IV. ...Тогда... воспылал гнев его. Речь Елиуя (Иов. 32:1–37:24)

Переходим к рассмотрению речей еще одного значимого действующего лица библейской книги Иова – Елиуя, сына Варахиилова, Вузитянина из племени Рамова (Иов. 32:2). Елиуй (его имя в греческой традиции, в соответствии с версией Септуагинты, звучит как «Елиус»), пожалуй, самый неоднозначно оцениваемый святоотеческой экзегетической традицией персонаж в истории Иова.

Конечно же все древние толкователи согласны в своем отношении к речам Елиуя, рассматривая сказанное им подобным же образом, как святоотеческой экзегетической традицией оцениваются и речи друзей Иова: многое Елиуй говорит верно, однако это никак не может быть справедливо отнесено к личности самого страдальца. Во многом правильно рассуждая о смысле и способах осуществления Господнего Промысла в отношении мира и человека, Елиуй вместе с тем произносит много резких и несправедливых слов в адрес Иова, тем самым демонстрируя свое абсолютное непонимание значения страданий праведника. Иов искренне доказывал, что он не совершил пред Богом никакого греха. Однако Елиуй, вслушиваясь во все его продолжительные речи, слушателем которых он был, совершенно ему не верит и потому считает страдальца лжецом. Так, по словам святителя Григория Великого, Елиуй был возмущен сказанным Иовом именно потому, что решительно «не верил, что блаженный Иов жил так, как говорил»⁹¹¹; Елиуй не допускал и мысли, что Иов вел себя так, как утверждал перед лицом своих друзей.

Сама личность Елиуя, да и вопрос о его нравственных качествах, оцениваются Святыми Отцами древности крайне противоречиво. Если святитель Иоанн Златоуст зачастую настойчиво утверждает, что Елиуй в полемике с Иовом «далек от честолюбия»⁹¹² и не раз являет в своей речи «величайшее доказательство мудрости»⁹¹³, то святитель Григорий Великий, напротив, говорит о том, что Елиуй являет собой образ «гордеца»⁹¹⁴. Окончательную путаницу в оценку древними толкователями образа Елиуя вносит все тот же святитель Иоанн Златоуст, столь высоко оценивавший порой нравственные качества Елиуя и вместе с тем прямо именующий его однажды «безбожником»⁹¹⁵.

Современная нам библейская экзегеза также весьма своеобразно – хотя уже и в плане текстологической проблематики – относится к разделу книги Иова, включающему в себя речи Елиуя. Многие ученые считают, что слова Елиуя являются позднейшей вставкой в изначальный библейский текст⁹¹⁶. Дело в том, что имя Елиуя ни до, ни после его речи ни разу не упоминается в сюжетной части книги Иова. Елиуй как действующее лицо появляется перед нами лишь вместе с началом своей речи и безо всякого следа – без любых дальнейших упоминаний о нем – исчезает из поля зрения читателя по ее окончании. Даже слова Бога, которые Господь произносит сразу же после речений Елиуя – кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? (Иов. 38:2), – современные библеисты относят отнюдь не к Елиую, но к Иову: к его предшествующим гневным и горестным обличениям и обвинениям в адрес Бога. Тем самым ученые рассматривают речь Елиуя как позднейшую интерполяцию некоего неведомого нам иудейского автора в древнейший библейский текст. Библеисты полагают, что неизвестный нам по имени древний талантливый читатель книги Иова, возмущенный всем сказанным Иовом, а также неудовлетворенный и доводами против страдальца его друзей, решил сформулировать свои собственные аргументы в пользу справедливости и безошибочности действующего в мире Божественного Промысла и дерзнул дополнить, «дописать» книгу Иова. Именно по этой причине, как предполагают многие библеисты, и были добавлены в текст книги Иова речения Елиуя...

Древние церковные толкователи, конечно, не допускали и мысли о возможности подобных позднейших вставок в библейский текст. Рассматривая книгу Иова как целостное и единое произведение одного и того же ветхозаветного автора, – был ли это Соломон, Моисей или кто-либо еще, – Святые Отцы оценивали вступление в спор Елиуя и его направленные против Иова аргументы как новый этап попускаемых Богом испытаний ветхозаветного праведника: вполне закономерный и естественный в развитии целостного сюжета библейского текста.

Кто же такой этот Елиуй, столь неоднозначно оцениваемый древнецерковными экзегетами?

Само значение имени Елиуя истолковывается святоотеческой традицией весьма различно. Так, например, по убеждению блаженного Иеронима, имя «Елиуй» следует перевести как «Божественное презрение»⁹¹⁷; то есть в данном случае Елиуй воспринимается как человек, презираемый Самим Богом. Блаженному Иерониму противоречит святитель Григорий Великий, по убеждению которого имя «Елиуй» означает «это мой Бог» или «Бог Господь»⁹¹⁸. В то же время святитель Григорий согласен с блаженным Иеронимом при изъяснении им значения прозвища Елиуя – Вузитянин (см.: Иов. 32:2); оно, по мнению обоих авторов, в переводе означает «презираемый», «презренный»⁹¹⁹. Вместе с тем и Иероним, и Григорий считают, что именование отца Елиуя Варахиилом (см.: Иов. 32:2) может быть переведено как «Божие благословение»⁹²⁰. Тем самым даже здесь, при анализе экзегетами древности символической наполненности смыслов библейских имен, связанных с образом Елиуя, легко прочитывается сложное и неоднозначное отношение древних Святых Отцов к личности Елиуя, рожденного силой «Божия благословения», но вместе с тем «презренного» Самим Творцом.

Как восточные, так и западные толкователи предлагают нам также и весьма различные, порой очень неожиданные, как увидим далее, версии истории происхождения и жизни Елиуя. Так, по Олимпиодору, прозвище Елиуя Вузитянин может свидетельствовать о том, что он был родом из некоего неизвестного нам ныне города Аравийской страны, именовавшегося Вузом⁹²¹. В качестве иной версии смысла прозвища Елиуя Вузитянин Олимпиодор припоминает свидетельство книги Бытия о том, что второго сына Нахора (брата Авраама), родившегося от его жены Милки, звали именно Вуз. В библейском тексте говорится: После сих происшествий Аврааму возвестили, сказав: вот, и Милка родила Нахору, брату твоему, сынов: Уца, первенца его, Вуза, брата сему... (Быт. 22:20–21). Олимпиодор предполагает, что потомком именно этого Вуза и был Елиуй⁹²². Так же думает и блаженный Иероним⁹²³. Тем самым, если вслед за еврейской традицией и блаженным Иеронимом допустить, что Иов также был потомком Нахора – произойдя, однако, от старшего брата Нахора, Уца, – то это бы означало, что Иов и Елиуй были родственниками.

Блаженный Иероним весьма неожиданным для читателя Библии образом отождествляет личность Елиуя с ветхозаветным Валаамом: тем самым, о котором повествуется в библейской книге Исход (см.: Исх. 22–24). По мнению блаженного Иеронима, опиравшегося на иудейскую традицию, поначалу, в дни своей юности, этот человек был пророком Божиим и именовался Елиуем. Именно к этому времени и относится рассказ об Иове. Но затем он духовно развратился и задумал проклясть Израиль: в те времена он уже стал носить имя Валаам. Блаженный Иероним пишет об этом так: это и «был прорицатель Валаам (таково еврейское предание), который в книге Иова носит имя Елиуй. Сначала он был человеком святым и пророком Божиим, но по том из-за непослушания и желания подношений, когда он стал стремиться проклясть Израиль, ему дали прозвище «прорицатель» (Чис. 22–24; Нав. 13:22). О нем говорится в той же самой книге [Иова]: И разгневался Елиуй, сын Варахиила, Вузитянина (Иов. 32:2)»⁹²⁴.

Итак, свойственная древней экзегетической традиции двойственность в оценке личности Елиуя позволяет святителю Григорию Великому утверждать, что Елиуй, в отличие от друзей Иова, отнюдь не был еретиком, не заблуждался в учении о путях богопознания и Божественного Промысла, однако, в то же время, являлся грешником и гордецом. При этом Елиуй, по мнению Двоеслова, оказывается и прообразом – в типологическом смысле – новозаветных грешников уже нашей, христианской эпохи. Святитель Григорий отмечает, что Елиуй был высок в своей вере – отсюда и библейское свидетельство о его происхождении из племени Рамова (Иов. 32:2): Двоеслов переводит значение слова «Рам» как «высокий», «возвышенный» (лат. «excelsus»). С точки зрения Двоеслова, библейское свидетельство о такой высоте веры Елиуя типологически может означать следующее: многие люди, подобные Елиую, происходят как раз из числа тех, кто устами апостола Павла по праву свидетельствуют о собственной духовной высоте – Наше же жительство – на небесах (Флп. 3:20), то есть из Церкви Христовой. Однако Елиуй (как и многие из тех христиан, что лишь формально, а отнюдь не по духу принадлежат к Церкви, ибо не желают хранить и исполнять нравственные заповеди Христовы) предпочел такой совершенной высоте совсем иное самовозвышение: превозношение в гордости. Именно поэтому, по убеждению святителя Григория, он, не исповедуя в своей речи ничего противоречащего истине, будучи догматически «корректен», в то же время оказался по сути духовно оторван от мистического единства верных. Отсюда, по мнению святителя Григория, и возникает вся та двойственность, что сквозит в символически понимаемых противоречивых библейских именованиях Елиуя: «Божие благословение», «презренный». Как пишет об этом Двоеслов, Елиуй – образ не еретика, но тех «гордецов... которые, хотя и не живут по заповедям Господним, все же признают Бога как своего Господа... Но «Варахиилов» означает «благословение Божие», в то время как «Вузитянин» – «презренный». И каждое из этих выражений хорошо подходит для высокомерных проповедников, ибо в красноречии их речей они наделены благословением Божией благодати, но в их горделивом поведении они являют себя достойными презрения. Ради получаемых ими даров они удостаиваются презрения, ибо не знают, как этими дарами правильно распорядиться»⁹²⁵.

Именно поэтому читатель библейского текста может научиться многому духовно полезному из слов Елиуя; однако нам следует быть здесь крайне осторожными – ради того, чтобы не принять за истину его горделивые самовосхваления и несправедливые высокомерные нападки на страждущего праведного Иова. Потому-то, по замечанию святителя Григория Великого, нам всегда надлежит помнить, что в своей речи «Елиуй, многое говоря правильно... словно бы говорил совершенно превратно»⁹²⁶. Те бесконечные примеры горделивого самолюбования и даже почти само-обожествления, которые мы находим в речи Елиуя, вероятно, и позволяют святителю Иоанну Златоусту однажды предельно резко уподобить Елиуя «безбожнику»⁹²⁷: тот, утратив всякое смирение и предаваясь беспредельному самолюбованию, видит источник собственной мудрости не в Господе, а в себе самом, как бы подменяя собой Бога.

