IV. А. И. Осипов. Святитель Игнатий (Брянчанинов)-наставник духовной жизни

Догорает теперь старчество.

Везде уже нет старчества,

у нас в Оптиной догорают огарочки

Преп. Варсонофий Оптинский

Существо любой религии наиболее полно и точно раскрывается в учении о духовной жизни, условиях ее осуществления, законах, по которым она развивается, критериях ее истинности. Потому основное значение в религии всегда придается реальной жизни верующего, а не просто сумме его знаний о вере. Однако успех в духовной жизни определяется не только и не просто степень активности верующего, но и знанием законов этой жизни, без чего многие, вступившие на ее путь, заблуждались и погибали. Всё это прежде всего относится к духовной жизни в Православии, незнание основ которой приводит, как правило, к самым тяжелым последствиям, к так называемой «естественной» религиозности, ко всякого рода мистицизму, чему очень способствует наш «ветхий человек» с его бессмысленным любопытством проникнуть в тот мир, его болезненным влечением к «духовным» наслаждениям и, конечно же, лежащей в основе всех страстей и заблуждений гордостью.

Отсюда становится понятной необходимость помощи опытного руководителя, видящего душу человека, способного отличить действие благодати Божией от действия разгоряченного воображения, тщеславия и нервно-психических переживаний. Но такие богодухновенные руководители даже в древние времена были большой редкостью, тем более их нет (по утверждению святых и опытнейших подвижников благочестия) в наш век. Святые отцы предвидели этот голод слова Божия (при больших тиражах Библии!) и предуказали спасительное средство, которое может и теперь помочь каждому искренне ищущему. Это средство – «жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших современных братий».

Приведенные слова принадлежат одному из авторитетнейших русских духовных наставников и писателей XIX века святителю Игнатию (Брянчанинову; 1807–1867), творения которого представляют собой одно из таких «отеческих писаний», которое особенно ценно для современного православного христианина, как, впрочем, и для христиан других конфессий, искренне хотящих знать путь правильной духовной жизни. Ценность творений святителя обусловлена тем, что они написаны на основании тщательного изучения не только творений святых отцов Церкви, но и католических и протестантских мистиков (сочинения которых он читал в подлинниках), и проверены в личном опыте богопознания; дают достаточно краткое и ясное изложение всех важнейших сторон духовной жизни, в том числе и опасностей, встречающихся на ее пути, как они раскрыты в святоотеческом наследии Церкви; духовный опыт Церкви преподают применительно к психологии и силам человека ближайшей к нам эпохи (XIX век) с учетом ее глубокой обмирщенности, что особенно важно для нашего времени. По этой причине творения святителя Игнатия могут существенно помочь выявлению и осмыслению основ правильной духовной жизни в Православии и служить надежным в ней руководством.

Здесь обозначим лишь некоторые из важнейших положений его учения по данному вопросу.

«Обыкновенно люди считают мысль чем-то маловажным, потому они очень мало разборчивы при принятии мысли. Но от принятых правильных мыслей рождается все доброе, от принятых ложных мыслей рождается все злое. Мысль подобна рулю корабельному: от небольшого руля, от этой ничтожной доски, влачащейся за кораблем, зависит направление и, по большей части, участь всей огромной машины» (IV, 509)⁹⁴ – так писал святитель Игнатий, подчеркивая то исключительно важное значение, какое имеют наши мысли, взгляды и теоретические знания в целом для духовной жизни.

Духовная жизнь, как известно, предполагает не только правильную догматическую веру и евангельскую нравственность, но также – и это наиболее характеризует ее именно как духовную – знание и неукоснительное соблюдение особых законов, определяющих успех сложного процесса реального перерождения страстного, «плотского» (Рим. 8:15), «ветхого человека» (Еф. 4:22) в «нового человека» (Еф. 4:24).

Однако и теоретическое понимание этого вопроса оказывается не столь простым, как может показаться на первый взгляд. Многообразие так называемых духовных путей, которые предлагаются сейчас нашему человеку для «спасения», с одной стороны, бесчисленными заграничными «просветителями», в том числе и представителями разных христианских конфессий, с другой – все возрастающим количеством собственных «старцев», требующих себе безусловного послушания и тем самым создающих настоящие тоталитарные секты внутри церковной ограды, является одной из иллюстраций сложности данной проблемы.

Поэтому найти у святых отцов законы и критерии истинной духовности, ее наиболее существенные признаки и свойства, которые бы позволили отличить ее от всевозможных видов лжедуховности, мистицизма, прелести, представляется задачей, исключительно важной для нашего времени. Эта задача, конечно, решалась каждым новым поколением христиан на протяжении всей двухтысячелетней истории Церкви, но ее понимание современным человеком, выросшим в условиях бездуховной цивилизации, встречает особые трудности. Одна из них следующая.

Святыми отцами Православной Церкви наставления о духовной жизни всегда давались конкретным людям в соответствии со степенью их ревности, условиями жизни, интеллектуальным и образовательным уровнем и т. д. «Просто так», «для науки», отцы аскетических сочинений не писали. Поэтому многие их советы даже тем, которые по тем временам считались новоначальными, а тем более подвижникам-отшельникам, не только, как правило, неприемлемы для современного христианина – духовного младенца, но часто и крайне опасны. В то же время разнообразие и неоднозначность многих отеческих советов способны совершенно дезориентировать неопытного человека⁹⁵. Избежать этих опасностей при изучении святых отцов, не зная хотя бы самых основных принципов духовной жизни, очень трудно. В то же время и без святоотеческого руководства правильная духовная жизнь немыслима.

