II. Об Евразийстве

Наше лже-либеральное направление общественной жизни, охватившее руководящие круги русской интеллигенции и ввергнувшее Россию в страшныя бедствия, не поняло величия владыки Антония, жизненности его светлых идеалов, и оклеветало его, изобразив его «мрачным реакционером», врагом демократии, свободы и общественнаго прогресса. Действительно, владыка Антоний был открытым врагом революции и лже-либерализма, но он был лучшим другом всего живого и светлаго, что могла бы и должна была дать русская жизнь. Показателем его светлых чаяний и надежд может служить его отношение к возникшему заграницей новому русскому течению, которое получило наименование «Евразийства».

В 20-ых годах, вскоре после разселения русской эмиграции, в Вене вышла в свет книга талантливаго русскаго молодого мыслителя проф. Н. С. Трубецкого: «Европа и человечество», которая имела своей целью поставить на новых началах русское национальное философско-политическое сознание и найти верные пути для русскаго возрождения.

Проф. Н. С. Трубецкой утверждал, что европейская цивилизация не является обще-человеческой культурой, а на самом деле «есть культура лишь определенной этнической группы романских и германских народов», русский же народ должен иметь свою самобытную национальную культуру. В этой книге были поставлены следующие вопросы: 1) Можно ли объективно доказать, что культура романо-германцев совершенее всех прочих культур, ныне существующих или когда-либо существовавших на земле? 2) Возможно ли полное приобщение народа к культуре, выработанной другим народом, притом приобщение без антропологическаго смешения обоих народов между собой? 3) Является ли приобщение к европейской культуре (посколько такое приобщение возможно) благом или злом? Дав отрицательные ответы на эти вопросы, он ставит другие вопросы: 4) Является ли всеобщая европеизация неизбежной? и 5) Как бороться с ея отрицательными последствиями?

Талантливая постановка этих вопросов, крушение и разочарование в прежних русских общественных идеалах и вызвали к жизни движение, получившее наименование «Евразийства», как выражение той мысли, что Россия сочетает в себе элементы и Европы и Азии и призвана быть носительницей новой одухотворенной культуры. Православие, как динамический фактор, искони пронизывающий все поры народной жизни, создало «бытовое исповедничество», которое выразилось в крепком социальном укладе русскаго народа. Религия, неповторимая безсмертная душа, стихия православной творческой жизни, организация тела нации и государства, культура сильной национально творческой личности и весь строй современнаго аппарата технической культуры раскрывают перспективы для русскаго самобытнаго возрождения.

В разработке евразийских идей приняли участие ряд талантливых молодых русских ученых новаго поколения. Кроме упомянутаго проф. Н. С. Трубецкого в этом движении приняли участие Н. П. Савицкий, С. Л. Франк, Н. Н. Алексеев, Г. В. Вернадский, Л. П. Карсавин и другие высокообразованныя лица. Издавались периодическия издания «Евразийская хроника» и «Евразийский Временник» и был издан ряд капитальных трудов – Н. Н. Савицкаго «Географическия особенности России», «Россия особый географический мир» Н. Н. Алексеева: «На путях к будущей России», Г. В. Вернадскаго: «Начертание русской истории», С. Л. Франка «Религия и наука» и мн. друг.

Движение это с самого начала своего возникновения вызвало резкую критику, как со стороны левых, так и со стороны правых кругов. Однако, не так к порыву молодых ученых отнесся владыка Антоний и он написал статью «В защиту евразийства».

Я хотел браться за перо после первых же литературных выступлений против евразийцев, выступлений одновременно появившихся в правой и левой прессе. Однако, поджидал пока они сами за себя скажут. Но вот не далее, как вчера, мне дали небольшую брошюрку их корифея князя Н. С. Трубецкого, в которой он отказывается выступать с противниками в печатную полемику.

Начав с самой вежливой и убедительной, чисто объективной речи, молодой и высокоталантливый писатель, как бы незаметно сам для самого себя, постепенно разгорячаясь, оканчивает самым безотрадным приговором своим критикам и тем, увы, скрепляет узел уже видимо зародившейся вражды.

