Историк-художник, проф. КазДА П.В. Знаменский

Так по справедливости может быть назван недавно (2 мая 1917 г.) скончавшийся профессор Казанской духовной академии П. В. Знаменский. В его историческом таланте объединены были и дар критического анализа и способность обобщать и синтетически представлять изучаемые явления, касались ли они выдающихся деятелей истории или целых направлений жизни и мысли. Под его искусным пером оживали и целые эпохи и, как живые, вставали отдельные личности. Этот дар художественного воспроизведения прошлого особенно сказался в «Руководстве к русской церковной истории» и ещё более – в «Истории Казанской духовной академий».

Почивший профессор, известный науке кроме Создания системы русской истории, именно как историк духовной школы, памятен останется и Казанскому краю, для изучения которого он тоже немало сделал как для его истории, так и для этнографии местных инородческих племён. Но он принадлежал и принадлежит не только Казани. По его учебнику учились многие поколения семинаристов на всём огромном пространстве былой России; его труды знали и чтили учёные как духовной школы, так и светской. Он состоял почётным членом всех четырёх духовных академий, Казанского университета, членом-корреспондентом Петербургской академии наук, а от Московского университета получил звание доктора русской истории honoris cansa. П. В. Знаменский числился почётным, пожизненным или действительным членом в Московском обществе истории и древностей российских и во многих провинциальных учёных обществах: в Казани в Обществе археологии, истории и этнографии, в Церковно-археологическом и в Архивной комиссии, в Киеве – в Обществе Нестора летописца, в архивных комиссиях Саратовской, Тамбовской, Рязанской и Нижегородской и в Нижегородской церковно-археологической комиссии.

Родился П. В. Знаменский 27 марта 1836 г. в Нижнем Новгороде, в семье диакона. Из поры своего детства Пётр Васильевич вспоминал прежде всего свою бабушку, которая хотя знала наизусть все Четь-Минеи, но любила, чтобы внук читал ей вслух то или другое житие. Такие занятия и приохотили мальчика к историческому чтению и познакомили его настолько хорошо с содержанием этой книги, что даже на академической скамье оно оказалось ему полезным. На одном экзамене по русской церковной истории в присутствии архиепископа ему пришлось отвечать о киевских подвижниках, и он рассказал свой билет с такими подробностями, каких не найти ни в одном учебнике, ни в одном академической курсе, и заслужил похвалу архипастыря. Из времён детства ярким воспоминанием сохранились ещё посещения театра. Последний находился в районе прихода его отца и мальчику предоставлялось свобода ходить туда и занимать незанятые места. Компаньоном его был диакон соседней церкви. Однажды во время представления приятели поместились на колосниках, или, как они говорили, «на полатях». Заинтересовавшийся спектаклем диакон слишком нагнулся над сценой, свесив бороду и волосы. Когда артистка как то взглянула вверх и увидала шевелюру необычайного зрителя, у неё осёкся голос... Театр Пётр Васильевич любил и посещал его до старости, пока не стал слишком утомляться от продолжительных спектаклей. Притом же у него были повышенные требования к игре и к пению артистов. Вспоминая, наконец, Пётр Васильевич и об учебной своей жизни в духовном училище Нижегородском и в семинарии. Как раз в последние годы своей жизни он занялся письменным изложением этих воспоминаний, но дошёл только до философского класса семинарии: во-первых, рука стала «фальшить» как он выражался, а во-вторых, в его памяти события семинарских лет не так прочно удержались, как жизнь училищная. Но и эти не доведённые до конца воспоминания должны представить большой интерес для обрисовки учебно-воспитательной части в Нижегородской духовной школе, школьного быта и для выяснения всех тех условий, под влиянием которых развивался наш знаменитый церковный историк.

Далее семинарии П. В. Знаменский не предполагая писать своих мемуаров, потому именно, что воспоминания академической жизни вошли большим ингредиентом в «Историю Казанской духовной академии»: прибавлять что-либо к последней Пётр Васильевич не находил возможный. Но в «Истории» имя студента П. Знаменского фигурирует не часто, притом иногда на основе архивных данных. Только трижды Пётр Васильевич рассказывает о себе по личным воспоминаниям с упоминанием своего имени. Передавая о том, как ректор Иоанн Соколов стал «выпускать студентов на церковную кафедру, заставляя их говорить на самые современные темы», Пётр Васильевич вспомнил одного только студента VIII курса Знаменского, который за всенощной под 8 ноября 1858 г. «говорил сенсационную проповедь о том, как необходимо было в то время, чтобы русский народ спасали ангелы Божии» (III, 261). В том же 1858 г. студ. Знаменский сделался по рекомендации академического начальства учителем детей генерала А. Л. Корсакова (III, 203). Наконец, рассказывается, как студ. Знаменский писал курсовую-магистерскую работу (III, 312–313). Между тем «собственные воспоминания автора» и по печатному заявлению его были не последним по качеству источником его «Истории» (I, стр. IX). И теперь трудно, конечно, выделить из последней те эпизоды студенческой жизни, в которых Пётр Васильевич был непосредственным свидетелем или даже участником. Тут помогают устные рассказы его. Так напр. повествование о печальном конце одной прогулки студентов в лодке в весеннее половодье (III, 211) Пётр Васильевич дополняя воспоминанием о том, как участникам экскурсии грозила опасность смертельно захворать, ибо они ночевали на снегу, хотя и имели с собой достаточный запас согревающих напитков. Сам П. В. Знаменский отдал дань увлечения, и довольно сильного, русскому национальному питью, но так как он начал пить довольно поздно, уже в академии, и пил недолго, то эта страсть не повлияла на его здоровье и, парализованная усиленной и строгой диетой, не помешала ему дожить до 82-го года.

В академию П. В. Знаменский поступил в 1856 г. и окончил её в 1860 г. вторым магистром. Эту степень Пётр Васильевич получил не совсем обычным образом. В начале 1859/1860 уч. года ректор Иоанн Соколов дал ему для магистерского сочинения сделать обзор всех русских историков в отношении к русской церковной истории. Знаменский много уже наработал, но в начале второго полугодия из беседы с ним Иоанна открылось для последнего, что тема очень обширна и по Тогдашнему времени даже рискованна, так как автору нужно было разбирать разные либеральные взгляды историков ХVIII в. Тут ректор, не долго думая, дал Знаменскому вторую тему: обозрение постановлений по церковным делам в России в начале XVIII ст. В течение остававшихся месяцев Знаменский успел совладать и с этой темой и во время представил магистерскую работу (III, 311–313), хотя он, по воспоминаниям его ученика, недавно скончавшегося профессора Д. А. Корсакова, очень волновался и сердился по поводу учинённого над ним ректорского произвола. ¹

По окончании курса П. В. Знаменский был назначен 23 сент. 1860 г. в Самарскую семинарию на, философию и логику и менее чем чрез год (22 авг. 1861) получил в родной академии кафедру математики. В мае же (12) следующего года он был переведён на кафедру русской истории, которая и была его призванием и специальностью. Об этом свидетельствуют и две его большие работы, написанные в течение одного учебного года и в извлечениях опубликованные им потом, и вся его последующая профессорская и учёно-литературная деятельность. За это же говорит и то критическое отношение, какое проявлял Знаменский, ещё студент, к лекциям своего учителя, известного Аф. Пр. Щапова. В биографии Щапова, написанной питомцем Казанской академии (выпуска 1858), впоследствии профессором Варшавского и Харьковского университетов, Н. Я. Аристовым, относительно этого находим следующие строки. «В наш курс студенты относились к

Афанасию Прокофьевичу на первых порах снисходительно и по товарищески, старались больше хвалить его и ободрять, прощали ему многие слабые стороны; но студенты 1856 и 1860 годов стали требовательнее и строже и отношении к нему. Уважая его за симпатичную личность и недюжинный талант, они вели вражду против его крупных недостатков – невозделанности и дикости натуры, крайностей и угловатостей воззрений, которые он сам и другие принимали за оригинальное творчество, против опущения лекций, против его ненаучных симпатий и скороспелых выводов. Они сильно жалели, что громадная сила даровитого историка расходуется иногда на пустые затеи, смело высказывали ему об этом и убеждали его идти прямым научным путём. Нередко студенты приходили к нему на квартиру целой компанией и старались рассуждениями и спорами подвинусь его на серьёзное дело». Хотя иногда критики доводили вспыльчивого профессора до того, что он в гневе рвал на себе рубашку и халат, в дребезги ругал своих гостей и разбивал об их головы два-три тома «Полного собрания законов» и затем подолгу не являлся на лекции, но все же, «бывало, вдруг засядет за работу и создаст такой мастерской исторический очерк, какой не стал бы обрабатывать, если бы не стеснялся своей холодно-критической и неглупой аудитории... Раз студенты сделали даже серьёзное коллективное внушение Щапову, чтобы он не уклонялся от лекций и не читал разных пустяков, не относящихся к делу, лишь бы провести время; при этом прямо доложили ему, что они желают учиться и просят его пособить им в этом». Н. Я. Аристов сообщает при этом имена студентов, которые бывали у Щапова и принимали участие в спорах с ним и обличениях, и во главе их ставит П. Знаменского.² Сам Пётр Васильевич подтверждает этот рассказ Аристова о посещении студентами Щапова и о характере бесед с ним, и, хотя никого из этих посетителей не именует, видно, что сам он был в числе их (II, 130–131). А одна статья его о Щапове даёт видеть, что он делился с Аристовым личными своими воспоминаниями об Афанасии Прокефьевиче.³

И вот судьбе угодно было, чтобы П. В. Знаменский сменил этого самого Щапова на академической кафедре. Хотя с момента перевода на неё до начала лекций по русской истории прошло четыре месяца, Пётр Васильевич выступил с ними по его собственному признанию «с большим смущением», имея в виду и то, что часть его студентов слушала «блестящие лекции Щапова» и была «свидетелем всех университетских в честь его оваций». Щаповскую программу русской гражданской истории Знаменский и взял себе в руководство и воспользовался при этом его методой – давать студенту «синтетические руководительные очерки разных сторон русской исторической жизни», к чему они «уже привыкли» и что «особенно любили». Но Пётр Васильевич, критически относившийся к своему учителю ещё на студенческой скамье, не мог не проявить этого критицизма в ещё большей степени на кафедре. Он, действительно, с самого же начала курса постарался «сгладить крайне-народническое и одностороннее направление» Щаповского исторического мировоззрения (II, 187)... Двухгодичный курс 1862–1864 гг. был доведён П. В. Знаменским до Алексея Михайловича. В следующий раз, в 1866–1868 гг., русскую гражданскую историю он довёл до Екатерины II, причём с особой подробностью остановился на очерках Московского государства XVI–XVII в., «взяв для них в качестве основного фона или программы известную 1 главу XIII тома Истории России Соловьёва» (II, 138–139).

