова эти апостол сказал случайно и произнес их, скорее, по человеческому увлечению, а не предписал по изволению Божию? Отнюдь нет. В дальнейшей своей речи он с удвоенною настойчивостью повторяет опять то же самое и внушает с особой силою: якоже предрекохом, и ныне паки глаголю: аще кто благовестит вам паче еже приясти, анафема да будет (Гал. 1:9). Не сказал: если кто будет возвещать вам что-нибудь другое, кроме прежде принятого вами, да будет благословен, прославлен, принят, но – анафема да будет,– да будет, то есть, отлучен, отделен, извержен, чтобы лютая язва одной овцы не пятнала ядовитою заразою непорочного стада Христова.

Но, быть может, это предписано было только галатам? Если так, то, значит, и далее упоминаемое в том же послании, как то: аще живем духом, духом да и ходим; не бываем тщеславны, друг друга раздражающе, друг другу завидяще (Гал. 5:25–26) и проч., предписано также только галатам? Но это нелепо; нравственные заповеди эти равно для всех обязательны, – следовательно, и вышеприведенное предостережение касательно веры равным образом также для всех обязательно, и как никому непозволительно раздражать другого или завидовать другому, так никому же не позволительно и принимать что-нибудь такое, чего Церковь вселенская не благовествует повсюду. Или, может быть, анафематствовать тех, кто возвестил бы что-нибудь другое, кроме возвещенного сначала, повелевалось только тогда, а ныне уже не повелевается? Если так, то, значит, и следующее, что здесь же говорит апостол: глаголю же, духом ходите, похоти плотские не совершайте (Гал. 5:16), – повелевалось также только тогда, а теперь уже не повелевается! Но думать так – нечестиво и вместе пагубно. А отсюда необходимо следует, что если последнее предписание должно быть соблюдаемо во все времена, то и узаконение касательно неизменности веры постановлено также на все времена. Следовательно, возвещать христианам православным что-нибудь такое, чего они прежде не приняли, никогда не позволялось, никогда не позволяется и никогда не будет позволяться, равно и анафематствовать тех, которые возвещают что-либо, кроме раз навсегда принятого, всегда было должно, всегда должно и всегда будет должно. Если же так, то кто будет так дерзок, чтобы осмелиться возвестить что-нибудь такое, чего прежде не было возвещено в Церкви, или так легкомыслен, что примет что-нибудь кроме того, что принял от Церкви? Сосуд избранный (Деян. 9:15), учитель языков (Гал. 2:9), труба апостольская, провозвестник вселенной, таинник небесный (апостол Павел) гласит в своих писаниях, гласит всем, гласит на все времена, на все места, и снова повторяет глас свой: кто бы ни возвестил новый догмат, да будет анафема! А с противоположной стороны какие-нибудь жабы, моськи, мухи издыхающие жужжат православным: мы учредители, мы установители, мы изъяснители, – осудите, что содержали, содержите, что осуждали, отвергните древнюю веру, отеческие постановления, завещания предков, и вместо них примите, – а что примите? – страшусь выговорить, потому что все это так высокомерно, что, кажется, не только утверждать, но и опровергать этого нельзя, не осквернивши себя.

Подлинно и истинно православен тот, кто к Церкви, кто к телу Христову, кто к истине Божией привержен всею душою, кто ничего не ставит выше божественной религии, выше вселенской веры: ни авторитета, ни дарований, ни красноречия, ни философии какого-нибудь человека, но, презирая все это и пребывая в вере твердым, постоянным, непоколебимым, считает долгом своим содержать только то и верить только тому, о чем известно, что это с древности согласно содержала вся Церковь вселенская, а о чем узнает, что оно после вводится кем-нибудь одним помимо всех святых, или вопреки всем святым, как новое и неслыханное, то признает относящимся не к религии, но больше к искушению, внимая также в особенности изречению блаженного апостола Павла, который в первом послании к Коринфянам пишет: подобает и ересем бытии, да искуснии явлении бывают в вас (1Кор. 11:19). Как бы так говорит он: виновники ересей для того не тотчас искореняются Богом, да искусени явлении бывают, то есть, чтобы видно было, как крепко, как верно и непоколебимо любит каждый веру вселенскую. И действительно, как только покажется какая-нибудь новизна, сейчас видна делается тяжесть зерен и легкость мякины. Тогда без большого усилия сметается с гумна все, что не удерживалось на нем никакою тяжестью: одни совсем улетают, неизвестно куда; другие так встревожены, что и погибнуть боятся, и опомниться стыдятся, – растерянные, полумертвые, полуживые, потому что они приняли в себя яда такое количество, которое не убивает, но и в желудке не переваривается, смерти не причиняет, но и жить не позволяет. О, состояние, достойное сожаления! Какими приливами и отливами забот, какими беспокойствами тревожатся они! То с усилением заблуждения несутся они, куда ветер гонит, то, пришедши в себя, отбиваются, как волны, назад, то с слепою отвагою бросаются на то, что, очевидно, им неизвестно, то с неразумным страхом пугаются совершенно известного, и совсем не знают, куда идти, куда вернуться, чего искать, чего бежать, чего держаться, что оставить. Впрочем, это смятение колеблющегося и нерешительного сердца, – если бы только они захотели вникнуть, – есть врачество, подаваемое им Божиим милосердием. Вне безопаснейшей пристани вселенской веры они для того мучатся, казнятся и почти совсем изнывают от разных бурных помыслов, чтобы опустили поднятые вверх паруса заносчивого ума, не кстати распущенные ими под ветер новизны, воротились и снова стали в надежнейшее пристанище безмятежной и благой матери (Церкви), изрыгнув горькие и тревожные волны заблуждений, чтобы пить затем животворные потоки ключевой воды. Пусть изучат они хорошо, чего не знали хорошо, и что́ во всем содержании догматического учения Церкви можно постигнуть, то пусть постигают, а чего нельзя, в то пусть верят.

А когда так, то снова и снова размышляя и раздумывая про себя об этом предмете, не могу довольно надивиться такому безумству некоторых людей, такому нечестию ослепленного ума, такой, наконец, страсти к заблуждению, что не довольствуются они однажды преданным и издревле принятым правилом веры, но каждый день ищут нового да нового, и всегда жаждут или прибавить что-нибудь к религии, или изменить в ней, или убавить от нее, как будто она не небесный догмат, которому достаточно быть однажды открыту, а земное учреждение, могущее усовершаться только постоянными поправками или, лучше сказать, опровержениями! Между тем божественные вещания гласят: не прелагай предел яже положиша отцы твои (Притч. 22:28), выше судии не суди (Сир. 8:17); раззоряющаго ограду, угрызнет его змии (Еккл. 10:8). То же самое гласит и следующее изречение апостола, которым, как бы мечем каким духовным, много раз обсекаемы были и всегда должны быть обсекаемы все преступные новизны всех ересей: О, Тимофее, предание сохрани, уклоняяся скверных новизн слов и прекословий лжеименнаго разума, о нем же неции хвалящеся, о вере погрешиша (1Тим. 6:20–21). Находятся же после того люди, до такой степени зачерствевшие, как глыба, неподатливые, как наковальня, упорные, как кремень, что не поддаются такому давлению глаголов небесных, не разбиваются такими тяжестями, не сокрушаются такими молотами, не истлевают, наконец, под такими молниями! Уклоняйся, – говорит (апостол), – скверных новизн слов, – не сказал древностей, не сказал старины, напротив, противоположением ясно показал, чему следовать: если уклоняться надобно новизны, то держаться должно древности; если новизна непотребна, то старина священна. И прекословий, – говорит, – лжеименного разума. Действительно, в еретических учениях наименования лживы: невежество там называется разумом, туман – ясностью, мрак – светом. О нем же, – говорит, – неции хвалящееся, о вере погрешиша. Чем же хвалясь, погрешили они, как не новым, каким бы ни было, и неведомым учением? Послушай кого-нибудь из них, что они говорят: «идите, несмысленные и жалкие, обыкновенно называющиеся православными, и научитесь истинной вере, которую кроме нас никто не понимает, которая прежде много веков скрывалась, а недавно открыта и стала явна; но учитесь украдкой и тайком, – это вам доставит удовольствие». И еще: «когда научитесь, то учите скрытно, чтобы ни мир не слыхал, ни Церковь не знала, потому что понять такую непостижимую тайну дано немногим». Не голос ли это блудницы, зовущей к себе, в Притчах Соломоновых, прохожих, идущих своею дорогою? Вот ее слова: иже есть от вас безумнейший, да уклонится ко мне. И несмысленных уговаривает она, глаголющи хлебам сокровенным в сладость прикоснитеся, и воду татьбы сладкую пийте. Что далее? Он же, – говорит (Премудрый), – не весть, яко земнороднии у нея погибают. (Притч. 9:16–18). Кто эти земнородные, объясняет апостол. Это те, говорит он, которые о вере погрешиша (1Тим. 6:21).

Но стоит труда рассмотреть все это место из апостола с особенным вниманием. О, Тимофее, – говорит он, – предание сохрани, уклоняяся скверных новизн слов. О! Восклицание это означает и предведение, и любовь: апостол предвидел имевшие быть заблуждения и наперед оплакал их. Кто теперь Тимофей, если не вся вообще Церковь, или не все в частности общество ее предстоятелей, которые как сами обязаны блюсти, так и другим должны сообщать неповрежденное знание божественной веры? Что значит: предание сохрани! Значит: сторожи, потому что есть воры, есть враги, – чтобы между добрыми семенем пшеницы, которое посеял на поле Своем Сын Человеческий, не посеяли они, когда спят люди, плевел (Мф. 13:37–39). Предание, – говорит, – сохрани. Что такое предание? То, что тебе вверено, а не то, что тобою изобретено, – то, что ты принял, а не то, что ты выдумал, – дело не ума, но учения, не частного обладания, но всенародной передачи, – дело, до тебя дошедшее, а не тобою открытое, в отношении к которому ты должен быть не изобретателем, но стражем, не учредителем, но последователем, не вождем, но ведомым. Предание, – говорит, – сохрани, то есть талант веры вселенской сбереги в целости и неповрежденности. Что тебе вверено, то пусть и остается у тебя, то ты и передавай. Ты получил золото, – золото и отдавай. Не хочу, чтобы ты мне подкидывал вместо одного другое; не хочу, чтобы вместо золота представлял ты нагло свинец, или обманно – медь; не хочу золота по виду, – давай мне настоящее золото. О, Тимофее, – о пастырь, о писатель, о учитель! Если дарование Божие сделало тебя способным по уму, по образованию, по учености, – то будь Веселиилом (Исх. 35:30) духовной скинии, высекай драгоценные камни божественного догмата, прилаживай их верно, распределяй их мудро, придавай им блеск, изящество, прелесть. Старайся, чтобы вследствие твоего более ясного изложения, яснее разумели то, во что прежде верили не так ясно. Достигай, чтобы потомство с сознанием славословило то, чему прежде тебя научили, и говоря ново, не скажи нового.

3. Возможность – и при неизменности преданной веры – преспеяния религии. Может быть, кто-нибудь скажет: итак, в Церкви Христовой не должно быть никакого преспеяния религии? Всеконечно должно быть, и притом – величайшее. Ибо кто так завидлив к людям, и ненавистлив к Богу, что решится отвергать это? Только преспеяние это должно быть действительно преспеянием, а не переменою веры. Преспеяние состоит в том, когда тот или другой предмет усовершается в самом себе, а перемена – в том, когда что-нибудь перестает быть тем, что оно есть, и превращается в другое. Итак, пусть возрастает и в высшей степени преспевает с течением лет и веков понимание, разумение, мудрость, как каждого отдельного (христианина), так и всех вместе, – как одного человека, так и всей Церкви, но только – в том же своем роде, то есть в одном и том же догмате, в одном и том же смысле, в одном и том же понимании. Религия, – дело души, – пусть уподобляется в этом отношении телам. С приращением лет, тела, хотя раскрывают и развивают члены свои, однако остаются теми же, чем были. Цветущая пора детства и зрелый возраст старческий очень различны между собою; однако стариками делаются те же самые, которые прежде были детьми; так что, хотя рост и наружность одного и того же человека изменяются, тем не менее природа его неизменна, личность его остается одна и та же. Члены у младенцев небольшие, у юношей – бо́льшие, однако те же самые. Сколько членов у малюток, столько же у взрослых, и если что прибавляется с течением лет, то все это существовало уже прежде в зародыше, так что потом в старцах не обнаруживается ничего нового, что не таилось бы уже прежде в детях. Следовательно, истинный и правильный закон преспеяния, непреложный и благолепнейший порядок возрастания, несомненно тот, когда течение лет развивает в более зрелых возрастах непременно те же самые составные части и формы, которые премудрость Творца предначертала в малютках; так что, если бы вид человека превратился впоследствии в какой-нибудь образ не своего рода, или даже если бы только что-нибудь прибавилось к количеству его членов, или убавилось в нем, то все тело неизбежно или погибнет, или сделается уродливым, или, по крайней мере, сделается слабее. Этому же закону преспеяния необходимо должно следовать и догматическое учение христианской религии, то есть, пусть с годами укрепляется, со временем расширяется, с веком возвышается, но пусть остается нерушимым и неповрежденным, целым и совершенным во всех подразделениях своих частей, во всех, так сказать, членах и чувствах своих, но сверх этого да не будет в нем ни малейшей перемены, никакой утраты в его содержании, никакого изменения его определений. Приведу сравнение. На этой ниве церковной предки наши посеяли в древности семена пшеницы – веры. Несправедливо и несообразно с существом дела, чтобы мы, потомки их, вместо хлеба, – неподложной истины, оставили после себя наследникам подмененные плевелы – заблуждения. Напротив, так как конец и начало не должны быть взаимно противоречивы, законно и последовательно, чтобы от возрастания пшеничного посева мы пожали плод тоже пшеницы догматической. Пусть первоначальные посадки, с течением времени развиваясь постепенно, удобряются и возделываются и теперь, но свойства ростков никак не могут быть изменяемы. Пусть придается им вид, форма, раздельность, но природа каждого сорта должна остаться та же. Не должно, например, розовые кусты вселенского учения превращать в терновник и волчцы. Не должно, говорю, быть, чтобы в этом духовном саде из побегов корицы, или бальзамового дерева вырастали вдруг куколь или лютик. Что только земледелием Божиим по вере отцов насажено в нашей Церкви, то самое пусть старанием сыновей и возделывается, и сохраняется, то же самое пусть цветет и зреет, то самое пусть преуспевает и совершенствуется. Таким образом, следует древние догматы небесной философии с течением времени укреплять, обглаживать, обчищать, но не следует их переменять, не следует их обсекать, не следует уродовать. Пусть их истолковывают, поясняют, точнее определяют, – это позволительно; но их полнота, цельность, качество должны оставаться неизменными, это необходимо. В самом деле, если однажды дать волю нечестивой неправде в этом отношении, то ужасаюсь сказать, какая страшная последует опасность разрушения и уничтожения религии. Тогда, отвергнув одну какую-нибудь часть вселенского догмата, как бы по обычаю уже, и с дозволения начнут постепенно отвергать одну за другою и прочие его части. А затем, когда отвергнут части порознь, что иное последует, наконец, как не совокупное отвержение целого? С другой стороны, если начнут примешивать к древнему новое, к своему чужое, к священному непотребное, то обычай этот необходимо распространится по всему, так что после ничего уже не останется у Церкви нетронутого, ничего неповрежденного, ничего целого, ничего незапятнанного, но, где прежде было святилище чистой и непорочной истины, там будет, наконец, непотребный дом нечестивых и гнусных заблуждений. Да отвратит от умов наших непотребство это благость Божия! Пусть остается оно безумием нечестивых! Церковь же Христова, заботливая и осторожная блюстительница вверенных ее хранению догматов, никогда в них ничего не изменяет, ничего не уменьшает, ничего не прибавляет, – необходимого не отсекает, излишнего не прибавляет, своего не теряет, чужого не присвояет, но со всею рачительностью заботится единственно о том, чтобы, рассуждая о древнем верно и мудро, если что в древности предначертано и основано, то довершать и отделывать, – если что пояснено уже и истолковано, то укреплять и подтверждать, – если что подтверждено уже и определено, то хранить. Чего другого, наконец, всегда старалась она непременно достигнуть определениями соборными? Не того ли только, чтобы после с рассудительностью веровали в то же самое, во что прежде веровали в простоте; чтобы после настойчиво проповедовали то же самое, что прежде проповедовали исподволь; чтобы после с осторожностью возделывали то же самое, что прежде обрабатывали безопасливо? Не колеблясь говорю, и всегда скажу, что вселенская Церковь, побуждаемая новизнами еретиков, через определения своих соборов не другое что-нибудь делала, как именно только то, что принятое ею прежде от предков по преданию подтверждала потом для потомков собственноручным письменным удостоверением, заключая в немногих строках большое множество предметов, выражая обыкновенно, для яснейшего уразумения, таким или другим новым наименованием не новый смысл веры.

4. Об отношении между Священным Писанием и Преданием. Теперь, может быть, спросит кто-нибудь: неужели и еретики пользуются свидетельствами божественного Писания? Пользуются, действительно, и притом – необыкновенно много. Они, заметь, рыщут по всем книгам божественного закона, – по книгам Моисея, по книгам Царств, по Псалмам, по Апостолам, по Евангелиям, по Пророкам. При своих ли, или при чужих, частно или публично, в устных ли беседах, или в сочинениях, в домашних ли собраниях, или в общественных сходках, они никогда почти не говорят о своем ничего такого, чего не старались бы оттенить вместе с тем и словами Писания. Но тем более и должно беречься и опасаться их, чем скрытнее прячутся они под сень божественного закона. Они знают, что зловония их едва ли кому скоро могут понравиться, если оставить их испаряться в том виде, как они есть, и потому орошают их как бы ароматом глаголов небесных, чтобы тот, кто легко мог бы презреть заблуждение человеческое, не легко отвернулся от вещаний божественных. Они поступают подобно тем, которые, желая смягчить для ребенка остроту какого-нибудь пития, сначала обыкновенно мажут ему губы медом, чтобы неопытное дитя, предощутив сладость, не испугалось горечи. Таким же точно образом стараются иные прикрашивать дурные зелья и вредные соки названием лекарств, чтобы никто не подозревал яда там, где прочтет по надписи, что это лекарство. Потому-то, наконец, и возглашал Спаситель: внемлите себе от лживых пророк, иже приходят к вам во одежде овчей, внутрь же суть волцы хищницы (Мф. 7:15). Что это за одежда овчая, если не священные изречения, которые пророки и апостолы, с овчею безобманностью, соткали, как бы руно какое, непорочному Агнцу, вземлющему грех мира? Кто эти волки-хищники, как не еретики, которые со своими лютыми зверскими вымыслами постоянно нападают на овчие дворы Церкви и терзают стадо Христово, где только могут, а чтобы незаметнее подкрасться к простодушным овцам, прячут свой волчий вид, не покидая волчьей лютости, и, как руном, окутываются изречениями божественного Писания, чтобы, чувствуя мягкость шерсти, никто не побоялся их острых зубов? Но что́ говорит Спаситель? От плод их познаете их (Мф. 7:16). То есть, когда начнут они те божественные изречения не выставлять только на вид, но и раскрывать, не показывать только снаружи, но и толковать, тогда почувствуется горечь, терпкость, лютость, тогда ощутится смрад новшества, тогда обнаружатся непотребные новизны, тогда ты увидишь уже, что ограда разоряется, пределы отеческие преступаются, вера вселенская закалается, догмат церковный растерзывается. Таковы был те, которых поражает апостол Павел во втором послании к Коринфянам, описывая их: таковии бо, –говорит он, – лживи апостоли, суть делатели льстивии, преобразующееся во апостолы Христовы (2Кор. 11:13). Что значит преобразующееся во апостолы Христовы? Значит: апостолы приводили свидетельства из божественного Писания, приводили их и они. Апостолы приводили доказательства из псалмов, приводили и они. Апостолы приводили изречения из пророков; точно также приводили и они. Но когда то, что приводили они подобно апостолам, начали они толковать не подобно апостолам, и открылось отличие подлинных апостолов от мнимых, неподдельных от поддельных, правых от превратных, – истинных, наконец, от ложных. И не дивно, – продолжает Апостол, – Сам бо сатана преобразуется в ангела светла. Не велие убо, аще и служителие его преобразуются яко служители правды (2Кор. 11:14–15). Итак, всякий раз, как только лжеапостолы, или лжепророки, или лжеучители приводят изречения божествнного Писания, с целью превратным истолкованием их подтвердить свои заблуждения, они несомненно, по учению апостола Павла, подражают лукавым ухищрениям руководителя своего, к которым тот, конечно, никогда не прибегал бы, если бы не знал по опыту, что когда надобно подкрепить обольщение непотребным заблуждением, то нет более легкого пути к обману, как ссылка на авторитет слова Божия.

Но откуда видно, скажет кто-нибудь, что диавол имеет обыкновение пользоваться свидетельствами священного Писания? Читай евангелия. Там пишется: тогда поят Его, т.е. Господа Спасителя, диавол, и постави Его на криле церковнем, и глагола Ему: аще Сын еси Божий, верзися низу, писано бо есть, яко ангелом своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих. На руках возьмут тя да не когда преткнеши о камень ногу твою (Мф. 4:5–6; ср. Пс. 90:11–12). Чего же не сделал бедным людям тот, кто на Самого Господа величества напал свидетельствами из Писаний? Аще, – говорит,– Сын еси Божий, верзися низу. Почему? Писано бо есть, – говорит. Мы должны особенно заметить и запомнить заключающееся в этом месте наставление, чтобы, зная такой пример евангельского авторитета, когда увидим, что некоторые приводят апостольские, или пророческие изречения в опровержение вселенской веры, нимало не сомневались в том, что устами их говорит диавол. В самом деле, как тогда глава говорил Главе, так и ныне члены говорят членам: члены, то есть, диавола членам Христовым, вероломные верным, нечестивые благочестивым, еретики, наконец, православным. Что же именно говорят? Аще, – говорят, – Сын еси Божий, верзися низу, то есть, если хочешь быть сыном Божиим и наследовать царство небесное, то верзися низу, то есть бросься с вершин Церкви, которая также есть храм Божий, – оставь ее учение и предание. И если кто спросит какого-нибудь еретика, внушающего ему это: чем докажешь, на каком основании учишь, что я должен оставить древнюю и всеобщую веру вселенской Церкви, он немедленно ответит: писано бо есть, и тотчас тебе представит тысячу примеров, тысячу доказательств из Закона, из Псалмов, из Апостолов, из Пророков, чтобы, истолковав их на новый и худой лад, низвергнуть несчастную душу из вселенского ковчега в омут ереси. Что касается даже тех самых обетований, на которые указывается вслед (за словами писано бо есть), то еретики удивительно как навыкли обманывать ими людей простодушных. Ведь они дерзают обещать и учить, что в их церкви, то есть в скопище их согласия, дается великая, особенная, должно быть, специальная какая-то, благодать Божия, так что каждый, принадлежащий к нему, без всякого труда, без всякого усердия, без всякого старания, хотя бы не просил, хотя бы не искал, хотя бы не толкал, пользуется таким благоволением Божиим, что, будучи носим на руках ангельских, – охраняясь, то есть, покровом ангелов, – никогда не может преткнуть о камень ногу свою (Пс. 90:12), никогда, то есть, не может обмануться.

Что́ же, – скажет кто-нибудь, – делать людям православным, сынам матери-Церкви, когда божественными глаголами, изречениями, обетованиями, пользуются и диавол, и ученики его, из которых одни – лжеапостолы, другие – лжепророки и лжеучители, а все вообще – еретики? Как им отличить истину от лжи в виду изречений Священного Писания? – Так, как, по преданию святых и ученых мужей, мы сказали в начале настоящего Напоминания. Именно, они непременно должны наблюдать, чтобы Священное Писание истолковывалось согласно с преданиями всей Церкви и по указаниям вселенского догматического учения, в самой же вселенской и апостольской Церкви – необходимо должны следовать всеобщности, древности, согласию; так что если бы когда-нибудь часть восстала против целого, новизна против старины, погрешительное разномыслие одного, или вообще меньшинства, против согласия всех, или, по крайней мере, решительного большинства православных, то погрешению части они должны предпочесть непогрешимость всеобщности; в самой же всеобщности благоверие древности – непотребству новизны; наконец, в самой древности, безрассудству одного, или ограниченнейшего числа лиц, прежде всего – общие определения какого-либо вселенского собора, если таковые на данный предмет есть, – а если их нет, в таком случае, – то, что всего к ним ближе, то есть взаимно согласные суждения большинства великих учителей. Если будем, при помощи Божией, наблюдать это верно, здравомысленно и старательно, то без большого труда различим всякие преступные заблуждения появляющихся еретиков.

5. Как понимать согласие древних учителей? После этого следует, – вижу, – показать на примерах, как надобно узнавать и осуждать непотребные новизны еретиков путем приведения и сличения согласных между собою суждений древних учителей. Должно, впрочем, заметить, что мы обящаны с величайшим усердием исследовать эти согласные суждения древних святых отцов и следовать им не относительно всех каких-либо маловажных вопросов божественного закона, но главным образом только касательно правила веры. С другой стороны, не всегда и не все ереси должно обличать этим способом, но только новые и недавние, то есть те, которые в первый раз появляются, – прежде, чем успеют они, по самой краткости времени, извратить правила древней веры, и прежде чем попытаются они при дальнейшем распространении яда, исказить сочинения предков. Что же касается ересей давних и застарелых, то нам нет ни малейшей надобности подступать к ним этим путем, потому что ни в течение долгого времени постоянно имели случай воспользоваться истиною. Как бы ни были древни непотребства такого рода ересей или расколов, мы должны или поражать их, если нужно, не иначе, как авторитетом священного Писания, или же без колебания убегать от них. Как от давно пораженных уже и осужденных пастырей Церкви. Итак, когда впервые начнет появляться гниль какого-нибудь вредного заблуждения и для защиты себя похищать какие-нибудь слова из святого закона и ложно и коварно изъяснять их, то при толковании правила веры немедленно должно собрать суждения предков и при помощи их, с одной стороны, со всею очевидностью открыть, а с другой – без нового рассмотрения осудить все, что только окажется новым и непотребным. Но должно сносить суждения только тех отцов, которые, живя, уча и пребывая в вере и в кафолическом общении свято, мудро, постоянно, сподобились или с верою почить во Христе или блаженно умереть за Христа. А верить им должно по такому правилу: что только или все они, или большинство их единомысленно принимали, содержали, передавали открыто, часто, непоколебимо, как будто по какому предварительному согласию между собою учителей, то считать несомненным, верным и непререкаемым; а о чем мыслил кто, – святой ли он или ученый, исповедник ли и мученик, – несогласно со всеми или даже вопреки всем, то относить к мнениям личным, сокровенным, частным, отличным от авторитета общего, открытого и всенародного верования; дабы, оставив древнюю истину вселенского догмата, по нечестивому обычаю еретиков и раскольников, с величайшею опасностью относительно вечного спасения, не последовать нам новому заблуждению одного человека. Чтобы кто-нибудь не вообразил, будто он дерзновенно может презирать святое и кафолическое согласие этих блаженных отцов, апостол говорит в первом послании к Коринфянам: и овых убо положи Бог в церкви первые апостолов, (к которым он сам принадлежал), второе пророков (каков, по Деяниям апостольским, был Агав), третие учителей (1Кор. 12:28), именуемых иногда толкователями, а у того же апостола называемых иногда пророками (1Кор. 14:29) на том основании, что чрез них открываются народам тайны пророков. Итак, кто презирает этих свыше поставленных в Церкви Божией в разные времена и по разным местам, согласно о Христе мудрствующих что-нибудь относительно вселенского догмата, тот презирает не человека, но Бога. А чтобы никто не удалялся от правдивого согласия с ними, тот же апостол усиленно просит, говоря так: молю же вы, братие, да тожде глаголете вси, и да не будут в вас распри, да будете же утверждении в том же разумении и в той же мысли (1Кор. 1:10). А если кто отступит от согласия с верованием их, тот пусть выслушает следующее слово того же апостола: несть Бог нестроения, но мира (т.е. не того, кто отступит от единомыслия, но тех, кои пребудут в мире согласия), яко учу во всех церквах святых (1Кор. 14:33), т.е. кафолических, которые святы потому, что твердо стоят в союзе веры. А чтобы кто-нибудь не стал нагло домогаться того, чтобы, оставив прочих, его одного слушали и ему одному верили, апостол немного ниже говорит: или от вас слово Божие изыде? Или вас единыхдостиже (1Кор.14:36)? А чтобы не сочли этого сказанным необдуманно, присоединил: аще кто, – говорит, – мнится пророк бытии или духовен, да разумеет, яже пишу вам, зане Господни суть заповеди (1Кор. 14:37). Не какие-нибудь (другие) заповеди )здесь разумеются), как именно те, чтобы всякий пророк или духовен, т.е. учитель духовных предметов, с величайшим усердием заботился об одинаковости и согласии, чтобы, то есть, и своих мнений не предпочитал прочим и от мыслей всех не отступал. Аще ли кто, – говорит он, – не разумеет заповедей об этом, не уразумеется (1Кор. 14:38); то есть, кто или неведомого не изучает, или ведомое презирает, тот не уразумеется, то есть почтется от Бога недостойным быть в числе соединенных верою и уравненных смирением. Не знаю, можно ли вообразить несчастие ужаснее этого.

а) Вот подлинно учение и вот признак истинных учителей, как предали отцы, согласно между собою исповедовать одно и тоже и не входить в споры ни друг с другом, ни со своими отцами, а которые не так расположены, тех скорее можно назвать негодными, нежели истинными учителями. Святые и действительные проповедники истины один с другим согласны и не разнствуют между собою; ибо хотя и в разные времена были они, но все взаимно стремятся к одному и тому же, будучи пророками единого Бога и согласно благовествуя единое слово. (Св. Афанасий Александрийский в послании «Об определениях Никейского собора»).

б) Пусть никто от меня не требует признаваемое нами подтверждать доказательством, ибо в доказательство нашего слова достаточно иметь от отцов дошедшее к нам предание, как наследство какое, сообщаемое по порядку от апостолов через последующих святых. (Св. Григорий Нисский в «Опровержении Евномия», 4, 5).

в) Предание, которое прияли от отцов, навсегда сохраним твердым и неподвижным; защитительного же слова вере поищем у Господа, и если найдем у кого-либо из имеющих благодать, то возблагодарим Подателя благодати; если же не найдем, тем не менее веру в признаваемое нами будем иметь непреложною (Св. Григорий Нисский в послании к Авлавию о том, что не «три Бога»).

г) Пребывайте в том, к чему будет руководствовать вас Дух Святой, ходя вслед Бога, не прилагаясь плоти и крови, не подавая некоторым повода хвалиться (вами), чтобы они не хвалились в вас, и славолюбие их не возрастало от вашей жизни. Вспомните о святых отцах, которым вы поручены блаженным отцом вашим и которых мы удостоились по благодати Божией быть преемниками. Не преступайте пределов, которые положили отцы наши, не пренебрегайте языком более простого проповедания и не отдавайте предпочтения различным последующим учениям, но согласуйтесь с древним правилом веры, и Бог мира да будет с вами, здравыми душою и телом (Св. Григорий Нисский в послании к Евсафии, Амвросии и Василиссе).

д) Должно пользоваться и преданием, ибо не все может быть заимствовано из божественного Писания. Посему святые апостолы одно предали в писаниях, а другое в преданиях, как и говорит святой апостол: якоже предах вам, предания держите (1Кор. 11:2), и в другом месте: так учу и так предал я в церквах (1Кор. 7:17), и аще содержите разве аще не всуе веровасте (1Кор. 15:2) (Св. Епифаний Кипрский в «Панарии», 61, 6).

е) Нам указаны пределы и основания и зжание веры, и предания апостолов, и святее Писания, и преемства учителей, – и истина Божия отовсюду ограждена. И никого не должны вводить в обман новые басни (Св. Епифаний Кипрский в «Панарии», 59, 3).

ж) Темже убо, братие, стойте и держите предания, имже научистеся или словом, или посланием нашим (2Фес. 2:15). Отсюда видно, что (апостолы) не все предали чрез послания, но многое сообщали и без письмени, между тем, и то и другое достоверно. Поэтому мы должны признавать достоверным и церковное предание. Есть предание, больше не ищи ничего (Св. Иоанн Златоуст в толковании на второе послание к Фессаллоникийцам, бес. 4, 2).

з) Не посланиями только (апостол) внушал ученику, что́ ему должно делать, но и на словах. Это он выражает и во многих других местах, когда, например, говорит: или словом, или посланием, аки от нас посланным  (2Фес. 2:2, 15); но гораздо яснее здесь (2Тим. 1:13). Образ имей здравых словес, их же от мене слышал еси, в вере и любви, яже о Христе Иисусе доброе завещание соблюди Духом Святым, живущим в нас. Итак, не будем думать, будто учение преподано им недостаточно; многое он преподал ученику и без письма; о чем и напоминает ему, говоря: образ имей здравых словес, их же от мене слышал еси. Что же означают эти слова? Как делают живописцы, говорит, так и я начертал тебе образ добродетели и всего угодного Богу, и как бы некоторое правило, первообраз и начертание вложил в твою душу. Это и имей; нужно ли будет тебе посоветоваться о вере, или о любви, или о целомудрии, оттуда заимствуй образцы, – не будет тебе надобности искать образца у других, потому что там все содержится. (Св. Иоанн Златоуст в толковании на второе послание к Тимофею, бес. 3, 1)

и) О, Тимофее, предание сохрани (1Тим. 6:20). Не уменьшай его; оно – не твое, тебе вверено чужое, – не убавляй его (Св. Иоанн Златоуст в толковании на первое послание к Тимофею, бес. 18, 1).

i) Мы считаем полезным довести до вашего нелицемерного слуха, как явно клевещут на нас порицающие нас за наши догматы. Мы не отрицаем, что весьма много погрешили в других отношениях, но догматическое учение апостолов хранили до сих пор неискаженным и за одно это надеемся удостоиться сострадания и снисхождения в день явления Господня: ибо за него (догматическое учение) мы непрестанно боремся против всевозможных ересей, его же постоянно предлагаем питомцам благочестия, чрез него принесли Архипастырю и Спасителю всех нас тысячи волков, преобразивши их в овец. Это передали нам не только апостолы и пророки, но и изъяснившие писания их Игнатий [Богоносец], Евстафий [Антиохийский], Афанасий [Александрийский], Григорий [Богослов], Иоанн [Златоуст] и другие светильники вселенной и –прежде их – сошедшиеся в Никее святые отцы: исповедание веры их, как отеческое наследие, мы храним неприкосновенным и осмеливающихся нарушить эти догматы называем лживыми и врагами истины. (Блаж. Феодорит Кирский в письме к патрицию Флорентию).

Св. Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, род. ок. 295 г., † 2 мая 373 г.

Св. Василий Великий, архиеписком Кесарии Каппадокийской, род. ок. 330 г., † 1 января 379 г.

Препод. Викентий Лиринский, пресвитер монастыря на острове Лирине (ныне остров св. Гонората) в Средиземном море, † ок. 450 г.

Св. Григорий, епископ Нисский, род. ок. 335 г., † ок. 394 г.

Св. Епифаний, епископ Саламина на о. Кипре, род. ок. 315 г., † 403 г.

Преп. Ефрем Сирин, род. В начале 4-го века, † 373 г.

Св. Ириней, епископ Лионский (в Галлии), † ок. 202 г.

Св. Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский, род. ок. 347 г., † 14 сентября 407 г.

Св. Климент, епископ Римский, † 101 г.

Св. Киприан, епископ Карфагенский, † 14 сентября 258 г.

Св. Кирилл, епископ Иерусалимский, род. ок. 313 г., † в 386 г.

Препод. Макарий Египетский, род. Ок. 300 г., † ок. 390 г.

Тертуллиан, пресвитер Карфагенский, род. ок. 160 г., † после 220 г.

Блаж. Феодорит, епископ Киррский, род. ок. 393 г., † в 457 г.

Знаю, что на непрочной ладье пускаюсь в дальнее плавание, или на малых крыльях уношусь к звездному небу, – я, в котором родилась мысль открыть Божество, или определения великого Бога, и ключ для всего, тогда как и небесным умам не достает сил возблагоговеть пред Богом, сколько должно. Впрочем, так как Божеству часто бывает приятен дар не столько полной, сколько угодной Ему, хотя и скудной, руки, то смело изреку слово.

Дух Божий! Ты возбуди во мне ум и язык, соделай их громозвучною трубою истины, чтобы усладились все, прилепившиеся сердцем ко всецелому Божеству.

Един есть Бог безначальный, безвиновный, неограниченный ничем, или прежде бывшим, или после имеющим быть, и в прошедшем и в будущем объемлющий вечность, беспредельный, благого, великого, единородного Сына великий Отец, Который в рождении Сына не потерпел ничего свойственного телу, потому что Он – Ум.

Един есть Бог иной, но не иной по Божеству, – сие Слово оного Бога, живая печать Отчая, единый Сын Безначального и Единственный Единственного, во всем равный Отцу (кроме того, что один всецело пребывает Родителем, а другой – Сыном), Мироположник и Правитель, сила и мысль Отца.

Един Дух – Бог от благого Бога. Да погибнет всякий, кого не отпечатлел так Дух, чтобы являл Его Божество, у кого или в глубине сердца есть зло, или язык нечист, – эти люди полусветлые, завистливые, эти самоученые мудрецы, – этот источник загражденный (Притч.25:27), светильник, поставленный в темном месте (Лк.11:33.)!

Един Бог, Отец Слова живого, Премудрости ипостасной, и силы и образа вечного, совершенный Родитель совершенного, Отец Сына единородного. Един Господь, единый от единого, Бог от Бога, начертание и образ Божества, Слово действенное, мудрость, объемлющая состав всего, и сила, зиждущая всю тварь, истинный Сын истинного Отца, невидимый невидимого, нетленный нетленного и бессмертный безсмертного, вечный вечного. И един Дух Святой, от Бога имеющий бытие и чрез Сына явившийся [то есть людям], образ Сына совершенного, совершенная жизнь, вина живущих, источник святой, святыня, податель освящения, Им является Бог Отец, иже над всеми и во всех, и Бог Сын, иже чрез всех. Троица совершенная, славою, вечностью и царством неразделяемая и неотчуждаемая. Итак, нет в Троице чего-либо сотворенного, или служебного, нет чего-либо привнесенного, как бы прежде не бывшего, а в последствии привзошедшего. Ни Отец никогда не был без Сына, ни Сын без Духа, но Троица непреложна, неизменна и всегда одна и та же.

Если кто хочет спастись, прежде всего надлежит ему содержать вселенскую веру. А если кто не соблюдает ее здравою и неукоризненною, то, без всякого сомнению, погибнет он навек.

Вселенская же вера эта состоит в том, чтобы на почитать единого Бога в Троице и Троицу в единице, не сливая ипостасей и не разделяя сущности.

Ибо иная ипостась Отца, иная ипостась Сына, и иная – Духа Святого.

Но и Отца, и Сына, и Святого Духа Божество едино, слава равна, и величие совечно. Каков Отец, таков и Сын, таков и Дух Святой.

Отец несоздан, и Сын несоздан, несоздан и Дух Святой. Отец непостижим, и Сын непостижим, непостижим и Дух святой. Отец вечен, и Сын вечен, вечен и Дух Святой.

Впрочем, не три вечные, но един вечный; равно как не три несозданные и не три непостижимые, но един несозданные, един непостижимый.

Подобно сему Отец – Вседержитель, Сын – вседержитель, Дух Святой – Вседержитель, однако не три вседержителя, но един Вседержитель.

Так, Отец – Бог, Сын – Бог, Дух Святой – Бог; однако не три Бога, но Бог един.

А также Отец – Господь, Сын – Господь, Дух Святой – Господь; однако не три Господа, но Господь един.

Ибо как христианская истина побуждает на каждую Ипостась отдельно исповедовать Богом и Господом, так вселенское благочестие воспрещает нам говорить, что три Бога, или три Господа.

Отец ни от кого не сотворен, не создан, не рожден.

Сын от единого Отца не сотворен, не создан, но рожден.

Дух Святой от Отца не сотворен, не создан, не рожден, но исходящ.

Посему, един Отец, а не три отца, един Сын, а не три сына, един Дух Святой, а не три святые духа.

И в сей Троице нет первого или последнего, нет большего или меньшего, но три Ипостаси, одна другой всецело совечны и равны; так что, по сказанному уже прежде, по всему должно воздавать поклонение Троице в единице и единице в Троице.

Посему, кто хочет спастись, так да разумеет о Святой Троице.

Веруем во единого нерожденного Бога Отца, Вседержителя, Творца всему видимому и невидимому, имеющего бытие от Себя. И во единого Единородного – Слово, Премудрость, Сына, безначально и превечно от Отца рожденного, – не устно и мысленно произносимое слово, не излияние совершенного, не отсек и не отпрыск бесстрастного естества, но Сына самосовершенного, живого и действенного; истинный, равночестный и равнославный образ Отца; ибо сказано, что такова воля Отца: да якоже чтут Отца, тако чтут и Сына (Ин.5:23); Бога истинного от Бога истинного, как говорит Иоанн в соборных посланиях: И да будем во истиннем Сыне Его Иисусе Христе: Сей есть истинный Бог и живот вечный (1Ин.5:20); Вседержителя от Вседержителя, – ибо над чем начальствует и чем обладает Отец, над всем тем начальствует и всем тем обладает и Сын, всецелый от всецелого, подобный Отцу, как говорит Господь: видевый Мене, виде Отца (Ин.14:9). Рожден же Он неизреченно и недомыслимо: род бо Его кто исповесть (Ис.53:8)? Иначе сказать: никто. И при скончании веков нисшел из недр Отчих, и от Пречистой Девы Марии восприял нашего человека, Христа Иисуса, Которого по собственному изволению предал за нас на страдание, как говорит Господь: никтоже возмет душу Мою от Мене; область имам положити ю, и область имам паки прияти ю (Ин.10:18). По сему-то человеку распятый и умерший за нас, воскрес Он из мертвых и вознесся на небеса. Созданный для нас в начало путей (Притч.8:22), пребывая на земле, показал нам во тьме свет, спасение от заблуждения, жизнь из мертвых и вход в рай, из которого Адам изгнан, и в который паки вошел чрез разбойника, как сказал Господь: днесь со Мною будеши в раю (Лк.23:43), в который восходил и Павел, – показал вхождение на небеса, идеже предтеча вниде о нас Господний человек (Евр.6:20), в котором будет судить живых и мертвых.

Равно веруем и в Духа Святого, вся испытующего, и глубины Божия (1Кор.2:10), анафематствуя все учения, мудрствующие противное этому.

Не представляем себе Сыно-Отца, подобно савеллианам³⁰, называя Его односущим, а не единосущным, и тем отрицая бытие Сына. Не приписываем Отцу удобостраждущего тела, какое понес на Себе Сын для спасения всего мира. Три Ипостаси должны быть представляемы нераздельными между собою, как о людях представляем телесно, чтобы и нам, подобно язычникам, не ввести многобожия; но представляй как бы реку, которая, исходя из истока, не отделяется от него, хотя два здесь вида и два имени. Ибо Отец – не Сын, и Сын – не Отец, потому что Отец есть Отец Сыну, и Сын есть Отчий Сын. Как исток – не река, и река – не исток, но тот и другая суть одна и та же вода, из истока льющаяся в реку, так и Божество от Отца неизлиянно и неотлучно пребывает в Сыне, как Господь говорит: изыдох от Отца, и иду ко Отцу (Ин.16:28). Сый в лоне Отчи (Ин.1:18) всегда у Отца; и в лоне Отчем никогда не истощалось Божество Сына, ибо сказано: Aз бех при Нем устрояя (Притч.8:29). Не представляем себе тварью, или созданием, или из не сущего происшедшим Творца вселенной Бога, Сына Божия, Сущего от Сущего, Единого от Единого, потому что превечно рождена от Отца равная Ему слава и сила; ибо кто видел Сына, тот видел и Отца. Все сотворено чрез Сына, но сам Он – не тварь, как говорит Павел о Господе: всяческая Тем создашася, и Той есть прежде всех (Кол.1:16–17). Не говорит, что прежде всего сотворен, но есть прежде всех; и слово создашася относит к слову всяческая, а выражение есть прежде всех прилагает к одному Сыну.

Итак, Он по естеству совершенное от совершенного Рождение, рожденное прежде всех холмов, то есть прежде всякой словесной и разумной сущности; как и в другом месте Павел называет Его перворожденным всея твари (Кол.1:15); но назвав перворожденным, показывает этим, что Он – не тварь, а рождение Отца; ибо странно о Божестве Его употребить сказуемое: тварь. Все сотворено Отцом через Сына; один Сын превечно рожден от Отца, потому перворожден есть всея твари Бог Слово, неизменный от неизменного.

Все сотворило Божие Слово, Само будучи не тварью, но Рождением; потому что в числе тварей ничего не сотворило равного или подобного Себе. Рождать – прилично Отцу, а творить – художнику. Произведение и тварь есть тело, которое нас ради понес на Себе Господь, Иже бысть нам, – как говорит Павел, – премудрость от Бога, и освящение, и правда, и избавление (1Кор.1:30), хотя Слово – прежде нас и прежде всякой твари, и было, и есть Отчая Премудрость.

Святой же Дух, исходя от Отца, всегда пребывает в руках, посылающего Отца и носящего Сына, и Им Он наполняет всяческая. Отец, имея бытие от Себя, как сказали мы, родил Сына, а не создал, – родил как реку от истока, как растение от корня, как сияние от света, все же это видим в природе нераздельным.

Прежде всего в душе вашей да будет положен в основание догмат о Боге, именно, что Бог только един, нерожден, безначален, непреложен, неизменяем, не рожден от другого и не имеет другого преемником жизни, не во времени начал жить и не скончается когда-либо, и еще, – что Он благ и праведен. И как скоро услышишь еретика, который говорит, что иной есть праведный и иной благой, немедленно вспомнив это, познай ядовитость ереси; ибо некоторые осмелились нечестиво разделять в понятии единого Бога. А некоторые, уча вместе несмысленно и злочестиво, говорили, что иной зиждитель и владыка души, и иной – тел. Как же одному человеку быть рабом двух господ, когда Господь говорит в Евангелии: никто же может двема господинома работати (Мф.6:24)? Поэтому, един есть только Бог, един Создатель неба и земли, Творец ангелов и архангелов. Создатель он многих, но Единого только предвечный Отец – единого только Единородного Сына Своего, Господа нашего Иисуса Христа, Которым все сотворил видимое и невидимое.

Сей Отец Господа нашего Иисуса Христа не описуется каким-либо местом и не меньше неба: дела персть Его суть небеса (Пс. 8:4), и всю землю содержит Он горстию Своею (Пс. 40:12). Он во всем и вне всего. Не думай, что солнце светлее Его или равно Ему. Ибо устроивший первоначально солнце тем паче должен быть несравненно и больше, и светлее солнца. Он предведец будущего и всего могущественнее, все знает и творит, как Ему угодно; не подлежит последовательности вещей, ни рождению, ни случаю, ни судьбе. Во всем совершен и добродетелью всякого рода обладает в равной мере, не умаляется, не возрастает, но всегда имеет одно и то же, и при том одинаково. Он уготовал наказание грешным и венец праведным.