Перед лицом этой, казалось бы, неразрешимой ситуации и выявляется та огромная значимость духовного наследия, «правильных мыслей» тех отцов, преимущественно ближайших к нам по времени, которые «переложили» весь предшествующий святоотеческий опыт духовной жизни на язык, доступный современному человеку, мало знакомому с этой жизнью и не имеющему, как правило, должного руководителя. По уверению преподобных Оптинских отцов и целого ряда авторитетных подвижников благочестия последнего времени, одним из самых глубоких русских духовных писателей является святитель Игнатий (Брянчанинов)⁹⁶. Его творения дают современному христианину, ищущему спасения, безукоризненно верный ключ к пониманию сокровищницы святоотеческого наследия.

Что конкретно находим мы в этих творениях? Во-первых, глубоко духовное объяснение центральной истины христианской религии – веры во Христа. Вот как святитель Игнатий пишет об этом: «Начало обращения ко Христу заключается в познании своей греховности, своего падения; от такого взгляда на себя человек признает нужду в Искупителе и приступает ко Христу посредством смирения, веры и покаяния» (IV, 227). «Не сознающий своей греховности, своего падения, своей погибели не может принять Христа, не может уверовать во Христа, не может быть христианином. К чему Христос для того, кто сам и разумен, и добродетелен, кто удовлетворен собою, кто признает себя достойным всех наград земных и небесных?» (IV, 378).

Невольно обращает на себя внимание несоответствие приведенных слов общепринятому богословскому тезису о вере как начальном условии принятия Христа. Святитель как бы подчеркивает: началом обращения ко Христу является не рассудочная вера, часто остающаяся бесплодной, но лишь та, которая рождается из познания «своей греховности, своего падения», ибо «не сознающий своей греховности... не может уверовать во Христа».

В этом утверждении содержится первое и самое важное положение православной духовной жизни, показывающее ее принципиальное отличие от того, что находим во всех других религиях и конфессиях. Способен, оказывается, уверовать во Христа и спасается не тот, кто видит свою праведную жизнь, но лишь тот человек, который видит свою неправедность, свое духовное и нравственное несовершенство, свою греховность, который кается, ищет исцеления. Только такой, смирившийся внутри себя человек способен к правильной, то есть спасающей, вере во Христа. Видящий же себя добродетельным и разумным не является христианином, кем бы он ни был. Прекрасной иллюстрацией этого, по святителю Игнатию, является вечное Евангелие (Откр. 14:6), в котором записана история жизни Господа Иисуса, со слезами раскаяния принятого людьми простыми, сознающими свои грехи, но с ненавистью отвергнутого и осужденного на жуткую казнь «умной», «добродетельной», респектабельной церковной элитой: архиереями, фарисеями (людьми, давшими обет строгого исполнения Закона Божия, Устава, церковных обычаев, – своего рода «монахами»), книжниками (учителями, богословами, старцами), мнящими себя праведными уже в силу самого своего положения.

Святитель Игнатий в связи с этим обращается к словам Евангелия: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9:12), – и объясняет, что на путь исцеления и спасения становятся лишь те, которые способны увидеть болезнь своей души, ее неисцельность собственными силами и из этого состояния смирения обращаются к пострадавшему за них истинному Врачу – Христу. Вне этого состояния, именуемого у отцов также «познанием себя», невозможна нормальная духовная жизнь. «На познании и сознании немощи зиждется все здание спасения», – пишет святитель Игнатий (I, 532). Он неоднократно приводит глубокие слова преп. Петра Дамаскина: «Начало просвещения души и признак ее здравия заключается в том, когда ум начнет зреть свои согрешения, подобные множеством своим морскому песку» (II, 410). И вновь повторяет: «Смирение и рождающееся из него покаяние – единственное условие, при котором приемлется Христос! Смирение и покаяние – единственная цена, которою покупается познание Христа! Смирение и покаяние – единственное нравственное состояние, из которого можно приступить ко Христу, усвоиться Ему! Смирение и покаяние – единственная жертва, которой взыскует и которую приемлет Бог от падшего человечества (Пс. 50:18–19). Зараженных гордостным, ошибочным мнением о себе, признающих покаяние излишним для себя, исключающих себя из числа грешников отвергает Господь. Они не могут быть христианами» (IV, 182–183).

Каким же образом приобретается смирение, это спасительное познание себя, своего ветхого человека, открывающее христианину всю бесконечную значимость Жертвы Христовой? Послушаем свт. Игнатия: «Зрение своих согрешений – не так легко, как может показаться... при первом поверхностном взгляде. Чтобы стяжать это зрение, нужно много предварительных сведений. Нужно подробное знание закона Божия, без чего нельзя знать положительно – какие именно дела, слова, помышления, ощущения принадлежат правде, какие греху. Грех часто принимает вид правды! Нужно знать подробно свойства человека, чтобы знать, в чем заключаются греховные язвы ума, в чем язвы сердца, в чем язвы тела. Нужно знать – что [есть] падение человека. Нужно знать, какие свойства должны быть у потомков нового Адама, чтобы видеть, какие и в чем наши недостатки» (Собрание писем. С. 412). «Я не вижу греха моего, потому что еще работаю греху. Не может увидеть греха своего наслаждающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его – хотя бы одними помышлениями и сочувствием сердца. Тот только может увидеть грех свой, кто решительным произволением отрекся от всякой дружбы с грехом, кто встал на доброй страже во вратах дома своего с обнаженным мечом – глаголом Божиим, кто отражает, посекает этим мечом грех, в каком бы виде он ни приближался к нему. Кто совершит великое дело – установит вражду со грехом, насильно отторгнув от него ум, сердце и тело, тому дарует Бог великий дар: зрение греха своего» (II, 122). В другом месте он дает такой практический совет: «Кто отказался от осуждения ближних, помысл того, естественно, начинает видеть грехи и немощи свои, которых не видел в то время, как занимался осуждением ближних» (V, 351).