Зависимость Знаменского от влияния академического учителя – Щапова ослабела не только под воздействием большого знакомства с историческими фактами и исторической литературой, но и вследствие сближения с университетской наукой, расширившей его умственный кругозор и повлиявшей на самый характер преподавания. В силу университетского устава 1863 г. на историко-филологическом факультете Казанского университета весной 1865 г. были открыты новые кафедры философии и общей церковной истории. На последнюю факультет наметил бакалавра Знаменского, каковой 31 мая 1865 г. единогласно был избран и советом. Но так как с этими выборами у факультета связано было намерение дать П. В. Знаменскому заграничную командировку, а у Министерства народного просвещения не оказалось для этого средств, то отпала и мысль о переходе его на новую кафедру. В университете Знаменскому вскоре пришлось потерпеть и вторую неудачу. Некоторые видные члены историко-филологического факультета, не желая упускать молодого талантливого учёного, побудили Знаменского войти в совет университета с прошением о допущении к экзамену на степень магистра русской истории, чтобы иметь право выступить соискателем университетской кафедры по этой науке. 7 дек. 1865 г. он подал прошение и, так как «отказа опасаться, по видимому, было нечего то Пётр Васильевич немедленно стал готовиться к предстоящему экзамену, принявшись изучать прежде всего модную тогда политическую экономию, которая занимала очень видное место в числе вспомогательных наук для магистерского экзамена по истории и которой раньше этого ему не приводилось заниматься. Но весной 1866 г. из Министерства народного просвещения последовал отказ в ходатайстве, мотивированный, необходимостью последовательного приобретения учёных степеней, почему бакалавру Знаменскому предлагалось прежде сдачи испытаний на степень магистра русской истории выдержать кандидатский экзамен.⁴ Любопытно, что в том же 1866 г. вопреки этой точке зрения Министерства был допущен к магистерскому экзамену по русской истории в Петербургский университет кандидат Казанской академии Н. Я. Аристов, в следующем году назначенный доцентом Казанского университета. Сам Знаменский, давно уже магистр богословия и с 19 марта 1866 г. экстраординарный профессор, не пожелал подвергаться кандидатскому экзамену, и вся «затея» была им оставлена. Но «история эта имела для него тот добрый результат, что среди своих приготовлений к университетскому экзамену он должен был позаботиться о восполнении разных пробелов в своём историческом образовании и изучить даже совсем новую для него отрасль знаний политико-экономических, которая необходимо должна была расширить его учёный кругозор и внести новые элементы в его преподавание. Первый его курс русской истории носил характер преимущественно юридический и созидался при пособии главным образом историков-юристов (Кавелина, Чичерина, Лешкова, И. Д. Беляева, Чебышева-Дмитриева и др.); во второй его курс им введены были новые обширные отделы о государственной экономии древней Руси, о древне-русской городской и сельской промышленности, развитии ремесленной деятельности, о внутренней и внешней торговле, экономической кризисе в Московском государстве с половины ХVІІ в., о постепенной подготовке экономической реформы государства в начале XVIII в. и о самой этой реформе, как она произведена была Петром Великим (Ист. Каз. дух. академии, II, 139–140). Но и здесь Пётр Васильевич не увлёкся далее меры экономическими факторами, как это свойственно прозелитам новой веры, новой научной теории... В этом отношении прекрасную характеристику-аттестацию даёт П. В. Знаменскому адрес совета Казанского университета ко дню 50-летия его научной деятельности: «В изучении общей истории России вы основываете выводы также на анализе эволюции в культурной, общественной и экономической жизни всех слоёв русского народа, полагая в основу этих слоёв количественно преобладающий слой крестьянства, «мира народа», внимательно следя за его расселением по земле русской, его колонизацией, за развитием его хозяйственной, экономической жизни и за основанным на этой жизни общественно-земским его укладом. Нельзя не отметить, что вы обратили научное внимание на значение экономических факторов в истории русского народа ещё в шестидесятых годах прошлого века, в то время как эти факторы почти не входили в общую научную схему русской истории. Но, твёрдо памятуя священные слова: «не о хлебе едином жив будет человек», вы не вдавались в крайности исторического экономизма и, отмечая важность экономических факторов в исторической жизни русского народа, – рядом с тем указывали и на другие, более важные этой жизни, факторы духовного развитая, и во главе их развитие нравственно-религиозное».⁵

К лекциям по русской церковной истории, которые излагались чрез каждые два года вперемежку с чтениями по гражданской истории (1864–6, 1868–1870), П. В. Знаменский был более подготовлен, потому что разные вопросы из её области были им обрабатываемы ещё на студенческой скамье, и программу её он выработал почти сразу. Новые и новые курсы обогащались только «новыми сюжетами». «Лекции его по этому предмету имели тоже характер более или менее специальных руководительных очерков – сначала славянской Мифологии и языческих нравов славян, потом распространения в России христианства, борьбы его с язычеством и различных периодов народного двоеверия, государственной постановки русской иерархии, народных элементов в её строе, её земского значения и христианско-просветительной её деятельности, своеобразного склада народного христианского миросозерцания и нравственных идеалов – семейного, общественного и аскетического, особенностей народного культа, еретических и раскольнических движений в русской церкви и т. д.». (II, 141).

Такой характер лекций нравился студентам у Щапова, не мог он не привлечь их и в аудиторию Петра Васильевича. Если первый привлекал молодёжь энтузиазмом и жаром, с которыми читал свои мастерские очерки, то Знаменский при спокойной манере чтения покорял слушателей продуманностью, цельностью и округлённостью своих лекций и отдельных характеристик. Мы имеем ряд показаний учеников П. В. Знаменского и о способе его преподавания и о влиянии на слушателей. Студенты, приветствовавшие Петра Васильевича в день его 26-летнего юбилея, свидетельствовали, что его «лекции, блещущие обилием исторического материала, учёных замечаний и новых идей, всегда возбуждали» в них «самый живой интерес». Его «умению в одном слове или кратком замечании представить непосредственную по своей рельефности характеристику лица или события обрисовывало» пред студентами «художественную сторону таланта профессора» и укрепляло их в убеждении, что его «кафедра – лучшая школа для того, кто хочет сделаться историком-художником». В 1897 г., когда П. В. Знаменский оставлял академию, вся корпорация обратилась к нему с прощальный адресом, в котором оценивала его преподавательские способности по своим воспоминаниям, так как большинство её училось у него. «Студенты всегда считали ваши лекции как бы праздником: в них чувствовалось что-то освежающее, поднимающее дух, возбуждающее мыслительную деятельность и удовлетворяющее эстетическим запросам души... Ваши чтения, всегда тщательно обработанные, очаровывали гармоничным соединением обильного фактического материала с художественной обработкой его. В них, равно как и в ваших печатных трудах, историческая жизнь воскресала и развёртывалась в живых и правдивых картинах... Память ваших слушателей не обременялась и не изнемогала под бесконечным реестром без нужды нагромождаемых фактов, из которых добрая половина ничего не говорит и ничего не уясняет; напротив, она легко удерживала предлагаемый вами фактический материал, очищенный, отобранный, систематизированный, всегда находящийся во внутренней органической связи с создаваемым вами историческим образом или с уясняемой вами исторической идеей. Оттого ваши чтения слушались с пользой, но в то же время легко и с удовольствием»...⁶

Преемник П. В. Знаменского по академической кафедре проф. И. М. Покровский свидетельствует: «серьёзное отношение к лекциям и всегдашняя тщательная подготовка к ним у П. В-ча сказывались, между прочим, в том, что он никогда не читал лекций без тетради. Но чаще тетрадь у него только лежала пред глазами совсем не раскрытой, или раскрытой не на том месте, где следовало читать. П. В. читал приготовленную лекцию наизусть, хотя слушателям казалось, что он читал её по тетради. В аудитории он держался необыкновенно скромно и даже, как будто, робко. В течение 36 лет ой всякий раз входил на лекторскую кафедру с каким то душевным волнением, считая профессорскую кафедру местом священным и боясь уронить её в глазах слушателей-студентов, которых обыкновенно называл «нелицеприятными» и «чуткими» критиками профессорских чтений».⁷ Это свидетельство проф. Покровского почти целиком совпадает с признанием самого Петра Васильевича в ответной речи на юбилейный адрес студентов в 1885 г. «И до сих пор при входе на кафедру меня объемлет какой-то страх и не знаю... мне кажется, я более робею пред студентами, чем они предо мною. Поэтому я не импровизирую своих лекций. Каждая лекция была мною записана и я никогда, что может быть и не нравится некоторым студентам, не решался выступать пред вами с импровизацией, хотя ранее мне и случалось импровизировать пред большими собраниями».

В той же речи П. В. Знаменский охарактеризовал своё служение академии, как служение всему студенчеству посредством науки, почему может быть назван скорее профессором, чем учёным. Разрабатывая исторический материал, он разрабатывал его для студентов... И в этом он полагал свою заслугу. Но заслуга проф. Знаменского не ограничивалась только стенами его академической аудитории: плоды своих трудов он выносил обычно на суд широкой публики, помещая их в журналах. И так как журнальные статьи в большинстве случаев отражали его «классные работы», то они и отличаются теми же качествами, какими характеризуются его лекции. Но тесную связь с кафедрой имел и общий курс истории русской церкви. Составлением его для подготовки именно студентов к курсовым экзаменам Пётр Васильевич занялся уже при вторичном прохождении церковной истории в 1868–1870 гг. В 1870 г. он уже увидел свет.

Новый академический устав 1869 г. разбил кафедру русской истории на две – церковной истории и гражданской. П. В. Знаменский пожелал сохранить за собой преподавание первой, но временно, с сентября 1870 г. по май 1871 г., читал и гражданскую историю. Преподавание по двум кафедрам не помешало ему приступить к печатанию в 1871 г. в академической журнале исследования о приходском духовенстве на Руси со времени реформы Петра В., каковое вышло в 1878 г. отдельной книгой в 850 страниц. Это была докторская диссертация проф. Знаменского, и помимо её заслуживавшего, по мнению церковно-исторического отделения академии, высшей учёной степени за всю совокупность своих трудов, составивших уже тогда около 120 печатных листов. Совет академии удостоил его степени доктора церковной истории после публичного – первого в Казанской академии – диспута 13 мая 1873 г. Но тогдашний казанский архиепископ Антоний (Амфитеатров) выступил с отдельным мнением, в котором находил, что труд Знаменского не принадлежит к богословским, ни по содержанию, ни по направлению, причём с неодобрением подчеркнул, что в нём выставлены тёмные стороны из жизни высшей церковной иерархии и приходского духовенства. Но это «особое мнение» было в св. синоде парализовано знаменитым, церковным историком, архиеп. Макарием Булгаковым, и не помешало учёной промоции казанского профессора. Самому критику синод разъяснил, что данное сочинение Знаменского и многие другие труды его – содержания церковно-исторического.⁸

Таким образом, получение магистерской степени не обошлось для П. В. Знаменского без «терниев и волчцов», по выражению проф. Корсакова. Но эта неприятность не ослабила учёной его энергии и он, продолжая трудиться на литературном поприще, восходя от славы к славе. Венцом его учёно-литературной деятельности была трёхтомная «История Казанской духовной академии» (1892), прославившая как академию, так и автора, удостоившегося за неё почётных отличий от двух университетов и от Академии наук.