О необходимости для всякого христианина осторожности в принятии тех или иных идей и утверждений из речи гордеца-Елиуя святитель Григорий Великий пишет так: «Тому, кто стремится извлечь пользу из сильных слов высокомерного, следует обезопасить себя от подражания его надменной учености, чтобы вместе со словами добродетели не приобрести его порочного обычая и в достижении мастерства речи не поразить себя посредством неспособности жизни в Боге. Ибо когда мы слушаем этих людей, произносящих слова, исполненные силы, и, однако, наблюдаем, что они гордятся своими мощными речениями, мы как бы вступаем в сад учености и срываем розы с шипами. Мы должны, следовательно, быть осторожными в распознавании, выбирая наделенное сладким ароматом и избегая того, что нас способно уколоть, чтобы неосторожная рука собирателя не была ранена шипами их обычаев, если цветы их слов окажутся сорванными небрежно. Елиуй, следовательно, будучи одновременно и сведущим, и высокомерным, порождает иногда то нечто, дарующее сладкий аромат, то, напротив, нечто, наносящее раны. И мы должны затем собрать все ароматное в его учении, в то же время тщательно оберегаясь от его ранящей гордости...»⁹²⁸

Святитель Григорий на всем протяжении посвященных речам Елиуя книг «Моралий» (с 23-й по 27-ю) не устает обличать его за гордыню, надменность, высокомерие, кичливость, отсутствие любви к Богу и ближнему. Однако святитель Григорий говорит здесь не только об Елиуе, но и обо всех тех, чьим прообразом в библейской книге Иова он является. Двоеслов постоянно напоминает нам и о духовно талантливых христианах, которые делаются гордыми и нравственно развращенными в собственном беспредельном самолюбовании и которые в то же время клевещут на праведников, бесконечно превосходящих их самих в мере духовного совершенства. Двоеслов пишет: «Как часто бывает с тем, кто плохо говорит хорошее, а плохое говорит хорошо, так и Елиуй с его высокомерием правильное говорит неправильно, потому что в защиту Бога он надменно говорит о смиренном [– об Иове]. Потому он заслуженно воплощает образ тех в кафолической Церкви, кто ищут похвалы, кто, считая себя превосходящими остальных, сами достойны обвинения в незнании суда Божьего, ибо, как говорит апостол: Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать (1Кор. 8:2)»⁹²⁹.

И тем не менее даже столь резко негативно характеризуя нравственное падение и горделивую саморазвращенность Елиуя, святитель Григорий вынужден признать: «Иногда он [Елиуй] возвышается до высот пророчества»⁹³⁰. Именно с этим связана и та (присущая, например, тому же Златоусту) куда более почтительная, чем по отношению к словам Елифаза, Вилдада и Софара, традиция восприятия древними христианскими толкователями богословского смысла абсолютного большинства речений Елиуя.

Речь Елиуя (32:1–37:24)

Обратимся теперь к содержанию высказываний Елиуя, приведенных в 32–37-й главах книги Иова.

Итак, как можно понять из слов самого Елиуя, он достаточно долго молча ожидал завершения спора Иова и его друзей, являясь его свидетелем и в то же время не решаясь в него вступить, ибо испытывал особое почтение ко всем участникам диалога: к тем, кто много старше его годами. Теперь же, когда все умолкли и когда друзьям так и не удалось переспорить Иова, завершившего разговор между ними словами полной убежденности в собственной правоте, Елиуй решается выдвинуть свои собственные аргументы против страдальца. При этом Елиуй испытывает крайнюю степень гнева: как в отношении Иова, который, по собственному убеждению, совершенно праведен пред Господом и, значит, ставит себя выше Бога, так и в отношении друзей, по мнению Елиуя справедливо обвинявших Иова, но толком не сумевших ничего страдальцу возразить и лишь попросту на словах его осудивших:

Когда те три мужа перестали отвечать Иову, потому что он был прав в глазах своих, тогда воспылал гнев Елиуя, сына Варахиилова, Вузитянина из племени Рамова: воспылал гнев его на Иова за то, что он оправдывал себя больше, нежели Бога, а на трех друзей его воспылал гнев его за то, что они не нашли, что отвечать, а между тем обвиняли Иова. Елиуй ждал, пока Иов говорил, потому что они летами были старше его. Когда же Елиуй увидел, что нет ответа в устах тех трех мужей, тогда воспылал гнев его (Иов. 32:1–5).

С точки зрения Златоуста, Елиуя более всего раздражает в предшествовавших речах Иова именно то, что, как ему кажется, Иов «считал себя праведнее Бога». Конечно же, по замечанию святителя Иоанна, Иов не вкладывал подобного смысла в им сказанное. Страдалец, разумеется, не ставил себя выше Бога, отнюдь не почитая себя более совершенным, чем Господь; однако именно так – ошибочным образом – интерпретирует слова Иова Елиуй⁹³¹.

Святитель Григорий Великий видит в том, что Елиуй вступает в спор с Иовом сразу же вслед за Елифазом, Вилдадом и Софаром, значимый типологический символ. Он вновь напоминает нам о том, что друзья Иова прообразуют еретиков, а Елиуй – высокомерных и горделивых христиан, надмевающихся собственной ученостью, а также внешне кажущейся безупречной в нравственном отношении жизнью. А ведь из истории Церкви мы знаем, что на смену вражде против Церкви со стороны еретических движений, когда эти движения – будучи побеждаемы – затихают и обессиливаются, очень часто приходит новый (теперь уже внутренний) враг. Этот враг порой может появиться даже из среды прежних защитников веры от угрозы только что поверженной ереси: из числа тех христиан, что никогда не погрешали против догматической истины и даже самоотверженно боролись с еретиками. Такие новые противники Церкви – недостойные своего имени православных христиан гордецы, «воспламененные высокомерием учености», – подтачивают жизнь христианских общин уже изнутри. Внешне они могут казаться искренними, пылкими и талантливыми, оставаясь также и вполне безупречны в отношении своего исповедания веры. Однако такие гордецы, настойчиво привлекая к себе внимание единоверцев и стремясь вызвать у них восхищение своими многообразными способностями, ищут отнюдь не славы Божией, но личной славы в глазах окружающих. По слову святителя Григория, «они правильно считают относительно Бога, но они ищут не Божью славу, а свою собственную». Именно подобных людей и прообразует гордый и самовлюбленный Елиуй, который теперь вступает в спор с типом Церкви – Иовом, приходя на смену прообразовавшим еретиков друзьям страдальца⁹³².

Итак, Елиуй начинает свою обширную речь: она чрезвычайно многословна (это отмечает святитель Григорий Великий, обвиняющий Елиуя в пустом многоглаголании⁹³³), изобилует многочисленными повторами; кроме того, Елиуй здесь еще и крайне агрессивен по отношению к Иову.

Во введении к своей речи (Иов. 32:6–22) Елиуй объясняет, почему он так долго молчал: он очень молод и потому-то – из уважения к присутствующим здесь старцам – не решался начать говорить. Тем более что Елиуй полагал (как выяснилось – ошибочно), что эти старцы очень мудры. Вместе с тем Елиуй убежден и в том, что в каждом праведном и премудром человеке – молод он или стар – действует Дыхание Вседержителя. И потому-то Елиуй теперь начинает свою речь, ибо он увидел, что Елифаз, Вилдад и Софар не справились со своей важнейшей задачей – опровергнуть заблуждения Иова, – а также обнаружил, что Иов вышел из спора победителем. Елиуй просто не в силах более сдерживать себя: его переполняют слова возражения в адрес спорящих. Елиуй готов решительно вступить в диалог со страдальцем – пусть даже Иов прежде и не обращал к нему своих речей. При этом Елиуй клятвенно заверяет всех присутствующих – перед лицом Божиим, – что в его речи не будет на слова лицемерия, не обнаружится никакой лести...

И отвечал Елиуй, сын Варахиилов, Вузитянин, и сказал: я молод летами, а вы – старцы; поэтому я робел и боялся объявлять вам мое мнение (Иов. 32:6).

Поясняя эти слова Елиуя, Златоуст пишет: «Чтобы никто не сказал: «Почему ты с самого начала не сразился с нами за Бога?», он говорит: «Я ссылался на свой возраст и ждал... когда вы скажете что-нибудь достойное и замечательное"»⁹³⁴.

Елиуй продолжает: Я говорил сам себе: пусть говорят дни, и многолетие поучает мудрости. Но дух в человеке и дыхание Вседержителя дает ему разумение. Не многолетние [только] мудры, и не старики разумеют правду (Иов. 32:7–9).

По убеждению святителя Григория Великого, Елиуй был бы здесь целиком прав, если бы, говоря все это, он не присваивал себе мудрости высшей, чем у всех прочих⁹³⁵. А то, что Елиуй считает себя гораздо более совершенным в мудрости, чем прочие участники спора, мы увидим из его последующих слов:

Поэтому я говорю: выслушайте меня, объявлю вам мое мнение и я. Вот, я ожидал слов ваших, – вслушивался в суждения ваши, доколе вы придумывали, что сказать. Я пристально смотрел на вас, и вот никто из вас не обличает Иова и не отвечает на слова его. Не скажите: мы нашли мудрость: Бог опровергнет его, а не человек. Если бы он обращал слова свои ко мне, то я не вашими речами отвечал бы ему (Иов. 32:10–14).

Святитель Григорий Великий подчеркивает, что здесь, в этих словах Елиуя, особенно ярко проявляется его гордыня. Он молчал, выслушивая друзей Иова, которых теперь обличает в неспособности найти верные доводы против страдальца, и при этом испытывал к ним презрение, осуждая их. Как пишет святитель Григорий, Елиуй, произнося это, «показывает, насколько гордым было его молчание. Ведь когда он говорит: Вот, я ожидал слов ваших, вслушивался в суждения ваши, доколе вы придумывали, что сказать (Иов. 32:11), – ясно объявляет, что хранил молчание, покуда старшие годами говорили, с желанием скорее судить о них, нежели у них учиться»⁹³⁶.

Затем Елиуй презрительно упрекает друзей за их капитуляцию перед Иовом: Испугались, не отвечают более; перестали говорить. И как я ждал, а они не говорят, остановились и не отвечают более, то и я отвечу с моей стороны, объявлю мое мнение и я (Иов. 32:15–17).

По замечанию святителя Григория Великого, Елиуй с успехом использует в собственных целях растерянность друзей, слушающих Иова. И «когда они уже молчат, он умножает слова, потому что, будучи человеком надменным и демонстрируя свойства надменности, он спешит не сказанное противниками превзойти, а показать свою мудрость»⁹³⁷.

Елиуй продолжает говорить, описывая состояние своего духовного восторга и горячего желания вступить в спор, которое он уже не в силах более сдерживать: ибо я полон речами, и дух во мне теснит меня. Вот, утроба моя, как вино неоткрытое: она готова прорваться, подобно новым мехам. Поговорю, и будет легче мне; открою уста мои и отвечу (Иов. 32:18–20).

Святитель Иоанн Златоуст уважительно пишет по поводу этих слов Елиуя: «Елиуй показывает, что уже долгое время, страдая, он ждал слова, сдерживался и хотел разразиться [речью], так что требовалось большое терпение. Это величайшее доказательство мудрости: уметь сдерживать свои слова. Он терпел этот огонь от ревностной любви к Богу»⁹³⁸. Это желание разразиться речью как бы мучает и гнетет Елиуя изнутри; слова Божественной истины готовы вырваться из него, и он не в силах их более сдерживать – иначе они попросту разорвут его внутренности и все равно вырвутся наружу. Преподобный Ефрем Сирин даже сравнивает подобное состояние Елиуя с близящимся разрешением от бремени беременной женщины, в боли рождающей на свет своего младенца. Он пишет об этом так: Елиуй говорит здесь, «словно женщина в беременности, которая, родив отпрыска, освобождается от боли рождения. И опять же: утроба моя, как вино неоткрытое (Иов. 32:19), – то есть» я испытывал боль и не мог найти успокоения, ибо сильно желал говорить, но сдерживал себя"»⁹³⁹.