Основную мысль об условиях самопознания святитель Игнатий выражает следующими замечательными словами преподобного Симеона Нового Богослова: «Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи» (IV, 9), – «научает», то есть открывает, показывает человеку подлинную печальную картину того, что находится, что действительно живет и действует в его душе.

Вопрос о видении греха своего, или познании себя, является центральным в духовной жизни. Очевидно, что только видящий себя погибающим нуждается в Спасителе; «здоровым» (Мф. 9:12) же Христос не нужен. Поэтому для всякого хотящего верить во Христа правильно (ведь и «бесы веруют, и трепещут» – Иак. 2:19), для искренне стремящегося к спасению это видение является и основной задачей подвига, и, одновременно, главным критерием его истинности.

Поэтому подвиг, не приводящий к такому результату, является лжеподвигом, а духовная жизнь без него – лжедуховной. Апостол Павел именно эту мысль высказывает, обращаясь к Тимофею: «Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2Тим. 2:5). Преп. Исаак Сирин говорит об этом совершенно определенно: «Воздаяние бывает... не добродетели и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно будет утрачено, то первые будут напрасны»⁹⁷.

Это высказывание открывает собой еще одну очень важную страницу в понимании духовной жизни и ее законов. Всеобщее и глубокое убеждение, присущее иудейскому и языческому религиозному миру и остающееся в сознании фактически подавляющего числа христиан, заключается в том, что добрые дела являются заслугами перед Богом и Бог должен заплатить за них, что ими человек будто бы «зарабатывает» Царствие Божие, что они являются своего рода выкупом за совершённые грехи. Это примитивное, грубо «коммерческое» понимание добрых дел католицизм, который, по меткому выражению Ю. Самарина, является иудаизмом в христианстве, возвел, фактически, в догмат, развив целое учение о заслугах и необходимости так называемого удовлетворения правосудию Божию.

Святоотеческое же учение говорит совершенно о другом: не добродетели и не подвиги приносят человеку благо Царствия Божия, которое внутрь нас есть (Лк. 17:21), но лишь проистекающее из них смирение. «Без смирения напрасны все дела наши, всякие добродетели и всякое делание»!⁹⁸ Однако смирению научает человека только труд исполнения заповедей Христовых, которые воочию показывают ему, насколько он духовно и нищ, и наг, и убог. Так разрешается одна из сложных проблем в богословии о соотношении веры и так называемых добрых дел в вопросе спасения.

Святитель Игнатий уделяет большое внимание этому вопросу. Он рассматривает его в двух аспектах: во-первых, в плане понимания необходимости Жертвы Христовой и, во-вторых, в отношении к христианскому совершенству. Выводы его, выражающие само существо святоотеческого учения и опыта, очень необычны для многих, незнакомых с творениями отцов.

Он пишет: «Когда бы добрые дела по чувствам сердечным доставляли спасение, то пришествие Христово было бы излишним» (I, 513). «Несчастлив тот, кто удовлетворен собственною человеческою правдою: ему не нужен Христос» (IV, 24). «Таково свойство всех телесных подвигов и добрых видимых дел. Если мы, совершая их, думаем приносить Богу жертву, а не уплачивать наш необъятный долг, то добрые дела и подвиги соделываются в нас родителями душепагубной гордости» (IV, 20). И даже: «Делатель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, самообольщения... ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основательного и благонамеренного противоречия его правде; [такой делатель] признает себя достойным и предостойным наград земных и небесных» (V, 47). Отсюда становится понятным призыв святителя: «Не ищи совершенства христианского в добродетелях человеческих: тут нет его; оно таинственно хранится в кресте Христовом» (IV, 477–478).

Эти мысли радикальным образом противоречат широко распространенному убеждению, что так называемые добрые дела всегда являются добрыми и делают человека праведным, независимо от того, по каким внутренним побуждениям и с какой целью он их совершает. Правда и добродетели ветхого и нового человека в действительности не взаимодополняют друг друга, а взаимоисключают. Ибо первые ослепляют человека своей кажущейся значимостью, превозносят его, делают праведным в своих глазах, достойным Царствия Божия и тем «отнимают» у него Христа, пришедшего призвать не праведников, а грешников к покаянию (Мф. 9:13). Вторые, напротив, открывают человеку реальную картину его духовного состояния – его полное бессилие прожить по-евангельски своими делами, словами, чувствами, мыслями, желаниями хотя бы один день, даже один час – и тем смиряют человека, приводят его ко Христу, делают христианином.

Рассуждая о послании апостола Иакова, свт. Игнатий пишет: «Он [апостол Иаков] требует, как и все боговдохновенные писатели Священного Писания, дел веры, а не добрых дел падшего естества нашего! Он требует живой веры, утверждаемой делами нового человека, а не добрых дел падшего естества, противных вере... добрые дела падшего естества, от чувств, от крови, от порывов и нежных ощущений сердца – воспрещены, отвергнуты!» (Собрание писем. С. 390–391). Такие дела свт. Игнатий иронически называет «добренькими».

Иными словами, любые человеческие добродетели и подвиги могут быть и крайне вредными, если они не исходят из видения скрытого в душе греха (то есть поврежденности самой человеческой природы, присущей всем людям без исключения), не приводят верующего к смирению. «Надо, – наставляет поэтому святитель Игнатий, – сперва усмотреть свой грех, потом омыть его покаянием и стяжать чистоту сердца, без которой невозможно совершить ни одной добродетели чисто, вполне» (IV, 490). Это прекрасно видели все те, и в первую очередь святые подвижники, которые стали на путь правильной христианской жизни. «Подвижник, – пишет святитель, – только что начнет исполнять их, как и увидит, что исполняет их весьма недостаточно, нечисто... Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недостаточность его добрых дел, множество его уклонений и побеждений, несчастное состояние его падшего естества... Исполнение им заповедей он признает искажением и осквернением их» (I, 308–309). Поэтому святые, продолжает он, «омывали свои добродетели, как бы грехи, потоками слез» (II, 403).