Многие, уклоняясь от единого Бога, вдались в различные заблуждения. Одни обоготворили солнце, чтобы, по захождении солнца, во время ночи оставаться им безбожными; другие – обоготворили луну, чтобы не иметь Бога днем; иные же боготворили прочие части мира, даже произведения искусства, снеди и наслаждения. Но кто в сердце своем положит в основание всего учение о единоначалии Божием и убедится в нем, тот вдруг пресечет всякое зловредное стремление идолопоклонства и еретического заблуждения. Поэтому, с помощью веры, положи основанием в душе своей этот первый догмат благочестия.

И ветхозаветное, и новозаветное Писание учит, что начало всего едино, Бог всяческих и Отец Господа нашего Иисуса Христа, нерожденный, нетленный, вечный, бесконечный, неописуемый, беспредельный, несложный, бесплотный, невидимый, простой, благой, праведный, мысленный свет, сила, никакою мерою непознаваемая, измеряемая же единым божественным изволением; потому что всё то может, что изволяет. И этому ясно научил нас пророк, ибо говорит: вся елика восхоте Господь, сотвори (Пс. 113:11).

Учителем же сказанного выше о единстве Божием и является божественное Писание. Ибо слышим, в начале законоположения сказует Бог: Аз есмь Господь Бог твой, изведый тя из земли Египетския. Да не будут тебе бози инии разве Мене (Исх. 20:2, 3); и еще: слыши Израилю: Господь Бог твой, Господь един есть (Втор. 6:4). Согласно с этим учит Бог и устами пророка Исаии, ибо говорит: Аз Бог первый, и Аз по сих, кроме Мене несть Бога (Ис. 44:6); прежде Мене не бысть ин Бог, и по Мне не будет, и несть разве Мене (Ис.43:10, 11); и еще: Аз Бог, и несть еще (Ис.45:6); и: Аз есмь Бог, и несть инаго разве Мене: праведен, спаситель, несть кроме Мене (Ис.45:21). Этим ясно сказует, что ни прежде Него, ни после Него нет иного Бога, но Он есть и первый и последний. Согласно же с этим и божественное учение священного Евангелия. Спаситель и Господь наш, исполняя за нас всякую правду, (ибо Сам изрек Иоанну [Мф. 3:15]: остави ныне: тако бо подобает исполнити всяку правду), как человек, и потребность молитвы приял, и просил Отца научить ей Апостолов, в виде же молитвы изложил ученикам учение богословия. Ибо говорит: се есть живот вечный, да знают Тебе единаго истиннаго Бога (Ин. 17:3), и еще: исповедаютися, Отче, Господи небесе и земли, яко утаил еси сия от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцем (Лк. 10:21). И божественный Апостол так говорит: царю же веков, нетленному, невидимому, единому Богу, честь и слава во веки веков, аминь (1Тим. 1:17); и еще: един Бог, и един ходатай Бога и человеков, человек Христос Иисус (1Тим.2:5); и также: един Бог Отец, из Него же вся (1Кор. 8:6). Но можно найти весьма много и других мест, доказывающих согласие Ветхого и Нового Завета и проповедующих единого Бога.

При том Ветхого и Нового Завета Писание учит, что Бог невидим. Ибо в Ветхом Завете говорит Бог Моисею: никто же узрит лице Мое, и жив будет (Исх. 33:20); и в священном Евангелии сказал Господь: не яко Отца видел есть кто: токмо Сый от Бога, Сей виде Отца (Ин. 6:46). Это взывает и богомудрый Евангелист: Бога никтоже виде нигдеже (Ин.1:18); показывает же, и откуда дознал это: единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда. Да и Апостол взывает: нетленному, невидимому, единому, премудрому Богу, слава, и честь во веки веков, аминь; и еще: Его же никто же видел есть от человек, ниже видети может (1Тим. 6:16).

И бесконечность, и неописуемость Божию дознали мы также из Ветхого и из Нового Завета. И в Ветхом Завете говорит Бог: еда небо и землю не Аз наполняю? глаголет Господь (Иер. 23:24); и еще: небо престол Мой, земля же подножие ног Моих: кий дом созиждете Ми, глаголет Господь, и кое место покоища Моего? (Ис. 66:1) Да и божественный Давид взывает: яко в руце Его вся концы земли (Пс. 94:4); и как рукою назвал действенность Божией силы, так показал, что Сам Бог ничем неописуем, но все зависит от Его промысла. А в другом песнопении Давид говорит Богу: камо пойду от Духа Твоего? и от лица Твоего камо бежу? Аще взыду на Небо, Ты тамо еси: аще сниду во ад, тамо еси: аще возму криле мои рано, и вселюся в последних моря, и тамо бо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя (Пс. 138:7–10). Это показывает неописуемость и сущности и силы Божией. И пророк Исаия взывает: содержай круг земли, и живущии на ней аки пруги (Ис. 40:22). И еще, обличая бессилие идолов, Пророк предложил нам следующее учение о Боге всяческих: кто, говорит он, измери горстию своею воду, и небо пядию, и всю землю горстию? кто постави горы в мериле, и холмы в весе? кто уразуме ум Господень, и кто советник Ему бысть, иже настави Его? Или кто показа Ему суд? или путь разумения кто показа Ему? (Ис.40:12–14) Потом, сколько возможно для человеческого ума и для перстного языка, представляет бесконечность могущества; ибо говорит: аще еси язы́цы, аки капля от кади, и яко претяжение веса вменишася, и яко плюновение вменятся: кому уподобите Господа, и коему подобию уподобите Его? (Ис. 40:15, 18) Если же небо и воды заключают в себе всякое тварное естество, и мерою всему этому мера руки Божией, то предприемлющие измерять Бога устами своими пусть сообразят в уме бесконечность Его естества, разумея под рукою не часть тела, но самодеятельность, все устрояющую и всем управляющую. Итак, это о Боге всяческих учит Писание ветхозаветное. А иной отыщет и другие подобные приведенным места, открывающие нам неописуемость и сущности, и премудрости, и силы Божией. В священном же Евангелии подобному представлению о Боге научил Господь самарянку. Така как она предполагала, что Божество описуемо местом, и потому сказала: отцы наши в горе сей поклонишася, и вы глаголете, яко во Иерусалимех кланятися подобает (Ин. 4:20), то Господь преподал ей противоположное этому учение и научил неописуемости естества Божия. Ибо сказал ей: аминь глаголю тебе, жено, яко грядет час, и ныне есть, егда ни в горе сей, ни во Иерусалимех поклонитеся Отцу (Ин. 4:21). А таким образом научив, что богослужение не ограничивается какими-либо местами, присовокупил: Дух есть Бог: и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися (Ин. 4:24). Так показал вместе и бесплотность и беспредельность естества Божия.

А что Бог всяческих и вечен, это учит блаженный Давид, то сказуя: от века до века Ты еси (Пс. 89:3), то взывая: услышит Бог, и смирит я Сый прежде век (Пс. 54:20). Научает же и пророк Исаия, взывая: Бог вечный, Бог устроивый концы земли, не взалчет, ниже утрудится, ниже есть изобретение премудрости Его (Ис. 40:28). А божественный апостол исповедует Его и Творцем веков (Евр. 1:2). Господь сказует, что не только само естество Божие существует прежде твари, но и Царство святым уготовано до сложения мира (Мф. 25:34).

Этому о Начале всяческих научились мы из ветхозаветного и новозаветного Писания.

Поскольку во всем открывается не бесчиние, но порядок, не отсутствие меры, но соразмерность, не расстройство, но благоустройство и все стройное сочетание мира, то необходимо заключить и составить себе понятие о Владыке, Который все соединил и скрепил, во всем произвел согласие. Хотя и невидим Он очам, но порядок и согласие вещей противоположных дают уразуметь их Правителя, Распорядителя и Царя. Если увидим, что город, населенный множеством различных людей, больших и малых, богатых и бедных, также – старых и молодых, мужчин и женщин, управляется добропорядочно, и жители, хотя различны между собою, но единомысленны: ни богатые не возстают на бедных, ни большие на малых, ни молодые на старых, но все равномерно живут в мире, – если, говорю, приметим все это, то без сомнения поймем, что единомыслие поддерживается присутствием градоправителя, хотя и не видим его. Ибо бесчиние есть признак безначалия, а порядок доказывает, что есть владычествующий. И в теле примечая, что члены между собою согласны, – глаз не противоборствует слуху, рука не восстает против ноги, но каждый член безмятежно отправляет свое служение, – конечно, заключаем из этого, что есть в теле душа, правительница членов, хотя и не видим ее. Так, видя порядок и стройность вселенной, необходимо представлять Властителя вселенной Бога, и притом одного, а не многих.

И самый порядок мироправления, и согласная во всем стройность доказывают не многих, но единаго Мироправителя и Вождя – Слово. Если бы тварь имела многих правителей, то не соблюдался бы такой во всем порядок, но все пришло бы опять в беспорядок, потому что каждый бы из многих наклонял все к своему намерению и противоборствовал другим. Как многобожие есть безбожие, так многоначалие по необходимости будет безначалием. поскольку каждый уничтожает власть другого, то ни один не окажется начальствующим, но у всех произойдет безначалие. А где нет начальствующего, там непременно бывает беспорядок. И наоборот, единый порядок и единомыслие многих и разных доказывают, что у них один начальник. Если кто издали слышит лиру, на которой много разных струн, и дивится их стройному согласию, потому что звучит не та одна струна, у которой звук густ, и не та одна, у которой звук тонок, и не та одна, которая имеет звук средний, но звучат все в равном между собою соотношении; то, конечно, заключит из сего, что лира не сама себя приводит в движение, и что не многие ударяют в струны, но один есть музыкант, хотя и не видишь ты его, и он искусством своим звук каждой струны срастворяет в единое стройное согласие. Так, поскольку в целом мире есть всестройный порядок, – ни горнее не восстает против дольнего, ни дольнее против горнего, но все стремится к одному порядку, – то следует представлять себе не многих, а единого Правителя и Царя всей твари, Который все озаряет светом Своим, и приводит в движение.

Когда идет собеседование с кем-либо из эллинствующих, хорошо положить такое начало речи: спросить, предполагает ли он, что есть Божество, или согласен с учением атеистов? Если утверждает, что Бога нет, то пусть искусно и премудро распоряжаемым в мире приведен будет к признанию, что есть некая сила, показывающая этим о себе, что она превыше всего. Если же не сомневается, что Бог есть, но склоняется на предположение множества божеств, то будем с ними рассуждать в таком порядке: совершенным или недостаточным признает он Божество? И так как, вероятно, естеству Божию припишет совершенство, то потребую у него совершенства во всем, что умопредставляется в Божестве, так чтобы не представлялось оно смешанным из противоположностей, из недостаточного и совершенного. Но будет ли подлежать умозрению относительно к силе, или относительно к понятию о добре, или относительно к премудрости, нетлению и вечности, и всякому иному боголепному представлению, на основании этого рассуждения согласно призна́ем о естестве Божием, что во всем усматривается совершенство. Когда же будет уступлено нам это, тогда нетрудным сделается ум, развлекаемый множеством богов, привести к исповеданию единого Божества. Ибо, если соглашается о подлежащем признавать его во всем совершенным, утверждает же, что много совершенных, у которых отличительные черты те же, то по всей необходимости должен будет у не различающихся никаким видоизменением, но представляемых в одних и тех же чертах, или указать особенность, или, если мысль не находит ничего особенного, не придумывать различия в том, в чем нет различающего. Ибо, если не отыскивает ни такой разности, что одно больше, а другое меньше, так как понятие совершенства не допускает меньшинства, ни такой, что одно хуже, другое предпочтительнее, потому что никто не предположит Божества в том, чему не вовсе чуждо наименование худшего, ни такой, что одно старо, а другое ново, ибо то, что не всегда существует, не подходит под понятие о Божестве, – напротив того, и само понятие о Божестве одно, потому что, согласно с разумом, ни в чем не отыскивается никакой особенности: то погрешительное представление множества богов, по всей необходимости, принуждено ограничиться исповеданием единого Божества. Если равно приписываются благость и справедливость, премудрость и могущество, одним и тем же образом признаются нетление и вечность, а также всякое благочестивое умопредставление, то устранением всякой во всяком отношении разности необходимо устраняется из догмата мысль о множестве богов, так как тожество во всем к единому догмату возводит и веру.

Но как слово благочестия и в единстве естества усматривает некое различие ипостасей, то, чтобы спором с эллинами учение наше не было увлечено в иудейство, искусным неким различением понятий надлежит опять исправить погрешности и в этом.

Когда произношу слово Бог, вы озаряйтесь единым и тройственным светом – тройственным в отношении к особенным свойствам, или к Ипостасям, или к Лицам, – единым же в отношении к понятию сущности и, следственно, Божества. Бог разделяется, так сказать, неразделимо и сочетается разделенно; потому что Божество есть единое в трех, и единое суть Три, в которых Божество, или, точнее сказать, которые суть Божество. А что касается до преизбытка и недостатков, то мы без них обойдемся, не обращая ни единства в слитность, ни разделения в отчуждение. Да будут равно далеки от нас и Савеллиево сокращение и Ариево³¹ разделение; ибо то и другое в противоположном смысле худо и одинаково нечестиво. Ибо для чего нужно – или злочестиво сливать Бога, или рассекать на неравных? Нам един Бог Отец, из Него же вся, и един Господь Иисус Христос, Им же вся (1Кор.8:7), и един Дух Святой, в Котором все. Словами: из Него, Им и в Нем, не естества разделяем, но отличаем личные свойства единого и неслиянного естества. А это видно из того, что различаемые опять сводятся во едино, если не без внимания прочтешь у того же апостола следующие слова: из Того, и Тем, и в Нем всяческая, Тому слава во веки, аминь (Рим.11:36). Отец есть Отец и безначален, потому что ни от кого не имеет начала. Сын есть Сын и не безначален, потому что от Отца. Но если начало будешь разуметь относительно ко времени, то Сын и безначален, потому что Творец времен не под временем. Дух есть истинно Дух Святой, происходящий от Отца, но не как Сын; потому что происходит не рожденное, но исходное, если для ясности надо употребить новое слово. Между тем ни Отец не лишен нерожденности, потому что родил, ни Сын – рождения, потому что от Нерожденного (ибо как им лишиться?), ни Дух Святой не изменяется или в Отца, или в Сына, потому что исходит и потому что Бог, – хотя и не так кажется безбожным. Ибо личное свойство непреложно; иначе как оставалось бы личным, если бы прелагалось и переносилось?

Посмотрим на самое первоначальное предание, на учение и веру вселенской Церкви, – веру, какую предал Господь, проповедали апостолы, соблюдали отцы. Ибо на ней основана Церковь, и кто отпадает от нее, тот не может быть и даже именоваться христианином.

Итак, есть Святая и совершенная Троица, познаваемая во Отце и Сыне и Святом Духе, не имеющая ничего чуждого или приданного отвне, не из Зиждителя и твари составляемая, но всецело творящая и зиждительная. Она подобна самой Себе, нераздельна по естеству, и едино Ее действо. Ибо Отец творит все Словом в Духе Святом. Так соблюдается единство Святой Троицы. Так проповедуется в Церкви: един Богь, Иже над всеми и чрез всех и во всех (Еф. 4:6), – над всеми, как Отец, начало и источник, чрез всех – Словом, во всех же – в Духе Святом. Троица же, не по имени только и образу выражения, но в самой истине и существенности есть Троица. Ибо как Отец есть Сый, так Сый есть и над всеми Бог – Слово Его, и Дух Святой нечужд бытия, но истинно существует и пребывает. И вселенская Церковь ничего не убавляет из сего мудрствования, чтобы не впасть в учение нынешних иудеев, подражающих Каиафе, и в учение Савеллиево, и не примышляет ничего бо́льшего, чтобы не вринуться в языческое многобожие. А в удостоверение, что такова вера Церкви, пусть дознают, что Господь, посылая Апостолов, такое именно основание Церкви повелел положить, говоря: шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф. 28:19); так и научили пошедшие апостолы, такова их проповедь во всей поднебесной Церкви.

А если Бог – троичен (что́ и действительно), доказано же, что Он есть нераздельная и не неподобная Себе Троица, то необходимо, чтобы единая была и святость Троицы, и единая вечность Ее, и естество непреложное. Ибо, как преданная нам вера в Троицу есть единая, и она сочетавает нас с Богом, а кто отъемлет что-либо от Троицы, и крещается в одно имя Отца, или в одно имя Сына, или в Отца и Сына без Духа, тот ничего не приемлет, но и крещаемые, и кто мнит себя преподающим крещение, остаются тщи и непосвященны, – потому что тайноводство совершается во имя Троицы: так и кто отделяет Сына от Отца, или Духа низводит до тварей, тот не имеет ни Сына, ни Отца, но безбожен, хуже невернаго, и скорее все, только не христианин. Как одно есть крещение, преподаваемое во Отца и Сына и Святого Духа, и одна вера в Троицу, как сказал Апостол (Еф. 4:5); так Святая Троица, сама с Собою тождественная и пребывающая в единении, не имеет в Себе ничего созданнаго. Таково нераздельное единство Троицы, такова единая в Нее вера.

Мы чтим единоначалие, впрочем, не то единоначалие, которое определяется единством лица (и одно, если оно в раздоре с самим собою, составит множество), но то, которое составляет равночестность единства, единодушие воли, тождество движения и направления к единому Тех, Которые из Единого (что́ невозможно в естестве сотворенном), так что Они, хотя различаются по числу, но не разделяются по власти. Поэтому Единица, от начала подвигшаяся в двойственность, остановилась на троичности. И это у нас – Отец, и Сын, и Святой Дух. Отец – родитель и изводитель, рождающий и изводящий бесстрастно, вне времени и бестелесно; Сын – рожденное; Дух – изведенное, или, не знаю, как назвал бы сие тот, кто отвлекает от всего видимого. Ибо не дерзаем наименовать сего преизлиянием благости, как осмелился назвать один из любомудрых эллинов, который, любомудрствуя о первом и втором Виновнике, ясно выразился: «как чаша льется через края»³². Не дерзаем из опасения, чтоб не ввести непроизвольного рождения и как бы естественного и неудержимого исторжения, что́ всего менее сообразно с понятиями о Божестве. Посему, не выходя из данных нам пределов, вводим Нерожденного, Рожденного и от Отца Исходящего, как говорит в одном месте Сам Бог – Слово (Ин.15:26).

«Но когда сие рождение и исхождение?» – Прежде самого когда. Если же надобно выразиться несколько смелее: тогда же, как и Отец. Но когда Отец? – Никогда не было, чтоб не был Отец. А также никогда не было, чтобы не был Сын, и не был Дух Святой. Еще спросишь меня, и опять отвечу тебе. Когда родился Сын? – Когда не родился Отец. Когда исшел Дух? – Когда не исшел Сын, но родился вне времени и неизглаголанно, хотя не можем представить себе того, что́ выше времени, даже желая избегнуть выражений, означающих время; потому что слова когда, прежде, после, сперва не исключают времени, как ни усиливаемся в этом; разве возьмем вечность, то есть продолжение, которое простирается наравне с вечным, а не делится на части и не измеряется ни каким-либо движением, ни течением солнца, что́ свойственно времени.

«Но если Сын и Дух совечны Отцу, то почему же не собезначальны»? Потому что они от Отца, хотя не после Отца. Правда, что безначальное вечно, но вечному нет необходимости быть безначальным, как скоро возводится к Отцу, как к началу. Итак, Сын и Дух не безначальны относительно к Виновнику. Но известно, что виновнику нет необходимости быть первоначальнее тех, для кого он виновник; потому что и солнце не первоначальнее света. Поэтому Сын и Дух вместе с тем и безначальны относительно ко времени. Ибо не под временем Те, от Которых время³³.

Един Бог, Ибо едино есть Божество, безначальное, простое, пресущественное, несложное и нераздельное. Оно есть Единица и вместе Троица; оно все Единица и все Троица, – все Единица по сущности, и все Троица по Ипостасям. Ибо Божество состоит их трех Лиц, – Отца, Сына и Духа Святого, но как в Отце, так и в Сыне, равно и в Духе Святом, единое по существу Божество. Оно во всем Отце, и Отец также весь во всем Божестве. Оно все во всем Сыне, и Сын также весь во всем Божестве. Оно все во всем Духе Святом, и Дух также весь во всем Божестве. Оно все Отец и во всем Отце; весь Отец находится во всем Божестве и вмещает в Себе все Божество. Равно и Сын весь во всем Божестве, и Божество все во всем Сыне; Сын весь вмещает в Себе все Божество. И весь во всем Божестве и во всем Духе Святом; и весь Дух Святой вмещает в Себе все Божество и находится во всем Божестве. Ибо не одна только какая-либо часть Божества находится в Отце, т.е. Отец не отчасти только Бог. Также и в Сыне находится не одна только часть Божества, т.е. и Сын не отчасти только Бог. Равно и в Духе Святом, т.е. Дух Святой не отчасти только Бог. Так как Божество нераздельно, то Отец поэтому не есть не полный Бог, равно и Сын и Дух Святой; но все Божество всецело находится во всем Отце, также всецело находится во всем Сыне, и все, наконец, всецело во всем Духе Святом. Следовательно, весь Отец всецело находится во всем Сыне и Духе; также и Сын весь всецело находится во всем Отце и Духе; равно и Дух Святой весь всецело находится во всем Отце и Сыне. Таким образом, Отец, Сын и Дух Святой суть един Бог, т.е. одна и та же сущность, одна и та же сила, одна и та же деятельность находится в Отце и в Сыне и в Духе Святом, так что ни одно из этих трех Лиц Божества и не существует, и не может быть представляемо отдельно от другого.

Поскольку многие в таинственных догматах, не делая различия между сущностью вообще и понятием ипостасей, сбиваются на то же значение и думают, что нет различия сказать: сущность или ипостась (почему некоторым из употребляющих эти слова без разбора вздумалось утверждать, что как сущность одна, так и ипостась одна, и наоборот, признающие три ипостаси думают, что по этому исповеданию должно допустить и разделение сущностей на равное этому число), то по этой причине, чтобы и тебе не впасть во что-либо подобное, напоминаю тебе вкратце, в немногих словах, что понятие упомянутых речений следующее.

Одни наименования, употребляемые о предметах многих и численно различных, имеют некое общее значение, – таково, например, имя человек. Ибо произнесший это слово, обозначив этим именованием общую природу, не определил этим речением одного какого-нибудь человека, собственно обозначаемого этим именованием; потому что Петр не больше есть человек, чем и Андрей, и Иоанн, и Иаков. Поэтому общность обозначаемого, одинаково простирающаяся на всех подводимых под то же именование, имеет нужду в подразделении, чрез которое познаем не человека вообще, но Петра или Иоанна.

Другие же именования имеют значение частное, под которым разумеется не общность природы в обозначаемом, но очертание какого-либо предмета по отличительному его свойству, не имеющее ни малой общности с однородным ему предметом; таково, например, имя Павел, или Тимофей. Ибо таковое речение нимало не относится к общему естеству, но изображает именами понятие о некоторых определенных предметах, отделив их от собирательного значения.

Посему когда вдруг взяты двое или более, например, Павел, Силуан, Тимофей, тогда требуется составить понятие о сущности этих людей, потому что никто не даст иного понятия о сущности в Павле, иного – в Силуане и иного – в Тимофее, но какими словами обозначена сущность Павла, те же слова будут приличествовать и другим; ибо подведенные под одно понятие сущности между собою единосущны. Когда же, изучив общее, обратится кто к рассмотрению отличительного, чем одно отделяется от другого, тогда уже понятие, ведущее к познанию одного предмета, не будет во всем сходствовать с понятием другого предмета, хотя в некоторых чертах и найдется между ними нечто общее.

Посему утверждаем так: именуемое отдельно [об определенном лице] выражается речением «ипостась». Ибо выговоривший слово «человек» неопределенностью значения передал слуху какую-то обширную мысль, так что, хотя из сего наименования видно естество, но не означается им подлежащий и собственно именуемый предмет. А выговоривший слово «Павел» в означенном этим наименованием предмете указал надлежащее естество. Итак, «ипостась» есть не понятие сущности неопределенное, по общности означаемого ни на чем не останавливающееся, но такое понятие, которое видимыми отличительными свойствами изображает и ограничивает в каком-нибудь предмете общее и неопределенное.

Поэтому, какое понятие приобрел ты о различии сущности и ипостаси в нас, перенеси это и в божественные догматы, – и не погрешишь. Что представляет тебе когда-либо мысль о существе Отца (ибо душа не может утверждаться на одной отдельной мысли, будучи уверена, что существо сие выше всякой мысли), то же представляй себе и о Сыне, а равно то же и о Духе Святом. Понятие несозданного и непостижимого есть одно и то же в рассуждении и Отца, и Сына, и Святого Духа. Не больше непостижим и не создан один, и не меньше другой. Но когда в Троице нужно по отличительным признакам составить себе неслитное различение, тогда к определению отличительного возьмем не вообще представляемое, каковы, например, несозданность, или недосязаемость никаким понятием, или что-нибудь подобное этому, но будем искать того одного, чем понятие о Каждом ясно и без смешения отделится от представляемого вместе.

Посему, кажется мне, хорошо будет раскрыть это понятие так. Есть некая Сила, нерожденно и безначально сущая, и Она-то есть вина вины всех существ. Ибо от Отца Сын, Которым всё получило бытие и с Которым всегда неразлучно умопредставляется и Дух Святой. Не может и помыслить о Сыне непредосияваемый Духом. Итак, поскольку Дух Святой, от Которого источается на тварь всякое подаяние, благ, как соединен с Сыном, с Которым нераздельно представляется, так имеет бытие зависимое от вины – Отца, от Которого и исходит, то отличительный признак ипостасного Его свойства есть тот, что по Сыне и с Сыном познается и от Отца имеет бытие. Сын же, Который Собою и вместе с Собою дает познавать Духа, исходящего от Отца, один единородно воссияв от нерожденного Света, по отличительным Своим признакам не имеет ничего общего со Отцом или с Духом Святым, но один познается по упомянутым признакам. А Сый над всеми Бог один имеет тот преимущественный признак Своей ипостаси, что Он Отец, и бытие Его не от какой-либо вины; а по этому опять признаку Он, собственно, и познается.

По этой-то причине, говорим, что в общем понятии сущности не слитны и не сообщимы признаки, усматриваемые в Троице, какими выражается отличительное свойство Лиц, о Которых преподает нам вера, потому что каждое Лицо представляется нами отлично по собственным Его признакам; так что по упомянутым признакам познается различие ипостасей. А что касается до бесконечности, непостижимости, несозданности, необъемлемости местом и до всего, подобного этому, то нет никакого различия в животворящем естестве, – разумею Отца, Сына и Духа Святаго, – но усматривается в Них некое непрерывное и нерасторгаемое общение. И в каких понятиях возможет кто представить себе величие одного из Лиц, исповедуемых во Святой Троице, с теми да приступает безразлично к созерцанию славы во Отце, Сыне и Духе Святом, не блуждая мыслию ни по какому промежутку между Отцом, Сыном и Святым Духом, потому что нет ничего между Ними вставного, ни чего-либо самостоятельного и отличного от Божия естества, так чтобы это естество могло быть отделено Само от Себя вставкой постороннего, ни пустоты какого-либо не наполняемого пространства, которая бы производила перерывы в единении Божией сущности с самой Собою, разделяя непрерывное пустыми промежутками. Но кто представил в уме Отца, тот представил и Его в Нем Самом и вместе объял мыслию Сына. А кто имеет в мысли Сына, тот не отделяет от Сына и Духа, но относительно к порядку последовательно, относительно же к естеству соединенно напечатлевает в себе воедино слиянную веру в три Лица. И кто наименовал только Духа, тот в сем исповедании сообъемлет и Того, Чей это Дух. поскольку же Дух есть Христов (Рим. 8:9) и Он от Бога, как говорит Павел (1Кор. 2:12), то как взявшийся за один конец цепи влечет и другой ее конец, так, по слову пророка (Пс. 118:131), привлекший Духа чрез Него привлекает вместе и Сына, и Отца. И кто истинно приимет Сына, тот будет иметь Его в себе, обоюду низводящего и Отца Своего, и собственного Своего Духа. Ибо не может быть отсечен от Отца всегда во Отце Сущий и никогда не отделится от собственного Духа все о Нем Производящий. А равно, кто приял Отца, тот по действенности приял вместе и Сына, и Духа. Ибо невозможно представить мысленно какого-либо сечения, или разделения, так чтобы или Сын представляем был без Отца, или Дух отделяем от Сына; а напротив того, находим между Ними некое неизреченное и недомыслимое как общение, так и разделение; ни разность ипостасей не расторгает непрерывности естества, ни общность сущности не сливает отличительных признаков.

Видал ты когда-нибудь весною сияние дуги в облаках? Разумею ту дугу, которую по общему словоупотреблению привыкли мы называть радугою. Знающие об этом говорят, что она составляется, когда в воздухе растворена какая-то влага; потому что сила ветров все влажное и сгущенное в испарениях, образовавшееся уже в облако, сгнетает в дождь. А составляется радуга, как говорят, таким образом. Когда солнечный луч, проходя косвенно густоту и мглу облаков, потом прямо упрется своим кругом в какое-нибудь облако; тогда происходит как бы некоторый перегиб и возвращение света на самого себя, потому что свет от влажного и блестящего идет назад в противную сторону. Ибо, так как огневидные отблески имеют свойство, если падают на что-нибудь гладкое, перегибаясь, возвращаться опять на самих себя, – а образ солнца, производимый лучом на влажном и гладком воздухе, бывает круглый, – то по необходимости и на прилежащем к облаку воздухе отсвечивающее сияние описывает нечто подобное образу солнечного круга. Таким образом, один и тот же свет непрерывен сам в себе и разделен. Будучи многоцветным и многовидным, он неприметно окрашивается различными цветами, неприметным для наших взоров образом скрадывая взаимное слияние неодинаково цветных частиц, так что между голубым и огнистым цветом, или между огнистым и пурпуровым, или между этим последним и янтарным невозможно распознать средины, в которой смешиваются и отделяются один от другого инаковые цвета; потому что отблески всех цветных лучей, видимые вместе, белы, и, скрадывая признаки взаимного соприкосновения, остаются неразличимыми, так что невозможно найти, где оканчивается огнистый или изумрудный луч в цветном сиянии, и где начинает быть не таким уже, каким видим в белом сиянии.

Посему, как в этом подобии, и ясно распознаем различия цветов, и не можем различить чувством расстояние от одного цвета до другого,– так рассуждай о возможности представлять нечто подобное касательно божественных догматов. Хотя ипостасные свойства, подобно некоему цвету из видимых в радуге, сияют в каждом из исповедуемых во Святой Троице Лиц, однако же в рассуждении естественного свойства невозможно примыслить никакой разности у одного Лица с другим, но при общей сущности в каждом Лице сияют отличительные свойства. Ибо и там, в подобии, одна была сущность, издающая многоцветное это сияние, и именно преломляемая в солнечном луче, но цвет явления многовиден.

Так и чрез творение учит нас разум не находить странным в учении о догмате, когда, встретив трудное к уразумению, придем в недоумение, соглашаться ли на сказанное. Как в рассуждении видимого глазами оказалось, что опыт лучше понятия о причине, так и в догматах, превышающих разум, в сравнении с тем, что постигает рассудок, лучше вера, которая учит нас о раздельном в ипостаси и о соединенном в сущности. Итак, поскольку слово наше открыло во Святой Троице и общее, и отличительное, то понятие общности возводится к сущности, а ипостась есть отличительный признак каждого Лица.

И сущность, и ипостась имеют между собою такое же различие, какое есть между общим и отдельно взятым, например, между живым существом и таким-то человеком. Поэтому исповедуем в Божестве одну сущность и понятия о бытии не определяем различно; а ипостась исповедуем в особенности, чтобы мысль об Отце и Сыне и Святом Духе была у нас неслитною и ясною. Ибо, если не представляем отличительных признаков каждого Лица, а именно: отечества, сыновства и святыни, исповедуем же Бога под общим понятием существа, то невозможно нам здраво изложить учения веры. Посему, прилагая к общему отличительное, надобно исповедовать веру так: Божество есть общее, отечество – особенное. Сочетавая же сие, надобно говорить: верую в Бога Отца. И опять подобно сему должно поступать при исповедании Сына, сочетавая с общим особенное, и говорить: верую в Бога Сына. А подобным образом и о Духе Святом, сочетавая предложение по тому же образцу, должно говорить: верую и в Бога Духа Святого, чтобы и совершенно соблюсти единство исповеданием Божества, и исповедать особенность Лиц различением свойств, присвояемых каждому Лицу.

У нас один Бог, потому что Божество одно. И к Единому возводятся сущие от Бога, хотя и веруется в Трех; потому что как Один не больше, так и Другой не меньше есть Бог; и Один не прежде, и Другой не после: Они и хотением не отделяются, и по силе не делятся, и все то не имеет места, что́ только бывает в вещах делимых. Напротив того, если выразиться короче, Божество в разделенных неделимо, как в трех солнцах, которые заключены одно в другом, одно растворение света. Посему, когда имеем в мысли Божество, первую причину и единоначалие, тогда представляемое нами – одно. А когда имеем в мысли Тех, в Которых Божество, Сущих от первой Причины, и Сущих от Нее довременно и равночестно, тогда Поклоняемых – три.

Скажут: «Что же? Не одно ли Божество и у язычников, как учат те из них, которые совершеннее других любомудрствовали? И у нас целый род – одно человечество. Однако же у язычников богов, как и у нас людей, много, а не один». – Но там, хотя общность и имеет единство, представляемое, впрочем, мысленно, однако же неделимых много, и они разделены между собою временем, страстями и силою. Ибо мы не только сложны, но и противоположны, как друг другу, так и сами себе; не говоря уже о целой жизни, даже и одного дня не бываем совершенно теми же, но непрестанно течем и изменяемся и по телу, и по душе. А не знаю, едва ли не таковы же ангелы и всякое, кроме Троицы, горнее естество, хотя они просты и, по близости своей к верховному Благу, крепко утверждены в добре. Напротив того, каждое из Лиц Божества по тождеству сущности и силы имеет такое же единство с Соединенным, как и с самим Собою. Таково понятие сего единства, сколько мы постигаем его.

Отец всегда есть Отец, и Сын всегда Сын, и Дух Святой всегда есть и именуется Дух Святой. Сего нет в отношениях человеческих, хотя ариане и представляют себе это. Как написано: не яко человек Бог (Чис. 23:19), так можно сказать, что люди, не яко Бог. У людей отец не всегда отец, и сын не всегда сын. Кто бывает отцом сыну, тот сам был сыном другого, и сын отцов, будучи сыном, делается отцом иного. Авраам, будучи сыном Нахора, стал отцом Исаака, и Исаак, будучи сыном Авраамовым, стал отцом Иакова. Каждый, составляя часть рода, рождается сыном, но и сам делается отцом другого. А в Божестве не то, потому что не яко человек Бог. Отец не от Отца, посему, рождает не отца, который родит еще другого. Сын не часть Отца, посему – не такое рождение, которое бы само родило сына. И поэтому в едином Божестве Отец, будучи Отцом в собственном смысле и Отцом единственным, и есть, и был, и всегда будет Отец; и Сын есть в собственном смысле Сын и Сын единственный. О них несомненно, что Отец и есть и именуется всегда Отец, и Сын – всегда Сын, и Дух Святой всегда есть Дух Святой; и мы веруем, что Он есть Дух Божий, и подается чрез Сына от Отца. Так Святая Троица, познаваемая в едином Божестве пребывает неизменно.

Учи ведать, как единого нерожденного Бога – Отца, так Единого рожденного Господа – Сына (именуемого Богом, когда говорится о Нем в отдельности, и Господом, когда именуется Он при Отце, Богом – по естеству, Господом – по единоначалию) и единого Духа Святого, исшедшего или исходящего от Отца, Бога для разумно разумевающих предлагаемая (Прит.23:1), оспариваемого нечестивыми, но теми, которые выше их, признаваемого, и еще более духовными проповедуемого. Учи нас не делать Отца подначальным (дабы не ввести чего-то такого, что́ первоначальнее первоначального, и чем извратится бытие первоначального), а Сына или Духа Святого не делать безначальным (дабы у Отца не отъять Ему свойственного). Ибо они не безначальны, и вместе в известном отношении (что́ и составляет трудность) безначальны. Они не безначальны в отношении к Виновнику, потому что, как свет из солнца, так Они из Бога, хотя и не после Него. Но Они и безначальны в отношении ко времени, потому что не состоят под временем, а иначе, текучее было бы старше постоянного и несамостоятельное – самостоятельного. Учи не вводить трех начал, чтоб не ввести чего-либо языческого или многобожного, да и вводя одно, не вводить какого-либо иудейского начала – скудного, завистливого, бессильного, или предполагая, что Божество поглощается само Собою (как угодно тем, которые Сына, хотя производят от Отца, но опять разрешают в Отца), или (что́ нравится нынешним мудрецам) унижая естество Сына и Духа и отчуждая от Божества, как будто бы Оно опасается противоборства и не имеет силы произвести что-либо высшее тварей. Учи не признавать Сына нерожденным (потому что Отец один) и Духа Сыном (потому что Единородный один). Пусть и эти Божеские свойства принадлежат Им исключительным образом, а именно: Сыну – сыновство, Духу же – исхождение, а не сыновство. Учи – Отца именовать истинно Отцом и в смысле гораздо более истинном, нежели как именуются наши земные отцы; потому что Он – Отец в единственном смысле, то есть своеобразно, а не по подобию плотских отцов, – Отец Единственный, то есть не в сочетании с кем-либо, – Отец Единственного Сына, то есть Единородного, – Отец исключительно, то есть не бывший прежде Сыном, – Отец всецелого Сына (чего нельзя достоверно сказать о наших отцах), – Отец изначала, то есть не впоследствии сделавшийся Отцом. Учи – Сына именовать истинно Сыном, потому что Он единственный Сын Единственного Отца, Сын в единственном смысле и исключительно, а не вместе и Отец, – Сын всецело и всецелого Отца, – Сын изначала, не начавший когда-либо быть Сыном; потому что не вследствие применения советов – Его Божество, вследствие преуспевания – Его обожествление, так чтобы Отец не был когда-либо Отцом и Сын – Сыном. Учи именовать Святого Духа истинно Святым; потому что никто другой не свят так и в такой мере, и Святость Духа есть не что-либо придаточное, но самоисточное, она не есть что-либо возрастающее или убывающее, что-либо во времени начинающееся и прекращающееся. И Отцу, и Сыну, и Святому Духу суть общи неначинаемость бытия и Божественность; но Сыну и Духу принадлежит иметь бытие от Отца. И отличительное свойство Отца есть нерожденность, а Сына – рожденность, и Духа Святого – исходность. Когда же домогаешься постигнуть образ (рождения и исхождения), тогда что́ оставляешь Им самим, Которые, по свидетельству Писания, одни только Друг Друга знают и Друг Другом познаются (1Кор.2:11), или что́ оставишь и тем из нас, которые впоследствии будут просвещены тамошним [т.е. горним] светом? Соделайся прежде чем-либо из сказанного или подобным тому, и тогда познаешь столько, сколько Они познаются Друг Другом. Теперь же учи единственно ведать сие: Единицу в Троице и Троицу в Единице поклоняемую, в Которой и раздельность и единство непостижимы. Не бойся, что, исповедуя рождение, припишешь Божеству страдательность. Божество, хотя и рождает, однако же не страждет. И я в том тебе порукою, что Оно рождает божески, а не человечески, потому что и бытие Его не человеческое. Бойся же приписывать Богу время и тварность; ибо, если произошел во времени, то не Бог. Бойся, чтоб, без нужды стоя за Бога, не отринуть Бога, сделав сослужебною тебе тварью Того, Кто равен Отцу по Божеству, Кто и тебя освободит от рабства, если искренно исповедуешь Его владычество. Не бойся исповедовать исхождение, потому что Богу, во всем преизбыточествующему равно нет необходимости – или не изводить или изводить. Бойся же отчуждения и той угрозы, какая возвещена не богословствующим, но хулящим Духа Святого (Мф.12:31,32).

Не бойся исповедания Лиц, но именуй Отца, именуй два имени, но из каждого именования познавай особую мысль. Ибо страшная неблагодарность – не принимать наставлений Господа, Который раздельно представляет нам разность Лиц. Он говорит: Аз умолю Отца, и иного Утешителя пошлет вам (Ин. 14:16). Следовательно, Сын умоляющий, Отец умоляемый, а Утешитель посылаемый. Не ясно ли твое бесстыдство, когда слышишь о Сыне: Аз, об Отце Он, о Духе Святом – Иный, и все смешиваешь, все сливаешь, все именования прилагаешь одному? Впрочем, и разделения Лиц не обращай в повод к нечестию. Ибо хотя и два по числу, но нераздельны по естеству; и кто говорит два, тот не вводит отчуждения. Один Бог, Он же и Отец, Один Бог и Сын. И не два Бога, потому что Сын имеет тождество с Отцом [по сущности]. Ибо не иное Божество созерцаю в Отце, а иное в Сыне; не иное естество – Отчее, а иное – Сыновнее. Поэтому, чтобы уяснилась для тебя особность Лиц, считай особо Отца и особо Сына, но чтобы не впасть тебе в многобожие, исповедуй в Обоих единую сущность.

Но когда именую одну сущность, не представляй себе, что одно разделилось на два, но что Сын от Отца, как от начала, а не Отец и Сын от одного высшего начала. Ибо не братьев именуем, но исповедуем Отца и Сына. А тождество сущности в том, что Сын от Отца не повелением произведен, но рожден из естества; не отделился от Отца, но совершенный воссиял от пребывающего совершенным.

А вы, которые или не совершенно постигли сказанное, или пришли с намерением осмеять нас, не того ища, чтобы заимствоваться у нас чем-либо полезным, но высматривая, нельзя ли привязаться к чему из сказанного, не спешите говорить: «он проповедует двух Богов, возвещает многобожие!» Не два Бога, потому что не два Отца. Кто вводит два начала, тот проповедует двух Богов. Где одно начало и одно, что из начала, – один первообраз и один образ, – там понятие единства не нарушается. Посему Сын, будучи от Отца рожден, и естественно отпечатлевая в Себе Отца, как образ, безразличен с Отцом, а как рождение, сохраняет в Себе единосущие с Ним. Кто на торжище смотрит на царский образ и говорит, что изображаемое на картине есть царь, тот не двух царей признает, то есть, образ и того, чей образ; и если, указав на писанного на картине, скажет: «это царь», не лишит первообраз царского именования, – вернее же сказать, признанием образа подтверждает честь, воздаваемую царю. Ибо если образ – царь, то тем паче следует быть царем тому, кто послужил причиною образа. Но здесь дерево и воск, и искусство живописца производят образ тленный – подражание тленному, и искусственный – подражание сотворенному. Но там, когда слышишь слово образ, разумей сияние славы. Что же за сияние? И что за слава? Апостол сам толковал это вскоре, присовокупляя: и образ Ипостаси (Евр. 1:3). Поэтому славе тождезначительна Ипостась, и сиянию тождезначителен образ. Посему, как слава пребывает совершенною и не умаляется, так и сияние исходит совершенное. А в таком случае понятие образа, взятое боголепно, приводит нас к единству Божества. Ибо Отец в Сыне, и Сын в Отце, почему и Сын таков же, каков Отец, и Отец таков же, каков Сын. Так пребывают в единстве два, потому что не разнствуют, и Сын уразумевается не в ином виде и не в новом образе. Итак, опять говорю: Един и Един, но естество неразделимо, совершенство без недостатков. Один Бог, потому что в Отце и Сыне созерцается единый вид, всецело открывающийся в Том и Другом.

Что сказано мною о Сыне, а именно, что должно исповедовать особое Лицо Сына, то же должен я сказать и о Святом Духе. Ибо Дух не то же, что Отец, хотя написано: Дух есть Бог (Ин. 4:24); и опять, не одно Лицо Сына и Духа, хотя и сказано: аще кто Духа Христова не имать, сей несть Егов. Христос же в вас (Рим. 8:9–10). Ибо из этого некоторые ложно заключали, будто бы Дух и Христос одно и то же Лицо. Но что скажем на это? То, что из этого открывается сродство естества, а не слитность Лиц. Ибо есть Отец, имеющий совершенное и ни в чем не скудное бытие, корень и источник Сына и Святого Духа. Но есть и Сын, в полном Божестве живое Слово и ни в чем не скудное Рождение Отца. Но полон и Дух. Он не часть чего-либо другого, но совершен и всецел, созерцаемый Сам в Себе. И как Сын неразлучно соединен с Отцом, так с Сыном соединен Дух. Ибо нет ничего такого, что разграничивало бы или рассекало вечное соединение. Никакой век не пролегает между Ними; и душа наша не допускает и мысли о разлучении, чтобы или Единородный не был всегда с Отцом, или Святой Дух не существовал вместе с Сыном.

Посему, когда соединяем Троицу, не представляй себе как бы трех частей одного нераздельного (такое рассуждение злочестиво), но разумей неразлучное сопребывание Трех бестелесных совершенных.

Примем спасительное учение истинной веры, с достоинством единоначалия сочетавая в Боге и отечество и веруя во единого Бога Отца. Ибо не только во единого Бога должно нам веровать, но благочестиво приемлем, что сей единый Бог есть Отец Единородного Господа нашего Иисуса Христа.

Чрез это в образе мыслей станем мы выше иудеев, которые, хотя и включают в число своих догматов, что Бог един, однако же не принимают того, что Он есть Отец Господа нашего Иисуса Христа, мудрствуя вопреки собственным своим пророкам, которые говорят в Божественных Писаниях: Господь рече ко Мне: Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя (Пс. 2:7). Иудеи доныне шатаются и собираются вкупе на Господа и на Христа Его (Пс. 2:1), думают, что можно угодить Отцу без благочестивой веры в Сына, не знают того, что никто же приидет ко Отцу токмо Сыном (Ин. 14:6), Который говорит: Аз есмь дверь (Ин. 10:7), и Аз есмь путь (Ин. 14:6). Поэтому, кто отказывается от пути, приводящего ко Отцу, и отрекается от двери, тот сподобится ли вшествия к Богу?

Но пусть иудеи, когда угодно им это, болезнуют обычным для них неверием, а мы приемлем благочестивое учение веры, поклоняясь единому Богу, Отцу Христа (ибо Того, Кто дарует всем силу рождать, нечестиво лишать такового преимущества), и веруем во единого Бога Отца, чтобы прежде, нежели преподадим учение о Христе, тем самым, что говорится об Отце, в душу слушающих влагалась нимало не отделяемая от учения об Отце вера во Христа.

Имя Отца, вместе с произношением этого именования, дает разуметь и о Сыне, подобно как наименовавший Сына тотчас представляет в мысли и Отца. Ибо, если Отец, то, конечно, Отец Сыну; и если Сын, то, конечно, Отчий Сын. Потому, чтобы, когда скажем так: во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, и присовокупим потом: и во единаго Господа Иисуса Христа, не сделал иной нечестивого предположения, будто бы Единородный имеет второе по порядку место после неба и земли, – прежде наименования неба и земли наименовали мы Бога Отцом, чтобы вместе с представлением об Отце представлять нам в мысли и Сына, потому что между Отцом и Сыном нет ничего, разделяющего их.

