Слово при погребении тела в Бозе почившего Московской Святейшего правительствующего Синода конторы члена, Московского большого Успенского Собора протопресвитера Димитрия Петровича Новского, – июня 7 дня 1879¹

Поминайте наставники ваша, иже

глаголаша вам слово Божие, их же

взирающее на скончание жительства,

подражайте вере их. (Евр. 13:17)

Исполним заповедь апостола Христова. Воспомянем жизнь достойного служения Церкви Божией, всегда и особенно ныне достойную памяти и подражания.

В самом деле, взирая на скончание жительства сего маститого протопресвитера, невольно объемлешся мыслию, что ныне уже отходит в вечность век наших отцев-наставников, светя нам как уже заходящее солнце, света которого причащаться ненадолзе можно будет уже только воспоминанием и подражанием. Но то век Платонов, Филаретов, Иннокентиев и сонма их учеников – различных дарований, но единого духа. Не пришло еще время называть великие имена из этого сонма. То – век богатый величием, истинным величием. Век высокого разумения и смиренномудрой простоты. Век беззаветной любви и верности своему званию и служению. Век подвигов, неискавших быть видимыми, но и в видении трезвых и спокойных. Век непоступной веры и твердого христианского упования. Век довольства своим жребием, но и век благословения на всякое истинное усовершение. Век отходящий, но с любовью и благоволением к веку грядущему, с отеческою о нем болезнующею заботою и с святою молитвою за его будущее!

Одним из видимых представителей этого доблестного века был почивший отец протопресвитер. Господу Церкви угодно было даровать своему доброму и верному служителю крайнее долголетие еще того древнего времени, о котором говорил Царепророк: жизнь наша семдесят лет, аще же в силах осмдесят лет. Так Вечный хранит своих избранников в живое поучение временам преходящим и изменяющимся. Чтобы не порывался, не ослабевал, но укреплялся животворный союз святоотеческих преданий.

Сын пастыря Церкви, и уже по этому – как несомнительно рассуждало то время – воспитанник церковных училищ от нисших до высшего, вот он вступает на служение церкви сразу в высоком качестве наставника философских наук в Московской Духовной Академии. Как сам был уготован на служение наукой, так приготовляет он других к такому же служению, благопотребному для Церкви: ибо науку и древние учители Церкви называли детоводительницею ко Христу. Но этим служением отдавши дань благодарности воспитавшей его Академии, и можно сказать, исполнивши, таким образом, священный долгов отношении к последующему поколению учеников и учителей благопотребных для Церкви, – затем о дальнейшей своей жизни он рассуждает также несомнительно, как было рассуждено его родителями о первой судьбе его воспитания. Наставник философских наук в церковном училище идет на прямое служение пресвитера Церкви. Такой был век и таковы были люди, действовавшие не в сумнении помышлений о своем знании и признании. Они разумели, что никто же сам себе приемлет честь, но только званный от Бога; но это призвание полагалось ими не в простой и большею частью случайной склонности минуты, но в целом жизненном водительстве Божием. Пути же Божии, указуемые нам, конечно, прежде всего, пролагаются самым рождением и воспитанием. Воззвание детей с этого первого промыслительного пути на пути чуждые есть дело опасное. Не говорим о случаях исключительных, в которых может выразиться особенное высшее призвание. Но исключительные случаи редки, особенное призвание чрезвычайно; и потребен особенный духовный опыт к различению таких призваний, аще от Бога суть. Так рассуждали и по такому рассуждению поступали наши отцы. Так ли рассуждают и поступают их дети, судите сами. Но мудрые отцы самим Отцем небесным не даны ли нам как верные и надежные руководители нашей жизни? Благословение родителей созидает домы чад. Новый дом, отделяясь от старого, должен взять себе его благословение, его святые заветы жизни для своего преуспеяния, как древние колонии брали огонь с родного очага и на своих кораблях увозили его в отдаленную страну, и во всю свою жизнь берегли оный как святыню, от него засвечая новые светы, но, не угашая их источник, чтобы передать грядущим поколениям, благословенный огнь животворящего духа жизни.