Скоро после того П. В. стал подумывать о заслуженном им отдыхе, хотя, казалось, долго ещё мог работать, и 20 ноябри 1895 г. оставил штатную службу в академии, а 12 авг. 1896 г. отказался и от сверхштатной, согласившись однако ещё некоторое время читать лекции бесплатно. О мотивах к отставке он сам свидетельствовал при прощании с ним сослуживцев 26 окт. 1897 г. «Посмотрел я на себя повнимательнее и увидел, что я сила уже утомившаяся, отработавшая свой термин, что не поспеваю идти вровень, нога в ногу, ни с современным развитием моей науки, ни с работой других членов академической корпорации, что могу, помимо своей воли, принизить свою кафедру, всегда высоко стоявшую в составе академического курса, – увидел и, как это ни тяжко для меня было, постарался побороть свой самолюбивый соблазн и уступить своё место новой силе, более свежей и более гармонирующей с деятельностью академической корпорации. Думаю, что я оказал этим не малую услугу любимой мною академии».⁹ Был однако ещё мотив для вывода, П. В-ча в отставку – желание освободить штатную ординатуру для давно ждавшего её многосемейного профессора М. И. Богословского.¹⁰

Своей отставкой, в которой идеально сочетались и сознание долга пред академией и наукой, требовавшими по его мысли нового, свежего человека, и чувство товарищеского доброжелательства, не желавшего загораживать дороги к ординатуре достойному её сослуживцу, – П. В. не отрезал себя от академии, а ещё более привязал. С сослуживцами у него всегда были добрые, отношения. На них импонировала «уравновешенность натуры, простота и естественность в обращении, изящество и какой то прирождённый аристократизм в манерах», душевная доброта, любовь ко всему прекрасному, благородство характера; к проф. Знаменскому влекли многостороннее образование, ясное понимание вещей и тонкий, ни для кого не обидный юмор, делавшие беседу с ним поучительною и оживлённою. Хотя Пётр Васильевич «не жил по традициям провинциального общежития, не гостился», репутация доброго товарища навсегда была обеспечена за ним. Но в отставке, продолжавшейся 20 лет, проф. Знаменской пережил многих прежних сослуживцев и состав преподавательский совершенно обновился, пополнившись в значительной части людьми, которые даже не слушали в академии его лекций. В их сердцах идеальная личность проф. Знаменского, о котором в академии были живы самые яркие воспоминания, будившиеся время от времени его появлением на академических торжествах, питала другое чувство – глубокого уважения, почти благоговения. С ним все новые поколения студентов и преподавателей академии роднила та любовь его к академии, которая красной нитью проникает его «Историю» и которая сказывалась во всё новых и новых пожертвованиях. Автор «Исторической Записки» С. А. Терновский отметил, что очень, часты были жертвы Петра Васильевича книгами, – как ими отмечены 1873, 1876–1879, 1882, 1886, 1887, 1889, 1891 годы.¹¹ Но в академическую библиотеку П. В. дарил книги и после юбилея академии (1892) и после своей отставки. Наконец, по духовному завещанию и вся библиотека Знаменского отдана в академию. Ей же завещан и дом, построенный некогда самим Петром Васильевичем и стоивший вместе с двумя флигелями и участком земли по меньшей мере 50 т. р. (по той стоимости рубля, какую он имел в начале 1917 г.). Связь свою с академической корпорацией – с «поместной церковью Арского поля» – П. В. Знаменский закрепил ещё пожертвованием в Пользу основанного архиеп. Димитрием Ковальницким Попечительства. Ещё теплее относился П. В. к нуждам студентов. Последние и на дому у него получали денежную помощь, получали её и чрез посредство Общества вспомоществования недостаточным студентам академии. Основано оно было в 1883 г. и в нём П. В. состоял членом правления (1883–1889) и почётным членом (за пожертвование в декабре 100 р.), а с 1910 г. до самой смерти – товарищем председателя Совета. В 1892 г. он передал Обществу свою «Историю Казанской духовной академии» с тем, чтобы на вырученные деньги была образована стипендия неизвестного лица.¹² Но по нерадению заведывавших продажей книг лиц она расходилась туго.¹³ При том же для студентов покупная цена её была понижена втрое (до 2 р.) и по этой цене чрез студентов покупали «Историю» посторонние лица.¹⁴ Потому сам П. В. пришёл на помощь своей «Истории» щедрыми жертвами: ежегодно он вносил в кассу Попечительства, где образовался особый «Стипендиальный капитал» его имени, от 75 р. и больше (75 р. – в 1899 г., 1901–1905 г., 100 р. в 1900, 1906–1914, 1916 гг., 200 р. в 1915 г., 570 р. в 1896 г. – премия академическая, 1000 р. в 1898 г., 1500 р. в 1897 г., от хозяйствен. управления при Святейшем Синоде). Только в 1914 г. секретарь академии А. И. Нечаев решил использовать лежавшее втуне сокровище и обратился с печатный призывом к бывшим питомцам академии приобресть оставшиеся экземпляры книги и поддержать добрый почин автора – жертвователя и Общество вспомоществования. На горячий призыв многие ответили присылкой стоимости книги и пожертвований, доходивших порой до 100 р. В короткое время собрано было до 3 т. рублей и – при помощи пожертвований самого П. В-ча образована 2-ая стипендия его имени внесением в правление академии 5 т. р. в 1915 с дополнением в 1916 г. 800 р. Вместе с тем было положено начало образованию новой стипендии!

Он же внёс 200 р. на образование стипендии имени проф. Терновского (1914 г.). Недаром студенты отозвались на смерть П. В. Знаменского, которого они не знали как профессора, возложением на его гроб венка с надписью: «другу учащихся»: таким именно он был в их представлении... Они знали его как «человека, сердце которого бьётся в унисон с сердцами учащейся молодёжи, который радуется её радостями и скорбит её печалью, который всегда готов оказать всяческую моральную и материальную поддержку»...

За такой поддержкой шли иногда к Петру Васильевичу профессора академии. Иногда и сам он шёл с помощью нуждающимся, когда, напр., послал анонимно 100 р. осиротевшей семье одного профессора, оставившего «на всё» только 12 руб. Для академической семьи «он до самой смерти продолжал оставаться нравственным центром и общепризнанный патриархом. Его мнениями по текущим вопросам академической жизни продолжали интересоваться и их очень ценили... К нему обращались за советами. Вообще его именем духовно утешались и ободрялись».¹⁵

П. В. Знаменский дожил до благословенной старости. Если последние два-три года он ослабел физически и стал чувствовать боль в ногах, так что года за полтора до кончины перестал выходить из дому, то духовные силы он сохранил почти в неприкосновенности. Он охотно и легко вспоминал разные эпизоды из своей и академической жизни, интересовался литературой не только по своей специальности, но и вообще богословской, прочитывал журналы не только духовные, но и светские, присылавшиеся ему из Казанской духовной академии и из других мест, и разве только политическими и военными событиями интересовался мало. Газеты он только пробегал: их и в молодые годы он не жаловал. В последние годы, с обострением болезни казалось, что он и жизнью мало интересуется, – что как будто он отошёл от неё. Но это было только по временам и во всяком случае огромный переворот государственный, совершившийся в феврале-марте 1917 г. не оставил его безучастным. Но к тому, что происходило тогда, относился с каким то скрытым любопытством...

Насколько и в последние годы П. В. был умственно силён, видно из того, что он прекратил учёно-литературную деятельность не столько из-за головы, сколько из-за начавшей «фальшить» руки. И переписку с родными и товарищами по академии вели за него его близкие. Самый последний учёный труд вышедший из-под пера П. В. Знаменского, относится к 1915 году. Это его разбор исследования проф. Каптерева.

Почётное имя в русской церковно-исторической науке П. В. Знаменскому создало его «Руководство к русской церковной истории» (Каз. 1870), признанное «замечательным явлениям» со стороны учебного комитета при Св. Синоде и награждённое (половинной) премией архиеп. Макария. Составленный неизвестным нам специалистом, отзыв учебного комитета умело отображает достоинства труда проф. Знаменского, – его знакомство с литературой пособий и источников, его «глубокий анализ событий и редкое умение подмечать характеристический факт летописи и направлять его к своей цели», новое освещение церковно-исторических фактов и всего хода церковной истории, преимущественный интерес к внутренней стороне церковной жизни – к особенностям церковного управления, к положению и нравам духовенства, к состоянию духовного просвещения, к характеру религиозно-нравственной жизни в обществе. «Сведения, сообщаемые им об этих предметах, возбуждая самый живой интерес в читателе, удовлетворяют в то же время всем требованиям науки. Если где, то именно здесь он показал своё обширное знакомство с важнейшими результатами научных исследований по всем вопросам, относящимся к истории отечественной церкви». В заключение подчёркнуто полное беспристрастие рассказа, отсутствие в нём «всяких искусственных теней и прикрас». Тот же учебный комитет второе издание книги П. В. Знаменского одобрил в качестве учебного пособия как наставникам, так и воспитанникам духовных семинарий.¹⁶

«Руководство» проф. Знаменского, как таковое, выдержало пять изданий: 1870. 1876. 1880. 1886. 1888 гг. В первом издании оно заканчивается царствованием Елисаветы Петровны. Следующие дополнялись новыми главами. Так во второе вошли с сокращениями и с дополнениями «Чтения из истории русской церкви за время царствования Екатерины II», печатавшиеся в Православной Собеседнике за 1876 г.¹⁷ В 4-ое издание, оканчивающееся воцарением Николая Павловича, вошли «Чтения из истории русской церкви за время царствования имп. Александра 1», печатавшиеся в академическом журнале за 1885 г. (и отдельно: Казань. 1885), – вошли с огромными сокращениями...

В дальнейшем книга проф. Знаменского становится собственностью учебного комитета при Св. Синоде. Автор, уступив её почти даром (за 3 т. р.), сделал в ней значительные изменения применительно к программе духовных семинарий. Изменения эти касались не столько идейной и фактической стороны, сколько порядка, изложений. Прежде вся система разбита была на 9 или на 10 отделений. Вот их перечень в издании 1886 г.: 1) Начало христианства в России. 2) Русская церковь в удельное время до усиления северо-восточной Руси. 3) Русская церковь в удельное время после усиления северной Руси до разделения митрополии. 4) Московская митрополия. 5) Киевская митрополия до половины XVII в. 6) Московское патриаршество. 7) Состояние церкви во время реформы Петра В. 8) Русская церковь при преемниках Петра. 9) Состояние церкви при Екатерине II и Павле I . 10) Состояние церкви при Александре I.

В новой редакции П. В. должен был усвоить периодизацию Филарета Черниговского разделившего историю русской церкви на пять периодов: 1) домонгольский, 2) до разделения митрополии, 3) до учреждения патриаршества, 4) период патриаршества и 5) синодальный. В таком виде учебный комитет напечатал книгу в 1896 г. под заглавием: «Учебное руководство по истории русской церкви применительно к семинарской программе по истории русской церкви».

