составитель Ирина Хрулева

Источник

Часть 1. Жизнь, труды и подвиги преподобного Парфения Киевского

 

Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13:7–8).

 

Детство преподобного Парфения

Подвижническая жизнь имеет

одну цель – спасение души.

Святитель Василий Великий

Киево-Печерская Лавра, созданная около 1060 года верою и подвигами первоначальников ее преподобных игуменов Антония и Феодосия, от древних лет и доныне воспитала множество великих подвижников благочестия. К таким подвижникам принадлежит и преподобный Парфений Киевский.

«Всякое подвижничество и всякое деяние совершаются нами, чтобы мы, как свеча, приобщились Божественного света, когда душа, как воск, вся предстоит Неприступному Свету», – говорит преподобный Симеон Новый Богослов. Различны пути тех, кто ищет этого благодатного приобщения. Кто-то идет путем заблуждений, совершает ошибки и падения, но однажды вдруг прозревает, очищается слезами, покаянием и яркой свечой, – иногда столь яркой, что освещает всю вселенную, – возжигается в христианском подвиг. Иные же с младых лет избраны быть чистым сосудом молитвы и служения Богу. Именно таким избранным благодатным сосудом и явился в мир будущий великий подвижник Церкви Православной преподобный Парфений, в миру Петр Иоаннович Краснопевцев.

Он родился 24 августа 1792 года в селе Симонове Алексинского уезда Тульской губернии. Село, раскинувшееся в живописном месте на двух холмах и отстоявшее на сорок верст от губернского центра, насчитывало с сотню дворов и из достопримечательностей имело разве что два больших пруда. На вершине одного из холмов расположился местный приходской деревянный храм во имя Рождества Пресвятой Богородицы, выделявшийся стройностью и величавой осанкой. Построен он был князем Щербатовым в 1770 году, по-видимому, на месте старого храма села Симонова. На это указывал святой антиминс, освященный митрополитом Московским Тимофеем 27 ноября 1759 года, очевидно, перешедший в этот храм из прежнего храма. Придельный алтарь был устроен в 1819 году князем Александром Петровичем Щербатовым в благодарность за благополучное возвращение из похода в 1812 году. Храмовый образ этого придела составляла икона Нерукотворного Спаса13, которой 15 сентября 1812 года благословил, как гласила на ней надпись, преосвященный Амвросий (Протасов) 1-й Казачий конный полк при выступлении в поход Тульского ополчения. К сожалению, этот исторический храм в селе Симонове не сохранился, и где находится Святыня – икона Нерукотворного Спаса – неизвестно.

С этим храмом были связаны детские и юношеские годы Петра. Здесь во младенчестве его крестили, здесь он приносил первые молитвы, здесь же причетником служил его отец Иоанн Краснопевцев. И сам Петр, после увольнения из семинарии в 1815 году по настоянию родителей устроился на освободившееся в этом же храме место пономаря14. Отсюда в 1819 году, получив билет о совершенном увольнении из Тульской епархии, Петр навсегда ушел в Киево-Печерекую Лавру...

О детстве преподобного Парфения не сохранилось подробностей. Родители Петра Иоанн15 и Анна Краснопевцевы жили весьма скудно, так что мальчик с колыбели познал все тяготы бедности. Принято считать, что нищета для дюдей бывает нередко если не матерью пороков, то как бы гнетом, подавляющим всякое стремление к высокому. Но для дущ избранных – это огонь очистительный, истребляющий в самом зародыше наклонности и страсти испорченной человеческой природы, свойственные живущим в довольстве и роскоши. В нелегкой трудовой жизни своих родителей, связанной со скорбями и лишениями, будущий

 
 

подвижник черпал уроки терпения, трудолюбия и презрения к богатству. А преодолевать искушения ему помогала молитва, навык к которой он получил с самого детства от своих благочестивых родителей. В дальнейшем все эти качества станут отличительными чертами его характера.

По достижении отроческого возраста, Петр, обученный грамоте в родительском доме, поступил в Тульское Духовное училище. Имея от природы хорошие способности, он очень легко успевал в науках, и по окончании училищного курса, 5 февраля 1805 года, в двенадцать с половиной лет, он был переведен в семинарию16 учеником высшего грамматического класса первого отделения17.

Благодатный отрок

Но еще в раннем возрасте, как сообщает нам жизнеописатель преподобного Парфения, открылось в нем призвание свыше, к иной, лучшей цели, чем школьное образование. Сердце его, должное быть храмом Святаго Духа, от младенчества горело особенною любовью к Богу Утешителю, и еще в отроческих летах сподобился он благодатного видимого наития Его.

«Однажды, – рассказывал он, – возвращаясь вместе с братом из училища на вакациальное время в дом родительский, мы остановились где-то на ночь и легли спать под открытым небом. Ночь была ясная, я долго не мог уснуть; не знаю отчего, но сердце у меня радовалось неизреченно. Я смотрел вверх, и вдруг – вижу белоснежного голубя18, парящего надо мною. Я удивился, откуда он, раньше его не было; гляжу и не нагляжусь – так он хорош; и не летает, а все на одном месте – то поднимается, то опускается надо мной. Я разбудил спящего подле меня брата: » Посмотри, – говорю, – видишь ты голубя?» – «Какого? Где?» – «Да вот, надо мной», – «Ничего не вижу; ты, знать, во сне, брат, бредишь». Он заснул опять, а я до самого рассвета не сводил глаз с голубя и ощущал несказанную радость. С рассветом он не улетел, а

 
 

Семинария

стал вдруг невидим. И с этой поры в сердце мое запала какая-то сладость и желание чего-то нездешнего, и я уже ни на что земное не прельщался; мне все было противно, ко всему я охладел, и тяжело было мне между людьми».

Об этом видении упоминает он и в одном из своих молитвенных песнопений: «Неописанный Параклите19, от Отца исходяяй и в Сыне пребываяй! Установи во мне храм Своему величеству. Памятствую явление в моем возрасте, еще, младом Твоего наития тиха и тонка, на мя, ленива и нерадива, голубя в виде».

Это чудесное явление глубоко отразилось на внутреннем состоянии отрока Петра. С той поры обычные свойственные его возрасту земные занятия стали ему неинтересны. Он начал часто удалялся от людей, скрываясь в прилегающем к деревне лесу, и предавался безмолвию, богомыслию и молитве, то есть воспитывал в себе любовь к чисто монашеским дисциплинам.

«Однажды, – говорил он, – я, утомившись, лег под деревом и задремал. Очнувшись, увидел стоявшего передо мной благообразного старца – монаха, который сказал мне: «Странен монах и земен мертвец», – и удалился в чашу дерев. Я побежал за ним, но не мог отыскать его, образ же монаха и слова его остались навсегда в душе моей. С той поры родилась у меня мысль о монашестве. Впоследствии, размышляя о значении сих таинственных слов, я истолковал их себе так: монах должен быть странным, то есть чуждым пришельцем везде, мертвецом20 на земле.

С самых ранних лет за чрезвычайную кротость и тихость нрава, и, вместе с тем, высокую рассудительность Петр пользовался любовью односельчан и особенным уважением в домашнем кругу. Во всяком, сколько-нибудь затруднительном обстоятельстве родители его говорили: «Спросим, что скажет Петруша», И его слово, отличавшееся чрезвычайной простотой, но вместе и силой рассуждения, было для них как бы законом. Следующий, переданный им самим случай показывает, как действенно было его рассуждение.

Старший брат его Василий вступил в монастырь, когда Петр еще учился в семинарии. Будучи уже послушником в Белевской Введенской Жабынской пустыни, он приехал однажды погостить в родительский дом. Родители, видя образ мыслей и жизни младшего сына и начиная терять надежду склонить его к семейной жизни, стали уговаривать Василия, живого и веселого юношу, оставить монастырь, жениться и быть их опорою в старости. Недолго колебался он и уже готов был уступить их желанию. Родители подыскали ему выгодное место, а так же невесту, и однажды вечером объявили об этом.

– Ну, матушка, так и быть, дело кончено,– ответил Василий,– утешу тебя, не возвращусь уже в монастырь, а поеду ко Владыке подавать прошение. Да, а что же скажет на это Петруша?

– А а,– говорил старец,– лежа на печи, отвечал ему: обещал ты, брат, служить Богу, а теперь хочешь служить сатане, так мне с тобою нет части, я тебя и знать не хочу!

– Ну, коли так говорит Петруша,– сказали родители,– то об этом и думать нечего, нет тут Божия благословения!

Так Промысл Божий, опять же не без участия младшего брата готовил ему иную жизненную дорогу. Василий возвратился в монастырь, где впоследствии стал иеромонахом Бенедиктом, н уже в 1821 году – игуменом Белевской Введенской Жабынской пустыни21...

Посещение Киево-Печерской Лавры

Тем временем, как повествует жизнеописатель преподобного Парфения, более и более возгоралось в юном Петре желание Божественного, и, побуждаемый им, он стремился посетить Киев и поклониться святым угодникам, там нетленно почивающим. И вот, в вакациальное, свободное от учения время, он испросил себе у начальства билет, а у родителей благословение, и отправился в Киев пешком в лаптях на богомолье.

Это было летом в 1814 году. Когда прибыл он в Киево-Печерскую Лавру, ему, по особенному о нем Промыслу Божию, указали на келью тогдашнего начальника типографии, соборного старца иеромонаха Антония (Смирницкого)22, отличавшегося строгой подвижнической жизнью и ставшего впоследствии архиепископом Воро-нежским и Задонским. Он принял Петра с любовью и радушной простотой, с участием расспросил об обстоятельствах его жизни и дальнейших намерениях, и дал приют у себя на все время пребывания его в Киеве.

 
 

Святые врата Лавры,

Через которые вошел в Лавру Петр.

 
 

Великая Лаврская церковь, увидев которую,

Петр дал обет вернуться в Лавру.

«Неизъяснима была, – сказывал старей, – та радость, какую ощутил я при входе во врата Святой Лавры и при взгляде на Великую23, Небеси подобную, церковь Лаврскую. Тогда же дан был мною обет здесь остаться и быть хотя самым последним послушником и служителем на дворе лавроском».

Послушаем, как описывает святыни и красоты Киево-Печерской Лавры духовный писатель XIX века А.Н.Муравьев, позже путешествовавший по святым местам нашего Отечества:

«Я взглянул в окно и уже не мог отвести взоров от очаровательной картины, которая раскрылась предо мною: позлащенные главы двух отдельных обителей, над ближними и дальними пещерами, живописно возникали из густой зелени плодоносных дерев, разросшихся по глубокой дебри, которая лежит между обеих пещер Антония и Феодосия; а за нею – широко расстилался синий Днепр, со своим зыблющимся мостом и дремучими лесами противоположного берега, ярко освещенный лучами вечереющего дня. Казалось, митрополит утешался моим восхищением... и сказал:

 
 

«Сколько бы ты ни смотрел на это чудное зрелище, нельзя довольно насытить им своих глаз, потому что святые угодники, почивающие под сею горою, в недрах пещерных, невольно влекут к себе око внешнее и духовное... Если же так тебе нравится Киев, с его святынею подумай, каково должно быть Царство Небесное!» И помолчав немного при сей благоговейной мысли, он продолжал: – «Я слышал, что ты хочешь сделать описание Киева, но испросил ли ты на это благословение преподобных Печерских? А без него не думай и начинать; завтра пойдем вместе в пещеры; я сам хочу ввести тебя в жилище сих земных ангелов и Небесных человеков. С ними отраднее жить, нежели с нами, бедными людьми! После всякой молитвенной беседы с ликом сих праведников, невольно водворяется мир душевный. Меж ними, кажется, провел бы всю жизнь и не заметил бы, как переступишь в вечностью.

Владыка отпустил меня с благословением...

На другой день, рано утром, я уже опять был в его кельях и последовал за ним в Ближние пещеры, уединенною стезею, через плодовитые сады Лавры. «Какая тишина и вместе какая природа! – говорил мне дорогою Владыка. – Есть ли что-либо подобное на Севере? Здесь

 
 

Восстановленная Печерская церковь.

Фото 2001 года.

я часто хожу в пещеры и никто не ведает моего жительства в Лавре; меня редко видят на дворе монастырском, разве кто встретится на пути к преподобным». Когда мы вышли из южных ворот Лавры и, минуя обычный крытый ход в пещеры, стали к ним спускаться через другой, нижний, сад обители, преосвященный остановил меня и сказал: «С благоговением ступай на сию священную землю! Ты идешь по тому холму, под которым почивают столько угодников Божиих, в ископаннных ими кельях. Это молитвенный холм самого преподобного Антония; он там и поныне со своими духовными чадами!» Невольным трепетом проникнуто было сердце при таком упоминании святителя. У алтарного входа в церковь Воздвижения Честного Креста, устроенную над пещерами, игумен, с братией сих Ближних пещер, ожидали Владыку и подали нам возжженные свечи... В благоговейном молчании стали мы спускаться в тесное устье подземелья, так что каждый наш шаг отзывался под его низкими сводами. Путеводительная свеча игумена впереди нас озаряла извилистые переходы пещер и, при первом их крутом повороте, издали блеснула лампада, отраженная серебряною ризою иконы и гробовой доски.

«Это гроб преподобного Антония! Место его подвигов при жизни и покоя по смерти», – сказал мне Владыка, и продолжал идти к сему безбурному пристанищу великого подвижника. С умилением простерся он пред его гробом, и трогательно было видеть во глубине пещеры набожное поклонение, воздаваемое через восемь столетий отцу иночествующих блюстителем ископанной им обители.

В то же мгновение раздалось, из прилежащей подземной церкви, славословие Пресвятой Троице, благословением Царства Отца и Сына в Святого Духа, которое проповедал преподобный Антоний даже в недрах земли; Божественная литургия началась в малом храме, ископанном во имя его подражателями его подвигов: двое из них лежат в открытых раках, по обеим сторонам, как бы на страже подземного святилища: Постник Иоанн и Прохор, прозванный Лебедником (от травы, которою единственно питался и прокормил народ в голодную годину). С такими двумя блаженными молитвенниками внутри храма, имея блюстителем самого великого отца их в преддверии, удостоился я слышать сию первую Божественную службу в пещерах Антониевых, и она глубоко впечатлелась в мое сердце. Я переносился мысленно в первые века христианства, в усыпальницы мучеников, в подземные их приюты, где свечи и ладан были точно необходимостью богослужения. Под спудом общей матери-земли, при нетлении тел преподобных, исчезало расстояние веков, ибо усопшие казались современникам и тех, которые, в свою чреду, воспевали хвалы Господу, как бы недавно излетавшие здесь из их собственных уст...»24

Вернемся к Петру, вошедшему в Киево-Печерскую Лавру. В это время, как повествует жизнеописатель Парфения, еще живы были в Лавре великие старцы, известные строгостью жизни и прозорливостью: Вассиан-слепой25 и Михаил-схимник. Первого из них посетит в 1816 году в Киеве Государь Император Александр Павлович.

Прибыв в Лавру и услышав о старце Михаиле, известном строгостью жизни и прозорливостью, Петр пожелал принять его благословение. «Прихожу к дверям его кельи, – рассказывал он, – стучусь в них, и Михаил, выйдя, прямо назвал меня по имени, спросив: «Что ты, Петре, пришел?» – и благословил желание мое остаться в Лавре на послушании»26.

Петр прожил в Лавре с соборным старцем иеромонахом Антонием восемь месяцев, с августа 1814 по 22 марта 1815 года. Иеромонах Антоний отличался нестяжательностью, раздавал нищим все получаемое, был благодетелем для бедных и богомольцев, строгим постником, молитвенником, аскетом (носил власяницу, питался и отдыхал мало, ночи проводил в бдении). Да и этот год для иеромонаха Антония было особенным. Иеромонах Антоний был определен, 20 сентября 1814 года начальником Ближних пещер, тогда же подал прошение принять схиму, но получил отказ, а 2 января 1814 года был назначен наместником Лавры27. И все это время с ним в келье был Петр, первый раз, пришедший в Лавру. Вот в какую духовную атмосферу, в какую школу и к какому учителю по Промыслу Божию попал сразу Петр. Но Петр не был уволен из семинарии и Тульской епархии и, невзирая на свое желание остаться в Лавре, должен был по требованию начальства возвратиться в Тулу и снова взяться за учение, которое в обшей сложности длилось девять лет. Учился он хорошо благодаря своим способностям и мог бы весьма успешно закончить семинарию. Но все это время его не покидало стремление вернуться в Киево-Печерскую Лавру. Внутренне подкрепляемый старческим благословением, он не оставлял попыток уволиться из семинарии и вскоре, в том же 1815 году, просьба его была наконец удовлетворена. Таким образом, он не окончил полного курса образования, почему и называл сам себя впоследствии невеждой и неученым,

«Я ведь не богослов», – говаривал он, уклоняясь от каких-либо ученых вопросов, целью которых было не духовное назидание и спасение души, а простая пытливость ума. Между тем он глубоко понимал самые высокие тайны богословия, почерпнув ведение оных не в процессе книжного и школьного обучения, а в непрестанном молитвенном созерцании Бога Слова...

От Господа стопы человеку исправляются, – говорит Псалмопевец (Пс. 36: 23). На пути избранных Его всему случающемуся назначен час неведомыми для нас судьбами Вышнего, и не иначе они вступают на путь сей, как через более или менее продолжительное испытание, в котором искушается, очищается и укрепляется их

душа в благих своих намерениях, и они уготовляются к своему назначению.

По увольнении из семинарии Петр надеялся, что более не существует никаких препятствий для исполнения задуманного, то есть скорейшего поступления в Киево-Печерскую Лавру. Но у родителей его были другие планы относительно утроения его судьбы. Им хотелось видеть его рядом с собой, чтобы он утешал их и поддерживал на старости лет. Они убедили Петра определиться в 1815 году причетником28 в родном селе на освободившееся место. Здесь была готова ему и невеста – сирота, дочь священника.