Елиуй завершает вступительную часть своей речи отрицанием в себе какой-либо способности к лести: На лице человека смотреть не буду и никакому человеку льстить не стану, потому что я не умею льстить: сейчас убей меня, Творец мой (Иов. 32:21–22).

Елиуй заверяет слушателей, что в своей последующей речи он будет абсолютно искренен (Иов. 33:1–7); подчеркивает, что он, так же как и Иов, есть творение Божие, а потому равен Иову по своим человеческим силам и способностям: он – такой же человек, как и сам страдалец. Именно поэтому Иов, не так давно желавший вступить в спор с Богом, но в то же время страшившийся грозного ужаса Божественного величия, может с облегчением увидеть в лице Елиуя равного с собой по силе соперника в споре. Слова Елиуя, все его доводы Иов может выслушать без страха и смущения – в отличие от обстоятельств возможного диалога страдальца непосредственно с Богом. Иов имеет полное право возражать Елиую – страдальцу это ничем не грозит. Елиуй в данном споре готов выступить против Иова вместо Бога (Иов. 33:6) – как некий Господний защитник, адвокат, тем самым отчасти удовлетворив желание Иова судиться со своим Творцом. Елиуй также надеется, что ему удастся убедить Иова отказаться от своего намерения состязаться непосредственно с Творцом; ведь доводов Елиуя будет вполне достаточно для того, чтобы страдалец признал свою неправоту пред Богом. Елиуй все же надеется вразумить Иова, чтобы тот отказался от своего желания состязаться с Творцом, вступить с Ним в борьбу и судебную тяжбу.

Елиуй говорит: Итак слушай, Иов, речи мои и внимай всем словам моим. Вот, я открываю уста мои, язык мой говорит в гортани моей. Слова мои от искренности моего сердца, и уста мои произнесут знание чистое. Дух Божий создал меня, и дыхание Вседержителя дало мне жизнь. Если можешь, отвечай мне и стань передо мною. Вот я, по желанию твоему, вместо Бога. Я образован также из брения; поэтому страх передо мною не может смутить тебя, и рука моя не будет тяжела для тебя (Иов. 33:1–7).

Святитель Григорий Великий обращает внимание на слова Елиуя Итак слушай, Иов, речи мои и внимай всем словам моим (Иов. 33:1), показывающие, с каких высот личной гордыни он нисходит и обращается к Иову ради того, чтобы увещевать праведника⁹⁴⁰. Вместе с тем Двоеслов подчеркивает, что речь Елиуя сопровождается крайним самолюбованием. Святитель использует чтение 7-го стиха в соответствии с версией Вульгаты: пусть диво мое не устрашит тебя, а мое красноречие не окажется для тебя тяжелым (Иов. 33:7; Вульгата). Святитель Григорий пишет: «Людям высокомерным свойственно полагать, еще прежде чем скажут, что они говорят нечто удивительное. Речь свою они предваряют собственным удивлением, потому что при всей их остроте ощущений они не ведают, какой глупостью окажется их речь... Елиуй произнес пустые слова, к которым, словно в утешение, прибавил: пусть диво мое не устрашит тебя, а мое красноречие не окажется для тебя тяжелым (Иов. 33:7; Вульгата)». Итак, он «...назвал слова свои... дивом». Елиуй «в малом безрассудно превозносит себя. Что еще следует усматривать во всем этом, как не то, что... [собирающиеся] упасть мыслят себя находящимися на вершине? О том свидетельствует и Соломон: Погибели предшествует гордость, и падению – надменность (Притч. 16:18)»⁹⁴¹.

Святоотеческая традиция не смущается находить даже в словах противника праведного Иова – гордеца Елиуя – основания для тех или иных идей и догматических формулировок православного церковного учения. Так, в выражении Елиуя Дух Божий создал меня, и дыхание Вседержителя дало мне жизнь (Иов. 33:4) Святые Отцы видят достаточно ясное свидетельство о Третьем Лице Пресвятой Троицы – о Святом Духе: о Его единстве с Отцом и Сыном и, кроме того, о Его участии в деле творения человека. Святитель Василий Великий, свидетельствуя об этих догматических истинах и вместе с тем припоминая библейские слова Елиуя, пишет: «Так у Духа имена общие с Отцом и Сыном, и Он имеет сии наименования по естественному с Ними единению. А иначе почему же мог бы иметь? Еще называется «владычним» и «Духом истины, и Духом премудрости». Он – «Дух Божий сотворивый мя» (Иов. 33:4)...»⁹⁴²

Елиуй, внимательнейшим образом следивший за спором, за диалогом Иова и его друзей, стремится теперь выделить, выявить те три основные позиции в прежних словах страдальца, которые, с точки зрения Елиуя, абсолютно для него неприемлемы и заслуживают особенно острой полемики. К опровержению этих трех «аксиом» в речах Иова Елиуй теперь и обращается.

По мнению Елиуя, первое недопустимое положение в речах Иова таково: Иов чист пред лицом Божиим, безгрешен, в нем нет никакой вины (вероятно, Елиую здесь припоминаются следующие слова, сказанные прежде Иовом: Невинен я... – Иов. 9:21; доколе не умру, не уступлю непорочности моей – Иов. 27:5); но, с точки зрения Иова, Господь все равно считает праведника Своим врагом (Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе? – Иов. 13:24) и потому жестоко и несправедливо с ним обходится (и ставишь в колоду ноги мои и подстерегаешь все стези мои, – гонишься по следам ног моих – Иов. 13:27). Сначала Елиуй кратко перефразирует своими словами (Иов. 33:8–11) это, с его точки зрения, заслуживающее осуждения положение в речах Иова. И тотчас же (Иов. 33:12–13), обличив Иова в неправоте, Елиуй пытается убедить страдальца отказаться от мысли вступить в спор, в состязание с Богом – с Тем, Кто ни в чем не обязан давать отчета Своему творению – человеку:

Ты говорил в уши мои, и я слышал звук слов: чист я, без порока, невинен я, и нет во мне неправды; а Он нашел обвинение против меня и считает меня Своим противником; поставил ноги мои в колоду, наблюдает за всеми путями моими. Вот в этом ты неправ, отвечаю тебе, потому что Бог выше человека. Для чего тебе состязаться с Ним? Он не дает отчета ни в каких делах Своих (Иов. 33:8–13).

По убеждению святителя Григория Великого, Елиуй здесь даже и мысли не допускает о том, что Иов чист от личного греха и что он испытывает страдания отнюдь не как наказание за преступления (которых, как мы знаем, он не совершал), но ради преумножения в страждущем праведнике меры Божественной благодати. Гордец Елиуй не способен всего этого понять, ибо не может даже помыслить, что рядом с ним – человек гораздо более добродетельный, чем он сам. Кроме того, высокомерные люди вроде Елиуя всегда стремятся найти в других какую-либо вину, которая выгодно бы оттеняла их собственные достоинства. И, наконец, гордецы, оценивая других, всегда слишком полагаются на собственную интуицию и ошибочно считают свои догадки истиной в последней инстанции: Елиуй убежден, что Иов наказуется Богом за грехи, и даже мысли не допускает, что способен ошибиться; ведь в своей жизни Елиуй, как ему кажется, вообще не ошибается ни в чем. Полемизируя с Елиуем, святитель Григорий пишет: «Блаженный Иов действительно говорил о том, что он был наказан без какой-либо вины. Ведь он говорит о себе именно то, что и Господь сказал о нем диаволу: Ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно (Иов. 2:3). Но Елиуй не верил, что в этом нет его собственной вины, что он бичуется [только] как цель воздействия благодати. Поскольку он не знал, что его [Иова] бичевание не уврачевывает его вину, но увеличивает его заслуги, и поскольку он [Иов] сказал, что наказуем без какой-либо вины, Елиуй порицает его за эти слова, говоря: Вот в этом ты неправ (Иов. 33:12). В этом – характерная вина высокомерных, которые более жаждут признавать виновным, а не утешать; и что независимо от того, что, как они видят, происходит с людьми, [высокомерные убеждены в том, что] они [эти люди] страдают исключительно за свои грехи. Они [высокомерные] не ведают, как следует постигать глубоко сокрытые суды Божий и смиренно исследовать то, что они не могут понять; в то время как в собственной гордыне они стремятся к вершинам познания, они зачастую низвергаются... вследствие Божественного, осуждения»⁹⁴³.

Елиуй приводит Иову обоснование собственной убежденности в том, что Бог во всех отношениях превосходит человека (Иов. 33:14–33). При этом Елиуй не укоряет Иова за какие-либо конкретные личные грехи, однако, возможно, на них намекает. С точки зрения Елиуя, любое творение Божие попросту не имеет права требовать от Бога отчета в Его поступках. Ведь все Промыслительные Божественные действия направлены на наше благо. В связи с этим, считает Елиуй, Иов глубоко заблуждается в том, что Промысл Божий может быть направлен на погибель человека. Да, быть может, Иов, убежденный в собственной нравственной чистоте, и дерзнул усмотреть в Божественном Промысле в отношении самого себя нечто горестное и враждебное. Но ведь он должен понимать: Бог грозно наставляет человека отнюдь не ради его погибели, но, напротив, ради того, чтобы отвести людские души грешников от грозящей им духовной смерти. Бог зачастую вразумляет отступников от Своей благодати через данные им откровения во сне или посредством ниспосылаемых им тяжких болезней. Причем в течение человеческой жизни Господь обязательно несколько раз обращается к грешнику с подобными властными и хорошо ощутимыми призывами к исправлению. И если человек способен услышать подобный Божественный призыв и деятельно на него ответить, обратившись к Творцу с молитвой о прощении, тогда бывший грешник возвращается к состоянию праведности: к чистоте своей прежней духовной юности, к непорочности. Тогда он, преодолевая могильный холод вечной смерти, шествует уже к видению Божественного света и стремится к обретению духовной радости.

Елиуй свидетельствует об этом:

Бог говорит однажды и, если того не заметят, в другой раз: во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей, во время дремоты на ложе. Тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает Свое наставление, чтобы отвести человека от какого-либо предприятия и удалить от него гордость, чтобы отвести душу его от пропасти и жизнь его от поражения мечом. Или он вразумляется болезнью на ложе своем и жестокою болью во всех костях своих, – и жизнь его отвращается от хлеба и душа его от любимой пищи. Плоть на нем пропадает, так что ее не видно, и показываются кости его, которых не было видно. И душа его приближается к могиле и жизнь его – к смерти. Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой [путь] его, – [Бог] умилосердится над ним и скажет: освободи его от могилы; Я нашел умилостивление. Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности своей (Иов. 33:14–25).

