Часть 3. Отец ректор

Смотрите, поступайте осторожно, не

как неразумные, но как мудрые, дорожа

временем, потому что дни лукавы.

(Еф. 5, 15–16)

Указом Святейшего Синода от 3 марта 1911 года отец Пимен был назначен ректором Александровской Духовной Семинарии в селении Ардон Владикавказской епархии. Ему предстояло жить и трудиться на Кавказе, в Осетии, хотя выехать из Миссии отца Пимена во многом побудило желание служить в России. В ответе на письмо митрополита Флавиана, в котором наставник поддерживал в своем духовном сыне надежду и заповедовал покорность воле Божией, содержатся строки: «Не только в Ардоне, но даже и в других худших местностях я найду всегда много хорошего, лишь бы не была у меня отнята способность славить Бога и молиться за себя и за людей»⁹⁴.

Ардонская Духовная Семинария заслуживает специального церковно-исторического очерка. Здесь же вкратце заметим, что Семинария была открыта в 1895 году в осуществление широкой программы императора Александра III по развитию образования на Кавказе. Первоначально она соответствовала типу миссионерской семинарии, базой для которой стало созданное в 1887 году Осетинское Духовное училище. Позднее она была преобразована в Духовную Семинарию обычного типа (программа и задачи миссионерской Семинарии были иными). За годы своего существования это учебное заведение выпустило несколько поколений горской интеллигенции: не только образованного духовенства, но и врачей, юристов, педагогов. В ее стенах начинали либо продолжали свое церковное служение многие будущие иерархи Русской Православной Церкви XX века. Ардон был за плечами и у епископа Пермского и Соликамского Андроника (Никольского; † 1918), которому отец Пимен станет соработником тремя годами позже. Конечно, оба они приходили почтить память погребенного у стен пермского кафедрального собора пермского епископа Иоанна (Алексеева; † 1905), который был основателем Ардонской Семинарии и являлся ее ректором долгие годы. С 1904 по 1907 год ректором Ардонской Семинарии был отец Арсений Смоленец († 1937). В 1910 году он был хиротонисан во епископа Пятигорского, викария Владикавказской епархии, и его общение с новым ректором отцом Пименом было частым и тесным [9].

Новый ректор прибыл в Ардон 13 июня 1911 года и был торжественно встречен в Покровской церкви Семинарии корпорацией преподавателей и воспитанниками. Приезд совпал с торжественным актом по случаю окончания учебного года и еще одним весьма неординарным событием: семинарист-магометанин (!) выразил желание присоединиться к Православию. Ректор сам совершил перед литургией Таинство Крещения, а после отпуста произнес первую в новой должности речь.

Так начался ардонский год жизни будущего семиреченского и верненского епископа. Этот год не затерялся для нас в огромном потоке событий жизни Русской Православной Церкви того времени, в скоплениях имен и судеб, благодаря сохранившимся шести письмам отца Пимена своему духовному отцу митрополиту Киевскому Флавиану (Городецкому). Кое-что добавила хроника церковной жизни периодически публикуемая во «Владикавказских епархиальных ведомостях».

Первое ардонское письмо митрополиту Флавиану:

«Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Архипастырь и Отец.

Прежде всего, поздравляю Вас с Монаршим вниманием и милостью. Да усладят они труды Ваши, да дадут Вам сил еще много лет трудиться на благо нашей Матери Св[ятой] Церкви Православной. Радуюсь тому, что удостоилась царского посещения моя вторая купель – Киево-Печерская Лавра. Да не оскудевают в ней разного рода православные поклонники и да не перестанет она быть источником воды живой для русского народа.

Печалюсь, однако, как и все русские люди, что светлые киевские дни омрачились неожиданным злодеянием, стоившим жизни одного из первейших слуг Царя. Дай Бог поскорее успокоиться взволнованному русскому народу и найти в руководители достойного заместителя Столыпину.

Молитвами Вашего Высокопреосвященства работаю в Ардонской Семинарии с 13-го июня. Страна здесь по условиям существования в ней и по окружающему Семинарию населению очень похожа на Урмию: та же отдаленность от культурного и промышленного центра края; та же дикость и вместе красота природы; те же выступления осетин (как и мусульман Урмии) против русского влияния. Тем не менее, удалось кое-что сделать. Прежде всего, удалось собрать вокруг себя преподавателей. Их немного, потому что свободны кафедры Гражданской, Церковной истории, древних языков, Св[ященного] Писания Ветхого Завета и философских предметов; но и те преподаватели жили между собой немирно.

Теперь все наличные преподаватели – монахи и холостые – обедают и ужинают у меня. Обед и ужин проходит в оживленных разговорах о впечатлениях дня, об уроках, учениках, о новостях, вспоминаем прежние годы, делимся воспоминаниями и т. д. Преподаватели сами говорят, что прежде аульная обстановка влияла на них очень плохо, заставляла дичать и опускаться.

Ученики произвели на меня хорошее впечатление. Есть у них некоторая грубость, неотесанность, но, в общем, народ добрый и послушный. Занимаются очень усердно: за прошлый год была только одна переэкзаменовка. В нынешнем году трое поступили в Казанскую Академию. Больное место Семинарии – это ее хозяйство. Мне по принятии ее пришлось установить и довести до сведения Преосвященнейшего Агапита и Хозяйственного Управления при Св[ятейшем] Синоде о громадной задолженности Семинарии за первую половину текущего года (т. е. до моего приезда) и полном отсутствии средств к ее существованию.

С 5-го по 11-е августа я сопровождал Преосвященнейшего Агапита, епископа Владикавказского и Моздокского, в его поездке по селам горной Осетии. Поездка была трудная, но интересная и напомнила мне во многом мои поездки по Урмийской области. Путешествовали мы и на экипажах, и верхом, и пешком. Были и приключения Владыка упал с лошади,. но благополучно, я упал с лошади и выкупался в горной речке. На обратном пути под нами опрокинулся экипаж. Усталые, но здоровые, мы очень довольны были поездкой Народ (осетины) везде встречал нас радушно, внимательно слушал поучения Владыки, усердно молились. Были мы и в таких местах, где ни один из прежних архиереев Владикавказских не бывал.

Простите, Ваше Высокопреосвященство, меня за мое длинное письмо. Прошу святительского благословения Вашего Высокопреосвященства, Милостивого Архипастыря и Отца нижайший послушник Архимандрит Пимен ректор Александровской Духовной Семинарии (в с. Ардон Терской области).

11 сентября 1911 года».

Поездка, о которой упоминает отец Пимен в письме, была в самые труднодоступные горные приходы Осетии. Епископ Агапит⁹⁵ с отцом ректором проделали 250 верст в экипажах и 100 верст верхом. Узкие тропинки, вьющиеся по склонам гор над страшными обрывами, то поднимались на огромную крутизну, то опускались вниз, в пропасти. Случалось переходить по тонким жердям над пропастями, перебираться через бурные реки; дорога, размытая дождями, была труднопроходима. В Цейском ущелье владыка упал с лошади на узком мосту, но задержался на двух его перекладинах. На обратном пути при выезде из ущелья бричка с Преосвященным Агапитом и отцом ректором на полном ходу наскочила на пень, и их выбросило из нее, только чудом и милостью Божией они отделались несильными ушибами.