А. В. Карташев, некогда доцент Петербургской духовной академии, а потом обер-прокурор синода с правами министра иссповеданий, в своём «Кратком историко-критическом очерке систематических обработок русской церковной истории» дает такую оценку «Руководству» проф. Знаменского: оно «представляет собой наилучшую у нас по данному предмету книгу для чтения, тем более, что таких прекрасных книг для чтения вообще пока ещё слишком мало в нашей научно-богословской литературе». «Руководству» г. Карташев отводит самостоятельное место в ряду церковно-исторических систем и по его плану, и по подбору фактов, и по искусству построения. Проф. Знаменский – «синтетик и живописатель», а «не археолог, не критик документов, не аналитик», но «во всём его изложении обнаруживается солидное знание первоисточников, из которых им самостоятельно извлечено множество ценных фактов, обставленных многочисленными замечаниями и меткими характеристиками, проливающими свет на характер целых эпох. Прекрасны, напр., его краткие, но содержательные характеристики: религиозного состояния русского народа вскоре после крещения, общественного значения в древности храма, отношений между церковью и государством в XIV–XV вв. и множество других. Очень выразительно изложены: характерный в русской истории XVI век, смутное время, история п. Никона, реформы Петра В. и т. д.» «К отличительным достоинствам содержания «Руководства» относится и то, что оно отводит менее, чем это делалось до него, места рассказу о внешних событиях, и с большею подробностью и с большим вниманием изображает внутреннюю жизнь церкви, религиозно-нравственное настроение русского общества»¹⁸

Последняя черта – не случайная в системе и в писаниях П. В. Знаменского: она вполне соответствовала новому с средины XIX в. направленью в русской историографии, когда наука русской истории с почвы официальной перешла на почву народную и стала заниматься преимущественно расследованиями внутреннего быта, следить за развитием народной жизни и описывать явления жизни обыденной. Это направление П. В. уловил и современные научные требованья приложил к разработке истории отечественной церкви, – приложил не инстинктивно, а вполне сознательно. В самом начале своей учёно-литературной деятельности он выразил то новое направление в исторических изучениях, которому сам решил следовать. Сделал он это сначала в «замечательной», по выражению редакции журнала «Время», статье по поводу «Северно-русских народоправств» (1863, кн. 4), а потом в «Заметках касательно устройства древней новогородской иерархии». «История нашей церкви, говорит он, доселе шла по официальному, так сказать, направлению, в каком разрабатывалась некогда и гражданская история. Как последняя исключительно занималась биографиями князей и царей, следила за развитием государственного начала, не обращая никакого внимания на склад жизни, на требования и жизненные идеалы самого народа, так в параллель ей церковная история рассказывала нам жития и подвиги благочестивых иерархов и святых мужей, следила за проявлениями в жизни внешней стороны православия, тоже не обращая никакого внимания на религиозный склад, на развитие религиозного сознания самого народа, на те оригинальные формы, в каких народ выражал понимание предложенного ему учения. Мы знали, кто и когда учил народ православный вере, какие правила церковной жизни переданы были в Россию греческою церковью; но не знали другой, – самой существенной стороны дела, как народ усвоил учение веры, как церковный закон обнаруживая свое влияние на народную жизнь, какие особенности и в вероучении и в церковной практике проистекали от соприкосновения православия с народными понятиями и жизнию». Отметив далее с похвалой, что г. Костомаров «по преимуществу историк народной жизни», и в своих исследованиях церковно-исторических «стоит на той же почве народной истории» и что в частности в своих «Северно-русских народоправствах» он пытается «уяснить отличительные особенности в церковной жизни» Новгородской и Псковской областей, «исследовать, как областное земство проявляло себя в этой сфере, какую печать клало оно на чистые формы православия», П. В. Знаменский заявляет, что автор всё же не выполнил своей задачи: он не решил «самого существенного вопроса из истории областной церкви, вопроса об особенностях народно-областного религиозного миросозерцания», трудного вообще, а особенно в отношении к Новгородской области, где «этот вопрос стоит в неразрывной связи со всей славянской и финской мифологией».¹⁹ В этих словах не только характеристика старого направления церковно-исторических исследований, но и программа для будущих историков русской церкви. «Церковные историки, писал П. В., должны идти по новой чисто-исторической, научной дороге. Пора уже понять, что история церкви состоит вовсе не в рассказе о том, когда и кто преподавая народу православный катехизис, или какие правила и законы передала византийская церковь в Россию, а в том, в каких формах усвоено преподанное учение народом, как привились церковные правила, и законы к складу его жизни, насколько переработали и сами видоизменились от неё».²⁰ Программу эту осуществлять начал сам проф. Знаменский как в ряде статей, так и в системе русской церковной истории. Это его достоинство и заслуга, которые подчеркнуты были и в отзыве церковно-исторического отделения Казанской дух. академии в 1873 г. при представлении совету его докторской диссертации и в адресе совета Казанского университета в 1910 г. по случаю 60-летнего юбилея Петра Васильевича.²¹

«Руководство» П. В. Знаменского, прекрасное для ознакомления с ходом церковно-исторической жизни в России, – прекрасное как цельная система, в художественных очерках освещающая разные стороны прошлого, оказалось однако не совсем подходящим для современных семинаристов и даже студентов как учебное пособие: тех и других затрудняет обилие имён и хронологических дат. Другой недостаток его – это традиционный, от летописи идущий взгляд на начальные моменты истории христианства на Руси. Путешествие ап. Андрея в Россию, крещение киевлян при Аскольде и Дире, крещение Ольги в Константинополе и Владимира в Корсуне, причём последний был подготовлен к принятию христианства греческим проповедником – все эти легендарные сказания, перенесенные Знаменским из летописи в первое издание «Руководства», появившееся задолго до критического разбора их Е. Е. Голубинским, остались и в последующих изданиях: Петр Васильевич как будто не осмеливался подорвать эти дорогие русскому сердцу представления о начало церкви русской. В последних же двух изданиях (1896 и 1904) он и не волен был посягнуть на них, ибо книга уже принадлежала Св. Синоду, хранителю всяких традиций и преданий, хотя бы и не научных. Древняя связь «Руководства» с духовной школой отразилась – тоже может быть против воли автора – и в других местах её. Так «официальная точка зрения» проявляется во взгляде Знаменского на Св. Синод, который им трактуется как учреждение церковное, имеющее власть не меньшую, чем патриарх, и в умолчании о существе и значении церковной реформы Петра для установленья взаимоотношений между церковью и государством, хотя Пётр Васильевич и сам ясно сознавал государственный характер Синода и в ходе изучения его смысла и исторической судьбы сыграл положительную роль.²² Можно найти и ещё недостатки в книге Знаменского. Так Д. А. Корсаков отмечал в 1886 г., что Пётр Васильевич не внёс в свой учебник, именно в рассказ о начале христианства на Руси, первобытных религиозных верований славяно-руссов, хотя посвятил им несколько академических курсов, которые дали содержание его очеркам из истории славянской мифологии 1865–66 гг. Их конечно, нужно было бы переработать на основании нового материала и новых взглядов, введенных в науку сравнительным изучением филологических и литературных данных. Вместе с тем следовало бы – писал тот же критик – дать хотя бы краткий обзор мифологии инородцев, особенно финского племени, верования которых отразились на религиозно-нравственном мировоззрении некоторых русских еретиков и славяно-русских колонистов, поселившихся среди черемис и мордвы.²³ В вину автору можно поставить и доверие его к более чем с сомнительным «свидетельствам» В. Н. Татищева о школах и библиотеках на Руси в домонгольский период – доверие, мотивированное еще в первой печатной работе тем, что только благодаря Татищеву нам известны некоторые факты из истории русского просвещения.²⁴ Наконец, можно было бы высказаться и против той периодизации, какая принята в «Учебном руководстве», но эта пятичастная схема навязана автору семинарской программой и при том не отразилась ни на идейной стороне, ни на художественности отдельных картин и характеристик.

«Руководство» Петра Васильевича это – цельная система русской церковной истории, полная картина жизни русской церкви за всё время её существования. Сложилась она не сразу, и ранее её, как и во время её написания, цроф. Знаменский выпустил несколько работ, которые можно назвать этюдами или эскизами к «Руководству». Каковы «Заметки касательно устройства древней новогородской иерархии» (Прав. Собес. 1863, I, 172–201, 244–291); «Законодательство Петра Великого относительно духовенства» (четыре статьи – Прав. Собес. 1863, II,377 – ; III, 45–77, 125–158, 372–405); «Церковные вотчины при Петре Великом» (две статьи-іbid. 1864, I, 127 и 247); «Законодательство Петра относительно чистоты веры и церковного благочиния» (три статьи-іbid. 1864, III, 97–131, 201–231, 290–340);²⁵ «Очерки из истории славянской мифологии» (Нижегород. епарх. ведомости 1865 – 1866);²⁶ «О борьбе христианства с язычеством в России» (Прав. Собес. 1865, II, 211–302);²⁷ «Иоанн Неронов» (іbid. 1869, I, 236–282, 325–366); «Чтения из истории русской церкви за время царствование Екатерины II» (іbid. 1875, I, 3–22, 99–143, 228–254, 392–418; II, 3, 327–347); «Сергей Шелонин, один из малоизвестных писателей ХVII в.» (Правосл. Обозрение 1882, I, 282–314, 666–686); «Произведения соловецкой письменности, относящиеся к личности св. Филиппа Московского» (Прав. обозр. 1883 г.); «Шестоднев Афанасия, архиепископа Холмогорского» (Странник 1883, III, 565–574); «Нечто о записках архиеп. Василия Полоцкого по поводу выхода в свет записок митрополита литовского Иосифа Семашки» (Прав. Собес. 1884, I, 310–329). Под редакцией П. В. Знаменского изданы и самые Записки пр. Василия Лужицкого (Прав. Собес. 1884, I, и 1885, I, II и III. Отд. Казань 1885); «Чтения из истории русской церкви за время царствования имп. Александра 1» (Прав. Собес. 1885, I, 3 – , 263 – ; II, 173 – , 357 – , 443 – ; III, 70 – , 236 – , 257 – , 405 – );²⁸ «Речь на 6 апр. 1885 г., день тысячелетней памяти святителя Мефодия славянского» (іbid. 1885, I, 357–404);²⁹ «Житие Варлаама Керетского» (Сборн. Академии наук. Отдел. русского языка LV); «Повесть о преп. Варлааме Керетском», с предисловием П. Знаменского (Записки Академии наук, т. 73 (1894), – Прилож. к Протоколам отделения русского языка и словесности, 48–53); «При открытии памятника в Казани имп. Александру II (Прав. Собес. 1895, окт., 1–3, от имени Каз. дух. академии); «Высочайший указ 31 авг. 1825 т. об одежде духовенства» (Русский архив, 1901, кн. 8, 587–589); «Святые Пётр, Алексий, Иона и Филипп, Московские чудотворцы» (Прил. к № 11. журн. Деятель за 1904 г., 3–40).