Размышляя о присутствующем в тексте Вульгаты образе Ангела-наставника (Иов. 33:23) (Септуагинта говорит здесь, в отличие от Вульгаты, совсем о других Ангелах – грозных, смертоносных: Если будет тысяча смертоносных Ангелов... – Иов. 33:23; Септуагинта), святитель Григорий Великий предлагает нам его типологическую интерпретацию. Казалось бы, проще всего было бы истолковать эти слова об Ангеле-наставнике как ветхозаветное свидетельство об Ангелах Хранителях человека; однако Двоеслов рассуждает здесь об ином: «Что это за ангел, как не Тот, о Котором говорится через пророка: Великого Совета Ангел (Ис. 9:6; Вульгата)?» Тем самым, по убеждению святителя Григория, именно приходящий в мир и воплощающийся в нем Сын Божий, прежде Сам через пророчества «возвещающий Себя нам, назван [здесь] Ангелом»⁹⁴⁴. Именно Он и осуществляет в результате Искупительного подвига и победы над смертью умилостивление (см.: Иов. 33:24), а также и обновление нашего телесного естества, возвращая нашу природу к той целостности духовной жизни в Боге, о которой далее и свидетельствует Елиуй, произнося: Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности своей (Иов. 33:24–25). Именно Христос, по мысли святителя Григория, преодолел то состояние плотской падшести человеческого рода, той нашей «могилы» (Иов. 33:24) греха и страстей, что стало губительным плодом грехопадения. С приходом Искупителя людские грехи оказались Им омыты, и потому человеческое естество сделалось во Христе свежее, нежели в молодости (Иов. 33:25) людского рода, – даже превзойдя состояние той прежней чистоты, что была присуща природе первых людей «во дни юности» (ср.: Иов. 33:25): в райской жизни до грехопадения⁹⁴⁵.

Елиуй продолжает говорить (Иов. 33:26–28) о состоянии такого – духовно возрожденного Богом – человека:

Будет молиться Богу, и Он – милостив к нему; с радостью взирает на лице его и возвращает человеку праведность его. Он будет смотреть на людей и говорить: грешил я и превращал правду, и не воздано мне; Он освободил душу мою от могилы, и жизнь моя видит свет (Иов. 33:26–28).

Пресвитер Филипп пишет о подобном состоянии возрожденности человека, победившего в себе грех: «Это то, что случается в сердце, когда [люди] обладают доброй совестью [при посредничестве] Бога. Они узрят лицо Бога, чувствуя, что оно благоволит им, и тогда возвратят Ему праведность с достойным удовлетворением»⁹⁴⁶.

Святитель Григорий Великий говорит о том, что пока человек мертв в сердце, пока его душа не освобождена «от могилы» (Иов. 33:28) греха, он не способен увидеть тот Свет, о Котором Сам Господь говорит: Я свет миру (Ин. 8:12). Духовно мертвые нечестивые узрят этот свет лишь тогда, когда Христос явит им Свой грозный и сияющий человеческий лик во время всеобщего суда в Своем Втором Пришествии. Пока же Бога видят только те, кто способны особым сердечным зрением свободно воспринимать Его невидимый свет Божества своими физическими очами, будучи духовно возрождены Господней благодатью⁹⁴⁷.

Елиуй продолжает: Вот, все это делает Бог два-три раза с человеком, чтобы отвести душу его от могилы и просветить его светом живых (Иов. 33:29–30).

По мысли святителя Григория Великого, интерпретирующего данный отрывок в морально-аллегорическом смысле и использующего здесь версию текста Вульгаты Вот это делает Бог три раза с каждым (Иов. 33:29; Вульгата), эти слова Елиуя являются свидетельством о трех особо значимых состояниях и обстоятельствах жизни человека, которые ниспосылаются ему Самим Богом и благодаря которым он делается максимально способен услышать обращенный к нему Божественный призыв к исправлению. Подобные три состояния не раз возникают в жизни каждого. Во-первых, это страдания, ниспосылаемые нам за наши грехи, – как Божественный призыв к обращению и исправлению. Во-вторых, это те или иные несчастья, являющиеся испытанием меры людской духовной чистоты. И, наконец, в-третьих, это страх смерти: угроза утраты земного существования, заставляющая человека задуматься о грозящем ему скором Божественном суде, приговоре по результатам нечестиво прожитой им жизни. Святитель Григорий пишет: «Все это делает Бог три раза с каждым (Иов. 33:29; Вульгата). Это значит: в обращении, в испытании и в смерти, потому что в этих трех состояниях человек сначала страдает горькой печалью, а после того утешается великой радостью безопасности. И поскольку разум всякого избранного, страдая в каждом из трех состояний (то есть болью обращения, судом испытания или страхом разрушения), очищается и освобождается от такого страдания, то соответственно и добавлено: чтобы отвести душу его от могилы и просветить его светом живых (Иов. 33:30)»⁹⁴⁸. Последние же слова Елиуя святитель Григорий понимает как возвышенное свидетельство о наполняющем души праведников Божественном свете. Тем самым свет живых (Иов. 33:30) – это подлинная духовная просвещенность тех, кто жив Богом и в Боге. Святитель Григорий прекрасно пишет об этом: «...Просвещаются светом живых отвергающие свет мира и возвращающиеся к великолепию внутреннего сияния, дабы жить там, где можно видеть чувством свет истинный, где свет и жизнь не различаются между собой, но где свет и есть сама жизнь. Где свет окружает нас так снаружи, что заполняет [собой нас] внутри, а внутри заполняет так, что ничего не остается не заполненным. Итак, светом живых просвещаются в той мере, в какой с большей ясностью видят, а видят тем яснее, чем чище теперь живут»⁹⁴⁹.

По твердому убеждению святителя Григория, здесь «Елиуй произнес великие и исполненные силы слова. Но, как это характерно для очень хвастливых людей, изрекая истинное и таинственное, он внезапно примешивает к этому, по сердечной надменности, некоторые глупые и высокомерные выражения»⁹⁵⁰. Именно это мы и обнаруживаем в его последующем речении:

Внимай, Иов, слушай меня, молчи, и я буду говорить. Если имеешь, что сказать, отвечай; говори, потому что я желал бы твоего оправдания; если же нет, то слушай меня: молчи, и я научу тебя мудрости (Иов. 33:31–33).

Святитель Григорий обращает здесь внимание и на то, что, пригласив Иова высказаться – Если имеешь, что сказать, отвечай; говори, потому что я желал бы твоего оправдания (Иов. 33:32), – Елиуй не дает ему в дальнейшем сказать ни слова, не делая никакой паузы в собственной речи. Более того: поскольку самовлюбленного и гордого Елиуя мнение Иова не интересует вообще, он сразу же, пусть и формально пригласив Иова к ответу, тотчас же резко требует, чтобы тот вообще помалкивал: молчи, и я научу тебя мудрости (Иов. 33:33)⁹⁵¹.

Постепенно Елиуй переходит к опровержению второй неприемлемой для него мысли страдальца.

Но сначала Елиуй вновь обращается к друзьям Иова, призывая их ко вниманию, одновременно (по необходимости) все же делая им некоторый «комплимент» – именуя их рассудительными (ср.: Иов. 34:2) (по версии Септуагинты – мудрыми): ради того, чтобы они в дальнейшем со вниманием и с почтением отнеслись к его доводам:

И продолжал Елиуй и сказал: выслушайте, мудрые, речь мою, и приклоните ко мне ухо, рассудительные! Ибо ухо разбирает слова, как гортань различает вкус в пище. Установим между собою рассуждение и распознаем, что хорошо (Иов. 34:1–4).

Как замечает Олимпиодор, «Елиуй умилостивляет слушателей из-за того, что прежде порицал их. Назвав их мудрыми и сведущими в добре, он [как бы] говорит: «Выслушайте рассудительно мои слова, друзья, различая ложь и истину"»⁹⁵².

Затем (Иов. 34:5–6) Елиуй формулирует свою собственную версию заслуживающей возражения второй мысли Иова: в отличие от Бога, я прав и потому не стану лжесвидетельствовать против себя и своей совести; я никогда не признаю себя – лишь в результате Божественного насилия – грешником: ведь я не виновен ни в каком грехе. И пусть Бог пытается заставить меня признать этот грех существующим, я все равно не пойду на это, ибо – я невиновен.

По сути, в соответствии с убеждением Елиуя, получается, что Иов здесь ставит себя выше Самого Бога.

Итак, Елиуй произносит: Вот, Иов сказал: я прав, но Бог лишил меня суда. Должен ли я лгать на правду мою? Моя рана неисцелима без вины (Иов. 34:5–6).

Вероятно, подобным образом перефразируя мысль Иова, Елиуй припоминает здесь прежние слова страдальца, в которых Иов утверждал себя правым по отношению к Богу и прямо именовал себя праведником: Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав (Иов. 13:18); и: Тогда праведник мог бы состязаться с Ним, – и я навсегда получил бы свободу от Судии моего (Иов. 23:7).

Однако, по убеждению пресвитера Филиппа, Елиуй здесь искажает мысль Иова. Ведь страдалец, утверждая ранее, что он прав (Иов. 13:18), отнюдь не говорил: я прав, а вот Бог – не прав. Он здесь вообще себя с Богом не сравнивал. Иов лишь говорил о той своей – подлинно присущей ему – личной праведности, которую Господь, с его точки зрения, попросту не желает замечать. Он говорил отнюдь не о неправедности Бога, а об отсутствии Божественного внимания к нему – по сути о муке богооставленности. Тем самым словосочетание «я прав» использовалось Иовом здесь скорее в значении «я праведен»⁹⁵³. В том же самом убежден и святитель Григорий Великий, утверждающий: «Любой, кто читает текст истории [Иова], признает, что блаженный Иов не утверждал, будто он праведнее Бога»⁹⁵⁴. Иов конечно же не считал себя святее Бога. Однако он был – вполне обоснованно – убежден в собственной личной безгрешности и одновременно ошибочно думал, что все им испытываемое несправедливо ниспосылается, ему Богом именно за ложно приписываемые ему Господом грехи, которых он не совершал. Не понимая подлинных причин своих страданий, возводящих его к тому состоянию духовного совершенства, на вершинах которого он окажется готов к боговидению и боговселению, Иов винит Бога за несправедливый суд. Как пишет по этому поводу святитель Григорий, «исследуя свою жизнь без знания причин страданий, Иов верил, что наказан ради омовения своих грехов, а не для увеличения заслуг. И он потому уверен был, что суд его одержит верх, что не обнаружил в себе такой вины, за которую мог быть низвергнут»⁹⁵⁵. При этом Иов морально терзается здесь не столько потому, что испытывает абсолютно незаслуженное наказание, сколько по причине того, что Бог вообще не желает обратить Свой взор на страдальца. Иов убежден: Бог ошибочно считает его виновным исключительно потому, что, как известно, все люди – со времен Адама и Евы – обязательно были грешниками, совершали личные грехи. И все же Творец, по мнению Иова, здесь не обладает «полнотой информации»: ведь среди людей есть один, на ком не лежит никакой личной вины пред Богом – он, Иов. Но стоит лишь Господу взглянуть на Иова и выслушать его доводы – выйти со страдальцем «на суд» – и Он тотчас признает Иова наказуемым напрасно. Вот только взглянуть на Иова Бог почему-то не хочет, терзая его беспричинным наказанием за не совершенный им грех.

Но всего этого Елиуй не понимает. Он ошибочно думает, что Иов убежден в превосходстве собственной святости над святостью Бога. И таким образом, ложно интерпретируя мысль Иова, Елиуй принимается выстраивать здесь свои собственные возражения на те мысли, которые страдальца никогда и не посещали.

И начинает Елиуй с самых резких обличений Иова во грехе, в нечестии. Пожалуй, никто из друзей страдальца до сих пор не дерзал произнести в адрес праведника исполненные такой злобы слова:

Есть ли такой человек, как Иов, который пьет глумление, как воду, вступает в сообщество с делающими беззаконие и ходит с людьми нечестивыми? Потому что он сказал: нет пользы для человека в благоугождении Богу (Иов. 34:7–9).