Дни, проведенные в этом путешествии, напоминали труженическую жизнь первых подвижников Христова дела... В селение Цми они прибыли ночью верхом. Это поразило, привело в трепет жителей – все они от мала до велика ждали их во дворе школы. Дело в том, что в Касарском ущелье, лежащем перед селом, не только ночью, но и днем каждый неверный шаг грозил гибелью. Совершив при свете факелов молебен Божией Матери и крестный ход, ночью же верхом двинулись дальше, в Нар. И долго разносились в горных аулах по-осетински молитва «Спаси. Господи, люди Твоя», «Многая лета» Государю Императору и народная песнь в честь великого Георгия⁹⁶. Почетный конвой со стрельбой и джигитовкой провожал их до Военно-Осетинской дороги.

Второе письмо из Ардона митрополиту Флавиану наполнено текущими заботами дня и отличается психологическими деталями:

«Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь и Отец.

Спасибо Вам за милостивое письмо. Не могу никогда я заслужить то милостивое внимание ко мне, которое Вы всегда оказываете.

Слышал я, что Вы опять в Петербурге. Итак, опять труды, опять заботы не только о себе, не только о Киеве, но и общем спасении нашем. Помоги Вам Господи в Ваших великих трудах. Слышно, состав членов на предстоящую зимнюю сессию Св[ятейшего] Синода будет очень обильный. Можно ожидать, что и дела будут решаться важные. Дай Бог нам дождаться умиротворения и объединения христианского мира.

У нас в Терской области первейшая главнейшая новость – перевод Преосвященнейшего Агапита в Екатеринослав. С 17 по 23 октября будут его проводы и чествования. Да, правду сказать надо, жаль Святителя, столь благостного, столь трезвого и мудрого умом. Это для меня был утешитель и ангел-хранитель. Я быстро с ним сошелся, и он меня всюду расхваливал как человека, который больше 6 лет прожил в Персии. Теперь не знаю, каков будет Высокопреосвященный Питирим⁹⁷ и когда приедет. Опасаюсь, что будет очень строг. Но Бог милостив, будем стараться угодить и новому Владыке.

Я должен теперь поведать Вашему Высокопреосвященству о деле, касающемся очень близко меня и вверенной мне Семинарии. По приезде сюда в половине июня месяца я застал здесь следы очень неумелого хозяйничания. Несмотря на израсходование всего положенного, Семинария поражала меня бедностью своей обстановки: фильтры для воды и водопровод не действовали, полы в ученических помещениях были со щелями, пароводяное отопление не действовало на 1/3; тюфяки учеников были набиты пыльной и старой мочалой и поражали своим старым и грязным видом: подушки были набиты всякого рода отбросами от оленей: плохою шерстью, были уши, и хвосты, и даже копыта оленей. Когда стал подсчитывать, на что израсходованы деньги, то оказалось, что из бюджета нынешнего года заплачены долги за прошлый год. Подсчитавши все это, я вошел с рапортом к Пр[еосвященному] Агапиту, который разразился горькими сетованиями по адресу моего предшественника о[тца] Иерофея. Он-де ему представлял только лучшие стороны Семинарии, а дурные скрывал. Впрочем, Владыка знал о печальном экономическом положении нашей Семинарии и даже вскоре после отъезда о[тца] Иерофея и до моего приезда снарядил ревизию. Тем не менее Владыка был поражен моими представлениями, потому что не ожидал того, что я так отнесусь к делу. Дело в том, что о[тец] Иерофей представил меня ему как человека доверчивого, который все примет без всякого недоверия.

Я просил бы Ваше Высокопреосвященство помочь нам своим личным ходатайством у людей, ведающих экономическую жизнь духовно-учебных заведений.

Простите за столь грустное писание.

Смягчите мою скорбь Вашим милостивым ходатайством и благословите меня. Вашего Высокопреосвященства, Милостивого Архипастыря и Отца нижайший послушник Архимандрит Пимен, ректор Александровской Духовной Семинарии.

16 октября 1911 года».

Письма отца Пимена своему духовному отцу в совокупности представляют собой почти дневниковые записи. Вот большая выдержка из третьего письма митрополиту Флавиану:

«Лишился я благостного архипастыря, Преосвященного Агапита, и опять осиротел. Новый Высокопреосвященный очень добр и ласков, но все здесь говорят, что он скоро уйдет от нас. Таким образом, за короткое время пастве Владикавказа придется увидеть третьего Владыку. Во всяком случае, это болезненная для здешней епархии перемена. Борьба с язычеством, упорно держащимся среди осетин, с магометанством (среди них же) и сектантством среди русских требует для православных постоянного руководителя. Теперь это условие не выполняется. Да и, кроме того, много лишних, неполезных для дела волнений и приготовлений мы переживаем, что отвлекает от работы всех. Дай Бог, чтобы если Высокопреосвяшеннейшему Питириму суждено будет покинуть нас, то достался нам святитель, знающий Владикавказскую епархию и готовый работать для нее, несмотря ни на какие страхи. Дела мои по Семинарии идут хорошо. Я сошелся с преподавателями и пользуюсь доверием учеников. Вначале я имел очень много дополнительных уроков за неявкою новых преподавателей. Теперь же остаюсь при четырех ректорских уроках, которые и преподаю по силам и способностям своим. Преподавание других учителей, насколько я посещал их, идет тоже удовлетворительно. Педагогические и распорядительные собрания проходят мирно и скоро, потому что за общим обедом и ужином мы успеваем столковаться и согласиться относительно многого.

Больное место Семинарии – это дефицит, ожидающий ее и в текущем году. Осталось до конца года два месяца, а у нас почти ничего нет. Между тем нам начинают предъявлять счета разные купцы, у которых забирала Семинария то сукно для учеников, то обувь, то чай, и сахар, и керосин. Да, скрыл от меня мой предшественник истину в надежде, что я ничего не увижу. Поминаю теперь я его горьким словом (...)

Простите, Владыко Святый, за такое частое напоминание Вам о нуждах Семинарии. Право же, ни одно из духовно-учебных заведений в России не представляет такой заброшенности, как Ардонская Семинария.

11 ноября 1911 года».

Из четвертого письма митрополиту Флавиану, написанного в канун Рождества Христова 1911 года:

«Приветствую Вас, Владыко, с наступающими святыми днями. Да воздаст Вам Рожденный в Вифлееме милостями за те милости, которые Вы оказываете другим, и радостями духовными и вечными за те радости, которые Вы доставляете нам и мне в особенности...

Своим местом в Ардоне я очень доволен. Семинаристы у меня смирные, преподаватели согласные, работают усердно. Сегодня их распускаем. Причина столь раннего отпуска – плачевное экономическое положение Семинарии...

С окружающими Семинарию осетинами и казаками живу хорошо, они мною довольны. Служу часто и в казачьей церкви, и в осетинской церкви Ардонского аула, иногда по приглашению осетин принимаю участие в отпевании умерших, что им особенно нравится. Язык осетинский пока изучается плохо Все еще прежние симпатии у меня на стороне языка сирийского, который я изучил хорошо и которым пользуюсь при подготовке сочинения на магистерскую степень. И с этой стороны для меня желательно было бы быть ближе к сирийцам.

Новый Владыка Владикавказский Высокопреосвященный Питирим пока в Семинарии не был. То нездоровье ему мешает, какое-то подавленное настроение духа, то боязнь нападения разбойников. Но теперь, слава Богу он чувствует себя лучше, служит часто и часто меня приглашает во Владикавказ служить или проповедовать. Открыли мы недавно здесь отделение Императорского палестинского общества. Начинаю знакомиться с публикой, которая, по моему наблюдению, мало религиозна и нуждается в серьезном руководстве, на что обратил внимание и нынешний Высокопреосвященный.

19 декабря 1911 года».