С чисто светской точки зрения он имеет на то право, потому что противники евразийства, и справа и слева, вовсе не ограничивались объективной критикой, а сразу начали выражать различныя подозрения почти полицейскаго характера и можно сказать внесли с своей стороны атмосферу кухни и базара в нашу прессу, которая впрочем уже давно насыщена этой атмосферой.

Однако, с своей стороны, питая самыя искренния симпатии к евразийцам, я желал бы, чтобы они то сами не сходили никогда с высоты литературнаго благородства даже в брошюрках, изданных «на правах рукописи», как озаглавлена помянутая брошюра князя Н. С. Трубецкого.

Существуют предметы обсуждения несравненно более высокие, чем не только личные счеты или споры о том, какому лагерю писателей принадлежит будущее литературы – предметы более ценные, чем даже сама Европа и Азия и все, что связано вообще с государствами, наречиями, культурами. Существует Господь Бог и Господь Иисус Христос; лежит перед Его последователями задача отстаивать святую веру и связывать с Его учением все вопросы жизни как личной, так и общественной, государственной и научной.

Вот в этой-то области с евразийцами единомысленны многие из писателей, набросившихся на их молодое движение с обидными предостережениями и незаслуженными подозрениями.

Правда, еще давно замечено, что расхождения в частностях возбуждают несравненно более горячую полемику, чем радикальное расхождение во всем: однако, справедливость и даже благожелательность к чистому идеализму нравственно обязательна для всех прикосновенных к благородному делу пера и мысли.

Отступление от этого принципа со стороны глубокоуважаемых мною писателей я приписываю влиянию парламентаризма, который есть ничто иное, как борьба за общественный успех. Современный писатель или редактор напоминает собой драчливаго мальчика, который, увидя издали других детей, сейчас же считает нужным засучить рукава и крикнуть: «а нутко выходи» и стать в позу дуэлянта. Особенно обидно, что в полемике по поводу евразийства полемисты с обеих сторон колят друг друга – одни молодостью, другие – старостью. Между тем еще премудрый Соломон указал на незаконность таких споров: «Старость бо честна и немноголетна, ниже в числе лет исчисляется. Седина бо есть мудрость человеком и возраст старости житие нескверное».

Эти слова должно помнить противникам евразийства уже потому, что в своем теперешнем направлении они очень молоды и сами заявляют, что ужасы революции открыли им глаза и они во многом существенно изменили свои убеждения. Если вы спросите хорошаго монаха, сколько ему лет, то он отвечает не о годах жизни, а о годах после пострижения, каковые он только и признает действительною жизнью. Если бы такому обычаю mutatиs mutandиs последовали бы наши публицисты, то они должны были бы признать себя еще младенцами.

При всем том сами евразийцы должны помнить, что убеждения и умы даже великих гениев, как Пушкин и Достоевский, и огромное большинство наших мыслителей, определялись в зрелом возросте после многочисленных отклонений и колебаний, от коих да оградит их Господь, сподобивший их в ранние сравнительно годы познать истину жизни, причем и молодость то их весьма относительна, превышающая канонический возраст епископа, какового разрешено Вселенским Собором поставлять в 35 лет от роду.

В общем было бы особенно желательно, чтобы полемика эта не кристализовалась в те формы, как в 70 и 80-х г.г. прошлаго [XIX] столетия. Там на одном фланге православных русских патриотов стояли: Катков, Победоносцев, а на другом К. Аксаков и Достоевский. Не упоминаем других тоже славных имен.

Первые выше всего ставили идею русской колоссальной Империи, отдавая великую честь Церкви и нравственным идеалам, как основам государственной жизни; вторые выше всего ставили православную религию и нравственный идеал и с этой точки зрения высоко ценили русскую монархию. Сообразно сему те и другие выработали себе совершенно различные характеры, различные приемы деятельности, а личная дружба между ними часто не могла установиться. Однако, они благоразумно избегали полемики и тем более взаимных укоризн.

При всем том позволю себе так выразиться, что, если уже кого и винить в революции (кроме, конечно, нигилистов и вообще левых), то, конечно, писателей и деятелей перваго типа, которые не были евразийцами, но также не могли вполне слиться и с русским простым народом. Разумею не внешний быт, а близость убеждений, единство симпатий и чувство нравственнаго родства с народом.