Действительно, Иов говорил нечто подобное, передавая мысль противящихся Богу грешников: Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему? (Иов. 21:15). Однако, как мы понимаем, такое отсутствие пользы... в благоугождении Богу (Иов. 34:9) связано в сознании страдальца отнюдь не с потерей им каких-либо житейских благ. Иова беспокоит совсем не это. Для Иова польза в благоугождении Богу – это стяжание Божественной любви, личного богообщения: только это и приносит человеку подлинную спасительную пользу в деле богопознания. Вот этой-то пользы взаимной любви и не находит в результате своей праведной жизни Иов, хотя и постоянно ищет ее. Однако Елиуй постичь этого не способен. Ему кажется, что речь здесь идет лишь о житейской выгоде, а также о все том же понятии справедливого Божественного воздаяния – некими вполне земными благами – за праведность или за грех.

Все это, по мысли святителя Григория Великого, Елиуй произносит из-за собственной гордыни. Двоеслов задается вопросом: «Как же может он [Елиуй] держаться истины в словах борьбы, если от этой истины его так далеко уводит гордость разума?»⁹⁵⁶

Затем (Иов. 34:10–15) Елиуй говорит о том, что Господь всегда поступает по отношению к каждому человеку справедливо. Стремясь богословски обосновать эту мысль, Елиуй подчеркивает, что Бог – истинный Творец и Вседержитель именно разумно устроенной вселенной, а значит, и управляет судьбой каждого из нас премудро и правосудно. Кроме того, Елиуй свидетельствует о том, что, если бы Бог хоть на миг лишил действия Своего Промыслительного мирохранения всю вселенную или любого живущего на земле человека (того же Иова), – это творение, лишенное в собственном существовании зиждительной Божественной поддержки, вообще бы исчезло, утратило бы бытие. Значит, как подразумевает здесь Елиуй, Господь не оставляет Своим вниманием в том числе и Иова, постоянно сохраняя его в бытии Своей Божественной силой.

Елиуй говорит об этом так:

Итак послушайте меня, мужи мудрые! Не может быть у Бога неправда или у Вседержителя неправосудие, ибо Он по делам человека поступает с ним и по путям мужа воздает ему. Истинно, Бог не делает неправды и Вседержитель не извращает суда. Кто кроме Его промышляет о земле? И кто управляет всею вселенною? Если бы Он обратил сердце Свое к Себе и взял к Себе дух ее и дыхание ее, – вдруг погибла бы всякая плоть, и человек возвратился бы в прах (Иов. 34:10–15).

Как поясняет сказанное здесь Елиуем святитель Григорий Великий, «что Он [Бог] благочестиво создал, того не устроит бессердечно; Тот, Кто позаботился о несуществовавшем, чтобы оно было, не оставит того, что создано. Тот, Кто был Первопричиной творения, присутствует, чтобы управлять, и Он не оставляет Своей заботы о нас»⁹⁵⁷.

Затем Елиуй вновь начинает горделиво превозноситься над Иовом: Итак, если ты имеешь разум, то слушай это и внимай словам моим (Иов. 34:16).

Святитель Григорий Великий отмечает, что Елиуй, как и все надменные люди, даже высказывая важные и верные суждения, неизбежно впадает в грех гордыни, предпочитая при этом лишь собственное мнение суждениям других; на словах он превозносит одного себя, какими бы достоинствами при этом ни обладали окружающие⁹⁵⁸.

Далее (Иов. 34:17–20) Елиуй поясняет смысл собственных суждений с помощью примера из общественной жизни. Мы, живущие на земле, никогда не смеем прямо обвинить в грехе царей или князей, ибо мы их боимся, так как бессильны перед их властью. Тем более нам не пристало винить в чем-либо Бога. Божественное же правосудие в отношении любого из людей – нелицеприятно. Богу некого страшиться, опасаться. Ему нет нужды в отношении кого-либо «дипломатничать», ибо Он превосходит в Своем могуществе любого из сильных мира сего. Он не смотрит на то, богач ли перед Ним или бедняк, потому что, вне зависимости от их звания и общественного положения, все они – творение Его рук. Все они целиком и полностью зависят от Божественного решения, от Его могущества, перед которым не в силах устоять ничто.

Елиуй говорит: Ненавидящий правду может ли владычествовать? И можешь ли ты обвинить Всеправедного? Можно ли сказать царю: ты – нечестивец, и князьям: вы – беззаконники? Но Он не смотрит и на лица князей и не предпочитает богатого бедномуу потому что все они дело рук Его. Внезапно они умирают; среди ночи народ возмутится, и они исчезают; и сильных изгоняют не силою (Иов. 34:17–20).

По свидетельству святителя Иоанна Златоуста, Елиуй настаивает на том, что о Божественной справедливости «следует умозаключать не только из творения, мироздания и Его власти, но и из самой Его сущности и самих дел. Он ненавидит зло и любит людей. Он не таков, как мы, которые воздерживаемся от зла не по ненависти к порокам, но из страха перед будущим наказанием»⁹⁵⁹. Кроме того, по мысли Златоуста, мы в нашей жизни всегда наблюдаем те или иные единичные деяния Божественного Промысла, но при этом не способны увидеть всей картины Господнего замысла в целом. Мы угадываем лишь некие отдельные фрагменты этого универсального Божественного плана в отношении каждого из нас, зрим только маленькие кусочки той огромной и единой мозаики осуществляющегося Богом дела нашего Спасения, той «программы» действий, которую разработал в отношении всякого живущего на земле его Создатель. И зачастую при этом мы обвиняем Бога в несправедливости лишь потому, что принимаем маленький фрагмент этого плана за все целое, «запятую» нашей судьбы считаем ее «точкой». В этом смысле Елиуй оказывается здесь удивительным образом прав и в отношении судьбы Иова. Иов смотрит лишь на свое «сегодня» – на собственные несчастья и страдания, неверно интерпретируя при этом их подлинный смысл. Однако он не в силах увидеть собственное «завтра», а ведь при его наступлении благодаря сегодняшнему плачу, нынешней скорби страдальца, произойдет встреча Иова лицом к Лицу с Богом и соединение с Ним. Другое дело, что этот исход истории страдальца Елиую неизвестен точно так же, как неведом он и самому Иову: здесь – лишь верная пророческая интуиция, не осознаваемая самим Елиуем. И, однако, именно Елиуй, сам о том не ведая, очень верно (так думает святитель Иоанн Златоуст) рассуждает об универсальности Божественного Промысла и о превосходящей всякую одномоментную временную отрывочность и ограниченность вечности Господних замыслов, планов в отношении каждого конкретного Его творения. Как замечает Златоуст, комментируя слова Елиуя о смысле Божественного Промысла и пользуясь при этом чтением 17-го стиха по Септуагинте (посмотри на Ненавидящего беззаконие и Губящего лукавых, Сущего, Вечного, Праведного – Иов. 34:17; Септуагинта), мы в силах постичь этот смысл лишь тогда, когда он уже до конца осуществился, когда Бог уже завершил то или иное Свое дело, способное растянуться на десятилетия и даже на столетия. Златоуст пишет: «Елиуй хорошо сказал про вечность, чтобы не требовали отчета от Него [от Бога] за происходящее каждый день и по всякому делу. Часто Бог устраивает некое дело, исполнение которого требует длительного времени. Не старайся опередить [его] исполнение и не стремись прежде завершения всего узнать праведный суд Божий, поскольку тебе не будет никакого прока от этой спешки. Потому он и говорит [о Боге]: «Вечный» и «Праведный"»⁹⁶⁰.

Затем (Иов. 34:21–28) Елиуй ярко свидетельствует о полноте Божественного всеведения, перед которым не в силах укрыться ничто. Говорит он и о милосердии Божием, являемом Им по отношению к несправедливо угнетаемым грешниками людям:

Ибо очи Его над путями человека, и Он видит все шаги его. Нет тьмы, ни тени смертной, где могли бы укрыться делающие беззаконие. Потому Он уже не требует от человека, чтобы шел на суд с Богом. Он сокрушает сильных без исследования и поставляет других на их места; потому что Он делает известными дела их и низлагает их ночью, и они истребляются. Он поражает их, как беззаконных людей, пред глазами других, за то, что они отвратились от Него и не уразумели всех путей Его, так что дошел до Него вопль бедных, и Он услышал стенание угнетенных (Иов. 34:21–28).

Елиую – по собственной гордыне – кажется, что вот он-то как раз, в отличие от беззаконных, подлинно уразумел все пути Божий; именно на это он здесь (см. Иов. 34:27) весьма прозрачно и намекает.

Рассуждая в связи с этими словами Елиуя о земных путях нечестивцев, пресвитер Филипп замечает: «Все грешники и нечестивцы действуют против благости природы, вложенной в них» Самим Богом. Поэтому они и «презрели славу Бога, отступили от нее против своей совести, отказались познать и понять все пути заповедей Божьих, записанных в их сердцах, когда поступали... нечестиво и неправедно...»⁹⁶¹

Далее (Иов. 34:29–30) Елиуй говорит о том, что такое Божественное всемогущество, и позволяет Богу осуществлять непостижимое для нас по своему смыслу правосудие. Подлинный смысл подобного правосудия от нас порой абсолютно скрыт и совершенно незрим; однако именно правосудие и является источником повсеместно действующей на земле Божественной воли ко Спасению страдальцев и праведников, а также к наказанию грешников. Елиуй говорит об этом так: Дарует ли Он тишину, кто может возмутить? скрывает ли Он лице Свое, кто может увидеть Его? Будет ли это для народа, или для одного человека, чтобы не царствовал лицемер к соблазну народа (Иов. 34:29–30).

Пресвитер Филипп относит эти слова Елиуя к реальности бытия сегодняшней Церкви Христовой. Так, комментируя высказывание Дарует ли Он тишину, кто может возмутить? (Иов. 34:29), толкователь поясняет: Бог «дарует мир и покой Церкви, когда против нее не разгораются битвы гонений, когда распри и ссоры еретиков стихают». Изъясняя же речение Елиуя скрывает ли Он лице Свое, кто может увидеть Его? Будет ли это для народа, или для одного человека... (Иов. 34:29–30), пресвитер Филипп относит эти слова уже к пришествию в мир Христа, свободно явившего Себя – прежде сокрытого от грешного человека – тем людям, которым Он Сам пожелал Себя открыть и, кроме того, свободно даровал силу Себя познать. Пресвитер Филипп пишет об этом так: «кто как не Он снизошел до того, чтобы явить Себя людям? Кто способен взглянуть на Него собственными силами, кто может достичь Его величия, созерцая Его?»⁹⁶²

Елиуй дает Иову совет: чем обвинять Бога в неправосудии, следовало бы сознаться, что он справедливо понес ниспосланное ему наказание (Иов. 34:31–33). Ему, Иову, следует, раз он – пусть и по неведению – совершил некое беззаконие пред Богом, смиренно просить у Господа прощения, обещать впредь не грешить и молить Творца о том, чтобы Он научил, как надлежит поступать в будущем. Тем самым Елиуй настаивает на том, что человеку всегда следует быть абсолютно покорным воле Божией. Елиуй видит ошибку Иова еще и в том, что он навязывает Богу свою собственную – земную, человеческую – логику.