По мягкости и кротости своего характера, он не противоречил воле родителей. К тому же его ищущей иноческого подвига душе присуща да была любовь к послушанию, А в ком есть послушание, как говорит преподобный Ефрем Сирин, тот со всеми соединен любовью. Выходило же так, что для того, чтобы немедленно исполнить свою мечту, он должен был перешагнуть через любовь родителей к нему и свою любовь к ним. А это для его любящего сердца являлось абсолютно невозможным. «Никакой подвиг не может быть достаточно велик, – утверждает святитель Иоанн Златоуст, – если от него нет пользы другим. Хотя бы ты был постником, хотя бы спал на земле, хотя бы ел пепел, хотя бы непрестанно плакал, но если ты не приносишь никому пользы, ты не делаешь ничего великого».

 
 

Итак, подчиняясь воле родителей, он согласился на помолвку с определенной ему невестой. Назначен был и день брака. Но, не дождавшись его, он ушел в Киев. Впрочем, и в этот раз, после двухмесячного странствования, вынужден был возвратиться на родину, так как снова не получил увольнения из епархиального ведомства. Возвратившись домой, Петр нашел свою невесту уже замужней.

Между тем, как повествует жизнеописатель, родители нашли Петру другую суженую – в соседней Калужской епархии, дочь одного священника. Этот священник вскоре умер, и родные желали, чтобы Петр занял его место. Он и на этот раз не прекословил родителям и отправился в Калугу к тамошнему преосвященному Антонию с прошением предоставить ему место умершего священника, так как он женится на его дочери, сироте. Но архипастырь отказал, и Петру, по возвращении домой, оставалось жениться на сироте и быть простым причетником на прежнем месте.

Опять все было слажено. Но Господь устроил иначе. Прежде чем исполнилось это, случилось ему быть в Туле, где был уже новый архипастырь – Авраамий (Шумилин)29. Тут пришла ему мысль вновь попроситься в Киев. И мечта его осуществилась. Архипастырь Авраамий охотно согласился. «Молись там и за меня», – сказал он Петру и приказал немедленно дать ему билет. На другой же день он получил билет с совершенным увольнением из епархии. Петр всегда с любовью и благодарностью будет вспоминать высокопреосвященного Авраамия, который помог осуществиться самой большой его мечте и выполнить обет, данный им при входе в Святые врата Лавры в 1814 году.

Возвратившись домой, Петр рассказал обо всем родителям. С сожалением и слезами они выслушали его, но более не стали противоречить, и благословили сына в путь, посчитав, что такова, видно, воля Божия. «Молись за нас, Петруша, – сказали они на прощание, – мы видим, что тебе жить между нами нельзя».

Старец с особенным умилением всегда вспоминал любовь родительскую. «У батюшки, – говорил он, – были одни только сапоги, которые он надевал по праздникам, но, провожая меня, он отдал их мне, сказав: «Ты свои износишь за дорогу, а купить других тебе не на что». Я взял, чтобы не огорчить его, но с дороги вернул их ему с верным человеком, а сам пошел в лаптях. Наделил меня еще родитель мой гривною денег да благословил медным небольшим крестом».

Четыре года спустя Петр навсегда возвращался в Киев. В дороге случилось ему встретиться с одним добрым купцом, который пригласил Петра быть своим спутником. Таким образом, при совершенном недостатке собственных средств, ему предоставилась возможность не только дойти, но и доехать до Киева.

Возвращение навсегда в Киево-Печерскую Лавру и начало подвижнической жизни

Сперва нужно упражняться

в трудах и приобрести венец в

подвиге, чтобы таким образом

вкусить и Божественной благодати.

Горечь подвига заменяется

сладостью упокоения, и суровость

жизни заменяется благодатью.

Преподобный Ефрем Сирин

В июне 1819 года Петр Краснопевцев прибыл в Киево-Печерскую Лавру, теперь уже навсегда. Знакомый ему наместник Лавры иеромонах Антоний (Смирницкий)30 к тому времени стал уже архимандритом. Он принял Петра с прежней любовью, исходатайствовал у митрополита Серапиона благословение на определение его в Лавру, и поместил в просфорне, где и началась его подвижническая жизнь. Петр принял это поручение за великую милость Божию, зная, что приготовленные просфоры приносятся к Божественной литургии, на Таинство Хлеба Христова.

Вернувшись в Киево-Печерскую Лавру, Петр узнал, что схимник Михаил, у которого он получил благословение в первое свое посещение Лавры, 22 апреля 1815 года ушел из жизни на девяносто третьем году жизни и погребен при больничной церкви Киево-Печерской Лавры. Петр всегда вспоминал о нем с благодарностью и любовью,

В Лавре остался только один схимник – слепой иеросхимонах Вассиан (Балашевич), принявший схиму еще в 1802 году. «Редкий из посещающих Лавру, прослышав про благодетельное и богоугодное житие старца Вассиана, не приходил к нему за советом и утешением». Конечно же и Петр заходил к нему за благославением и назиданием.

«Я вовсе не раздумывал, – говорил Петр, – о подвигах монашеских, о том, чтобы установить себе то или другое правило, избрать такой или иной образ жизни; я думал только о том, как бы молиться, да молиться непрестанно, и трудиться, сколько сил есть, слушать во всем, как Бога, начальника, никого не оскорбить и не осудить; да мне и некогда было смотреть за поступками других, я только себя знал».

Так, руководимый Духом Святым, – повествует жизнеописатель, – он в новоначалии легко исполнял те добродетели, которые обыкновенно бывают только плодом долговременных подвигов. Он утруждал плоть свою, подвергал себя всякого рода лишениям не для умерщвления плотских страстей (он их не знал, хранимый благодатию Божией с раннего детства), а потому, что презирал покой телесный, полагая, что всякая внешняя забота, всякое попечение о себе отвлекали бы его от молитвы, которой хотел он посвящать каждую минуту, остававшуюся у него свободной от многотрудного просфорнического послушания, с горячим усердием им проходимого, «Бывало, утрудившись, – вспоминал он, – я лягу под лавкой, или под столом, – мне все было равно».

Его трудолюбие, ревность к выполнению послушания, смирение и строгая жизнь не укрылись от следившего за ним с особенным вниманием наместника Лавры архимандрита Антония; в том же году он поручил ему богоприятное послушание – Петр был назначен начальником просфорни, где и провел двенадцать лет в трудах и непрестанной молитве.

Однажды, когда подвергся он искушению от духа уныния, и душа его нуждалась в утешении и подкреплении,– в одну из ночей молитвенного бдения, – сподобился он видения преподобного.

Никодима-просфорника, Сего угодника Божия увидел он сидящим у просфорной печи с Псалтирью в руках. «Я думал,– рассказывал отец Парфений,– что это кто-либо из старцев Лаврских, и удивился, зачем он в мантии, и как я не заметил его прихода. Но когда подошел к нему ближе, он стал невидим; а когда я уснул на заре, увидел его во сне, и он сказал мне: «Я Никодим-просфорник31 и всегда посещаю место, где я трудился и улучил милость Божию и спасение».

С той поры послушник Петр питал к этому угоднику особенную любовь и благоговение. Он стал для него «живым» примером монашеской жизни. Каждый день, бывая в Пещерах у нетленных мощей преподобных Печерских, он, поклоняясь преподобному Никодим у, благодарил его. И вскоре, подражая ему в ежедневном чтении всей Псалтири, выучил ее на память, так что впоследствии всегда читал Псалтирь наизусть. Труд рук Петра в просфорне, так же, как в свое время и труд преподобного Никодима просфорника Печерского, являл собой приуготовление жертвы, свершаемой иереем на Божественной литургии; плодом же уст его была жертва постоянной хвалы Богу (Евр. 1: 15).

Сам о себе он говорил, что не был постником во всю жизнь и не держал никогда поста не только что по неделям, но даже и по целым дням. Однако же, был воздержан и умерен в высшей степени. Нрав он имел удивительно кроткий, ласковый и приветливый ко всем.

Святитель Иоанн Златоуст говорил, что «только сердце, свободное от всего плотского, истинно может служить Богу и духом соединяться со Христом». Так старался жить и Петр.

Со слезами благодарности к Богу он всегда вспоминал, что долголетний путь Лаврской жизни с самого ее начала протек как-то чрезвычайно спокойно и мирно: ни от кого и никогда не видел он ни малейшего оскорбления; напротив, видел от всех – и старших, и младших из числа братии – приветливость, любовь, готовность ко всяким услугам и уважение, хотя никогда ни с кем не любил входить в особенно близкое общение.

Кроме подвигов трудолюбия, бдения и молитвы, ничем не возмущаемой кротости и совершенного незлобия, он особенно поражал всех своим удивительным нестяжанием. Так, он не имел другой одежды, кроме той, которую носил, да и последнюю готов был с радостью отдать нуждающемуся.

Однажды, в холодное зимнее время, какой-то странник украл у него подаренный ему одним боголюбцем тулуп. Он ничуть этим не оскорбился, хотя и не имел другого. Через несколько дней послушники поймали вора в его тулупе и с укоризнами привели его в просфорню. Видя смущение бедняка, он сказал: «Не троньте его, Он бедный и в тулупе трясется; нам ведь хорошо здесь в тепле сидеть, а он без покрова день и ночь на морозе». Потом обратился к вору с такими словами: «Не скорби, брате, возьми себе этот тулуп; вот тебе и денег на пропитание, только вперед не бери чужого». Подобными примерами нестяжания ознаменован был весь его жизненный путь.

По собственным его словам, как передает нам его жизнеописатель, он не изведал борьбы с плотью даже в самых юных летах. Господу угодно было, чтобы сердце его, бывшее жилищем Святаго Духа и храмом молитвы, не запятналось даже каким-либо особенным пристрастием земным; даже от мысленных греховных приражений охраняла его благодать Божия.

«В начале моего просфорного послушания, – рассказывал он, – случилось мне однажды наслушаться невольно праздных бесед между ребятами, и в сумерки, когда прилег я отдохнуть, взбрело на мысль мне слышанное. А я еще был неискусен, не отогнал этой мысли, остановился на ней, и, наконец, думаю: да как это люди грешат, что же за приятность в грехе плотском? Все больше и больше эта мысль начала занимать меня; никак уж и не отвяжусь от нее. Вдруг стучат в дверь, и зовут меня на послушание. Я пошел немедля; принялся по обычаю за дело от всей души и с молитвою – и помыслы, меня занимавшие, исчезли совершенно, так что я и забыл о них. Протрудившись до полуночи, совершил я обычное правило и уснул. Рано утром меня позвали к наместнику. Когда я пришел к нему, он повел меня в кабинет и говорит: «Скажи мне, Петр, как бы отцу духовному, не согрешил ли ты в чем-либо особенно?» Я смутился; думаю, перебираю в мыслях прошедшее и ничего не нахожу. «Нет, – говорю – не знаю ничего, кажется, в чем бы укорила меня совесть». – «Подумай, – говорит он, – испытай себя хорошенько». Опять думаю; нет, ничего не припоминаю.

Тогда он говорит мне: «Ну, что-нибудь да есть». Я видел ныне во сне, будто стою в великой церкви против местной иконы Пресвятой Богородицы. Близ ее по сторонам святой апостол Петр и преподобный Антоний. Ты входишь в церковь, подходишь к иконе, кладешь поклон; Пресвятая Владычица, как бы живая, отвращает от тебя лицо. Ты заходишь с другой стороны, Она опять отвращается от тебя. Ты остановился пред Нею в смущении. Тогда преподобный Антоний покрывает тебя своей мантией и говорит вместе со святым апостолом Петром: «Пресвятая Владычице, прости его; он погрешил в неведении; мы Тебе за него поручаемся». – «Если вы за него поручаетесь, – говорит Пресвятая Дева, – Я прощаю его вас ради». С сими словами Она обратила к тебе лице, а я пробудился. «Подумай же еще; если ты не согрешил делом, то не помыслил ли чего безместного?» Тогда я вдруг как бы озарился светом, вспомнил смущавшие меня помыслы и исповедал их наместнику»,

«Этот случай, – прибавлял он к своему рассказу, – указал мне, до какой степени должно хранить себя даже от приближения к нечистым помыслам, и как тщательно должны мы блюсти чистоту не только телесную, но и умственную, – если Пресвятая Владычица отвращается от нас и за помышления о чуждых грехопадениях! Вот что значит: От тайных моих очисти мя, и от чуждых пощади раба Твоего!» (Пс. 18: 13–14).

Принятие монашеского пострига

Двадцатого сентября 1824 года в жизни Петра Краснопевцева произошло важное событие: он был облечен в иноческий образ наместником Лавры архимандритом Антонием с наречением имени Пафнутий32. Произошло это в Лаврской больничной церкви. И, конечно же,

 
 

Евгений (Болховитинов),

Митрополит Киевский и Галицкий.

Пафнутий заходил за благословением к старцу иеросхимонаху Вассиану, духовному отцу архимандрита Антония. Отныне при своем ежедневном, как уже отмечалось, посещении Пещер, Пафнутий будет поклоняться и преподобному Пафнутию затворнику (в Дальних пещерах), имя которого получил он при пострижении. Как и преподобный Пафнутий затворник, он всю жизнь будет размышлять о том, как страшно для грешника время разлучения души с телом.

Через непродолжительное время преосвященный митрополит Евгений (Болховитинов)33 рукоположил его в иеродиакона. На этот момент отец Пафнутий достиг возраста тридцати двух лет.

Ночи Пафнутий проводил в молитве и чтении, и трудился в переписывании отеческих книг. Так, собственноручно перенисан им Скитский патерик, в котором помещены жития святых угодников Божиих, почивающих в Ближних Антониевых и в Дальних пещерах, а также «Сказание о святой чудотворной Великой церкви Печерской» и «Сказание о чуде в пещере, бывшем во время Пасхи». Ниже мы приведем «Сказание о чуде в пещере...», чтобы понять, что чувствовал молодой инок, переписывая эти страницы «Скитского патерика», и с каким трепетом он спускался после этого в Печерские пещеры для поклонения святым угодникам, почивающим в них. Здесь он особенно ощущал близость небес и заступничество горних сил. Читая и преписывая житие печерских угодников, он жил и говорил с ними, он учился у них. В дальнейшем преподобный Парфений составит «Молитвенное поклонение святым угодникам, почивающим в пещерах Киево-Печерской Лавры».

 
 

Итак, «Сказание о чуде в пещере, бывшем во время Пасхи»: «»...В год от сотворения мира 6971, от рождества Христова 1463, при благочестивом князе Киевском Симеоне Александровиче Олельковиче и брате его, князе Михаиле, и блаженном архимандрите Печерском Николае, занимал должность начальника пещер один из братии, священноинок Дионисий, по прозванию Щепа. Он на Великий День вошел в пещеру преподобного Антония покадить тела усопших святых и пришел на место, называемое община, или трапеза. Покадив тут, он сказал: «Святые отцы и братие, сегодня Великий день: Христос воскресе!». И тут вдруг понесся ото всех мощей голос, как гром: «Воистину воскресе!»

Таким чудом те хранимые Господом смиренные кости, возрадовшиеся и по смерти о Христе Боге живом, ясно подтвердили свою святость. И как они отвечали, что жив умерший Христос, так и голосом, который принадлежит живым, знаменовали, что они и по смерти достойны жизни. И поистине, если их костям, находящимся во гробах, Христос воскресший дал жизнь, то это и свойственно этим людям, вся чески умертвившим себя через равноангельные иноческие подвиги и погребшимся, подобно Ему, в жилищах пещерных, потому что «дарование Божие есть жизнь вечная», как говорит Апостол. Истинную святыню имеем мы здесь в этих святых костях преподобных отцов наших, костях которые сказали здесь о Христе «воистину воскресе» и сами воистину воскреснут на свет праведных, и там, вместе с праведными своими душами, созерцая всегда кость от костей своих в Том, Кто прекраснее всех сынов человеческих, воззовут: Господи, Господи, кто подобен Тебе? (Пс. 34: 10), – как предрек Псалмопевец о костях.

Этой святыни да сподобимся и мы, исповедники ее, за молитвы преподобных отцов наших Печерских, которых мы кость от костей. И хотя здесь сходит греховная смерть, да не лишимся мы благодатной жизни и по естественной смерти, получим с ними жизнь присносущной славы во Христе Иисусе, Господе нашем. Ему со Безначальным его Отцем и с Пресвятым и Благим и Животворящим Духом подобает всякая слава ныне и присно, и в безконечные веки веков, аминь.»34

Пафнутий искал духовного руководства в книгах святых отцов и подвижников Древней Церкви. Почерпая из книг уроки мудрости духовной, он тотчас же старался прилагать их к жизни своей; «Не так, – замечает святитель Филарет (Дроздов), – как многие долголетние ученые, которых учение цветет в словах, но в делах, не созревает».

Ночами была переписана Пафнутием, также собственноручно, и книга Исаака Сирина. Кто же такой Исаак Сирин и почему преподобный Пафнутий заинтересовался его книгой так, что даже ночами переписывал ее?

Святой Исаак Сирин подвижник, отшельник, аскет, один из великих нравоучителен христианских, достигший высочайшего духовною совершенства, жил в VII веке. Почитался и почитается сейчас, как учитель и руководитель монахов. Почитание Исаака в Православной Церкви имеет более чем тысячелетнюю историю, и имя его было внесено в Святцы Русской Православной Церкви. По мнению мыслителя-славянофила Ивана Киреевского, его писания отличаются даже от писаний других Отцов Церкви особой духовностью35. Они адресованы не только пустынникам и монахам, но и всем верующим во Христа. Святой Исаак изображает нравственную жизнь человека с глубоким знанием жизни человека, с глубоким знанием различных сторон этой жизни и самых таинственных движений души человеческой. «Душа, которая однажды предала себя Богу, – говорил преподобный Исаак, – верою и многими опытами приобрела чувство содействия Его не заботится более о самой себе... Иначе противодействием разума она лишилась бы божественного Промысла, в тайне посещающего ее, непрестанно пекущегося о ней и неотступно сопровождающего всеми способами. Те, в которых восходит свет веры,... умными очами веры каждый час видят отеческий Промысл, коим осеняет их истинный Отец»36. «Сие на память себе и всякому, – говорит святой Исаак, – читающему сочинение это, написал я, как заимствуя из писаний, из поведанного правдивыми устами, а нечто из собственного опыта, чтобы послужило это в помощь тем, кому будет это на пользу»37.