Бог в несобственном смысле есть Отец многих, по естеству же и в действительности – Отец одного единородного Сына, Господа нашего Иисуса Христа. Не по времени приобрел это, чтобы Ему быть Отцом, но всегда Он – Отец Единородного; не был Он до этого бесчадным и не впоследствии придумав стал Отцом; но прежде всякой ипостаси, прежде всякого ощущения, прежде времен и всех веков Отец имеет отеческое достоинство, украшаясь им паче всех прочих достоинств, и соделался Отцом не по страсти, не по совокуплению, не в неведении, не потому, что претерпел истечение, умалился, изменился. Ибо всяк дар совершен, свыше есть сходяй от Отца светов, у Него же несть применение, или преложения стень (Иак. 1:17). Совершенный Отец родил совершенного Сына, все предал Рожденному; ибо, говорит Он, вся Мне предана суть Отцем Моим (Мф. 11:27). И Отца чтит Единородный: Аз чту Отца, – говорит Сын (ИН. 8:49); и еще: якоже Аз заповеди Отца Моего соблюдох, и пребываю в Его любви (Ин. 15:10). Поэтому и мы говорим, подобно апостолу: Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец щедрот и Бог всякия утехи (2Кор. 1:3). И преклоняем колена ко Отцу, из Него же всяко отечество на небесех и на земли именуется (Еф. 3:14, 15), прославляя Его вместе с Единородным (ибо, кто отметается Отца, тот отметается и Сына), и еще: исповедаяй Сына и Отца имать (Ин. 2:23), и зная, яко Господт Иисус Христос во славу Бога Отца (Флп. 2:11).

Итак, покланяемся Отцу Христа, Творцу неба и земли, Богу Авраамову, Исаакову и Иаковлеву, в честь Которого сооружен был и прежний здесь перед нами храм³⁴. Ибо не потерпим еретиков, которые Ветхий Завет отсекают от Нового, но будем веровать во Христа, Который говорит о святилище: не весте ли, яко в тех, яже Отца Моего, достоит Ми быти (Лк. 2:49), и еще: возмите сия отсюду и не творите дому Отца Моего дому купленаго (Ин. 2:16). А этим всего яснее подтверждает, что прежний зрам в Иерусалиме был дом Отца Его. Если же кто, по неверию, хочет иметь еще большее доказательство на то, что Отец Христов есть вместе и Творец мира, то пусть слышит, что еще говорит Христос: не две ли птицы ценятся единым ассарием? И не едина от них падет на землю без Отца Моего, Который на небесах (Мф. 10:29). Также: воззрите на птицы небесныя, яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их (Мф. 6:26); и Отец Мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5:17).

Но чтобы кто по простоте, или из хитрости, не предположил, будто бы Христос равночестен праведным людям, потому что Сам говорит: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему (Ин. 20:17), всего лучше наперед объяснить, что, хотя имя Отца одно, но сила значения этого имени различна. И зная это, Христос предусмотрительно сказал: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему. Не говорит: ко Отцу нашему, но разделяет и именует сперва Своего Отца: ко Отцу Моему, то есть к Отцу по естеству, потом присовокупляет: и Отцу вашему, т.е. Отцу по присвоению. Ибо, хотя преимущественно сподобились мы говорить в молитвах: Отче наш, Иже еси на небесех (Мф. 6:9), но это – даяние человеколюбия. Не как по естеству родившиеся от небесного Отца, именуем Его Отцом, но сподоблены говорить это неизреченным человеколюбием, как благодатию Отчею чрез Сына и Святого Духа преведенные из рабства в сыноположение.

Если же кто хочет дознать, в каком смысле именуем мы Бога Отцом, то пусть послушает превосходного наставника Моисея, который говорит: не Сам ли сей Отец твой стяжа тя, и сотвори тя, и созда тя (Втор. 32:6), и еще пророка Исаию: и ныне, Господи, Отец наш еси Ты, мы же брение, дела руку Твоею вси (Ис. 64:8). Благодать пророчественная весьма ясно изобразила, что именуем Бога своим Отцом не по естеству, но по благодати Божией и по присвоению.

А чтобы точнее узнать нам, что в божественных Писаниях именуется отцом не один непременно отец по естеству, послушай, что говорит Павел: аще и многи пестуны имате о Христе, но не многи отцы о Христе бо Иисусе благовествованием аз вы родих (1Кор. 4:15). Павел же был отцом коринфян не потому, что родил их по плоти, но потому, что научил и возродил духовно. Послушай и Иова, который говорит: аз бых отец немощным (Иов. 29:16). Он наименовал себя отцом не в том смысле, что всех родил, но в том, что имел о них попечение. И Сам Единородный Сын Божий, во время крестного страдания пригвожденный плотью к древу, увидев Марию, Матерь Свою по плоти, и возлюбленнейшего из учеников, Иоанна, сказал ученику: се Мати твоя, а Марии: се сын Твой (Ин. 19: 26, 27), поучая тем должной любви, а косвенным образом разрешая и сказанное у Луки: и бе отец Его и Мати Его чудащася (Лк. 2:33), за что хватаются еретики, говоря, что Христос родился от мужа и жены. Ибо как Мария – матерь Иоанну по любви, а не потому, что родила Его, так и Иосиф назван отцом Христу не за то, что родил Его (ибо, по словам Евангелия, не знаяше ея, дóндеже роди Сына своего первенца (Мф. 1:25)), но за попечительность при воспитании.

Это пусть будет теперь сказано вам мимоходом, как бы для памяти. Но присовокупим и другое свидетельство в доказательство того, что Бог называется Отцом человеков не в собственном смысле. Когда у Исаии обращается речь к Богу: Ты бо если Отец наш, понеже Авраам не увиде нас и Сарра не раждала нас (Ис. 63:16), нужно ли входить еще в разыскание об этом? И если псалмопевец говорит: да смятутся от лица Его, Отца сирых и Судии вдовиц (Пс. 67:6), то не очевидно ли для всякого, что Бог, называемый Отцом сирот, которые недавно лишились отцов своих, наименован так не потому, что Сам их родил, но потому, что печется о них и защищает их. Но как сказано, Отец Он человеков не в собственном смысле, единого же Христа Он Отец по естеству, а не по присвоению, и Отец человеков – во времени, а Отец Христу прежде времен, как Сам Он говорит: и ныне прослави Мя Ты, Отче, у тебе Самаго славою, юже имех у тебе, прежде мир не бысть (Ин. 17:5).

Итак, веруем во единого Бога Отца, неисследимого и неисповедимого. Его никто из людей не видел, но один Единородный исповедал (Ин. 1:18). Ибо сый от Бога, сей виде Бога (Ин. 6:46). Его Лицо видят непрестанно Ангелы на небесах, но видят каждый по мере собственного своего чина, полнота же лицезрения Отчего во всей ясности соблюдена Сыну со Святым Духом.

Научившеся веровать во единого Бога Отца, Вседержителя, должны веровать и в единородного Сына. Ибо отметаяйся Сына, ни Отца имать (1Ин. 2:23). Аз есмь дверь, – говорит Иисус (Ин. 10:9). Никто же приидет ко Отцу, токмо Мною (Ин. 14:6). Если отвергнешь эту дверь, то заключено для тебя будет ведение, возводящее ко Отцу. Никто же знает Отца, токмо Сын, и кому Сын откроет (Мф. 11:26). Если отвергнешь Дающего откровение, то пребудешь в неведении. В Евангелии изречено определение: иже не верует в Сына, не узрит живота, но гнев Божий пребывает на нем (Ин. 3:36). Ибо Отец гневается, когда уничижен единородный Сын. Несносно царю, если бесчестят и простого воина. А когда обесчещен кто-либо из именитых его телохранителей, или друзей, тогда паче возрастает его гнев. Если же оскорбит кто самого единородного сына царева, – кто умолит отца, прогневанного оскорблением единородного сына?

Поэтому, если кто хочет благочестно чтить Бога, то да покланяется Сыну; иначе Отец не приемлет служения. С небеси возгласил Отец, говоря: Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же благоволих (Мф. 3:17); Отец благоволил о Сыне. Если не будешь благоволить и ты, то не имеешь в себе жизни. Не увлекайся тем, что лукаво говорят иудеи: «Бог един», но, познав единого Бога, познай, что есть и единородный Сын Божий. Не я первый сказал это, но псалмопевец от лица Сына говорит: Господь рече ко Мне: Сыне Мой еси Ты (Пс. 2:7) Поэтому внимай не тому, что говорят иудеи, но что́ говорят пророки. Чему дивишься, если пророческие вещания ни во что ставят побивавшие камнями и умерщвлявшие пророковъ?

Веруй во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия единородного. Единого же именуем Господа Иисуса Христа, да и сыновство будет единородно. Именуем единого, чтобы не предположил ты иного сына. Чтобы множество именований не заставило тебя подумать, будто бы сынов много, и по причине заблуждения еретиков, утверждающих, что иной есть Христос, иной –Иисусъ, иной – дверь, и так далее, – символ веры предостерегает тебя, прекрасно говоря: во единаго Господа Иисуса Христа. Ибо хотя именований много, но Именуемый один. Спаситель для каждого особенным образом бывает на пользу. Для имеющих нужду в веселии бывает Он виноградною лозою. Для имеющих нужду войти Он – дверь. Для имеющих нужду принести молитвы Он – Ходатай и Архиерей. Также для имеющих грехи бывает овчатем, чтобы за них быть закланным. Для всех бывает всем, а Сам в Себе пребывает, каков Он по естеству. Ибо пребывая таковым и имея истинно непреложное достоинство сыновства, как наилучший врач и сострадательный наставник, приспособляется Он к нашим немощам, между тем как Он в действительности Господь, не за преспьяние приял право господствовать, но по естеству имеет достоинство господства, и не в каком-либо несобственном смысле, как мы называемся господами, но по самой истине именуется Господом; потому что, по мановению Отца, господствует над собственными Своими созданиями. Мы господствуем над равными и подобострастными нам, а нередко и над старшими нас, и часто юный господин начальствует над старыми слугами; но не таково господство Господа нашего Иисуса Христа, – напротив того, Он, во-первых, Творец, а потом Господь; сперва сотворил все по Отчей воле, а потом господствует над тем, что от Него имеет бьть.

Не просто же должно веровать во Христа Иисуса, и принимать это надобно не как об одном из многих несобственно именуемых христов ибо те были христами преобразовательно, а Сей есть Христос истинный; и Он не человек, чрез преспеяние достигший до священства, но от Отца имеет всегда священническое достоинство. И поэтому-то символ веры, предостерегая нас от предположения, будто бы и Он есть один из именуемых только Христом, присовокупляет к исповъданию веры, что веруем во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, единородного. И еще, слыша именование Сын, разумей не сына по присвоению, но сына по естеству, Сына единородного, у Которого нет другого брата. Ибо называется единородным, потому что в достоинстве Божества и по рождению от Отца не имеет у Себя брата. Сьном же Божиим именуем Его не сами от себя, но потому, что Сам Отец наименовал сего Христа Сьном. А наименование, какое дают детям отцы, есть истинное.

Вочеловечился тогда Господь наш Иисус Христос, но многим был неведом. Желая же научить неведомому, собирает учеников, и вопрошает: кого Мя глаголют быти Сына человеческаго (Мф. 16:13)? Вопрошает же не по тщеславию, но желая показать им истину, чтобы, сопребывая с Богом единородным Божиим, не пренебрегали Им, как простым каким-либо человеком. Когда же ученики сказали: инии Илию, другие же Иеремию (Мф. 16:14), тогда отвечал им: «тем извинительно не знать; а вы, апостолы, Моим именем очищающие прокаженных, изгоняющие бесов и воскрешающие мертвых, не должны не знать Того, Кем совершаете чудеса». Когда же все безмолвствовали (ибо преподанное превышало разумение человеческое), тогда первенствующие из апостолов и верховный проповедник Церкви, Петр, не прибегая к изысканнымсловам и не человеческим убедившись рассудком, но имея ум, просвещенный от Отца, говорит Ему: Ты еси Христос, и не просто Христос, но Сын Бога Живаго (Мф. 16:16). И за этим изречением (оно было подлинно выше разумени человеческого) последует ублажение, и печатью изреченному служить то, что явил это Отец. Ибо Спаситель говорит: блажен eси, Симоне вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех (Мф. 16:17). Поэтому, кто исповедует Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, тот причастник блаженства, а кто отрицает Сына Божия, тот беден и жалок.

И опять, слыша именование Сын, не принимай слышимого в несобственном смысле, но разумей Сына действительного, Сьна по естеству, безначального, не из рабства постепенно достигшего до всыновления, но Сьна от вечности, рожденного неведомым и непостижимым рождением.

Посему, когда слышишь, что говорит Евангелие: книга родства Иисуyca Христа, Сына Давидова, Сына Авраамля (Мф. 1:1), разумей рождение по плоти. Ибо сын Давидов – при скончании веков, а Сын Божий – прежде всех веков, безначально. И одно восприял, прежде же этого не имел; а другое имеет, и имеет вечно, родившись от Отца. Двух имеет отцов – Давида по плоти и Бога Отца по Божеству. Но рождение по Давиду подлежит времени и разыскивается и производится по родословию; рождение же по Божеству не подлежит ни времени, ни месту, не имеет родословия. Ибо род Его кто исповесть (Ис. 53:8) Дух есть Бог (Ин. 4:24). И поскольку Он – Дух, то духовно родил, как безплотный, рождением неведомым и непостижимым. Сам Сын говорит об Отце: Господь рече ко Мне: Сын Мой ecи Ты, Аз днесь родих Тя (Пс. 2:7). Слово днесь означает не мгновение, но вечное днесь, довременное, – то, что прежде всех веков. Из чрева прежде денницы родих Тя (Пс. 109:3).

Поэтому веруй в Иисуса Христа, Сына Бога Живого, и Сына единородного, по сказанному в Евангелии: тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего единороднаго дал есть, да веруяй в Он не погибнет, но имать живот вечный (Ин. 3:16) И еще: веруяй в Сына не будет осужден (Ин. 3:18), но прейдет от смерти в живот (Ин. 5:24); а иже не верует в Сына, не узрит живота, но гнев Божий пребывает на нем (Ин 3:36); потому что не уверовал в Сына Божия единородного (Ин.3:18) О Нем то свидетельствуя, Иоанн сказал: и видехом славу Его, славу яко единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины (Ин. 1:14) Трепещунце демоны говорили: остави, что нам и Тебе Ииcyce (Лк. 4:34), Сыне Бога Живаго (Мк. 5:7)?

Посему Сын есть истинный Бог, в Себе имеет Отца, а не преложился в Отца. Ибо вочеловечился не Отец, но Сын. Свободно да изрекается истина! Не Отец пострадал за нас, но Отец послал Пострадавшего за нас. Не скажем: было, когда не было Сына, не примем и сыноотечества, но пойдем путем царским, не совратимся ни на десно, ни на лево (Чис. 20:17.) Как, думая почтить Сына, не наименуем Сына Отцом, так, думая почтить Отца, не станем предполагать, что Сын есть единое из созданий. Но да будет покланяем единый Отец чрез единого Сьна, и да не разделяется поклонение. Да возвещается единый Сын, прежде веков сидящий одесную Отца, и cие соседниe не со временем приявший по страдани за преспеяние, но имеющий вечно.

Видевый Сына, виде Отца (Ин. 14:9); потому что Сын во всем подобен Рождшему, родившись жизнью от жизни, светом от света, силою от силы, Богом от Бога, и отличительные свойства Божества не пременимыимы и в Сыне. Кто сподобился видеть Божество Сьна, тот наслаждается созерцанием Рождшего. Не мое это слово, но единородного Сына: толико время с вами есмь, и не познал ecи Мене, Филиппе; видевый Мене, виде Отца (Ин. 14:9) И скажу короче: не будем ни разделять, ни сливать. Не говори, что Сын чужд иногда Отцу, не соглашайся с утверждающими, что Отец иногда Отец, а иногда Сын. Такие учения чужды, нечестивы и не принадлежат Церкви. Напротив того, Отец, родив Сына, пребыл Отцом и не изменяется. Родил Премудрость, но не соделался Сам не премудрым, – родив Силу, не изнемог, родив Бога, Сам не лишился Божества. И Он ничего не утратил, умалившись, или изменившись, и Рожденный не имеет никакого недостатка. Совершен Рождший, совершен и Рожденный и Рождший Бог, и Рожденный – Бог. Он – Бог всяческих, но Отца именует Своим Богом, ибо не стыдится сказать: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему (Ин. 20:17).

Посему Сын Божий есть истинный Бог, прежде веков неисповедимо рожденный. Многократно говорю вам одно и то же, чтобы напечатлелось это в уме вашем. И что Бог имеет Сьына, веруй этому, а как имеет, не допытывайся узнать; потому что, доискиваясь сего, не найдешь. Не возносися, да не падеши (Сир. 1:30). Яже ти повеленна, сия разумевай (Сир. 3:22). Скажи мне прежде, Кто есть Рождший, и тогда доведывайся о Рожденном. Если же не можешь уразуметь естество Рождшего, то не любопытствуй о способе рождения.

Для благочестия достаточно тебе знать, что Бог имеет единого только Сына, единого рожденного естественно, не тогда начавошего бытие, как родился в Вифлееме, но сущего прежде всех веков. Послушай, что говорит пророк Михей: и ты, Вифлееме, доме Ефрафов, еда мал ecи, еже быти в тысящах Иудиных? из тебе бо Мне изыдет Старейшина иже упасет люди Моя – Израиля, и исходи Его из начала от дней века (Мих. 5:2; ср. Мф. 2:6). Поэтому не Того имей во внимании, Кто из Вифлеема ныне, но покланяйся превечно Рожденному от Отца. Не соглашайся с тем, кто приписывает Сыну временное начало, но познай Отца, начало довременное, потому что начало Сына довременно, непостижимо, безначально, именно – Отец, источник реки правды Единородного, Отец, Родший Его, как Он один ведает. И желаешь ли знать, что Господь наш Иисус Христос есть вечный Царь? Слушай опять, что говорит Сам Он: Авраам, Отец ваш, рад бы был, дабы видел день Мой и виде, и возрадовася (Ин. 8:56). Потом, когда иудеи затруднялись, как принять это, говорит, что было для них более затруднительно: прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь (Ин. 8:58). И также говорит ко Отцу: и ныне прослави Мя Ты, Отче, у тебе Самого славою, юже имех у тебе, прежде мир не бысть (Ин. 17:5). Этим Он ясно сказал: «еще прежде бьтия миpa Я имел у Тебя славу». И еще говоря: яко возлюбил Мя ecи прежде сложения мира (Ин. 17:24), ясно выражает: «Я имею у Тебя вечную славу».

Поэтому веруем во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия единороднаго, Иже от Отца рожденнаго, Бога истиннаго прежде всех век, Им же вся быша. Ибо аще престоли, аще господствия, аще начала, аще власти (Кол. 1:16) вся Тем быша (Ин. 1:3), и ничто сотворенное не изъято из под власти Его. Да умолкнет язык, изрекающий хулу на Христа, Сына Божия. Да умолкнут утверждающие, что солнце есть Христос, ибо Он Создатель солнца, а не солнце видимое. Да умолкнут утверждающие, что мир есть создание ангелов, и намеревающиеся похитить достоинство у Единородного. Ибо видимое ли, невидимое ли, аще престолы, аще господствия, или иное что именуемое, все приведено в бытие Христом. Он царствует над сотворенными Им, не чуждый восхитив плен, но царствуя над Своими созданиями, как сказал Евангелист Иоанн: вся Тем быша, потому что Отец делает чрез Сына.

Наименуешь ли ангелов, или архангелов, или господства, или престолы, все сотворил Христос, – не потому, что Отец не был в состоянии создать Сам Собою, но потому, что благоволил Он, чтобы Сын царствовал над тем, что сотворено Им, Сам дав Ему предначертание устрояемого. Ибо Единородный, чтя Отца Своего, говорит: не может Сын творити о Себе ничесоже, аще не еже видит Отца творяща; яже бо Он творит, сия и Сын такожде творит (Ин. 5:19). И еще: Отец Мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5:17). И при этом нет противоречия в делаемом; ибо Моя вся Твоя суть, и Твоя Моя (Ин. 17:10), – говорит Господь в Евангелии. Это ясно можно дознать из Ветхого и из Нового Завета. Ибо изрекший: сотворим человгека по образу Нашему и по подобию (Быт. 1:26), без сомнения, беседовал с кем-либо Соприсущим. Гораздо же яснее сказал псалмопевец: Той рече, и быша; Той повеле, и создашася (Пс. 32:9); так как Отец повелевает и глаголет, а Сын, по мановенио Его, все созидает.

Итак, Христос есть единородный Сьн Божий и Творец мира. Ибо в мире бе, и мир Тем бысть. И во Своя прииде, как учит нас Евангелие (Ин. 1:10, 11). Не только же видимого, но и невидимого Творец, по мановению Отца, есть Христос. Ибо, по слову апостола, Тем создана быша всяческая, яже на небеси, и яже на земли, видимая, и невидимая, аще престолы, аще господствия, аще начала, еще власти; всяческая Тем и о Нем создашася и той есть прежде всех, и всяческая в Нем состоятся (Кол. 1:16, 17). Если наименуешь и самые веки, то и оных, по мановенио Отчему, Творец есть Иисус Христос. Ибо в последок дний сих глагола нам в Сынге, Его же положи наследника всем, Им же и веки сотвори (Евр. 1:1).

Аз во Отце, и Отец во Мне. Сын во Отце, сколько это можно постигать, потому, что всецелое бытие Сына собственно принадлежит Отчей сущности; Сын от Отца, как сияние от света, как поток из источника. Посему, кто видит Сына, тот видит и представляет собственно принадлежащее Отцу. Так, бытие Сына, будучи от Отца, и есть в Отце. И Отец в Сыне. Ибо что собственно от Отца, то есть Сын. Он в Сыне, как в сиянии солнце, как в слове ум, как в потоке источник. Таким образом, кто видит Сына, тот видит и представляет собственно принадлежащее Отчей сущности; потому что Отец в Сыне.Поскольку бытие Сына есть Отчий образ и Отчее Божество, то следует, что Сын во Отце, и Отец в Сыне. Поэтому Спаситель справедливо, сказав прежде: Аз и Отец едино есма (Ин. 10:30), присовокупил: Аз во Отце, и Отец во Мне, чтобы показать тождество Божества и единство сущности.

Они едино не в том смысле, что одно разделено на две части, которые из себя составляют одно; и не в том смысле, что одно поименовано дважды, так что один и тот же иногда есть Отец, а иногда Сын самого Себя. Напротив того, два суть по числу, потому что Отец есть Отец, и не Он же есть Сын, и Сын есть Сын, и не Он же есть Отец; но естество одно, потому что Рождение не неподобно Родившему и есть Его образ, и все, что принадлежит Отцу, принадлежит и Сыну. Поэтому Сын есть не другой Бог, ибо не совне примышлен. Иначе, без сомнения, было бы много богов, если бы примышлено было чуждое Божество, кроме Божества Отчего. Если Сын есть иное, как рождение, то Он то же самое, как Бог. Он и Отец суть едино, как сказано, по свойственности и сродственности естества и по тождеству единого Божества. Ибо и сияние есть свет, а не второе что по солнце, не иной свет, не свет по причастию света, но всецелое собственное его порождение. Таковое же порождение по необходимости есть единый свет, и никто не скажет, что это суть два света; но хотя солнце и сияние суть два, однако же один от солнца свет, в сиянии светящий повсюду. Так и Божество Сына есть Божество Отца, а потому оно и нераздельно; и таким образом, един Бог, и нет иного кроме Его.

Поскольку Они едино, и Божество одно и то же, то кроме наименования «Отец», то же самое сказуется о Сыне, что сказуется об Отце; так например, Сын именуется Богом: и Бог бе Слово, – Вседержителем (Откр. 1:8), – Господом: един Господь Иисус Христос (1Кор. 8:6). Говорится, что Сын есть свет: Аз есмь свет (Ин. 8:12); – изглаждает грехи: но да увесте, сказано, яко власть имать Сын человеческий на земли отпущати грехи (Лк. 5:24). А найдешь и многое иное. Ибо Сам Сын говорит: вся, елика имать Отец, Моя суть (Ин. 16:15), и опять: Моя Твоя суть (Ин. 17:10).

Кто слышит, что свойственное Отцу сказуется о Сыне, тот и чрез это узрит Отца в Сыне; узрит же и Сына во Отце, когда сказумое о Сыне сказуется также и об Отце. Почему же о Сыне сказуется свойственное Отцу? Не потому ли, что Сын есть Отчее рождение? Почему же и свойствейное Сыну принадлежит Отцу? Не потому ли опять, что Сын есть собственное рождение Отчей сущности? Будучи же собственным рождением Отчей сущности, Сын справедливо именует Своим принадлежащее Отцу.

Поэтому прилично и согласно с сказанным: Аз и Отец едино есма, присовокупил: да разумеете, яко Аз во Отце, и Отец во Мне, а прежде этого сказал еще: видевый Мене виде Отца (Ин. 14:9). И в этих трех изречениях один и тот же смысл. Таким образом, кто уразумел, что Сын и Отец едино суть, тот знает, что Сын в Отце, и Отец в Сыне, потому что Божество Сына есть Божество Отца, и оно то же в Сыне. И кто постиг это, тот верует, что видевый Сына, виде Отца, потому что в Сыне созерцается Божество Отца.

Поскольку Сын есть образ Отца, то необходимо представлять себе, что Божество Отца и свойственное Ему есть бытие Сына. Это-то и значит: Иже во образе Божии сый, и – Отец во Мне.

И не отчасти только образ Божества, но полнота Отчего Божества есть бытие Сына, и Сын есть всецелый Бог. Поэтому, равен будучи Богу, не восхищением непщева быти равен Богу (Флп. 2:6). И еще, поскольку Божество и образ Сына принадлежат не иному кому, но Отцу, то это и значит сказанное: Аз во Отце. Так Бог бе во Христе, мир примиряя Себе (2Кор. 5:19). Ибо Сын есть собственность Отчей сущности, в Нем тварь примиряется с Богом. Так, что́ совершил Сын, все то есть дела Отца. Ибо Сын есть образ Отчего Божества, которое совершило дела. Так, кто взирает на Сына, тот видит Отца; ибо в Отчем Божестве и есть, и созерцается Сын, и Отчий образ в Сыне показывает в Нем Отца, и таким образом, Отец в Сыне. А свойственное Отцу и Божество в Сыне показывает Сына в Отце и то, что Сын всегда не отделен от Отца. И кто сказуемое об Отце слышит, или видит, как сказуемое также и о Сыне, не в том смысле, что по благодати, или по причастию привзошло сие в сущность Сына, но в том, что самое бытие Сына есть собственное рождение Отчей сущности, тот, по замеченному выше, хорошо поймет сказанное: Аз во Отце, и Отец во мне, и: Аз и Отец едино есма. Сын таков же, каков и Отец, потому что имеет все, что свойственно Отцу, потому и подразумевается с именем Отца; никто не наименует Отцом, когда нет Сына. Называющий Бога Творцом не означает этим непременно и сотворенного, потому что Творец прежде тварей; но кто именует Бога Отцом, тот вместе с Отцом дает разуметь и о существовании Сына. Поэтому кто верует в Сына, тот верует в Отца, потому что верует в свойственное Отчей сущности. И таким образом, одна есть вера в Единого Бога. Кто поклоняется Сыну и чтит Его, тот в Сыне поклоняется Отцу и чтит Отца, потому что Божество едино. Поэтому единая честь и единое поклонение, именно то, которое в Сыне и чрез Него воздается Отцу; и поклоняющийся так поклоняется Единому Богу, потому что Бог един, и нет иного, кроме Его.

Поэтому, когда один Отец именуется Богом, и говорится, что Бог един: Аз есмь, и несть Бог разве Мене (Втор. 32:39), и: Аз первый и Аз по сих (Ис. 44:6); тогда говорится это прекрасно, потому что един есть Бог, единственный и первый. Но говорится это не в отрицание Сына. Да не будет сего! Ибо и Он в едином и первом, и единственном, как единственное Слово единого, и первого, и единственного, Его Премудрость и сияние. Но и Сам Он есть первый и исполнение первого и единого Божества, всецелый и совершенный Бог.

Бог всяческих от беспредельной вечности есть Отец, и не начал быть Отцом когда-нибудь. Ибо недостаток силы не препятствовал исполнению Его воли, ни то, чтобы Он выжидал истечения каких-нибудь веков, дабы, подобно людям и прочим живым существам, достигнув зрелого возраста, когда пришла бы сила чадорождения, получить желаемое (так мыслить и говорить о Нем свойственно только сумасшедшим): напротив, Он имеет в Себе, если могу так назвать, отчество, сораспростертое с Его вечностью. Поэтому и Сын, предвечно сущий и всегда сущий, не начал быть когда-нибудь; но, когда Отец, тогда и Сын, и с мыслью об Отце тотчас соединяется и мысль о Сыне, ибо очевидно, что Отец есть Отец Сына. – Нет никакого начала для Отца; а Сына начало – Отец: и между Ними нет ничего среднего. Как же не существовал от начала Тот, Который не имеет прежде Себя ничего, что можно было бы примыслить, кроме Отца, от которого имеет бытие, и Который не превышает Его каким-нибудь расстоянием, а предпоставляется перед Ним, только как причина? Поэтому, если доказано, что общение Сына с Богом и Отцом вечно, так как мысль наша непосредственно, не встречая никакой пустоты, переходит от Сына к Отцу, и без всякого промежутка соединяет Сына с Отцом, то как может к Тому, Который никаким средним местом не отделен от Отца, прикоснуться хула лжеучителей, говорящих, что Он приведен в бытие из ничего?

Рассмотри божественные речения, с какою точностью и ясностью свидетельствуют они о предвечном рождении Сына. После того как Матфей объяснил рождество во плоти, как сам он говорит: книга родства Иисуса Христа, сына Давидова (Мф. 1:1); после того как Марк началом Евангелия поставил проповедь Иоаннову, сказав: начало Евангелия Иисуса Христа, якоже есть писано во Исаии пророце, глас вопиющаго в пустыни (Мк. 1:1–3); после того как и Лука предложил телесные начала и потом уже приступил к богословствованию, нужно было еще благовестие, и евангелист Иоанн, начавший писать после других, возвысив ум свой, или, лучше, вознесен быв силою Духа выше всего чувственного и выше времени, сопутствующего вещам чувственным, приступил к самому Всевысочайшему, так что можно было и ему засвидетельствовать о себе: аще и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не разумеем (2Кор. 5:16). Достигнув самого начала, и оставив ниже своего богословия все понятия телесные и временные, он громогласнее прежних проповедников возвещает тайны, соответствующие высоте его ведения. Не от Марии (говорит) начало, и не от сих времен. – Но что же? – В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово (Ин. 1:1). В этих немногих речениях он совмещает все – и бытие от вечности, и бесстрастное рождение, и единство природы с Отцом, и величие естества; а приложением речения: бе, возводит к началу, как бы для того, чтобы заградить уста хулящих и говорящих: «Его не было», и еще задолго пресечь все пути их лжеумствованиям.

Боголепно понимай Слово. Ибо беседующий с тобою об Единородном, Его наименовал Словом, как несколько после называет Его светом, и жизнию, и воскресением. И ты, слыша речение свет, не обращаешься к этому чувственному и глазам видимому свету; и слыша речение жизнь, не разумеешь этой общей жизни, какою живут и бессловесные; так слыша и речение слово, остерегайся, чтобы, по немощи своей мысли, не увлечься в мысли, пресмыкающиеся по земле и низкие, но исследуй смысл речения. Почему Слово? Чтобы показано было, что произошел из ума. Почему Слово? Потому что рожден бесстрастно. Почему Слово? Потому что Сын – образ Родившегося, всецело показывающий в Себе Родившего, ничего не отделивший от Него, и Сам в Себе совершенный, как и наше слово изображает собою целое наше понятие. Ибо что помыслили мы в сердце, то же самое произнесли речью; и выговоренное есть изображение сердечного помышления; потому что слово произносится от избытка сердца. Сердце наше есть как бы некоторый источник, а произносимое слово – как бы некоторый ручей, текущий из этого источника. Поэтому утекает столько же, сколько источено первоначально; каково сокровенное, таково и обнаруженное. Итак, наименовал Словом, чтобы изобразить тебе бесстрастное рождение Отца, изложить богословское учение о совершенном существовании Сына, а чрез это показал довременное единение Сына со Отцом. Ибо и наше слово – порождение ума, рождаемое бесстрастно; оно не отсекается, не отделяется, не истекает; но всецелый ум, пребывая в собственном своем составе, производит всецелое и совершенное слово; и происшедшее слово заключает в себе всю силу породившего ума. Почему, что благочестиво, то из речения слово, бери в богословие об Единородном; а что найдешь несходным и видимо несообразным, того избегай, и всеми мерами старайся то миновать.

С дерзновением из Божественных Писаний предлагаем о благочестивой вере и как бы на свещнике поставляем светильник, говоря: истинный по естеству и преискренний Отчий Сын есть собственно принадлежащий Отчей сущности, единородная Премудрость, истинное и единственное Божие Слово, не тварь, не произведение, но собственное рождение Отчей сущности. Посему Он – истинный Бог, как единосущный истинному Отцу. Все же прочие, как сказал: Аз рех: бози есте (Пс. 81:6), имеют эту благодать от Отца только по причастию Слова чрез Духа; потому что Он есть образ Ипостаси Отчей (Евр. 1:3), свет от света, сила и истинный образ Отчей сущности. Это сказал также и Господь: видевый Мене, виде Отца (Ин. 14:9). Всегда Он был и есть, и не было, когда не был. Как вечен Отец, так вечно Его Слово, или вечна Его Премудрость.

Сын – единосущен Отцу, в означение того, что Сын не только подобен Отцу, но есть от Отца, тождественный с Ним по подобию, и в показание, что подобие и непреложность Сына – инаковы с тем, что у нас называется уподоблением, какового достигаем мы вследствие добродетели чрез соблюдение заповедей. Подобные между собою тела могут быть разлучены и находиться вдали одно от другого; таковы, например, сыны человеческие и родившие их, как написано об Адаме и рожденном им Сифе, что Сиф был подобен Адаму по виду его (Быт.5:3). поскольку же рождение Сына от Отца – инаково с естеством человеческим, и Сын не только подобен, но и неотделим от сущности Отчей, Сын и Отец едино суть, как сказал сам Сын (Ин.10:30). Слово – всегда во Отце и Отец – в Слове, как неразлучны сияние и свет (ибо это и выражается этим речением); то, посему, собор³⁵, представляя себе это, прекрасно написал: единосущен, чтобы низложить злонравие еретиков и показать, что Слово – инаково с вещами сотворенными, и, написав это, тотчас присовокупил: а кто говорит, что Сын Божий – из несущего, или – есть тварь, или – изменяем, или – произведение, или – от иной сущности, тех предает анафеме святая и вселенская Церковь. Сказав же это, Отцы ясно выразили, что речения: от сущности и единосущный служат к искоренению введенных нечестием слов, каковы суть: тварь и произведение, созидаемый, изменяемый; не был, пока не рожден; ибо, кто так мудрствует, тот прекословит собору, а кто не мудрствует по Ариеву, тот необходимо мудрствует и разумеет, как собор, ясно усматривая, какое отношение сияния к свету, и отсюда заимствуя образ истины.

Да будет изъято отсюда всякое телесное помышление; став выше всех чувственных представлений, чистым разумением и единым умом будем представлять себе искреннее общение Сына с Отцом, свойство Слова с Богом, неразличимое подобие сияния с светом. Как рождение, как Сын, и называется таким, и действительно таков, не по-человечески, но как прилично Богу. Таким же образом, слыша речение: единосущный, не будем, ниспадая до человеческих чувственных представлений, помышлять о дроблениях и делениях Божества, не станем делить единства естества и тождества света. Ибо в этом свойство Сына со Отцом, и этим доказывается, что Бог истинно есть Отец Слова.

Для сего опять необходим этот образ света и сияния. Кто осмелится сказать, что сияние – чуждо и неподобно солнцу? Или лучше: кто, всматриваясь в такое отношение сияния к солнцу и в тождество света, не скажет смело, что свет и сияние подлинно суть одно, и свет оказывается в сиянии, и сияние имеет бытие в солнце, так что, кто видит одно, тот усматривает и другое? Таковое же единство и естественное свойство ка́к назовут верующие и правильно видящие, – не единосущным ли рождением? Божие рождение, ему свойственным и приличным образом, может ли кто представлять чем иным, а не Словом, не Премудростью, не Силою, которую назвать чуждою Отцу – незаконно, и даже в мыслях вообразить не вечно пребывающею у Отца – не позволительно. Ибо этим Рождением Отец все сотворил и чрез Него о всем милосердствует, на все простирая Свое промышление. А таким образом Сын и Отец, как сказано, едино суть.

Поистине потребна нам духовная благодать, чтобы беседовать о Духе Святомъ, и не только от себя сказать что-либо достойное Духа (это невозможно), но даже безбедно повторить и передать сказанное в божественных Писаниях. Ибо подлинно великий страх внушает написанное в Евангелии, где Христос ясно сказал: иже аще речет слово на Духа Святаго, не отпустится ему, ни в сей век, ни в будущий (Мф. 12:32). И часто надлежит бояться, чтобы или по неведению, или из мнимого благоговения, сказав о Духе что-либо недолжное, не приять на себя осуждения. Судия живых и мертвых, Иисус Христос, изрекъ, что не будет оставления. Поэтому, если кто падет, то какая у него останется надежда?

Поэтому, да будет делом самой благодати Иисуса Христа – подать силы и нам, чтобы сказать без опущения, и вам, чтобы выслушать с разумением, потому что разумение нужно не только предлагающим слово, но и слушающим его, чтобы, слыша одно, не представлять в ум чего-либо другого. Итак, о Святом Духе да будет нами сказано одно только написанное. Если же чего не написано, не будем о том и любопытствовать. Сам Дух Святой изглаголал Писания, Сам о Себе изрек, что было Ему угодно, или что мы можем вместить. Поэтому да будет сказано, что Он изрек, а чего не изрек, о том и говорить не отважимся.

Един есть только Дух Святой, Утешитель, как един Бог Отец и нет другого Отца, и как един Единородный Сын – Божие Слово, и нет у Него брата; так един только Дух Святой, и нет другого равночестного Ему Духа. Поэтому Дух Святой есть наивеличайшая Сила, Он – Божествен и неизследим, потому что жив, разумен, освящает все творимое Богом чрез Христа. Он просвещает души праведных, Он в пророках, Он и в апостолах в Новом Завете. Да пребудут ненавистными дерзающие отделять силу Святого Духа. Един Бог Отец, Владыка Ветхого и Нового Завета; един Господь Иисус Христос, предреченный пророками в Ветхом и пришедший в Новом Завете; един Святой Дух, чрез пророков проповедавший о Христе, а по пришествии Христовом снисшедший и показавший Христа. Поэтому никто да не отделяет Ветхого Завета от Нового; никто да не говорит, что иной Дух там, а иной – здесь, иначе оскорбит Самого Святого Духа, с Отцом и Сыном чествуемого и во время святого крещения во Святой Троице совосприемлемого. Ибо единородный Божий Сын ясно изрек апостолам: шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Mф. 28:19) Упование наше на Отца и Сына и Святаго Духа. Не трех возвещаем Богов. Напротив того, со Святым Духом чрез единаго Сына возвещаем единого Бога. Нераздельна веpa, неразделимо благочестие. Не вносим разделения в Святую Троицу, как делают иные, не допускаем слияния. Но благочестно ведаем единого Отца, Который послал нам Спасителем Сына; въдаем единого Сына, Который обетовал от Отца послать Утешителя; ведаем Духа Святого, Который глаголал в пророках и в виде огненных языков снисшел на апостолов в Пятидесятницу здесь, во Иерусалиме, в горней Апостольской Церкви.

Обратимся к божественным Писаниям, испием воды из своих сосудов – святых отцов и от своих кладенцев источника (Притч. 5:16); испием воды живы (Ин. 7:38), текущия в живот вечный (Ин. 5:14); сиe же рече Спаситель о Дусе, Его же хотяху приимати верующии в Него (Ин. 7:39). Ибо смотри, что говорит: веруяй в Мя, не просто, но яко же рече Писание (отсылает тебя к Ветхому Завету), реки от чрева его истекут воды живы (Ин. 7:38), не реки чувственные, наполняющие только землю, которая произращает терния и дерева, но реки, просвещающие души. И в другом месте говорит: вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник воды, текущия в живот вечный (Ин. 4:14). Это – вода новая, живая и текущая для достойных.

И почему же духовную благодать наименовал водою? Потому, что водою составляется все; потому что вода имеет в себе растительную и животворную силу; потому что с небес сходит вода дождевая, потому что, хотя нисходит в едином виде, но производит разнообразные действия. Один источник орошает целый сад; один и тот же дождь в целом мире, но делается он белым в лилии, червленным в розе, пурпуровьм в фиалках и гиацинтах, различньм и разноцветньм во всяких видах растений. Иной в финике, иной в виноградном грозде, и все – он во всем, между тем как сам в себ одновиден, а не иной сам с собою. Дождь не изменяется и не сходит то таким, то иным, но, применяясь к устройству приемлющих его, бывает полезен каждой вещи. Так и Дух Святой, единый, единовидный и нераздельный разделяет благодать каждому, якоже хощет (1Кор 12:11). И как сухое дерево, приняв в себя воду, дает отпрыски, так и грешная душа, чрез покаяние сподобившись Святого Духа, приносит грозды правды. Единовидный Дух, Божиим мановением и о имени Христовом, производит многие добродетели. У одного язык употребляет на слово мудрости, у другого просвещает душу пророчеством, иному дает силу прогонять бесов, а иному сообщает дар истолкования божественных Писаний. В ином укрепляет целомудрие, иного учит подаянию милостыни, одного учить поститься и подвизаться, другого учить пренебрегать телесным, а иного приготовляет к мученичеству, в других другое производит, но Сам в Себе неразличен, как написано: коемуждо же дается явление Духа на пользу. Овому бо Духом дается слово премудрости, иному же слово разума, о Том же Дусе: другому же вера, тем же Духом: иному же дарования исцелений, о Том же Дусе: другому же действия сил, иному же пророчество, другому же разсуждения духовом, иному же роди языков; вся сия действует един и Тойжде Дух, разделяя властию коемуждо, якоже хощет (1Кор 12:7–11).

Все направляется Им к благому и спасительному. И, во-первых, пришествие Его кротко, ощущение благоуханно, бремя весьма легко. Пришествие Его предосиявается лучами света и ведения. Приходит Он с сердоболием искреннего попечителя, потому что приходит спасти, исцелить, научить, вразумить, укрепить, утешить, просветить ум, сперва в приявшем Его, а потом чрез него и в других.

И как у человека, который прежде был во тьме, а потом внезапно увидел солнце, просвещается телесный взор, и чего не видел он, видит то ясно; так и у сподобившегося приять Святого Духа просвещается душа, и усматривает он, чего не знал, и что выше человека. Тело его на земле, а душа созерцает небеса; подобно Исаии видит он Господа седяща на престоле высоце и превознесенне (Ис. 7:1); подобно Иезекиилю видит Сущаго на херувимах (Иез. 10:1); подобно Даниилу видит тысящи тысящ и тмы тем (Дан 7:10). Человек малый видит и начало миpa, и конец миру, и все среднее продолжение времен, узнает преемство царей, которого не изучал, потому что с ним пребывает истинный просветитель. Человек заключен внутри стен, но сила ведения его простирается далеко, и видит он совершаемое другими.

Драгоценный подлинно дар – Святой и Благой Дух. Справедливо крестимся в Отца и Сына и Святого Духа. Человек, нося еще на себе тело, борется со многими свирепыми демонами. И нередко того демона, которого многие не сдерживают железными узами, один он подчиняет власти своей молитвенными словами, по силе пребывающего в нем Святого Духа. И простое дуновение заклинателя делается огнем для невидимаго. Значит, великого имеем мы от Бога Споборника и Покровителя, великого Учителя Церкви, великого за нас Заступника. Не убоимся ни демонов, ни диавола. Потому что Защитник наш больше его, – отверзем только двери этому Защитнику. Он ходит и ищет достойных, ищет, кому сообщить дары.

Называется же Он Утешителем, потому что утешает, ободряет, вспомоществует немощи нашей. О чесом бo помолимся, якоже подобает, не вемы, но Сам Дух ходатайствует о нас, очевидно пред Богом, воздыхании неизглаголанными (Рим. 8:26) Нередко иной бывает оскорблен, несправедливо поруган за Христа; ему предстоит мученичество; отовсюду угрожают истязания, огонь, меч, звери, бездна, но Дух Святой внушает ему, говоря: потерпи, человек, Господа (Пс. 26:14), постигающее тебя маловажно, а даруемое тебе велико; потрудись краткое время, и вечно будешь с ангелами. Не достойны страсти нынешняго времене к хотящей славе, явитися в нас (Рим. 8:18). Дух изображает человеку небесное царство, показывает и рай сладости (Быт. 2:15). И мученики, хотя телом, по необходимости, предстоят судиям, но силою Духа пребывают уже в раю, и презирают видимые жестокости.

Видел ты силу Духа в целом мире, – не оставайся уже на земле, но взойди в горнее. Взойди на первое небо и рассмотри там столь неисчислимые мириады ангелов. А если возможно, взойди помыслами и выше. Посмотри на архангелов, посмотри на духов, посмотри на силы, посмотри на начала, посмотри на власти, посмотри на престолы, посмотри на господства. Началовождь, им данный от Бога, Учитель и Освятитель всех их – Утешитель. Между людьми и Илия, и Елисей, и Исаия в Нем имеют нужду. Между ангелами и Михаил и Гавриил в Нем имеют нужду. Ничто сотворенное неравночестно с Ним. Все роды ангелов, все их воинства, в совокупности взятые, не идут и в сравнение с Святым Духом. Всеблагая сила Утешителя затмевает собою все это. Ангелы посылаются на служение, а Дух испытует глубины Божии, как говорит апостол: Дух бo вся испытует, и глубины Божия. Кто бo весть от человек, яже в человеце, точию дух человека, живущий в нем? Такожде и Божия никтоже весть, точию Дух Божий (1Кор. 2:10, 11).

Он проповедывал о Христе в пророках; Он действовал в апостолах; Он до сего дня запечатлевает души в крещении. И Отец дает Сыну, а Сын предает Духу Святому. Не я говорю это, а Сам Господь говорит: вся Мне предана суть Отцем Моим (Мф. 11:27). И о Духе Святом также говорит Он: егда приидет Он, Дух истины и проч., Он Мя прославит, яко от Моего приимет, и возвестит вам (Ин. 16:13, 14). Отец все дарует чрез Сына и Духа Святого. Не иные дарования Отца, а иные Сына, и иные Духа Святого. Ибо одно спасение, одна сила, одна вера. Един Бог Отец, един Господь, единородный Его Сын, един Дух Святой, Утешитель. И для нас достаточно знать это; о естестве же или ипостаси не любопытствуй. Если бы написано было, сказали бы мы; а чего не написано, о том не осмелимся говорить. Для спасения нашего достаточно нам знать, что есть Отец и Сьн и Святой Дух.