Евразийство имеет свои минусы, дающие критику логическую возможность находить в них элементы анархизма и революции. Этот минус заключается в слишком общих, подчас напоминающих простую фразу, указаниях будущему русскому правительству и всем вообще руководителям жизни. Впрочем они собирают весьма интересные материалы по сему предмету: этнографические, экономические, исторические и т. п.

Эти материалы, а еще более самыя руководящия статьи, ясно показывают, что евразийцы суть глубоко-православные русские патриоты и монархисты, с другой стороны они – высокопросвещенные и высоко-культурные европейцы, но не идолопоклонники западной культуры.

Однако, по мере развитии Евразийскаго движения евразийцы все более и более увлекались теми процессами, которые происходили в самой России, порабощенной коммунистической властью и сами, будучи теоретиками и неопытными политическими деятелями, подпадали под влияние идей о яко бы национальном возрождении русскаго народа, под властью большевиков, которыя распространяли сами большевики, для достижения своих революционных целей и закрепления своей власти над русским народом. Этот процесс в конце концов привел к крушению евразийства, как организованнаго общественно-политическаго и научнаго движения, после котораго остались лишь весьма ценныя идеи и довольно богатая литература, которая ждет своей дальнейшей разработки и применения в русской жизни при более благоприятных для этого условиях.

Внимательно присматриваясь к евразийскому движению, владыка Антоний приблизительно через год после своей первой статьи написал вторую статью об Евразийстве²⁴.

* * *

Несколько лет тому назад группа молодых ученых с богатою для их возраста эрудицией в различных областях знания и с самых благородным приемом писательства взялись за огромное дело. Они решили освободить русское образованное общество от двухвековых предразудков, на которые сетовал еще Грибоедовский Чацкий и первые славянофилы, включая сюда и великаго Достоевскаго. Это отрицательная негативная сторона евразийских устремлений и деятельности. А что-же они противопоставляют западничеству положительнаго?

Во-первых, они требуют обоснования всей русской культуры на Православной Церкви и введения в Церковь, конечно, свободно и постепенно, всех отраслей жизни на русской территории, включая сюда и теперешних магометан и язычников. Это, конечно, очень хорошо, хотя и мудрено исполнить: за последние годы мы более знаем случаев отпадения исконных православных христиан в бывшей России в магометанство и иудейство нежели обратных явлений.

Однако, такими благими надеждами и стремлениями вожделения евразийцев не исчерпываются: они проэктируют и политические и экономические и другие способы в подмогу философским и религиозным перспективам. Какие же именно? вот тут читатель натыкается на бомбу, которая того и гляди разорвется перед его носом и разорвет его самого. С перваго взгляда можно подумать, что речь идет не более не менее, как о сотрудничестве с большевиками.

Если бы мы имели дело с совсем юными мечтателями теоретиками, то конечно, за это негодовать нельзя, а можно только смеяться, но перед нами, хотя и молодые, но уже зрелые писатели профессоры и притом мыслящие себя реальными политиками...

Естественно, что подобные проэкт вызвал взрыв негодования не только в отзывах типичных господ кадетов, которые ничему не научились со времени Писарева, Тургенева и Михайловскаго, но и в сознании искренних людей, которые наверно всей душой сочувствуют православным идеям евразийцев, таков, например, Н. Е. Марков, читавший доклад в Париже с критикой евразийства за его якобы симпатии к большевизму. Тогда я перемолчал, но был очень опечален: теперь вижу, что уважаемый докладчик был прав, но только условно.

Последнее ограничение я, повторяю и теперь, хотя известныя, чисто внешния симпатии к большевицкой революции и к большевизму в некоторых евразийских статьяхь начали выражаться совершенно открыто, тогда как в начале своей литературной деятельности евразийцы давали о себе понятие, как об охранителях Церкви и отечества, даже более – как о более патриотических мыслителях, чем правительственные элементы русскаго общества, которые были ими справедливо укоряемы за оторванность от народа и Церкви, словом за западничество.

Н. Е. Марков в своем Парижском докладе предсказывал сближение евразийцев с большевиками и в известной мере оказался прав. Впрочем, по-видимому, сами евразийцы вовсе не желают признать себя сменившими свои знамена или вехи: они по-прежнему ставят во главу государственнаго строительства, во главу народной жизни, принцип церкви, как главный ствол российской культуры, и, видимо, надеются приобщить к нему и большевиков, и восточно-российских инородцев магометан и язычников.