На рубеже IX-X веков первый том произведений преподобного Исаака был переведен на греческий язык под названием «Слова подвижничес кие». Первый славянский перевод «Слов подвижнических» появился в XIV веке. Между рукописями Свято-Троицкой Сергиевой Лавры один список этих «Слов» относится к 1381 году.

В печати на славянском языке «Слова» святого Исаака известны в новой редакции по переводу преподобного Паисия Величковского. Этот перевод вышел уже в 1812 году в молдавском Нямецком монастыре, но был запрещен тогдашней цензурой и, к сожалению, не мог распространяться в печатном виде вплоть до 1854 года. Однако новый перевод «Слов» получил самое широкое распространение на Руси, в особенности в монашеских кругах. Об этом свидетельствуют сохранившиеся многочисленные рукописи этого славянского перевода.

Пафнутий переписывал, по-видимому, одну из таких рукописей славянского перевода «Слов подвижнических». Так, благодаря святому Паисию Величковскому, Пафнутий обрел в святом Исааке Сирине великого учителя и руководителя на всю свою жизнь.

«Обрати внимание, человек, на то, что читаешь. Ибо если не будешь трудиться, не обретешь, и если не будешь с горячностью стучать в двери и непрестанно бодрствовать не, будешь услышан»38.

«Не решайся искушать ум свой непотребными помыслами и зрением вводящих тебя в искушение лиц, даже, когда думаешь, что не будешь преодолен сим; потому что и умные, таким образом, омрачались, и впадали в юродство. Не укроешь пламени в недре своем, без сильных скорбей плоти своей»39.

«Чтобы ум человека не терпел вреда от всего, от зрения, от слуха, от попечения о вещах, от их истребления, от умножения, от человека, и чтобы связать его единым упованием на Бога, Господь отклонил от нас всякое иное попечение, чтобы вследствие сего возжелали мы собеседования с Единым Богом»40.

Святой Исаак писал о любви к Богу и о просветленной любви к ближнему, о любви Божией, о боговоплощении, о безмолвии и одиночестве, об одиночестве и отречении от мира, о воспитании внутреннего человека, о монашеском восхождении к Богу, о доверии к Богу, о богооставленности, об искушениях, о внутреннем смирении, о покаянии и о горьких и сладких слезах, о молитве, чистой молитве и молитве за весь мир, о Духовной молитве и молчании разума, о созерцании, созерцательном образе жизни и о Духовном созерцании, о видении, откровении и прозрении, об осенении и озарении, об изумлении и «опьянении» любовью Божией, о вере, о жизни после смерти, о знании, о разумении, о добродетельности, об унынии, о тяжких испытаниях, о цели возвышенного служения разума... Почерпая из книг уроки мудрости духовной, преподобный Парфений тотчас же старался прилагать их к жизни.

«Для того, чтобы приобщится к Духовному знанию, недостаточно читать творения снятых Отцов: нужно на опыте познать то, о чем они писали. А опыт богопознания недоступен человеку без непосредственного воздействия Бога на ум. Тайны Божии познаются не благодаря чернилам и словам, но только если они посеяны Им в сердце через чудные прозрения о величии Его, воскипающие в глубинах чистого ума». И Господь, как узнаем мы из дальнейшего повествования, дал Пафнутию познать эти тайны.

31 января 1826 года духовный отец Пафнутия по монашеству архимандрит Антоний (Смирницкий) был хиротонисан в епископа Воронежского и Черкасского. На первую утреню после этого он явился в Лавру со своим прежним смирением в простой иноческой мантии и, по обычаю, приложился вместе со всеми к праздничной иконе, как бывало прежде. И Лишь после Этого, обратившись, осенил обеими руками предстоящих уже как Владыка – к удивлению многих, еще не знавших о его поставлении во епископа. У архимандрита Антония было отсутствие всякого тщеславия и он всегда был примером для всей лаврской братии и конечно для Пафнутия. Вскоре епископ Антоний уехал в свою епархию в Воронеж, но духовная связь между ними сохранится до кончины владыки Антония.

5 апреля 1827 года ушел из жизни последний схимник Киево-Печерского монастыря – иеросхимонах Вассиан (Балашевич).

Киево-Печерская Лавра осиротела, не стало в ней двух великих старцев и, конечно, «осиротел» Пафнутий.

С принятием иночества отношение Пафнутия к себе и своей жизни стало еще более строгим.

«Монашеская жизнь, является невидимым мученичеством ради получения венца святости». Она есть «взятие креста» и потому несовместима с исканием покоя: «Путь Божий есть ежедневный крест. Никто не восходил на небо, живя прохладно». Взятие креста означает соучастие в деле Христовом: «Ты подвижник и подражатель страданиям Христовым, подвизайся сам в себе, чтобы сподобиться тебе вкусить славу Христа. Ибо, если со Христом страдаем, то с Ним и прославимся»... «Путь восхождения к Богу бывает различным для каждого монаха, однако отправная точка для всех одна: это аскетическое трудничество, включающее в себя молитву и воздержание""41. Пафнутий всегда помнил об этом и так жил.

Его келья поражала крайней аскетичностью: одни голые стены, на небольшом столике распятие и икона Пресвятой Богородицы, деревянная скамья без всякого покрова, служившая ему и одром для успокоения, деревянная чашка и фонарь – вот все, что в течение многих лет удовлетворяло всем его потребностям.

«Есть воздержание языка: не говорить много и не говорить пустого, – разъясняет нам преподобный Ефрем Сирин, – владеть языком и не злословить, не празднословить.., не клеветать одному на другого.., не пересуживать брата, не открывать тайн, не заниматься тем, что не наше. Есть воздержание и для глаз: владеть зрением, не устремлять взора или не смотреть внимательно на все приятное или на что-либо неприличное. Есть воздержание и в слухе: владеть слухом и не поражаться пустою молвой. Есть воздержание в раздражительности: владеть гневом и не вдруг воспламеняться. Есть воздержание от славы: владеть своим духом, не желая прославления, не искать славы, не превозноситься, не искать чести и не надмеваться, не мечтать о похвалах. Есть воздержание помыслов: низлагать помыслы страхом Божиим, не склоняться на помыслы обольстительные и воспламеняющие, не обольщаться ими».

Отец Пафнутий, как истинный, ревностный подвижник, по мере духовного возрастания иногда удостаивался необычайных благодатных осенений. Однажды в праздник сошествия Святаго Духа наместник Лавры Антоний совершал Божественную литургию в великой церкви. Вместе с ним священнодействовал и отец Пафнутий, будучи еще в сане иеродиакона. В один из моментов, как сообщает нам жизнеописатель, он удостоился некоего чудного и неизреченного озарения свыше, в коем открылось ему в яснейшем свете таинство спасения нашего. Об этом сохранилось у него живейшее и необыкновенно приятное воспоминание, хотя объяснить и высказать что-то определенное по этому поводу он был не в состоянии.

Иеромонах и духовник Киево-Печерской Лавры

Перед рукоположением своим во священника он имел следующее сновидение. «Вижу я, – рассказывал он, – что вхожу в алтарь Великой церкви, аки бы уготовляясь ко служению. У престола стоит неведомый мне архиерей в полном облачении, а одесную – Жена благолепная в царской одежде; на престоле видится Евангелие в неизреченном сиянии. Святитель говорит мне: «Пафнутий, возьми Евангелие и священнодействуй». А я, пораженный светом, окружавшим престол и Евангелие, говорю: «Не дерзаю, Владыко Святый, даже приблизиться к престолу святому, не только прикоснуться к Евангелию...».

Тогда предстоящая Царица сказала мне неизреченно сладким гласом: «Возьми, Пафнутий, Я поручаюсь за тебя». – «Если Ты, Владычица, поручаешься (я узнал в Царице Пресвятую Деву), то я на все готов; буди воля Твоя!» С сими словами я приблизился к престолу, святитель положил мне на руки Евангелие, и я пробудился.

В эту минуту меня позвали к екклисиарху, и он сказал мне, что высокопреосвященный Евгений приказал мне быть готовым к служению с ним в Великой церкви и к рукоположению, чего я никак не ожидал, не будучи предупрежден заблаговременно».

Рукоположение отца Пафнутия в сан иеромонаха совершилось 26 декабря 1830 года. Ему было 38 лет.

Вскоре, как повествует жизнеописатель, к благому и легкому для него игу священства высокопреосвященный Евгений присоединил тяжелую обязанность духовника Лавры, поручив ему назидать братию словом и жизнью42. В возложении на него сей важной обязанности строгим и разборчивым архипастырем Евгением видится рука Божия.

Помимо монашеской братии, отцу Парфению ежедневно приходилось принимать множество исповедников мирян. Преуспевая во всех иноческих добродетелях, он особенно хранением сердца и непрестанной молитвой, возвысил в себе чистоту и безстрастие до такой степени, что для близко знавших его казался безплотным, и ничто чуждое не приражалось к нему.

Однако тяжело было для него, чистого, кроткого и смиренного сердцем, нести бремя нравственных болезней человеческих, но для искавших у него врачевания – спасительно. Исполняя обязанности духовника, он невольно изведывал всю глубину испорченного сердца человеческого, в нем же гади, имже несть числа (Пс. 103: 25), – это познание падшей природы нашей не возмущало чистого потока его мыслей, охраняемых благодатью, а только часто сокрушало его до изнеможения.

В дни поста к нему для исповедания грехов приходило множество людей, почитавших его за высокую духовную жизнь. После совершения исповеди его часто можно было видеть в состоянии невыразимой скорби и сокрушения духа. Его младенческая душа, пораженная мрачной картиной многоразличных человеческих страстей, болела и не скоро находила успокоение. Он сокрушался при мысли о том, какое оскорбление величию и благости Божией причиняется человеческими беззакониями.

Познание падшей, оскверненной человеческой природы погружало его в великую скорбь. «О бедные, бедные человеки! – говаривал он. – Если бы они ведали, как оскорбляется грехом милосердие и величие Божие! Если бы они ведали, какие блага меняют они на кал греховный! Лучше бы пожелали они не родиться, а изгнить в утробе матери!».

Он выслушивал кающихся с живым участием и истинно отеческой любовью, и воистину мог воскликнуть вместе с Иовом: «Аз о всяком немощней восплакахся!» Никакого грехопадения не приписывал он злобе человеческой и обдуманному намерению согрешить, а только исконному врагу нашего спасения. «Он, я ко лев рыкая, ищет кого поглотити, – говорил он, – а бедные человеки не ведают того, не видят его козней, предаются его власти, потому что удаляются от Бога, не слушают Его святых заповедей и учению Церкви не внимают. Вот где начало греха, и за что судимы будут все! Грех сам по себе мерзок так, что человек не может его любить и с намерением творить; но, удалившись от Бога небрежением, человек попадает в когти диавола, а диавол уже играет им как мячиком, – и не рад бы человек творить, да творит. Потому-то всякому хотящему спастись надо всем сердцем взыскать Господа; а взыскать Его можно только прилежным и докучным к Нему молением. Ты только молись, проси от всей души Господа, чтобы Он не оставил тебя, а Он вразумит, наставит и от греха сохранит тебя; а сам по себе ничего не сделаешь: без Бога ни до порога».

Восприятие великого ангельского схимнического образа

Девятнадцать лет уже провел в подвижнических трудах в Лавре Пафнутий. Но еще до прибытия высокопреосвященного Филарета в Киево-Печерскую Лавру имя его, добродетельная и подвижническая жизнь были достаточно известны и досточтимы как в среде братии, так и между всеми, знавшими его. Он уже был духовником Лавры и к его духовным советам и молитвам прибегали многие.

Но, при самом поступлении высокопреосвященного Филарета (Амфитеатрова), приехавшего на Киевскую паству, иеромонах Пафнутий в 1838 году, возжелал облещись в схиму и подал о сем прошение в Духовный собор Лавры следующего содержания:

«Истинные отцы мои! Желаю великаго ангельскаго схимническаго образа на себя приятия: будет ли ваше на мне, недостойнем, благословение в оном? Верую несомненно, что при вашем присутствии Сама Богомати, Госпожа сей обители святой, невидимо со всеми вами распоряжает; потому и вдаюсь в ваш преподобный приказ и отказ на мое желание, да обое сие вменю за свято; и помолитеся о мне грешнем, да не на позор Ангелом и человеком будут вторичные обеты иноческия. Итак, поручив себя вашему монашескому рассмотрению, ожидаю от вас, я ко от руки Владычицы нашей Печерской с Ея чудотворцами, отческого решения. Духовник иеромонах Пафнутий».

Дотоле в Лавре не было такого примера, чтобы кто-либо в такие еще не преклонные годы принимал на себя великий подвиг схимничества, к тому же в ней уже 10 лет не было ни одного схимника43, поэтому Пафнутий сомневался в соизволении на это начальства и смущался духом.

Однажды, занятый этой мыслью он был в прилежащем к его келье саду, задремал, и увидел, будто идет святитель в полном облачении, и приближаясь к нему, говорит:

«Пафнутий, не сомневайся; желание твое исполнится». – «Кто же ты, архиерей Божий?» – спросил тот в недоумении. «Я Парфений44, епископ Лампсакийский». При этом он пробудился, и сомнение уступило место упованию.

Божий Промысл никогда не оставлял отца Пафнутия... Так, с самого начала и во всю его жизнь всякая сколько-нибудь значительная перемена в его положении совершалась всегда по особенному, ясному указанию Промысла Божия.

И, вот, что предузрел он в сонном видении Святителя Лампсакийского, то обрел в действительности и лице новоприбывшего Святителя своего.

С 18 апреля 1837 года, когда высокопреосвященный Филарет поступил на Киевскую кафедру, и до 1838 года, когда духовник Пафнутий, подал свое прошение о принятии схимы, святитель конечно же уже мог познакомиться с духовником Лавры, а после прочтения его прошения, еще внимательнее приглядеться к нему.

Можно понять с каким чувством высокопреосвященный Филарет, приехавший на Киевскую кафедру, отнесся к желанию иеромонаха Пафнутия «...великого ангельского схимнического образа на себя приятия...». Высокопреосвященный Филарет сам имел истинную ревность к подвижничеству, но, к прискорбию своему, не нашел в это время во всей своей Лаврской братии ни одного схимника.

Прошение Пафнутием было подано в Духовный Собор Лавры, который был близок к тому, чтобы отказать просителю, и именно на том же основании, которое сознавал и сам проситель, то есть что не было дотоле примера, чтобы кто-либо в Лавре в такие, еще непреклонные лета принимал на себя великий подвиг схимничества.

Поэтому высокопреосвященный Филарет рассмотрел прошение духовника Лавры иеромонаха Пафнутия и по беседе с ним, уразумев духом благодать, сущую в нем, 1 июня 1838 года сам облек его в схиму в пещерах преподобного Антония и

нарек Парфением. К этому моменту Парфению исполнилось 46 лет. Архипастырь не замедлил даже выбрать его своим духовным отцом. Между ними сложились особые духовные отношения, не умаляющие своей глубины и силы на протяжении почти восемнадцати лет, то есть до самой кончины Парфения.

«Нет сомнения, что тот факт стал тогда же известен всей братии Лаврской и произвел глубокое нравственное влияние и действие. Вышесказанное выражение, что высокопреосвященный Филарет после беседы с желавшим схимничества Пафнутием, уразумев духом благодать, сущую в нем, и несмотря на казавшуюся для других незрелость по возрасту, облек его в схиму, – выражение это, говорим слишком знаменательно в отношении к его лицу и положению на настоящем месте. Вся братия Лаврская и особенно избранные не могли не уразуметь, что должен значить подобный опыт духовного ведения в лице Настоятеля – Архипастыря. Духовные чувства их невольно встрепенулись и окрылились и тем сильнее, чем более явственнее, время от времени, оправдывался этот опыт в свято подвижнической жизни нового схимника – отца Парфения и чем теснее скреплялся духовный союз с ним самого Настоятеля – Архипастыря, не замедлившего избрать его себе в духовного отца»45.

Первым и ближайшим плодотворным следствием этого было то; что вскоре нашлись избранные, чтобы последовать примеру иеросхимонаха Парфения. «С того времени, – говорит жизнеописатель, – и доселе никогда не оскудевают в святой Лавре старцы, подвизающиеся в схиме, и всегда бывает их до семи и более»46.

Как мы уже отмечали, старец Парфений не просто читал книги, жития святых и Святые Писания, он пропускал все это через сердце и применял в жизни. Скорее всего, запомнил он и случай, происшедший с его святым покровителем Святым Парфением, епископом Лампсакий- ским: «Однажды к святому Парфению приведен был бесноватый юноша родителями, которые просили помолиться о исцелении его. Парфений сказал: «Ваш сын недостоин исцеления; лукавый дух мучит его, как отцеубийцу, потому что он часто досаждал вам, и вы в горести души молились, чтобы Бог наказал его. Пусть же так страдает; ему полезно наказание». Но со слезами просили молитв и прощения несчастному юноше. Святитель, преклоненный слезами и неотступными просьбами родителей и милосердовав о них, помолился к Богу о болящем и исцелил его»47. Возможно, что духовник Лавры Парфений не раз приводил этот пример исповедующимся в подобных случаях. Прислушаемся и мы к тем урокам, какие можно извлечь из жития святых. Будем помнить, что никогда не надо просить, чтобы Бог наказал кого-либо, особенно своих детей, потому что слово работает, и с ним надо обращаться осторожно.