Чтобы говорить о делах Духа, да придет на меня Дух, и да даст слово, сколько сего желаю, а если и не в такой мере, то сколько соразмерно времени, – придет же без сомнения владычественно, а не рабски, и не повеления ожидая, как думают некоторые. Ибо Он дышит, где хочет, на кого, когда и сколько Ему угодно. Так мыслить и говорить внушает нам Дух.

Кто Святого Духа низводит в ряд тварей, тот ругатель, злой раб, и злейший из злых. Ибо злым рабам свойственно отвергать владычество, восставать против господства и свободное делать подобным себе рабом. Кто признает Его Богом, тот божествен и светел умом.

Дух Святой всегда был, и есть, и будет; Он не начал и не прекратит бытия, но всегда с Отцом и Сыном вчиняется и счисляется. Ибо неприлично было или Отцу когда-либо быть без Сына, или Сыну без Духа; крайне было бы бесславно для Божества, как бы вследствие изменения советов Своих прийти в полноту совершенства. Итак, Дух всегда был приемлемым, а не приемлющим; совершающим, а не совершаемым; наполняющим, а не наполняемым; освящающим, а не освящаемым; приводящим к обожению, а не вводимым в обожение. Он всегда один и тот же Сам для Себя и для Тех, с Которыми счиняется; невидим, не подлежит времени, невместим, неизменяем, не имеет ни качества, ни количества, ни вида, неосязаем, самодвижен, приснодвижим, свободен, самовластен, всесилен (хотя, как все принадлежащее Духу, возводится к первой Вине); Он – жизнь и животворящ; Он – свет и света Податель; Он – источная благость и источник благости; Он – Дух правый владычний (Пс. 50:12,14), Господь (2Кор. 3:17), посылающий (Деян. 13:4), отделяющий (Деян. 13:2), созидающий Себе храм (Кол. 2:22), наставляющий (Ин. 16:13), действующий якоже хощет (1Кор. 12:11), разделяющий дарования, Дух сыноположения (Рим. 8:15), истины (Ин. 14:17), премудрости, разума, ведения, благочестия, совета, крепости, страха, по исчисленному (Ис. 11:3.4). Чрез Него познается Отец и прославляется Сын (Ин. 16:11), и Сам Он Ими одними знаем, единое счинение, служение и поклонение, единая сила, единое совершенство и освящение. Но к чему распространяться? Все, что имеет Отец, принадлежит и Сыну, кроме нерожденности; все, что имеет Сын, принадлежит Духу, кроме рождения. А нерожденность и рождение не сущности различают, по моему мнению, но различаются в одной и той же сущности.

Дух Святой действовал, прежде всего, в ангельских и небесных силах, – в тех, которые первые по Боге и окрест Бога; ибо их совершенство и озарение, и неудободвижимость или неподвижность ко злу, не от иного кого, как от Святого Духа, затем, Он действовал в отцах и пророках, из которых одни в образах видели или познали Бога, другие же и предузнали будущее, поскольку Дух напечатлевал это в уме их, и имеющее быть видели они пред собой, как настоящее, ибо такова сила Духа; после же того Он действовал в учениках Христовых (не скажу – во Христе, в Котором Он пребывал не как действующий, но как сопутствующий равночестному), и в них троекратно, по мере их удобоприемлемости, и в три различные времени – до прославления Христова страданием, по прославлении воскресением, и по вознесении на небо, или по устроении (Деян. 3:21), или как иначе должно назвать это; – это показывает первое очищение от болезней и духов, производившееся, конечно, не без Духа, также по совершении домостроительства дуновение Христово, которое, очевидно, было Божественным вдохновением, и, наконец, нынешнее разделение огненных языков, которое и празднуем. Но первое было не ясно, второе явственнее, а нынешнее совершеннее, ибо не действием уже, как прежде, но существенно присутствует, и как сказал бы иной, сопребывает и сожительствует Дух. Ибо, как Сын беседовал с нами телесно, так и Духу приличествовало явиться телесным образом; и когда Христос восшел во славу Свою, тогда надлежало низойти к нам, надлежало прийти, потому что Он не противник Богу. Ибо таковые речения более показывают единомыслие, чем разделение естества.

Кто, услышав наименование Духа, не воспрянет душою и не восторгнется мыслию к естеству Высочайшему? Ибо Он называется Духом Божиим (Мф 3:16), и Духом истины, Иже от Отца исходит (Ин 15:26), Духом правым, Духом Владычним (Пс 50:12, 14).

Дух Святой есть главное и собственное Его имя. И оно преимущественно пред всяким другим есть именование чего-то бесплотного, чисто невещественного и несложного. Посему и Господь в беседе с женой, которая думала, что Богу должно покланяться в известном месте, научая ее, что бестелесное беспредельно, говорит: Дух есть Бог (Ин 4:24). Поэтому, слыша слово Дух, невозможно вообразить в мысли естества ограниченного, или подлежащего изменениям и переиначиваниям, или вообще подобного твари, но, простираясь мыслями к Высочайшему, необходимо должно представить себе сущность умную, бесконечную по силе, беспредельную по великости, неизмеримую временами или веками, неоскудевающую в благах, какие имеет.

К Духу Святому обращено все имеющее нужду в освящении; Его желает все живущее добродетельно, вдохновением Его как бы орошаемое и вспомоществуемое к достижению свойственного себе и естественного конца. Он усовершает других, а Сам ни в чем не имеет нужды, Он живет без возобновления сил, но есть Податель жизни; Он не чрез прибавления возрастает, но вдруг полон, Сам в Себе водружен и вездесущ. Он есть начало освящения, мысленный свет, доставляющий Собою всякой разумной силе, при искании истины, как бы некоторую очевидность. Он неприступен по естеству и удобовместим по благости; хотя все исполняет Своею силою, однако же сообщается одним достойным, и не в одной мере приемлется ими, но разделяет действование по мере веры. Он прост по сущности, многообразен в силах, весь присутствует в каждом, и весь повсюду. Он разделяемый не страждет, и когда приобщаются Его, не перестает быть всецелым, наподобие солнечного сияния, наслаждающийся приятностью которого как бы один им наслаждается, между тем как сияние это озаряет землю и море и срастворяется с воздухом. Так и Дух в каждом из удобоприемлющих Его пребывает, как ему одному присущий, и всем достаточно изливает всецелую благодать, которою наслаждаются причащающиеся, по мере собственной своей приемлемости, а не по мере возможного для Духа.

Освоение же Духа с душою есть не местное сближение (ибо бестелесное может ли приближаться телесным образом), но устранение страстей, которые привзошли в душу в последствии от привязанности ее к телу и отдалили ее от сродства с Богом. Посему, кто очистился от срамоты, какую произвел в себе грехом, возвратился к естественной красоте, чрез очищение как бы возвратил древний вид царскому образу, тот единственно может приблизиться к Утешителю. И Он, как солнце, которым встречено чистое око, в Себе самом покажет тебе образ Невидимого. А в блаженном созерцании образа увидишь неизреченную красоту Первообраза.

Чрез Духа – восхождение сердец, руковождение немощных, усовершение преуспевающих. Дух, воссиявая очищенным от всякой скверны, чрез общение с Собою делает их духовными. И как блестящие и прозрачные тела, когда упадет на них луч света, сами делаются светящимися, и отбрасывают от себя новый луч, так духоносные души, будучи озарены Духом, сами делаются духовными, и на других изливают благодать. Отсюда – предведение будущего, разумение таинств, постижение сокровенного, раздаяние дарований, небесное жительство, ликостояние с ангелами, нескончаемое веселие, пребывание в Боге, уподобление Богу и – крайний предел желаемого – обожение.

Таковы-то (если из многого достаточно предложить немногое) наши понятия о Святом Духе, какие из самых словес Духа научились мы составлять себе об Его величии, достоинстве и действиях.

Бог творит, и о людях говорится, что они творят; Бог есть Сый, и о людях говорится, что они имеют бытие, и имеют, получив его от Бога. Но так ли творит Бог, как люди? Или так ли принадлежит Богу бытие, как человеку? Да не будет сего! Иначе принимаем мы изречения эти о Боге и иначе понимаем их о людях. Бог творит, нарицая не-сущая сущими» (Рим.4:17), и ни в чем не имея для этого нужды; а люди обрабатывают готовое вещество, предварительно познание для совершения дела испросив и прияв от Бога, все создавшего собственным Словом Своим. И еще: люди не могут иметь бытия сами собою, ограничены бывают местом и поддерживаются Божиим Словом; Бог же Сам Собою имеет бытие, все объемлет и ничем не объемлется; Он во всем пребывает Своею благостью и могуществом, и также вне всего собственным Своим естеством. Посему, как не тем образом творят люди, каким творит Бог, и не так имеют бытие люди, как имеет Бог: так иначе происходит человеческое рождение, и иначе рождается Сын от Отца. Человеческие порождения суть как бы части рождающих, потому что самое естество тел есть не какое-либо простое, но текучее и слагающееся из частей; люди, рождая, из себя источают, и в них также притекает вносимое с пищею; по этой причине люди со временем делаются отцами многих чад. А Бог не делится на части; Он – неделимо и бесстрастно Отец Сыну. В Бесплотном нет истечения; в Него не бывает и притечения, как случается это с людьми; но, будучи прост по естеству, Он – Отец единого и единственного Сына. Потому, и Сын единороден и един есть в лоне Отчи (Ин.1:18). А что Он один – от Отца, – это показывает Отец, говоря: сей есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же благоволих (Мф.3:17). Он есть Слово Отчее, в Котором можно представлять себе бесстрастие и неделимость Отца; потому что не только Божие, но и человеческое слово рождается не страдательно и не чрез деление на части. Поэтому и сидит Он одесную Отца, как Слово; ибо где – Отец, там – и Слово Его: а мы предстоим судимые Им, как твари. Он достопокланяем, потому что есть Сын достопокланяемого Отца; а мы покланяемся Ему, исповедуя Его Господом и Богом, потому что мы – твари и инаковы с Ним.

Рождение Сына превышает и превосходит человеческие представления еще и в следующем: мы делаемся отцами своих чад по времени; потому что и сами, не имев прежде бытия, впоследствии пришли в бытие, Бог же, всегда сущий, всегда Отец Сыну.

И в рождении человеческом удостоверяет сходство рождающих и рождаемых; но поскольку никто же знает Сына, токмо Отец, ни Отца кто знает, токмо Сын, и емуже аще Сын откроет (Мф.11:27); то святые, которым открыл это Сын, сообщили нам некоторый образ, заимствованный из видимого, говоря: Иже сый сияние славы и образ ипостаси Его (Евр.1:3), и еще: яко у Тебе источник живота, во свете Твоем узрим свет (Пс.35:10). И укоряющее Израиля слово говорит: оставил еси источника премудрости (Вар.3:12); и Сам Источник вещает: Мене оставиша, источник воды живы (Иер.2:13). Хотя подобие – мало и крайне слабо к изображению желаемого, однако же, и из него можно уразуметь преимущество пред естеством человеческим, и не почитать уже равными наше рождение и рождение Сына. Ибо, кто может даже и помыслить, будто бы сияния когда-либо не было, чтобы осмелиться тебе сказать, что Сын – не от вечности, или что Сын не имел бытия, пока не рожден? Или кто в состоянии отделить сияние от солнца, или источник представить когда-либо лишенным жизни, чтобы тебе в безумии своем сказать: из не-сущего приходит в бытие Сын, Который говорит: Аз есмь живот (Ин.14:6), или чужд Отчей сущности – Тот, Кто говорит: видевый Мене, виде Отца (Ин.14:9)? Святые, желая, чтобы так разумели мы, такие сообщили и подобия. И когда в Писании имеем такие образы, будет нелепо и крайне нечестиво составлять нам понятие о Господе по иным образам, которых нет в Писании, и которые не имеют в себе никакого благочестивого смысла.

Рожденный от Отца есть Божий Сьн по естеству, а не по присвоению. И любяй рождшаго, любит и Рожденнаго от Него (1Ин. 5:1); а уничижающий Рожденнаго наносит оскорбление Рождшему. Когда же слышишь о рождающем Боге, не унижайся до понятий плотских и не предполагай рождения тленного, чтобы не впасть в нечестие. Бог – Дух, и рождение духовно. От тел и рождаются тела, и рождающим телам потребно посредство времени; в рождении же Сына от Отца не посредствует время Здесь рождаемое рождается несовершенным; а Сын Божий родился совершенным. Что́ Он теперь, то же и в начале, родившись безначально. Мы, родившись, из младенческого неведения переходим в состояние разумности. Рождение твое, человк, несовершенно; по мере преспеяния бывает и приобретение. Не так представляй себе рождение Сына Божия и Рождшего не обвиняй в немощи. Ибо, если родил несовершенного, и Сын со временем прибрел совершенство, то Рождшего обвиняешь в немощи. Как скоро время даровало что-либо впоследствии, то, по словам твоим, не даровал сего Родитель в начале.

Поэтому не полагай, что рождение Сына Божия есть человеческое, и Отец родил Его, как Авраам Исаака. Ибо Авраам родил Исаака, но родил его, не каким сам восхотел, а каким даровал Иной. Когда же рождает Бог Отец, нет места ни неведению, ни разсуждению. Сказать, что не знал Он Рождаемаго, – величайшее нечестие; и сказать, что долгое время рассуждал и впоследствии соделался Он Отцом, – столько же нечестиво. Бог не был прежде бесчаден, но всегда имеет Сьна, родив Его, не как человек рождает человека, но как ведомо Ему одному, прежде всех веков рождшему истиннаго Бога.

Ибо Отец, как истинный Бог, родил и Сына, подобного Себе, истинного Бога, не как учители рождают учеников, не как Павел говорит некоторым: о Христе бо Иисусе благовествованием аз вы родих (1Кор. 4:5). Здесь тот, кто не сын по естеству, стал сыном по обучению; а там Сын естественный, Сын истинный, не такой, как вы, просвещаемые, которые делаетесь теперь сынами Божиими. Ибо и вы делаетесь сьнами, но присвоительно по благодати, как написано: елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его, иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася (Ин. 1:12, 13). И мы рождаемся водою и Духом, но не так родился Христос от Отца. И Отец, во время крещения провозглашая и изрекая: Сей есть Сын Мой (Мф. 3:17), не сказал теперь: соделался Он Моим, но говорит: Сей есть Сын Мой, давая тем знать, что был Он Сыном и до действенности крещения.

Отец родил Сына, не как у людей ум рождает слово, потому что у нас слово, будучи произнесено и разлившись в воздухе, исчезает. Мы же знаем, что рожденный Христос есть не слово произносимое, но Слово ипостасное и живое, не устами изглаголанное и рассеявшееся, но вечно, неизреченно и во Ипостаси рожденное. Ибо в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово (Ин. 1:1), сидящее одесную, Слово, разумеющее волю Отца и по Его мановению все зиждущее, Слово, нисшедшее и восшедшее (а слово произносимое и изрекаемое не исходит и не восходит), – Слово глаголющее и изрекающее: Аз, еже видех у Отца Моего, глаголю (Ин 8:38), –Слово властное и над всем царствующее; потому что Отец все предал Сыну (Мф. 11:17).

Потому родил Его Отец, не как мог бы представить себе кто-либо из людей, но как ведает Он один. И мы не обещаем сказать, как Он родил, а только утверждаем, что родил не так. И не мы только не знаем рождения Сына от Отца, не знает и всякое созданное естество. Повеждь земли, аще ти скажет (Иов. 12:8). Если допросишь все существующее на земле, не возможет тебе сказать, потому что земля не может сказать о существе своего Скудельника и Изваятеля. Да и не земля только не может, но и солнце; потому что солнце создано в четвертый день и не знало совершившагося в три дня прежде него, а не зная того, что было в эти три дня прежде него, не возможет поведать о Самом Творце. Не поведает этого и небо, понеже небо, по мановению Отца, силою Христовою, яко дым утвердися (Ис. 51:6) Не поведают и небеса небес, не поведают сего и воды, яже превыше небес (Пс. 148:4). Для чего же унываешь, человек, если не знаешь, чего не знают и небеса? И не небеса только не знают этого рождения, но не знает и все ангельское естество. Ибо, если бы возможно было кому взойти на первое небо и, ознакомившись с состоянием тамошних ангелов, приступить и спросить: «как Бог родил Сына Своего»? то они равно скажут: «над нами есть бо́льшие, высшие, – их вопроси. Взойди на второе и на третье небо, прострись, если можешь, до престолов, до господств, до начал, до властей». Но если бы и до них кто простерся, что́ невозможно, и они откажутся поведать, потому что не знают.

И дивился я всегда пытливости дерзновенных, из мнимого благоговения впадающих в нечестие. Ибо, не ведая престолов, господств, начал и властей, – этих созданий Христовых, предприемлют пытливо доведываться о Самом Творце их. Скажи мне прежде, дерзновеннейший, чем отличаются престолы от господства, и потом уже пытливо доведывайся о Христе. Скажи мне, что такое – начало, что – власть, что – сила, что – ангел? И тогда пытливо доведывайся о Творце. Ибо вся Тем быша (Ин. 1:3). Но ты не хочешь, или не можешь вопрошать престолы, господства? Кто другой знает глубины Божии (1Кор. 11:10), кроме единаго Духа Святого, изглаголавшего божественные Писания? Но и Сам Дух Святой не изглаголал в Писаниях о рождении Сына от Отца. Почему же доведываешься о том, чего и Дух Святой не начертал в Писаниях? Не зная написанного, пытливо доведываешься о ненаписанном. Много вопросов в божественных Писаниях, – не постигаем и написанного; к чему же доведываться о ненаписанном? Достаточно для нас знать, что Бог родил единого Сына.

Не стыдись сознаться в незнании, потому что не знаешь вместе с ангелами. Один Рождший ведает Рожденного, и Рожденный Им знает Рождшего. Рождший ведает, Кого Он родил, и Святой Божий Дух свидетельствует в Писаниях, что Рожденный – Бог безначальный. Кто бо весть от человек, яже в человеце, точию дух человека, живущий в нем. Такожде и Божия никтоже весть, точию Дух Божий (1Кор. 2:11). Якоже бo Отец имать живот в Себе, тако даде и Сынови живот имети в Себе (Ин. 5:26). И да вси чтут Сына, якоже чтут Отца (Ин. 5:23). И якоже Отец, их же хощет, живит, тако и Сын, их же хощет, живит (Ин. 5:21). И Рождший не терпит утраты, и Рожденный не имеет ни в чем недостатка. Знаю, что неоднократно говорил я вам это, но говорил об этом часто для вашего утверждения. И Рождший не имеет отца, и Рожденный не имеет брата. И Рождший не пременился в Сына, и Рожденный не соделался Отцом. От единаго токмо Отца один единородный Сын. Не два не рожденные, и не два Единородные, но один Отец не рожден. Ибо не рожден, кто не имеет Отца. И один Сьн превечно рожден от Отца, – не во времени рождается, но рожден прежде веков, не преспевая возрастал, но таким и рожден, каков Он теперь.

Посему веруем в Сына Божия единородного, от Отца рожденного, Бога истинного. Ибо истинный Бог, как сказано, не рождает лживого. Не рассудив сперва, потом уже родил, но родил превечно, родил гораздо скорее, нежели исходит наше слово или наша мысль. Ибо мы, произнося слово во времени, тратим на это время, а для Божественной силы рождение невременно. И, как неоднократно было сказано, не из небытия привел в бытие и не всыновил не бывшего прежде сыном, но, как вечный Отец, превечно и неизреченно родил единого Сьнаа, у Которого нет брата. Не два начала, но глава Сыну Отец – единое Начало. Ибо Отец родил Сьна, истинного Бога, именуемого Еммануилом. А Еммануил толкуется: с нами Бог (Мф. 1:23).

Мы поклоняемся Отцу и Сыну и Святому Духу, разделяя личные свойства и соединяя Божество. Не смешиваем трех (Ипостасей) в одно, чтоб не впасть в недуг Савеллиев, и единого не делим на три (сущности), разнородные и чуждые друг другу, чтобы не дойти до Ариева безумия. Ибо для чего, как растение, скривившееся на одну сторону, со всем усилием перегибать в противную сторону, исправляя кривизну кривизною, а не довольствоваться тем, чтобы, выпрямив только до середины, остановиться в пределах благочестия? Когда же говорю о средине, разумею истину, которую одну и должно иметь в виду, отвергая как неуместное смешение, так и еще более нелепое разделение. Ибо в одном случае, из страха многобожия сократив понятие о Боге в одну ипостась, оставим у себя одни голые имена, признавая, что один и тот же есть и Отец, и Сын, и Святой Дух и, утверждая не столько то, что все Они одно, сколько то, что каждый из Них ничто; потому что, переходя и переменяясь друг в друга, перестают уже быть тем, что Они сами по Себе. А в другом случае, разделяя Божество на три сущности, или (по Ариеву, прекрасно так называемому, безумию), одна другой чуждые, не равные и отдельные, или безначальные, не соподчиненные и, так сказать, противобожные, то предадимся иудейской скудости, ограничив Божество одним нерожденным, или впадем в противоположное, но равное первому зло, предположив три начала и трех Богов, что еще нелепее предыдущего.

Не должно быть таким любителем Отца, чтобы отнимать у Него свойство быть Отцом. Ибо чьим будет Отцом, когда отстраним и отчуждим от Него вместе с тварью и естество Сына? Не должно быть и таким христолюбцем, чтобы даже не сохранить у Него свойства – быть Сыном. Ибо чьим будет Сыном, если не относится к Отцу, как виновнику? Не должно в Отце умалять достоинства – быть началом, принадлежащего Ему, как Отцу и Родителю. Ибо будет началом чего-то низкого и недостойного, если он не виновник Божества, созерцаемого в Сыне и Духе. – Не нужно все это, когда надобно и соблюсти веру в единого Бога, и исповедовать три Ипостаси, или три Лица, притом – каждое с личным Его свойством. Соблюдается же, по моему рассуждению, вера в единого Бога, когда и Сына и Духа будем относить к единому Виновнику (но не слагать и не смешивать с Ним), – относить, как по одному и тому же (назову так) движению и хотению Божества, так и по тождеству сущности. Соблюдается вера и в три Ипостаси, когда не будем вымышлять никакого смешения, или слияния, вследствие которых у чествующих одно более, чем должно, могло бы уничтожиться все. Соблюдутся и личные свойства, когда будем представлять и нарицать Отца безначальным и началом (началом, как Виновника, как источник, как присносущный Свет), а Сына – нимало не безначальным, однако же и началом всяческих.

Когда говорю – началом, ты не привноси времени, не ставь чего-либо среднего между Родившим и Рожденным, не разделяй естества худым вложением чего-то между совечными и сопребывающими. Ибо если время старше Сына, то, без сомнения, Отец стал виновником времени прежде, нежели – Сына. И как был бы Творцом времени Тот, Кто сам под временем? Как был бы Он Господом всего, если время Его упреждает и Им обладает? Итак, Отец безначален, потому что ни от кого иного, даже от Себя Самого не заимствовал бытия. А Сын, если представляешь Отца виновником, не безначален (потому что началом Сыну Отец, как виновник); если же представляешь себе начало относительно ко времени, – безначален (потому что Владыка времен не имеет начала во времени).

А если из того, что тела существуют во времени, заключишь, что и Сын должен подлежать времени, то бестелесному припишешь и тело. И если на том основании, что рождающееся у нас прежде не существовало, а потом приходит в бытие, станешь утверждать, что и Сыну надлежало из небытия прийти в бытие, то уравняешь между собою несравнимое, – Бога и человека, тело и бестелесное. В таком случае Сын должен и страдать, и разрушаться, подобно нашим телам. Ты из рождения тел по времени заключаешь, что и Бог так рождается; а я заключаю, что Он рождается не так, из того самого, что тела так рождаются. Ибо что не сходно по бытию, то не сходно и в рождении; разве допустишь, что Бог и в других отношениях подлежит законам вещества, например, страждет и скорбит, жаждет и алчет, и терпит все, свойственное как телу, так вместе и телу и бестелесному. Но этого не допускает твой ум, потому что у нас слово о Боге. Посему и рождение допускай не иное, как Божеское.

Но спросишь: если Сын рожден, то как рожден? – Отвечай прежде мне, неотступный совопросник: если Он сотворен, то как сотворен? А потом и меня спрашивай: как Он рожден? Но ты говоришь, что все составлено словом и хотением. Той рече, и быша. Той повеле, и создашася (Пс.32:9). Когда же утверждаешь, что создано все Божиим словом, тогда вводишь уже не человеческое творение. Ибо никто из нас производимого им не совершает словом. Иначе не было бы для нас ничего ни высокого, ни трудного, если бы стоило только сказать, и за словом следовало исполнение дела. Поэтому, если Бог созидаемое Им творит словом, то у Него не человеческий образ творения. И ты, или укажи мне человека, который бы совершил что-нибудь словом, или согласись, что Бог творит не как человек. А если Бог творит не по-человечески, то как же требуешь, чтобы Он рождал по-человечески? Ты никогда не был, потом начал бытие, а после и сам рождаешь, и таким образом приводишь в бытие то, что не существовало, или (скажу нечто более глубокомысленное) может быть, и сам ты производишь не то, что не существовало. Ибо и Левий, как говорит Писание, еще в чреслах отчих бяше (Евр.7:10), прежде нежели произошел на свет. И никто да не уловляет меня на этом слове; я не говорю, что Сын так произошел от Отца, как существовавший прежде в Отце, и после уже приходящий в бытие; не говорю, что Он сперва был несовершен, а потом стал совершенным, каков закон нашего рождения. Делать такие привязки свойственно людям неприязненным, готовым нападать на всякое произнесенное слово. Мы не так умствуем; напротив того, исповедуя, что Отец имеет бытие нерожденно (а Он всегда был, и ум не может представить, чтобы когда-либо не было Отца), исповедуем вместе, что и Сын был рожден, так что совпадают между собой и бытие Отца и рождение Единородного, от Отца сущего, и не после Отца, разве допустим последовательность в одном только представлении о начале, и о начале, как о Виновнике.

Но если без пытливости принимаешь рождение Сына, или Его самостоятельность, то не будь пытлив и касательно исхождения Духа. Достаточно для меня слышать, что есть Сын, что Он от Отца, что иное Отец, иное Сын; не любопытствуй об этом более, чтобы не подпасть тому же, что бывает с голосом, который от чрезмерного напряжения прерывается, или с зрением, которое ловит солнечный луч. Чем кто больше и подробнее хочет видеть, тем больше повреждает чувство, и в какой мере рассматриваемый предмет превышает объем зрения, в такой человек теряет самую способность зрения, если захочет увидеть целый предмет, а не такую часть его, какую мог бы рассмотреть без вреда. Ты слышишь о рождении: не допытывайся знать, каков образ рождения. Слышишь, что Дух исходит от Отца: не любопытствуй знать, как исходит.

Прежде всего, храни добрый залог, для которого живу и несу свое звание, который желал бы я иметь спутником при отшествии из мира, с которым и все скорби переношу, и презираю все приятности жизни; храни исповедание веры в Отца и Сына и Святого Духа. Это исповедание вверяю тебе ныне, с ним погружу в купель, с ним и изведу. Его даю тебе на всю жизнь товарищем и заступником, – единое Божество и единую Силу, Которая обретается в Трех единично и объемлет Трех раздельно, без различия в сущностях или естествах, не возрастает или не умаляется, через прибавления и убавления, повсюду равна, повсюду та же, как единая красота и единое величие неба. Оно есть Трех Бесконечных бесконечная соестественность, где и Каждый, умосозерцаемый сам по Себе, есть Бог, как Отец и Сын, Сын и Дух Святой, с сохранением в Каждом личного свойства, и три, умопредставляемые вместе, – также Бог; первое по причине единосущия, последнее по причине единоначалия. Не успею помыслить об едином, как озаряюсь тремя. Не успею разделить трех, как возношусь к единому. Когда представляется мне единое из трех, почитаю сие целым. Оно наполняет мое зрение, а большее убегает от взора. Не могу объять Его величия, чтобы к оставшемуся придать большее. Когда совокуплю в умосозерцании трех, вижу единое светило, не умея разделить или измерить соединенного света. Ты боишься рождения, чтобы не пострадал чего-либо бесстрастный Бог; а я страшусь твари, чтобы не утратить мне Бога, через оскорбление и неправедное рассечение, отсекая или Сына от Отца, или от Сына сущность Духа. Ибо странно то, что у худо взвешивающих Божество не только в Божество вводится тварь, но и сама тварь рассекается опять сама на себя. Этими низкими и долу поверженными, как Сын унижается пред Отцом, так опять унижено достоинство Духа даже и перед Сыном; так что и Бог, и тварь поруганы этим новым богословием. В Троице, достопочтенные, нет ничего рабского, ничего тварного, ничего вносного, как слышал я от одного из мудрых³⁶. Аще бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был (Гал.1:10). Если бы еще поклонялся я твари, или в тварь крестился, то я не обожился бы и не изменился бы в первое рождение. Готов бы я назвать бо́льшим Отца, от Которого и равенство имеют равные, и бытие (в чем все согласятся), но боюсь, чтобы Начала не сделать началом меньших и не оскорбить предпочтением. Ибо нет славы Началу в унижении Тех, Которые от Него. При том подозреваю, что ты, по своей неумеренности, взявшись за слово бо́льший, раздвоишь естество, ко всему прилагая понятие бо́льшего. Отец больше не по естеству, но по виновности; потому что между равносущными в отношении к сущности нет ни бо́льшего, ни меньшего. Готов бы я предпочесть Духу Сына, как Сына, но не дозволяет сего крещение, совершающее меня Духом.

Отец – начало всего, причина бытия существ, корень живущих. Отсюда происшел источник жизни, мудрость, сила, неразнственный образ невидимого Бога, от Отца рожденный Сын, живое Слово, сущий Бог и сущий у Бога, сущий, а не привзошедший, существующий прежде веков, а не впоследствии стяжанный; Сын, а не стяжание; Производитель, а не произведение; Творец, а не тварь; сущий всем тем, чем есть Отец. Сын, сказал я, и Отец. Обрати внимание на эти личные свойства. Пребывая в том, что Он – Сын, Он есть все то, что есть Отец, по изречению Самого Господа, Который говорит: вся, елика имать Отец, Моя суть (Ин. 16:15). Ибо действительно Образу принадлежит все то, что есть в Первообразе. Видехом, говорит евангелист, славу Его, славу яко Единороднаго от Отца (Ин. 1:14). То есть, не по дару и благодати даны Ему дивные свойства, но по естественному общению Сын имеет достоинство Отчего Божества. Ибо принимать – общее достояние твари; но иметь по естеству – свойственно Рожденному. Поэтому, как Сын, естественно обладает Он принадлежащим Отцу, как Единородный, имеет все в самом Себе совокупно, ничего не разделяя с другим. Поэтому из самого наименования Сын научаемся, что Он имеет общее с Отцом естество; не повелением создан Он, но из сущности воссиял неразлучно, не во времени соединен с Отцом, равен Ему в благости, равен в силе, имеет общую с Ним славу. Ибо что иное Он, как не печать и образ, показывающий в себе всецелого Отца?

А что после этого, домостроительствуя спасение людей, которое показал, явившись нам во плоти, говорит Он тебе относительно к телесному устроению, называя Себя посланным (Ин. 5:36), не могущим о Себе творити ничесоже (Ин. 5:30), приявшим заповедь (Ин. 10:18), и тому подобное; то это да не подаст тебе повода к уничижению Божества Единородного, потому что снисхождение к твоей немощи не должно быть умалением достоинства Сильного. Напротив того, естество разумей боголепно, а уничижительные речения принимай в отношении к домостроительству.

Мысль, когда она в состоянии очистить себя от вещественных страстей, оставить ниже себя всякую умопредставляемую тварь и, подобно какой-нибудь рыбе, из глубины изникнуть на самую поверхность, став в чистоте твари, там узрит Духа Святого, где Сын и где Отец, узрит, что и Дух, сосущественно и по естеству, имеет все – благость, правоту, святыню, жизнь. Ибо сказано: Дух Твой благий (Пс. 142:10), и еще: Дух прав (Пс. 50:12), и еще: Дух Святый (Пс. 50:13). И апостол говорит: закон Духа жизни (Рим. 8:2). Все это не приобретено Им, и не впоследствии привзошло; но как от огня неотделимо, что он греет, и от света, что он светит; так неотделимо и от Духа, что Он святит, животворит, что Он – благость, правота. Поэтому Дух состоит там, – там, в блаженном естестве; не ко множеству причисляется, но умосозерцается в Троице, единично возвещается, а не включается в сочетания многих. Ибо как Отец един, и Сын един, так един и Святой Дух. Служебные же духи в каждом чине представляют нам едва исчислимое множество. Посему не ищи в тварях Того, Кто выше твари; Освящающего не низводи в ряд с освящаемыми. Дух исполняет ангелов, исполняет архангелов, освящает силы, все животворит. Он, разделяемый всей твари, и каждым по-своему приемлемый, не умаляется от множества причастников. Хотя всем подает Свою благодать, однако же не тратится на приобщающихся, но и принимающие исполняются, и Сам Он не оскудевает. И как солнце, освещая тела, и в различных видах имея их своими причастниками, не умаляется от множества причащающихся; так и Дух, всем сообщая Свою благодать, пребывает неумаленным и нераздельным. Всех просвещает к познанию Бога, вдохновляет пророков, умудряет законодателей, совершает священников, укрепляет царей, приводит в благоустройство праведных, украшает целомудренных, сообщает дарование исцелений, оживотворяет мертвых, разрешает узников, усыновляет чуждых. Производит это чрез рождение свыше.

Господь, предавая нам об Отце и Сыне и Святом Духе, не счетом переименовал Их, ибо не сказал: в первое, второе и третье, или – в одно, два и три; но в святых именах даровал нам познание веры, приводящее ко спасению. Поэтому, спасающее нас есть вера, а число придумано, как знак, показывающий количество подлежащих. Между тем люди, из всего извлекающие для себя вред, и способность считать употребляют против веры, и хотя знают, что все прочее не изменяется от прибавки числа, однако же в рассуждении Божия естества боятся числа, чтобы ради него не преступить меры в чествовании, подобающем Утешителю.

Но недоступное, о премудрые, тем наипаче да будет выше числа! Так и древнее благоговение евреев особенными знаками начертывало неизглаголанное Божие имя, и тем показывало превосходство его над всеми именами. А если должно исчислять, то, по крайней мере, не надобно и в этом повреждать истины. Или молчанием почти неизреченное, или благочестно счисляй святое. Един Бог и Отец, и един Единородный Сын, и един Дух Святой. О каждой из Ипостасей возвещаем отдельно; но когда нужно будет счислять, тогда не попустим, чтобы невежественное счисление довело нас до понятия многобожия.

Мы исчисляем не чрез сложение, от одного делая наращение до множества, и говоря: одно, два, три, или: первое, второе, третье. Аз Бог первый, и Аз по сих (Ис. 44:6). О втором же Боге никогда не слыхали мы даже доселе. Поклоняясь Богу от Бога, и различие Ипостасей исповедуем, и остаемся при единоначалии, не рассекая богословия на раздробленное множество, потому что в Боге Отце и в Боге Единородном созерцаем один как бы образ, отпечатлевшийся в неизменности Божества. Ибо Сын во Отце, и Отец в Сыне; потому что и Сын таков же, каков Отец, и Отец таков же, каков Сын, и в этом Они – едино. Почему по отличительному свойству Лиц – един и един, а по общности естества оба – едино.

А почему, хотя един и един, однако же не два Бога? Потому что царем именуется и образ царев, и не два царя; ибо ни держава не рассекается, ни слава не разделяется. Как одно державствующее над нами начало и одна власть, так и наше славословие одно, а не многие, потому что чествование образа переходит к первообразу. Но что здесь подражательно есть образ, это там естественно есть Сын. И как в искусственных произведениях подобие – в образе, так и в Божием несложном естестве единение – в общении Божества.

Но един и Святой Дух, и о Нем возвещается отдельно; чрез единого Сына сочетавается Он с единым Отцом и Собою восполняет препетую и блаженную Троицу. Единение Его с Отцом и Сыном достаточно выражается тем, что Он не поставляется в один ряд со множеством тварей, но произносится отдельно. Ибо Он – не один из многих, но единый. Как един Отец, и един Сын, так един и Святой Дух. Посему Он столько же далек от тварной природы, сколько единичное неподобно составному и имеющему в себе множество. С Отцом же и Сыном постольку соединен, поскольку единица имеет свойство с единицею.

Но не из этого только заимствуются доказательства общения Его по естеству, а также и из тех мест, где говорится, что Он от Бога, не как и все от Бога, но как исходящий от Бога, исходящий не чрез рождение, подобно Сыну, но как Дух уст Божиих. Без сомнения же, и уста – не член, и Дух – не рассеивающееся дыхание; а напротив того, и уста разумеются боголепно, и Дух есть сущность живая, владычица святыни; из чего хотя открывается Его единение с Богом, но образ исхождения остается неизъяснимым.

Он называется и Духом Христовым, как соединенный со Христом по естеству. Поэтому кто Духа Христова не имать, сей несть Егов (Рим. 8:9). Поэтому Он один достойно прославляет Господа. Ибо Господь сказал: Он Мя прославит (Ин. 16:14), не как тварь, но как Дух истины, ясно показывающий в Себе истину, и как Дух премудрости, в величии Своем открывающий Христа, Божию силу и Божию премудрость. А как Утешитель, Он показывает в Себе благость пославшего Его Утешителя, и в достоинстве Своем являет величие Того, от Кого исшел. Посему есть слава какая-то естественная, как слава солнца – свет, и есть слава какая-то внешняя, рассудительно воздаваемая достойным, по свободному произволению. Но и она опять двояка. Ибо сказано: сын славит отца, и раб господина своего (Мал. 1:6). Итак, одна из них, рабская, воздается тварью; а другая, скажу так, домашняя, совершается Духом. Ибо Господь, как о Себе сказал: Аз прославих Тя на земли, дело соверших, еже дал еси Мне, да сотворю (Ин. 17:4), так и об Утешителе говорит: Он Мя прославит, яко от Моего приимет, и возвестит вам (Ин. 16:14). И как прославляется Сын Отцом, Который говорит: и прославих, и паки прославлю (Ин. 12:28), так прославляется Дух, по причине общения с Отцом и Сыном, и по свидетельству Единородного, Который говорит: всяк грех и хула отпустится вам человеком: а яже на Духа хула, не отпустится (Мф. 12:31).

Но как скоро при содействии просвещающей силы, устремляем взор на красоту Образа Бога невидимого и чрез нее возводимся к превосходящему всякую красоту созерцанию Первообраза, неотлучно соприсутствует при этом Дух ведения, Который любозрителям истины в Себе Самом подает тайнозрительную силу к созерцанию Образа, и не вне Себя показывает Его, но в Себе Самом вводит в познание. Ибо как никто же знает Отца, токмо Сын (Мф. 11:27), так никто же может рещи Господа Иисуса, точию в Духе Святом (1Кор. 12:3). Ибо не сказано: Духом, но: в Духе³⁷. И: Дух есть Бог: и иже кланяется Ему , в Духе и истине достоит кланятися (Ин. 4:24); как написано: во свете Твоем, то есть, в просвещении Духа, узрим свет (Пс. 35:10), свет истинный, иже просвещает всякаго человека грядущаго в мир (Ин. 1:9). Поэтому Дух в Себе показывает славу Единородного, и в Себе сообщает истинным поклонникам ведение Бога. Поэтому путь боговедения – от единого Духа чрез единородного Сына к единому Отцу. И обратно, естественная благость, и естественная святыня, и царское достоинство от Отца, чрез Единородного, простираются на Духа. Таким образом, и Ипостаси исповедуются, и благочестивый догмат единоначалия не падает. А те, которые допускают подчисление, говоря: первое, второе и третье, да будут признаны в нескверное христианское богословие вводящими многобожие эллинского заблуждения. Ибо это ухищренное введение подчисления ни к чему иному не ведет, а только к тому, чтобы исповедывать Бога первого, второго и третьего. Но для нас достаточно порядка предложенного Господом; кто перемешивает его, тот погрешит не менее, чем и эти нечестивцы.

Должно исповедовать Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святаго, как научили Божии словеса и уразумевшие их возвышенно. А укоряющим нас за троебожие да будет сказано, что исповедуем Бога единого не числом, а естеством. Ибо все, именуемое по числу единым, в действительности не едино и по естеству не просто: о Боге же всеми исповедуется, что Он прост и несложен. Следовательно, Бог един не числом. Сказанное же мною объясняется так. Говорим, что мир числом один, но не говорим, что он есть нечто единое по естеству и простое; потому что делим его на стихии, из которых состоит, – на огонь, воду, воздух и землю. Еще человек именуется по числу единым, ибо часто говорим: один человек, но и он, состоя из тела и души, не прост. Подобно и об ангеле говорим, что он числом один, но не один по естеству и не прост, потому что ангельскую ипостась представляем себе сущностию, в которой есть святыня. Поэтому если все единое по числу не едино по естеству, то единое по естеству и простое не есть единое по числу. А Бога именуем единым по естеству. Как же они вводят у нас число, когда совершенно исключаем его из этого блаженного и умного естества? Ибо число – принадлежность количества, а количество сопряжено с телесным естеством; потому число – принадлежность телесного естества. А мы веруем, что Господь наш есть Создатель тел. Посему всякое число означает нечто такое, что получило в удел природу вещественную и ограниченную; а единичность и единство есть признак сущности простой и беспредельной. Поэтому кто Сына Божия или Духа Святаго исповедует, как число или тварь, тот скрытным образом вводит вещественное или ограниченное число. Ограниченным же называю не только естество, объемлемое местом, но и такое естество, которое объял Своим предведением Тот, Кто имел произвести его из небытия в бытие, и которое можно обнимать познанием. Потому все святое, если естество его ограничено, и святость имеет приобретенную, и может допустить в себе порок. А Сын и Дух Святой – источник святыни, из которого освящается всякая разумная тварь, по мере ее добродетели.

При том мы, по истинному учению, не называем Сына ни подобным, ни неподобным Отцу; ибо то и другое в отношении к Ним равно невозможно. Подобным и не подобным называется что-либо относительно к качествам, а Божество свободно от качественных определений. Исповедуя же тождество естества, и единосущие приемлем, и избегаем сложности, потому что в сущности Бог и Отец родил в сущности Бога и Сына. Ибо этим доказывается единосущие: в сущности Бог единосущен с Богом же в сущности. Правда, что и человек называется богом, как-то: Аз рех: бози есте (Пс. 81:6), и бес наименован богом, как-то: бози язык бесове (Пс. 95:5); но одни именуются так по благодати, а другие лживо. Единый же Бог в сущности есть Бог.

А когда говорю: единый, означаю святую и несозданную сущность Божию. Ибо слово «единый» говорится и о каком-нибудь человеке, и просто об естестве, в совокупности взятом; о каком-нибудь человеке, например, можешь сказать о Павле, что он один восхищен был до третияго небесе и слышал неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати (2Кор. 12:2, 4): об естестве же – в совокупности взятом, когда, например, говорит Давид: человек, яко трава дние его (Пс. 102:15); потому что здесь означает он не какого-либо человека, но в совокупности взятое естество; ибо всякий человек привременен и смертен. Так, о естестве сказанным разумеем и следующее: един имеяй безсмертие (1Тим. 6:16); и единому премудрому Богу (Рим. 14:26); и никтоже благ, токмо един Бог (Лк. 18:19); ибо здесь слово «един» тождезначительно с словом «единственный», и: прострый един небо (Иов 9:8); и еще: Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому послужиши (Мф. 4:10); и: несть Бог разве Мене (Втор. 32:39). Ибо слово «един» и «единствен» употребляются в Писании о Боге не в различение от Сына или Святаго Духа, а в отношении к недействительным богам, именуемым богами лживо, например: Господь един вождаше их, и не бе с ними бог чуждь (Втор. 32:12); и: отвергоша сынове Израилевы Ваалима, и дубравы Астирофа, и поработаша Господу единому (1Цар. 7:4); и еще Павел говорит: якоже суть бози мнози, и господие мнози: но нам един Бог Отец, из Него же вся; и един Господь Иисус Христос, Имже вся (1Кор. 8:5–6).

В продолжение веков были два знаменитых преобразования жизни человеческой, называемые двумя заветами и, по известному изречению Писания, потрясениями земли (Агг.2:6). Одно вело от идолов к Закону, а другое от Закона – к Евангелию. Благовествую и о третьем потрясении – о преставлении от здешнего к тамошнему, непоколебимому и незыблемому. Но с обоими заветами произошло одно и то же. Что именно? Они вводились не вдруг, не по первому приему за дело. Для чего же? Нам нужно было знать, что нас не принуждают, а убеждают. Ибо что не произвольно, то и не прочно, как поток или растение не надолго удерживаются силою. Добровольное же и прочнее и надежнее. И первое есть дело употребляющего насилие, а последнее собственно наше. Первое свойственно насильственной власти, а последнее – Божию правосудию. Поэтому Бог определил, что не для нехотящих должно делать добро, но благодетельствовать желающим. Потому Он, как детоводитель и врач, отеческие обычаи отменяет, а другие дозволяет, попуская иное и для нашего услаждения, как врачи дают больным врачевство, искусно приправленное чем-нибудь приятным, чтоб оно было принято. Ибо не легко переменить, что вошло в обычай и долговременно было уважаемо. Что же разумею? То, что первый завет, запретив идолов, допустил жертвы, а второй, отменив жертвы, не запретил обрезания. Потом, которые однажды согласились на отмену, те уступили и уступленное, одни – жертвы, другие – обрезание, и стали из язычников иудеями, и из иудеев христианами, будучи увлекаемы к Евангелию постепенными изменениями. В этом да убедит тебя Павел, который от обрезания и очищений простерся уже к тому, что сказал: Аз же, братие, аще обрезание еще проповедую, почто еще гонимь есмь (Гал.5:11)? То было нужно для домостроительства, а это для совершенства.