Обратимся еще к одному важному закону духовной жизни, раскрытому в творениях святителя Игнатия, – строгой последовательности и взаимообусловленности действия в человеческой душе как добродетелей, так и страстей. Святитель Игнатий называет этот закон «сродством между собой как добродетелей, так и пороков» и предупреждает, что незнание или игнорирование его всегда приводит человека к тяжелым ранам и падениям как в жизни внутренней, так и внешней, как в семейной, так и в общественной.

Суть закона заключается в следующем. «По причине этого сродства, – пишет он, – произвольное подчинение одному благому помыслу влечет за собой естественное подчинение другому благому помыслу; стяжание одной добродетели вводит в душу другую добродетель, сродную и неразлучную с первой. Напротив того, произвольное подчинение одному греховному помыслу влечет невольное подчинение другому; стяжание одной греховной страсти влечет в душу другую страсть, ей сродную; произвольное совершение одного греха влечет к невольному впадению в другой грех, рождаемый первым. Злоба, сказали отцы, не терпит пребывать бессупружною в сердце» (V, 351).

Серьезное предупреждение! Как часто христиане, не зная этого закона, небрежно относятся к так называемым «мелким» грехам, произвольно, то есть свободно, без насилия страсти, совершая их. А потом, как рабы, как невольники, влекутся и впадают в тяжкие согрешения, ведущие к большим страданиям, скорбям и трагедиям в жизни. Ибо нерушимо слово Христово: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом» (Лк. 16:10).

О том, насколько необходимо в духовной жизни строгое соблюдение закона последовательности, свидетельствуют и приводимые святителем Игнатием следующие слова опытнейшего наставника в духовной жизни преподобного Исаака Сирина: «Премудрый Господь благоволил, чтобы мы снедали в поте лица хлеб духовный. Установил Он это не от злобы, но чтобы не произошло несварения, и мы не умерли. Каждая добродетель есть мать следующей за ней. Если оставишь мать, рождающую добродетели, и устремишься к взысканию дщерей, прежде стяжания матери, то добродетели эти становятся ехиднами для души. Если не отвергнешь их от себя, скоро умрешь» (II, 57–58). Святитель Игнатий продолжает мысль преп. Исаака Сирина: «Опасно преждевременное бесстрастие! Опасно преждевременное получение наслаждения Божественною благодатию! Дары сверхъестественные могут погубить подвижника, не наученного немощи своей» (I, 532).

Удивительные слова! Для духовно неопытного сама мысль о том, что какая-то добродетель может быть преждевременной, тем более смертельной, «ехидной» для души, покажется по меньшей мере странной, если не кощунственной. Но именно такова реальность духовной жизни, таков один из ее строгих законов, открытый великим опытом святых. В пятом томе своих сочинений, который святитель назвал «Приношение современному монашеству», в главе десятой – «Об осторожности при чтении отеческих книг о монашеской жизни» – он прямо пишет: «Падший ангел старается обмануть и вовлечь в погибель иноков, предлагая им не только грех в разных видах его, но и предлагая несвойственные им возвышеннейшие добродетели» (V, 54).

Указанные мысли имеют прямое отношение к пониманию важнейшего в религиозной жизни верующего человека делания – молитвенного. Святитель Игнатий, согласно со всеми святыми называя молитву матерью и главою всех добродетелей (I, 140), настоятельно указывает на необходимость соблюдения условий, при которых она становится таковой. В противном случае молитва может оказаться не только бесплодной, но даже и гибельной для христианина. Он приводит слова очень почитаемого им русского подвижника священноинока Дорофея: «Кто молится устами, а о душе небрежет и сердца не хранит, такой человек молится воздуху, а не Богу, и всуе трудится, потому что Бог внимает уму и усердию, а не многоречию» (II, 266).

Особое внимание святитель Игнатий уделяет молитве Иисусовой. В силу большого значения этой молитвы для каждого христианина сделаем краткую выписку из его замечательной статьи «О молитве Иисусовой. Беседа старца с учеником».

«В упражнении молитвой Иисусовой есть свое начало, своя постепенность, свой конец бесконечный. Необходимо начинать упражнение с начала, а не с середины и не с конца...

Начинают с середины те новоначальные, которые, прочитав наставление... данное отцами-безмолвниками... необдуманно принимают это наставление в руководство своей деятельности. Начинают с середины те, которые без всякого предварительного приготовления усиливаются взойти умом в сердечный храм и оттуда воссылать молитву. С конца начинают те, которые ищут немедленно раскрыть в себе благодатную сладость молитвы и прочие благодатные действия ее⁹⁹.

Должно начинать с начала, то есть совершать молитву со вниманием и благоговением, с целью покаяния, заботясь единственно о том, чтобы эти три качества постоянно соприсутствовали молитве... Особенное попечение, попечение самое тщательное, должно быть принято о благоустроении нравственности сообразно учению Евангелия... Единственно на нравственности, приведенной в благоустройство евангельскими заповедями... может быть воздвигнут... невещественный храм богоугодной молитвы. Тщетен труд зиждущего на песце: на нравственности легкой, колеблющейся» (I, 225–226).

Эти слова показывают, насколько внимательным и благоговейно осторожным должно быть отношение к молитве Иисусовой – как и к любой другой молитве. Молитва – сильнодействующее средство и, подобно многим медицинским средствам, может как лечить, так, при несоблюдении необходимых условий, и вредить человеку. Она, как пишет свт. Игнатий, должна совершаться не как-нибудь, не бездумно, а правильно, то есть с вниманием, благоговением, сокрушением сердца (покаянием) и искренним стремлением жить по-христиански. В противном случае она не только перестает быть молитвой, но и становится инструментом проникновения в душу семи злейших духов (Мф. 12:45).