С восприятием великого схимнического образа, как далее повествует жизнеописатель, отец Парфений с горячим усердием продолжил

 
 

исполнение своего монашеского делания. Приобретение истинного молитвенного духа составляло главнейший его подвиг, и он стяжал сей благодатный дух в высшей степени. Молитва, по его словам, обратилась для него в такую же потребность, как пища или питие, или же сделалась у него, по его же выражению, как бы болячкой, вросшей в сердце. Она сама собою, при внешних даже развлечениях и даже во сне, в нем действовала. Однажды в полусонном видении он видел свое сердце, объятое пламенем. Это символ непрестанной молитвы, в которой сердце его возносилось постоянно горе – к Богу.

Молитвенная беседа с Богом была для него предвкушением блаженства Небесного. Вот что он сам говорит о своем келейном правиле: «Благоволением Безначальнаго Отца, содействием Предвечного Сына н наитием Пресвятаго Духа, правило мое келейное сице: Евангелие книжно чту в вечер, заутра и полудне, по единому евангелисту. От полудне начинаю и Псалтирь воспевати с Богом изустно, и в сутки весь оканчиваю. Ко сну отходя чту Акафист Богоматери, с поклонением Cтрастем Господним (святителя Димитрия Ростовского) и вечерними молитвами. От сна восстав чту Акафист Спасителю с утренними молитвами и яже ко причащению – вся сия изустно. Образование с молитвою Богородице («Богородице Дево, радуйся») чту трижды сторицею; триста молитв: за имя Божне во Единице триипостасное – три краты; за евангелистов, на них же почил Христос, я ко на колеснице умной – трижды четверицею; за язвы Христовы пяточисленныя – трижды пятерицею; за скорбь Богоматери, юже претерпе седмистрельно – трижды седмерицею; за странствие Христово на земли, иже пожил с человеки тридесять три лета – трижды тридесятерицею; за Пятидесятницу в ожидании Духа Божественнаго – трижды пятидесятерицею.

Паче меда и сота сия молитва мне приятна; она мне охотна, помогательна, спасительна и врагов отгнательна. Я на Богоматерь тако надеюсь, я ко на гору каменную: понеже я Богом о Ней тако уверен, что от Адама и до скончания века не будет тех людей, лишенных вечной славы наслаждения, кои по Бозе на Нее уповали и надеялись частым своим воплем и докучанием к Ней, хотя бы и мне из них кто подобен был грешник и беззаконник. Ей вся предана от Сына Ея; Она же милосерда и человеколюбива и незлобива. Ёя ради и меня предюбезный мой Иисус Христос примет в Свои обители вечныя за излиянную Свою кровь. Эхма! Будет ли тако?... Ей, будет по сердцу моему!»

Отец Парфений, как отмечает жизнеописатель, питал особенную, чрезвычайную, самую умилительную и можно сказать нежную, детскую любовь к Пресвятой Матери Божией. Он был безконечно Ей предан и не находил достаточно слов, чтобы выразить и Ее любовь к людям, и свою к Ней; то же внушал он и всем просившим у него наставлений, особенно ученикам своим – монахам. Миро излиянное было для него имя Ее. «Иисусе и Марие, Вы бо радосте моя!» – повторял он часто в святом упоении благодатной любви к сладчайшему Спасителю и преблагос ловенной Матери Его. К чтению Псалтири он прибавлял между всеми кафисмами и славами архангельское приветствие Богородице и от полноты души составлял молитвенные к Ней воззвания, исполненные любви и упования.

«Возлюбленная Богу Отцу Дщерь, безмужная Еммануила Мати, кристалловидная Параклита Неве сто, и вместилище всякия святыни, радоватися Тебе о Господе! О святогласная горлице, высшая Небес Владычице и чистшая светлостей солнечных, белолилейный Творца ковчеже, мол- ниелучный Христа сосуде, орошенная Духом росоносным и воспитанная от Ангела манною, получившая благодать свыше и превосходящая всех тварей, дражайшая моя Покровительница, умилосердися надо мною бедным иноком! Недомыслимаго Слова престоле, и неисследимаго Жениха чергоже, благородное гнездо орла небеснаго и зерцало Христовым Таинствам, красото безплотным Ангелом и похвал о Божиим угодником, желанная моя защитница и помогательница, не отринь просьбы моей в крайней нужде! Нетленная родительнице Владычня и браку непричастная и неискусомужная Царице, несгораемая свеще мирови и слепотствующим светящая, всепетая Мати утешительница и спасительница, спаси мене от неприязни в пагубной сей суете! Архангельский Гавриилов глас вопию Ти, увенчанная Троицею, пронареченная отроковице, между же Богом и людьми посредницею обретаешися, царюющая, радуйся, с Тобою Господь, и торжествуй, сподобившаяся быти Материю Владыки Мессии. Общий Ангеле наш еси, Дево, и скоропослушливая в призывании. Полезному же прошению помощи можеши – поручница ми и жития исправительница буди. Не хощу более ничего, ниже дневнаго пропитания, а единаго точию желаю: даждь ми возлюбити всем сердцем Сына Твоего Господа и Бога нашего Иисуса Христа, и Твоим Матерним ходатайством получити наследие жизни вечной, стяжанной нам честною Кровию Его».

Любимым праздником его был праздник Благовещения Пресвятой Богородицы: «Буди благословен и преблагословен день Благовещения Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы! – писал он однажды в этот день к одной любимой им особе. – Днесь благовествует земля радость велию, и поведают Небеса славу Божию Буди нам всем сие торжество на веки вечныя утешением в райских селениях! Буди нам в помощь и покров, с упованием на несомненную надежду, Пренепорочную Богоматерь, общую Госпожу, душелюбную правительницу иноков и всея вселенныя храннтельнину!» Песнь Пресвятой Богородице – «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою! Благословена Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, я ко Спаса родила еси душ наших» – старец ежедневно произносил по триста раз.

Нежно и трепетно любил Матерь Божию отец Парфений, но и Матерь Божия любила святого старца. Она показала ему, что надо хранить себя даже от приближения к нечистым помыслам. Она благословила его на принятие Священства, сказав: «Пафнутий, Я поручаюсь за тебя».–

Не раз, повествует жизнеописатель, сподоблялся отец Парфений блаженного видения Преблагословенной Девы. Так однажды, размышляя, с некоторым сомнением, о читанном им где-то, что Пресвятая Дева была первой инокиней на земле, он задремал, и увидел от Святых врат Лавры идущую, в сопровождении многочисленного сонма иноков, величественную монахиню в мантии, с жезлом в руках. Приблизившись к нему, Она сказала: «Парфений, Я монахиня!» Он пробудился, и с той поры с сердечным убеждением именовал Пресвятую Богородицу пещеро-лаврскою Игуменьей. Под внешним образом монашества старец, конечно, разумел монашество внутреннее, девственную, молитвенную, смиренную жизнь Пренепорочной Девы, первообразом Которой на земле Она поистине и была. И как отрадно для иночества думать, что первою, верховною подвижницею монашества была Богоматерь.

Однажды после всенощного молитвенного бдения, забывшись тонким сном, он увидел свою келью наполненной множеством зверообразных чудовищ, с яростью устремляющихся на него. В ужасе он возопил: «Пресвятая Владычице моя Богородице!» При сем воззвании дивный свет осиял келью, и Преблагословенная Дева, в сопровождении Архангела Михаила, предстала в неизреченной славе; чудища исчезли, как дым, а он, пробудившись, в радостном трепете увидел уже недремлющим оком сияние на месте, где стояла Пречистая.

«Келья инока, – говорили святые старцы, – подобна печи Вавилонской, в которой три отрока обрели хлад духовный, или подобна столпу облачному, из которого Моисей говорил с Богом». Эти образы рождает молитва подвижника, которая подобна огненному столпу, соединяющему землю и небо... В мгновения такой молитвы скудная келья старца уподобляется центру мироздания, где невозможное может стать возможным, по слову Спасителя: и все, чего ни попросите в молитве с верою, получите (Мф. 21: 22). Таковым и был земной приют отца Парфения...

По принятии схимы он несколько лет провел в тесной келейке, очень похожей на пещеру. Единственное окно в ней закрывала икона Пресвятой Богородицы, озаренная сиянием неугасаемой лампады. «На что мне свет чувственный – говорил он, – Она, Пречистая, свет очей и души моей». И в темной келье ему не было темно, с ним был сверхчувственный духовный свет, исходивший от иконы. Всю дальнейшую жизнь отца Парфения до самой его кончины эта икона была постоянной свидетельницей его молитвенных воздыханий.

Как отец Парфений любил Владычицу мира Пренепорочную Деву Марию! Она – Дщерь Бога Отца, Мать Бога Слова и избранная Невеста Духа Всесвятаго. Вся любовь, радость, все утешение, все нежное упование, все прибежище и сила – все было в Ней. И когда отец Парфений молился Пречистой Деве, когда он призывал Ее святейшее имя, он весь озарялся, как в лучах солнца, он трепетал от святых чувств к Ней. И Матерь Божия откликалась на его молитвы...

Однажды он молился пред этой иконой и просил Владычицу открыть ему, что есть принятое им на себя схимничество и вдруг услышал от Нее глас: «Схимничество есть – посвятить себя на молитву за весь мир».

Еще до этого удивительного события, то есть прежде чем отец Парфений услышал такое истолкование от Небесной Наставницы, он обращался с таким же вопросом к архиепископу Воронежскому Антонию, который прежде был наместником Лавры и принимал живейшее участие в его Новоначальных подвигах. Парфений мог обратиться с этим вопросом только к святителю Антонию, потому что и сам Антоний в сорок один год тоже хотел стать схимником, но на прошение принять схиму, поданное им в 1814 году, получил отказ, потому что Промыслом Божиим ему было уготовано другое48. Преосвященный выслал следующий ответ: «Преподобный отец Парфений! Вы желаете знать, что такое схима? Схима есть неизмеримая высота и глубина христианского смирения, основанного на сих Христа Господа Спасителя нашего словах: ...научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашым (Мф, IÏ 29). В сих словах все таинство спасения нашего заключается. Вы также спрашиваете, где вам полезнее жить, в Лавре или в Голосееве? Вам Бог послал великого архипастыря49, отличающегося, сверх прочих даров Духа Святаго, боголюбезным смиренномудрием. Его святым примером и наставлением руководствуйтесь. Какое место к прожитию и послушанию назначит вам, там и пребывайте. Сему светильнику имею сильное стремление и я грубую выю свою под клонить в послушание, но по недостоинству своему лишен сего дара. Усерднейше прошу вас пред святыми угодниками помолиться о моем недостоинстве. Сильный в крепости Господь да поможет вам во спасении. Ваш усердный слуга и богомолец Антоний, архиепископ Воронежский».

Нужно ли было напоминать старцу о послушании своему архипастырю, который постриг его в схиму и выбрал своим духовным отцом, и которого он любил и чтил беспредельно? Конечно, нет! Но архиепископ Антоний, принимавший особенное участие в первоначальных подвигах Парфения, еще в 1824 году стал Парфению восприемным духовным отцом по монашеству, к тому же к описываемому периоду времени они были духовно связаны уже девятнадцать лет. Не недостаток доверия к своему архипастырю побудил его обратиться за советом к епископу Антонию, нет. Дело в том, что Парфений имел большую любовь и приверженность к преподобным отцам Печерским, которых обходил с молитвенным поклонением каждый день уже в течение девятнадцати лет, и потому тяжело было ему отлучиться даже на короткое время из Лавры. К своему же архипастырю, высокопреосвященному Филарету, духовником которого являлся, имел он совершенную покорность. Каждое слово святителя, каждое его о чем-либо мнение было законом для благоговевшего перед ним старца.

Одно время отца Парфения тревожила мысль, что он далек от пути истинных подвижников, потому что не испытывал гонений от человеков на протяжении всей своей жизни в Лавре, хотя Спаситель сказал: Если Меня гнали, будут гнать и вас (Ин, 15: 20). То же подтверждали и апостолы: ...многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян. 14: 22), ...все желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы(2 Тим, 3: 12). И о том же писал его учитель, учитель и руководитель всех монахов Исаак Сирин: «Не благоволил Бог, чтобы возлюбленные Его покоились, пока они в теле, но более восхотел, чтобы они пока в мире, пребывали в скорби, в тяготе, в трудах, в скудности, в одиночестве, нужде, болезни, в оскорблениях, в сердечном сокрушении, в утружденном теле. Господь знает, что живущим в телесном покое невозможно пребывать в любви Его»50. Но высокопреосвященный успокоил его такими словами: «На что тебе гонение? Ты сам себя гонишь; кто ныне пожелает жить твоею жизнью?» После сего душа старца умиротворилась.

Но да не подумает кто, – предупреждает нас жизнеописатель, – что он не прошел через горнило искушений, очищающих, я ко злато, души подвижников. Если злоба человеческая, обезоруженная его незлобием и кротостью, миновала его, то не дремала древняя злоба, искони борющаяся с работающими Господеви со страхом. Вот что пишет о сем сам отец Парфений: «Какое же от бесов нападение терплю я за мое правило келейное уже двадесять лет, то аще не бы со мною присутствовала сила Божия помогающая, давно бы мне надлежало во гробе вселитися от такого мучения несказаннаго и человеком неисповедимаго. Но слава Богу о всем!»

Уединение и безмолвие были его стихией, вне которой ему, по собственному его выражению, тяжко было дышать, как рыбе вне воды. И что могло отвлекать его от любви Божией?

Случай прозорливости

Бог открыл отцу Парфению не только человеческую душу, но и будущее. Существуют рассказы об удивительной прозорливости старца Парфения. Например, в 1875 году журнал «Душеполезное чтение» опубликовал материал под названием «Случай прозорливости иеросхимонаха Парфения, подвижника Киево-Печерской Лавры» за подписью А. Ковалевского. «Считаю благовременным, – обращается к читателям автор, – рассказать один поразительный случай благодатной прозорливости старца Парфения, мною слышанный от лица вполне достоверного и глубокоуважаемого мною, можно сказать свидетеля того, как в точности исполнилось прозорливое слово подвижника». Далее господин Ковалевский рассказывает о том, что в 1848 году, после назначения на Харьковскую кафедру, преосвященный Филарет (Гумилевский)51 многое нашел в монастырях этой епархии требующее исправления. Так, в древнем Хорошевском Вознесенском Девичьем монастыре он решил ввести общежитие с общей трапезой и прочим общежительным порядком, для чего отправил на покой отличающуюся слабостью характера игуменью Анатолию Малееву, а на ее место назначил опытную инокиню Антонину Чубарову.

«Антонина Чубарова, – повествует автор, – задолго еще до прибытия в Хорошев, будучи простой монахиней, неоднократно посещала Киев для поклонения его святыням, и в Киеве пользовалась духовными наставлениями иеросхимонаха Парфения. Однажды, придя к нему, она просила себе его наставлений, как спасать душу. Старец Божий, провидя ожидавшую се будущность, сказал ей: «Тебе придется спасать не одну твою душу, но многие души, которые в свое время вручит попечению твоему Господь, ибо Промыслом Его Божественным ты будешь настоятельницей большого монастыря, где от тебя потребуется много трудов, и много скорбей и поруганий тебя там ожидает, причиной которых будет присная тебе сестра (причем подвижник назвал самое имя ее); поэтому остерегись, и в свое время не попусти врагу порадоваться над тобою». Слова иеросхимонаха Парфения, в то время как были сказаны, показались несбыточными матери Антонине, она выразила ему, что ничего похожего на повышение и настоятельство не может ожидать в том монастыре, где проживала тогда. Но подвижник подтвердил ей свое пророчество, сказав, что «не там, а в большом и хорошем монастыре на высокой горе будет она настоятельницей». Вызванная преосвященным Филаретом в Хорошевский монастырь, многолюдный и стоящий на высокой и крутой горе, она невольно вспомнила пророческие слова отца Парфения, невольно обезпокоилась и убоялась предсказанных ей с настоятельством скорбных искушений. Она навела справки, нет ли в Хорошевской обители сестры, ей соименной, как объявил Парфений. Оказалась одна убогая престарелая и болезненная старица одного с ней имени; но та, по немощи своей, отнюдь не могла быть опасна ни в чем настоятельнице, почему удалить ее из обители она и не сочла нужным. Она не знала того, что указанная подвижником опасная для нее сестра готовится ей в другом лице. В то время это лицо было еще мирским, но вскоре при пострижении в монашество, неожиданно для самой игумении, получило именно то имя, которое издавна устрашало собою Антонину, по пророческому слову отца Парфения (помнящие пострижение это в Хорошевской обители говорят, что игуменья Антонина, услышав, что новопостриженная получила грозное ей имя, стоя на игуменском своем месте, вся затрепетала и чуть не упала от объявшего ее смятения на пол). Между тем, обстоятельства сложились таким образом, что она не имела никакой возможности удалить от себя эту сестру, и все более и более подчинялась ее влиянию... Конец настоятельства игумении Антонины был самый плачевный.

Под руководством вышепоименованной сестры, в Хорошевской обители распространились грязные сплетни в поругание одного мирского посетителя из окрестных владельцев, навлекшего на себя неудовольствие игумении женитьбой на одной из призреваемых в монастыре сирот. Это обстоятельство, приобретшее громкую потом известность под именем Хорошевской истории, стало причиной удаления матери Антонины от настоятельства в Хорошеве, возбудило следствие, весьма прискорбное для Хорошевской обители и для преосвященного Филарета... Преосвященный на оскорбления отвечал молитвою за злоречащих и признавал их своими благодетелями».