Этому хочу уподобить и Богословие, только в противоположном отношении. Ибо там преобразование достигалось через отменения, а здесь совершенство – через прибавления. Но дело в том, что Ветхий Завет ясно проповедовал Отца, а не с такой ясностью Сына; Новый открыл Сына и дал указания о Божестве Духа; ныне пребывает с нами Дух, даруя нам яснейшее о Нем познание. Не безопасно было, прежде нежели исповедано Божество Отца, ясно проповедовать Сына, и прежде нежели признан Сын, (выражусь несколько смело) обременять нас проповедью о Духе Святом и подвергать опасности утратить последние силы, как бывает с людьми, которые обременены пищею, принятою не в меру, или слабое еще зрение устремляют на солнечный свет. Надлежало же, чтоб Троичный свет озарял просветляемых постепенными прибавлениями, как говорит Давид, восхождениями (Пс.83:6), поступлениями от славы в славу и преуспеяниями. По этой-то, думаю, причине и на учеников нисходит Дух постепенно, соразмеряясь с силою приемлющих, в начале Евангелия, по страдании, по вознесении, – то совершает чрез них силы (Мф.10:1), то дается им чрез дуновение (Ин.20:22), то является в огненных языках (Деян.2:3). Да и Иисус возвещает о Нем постепенно, как сам ты увидишь при внимательнейшем чтении. Умолю, говорит, Отца, и иного Утешителя» послет вам (Ин.14:16.17), чтобы не почли Его противником Богу и говорящим по иной какой-либо власти. Потом, хотя и употребляет слово послет, но присовокупляя: во имя Мое (Ин.14:26), и оставив слово: умолю, удерживает слово послет. Потом говорит послю (Ин.15:26), показывая собственное достоинство. Потом сказал приидет (Ин.16:13), показывая власть Духа. Видишь постепенно воссиявающие нам озарения и тот порядок богословия, который и нам лучше соблюдать, не все вдруг высказывая, и не все до конца скрывая; ибо первое неосторожно, а последнее безбожно; и одним можно поразить чужих, а другим – отчуждить своих. Присовокуплю к сказанному и то, что́, хотя, может быть, приходило уже на мысль и другим, однако же почитаю плодом собственного ума. У Спасителя и после того, как многое проповедал Он ученикам, было еще нечто, чего, как сам Он говорил, ученики (может быть, по причинам, выше мною изложенным) не могли тогда носити (Ин.16:12), и что поэтому самому скрывал Он от них. И еще Спаситель говорил, что будем всему научены снисшедшим Духом (Ин.16:13). Сюда-то отношу я и само Божество Духа, ясно открытое впоследствии, когда уже ведение это сделалось благовременным и удобовместимым, по прославлении Спасителя, после того как не с неверием стали принимать чудо. Да и что большее этого или Христос обетовал бы, или Дух преподал бы, если надобно признавать великим и достойным Божия величия и обетованное и проповеданное?

Так уверен в этом сам я, и желал бы, чтобы со мной всякий, кто мне друг, чтил Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святого, три Личности, единое Божество, нераздельное в славе, чести, сущности и царстве, как любомудрствовал один из богоносных мужей, живших не задолго до нас³⁸. Или да не видит, как говорит Писание, денницы возсиявающия (Иов.3:9), ни славы будущего озарения, кто верит иначе, или, соображаясь с обстоятельствами, бывает то тем, то другим, и о важнейших предметах судит не здраво. Если Дух не достопоклоняем, то как же меня делает Он богом в крещении? А если достопоклоняем, то как же не досточтим? А если досточтим, то как же не Бог? Здесь одно держится другим; это подлинно золотая и спасительная цепь. От Духа имеем мы возрождение, от возрождения – воссоздание, от воссоздания – познание о достоинстве Воссоздавшего.

От начала впало в заблуждение человечество относительно познания Бога, и, оставив Господа твари, одни, обольстившись, стали служить стихиям мира, другие же начали почитать естество демонов, а многим и рукотворные изображения идолов показались божеством, и для служения этим лжеименным богам устроялись ими и жертвенники, и храмы, и посвящения, и жертвы, и священные рощи, и капища. Но воззрел оком человеколюбия на повреждение естества человеческого Владыка твари и постепенно опять возводит человеческую жизнь от заблуждения к познанию истины. Ибо как те, которые с некоторым знанием врачебного искусства восстановляют силы истощенных долговременным голодом, не вдруг позволяют им насыщаться, щадя их слабость; но когда посредством соразмерного употребления пищи прибудет у них силы, тогда позволяют сколько угодно наполнять себя пищею; таким же образом, когда человеческое естество было истощено страшным гладом, домостроительством (Божиим) установлена была постепенность в приобщении к таинственной пище, так чтобы люди, всегда восходя к совершенству в некотором последовательном порядке, достигли таким образом до предела совершенства. Ибо, что спасает нас, это есть животворящая Сила, которой веруем под именем Отца и Сына и Святого Духа. Но неспособные к восприятию сей истины вполне, вследствие приключившейся им от душевного глада слабости, прежде всего отвлекаемые от многобожия пророками и Законом приучаются взирать на единое Божество, и в едином Божестве уразумевают единую только силу Отца, будучи неспособны, как я сказал, к совершенной пище. Затем для ставших более совершенными при помощи Закона открывается чрез Евангелие и единородный Сын; после этого предлагается нам совершенная пища для нашего естества – Дух Святой, в Котором жизнь.

Чего я ни рассматривал сам с собою в любоведущем уме своем, чем ни обогащал разума, где ни искал подобия для этого [т.е. таинства Пресвятой Троицы], но не нашел, к чему бы дольнему можно было применить Божие естество. Если и отыскивается малое некое сходство, то гораздо большее ускользает, оставляя меня долу, вместе с тем, что избрано для сравнения. По примеру других, представлял я себе родник, ключ и поток, и рассуждал: не имеют ли сходства с одним Отец, с другим Сын, с третьим Дух Святой? Ибо родник, ключ и поток нераздельны временем, и сопребываемость их непрерывна, хотя и кажется, что они разделены тремя свойствами. Но убоялся, – во-первых, чтоб не допустить в Божестве какого-то течения, никогда не останавливающегося, во-вторых, чтоб таким подобием не ввести и численного единства. Ибо родник, ключ и поток в отношении к числу составляют одно, различны же только в образе представления. Брал опять в рассмотрение солнце, луч и свет. Но и здесь опасение, чтобы в несложном естестве не представить какой-либо сложности, примечаемой в солнце и в том, что от солнца, во-вторых, чтобы, приписав сущность Отцу, не лишить самостоятельности прочие Лица и не сделать Их силами Божиими, которые в Отце существуют, но не самостоятельны. Потому что и луч и свет суть не солнце, а некоторые солнечные излияния и существенные качества солнца. В-третьих, чтоб не приписать Богу вместе и бытия и небытия (к какому заключению может привести этот пример), а это еще нелепее сказанного прежде. Слышал я также, что некто находил искомое подобие в солнечном отблеске, который является на стене и сотрясается от движения вод, когда луч, собранный воздушною средою и потом рассеянный отражающею поверхностью, приходит в странное колебание; ибо от многочисленных и частых движений перебегает он с места на место, составляя не столько одно, сколько многое, и не столько многое, сколько одно; потому что по быстроте сближений и расхождений ускользает прежде, нежели уловит его взор. Но по моему мнению, нельзя принять и этого. Во-первых, потому, что здесь слишком видно приводящее в движение, – но первоначальнее Бога нет ничего, что приводило бы Его в движение, потому что Сам Он причина всего и не имеет причины, которая была бы и Его первоначальнее. Во-вторых, потому, что и этим подобием наводится прежняя мысль о движении, о сложности, об естестве непостоянном и зыблющемся, тогда как ничего подобного не должно представлять о Божестве. И вообще ничего не нахожу, что при рассмотрении представляемого остановило бы мысль на избираемых подобиях, разве кто с должным благоразумием возьмет из образа что-нибудь одно и отбросит все прочее. Наконец, заключил я, что всего лучше отступиться от всех образов и теней, как обманчивых и далеко не достигающих до истины, держаться же образа мыслей более благочестивого, остановившись на немногих речениях, иметь руководителем Духа, и какое озарение получено от Него, то сохраняя до конца, с ним, как с искренним сообщником и собеседником, проходить настоящий век, а по мере сил и других убеждать, чтобы поклонялись Отцу, и Сыну, и Святому Духу – единому Божеству и единой Силе.

Божественные свойства единого Бога. Веруем во единого Бога, единое начало, безначального, несозданного, нерожденного, нетленного, равно и бессмертного, вечного, бесконечного, неописуемого, беспредельного, всемогущего, простого, несложного, бестелесного, чуждого истечения, бесстрастного, неизменяемого и непременяемого, невидимого, источника благости и правды, свет умственный и неприступный, – в силу, никакою мерою неопределимую и только собственною волею измеряемоую, – ибо все, что восхощет, может, всех тварей видимых и невидимых создательницу, все объемлющую и сохраняющую, обо всем промышляющую, вседержительную, над всем начальствующую и царствующую царствием нескончаемым и бессмертным, не имеющую никакого сопреника, все наполняющую, ничем не объемлемую, но все объемлющую, содержащую все и все превышающую, которая проникает все сущности, сама оставаясь чистою, пребывает вне пределов всего и изъята из ряда всех существ, как пресущественная и превыше всего сущая; пребожественную, преблагую, преисполненную, которая устанавливает все начальства и чины, а сама выше всякого начальства и чина, выше сущности, жизни, слова и разумения, которая есть сам свет, сама благость, сама жизнь, сама сущность, так как не имеет от другого ни бытия, ни чего-либо из того, что есть, но сама есть источник бытия для всего существующего, жизнь – для всего живущего, разум – для всего разумного, причина всех благ для всех существ, – в силу, которая знает все прежде бытия всего, единую сущность, единое юожество, единую силу, единое хотение, единое действие, единое начало, единую власть, единое господство, единое царство, в трех совершенных Ипостасях познаваемую и поклоняемую единым поклонением, веруемую и почитаемую от всякой словесной твари (в ипостасях), неслитно соединенных и нераздельно разделенныых, что и не постижимо, – в Отца и Сына и Духа Святого, во имя Которых мы и крестились, ибо так Господь заповедал крестить апостолам, сказав: крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф. 28:19).

О Боге Отце и Сыне. (Веруем) во единого Отца, начало всего и причину, не от кого-либо рожденного, Который один только не имеет причины и не рожден, Творца всего, но Отца, по естеству, одного единородного Сына Его, Господа же и Бога, и Спасителя нашего Иисуса Христа; и в Изводителя всесвятого Духа. И во единого Сына Божия, единородного, Господа нашего, Иисуса Христа, рожденного от Отца прежде всех веков, света от света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, чрез Которого все произошло. Говоря о Нем: прежде всех веков, мы показываем, что Его рождение – безвременно и безначально; ибо не из не сущего приведен в бытие Сын Божий, сияние славы и образ Ипостаси Отчей (Евр. 1:3), живая премудрость и сила, Слово ипостасное, существенный, совершенный и живой образ невидимого Бога; но Он присно был с Отцом и в Отце, из Которого родился вечно, безначально. Ибо Отец никогда не существовал, когда не было бы Сына, но вместе Отец, вместе и Сын, от Него рожденный. Ибо Отец без Сына не назывался бы Отцом; если бы существовал когда-либо без Сына, то не был бы Отцом, и если после стал иметь Сына, то также после сделался Отцом, не будучи прежде Отцом, и подвергся бы изменению в том, что, не быв Отцом, стал Им, а такая мысль есть ужаснее всякого богохульства, ибо нельзя сказать о Боге, чтобы Он не имел естественной силы рождения, а сила рождения состоит в способности родить из себя, т. е. из собственной сущности, существо, подобное себе по естеству.

О рождении Сына от Отца. Итак, нечестиво было бы утверждать о рождении Сына, оно произошло во времени, и что бытие Сына началось после Отца. Ибо мы исповедуем рождение Сына от Отца, то есть из Его естества. И если мы не допустим, что Сын изначала существовал вместе с Отцом, от Которого Он рожден, то введем изменение Ипостаси Отца в том, что Отец, не будучи Отцом, после сделался Отцом. Правда, тварь произошла после, но не из существа Божия, а волею и силою Божиею приведена из небытия в бытие, и поэтому не произошло никакого изменения в естестве Божием. Ибо рождение состоит в том, что из сущности рождающего производится рождаемое, подобное по сущности; творение же и создание состоит в том, что творимое и созидаемое происходит извне, а не из сущности творящего и созидающего, и есть совершенно неподобно по естееству.

Поэтому в Боге. Который один только бесстрастен, неизменяем, непреложен и всегда одинаков, бесстрастно как рождение, так и творение. Ибу, будучи по естеству бесстрастен и чужд истечения, потому что прост и несложен, Он не может подлежать ни страданию, ни истечению ни в рождении, ни в творении, и не имеет нужды ни в чьем содействии. Но рождение (в Нем) безначально и вечно, так как оно есть действие Его естества и происходит из Его существа, иначе рождающий потерпел бы изменение, и был бы Бог первый и Бог последующий, и произошло бы приумножение. Творение же у Бога, как действие хотения, не совечно Богу. Ибо приводимое из небытия в бытие не может быть совечно Безначальному и всегда Сущему. Бог и человек творят неодинаково. Человек ничего не приводит из не сущего в бытие, но, что длает, делает из прежде существовавшей материи, не только пожелав, но и прежде обдумав и представив в уме то, что хочет сделать, потом уже действует руками, принимает труды, утомление, а часто не достигает цели, когда усердное делание не выходит так, как хочется, Бог же, только восхотев, вывел все из не сущаго в бытие, равным образом не одинаково и раждает Бог и человек. Бог, будучи безлетным и безначальным, и бесстрастным, и свободным от истечения, и бестелесным, и единым только, и бесконечным, и рождает безлетно и безначально, и бесстрастно, и без истечения, и вне сочетания, и непостижимое Его рождение не имеет ни начала, ни конца. Безначально раждает Он, потому что неизменяем, – без истечения потому, что бесстрастен и бестелесен; – вне сочетния потому, что опять и бестелесен и есть один только Бог, не имеющий нужды в ком-либо другом; – бесконечно же и непрестанно потому, что и безлетен, и безвременен, и бесконечен, и всегда одинаков, ибо, что безначально, то бесконечно, а что бесконечно по благодати, то отнюдь не безначально, как, например, ангелы.

Итак, присносущный Бог рождает Слово Свое, совершенное, безначально и нескончаемо, чтобы не рождал во времени Бога, имеющий высшия времени и естество, и бытие. Человек же, как очевидно, рождает противоположным образом, потому что подлежит и рождению, и истлению, и истечению, и размножению, и облечен телом, и в естестве человеческом заключается пол мужеский и женский, и муж имеет нужду в пособии жены. Но да будет милостив Тот, Который выше всего и Который превосходит всякую мысль и разумение.

О единосущии и равенстве Сына с Отцом. Итак, святая Кафолическая и Апостольская Церковь учить вмест и об Отце, и об единородном Его Сыне, из Него рожденном безлетно, без истечения, бесстрастно и непостижимо, так, как ведает это один только Бог всяческих. Как вместе существуют и огонь, и свет из него происходящий, – не прежде огонь, а потом уже свет, но вместе; и как свет, всегда рождающийся из огня, всегда есть в огне и никогда от него не отделяется, так и Сын рождается из Отца, никак не отделяясь от Него, но всегда пребывая в Нем. Но свет, неотделимо рождающийся от огня и всегда в нем пребывающий, не имеет собственной, по сравнению с огнем ипостаси, ибо он есть природное свойство огня; Сын же Божий единородный, из Отца рожденный, нераздельно и неразлучно и в Нем всегда пребывающий, имеет Свою собственную Ипостась, сравнительно с Ипостасью Отца.

Итак, Сын называется Словом и сиянием, потому что рожден от Отца без всякого сочетания и бесстрастно, и безлетно, и без истечения, и неразлучно; (называется) же Сыном и образом Отчей Ипостаси потому, что Он совершен, ипостасен и во всем подобен Отцу, кроме нерожденности, (называется) единородным потому, что Он один только от одного Отца рожден единственным образом, ибо никакое другое рождение не подобно рождению Сьна Божия, и нет другого Сьна Божия. Дух Святой, хотя исходит от Отца, но не по образу рождения, а по образу исхождения. Здесь другой образ бытия, также непостижимый и неведомый, как и рождение Сына Божия. Поэтому все, что имеет Отец, имеет и Сын, кроме нерожденности, которая означает не различие в сущности или в достоинстве, а образ бытия, – подобно тому, как Адам, который не рожден, ибо он – творение Божие, и Сиф, который рожден, ибо он – сын Адамов, и Ева, которая вышла из ребра Адамова, ибо она не была рождена, различаются друг от друга не по природе, ибо они – люди, но образом бьтия.

Один только Отец нерожден, потому что Он имеет бытие не из другой какой-либо Ипостаси; и один только Сын рожден, потому что из сущности Отца родился безначально и безлетно, и один только Дух Святой исходящ, потому что из сущности Отца не рождается, но исходит. Так учит божественное Писание, хотя образ рождения и исхождения пребывает для нас непостижимым.

Должно знать и то, что наименования отечества, сыновства и исхождения не от нас перенесены на блаженное Божество, но, напротив, нам переданы оттуда, как говорит божественный апостол: сего ради преклоняю колена моя ко Отцу, из Него же всяко отечество на небесех и на земли (Еф. 111,:14, 15).

Если же говорим, что Отец есть начало Сына и больше Его (Ин. 14:28), то этим не показываем, что Он первенствует пред Сыном по времени или по естеству; ибо чрез Него Отец веки сотвори (Евр. 1:2). Не первенствует и в каком-либо другом отношении, если не в отношении причины, то есть потому, что Сын родился из Отца, а не Отец из Сына, что Отец есть виновник Сына по естеству; подобно тому, как не говорим, что огонь происходит из света, но, напротив, свет от огня. Итак, когда услышим, что Отец есть начало и больше Сына, то должны разуметь Отца, как причину. И как не говорим, что огонь – одной сущности, а свет – другой, так нельзя говорить, что Отец – одной сущности, а Сын – иной; но (оба) – одной и той же. И как говорим, что огонь сияет чрез выходящий из него свет, и не полагаем, что свет, происходящий из огня, есть служебный его орган, а, напротив, есть естественная его сила, так говорим и об Отце, что все, что делает Отец, делает чрез единородного Сына Своего, не как чрез служебное орудие, но как чрез естественную и ипостасную Силу; и как говорим, что огонь освещает, и опять говорим, что свет огня освещает; так все, что творит Отец, и Сын такожде творит (Ин. 5:19). Но свет не имеет особенной от огня ипостаси; Сын же есть совершенная Ипостась, неотлучная от Отчей Ипостаси. Невозможно, чтобы среди тварей был найден образ, во всем сходно показывающий в себе самом свойства Святой Троицы. Ибо сотворенное и сложное, скоротечное и изменчивое, описуемое и имеющее образ и тленное – как в точности объяснить чуждую всего этого пресущественную Божественную сущность? А известно, что всякая тварь подчинена большей части таких свойств и по самому естеству подлежит истлению.

О Боге Духе Святом. Подобным образом веруем и во единаго Духа Святого, Господа, животворящего, от Отца исходящего и в Сыне почивающего, Отцу и Сыну спокланяема и сславима, как единосущного и совечного; в Духа от Бога, Духа правого, владычествующего, источника премудрости, жизни и освящения; в Бога, с Отцом и Сыном сущего и называемого, несозданного, полноту, Творца, Вседержителя, всесовершающего, всесильного, бесконечно могущественного, обладающего всякою тварью и неподчиненного господству, в Духа боготворящего, и небоготворимого, наполняющего, и не наполняемого, сообщающего, но ничего не заимствующего, освящающего и не освящаемого, Утешителя, как принимающего моления всех, во всем подобного Отцу и Сьну, от Отца исходящего, чрез Сьна подаваемого и воспринимаемого всею тварью, чрез Себя Самого творящего и осуществляющего все без изъятия, освящающего и сохраняющего, ипостасного, существующего в Своей собственной Ипостаси, неотлучного и неотделимого от Отца и Сына, имеющего все, что имеет Отец и Сын, кроме нерожденности и рожденности, ибо Отец безвиновен и нерожден, потому что не есть от кого-либо, но Сам от Себя имеет бытие и из того, что имеет, ничего не имеет от другого, напротив, Он Сам есть для всего начало и причина того образа, как оно существует от природы. Сын же от Отца – по образу рождения; Дух же Святой, хотя также от Отца, но не по образу рождения, а по образу исхождения. Что, конечно, различие между рождением и исхождением есть, это мы узнали; но какой образ различия, этого никак не постигаем. (Знаем только, что) и рождение Сына, и исхождение Святого Духа происходят одновременно.

Итак, все, что имеет Сын, и Дух имеет от Отца, даже само бытие. И если что не – Отец, то не есть ни Сын, ни Дух, и если бы чего не имел Отец, того не имееть Сын и Дух; но чрез Отца, то есть, потому что существует Отец, существует Сын и Дух, и чрез Отца имееть Сын, также и Дух все, что имеет, потому, то есть, что Отец имеет все это, – кроме нерожденности и рождения и исхождения. Ибо одними только ипостасными свойствами и различаются между собою три святые Ипостаси, нераздельно различаемые не по сущности, а по отличительному свойству каждой Ипостаси.

Взаимные отношения Божественных Лиц Святой Троицы. Говорим же, что каждое из этих трех Лиц имеет совершенную Ипостась, для того, чтобы нам не принять совершенной природы за одну – сложенную из трех несовершенных, но за единую простую сущность в трех совершенных Ипостасях, которая выше и впереди совершенства. Ибо все, составляемое из несовершенного, необходимо есть сложно; но из совершенных Ипостасей не может произойти сложение, почему мы и не говорим, что вид из Ипостасей, но – в Ипостасях. Из несовершенного сказали, т. е. из того, что не представляет собою целого вида той вещи, которая из него составляется, – так камень, дерево и железо – сами в себе совершенны по своей природе, но в отношении к дому, который из них строится, каждое несовершенно, потому что каждое, отдельно взятое, не есть дом.

Итак, мы называем Ипостаси (Св. Троицы) совершенными, чтобы не ввести сложности в Божеское естество, ибо сложение – начало раздора. И опять говорим, что три Ипостаси находятся одна в другой взаимно, чтобы не ввести множества и толпы богов. Исповедуя три Ипостаси, признаем несложность и неслитность (в Божестве); а исповедуя, что эти Ипостаси единосущны одна другой, и признавая в них тождество воли, действия, силы, власти и, если можно сказать, движения, мы признаем их нераздельность и то, что Бог есть един; ибо Бог, Слово и Дух Его истинно один Бог.

Отец, и Сын, и Святой Дух во всем едино, кроме нерожденности, рождения и исхождения, мыслью же разделенное; ибо мы знаем единого Бога, но замечаем мыслью различие только по свойствам, т. е. отчеству, сыновству и исхождению, как различаем причину, зависящее от причины и совершенство ипостаси, или образ бытия. Ибо в отношении к неописуемому Божеству мы не можем говорить ни о местном расстоянии, как в отношении к нам, потому что Ипостаси находятся одна в другой, не сливаясь, впрочем, но соединяясь, по слову Господа, сказавшего: Аз во Отце и Отец во Мне (Ин. 14:11), – ни о различии хотения, или мысли, или действия, или силы, или чего другого, что производит в нас действенное и совершенное разделение. Поэтому об Отце, Сыне и Святом Духе говорим не как о трех Богах, но, вернее, как об едином Боге, Святой Троице, так как Сын и Дух возводятся к одному Виновнику, но не слагаются и не сливаются, каск сливал Савеллий; ибо Они соединяются, как мы говорили, не сливаясь, но совокупно друг с другом пребывая и друг друга проникая без всякого смешения и слияния, и так, что не существуют один вне другого или не разделяются в сущности, согласно Apиевy разделению; ибо, чтобы сказать кратко, Божество нераздельно в разделенном, подобно тому, как в трех солнцах, тесно друг к другу примыкающих и никаким расстоянием не разделяемых, одно и смешение света, и слияние.

Поэтому, когда смотрим на Божество, на первую причину, на единодержавие, на единство и тождество Божества и, так сказать, на движение и хотение, на тождество сущности, силы, действия и господства, – тогда воображаем себе одно. Когда же смотрим на то, в чем есть Божество, или, чтобы сказать точнее, что есть Божество, и на то, что́ оттуда – из первой причины существует вечно, равносильно и нераздельно, то есть, на Ипостаси Сына и Духа, – то будет три, Коим покланяемся. Один Отец – Отец и безначальный, т. е. безвиновный, ибо Он – не от кого-либо. Один Сын – Сын, но не безначальный, т. е. не безвиновный; ибо Он – от Отца; если же взять начало по времени, то и безначальный; ибо Он – Творец времен и не подчинен времени. Один Дух – Святой Дух, происходящий из Отца, но не по образу сыновнему, а по образу исхождения. Так ни Отец не утратил нерождения чрез то, что родил, ни Сын – рождения чрез то, что родился из нерожденного – ибо как иначе? – ни Дух не преложился ни в Отца, ни в Сына чрез то, что Он произошел и потому, что Он Бог. Ибо свойство неизменяемо; иначе как бы оно оставалось свойством, если бы изменялось и прелагалось? – Если Отец есть Сын, то уже не Отец в собственном смысле; ибо в собственном смысле только один Отец; и если Сьн есть Отец, то Он не есть в собственном смысле Сын; ибо один в собственном смысле Сын; один и Дух Святой.

Должно же знать, что мы не говорим, что Отец происходит от кого-либо, но Самого называем Отцом Сына. Не говорим, что Сын – причина, не говорим и того, что Он – Отец, но говорим, что Он и от Отца и Сын Отца. И о Святом Духе говорим, что Он от Отца, и называем Его Духом Отца, но не говорим, что Дух и от Сына, а называем Его Духом Сына, как говорит божественный апостол: аще кто Духа Христова не имать, сей несть Егов (Рим. 8:3), и исповедуем, что Он и открылся нам, и преподается нам чрез Сына; ибо сказано: дуну и глагола им (ученикам Своим): приимите Дух Свят (Ин. 20:22); подобно тому, как луч и сияние (происходит) от солнца, ибо оно есть источник и луча и сияния; но сияние чрез луч нам сообщается, и оно освещает нас и приемлется нами. О Сыне же не говорим ни того, что Он – Сьн Духа, ни того, что Он – от Духа.

Веруем в Отца, и Сына, и Святого Духа, единое Божество в трех Ипостасях, одно хотение, одно действие, но равным образом в трех Лицах, бестелесную мудрость, несозданную, бессмертную, непостижимую, безначальную, недвижимую, неизменную, неразрушимую, неописуемую, равной славы, равного могущества, равного величия, равной силы, одной природы, пресущественную, преблагую, тресветлую, тресолнечную, тресияющую. Отец – свят, Сьн – свят, Дух Святой – свять. Отец – мудрость, Сьн – мудрость, Дух Святой – мудрость. Един Бог, а не три Бога. Един Господь – Святая Троица, в трех Ипостасях познаваемая. Отец – Отец и не сотворенный; Сын – Сын, рожденный, но не сотворенный, ибо Он – из Отца. Дух Святой не рожден, но исходит, ибо – из Отца. Ничего тварного, ничего перво-второго, ничего господственно-рабского. Но единица есть и Троица,– и была и есть, и будет во веки, верою познаваемая и покланяемая – верою, а не изысканием и не исследованием, и не доказательством. Ибо чем более исследуется, тем более не познается, и чем более вызывает любопытство, тем более скрывается. Итак, верные пусть поклоняются Богу простым разумом. Веруй, что Бог в трех Ипостасях. Но как, это выше всякаго образа, ибо Бог непостижим. Не говори, как Троица существует Троицей? Ибо Бог не исследим. Если же любопытствуешь относительно Бога, то прежде всего скажи мне о самом себе и о том, что касается тебя самого. Как существует твоя душа? Как движется твой ум? Как рождаешь ты слово? Как существуешь ты смертный и в то же время бессмертный? Если ты не знаешь того, что внутри тебя находится, то как не содрогаешься исследовать высшее небес? Мысли Отца, как источник жизни Сына, как реку рождающую; Духа Святого, как море, ибо и источник, и река, и море суть одна природа. Мысли Отца, как корень, Сьна, как ветвь, Духа Святого, как плод, ибо в трех Них одна природа. Отец –солнце, имеющее луч – Сына, тепло – Духа Святого. Святая Троица много выше всякого образа и очертания. Услыхав о рождении от Отца, не думай о телесном рождении. Услыхав о Слове, не понимай Его в смысле телесного слова. Услыхав о Духе Божием, не разумей ветра или дыхания. Творец познается по аналогии с Его творениями. Так поступая, ты будешь правым чтителем Святой и неслиянной Троицы, Отца, и Сьна, и Святого Духа, единого Божества, Которому слава и честь, и поклонение во веки веков. Аминь.

Св. Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, род. ок. 295 г., † 2 мая 373 г.

Св. Василий Великий, архиеписком Кесарии Каппадокийской, род. ок. 330 г., † 1 января 379 г.

Св. Григорий Богослов, архиепископ Константинопольский, род. ок. 329 г., † ок. 390 г.

Св. Григорий, епископ Нисский, род. ок. 335 г., † ок. 394 г.

Св. Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский, † ок. 270 г.

Св. Иоанн Дамаскин, род. в конце VII в., † ок. половины VIII в.

Св. Кирилл, епископ Иерусалимский, род. ок. 313 г., † в 386 г.

Препод. Максим Исповедник, род. ок. 580 г., † в 662 г.

Блаж. Феодорит, епископ Киррский, род. ок. 393 г., † в 457 г.

Слушайте, прошу вас, со вниманием слова наши, потому что мы будем говорить не от себя, но что́ благодать Божия внушит нам к вашей пользе. Что же это? В начале сотвори Бог небо и землю. Здесь, прежде всего, уместен вопрос о том, для чего излагает нам это блаженный пророк (Моисей), живший спустя много поколений после события? Не без причины и не без цели. В начале Бог, создавший человека, Сам беседовал с людьми, сколько люди могли слышать Его. Так Он приходил к Адаму, так обличал Каина, так беседовал с Ноем, так посещал Авраама. Когда же весь род человеческий впал в великое нечестие, и тогда совершенно не отвратился Создатель от всего рода человеческого; но так как люди сделались недостойными беседы с Ним, то, желая возобновить общение с ними, посылает к людям, как будто к находящимся вдали, Писание, чтобы привлечь к себе весь род человеческий. Это писание послал Бог, а принес Моисей. О чем же говорит Писание? В начале сотвори Бог небо и землю. Усматривай, возлюбленный, и в этом особенное превосходство этого чудного пророка. Все другие пророки говорили или о том, что́ должно было произойти спустя долгое время, или о том, чему надлежало случиться тогда же, а он, блаженный, живший спустя уже много поколений после сотворения мира, удостоился, водительством вышней Десницы, изречь то, что сотворено Господом всего еще до его рождения. Поэтому-то он и начал говорить так: в начале сотвори Бог небо и землю, как бы взывая ко всем нам громким голосом: «не по научению людей говорю это; Кто призвал эти небо и землю из небытия в бытие, Тот подвиг и мой язык к повествованию о них». Итак, прошу вас, будем внимать этим словам так, как будто бы мы слышали не Моисея, но самого Господа Вселенной, говорящего устами Моисея, и распростимся надолго с собственными рассуждениями: помышления бо человеческая боязлива, и погрешительна умышления их (Прем.9:14). С великою благодарностью будем принимать сказанное Моисеем, не выступая из своих границ, и не испытуя того, что выше нас, как поступили враги истины, которые захотели все постигнуть своим умом, не подумав, что природа человеческая не может постигнуть творения Божия.

И какое ты можешь иметь оправдание, какое извинение, когда безумствуешь и мечтаешь о том, что выше твоей природы? Говорить, что все произошло из готового уже вещества, и не признавать, что Творец вселенной произвел все из ничего, было бы знаком крайнего безумия. Итак, заграждая уста безумных, блаженный пророк в самом начале книги сказал так: в начале сотвори Бог небо и землю. Когда же слышишь: сотвори, то не выдумывай ничего другого, но смиренно веруй сказанному. Это Бог – все творит и преобразует, и все устрояет по Своей воле. Вместе с этим он (Моисей) и все ереси, появляющиеся в Церкви подобно плевелам, исторгает этими же словами: в начале сотвори Бог небо и землю. Подойдет ли к тебе Манихей, утверждающий, что прежде существовала материя, или Маркион, или Валентин³⁹, или кто из язычников, говори им: в начале сотвори Бог небо и землю. – Но он не верит Писанию? Так отвратись от него, как от неистового и безумного. Кто не верит Создателю вселенной и как бы обвиняет истину во лжи, тот какое может заслужить когда-либо прощение? Эти люди имеют притворный вид, и, надевая личину кротости, под овчею кожею скрывают волка. Но ты не обольщайся, а еще более возненавидь такого по тому самому, что он пред тобою, – таким же, как и он, рабом, – притворяется кротким, а против Владыки всего – Бога воздвиг брань, и не чувствует, что идет против собственного своего спасения. Мы же будем держаться несокрушимого основания и обратимся опять к началу: в начале сотвори Бог небо и землю.

Небеса, по Его распоряжению движущиеся, в мире повинуются Ему (Богу): и день и ночь совершают определенное им течение, не препятствуя друг другу. Солнце и лики звезд, по Его велению, согласно, без малейшего уклонения проникают на назначенные им пути. Плодоносящая земля, по Его воле, в определенные времена производит изобильную пищу людям, зверям и всем находящимся в ней животным, не замедляя и не изменяя ничего из предписанного им. Неисследимые и непостижимые области бездны и преисподней держатся теми же велениями. Беспредельное море, по Его устроению соединенное в большие водные массы, не выступает за положенные ему преграды, но делает так, как Он повелел. Ибо Он сказал: «доселе дойдешь, и волны твои в тебе сокрушатся» (Иов. 38:11). Непроходимый для людей океан и миры, за ним находящиеся, управляются теми же повелениями Господа. Времена года – весна, лето, осень и зима мирно сменяются одни другими. Определенные ветры – каждый в свое время – беспрепятственно совершают свое служение. Неиссякающие источники, созданные для наслаждения и здравия непрестанно доставляют людям свою влагу, необходимую для их жизни. Наконец, малейшие животные мирно и согласно составляют сожительства между собою. Всему этому повелел быть в согласии и мире великий Создатель и Владыка всего, Который благотворит всем, а преимущественно нам, прибегающим к милосердию Его чрез Господа нашего Иисуса Христа, Коему слава и величие во веки веков.

Те люди, которые думают, что весь этот благоустроенный мир не божественным разумом создан, а составился из известных частей, соединившихся между собою без всякой цели, – те не имеют, мне кажется, ни разума, ни мысли, ни даже глаз. В самом деле, если только поднимешь взоры на небо и рассмотришь то, что под ним и на нем, то может ли быть что-нибудь яснее и достовернее той истины, что есть некоторое Существо превосходнейшего разума, которое проникает, движет, сохраняет и направляет всю природу? Посмотри на самое небо. Как широко оно раскинулось! Какое быстрое движение совершается там! Посмотри на него ночью, когда оно испещрено звездами, или днем, когда оно сияет яркими лучами солнца, – и ты узнаешь, в каком удивительном, божественном равновесии держит его Верховный Управитель. Обрати внимание на то, как от движения солнца происходит год, и как луна, то прибывая, то убывая, измеряет месяцы. Но предоставим астрономам подробнее сказать о звездах, как они управляют движениями мореплавателей или определяют время сеяния и жатвы: все это не только не могло произойти, образоваться и прийти в порядок без Верховного Художника, без совершеннейшего Разума, но даже не может быть воспринято, наследовано и постигнуто без величайшего усилия и деятельности разума. Что сказать о столь правильно совершающихся переменах года и плодов? Не указывают ли нам на своего Виновника весна с своими цветами, лето с своими жатвами, осень с спелыми и приятными плодами и зима, изобилующая оливами⁴⁰? Легко расстроился бы такой порядок, если бы не поддерживался высшим Разумом. А какая предусмотрительность видна в том, что даны нам весна и осень с своей средней температурой, чтобы зима не томила нас только своим холодом, и лето не палило своим жаром, и что незаметны и нечувствительны переходы от одного времени года в другое! Обрати свое внимание на море, – оно ограничивается законом берега! Посмотри, как все растения получают свою жизнь из внутренности земли. Посмотри на вечно волнующийся океан, на эти всегда струящиеся источники, на эти реки, никогда не останавливающиеся в своем течении. Что сказать об этих правильно расположенных возвышениях гор, об извилинах холмов, об обширном протяжении равнин? Что сказать о разнообразии защиты животных друг против друга? Одни из них вооружены рогами, другие снабжены острыми зубами, третьи защищены копытами, четвертые имеют острое жало, одни укрываются скоростью своего бега, другие быстротою полета! Особенно же в красоте нашего образа открывается, что Бог есть художник: прямое положение, взор, устремленный к верху, глаза, помещенные высоко как бы на сторожевой башне, и все прочие чувства, расположенные как бы в укреплении.

Но не будем останавливаться на частностях. Вообще должно сказать, что в че ловеческом составе нет ни одного члена, который не удовлетворял бы какой-либо нужде и не служил бы к украшению, и, что всего удивительнее, при общем у всех нас виде, каждый имеет некоторые отличительные черты Таким образом, все мы и похожи друг на друга, и вмест отличаемся один от другого.

Бог печется не о целом только, но и о частях. Например, Британия имеет недостаток в солнце, но зато согревается теплотою моря, окружившего ее со всех сторон; река Нил умеряет сухость Египта; Евфрат удобряет почву Месопотамии, Инд, говорят, увлажняет и делает плодородными страны Востока. Когда ты при входе в какой-нибудь дом видишь повсюду вкус, порядок, красоту, то, конечно, подумаешь, что им управляет хозяин, и что он гораздо превосходнее, чем все эти блага; подумай же, что и в дом этого миpa, когда смотришь на небо и на землю и находишь в них промышление, порядок и закон, – есть Господь и Отец всего, Который прекраснее самых звезд и частей всего миpa.

Мне желательно тверже укоренить в тебе удивление к твари, чтобы ты, где бы ни находился, и какой род растений ни встречал, всегда возобновлял в себе ясное воспоминание о Творце.

Одна травка, или одна былинка достаточна занять всю мысль твою рассмотрением искусства, с каким она произведена, например, стебель пшеницы опоясывается коленцами, чтобы они, подобно связкам, удобно поддерживали тяжесть колосьев, когда, исполненные плодами, клонятся к земле. Стебель у овса совершенно пуст, так как вершина его ничем не обременена. Стебель пшеницы природа защитила особыми связками, зерно же заключила в ячейку, чтобы оно не могло быть похищено птицами, и длинными остями, подобными иглам, предотвратила вред от мелких животных. Что мне сказать и о чем умолчать? В богатых сокровищницах творения трудно найти предпочтительное прочему, а если оставим что без внимания, урон будет невознаградимый.

Да прорастит земля былие травное. Вместе с питательным произросло и вредное, вместе с пшеницею и болиголов, и вместе с другими питательными растениями – чемерица, борец, мандрагора и маковый сок. Итак, что же? Ужели откажемся приносить благодарение за полезное и станем обвинять Создателя за разрушительное для нашей жизни? А не рассудим того, что не все создано для нашего чрева? Напротив того, как назначенное нам в пищу у нас под руками и всякому известно, так каждая сотворенная вещь в целом творении выполняет какой-нибудь свой особенный закон. поскольку воловья кровь для тебя яд, то ужели по этому самому надлежало или не творить этого животного, или сотворить вола бескровным, хотя сила его для стольких потребностей нужна нам в жизни? Но тебе довольно живущего в тебе разума, чтобы предохранить себя от вредного. Если овцы и козы умеют избегать злотворного для их жизни, посредством одного чувства различая вредное, то скажи мне, ужели трудно уклониться от ядоносного тебе, у которого есть и разум, и врачебная наука, указывающая полезное, и опыт предшественников, внушающий убегать вредного? Но и из этого ничто не сотворено напрасно и без пользы. Ибо оно или служит пищею какому-либо животному, или с помощью врачебной науки открывается годным для нас самих, служа к облегчению каких-нибудь недугов. Скворцы питаются болиголовом, и по устройству своего тела не терпят вреда от яда; имея в сердце тонкие скважины, они, кажется, переваривают поглощенное, прежде, нежели производимое им охлаждение коснется главных членов. Чемерица служит пищею перепелам, и они по своему сложению остаются невредимыми. Но эти же самые растения и нам иногда бывают полезны. Мандрогорою врачи наводят сон, и опиумом успокаивают жестокие боли в теле. А некоторые болиголовом усмиряли ярость вожделений, чемерицею же искореняли многие застарелые болезни. Поэтому, за что думал ты обвинять Творца, то самое обратилось для тебя в побуждение к большей благодарности.

Да прорастит земля былие. И земля, соблюдая законы Создателя, начав с ростка, в краткое мгновение времени прошла все виды возрастания и тотчас довела прозябения до совершенства. Луга наполнились изобильною травою, плодоносные равнины, воздымаясь от жатв, в колебании колосьев сохранили подобие волнующегося моря. Всякая зелень и всякий род овощей, все, что растет кустарником, и что приносит стручковые плоды, во всем изобилии явились тогда на земле. Ибо ничто тогда не останавливало произрастания, неопытность земледельцев, неблагорастворенность воздуха и какая-либо другая причина не делали вреда тому, что вышло из земли. Осуждение еще не препятствовало плодородию земли, все это было прежде греха, за который осуждены мы в поте лица своего есть хлеб.

Но сказано: и древо плодовитое, творящее плод, емуже семя его в нем по роду и по подобию на земли. По этому глаголу сгустились кустарники, выросли из земли все деревья, обыкновенно достигающие чрезвычайной высоты: ели, кедры, кипарисы, певги; все мелкие деревья сделались вдруг ветвистыми и густыми, явились употребляемые для венцов растения – розы, мирты и лавры. Ничего этого прежде не было на земле, и все в одно мгновение времени пришло в бытие, с принадлежащим каждому свойством, с очевидным различием от растений инородных и со свойственными каждому признаками. Но роза была без шипов; впоследствии уже к красоте цвета присоединены терния, чтобы недалеко от приятности наслаждения имели мы и готовую скорбь, воспоминая о грехе, за который земля осуждена взращать нам терния и волчцы (Быт 3:18).

Сколько произникло тогда родов растений плодовитых, годных к созиданию кровов, к строению кораблей, к сожжению! И здесь опять в каждом дереве устройство частей его разнообразно, но с другой стороны едва можно отыскать свойство каждого дерева, и усмотреть взаимные различия деревьев разнородных. Отчего одни из них пускают корень в глубь, а другие стелют по земной поверхности; одни растут прямо и имеют один ствол, другие низки и от самого корня разделены на многие отростки? Отчего у деревьев, имеющих ветви длинные и далеко раскинутые по воздуху, корни глубоки и простираются вокруг на большое пространство, как будто природа положила основания, соразмерные тяжести верхних частей? Сколько различий в древесной коре! У одних деревьев кора гладкая, у других морщинистая; у одних однослойная, а у других многослойная. А что удивительно, и в растениях найдешь признаки, похожие на человеческую юность и старость. Ибо на деревьях молодых и здоровых кора бывает вокруг плотно обтянута, а на состарившихся она морщится и твердеет. Одни деревья, будучи срезаны, вновь дают ростки, другие, потерпев посечение, как бы это было для них смертью, остаются без преемства.

В плодоношении же плодовитых растений столько разности, что невозможно описать этого словом. Ибо не только на деревьях разнородных плоды различны, но много разностей бывает даже в одном и том же виде дерева. Иной отличительный признак плода бывает на растении мужеского пола, иной на растении женского пола, как различают это садовники, которые и финиковые деревья делят на два пола – мужеский и женский.

Столь многочисленны различия в образе рождения плодов, если из многого сказать только не многое! Но кто же опишет разнообразие самых плодов, их вид, цвет, свойства соков и пользу каждого? Отчего некоторые созревают на солнце обнаженные, а другие приходят в полноту покрытые в оболочках? Отчего, у которых плод нежен, у тех лиственный покров груб, как на смоковнице; а у которых плоды закрыты, у тех лиственная одежда легка, как на орешнике? Потому что первые по слабости имеют нужду в большей помощи, а последним более плотная оболочка причинила бы вред тенью от листьев. Какие разрезы на виноградных листьях, чтобы грозд был и защищен от вредных действий воздуха, и по причине редкости листьев в обилии принимал на себя солнечные лучи! Ничто не без причины, и ничто не случайно, везде видна какая-то неизглаголанная мудрость.

Какое же слово может быть достаточным для этого? Как ум человеческий исследует все в подробности, чтобы и свойства усмотреть, и взаимные разности различить явственно, и без недостатка представить сокровенные причины? Одна и та же вода, притянутая корнем, иначе питает самый корень, иначе кору ствола, иначе древесину, и в ней опять иначе сердцевину. Одно и тоже и листом делается, и разделяется по сучьям и ветвям, доставляет рост плодам; от той же причины происходит и сок в растении, и вытекающая из него наружу влага. Какая же разность между всем этим, не объяснит никакое слово. Иная влага, вытекающая из мастичника, и иной сок бальзамического дерева; а некоторые нарды в Египте и Ливии источают другой род сока. Сказывают также, что и янтарь есть сок растений, отвердевший в камень. И такое мнение подтверждают примечаемые в янтаре травинки и мелкие животные, которые, будучи захвачены, когда сок был еще мягкий, остаются в нем. И вообще, кто не изведал опытом различия соков относительно к их качеству, тот не найдет и слова к объяснению их действий. Как опять из одной и той же влаги в винограде составляется вино, а в маслине – масло? И удивительно не одно то, каким образом влажность в винограде сделалась сладкою, а в маслине тучною, но и то, что в сладких плодах неисчислимо различие качеств. Ибо иная сладость в винограде, иная в яблоке, смоковнице и финиковом дереве. И я желаю, чтобы ты еще подумал об этом вопросе: отчего одна и та же вода то мягка для ощущения, когда, находясь в известных растениях, делается она сладкою, то жестка для вкуса, когда, пройдя чрез другие растения, окисляется, и опять обратившись в крайнюю горечь, нестерпима для ощущения, когда находится в полыни и в скаммонеи⁴¹; а в желудях, или в плоде дерева превращается в острое и вяжущее качество, в терпентинных же растениях и в орехах изменяется в свойство нежное и маслянистое? И нужно ли говорить о чем-либо мало известном, когда в одной и той же смоковнице вода переходит в противоположные качества? Та же влага весьма горька в древесном соке, и весьма сладка в самом плоде; и в винограде имеет самый вяжущий вкус в сучьях, и самый приятный в ягодах.

Но сколько различий в цветах! Можешь видеть на лугах, что одна и та же вода в одном цветке румяна, в другом багрова, в этом голубая, а в этом белая. И опять, еще больше разности представляет она в запахах, нежели сколько имеет разнообразия в цветах. Но вижу, что слово мое, от ненасытимого желания все обозреть, преступает меру, и если не наложу на него уз и не возведу к необходимому закону творения, то не достанет у меня дня на изображение пред вами великой мудрости, сокрытой в вещах самых маловажных.

Да прорастит земля древо плодовитое, творящее плод на земли. И тотчас вершины гор осенились кудрями, устроились сады, и берега рек украсились тысячами родов растений; и одни уготовились украшать собою человеческую трапезу, а другие предложили в пищу скотам и листья и плоды. Но они доставляют нам и врачебные пользы в своих соках, влагах, прутьях, коре, плодах. И одним словом, что открыл нам долговременный опыт, из частных случаев собирая полезное, то привел в бытие вдруг все объемлющий промысл Творца, предусмотрев изначала.

А ты, когда видишь растения садовые или дикие, прозябающие в воде или на суше, приносящие цветы, или бесцветные, в малом познавая великое, усугубляй непрестанно свое удивление, и возрастай в любви к Творцу.