Христианская совесть требовала от отца Пимена позаботиться не только об учениках-семинаристах, но и о «малорелигиозной и нуждающейся в серьезном руководстве» светской пастве. Во «Владикавказских епархиальных ведомостях» одно за другим печатались выступления нового ректора, что требовало от него и времени и сил. Только собранность и суровая дисциплина личного жизненного распорядка давали возможность заниматься церковным просвещением через печатное слово. Мы видим подобные труды лишь у действительных подвижников и ревнителей церковного дела предреволюционной поры. Без преувеличения можно сказать: активное сотрудничество в печати было реальным свидетельством пастырской и архипастырской аскезы монашествующих, исполнявших свое общественное служение в миру.

Что проповедовал отец Пимен в своих выступлениях, какие ставил акцепты и на чем?

В своем слове на Новый, 1912, год он обратился к владикавказскому обществу с размышлением о человеческом счастье, чтобы через тему новогодних пожеланий осветить вопрос о земном устроении человеческой жизни.

«Поищем себе счастья в Боге. В Нем мы находим источник чистейшей духовной радости, радости о спасении нашем и ближних, – радости, которой не могут умалить и погасить никакие скорби земные и превременные. От Бога же через Его Св[ятую] Церковь мы узнаем, что есть воля Божия – благая, угодная и совершенная. Человек, предавший себя Богу, еще на земле начинает блаженствовать, не боясь никакого страха, никаких искушений и скорбей.

Христианская вера возвышает и украшает жизнь общественную и частную. Общество богобоязненных людей будет всегда спасительным оазисом, к которому будут с удивлением и надеждою стремиться души слабых и безрелигиозных людей. Если только один о[тец] Иоанн Кронштадтский преобразовал много душ людских, истомленных безверием, сомнением, искушениями, то общество таких людей могло бы не один раз победить мир во славу Божию, могло бы долго охранять этот мир своими молитвами и примером своей жизни, святой и богоугодной»⁹⁸.

По инициативе императорской семьи и особенно Великой княгини Елизаветы Федоровны в России перед революцией стали повсеместно создаваться филиалы Императорского православного палестинского общества, цель которых состояла в сборе средств для поддержания святых мест и устроения жизни паломников на Святой Земле. Сохранилось три выступления отца Пимена в разные годы на вечерах этого Общества. В Перми он посвятил его святому Иерониму и его спутнице Павле, а в другой год выбрал тему Святой Земли в русской поэзии. Отец ректор произносил любимые стихи на память. При открытии же Палестинского общества во Владикавказе отец Пимен произнес такие слова:

«Здесь [на Святой Земле] нашли выход и удовлетворение две величайшие и симпатичнейшие потребности русской души: 1) воочию узнать, что он[а] должник Богу неоплатный, и смириться пред Ним и 2) заслужить себе имя православного христианина, «крещенного» всеми возможными духовными подвигами. И заражаются от таких усердных паломников их религиозным духом и смирением их ближние. И узнают они, что одна у них духовная родина, один Спаситель, одна истина, одна вера и Церковь Православная. Крепче тогда стоят они против всяких лжеучителей, из которых ни один не может дать своим последователям того, что дает Святая Земля православным»⁹⁹.

Ныне, в конце XX века, в России возрождается чисто русский феномен массового паломничества во Святую Землю и сама собой назревает потребность «богословия Святой Земли» – размышления о том, чем она является для самого существа веры, какое место занимает в психологии Православия. Такое богословие – жизненно необходимый материал для впечатлений самих паломников и их слушателей. К разряду такого богословия относятся тексты выступлений отца Пимена.

В одном из номеров Владикавказского епархиального журнала появляется его публикация «О честности» – выборка из большой статьи профессора И. Янжула «Экономическое значение честности» и собственные, в дополнение к ней размышления¹⁰⁰. Отец Пимен открыл читателю основополагающее значение этой добродетели для всего общественного устройства. Он разумеет честность, как исполнение обещанного; честность как уважение к чужой собственности, к чужим правам и к существующим законам. По его словам, ложь и обман играют слишком большую роль в русской жизни – в экономической, бытовой, школьной семейной – и грозят уничтожить и парализовать все благо от производимых в России реформ. «Многие считают чуть ли не за прямую заслугу обмануть правительство, воспользоваться и злоупотребить казенными средствами, недобросовестно выполнить казенную работу... общественное мнение будто и не замечает, оно скорее накажет за неолиберальные мнения, чем за бесчестность. Случаям же мелкой бытовой нечестности не придается значения». Отец Пимен твердо констатирует без восстановления честности нынешняя русская культура будет недолговечной. Он предлагает начать со школы, с такой постановки обучения, которое не понуждало бы ко лжи учеников, к выкручиванию, списыванию, начетничеству. Корни честности он видит в сочувствии, социальной симпатии ко всем людям.

В ардонский год отец Пимен осознал значимость еще одной проблемы, которую в то время и позже поднимали видные иерархи Русской Церкви.

В книге митрополита Вениамина (Федченкова) «О вере, неверии и сомнении» много внимания уделено рассуждению о том, что причиной поражения Церкви и белого движения в гражданской войне послужило «хладнокровие», отсутствие жара душевного, вдохновения у большинства их сторонников. Эта тема нашла себя и в выступлениях известного церковного деятеля епископа Уфимского и Мензелинского Андрея (Ухтомского), в частности, в 1914 году писавшего о потребности Русской Церкви в миссионерском горении. Архимандрит Пимен поднял тему пастырской вдохновенности как главного условия успеха в пастырском деле на епархиальном собрании во Владикавказе в сентябре 1911 года. Это качество определяет психологию церковного служения, показывает его слабость или силу. При этом божественное горение в душе может ослабевать или даже гаснуть на время, но тем крепче становится сознание важности его присутствия, тем сильнее понимание необходимости его для Церкви в целом. Обратимся к тексту доклада:

«Твердость веры на приходе зависит от безупречности священника; твердость веры в народе и ее победное распространение в человеческом роде зависит от нравственной высоты духовенства; а сила и процветание Церкви зависит от тех работников, которых мы ей подготовим.

Сознавая важность поставленных задач, мы должны прежде всего вдохновиться высотой пастырского служения. Вдохновение легко движет тружеников вперед по пути пастырского делания и не дает им замечать многих трудностей, которые нередко трезвому уму современного человека представляются непреодолимыми. Оно же утешает труженика пастыря во время скорбей, посещающих его, научает его к терпению в ожидании небесной награды»¹⁰¹.

Мысль о вдохновении пастыря завершается размышлением о подражании Христу: живым импульсом священнического дела, примером того, до каких пределов должна доходить борьба душепопечителей со злом и грехом, с неправдой и ненавистью мира сего, должно служить человековоплощение Бога, Его земное учительство и крестная смерть.

Духовные заботы о пастве не умаляли и материального попечения отца ректора о вверенных ему чадах. В письме митрополиту Флавиану отец Пимен пишет:

«При Семинарии нашей есть Попечительство о бедных воспитанниках, имеющее капитал ок[оло) 2000 р[ублей]. Таким образом, на проценты с него нельзя оказать существенной помощи многим воспитанникам, обращающимся за помощью. Поэтому я и решил еще пособирать, чтобы прибавить что-нибудь к основному капиталу. Осмелюсь и Вас всепочтительнейше просить не отказать пожертвовать что-нибудь для усиления средств Попечительства при Покровской семинарской церкви.

17 января 1912 года».