«Мы видели, – завершает Ковалевский свой рассказ, – как точно исполнились слова отца Парфения над игуменией Антониной, окончившей жизнь свою вдали от Хорошева и неоднократно воспоминавшей, как разительно сбылись над нею эти слова. Подробный рассказ об этом передан пишущему строки эти ее преемницей в настоятельстве Хорошевском, в Бозе почившей игуменией Измарагдою, старицею правдивою, видевшей, как сбылись слова эти в Хорошеве и всегда с умилением и сожалением воспоминавшей о тех печальных происшествиях, которые нарушили мир святой обители»52.

А. Ковалевский писал, что хотя уже два десятилетия прошли с тех пор, как безмолвная могила сокрыла старца, обновившего в Киево-Печерской Лавре подвиги преподобных Печерских, но жива еще память о нем в его современниках. Много рассказов можно слышать в разных концах России, особенно в местах, сопредельных Киеву, где горел и светил этот светильник благочестия. Большая часть этих рассказов не могла войти в состав сказания о его жизни, изданного в Киево-Печерской Лавре вскоре после его кончины и обнимающего по преимуществу те события, которые только лично сделались известны его составителям.

Можно с уверенностью утверждать, что подобные случаи далеко не единичны... Так, за год до своей кончины Парфений предсказал, что смерть его будет на Благовещение11. Свою духовную дочь княгиню В.Голицыну Парфений предупреждал, говоря: «Нам не долго с тобою жить, старица; – внимай себе, люби Божию Матерь, – Она тебе явится при кончине»53.

Старец Парфений, взыскав от юности единого на потребу, ни к чему земному не прилагал сердца, никогда не искал чести и славы человеческой. Чуждый малейшего пристрастия к стяжанию, всякую вещь, кроме самой необходимой, он считал сором, который спешил выкинуть за порог, если не находил того, кому можно ее поскорее отдать.

Усердные его почитатели часто приносили ему множество ценных, но абсолютно не нужных ему вещей. Он принимал все это, чтобы не огорчать приносящих, но при первой возможности связывал без разбора в один узел дорогие чашки, подсвечники, хрусталь, белье и прочее, выносил этот узел из кельи, клал на дороге и радовался, как младенец, когда его кто-нибудь скоро подбирал.

Однажды графиня Орлова54 прислала ему столовые часы. Какое-то время он их у себя терпел, ради своей любви к графине, но потом отослал их к одной из своих духовных дочерей в сопровождении следующей записки: «Посылаю тебе часы и дарю их тебе; я никак с ними не умирюсь». Денег он никогда не имел. Если по чьей-либо настойчивой просьбе и принимал какие-нибудь приношения, то немедленно раздавал их нищим или кому-либо из нуждающихся. Никогда убогий не отходил от него с пустыми руками; он всегда находил, чем его наделить.

Однажды прислал ему кто-то кусок хорошей материи. Не имея ничего другого, чтобы подать пришедшим к нему по обыкновению нищим он разрезал эту материю на несколько частей и раздал.

Если бы отец Парфений имел склонность к обычным человеческим слабостям и пристрастиям, то, несомненно, мог бы значительно обогатиться, поскольку множество богатых особ были чрезвычайно ему преданы и, в особенности, блажен ной памяти графиня Анна Алексеевна Орлова, которая последние годы была его духовной дочерью, безпредельно любила его и, по слову его, готова была на всевозможные пожертвования.

“Парфению принесла графиня Анна Атексеева, как духовнику своему, тридцать тысяч рублей и сказала: «Отец мой духовный! Раздайте сие в милостыню бедным», – «А у тебя нет своих рук, чтобы раздать самой? Возьми свои деньги обратно», – сказал старец. Графиня ухитрилась: вошла в келью Парфения в его отсутствие и положила деньги в яшик столика перед святыми иконами. Парфений, когда нашел сей вклад, бросил деньги в дрова, лежащие близ печки в келье. Приходит графиня. Парфений говорит: «Эх, Анна, Анна. К чему искушать старика? Эй, послушник! Иди, возьми в дровах кредитные, которые там, и вручи госпоже этой”»55.

В Великой Церкви56 Киево-Печерской Лавры по правую сторону царских врат стоял вызолоченный аналогий с прикрепленным к нему металлическим кругом, на котором в золотой раме помещена была мозаичная икона Спасителя в терновом венце, данная иеросхимонахом Парфением, а им полученная от графини А.А.Орловой-Чесменской»57.

Однажды во время своего пребывания в Киеве она, растроганная его глубоко-назидательной духовной беседой, преклонив пред ним колена, говорила ему; «Отец мой, скажи мне, чем могу я тебя утешить? Я не пожалею для тебя и миллиона». – «Вот, нашла, чем утешить! – отвечал он,– На что мне этот навоз? Единое мне утешение: не мешай мне никто пребывать с Богом и со всеутехою моею, Пресвятою Богородицею!» Завещанные ему графиней пятнадцать тысяч рублей серебром он, не медля, отдал в Духовный собор Лавры для пропитания странных в гостинице, что и исполнялось свято.

Со времени принятия схимы, как рассказывает жизнеописатель, в продолжение семнадцати лет, он ежедневно совершал Божественную литургию когда был в Лавре и в домовой церкви при покоях высокопреосвященного, когда был в Голосеево. Это священнодействие было величайшим и единственным наслаждением для его чистой души. Ища непрерывно этого духовного наслаждения, он испросил у архипастыря благословение в Великий пост совершать литургию Преждеосвященных Даров не только в среду и пятницу, но и в прочие дни недели, в которые положено только читать часы. Кое благословение он и исполнял с усердием по Уставу Великой Лаврской Церкви. И скольких благодатных видений сподоблялся он – ведает единый Господь!

Так однажды, во время песни Херувимской, когда молился он пред престолом, по обычаю с воздетыми руками, видел он «аки бы небо отверсто, Господа Иисуса Христа, нисходяща на святый престол; Бога Отца благословляющего Его снисхождение; и Бога Духа Святаго, парящего над Ним». Видение это было мгновенно. «1843 года ноября 13-го дня, – пишет он в своих келейных записках, – видех Златоуста с Архистратигом, пришедших ко мне на помощь, и икону содеях на память». Значит, Господь дал ему еще один дар – писать иконы.

Однажды, в благоговейном чувстве пламенной любви Божией, он долго повторял про себя молитву: -"Иисусе, живи во мне, и мне даждь в Тебе жити», – и услышал тихий и сладкий глас: «Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь во Мне пребывает и Аз в нем». Вот поэтому благодать причащения Тела и Крови Господа необычайна. Господь в святых Тайнах подает нам прощение и очищение грехов наших, освящение, мир душевных сил, здравие души и тела58.

Часто в каком-либо смущении духа он бывал укрепляем благодатными сновидениями. Так, обуреваемый однажды духом уныния, разожженные стрелы которого знакомы всем подвижникам благочестия, он увидел себя в небольшой ладье, плывущей по быстрой реке. Ангел Хранитель стоял за его плечами, а святой Иоанн Предтеча был у руля. Сильно бушевал ветер и заливал ладью волнами... И вот уже она близка к погружению... В испуге он ухватился за край борта. Но Ангел Хранитель, удерживая его руку, сказал: «Не бойся, довезем!» С тем отец Парфений и пробудился, и дух уныния отступил от него.

Он любил размышлять о великом Таинстве воплощения Господня. Однажды, накануне Нового года! после Все нощного бдения, повторяя церковную песнь: «Сходяй Спас к роду человеческому прият пеленами повитие», – он углубился в благоговейное созерцание духом младенчества Богочеловека, умиляясь при мысли, каков долженствовал быть этот Младенец, осмидневный по Матери и безначальный по Отцу, краснейший добротою паче сынов человеческих. В этом священном богомыслии внезапно погрузился он в тонкий сон, и вот видит двух Ангелов, летевших от востока с Младенцем на руках. Ниспустившись долу, они приблизились и положили Его подле изумленного старца. «Язык человеческий, – говорил он, – не может изобразить красоты этого дивного Младенца. Он смотрел на меня с любовию, от которой разгоралось сердце мое. Не знаю, долго ли длилось это радостное видение. Ангелы взяли Его, и на мое моление помедлить еще, отвечали: «Матерь будет скучать», – и улетели, а я, пробудившись, был вне себя от радости, и весь день не мог ничем заняться, ни помыслить о чем, кроме этого чудного Младенца».

Одна из особенно любимых им песен церковных была песнь благовещенская: «Архангельский глас вопием Ти, Чистая...». Однажды во сне слышал он неземное пение этой песни столь неизреченно сладкое, что немедленно проснулся со слезами умиления и радости, и всегда вспоминал об этом с чувством живейшего наслаждения от сего пения.

Весну и лето проводил он обыкновенно в Голосеевой пустыни, отправляясь туда вместе с архипастырем и с ним же потом возвращаясь на праздники в Лавру. Там, в самом уединенном углу пустыни, среди глубокой чащи сада, была его келья. По совершении ранней литургии в домовой церкви архипастыря он удалялся в лес, и там, наедине с Богом, совершал свое молитвенное правило, прочитывая дорогою всю Псалтирь.

«Здесь носится дух преподобных отси наших Печерских, – говаривал он, – и если есть на земле утешение и радость, то это в пустынном безмолвии. Люди отлучают нас от Бога, а пустыня приближает к Нему»... Только последние годы, когда силы его ослабели, он не мог уже по-прежнему совершать своих проходок по пустынному лесу, но сначала сокращал их постепенно, а потом совсем прекратил... Более подробно о Голосеевской пустыни будет рассказано в конце первой части.

Пока же преподобный Парфений с неослабевающим усердием предавался своему монашескому подвигу, подвизаясь в молитве и окормляя многочисленных духовных чад.

Лица всех возрастов, званий и состояний доверчиво, искренно и чистосердечно раскрывали перед ним свой ум и сердце, свои сомнения и недоумения, свои духовные нужды и печали, свои прегрешения и духовные помыслы. И всех любвеобильный старец удовлетворял и успокаивал, и никто не уходил от него без облегчения и душевного умиротворения. Великосветская женщина и последний бродяга одинаково чувствовали, что в нем имеют самого близкого и вернее всех понимающею их человека. И поэтому к такому целителю душ стекались люди простые сердцем чуть ли ни со всей России, чтобы видеть старца, открыть ему душу свою и благословиться у него.

Просты, безыскусственны были речи старца Парфения, но отрадно вливались они а душу внимавшего им. Он весь становился любовью, готовою положить душу за ближнего. Была в его образе какая-то особая теплота, так что человек, однажды пришедший к нему, запоминал эту встречу на всю жизнь, В журнале «Домашняя беседа»59 в статье «Парфений иеросхимонах Киево-Печерской Лавры» приведена беседа старца Парфения с одним мирянином.

«И я, грешный, сподобился беседы и благословения от праведника. Это было 28 июля 1843 года. Выписываю из дневника как это было, «Против всякого ожидания моего, ездил я в Голосееву пустынь. Там я представлялся знаменитому подвижнической жизнью схимонаху Парфению. Я не мог налюбоваться светлым взором этого праведника, тихой ласковой его речью. Жаль, что свидание наше было коротко!

– Ты кто такой? – спросил он меня ласково.

Я ответил. Он попросил меня сесть, и сам сел.

– Так ты уже вдовец? – сказал он после того, как я объяснил ему желание покойной жены моей принять у него благословение.

Я отвечал утвердительно

– Может быть, – заметил он, – ты обещал когда-нибудь быть монахом?

– Никогда, отвечал я,

– И теперь не думаешь?

– Нет.

– Спастись, друг мой, везде можно, – начал он говорить, устремив на меня проницательный взор, от которого было мне как-то неловко, – только бойся мира. Он не привлекает, а отвлекает от Бога. Молись, чаще молись... Думай о спасении души твоей, хоть думай только, а дело придет само собою... Бойся чужих жен; в твоем положении это – беда... Как твое имя?

Я сказал.

– Бог же благослови тебя! – произнес Парфений, перекрестив меня.

Я поцеловал его руку и удалился. Отчего это, – размышлял я, уходя от старца, – у таких людей, как Парфений, то же слово, да не то же? Кажись, что мудреного в его советах? И вы, и я, и все мы наговорим их кучу, да еще замысловатее, еще красноречивее, ан нет, – все не то. Сто раз приходилось мне читать и слышать такие предостережения; а тут, ей-ей, я как будто в первый раз их услышал. Да как мягко ложатся на душу. Не это ли то помазание от святого, перед которым вся наша мудрость есть глупость и юродство? В. А-ский».

«Как ничто не сравнивается с Богом, точно так же нет служения или труда, которые бы сравнились с собеседованием с Богом в безмолвии»60 и «Люби всех, но удаляйся от всех»61 – говорил учитель всех монахов Исаак Сирин.

Любя безмолвие и тяготясь посетителями, которые, особенно в летнюю пору, в великом множестве стекались в Лавру со всех уголков Руси, отец Парфений не раз порывался совсем затвориться и не принимать более никого на исповедь. Но слезы тех, для которых назидание его было необходимо, удерживали его от исполнения сего намерения. Была в этом, конечно, и воля Божия, которая не позволяла оставить без опытного духовного окормителя ищущих пути спасения людей.

И действительно, решившись однажды не принимать более посетителей и отказаться даже от исповеди прежних детей своих, он некоторое время никому не отворял дверей своей кельи, и можно было видеть его только в церкви на богослужении. Но вот, как повествует жизнеописатель, увидел он во сне, будто напал на него какой-то страшный зверь и готов уже растерзать его. Вдруг сбегаются к нему духовные его дети с палками в руках и прогоняют зверя. Этот сон убедил его, что Господу угодно, дабы он еще послужил ближним своим, и в содействии их спасению искал и обретал спасение собственной своей души. Не одним покоем своего духа жертвовал он для пользы ближнего, принимая ежедневно приходивших к нему; он отдавал им драгоценное для него время – с благостью и терпением, которые могли ценить только знавшие его внутреннюю жизнь.

В продолжение двадцати лет не было дня, когда не совершил бы он своего обычного молитвенного правила. Каждый день, который отчасти похищался у него посетителями, он восполнял ночным молитвенным подвигом, так что иногда ему и часа не оставалось на упокоение немощной плоти. Силы его постепенно ослабевали; тихо, как лампада, догорал он, и с удивительным спокойствием и радостью видел приближение давно желанного им дня своего разрешения.

Так, еще за несколько лет до своей кончины, он писал:

«Охма! Возвращающемуся мне от земного, бедственного, многоплачевного, скучного, прискорбного и болезненного странничества в Небесное, любимое, блаженное, покойное, все веселящее, немерцающее, беземертное, нескончаемое, вечное и неизреченное Отечество, яже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человека не взыде, яже уготова Господь любящим Его! Увы! Давно сего желах и ожидах. Провожатого же, мню, будет мне тогда Дева Богоматерь, несомненная моя надежда. Оле! Аз, недостойный, Ей себя вручих в жизни сей маловременной, зная верно, что Ей вся возможна, аще восхощет,Она же и милосерда и не памятозлобива; потому-то я на Нее и надеюсь крепко, что Она не оставит меня и доведет к Сыну Своему поклонитися, прелюбезному моему Иисусу Христу, Творцу и Судии, Владыце и Спасу, Избавителю и Живодавцу, Искупителю и Промыслителю, Господу и Богу Слову Иммануилу. Аз воистину познах себе окаяннейша паче всех человек, на земли живущих, и сквернейша скотов и зверей и всякой гадины; но верно, что милость Божия и Кровь излиянная Спасителя моего за мя все оное непотребное преодолеет, победит, покрыет, и не помянется ктому ничтоже противное. Сие утешает мою душу. По сих ввергаю в руце Божии всего себе, душу и тело, кости и кожу, жилы и члены и вся составы, зрение и помышление, дыхание и движение, и правило мое недостойное келейное молитвенное, о косм аз трудихся собирая, я ко пчела мед, двадесят лет Богу поспешествующу. Истинно познах, я ко без Бога ни до порога; как человек о себе ни кичись, не прянет далеко, и не будет ему, как он хощет, а как Бог благоволит. Потому-то и слава Богу за вся. Так же вручаюсь в покров и под защиту Пречистой Богородицы, с Ея рабами, в пещерах нетленно почивающими святыми нашими отцами, да не убоюся зла и не постыжуся во веки, воспеваю щи: Аллилуиа! О, хорошо с Богом пребывати! Исросхимонах Парфений».

По-видимому, он не раз видел свое Небесное Отечество, и поэтому говорил о нем с такой любовью и с такой уверенностью, и как же желал он прийти навсегда ко Христу, Отцу и Святому Духу и конечно же, к своей безконечно любимой Богородице.

Давно уготованный им для себя гроб был неразлучным его келейным сотоварищем. Сидя подле него, как повествует жизнеописатель, говорил он о суетности жизни, о неизбежности смерти, о том, как душа, излетев из тела, просияет, как солнце, и будет смотреть с удивлением на оставленную ею смрадную темницу, которую так любила и лелеяла в жизни! Простая, безыскусственная речь его была водой живою, которая напояла, укрепляла и врачевала душу. Когда случалось слушать его, невольно припоминались слова Спасителя; ...веруяй в Мя, якоже рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы (Ин. 7: 38).

Его духовные глубины невозможно было познать в общей беседе со многими; так же недоступным для понимания оставался он и для тех, кто приходил к нему с сухим и недоверчивым сердцем. Перед холодным умом и он был холоден, и казался обыкновенным человеком; а перед чувством простым, но горячим и верующим, душа его с младенческим доверием изливала все сокровища свои в огненном слове. Часто он изумлял некоторой прозорливостью и чрезвычайной меткостью своих замечаний, которые как раз приходились к внутреннему состоянию приходивших к нему для беседы и наставления. Эта меткость особенно видна была при исповеди. Но старец Парфений всячески избегал славы человеческой и объяснял это опытностью, и тем, что происходящее с людьми часто подобно одно другому. Но с очевидностью открывается, что тут было нечто большее...