Вторая крупная работа П. В. Знаменского посвящена приходскому духовенству. Состоит она из двух частей: «Приходское духовенство на Руси» (Православное обозрение 1867 г. и отдельно, М. 1867, 1–81) и «Приходское духовенство в России со времени реформы Петра» (Правосл. собеседник 1871–1872. Отдельно, Казань 1873, 1–850). Первая часть излагает историю приходского духовенства в допетровской Руси, вторая с Петра до 1860-х годов. Тема исследования навеяна была на Петра Васильевича неразработанностью вопроса в церковно-исторической литературе, в которой, соответственно общему направлению истории, занимались «одними верхними слоями церковной жизни», «совершенно упуская из внимания жизнь и верования народных масс, скромную деятельность низших церковных деятелей, никогда не заглядывая в темные углы церковных приходов – этих единиц, из которых складывается целое – церковь». Между тем «белое духовенство, имеющее непосредственное влияние на народ, поставленное к нему в самое живое и близкое отношение, составляет самый живой нерв церковной жизни». Особый же интерес к нему выразился потребностями времени, – происходившими в 1860 г. реформами в нём, в его положении и быте, а также, «общими толками касательно народного образования, которое почти исключительно, зависит от духовенства». В виду всего этого П. В. находил «непростительный для церковной истории» «её прежнее молчание» о белом духовенстве.³⁰ В первой своей монографии проф. Знаменский довёл исследование до Петра В. и тут обрисовал в шести главах значение древнего прихода, земское значение приходского духовенства, отношение последнего к прихожанам, духовному и гражданскому начальству, средства его содержания, расходы по разного рода платежам церковным и государственным и, наконец, его нравственное состояние, его духовные силы.³¹

Вторая половина исследования – положение приходского духовенства со времени П. В. – составила книгу в 850 страниц и доставила проф. Знаменскому степень доктора церковной истории. Задумана была она, как и вся работа, задолго до своего появления в свет, – быть может тогда, когда Знаменский писал свое курсовое сочинение. По крайней мере на напечатанные в 1863 г. свои статьи о положении приходского духовенства при Петре он в 1867 г. смотрел как на продолжение исследования по истории духовенства в допетровское время.³²

Докторская диссертация П. В. Знаменского состоит из пяти больших глав: 1) «Определение на священно- и церковно-служительские должности в приходах», посвященная изложению борьбы двух начал – выборного и наследственного; 2) «Приходские штаты и выход из духовного звания»; 3) «Гражданские права духовенства»; 4) «Отношение духовенства к духовной власти» и 5) «Способы содержания приходского духовенства» – доходы от прихожан и правительственное обеспечение. Историческое освещение юридического и материального положения белого духовенства автор довёл до своего времени, как раз до того момента, когда пред обществом и государством стал во весь рост насущный вопрос об улучшений его быта, и в силу этого данное сочинение имело общественное значение, давши исходные пункты и материал для производившейся реформы. Но такой современно-практический характер диссертации нисколько не подорвал научных достоинств её: она была, как и доселе остается, наиболее солидным, полным, объективным, беспристрастным и планомерно раскрытым обозрением истории приходского духовенства за ХVІІІ–ХІХ вв.³³

Новым крупным (в 806 страниц) исследованием П. В. Знаменского были «Духовные школы в России до реформы 1808 г.» (Казань 1880 г.). Содержание его слагается из вступления кратко очерчивающего ход нашего духовно-школьного образования в XVII и XVIII вв., и трёх глав, посвящённых: 1) начальному заведению духовных школ при Петре I – до Синода и при Синоде; 2) состоянию духовных школ при преемниках Петра, – умножению школ, управлению и содержанию их, составу учащихся и учебно-воспитательной стороне; и 3) состоянию школ с восшествия на престол Екатерины II и до 1808г., – с тех же сторон. Это исследование отличается, как и предыдущее, обилием собранных в имевшейся печатной литературе фактов и искусной комбинацией их, впервые ярко и живо осветившей историю и состояние русской духовной школы в ХVІІІ в.³⁴ Продолжением её является актовая речь проф. Знаменского, произнесенная 12 дек. 1877 г. по случаю 100-летня со дня рождения Александра Павловича: «Основные начала духовно-училищной реформы в царствование имп. Александра I» (Прав. собес. 1878, 1, 3–42, и отдельно). Эскизом – «Казанская семинария в первое время её существования (по бумагам Г. 3. Елисеева»,³⁵ именно за 1723–1738 гг. (Прав. собес. 1868, II, 265–311).

«Духовные школы» стоят не только в хронологической, но и в родственной связи с «Приходским духовенством»: развитие наследственности духовного звания и замкнутости сословия обусловливалось развитием духовной школы и ограничением доступа в неё иносословных. Ближайшее родство усматривается и между «Духовными школами» П. В. Знаменского и следующей крупной его работой – «Историей Казанской духовной академии за первый (дореформенный) период её существования (1842–1870 годы)». Вып. I (Каз. 1891, I–X, 1–371), II (1892, стр. 1–592) и III (1892, стр. I–IV, 1–466). Если корпорация Казанской духовной академии в виду приближавшегося 50-летнего её юбилея поручила Знаменскому дать исторический очерк юбилярши, то она остановилась на нём те только потому, что он занимал церковно-историческую кафедру, но и потому, что зарекомендовал себя, как мастер пера, как художник слова, притом подготовивший себя к выполнению задачи историей духовных школ в XVIII – нач. XIX ст. Тем не менее, потом ни совет академии, ни ректор не оказали автору никакой поддержки – ни моральной, ни материальной. Они не пытались даже исхлопотать сумму, нужную для напечатания «Истории». Что же касается ректора, прот. А. П. Владимирского, то он положительно тормозил самое печатание, как цензор, хотя книгу П. В. издавал на свой счёт. Если Знаменский добыл сам средства на издание,³⁶ то и те материалы, какими он располагай он получил благодаря собственной инициативе и энергии и – доверии к нему разных лиц.

Если две предшествующие работы П. В. Знаменского написаны исключительно на основании печатной литературы, то для «Истории академии» главным источником послужили дела академического архива, потом – «мемуары, которые всегда так поэтически оживляют официальные архивные известия», «устные рассказы студентов разных курсов, с которыми удалось видеться в Казани, в Петербурге и во время путешествий по Волге и Каме», и собственные воспоминания, начинающиеся с 1856 г. (I, пред. VIII. IX). Из устных рассказов Пётр Васильевич особенно выделяет по живости, точности и неистощимости сообщения Н.И. Ильминского – «воплощённой летописи академии» (IX). К этой печатной характеристике данного источника могу прибавить лично слышанное от П. В-ча пояснение, что у Ильминского память была такова, что он поправлял даже даты академических протоколов; такой то протокол помечен-де не тем числом, когда состоялось заседание, а другим и потому-то; а заседания такого то числа и совсем-де не было, – это «летучий журнал». Что касается личных воспоминаний самого Знаменского, то они обнимают как раз половину всего того периода академической жизни, которому посвящено три тома его «Истории» – 1856–1870 гг. из коих первые четыре он был студентом, а последующие – преподавателем. Но, опасаясь естественного упрека в субъективности и пристрасти, П. В. сделал ценную, оговорку: «Субъективность историка этой старой академической жизни которую он когда-то и сам переживал, может выразиться не столько в его отношении к её общему строю и течению, сколько разве в некоторых излишествах рассказа, свойственных всем авторам мемуаров, в излишнем увлечении знакомыми и ещё слишком живыми в душе его образами, до которых другим, может быть, нет никакого дела, и в невольном выражении до сих пор всё ещё, не пережитых личных симпатий и антипатий. Но такая субъективность ещё не большая беда. Соединение истории с мемуарами может иметь и свою прелесть, и свое даже научно-историческое достоинство, которое будущий, более поздний по времени и более научный по своему образованию историк академии может найти для себя даже особенно ценным» (I, V–VI).

И личные воспоминания, и воспоминания других питомцев академии, устные, письменные и печатные, использованные в полной степени, придали «Истории» Петра Васильевича характер, чуждый шаблонным юбилейным запискам, оживили её, обычную схему заполнили, плотью и кровью, голосами начальников и преподавателей и шумом студенческой массы. Пред нами проходят не тени, а живые люди: под пером автора-художника ожили и старые администраторы академии, и её наставники, и студенческая община. Автор знакомит читателя не только с тем или другим отдельным деятелем Казанской академии 1842–1870 г., и с тем или другим уголком её, а со всею ею, со всеми её обитателями в разные эпохи и в разные времена года. Силой, своего таланта он заставляет читателя заинтересоваться всеми сторонами былой академической жизни, потому что почти принудительно держит его над раскрытой «Историей», пока она не дочитана. Таковы отзывы и впечатления от этой замечательной книге тех, кто нашёл смелость и время приняться за чтение её, – отзывы и устные и печатные. «Читается с захватывающим и ни на минуту не остывающим интересом», говорит об «Истории» г. Тихомиров (Ж. М. Н. Пр. 1894, № 3,171). Другой критик заявляет: «книга захватывает, – от неё не оторвёшься, пока не дочитаешь. Сама академия становится родной для читателя, который живёт её радостью и печалится её горем. И это всё – не от приподнятого тона, не от тенденции повлиять на читателя в известном смысле. Напротив, изложение совершенно спокойное, соответствующее намерению смотреть на всё объективными глазами».³⁷

Большой художник слова, П. В. Знаменский дал в «Истории» целый ряд блестящих характеристик деятелей академии. Достаточно указать на ректоров Григория Миткевича, Парфения Попова, Агафангела Соловьева, Иоанна Соколова, о котором студенты сложили стихи: «Ходит ректор, Иван Грозный, палкою стучит...», Иннокентия Новгородова, Никанора Бровковича; инспекторов Серафима Аретинского, Серафима Протопопова, Феодора Бухарева; профессоров Д. Гусева, А. Бобровникова, А. П. Щапова, Саблукова, Христофора Ретивцева, Беневоленского, Вен. Благонравова, А. С. Павлова, Н. И. Ильминского, Нафанаила Соколова, столь высокого, что испугавшийся при неожиданной с ним встрече на улице мальчишка откровенно объяснил свой испуг: «а я думал, дяденька, ты верхом...». Что ни характеристика, то яркий, красочный портрет, в котором не только умело обрисован каждый, как администратор, как учёный, как преподаватель, с оценкой его лекций с точки зрения тогдашнего состояния науки и выяснения влияний, под которыми он находился, но и тщательно вырисованы нравственные черты, самая наружность его, манера держаться. Таково общее содержание и характер первых двух томов. В первом из них, посвященной административным учреждениям в академии, – внутреннему её правлению, академической конференции и внешнему или окружному правлению, фигурируют главные персонажи – ректора, инспектора, их помощники, экономы, как деятели по управлению и хозяйству академии и по управлению округом. Второй том содержит характеристики отдельных преподавателей и историю каждой кафедры, представляя в целом живую картину всей тогдашней академической науки. Том третий отведён низам академии – студентам и служителям. Здесь обрисована часть экономическая: помещение академии, её обстановка, содержание дома и студентов и – жизнь студентов с их поступления и до окончания курса, причем прослежена и дальнейшая судьба каждого из них. Так как о внутренней жизни нашей высшей духовной школы до того ничего не было известно, то содержащиеся в ІІI-м томе сведения о смене учёных направлений и интересов в среде студентов духовной академии, об их занятиях, домашней жизни, эстетических развлечениях, вообще о бытовой стороне, представились критике особенно интересными.³⁸ Здесь то и сыграли особенно большую роль собственные воспоминания автора и рассказы бывших питомцев академии.