Пресвитерское, почти пятидесятилетнее служение почившего великим и несомненным опытом оправдало истину пути призвания чрез рождение и воспитание. Верно слово, что все это служение, изо дня в день, до последнего дыхания жизни, было непрерывным рядом подвигов не громких, но плодотворных для жизни церкви, – как бы подвигов жизненной силы, которая работает ровно, неустанно, ежеминутно, ныне и завтра и всегда. В начале только пастырь приходской, но со второго же года достойного пастырства еще законоучитель в так именовавшемся Московском Университетском пансионе, в этом некогда славном рассаднике науки; – для иного довольно было бы и этих двух нелегких служений, но не такой силы был почивший. Прозорливый глаз Филарета усмотрел, что этой силой можно и должно еще более воспользоваться для Церкви. Еще на службе в Академии, наставник философии показал себя способным не только в управлении мыслию, но к практическим делам академической конференции и правления по учебному округу. Теперь приходский пресвитер и законоучитель призывается еще быть местным блюстителем порядка и благочиния церковного, и даже мужем совета в целом управлении епархиальном. Не много ли этого? – Нет, рассудил Филарет, – можно еще дать дела такой силе. И вот кроме временных, периодических поручений начальства, каковы обозрения духовных училищ, различные комиссии строительные, поверочные, на искусного и ревностного подвижника возлагается еще особенное, постоянное поручение, тогда секретное, – быть производителем некогда сложных, многотрудных дел в чрезвычайном Комитете по расколу. И здесь имею возможность свидетельствовать, что в продолжении 20 лет весь архив сего Комитета предстает во очию как памятник подвижничества почившего: и все писано его собственной рукой. Не засвидетельствуют ли много подобного и другие хранилища его деятельности? – Таков был век и таковы были люди! Так трудились наши отцы на пользу святой Церкви, не мудурствуя о себе паче, неже подобает мудрствовати; они не упокоивали себя, и были сильны о укрепляющей их вере, что сила Божия в немощи совершается; они твердо верили, что „кто хочет сберечь свою жизнь, тот ее потеряет, а кто готов потерять ее Христа ради и Евангелия ради, только тот сбережет ее“; они твердо верили и исповедывали, и детей своих поучали, что надлежит любить труд и особенно труд назначаемый свыше: ибо что от нашего произвола, то не всегда безопасно, а что не от нашей воли, то от воли Божией, и потому благонадежно, так как сия воляповелевающая сильна подать и укрепление и благопоспешение творящему повеленная. Будем помнить отцев-наставников и подражать вере их.

Незнающие изображаемый век скажут: какие идеалы расписывает проповедник, – возможны ли такие люди, где такие люди? Вот же един от них – почивший. Вся правда его величия и, если угодно, идеальности состоит в смиренномудрой простоте; он и ему подобные не считают себя совершенством, и не задаются никакими идеалами, а живут просто, трезво, верно своему званию и служению; и из всех этих частых, но ежедневных случаев простоты, трезвости, верности само собой, как без их ведома, слагается величие жизни, как гора из песчинок. Что тут невероятного. Что невозможного к подражанию для того, кто искренно желает идти в их след? А идти в этот след – достославно. Братие, говорил апостол, подражатели мне бывайте, якоже и аз Христу; апостольские же ученики жизнью своею говорили братиям: „подражатели нам бывайте, якоже и мы апостолам“; и так чрез непрерывное святое преемство, такой же призывающий глас слышится и нам в достоподражательной жизни наших отцов-наставников, верных служителей Церкви Христа Господа всех.

Правда, почивший добрый пастырь совершал свое подвижническое служение не без наград за оное. Но и тут сказался трезвы век. Не угодно ли несколько полюбопытствовать, как небыстро шли награды за непрерывные и чрезвычайные труды? Первое пастырское отличие набедренником он получил лишь чрез 12 лет достойного служения Церкви. В предстоятеля собратий по званию был возведен не менее как чрез 18 лет служения. Уже из этого можно убедится, что в тот век подвиги возбуждались не наградами и отцы наши служили не для наград. Но этого мало. Что особенно поучительно, они – наши отцы-наставники от получаемых ими условных венцев и отличий не возникали главою своею. Напротив, кажется, понимали, облачась во всю велелепоту и встречаясь с собратиями менее их украшенными. Таков, по крайней мере, несомненно был почивший. После 32 лет подвижничества, поставленный на единственную высоту, возможную тогда только для одного лица из белого духовенства в целой епархии, поставленный в протопресвитера Московского Успенского Собора и в члена синодальной конторы, облеченный палицею и митрою, а в последствии еще чрез 14 лет сего нового важнейшего служения сопричисленный к ордену св. Анны 1–й степени, – этот превознесенный никогда не изменял своей обычной скромности. Все его уважали, все чистосердечно признавали его превосходство, все готовы были его чествовать; но он всегда с своими собратиями естественно становился на равную ногу, и всегда для всех был простейшим, добрейшим, любезнейшим Димитрием Петровичем.