В одном из своих писем святитель Игнатий приводит яркий пример того состояния духа, при котором молитва приемлется Богом: «Сегодня я прочитал то изречение Великого Сисоя, которое мне всегда особенно нравилось, всегда было мне особенно по сердцу. Некоторый инок сказал ему: “Я нахожусь в непрестанном памятовании Бога”. Преподобный Сисой отвечал ему: “Это не велико; велико будет то, когда ты сочтешь себя хуже всей твари”. Высокое занятие, – продолжает святитель, – непрестанное памятование Бога! Но эта высота очень опасная, когда лествица к ней не основана на прочном камне смирения» (IV, 497). В связи с этим следует отметить, что «признак непрестанности и самодейственности в совершении Иисусовой молитвы отнюдь не является признаком ее благодарности, потому что не гарантирует... тех плодов, которые всегда указывали на ее благодатность». «Духовная борьба, результатом и целью которой является приобретение СМИРЕНИЯ... подменяется у некоторых иной (промежуточной) целью: приобретением непрестанной и самодвижной Иисусовой молитвы, которая... не является конечной целью, а лишь одним из средств ее достижения»¹⁰⁰. Хорошей иллюстрацией этой мысли является следующий любопытный факт. Архимандрит Глинской пустыни Серафим (Романцов) одному монаху, исповедавшему ему о том, что у него непрестанная молитва Иисусова, прямо сказал: «Никакой молитвы у тебя нет, ты просто привык к ее словам, как некоторые привыкают к ругани».

Эти высказывания указывают не только на то, каким должно быть состояние человека в молитве, но и на ту опасность, которая грозит подвижнику неопытному, не имеющему ни истинного наставника, ни правильных теоретических духовных знаний, – на опасность впадения в прелесть. Термин этот, часто употребляемый отцами, замечателен тем, что точно вскрывает само существо названной духовной болезни: лесть себе, самообман, мнение о своем духовном совершенстве, видение в себе духовных дарований, гордость, – и всё это, как правило, при внешнем смиренноповедении и смиреннословии¹⁰¹.

В одной из своих статей – «О прелести» – святитель Игнатий пишет: «Прелесть есть состояние всех человеков, без исключения, произведенное падением праотцов наших. Все мы в прелести. Знание этого есть величайшее предохранение от прелести. Величайшая прелесть – признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении истиною. Истина есть Господь наш Иисус Христос» (I, 230). Это, как пишет свт. Игнатий, есть состояние всех человеков, без исключения. Однако то, что у святых отцов именуется прелестью, когда речь идет о состояниях «незаконно подвизающихся», представляет собой ее развитие в высшей степени.

Святитель Игнатий так описывает это ложное состояние: «Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати, никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости. Просто сказать: приписывающий себе духовные делания, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себе и потешающий себя мнением заграждает этим мнением вход в себя и духовным деланиям, и христианским добродетелям, и Божественной благодати, – открывает широко вход греховной заразе и демонам. Уже нет никакой способности к духовному преуспеянию у зараженных мнением» (I, 243). «Все святые признавали себя недостойными Бога: этим они явили свое достоинство, состоящее в смирении. Все самообольщенные считали себя достойными Бога: этим явили объявшую их души гордость и бесовскую прелесть. Иные из них приняли бесов, представших им в виде ангелов, и последовали им... Иные возбуждали свое воображение, разгорячали кровь, производили в себе движения нервные, принимали это за благодатное наслаждение и впали в самообольщение, совершенное омрачение, причислились по духу своему к духам отверженным» (II, 126).

Прелесть таких подвижников не только им закрывает глаза на гордостное состояние их души, но часто оказывается «прельстительной» и для тех духовно неопытных христиан, для которых аскетический вид и смиренный голос подвижника являются убедительным свидетельством его праведности. Есть, конечно, некоторые внешние признаки прелестности, но они недостаточны. Так, находящиеся в прелести часто любят копировать внешнее поведение кого-либо из святых, псевдоюродствовать, говорить намеками, недомолвками, как бы предвидя что-то, из чего уверовавшие в «старца» делают, как правило, далеко идущие выводы. Святитель Игнатий писал о таких: «Душепагубное актерство и печальнейшая комедия – старцы, которые принимают на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований» (I, 72).

Каков главный источник этой тяжелой болезни? Святитель Игнатий приводит следующие слова преп. Григория Синаита (XIV век): «Прелесть, говорят, в двух видах является, или, лучше, находит... В виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину... Первый образ прелести от мечтаний. Второй образ прелести... начало свое имеет... в сладострастии, рождающемся от естественного похотения» (I, 228).

При этом святитель Игнатий указывает на одну из самых распространенных причин впадения в самомнение, прелесть монахов, священников и мирян, регулярно участвующих в богослужениях: «Не без основания относят к состоянию самообольщения и прелести душевное настроение тех иноков, которые, отвергнув упражнение молитвою Иисусовою и вообще умное делание, удовлетворяются одним внешним молением, то есть неопустительным участием в церковных службах и неопустительным исполнением келейного правила, состоящего исключительно из псалмопения и молитвословия устных и гласных... Они не могут избежать “мнения” ... Устное и гласное моление тогда плодоносно, когда оно сопряжено со вниманием, что встречается очень редко, потому что вниманию научаемся преимущественно при упражнении молитвою Иисусовою» (I, 257–258).

Святитель Игнатий указывает на основную причину впадения в это ложное состояние: «Все виды бесовской прелести, которым подвергается подвижник молитвы, возникают из того, что в основание молитвы не положено покаяния, что покаяние не сделалось источником, душою, целью молитвы» (I, 233, 267) и предлагает святоотеческий «рецепт»: «Как гордость есть вообще причина прелести, так смирение... служит верным предостережением и предохранением от прелести... Да будет наша молитва проникнута чувством покаяния, да соединится она с плачем, и прелесть никогда не воздействует на нас» (I, 228).