Конечно, все это не невозможно, но эту идею можно держать только, как далекий маяк своего длиннаго пути, и невозможно забывать, что в своем настоящем положении большевики и революция, как февральская, так и октябрьская, главное устремление своей вражды и бешенной злобы направляли и направляют именно против Христовой веры и Церкви, причем руководители их, т. е. теперь большевиков, являются, конечно, иудеи. Они готовы даже с царским абсолютизмом мириться лишь бы он не был церковным. Так они уважают Петра Перваго и говорят: «он наш».

Посему возстановить нормальную жизнь России с помощью большевиков, не значит-ли поручить волкам стеречь и пасти овец? Это так иррационально, так грустно читать друзьям евразийства, в числе которых я всегда состоял и состою, что приходится волей, неволей упереться в одно из двух предположений. Первое, которое им будет противопоставлено со всех сторон и с которым я безусловно не согласен, есть предположение о тайном подчинении евразийцев большевикам прежде всего на почве денежной, а второе, которому я пламенно желал бы верить, – это тайное – встречное движение большевизма, или вернее русских народных масс, к евразийству, соединенное с раскаянием в своих злодеяниях и с отречением от богоборчества и гонения служителей Божиих.

В последнем случае я приветствую их евразийский почин, тем более, что он соединен с их положительной программой, т. е. с требованием духовнаго общения с Азией и с проживающими в России инородцами.

Я вполне присоединяюсь к их мысли, которая многим писателям покажется парадоксальною о том, что нравственные и религиозные идеалы магометан и язычников Азии во многих отношениях ближе к русским, т. е. к чисто христианским, чем латинство и протестанство. Еще ближе к нам, чем европейцы, по своим религиозным воззрениям и религиозной жизни, давно отлученные от Церкви еретики Ближняго Востока и Юга армяно-григориане, сирийцы несториане и евтихиане, копты и абиссинцы, отвергавшиеся нами с непростительным безучастием.

Преимущественная близость их, а равно и ортодоксальных иудеев, магометан и соседей язычников, к православному христианству заключается в том, что они все взирают на религию, как на самоотверженный подвиг, как на аскетизм, тогда, как западные наши соседи только в самое последнее время отстают от чисто утилитарнаго отношения к религии.

Они берут от Христова учения и требуют от своей паствы почти только то, что совместимо с установившимся современным строем жизни, чувственным, горделивым и самолюбивым, тогда как восточные еретики, а в значительной степени и магометане индусы озабочены тем, как должно изменять, и переламывать нашу жизнь для того, чтобы она согласовалась с требованиями религии. Католики успокоили свою совесть тем, что они во главу своей общественной жизни поставили служителя религии, но перелицевали и его и самую религию на светский лад, а протестанты заглушают свою совесть учением о спасительной вере, т. е. теоретической убежденности, которой впрочем тоже не имеют.

Евразийцы не выражают вполне определенно только что высказанных здесь мыслей, но столь симпатичный наклон их воззрений на еретический Запад именно таков, – вообще в области религиознаго мышления, в области богословской и моральной, они приводят читателя в восхищение. Особенно восхитительна их смелость, их нравственное мужество в противопоставлении своих христианских убеждений громаде европейских и петербургских предразсудков. Смелость эта, как плод преизливающейся убежденности, дает высокую нравственную ценность 1) их настроению, 2) их научной образованности и 3) их умственным талантам.

Я желал бы верить и верю, что их надежда превратить врагов Христовых в Его служителей, Савлов превратить в Павлов, не имеет иных внутренних оснований, кроме этого энтузиазма, или, как они выражаются, пафоса. Древние отцы Церкви в Египте и Палестине имели обычай чтить только что начинающих иноков земным поклоном, просить их молитв за себя, полагать их руки себе на глаза и т. п. и тем побуждали их воспламеняться ревностью о стяжании действительных добродетелей. Евразийцы берутся за нечто большее: они применяют такой способ даже к неверующим: помоги им Господь! Возможно, что они в этом ошибутся, но их искренности я вполне верю.