Иногда случалось, что желавшие видеть его принимались им холодно и сухо, или же вовсе получали отказ. Если это происходило не в такую минуту, когда он был крайне слаб и утомлен, например, вскоре после служения или в подобное тому время, то, наверное, желание видеть его проистекало у этих особ не из намерения получить назидание для души, а из простого любопытства, или же от тщеславия, и таким образом самый отказ или холодный прием являлся для них уроком...

В таких трудах, подвигах и молитвах проходили дни, недели, месяцы и годы жизни иеросхимонаха Парфения...

Последние годы жизни

«Владыка Святый, – пишет старец Парфений в письме митрополиту Филарету в 1851 году, – благословите мне в Голосеево отправиться к Благовещению, здесь по моим силам в пещерах нет возможности быти, но если народ приходит, не могу и дыхать. Если мои покои еше не готовы, то благословите в ваших побыть сколько-нибудь. Непотребный Парфений»62.

«Желаю всем сердцем доставить духовному отцу и благодетелю души моей покой и мир и здравие, – отвечает Владыка на этом же листе, – Именем Господним благославляю иметь жительство в моем доме в Голосеевской пустыни доколе будет ему угодно, а сам я или на другой день или неотложно на третий день Пасхи, а аще живы будем, также намерен переселиться в уединение. 23 марта 1851 года»63. Пасха в 1851 году была 8 апреля.

 
 

Последние годы жизни преподобный Парфений провел в уединенных кельях в доме64, расположенном за Крестовоздвиже неким храмом (с восточной стороны) при входе в Ближние пещеры. Он ежедневно совершал литургию в пещерном храме преподобного Антония.

Его любовь и вера к преподобным Киево-Печерскмм были так велики, что, не имея уже сил часто поклоняться их нетленным мощам, в пещерах почивающим, он утром и вечером мысленно обходил пещеры с поклонением и особенной молитвой, им для этого составленной. В этой молитве сначала он призывает по именам всех преподобных отпев

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

как в ближних, так и в дальних пещерах почивающих, потом заключает ее такими словами:

«И вси просиявши и житием добродетельным в горах Киевских, на пажити Богоматерней, поминайте мя пред Господем; усердно к вам притекаю, скорым моим помощникам и молитвенникам. Устрашают мене всего три печали века сего: первая – что имам умрети; вторая – ибо не вем когда; третья – где но смерти обращусь пожалует ли мне Господь Царства венец, или осужден буду на геенский конец за мои скверныя дела, во вся веки».

На книжице, в которой написана эта молитва, надписано: «Се есть злато мое – имена отце в наших чудотворцев Печерских, Богородицею мне дарованное».

До настоящего времени, поклоняющиеся святым угодникам, почивающим в пещерах Киево-Печерской Лавры, обходят их с его молитвой65.

Ночь и большую часть дня, как повествует жизнеописатель, проводил он в небольшой темной келье, украшенной Распятием и иконой Богоматери. Здесь, как неугасаемая лампада, как денно и нощно теплящаяся свеча, стоял он на молитве, которая не прерывалась и в кратком сне, или, лучше сказать, дремоте, упокоевающей его труженическую плоть.

«Я, – говорил он, – и сквозь сон ощущаю, что мысль моя продолжает совершать Псалтирь, и при пробуждении нахожу всегда недоконченный стих или молитву к Богоматери». В этом жилище, где ничто не говорило о земле и земном, он сам казался безплотным духом.

Изможденная и истонченная плоть была, так сказать, прозрачной оболочкой его чистой, светлой как день, души. Высокое, иссохшее чело, впалые щеки и виски составляли какую-то дивную противоположность с его живыми большими проницательными глазами, которые, казалось, пронзал и душу до самой ее глубины и одним беглым воззрением заглядывали во все изгибы человеческого сердца!

 
 

Редко, разве в крайнем огорчении неправдой или злобой людскою, резкое слово обличения исходило из уст его, и тогда он не взирал ни ма какую личность, не щадил ни сана, ни звания; с великими и сильными земли говорил, как с послушником монастырским, как с рабом, оскорбляющим величие Божие. Но при малейшем признаке раскаяния или сокрушения он весь изменялся, принимал обычный для себя тон удивительной простоты, благости и кротости, и опять весь был любовь, готовый положить душу за ближнего.

Когда его ослабевшие силы не дозволяли ему уже выходить из своих келий, высокопреосвященный митрополит благословил устроить при них церковь, в зале, где дотоле совершалось у старца вечернее и утреннее богослужение. Это и было сделано за несколько дней усердием некоторых ближайших к нему духовных чад.

Храм был освящен во ими Сретения Господня потому, что старец, ежедневно молясь в нем и причащаясь Пречистых Тайн Христовых, подобно праведному Симеону, готовился здесь к сретению со Господом, что вскоре и исполнилось: в последний свой час именно здесь встретил старец Парфений, Того, общения с Коим всю жизнь чаяла и жаждала душа его...

С момента освящения он ежедневно совершал в этом храме Божественную литургию. Даже находясь в состоянии крайнего изнеможения, когда голос его в обыкновенном общении едва звучал и всякое движение сковывала немощь, – во время богослужения он словно преображался и, дивно укрепляемый силою свыше, священнодействовал без всякого видимого усилия. Служение его, как отмечает жизнеописатель, имело какую-то особенную, благодатную силу. Нельзя было без глубокого умиления присутствовать при совершаемой им литургии. Дух молитвы, почивающий в нем, переливался, казалось, и в сердца предстоящих, а потому весьма многие находили особенное утешение молиться в его церкви, и она всегда была полна молящимися. В голосе его было что-то неземное, проникающее душу.

Когда он выйдет, бывало, из Царских врат в белых праздничных ризах и скажет: «Мир всем», – казалось, это Ангел мира, слетевший долу умиротворить обуреваемых скорбями житейскими... Или когда рука его возлагалась на главу кого-либо из духовных чад с его любимым глаголом: «Дух Святый найдет на тя, и сила Вышняго осенит тя», – то нельзя было не ощущать при этом некоего особенного, благодатного утешения и духовного оживления.

Выше всех благодеяний почитал он устроение храма при келье своей и до конца дней не переставал он от всей глубины признательной души благодарить за это высокопреосвященного Владыку.

«Чем воздать мне Владыке моему за милость, им мне сотворенную? – часто говорил он со слезами по совершении литургии. – Чем мне воздать ему за любовь его?» Действительно, велика была любовь святителя к старцу, но и преданность старца святителю была не меньшей. И этот духовный союз являлся для обоих утешением в их подвижническом жизненном странствии...

За год до кончины великий подвижник, по-видимому, удостоился откровения о времени своего отшествия к Богу. Он «предсказал, что смерть его будет на Благовещение»66.

Старец Парфений писал своим духовным детям; «Радоваться вам о Господе, чада Божии. Дай, Господи, чтобы на вас почила благодать Пресвятаго Духа. Живите, уповая на милость Божию и на ходатайство Богоматери со всеми святыми. Также до конца сделайтесь милостивыми ко всем, да стяжите друга Бога милостынею. А я уже отхожу туда, откуда повелением Божиим взят, простите о Христе, да будет на вас благословение Божие и покров Богоматери. Непотребный схимонах Парфений: 1854 года. Днесь праздник Святого Благовещения Присно девы Марии. Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь»67.

 
 

Письмо еиросхимонаха Парфения

К Т.А. Мухановой с сестрами

В это время он не мог уже совершать литургию, но всегда присутствовал в алтаре при ее совершении и ежедневно причащался Святых Тайн. Изнемогая с каждым днем, с каким благодушным терпением переносил он свой тяжкий недуг! Удушающий кашель не давал ему покоя, суставы и кости его болели, но он по-прежнему восклонял их на узкую и жесткую лавку, презирая тление внешнего человека, – да более и более обновляется внутренний.

За болезнь свою он воздавал Богу большее благодарение, чем обыкновенные люди воздают за вожделенное всем здоровье. «Что воздам Господеви за то, что Он, сверх всех Своих благих, посетил меня еще и болезнью!» – часто говорил старец. Но болезнь и слабость не ослабляли в нем силы сокровенной молитвы.

Более двадцати лет нес отец Парфений подвиг духовничества в Киево-Печерской Лавре. Но в последнее время он принимал только немногих из своих близких духовных чад, беседуя с ними о смерти, о будущем Суде, о близкой кончине своей и о несомненном уповании своем на Пресвятую Владычицу Богородицу. «Она доведет меня, – говорил он, – поклонитися Сыну Своему!» И в этих словах выражалось столько вдохновенного убеждения, что невозможно было сомневаться в их непреложной истине.

Последние дни жизни и блаженная кончина праведника

С приближением весны 1855 года, как пишет жизнеописатель, старец стал видимо таять, как снег; дыхание его более и более стеснялось и кашель усиливался. На третьей недели поста, февраля 25-го, по его желанию, над ним было совершено Таинство елеосвящения. Преподобный Парфений ясно предчувствовал, что со дня на день, и даже с часу на час должен ожидать своего отшествия. И этот, столь желанный для него день наконец приблизился. И какой день! Чудный и редкий в кругу дней, озаряемых солнцем, – день сочетания двух величайших Таинств нашего спасения: радостного праздника Благовещения и Великого Пятка Страстной Седмицы, то есть дня благоговейного и трогательного воспоминания о Спасительных Страстях и Крестной смерти Богочеловека.

Сердце преподобного Парфения, укрепляемое верой, не знало смущения. Ежедневно, в продолжение двадцати лет, он совершал поклонение Страстям Христовым, ежедневно триста крат приносил он Пресвятой Деве Архангельское приветствие. И вот, распятый Искупитель, Которому сораспинался он в продолжение целой жизни, и Преблагословенная Дева – его любовь, его радость, его упование, воззвали верного раба Своего из юдоли плача в радость нескончаемую!

В Великую Среду его посетил высокопреосвященный митрополит. Между ними состоялась довольно долгая беседа. С особенным глубоким чувством умиления старцы простились друг с другом, предвидя, что уже не увидятся в здешней жизни. В Великий Четверток в его келейной церкви совершилась ранняя литургия. Присутствовавших на ней духовных чад преподобного Парфения угнетала тяжкая скорбь: они чувствовали, что эта последняя Великая Вечеря Господня с учениками становится последней и для их любимого старца. Его неземной вид и его полуотрешенная от земли плоть говорили без слов слово Господне: ...отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить... новое вино в Царстве Отца Моего (Мф. 26: 29). Он не входил в алтарь, и Божественные Тайны были к нему принесены.

По окончании литургии, как повествует жизнеописатель, преподобный Парфений довольно долго беседовал со своими ближайшими духовными детьми, давал им последние наставления, а также и некоторые свои духовные желания и распоряжения,

«Скоро, скоро я отойду; – сказал он, – вчера я не мог уже совершить всей Псалтири, а только половину». – «Неужели вы до вчерашнего дня совершали все свое обычное правило, батюшка?» – «Да, Господь помогал; я ведь теперь умственно совершаю; устами не могу, дышать нечем; а вчера и умственно не мог довершить; память отнимается. Только Иисусову молитву и обрадование Богородице держу непрестанно».

После поздней литургии он пригласил к себе своих духовных чад: архимандритов и некоторых из иеромонахов Лавры, которым он был восприемным отцом по монашеству. Несколько минут беседовал со всеми, потом отпустил, простившись с каждым. В последнее назидание он каждому сказал несколько слов и каждого благословил – кого иконой, кого Евангелием или каким-либо другим священным предметом, прося о себе молитв по своем отшествии.

«Отец мой, – сказала одна из дочерей его,– обещайте мне молить за меня там Господа, чтобы Он не отлучил меня от вас в будущей жизни». «Если обрящу дерзновение, буду молить! А ты паче всего будь всегда проста и незлобива; больше всех сокровищ ищи стяжание молитвы; когда стяжешь ее, она, как болячка, врастет в сердце, и тогда уже не измешь ее». – «Мы надеемся, отец мой, сказать вам еще: Христос воскресе!» – «О нет! Пасху уже там я буду торжествовать! Там Пасха нескончаемая! Уповаю, уповаю на Заступницу мою, Пресвятую Богородицу! Она меня проведет чрез мытарства, покроет от злобы врагов. Ну, прощайте».

Всенощную службу Последования Страстей Христовых он слушал из своей кельи. После исповедовал еще двух своих ближайших духовных дочерей, и они, удаляясь от него, не думали, что получают последнее его благословение и слышат последнее его слово...

В пять часов утра, как рассказывает жизнеописатель, пономарь, убирая церковь и приготовляя что нужно к служению литургии, слышал, что старец вышел из своей темненькой кельи. Закончив уборку, пономарь отворил дверь из церкви в келью и вошел, чтобы принять у старца благословение. Он увидел преподобного Парфения с поникшей главой, сидевшего на стуле близ маленького столика у церковных дверей и словно пребывающего в глубокой думе...

Как спокойна, ясна кончина праведных и тихи их предсмертные часы. Его кончина была без свидетелей: на молитве, наедине с Богом, Которому Единому он служил на земле, к Кому стремился,

Кого желал, по Ком тосковал и к Кому теперь уходил. И какое счастье, какие тайны открылись ему через врата смерти!

«Благословите, батюшка», – попросил пономарь. Но ответа не было. Он повторил то же, и опять ответом было молчание. Он приблизился – и тут же понял, что душа старца уже отлетела ко Господу. Эта скорбная весть мгновенно разнеслась по Святой Лавре, и у дверей кельи старца собралось множество людей... Преподобный Парфений скончался на шестьдесят третьем году жизни.

Когда началось торжественное богослужение Великой Субботы, умилительное зрелище поразило всех, входивших в келейную церковь старца: стоявшая в центре Святая Плащаница с изображением пречистой Плоти нашего Искупителя, и тут же, во гробе, верный раб Его! Так, еще на земле, исполнилось над преподобным Парфением слово Господне: И где Я, там и слуга Мой будет (Ин. 12: 26).

В этот же день из келейной церкви, которая не могла вместить всех желающих служить панихиды по усопшему, тело его было перенесено в Крестовоздвиженскую, что над пещерами, церковь. Сам высокопреосвященный митрополит с архимандритами, в сопровождении братии Лавры, несли на своих раменах гроб его.

На другой день Светлого Христова Воскресения, в Светлый понедельник, митрополит Филарет, при многочисленном стечении народа, совершил отпевание усопшего. Поскольку отпевание происходило в Пасхальную седмицу, не слышно было обычных погребальных песен, а, согласно Церковному Уставу, звучали только радостные и торжественные песни Воскресения Христова. Таким образом преподобный Парфений, приобщившись смерти Христовой, и жизнью, и кончиною своей, еще здесь приобщился и Воскресению Его!

И на четвертый день68 по смерти, как отмечает жизнеописатель, многотрудное тело старца совершенно не было тронуто следами тления. Оно не только не изменилось, но, казалось, пребывает в еще более лучшем виде, чем в отягченные болезнью, предшествующие смерти дни. Кроткая улыбка и вместе с тем что-то важное, глубокое, невозмутимое отражалось на лице почившего старца. Это была не молитва, а созерцание, не прерываемое уже ничем земным.

Преподобный Парфений «отошел туда, откуда повелением Божиим был взят», «возвратился в Небесное, любимое, блаженное, покойное, все- веселящее, немерцающее, беземертное, нескончаемое, вечное и неизреченное Отечество,» яже у готова Господь любящим Его!»

 
 

Во все время, до самого погребения, стечение народа в церкви, где стоял гроб, было чрезвычайное. Даже мало знавшие старца не хотели отходить от его тела...

Погребальное шествие двинулось в Голосееву пустынь. Гроб несли духовные сыновья старца и, невзирая на сильный дождь, продолжавшийся почти во все время шествия, многочисленная толпа народа сопровождала его. Высокопреосвященный митрополит, поехавший вперед, встретил его в Голосееве. Все «заметили, что провожавшие до костей, как говорят, промочены были дождем, и никто не заболел, а архимандрит N, бывший дотоле в лихорадке, оздоровел»69.

В этой пустыни, в которую старец любил уединяться в продолжение семнадцати лет, ожидала его в храме Иконы Пресвятой Боюродицы «Живоносный Источник» уединенная могильная келья, уготованная ему любовью архипастыря. «В 6-м часу пополудни тело батюшки отца Парфения предали земле в деревянной церкви Иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник» с левою крылуса»70, в другом источнике написано: «Старца похоронят в Голосеевской церкви Иконы Живоносного Источника Пресвятой Богородицы, с северной стороны»71. Благодаря усердию его духовной дочери (тайной монахини)72 Е.Н.Бердяевой, над гробом позднее будет сделан киот с иконой Божией Матери с Младенцем, внизу которой поместят фотографию старца с датой его упокоения.

Здесь, как повествует жизнеописатель, после труженической жизни и у покоился любитель безмолвия, окруженный тишиной пустыни, только изредка прерываемой благоговейным шагом богомольца, приходящего почтить поклонением прах почившего. Пресвятая Дева была для него Источником воды живой, прохлаждавшей его жажду к Небесному. Вот и он теперь почивает в храме Ее Живоносного Источника, осеняемый Ее святою иконою, и – мнится – возносит к Ней молитвенные свои песнопения:

 
 

«Наипрекраснейшая и добропослушливая Марие, Слову Мати Пречистая, ничего же иного, кроме Божией любве, пожелати не знаю, и в последняя моя, на поклонение ко Иисусови пройти, от злобных стражей мытарств Ты ми помози; на Тебе надеюся и Тобою хвалюся, да во век не посрамлюся, пепел и персть аз...

Несомненная моя Надежде, Архангельский глас вопию Ти, безгрешная Маргарите, спасающая род наш, Иг умения Лавры пещер, обрадованная, радуйся! С Тобою Господь, Тобою же с нами; умилосердись надо мною; грешен есмь, но Твой; поручница мне и житию исправительница буди. Всего себе вручаю Тебе, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим!..

Сердобольная Мати моя Богородице, и несомненная вся надежде, под кровом Твоим сохрани меня, погибающа от коварнаго действия сатаны, губяща беса, и в шлем спасения облецы мя инока»...