Не утомляю ли вас, отцы и братие, если еще несколько продолжу слово о неутомимости, плодотворности и бескорыстности трудов почившего? Но в этом виною будет не что другое, как самая эта дивная неутомимость. Умолчать же о последующем не могу. Уже протопресвитер и член Синодального управления, глубоко разумея церковную важность духовного просвещения и угадывая для него настоятельскую потребность новых путей, согласно обстоятельств времени, он не усумнился, не уклонился стать на новую нелегкую работу. Такая работа требовала молодых сил, а он маститый старец стал тут на ряду с молодыми, и скромно и спокойно, но прозорливо и твердо вел свое правило, споспешествуя успеху дела. Вы понимаете, что мы говорим о новых московских духовных изданиях, которых о. протопресвитер был первым просвещенным, усерднейшим и бескорыстнейшим цензором.

Так почивший велик и равен себе от начала до конца своего служения. Пять лет тому назад исполнилось пятидесятилетие со времени поступления его на службу в Московской духовной академии. Не столько по обычаю нового времени, сколько по единодушному всех сознанию достоинства. Заговорили о празднике; но о. протопресвитер по смиренномудрию своему едва уступил, чтобы чем-нибудь ознаменовать нарочитый день, и уступил едва ли не единственно настоянию Академии, которую он глубоко чтил как воспитавшую его мать, как первое место своего служения, которому он и после сотрудничествовал, как действительный член конференции Академии. Как известно, в день юбилейный, Академия поднесла ему диплом на звание своего почетного члена. Прежняя его паства, его ученики и почитатели рассеянные по всей России, все учреждения епархиального управления, духовные училища, редакции московских духовных изданий, братия Успенского Собора, сам маститый архипастырь в Бозе почивший митрополит Иннокентий искренно приветствовали достойного виновника праздника. Сама Высочайшая власть ознаменовала свое милостивое внимание к нему пожалованием креста украшенного драгоценными камнями. То был последний земной венец необыкновенному делателю в Церкви Божией. Но этот полновесный венец принят был им еще более скромно, чем все прежние, в решительное соответствие цельному характеру личности и всей жизни.

Время бы кончить слово уже довольно протяженное; но образ почившего остался бы незавершенным в изображении, – без некоторых последних особенно строгих черт, какими благоугодного было еще запечатлеть жизнь своего избранного служителя небесному Пастыреначальнику. Ни одна самая высокая личность в этом мире, ни в каких самых высоких и многообразных деяниях не может проявить, не может даже уравнительно и сознать всей глубины своего духа – ни его совершенств, ни самых его несовершенств. Так глубоко положен в человеке творческим Словом Божиим образ Бога невидимого, и, увы. Видно до той же глубины дерзнуло проникнуть противобожественное слово исконного человекоубийцы, слово лжи, слово греха: ибо паки слово Божие принуждено действовать на человека„острее меча обоюду ростра, проницая даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов“, – по Божественному откровению великому апостолу. Вот где тайна человеческих страданий: всем и каждому – наконец скорбми подобает внити в царствие Божие. Потому-то более высокой душе благопотребна более глубокая скорбь. Большему совершенству острейшее испытание. Как злато ввергается душа в огнь скорби, чтобы дойдти ей до возможного здесь совершения, которое и достигается удобнее чрез свободное и немалодушное терпение. Такое-то огненное испытание к видящему усовершению. По премудрому и всеблагому изволению Божию, претерпела и душа почившего. И всем нам известно, каков был этот огнь и каково было терпение, ко всеобщему изумлению. Кажется седмерицею очищал Свое злато Всебогатый в милости и щедротах, с каждым разом, с каждою новою скорбию по истине усиливая пламень; и великая душа. Укрепляясь верою, все претерпевала не только бесропотно, но с величием духа, в самом пламени не поникавшего, но в нем бодрственнее возникавшего – в предстоянии откровенным лицеем престолу Христа Бога, в совершении Его безмерной жертвы, в молитвенном восхищенном созерцании Славы Его нас ради человек распятого,оскресшего и прославленного. Чтобы понять сие, довольно припомнить одно священнослужение почившего при погребении его зятя, досточтимого протоиерея Николая, оставившего тестю, уже немощствующему старцу великую семью круглых сирот, – немощствующему, но несмутившемуся.

Мне кажется, отцы и братие, что почивший был превознесен и в скорби не менее, чем в благополучии; и что в оном скорбном превознесении он по истине откровенным лицем славу Господню взирая, в той же образ тщился преобразоватися от силы в силу, от славы в славу, яко же от Господня Духа.

Что же еще не достает? – Кажется все совершенно: подвигом добрым подвизася, течение сконча, веру соблюде, – прочее уготовляется ему венец правды, его же воздаст праведный Судия в день он – всем возлюбленным явление Его. До дне же оного, по глаголу Духа, ей, да почиет от трудов своих, дела бо его идут в след его. Мы же, отцы и братие, поминая его к подражанию, рцем вси, от всея души и от всего помышления нашего рцем: Господи церкви, покой душу верного служителя Твоего, преставльшегося протопресвитера Димитрия. Аминь.