Яркой иллюстрацией того, к каким последствиям может привести христианина (и даже всю местную Церковь) уклонение от святоотеческих принципов духовной жизни, является католицизм.

Суждения святителя Игнатия о западных, католических подвижниках отличаются точностью и откровенностью. В полном согласии с прочими святыми Православной Церкви он свидетельствовал: «Большая часть подвижников Западной Церкви, провозглашаемых ею за величайших святых – по отпадении ее от Восточной Церкви и по отступлении Святого Духа от нее, – молились и достигали видений, разумеется ложных, упомянутым мною способом... В таком состоянии находился Игнатий Лойола, учредитель иезуитского ордена. У него воображение было так разгорячено и изощрено, что, как сам он утверждал, ему стоило только захотеть и употребить некое напряжение, как являлись перед его взорами, по его желанию, ад или рай... Известно, что истинным святым Божиим видения даруются единственно по благоволению Божию и действием Божиим, а не по воле человека и не по его собственному усилию, – даруются неожиданно, весьма редко... Усиленный подвиг находящихся в прелести обыкновенно стоит рядом с глубоким развратом. Разврат служит оценкой того пламени, которым разожжены прельщенные» (I, 244).

Святитель указывает и на другие скрытые от внешнего взора причины прелестных состояний западных подвижников. Так, он пишет: «Кровь и нервы приводятся в движение многими страстями: и гневом, и сребролюбием, и сластолюбием, и тщеславием. Последние две чрезвычайно разгорячают кровь в подвижниках, незаконно подвизающихся, соделывают их исступлёнными фанатиками. Тщеславие стремится преждевременно к духовным состояниям, к которым человек еще не способен по нечистоте своей; за недостижением истины – сочиняет себе мечты. А сладострастие, присоединяя свое действие к действию тщеславия, производит в сердце обольстительные ложные утешения, наслаждения и упоения. Такое состояние есть состояние самообольщения. Все незаконно подвизающиеся находятся в этом состоянии. Оно развивается в них больше или меньше, смотря по тому, сколько они усиливают свои подвиги. Из этого состояния написано западными писателями множество книг» (IV, 499).

Святитель Игнатий (изучавший католическую аскетическую литературу в латинских подлинниках) называет и временные координаты отступления католических аскетов от опыта святых единой Вселенской Церкви. Он пишет: «Преподобный Венедикт [† 544 г.], святой папа Григорий Двоеслов [† 604 г.] еще согласны с аскетическими наставниками Востока; но уже Бернард Клервоский [XII в.] отличается от них резкою чертою; позднейшие уклонились еще более. Они тотчас влекутся и влекут читателей своих к высотам, недоступным для новоначального, заносятся и заносят. Разгоряченная... мечтательность заменяет у них все духовное, о котором они не имеют ни малейшего понятия. Эта мечтательность признана ими благодатию» (IV, 498). «Иные возбуждали свое воображение, разгорячали кровь, производили в себе движения нервные, принимали это за благодатное наслаждение и впали в самообольщение...» (II, 126).

Для того чтобы лучше увидеть, как древние святые отцы оценивали подобные состояния, приведем некоторые их высказывания.

Преп. Нил Синайский: «Не желай видеть чувственно ангелов, или силы, или Христа, чтоб с ума не сойти, приняв волка за пастыря и поклонившись врагам – демонам»¹⁰².

Преп. Исаак Сирин: «Если некоторые из отцов написали о том, что есть чистота души, что есть здравие ее, что бесстрастие, что видение, то написали не с тем, чтобы мы искали их преждевременно и с ожиданием. Сказано в Писании: Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом (Лк. 17:20). Те, в которых живет ожидание, стяжали гордыню и падение. Искание с ожиданием высоких Божиих даров отвергнуто Церковью Божией. Это – не признак любви к Богу; это – недуг души»¹⁰³. Святитель Игнатий заключает эту мысль такими словами: «Святые отцы Восточной Церкви, особенно пустынножители, когда достигали высоты духовных упражнений, тогда все эти упражнения сливались у них в одно покаяние. Покаяние обымало всю жизнь их, всю деятельность их: оно было последствием зрения греха своего» (II, 125–126).

Преп. Симеон Новый Богослов, рассуждая о тех, кто на молитве «воображает блага небесные, чины ангелов и обители святых», прямо говорит, что «это есть знак прелести». «На этом пути стоя, прельщаются и те, которые видят свет телесными очами своими, обоняют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное»¹⁰⁴.

Преп. Григорий Синаит пишет следующее: «Прелесть, говорят, в двух видах является, или, лучше, находит, – в виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину... Первый образ прелести – от мечтаний. Второй образ... начало свое имеет... в сладострастии, рождающемся от естественного похотения. В сем состоянии прельщеный берется пророчествовать, дает ложные предсказания... Бес непотребства, омрачив ум их сладострастным огнем, сводит их с ума, мечтательно представляя им некоторых святых, давая слышать слова их и видеть лица»¹⁰⁵.

Подобных мыслей отцов Вселенской Церкви можно привести множество. Все они едины в том, о чем предупреждал еще апостол Иоанн Богослов: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире» (1Ин. 4:1).