Да прорастит земля. Краткое это повеление тотчас стало великою природою и художественным словом, быстрее нашей мысли производя бесчисленные свойства растений. То же повеление, и доныне действуя в земле, побуждает ее по истечении каждого года, обнаруживать силу свою, какую она имеет к произведению трав, семян и деревьев. Как кубарь, по силе первого данного ему удара, совершает последующие обращения, когда описывает круги, сохраняя центр неподвижным; так и последовательный порядок природы, получив начало с первым повелением, простирается на все последующее время, пока не достигнет общего скончания вселенной. К нему будем поспешать и мы все, плодонося добрые дела и преисполняясь ими, да насаждени в дому Господни, во дворех Бога нашего процветем (Пс. 91:14) о Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков.

Одна ли вселенная, и есть ли она стройное целое, как кажется нам и мудрейшим из греков, Платону⁴² и Пифагору⁴³, стоикам⁴⁴ и Гераклиту⁴⁵, или же она состоит из двух начал, как тоже думали иные, или даже она есть беспредельное множество (миров), как казалось иным, которые, впадая в различные заблуждения и выдумывая различные (новые) имена, пытались раздробить сущность вселенной и считают ее беспредельною, и нерожденною, и неподчиненною промыслу? Из последних одни, указывая на атомы, как на какие-то неразрушимые и малейшие тела, количеством бесчисленные, и измыслив какое-то пустое пространство, беспредельное по величине, утверждают, что эти атомы носятся по воли случая в пустом пространстве, сами собою сталкиваются друг с другом вследствие беспорядочности движения и, соединяясь между собою по причине разнообразия своих форм, взаимно удерживают друг друга в этих соединениях и таким образом производят мир и все, находящееся в нем, или лучше – беспредельные миры. Такого мнения держались Эпикур⁴⁶ и Демокрит⁴⁷; причем разногласили они только в том, что первый считал все атомы весьма малыми и потому недоступными для чувств, а Демокрит полагал, что есть некоторые и весьма большие атомы, Но, по мнению того и другого, они суть атомы и называются так вследствие неразложимой прочности их. Другие под именем атомов разумеют тела без (составляющих их) частей, являющиеся частями всего (существующего), из которых, как из неделимых, слагается все, и в которые все разрешается.

Но можем ли мы слушать этих людей, которые утверждают, будто исполненные мудрости и потому прекрасные творения суть случайные создания? Каждое из них в отдельности, а равно и все вместе оказались прекрасными пред очами Того, Кто повелел им быть. Виде, – сказано (в Быт. 1:31), – Бог вся, елика сотвори, и се добра зело. Между тем их не вразумляют хотя бы те мелкие, обычные и общеизвестные примеры, из которых они могут узнать, что ни одно необходимое и полезное произведение не является без старания и случайно, но сооружается и подготовляется руками (человека) к надлежащему служению; наоборот, когда оно превращается в ненужное и бесполезное, тогда и разлагается и рассеивается непрерывно и как попало, так как им более уже не занимается и не распоряжается мудрость, благодаря которой оно могло явиться. В самом деле, кусок материи не является без ткача, основы не составляются сами собою и поперечная нитка не вплетается сама собою; а когда он износится, то изорванные лохмотья расползаются во все стороны. Дом и город создаются не так, что одни камни сами попадают в фундамент, а другие поднимаются в верхние части здания, но строитель располагает их в порядке, каждый камень на свое место; по разрушении же дома, каждый из них низвергается вниз и падает, как попало. И при сооружении корабля киль не сам подставляет себя (вниз корабля), мачта не сама поднимается к средине, и каждое из остальных деревьев не само собою занимает положение, какое выпало на его долю. Равным образом, например, сто бревен⁴⁸ колесницы не сплочены каждое в том пустом месте, какое нашли сами они, но строитель в том и другом случае приладил все бревна каждое на свое место. А разрушится корабль, находящийся в море, или колесница, несущаяся по земле, тогда и деревья раскидываются, как случится, одни – волнами, другие – сильным толчком. Так и атомы, – следовало бы сказать им, – оставаясь не обработанными, необделанными и без употребления, носятся без всякой пользы. Впрочем, предоставим им рассматривать эти невидимые и постигать эти непостижимые (атомы) не так, как тот, кто открытое ему Богом исповедует перед Ним в словах (Пс. 138:16): несоделанное Твое видесте очи мои. И когда они будут говорить, что изящнейшие ткани, которые, по словам их, возникли из атомов, созданы этими самыми атомами без участия мудрости и создания, то кто же тогда пожелает слушать об этих бесчисленных атомах, которых превосходит мудростью даже паук, ткущий паутину из самого себя?

Или кто может согласиться с тем, будто это великое здание, состоящее из неба и земли и называемое космосом вследствие величия и множества вложенной в него мудрости, приведено в порядок атомами, носящимися без всякого порядка, и беспорядок сделался порядком? Каким образом правильные движения и пути произошли от беспорядочного метания? Как гармонический хоровод небесных тел составился из нестройных и несогласованных инструментов? Каким образом при одной и той же сущности всех вещей, при одной и той же нетленной природе, с одним только, (как они говорят), различием по величине и форме, одни из тел – как сами они сказали бы – суть тела божественные, чистые и вечные? Они, конечно, скажут, что причиною различия в устойчивости тел являются различные соединения атомов; одни тела, по их словам, сплочены и связаны атомами так, что сделались совершенно неразложимыми соединениями, а у других соприкосновение атомов более или менее слабо и неустойчиво, почему рано или поздно тела эти теряют (прежнюю) стройную форму, в какой соединены были (в них) атомы. Сверх того, одни тела, говорят они, составились из одних, имеющих такую-то форму атомов, а другие из других, иначе расположенных атомов. Но, спрашивается, кто же рассматривает, собирает и расставляет, – и одни атомы известным образом соединяет в солнце, а другие иным образом (собирает) так, что является луна, и выбирает все сообразно с природой каждой звезды? Ведь, конечно, ни солнечные атомы, столько-то и такие-то и таким-то образом соединенные, не сошлись для создания луны, а равно и соединения лунных атомов не сделались некогда солнцем, и блестящий Арктур не начал гордиться тем, что с некоторых пор обладает атомами Утренней звезды, а Плеяды – атомами Ориона⁴⁹. – Прекрасно различил звезды Павел, говоря (1Кор. 15:41): ина слава солнцу, и ина слава луне, и ина слава звездам, звезда бо от звезды разнствует во славе. Если сближение их, как бездушных тел, происходило без участия (их собственного) сознания, то для них необходим был разумный строитель; если же соединение их, как лишенных (только) разума, произошло не по воле их, а по необходимости, то во всяком случае некий мудрый пастырь собрал и расставил их, если же, наконец, они сошлись добровольно для своего дела, то, значит, некий удивительный архитектор наперед распределил между ними работу, или, подобно опытному полководцу, оставил не беспорядочное и сбитое в о дну кучу войско, но в одном месте поставил конницу, в особом тяжело-вооруженную пехоту, отдельно копьеносцев, особо стрелков и, где нужно, пращников, чтобы воины одного рода оружий помогали друг другу.

Если над атомами нет правителя, который бы говорил им, или выбирал, или приводил их в порядок, но сами они по своей воле выходят на надлежащее место из великого хаоса, происходящего от безпорядочного движения, оставляют за собою великий шум от различных столкновений и направляются подобные к подобным не Богом, как говорить поэт⁵⁰, но сами стекаются и собираются вместе, зная сродных себе: – то как удивительно это самоуправление атомов?! Друзья приветствуют и обнимают друг друга и спешат расположиться на одно общее место жительства и одни сами собою сплетаются в солнце – светило великое (Быт. 1:6), чтобы производить день, а другие в многочисленные, может быть, пирамиды звезд, чтобы увенчать и все небо, а иныя расставлены кругом, чтобы придать ему некоторую твердость и вывести эфир сводом для восхождения светил, и чтобы группы этих простых атомов выбрали себе жилища и разделили небо на дома и местопребывания свои.

Но эти неблагоразумные люди не видят даже и очевидного и, конечно, тем более не в состоянии видеть тайное. По-видимому, они не подозревают установленных (в природе) восхождений и захождений светил, даже великолепнейших восходов и заходов солнца, и не пользуются происходящими от этих светил для людей удобствами, – днем, приспособленным к труду, и ночью, осеняющею (нас) мраком для отдыха. Изыдет, – говорит Писание (в Пс. 103:23), – человек на дело свое и на делание свое до вечера. Не замечают они и другого обращения солнца, которым оно производит определенные времена, благоприятную погоду и неизменные солнцевороты, водимое теми атомами, из которых оно состоит. И хотя бы не хотели этого жалкие люди, но, как веруют праведники, велик Господь, создавший солнце. Он словами Своими утвердил движение его. Слепцы! Неужели атомы приносят вам зиму и дожди, чтобы земля производила пищу вам и всем животным, зависящим от них? Неужели атомы приносят вам лето, чтобы вы получали плоды с деревьев в наслаждение? Почему же вы не покланяетесь атомам и не приносите жертв заведующим плодами? Неблагодарные! вы не посвящаете им даже немногих начатков тех многочисленных даров, какие от них имеете.

А эта многолюдная и пестрая толпа звезд, созданных блуждающими и всегда рассеянными атомами, по общему согласию разделила места (на небе), как если бы они выбирали для себя колонии или общее место жительства, – разделила без всякого хозяина или домоправителя и благоговейно и мирно соблюдает права соседства в отношении к ближайшим звездам и не переступает пределов, принятых с самого начала, как бы находясь под управлением царственных атомов?! Но атомы не управляют, ибо как могут они управлять, когда даже не существуют? Но послушайте божественных речений (Сир. 16:26, 27): судом Господним дела Его изначала, и от сотворения Его раздели части их, украси во век дела Своя и начала их в роды их.

Или что за фаланга⁵¹ в таком правильном порядке прошла равнину, причем никто не выдвинулся вперед, никто не сбился с дороги, никто не мешает прочим, никто не остается позади поставленных рядом с ним? Каким образом вечно движется вперед всегда с одинаковою скоростью и замкнутыми рядами это сплоченное, непрерывное, спокойное и не встречающее никаких препятствий в своем движении воинство звезд? Правда, когда они спускаются вниз и уклоняются в сторону, бывают у них и невидимые движения. Пусть так, – но люди, изучающие этот предмет, всегда наблюдают время и наперед знают место, откуда каждая из них восходит. Итак, пусть эти люди, которые делят неделимое, находят части в не имеющем частей, соединяют несоединимое и постигают непостижимое, – скажут нам, откуда происходит кругообразное и согласованное движение и обращение небесных тел, причем ни одно соединение атомов не брошено безрассудно, но такой громадный кругообразный хор ритмически проходит равные пространства и образует своим движением общий круг? Как произошло то, что многочисленные спутники, никем не управляемые, не обладающие свободною волею и не знающие друг друга, стали совершать согласованные кругообразные движения? Справедливо причислил пророк к числу невозможного и невиданного то, чтобы сошлись хотя двое не знающих друг друга: войдут ли, – говорит он (Ам. 3:3), – двое в одну комнату, если не знают друг друга?

Не взирают эти учители ни на самих себя, ни на то, что касается их. А ведь если бы кто-нибудь из представителей этого нечестивого учения стал размышлять о себе самом, кто он и откуда, то, может быть, как бы пришедши в сознание, стал бы благоразумнее и воззвал бы не к атомам, а к Отцу и Создателю своему: руце Твои сотвористе мя и создасте мя (Пс. 118:73). Может быть, он уразумел бы удивительный способ создания своего: или не якоже млеко измелзил (вылил) мя еси, усырил же мя еси равно сыру, кожею же и плотию облекл мя еси, костьми же и жилами сшил мя еси, живот же и милость положил еси у мене, посещение же Твое сохрани мой дух (Иов. 10:10–12).  В числе членов (человеческого тела) нет ни одного недеятельного или бесполезного, так как даже самые мелкие члены, например, волосы и ногти, – все содействуют или укреплению тела, или красоте вида. В самом деле, Промысл заботится не только о пользе, но и о красоте. Волосы – защита и покров всей головы, а борода – украшение для философа. И природу всего тела человеческого Он составил из всех необходимых частей и всем членам сообщил связь друг с другом и определил им надлежащее положение относительно целого. Значение самых важных из этих членов известно по опыту даже простым людям. Начальствует голова; органы внешних чувств расположены вокруг мозга и охраняют его, как правителя в акрополе; глаза находятся впереди; уши служат вестниками; рот доставляет съестные припасы, обоняние как бы выслеживает и разыскивает; осязание приводит в порядок все, находящееся в нашем распоряжении. К услугам человека руки: при помощи рук человек совершает различные работы и занимается разнообразными искусствами, своими различными способностями они приспособлены к одному служению. Плечи назначены для перенесения тяжестей, пальцы для охватывания, сгибы локтей поворачиваются к телу и от тела, чтобы ими можно было привлекать и отталкивать от себя. Служат человеку и ноги: благодаря им подчинилось нам все земное создание, при помощи их проходим мы земли, переплываем море, переправляемся через реки и производим взаимные сношения. Чрево, вместилище пиши, раздает от себя по мере надобности пищу всем правильно расположенным около него органам и выбрасывает лишнее. Всеми прочими органами прекрасно поддерживается устройство всего человеческого организма. Мудрые наравне с глупыми пользуются этими органами, но знание у них неодинаково. Одни относят это устройство к пекущемуся обо всем и весьма благодетельному для них Божеству, каким бы они ни считали его, и веруют, что это устройство есть дело высшей и воистину божественной мысли и силы; другие же такое изумительнейшее, прекраснейшее создание безрассудно приписывают случайному совпадению атомов. Врачи, которые более тщательно исследовали эти члены и расположение внутренних органов, пораженные изумлением, признали божественность в природе. Кто же создал все это обладающее такими свойствами сооружение, высокое, прямое, соразмерное, одаренное чувствами, подвижное, приспособленное к различным действиям и всякого рода занятиям? Неразумное множество атомов, – говорят они. Но атомы эти, сошедшись в одно место, не могли бы даже ни слепить глиняного изображения, ни вытесать каменной статуи, ни слить серебряного или золотого идола. Все эти искусства и ремесла изобретены людьми, искусными в деле изготовления тел. Если же без (содействия) мудрости не могли явиться простые подобия и теневые начертания, то каким образом могли бы возникнуть сами собою истинные первообразы этих существ? А душа, разум и слово откуда явились у философа? Неужели все это произошло от бездушных, неразумных и бессловесных атомов, и из них каждый внушил ему какое-либо понятие и мнение? И неужели, как в мифе Гезиода Пандора происходит от богов⁵², так и мудрость человеческая произошла от атомов? И всю поэзию, и всю музыку, и астрономию, и геометрию, и прочие искусства эллины уже не будут считать изобретениями и детищами богов: теперь явились одни только опытные во всем и мудрые атомы-музы. Ведь эпикурейские, происходящие от атомов, боги изгнаны из беспредельных миров и теряются в беспредельном хаосе.

Деятельность, управление, благотворение, попечение и тому подобные занятия, может быть, обременительны для ленивых, неразумных, слабых и нечестивых. К ним причислил себя Эпикур, помыслив таковое о богах. Для прилежных же, способных, рассудительных и разумных, каким надлежит быть философам (а тем более богам), все это не только не тягостно и не трудно, но весьма приятно и легко, небрежение и медлительность в совершении чего-либо полезного для них позор, как об этом напоминает им и поэт⁵³, когда дает советь: «не откладывать до следующего дня», и прибавляет: «муж медлительный всегда остается в убытке». А нас еще внушительнее научает пророк, когда согласные с добродетелью дела наши называет воистину божественными и когда пренебрегающего этими делами проклинает, говоря (Иер. 48:10): проклят (человек) творяй дело Господне с небрежением. Затем чувство тяжести во время занятий является еще у людей, не научившихся какому-либо искусству и не усовершенствовавшихся в этом искусстве, вследствие новизны опыта и отсутствия навыка к делу. Но те, которые идут вперед в деле преуспеяния, а еще более те, которые достигли совершенства, – эти благодаря тому, что легко имеют успехи в своих занятиях, испытывают удовольствие от них и предпочли бы исполнение и совершение своих обычных дел обладанию всеми благами человеческими. Итак все, умеющие изготовлять полезные для жизни произведения, радуются, помогая своим соплеменникам, и добиваются похвалы и награды за свои труды на общую пользу, одни за то, что доставляют пищу, другие за то, что управляют кораблями, иные за то, что занимаются лечением, другие за то, что служат государству. Между тем боги, которых поэты воспевают у них, как «подателей благ», у этих философов с насмешкой восхваляются за то, что никому не могут даровать никаких благ и сами не причастны им.

И в своих книгах Эпикур употребляет тысячи клятв и заклинаний даже в рассуждениях о предметах, не имеющих никакого значения в наших глазах. Он постоянно клянется словами: «да, клянусь Зевсом», или: «нет, клянусь Зевсом», и заклинает богами своих читателей и собеседников. Но это вовсе не значит, чтобы он сколько-нибудь боялся их или опасался совершить клятвопреступление. Очевидно, после смерти Сократа⁵⁴ он боялся афинян и, чтобы не показаться им безбожником, каким он был на самом деле, измыслил и начертал им бледные тени призрачных богов. Не воззрел он и на небо умными очами, чтобы услышать исходящий свыше дивный глас, побудивший внимательного зрителя засвидетельствовать, что небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь (Пс. 18:2). Не спустился мыслью и на землю, где он узнал бы, что милости Господни исполнь земля (Пс. 32:5), что Господня земля и исполнение ея (Пс. 23:1), и что Господь, – как говорить Писание (Сир. 16:30, 31), – на землю призре и исполни ю от благ Своих; душа всякаго животна покры лице ея. Если они не хотят быть совсем слепыми, пусть посмотрят на великое множество разнообразных животных, земных, пернатых и живущих в воде и пусть размыслят, насколько справедливо было свидетельство Владыки при обозрении вселенной: «и все по повелению Его оказалось прекрасным».

В начале сотвори Бог небо и землю (Быт. 1:1). Изумительность мысли связывает у меня слово. О чем говорить прежде? С чего начать толкование? Обличать ли суетность язычников? Или возвеличить истину нашего учения?

Еллинские мудрецы много рассуждали о природе, – и ни одно их учение не осталось твердым и непоколебимым, потому что последующим учением всегда ниспровергалось предшествовавшее. Посему нам нет и нужды обличать их учения, – их самих достаточно друг для друга к собственному низложению. Ибо не знавшие Бога не допускали, что происхождение всех вещей зависит от разумной причины, а сообразно с этим коренным своим неведением заключали и о прочем. Потому одни прибегали к вещественным началам и причину всех вещей приписывали стихиям мира; другие же представляли себе, что природу видимых вещей составляют атомы и неделимые тела, тяжесть и пористость, потому что рождение и разрушение происходят, когда неделимые тела то взаимно сходятся, то разлучаются, а в телах, существующих долее других, причина продолжительного пребывания заключается в крепчайшем сцеплении атомов.

Подлинно ткут паутинную ткань те, которые пишут это и предполагают столь мелкие и слабые начала неба, земли и моря. Они не умели сказать: в начале сотвори Бог небо и землю. Потому вселившееся в них безбожие внушило им ложную мысль, будто бы все пребывает без управления и устройства и приводится в движение как бы случаем. Чтобы и мы не подверглись тому же, описывающий мироздание прямо, в первых словах, просветил наше разумение именем Божиим, сказав: в начале сотвори Бог.

Какой прекрасный порядок! Сперва упомянул о начале, чтобы иные не почли мир безначальным; а потом присовокупил: сотвори – в показание, что сотворенное есть самая малая часть Зиждителева могущества. Как горшечник, с одинаковым искусством сделавший тысячи сосудов, не истощил тем ни искусства, ни силы, так и Создатель этой вселенной, имея творческую силу, не для одного только мира достаточную, но в бесконечное число крат превосходнейшую, все величие видимого привел в бытие одним мановением воли.

А если мир имеет начало и сотворен, то спросим себя: кто дал ему начало, и кто его Творец? Лучше же сказать, чтобы тебе, доискиваясь этого посредством человеческих умствований, не уклониться как-нибудь от истины, Моисей предварил своим учением, вместо печати и ограждения нашим душам, наложив досточтимое имя Божие, когда сказал: в начале сотвори Бог. Это блаженное Естество, эта неоскудевающая Благость, сия Доброта любезная и многовожделенная для всякого одаренного разумом существа, это Начало существ, этот Источник жизни, этот духовный Свет, эта неприступная Мудрость, – вот Кто сотвори в начале небо и землю!

Посему, человек, не представляй себе видимого безначальным и из того, что движущиеся на небе тела описывают круги, а в круге чувство наше, с первого взгляда, не может приметить начала, не заключай, что природа круговращаемых тел безначальна. Да и этого круга, то есть начертания, на плоскости описанного одною чертою, не должны мы предполагать уже безначальным потому, что убегает от нашего чувства, и не можем мы найти, где он начался и где окончился. Напротив того, хотя это и убегает от нашего чувства, однако же в действительности, кто описывал круг из средоточия и известным расстоянием, тот, без сомнения, начал его откуда-нибудь. Так и ты, видя, что тела, описывающие круги, возвращаются в прежнее свое положение, равномерностью и непрерывностью их движения не удерживай себя от той лживой мысли, будто бы мир безначален и нескончаем: преходит бо образ мира сего (1Кор. 7:31), и: небо и земля мимоидет (Мф. 24:35).

Предвозвещением же догматов о скончании и изменении мира служит и то, что предано нам ныне кратко в самых начатках богодухновенного учения: в начале сотвори Бог. Начавшееся со временем по всей необходимости и окончится во времени. Если имеет начало временное, то не сомневайся о конце.

Но к какому концу приводят геометрия, арифметические способы, исследования о толщах и пресловутая астрономия – эта многопопечительная суета, если обучившиеся этим наукам дошли до заключения, что видимый этот мир совечен Творцу всяческих – Богу, и если то, что ограничено и имеет вещественное тело, возвели они в одну славу с естеством непостижимым и невидимым, не в состоянии будучи уразуметь и того, что где подлежат повреждениям и переиначиваниям части, там и целое необходимо потерпит некогда одинаковые изменения с собственными своими частями? Но они до того осуетишася помышлении своими, и омрачися неразумное их сердце, и глаголющеся быши мудри объюродеша (Рим. 1:21–22), что одни утверждали, будто бы небо от вечности существует вместе с Богом, а другие говорили, что оно есть Бог безначальный и нескончаемый, причина благоустройства в частях вселенной. И без сомнения, излишество мирской мудрости принесет для них некогда приращение тяжкого осуждения за то, что, с такою осмотрительностью вникая в пустые предметы, произвольно слепотствовали в разумении истины. Но они, вымерившие расстояние звезд, описавшие звезды, всегда видимые для нас северные, а также звезды, находящиеся около южного полюса, и живущим там видимые, а нам неизвестные, разделившие на тысячи частей и северную широту и зодиакальный круг, с точностью наблюдавшие возвращение звезд, их стояния, склонения и общее движение к прежним местам, а также время, в какое каждая из планет совершает свой период, – они не нашли одного из всех способа, как уразуметь Бога, Творца вселенной и праведного Судию, воздающего каждому достойно по делам, и как вместить в уме вытекающую из понятия о суде мысль о скончании; потому что миру необходимо измениться, если и состояние душ перейдет в другой род жизни. Ибо как настоящая жизнь имеет качества сродные этому миру, так и будущее существование наших душ получит жребий свойственный своему состоянию. Но они до того не расположены внимать сим истинам, что даже громким смехом встречают нас, которые возвещаем кончину сего мира и вечное пакибытие.

Поскольку начало, естественным образом, предшествовало тому, что от начала, то повествующий о вещах, получивших бытие во времени, по необходимости всему предпоставил это выражение: в начале сотвори. Было нечто, как вероятно, и прежде этого мира; но это, хотя и постижимо для нашего разумения, однако же не введено в повествование, как не соответствующее силам новообучаемых и младенцев разумом. Еще ранее бытия мира, было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, присно продолжающееся. В нем-то Творец и Зиждитель всяческих совершил создания – мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и все украшение умосозерцаемых тварей, превосходящих наше разумение, так что нельзя изобрести для них и наименований. Они-то наполняют собою сущность невидимого мира, как научает нас Павел, говоря (Кол. 1:16): яко Тем создана быша всяческая, аще видимая, аще невидимая, аще престоли, аще господствия, аще начала, аще власти, и ангельские воинства, и архангельские чиноначалия.

А когда уже стало нужно присоединить к существующему и этот мир – главным образом училище и место образования душ человеческих, а потом и вообще местопребывание для всего подлежащего рождению и разрушению, тогда произведено сродное миру и находящимся в нем животным и растениям преемство времени, всегда поспешающее и протекающее, и нигде не прерывающее своего течения. Не таково ли время, что в нем прошедшее миновалось, будущее еще не наступило, настоящее же ускользает от чувства прежде, нежели познано? А такова природа и бывающего в этом мире; оно то непременно возрастает, то умаляется, и явным образом не имеет ничего твердого и постоянного. Посему и телам животных и растений, которые необходимо соединены как бы с некоторым потоком, и увлекаются движением, ведущим к рождению или разрушению, прилично было заключиться в природе времени, которое получило свойства сродные вещам изменяемым. По этой-то причине, премудро изъясняющий нам бытие мира, рассуждая о мире, весьма кстати присовокупил: в начале сотвори, то есть в сем начале, в начале временном. Ибо, конечно, не во свидетельство того, что мир по своей первобытности предшествует всему сотворенному, именует его происшедшим в начале; но говорит о начале происхождения этих видимых и чувством постигаемых вещей после невидимого и умосозерцаемого.

Премудрый Моисей, желая показать, что мир есть художественное произведение, подлежащее созерцанию всякого, так что через него познается премудрость его Творца, не другое какое слово употребил о мире, но сказал: «в начале сотвори». Не «сделал», не «произвел», но «сотворил». И так как многие из представлявших, что мир от вечности существует с Богом, соглашались не на то, что он сотворен Богом, но что сам собою осуществился, будучи как бы оттенком Божия могущества, и потому. хотя признавали Бога причиною мира, но причиною непроизвольною, как тело бывает причиною тени, и сияющее – сияния, то пророк (Моисей), поправляя эту ложную мысль, употребил слова с особенной точностью, сказав: «в начале сотвори Бог». Бог был для мира не этим одним – не причиною только бытия, но сотворил как благой – полезное, как премудрый – прекраснейшее, как могущественный – величайшее. Пророк показал тебе в Боге едва не художника, который, приступив к сущности вселенной, приноравливает ее части одну к другой, и производит само себе соответственное, согласное и гармоническое целое.

В начале сотвори Бог небо и землю. Двумя крайностями обозначил сущность вселенной, приписав небу старейшинство в бытии, а о земле сказав, что она занимает второе место по сущности. Без сомнения, если есть что-нибудь среднее между небом и землею, то оно сотворено вместе с этими пределами. А потому и не ищи повествования о каждой стихии, но в сказанном подразумевай и умолчанное.

И сами мы научены, и других учим, что все создал Бог всяческих с единородным Словом и Всесвятым Духом, потому что Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их (Пс. 32:6). И в другом месте, упомянув о видимой и невидимой твари и повелев песнословить Творца, Давид присовокупил (Пс. 32:9): яко Той рече, и быша; Той повеле, и создашася; и еще (Пс. 103:2, 3): простираяй небо яко кожу. Покрываяй водами превыспренняя Своя; и чрез несколько слов (Пс. 103:5): основаяй землю на тверди ея, и еще (Пс. 135:5, 6): Сотворшему небеса разумом, утвердившему землю на водах. И прежде Давида великий Моисей еще определеннее научает нас, что сей Бог сотворил небо и землю со всеми стихиями, что Он создал естество света и украсил небо светилами, а землю лесами, лугами и жатвами; Он же произвел и роды животных, и птицам местом жительства определил воздух, плавающим отделил влажную сущность, а скотам и зверям – сушу и что после всего создал и естество человеческое. Согласно же с этим учат нас и все пророки. Исаия взывает: Сотворивый небо, и водрузивый е, утверждей землю, и яже на ней, и даяй дыхание людем, и дух ходящим на ней (Ис. 42:5); и еще: поставивый небо яко камару, и простер е, яко скинию (Ис.40:22). И Сам Бог говорит устами его: распрострох небо един (Ис.44:24). А блаженный Иеремия сказал так: сей Бог показавый землю (Ис. 45:18), наполни ю скотом двуножным и четвероножным; посылаяй свет, и идет, призва его, и послуша Его с трепетом (Вар. 3:32–33).

Но нет мне нужды в пророческих изречениях, потому что прежде закона и пророков обучила этому людей сама природа. И оный древний Мелхиседек так сказал, благословляя Авраама: благословен Авраам Богом вышним, иже созда небо и землю (Быт. 14:19). И сам патриарх то же изрек содомлянам: воздвигну руку мою к Богу вышнему, иже сотвори небо и землю (Быт. 14:22). И еще Авраам, посылая служителя для сговора невесты, сказал ему: положи руку твою под стегно мое, и заклену тя Господем Богом небесе и Богом земли (Быт. 24:2–3). И мужественный Иов, еще до законоположения отличавшийся добродетелию, признавал Создателем истинного Бога, ибо говорит (Иов. 9:8): прострый един небо, и ходяй по морю, яко по земли. Да и Сам Подвигоположник победоносного этого подвижника научает многому о твари.

Но чтобы не принимающим ветхозаветного Писания не подать случая прекословить сказанному, перейдем к Писанию новозаветному и покажем, что оно говорит согласно с ветхозаветным. Таким образом окажется, что те и другие токи имеют один источник. Поэтому выслушаем, как богомудрый Иоанн сказует, что приведено в бытие Словом, ибо говорит (Ин. 1:3): без Него ничтоже бысть, еже бысть. Выслушаем и божественного Павла, который взывает (Кол. 1:16): яко Тем создана быша всяческая, видимая и невидимая; и еще (Евр. 1:2): Имже и веки сотвори Отец. И говоря народу в ареопаге, св. Павел сказал так: Бог сотворивый мир и вся, яже в нем, сей небесе и земли Господь сый, не в рукотворенных храмах живет, ни от рук человеческих угождения приемлет, требуя что, Сам дая всем живот и дыхание и вся: сотворил же есть от единыя крове весь язык человечь, жити по всему лицу земли (Деян. 17:24–26). И в Листрах намеревавшимся принести жертву св. Павел сказал следующее: и мы подобострастни есмы вам человецы, благовествующе вам от сих суетных обращатися к Богу живу, иже сотвори небо и землю и море, и вся, яже в них (Деян. 14:15). И в последующих за этим словах заключается та же мысль.

Но излишнее дело распространяться об этом и из Божественного Писания приводить многие свидетельства, потому что и у эллинов особенно отличившиеся любомудрием утверждали, что Бог есть Создатель. И Сократ, сын Софронискин, и Платон, сын Аристонов, и их преемники, и весьма многие другие держались этого мнения, – только они утверждали, что Бог средства к созиданию заимствовал в готовом уже веществе. Посему и в этом отношении покажем превосходство церковных догматов.

Создание мира и сотворение вселенной многие объясняли различно, и каждый, какое хотел, такое и составлял об этом понятие.

Одни говорят, что все произошло само собою и случайно. Таковы эпикурейцы, которые баснословят против себя, что нет и промысла во вселенной, утверждая это прямо вопреки очевидному и видимому. Ибо если, как они утверждают, все произошло само собою без промысла; то надлежало всему произойти однообразно, и быть подобным, а не различным; во вселенной, как в едином теле, надлежало всему быть солнцем или луною, и у людей надлежало целому телу быть или рукою, или глазом, или ногою. Теперь же этого нет; но видим, что одно – солнце, другое – луна, а иное – земля и в человеческих также телах одно – нога, другое – рука, иное – голова. А такой распорядок дает знать, что произошло это не само собою, даже показывает, что предшествовала этому причина, из которой можно уразумевать и приведшего в порядок и сотворившего вселенную Бога.

Другие же, и в числе их великий у эллинов Платон, рассуждали, что Бог сотворил вселенную из готового и несотворенного вещества, потому что Богу и невозможно было бы сотворить что-либо, если бы не было готового вещества, как и у древодела должно быть готовое дерево, чтобы мог он сработать что-нибудь. Но утверждающие это не знают, что этим приписывают Богу бессилие. Если не сам Он – виновник вещества, но, вообще, всякое существо творит из вещества готового, то явно, что Он бессилен, потому что ничего действительного не в состоянии произвести без вещества, как и в древоделе, без сомнения, бессилие его служит причиной, что, не имея у себя дерева, не может сделать никакой нужной вещи. И в этом предположении, – что, если бы не было вещества, то Бог и не произвел бы ничего, – можно ли уже творцом и создателем назвать того, кто возможность творить получил от другого, именно от вещества? Если допустить это предположение, то, по словам их, Бог будет только художник, а не творец бытия, если Он обработывает готовое вещество, а не Сам виновник и вещества. Вообще, не может быть назван Он творцом, если не творит и того вещества, из которого произошло сотворенное. А еретики вымышляют себе иного Создателя вселенной, кроме Отца Господа нашего Иисуса Христа, и в слепоте своей много об этом велеречат.

Божественное же учение и вера Христова отвергают их суесловие, как безбожие. Оно признают, что вселенная не сама собою произошла, потому что есть о ней промысл, и не из готового вещества сотворена, потому что Бог не бессилен, но из ничего, вовсе не существовавшую прежде вселенную, привел в бытие Бог Словом, как сказано Моисеем (Быт. 1:1):в начале сотвори Бог небо и землю. И в весьма полезной книге «Пастырь»⁵⁵ говорится: «прежде всего веруй, что един есть Бог, Который сотворил, устроил и привел в бытие вселенную из ничего». Это же давая разуметь, и Павел говорит (Евр. 11:3): верою разумеваем совершитися веком глаголом Божиим, во еже от неявляемых видимым быти. Бог благ, лучше же сказать, Он – источник благости. В благом же ни к кому не может быть зависти. Поэтому, никому не позавидовав в бытии, из ничего все сотворил собственным Словом Своим, Господом нашим Иисусом Христом.

Подделывающиеся под истину, не приучившие ума своего следовать Писанию, а напротив того, по собственному усмотрению превращающие смысл написанного, говорят, что этими словами (Быт. 1:2: земля же бе невидима и неустроена) означается материя. Ибо материя, – рассуждают они, – по природе своей невидима и неустроена, потому что она сама в себе взятая бескачественна, не имеет никакого вида и очертания; и ее-то взяв, Художник, по Своей премудрости, образовал и привел в порядок, – и таким образом осуществил из нее видимое.

Итак, если материя не сотворена, то, во-первых, она равночестна Богу, как удостоенная тех же преимуществ. Но что может быть нечестивее этого? Бескачественное, не имеющее вида, крайнее безобразие, не получившую никакого образования гнусность (употреблю собственные выражения этих учителей) удостоить одинакового предпочтения с премудрым, всемогущим и прекраснейшим Создателем и Творцом всяческих! Во-вторых, если материя так вместительна, что может принять в себя все ведомое Богу, то чрез это сущность материи уравнивают они некоторым образом с неисследимым Божиим могуществом, как скоро материя достаточна к тому, чтобы измерить собою весь разум Божий. А если материя мала для Божьего действования, то и в таком случае учение их обратится в нелепую хулу; потому что недостаточностью материи заставят они Бога остаться в бездействии и не довершить дел Своих.

Но их ввела в заблуждение скудость естества человеческого. Так как у нас каждое искусство трудится над одним каким-нибудь веществом отдельно, например: кузнечное над железом, плотничное над деревом; потому что в этих искусствах иное есть материя, иное – форма, а иное – производимое по форме, и вещество берется совне, форма же прилаживается искусством, а произведением бывает нечто сложенное из того и другого – из формы и из материи, то они рассуждают таким же образом и о Божием созидании, что форма дана миру премудростью Творца всяческих, а вещество имел Создатель совне, и произошел сложенный мир, который материю и сущность имеет от иного начала, а очертание и образ получил от Бога. В следствие этого они отрицают, чтобы великий Бог был полновластен при устроении всего сущего, представляют же Его как бы участвовавшим в складчине и малую только долю вложившим от Себя в бытие существ. Так они, по надменности своих умствований, не могут досязать взором до высоты истины; потому что здесь искусства позднее веществ, будучи внесены в жизнь нашу по требованию необходимости; прежде была шерсть, потом родилось ткацкое искусство, чтобы восполнить от себя недостаток природы. Было и дерево, строительное же искусство, взяв и обделывая это вещество для каждой представлявшейся нужды, показало нам пользу дерева, доставляя мореходцам весло, земледельцам веятельную лопату, воинам древко для копья.

Но Бог, прежде нежели существовало что-нибудь из видимого ныне, положив в уме и подвигшись привести в бытие не сущее, вместе и помыслил, каким должен быть мир, и произвел материю соответственную форме мира. Для неба отделил Он естество, приличное небу, и в форму земли вложил сущность, свойственную земле и для нее потребную. Огню же, воде, воздуху и формы дал, какие хотел, и в сущность их привел, как требовало умопредставление каждой из творимых вещей. И целый мир, состоящий из разнородных частей, связал Он каким-то неразрывным союзом любви в единое общение и в одну гармонию, так что части, по положению своему весьма удаленные одна от другой, кажутся соединенными посредством симпатии. Поэтому да прекратят свои баснословные построения те, которые, при немощи собственных умствований, измеряют могущество, непостижимое для разумения и вовсе неизреченное на человеческом языке!

Мы видим, что небо и земля существуют; они сами за себя громко проповедуют, что сотворены, потому что подлежать переменам. То, что существует, не будучи сотворено, не заключает в себе ничего, кроме постоянного и неизменного, потому что в области не сотворенного ничто не может ни прибавиться, ни убавиться, ни измениться. Они свидетельствуют также, что и сами себя не сотворили и не могли сотворить. «Мы существуем, – сказывают они нам, – потому что сотворены. Нас не было до нашего бытия. Как же мы могли сами себя сотворить?» И голос их есть очевидная истина. Итак Ты, Господи, сотворил их и дал им бытие. Они прекрасны, потому что Ты Сам красота, они добры зело (Быт. 1:31), потому что Ты Сам благость (Mф. 19:17); они существуют, потому что Ты – Сый (Исх. 3:14; Откр. 1:8). Но в них нет ни красоты, ни доброты, ни бытия в такой полноте, в какой все обретается в Тебе – Творце их, так что в сравнении с Тобою они суть только отблеск или отражение Твоих совершенств. Мы постигаем это и благодарим Тебя за это. И при всем том знание наше в сравнении с Твоим знанием есть неведение.

В начале сотвори Бог небо и землю (Быт 1:1). Как же Ты сотворил их, и какие средства, какие приготовления, какой механизм употребил Ты для этого громадного дела? Конечно, Ты действовал не как человек-художник, который образует какую-нибудь вещь из вещи же, по своему разумению, имея возможность дать ей такую форму, какую указывают ему соображения его ума. Откуда же душа этого художника могла получить такую способность, как не от Тебя, сотворившего ее? При том он дает форму материи уже существующей, чтобы произвести из нее другую вещь, по своему усмотрению; для этого он употребляет то землю, то камень, то дерево, то золото и другие тому подобные предметы. Откуда же и эти предметы получили бы свое бытие, если бы Ты не сотворил их? Этот художник-человек всем обязан Тебе. Ты устроил его тело так, что оно посредством разных членов совершает действия, а чтобы эти члены были способны к деятельности, Ты вдунул в телесный состав его душу живу (Быт. 2:7), которая движет и управляет ими; Ты доставил ему и материал для художественных работ; Ты даровал ему и способность ума, чтобы постигать тайны искусства и наперед обнимать мыслью то, что предполагает он произвести; Ты же наделил его и телесными чувствами, которые служат ему проводником между телесною и духовною его природою, так что мир телесный и мир духовный находятся у него при посредстве этих чувств в общении, – душа в своих действиях сносится с телом для выполнения их, а тело в своих действиях сносится с душою для поверки и оценки присущею ей истиною, хорошо ли последовало выполнение. Все это свидетельствует, что Ты – Творец всего. Но как Ты творишь все это, – как сотворил Ты, всемогущий Боже, небо и землю? Конечно, не на небе и не на земле творил Ты небо и землю, ни в воздушных странах, ни в глубинах морских, потому что и воздух, и вода принадлежать к небу и земле; не могло это совершиться нигде и в целом мире, чтобы мир творился в мире, потому что мира не было до сотворения его, и он никак не мог быть поприщем своего творения. Не было ли у Тебя под руками какой-нибудь материи, из которой мог Ты сотворить небо и землю? Но откуда взялась бы эта материя, не созданная Тобою, а между тем послужившая материалом для Твоего творчества? Допущением такой материи неизбежно ограничивалось бы Твое всемогущество. А если Ты Сам предварительно сотворил для этого материю, то мы должны допустить одно из двух: или, что эта материя произведена Тобою из чего-нибудь прежде данного, что также не согласно с всемогуществом Твоим; или что Ты сотворил эту материю, или же просто без нее – небо и земля, из ничего, по одному всемогуществу Своему. Что же выходит из этого, как не то, что до творения Твоего ничего не было, кроме Тебя, и что все существующее зависит от Твоего бытия? Итак, словом Господним и небо и земля утвердишася, и духом уст Его вся сила их, яко Той рече, и быша; Той повеле, и создашася (Пс. 32:6– 9), и Ты словом Своим все сотворил (Ин. 1:3).

Но в чем состояло это слово Твое, которым Ты творил мир, – в чем оно выражалось? Неужели оно походило на голос, слышанный некогда с неба: Сей есть Сын Мои возлюбленный, в Котором Мое благоволение (Mф. 3:17; 17: 5)? Не думаю. Этот голос был похож на голос обыкновенной речи нашей, голос преходящий, имеющий начало и конец. Звуки слогов Его также преемственно появлялись и исчезали, один за другим, второй за первым, третий за вторым, и так далее до последнего, смененного молчанием и тишиною. Ясно, что этот голос был временным действием твари, служившей для выполнения вечной воли Твоей. И эти на время раздавшиеся слова Твои передавались посредством слуха внешнего (телесного) душе разумной, которой слух внутренней (духовный) воспринимал их, относя к вечному слову Твоему. Сравнивая эти слова, временно звучавшие, с вечным в безмолвной тишине Словом Твоим, душа так рассуждала: «Нет, эти слова и слово Твое – не одно и то же; между ними бесконечное различие. Те слова далеко ниже меня; даже нельзя назвать их существующими, потому что они так мимолетны, что тут же исчезают; слово же Господа моего беспредельно выше меня и пребывает во веки». Итак, если акт миротворения совершался чрез посредство слова членораздельного, требующего и голоса для произношения и времени для последовательной передачи звуков, и таким образом творил Ты небо и землю; то значит, еще до появления неба и земли должно было уже существовать какое-нибудь подобное творение, посредством которого могло быть выражаемо такое слово. Но до сотворения неба и земли не было никакой твари; а если бы и было что-нибудь подобное, то, конечно, не при помощи мимолетного слова. Ты создал бы мимолетное слово, чрез посредство которого повелевал бы быть небу и земле; и это ни от кого не могло произойти, как только от Тебя. Что же это было за слово Твое, – опять выступаю не вольно с тем же вопросом, – что это было за слово, долженствовавшее служить органом высочайшей воли Твоей, когда творил Ты эту тварь?

Словами Бытописателя о миротворении и размышлением о них Ты призываешь нас к уразумению Того неизреченного Слова Твоего, Которое искони обитает в Тебе, Боге, и Само есть Бог (Ин. 1:1), Тобою от вечности изрекаемое, Им же и все от вечности изрекается (Ин. 1:3), в Котором нет никакой преемственности, нет ни начала, ни конца, а все вместе и всегда, иначе в Божестве допустим время и перемену, на место присущей Ему вечности и неизменяемости. Я постигаю это, Боже мой, постигаю и благодарю Тебя; и всякий, кто не закрывает очей своих от света непреложной истины, уразумеет и поблагодарит Тебя. Видим, Господи, видим и ведаем, что всякий переход от бытия к небытию есть исчезновение того, что было, и переход от небытия к бытию есть появление того, чего не было. Но в Твоем Слове нет подобного перерождения, нет ни исчезновения, ни появления, потому что Оно бессмертно и вечно. И потому посредством Слова Своего, Которое совечно, все, что Ты ни изрекаешь, изрекаешь в один и вечный момент, и все приемлет бытие, что вызываешь Ты этим Словом из небытия в бытие, так что одно Слово Твое достаточно для миротворения, хотя все творения Твои, создаваемые таким образом, являются не вдруг, а постепенно, и не от вечности, а во времени.

Поскольку для благости не довольно было упражняться только в созерцании Себя Самой, а надлежало, чтобы благо разливалось, шло далее и далее, чтобы число облагодетельствованных было как можно большее (ибо это свойственно высочайшей благости); то Бог измышляет, прежде всего, ангельские и небесные силы. И мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено Духом. Так произошли вторые светлости, служители первой Светлости. Они не подвижны на зло и имеют только движение к добру, как сущие окрест Бога и непосредственно озаряемые от Бога (ибо земное пользуется вторичным озарением); но признавать и называть их не неподвижными, а неудобоподвижными, убеждает меня Денница – по светлости, а за превозношение ставший и называемый тьмою, с подчиненными ему богоотступными силами, которые чрез свое удаление от добра стали виновниками зла, и нас в него вовлекают. Так и по таким причинам сотворен Богом умный мир, сколько могу об этом любомудрствовать, малым умом взвешивая великое.

А так как первые твари были благоугодны Богу, то измышляет другой мир – вещественный и видимый; и это есть стройный состав неба, земли и того, что между ними, удивительный по прекрасным качествам каждой вещи, и еще более достойный удивления по стройности и согласию целого, в котором и одно к другому, и все ко всему состоит в прекрасном соотношении, служа к полноте единого мира. А этим Бог показал, что Он силен сотворить не только сродное, но и совершенно чуждое Себе естество. Сродны же Божеству природы умные и одним умом постигаемые, совершенно же чужды твари подлежащие чувствам, а и из этих последних еще далее отстоят от божественного естества твари, вовсе неодушевленные и недвижимые.

Итак, ум и чувство, столь различные между собою, стали в своих пределах и отобразили собою величие зиждительного Слова, как безмолвные хвалители и ясноглаголевые проповедники великолепия. Но еще не было смешения из ума и чувства, сочетания противоположных – этого опыта высшей Премудрости, этой щедрости в образовании естеств; и не все богатство благости было еще обнаружено. Восхотев и это показать, художническое Слово созидает живое существо, в котором приведены в единство то и другое, то есть невидимое и видимая природа, созидает, говорю, человека; и из сотворенного уже вещества взяв тело, а от Себя вложив жизнь (что в слове Божием известно под именем души и образа Божия), творит как бы некоторый второй мир, в малом великий, поставляет на земле иного ангела, из разных природ составленного поклонника, зрителя видимой твари, таинника твари умосозерцательной, царя над тем, что на земле, подчиненного горнему царству, земного и небесного, временного и бессмертного, видимого и умосозерцательного, ангела, который занимает середину между величием и низостью, один и тот же дух и плоть, – дух ради благодати, плоть ради превозношения, дух, чтобы пребывать и прославлять Благодетеля, плоть, чтобы страдать и, страдая, припоминать и поучаться, сколько ущедрен он величием; творит живое существо, здесь предуготовляемое и переселяемое в иной мир и (что составляет конец тайны) через стремление к Богу достигающее обожения. Ибо умеряемый здесь свет истины служит для меня к тому, чтобы видеть и сносить светлость Божию, достойную Того, Кто связует и разрешает, и опять совокупит превосходнейшим образом.