В том же письме отец Пимен делится со своим наставником одним неприятным эпизодом из жизни Семинарии. Он узнал о существовании секретного распоряжения прежнего ректора о тайной слежке в Семинарии и о докладах ему учащихся о поведении друг друга. Открытие встревожило отца Пимена, он беспокоился за сохранение доброй атмосферы в вверенной ему школе и в то же время был уверен, что в ее жизни ничего предосудительного нет. Он ничего не боялся, потому что его душа не была обременена корыстолюбивыми мыслями, а жизнь – порочными влечениями. Отец архимандрит служил церковному делу искренне и добросовестно и не боялся обвинений, готовый всегда первым признать свою действительную вину.

В Светлую седмицу 1912 года, когда в семинариях появляется пасхальная передышка в занятиях, отец ректор собрал шесть воспитанников и отправился с ними в город Грозный, а оттуда на нефтяные промыслы. В Грозном отец Пимен служил соборне и произнес проповедь на тему «Не будь неверен, но верен». Он также принял участие в миссионерской беседе с баптистами на тему Крещения. Долго и горячо обсуждались эпизоды этой встречи, сектантское упорство и невежество. По замыслу отца Пимена семинаристы в реальной жизни встретились с неутомимым пастырским служением, тем самым вдохновением, имевшимся у грозненских священников, которое он хотел вложить в души своих питомцев.

То обстоятельство, что отец Пимен все чаще и чаще вспоминал Урмийскую миссию, не связано с неизбежными тревогами и заботами ректорского служения. Это была привязанность души, личное чувство, которое в конечном итоге можно было оправдать и в монахе. О желании вернуться в Персию отец Пимен написал архиепископу Николаю в Японию и архиепископу Сергию (Страгородскому) в Петербург. В последнем письме он писал:

«Осмеливаюсь вновь беспокоить Ваше Высокопреосвященство, но на этот раз по личному делу.

Вам как бывшему миссионеру, без сомнения, знакома грусть по прежней миссионерской деятельности, полной больших трудностей, нередко опасностей, чуждой официальности, согретой воодушевлением. Меня эта грусть и до сих пор не оставила. Более того, она все более усиливается, угрожая занять всего меня мыслями об Урмии и деятельности нашей Миссии там, где я прожил 7 лучших лет своей жизни. К этому присоединяется и сожаление о том, что с переездом из Урмии в Ардон пришлось оставить начатое исследование об одном каноническом памятнике древнесирийской литературы (Сирийская дидаскалия), ибо ардонская жизнь по необходимости вся занята Семинарией у меня. Мирно прошел здесь у меня учебный год, но пришлось много сил положить на надзор за воспитанниками и на другие отрасли ректорского делания Теперь я чувствую себя не в силах продолжать здесь ректорское дело, особенно если Семинарию преобразуют в прежний тип.

Ввиду этого я и решил хлопотать о возвращении меня на прежнюю ниву. Я подал прошение о[тцу] Архимандриту Сергию, начальнику Урмийской Миссии, – и получил от него телеграфное известие о том, что он делает представление по предмету моего прошения и уверен в успехе. Надеюсь, что это представление уже прибыло в Петербург, осмеливаюсь почтительнейше просить Ваше Высокопреосвященство о содействии моему возвращению в Урмию.

1912 г, 27 мая, село Ардон Терской обл.»¹⁰².

Священноначалие поддержало благородный порыв. Завершив многочисленные дела по Семинарии и прочие епархиальные послушания, ободренный наградой – орденом Святой Анны 2-й степени, пожалованным 6 мая 1912 года, – в середине июня 1912 года отец Пимен отправился в отпуск в Петербург и на родину в Череповский уезд навестить мать. Вернувшись в Ардон, он жил в ожидании приказа о переводе. 25 июля 1912 года указом Святейшего Синода он вновь был назначен помощником начальника Урмийской миссии.

В последнем письме из Ардона митрополиту Флавиану от 20 июля 1912 года отец Пимен как бы подвел итог своему годичному пребыванию на Северном Кавказе. Ему хотелось надеяться, что неверное движение его сердца, заставившее покинуть I Миссию, не было уроном для церковного дела и ардонский год был прожит не зря.

«В Ардоне я прожил целый год деятельной жизнью, энергично наблюдал за хозяйством, вспомогаемый хорошими и опытными членами Правления. Кое-что удалось сделать, но много еще осталось и для моего преемника, который еще не известен. С воспитанниками и преподавателями я прожил весь год мирно, без малейших недоразумений. Был я и благочинным монастырей епархии. Их всего 7, и все они мало устроены и требуют особого и постоянного благочинного, а не ректора Семинарии. Все же пришлось и мне поездить довольно много. Владикавказ мною посещен 34 раза, Пятигорск 5 раз, был и во многих других местах. Ревизовал я один женский монастырь (Георгиевский на реке Куре), пришлось констатировать чрезвычайное расстройство обители, происшедшее от взаимного непонимания настоятельницы и сестер, и представить и настоятельницу и 20 сестер к увольнению из монастыря.

Теперь жду здесь Указа из Синода о моем перемещении, потом около недели прособираюсь в дорогу и затем отправлюсь в Урмию, вероятно, в последних числах июля. Прошу святительского благословения, Ваше Высокопреосвященство».

Он же, взяв пять хлебов и две рыбы и

воззрев на небо, благословили их, преломил и

дал ученикам, чтобы раздать народу. И

ели, и насытились все; и оставшихся у

них кусков набрано двенадцать коробов.

(Лк. 9:16–17)

Вторичное пребывание архимандрита Пимена в возлюбленной им Урмии было недолгим, чуть более двух лет. Указом от 8 октября 1914 года он был назначен ректором Пермской Духовной Семинарии. Впервые за многие годы отец Пимен совершал свое служение вблизи родного гнезда и родных могил. «Пермские епархиальные ведомости» в разделе хроники сообщили:

«Около 5 часов утра 2 ноября прибыл в Пермь с поездом железной дороги новый ректор Духовной Семинарии архимандрит Пимен, доселе занимавший должность помощника начальника Миссии в Урмии (в Персии). Несмотря на приезд в Пермь в такой ранний час, с 9 часов утра новый о[тец] ректор был уже в семинарском храме и присутствовал за литургией. По окончании же литургии в сослужении семинарского духовенства совершил молебен о даровании русскому воинству победы... произнес вступительную речь. По окончании молебна всех воспитанников и посторонних богомольцев принял ко кресту, благословил всех воспитанников, с каждым облобызавшись. Затем новый о[тец] ректор был приглашен в учительскую комнату, где в кратких словах от лица корпорации приветствовал его инспектор Семинарии Н. И. Знамировский. Состоялась братская трапеза, за которой о[тец] ректор любезно поделился своими впечатлениями от жизни в Персии, от первых столкновений русских с турками в Персии и от последней поездки своей по России, из Урмии в Петроград и из Петрограда в Пермь».

Сообщение подчеркнуто бесстрастное, мол, приезд нового ректора – обычное для духовной школы дело. Тон этот будет интересно вспомнить, когда придет время хроники проводов отца ректора летом 1916 года. Поразительный контраст! И убедительно зримая человеческая победа. Отец Пимен покорит сердца православных пермяков: и простого верующего народа, и юношей-семинаристов, и «образованной» части православной Перми. Он будет неподдельно любим ревностным поборником Православия – епископом Пермским и Кунгурским Андроником (Никольским)¹⁰³, под началом которого прослужит в Перми все два года. И эта победа станет возможной потому, что сам он будет искренне всех любить, будет прост, доступен, сердечен, милосерден.