Еще более серьезным является тот глубоко печальный факт, что эти одержимые прелестью католические «святые» канонизированы их Церковью и многие из них объявлены даже учителями Церкви, то есть поставлены в один ряд с великими святыми: Макарием, Василием, Афанасием, Варсануфием... Здесь, следовательно, мы сталкиваемся уже не с прелестью отдельных лиц, а с заблуждением всей Римской Церкви в главнейшем вопросе – в понимании святости, правильности христианской жизни. Потому наши подвижники-святители Игнатий (Брянчанинов), Феофан (Говоров), преподобные Оптинские отцы, праведный Иоанн Кронштадтский и многие другие столь решительно заявляли о прелестности, пагубности духовного пути жизни католических святых, о ложности самой их Церкви. Именно это духовное уклонение римо-католической Церкви, которое приобрело уже необратимый характер, свидетельствует, в первую очередь, о принципиальной невозможности какого-либо единения с ней Православия.

Прелесть, как видим, возникает у тех, которые основывают свою духовную жизнь не на святоотеческом опыте, оставленном нам в их творениях, а на собственных мечтах, своем понимании Писания. Они, как правило, и у Бога ищут не спасения от греха, а благодатных даров, наслаждений, откровений. Такой горе-подвижник обычно и «получает» их в изобилии в своем разгоряченном воображении действием темных сил.

Прелесть поэтому – не один из вариантов нормальной духовности, не особый и равноценный святоотеческому путь к Богу (как пытаются представить, например, католическую мистику ее апологеты), но тяжелая болезнь, не поняв которой и не оценив должным образом, подвижник разлагается изнутри и погибает духовно, а часто и телесно (кончают жизнь самоубийством, сходят с ума, становятся неврастениками, одержимыми и т. д.). К таким гибельным последствиям приводит каждого христианина отступление от «царского пути» духовной жизни, проложенного подвижническими стопами святых.

И эта страшная болезнь угрожает гибелью не только отдельным личностям, но и целым религиям, самому, как видим, христианству. Отход какой-то христианской общины или Поместной Церкви от принципов духовной жизни, открытых и освященных великим опытом Церкви, неминуемо ведет к потере понимания истинной святости, к прославлению откровенных ее искажений, аскетов и наставников, находящихся в прелести, и, отсюда, к повреждению всей местной Церкви.

Особенно часты и опасны порывы к «высотам» у юных подвижников, не познавших еще своего ветхого человека, не освободившихся от страстей и уже ищущих состояний человека нового, совершенного. Недаром у отцов есть выражение: «Если увидишь юношу, по своей воле восходящего на небо, удержи его за ногу и сбрось оттуда: ибо это ему не полезно»¹⁰⁶. Причина ошибок все та же: незнание законов духовной жизни, незнание себя. Потому столь важно во всех вопросах духовной жизни держаться святых отцов, искать у них ответа, обращаясь, если возможно, за советом и к «старшей братии». Их опыт во всей чистоте и доступности нашему времени изложил наш великий подвижник святитель Игнатий (Брянчанинов).

Оказаться в бедственном духовном состоянии может, к сожалению, любой верующий – и православный, и католик, и протестант: каждый подвизающийся, если живет по своему личному пониманию, без руководства святоотеческими писаниями, без помощи духовно более опытного помощника-друга.

Однако если уже понимание Писания и творений отцов – задача непростая, то еще более трудным для нашего времени является обретение истинного наставника. Поэтому мысли и советы святителя Игнатия по данному вопросу представляют сегодня особую ценность для каждого ищущего спасения.

Он, постоянно ссылаясь на опыт святых отцов, говорит о целом ряде важнейших моментов, связанных с этой насущной проблемой:

1) об исчезновении в настоящее время духоносных наставников, способных видеть душу приходящего к ним человека («Богодухновенных наставников нет у нас!» – I, 274);

2) о необходимости большой осторожности в выборе руководителя и огромной опасности принять бездуховного «старца» за духовника;

3) о правильном отношении к духовнику (послушание, совет).

Приведем высказывания святых отцов по этим вопросам.

Об отсутствии духоносных наставников.

Уже преп. Симеон Новый Богослов в X веке говорит, что трудно найти руководителя бесстрастного и святого: «во дни сии много явилось прелестников и лжеучителей»¹⁰⁷. Преп. Нил Сорский († 1508) в предисловии к книге «Предание учеником своим» пишет: «И се убо реша святые отцы: яко и тогда едва обреташеся учитель непрелестен таковым вещем; ныне же, до зела оскудевшим, подобает искати люботрудне»¹⁰⁸.

Преподобный Григорий Синаит (XIV в.) «решился сказать, что в его время вовсе нет благодатных мужей, так сделались они редки» (I, 274).

Преподобный Нил Сорский: «Ныне, по причине совершенного оскудения духоносных наставников, подвижник молитвы вынужден исключительно руководствоваться Священным Писанием и писаниями отцов» (I, 229).

Святитель Игнатий: «Отцы, отдаленные от времен Христовых тысячелетием, повторяя совет предшественников, уже жалуются на редкость богодухновенных наставников, на появившееся множество лжеучителей и предлагают в руководство Священное Писание и отеческие писания. Отцы, близкие к нашему времени, называют богодухновенных руководителей достоянием древности и уже решительно завещают в руководство Священное и святое Писание, проверяемый по этим Писаниям, принимаемый с величайшей осмотрительностью и осторожностью совет современных... братий» (I, 563).

О выборе духовника.

«Святой Макарий Великий (IV-V вв.) говорил, что... встречаются души, соделавшиеся причастниками Божественной благодати... вместе с тем, по недостатку деятельной опытности, пребывающие как бы в детстве, в состоянии очень неудовлетворительном... которое требуется и доставляется истинным подвижничеством» (I, 284). «В монастырях употребляется о таких старцах изречение: “свят, но не искусен” и наблюдается осторожность в советовании с ними... чтобы не вверяться поспешно и легкомысленно наставлениям таких старцев» (I, 285). Преп. Исаак Сирин говорит даже, что такой старец «недостоин называться святым» (I, 286).

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (V в.): «Полезно открывать свои помыслы отцам, но не каким попало, а старцам духовным, имеющим рассуждение, старцам не по телесному возрасту и сединам. Многие, увлекшись наружным видом старости и высказав свои помышления, вместо врачевства получили вред» (I, 491).