В доме у Ближних пещер, где была последняя келья преподобного Парфения и домовая церковь во имя Сретения Господня, после его кончины была устроена часовня (в настоящее время в этом доме находится резиденция наместника Киево-Печерской Лавры высокопреосвященнейшего Павла, архиепископа Вышгородского).

Так завершился земной путь великого подвижника Русской Православной Церкви иеросхимонаха Парфения Киевского, который всегда пользовался доверием, благоговейным уважением и безграничной любовью как со стороны своих многочисленных духовных чад, так

и от начальствующих, и всей братии Киево- Печерской Лавры. Эту любовь приобрел он младенческим незлобием, неподражаемой простотой жития, восходящими к великим примерам подвигов древних отцев золотых времен иночества. Жизнь его проходила в непрестанной молитве ко Господу Иисусу Христу, Его Пречистой Матери и святым Божиим. И поныне, верим, звучит эта молитва у престола Божия, испрашивая нам милости и помощи Божией во всех наших благих делах. Да укрепится, по его ходатайству ко Господу сил, наша немощная вера и возрастет заповеданная Спасителем мира любовь!

Преподобие отче Парфение, моли Бога о нас!

 
 

Голосеевская пустынь73

«Люди отлучают нас от Бога, а пустыня приближает к Нему».

Преподобный Парфений Киевский

«Монаху самый верный путь ко спасению – уединение и в нем непрестанная молитва..,»

Преподобный Парфений Киевский

«Нигде так не являл Бог Своей действенности, как в стране безмолвия и пустыне, в местах, лишенных разговоров и смятения, какие бывают у живущих с людьми»74.

Святой Исаак Сирии

В заключение настоящего повествования о жизни и еросхимонаха Парфения мы подробнее расскажем о Голосеевской пустыни, в которой преподобный проводил, как правило, весну и лето, приезжая туда вместе с митрополитом Филаретом и с ним же возвращаясь на праздники в Лавру. В Голосеевской пустыни он любил уединяться в течение семнадцати лет, где в храме в честь иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник» и был погребен. Расскажем, конечно, и о духовном его сыне митрополите Филарете, потому что Голосеевская пустынь составляла в глазах всех одно из самых живых и осязательных свидетельств взаимоотношений старца Парфения и святителя Филарета и их духовного единения.

Голосеевская пустынь сразу пришлась высокопреосвященному Филарету по сердцу. Он обыкновенно говаривал: «Я здесь в Голосеевой- то и есть Настоятель, а там, в святой Лавре, я – послушник, ибо Настоятельница – Игуменья Лавры есть Сама Пресвятая Богородица». «Я – монахиня», – так благоволила Пресвятая Богородица Сама Себя назвать Парфению. Она была первой монахиней, и старец Парфений именовал Пресвятую Богородицу Игуменьей Лавры.

Русским Афоном, словно нарочно созданным для уединения и молитвы, называл митрополит Филарет первозданные красоты Китаевской и Голосеевской пустынь. Чтобы утвердиться в мнении Киевского Святителя, послушаем, как описывает эти прекрасные места уже знакомый нам современник преподобного Парфения Андрей Николаевич Муравьев.

«Хочешь ли я покажу тебе Русский Афон, с его глубокими лесами и маленькими скитами? Я приведу тебя в такие горы и леса, каких ты, верно, не видал. Есть где по безмолвствовать игумену Лавры и всей братии; схимник75 наш успевает всегда прочесть наизусть всю Псалтирь, пока он идет по сим дебрям от пустыни Китаевской до Голосеевской».

«...С вершины уединенной горы мы стали спускаться к пустыни Голосеевской, не выходя, однако, из дремучего леса, то глубоким оврагом, то узкою тропинкою, где невозможно было разъехаться... Но какие деревья нас осеняли! Серебристые тополя, яворы и клены, развесистые дубы и душистые липы, дикие яблони и груши на полянах; южная природа щедро наделяет ими свои глухие дебри, тогда как северная едва видит их в ограде искусственных садов».

«Наконец, при довольно крутом спуске нам открылась на тесной поляне, между двух оврагов, поросших лесом, церковь и усадьба из нескольких домиков, с малым садом внутри ограды. «Вот моя пустынь!», – сказал мне Владыка, с любовью указывая на свое отрадное жилище, где он отдыхает в безмолвии от трудов пастырских»76.

Святитель Филарет приезжал сюда со своим духовным отпом Парфением на весну и лето, выезжая из нее лишь для богослужения в праздники и некоторые воскресные дни в Лавре, или же в других церквях.

С самых древних времен был на этом месте хозяйственный хутор Лавры; но блаженной памяти, бывший митрополит Киевский Петр Могила соорудил здесь деревянную церковь во имя Иоанна Сочавского, построил для себя небольшой дом, развел сад и учредил монашеское общежитие. В XVIII веке Голосеевский скит обустраивается. Архимандритом Варлаамом строится еще одна деревянная церковь в честь пустынножителя Варлаама и Иоасафа. Потом, когда церкви Обветшали, митрополит Тимофей (Щербацкий) соединил их в одну – во имя Иоанна Сочавского. В 60-х годах XVIII века, архимандрит Зосима (Валкевич) строит в пустыни еще одну деревянную церковь – во имя иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник».

После его кончины монашеское общежитие было упразднено, и пустынь Голосеевская обращена опять в свое первобытное экономическое заведение. Одна церковь будет отдана в Богуславский монастырь, другая обветшает и разрушится.

Впоследствии в пустыни останутся только два-три крестьянских домика, в которых будут жить лаврские служители, назначаемые для хозяйственных работ. До 1831 года в Голосеево не было церкви. Но в 1831 году, при митрополите Евгении (Болховитинове), по решению Духовного Собора Киево-Печерской Лавры в Китаевской пустыни разберут и перенесут в Голосеево деревянную церковь во имя трех святителей: Петра, Алексия и Ионы. Но она будет установлена на каменном фундаменте и освящена во имя святого Иоанна Сочавского, а в 1852 году, за три года до кончины преподобного Парфения, эта деревянная церковь будет переименована во имя иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник. Голосеевская пустынь, казалось, никогда уже не сможет возродиться. И вот из этого последнего плачевного ее назначения, высокопреосвященный Филарет обратил Голосеевекую пустынь опять в монашеское общежитие. При нем Голосеевская пустынь получила новую известность и новую жизнь. В августе 1853 года пустынь станут именовать Свято-Покровской; по древнему обычаю наших предков, иноческие обители назывались по имени сооруженных в них храмов. И все, что в Голосеевской пустыни потом видел всякий посетитель, исключая одной лишь древней, но обновленной деревянной церкви во имя иконы «Живоносный Источник», было сделано высокопреосвященным Филаретом.

Все устройство Голосеевской пустыни состояло в том, что в 1839–1840 годах построен был для приезда и жития собственно Владыки дом с домовой церковью во имя Иоанна Многострадального, и несколько отдельных келий. Потом, в 1844–1846 годы, устроена каменная церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, с двумя приделами, и все это почти на собственный счет Владыки в воспоминание рождения его при церкви Покрова. Сам Владыка носил кирпич для кладки ее. Потом на сумму, пожертвованную Графиней А.А.Орловой, была построена каменная ограда вокруг всей пустыни. Так вышел совершенный монастырек.

Что же побудило и расположило высокопреосвященного Филарета к избранию и устройству этой пустыни для своего жительства и почему так полюбили Голосеевскую пустынь старец Парфений и святитель Филарет?

В Голосеево, в самом уединенном углу пустыни, был домик – келья старца Парфения, со всех сторон окруженная густым садом. После совершения ранней литургии в домовой церкви при митрополичьих покоях отец Парфений удалялся в лес и там, един с Единым, совершал свое молитвенное правило, прочитывая по дороге всю Псалтирь. «Здесь носится Дух преподобных отец наших Печерских; и если есть на земле утешение и радость, то это в пустынном безмолвии...» ж это слова отца Парфения, а следовательно, можно сказать, и слова самого высо- копреосвяшенного Филарета – по известной их духовной единомысленности. Подобное высказывал и сам святитель Филарет в своем письме к настоятелю Раифской пустыни (близ Казани): «Нет, из Святой Лавры и, в частности, разумея – из Голосеевской пустыни, если можно пожелать переместиться, куда на жилище, то только разве в Царство Небесное»77.

«Как бы хорошо совсем удалиться в Голосеево и посвятить себя Единому Христу Спасителю. Вкусить сладости общения с Ним, крайне горько отрываться от него какими бы то ни было житейскими делами...»78 – говорил высокопреосвященный Филарет. Он неоднократно собирался просить себе совершенного увольнения, и могло быть, что в этих, между прочим, видах он и начал устроение Голосеевской пустыни. Сюда захочет высоко преосвященный удалиться навсегда, чтобы посвятить себя Единому Христу Спасителю. Здесь, в алтаре домовой церкви при митрополичьих покоях, тайно будет храниться гроб, сделанный им для себя из остатков того же кипарисового дерева, что и раки для преподобных киево-печерских угодников...

И только получив сообщение от архиепископа Антония (Смирницкого), подававшего прошение об увольнении на покой и отказавшегося от него, услышав в видении голос святителя Митрофана: «Епископство есть со распятие Христу на Кресте, а с креста не сходят, но им возносятся или снимаются», – владыка тоже успокоился. «Нет, – говорил он в другие разы, – видно, уже до конца висеть мне на кресте... я положил уже висеть дотоле, пока снят буду...»79.

Сама же местность, закрытая со всех сторон, и даже неудобство сообщения с пустынею, как нельзя более соответствовали желанию и цели обитавших там пустыннолюбцев80. Высокопреосвященный Филарет позаботился, чтобы нигде, даже около Пустыни, не было никакой временной торговли съестными припасами и другими вещами и, тем более, не позволялось оставаться на ночлег где-либо, даже вблизи ограды. – Всех приходящих вы начинаете видеть с раннего летнего утра, и после вечерни почти не встретите никого; даже и до этой поры останется разве несколько человек; прочие же все, отслушав обедню и получив благословение у Владыки, а нуждающиеся – подаяние – возвращаются в город, или поспешают зайти в находящуюся недалеко пустынь Китаевскую. Таким образом, вся братия могла здесь располагаться свободно, находясь если не под смоковницею своею, то в своем спокойном уголке, в палисадничке перед кельей или в саду, кто с Псалтирью, кто с Евангелием в руках, а кто и с изустным повторением их. Если же и приходилось кому выходить за ограду, то в непосредственно окружающем густом лесу также не бывало опасения за нарушение богомысленного занятия. Высокопреосвященный Филарет по внешнему своему одеянию не отличался здесь почти ничем от прочих своих собратий. В обычной его шапочке, в простой рясе, со старческим костыльком в одной руке, а в другой – с Евангелием или Апостолом, он больше был похож на обыкновенного скитского старца, чем на митрополита...

 
 

Святитель Филарет (Амфитеатров),

митрополит Киевский и Галицкий,

в схиме Феодосий

Здесь мы прервем рассказ о высокопреосвященном Филарете и вернемся к нему во второй части настоящего издания.

Обустройство Голосеевской пустыни продолжилось и после кончины владыки Филарета. Хозяйство Голосеевского хутора, принадлежащего Киево-Печерской Лавре, было большим и процветающим.

С ноября 1895 года по 1917 год в Голосеевской пустыни жил духовный сын старца Парфения – ризничий и духовник Киево-Печерской Лавры – Алексий (Шепелев), будущий преподобный Алексий Голосеевекий. При нем Голосеевская пустынь стала резиденцией Киевских митрополитов.

Духовный сын преподобного Парфения митрополит Иоанникий (Руднев), пришедший на Киевскую кафедру в 1891 году, решил разобрать уже ветхую к тому времени деревянную церковь в честь иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник», и построить новую над могилой своего духовного отца. Однако до кончины высокопреосвященного Иоанникия (8 июня 1900 года) в 1900 году успели только разобрать церковь. К строительству новой, но уже каменной церкви (по проекгу архитектора Е. Ермакова) приступили только спустя 10 лет, при митрополите Флавиане (Городецком), пришедшем на Киевскую кафедру в 1903 году. Строительство этого храма, возможно, началось, и закончилось, не без влияния духовного отца Владыки Флавиана старца Алексия. В 1912 году новую, пяти купольную церковь в честь иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник» торжественно освятил наместник Лавры архимандрит Амвросий.

Старец духовник Киево-Печерской Лавры преподобный Алексий скончался 11 марта 1917 года и был погребен у восточной стены нового храма во имя иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник».

В период революции и Великой Отечественной войны большинство святынь в Голосеево было разрушено. Возрождение началось в начале девяностых годов XX века. В 1993 году, когда монастырь наконец-то вернули Церкви, от нет остался один митрополичий корпус, да и тот без окон и дверей. Пятнадцатого июня 1993 года начался новый отсчет в жизни обители: спустя почти семьдесят лет здесь была совершена первая литургия. С этого дня богослужения в Голосеево стали совершаться по воскресеньям и праздникам.

В 1993 году святитель Петр Могила и все пять Киевских подвижников благочестия, чьи имена в большей или меньшей степени связаны с духовной историей Свято-Покровской обители, – преподобные Досифей, Парфений и Алексий, блаженные Феофил и Паисий – прославлены вместе Украинской Православной Церковью (УПЦ) как местночтимые святые.

Священный Синод (УПЦ) 7 марта 1996 года благословил открыть в бывшем скиту Киево-Печерской Лавры самостоятельный мужской монастырь « Свято – Покровская Голосеевская пустынь». Вскоре был раскопан фундамент Церкви во имя иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник». В день памяти Святителя Димитрия Ростовского, 4 октября, были обретены мощи голоссевского старца-утишителя Алексия (Шепелева), что стало большой радостью и для насельников пустыни, и для первых ее прихожан, и послужило огромной поддержкой в будущем. Рака с мощами преподобного Алексия Голосеевского (со дня торжественного перенесения) покоится в восстановленной домовой церкви во имя преподобного Иоанна Многострадального Печерского, которая во многом совпадает со своей предшественницей. Спустя шесть лет Предстоятель Украинской Православной Церкви освятил закладку храма в честь иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник».

За это время построен новый храм в честь иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник», где ныне под спудом почивают мощи преподобного Парфения Киевского. В новом храме уже совершается богослужение в праздничные и воскресные дни.

Выстроен новый монашеский корпус, построена новая большая церковная лавка, хозяйственный двор, где находятся мастерские и гаражи монастырских машин, посажены сады и огороды. Строится наместнический дом, административный корпус, гостиница и монашеская трапеза. Вместо временной деревянной колокольни, заканчивается строительство новой каменной колокольни, где самый большой колокол весит 2,7 тонны.

Не раз казалось, что Голосеевская Пустынь пришла в окончательный упадок, но она возрождалась и сейчас, с Божией помощью, возродилась вновь.

 
 

С Божией помощью идет возрождение некогда поруганной обители. Но главное, в Голосеево, несмотря на все потрясения и смуты, сохранилось то, перед чем безсильно всепожирающее время, – дух преподобных отцов наших Печерских. По их молитвам и молитвам их последователей, пустынь устояла и возрождается, помогая устоять и возродиться каждой душе, соприкасающейся с ней. Она остается тихой спасительной пристанью и для нас. И нам дано утешаться ее духовными дарами и любоваться отблесками былой красоты этого удивительно живописного места. И точно так же, как полтора века назад, в ее уединении и безмолвии человек обретает отраду, а пустынь точно также приближает его к Богу.

* * *

13

«Приходы и церкви Тульской епархии». Изд. Тульского Епархиального братства св. Иоанна Предтечи. Тула, 1895, с.70. «Дворянское сословие Тульской губернии». Том X (XIX). Ополчение (Материалы В.И.Чернопятова), с. LIV-LVII.

14

ГАТО. Фонд 3, опись 18, дело 13.1812 г.

15

Иоанн Федорович Краснопевцев скончался в 1821 году в возрасте 49 лет. ГАТО. Фонд 392, опись 1, дело 29.

16

В ноябре 2006 года Тульская Духовная семинария отметила 205-летие своего образования и 5-летие восстановления (в 1918 году она была закрыта и только через восемьдесят три года в ней вновь возродилась жизнь).

17

ГАТО. Фонд 6, опись 1, дело 57.

18

Явление Духа Святого в виде «голубя».

19

Параклите – «Утешитель» – название Святого Духа.

20

От составителей «мертв к земному».

21

Венедикт оставался настоятелем монастыря в течение тридцати лет с 1821 по 1851 год до привода для управления монастырем архиепископа Петрозаводского, Дамаскина (Россова) («Житие и акафист преподобному отцу нашему Макарию Жабынскому и Белевскому чудотворцу». Москва. 2005, с. 21.). В 1848 году игумен Венедикт был награжден наперсным крестом (ГАТО. Фонд 3, опись 18, дело 2519). Скончался игумен Венедикт в 1855 году (ГАТО. Фонд 3, опись 6, дело 224 – место и число не указаны) в возрасте 65 лет. Однако, в книге «Старец – подвижник Киево-Печерской Лавры иеросхимонах Парфений и его ежедневная молитва» (Одесса, 1902, с, 7) написано, что игумен Венедикт скончался в 1855 году (число не указано) в Китаевской пустыни. Учитывая, что архиепископ Дамаскин (скончался 31 июля 1855 года), получивший в управление белевскую Введенскую Жабынскую пустынь, в 1854 году он ездил в Киев, отчасти для поклонения святыне, а отчасти для совета с врачами, и по возвращению мог сообщить игумену Венедикту о болезни его брата старца Парфения. Можно допустить, что игумен Венедикт приезжал в Киево-Печерскую Лавру в 1855 году после кончины преподобного Парфения и скончался в Китаевской пустыне.

22

Антоний (Смирницкий), будущий архиепископ Воронежский и Задонский.