О появлении нового ректора в Семинарии вспоминает совсем молодой тогда преподаватель латыни В. Игнатьев, сам недавний семинарист: «...жизнь Семинарии шла своим обычным темпом. Произошла перемена только руководства Семинарией: вместо архимандрита Илариона был назначен архимандрит Пимен, выпускник Киевской Академии. Он приехал в Пермь из Закавказья – из района Джульфы, где он был миссионером. Он привез с собой в качестве служки какого-то казачка – юношу, который одет был в национальный костюм: на голове папаха, за поясом клинок. Было очень оригинально... Отец Пимен стяжал симпатии и семинаристов, и учителей своей простотой и доступностью, внимательным отношением к нуждам тех и других»¹⁰⁴.

В речи перед молебном в первые часы пребывания в стенах Семинарии отец Пимен осмысливает свое перемещение, перекидывает мост между различными точками географии распространения Православия, каковыми были Урмия и Пермь. Он еще находится во власти впечатлений, полученных во время путешествия: отец Пимен был поражен и обрадован моральными переменами, происшедшими в России в связи с войной. Частые выступления перед воспитанниками стали его нововведением в Пермской Духовной Семинарии. Высокий строй публичной речи отвечает юношескому мировосприятию. Незамутненностью души, устремленностью к идеалам, высокими чувствами, свойственными юности, владыка Пимен дорожил всю свою жизнь, утешаясь душой, как он сам говорил, в обществе добрых молодых людей. Приведем отрывок из первого пермского выступления:

«Из далекой страны, родины Зороастра, мудреца персидского, освященной подвигами сирийских отцов преподобных Ефрема и Исаака Сириных, политой кровью святых мучеников Сергия и Вакха, воля Божия привела меня в страну Пермскую, украшенную и освященную подвигами святителя Стефана.

Вступив в пределы родной России, я увидел здесь преславное чудо, усмотрел в нашем народе чудную перемену. Народ наш сделался центром, ядром священнейшего в истории союза, вставшим первым на защиту слабых, на укрепление святейших идеалов человечества. Эта высокая цель его преобразила, очистила, возвысила, сделала нашу родину Святою Русью»¹⁰⁵.

Насколько прав был русский миссионер в своих оценках перемен, можно судить по событиям пермской жизни, в которую он включился, событием для которой стал и он сам.

Пермская Духовная Семинария возникла вместе с учреждением Пермской епархии 11 ноября 1800 года. В 1829 году было заложено каменное здание Семинарии на углу Монастырской и Кунгурской улиц, существующее до настоящего времени. В 1851 году приступили к устройству домовой церкви в семинарском корпусе, которая была освящена во имя святого апостола Иоанна Богослова.

От семинарской ограды, лишь перейти набережную, начинался крутой спуск к воде. Там то и дело пыхтели паровозы: на террасе этого спуска тянулось к станции Пермь-1 железнодорожное полотно. Эту картину однажды запечатлел фотограф, поднявшийся со своим громоздким аппаратом на пожарную каланчу, и ныне стоящую в двух кварталах от того места, где от Семинарии сохранились с трудом узнаваемый главный корпус да домик бани, расположенный со стороны Камы. Главный вход ныне замурован, николаевский стиль первой половины XIX века заменен монументальным, социалистической эпохи. Снесены деревянный домик ректора, больница, столовая. Военное училище ракетных войск застроило сад...

Семинария стояла на высоком берегу реки Камы. Из семинарского садика и из окон корпусов открывались необозримые дали на полноводную Каму и закамские просторы. В деревянной беседке с видом на реку любили собираться многие поколения семинаристов. В беседку приходили в сумерки, когда на Каме зажигали бакены, пристани были освещены, по реке еще сновали пароходики и лодки. Широко, привольно, и дышится полной грудью! В этот именно момент хотелось петь, и семинаристы пели, далеко-далеко разносились их голоса. Пермские семинаристы, по сложившейся в их среде традиции, передаваемой от старших к младшим, имели две особенности: они очень любили хоровое пение и в свободное время прогулки по городу. Особенно с началом бурной северной весны они неизменно появлялись на оживленной «Сибирке» либо на «Козьем загоне» – прогулочном месте на берегу Камы. «Созерцателями Перми» называют в воспоминаниях себя и своих товарищей бывшие воспитанники Пермской Духовной Семинарии. Свои певческие таланты они реализовали на многочисленных благотворительных концертах, которые устраивались по инициативе Преосвященного Андроника и отца Пимена. В таких концертах-вечерах счастливо сочетались музыкальные номера с литературной декламацией и беседами, поучениями, лекциями. Глубоко церковный епископ Андроник, истовый молитвенник, находил эти вечера необходимыми и полезными, так как их религиозное содержание органически включалось в общую канву культурно-художественных потребностей общества.

Билеты на концерты раскупались полностью, накануне отцу Пимену приходилось выдерживать настоящие атаки желающих их приобрести.

Сохранились некоторые концертные программы, описание самих вечеров в «Пермских ведомостях», финансовые отчеты устроителей. Взаимное человеческое уважение и щепетильная честность видятся в финансовых отчетах, где все подсчитано, что называется, до копеечки: «уплачено за работы по приспособлению помещения для концерта, за материалы обивки для эстрады, по счету магазина «Электричество» за прокат лампочек, за бумагу для вензеля, за бумагу для плакатов, за перевозку вешалки и кафедры из Семинарии и обратно, рассыльному Василию Попову, певчим за конфеты, ученику Екатерининско-Петровского училища за потерянные вещи, израсходовано распорядителем на извозчика, за прокат посуды для буфета, на афиши и билеты, на расклейку».

В программе одного концерта, устроенного в Семинарии, – три отделения, представленных силами только воспитанников! Сначала хор спел «Боже. Царя храни» и «Незаметным героям» (муз. Чеснокова). Ученик 6-го класса Белозеров прочитал «Русь-Тройку» Гоголя. Медведев из 5-го класса спел «Песню солдата» Таскина. Стихи «Русь» Никитина декламировал первоклассник Воронцов. Юшков (5 кл.) спел «Песнь казака». Струнный оркестр сыграл марш «За братьев-славян» и пьесу «Малороссийская ночь». Было и трио, которое исполнило «Повеяло черемухой» Гольтисона, и квартет, спевший «Привет весне». Читались «Славянам» Тютчева и «Полтавский бой» Пушкина. Как напоминание об этой прекрасной русской жизни приведем несколько строк из любимой многими поколениями пермских семинаристов песни:

Повеяло черемухой, проснулся соловей,

Уж песней заливается он в зелени ветвей.

Учи меня, соловушка, искусству твоему,

Пусть песнь твою волшебную прочувствую, пойму.

Описание Семинарии, равно как и ее сотрудников – от шеф-повара и банщика до отца ректора, прибывшего «из Закавказья, из района Джульфы», – мы найдем в воспоминаниях нескольких выпускников Семинарии, к 1914 году закончивших Казанскую Духовную Академию и вернувшихся преподавать в знакомые семинарские стены. Через пятьдесят лет они – В. Игнатьев, П. С. Богословский и П. Шишов – соберутся вместе и напишут о Семинарии, потому что в 60-х годах хула на нее и искажение правды достигнут кульминации [10]. «Училищем лжи» названа она в путеводителе «Пермь». Напишут от лица ее выпускников, «видевших много горя слез, испытавших бедность, много презрения как со стороны общества, так и многих людей, не знающих жизни и быта семинаристов». Мемориальная доска на фасаде главного корпуса сообщает, что «в этих стенах учились выдающиеся люди Русской земли: изобретатель радио А. Попов, писатель Д. Мамин-Сибиряк». Но ведь не в военном училище ракетных войск имени маршала Чуйкова, теперь обосновавшемся здесь, они учились, а в учебном заведении, о котором – ни слова.