Преподобный Иоанн Лествичник (VI в.): «Когда мы... желаем... вверить спасение наше иному, то еще прежде вступления нашего на сей путь, если мы имеем сколько-нибудь проницательности и рассуждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача на больного, вместо бесстрастного на человека обладаемого страстями, вместо пристани в пучину, и таким образом не найти готовой погибели» (Лествица. Слово 4, гл. 6).

Преподобный Симеон Новый Богослов (X в.): «Молитвами и слезами умоли Бога послать тебе бесстрастного и святого руководителя. Также и сам исследуй Божественные Писания, особенно же практические сочинения святых отцов, чтобы, сравнивая с ними то, чему учит тебя учитель и предстоятель, ты смог видеть это, как в зеркале, и сопоставлять, и согласное с Божественными Писаниями принимать внутрь и удерживать в мысли, а ложное и чуждое выявлять и отбрасывать, чтобы не прельститься. Ибо знай, что много в эти дни стало прельстителей и лжеучителей» (Добротолюбие. Т. 5. Гл. 33).

Святитель Феофан (Говоров): «При определении их [духовников] должно употреблять великую осмотрительность и строгое рассуждение, чтобы вместо пользы не нанести вред, вместо созидания разорение»¹⁰⁹.

О взаимоотношениях духовника и пасомых и о правильном отношении к духовнику.

«Всякий духовный наставник должен приводить души к Нему [Христу], а не к себе... Наставник пусть, подобно великому и смиренному Крестителю, стоит в стороне, признает себя за ничто, радуется своему умалению пред учениками, которое служит признаком их духовного преуспеяния... Охранитесь от пристрастия к наставникам. Многие не остереглись и впали вместе с наставниками в сеть диаволу... Пристрастие делает любимого человека кумиром: от приносимых этому кумиру жертв с гневом отвращается Бог... И теряется напрасно жизнь, погибают добрые дела. И ты, наставник, охранись от начинания греховного! Не замени для души, к тебе прибегшей, собою Бога. Последуй примеру святого Предтечи» (IV, 519).

О послушании.

«Те старцы, которые принимают на себя роль [старца]... (употребим это неприятное слово) ... в сущности [есть] не что иное, как душепагубное актерство и печальнейшая комедия. Старцы, которые принимают на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований, да ведают, что самое их намерение, самые мысли и понятия их о великом иноческом делании, послушании, суть ложные, что самый их образ мыслей, их разум, их знание суть самообольщение и бесовская прелесть...» (V, 72).

«Возразят: вера послушника может заменить недостаточность старца. Неправда: вера в истину спасает, вера в ложь и в бесовскую прелесть губит, по учению апостола» (2Фес. 2:10–12) (V, 73).

«Если же руководитель начнет искать послушания себе, а не Богу, – не достоин он быть руководителем ближнего! Он не слуга Божий! Слуга диавола, его орудие, есть сеть! Не делайтесь рабами человеков, – завещает апостол (1Кор. 7:23)»¹¹⁰.

«Тщеславие и самомнение любят учить и наставлять. Они не заботятся о достоинстве своего совета! Они не помышляют, что могут нанести ближнему неисцельную язву нелепым советом, который принимается неопытным новоначальным с безотчетливой доверчивостью, с плотским и кровяным разгорячением! Им нужен успех, какого бы ни был качества этот успех, какое бы ни было его начало! Им нужно произвести впечатление на новоначального и нравственно подчинить его себе! Им нужна похвала человеческая! Им нужно прослыть святыми, разумными, прозорливыми старцами, учителями! Им нужно напитать свое ненасытное тщеславие, свою гордыню!» (О жительстве по совету. – V, 77).

Поэтому необходимо разлучение со «слепым» духовником, по заповеди Спасителя: оставьте их: они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму (Мф. 15:14). «Преподобный Пимен Великий (V в.) повелел немедленно разлучаться со старцем, совместное жительство с которым оказывается душевредным» (V, 74).

О жизни по совету.

«Преподобный Нил Сорский (XV в.) никогда не давал наставления или совета прямо от себя, но предлагал вопрошающим или учение Писания, или учение отцов. Когда же... он не находил в памяти освященного мнения о каком-либо предмете, то оставлял ответ или исполнение до того времени, как находил наставление в Писании. Этот метод очевиден из сочинений священномученика Петра Дамаскина, прп. Григория Синаита, святых Ксанфопулов и других отцов, особенно позднейших. Его держались... иеросхимонахи Оптиной пустыни Леонид и Макарий... Никогда не давали они советов от себя... Это давало советам их силу» (I, 489).

«По учению отцов, жительство... единственно приличествующее нашему времени, есть жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших современных братий; этот совет опять должно проверять по писанию отцов» (I, 563).

«Скромное отношение советника к наставляемому – совсем иное, нежели старца к безусловному послушнику... Совет не заключает в себе условия непременно исполнять его: он может быть исполнен и не исполнен» (V, 80).

«Никак не будь послушен на зло, если бы и случилось тебе потерпеть за нечеловекоугодие и твердость твои некоторую скорбь. Советуйся с добродетельными и разумными отцами и братьями; но усваивай себе советы их с крайней осторожностью и осмотрительностью. Не увлекайся советом по первоначальному действию его на тебя!» (О жительстве по совету. – V, 77).

Святитель Феофан (Говоров): «Так вот какой ныне лучший, благонадежнейший способ руководствования или воспитания в жизни христианской! Жизнь в преданности в волю Божию по Божественным и отеческим Писаниям с совета и вопрошения единомышленных»¹¹¹.

Таков голос Священного Предания Церкви об одном из самых болезненных современных вопросов духовной жизни.