Не слишком ли уже заняты древностью своего происхождения те, которые говорят нам: «что же делал Бог до сотворения Им неба и земли? Если Он оставался в праздности и совершенном покое, то почему не остался в таком же состоянии и навсегда? Если же в Боге произошло новое какое-либо движение и новое произволение создать то, чего прежде не творил, то как согласить с непреложною Его вечности появление этой воли, которой до того времени в Нем не было? Воля Божия присуща Богу и предваряет всякое творение; никакого творения не могло бы быть, если бы не предшествовала воля Творца. Воля Божия принадлежит к самой сущности божественной. А, допустив в сущности Божией что-нибудь случайно-привходящее, чего прежде не было, нельзя назвать ее в истинном смысле вечной сущностью. Если же, наконец, была от вечности воля Божия сотворить небо и землю, то отчего же творение Его не вечно»?

Как же далеки они еще от истины! Говорящие так не постигают Тебя, Премудрости Божественной, озаряющей светом Своим сотворенные Ею умы, они не понимают, как дела Твои совершаются в Тебе и чрез Тебя, а между тем силятся постигнуть непостижимое, мудрствуя о вечном. Но их душа, являясь среди изменяющейся преемственности вещей между прошедшим и будущим, теряется в суетности своих помыслов. И кто может поставить себя хотя на минуту в такое состояние, чтобы проникнуться всеобъемлющею светлостью этой неизменяющейся вечности и сравнить ее с временами, не имеющими никакого постоянства, которых отблеск есть не что иное, как перемежающееся и непрестанно изменяющееся мерцание, а затем видеть, какое бесконечное различие между временем и вечностью? Продолжительность времени не иначе составляется, как из преемственной последовательности различных мгновений, которые не могут проходить совместно; в вечности же, напротив, нет подобного прохождения, а все сосредоточивается в настоящем как бы на лицо; тогда как никакое время в целом его составе нельзя назвать настоящим. Все прошедшее слагается из будущего, и все будущее наше зависит от прошедшего, все же прошедшее и все будущее творится из настоящего, всегда сущего, для которого нет ни прошедшего, ни будущего, что мы называем вечностью. И кто в состоянии уразуметь и истолковать, как вечность, неизменно пребывающая в настоящем, для которой нет ни будущего, ни прошедшего, творит между тем времена и будущие и прошедшие? Неужели мое перо или мой язык в силах слабым словом разрешить эту великую задачу?

Какой же мне дать ответь вопрошающим меня: «что делал Бог прежде сотворения Им неба и земли»? Не стану отвечать им так, как отвечал некогда, сказывают, один хитрец, отделавшись шуткою от трудности непосильного вопроса. «Бог угрожал, – гласил ответ, –вечными муками тем, которые дерзают испытывать глубины непостижимых тайн». Иное дело рассуждать, а иное издаваться; нет, я не хочу так отвечать. Я скорее сознался бы, что не знаю, чего не знаю, чем стал бы прибегать к едким остротам, чтобы надменно посмеяться над предлагающим трудны вопросы, и отделаться уклончивым ответом. Итак, я утвердительно говорю, что Ты, Господи Боже наш, один Творец вселенной, и если под именем неба и земли разумеются все твари, Тобою созданные, то я смело утверждаю, что до сотворения неба и земли Бог не производил ничего; иначе, – в чем бы состояли Его дела, как не в творении? О, если бы я знал все, что нужно мне знать, так же ясно, как то, что прежде сотворения мира не было мира! Но если кто, увлекаясь летучим воображением, блуждает по беспредельным пространствам времен, будто бы Всемогущий, Вседержитель, Творец всего, высочайший Архитектор неба и земли, в продолжение бесчисленных веков вечности, оставался в бездействии, прежде нежели приступил к этому громадному и величественному творению, то пусть обуздает свое воображение, пусть отрезвит свой ум и рассудит здраво, насколько неосновательно и суетно его удивление. И в самом деле. Как могли протекать бесчисленные века до творения, если Ты еще не сотворил их, будучи Творец и Зиждитель всех веков? Или, какие времена могли быть, которых Ты не творил? Или, как они могли проходить, когда их вовсе не было? Так как Ты Творец и времен, то как говорят те, которые допускают какое-то время до сотворения неба и земли, что Ты в это время, прежде творения, ничего не делал? Кто же мог сотворить время, если не Ты? И как могло оно существовать и совершать свои прохождения прежде сотворения своего? А как прежде со- творения неба и земли не было и времени, то у места ли вопрос: что Ты делал тогда? Без времени немыслимо и тогда.

Да и не предваряешь Ты времени временем, иначе не все времена предварял бы. Но Ты предшествуешь всем временам прошедшим безначальною вечностью своею, всегда присущею Тебе, и ею же переживаешь все времена будущие, которые, лишь только наступают, тотчас же обращаются в прошедшие, между тем как Ты тойжде ecи, и лета Твоя не оскудевают (Пс. 101:28; Евр. 1:13). Лета Твои не проходят и не преходят, подобно нашим, которые сменяются одни другими, до тех пор, пока все не пройдут. Лета Твои неизменны, потому что все они совместны и современны; и так как нет у них ни прошедшего, ни будущего, кроме одного настоящего, то они и не сменяются одни другими; наши же лета тогда только получат свою полноту, когда все истощатся, т. е. когда их не будет уже. Лета Твои, Господи, яко день един (2Петр. 3:8; Пс. 89:5), и день Твой не слагается из разных дней, потому что он не заступает места вчерашнего дня и не уступает его дню завтрашнему, но всегда есть нынешний, теперешний, настоящий; и этот вечно-настоящий день Твой или всегдашнее Твое ныне и есть Твоя вечность. Поэтому-то Ты и сказал Тому, Кого родил, как совечного Себе: Сын мои еси Ты. Аз днесь родих Тя (Пс. 2:7; Евр. 1:5) Все времена Ты сотворил, и Ты превыше всех времен; и до сотворения их, конечно, не было никакого времени.

Итак, не было такого времени (это только обманчивое представление), не было того времени, когда бы Ты оставался в бездействии, потому что и самое время есть Твое же произведение. И нет времени Тебе совечного, потому что Ты пребываешь всегда один и тот же неизменно; а время перестало бы быть временем, если бы не изменялось.

Спрашиваю: так как Богу нельзя приписать недеятельности и несовершенства, то чем занята была Божия мысль прежде, нежели Всевышний, царствуя в пустоте веков, создал вселенную и украсил формами? – Она созерцала вожделенную светлость Своей доброты, равную и равно совершенную светозарность трисиянного Божества, как известно это единому Божеству, и кому открыл то Бог. Мирородный Ум рассматривал также в великих Своих умопредставлениях Им же составленные образы мира, который произведен впоследствии, но для Бога и тогда был настоящим. У Бога все пред очами – и что будет, и что было, и что есть теперь. Для меня такой раздел положен временем, что одно впереди, другое позади; а для Бога все сливается в одно, и все держится в мышцах великого Божества.

Промышление есть Божие попечение о существующем. Другими словами, промышление есть воля Божия, которою все существующее надлежащим образом управляется. Так как промышление есть воля Божия, то совершенно необходимо, чтобы все происходящее по промышлению, было несомненно самым прекрасным и самым достойным Божества, таким, что не могло бы быть лучше. В самом деле, необходимо, чтобы один и тот же был Творцом сущего, так и Промыслителем, ибо неприлично и несообразно с разумом, чтобы один был Творцом, а другой Промыслителем. Ведь тогда бы очевидным образом и тот, и другой оказались бессильными – один бессильным творить, другой – бессильным промышлять. Таким образом, Бог есть и Творец и Промыслитель, и Его творческой, содержащей и промыслительной силой является Его благая воля. В самом деле, вся, елика восхоте Господь, сотвори на небеси и на земли (Пс. 134:6), и воле Его не противится никто. Он восхотел, чтобы все произошло – и произошло. Он желает, чтобы мир сохранял свое бытие, и сохраняет, и все бывает по Его хотению.

А что Бог промышляет и дивно промышляет, в этом всего лучше можно убедиться следующим образом. Один Бог по природе благ и мудр. Как благой, Он промышляет, ибо не благ тот, кто не промышляет. Ведь, и люди, и неразумные животные естественным образом заботятся о своих детях, а кто не заботится, подвергается порицанию. Далее, как мудрый, Бог печется о сущем наилучшим образом.

Принимая все это во внимание, мы должны дивиться всем делам промышления, все их прославлять и все их без пытливости принимать, хотя бы многим они казались и несправедливыми, ибо промышление Божие для нас невидимо и непостижимо, а наши мысли, дела и будущее ведомы одному Богу.

Все это, – как я говорю, – не в нашей власти; ибо то, что в нашей власти, не есть дело промышления, а нашей свободной воли.

То, что зависит от промышления, происходить или по благоизволению Божию, или по попущению. По благоизволению Божию происходит то, что бесспорно – добро. По попущению же – то, что не является бесспорно добром. Так Бог часто попускает и праведнику впадать в несчастия, дабы показать другим сокрытую в нем добродетель, так было, например, с Иовом. Иногда Бог попускает нечто странное, чтобы видимо несообразным действием совершить что-либо великое и дивное, – так, крестом было совершено спасение людей. В некоторых случаях Бог попускает святому человеку тяжко страдать, дабы не отпал святой от правой совести или не впал он в гордость по причине данных ему силы и благодати, – так было с (апостолом) Павлом.

На время Бог оставляет человека для исправления другого, дабы другие, смотря на него, исправлялись, – так было с Лазарем и богатым. В самом деле, видя, что другие страдают, мы естественно смиряемся. Иного человека Бог оставляет для славы другого, а не за его или родительские грехи, – так слепой от рождения был слеп для славы Сына Человеческого. Еще Бог попускает кому-либо страдать для возбуждения ревности в другом, дабы, видя, как возвеличилась слава пострадавшего, и другие безбоязненно подвергались страданию в надежде на будущую славу, из-за желания будущих благ, – так было с мучениками. Иногда Бог попускает человеку совершить постыдное деяние для исправления другой, еще худшей страсти. Так, допустим, что кто-либо превозносится своими добродетелями и праведностью; Бог попускает такому человеку впасть в блуд, чтобы он чрез это падение пришел к сознанию своей слабости, смирился и пришел и исповедался Господу.

Следует иметь в виду, что выбор дел находится в нашей власти, исход же их зависит от Бога. При этом исход добрых дел зависит от божественного содействия, ибо Бог, по Своему предведению праведно содействует тем, которые по правой совести избирают доброе. Исход же дурных дел зависит от божественного попущения, от того, что Бог, опять по Своему предведению, праведно оставляет человека, предоставляя его собственным силам.

Оставление человека Богом бывает двух видов: одно спасительное и вразумляющее, другое – означающее конечное отвержение. Спасительное и вразумляющее оставление бывает или для исправления, спасения и славы терпящего, или для возбуждения других к ревности и подражанию, или для славы Божией. Совершенное оставление бывает тогда, когда человек, не смотря на то, что Богом все сделано для его спасения, остается, по собственному произволу, бесчувственным и неисцеленным, или, лучше сказать, неисцелимым. Тогда он предается конечной гибели, как Иуда. Да сохранит нас Бог и да избавит от такого оставления!

Следует иметь в виду, что много путей божественного промышления, и их нельзя ни выразить в слове, ни постигнуть умом.

Следует также иметь в виду, что все горестные события, если люди принимают их с благодарностью, посылаются им для спасения их и, без сомнения, приносят им пользу.

Следует иметь в виду, что Бог прежде всего хочет всем спастись и достигнуть Его царства. В самом деле, как благой, Он создал нас не затем, чтобы наказывать, а чтобы мы были причастниками Его благости, но как правосудный, Он хочет, чтобы грешники были наказаны.

Первое Его хотение называется предваряющей волею го и благоизволением и зависит только от Него. Второе же хотение называется последующей волею и попущением и имеет свою причину в нас. При этом попущение, как мы выше сказали, бывает двух видов: попущение спасительное и вразумляющее и попущение, означающее отвержение человека Богом и ведущее к полному наказанию. Все это не находится в нашей власти.

Что касается находящегося в нашей власти, то добрых дел Бог хочет Своею предваряющею волею и благоволит им; дурных же дел Он не хочет ни Своею предваряющею, ни Своею последующею волею, но Он попускает свободной воле творить зло, ибо то, что делается по принуждению, неразумно и не является добродетелью.

Бог промышляет о всех творениях, оказывая нам благодеяния и вразумляя чрез посредство всякого творения, даже чрез посредство самих демонов, как это видно из случившегося с Иовом и свиньями.

Совершенно необходимо нашей вере быть благочестивою, и Богу, Которому мы покланяемся и Которого мы проповедуем, быть единым и истинным Богом, Господом твари и Создателем всякого существа. Кто же это, как не всесвятой и превысший всякой сотворенной сущности Отец Христов? Он, как наилучший кормчий, собственною Своею Премудростью и собственным Своим Словом, Господом нашим Иисусом Христом, спасительно управляет и распоряжается всем в мире, и все творит, как Сам признает это наилучшим. И оно прекрасно, как скоро сотворено, и мы видим сотворенное, потому что и это угодно Ему. И никто не должен сомневаться в этом. Ибо если бы движение твари было не разумно, и вселенная носилась, как пришлось, то справедливо мог бы иной не верить утверждаемому нами. Если же тварь приведена в бытие словом, премудростью и ведением, и во всем мире есть благоустройство, то необходимо настоятелем и строителем этого быть не иному кому, как Божию Слову.

Разумею живого и действенного Бога, источное Слово Благого и Бога всяческих, Слово, Которое и отлично от сотворенных вещей и от всякой твари, и есть собственное и единственное Слово благого Отца, вселенную же эту привело в устройство и озаряет Своим промышлением. Как благое Слово благого Отца, Оно благоустроило порядок вселенной, сочетавая противоположное с противоположным и устрояя из этого единое согласие. Как Божия сила и Божия премудрость, Оно вращает небо и, повесив землю ни на чем не опирающуюся, водрузило ее Своим мановением. Им солнце стало светоносным и озаряет вселенную. От Него и луна имеет свою меру света. Им и вода повешена на облаках, и дожди наводняют землю, и море заключено в пределы, и земля украшена всякого рода растениями и произращает зелень. Если бы какой неверующий, слыша утверждаемое нами, спросил, действительно ли есть Божие Слово, – то сомнением о Божием Слове показал бы он свое безумие. Между тем, имеет он доказательство в видимом, что все состоялось Божиим Словом и Божией Премудростью, и ничто сотворенное не утверждалось бы, если бы не было, по сказанному, произведено Словом, и Словом Божиим.

Но, будучи Словом, Оно, не из слогов сочетавается, подобно человеческому слову, и есть неизменяемый образ Отца Своего. Люди сложены из частей и сотворены из ничего, – у них и слово – слагаемое и разлагающееся. Но Бог есть Сый и несложен; потому и Слово Его есть Сый; Оно несложно, но есть единый и Единородный Бог и Благой, происшедший от Отца, как бы из благого источника, – Оно все приводит в устройство и содержит.

И подлинно досточудна причина, по которой Слово, и Божие Слово, низошло к сотворенному; она показывает, что и неприлично было совершиться этому иначе, а не таким образом, как действительно совершается. Естество сотворенных вещей, как происшедшее из ничего, само в себе взятое, есть что-то текучее, немощное, смертное. Бог же всяческих – по естеству благ и выше всякой доброты, и посему человеколюбив, потому что в благом не может ни к кому быть зависти. Поэтому-то не завидует Он никому в бытии, но хочет, чтобы все наслаждались бытием, и всем мог Он являть Свое человеколюбие. Итак, усматривая, что всякое сотворенное естество, сколько зависит от заключающихся в нем самом причин, есть нечто текучее и разрушающееся, на тот конец, чтобы вселенная не подверглась разрушению и не разрешилась опять в небытие, все сотворив вечным Словом Своим и осуществив тварь, не попустил ей увлекаться и обуреваться собственным своим естеством, от чего угрожала бы ей опасность снова прийти в небытие, но как Благой управляет вселенною и поддерживает ее в бытии Словом же Своим, Которое Само есть Бог, чтобы тварь, озаряемая владычеством, промышлением и благоустроением Слова, могла твердо стоять в бытии, как причастная подлинно сущего от Отца Слова, и Им вспомоществуемая в бытии, и не подверглась бы тому, чему могла бы подвергнуться (т. е. небытию), если бы не соблюдал ее Бог-Слово, Иже есть образ Бога невидимаго, перворожден всея твари: яко Тем и в Нем состоятся всяческая, видимая и невидимая: и Той есть глава Церкве (Кол. 1:15–18), как в святых Писаниях учат служители истины.

Это-то всемогущее, всесовершенное, святое Отчее Слово, нисшедши во вселенную, повсюду распространило силы Свои, озарив и видимое и невидимое, в Себе все содержит и скрепляет, ничего не оставив лишенным силы Своей, но оживотворяя и сохраняя все и во всем, и каждую вещь в особенности, и вдруг все в совокупности; начала же всякой чувственной сущности, каковы: теплота, холод, влажность и сухость, срастворяя во едино, делает Оно не противодейственными, но производящими одну согласную стройность. Им и Его силою делается, что огонь не противоборствует холоду, и влажность сухости, а напротив того, эти, сами в себе противоположные стихии, сошедшись вместе, как дружественные и родственные, производят из себя видимые вещи и служат началами бытию тел. Покорствуя этому Богу Слову, иное оживотворяется на земле, а иное осуществляется на небе. Его силою все море и великий океан совершают движение свое в собственных своих пределах, и вся суша одевается зеленью и украшается разными всякого рода растениями. И чтобы не длить времени, каждую известную вещь называя особо, скажу: из всего, что существует и бывает, ничего нет такого, что произошло бы и состоялось не в Слове и не Словом, как говорит и Богослов (Ин. 1:1, 3): В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть.

Как музыкант, настроив лиру, и искусно сводя густые звуки с тонкими, и средние с прочими, производит одно требуемое сладкогласие, так и Слово – Божия Премудрость, держа вселенную, как лиру, и что в воздухе, сводя с тем, что на земле, а что на небе – с тем, что в воздухе, целое сочетавая с частями, и обращая Своим мановением и изволением, прекрасно и стройно производит единый мир и единый в мире порядок; Само неподвижно пребывает у Отца, и все приводит в движение Своим снисхождением во вселенную, чтобы каждая вещь благоугодна была Отцу Его. Ибо в том открывается чудное действие Божества Его, что одним и тем же мановением, не в разные времена, но вдруг, и все в совокупности, и прямое и круглое, горнее, среднее, дольнее, влажное, холодное, теплое, видимое и невидимое, обращает и приводит в устройство, сообразно с природою каждой вещи. Ибо одним и тем же мановением Его прямое движется как прямое, круглое обращается как круглое, и среднее приводится в движение, как оно есть, теплое согревается, сухое иссушается, и все, сообразно с своею природою, оживотворяется и приводится Им в бытие; а таким образом производится им чудная, и подлинно божественная, стройность.

Ибо мановением и силами начальственного и владычественного во вселенной Божия и Отчего Слова вращается небо, движутся звезды, является солнце, круговращается луна, освещается солнцем воздух, согревается эфир, дуют ветры, горы возносят вершины свои в высоту, море волнуется и питает в себе живые твари, земля, пребывая неподвижною, приносит плоды, человек образуется, живет и потом умирает; одним словом, все одушевляется и движется, огонь горит, вода прохлаждает, источники струятся, реки наводняются, годы и времена года протекают, падают дожди, скопляются облака, идет град, отвердевают снег и лед, летают птицы, пресмыкаются гады, плавают живущие в водах, море носит на себе корабли, земля засевается и в определенное время покрывается зеленью, произращает деревья, иное обновляется, иное зреет, иное же, достигнув совершенного возраста, стареет и умирает, одно исчезает, другое родится и появляется. Все же это и гораздо большее, чего по множеству не в силах мы и описать, дивносодетельное и чудодейственное Божие Слово, озаряя и оживотворяя, мановением Своим приводит в движение и благоустройство, содевая единый мир, и не вне Себя оставляя и невидимые Силы, потому что и их, как Творец, сообъемля в целом, также содержит и оживотворяет Своим мановением и промышлением. И ничто не может служить оправданием в неверии этому. Ибо как промышлением Слова, и тела возрастают, и разумная душа движется, мыслит и живет (на это не нужно приводить много доказательств, потому что видим это на деле); так то же опять Божие Слово одним и простым мановением, Своею силою, приводит в движение и содержит и этот видимый мир и невидимые силы, сообщая каждому существу свойственную ему деятельность. Почему божественные силы приводятся в движение божественно, а видимые вещи – как мы видим это.

Сам же Вождь и Царь всего, Собою утверждая все, делает все к славе и ведению Отца Своего, и делами, какие совершает Он, как бы учит и говорит: от количества и красоты созданий сравнительно Рододелатель познавается (Прем. 13:5).

Как, воззрев на небо и рассмотрев его украшение и свет звезд, должны мы восходить мыслию к Слову, Которым все приведено в благоустройство; так, представляя умом Божие Слово, необходимо нам представлять и Отца Его Бога, от Которого исходя, справедливо именуется Слово истолкователем и Ангелом Отца Своего. Это можно нам видеть и на себе самих. Когда у человека исходит слово, заключаем, что источник слова есть мысль, и вникая в него, усматриваем означаемую словом мысль, тем более, в высших представлениях и в несравненном превосходстве, усматривая силу Слова, составляем себе понятие и о благом Его Отце, как говорит сам Спаситель: видевый Мене, виде Отца Моего (Ин. 14:9).

Мы должны веровать, что есть Бог Творец и Создатель всех существ, ибо как могла бы и существовать вселенная, если бы кто не осуществил ее и не привел в стройный состав? Должны веровать, что есть промысл, все содержащий и все связывающий в мире; ибо для тех существ, для которых необходим Творец, необходим вместе и Промыслитель, иначе мир, носимый случаем, как вихрем корабль, должен бы был, по причине беспорядочных движений вещества, мгновенно разрушиться, рассыпаться и возвратиться в первоначальный хаос и неустройство. Мы должны также веровать, что наш Творец, или Зиждитель (все равно тем ли, или другим именем назовешь Его) особенным образом печется о нашей участи, хотя жизнь наша и проводится среди различных противностей, причины которых для того, может быть, и остаются неизвестными, чтобы мы, не постигая их, тем более удивлялись над всем возвышенному Уму. Ибо все, что мы легко понимаем, легко и пренебрегаем; а, напротив, что выше нас, то, чем неудобопостижимее, тем больше возбуждает в нас удивление; и все, что убегает от нашего желания, тем самым воспламеняет к себе сильнейшую любовь.

Бог почил от создания новых родов творения, перестав больше творить какие-либо новые роды, однако, но Он непрерывно доселе (и дальше потом) делает, промышляя о тех родах, которые тогда были установлены, так что даже и в самый седьмой день всемогущество Его не оставляло управления небом и землею и со всем сотворенным; иначе все это мгновенно бы разрушилось. Ибо могущество Творца и сила Всемогущего и Вседержащего служат причиною существования всей твари; если бы эта сила перестала когда-либо управлять, вместе с тем перестали бы существовать и ее виды, и вся бы природа погибла. Когда архитектор, окончив здание, оставляет его, произведенная им постройка продолжает существовать и без него, не то с миром: он не мог бы остаться и на мгновение ока, если бы Бог лишил его Своего промышления.

Поэтому и сказанное Господом: Отец Мой доселе делает (Ин. 5:17) указывает на некоторую продолжающуюся деятельность Отца, которою поддерживается и управляется вся тварь. Иначе бы можно было понять Его, если бы Он сказал: «и ныне делает», – в таком случае не было бы необходимости в словах Его разуметь продолжающейся деятельности; но иначе должны мы понимать Его, когда Он говорит доселе делает, т.е. делает с того времени, как создал все. Равным образом, если правильно понять написанное о Его Премудрости досязает же от конца до конца крепко и управляет вся благо (Прем. 8:1), а также, что движения Ея всякаго движения подвижнейша (Прем. 7:24), то будет достаточно видно, что это Свое ни с чем несравнимое, неизреченное и, если так можно выразиться, неизменное движение Она проявляет в благом управлении вещами, с отнятием которого, если бы Она прекратила эту Свою деятельность, они тотчас же погибнут. Точно также и то, что говорить апостол, проповедуя о Боге афинянам: о Нем же живем, движемся и есмы (Деян. 12:28), будучи понято верно, насколько это для человеческого ума возможно, благоприятствует тому мнению, на основании которого мы и веруем и говорим, что Бог действует непрерывно в сотворенном Им мире. Впрочем, мы существуем в Нем не как Его сущность, в том смысле, как сказано о Нем, что Он живот имать в Себе (Ин. 5:26); но так как мы, без сомнения, иное, чем Сам Он, то в Нем существуем мы в том смысле, что Он так делает, Его это – дело, Он все содержит, и Премудрость Его досязает от конца до конца крепко и управляет вся благо, и вот в силу этого-то управления мы и живем, движемся и есмы. Отсюда следует, что если Он это Свое дело от вещей отнимет, не будем и мы жить, двигаться и существовать. Итак, ясно, что Бог ни на один день не прекращал Своего промыслительного действия о мире; в противном случае, Мир мгновенно бы утратил свои естественные движения, которыми он управляется и так оживляется, что все существа его сохраняют свое бытие, и чем оно есть, и все мгновенно бы перестало существовать, если бы от мира отнято было то движение Премудрости Божией, которым Она управляет вся благо. Поэтому выражение, что Бог почил от всех дел Своих, которые сотворил, мы понимаем так, что Он не стал создавать больше ни одной новой твари, а не так, что перестал сохранять уже созданные и управлять ими. Отсюда истинно как то, что Он в седьмой день почил, так и то, что Он доселе делает.

Итак, для богомыслящих людей достаточно и даже более всякого доказательства от дел одного этого голоса Божия, чтобы не только показать промышление Божие, но и великую любовь Его к нам. Ведь Он не только промышляет о нас, но и любит безгранично – любовью бесстрастной, но пламенной и сильной, искренней и неразрушимой, которая никогда не может потухнуть. И Св. Писание, желая показать это, приводит примеры из среды людей, приводит много свидетельств об этой любви, об этом промышлении и попечении. Оно не хочет даже, чтобы мы только останавливались на этих примерах, но чтобы подвергли их своему разумению, и приводит эти примеры не как достаточные для показания любви, но как наиболее известные для слушателей, такие, которые лучше всего другого могут показать это.

Для людей богомыслящих, как я сказал, – довольно и этого; но так как есть люди упорные, противящиеся, неверующие и преданные плоти, то мы покажем промышление Божие, насколько возможно для нас, из самых дел Его. Все промышление, и даже большую часть его показать было бы нелегко: так оно бесконечно и неизреченно, проявляется в малом и великом, в видимом и невидимом. Поэтому мы приведем свидетельства только из видимого. Это чудесное творение Он создал не для кого другого, как для тебя, творение, столь прекрасное и великое, столь разнообразное и многоразличное, столь богатое, пригодное и во всех отношениях полезное и для питания, и для поддержания тела, и для любомудрия души, и для приведения к познанию Бога, – все это Он сделал для тебя. Ведь ангелы не нуждаются в этом, потому что они существовали уже раньше сотворения мира. Что они действительно гораздо старше мира – послушай, что Бог говорит Иову (Иов. 38:7):  егда сотворены быша звезды, восхвалиша Мя гласом велиим еси ангели Мои, т. е. восхвалили пораженные красотой и пользой, разнообразием, блеском, светлостью, согласием и всем другим, что они знают лучше нас. И Он украсил мир не звездами только, а украсил и солнцем и луной, чтобы во всякое время доставлять тебе великое удовольствие и великую пользу от обоих.

В самом деле, что может быть красивее неба, то освещаемого солнцем и луной, то как бы зрачками глаз озирающего землю бесчисленным множеством звезд и дающего мореплавателям и путешественникам путеводителей и руководителей? Когда бушуют волны и разъяренные валы устремляются на корабль, когда ветер яростно дует, и наступает мрачная и безлунная ночь, тогда мореплаватель, рассекая море и сидя на корме, доверяет себя руководительству неба, и находящаяся на высоте звезда, несмотря на разделяющее ее расстояние, кажется как бы недалеко, руководит его с точностью и приводит к пристани, не подавая голоса, но самым видом показывая ему путь и давая возможность ему рассекать море, с точностью показывает время, чтобы он то удерживал корабль в пристани, то с уверенностью пускался в недра волн и по незнанию будущего не подвергался неразумно буре и кораблекрушению. Звезды не только измеряют для нас годы и указывают признаки времен, но с великою точностью обозначают час и движение всякой ночи, показывают, прошла ли она, или не достигла и половины своего течения, и наоборот, что полезно не только мореплавателям, но и вообще путешественникам, чтобы они не пускались в путь ночью в неблагоприятное время, или чтобы не продолжали сидеть дома в благоприятное время. Наблюдения над звездами и течением луны с точностью показывают это. Как солнце устанавливает часы дня, так луна устанавливает часы ночи, доставляя много и другой пользы, давая воздуху благотворное течение, производя росу, полезную для семян, и вообще принося много пользы в жизни людей. Занимая середину между хором звезд и солнечным блеском, она меньше солнца, зато гораздо больше и красивее звезд. Немало вообще удовольствия и пользы для зрителей проистекает и из самого разнообразия, так что мы получаем великую пользу и от времен, и от часов, и от меры, от великого и малого, от всего разнообразия несказанного. Одно меньше, другое больше и светлее, и все они являются в различные времена. Поистине несравнимая премудрость Божия повсюду показывает в своих делах великое разнообразие, давая доказательство своего чудесного могущества, а вместе с тем заботясь о пользе зрителей, доставляя великую и неизреченную пользу, а вместе с тем и удовольствие. Ведь что может быть приятнее неба, то как бы раскинутого над головой чистого и прозрачного полотна, то как многоцветного луга, блистающего венчиком своим? Но не так приятно видеть луг днем, как приятно видеть ночью небо, украшенное многочисленными цветами звезд, цветами никогда не вянущими, всегда показывающими красоту. А может быть приятнее, когда по прошествии уже ночи, хотя солнце еще и не встало, небо покрывается пурпурной завесой, и зарумянивается при появлении солнца? Что может быть красивее вида самого солнца, когда оно, прогоняя зарю, в малый промежуток времени озаряет всю землю, все море, все горы, долины, холмы, все небо снопами лучей, когда оно, снимая ночное покрывало с видимого, все обнажает перед глазами нашими? Кто мог бы достаточно выразить восторг при виде его движений, порядка, неизменного и ненарушимого служения в продолжение стольких лет, постоянно цветущей красоты его, блеска и яркости, чистоты, соприкасающейся со столькими телами и никогда не оскверняющейся? При этом оно в высшей степени полезно семенам, растениям, людям, четвероногим, рыбам, птицам, камням, травам, земле, морю, воздуху, – одним словом, всему видимому. Все нуждается в нем и получает пользу, и от его влияния становятся лучше не только растения и тела, но и воды, и озера, и источники, и реки, и самая природа воздуха становится легче, чище и прозрачнее. Поэтому и псалмопевец, желая показать его красоту, его постоянную ясность, не умаляющуюся прелесть, никогда не вянущий цвет, все величие его благообразия, непрестанное служение, сказал так: в солнце положи селение Свое (Пс. 18:5), то есть, в самых небесах. Можно бы, если бы кто не устал, показать промышление Божие и от других вещей: от облаков, от времен года, от солнцестояния, от ветров, от моря, от различных пород в нем, от земли и живущих на ней четвероногих, пресмыкающихся, птиц воздушных и покоющихся на земле, от амфибий, живущих в озерах, источниках и реках, от обитаемой вселенной и от необитаемых стран, от произрастающих семян, деревьев, трав, произрастающих в пустынях и не в пустынях, произрастающих в равнинах и долинах, на горах и на холмах, от произрастающих самопроизвольно и от произрастающих вследствие труда и земледелия, от животных, кротких и не кротких, диких и ручных, малых или великих, от птиц, четвероногих, рыб, растений и трав, являющихся зимой, летом, или осенью, от явлений дня или ночи, от дождей, от течения года, от смерти, от жизни, от наложенного на нас труда, от скорби, от радости, от даваемых нам яств и питий, от ремесел, от искусств, от деревьев, от камней, от содержащих в себе металлы гор, от пригодного для плавания моря и от непригодного для того, от островов, от пристаней, от рек, от поверхности моря, от глубины вод, от природы и стихий, из которых состоит наш мир, от распределения времен, от различной продолжительности дня и ночи, от болезни и здоровья наших членов, от состояния души, от искусства и мудрости, проявляющихся в человеческом роде, от пользы служащих нам бессловесных растений и других тварей, от самомалейших и самых ничтожных животных. Что может быть меньше и безобразнее пчелы? Что ничтожнее муравья и стрекозы? А между тем и эти насекомые громогласно свидетельствуют о промышлении, силе и премудрости Божией. Поэтому и пророк, столь сподобившийся Св. Духа, обозревая дела творения и называя лишь некоторые из них, с великим восторгом выразил удивление к ним, воскликнув (Пс. 103:24):  яко возвеличишася дела Твоя Господи, вся премудростию сотворил еси.

И все это, человек, для тебя. И ветры для тебя (скажем, опять, возвращаясь к началу своего рассуждения), чтобы освежать истомленное трудом тело, чтобы прогонять грязь и пыль и избавлять от неприятности, причиняемой дымом, печами и всякими нездоровыми испарениями, умерять теплоту лучей солнца, делать более легким зной, питать семена, давать прозябание растениям, чтобы сопутствовать тебе на море и служить на земле, там быстрее стрел устремляя корабли и делая, таким образом, плавание легким и быстрым, а здесь помогая тебе очищать воздух, отделять мякину от зерна и облегчать твой тяжелый труд; чтобы делать для тебя воздух приятным и легким, чтобы различным образом увеселять тебя, то производя слабое и приятное журчание, то слегка волнуя травы, приводя в движение листву деревьев, чтобы весной и летом доставлять тебе сон приятнее и слаще самого меда, чтобы, как бывает с деревьями, так то же производить и на морях и на реках, и, поднимая волны в воздухе, доставлять тебе и прекрасное зрелище, и великую пользу. Они полезны также и для вод, не давая им гнить от застоя, но постоянно двигая, возбуждая и волнуя их, оживляя и делая их более пригодными для пищи обитающих в них животных. Если бы ты захотел полюбопытствовать касательно ночи, то увидишь и здесь великое промышление Творца. Она успокаивает твое утружденное тело, восстановляет твои изможденные ежедневным трудом члены, своим возвращением оживляет их, своим покоем дает им новую жизненность; и не это только, но освобождает от повседневных скорбей, освобождает от безвременных забот; часто она ослабляет горячку болящего, дает сон вместо лекарства, направляет искусство врачей к благоприятной цели и освобождает от многих трудов. Такова ее пригодность, такова ее полезность, так что часто самый день оказывается потерянным для тех, которые лишены были покоя в течение ее. Если бы кто мысленно устранил это спокойствие, этот покой, это отдохновение во время ночи, которое оживляет все – и истомленную душу, и изможденное тело, дает нам возможность приниматься за дневные труды в лучшем настроении, то увидел бы, что станет бесполезной и самая жизнь. Если бы кто и в течение ночи, как и в течение дня, стал бодрствовать и трудиться, или даже ничего не делать, и это в продолжение значительного времени, то он скоро умрет; а если и не умрет, то, подвергаясь продолжительной болезни, ничем не воспользуется для себя от собственной деятельности вследствие полного истощения сил.

Если бы мы распространили наше рассуждение и на бесчисленное множество рыб, живущих в прудах, в источниках, в морях, удобных или неудобных для плаванья, или на бесконечные породы птиц, которые летают в воздухе, держатся на земле, живут одинаково и на земле и в воде, – ведь между ними некоторые ведут такую именно двоякую жизнь, – которые ручные или дикие, которые дики по своей натуре, но способны или неспособны делаться ручными, съедобны или несъедобны, и рассмотрели бы красоту перьев и певучий голос каждой, если бы исследовали некоторые различия, представляемые ими нам в отношении пения, пищи, рода жизни, привычек и нравов, если бы обозрели всю пользу, которую мы извлекаем из них, все оказываемые нам ими услуги; если бы поговорили об их величии или малости, о муках их рождения, обо всем великом и бесконечном, находимом в них разнообразии, если бы вошли в подробности касательно рыб, если бы отсюда перешли к растениям, произрастающим по всей земле и к приносимым каждым из них плодам, если бы исследовали их употребление, их благовоние, расположение листьев, цвет, форму, великость или малость, их пользу, способы проявления ими своих качеств, различие в их коре, в их стволах, в их ветвях; если бы рассмотрели луга и сады, если бы, наконец, поговорили о всех производящих их местах и способе нахождения, уходе и возделывании, и о том, как служат они нам лекарствами, – и после всего этого если бы опять обратились к горам, столь многочисленным и столь богатым металлами, и обратили свое исследование на все другие предметы, еще более многочисленные, чем какие видим в природе, то какое рассуждение, или сколько времени было бы достаточно для подробного исследования всего этого! И все это, человек, для тебя: и искусство для тебя, и ремесла, города и селения, и сон для тебя, и смерть и жизнь для тебя, и столь многочисленные явления природы, и не только теперешний мир для тебя, но еще лучший для тебя. А что есть лучший мир и он также для тебя, послушай, что говорит Павел:  яко сама тварь свободится от работы истления (Рим. 8:21), т. е. от тленного бытия. Каким же образом для тебя предназначена и эта честь, поясняя это, он прибавил: в свободу славы чад Божиих (Рим. 8:21). Если бы не слишком длинным и не через меру большим вышло мое слово, то я много бы пофилософствовал о смерти, и в ней вполне показал бы премудрость и промышление Божие, много сказал бы об этом тлении, об этом гниении, об этих червях, об этом могильном пепле, которые наиболее вызывают жалоб и скорбей у большинства людей; из того, что наши тела разрушаются в прах и пыль и делаются добычей червей, – и отсюда я показал бы неизреченное Божие промышление и попечение. Ведь от этого именно промышления, от этой благости, которая создала все не существовавшее, от нее именно вышел и закон, повелевающий умирать и иметь такую кончину. Хотя это и различные вещи, однако все происходят от одной и той же благости. И отходящий отсюда не получает вреда, и живущий получает высочайшее благо, пожиная пользу в другом теле. Когда человек видит, как тот, который вчера или завчера ходил рядом с тобой, теперь сделался добычей червей и разрушается в прах, в пыль и в пепел, то хотя бы он имел гордость диавола, он будет страшиться и трепетать, сделается более степенным, научится любомудрствовать и впустит в свою душу смирение, эту мать всех благ. Таким образом, ни отходящий не терпит никакого вреда, потому что он, совлекая с себя это тело, получит тело нетленное и бессмертное, ни находящийся еще в жизни от этого ничего не теряет, а напротив, приобретает величайшую пользу. Не случайным учителем любомудрия вошла смерть в нашу жизнь, воспитывая ум, укрощая страсти души, утишая волны и водворяя тишину. Итак, зная и из сказанного и из многого другого, что промышление Божие просиявает яснее света, не любопытствуй понапрасну, не предавайся тщетной попытке исследовать причины всего. Самое наше бытие Он даровал нам по Своей благости, не имея нужды в нашем служении. И нужно благоговеть перед Ним и преклоняться не только потому, что Он сотворил нас, или даровал нам душу бестелесную и разумную, и не потому, что создал нас лучшими всех других, и не потому, что дал нам господство и предоставил власть над всем видимым, но потому, что сам Он нисколько не нуждается в нас. Чудесность Его благости в том и заключается, что все это Он сделал, нисколько не нуждаясь в нашем служении; прежде чем явились мы, и ангелы, и высшие силы, Он имел уже собственную славу и блаженство, и сотворил нас по одному Своему человеколюбию, и не только все создал для нас, но еще и больше того.

Для этого же Он дал нам и писанные законы, посылал пророков, творил чудеса, и раньше всего этого, создавая человека. Он дал ему особого учителя, – врожденный закон, как бы кормчего для корабля, как всадника для коня, поставив его над нашим разумом. Поэтому уже Авель знал его, хотя письмена еще не существовали, не было ни пророков, ни апостолов, ни писанного закона, а был только закон прирожденный. Тоже и Каин, – он также знал этот закон, и оба они знали его, признавали его господство. Хотя не оба они шли одним и тем же путем, но один путем зла, а другой путем добродетели, однако и тогда Бог не оставил Каина, хотел его поднять от падения и давал возможность наслаждаться попечением, сначала увещевая его и давая ему советы, а потом поучая и назидая его страхом и опасениями. Хотя многие люди отвергали столь великое благодеяние, т. е. это естественное познание, имеющее столь большую пользу для нас, однако и тогда Бог не оставлял их, не предавал их погибели, но продолжал назидать и увещевать их посредством дел, посредством благодеяний, посредством наказаний, посредством всего творения, ежедневно совершающего свое дело, исполняющего обычные задачи, посредством необычайных и непредвиденных событий, посредством праведников, живших вначале. Людей достойнейших и исполненных любомудрия Он с этой целью переводил с места на место. Так Аврааму Он велел переселиться то в Палестину, то в Египет, а Иакову в Сирию; Моисею опять в Египет, трем отрокам в Вавилон, равно как Даниилу и Иезекиилю, а Иеремии в Египет. Потом Он даровал закон, посылал пророков; Он поражал и опять воздвигал Свой народ, отдавал его в рабство и освобождал его, и от начала до конца все делал и совершал для нашего рода. Не ограничиваясь назиданием нас посредством одного голоса природы, так как многие люди, увлекаемые общим безумием, не получали отсюда никакого плода, Он приступал к новым способам вразумления, и наконец, чтобы завершить свои блага, послал Сына Своего, Сына истинного, Единородного, и Он, будучи одной с Ним природы, становится подобным мне, ходил по земле, вращался среди людей, ел и пил, обходил землю, поучая, назидая, вразумляя, творя чудеса, для них пророчествовал, их увещевал, им преподавал советы, за них страдал, за них терпел, за них подвергался нареканиям, за них был предан. Одно Он представлял им уже и здесь, а другое отложил для будущего. Но Его обетования были верны и подтверждались сотворенными Им чудесами, когда Он был еще на земле, и исполнением всех предсказаний. Кто возглаголет силы Господни? Слышаны сотворит вся хвалы Его (Пс. 105:2)? Кто не пришел бы в восторг, кто не поражен бы был неизреченностью Его попечения, при мысли о том, как из-за неблагодарных рабов Он предал смерти Своего Единородного Сына, смерти ужасной, позорной, свойственной самым дерзким разбойникам, смерти неправедных? Ведь Он был пригвожден ко кресту, подвергался оплеванию и заушениям, Его били по щеке и издевались над Ним, и вместо благодарности за Его благодеяния Он был погребен, и гроб его запечатан; и все это Он потерпел для тебя, ради попечения о тебе, дабы уничтожить тиранию греха, дабы разрушить твердыню диавола, порвать узы смерти, открыть нам врата неба, освободить от тяготевшего на тебе проклятия, отменить первородное осуждение, научить терпению и воспитать в силе, дабы ничто не огорчало тебя в настоящей жизни, – ни оскорбления, ни обиды, ни позор, ни бичи, ни нарекания врагов, ни невзгоды, ни нападения, ни клеветы, ни злые подозрения, и ни что другое подобное. Для этого Он и сам претерпел все это, испытал вместе с тобой, и над всем этим Он восторжествовал, поучая и тебя не бояться ничего подобного. Но, не довольствуясь этим, Он, отошедши на небеса, дал тебе неизреченный дар св. Духа и послал апостолов распространять Свое учение. И видя, как эти проповедники жизни переносили тысячи зол, подвергались бичеванию и оскорблениям, были потопляемы, терпели голод и жажду, ежедневно находились в опасности, ежедневно подвергались смерти, Он все это сносил для тебя, из любви к тебе. Для тебя, человек, Он приготовил и царство, для тебя назначил неизреченное благо, это наследие на небесах, эти различные и многообразные дары, это блаженство, которого нельзя изъяснить никаким словом. Имея столько доказательств промышления Божия, доказательств в Ветхом и в Новом Завете, доказательств в настоящей жизни и в будущей, доказательств, которые уже есть, которые будут, которые доставляет нам каждый из переживаемых дней, доказательств с самого начала творения, доказательств в середине и в конце, доказательств постоянных, доказательств со стороны тела, со стороны души, – видя целые облака отовсюду поставляемых свидетельств, возвещающих о Его промышлении, – неужели ты еще сомневаешься? Нет, ты не сомневаешься; ты веришь в промышление, ты убежден в его существовании. Итак, не любопытствуй более, ясно видя, что имеешь Господа, Который любвеобильнее отцов, попечительнее матерей, более исполнен любви, чем новобрачный и новобрачная, радуется твоему спасению, и радуется даже более, чем как радовался бы ты, избавившись от опасности смерти (как и показал чрез Иону), и видя все эти доказательства любви, какую только отец может иметь к детям, или мать к своим чадам, садовник к растениям, домостроитель к своему искусству, новобрачный к новобрачной, юноша к девице, и желая удалить от тебя всякое зло, насколько восток удален от запада, насколько небо выше земли (что и показали мы), и не только это, но и гораздо больше того, – как мы и показали, касаясь словом всего и приводя различные примеры не только из понятных образов, но и из превосходящих самое разумение. Поистине необъяснимо промышление Божие, непостижимо Его попечение, неизреченна Его благость, и невообразимо Его человеколюбие.

Не верующие, что есть бразды промысла, а крайне безрассудно утверждающие, что этот мир – небо и земля – с такою стройностью и в таком порядке движется без Браздодержца, мне кажется, подобны человеку, который сидит на корабле, переплывает море, видит, как кормчий, взявшись за кормило, поворачивает руль, куда нужно, то наклоняет вправо, то обращает влево – и направляет ладью к желаемой им пристани, но, утверждая явную ложь и открыто споря против истины, станет отрицать, что на корабле стоит кормчий, что у ладьи есть руль, что направляется она движением кормила, а не сама собою несется, преодолевает стремление волн, преоборает приражение ветров, не имея нужды ни в помощи мореходцев, ни в кормчем, который бы для общей всех пользы отдавал приказы гребцам. Ибо и они ясно и со всею очевидностью усматривают, что общий всех Владыка правит созданною Им тварью, все ведет и движет чинно и в порядке, видят надлежащую стройность во всем, что совершается, вместе красоту и пользу в каждом создании, и совокупное проявление той и другой в каждой части создания, и произвольно слепотствуют, лучше же сказать, взирая на это, предаются бесстыдству, принимая дары промысла, издеваются над тем, что принимают, и чем пользуются, за то самое восстают против Попечителя.