Осенью 1914 года устоявшийся уклад семинарской жизни был нарушен войной. Две трети главного корпуса отвели для военных целей: второй этаж почти весь был превращен в казармы для мобилизованных и готовившихся к отправке на фронт, а третий этаж – в лазарет. В теплые летние и осенние дни по семинарскому двору и саду прогуливались раненые офицеры и солдаты. Резкие звуки сирены, оповещавшей о прибытии новых раненых, все чаще и чаще раздавались над городом, тревожили душу, рождали беспокойство. А на фронт уходило все больше и больше новобранцев.

Размещал классы, вводил новый распорядок и дополнительные правила в жизнь Духовной Семинарии архимандрит Пимен. По его распоряжению гардеробная комната была превращена в спальню, под спальную же комнату была арендована комната в одном из ближайших к Семинарии частных домов. Доступ семинаристов на второй и третий этажи был ограничен шефской работой. Занятия младших классов проходили в квартире отца ректора. По его же инициативе был введен режим строгой экономии: отменен собственный выезд, отключен телефон, сокращено преподавание ряда обязательных предметов, хотя факультативный курс живописи был сохранен¹⁰⁶.

Война наложила отпечаток не только на внешний уклад жизни, но и на сознание людей, вытеснив старые интересы. Вот выступает перед семинаристами полковник Васильев, по живым впечатлениям он рассказывает о боевых действиях. У него мягкий, тонкий юмор и талант рассказчика, он говорит и о явлениях на войне чудесной помощи Божией. Семинаристы передают из рук и руки трофеи: бомбы, патроны, противогаз, штыки... Преподаватель Колосов читает лекцию, в которой смысл войны трактуется по сочинениям Владимира Соловьева. Отец ректор просит его повторить главные тезисы, и уже на следующий день о философии войны толкуют все. А на 115-ю годовщину Семинарии сам Преосвященный Андроник произносит проповедь о духовной стороне войны, он подчеркивает, что ее ужасы искупают грехи мирной жизни. И опять семинаристы передают мысль из уст в уста: сопоставляют, думают.

Часть верующей России в те годы переместилась в лазареты. Пример подали Великие княжны и сама Императрица: они выполняли работу санитарок, ухаживали за самыми тяжелыми ранеными. Семинаристы продолжали учиться, но их санитарная дружина и шефская бригада с воодушевлением включились в общерусское дело.

Зарисовка жизни Пермской Духовной Семинарии из печати тех лет передает царившую в ней атмосферу:

«В первый день нового года, едва кончилась литургия, в лазарет прибыли первые сто человек. Неторопливой длинной лентой тянулись по направлению к Семинарии с вокзала извозчичьи экипажи. В первой – начальник санитарной дружины по приему раненых. Дружина состояла исключительно из семинаристов. У инспектора Н И. Знамировского и его помощника воспитанника Диковского – перевязь Красного Креста на рукавах. У парадного крыльца Семинарии печально развевается белый флаг с изображением Красного креста. Собралась толпа постороннего люда. Многие плачут. В вестибюле встречает раненых О. Н. Колосов с хором воспитанников. Раздается дружное и воодушевленное «Боже, Царя храни!». Раненые в поношенных шинелях, усталые, худые, с белыми повязками. Некоторые на костылях, некоторые на носилках с помощью воспитанников медленно поднимались по высокой лестнице на верхний этаж, где их встретили врачи, сестры и протоиерей Л. Зубарев. На средней площадке против семинарского храма стоял семинарский протодиакон отец М. Попов и широким жестом указывал на церковь: «Иоанна Богослова храм. Молитесь, православные!». И раненые крестились. После того, как они вымылись в семинарской бане, переоделись и распределились по палатам, им были розданы молитвенники, Евангелия, почтовая бумага, конверты, папиросы, книги и иллюстрированные журналы. Принесен граммофон. После ужина раненые молятся общей молитвой перед отходом ко сну. 3 и 4 января раненые присутствовали за литургией. Они стояли на хорах, расположенных как раз вблизи лазарета на верхнем этаже. По окончании литургии отец ректор в полном облачении поднялся по лестнице в верхний этаж и принимал раненых ко кресту. Его сопровождали воспитанники Семинарии и духовенство, которые пели: «Спаси, Господи, люди Твоя»¹⁰⁷.

Особенная любовь отца Пимена к Святой Руси объясняет, почему в Пермской Духовной Семинарии проводы на фронт семинаристов-добровольцев напоминали картину благословения Преподобным Сергием Радонежским Димитрия Донского на бой с татарами. «Проводы были обставлены сугубо торжественно: во время литургии перед чтением Евангелия трое подошли к амвону, им на голову как на аналой, наш протодиакон возложил Евангелие и прочитал положенный по уставу текст...» И так же торжественно отец ректор старался провожать на Фронт выздоровевших солдат: собиралась вся Семинария служился молебен, пелись гимны союзных государств, подносились подарки. Солдаты уезжали на фронт просветленные и благодарные.

На Новый, 1915-й, год отец Пимен произнес перед семинаристами слово, в котором изложил идеальные мотивы идущей войны:

«Тяжелое испытание, выпавшее на долю нашего народа по воле Божией во второй половине минувшего года, именно война с немцами и турками, заставило нас проснуться от греховного сна, познать свои достоинства и недостатки, призвать Бога на помощь и дружно ринуться на врагов нашей народности, веры и Царя. И славно завершился старый год, передавая новому славную память о русском героизме, русском единодушии и послушании в великом народном деле... Победа над немцами подготовлена, но еще не довершена. Предстоит нашей победоносной армии и окончательное поражение мусульманства, может быть освобождение Царьграда и Иерусалима с прочими дорогими для христиан святынями Палестины из-под власти турок… Предстоит также новая группировка народов мира, в которой русскому народу будет принадлежать высокое и почетное положение. Наконец, в области духовной русский народ еще очевиднее явится посредником-провозвестником православного учения и инославному западу, и языческому востоку, и мусульманскому югу. Великие дела ожидают нашу родину...»¹⁰⁸.

В этом новогоднем слове отец Пимен сформулировал свою «русскую идею», которая являлась прочным основанием его собственной жизни и собственных трудов. Основанием для процветания в России может быть только Церковь с ее подвижниками, не боящимися «ни усталости, ни гонений». Их сверхдеятельность, подкрепленная благодатью Божией, должна направляться на отрезвление и просвещение народа. Усилия подвижников способны отвести народ от того, «что затемняет ум, развращает сердце, расслабляет волю, портит и развращает душу». Общее народное просвещение, идущее от подвижников, возможно лишь ценой их самопожертвования, отречения от удобств, покоя, самолюбия. Православное просвещение должно остановить тех, «кто проповедует от ветра главы своей». Подвижнические труды обеспечат моральную крепость народа, а она – главное условие для того, чтобы в народной жизни имели силу законы. Не внешняя сила начальственных приказаний, а здоровое чувство гражданского долга будет побуждать к исполнению законов. Просвещенный и отрезвленный народ воспримет государство как свое Отечество, опору и защиту своих прав и интересов. Отец Пимен ставит знак равенства между православным государством и Родиной и ищет пути примирения с ними народа.