Елиуй произносит: К Богу должно говорить: я потерпел, больше не буду грешить. А чего я не знаю, Ты научи меня; и если я сделал беззаконие, больше не буду. По твоему ли [рассуждению] Он должен воздавать? И как ты отвергаешь, то тебе следует избирать, а не мне; говори, что знаешь (Иов. 34:31–33).

Наконец (Иов. 34:34–37), Елиуй выражает убежденность в том, что никто из здравомыслящих людей не сможет признать Иова правым в его бунте против Бога; его нельзя счесть разумным. Образ его мыслей свойствен одним лишь нечестивым. Елиуй говорит о своем намерении и в дальнейшем всерьез испытать смысл всего сказанного Иовом, иначе тот к своему прежнему греху против Бога, за который уже терпит наказание, прибавит еще и слова богохульства.

Елиуй говорит: Люди разумные скажут мне, и муж мудрый, слушающий меня: Иов не умно говорит, и слова его не со смыслом. Я желал бы, чтобы Иов вполне был испытан, по ответам его, свойственным людям нечестивым. Иначе он ко греху своему прибавит отступление, будет рукоплескать между нами и еще больше наговорит против Бога (Иов. 34:34–37).

По свидетельству святителя Григория Великого, Елиуй винит Иова не только в прежних грехах, совершенных им до начала ниспосланных ему от Бога страданий, но и в тех словах богохульства, что он произносит ныне, в споре с друзьями, также вменяемых ему в вину перед Лицом Божиим⁹⁶³.

Затем Елиуй переходит к опровержению третьего неприемлемого для него мнения Иова.

Это третье мнение Иова, как считает Елиуй, заключается в том, что, по убеждению страдальца, для человека вообще нет никакой пользы в праведности, ибо Бог наказывает точно так же, как и грешников, и ни в чем не повинных праведников. Поэтому, по большому счету, для земной судьбы Иова вообще не было бы разницы: вел бы он праведную жизнь или грешил бы. Мы понимаем: с точки зрения Елиуя, подобное опасное убеждение неизбежно вселяет в человека чувство полного нравственного равнодушия в оценке своих поступков и ощущение абсолютной безответственности за последствия греха: ведь Бог все равно накажет тебя – прав ты или виноват.

Здесь Елиую, вероятно, припоминаются слова Иова о Боге: Он губит и непорочного и виновного (Иов. 9:22).

Елиуй формулирует эту, очень опасную с его точки зрения, мысль Иова так:

И продолжал Елиуй и сказал: считаешь ли ты справедливым, что сказал: я правее Бога? Ты сказал: что пользы мне? и какую прибыль я имел бы пред тем, как если бы я и грешил? (Иов. 35:1–3).

Подобная обеспокоенность Елиуя могла бы иметь хоть какой-то смысл лишь в том случае, если бы Иов утверждал полное отсутствие пользы для человека в праведности по отношению к вечной жизни, а не только ее бесполезность в отношении внешних земных благ, а также – если бы он прямо призывал людей грешить. Однако Иов здесь говорил именно о пребывании человека в падшем грехом мире, никак не отрицая возможность Божественной награды за людскую праведность в жизни Будущего века, по всеобщем воскресении, в которое он безусловно верит. Кроме того, Иов никого не понуждает отказаться от стремления к праведности, от исполнения нравственного закона; он отнюдь не призывает нас погрязнуть во грехе. Страдалец вообще не предлагает тут никакой «программы действий»: в том числе и никакого бунта против морального закона, как это кажется Елиую. Повторю: Иов никого и ни к чему не призывает, ни сам не отрекаясь от собственной праведности, и никому другому не желая становиться грешником. Иов здесь – отнюдь не идеолог, не «революционер»; он просто задает вопросы, причем не адресует их человеку, а вопрошает непосредственно Бога, с Которым только и хочет вести свой диалог: один на один.

Что же касается приписываемых Елиуем Иову слов – что пользы мне? и какую прибыль я имел бы пред тем, как если бы я и грешил? (Иов. 35:3), то, как отмечает святитель Григорий Великий, блаженный Иов на всем протяжении библейской книги «не произнес ничего подобного»⁹⁶⁴.

Затем (Иов. 35:4–8) Елиуй переходит к своему ответу Иову, опровергая якобы присущую страдальцу мысль о том, что если в праведности для человека вообще нет никакой пользы, то, значит, можно свободно грешить. Постулируя абсолютную ничтожность человека перед Богом, Елиуй сначала говорит о том, что от нашей праведности или греховности Богу ни хорошо, ни плохо – ведь Он пребывает слишком высоко над нами, чтобы Ему «переживать» за человека. Наша праведность важна отнюдь не Богу, а нам самим. Говоря о подобной «невозмутимости» Бога, Елиуй приписывает Творцу полное равнодушие к судьбам людей.

Елиуй говорит:

Я отвечу тебе и твоим друзьям с тобою: взгляни на небо и смотри; воззри на облака, они выше тебя. Если ты грешишь, что делаешь ты Ему? и если преступления твои умножаются, что причиняешь ты Ему? Если ты праведен, что даешь Ему? или что получает Он от руки твоей? Нечестие твое относится к человеку, как ты, и праведность твоя к сыну человеческому (Иов. 35:4–8).

Перефразируя эти слова Елиуя, святитель Иоанн Златоуст говорит как бы от его лица: «...ты не причинишь Ему [Богу] никакого вреда, но и не принесешь никакой пользы, будучи праведным»⁹⁶⁵.

Далее (Иов. 35:9–13) Елиуй припоминает прежние свидетельства Иова о том, что в мире существует множество страдальцев, которые остаются в своем горе без Божественной помощи и поддержки. Однако Бог не помогает им в их несчастьях именно потому, что они сами забыли о Господе и никогда не прибегают к Нему с искренней молитвой о защите. Если же они все-таки иногда и молятся Богу, обращаясь к Нему за помощью в своих бедах, то делают это совсем не желая измениться внутренне, преодолеть в себе грех, ибо лелеят в своих сердцах горделивое богопротивление. Конечно же Бог не желает слышать молитв таких горделивых и злых людей, пусть и пребывающих в несчастьях и притеснениях.

Елиуй говорит:

От множества притеснителей стонут притесняемые, и от руки сильных вопиют. Но никто не говорит: где Бог, Творец мой, Который дает песни в ночи, Который научает нас более, нежели скотов земных, и вразумляет нас более, нежели птиц небесных? Там они вопиют, и Он не отвечает им, по причине гордости злых людей. Но неправда, что Бог не слышит и Вседержитель не взирает на это (Иов. 35:9–13).

Как поясняет данную мысль Елиуя преподобный Ефрем Сирин, Господь поступает так по отношению к подобным страдальцам именно «по причине гордости злых людей (Иов. 35:12), то есть они порицаются за гордость и высокомерие, которые демонстрируют перед своими ближними. И Бог не услышит напрасные вопли гордецов»⁹⁶⁶.

Затем (Иов. 35:14–16) Елиуй говорит страдальцу, что и ему скоро будет вынесен Богом справедливый приговор по плодам его жизни и поступков. Бог долготерпит в отношении Иова, и потому он все еще не познал подлинной строгости Господнего суда. Но Бог видит все человеческие пороки, справедливо и грозно осуждает их. Потому-то Иову следовало бы удержаться от столь легкомысленных слов о бесполезности праведности и о безответственности человека за последствия совершенного им греха.

Елиуй говорит: Хотя ты сказал, что ты не видишь Его, но суд пред Ним, и – жди его. Но ныне, потому что гнев Его не посетил его и он не познал его во всей строгости, Иов и открыл легкомысленно уста свои и безрассудно расточает слова (Иов. 35:14–16).

Комментируя эти слова Елиуя, святитель Григорий Великий соглашается с ним в том, что «Бог действительно долго терпит [того, кого] осуждает навечно, и гнев Свой теперь сдерживает, потому что бесконечное изливание гнева Он оставляет на потом». Вместе с тем Двоеслов решительно возражает против мысли Елиуя о том, что страдания здесь, на земле, удел одних только грешников. Страдания – это также доля и избранных Богом, ибо, перенося их, праведники способны достичь еще большего духовного совершенства. Как пишет святитель Григорий, «страдания здесь – [доля] избранных, дабы они готовились для наград вечного наследия. Нам должно принимать здесь удары – таковым уготована радость вечности. Потому и написано: бьет же всякого сына, которого принимает (Евр. 12:6). А так сказано Иоанну: Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю (Откр. 3:19)»⁹⁶⁷.

Мы видим: Елиуй верно понимает, что наказание грешника Богом – в том случае, если человек через посредство такого наказания победит в себе грех, – может ниспосылаться ему Господом и ради радости жизни в Боге. Однако Елиуй даже и не догадывается о том, что страдания иногда посылаются Господом человеку не только как наказание, отнюдь не ради вразумления, но и как награда – для еще большего его совершенствования.

Закончив возражать Иову в завершающих разделах своей речи, содержащихся в 36-й и 37-й главах, Елиуй пытается доказать страдальцу то, насколько Бог велик и правосуден. Для начала (Иов. 36:1–4) Елиуй обещает Иову продемонстрировать подлинно верные и справедливые суждения о Господе, бахвалясь при этом, что на такое способен лишь он один, Елиуй, как совершенный в познаниях (Иов. 36:4):

И продолжал Елиуй и сказал: подожди меня немного, и я покажу тебе, что я имею еще что сказать за Бога. Начну мои рассуждения издалека и воздам Создателю моему справедливость, потому что слова мои точно не ложь: пред тобою – совершенный в познаниях (Иов. 36:1–4).

По убеждению святителя Григория Великого, Елиуй верно предчувствовал, что ему предстоит произнести великие и верные слова. Однако при этом, становясь жертвой завышенной самооценки, он решительно отверг добродетель смирения, надмеваясь своим многознанием и будучи одержим горделивыми помыслами⁹⁶⁸.

Затем (Иов. 36:5–15) Елиуй говорит о том, что Бог, могущественный и великий, воздает каждому – еще здесь, на земле, – по его заслугам: как нечестивым, так и праведникам. При этом, если Он все же попускает страдать Своим избранникам, то делает это ради того, чтобы исправить те личные грехи, которые есть у всякого человека, в том числе даже и у них. Таким образом благодаря собственным страданиям призванный Богом к исправлению человек может вразумиться и оставить свое прежнее нечестие. В подобном случае Бог избавляет покаявшихся и исправившихся от их прежних бед и несчастий. Если же грешник, призываемый Богом к исправлению через страдание, не желает перемениться, не начинает искать Бога и взывать к Нему искренне о прощении, то его душа обрекается на духовную погибель.

Елиуй говорит:

Вот, Бог могуществен и не презирает сильного крепостью сердца; Он не поддерживает нечестивых и воздает должное угнетенным; Он не отвращает очей Своих от праведников, но с царями навсегда посаждает их на престоле, и они возвышаются. Если же они окованы цепями и содержатся в узах бедствия, то Он указывает им на дела их и на беззакония их, потому что умножились, и открывает их ухо для вразумления и говорит им, чтоб они отстали от нечестия. Если послушают и будут служить Ему, то проведут дни свои в благополучии и лета свои в радости; если же не послушают, то погибнут от стрелы и умрут в неразумии. Но лицемеры питают в сердце гнев и не взывают к Нему, когда Он заключает их в узы; поэтому душа их умирает в молодости и жизнь их с блудниками. Он спасает бедного от беды его и в угнетении открывает ухо его (Иов. 36:5–15).