П. В. Знаменский смотрел на свою книгу, как на «попытку исторически осмыслить дореформенную жизнь Казанской академии», как на первый опыт её самосознания, полезный хотя бы только в отрицательном смысле (I, VI–VII). Но всей возможной пользы она всё же не принесла: с уроками истории у нас вообще не принято считаться, особенно людьми власть имущими. Не считались с ними и те, кто принимая участие в многочисленных реформах духовных академий в последнее время. А между тем сколько поучительного можно было бы найти хотя бы в речах П. В. Знаменского об учебных занятиях студентов академии старого времени, – о характере академических лекций и отношении к ним студентов, об их письменных работах, проповедях, чтении, беседах и спорах, экзаменах, о смене научных симпатий в студенческой среде (III, 240 сл.). Вот какие, напр., выводы сделал проф. Знаменский об образовательном значении лекций академических:... «студенты недолюбливали такие лекции, в которых известный предмет разрабатывался специально, во всех своих подробностях, как он может разрабатываться в учёной литературе. Подобные лекции не шевелили мысли слушателя, задерживая её массой материалов и подробностей на одной и той же теме и заставляя толчись на одном месте без поступательного хода вперёд; они были утомительны для внимания и никогда не укладывались в голове прочно; все их подробности и мелочи в одно ухо входили, а из другого выходили почти без всяких результатов. Производили впечатление и помнились только те лекции, которые содержали в себе более общий или целостный взгляд на предмет, а в развитии его подробностей указывали на какие-нибудь особенно выпуклые или новые его стороны, или же такие лекции, которые указывали самые приёмы для разработки данного предмета, архитектоническую сторону дела, могущую пригодиться студенту, когда со временем он сам за- сядет за изучение и разработку того же предмета. Такие лекции носили название живых и действительно оживляли всю аудиторию, давая более или менее сильный толчок её умственному развитию. Студент искал в лекциях не подробных знаний, а именно методологических указаний на приёмы для добывания этих знаний и тех последних слов науки, с которых бы ему можно было начинать свои собственные работы; специальные сведения, знакомство с подробностями предмета он надеялся приобрести уже сам, своими собственными силами» (III, 241).

«История Казанской дух. Академии"» П. В. Знаменского встречена была в печати восторженными отзывами. Прежде всего на неё отозвались в самой Казани не только похвалами ей, но и обширными извлечениями. Н. Ф. Юшков, дав в № 213 Волжского вестника 1892 г. в фельетоне «Не по шаблону!» общий отзыв о книге П. В-ча, затем представил по ней характеристики профессоров Г. З. Елисеева, Аф, Пр. Щапова, самого П. В. Знаменского и ректора – прот. А. П. Владимирского (№№ 231. 234. 240. 243). В. М. Ключников в Казанском Биржевом Листке 1892 (№№49. 51. 52 и 55) поместил статью: «Оо. ректоры и инспекторы Казанской дух. академии в дореформенный период её существования», составленную по Знаменскому. В столичных органах печати отзывы об «Истории» появились в Библиографических Записках 1892, VI, 448. в Журнале Министерства Нар. Просвещения 1894, № 3, 1 67–171 (Ив. Тихомиров, «Страничка из истории высшего духовного просвещения в России»).

Сама Казанская академия отозвалась на выдающимся труд своего сочлена присуждением ему двух Макариевских премий: в 600 р. за І-й том и в 570 р. за II и III.³⁹ В отзывах академических рецензентов мы находим не только восторженные похвалы, но и некоторые замечания отрицательного свойства. Так, проф. Н. И, Ивановский, рецензируя второй том, замечает, что автор, желая изобразить профессоров не только «как учёных деятелей, но и как членов академической корпорации», допустил «штрихи, режушие ухо читателя притязательного, такие штрихи, без которых картина, быть может, не утратила бы прелести». «Для своих художественных портретов он – повторяет ещё раз рецензент – не стесняется употреблять иногда весьма сильные штрихи и яркие краски». Тем не менее критик не нашёл возможным «вырывать эти штрихи из общего фона картины и по ним только строить свои заключения», «установить новую точку зрения, окрасить новым цветом проходящих пред его взором лиц, подорвать симпатии и антипатии автора». Он думая, что такая переоценка может быть произойдёт «чрез сто и более лет».⁴⁰

В действительности такие поправки в характеристики П. В. Знаменского начали вноситься людьми знающими много ранее. Уже в 1891 г., вслед за выходом в свет 1 тома «Истории», В. К. Михайловский, известный публицист, в своей статье «Литература и жизнь», посвящённой Гр. Зах. Елисееву, воспроизводя «искусно написанный» Знаменским портрет этого профессора Казанской академии, в котором можно было узнать подлинные черты оригинала на расстоянии нескольких десятков лет, всё же находит этот портрет, несколько испорченным «тоном» автора, не дающим видеть, что именно последний хвалит и что порицает. Это одно. Второй недостаток портрета – противоречие ему некоторых фактов, содержащихся в самой же «Истории», Третий – «отсутствие движения, исторического элемента». По Знаменскому, Елисеев в течение десяти лет пребывания в Казанской академии будто бы нисколько не вырос, не изменился, будто оставил её на такой же ступени развития своего характера, с какой прибыл туда.⁴¹

П. В. Знаменский Михайловскому не отвечал, как и вообще он за всю свою жизнь ни с кем печатно не полемизировал. Не возражал он в печати и тому анонимному зоилу, который в целой брошюре⁴² пытался разнести и сообщения Петра Васильевича, и его источники, и методы изложения. Проф. Знаменский получив, быть может, от автора экземпляр брошюры, подверг её разбору пред аудиторией в академии, вычитав из неё наиболее интересные места и закончив: «вот какие бывают критики!» (сообщение проф. А. Д. Гуляева).

В связи с «Историей Казанской духовной академии» стоят некоторые другие меньшего объёма работы проф. Знаменского, на которые можно смотреть или как на эскизы к ней, или извлечения, или продолжения и развитие её. Это следующие статьи:

«Прот. М. М. Зефиров (некролог). Прав. Собеседн. 1889, I, 505–558 (и отдельно).

«Высокопр. Григорий Калужский (Миткевич), как ректор Казанской дух. Академии». Странник 1890 г. июнь-август.

«И. А. Порфирьев. Биографический очерк». Прав. Собес. 1890, ІII, 861–435 (и отдельно).

«На память о покойном архиепископе Никаноре (Бровковиче)». Прав. Собес. 1891, I, 387–396.

«На память о Николае Ивановиче Ильминском». Каз. 1892. стр. 1–402 .

«Некролог В. Т. Тимофеева». Прав. Соб. 1896 , янв.

«К биографии А. П. Щапова». Историч. Вестник 1899 г., т. LХХV, февр., 511–530 .

Во всех этих статьях речь идет об академических деятелях той эпохи, которой посвящена «История», – ректорах и профессорах.⁴³ О. Тимоееев, хотя не принадлежал к академической корпорации, но был ближайшим помощником проф. Н. И. Ильминского в проведении его новой системы просвещения инородцев, – той системы, которая, родившись в недрах миссионерского отделения Казанской академии, составила славу и академии и Ильминского.

«Печальное двадцатипятилетие» (Прав. Собес. 1896, I, 555–584; перепечатана с некоторыми изменениями в предисловии к изданию: «Архим. Феодор (А. М. Бухарев). О православии в отношении к современности» (Спб. 1906), составляющему бесплатное приложение к журналу Церковный голос) тоже имеет отношение к Казанской академии: в этой статье говорится, по поводу 25-летия со дня смерти, об инспекторе её архим. Феодоре Бухареве, снявшем монашество и сан.

Некоторое отношение к академии имеет статья «Богословская полемика 1860-х годов о православии в отношении к современности» (Прав. собес. 1902, апр. 554–561, май 640–654, июнь 780–792, сент. 325–352, и отдельно. Перепечатано в сборнике «Свободная совесть» (1906) под заглавием: «Православие и современная жизнь»). Центром полемики были взгляды, выраженные архим. Феодором Бухаревым в его работе «О православии в отношении к современности».

К «Истории Казанской дух. Академии» примыкают труды П. В. Знаменского по истории миссии и образования инородцев. Уже в самой «Истории» не мало страниц посвящено миссионерскому отделению академии и тем новый методам миссионерского воздействия на инородцев, какие придумал и развил в своей деятельности профессор академии и «апостол языков» Н. И. Ильминский До 1870 г. Названный уже мною труд – «На память о Н. И. Ильминском» (1892) подробнее излагает и биографию этого лица до 1891 г, – до его смерти – и генезис его просветительной системы. К этой монографии приложены два отчёта баккалавра Н. И. Ильминского за время пребывания на востоке, извлечение из проекта о татарской миссии и актовая речь Ильминского о том, с чего начинать разубеждение магометан в истинности их веры.

Далее идут: «О татарских переводах христианских книг» (Рус. арх. 1894, 243–249); «Письма, Н. И. Ильминского к К. П. Победоносцеву» (Прав. собес. 1895, I. II; 1896, I–III; 1897, I–III; 1898, I– III); «Записка Н. И. Ильминского по вопросу об отпадениях крещеных татар Казанской губ. 1881 г.», с предисловием П. В. Знаменского (Прав. собес. 1895, II, 266–275); «О переписке И. И. Ильминского с крещёными татарами. (Прав. собес. 1896, март, 896–398, – предисловие);⁴⁴ Участие Н. И. Ильминского в деле инородческого образования в Туркестанском крае» (Прав. собес. 1900, I, 40–70, 149–187, 278–298, 349–373);⁴⁵ «Несколько материалов для истории Алтайской миссии и участия в её делах Н. И. Ильминского» (Прав. собес. 1901, II, 449 – 488, 641–672, 761–786); «Система инородческого образования в Туркестанском крае при генер.-губернаторе К. П. Кауфмане (По поводу книги г. Остроумова: «К. П. Кауфман, устроители Туркестанского края. Личные воспоминания Н. Остроумова. Ташкент 1899»). (Русская школа 1902, №№ 7–8, 79–106); «Н. И. Ильминский» «Софийский И. М.», «Тимофеев В. Т.» – краткие биографии, напечатанные в Педагогическом сборнике за 1901 г., в приложенной к нему «Библиографическом указателе материалов по истории русской школы», IX, 261–263; XII, 284 – 287;⁴⁶ «Яхья Искандеров Громов» (Казанский Телеграф, 1907, № 4431, – биография отступившего в магометанство свящ. – Ив. Ал. Громова – на основании данных уфимкого консисторского архива); «Письма П. И. Ильминского» (Сотрудник Братства свят. Гурия 1910); «Письмо Н. И. Ильминского к ректору Казанской академии архим. Никанору Бровковичу (8 сент. 1870 )» (Прав. собес. 1910, II, 110–117, – с предисловием П. 3.).