Самым интересным и значительным пастырским размышлением отца Пимена в то время является статья «Место религии в жизни культурных государств и наша отсталость в этом отношении»¹⁰⁹. Она показывает, что ни религиозный подъем в Перми, вызванный началом мировой войны, ни личная ярко выраженная любовь к Святой Руси не лишили отца Пимена способности трезво смотреть на вещи. Та сила веры русского человека, которую он доказывает в другой статье, ссылаясь на Киреевского¹¹⁰', является национальным идеалом, и велика заслуга русских в порождении такого идеала, но реальность российской жизни уже тогда свидетельствовала об утрате этого идеала «руководящими умами России». Епископ Андроник и отец Пимен прекрасно видели пропасть, отделявшую интеллигенцию от веры и проповеднического слова. В своем благовествовании пастыри были окружены почти исключительно простым верующим народом. Поражаешься этой невостребованности интеллекта, благородства, достоинства, богообращенности. Конечно, далеко не вся образованная Россия была глуха и слепа по отношению к духовенству такого типа, но, тем не менее, отец Пимен в речи на хиротонии подчеркивал, что в Перми близко столкнулся именно с простым верующим народом. В статье, которую мы комментируем, он цитирует «Вехи» С. Н. Булгакова, писавшего о религиозном отрицании, «которым пропитана насквозь скудная интеллигентская культура», и о том, что идейные борцы за святыни души, за Церковь и ее уставы среди образованного общества – редкие исключения. В статье говорится: «Только на почве веры, высших христианских, Богом указанных, в Церкви осуществляемых идеалов и возможны духовная культура и единение всех духовных вождей с народными массами. Здесь недостаточны одни кинематографы, народные дома, лекции, разного рода веселые развлечения, ибо ими не сгладится разность между разными слоями общества, между чистою и простою публикою. Только религиозные идеалы могут слить эти две части нашего народа в одном чистом возвышенном настроении, возбудят в них одинаково благороднейшие честнейшие стремления.

Единения всех народных сил возможно достигать только на почве религии. Так, например, религия до сих пор есть главный нерв англо-саксонской культуры, и наряду с духовенством там всюду выступают и светские проповедники: врачи, юристы, вожаки рабочих... Но как редко у нас на Руси слияние великой русской семьи. Наши образованные вожди не только удаляются от «мужицкой» веры, но еще стремятся всеми способами разрушить народную веру, изгнать церковность из общего уклада русской жизни, разлагая этим и народную душу, сдвигая ее с крепких вековых оснований. И если народный досуг, в особенности по селам, будет заполнен только развлечениями светского характера – театром, музыкой, кинематографом, – и если душа народная будет лишена духовного хлеба, высшей церковной поэзии, религиозно-нравственных утешений, то подобными развлечениями здоровому деревенскому духу народа привьются все пороки городской культуры с ее гангреной духа, распущенностью...

Особенно устройство народных развлечений совершенно светского характера под праздники, во время, безусловно принадлежащее Церкви, есть беззастенчивое отманивание драгоценных душ от ее [Церкви. – Ред.] руководства и жизни, есть самая бессовестная экспроприация того, на что только одна Церковь имеет право. Праздновать известное событие, ради чести которого народ освобождается от обычных занятий, можно только в церкви и с Церковью, а не вне ее; под звуки колоколов, а не под звуки оркестра; перед иконами, а не перед сценой. Что общего между величанием и игривым маршем? Между театральной публикой и богомольцами? Поистине так же мало между ними сходства, как между Христом и Велиаром».

Отец Пимен не говорит прямо, но самим приемом обращения к западной культуре и западным странам выказывает понимание того, что над Россией теперь довлеет идеал культуры, а не веры и, трезво сознавая это, в полноценную культурную жизнь настойчиво включает веру. Он учитывает, «авторитетность» для русских иноземного и указывает на пример благоговения англичан перед русской православной верой. Пусть русские посмотрят на богослужения глазами англичан, и слава Богу, если при этом станут больше уважать отеческую веру «Преклоняясь перед русской литературой и искусством, многие англичане сами ездят к нам изучать нашу веру, нашу обрядность, наши церковные установления. Их, этих религиозных англичан, видали и в Москве, и в Петрограде, и Троицкий Ионин монастырь в Киеве, и Саров, и Соловки, и Белая Гора с ее обителью в Пермской губернии. Этот религиозный интерес наших союзников должен быть для нас глубоко поучителен. Очевидно, всемирные мореплаватели, всесветные колонизаторы не находят ничего драгоценнее того, что наши культурные просветители не думают ценить и беречь, – веры православной и жизни по этой вере...

Мораль отсюда такая, заканчивает свое размышление отец Пимен, если вы хотите быть в истории рядом с культурными народами, себя уважающими, то берегите и свое драгоценное достояние – веру православную и ее священные воспоминания [традиции], не погашайте их в народе нелепыми увеселениями в праздничные дни. Иначе вы воспитаете в народе не душу кроткую и терпеливую, а душу зверя, который принесет неисчислимые беды и себе и вам».

Военное время требовало использования всех средств для пробуждения национального самосознания, укрепления духа народа и поднятия его нравственности. 27 апреля 1915 года Святейший Синод подал Императору доклад о желательности охранения в силе повсеместного запрещения продажи спиртных напитков. Отмечалась благотворность такого запрета: улучшилось нравственное самочувствие народа, повысилась его трудоспособность, наблюдалось укрепление того непобедимого духа веры, который всегда спасал Русь. Доклад подписали митрополиты: Петербургский – Владимир, Московский – Макарий, Киевский – Флавиан. Император удовлетворил просьбу церковных деятелей, написав на докладе: «Трезвость народа – надежная основа его мощи и благосостояния».

Именно тогда епископ Пермский Андроник поручил возглавить епархиальное Братство трезвости ректору Пермской Духовной Семинарии. Очень скоро стараниями отца Пимена трезвенническое движение ожило и окрепло. Стали проходить еженедельные собрания Братства, собралась дружина, давшая обеты трезвой жизни. Хроника сохранила описание нескольких грандиозных праздников, подготовленных членами Братства трезвости, а также трезвеннических паломничеств и вечеров. Размах, с которым они проводились, с трудом укладывается в современные представления.

Первое сугубое торжество «юного Пермского епархиального братства трезвости» состоялось 14 мая 1915 года. Оно совпало с девятнадцатой годовщиной венчания на царство Императора Николая Александровича. На специальном помосте перед Преображенским кафедральным собором Преосвященный Андроник отслужил молебен. После парада войск торжественная манифестация с портретами Императора, плакатами, пропагандирующими трезвость, со знаменем Братства, на одной стороне которого был изображен великомученик Георгий Победоносец, поражающий змия, а на другой – лики преподобного Стефана Пермского и Предтечи Господня Иоанна, а также слова: «Молись, трудись и трезвись», с мощным хором направилась к Первой Александровской гимназии. Здесь с крыльца гимназии отец Пимен произнес речь, и шествие продолжилось прерываясь выступлениями других проповедников. На одной из остановок протодиакон Попов произнес здравицу в честь главного устроителя торжеств – отца Пимена. Во время этой манифестации было роздано несколько тысяч листков и брошюр, изданных Братством, а вечером в столовой Семинарии прошло годовое собрание Братства, на котором обещание вести трезвенную жизнь дали 119 человек. Для участников торжеств устроили концерт духовной музыки, угостили детей, глядя на которых отец Пимен выразил надежду, что они станут представителями грядущей великой России. Как хотелось верить в это!

«Пермские епархиальные ведомости» сообщили, что вторая манифестация, устроенная отцом Пименом 29 августа 1915 года, в день воспоминания усекновения главы Иоанна Предтечи, стала исключительной по обстановке и числу участников. Был лес хоругвей и святых икон, национальных флагов, плакатов. Шествие по городу, вдохновленное талантливым проповедником, продолжалось до четырех часов дня.