В этой части речи Елиуя содержится очень важная для него мысль: все людские страдания есть следствие личных преступлений того или иного человека против Бога. Однако мы знаем, что это рассуждение Елиуя неверно в отношении Иова, не совершившего в своей жизни личных грехов и тем прообразовавшего безгрешного и, в то же время, безвинно пострадавшего Христа.

В данном рассуждении Елиуя по-прежнему фигурирует все тот же неприемлемый для христианского сознания принцип отношений между Богом и человеком (замечу, что на нем ранее также настаивали и друзья Иова): «Ты мне – я тебе». С точки зрения Елиуя, подходящего сугубо законнически к вопросу о Промысле Божием о человеке, этот принцип и является железной закономерностью в наших отношениях с Создателем. По Елиую, здесь уже не остается места ни для свободы, ни для любви. А ведь только с их помощью и может выстраиваться, по убеждению христианского богословия, вечный и святой союз Творца и Его разумного творения.

Елиуй здесь отчасти прав, ибо для многих грешников именно страх Божьего наказания оказывается действенным толчком к исправлению.

Рассуждая о сказанном здесь Елиуем в нравственно-аллегорическом ключе и комментируя его слова о готовности к покаянию одних и нежелании исправиться других – Если послушают и будут служить Ему, то проведут дни свои в благополучии и лета свои в радости; если же не послушают, то погибнут от стрелы и умрут в неразумии (Иов. 36:11–12), – святитель Григорий Великий пишет: Елиуем здесь «благополучием обозначен праведный образ жизни, радостью – небесное воздаяние. Итак, те, кто стремится к послушанию небесным заповедям, проведут дни свои в благополучии и лета свои в радости (Иов. 36:11), ибо они теперь идут путями дел праведных и в завершение их ожидает счастливое воздаяние. Если же не послушают, то погибнут от стрелы и умрут в неразумии (Иов. 36:12), потому что и отмщение поражает их муками, и конец их – заключение в неразумие. Но есть такие люди, которых от пагубных нравов не отвращают и муки. О таких говорится через пророка: Ты поражаешь их, а они не чувствуют боли; Ты истребляешь их, а они не хотят принять вразумления (Иер. 5:3)... Иногда они становятся под ударами еще хуже, потому что, задетые болью, они либо из упрямства становятся ожесточеннее, либо, что еще хуже, ввергаются в самую злобу богохульства. Хорошо сказано, что они погибнут от стрелы и умрут в неразумии (Иов. 36:12), потому что через удары, которыми должны были очиститься от грехов, они увеличивают свои грехи. Они и здесь [на земле] получают наказания, и там [после смерти] не смогут избежать мук справедливого воздаяния. Эти глупость и неразумие ведут к тому, что их так связывает нечестие и что даже наказание не удерживает их от греха»⁹⁶⁹.

Все сказанное им ранее Елиуй относит уже непосредственно к Иову. Он стремится (Иов. 36:16–21) убедить страдальца в том, что к нему обязательно вернется былое благополучие, стоит лишь ему поступить подобно тем кающимся грешникам, о которых Елиуй говорил ему. Однако ум Иова преисполнен ошибочными суждениями о Боге и о Его Промысле, присущими одним лишь закоренелым нечестивцам. Иов не желает помнить, что любое людское ложное мнение о Боге неизбежно влечет за собой Божие осуждение. Елиуй надеется, что Иов одумается, и тогда гнев Божий не поразит его наказанием. Ни богатство, ни иное земное достояние не могут стать в очах Творца достойной платой за избавление грешного Иова от Божественного гнева. Наконец, Елиуй призывает Иова всеми силами беречься от тьмы и ночи греха, по причине власти которого над человеком все его рабы неизбежно истребляются Богом. Для Иова куда лучше предпочесть и смиренно принять от Бога нынешнее очистительное страдание и принести пробуждаемое этим страданием покаяние, чем продолжать пребывать в нечестии.

Елиуй произносит: И тебя вывел бы Он из тесноты на простор, где нет стеснения, и поставляемое на стол твой было бы наполнено туком; но ты преисполнен суждениями нечестивых: суждение и осуждение – близки. Да не поразит тебя гнев [Божий] наказанием! Большой выкуп не спасет тебя. Даст ли Он какую цену твоему богатству? Нет, – ни золоту и никакому сокровищу. Не желай той ночи, когда народы истребляются на своем месте. Берегись, не склоняйся к нечестию, которое ты предпочел страданию (Иов. 36:16–21).

По мысли преподобного Ефрема Сирина, Елиуй здесь как бы обещает Иову: «И ты, говорит он, конечно же подвергся испытаниям в горниле исправления. Но Бог действительно восставит тебя и возвратит к прежнему благосостоянию и достоинству»⁹⁷⁰.

Святитель Григорий Великий резко упрекает Елиуя за все эти преисполненные гордыней и чувством превосходства над Иовом слова. По замечанию святителя Григория, подобным Елиую «высокомерным людям» всегда «хочется больше казаться судьями, нежели утешителями...»⁹⁷¹

Далее (Иов. 36:22–25) Елиуй говорит о том, что Бог настолько велик в Собственном могуществе, что с Ним в этом никто не способен сравниться. Он Один может быть подлинным Наставником для человека, и потому-то человек не имеет права указывать, что надлежит делать Господу. Никто не смеет и утверждать, что Бог поступает несправедливо. Иову также надлежит не судить о достоинстве, о качестве Божиих поступков, а лишь превозносить те великие дела Его естественного Промысла о мироздании, что явственно видимы всеми живущими на земле.

Елиуй говорит: Бог высок могуществом Своим, и кто такой, как Он, наставник? Кто укажет Ему путь Его; кто может сказать: Ты поступаешь несправедливо? Помни о том, чтобы превозносить дела Его, которые люди видят. Все люди могут видеть их; человек может усматривать их издали (Иов. 36:22–25).

Святитель Григорий Великий обращает внимание на загадочную формулировку в словах Елиуя о делах Божиих: ...человек может усматривать их издали (Иов. 36:25). Что же означает эта формулировка – издали? По убеждению святителя Григория, существуют различные способы и «меры» боговидения и богообщения. Видеть Бога вблизи – значит соединиться с Ним. Однако подобный образ богообщения доступен далеко не всем: лишь избранным подвижникам. Вместе с тем каждому живущему на земле человеку доступен иной образ боговидения – пусть и куда менее совершенный: естественное богопознание. Здесь уже человек видит не Самого Бога, не зрит Его вблизи, но усматривает Его издали – в Господних делах всеохватного Промысла о мире и о человеке. Святитель Григорий пишет об этом так: «Усматривать через разумение Его [Бога] владычество – это уже видеть Его. Сказав [о том, что] все люди видят Его, он [Елиуй] верно прибавляет: Всякий всматривается издали. «Всматриваться издали» [в дела Божий] означает не воочию видеть Его, а усматривать Его в удивительных Его делах»⁹⁷²...

В дальнейшей части своей речи (Иов. 36:26–37:24) Елиуй стремится показать Иову, насколько же Бог велик и непостижим, засвидетельствовать о Его вечности. Елиуй говорит здесь и о том, что все неразумное творение послушно отвечает на призыв Божественной воли о мироздании, исполняет Господни повеления. Этому у неразумной твари следовало бы поучиться и людям, в том числе – Иову. Как весь мир трепещет перед Богом, так должен трепетать перед Господом и всякий человек.

Итак, Елиуй говорит (Иов. 36:26–33) о всемогуществе Бога и о Его непостижимости. Он свидетельствует о том, что подлинными Божественными чудесами являются и ниспадающие на нас с небес капли дождя, и раскинутые подобно шатру облака, и сам этот освещенный царящими на нем светилами небосвод, откуда Бог ниспосылает на землю Свои повеления, сопровождаемые громами и молниями:

Вот, Бог велик, и мы не можем познать Его; число лет Его неисследимо. Он собирает капли воды; они во множестве изливаются дождем: из облаков каплют и изливаются обильно на людей. Кто может также постигнуть протяжение облаков, треск шатра Его? Вот, Он распространяет над ним свет Свой и покрывает дно моря. Оттуда Он судит народы, дает пищу в изобилии. Он сокрывает в дланях Своих молнию и повелевает ей, кого разить. Треск ее дает знать о ней; скот также чувствует происходящее (Иов. 36:26–33).

Многие из этих слов Иова святитель Григорий Великий рассматривает как пророчества о жизни Новозаветной Церкви, о бытии человека в спасенном Христом мире. Так, обращаясь к словам Елиуя о том, что Господь покрывает дно моря (Иов. 36:30), святитель Григорий видит в них свидетельство о том, что произошло ныне – в дни проповеди по всей вселенной имени Христова христианскими святыми: описываемое здесь Елиуем «как мы видим, действием Бога уже произошло. И верно, всемогущий Господь покрыл пределы моря мерцающими облаками, ибо блистательными чудесами Своих проповедников Он привел к вере даже края земли...»⁹⁷³ Обращаясь же к словам Елиуя Оттуда Он судит народы, дает пищу в изобилии (Иов. 36:31), святитель Григорий подчеркивает: «Этими словами проповедников, то есть каплями с облаков и молниями чудес, Бог судит народы. Он призывает к покаянию их устрашенные сердца. Действительно, когда они слышат небесные слова, когда видят чудесные Деяния, они быстро возвращаются к своему сердцу и, раскаиваясь в своих прежних бесчестиях, устрашаются вечных мук»⁹⁷⁴.

Святитель Григорий Великий, оценивающий личность Елиуя, пожалуй, гораздо более негативно, чем любой другой из древних толкователей книги Иова, в то же время решительно утверждает наличие у этого самовлюбленного гордеца ниспосланного ему от Бога пророческого дара. Его дар парадоксальным образом сочетается в сердце Елиуя с непомерной гордыней. Двоеслов пишет об этом так: «Елиуй воспринял грядущие события духом пророчества, он возвышенно высказал многие истины, но человек надменный, истощенный грузом своей гордыни, не способен нести ношу того, о чем говорит»⁹⁷⁵. По убеждению святителя Григория, Елиуй будет нести перед Богом сугубую ответственность за то, что сам не соответствовал – по личным нравственным качествам – дару, что был им получен из рук Самого Творца: способности доносить до людей Божественное Откровение. Обретя дерзновение пророка, он не вынес этой духовной ноши, ниспав в бездну гордыни.

Елиуй продолжает говорить о громе, сравнивая его с небесным Божественным гласом, исходящим из уст Творца и Промыслителя вселенной (Иов. 37:1–13). Он вещает Иову о снеге и дожде, о приходящей с юга буре и о грядущей с севера стуже, послушно исполняющих любые Божий повеления. Через эти природные явления Бог также являет Свое милосердие и Свое наказание людскому роду. Так вся природа отвечает на Божественный глас и бывает Ему послушна.