23

Великая Печерская церковь (Успенский собор). В ноябре 1941 года, когда Киев был оккупирован гитлеровцами. Великую Лаврскую церковь взорвали. В августе 2000 Успенский собор был восстановлен.

24

А.Н. Муравьев «Путешествие по святым местам русским». Спб. 1846, часть II, с. 8–11.

25

Иеросхимонах Вассиан (Василий Балашевич) родился в 1745 году в Черниговской губернии. В молодые годы Василий дал обет принять монашеский постриг, однако, исполняя волю родителей, женился. Вскоре овдовел, и с двумя маленькими дочерьми переехал в Киев. Только когда старшая из них вышла замуж, а младшая ушла в Киево-Флоровский девичий монастырь, в 1793 году он стал послушником Киево-Выдубицкого монастыря; 21 июня 1799 года Василий принял монашеский постриг и наречен был Вавилою; 4 марта 1800 года он 6ыл рукоположен в иеродиакона, а 22 июля – в иеромонаха. В 1802 году Вавила принял схиму под именем Вассиана. Пять лет он был духовником в Китаевской пустыни Киево-Печерской Лавры. А в 1807 году полностью ослеп, и тогда его перевели в Никольский Больничный монастырь при Лавре. Редкий из посещающих Лавру, прослышав про благодетельное и богоугодное житие старца Вассиана, не приложил к нему за советом и утешением. Первого июня 1816 года, будучи в Клеве, имел длинную беседу со схимником будущий император Николай Павлович. Осенью того же года к нему в келью пришел Александр I. И хотя он входил к нему в полночь без предварительного извещения и не желал открывать ему своего высокого сана, он был им узнан. Благословенный Монарх был глубоко тронут беседой мудрого старца, исповедовался старцу и в последствии пожаловал ему наперсный крест украшенный бриллиантами. Вассиан перед своей кончиной передал его в лаврскую ризницу. Знаменитый старец преставился 25 апреля 1827 года и был погребен возле церкви Рождества Богородицы в Лавре.

26

Старец Михаил скончался 22 декабря 1815 года (по ст. ст.) на 93-м году от рождения и погребен при больничной церкви.

27

Даты назначений иеромонаха Антония начальником Ближних пещер и наместником Лавры взяты из «Жития преподобного Антония (Смирнникого) архиепископа Воронежского и Задонского».

28

Петр исправлял должность причетника с 1815 по 1819 годы, то есть четыре года.

29

Авраамий (Шумилин Алексей Федорович) епископ Тульский и Белевский. Родился 16 мая 1761 года. По окончании Крутицкой семинарии в 1782 году он принял сан священника. Вскоре его перевели в Москву на Крутицы, а потом назначали протоиереем в Архангельский собор; 31 августа 1812 года, перед вступлением Наполеона в Москву, был отправлен в Вологду для временного хранения церковных вещей и документов в местном Спасо-Преображенском монастыре. Там лишился жены, а за нею и единственной дочери и потерял все свое состояние во время нашествия на Россию Наполе на. В 1813 году вернулся в столицу. Третьего апреля 1813 года пострижен в монашество и возведен в сан архимандрита, Архимандрит Авраамий занимал последовательно должности настоятеля в Златоустовском, Московском Богоявленском и Спасо-Андронневском монастырях. В 1318 году находился в Санкт-Петербурге на чреде священнослужения. 21 июля 1818 года хиротонисан во епископа Тульского и Белевского. С 29 октября 1821 года – архиепископ Астраханский. С 7 мая 1824 года – архиепископ Ярославский и Ростовский. С 1825 года по март 1857 года состоял присутствующим в Святейшем Синоде в Санкт-Петербурге. Затем 12 лет управлял Ярославской епархией. Согласно прошению, уволился на покой с пребыванием в Ярославском Толгском монастыре, которым управлял в течение восьми лет. Скончался 14 апреля 1844 года на 83 году жизни. Отличался отзывчивостью и заботливостью о нуждах паствы. Не менее заботливо относился преосвященный Авраамий и к управлению делами своей епархии. Пройдя сам все степени церковного служения, он понимал нужды духовенства и всегда готов был прийти на помощь нуждающимся. На Тульской кафедре он пробыл всего три с небольшим года, но оставил о себе добрую память у тульской паствы. Он был внимателен к нуждам пасомых, заботился о бедных, был кротким, добрым (Магистрская диссертация митрополита Алексия (Коноплева) «История Тульской епархии со времени ее учреждения с 1799 до 1917 гол», 1967, часть III, с. 75–77).

30

Возведен в сан архимандрита митрополитом Серапионом в 1817 году (Житие Антония (Смирницкий), архиепископа Воронежского и Задонского). В «Сказании...» ошибочно написано: «Знакомый ему начальник типографии Антоний (Смирницкий) стал к тому времени уже наместником Лавры», хотя наместником Лавры иеромонах Антоний стал уже 2 январи 1814 года.

31

Преподобные Никодим и Спиридон – просфорники Клиево-Печерекой Лавры – пришли работать Господу при игумене Пимене (1131–1141 гг.). Они были люди простые, но как они возвысились духом! Занятие их было очень простое – печение просфор; но они совершали его с любовью ко Господу и братии, и любовь обратила простое занятие в служение духовное. Никодим был помощником и другом Спиридона и во всем был с ним единомыслен и единоправен, в молитве и в ручном труде. Они знали Псалтирь всю наизусть. Рубили ли они дрова, носили ли воду, месили ли тесто, топили ли печь, готовили ли для печи просфоры, они непрестанно молились и читали наизусть или пели псалмы. Оба они ревностно и богоугодно послужили в деле печения просфор тридцать лет, чисто и непорочно совершая свое дело, и, преставившись в добром исповедании, насыщаются славы Божией, которую видят уже больше не под видом предлагаемого хлеба, но лицом к лицу. Мощи их почивают в Антониевой пещере. Их святыми молитвами да насытимся достойно и мы хлеба жизни, благодати и славы Христа Иисуса. Ему с Богом Огнем и Святым Духом подобает честь, слава и поклонение, ныне и присно и во веки веков, аминь. «Патерик Печерский». Киев. Киево-Печерская Успенская Лавра, 2002, с. 263–266 и «Жития святых, чтимых Православной Церковью. Составлены святителем Филаретом, архиепископом Черниговским». Издание Сретенского монастыря. 2000, 259–261).

32

Преподобный Пафнутий затворник, принявший иночество, непрестанно плакал. Он всегда представлял в своем уме тот час, когда, при разлучении души с телом, окружат человека Ангелы и духи злобы, покажут человеку дела добрые и злые, напомнят ему о всех его делах, мыслях и желаниях, о том, что он забыл и чего не считал за грех. Страшное время для грешника, время разлучения души с телом! Об этом преподобный размышлял, плакал и вздыхал всю свою жизнь. Но блажени плачущии, яко тии утешатся. И преподобный Пафнутий при кончине своей увидел лики ангельские, которые, приняв его душу, вознесли ее на Небо. («Патерик Печерский. Киев. Киево-Печерская Лавра, 2002, с. 367).

33

Евгений (Болховитинов Евфимий Алексеевич), митрополит Киевский и Галицкий родился 18 декабря 1767 года в Воронеже, в семье священника. В десять лет остался сиротой и был определен для обучения в архиерейский певческий хор, затем, в 1788 году в Воронежскую семинарию. В 1784 году, прослушав половину курса философии, по благославению святителя Тихона Задонского был послан на семинарском иждивении изучать науки в Словяно-греко-латинскую Академию, которую окончил в 1788 году. Одновременно Евфимий посещал лекции в Московском университете. В 1789 году вернулся в Воронеж и был назначен преподавателем в семинарию, а также вице-префектом и библиотекарем. В 1796 году его произвели в протоиереи уездного города Павловска с сохранением прежних должностей и, кроме того, с назначением на пост присутствующего в Воронежской консистории. В 1799 году протоиерей Евгений Болховитинов овдовел, умерли и его дети. При поддержке Н.Н. Бантыш-Каменского он переехал в Петербург, где по настоянию митрополита Амвросия(Подобедова) принял монашеский постриг с именем Евгений. Его определили префектом и преподавателем философии и высшего краснореция в Александро-Невскую Духовную Академию, но вскоре посвятили в архимандриты Зеленекого монастыря и назначили присутствующим в Петербургской консистории. В 1802 году Евгений стал архимандритом Петербургской Сергиевой пустыни и начал читать курс богословия в Александро-Невской Академии. 17 января 1804 года в Александро-Невской Лавре состоялся его хиротония в епископы Старорусского, викария Новгородского. В 1808 году преосвященный Евгений переведен в Вологодскую епархию, в 1813 году занял Калужскую кафедру, в 1816 году – Псковскую, с пожалованием в архиепископа, а в 1822 году стал митрополитом Киевским и Галицким, членом Святейшего Синода. Список наград, ученых степеней, званий, церковных должностей митрополита Евгения огромен. В 1806 году он был избран в действительные члены Императорской Академии наук. Скончался высокопреосвященный Евгений 23 февраля 1837 года в Киеве.

34

«Патерик Печерский». Киев. Киево-Печерская Успенская Лавра, 2002, с. 341–342.

35

И. Киреевский. Сочинения. т. 2., М., 1911, с. 118–119.

36

Святитель Филарет, архиепископ Черниговский «Жития святых, чтимых Православной Церковью. Издание Сретенского монастыря. 2000, январь, с. 305.»

37

«Иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянини слова подвижнические». Перевод с греческого С.Соболевского. Сегиев Посад, 1911, Слово 65 (493).

38

См. сноску 37 на с. 39. Там же. Слово 56 (290).

39

«Иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина, подвижника и отшельника, бывшего Епископа Христолюбивого града Ниневии, Слова подвижнические», М. в типогр. Готье. 1854 г. Слова I (14).

40

Там же. Слова 39 (203).

41

Иеромонах Иларнон (Алфеев) «Мир Исаака Сирина». М., 1998, с. 90–91.

42

Некоторое времени он был еще содержателем Лаврского книжного магазина, но поскольку это послушание было вовсе не по его дуку и требовало отвлечения ума от духовного делания, то отец Пафнутий вскоре был освобожден от этого, неподходящего для него, занятия.

43

Последние схимники – иеросхимонах Михаил, скончавшийся 22 декабря 1815 года на 93 году жизни и иеросхимонах Вассиан (Балашевич), принявший схиму в 57 лет, в 1802 году. Старец Вассиан скончался на 82 году жизни, в схиме был в течение 25 лет.

44

Святой Парфений, епископ Лампсакийский, родом из Мелитополя, провинции Геллеспонтской, был сыном диакона тамошней церкви. Будучи ребенком, он ходил на ближнее озеро, ловить рыбу, продавал ее и из этих денег подавал милостыню нищим. Не наученный грамоте, любил слушать чтение Божественного Писания и много знал из него. Епископ Мелитопольский, узнав о благочестии отрока, приказал научить его грамоте, и по достижении им зрелого возраста, он как достойный был посвящен во пресвитера. За благочестивую жизнь Господь удостоил его дара прозорливости и чудотворений. Митрополит Ахилий поставил его епископом города Лампака, в котором большинство жителей были язычниками. Это было в царствование Константина Великого, около 325 года. Учительною жизнью своею, молитвами и чудесами благодати Божей он привел граждан к познанию Бога и на места храмов идольских, с соизволения царского и с царским пособием, создал храмы Божии. Святой Парфений скончался мирно около 350 года. («Жития святых, чтимых Православной Церковью. Составлены святителем Филаретом, архиепископом Черниговским». Издание Сретенского монастыря. 2000, февраля, с. 256–257).

45

См. Архимандрит Сергии (Василевский) «Высокопреосвященный Филарет о схимонашестве Феодосий (Амфитеатров) Митрополит Киевский и Галицкий и его время». Казань. 1888, т. 3 с. 306.

46

Имеется в виду XIX век.

47

«Жития святых, чтимых Православной Церковью. Составлены святителем Филаретом, архиепископом Черниговским». Издание Сретенского монастыря. 2000, февраль, С. 256–257.

48

Ему было предназначено стать архиепископом Воронежским и Задонским. Митрополит Киевский Евгений (Болховитинов) говорил: «Господь благословит град Воронеж ради Антония». Именно при архиепископе Антонии состоялась канонизация епископа Воронежского Митрофана, были обретены нетленные мощи святителя Тихона Задонского и подготовлены материалы, необходимые для его канонизации.

50

Для желающего прочитать продолжение этого высказывания преподобного Исаака Сирина: «Когда же болезнь, скудность, истощение тела и боязнь вредного для тела возмущают мысль твою и препятствуют радости упования твоего и попечению о Господе, тогда знай, что живет в тебе тело, а не Христос. Поэтому о всяком скорбном для нас приключении, встречающемся с тобою явно или тайно, со всею осторожностью, далекою от самомнения, находи, что по справедливости и по суду приблизилось оно».

51

С 1859 года архиепископ Черниговский и Нежинский Филарет. Святитель, известный богослов и историк, автор двенадцатитомного собрания «Жития святых, чтимых Православной Церковью». Скончался 9 августа 1866 года.

52

Священник Н. Миловский «Киево-Печерский подвижник, иеросхимонах Парфений, по бумагам Мухановой», журнал «Вера и церковь», 1905, кн. 3.

53

Там же.

54

О графине Анне Алексеевне Орловой, преданнейшей духовной дочери старца, будет рассказано во второй части настоящей книги.

55

«Душеполезное чтение», 1897, ч.3, с. 544–545.

56

Великая Печерская Церковь (Успенский Собор) была взорвана в 1941 году.

57

«Киев теперь и прежде», Составитель Захарченко. 1888, с. 100.

58

Особенно это касается детей, частое их прищащение – залог духовного и телесного здоровья ребенка.

59

«Домашняя беседа». 1874, 38, с.965–972.

60

Иеромонах Иларион «Мир Иссака Сирина». Москва 1998, с. 149.

61

Там же, с. 67.Там же, с. 67.

62

(РНБ) Отдел рукописей. Фонд 1000, опись 2, Единица хранения 1038.

63

(РНБ) Отдел рукописей. Фонд 1000, опись 2, Единица хранения 1038.

64

Это здание было построении около 1787 года по проекту Алексея Яновского (Храмы Киево-Печерской Лавры. Тип. Киево-Печерской Лавры. Киев. 2004, с. 69)

65

«Молитвенное поклонение святым угодникам, почивающим в пещерах Киево-Печерской Лавры» приведено в третьей части настоящего издания. Можем и мы последовать примеру преподобного Парфения, находясь вне Киева, мысленно обходить пещеры с поклонением святым угодникам Киево-Печерской Лавры с его молитвой.

66

Священник Н. Миловский. «Киево-Печерский подвижник, иеросхимонах Парфений, по бумагам П.А. Мухановой» журнал «Вера и Церковь», 1905, кн.3.

67

Из письма преподобного Парфения Т. А. Мухановой с сестрами. Государственный Исторический музей, отдел письменных источников: Фонд 117, единица хранения 238, лист 61.

68

В «Сказание» ошибочно написано на «третий» день.

69

Священник Н. Миловский. «Киево-Печерский подвижник, иеромонах Парфений, по бумагам П.А. Мухановой», журнал «Вера и Церковь», 1905, кн.3.

70

Там же.

71

И. Алтарцева «Тихая пристань Голосеево». Изд. Свято-Покровской Голосеевской пустыни. 1999, с.40.

72

Бердяев Н.А. «Самопознание» (Опыт философской автобиографии). Париж, 1949, с. 14–16.

73

Материал о Голосеевской пустыни до нашего времени: Архимандрит Сергий (Василевский) «Высокопреосвященный Филарет, в схимонашестве Феодосий (Амфитеатров), митрополит Киевский И Галиилкий и его время» -, 1888 год, т. 3; материалы о Голосеевской пустыни в настоящее время: И.Ал- тарцева. «Тихая пристань Голосеево». Киев, издание Свято-Покровской Голосеевской пустыни, 1999. «Старец Алексий, Жизнеописание преподобного Алексия Голосеевского (Шепелева)». Мужской Монастырь «Свято-Покровская Голосеевская пустынь». Киев, 2004.

74

«Иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина Слова подвижнические». [перевод с греческого С. Соболевского]. Сергиев Посад, 1911, Слово 49(220).

75

Святитель говорит о старце Парфении.

76

А.Н. Муравьев. «Путешествие по святым местам русским». С-Пб., 1846, ч. II, с. 154,158.

77

Архимандрит Сергий (Василевский) «Высокопреосвященный Филарет, в схимонашестве Феодосий (Амфитеатров), митрополит Киевский и Галицкий и его время», 1888 г., т.3, с. 441.

78

См. там же, с.443.

79

См. там же, с.443.

80

«Была особенная озабоченность Владыки: как бы, по кончине его, Лавра не настроила при Голосеевской пустыни чего-либо вроде гостиничных дворов или дач… Конечно, говаривал он, быть может, прибыль-то будет от жильцов, да пустыни-то будет опустение» … Действительно, это опасение едва, было, не стало осуществляться, хоты не со стороны высокопреосвященного Филарета, устраивать невдалеке от пустыни в пролесках простенькие домики и отдавать их внаем на летнее житие для желающих из горожан. Но, по расположению высокопреосвященного Арсения, все это прекращено и уничтожено до последнего остатка, так как, действительно, для Пустыни оказывалась опасность опустения, разумеется, не вещественного экономического, а духовно-нравственного. Архимандрит Сергий (Василевский) «Высокопреосвященный Филарет, в схимонашестве Феодосий (Амфитеатров), митрополит Киевский и Галицкий и его время», 1888г., т., 3, с. 438.


Источник: Благословенная душа : жизнь, труды и подвиги преподобного Парфения Киевского / [сост. Ирина Хрулева]. - Москва : Синтагма, 2008. - 319 с. ISBN 5-7877-0007-4

Комментарии для сайта Cackle