Вижу здания и заключаю о здателе; вижу мир и познаю промысл, вижу, что корабль без кормчего тонет, видел, что дела человеческие ничем не оканчиваются, если Бог не управляет ими. Вижу город и различное устройство гражданских обществ, и познаю, что все держится Божиим распоряжением. От пастыря зависит стадо, а от Бога все, что возрастает на земле. В воле земледельца отделение пшеницы от терний; в воле Божией благоразумие живущих на земле во взаимном их единении и единомыслии. В вол царя расположить полки воинов; в вол Божией – определенный устав для всего. На земле ничего нет невозглавленного, потому что начало всему Бог. Реки от источников, а законы от Божией премудрости. Земля приносить плоды; но, если нет дождя с неба, ничего не может произвести сама от себя. День заключает в себе существенность света, но к совершению своему имеет нужду в солнце. Так и добрые дела производятся людьми, но в совершение приводятся Богом. Солнце имеет в себе свет, но для собственного его упокоения нужно ему небо; подобно и благочестивые для восстановления своего имеют нужду в Боге. И свет – не без огня, и тьма не без мрака; потому что все имеет взаимную нужду друг в друге; для одного необходимо другое.

Все от Бога, – и благое, и скорбное, и недостойное; но одно – по благоволению, другое – по домостроительству, третье – по попущению. И по благоволению, – когда живем добродетельно, ибо угодно Богу, чтобы проводили мы жизнь безгрешную, жили добродетельно и благочестиво. По домостроительству, – когда, впадая в ошибки и погрешая, бываем вразумляемы; по попущению же, когда и вразумляемые не обращаемся. Бог благоволил, чтобы человек спасся, как и ангелы взывали, говоря (Лк. 2:14): слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение. Опять домостроительно Бог вразумляет нас согрешающих, чтобы не были мы с миром осуждены, как говорит апостол (1Кор. 11:32): судими, от Бога наказуемся, да не с миром осудимся. И несть зло во граде, еже Господь не сотвори (Ам.3:6), таковы: голод, язвы, болезни, поражения, брани; ибо все это служит к очищению от греха. Попускает же Бог и совершенно оставляет тех, которые или не хотят жить без греха, или вразумляемые не обращаются, но пребывают во грехе, как написано (Ин. 12:40): ослепи Бог очи их и окаменил есть сердца их, и (Рим. 1:28) предаде их в неискусен ум, то есть попустил их свободе творити неподобная, также (Исх. 4:21): ожесточая ожесточу сердце Фараоново,т.е. попущу ожесточиться за непокорность его.

Божественному Писанию и догматам истины сведом единый Бог, Который все содержит Своею силою, и многое терпит по изволению. Он во власти Своей содержит и идолослужителей, но терпит их по снисхождению. Обладает и отвергающими Его еретиками, оставляет же их по долготерпению. Обладает и диаволом, но оставляет его по долготерпению, а не по бессилию, как побеждаемый. Ибо диавол, начало создания Господня, сотворен поруган быти не Богом (это недостойно Его), но ангелы (Иов. 40:14), Им сотворенными. Попустил же Бог жить диаволу для двух целей: чтобы и он побеждаемый более посрамился, и люди были увенчаны. Всепремудрое, подлинно Божие промышление! Лукавое произволение обращает Он в повод к спасению верных. Как братоненавистное произволение Иосифовых братьев Бог обратил в повод показать собственное Свое домостроительство, и, попустив им предать брата по ненависти, извлек из этого удобный случай сделать царем, кого хотел, так попустил вести брань диаволу, чтобы побеждающее были увенчаны, и по совершении победы диавол больше был посрамлен, как побежденный низшими, а люди заслужили великую славу, как победившие того, кто был некогда архангелом.

Поэтому ничто не изъято от действия Божией силы. Писание говорит о Боге (Пс. 118: 91): всяческая работна Тебе. Но если работна Ему всяческая, то один Сын Его и один Святой Дух Его вне всего этого; и все, что работно Ему, служит Владыке чрез единого Сына во Святом Духе. Поэтому Бог обладает всеми и терпит убийц, разбойников и блудников, по долготерпению определив срок, когда воздаст каждому, чтобы те, кому дан должайший срок, и у кого нераскаянное сердце, подверглись большему осуждению. Цари у людей царствуют на земле, но не без власти свыше. Это некогда опытно изведал на себе Навуходоносор, сказав о Боге (Дан. 4:31): власть Его, власть вечна, и царство Его в роды и роды.

Да будет у вас всегда твердою и непоколебимою мысль, что Бог благ и человеколюбив, не только когда благотворит, но и когда наказывает, потому что и наказания Его и кары составляют величайший удел благодеяния, важнейший вид промышления. Итак, когда увидишь, что случились неурожаи и язвы, и засухи, и наводнения, и беспорядочные перемены в воздухе, или другой подобный бич человеческой природы, то не изъявляй досады и негодования, но поклонись Творцу, подивись Его попечительности. Он делает это и наказывает тело, чтобы вразумить душу. И это, скажешь ты, Бог делает? Да, Бог делает это; и пусть предстанет здесь весь город, пусть вся вселенная, я не побоюсь сказать это. О, если бы у меня был голос сильнее трубы и мог я стать на высоком месте и пред всеми воскликнуть и засвидетельствовать, что Бог делает это! Не по безумию говорю это, но имею на своей стороне пророка, который со мною восклицает и говорит: нет зла во граде, еже Господь не сотвори (Ам. 3:6). Но так как слово «зло» имеет два смысла, то я и хочу сообщить вам точное его значение с той и другой стороны, чтобы вы, из-за двусмысленности названия перемешав самые предметы, не впали в богохульство.

Итак, есть зло – действительное зло, блуд, прелюбодеяние, любостяжание и бесчисленное множество пороков, достойных крайнего осуждения и наказания. Опять есть зло, а лучше сказать, не есть, а называется злом, голод, язва, смерть, болезнь, и тому подобное: все это не может быть (истинным) злом, – потому я и сказал, что это называется только злом. Почему же? Потому что, если бы все это было злом, то не делалось бы для нас виною благ, не обуздывало бы гордости, не искореняло бы беспечности, не возбуждало бы нас к рачительности и не делало бы более внимательными к самим себе. Егда убиваше я, – говорит Писание, – тогда взыскаху Его, и обращахуся и утреневаху к Богу (Пс. 77:34). Зло разумеется здесь то, которое нас вразумляет, делает доблестными и более рачительными, приводит к любомудрию, а не то, которое достойно проклятия и осуждения; это не Божие дело, но изобретение нашего произволения, а то служит к уничтожению этого. Злом называется здесь страдание, причиняемое нам наказаниями, и называется так оно не по собственной его природе, но приспособительно к мнению людей. Так как мы привыкли называть злом не только воровство и прелюбодеяние, но и несчастия, то (Бог) назвал так страдание, применяясь к мнению людей. Итак, из всего видно, что злом (Бог) называет здесь наказания, и что эти наказания Сам Он насылает на нас, являя в них важнейший вид Своего Промысла. И врач не только тогда достоин хвалы, когда выводит больного в сады и луга, или в бани и купальни, или когда предлагает ему роскошный стол, но и когда заставляет его оставаться без пищи, мучит голодом и томит жаждою, – когда приковывает к постели, и дом делает темницею, лишает больного самого света и закрывает комнату со всех сторон завесами, – когда подвергает его и сечению, и жжению, и предписывает горькие лекарства: и тогда он тот же врач. Поэтому не странно ли, – того, кто причиняет столько неприятностей, называть врачом, а Бога, если он сделает одну такую неприятность, напр. наведет голод, или смерть, хулить и не признавать Промыслителем вселенной? А Он-то один и есть истинный врач душ и телес. Потому-то часто Он, приняв в Свое попечение нашу природу, которая скачет от полноты счастья, а между тем одержима греховною горячкою, избавляет ее от болезней бедностью, голодом, смертью, и другими бедствиями, и иными, какими Сам знает, врачевствами. Но, скажешь, одни бедные чувствуют голод? Нет, Он наказывает не одним голодом, но и другими бесчисленными бедствиями. Бедного Он часто вразумляет голодом, а богатого и в изобилии живущего – опасностями, болезнями и преждевременными смертями, потому что Он изобретателен и имеет различные врачевства для нашего спасения.

Вы слышали, как многие спрашивают: почему, в самом деле, один, будучи человеком смиренным и кротким, каждый день привлекается в суд каким-нибудь преступником и злодеем, терпит множество бедствий, – и Бог допускает это? Почему другой, ложно обвиненный, умер несправедливо? Один, говорят, потоплен, другой низринут со скалы; и мы могли бы назвать многих святых, живших и в наше время и при наших предках, которые потерпели много разнообразных и разнородных мучений. Чтобы понять смысл всего этого, и ни самим не смущаться, ни других не допустить до соблазна, обратим тщательное внимание на то, что будет теперь сказано.

Я могу указать вашей любви восемь причин всякого рода и вида бедствий святых. Поэтому все усиленно напрягите ваше внимание, зная, что нам не будет уже никакого извинения и оправдания, если мы будем соблазняться приключающимися бедствиями, если, при существовании стольких причин, станем смущаться и тревожиться, как будто бы (их) не было ни одной. Итак, первая состоит в том, что Бог попускает им терпеть беды, чтобы они вследствие величия своих заслуг и чудес не впадали скоро в гордость. Вторая в том, чтобы другие не думали о них больше, чем свойственно человеческой природе, и не полагали, будто они боги, а не люди. Третья, – чтобы сила Божия являлась могущественной, побеждающей и умножающей проповедь чрез людей слабых и связываемых узами. Четвертая, – чтобы яснее обнаружилось терпение их самих, как людей, которые служат Богу не из-за награды, а являют такое благомыслие, что и после великих бедствий обнаруживают чистую любовь к Нему. Пятая, – чтобы мы любомудрствовали о воскресении. В самом деле, когда ты увидишь, что муж праведный, исполненный великой добродетели, терпит без конца бедствия, так и уходит из этого мира, то ты невольно вынужден будешь подумать о тамошнем суде, потому что если люди не дозволяют трудящимся за них уйти без награды и воздаяния, то гораздо больше Бог не захочет когда-нибудь отпустить неувенчанными тех, кто столько потрудился; а если Он никогда не захочет лишить их воздаяния за труды их, то необходимо должно быть какое-нибудь время после здешней смерти, в которое они получать воздаяния за здешние труды. Шестая (причина) в том, чтобы все, подвергающиеся несчастиям, имели достаточное утешение и облегчение, взирая на них и помня о случившихся с ними бедствиях. Седьмая, чтобы, когда мы призываем вас (подражать) добродетели их и каждому из вас говорим: «подражай Павлу и соревнуй Петру», вы, по причине чрезмерной высоты заслуг, не подумали, что они были людьми иной природы, и не отказались боязливо от подражания. Восьмая, чтобы, когда нужно ублажать и сожалеть, мы знали, кого нужно почитать блаженным, а кого жалким и несчастными. Таковы причины. Но их все надо подтвердить от Писаний, и с точностью показать, что все сказанное не изобретение человеческих размышлений, а мысли божественных Писаний. Тогда и слово наше будет заслуживать большего доверия, и глубже западет в ваши души. Что скорби содействуют святым к тому, чтобы быть кроткими и смиренными, а не надмеваться от знамений и заслуг, и что поэтому Бог попустил быть им, послушай, как относительно этого самого говорят и пророк Давид и Павел. Первый говорит (Пс. 118:71): Благо мне, яко смирил мя еси, яко да научуся оправданием твоим, а второй, сказав, что восхищен был на третье небо и вознесен в рай, прибавил (2Кор. 12:7): и за премногия откровения, да не превозношуся, дадеся ми пакостник плоти, аггел сатанин, да ми пакости деет. Что яснее этого? Да не превозношуся, – говорит он, – по причине этого Бог допустил ангелам сатаны мучить меня. Ангелами же сатаны он называет не каких-либо демонов, а людей, служащих дьяволу – неверных, тиранов, язычников, которые постоянно его теснили и постоянно гнали. В словах же его смысл такой: Бог, как бы так говорит он, мог прекратить непрерывные гонения и притеснения; но когда я восхищен был на третье небо и вознесен в рай, то, чтобы из-за чрезмерности этих откровений я не возгордился и не стал высокомерен, Бог допустил эти гонения и дозволил ангелам сатаны мучить меня гонениями и скорбями, чтобы я не превозносился. Хотя и святы и достойны удивления сподвижники Павла и Петра, и все, кто ни есть такие, но все-таки они люди и нуждаются в большой осторожности, чтобы не впасть легко в гордость. И святые больше всего (нуждаются в этом); потому что ничто так не влечет к гордости, как сознание заслуг и дерзновенная душа. Чтобы они не потерпели ничего подобного, Бог и попустил быть искушениям и скорбям, которые могли бы смирять их и побуждать во всем соблюдать меру.

А что бедствия святых много содействуют и к проявлению силы Божией, об этом послушай у того же апостола, который сказал то раньше. Чтобы ты не говорил, как думают неверные, что Бог, допускающий эти бедствия, бессилен, и что, не имея власти избавить своих (чтителей) от опасностей, допускает им постоянно бедствовать, посмотри, как показал Павел, что происходящее не только не свидетельствует о Его бессилии, но еще более являет всем Его силу. Сказав: дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости деет, и указав этими словами на непрерывные искушения, он присовокупил (2Кор. 12:8–9): о сем трикраты Господа молих, да отступит от мене; и рече ми: довлеет ти благодать Моя, сила бо Моя в немощи совершается. Тогда, говорит, обнаруживается Моя сила, когда вы в немощи, и чрез вас, когда вы кажетесь слабыми, растет и всюду распространяется слово проповеди. Так, когда после бесчисленных ударов он отведен был в темницу, то пленил темничного стража. В колоде были ноги, в цепях руки, но темница потряслась в полночь, когда воспели (апостолы).

Видишь ли, как сила Его в немощи совершается? Если бы Павел был свободен и поколебал темницу, то случившееся не было бы так удивительно. Поэтому Бог и говорит: оставайся в узах, и да потрясутся отовсюду стены, и да разрешатся от оков узники, чтобы больше видна была сила Моя, когда чрез тебя, связанного и скованного, освобождаются все узники. И темничного стража поразило тогда именно то самое, что, будучи содержим так крепко, Павел одной только молитвой мог потрясти основания, растворить двери темницы и разрешить всех узников. Но не здесь только, а и с Петром и с самим Павлом, и с остальными апостолами, можно видеть, что постоянно случается это, что (т. е.) благодать Божия всегда обнаруживается в преследованиях, является в утеснениях и громко возвещает о своей силе. Поэтому Он говорит: довлеет ти благодать Моя, сила бо Моя в немощи совершается.

Бог попустил им (святым) быть постоянно гонимыми, принимать бичевания, подвергаться недугам, чтобы крайняя телесная немощь и обилие искушений убеждали живших тогда, что совершавшие столь великие чудеса были все же людьми и ничего не приносили сами от себя, а все совершала чрез них, одна лишь благодать. Ибо если те сочли за богов людей, совершивших незначительные и ничтожные дела, то гораздо более заподозрили бы они этих, творивших такие дела, каких никто никогда не видал и не слыхал, если бы последние не испытывали ничего, свойственного людям. Если даже, не смотря на то, что они подвергались бичеваниям, низвергались, заключались в узы, изгонялись, сталкивались каждый день с опасностями, некоторые все-таки впали в это нечестивое мнение, то гораздо больше они подумали бы, если бы те не терпели ничего, свойственного людям.

Такова третья причина бедствий. Четвертая же состоит в том, чтобы не думали люди, будто святые служат Богу по надежде на настоящее счастье. В самом деле, многие, живя распутно, будучи часто упрекаемы многими и призываемы к подвигам добродетели, и слыша о похвалах святых за мужество в бедствиях, начинают на них клеветать по этому поводу. И не только люди, а и сам дьявол заподозрил то же самое. В самом деле, когда Иов владел большим богатством и наслаждался полным изобилием, то злой тот демон, будучи за него упрекаем Богом, не имея ничего сказать, ни оправдаться в своих преступлениях, ни набросить сомнение на добродетели праведника, тотчас же прибегает к этой защите, говоря: еда туне Иов чтит Тебя? оградил еси внутренняя его и внешняя (Иов. 1:10). За награду, говорит он, – наслаждаясь таким изобилием, – он добродетелен. Что же Бог? Он, желая показать, что не за награду служат Ему святые, лишил его всего богатства, предал бедности и допустил подвергнуться тяжелой болезни. Затем, укоряя дьявола, что он напрасно заподозрил, говорит (Иов. 2:3), что (Иов) еще придержится незлобия, ты же рекл еси вотще имения его погубити. Для святых достаточной наградой и воздаянием служит самое служение Богу, как и для любящего довольно и той награды, чтобы любить, кого любит, так что он и не ищет ничего сверх того, и не думает, чтобы что-нибудь было больше этого. Если же так бывает в отношении к человеку, то гораздо больше в отношении к Богу. Поэтому и Бог, желая показать это, дозволил больше, чем требовал дьявол. Тот говорит (Иов. 2:5): посли руку твою и коснися его, а Бог не так, но говорит: предаю ти его (Иов. 2:6). Подобно тому, как на мирских состязаниях сильные и здоровые телом атлеты являются не тогда, когда бывают окутаны увлаженной маслом одеждой, а выступают на арену, сбросив ее, нагими, и тогда поражают зрителей полною соразмерностью всех членов, когда ничто уже не скрывает их тела; так и Иов: когда окружен был всем тем богатством, то для многих неизвестно было, каков он, когда же бросил его, подобно тому, как атлет снимает одежду, и вышел нагим на подвиг благочестия, то в таком обнаженном виде так поразил всех зрителей, что и само воинство ангельское, зревши это, громко воскликнуло, видя твердость души его, и рукоплескало победителю. Как я сейчас сказал, он не тогда виден был людям, когда владел всем тем богатством, а тогда, когда, сбросив его, подобно одежде, оказался нагим посреди вселенной, как бы в театре, и все были поражены хорошим состоянием души его, и не только благодаря этой наготе он выказал себя, но благодаря также и борьбе и терпению в болезни.

Как я сказал раньше, его поразил не сам Бог, чтобы дьявол опять не сказал: «Ты пощадил и навел не такое искушение, какое нужно было бы», а отдал самому дьяволу и погубление стад и власть над телом. Я, говорит Он, уверен в борце; поэтому не препятствую употребить с ним, какие хочешь, приемы борьбы. Но подобно тому, как хорошие и вполне полагающиеся на свое искусство и крепость тела борцы часто вступают в борьбу с противниками, не прямо стоя и не на равных условиях, а дозволяют им перехватить себя посредине, чтобы сделать более блистательною победу, так и Бог допустил дьяволу схватить святого посредине, чтобы, когда тот победит после такого преимущества борьбы (на стороне дьявола) и распрострет его на земли, был более блистательным венец. Золото испытано; как хочешь пытай его, как хочешь пробуй, ты не найдешь в нем грязи. Но (Бог) показывает нам не только мужество других, но и представляет еще иное великое утешение. Что, в самом деле, говорит Христос? Блажени есте, егда поносят вас люди, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех. Тако бо твориша и пророкам отцы их (Мф. 5:11, 12).

Отсюда очевидно, что наша жизнь не ограничивается пределами настоящего существования. И это становится ясным из искушений. Никогда бы не потерпел Бог, чтобы претерпевшие столько великих бедствий и проведшие всю настоящую жизнь в искушениях и бесчисленных опасностях не были вознаграждены гораздо большими дарами. Если же Он не потерпел бы (этого), то очевидно, что Он уготовал некую иную, лучшую и более светлую жизнь, в которой Он должен увенчать борцов благочестия и прославить (их) пред взорами всей вселенной. Итак, когда ты увидишь, что праведник находится в нужде, терпит бедствия, подвергается недугу, бедности, и заключает настоящую жизнь множеством других бедствий, тогда скажи себе, что если бы не было воскресения и суда, то Бог не попустил бы потерпевшему за Него столько зол отойти отсюда, не испытав ничего хорошего. Очевидно отсюда, что Он уготовал им другую жизнь гораздо более приятную и счастливую, чем настоящая, потому что если бы было не так, то Он не дозволил бы многим нечестивым жить в роскоши в течение настоящей жизни, а многим праведникам не допустил бы оставаться в бесчисленных бедствиях. Но так как уготован иной век, в котором Он намерен воздать всякому по достоинству, одному – мзду нечестия, другому – мзду добродетели, то Он и терпит, видя, как один бедствует, а другой роскошествует.

Итак, имея возможность указать столько причин страдания святых, не будем ни роптать в искушениях, ни сомневаться, ни смущаться, а станем и сами воспитывать свои души, и других научать этому.

Никто, решаясь состязаться, не ожидает стяжать венка без ран; поэтому и ты, начав всеми силами бороться с дьяволом, не гонись за безопасной и полной приятностей жизнью, потому что не здесь Бог обещал тебе воздаяния и обетования, а все славное в будущем веке. Поэтому, когда ты или сам, сделав что-нибудь доброе, получишь неприятности, или увидишь, что другой потерпел это, то веселись и радуйся, потому что это служит тебе к большему воздаянию. Не падай духом, не бросай усердия, не становись ленивым, а – напротив – прилагай еще большее рвение. И апостолы, когда проповедовали, то, подвергаясь бичеваниям, побиванию камнями, постоянно обитая в темницах, не только после избавления от опасностей, а и в самых опасностях возвещали проповедь истины с большим рвением. И можно видеть, как Павел в самой темнице, в самых узах обучает, наставляет тайнам, и на суде опять делает то же самое, и во время крушения, и в бурю, и среди множества опасностей. И ты соревнуй этим святым, – пока в силах, не отказывайся от добрых дел, и хотя бы видел, что бесконечное число раз прерывает тебя дьявол, никогда не отставай. Ты, перенося деньги, подвергся, может быть, крушению; а Павел, неся то, что дороже было всяких денег, – слово, отправился в Рим, подвергся крушению и потерпел множество бедствий. И это он сам выразил, говоря: много раз хотехом приити к вам, и возбрани нам сатана (1Фес. 2:18). И Бог попускал это, с избытком проявляя Свою силу и показывая, что хотя бы дьявол представлял бесчисленные препятствия, дело проповеди нисколько от этого не терпело ущерба и не прекращалось. Поэтому Павел за все благодарит Бога, зная, что чрез это Он делал его более славным, и во всем обнаруживал великую силу своей ревности, не будучи удерживаем никакими препятствиями. Поэтому и мы, сколько бы раз ни постигла нас неудача, всякий раз будем приступать к духовным делам, и не будем говорить: для чего допустил Бог препятствия? Потому и допустил Он, чтобы ты больше показал свою ревность многим и великую любовь, так как любящему больше всего свойственно никогда не отказываться от того, что нравится любимому. Слабый и малодушный падает духом тотчас же при первом ударе, а сильный и бодрый, хотя бы без конца встречал преграды, тем более будет прилежать к делам Божиим, исполняя все, что ему следует, и благодаря за все. Сделаем же это и мы. Благодарность – великое сокровище, великое богатство, непобедимое благо, крепкое оружие, равно как хула усиливает настоящую уже потерю и заставляешь нас лишиться еще больше сверх того, что мы уже потеряли. Ты лишился имущества? Если ты будешь благодарить, то ты приобрел душу и овладел большим сокровищем, снискав у Бога большее благоволение. Если же ты будешь хулить, то потерял и свое спасение, и того не возвратил, и душу, которую имел, и ту убил.

Неоднократно с пророком говорил уже я беззаконнующим, не беззаконнуйте: и согрешающим, не возносите рога, не воздвизайте на высоту рога вашего, и не глаголите на Бога неправду (Пс.74:5–6), утверждая, будто бы созданную Им тварь оставил Он без управления. Но крайне непризнательных не убеждают ни небеса, по слову пророка, поведающие славу Божию (Пс.18:1), ни солнце, яко жених, исходящее чертога своего (Пс.18:6) и до краев вселенной достигающее и светом, и теплотою, ни луна изменяющаяся, устрояющая меры времени, ни звезды, восходящие и заходящие, указующие путь мореплавателям, возбуждающие земледельцев к жатве и посеву; ни преемство годовых времен, ни повороты солнца, ни благовременные и соразмерные порождения облаков, ни согласие суши и моря, ни потоки рек, ни излияния источников, ни обилие плодов, ни разнообразие и польза животных, ни устройство тела, приличное существу разумному, ни бессмертие души и мудрость, управляющая телом, ни множество всякого рода искусств, доставляющих не только, что необходимо, но даже что́ и сверх потребности, – ни все прочее, что Великодаровитый ежедневно дарует естеству человеческому. Но и всем этим пользуясь, предаются они неистовству и безумствуют, великое о всем попечение называют нерадением, выставляют нам на среду богатство и бедность, жалуются на недостаток однообразия в жизни. Поэтому, в помощники слова прияв Того, Кто премудро правит ладьею вселенной, противостанем этим нападениям, решим возражение и покажем, что сплетаемая ими жалоба – то же, что и ткань паука.

Говорят: почему люди самые порочные богатеют, отовсюду текут к ним тысячи благ, попутным водясь ветром, проходят они жизненный путь и в напутствие неправды получают потоки богатства? Потому что изобилие питает в них пламень любостяжательности, и порок, взявши в сотрудники богатство, воспламеняет величайший пожар, и к хотению присоединяемая сила делает зло невыносимым. А рачители добродетели живут в бедности, подавлены бедствиями, терпят недостаток в самом необходимом, изнурены, не омыты, поникли взором в землю, поруганы, осмеяны, терпят тысячи всяких скорбей.

Поэтому, прежде всего спросим их: в чем поставляют они верх благополучия? И если скажут: в богатстве, немедленно изобличим их ложь. Ибо как быть зиждителем благополучия тому, что, по словам их, служит содейственником неправды? Если живущие порочно, по причине богатства, поднимают вверх брови, надмеваются, носясь на конях и колесницах, в волнение приводят торжище, столько презирая других, сколько сами достойны презрения, причиняют обиды, преданы любостяжательности, присвояют себе чужое, желают им не принадлежащего, отнимают собственность у ближнего, наслаждаются чужими благами, наживаются несчастиями бедных и все это делают, пользуясь содействием силы богатства; то будет ли богатство верхом благополучия, основою счастья? Если же превосходнейшим из благ назовут добродетель и скажут, что пламенный любитель добродетели и усердный ее делатель находится на самой вершине благ, то для чего же обращают взор на богатство и обогащающихся называют достойными соревнования? Обилие денег и избыток преуспеяний в добродетели прямо между собою противоположны.

Богатство при множестве мятежей, при заботах всякого рода, при тысячах разных треволнений, служит наветником, а не помощником добродетели. Ибо как преуспевать в целомудрии тому, кто непрестанно служит чреву, предан пиршествам, готовит угощения, озабочен устроением лож и столов, у кого не выходят из ума хлебники, повара, пирожники, благовоние вин, стаканы, чаши, всякого рода сосуды и разные припасы? Кто с жадностью пьет нерастворенное вино, сверх меры обременяет чрево, угашает в себе последнюю искру разумной силы, дает всегда новую пищу пламени страстей, как можно более разжигает в себе непотребное сластолюбие, до высшей степени возбуждает свою раздражительность на прислуживающих, властителя страстей делает рабом их, владыку обращает в служителя чреву, приявшего от Творца право господства над жизнью низводит в невольники вожделения, князя отдает в плен подданных, делает, что браздодержца кони влекут по земле, что кормчий не держится уже за кормило, не правит всею ладьею, но предает ее треволнениям страстей, заливающим и затопляющим ладью, – такой человек, конечно, не только лишен благоразумия, но даже предан всякому непотребству; не только не имеет мужества, но стал уже невольником враждебных страстей. О справедливости же должно ли и говорить что-нибудь, когда сами противники согласны в том, что желающий большего и большего стяжания не хочет и знать различия между правдою и неправдою, а напротив того, у таковых все беспорядочно, неопределенно, безразлично?

Поэтому и тем, которые до крайности любят спорить, нетрудно дознать из сказанного, что употребляющим в содейственники богатство нелегко преуспевать в добродетели. А что бедность содействует любомудрию и без нее человеку невозможно преуспевать в совершеннейшей добродетели, это сейчас узнаем. Во-первых, недостаток в необходимом принуждает страсти подчиняться разумной силе, не дозволяет им воспламеняться и разбивать браздодержца, как бывает это у роскошных и чревоугодников. А потом душа, избавленная от излишнего бремени, свободная от внешних мятежей, наслаждающаяся всяким безмолвием и тишиною, углубленная сама в себя,. усматривает собственное свое достоинство, познает и рабство подвластных ей страстей и, пользуясь правом владычества, подвластным ей предписывает благочиние, а беспорядок того или другого из них наказывает чрез них же самих: то пламенеющей раздражительности противопоставляет вожделение и уступчивостью последнего ослабляет стремительность первого, то сию же распорядительность в наказании обращает на вожделение и бичом раздражительности сокращает его дальнейшее стремление. В равной степени к приведению в благочиние страстей содействуют также труды. Ибо нужда скудости возбуждает к трудолюбию, и недостаток необходимого приводит к трудам, а обременительность трудов, ослабляя страсти, не дозволяет им воспламеняться, истощая то, что питает их.

Почему же коснеешь в неблагодарности, видя сочетание нищеты с праведными, и охуждаешь это орудие добродетели, поступая подобно тому, кто хвалит в доме седалища, скамьи, ложе, двери и красоту зданий, но смеется над орудиями домостроителя и плотника, порицает топор, бурав и все прочее, чем делается каждая вещь в доме? А о том, что преуспевать в добродетели гораздо удобнее при бедности, нежели при богатстве, свидетельствуют сами питомцы нечестия; свидетельствуют и у эллинов бывшие любителями мудрости, и единственным наставником имевшие закон естественный. Ибо все они при нищете преуспевали в нравственной добродетели, и притом не слыхав еще Божиих словес, ясно взывающих: иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик (Лк.14:33). Однако же им и естества достаточно было к научению; потому что Божие слово не новые преподает уроки, но напоминает законы естественные, и те самые письмена природы, которые по нерадению людей испортило время, Творец природы начертывает снова чрез Своих проповедников.

И говорим это, не богатство осуждая, не злом врачуя зло. Ибо если богатство худо, то хула падает на Давшего его. Напротив того, говорим, что богатство и бедность Самим Творцом предлагаются людям, как некие вещества, или орудия; и люди, имея их, как художники, могут, или изваять образ добродетели, или слепить кумир порока. Но при богатстве едва кто и несколько членов добродетели изваяет во всей красоте; а при бедности многие могут произвести целый образ. Поэтому, не будем осмеивать бедность, эту матерь добродетели, и охуждать богатство, но станем обвинять не пользующихся им, как должно. И железо дано людям быть содейственником при строении дома, в земледелии, в мореходстве, и помощником в других искусствах, нужных для жизни. Но с неистовством нападающие друг на друга не дают железу служить только для необходимых потребностей, а употребляют его на убиение друг друга. Однако не железо обвиняем за это, но осуждаем лукавство употребляющих его во зло. Так и употребление вина дано людям для веселия, а не на безумие сердца; но любящие неумеренность и предавшиеся пьянству этого родителя веселия делают отцом безумия. И мы, произнося справедливый приговор, употребляющих Божий дар во зло называем винопиицами, пьяницами, людьми дурными, а в вине видим богоданный дар. Так будем судить и о богатстве, и о пользующихся богатством: первое освободим от обвинения, а последних, если будут справедливыми его распорядителями, увенчаем великими похвалами; а если, превратив порядок, окажутся рабами богатства, исполняющими всякое его повеление и услуживающими во всяком дурном деле, то составим на них приговор, обвиняющий в худом поведении, потому что поставленные властелинами, нарушили право владычества и господство обменили на рабство.

Но ты крайне гневаешься, что не ко всякому человеку льются отовсюду потоки богатства, не все живут в великолепных домах, не все украшают тело отличием должностных и воинских одежд, не все ездят на конях и мулах, не у всякого есть множество предходящих и последующих, и рой слуг, готовых на всякие услуги, не у всякого позлащенные ложи, мягкая и нежная постель, искусные повара, придуманные удовольствия, отовсюду стекающиеся забавы, воспламеняющие сластолюбие.

Правитель всяческих и при этом имел в виду равенство. Во-первых, всем дал Он землю, как общий помост, общее жилище, общую питательницу и матерь, и общий гроб, всем дал единое начало происхождения, эту праматерь – персть, над всеми распростер общий кров – небо, всем даровал солнце, луну и другие светила, как общих светоносцев; посреди разлил воздух, и его предложив также всем, как общее богатство; потому что богатые вдыхают его не больше бедных; напротив того, и бедность получает здесь равную, или лучше сказать, бо́льшую долю, питомцы ее многочисленнее, и чувства их крепче, и свободны от излишнего бремени. Реки и источники для всех также изливают общие токи. И тела опять богатых и бедных создал Бог также одинаковыми, лучше же сказать, и в этом преимуществуют бедные; потому что тела их здоровее. Скудость, – по слову мудрейшего из врачей, – матерь здравия, труды и телесные упражнения, по слову того же учителя, – содейственники здравия. И души у богатых и бедных одного и того же естества. Для тех и других один образ зачатия; одно основание происхождения – супружество и равно число месяцев чревоношения. Время не уважает обилия имуществ и не соглашается, устыдясь богатства, прежде положенных пределов извести младенца на свет или долее удержать его в матерней утробе, но одинаково и у богатого, и у бедного исходит младенец на свет, рождение того и другого бывает в болезнях; лучше же сказать, если верить опыту, роды бедной легче и болезней рождения у нее меньше, потому что привычка к трудам облегчает для нее эти болезни, почему врачи и живущим в роскоши, во дни чревоношения, предписывают необходимый труд. Поэтому богатые и бедные, хотя во чреве носят одинаково, однако же рождают неодинаково; но где утешение богатства, там бо́льшая трудность; а где скудость необходимого, там помогает природа, утешая легкостью; лучше же сказать, Сам Творец естества так уравнивает эти неравенства, и при трудности родов, происходящей от довольства во всем, подает утешение во врачах и врачевствах, а лишенной этого пособия, по причине бедности, делает помощницей природу.

Видишь, каковы весы правдивого Судии, и подвигни уста восписать Ему хвалу. Смотри, и рождающиеся одинаково исходят на свет нагими. И младенец богатого не облечен в багряницу, и младенец бедного рождается не в рубище; но оба являются на свет нагими, чем Создатель провозвещает их равенство. Одинаково вдыхают они воздух; одинаково припадают к сосцам, – не иным молоком питается младенец бедного, не иное предлагается младенцу богатого; но тот и другой в равной мере питаются одною и тою же пищею.

Не только же вшествие в жизнь у всех нас одно и то же, но и исшествие одинаково. Всех нас ожидает одна смерть. Она не боится богатства, не страшится копьеносцев, не трепещет багряницы, ни во что вменяет стены и башни, и царские дворцы, проникает внутрь брачного чертога, не милует плачущего, не оказывает жалости умоляющему, не подкупается дарами, не удерживается врачебным искусством, недействительными оказываются силы врачевства, часто не позволяет сделать распоряжение, объявить преемника наследству, но похищает, увлекает, разлучает душу с телом. Поэтому, общий имеют конец и надмевающиеся богатством, и живущие в бедности, одинаково для них и то, что по кончине и по преселении отсюда. Одинаково следует гнилость, разливается гной, зарождаются черви, величавое око угасает и разлагается; ненасытные уста и неистовый язык делаются снедью червей, горделивая выя не только преклоняется, но и разрушается, надменные ланиты не только опадают, но и превращаются в небольшое количество праха, цвет лица увядает и исчезает, пишущие лукавство персты лежат рассыпанными, без всякого сочленения. Так все это, как нечто общее, предлежит и богатым, и бедным.

Поэтому во всем, что ни совершается, усматривая Божию попечительность, не любопытствуй, как это совершается. А если и это хочешь сделать, то в содейственники своей любознательности прими благочестие. Оно пусть управляет твоим шествием, оно пусть путеводит тебя в исследовании искомого. Ему покоряясь, пользуйся всяким поводом к песнопению Сотворшего. Подражай трем отрокам, которые, будучи ввержены в пещь, и неодушевленную тварь призвали к участию в славословии, и мучителя, безжалостно ввергнувшего их в пещь, привлекли к зрению чуда, и сим чудотворением принудили его поклониться Богу, против Которого восстал он. И пещь не понудила их воздвигнуть язык на хулу, но, преданные пламени, песнопениями они почтили Благодетеля. А тебя ни пещь, ни львы не понуждают хулить, напротив того, наслаждаясь богоданными благами, не чувствуешь даров. Но если послушаешься меня и язык украсишь благочестием, то и тварь восхвалишь, и Творца прославишь, и повсюду присущему Его промыслу поклонишься; потому что Ему слава и держава, ныне и всегда, и во веки!

В чем, скажи мне, обвиняешь ты промысл Божий? В том, что один имеет больше денег, а другой меньше? А что если мы докажем, что самыми необходимыми вещами, гораздо более важными, (чем богатство), и составляющими опору нашей жизни, все люди обладают поровну? Призна́ешь ли тогда промысл Божий? (Признать это) совершенно необходимо. В самом деле, если ты обращаешь в доказательство недействительности промысла только то, что не все поровну имеют одну вещь, т.е. деньги, то когда будет доказано, что все равно пользуются не одною вещью, и притом столь маловажною, но весьма многими и гораздо важнейшими, тогда ты, очевидно, и по неволе принужден будешь этим признать промысл Божий.

Итак, поведем речь о том, что поддерживает нашу жизнь; исследуем это с точностью, и посмотрим, имеет ли в этом богатый преимущество пред бедным. Богач, например, употребляет фасийское (вино) и множество других подобных напитков, искусно составленных и приготовленных с большою изысканностью. Но источники воды открыты для всех равно – и для богатых, и для бедных. Ты, может быть, усмехнулся, слыша о таком равенстве? Но рассуди, насколько вода лучше, необходимее и полезнее всякого вина, и тогда переменишь свое мнение и узнаешь истинное богатство бедных. Если уничтожить вино, от этого не будет никому большого вреда, разве только больным. Но если кто заградит источники воды и уничтожит эту стихию, тот разрушит всю нашу жизнь и истребит все искусства; мы не будем тогда в состоянии прожить и двух дней, но тотчас все умрем смертью жалкою и самою мучительною.

Итак, вещи необходимые и составляющие опору нашей жизни для бедного доступны не меньше, даже, если сказать нечто и удивительное, еще больше, чем для богатого. Известно ведь, что многие богачи, вследствие расстройства тела, происходящего у них от роскоши, большею частью не могут пить воды, а бедняк во всю жизнь свободно наслаждается этою влагою, прибегая к источникам вод как бы к источникам меда, и получая оттуда истинное, чистое удовольствие. А что огонь? Не необходимее ли он бесчисленных сокровищ и всего богатства человеческого? Но и это сокровище равно открыто для употребления и богатому, и бедному. А воздух, столь необходимый для нашей жизни, а свет солнечный, – разве богатым более доступен, а бедным меньше? Разве первые четырьмя, а последние только двумя глазами видят свет? Ведь этого нельзя сказать. Значит, и богатым, и бедным назначено наслаждаться этим в равной мере, или лучше сказать, и здесь можно найти большее преимущество на стороне бедных, благодаря тому, что у них живее чувства, острее зрение и совершеннее все силы восприятия. Потому они и получают существеннейшее удовольствие, и больше радости и наслаждения от рассматривания природы. И не только в этих стихиях, но и во всем прочем, что дает нам природа, можно видеть равенство (бедных с богатыми), и лучше преимущество бедных (пред богатыми). Так, сон, который приятнее и необходимее и полезнее всякой пищи, обыкновенно легче у бедных, чем у богатых, и не только легче, но и крепче. Эти последние от того, что много веселятся, едят, когда нет голода, пьют, когда нет жажды, и спят, когда не хочется спать, в конце концов ни в чем не находят удовольствия, потому что приятность для нас той или другой вещи зависит не столько от ее свойства, сколько от потребности нашей в ней и (своевременного) ее употребления. Не так приятно пить сладкое и благовонное вино, как отрадно бывает пить воду, когда есть жажда; не так (приятно) есть сладкие пирожки, как есть, когда хочется есть, не так (приятно) спать на мягкой постели, как спать, когда клонит ко сну. И все это бывает больше у бедных, чем у богатых. А что относится к телесному здоровью и вообще благополучию, не равно ли это принадлежит богатым и бедным? Может ли кто сказать или доказать, что одни бедные бывают больны, а богатые всегда в добром здоровье? Напротив, можно видеть, что бедные редко подвергаются неизлечимым болезням, а у богатых они поражают все тело. Подагра и головные боли, расслабление и неизлечимое расстройство нервов, злокачественные и вредные расслабления всякого рода, обыкновенно, всего более мучат этих людей, которые живут роскошно и намащаются ароматами, а не тех, которые трудятся, работают и ежедневными трудами добывают себе необходимое пропитание.

В одном отношении живущие в роскоши несчастнее даже нищих; этого не станут отвергать и богатые. Часто богач, лежащий на мягкой постели, окруженный слугами и служанками, и от всех принимающий множество услуг, услышав, как бедный кричит на улице и просит хлеба, заплачет, застонет и пожелает лучше быть таким же, только бы здоровым, чем богатым и больным. И не только в здоровье, но и в чадородии, богатый также не имеет никакого преимущества пред бедным. Одинаково и у богатых, и у бедных бывает и много детей, и ни одного. А вернее сказать, и здесь богатый уступает бедному. Бедняк, если и не будет отцом, не чувствует большой скорби, а богач, – чем более умножается его имущество, тем более терзается неимением детей и ни в чем не находит удовольствия от того, что не имеет наследника. Наследство бедного, если он умрет бездетным, не возбуждая спора по своей маловажности, переходит к его друзьям и родственникам. А наследство богача, привлекая к себе взоры всех, часто переходит в руки врагов покойного, и так как он еще при жизни своей видит это на других, то и ведет жизнь, ужаснейшую всякой смерти, ожидая, что и с ним будет то же самое. А смерть не равно ли (постигает тех и других)? Не умирают ли преждевременною смертью как богатые, так и бедные? И по смерти не одинаково ли и у тех и у других тело разрушается, обращается в прах и пепел и зарождает в себе червей? Не одинаково, скажешь, погребение? Но какая от того польза? Впрочем, если не только это, но и все прочее разберем подробно и исследуем с точностью, найдем, что бедные имеют гораздо больше преимуществ пред богатыми. Рассматривая все это со вниманием и исследуя все прочее: даждь, – сказано, – премудрому вину, и премудрейший будет (Притч.9:9), и постоянно помня, что и множество денег не доставляет богачам ничего больше, кроме забот и беспокойств, кроме страхов и опасностей, будем думать, что мы имеем отнюдь не меньше, чем богатые. В самом деле, будем только бдительны, и мы будем иметь гораздо больше, чем они, как в вещах божественных, так и во всем настоящем. Удовольствие и безопасность, добрую славу и телесное здоровье, чистоту души, благие надежды и нерасположение к греху – найдешь больше у бедных, чем у богатых. Итак, не станем роптать подобно рабам неблагодарным и обвинять Господа, но будем благодарить (Его) за все, и почитать злом только одно – грех, и добром – правду. При таком образе мыслей ни болезнь, ни бедность, ни бесчестие и никакое другое мнимое бедствие не постигнет нас, но получив от всего чистое удовольствие (в настоящей жизни), мы удостоимся и благ будущих, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков.

Общение Духа с Отцом и Сыном можешь познать и из того, что́ первоначально создано. Ибо чистые, духовные и премирные силы святы и именуются святыми, как приобретшие святыню по благодати, данной Святым Духом. Поэтому, хотя умолчано о том, как сотворены небесные силы, потому что посредством одного чувственного открыл нам Создателя описавший миротворение; однако же ты, имея способность от видимого заключать о невидимом, прославь Творца, Которым создана быша всяческая, аще видимая, аще невидимая, аще начала, аще власти, аще силы, аще престоли, аще господствия (Кол. 1:16), и какие еще есть разумные, не именуемые природы. В творении же их представляй первоначальную причину сотворенного – Отца, и причину зиждительную – Сына, и причину совершительную – Духа; так что служебные духи имеют бытие по воле Отца, приводятся же в бытие действом Сына, и совершаются в бытии присутствием Духа. Совершение же Ангелов – святыня и пребывание в святыне.

И никто да не подумает, будто бы утверждаем, что три начальственные Ипостаси, и что действование Сына несовершенно. Ибо одно Начало существ, созидающее чрез Сына и совершающее в Духе. И у Отца, действующего вся во всех, не несовершенно действование, и у Сына не недостаточно созидание, если не совершено Духом. Ибо так ни Отец, созидающий единым хотением, не имел бы нужды в Сыне, однако же хочет чрез Сына; ни Сын, действующий подобно Отцу, не имел бы нужды в содействии, однако же и Он хочет совершать чрез Духа. Словом бо Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их (Пс. 32:6). Слово же не знаменательное видоизменение в воздухе, производимое словесными орудиями, и Дух – не пар уст, исторгаемый дыхательными членами; но Слово, Которое в начале у Бога и Бог (Ин 1:1), и Дух уст Божиих – Дух истины, Иже от Отца исходит (Ин 15:25).

Посему представляй Трех, – повелевающего Господа, созидающее Слово и утверждающего Духа.

Сущность религии, которой мы должны следовать, составляют история и пророчество о божественном домостроительстве спасения человеческого рода, долженствующего быть преобразованным и приготовленным к вечной жизни. Коль скоро это будет предметом нашего верования, образ жизни, согласный с божественными заповедями, очистит ум наш и сделает его способным к познанию духовных предметов, которые суть предметы не прошедшие и не будущие, а вечно и одинаково пребывающие и не подверженные никакой изменяемости, т. е. к познанию Самого единого Бога Отца, Сына и Духа Святого. Познав сию Троицу, насколько знать это дано нам в настоящей жизни, мы, ни мало не колеблясь, признаем, что всякая разумная, духовная и телесная тварь, насколько она существует, свое бытие и свой вид имеет от этой творческой Троицы и управляется ею в совершеннейшем порядке; причем это не так нужно понимать, что одну часть творения создал Отец, другую Сын, а третью Дух Святой, а так, что и все вместе, и каждое существо в отдельности созданы Отцом через Сына по дару Духа Святого. Ибо всякая вещь, – назовем ли ее мы сущностью, или природою, или же другим каким-нибудь термином, – одновременно имеет в себе и то, и другое, и третье, так что представляет собою и нечто единое, и отличается от остальных своим видом, и не выступает из порядка вещей.

Блаж. Августин, епископ Иппонский в Северной Африке, род. 13 ноября 354 г., † 28 августа 430 г.

Св. Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, род. ок. 295 г., † 2 мая 373 г.

Св. Василий Великий, архиеписком Кесарии Каппадокийской, род. ок. 330 г., † 1 января 379 г.

Св. Григорий Богослов, архиепископ Константинопольский, род. ок. 329 г., † ок. 390 г.

Св. Дионисий Великий, епископ Александрийский, род. в конце II века, † в 265 г.

Преподобный Ефрем Сирин, род. ок. 306 г., † в 373 г.

Св. Иоанн Дамаскин, род. в конце VII в., † ок. половины VIII в.

Св. Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский, род. ок. 347 г., † 14 сентября 407 г.

Св. Кирилл, епископ Иерусалимский, род. ок. 313 г., † в 386 г.

Св. Климент, епископ Римский, † в 101 г.

Минуций Феликс, латинский церковный писатель, жил во второй половине II века.

Блаж. Феодорит, епископ Кирский, род. ок. 393 г., † в 457 г.