Елиуй говорит:

И от сего трепещет сердце мое и подвиглось с места своего. Слушайте, слушайте голос Его и гром, исходящий из уст Его. Под всем небом раскат его, и блистание его – до краев земли. За ним гремит глас; гремит Он гласом величества Своего и не останавливает его, когда голос Его услышан. Дивно гремит Бог гласом Своим, делает дела великие, для нас непостижимые. Ибо снегу Он говорит: будь на земле; равно мелкий дождь и большой дождь в Его власти. Он полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело Его. Тогда зверь уходит в убежище и остается в своих логовищах. От юга приходит буря, от севера – стужа. От дуновения Божия происходит лед, и поверхность воды сжимается. Также влагою Он наполняет тучи, и облака сыплют свет Его, и они направляются по намерениям Его, чтоб исполнить то, что Он повелит им на лице обитаемой земли. Он повелевает им идти или для наказания, или в благоволение, или для помилования (Иов. 37:1–13).

Здесь в речи Елиуя присутствует яркое описание близящейся бури; говоря о ней, юноша как бы указует на нее рукой: вот она – увидьте ее, вслушайтесь в нее – с ее грозными громами и блистающими молниями. Мы знаем, что совсем скоро, сразу же по завершении речи Елиуя, – именно в буре (ср.: Иов. 38:1) и явится Иову Господь, начнет из нее беседовать с ним. Наступающая буря, видимая всем участникам спора (хотя они об этом даже и не догадываются), – это властное и грозное приближение Самого Бога. Именно Он станет отныне новым Собеседником страдальца, придя на смену так и не сказавшим ничего толкового в защиту Создателя друзьям Иова и Елиую. Бог уже близко.

Вместе с тем, подчеркну, произносимое здесь Елиуем по своему содержанию заметно напоминает многое из того, что немного позднее скажет страдальцу Сам Господь. Ведь Елиуй тут (равно как и Бог в Своем дальнейшем монологе) весьма ярко описывает величие Божественного творения и послушание твари своему Создателю, свидетельствует о безграничном Промысле Господа о вселенной. Так почему же эти слова Елиуя не производят на Иова того же впечатления, что произведут на него дальнейшие слова Творца? Разница здесь в том, что там – в будущем – Иову станет свидетельствовать о Себе Сам Бог и что там совершится личная встреча Бога и человека. Но об этом будет сказано позднее.

Комментируя эту часть речи Елиуя, Святые Отцы не устают вслед за ним восхищаться премудро устроенным Творцом материальным космосом, в то же время не забывая о том, что перед величием всех этих грозных сил природы человек призван научиться смирению. Так, святитель Иоанн Златоуст, пользуясь чтением 7-го стиха по версии Септуагинты, утверждает, что все в мире устроено Богом именно так – премудро и одновременно пугающе-грозно, именно ради того, чтобы познал всякий человек немощь свою (Иов. 37:7; Септуагинта) (в синодальном переводе – чтобы все люди знали дело Его). Златоуст пишет: «И для этого создано все творение, и все ради этого сделалось. Поскольку прежде всего гордыня лишила [нас] дерзновения пред Богом, Бог устроил все для противоположного: и творение, и телесное устроение, и образ жизни. Все это [устроено] ради смиренномудрия, чтобы мы научились умеренности и познали собственную немощь»⁹⁷⁶.

Видят Святые Отцы в этой части речи Елиуя и пророческие намеки на грядущую победу Христа над сатаной. Так, святитель Григорий Великий в словах Елиуя Тогда зверь уходит в убежище и остается в своих логовищах (Иов. 37:8) обнаруживает свидетельство той победы Господа над диаволом в результате Его Распятия и Смерти, о которой ясно говорит евангелист Иоанн: ныне князь мира сего изгнан будет вон (Ин. 12:31). Однако, по мысли Двоеслова, и поныне самым настоящим «логовищем» для диавола являются умы грешников и гонителей Церкви Христовой⁹⁷⁷.

Истолковывает древняя экзегетическая традиция данный фрагмент речи Елиуя и в нравственно-аллегорическом ключе. Так, например, святитель Григорий Великий понимает слова Елиуя (в их версии по Вульгате) Пшеница жаждет облаков (Иов. 37:11; Вульгата) (в синодальном переводе – влагою Он наполняет тучи) в следующем смысле: «Что иное есть избранные, как не пшеница Божья, которой должно быть убранной в небесные житницы? Они ныне приводятся совокупно с соломой [то есть вместе с грешниками] для обмолота в гумно; ибо теперь они проходят очищение в Святой Церкви черезпретерпевание ими противоположных им обычаев нечестивых, пока Хлебопашец не отделит их лопатой суда и, приняв Своих избранных подобно зерну, не поместит их в небесные обители, а солому не предаст вечному огню. Об этом хорошо сказано Иоанном: лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым (Мф. 3:12). И эта пшеница, покуда не достигла совершенной спелости, ждет дождя из туч, чтобы расти. Души праведных питаются влагой слов проповедников, дабы солнце плотских желаний не иссушило влагу любви...»⁹⁷⁸

Затем (Иов. 37:14–18) Елиуй говорит об абсолютной непостижимости Божества для человека, что свидетельствуется таинственным устроением законов мироздания, недоступных для нашего рационального осмысления. Мы не знаем, как Бог заставляет светиться облака, каким образом тучи плывут по небосводу, почему под лучами южного солнца на человеке нагревается одежда. Не знает этого и страдалец Иов. Именно поэтому ему следует, благоговея перед Творцом, смириться, осознав собственное абсолютное незнание тайн Господнего Промысла.

Елиуй говорит: Внимай сему, Иов; стой и разумевай чудные дела Божий. Знаешь ли, как Бог располагает ими и повелевает свету блистать из облака Своего? Разумеешь ли равновесие облаков, чудное дело Совершеннейшего в знании? Как нагревается твоя одежда, когда Он успокаивает землю от юга? Ты ли с Ним распростер небеса, твердые, как литое зеркало? (Иов. 37:14–18).

Святоотеческая экзегетическая традиция истолковывает многое из сказанного здесь Елиуем в нравственно-аллегорическом ключе. Так, изъясняя его речение Знаешь ли, как Бог располагает ими и повелевает свету блистать из облака Своего? (Иов. 37:15), святитель Григорий Великий пишет: «Если «облака» – это святые [христианские] проповедники, то «свет» из «облака» – это изливаемые из этих «облаков» слова [их] проповеди»⁹⁷⁹.

Елиуй здесь (Иов. 37:19–20) вновь издевается над Иовом, якобы – притворно – смиряясь перед присущей страдальцу великой мудростью и прося научить его, Елиуя, «уму-разуму». Елиуй горделиво надеется, что уж его-то слова, в отличие от речений Иова, будут услышаны Богом.

Елиуй произносит: Научи нас, что сказать Ему? Мы в этой тьме ничего не можем сообразить. Будет ли возвещено Ему, что я говорю? Сказал ли кто, что сказанное доносится Ему? (Иов. 37:19–20).

По святителю Григорию Великому, Елиуй здесь насмехается над Иовом, как якобы просвещенным «великим светом мудрости», и с издевкой просит научить этой мудрости и его, Елиуя, будто бы погруженного «во тьму невежества». При этом он горделиво надеется, что до уха Божия достигнут и те «неслыханные истины», что здесь только что произнес он, Елиуй⁹⁸⁰.

Замечу, что Елиуй – точно так же, как прежде и друзья Иова, – постоянно говорит о Боге в «третьем лице». Лишь один Иов зачастую обращается к Господу: «Ты» – адресуется к Самому Богу, а не отвлеченно рассуждает о Нем, ищет живой встречи с Ним, а не обобщает некие свои отвлеченные богословские интуиции.

В завершение своей речи (Иов. 37:21–24) Елиуй вновь обращает взор на небесный свод – на близящуюся бурю, символически отображающую грозное великолепие Бога, а также Его высочайшую небесную непостижимость. Человеку – в том числе Иову – надлежит лишь благоговеть и трепетать перед Господом, как поступают и все мудрые сердцем.

Елиуй восклицает: Теперь не видно яркого света в облаках, но пронесется ветер и расчистит их. Светлая погода приходит от севера, и окрест Бога страшное великолепие. Вседержитель! мы не постигаем Его. Он велик силою, судом и полнотою правосудия. Он [никого] не угнетает. Посему да благоговеют пред Ним люди, и да трепещут пред Ним все мудрые сердцем? (Иов. 37:21–24).

Святоотеческая традиция видит во многом из сказанного здесь Елиуем пророческий смысл. Так, святитель Григорий Великий под словами не видно яркого света в облаках (Иов. 37:21) подразумевает ту тьму язычества, в которой пребывало человечество до пришествия в мир Христа. Именно о преодолении этой тьмы и о явлении сквозь облака нового света пророчествовал Исаия: Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет (Ис. 9:2)⁹⁸¹. Вместе с преодолением этой тьмы светлая погода приходит от севера (Иов. 37:22). Святитель Григорий пользуется здесь чтением Вульгаты, отличающимся от синодального перевода: Золото приходит от севера (Иов. 37:22; Вульгата). По убеждению Двоеслова, «севером» здесь символически обозначаются далекие северные языческие страны, «золотом» же – приходящие оттуда в Церковь и обратившиеся к Христу драгоценные «золотые» души бывших язычников⁹⁸².

В то же время, по мысли древних толкователей, Елиуй здесь выражает и верную мысль о непостижимости Бога для ограниченных сил человека. Пресвитер Филипп пишет об этом так: «Конечно, говорит он [Елиуй], поскольку силой Бог велик и могуществен, то верен Он и суждением и справедливостью, но выражен [словами] быть не может. Потому, поскольку такова Его природа, Он не может быть найден Своей тварью, ибо она хрупка и немощна. В силу этого мужи великие и мудрые пусть не думают, будто можно постичь Непостижимого, и пусть не пытаются увидеть Невидимого»⁹⁸³.

Итак, Елиуй завершает свою речь. Близится явление Самого Бога, Который начнет Свой прямой разговор с Иовом. Ни Иов, ни его друзья не отвечают здесь на сказанное Елиуем – они молчат. Святитель Иоанн Златоуст резко замечает, что «ни Иов, ни трое друзей его не слушают его [Елиуя], как безбожника»⁹⁸⁴.

Вместе с тем, по убеждению святителя Григория Великого, одна реакция (да еще какая!) на речь Елиуя все же последует. Первые слова, которые произнесет Господь, будут относиться отнюдь не к Иову, а именно к Елиую: кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? (Иов. 38:2). Бог осудил здесь совсем не сказанное в речах страдальца, с которым Он в основном согласен, а предаст порицанию все произнесенное юным гордецом. Вопрос кто сей? означает полное незнание Богом всех тех, кто – по гордыне и высокомерию – погряз в грехе. Как пишет святитель Григорий, слова «Кто сей? – это начало слов упрека, поскольку Елиуй говорил высокомерно. И мы не говорим «кто это?», кроме как явно о том человеке, который нам не известен. Но познание Богом означает принятие в Его удел, а Божественное неведение – отвержение. Почему Он и говорит некоторым, которых отвергает: Не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня все делатели неправды (Лк. 13:27). Чем же тогда является вопрос об этом надменном человеке – кто сей? – как не открытым свидетельством: «Я не знаю гордецов; то есть, величие Моей Премудрости не принимает образа их жития. Потому что, хотя они и надмеваются человеческой похвалой, они лишены истинной славы вечного воздаяния"». Потому-то именно о сказанном Елиуем – таком пустом и лишенном смысла (см.: Иов. 38:2) перед лицом грозного Божественного явления – и говорит здесь Творец, как бы искоса обращая на Елиуя, в миг Собственного прихода к Иову, Свой «презрительный взор»⁹⁸⁵.