С Н. И. Ильминским, инициатором, главным деятелем и вдохновителем инородческого образования не только в Казанском крае, но и в других областях Европейской и Азиатской России, Петра Васильевича соединяла тесная личная дружба. Но интерес к его делу обусловливался не только этим. Петра Васильевича и помимо того занимали местные инородцы. Церковно-историческое отделение Казанской академии так объясняло в 1873 г. происхождение двух статей проф. Знаменского, посвящённых черемисам. «В самом начале 1860-х годов началось религиозно-просветительное движение между горными черемисами Казанской губернии. Центром этого движения было село Пайгусово Козмодемьянского уезда, главный деятелем – крестьянин его Мих. Герасимов, аскет, поселившийся в при Сурском лесу, и деятельный проповедник и ревнитель не только христианской веры, но и грамотности. Дело это не могло пройти не замеченным; в литературе заговорили об этом движении, но, к сожалению, изображали его совершенно не так; в проповеднике христианства увидели опасного пропагандиста раскола, учащего об отвержении брака, о неповиновении начальству и т. п. Тогда одни из учеников Мих. Герасимова Ив. Захаров (в настоящее время инок) явился в здешнюю академию, виделся с профессором Знаменским, передал ему о несправедливых статьях и просил восстановить истину. Г. Знаменский ездил к черемисам и в обширной корреспонденции в Православное обозрение описал «религиозное состояние черемис Козмодемьянского уезда», сняв с них тяжелые и несправедливые нарекания; плодом его внимания к черемисам была и другая статья, помещённая в Вестнике Европы: «Горные черемисы Казанского края», в которой он излагает обстоятельно языческие верования черемис».⁴⁷ Первая из указанных этнографических работ – «Религиозное состояние черемис Козмодемьянского уезда» помещена в Православном обозрении 1866, окт., заметки, 61–79, и ноябрь, 149–167, вторая – в Вестнике Европы 1867 г., кн. 12.

Много времени спустя, в 1901 г., П. В. поместил в издании: «Живописная Россия. Отечество наше в его земельной, исторической, племенном, экономической и бытовом значении» (VIII, ч. 1) статью: «Казанские татары» с 10 рисунками (119–145). В 1910 г. архиеп. Никанор Казанский перепечатал часть её в брошюре: П. Знаменский. Казанские Татары (Казань), и сам же сделал отзыв о ней в Православной Собеседнике (1910, II, 672: – 675).⁴⁸

Этнографического характера у проф. Знаменского еще две статьи, имеющие однако в виду не инородцев, а русских:

«Святые в русской народной жизни. Народные верования, относящиеся к пчеловодству» (Странник, 1883, июль, 422–447) и

«На пчельнике. Очерк» («Сборник Волжского Вестника». 1883).

Первая статья, посвященная обозрению народных верований, религиозных обрядов и обычаев, специально относящихся к одному из древнейших и важнейших промыслов русского народа, важна, как справедливо заметила редакция Странника, «для уяснения христианизирования русского человека и для нашей народной психологии», – проблем, тогда ещё почти не затронутых наукой (422, прим). Сам П. В. ещё в 1863 г. поставил на очередь вопрос о том, «как народ усвоил учение веры, какие особенности и в вероучении и в церковной практике, проистекали от соприкосновенна православия с народными понятиями и жизнью».⁴⁹

Наряду с этнографией казанских инородцев, П. В. не мог не уделить внимания и местной старине, помимо «Истории академии». Сюда относится названная выше статья о Казанской семинарии в первое время её существования (Прав. Собес. 1868, И), «Описание Седмиозерной пустыни» (Прав. Собес., 1869, ІІІ 212–252 , 297–319), «Сто лет назад» (Прав. Собес. 1874, II, 89–125) – о роли Казанского архиепископа Вениамина Пуцек-Григоровича в Пугачевском бунте, «Сильвестр митрополит Казанский» (1725–1732) (Прав. Обозрение 1878, апр. 573–595, май – июнь, 69–239 (вм. 229); «Житие – святителя Германа Казанского, второго архиепископа Казанского, всея России чудотворца» (Известия по Казанской епархии 1894, 487–498, 519–534, 551–562), «Нынешняя Казань» («Живописная Россия» VIII, ч. I, 146–175), с 23 рисунками.

Для Казанской истории имеют ещё значение две рецензии П. В. Знаменского на работы проф. И. М. Покровского: Описание церквей и приходов Мамадышского уезда и – «Казанский архиерейский дом» (о них ниже).

Не последнее место в длинном ряду учёных работ П. В. Знаменского занимают его критические статьи. С них, собственно, говоря, началась учёно-литературная деятельность его. Когда он писал в 1859 г. свою первую курсовую работу, посвящённую обзору русских историков в отношении к русской церковной истории, то он делал первый опыт критической оценки чужих трудов. Курсовое сочинение это – не по вине Петра Васильевича – не было закончено, но всё же не совсем пропало для науки. Две главы из него были им напечатаны в 1862 г. в киевском академической журнале. Это «История Российская» В. Н. Татищева в отношении к русской церковной истории» (Труды Киевской дух. акад., 1862, I, 197–228) и «Исторические труды Щербатова и Болтина в отношении к русской церковной истории» (III, 31–78). Правда, П. В. Знаменский разбирает сочинения этих трёх историков «вовсе не с учёной стороны», не путём анализа их источников и выяснения соответствия их данных, их методой и приёмов уровню исторических знаний их времени. У него другая точка зрения и другая цель, Петра Васильевича заинтересовали субъективные взгляды этих писателей на церковную жизнь древней России, типичные для характеристики той эпохи, когда жили Татищев, Щербатов и Болтин.⁵⁰ Тем не менее эти статьи Знаменского не только описательного, так сказать, характера, но и критического, и в них П. В. впервые выступает как учёный, который умеет схватить основную идею историка, сопоставить с ней все те выводы, к каким последний приходит, обозреть систему аргументами, усмотреть и слабые и сильные стороны как в исходных точках, так и в доказательствах, и, наконец, оценить с точки зрения его естественности и исполнения. Продолжительный педагогический опыт рецензирования студенческих сочинений содействовал в значительной степени изощрению критического таланта, но не в сторону злобного зоильства и выслеживания всяких фактических и хронологических неточностей и стилистических lapsus’ов. Критика Петра Васильевича всегда благородна и благожелательна по тону и всегда не столько отнимает у авторов, сколько даёт им, углубляя их точки зрения, указывая новые источники и факты, расширяя кругозор и усиливая мотивировку, – когда, разумеется, нет принципиального расхождения между автором и рецензентом. Что касается первых критических работ П. В. Знаменского, напечатанных в 1862 г., то важна аттестация им сделанная казанским историком Д. А. Корсаковым. Эти «монографии... до сих пор, писал он в 1886 г. и повторил в 1910 г., сохранили научную ценность в небогатой литературе по русской историографии, а при появлении своём представляли замечательную новинку: то был первый опыт учёного исторического исследования трудов по русской церковной истории».⁵¹

Две следующие критические статьи П. В-ча вызваны трудом Н. И. Костомарова: «Северно-русские народоправства во времена удельно-вечевого уклада» (Спб. 1863). Это прежде всего названные уже нами «Заметки касательно устройства древней новогородской иерархии» (Прав. Соб. 1863, I, 174–201, 244–291). Здесь проф. Знаменский дал яркую картину земского положения новгородских владык и белого духовенства новгородского и псковского, – не только их прав, но и обязанностей, что у Костомарова было опущено. Дефекты работы Н. И. Костомарова наряду с её достоинствами выявляются в статье П. В-ча во всей отчётливости.

В другой работе Знаменского «Ещё статья о новой книге»,⁵² напечатанной в журнале «Время»,⁵³ в качестве недостатков работы Костомарова указаны: опущение вопроса о новгородской колонизации, не изученность составных стихий городской жизни и потому невыясненность городских волнений и вечевых схваток, отсутствие истории должностей и учреждений административных и судебных, недостаток характеристики областных типов и сравнительного очерка новгородской народности и – какая то незаконченность...

Затем следует ряд отзывов официальных, об сочинениях, представленных авторами в различные учреждения на премии или на соискание учёных степеней. Начинаются они с 1888 г., когда по поручению учебного комитета при Св. Синоде написана рецензия на сочинение В. И. Жмакина: «Митрополит Даниил и его сочинения» (М. 1881) (Церковный вестник 1884). По его же поручению в 1887 г. рецензирован I том монографии С. Т. Голубева: «Киевский митрополит Пётр Могила и его сподвижники» (Киев 1888) (Христианское чтение 1886, II, 239–252). В 1887 г. по просьбе Академии наук П. В. Знаменский дал отзыв о книге Н. О. Каптерева: «Характер отношений России к православному востоку в XVI и XVII ст.» (М. 1885). По этому отзыву Академия наук присудила автору Уваровскую премию, а рецензенту – золотую медаль.⁵⁴ В 1892 г. вышла «Историческая записка о состоянии Казанской дух. академии после её преобразования. 1870–1892» проф. С. А. Терновского (Казань). Совет академии по представлению и отзыву Петра Васильевича присудил автору Макариевскую премию в 570 р. (Отзыв – в Протоколах Совета академии 1892, 351–358). В 1898 г. по поручению учебного комитета при Синоде проф. Знаменский написал разбор книги проф. Т. В. Барсова: «Св. Синод в его прошлом» (Спб. 1896). Отзыв напечатан учебным комитетом в Христианском чтении 1900, I, 142–156; II, 306–318, под заглавием: «К истории Св. Синода». В 1899 г. П. В. представил отзыв, увенчивавший большой Уваровской премией II том исследования С. Т. Голубева: «Киевский митрополит Пётр Могила и его сподвижники» (Киев 1898) («Отчёт о ХLІ присуждении наград гр. Уварова». Отт. 1900 г., стр. 1–28).

По просьбе редактора Известий общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете, П. В. написал разборы книг проф. И. М. Покровского: Историко-статистическое описание церквей и приходов Казанской епархии. Выпуск VI. Г. Мамадыш и Мамадышский уезд». (Каз. 1904 г.). (Известия Общества... т. XX (1904), 355–358), и «Казанский архиерейский дом, его средства и штаты, преимущественно до 1764 г. Церковно-археологическое, историческое и экономическое исследование. В память 350-летия существования Казанской епархии. 1555 – 1905 гг.» (Каз. 1905) (Известия XXII (1906), 220–230).

Вышедшая в 1902 г. трёхтомная «История Владимирской дух. семинарии» Н. В. Малицкого была рецензирована П. В-чем по поручению Академии наук (Отчет о 45-м присуждении наград гр. Уварова. Спб. 1905, стр. 111–123. См. Записки Академии наук по истор.-филолог. отделению, т. VII, вып. 3).

В 1907 г. проф. Знаменский отозвался на книгу проф. Н. Н. Глубоковского: «По вопросам духовной школы (средней и высшей) и об учебном комитете при Св. Синоде» (Спб. 1902) (Прав. собес. 1907, октябрь, 521–546, отд. отт. 3–28 стр.). Кажется, единственный случай, когда П. В. выступил самостоятельно с печатной рецензией. Объясняется это и тем, что книга Н. Н. Глубоковского, «лучшего знатока как средней, так и высшей духовной школы», являлась, «замечательным произведением» и тем, что П. В. весьма интересовался судьбами нашей духовной школы, которая тогда, увы! «пришла в состояние полного разложения».

В 1909 г. Академией наук присуждена была по отзыву проф. Знаменского премия гр. А. Д. Толстого А. Н. Котовичу за сочинение: «Духовная цензура в России (1799–1856 гг.)» (Спб. 1906). («Сборник отчётов о премиях и наградах за 1909 г.» 1911, стр. 472–509; (были и оттиски)). В 1915 г. проф. Знаменским написана рецензия на представленное в Академию наук на Уваровскую премию сочинении проф. Н. Ф. Каптерева: «П. Никон и царь Алексей Михайлович», тт. I и II. Сергиев Посад, 1909. 1918. (Отчёт о 54 присуждении наград гр. Уварова. Петр. 1915).

Особую группу критических работ П. В-ча составляют рецензии на курсовые работы студентов самой духовной академий. Число их всегда бывало значительным. При действии устава 1870 г. Русская церковная история была специальным предметом церковно-исторического отделения и по ней на этом отделении написано всего больше кандидатских работ – 42 (за 1873–1885), средним числом 3 в год. По уставу 1884 г. русская церковная история сделалась общеобязательным предметом и число студентов, писавших на темы, данные П. В. Знаменским, сильно увеличилось: ежегодно их бывало от 3 до 9. Всего же в период времени от 1886 г. до 1897 г. П. В-чу пришлось дать до 70 отзывов.⁵⁵

Такое обилие кандидатских работ по русской церковной истории объясняется тремя причинами: здесь не требовалось знания иностранные языков, предмет этот сам по себе является очень интересным, и, наконец, к нему привлекала личность профессора-руководителя. Последний мотив прекрасно выражен в адресе студентов П. В-чу в день его 25-летнего юбилея. «В внеклассных отношениях к нам мы всегда встречали в вас естественную простоту и непринужденность. Те из нас, которым приходилось беседовать с вами частным образом, с величайшим удовольствием вспоминают о вашем, скорее товарищеском, чем профессорском обращении с ними. Если к указанным чертам вашего характера прибавить ещё вашу снисходительность, готовую уважать независимость мысли и занятий, то вполне становится понятным, почему при свободном избрании предмета для специального изучения или письменной разработки студенты всегда наперерыв стремились и стремятся стать под ваше руководство. Имея в виду ваши чувства, они не опасаются встретить в области вашей науки и при вашем руководстве предмета не интересного, ход дела стеснительный и мнения наперед навязанные. «При научных занятиях должны быть ученая свобода и добросовестность», – это ваше выражение и в вас же встречает лучшее для себя оправдание».

Но, к нашему удивлению, из массы кандидатов марки П. В. Знаменского магистров мы знаем только троих. Это Пв. А. Яхонтов, Н. Н. Полетаев и И. М. Покровский. Первый, окончив академию в 1881 г., получил в 1882 г. степень магистра без диспута за сочинение: «Жития св. северно-русских подвижников поморского края, как исторический источник». Второй, окончив в 1888 г. Казанскую академию и будучи, оставлен стипендиатом при кафедре русской церковной истории, в 1889 г. напечатал и защитил курсовую свою работу, переработанную в магистерскую: «Труды митрополита киевского Евгения Болховитинова по истории русской церкви» (Каз.). Отзыв проф. Знаменского напечатан в Протоколах Совета Казанской академии 1889, 116–127, Второй отзыв, по которому Полетаеву присуждена Макариевская премия в 285 р. – Протоколы 1890, 275–278.

И. М. Покровский, по окончании академии в 1895 г., был оставлен стипендиатом у П. В. Знаменского и провёл 1895/6 уч. год в командировке, в течение которой работай в столичных архивах.⁵⁶ В 1897 г. он напечатал в качестве магистерской диссертации I часть своей большой, задуманной на три тома, работы: «Русские епархии в XVI–XIX вв., их открытие, состав и пределы. Опыт церковно-исторического, статистического и географического исследования» (Каз.) и получил за неё ученую степень по отзыву проф. Знаменского о первой, кандидатской ещё редакции.⁵⁷

На диспутах гг. Полетаева и Покровского П. В. выступал в качестве первого оппонента. Ещё два раза он был оппонентом на диспутах чужих учеников: на магистерской М. Я. Монастырёва («Исторический очерк австрийского священства после Амвросия») – в 1878 г.⁵⁸ и на докторском проф. Ф. А. Курганова («Отношенье между церковной и гражданской властью в Византийской империи») – в 1881 г.⁵⁹

Проф. Знаменским издано много исторических материалов. Большинство их названо в перечне работ церковно-исторических и миссионерских. Отдельные документы находятся также в тексте и в приложениях к статьям и книгам содержания биографического, как «На память о Н. И. Ильминском», так и монографического, напр. об участии Ильминского в деле инородческого образования. Не названа ещё «Стихотворная челобитная Господу Богу русских солдат в Крыму» (Известия Общества археологии, истории и этнографии XXIII (1907), 245–248).

Значительная часть исторических материалов извлечена была проф. Знаменским из рукописного отделения Казанской академии, в частности из Соловецкой библиотеки, которой он заведывал с 1865 г. Библиотека эта, состоящая из 1593 манускриптов, перевезена была в Казань в 1855 г. в связи с нападением англичан на Соловки и была в значительной мере использована профессорами академии в их работах. П. В. Знаменский, в частности, воспользовался её данными при составлении статей об Иоанне Неронове, Сергее Шелонине, м. Филиппе, Шестодневе Афанасии Холмогорского и при издании Жития Варлаама Керетского.

В 1875 г. в академии была образована комиссия для описания рукописей Соловецкой библиотеки и во главе комиссии был поставлен П. В. Знаменский. Под его редакцией вышло два тома описаний (1882 и 1885) и напечатано 22 листа III-го. Но он был не только редактором, – он принимая деятельное участие и в работе по самому описанию. Даже в I том, посвящённом рукописям священного писания, из 52 листов им написано 7 , а во ІІ-м, отведённом писаниям отцов и учителей церкви и церковный писателям, П. В-чем из 41 листа написано 27 ½ л.⁶⁰ Если в дальнейшем издание остановилось, то не по вине проф. Знаменского: остались не описанными рукописи не его специальности... Председателем комиссии П. В. числился до самой своей смерти. В 1881 г. он, и как председатель и как знаток соловецких рукописей, дал подробный отзыв, какие из них должны оставаться в академии в виду, их высокого научного интереса и какие могут быть возвращены в Соловецкий монастырь, по возбужденному братией монастыря ходатайству.⁶¹

Кроме «Описания рукописей Соловецкой библиотеки», П. В. в разные времена состоял редактором и цензором академических журналов: с нач. 1873 г. до конца 1878 г. – Православного собеседника,⁶² а в 1896 г. Пр. Соб. и Известий по Казанской епархии. Вступая в эту последнюю должность, П. В. напечатал «Нечто от редакции» (1896, № 1, 27–30). Здесь он, говоря о задачах епарх. органа Каз. дух-ва, предлагает присылать в редакцию корреспонденции по вопросам истории и археологии края и о религиозном состоянии приходов. К этому же времени относится помещение им статьи: «Оставьте детей приходите ко мне (Мрк. 10:14)», в которой он восстаёт против безобразного поведения в церкви детей (Изв. 1896, № 18, 332–337).

С 21 янв. 1881 и не менее как до конца 1894 г. состоял, согласно избранию Совета, членом казанского комитета духовной цензуры. В 1890 г. под его редакцией подготовлялась к печати магистерская диссертации Ф. В. Благовидова.

П. В. Знаменский хотя был кабинетный учёный, но не уклонялся от поручений корпорации и прежде всего учёного свойства. Таковы уже были редакторские и цензорские обязанности. Таково было и участие в археологических съездах: II в Петербурге (1871), III в Киеве (1874) и IV – в Казани (1878). В Казани П. В. был и членом комиссии по составлению вопросов для программы археологического съезда и по устройству археологической выставки. Когда же предварительный комитет съезда обратился в Казанскую академию с просьбой о поручении кому-либо из профессоров составления отзыва о статье проф. Брикнера: «Об учебных пособиях при изучении истории России», – Совет академии поручил это П. В. Знаменскому и В. В. Миротворцеву (Прот. Совета академии 1876, 207).

Что касается административных поручений и должностей то они идут в таком порядке. В 1865–1870 г. П. В. состоял библиотекарем фундаментальной библиотеки. В 1870 г. он участвовал в составлении инструкции библиотекарю и его помощнику и в 1871 г. – в комиссии для составления проекта систематического каталога. С 15 авг. 1870 г. по 3 марта 1873 г. был членом Совета академии по избранию исторического отделения, а с этого времени по единогласному избранию отделения состоял помощником ректора по этому отделению, был его руководителем и исправлял обязанности члена правления до введения устава 1884 г., почти три четырёхлетия. После того ещё два года состоял членом правления по назначению начальства, пока 1 сент. 1886 г. не отказался по состоянию здоровья. После того исполнял несколько раз временно обязанности члена правления (напр. в 1894 г. с 12 мая по 20 декабря). В 1892 г. состоял членом юбилейной комиссии по подготовке празднования 50-летнего юбилея Казанской академии.

Вне академии П. В. состоял преподавателем истории русской и общей в окружном училище девиц духовного ведомства (1863–1866) и в Родионовском институте благородных девиц (1864–1873). В 1876 г. читая публичные лекции по русской истории в Казанском вспомогательном обществе приказчиков в Казани, – лекции, по словам свидетеля (Н. Ф. Юшкова), имевшие такой успех, что многим желавшим попасть не хватало билетов. Темами их были религиозно-нравственное состояние древнерусского племени, славяно-русская мифология, общественный быт.

Такова личность и деятельность проф. Знаменского. Благородно-простой по внешности и по всему обхождению своему, типичный джентльмен, деликатный, обаятельный, доброжелательный, П. В. всю жизнь свою отдал на служение науке и ближним. Постоянно благотворивший разным учреждениям и частным лицам, он и последние годы намеренно сократил свои потребности и удовлетворения их, чтобы иметь возможность больше отдавать нуждающимся. До конца же жизни он работал на научном поприще, публикуя свои исследования и материалы или же – отзывы о чужих работах как критик благожелательный и с широким кругозором. Много внесший в сокровищницу церковно-исторических знаний и в области истории русской церкви давшей сильный толчок к изучению жизни не столько иерархии, сколько самого религиозного общества, П. В. должен быть помянут и как прекрасный популяризатор церковно-исторических сведений, в чём ему много помог его талант писать не только просто, но и художественно увлекательно. Мастер кисти – самоучка, он был и крупный мастером пера, из-под которого вышел длинный ряд живых портретов исторических деятелей и дышащих реализмом картин былой действительности. Это был подлинный историк-художник!

К. Харлампович