В отчете о руководстве Братством отец Пимен пишет и о своих проповедях в мастерских пермской железной дороги. Они проходили с разрешения начальника мастерских Шиманского во время обеденного перерыва. Известно, что на проводы отца Пимена, когда он покидал Пермь, из мастерских посылали делегацию рабочих для выражения слов признательности за эти часы общения¹¹¹.

Еще предстоит осмыслить и обобщить опыт Русской Церкви в Синодальный период по созданию Обществ трезвости. Если какое-либо объединение, братство или общество трезвенников будет давать зароки трезвости, контролировать своих членов устраивать вечера и прогулки, то все же неизбежно встанет вопрос о внутреннем двигателе этой деятельности. Только в рамках религиозной православной традиции – аскетизма, духа покаяния, милосердия, молитвенности, ее внешнего строя с богослужениями, символикой и атрибутикой – возможно создать единение, которое не будет порождать внутреннего протеста. Трезвость кже предстанет как борьбе с демонскими силами, разрушающими образ Божий в человеке. В этой борьбе бесполезен протестантский аргумент бытовой добродетели. Задача Братства трезвости должна быть общерелигиозной. Немаловажно, чтобы такие братства возглавлялись глубоко верующими, по-человечески яркими, интересными людьми. Они являются как бы осязаемым итогом трезвенной жизни Само многолюдство собраний Пермского братства трезвости, крестных ходов и паломничеств Братства невозможно не увязать с духовной привлекательностью и человеческой значительностью его руководителя – отца Пимена.

И в наши дни недолгий путь от бывшей Пермской Духовной Семинарии приводит по Набережной к действующей пристани. От нее 17 июня 1916 года в 5 часов вечера отошел пароход общества «Кавказ и Меркурий» под названием «Матрона». На его трап взошла группа паломников трезвеннического Общества в количестве девяноста человек, а сопровождал ее ректор Семинарии отец Пимен. Крестный ход направлялся по течению Камы до станции Еловой, далее – на гору Фавор: в Фаворской пустыни ожидалось событие большой важности – освящение поклонного креста. Июньские закаты на севере бывают прохладными, но, несмотря на это, в тот вечер все пассажиры судна слушали заупокойное всенощное бдение, совершавшееся русобородым голубоглазым архимандритом в золотой митре, и его слова о безусловной необходимости поминовения усопших. Этот голос потерялся над густыми лесами и ушел в камские глубины, но кажется, что Господь и задумал природные предметы, всю эту твердь, земную и водную, чтобы вбирала она в себя проявления человеческого духа. Если так, то доныне хранят камские просторы звуки той всенощной...

Наутро длинной серой лентой паломники двинулись от пристани. Зеленый флаг Братства колыхался на ветру впереди. Пение не прерывалось ни на минуту, и витал дух высокой праздничной радости – так описывает событие безымянный свидетель¹¹². Не исходил ли этот дух от руководителя, умевшего жить такой радостью и ни тайно, ни явно не искать другой? Паломников встретил монастырский крестный ход, и к монастырю подошли все вместе внушительным шествием. Железной дорогой прибыл Преосвященный Андроник, и все поднялись на вершину горы Фаворской, чтобы освятить воздвигнутый там восьмисаженный крест-памятник православным воинам, убитым на поле брани. «Страдания и скорби очищают и приносят пользу только тогда, когда соединяются с верою в Распятого Спасителя» – так начал свою проповедь у подножия креста отец Пимен, а утром в монастырском Преображенском соборе он произнес слово о том, что истинный христианин, даже несмотря на свою бедность, имеет дерзновение пред Богом.

В Перми на спуске от кафедрального собора по Кунгурской улице (ныне Комсомольский проспект) стоит бывшее здание Стефановской часовни, принадлежавшее до 1918 года пермскому Стефановскому братству. В описываемые нами годы здесь по воскресным и праздничным дням проходили религиозно-нравственные беседы для народа.

Много лет душой этих бесед оставался инспектор Пермской Духовной Семинарии Николай Иванович Знамировский, впоследствии известный на Урале новомученик архиепископ Стефан [11]. С 1914 года в беседах принимали участие Преосвященный Андроник и ректор Семинарии архимандрит Пимен. В 1915 году зал часовни расширили почти вдвое. До сих пор, если посмотреть на часовню со двора, четко видна линия пристройки, сделанной епископом Андроником.

«С первого чтения народ стал заполнять до конца теперь уже расширенный зал. Начало в 7 часов вечера, но уже в шесть с половиной часов свободных мест нет. Мы шли на чтения, но нам говорили некоторые попадавшиеся навстречу: «Нет, уже поздно, все места уже заняты». Действительно, к семи часам яблоку негде было упасть, но вместе с этим – порядок, тишина. Быстро входит в зал владыка Андроник и громко говорит «Споемте все вместе «Царю Небесный»». Потом поднимается на амвон ректор Семинарии архимандрит Пимен и ясно, раздельно, совершенно понятно и увлекательно изустно говорит об участии Ангелов в служении роду человеческому. «Споемте все вместе «Небесных воинств»», – говорит опять владыка. А народ все прибывает. В проходах люди стоят уже плотной стеной, позади некоторые взбираются на скамьи, на табуретки, дети полукругом то стоят, то сидят вдоль амвона. Поют воспитанники Семинарии. Потом выходит уездный наблюдатель церковных школ священник о[тец] Стефан Захаров и изустно же предлагает свои размышления о преимуществе церковного воспитания. Владыка: «Споемте все «Слава в вышних Богу»!»... Время уже позднее. Владыка оставляет зал, но народ не хочет еще расходиться. Выступают с краткими чтениями воспитанники Семинарии, читают патриотические стихи мальчики и девочки различных школ. Вот уже 11-й час. Непосредственный руководитель чтений о[тец] ректор Семинарии архимандрит Пимен хочет окончить и совершить вечернюю молитву. Но вот к нему сквозь гущу народную стремительно протискивается какая-то старушка и, ловя его за рясу, жалобно-умоляюще просит: «Батюшка, споемте еще «О Всепетая»». Только около одиннадцати опустел Стефановский зал, когда его посетители разошлись по самым далеким окраинам»¹¹³.

Стефановская часовня была возвращена Православной Церкви в дни празднования 600-летия преставления просветителя Пермского края святителя Стефана Великопермского. В тот день, 9 мая 1996 года, в ней собрались ученики пермских воскресных школ. Впервые за восемьдесят лет голоса маленьких православных христиан наполнили помещение часовни, где раздалось звонкое пение тропарей и старинных кантов, посвященных святителю Стефану. С их сверстниками, может прабабушками и прадедушками, занимался отец Пимен в этих самых стенах¹¹⁴… Кстати, он очень любил народные духовные канты. И этот, конечно, тоже:

Святитель дивный и премудрый

Великопермский наш Стефан,

Ты во святителях пречудный,

О, как ты близок грешным нам!

Об одном из детских праздников нам известно – рождественском, называвшемся «Вифлеемская звезда-ясли».

Вместо традиционно украшенной елки центром служила картина-декорация «Поклонение волхвов». Светилась, притягивая к себе, звезда в напоминание первой – настоящей... Священник Захаров, распорядитель праздника, собрал около нее несколько сот детей церковноприходских школ Перми и рассказал им о Рождестве. Губернское начальство, посетившее праздник, слушало вместе со всеми. Детям раздали гостинцы, одарили платьями, фартуками, рубашками, чулками, валенками и варежками. Епископ Андроник и отец ректор окунулись в стихию праздника в полную меру, от души: где дети, там всегда особая близость Господа и чистая радость...

Литургическое служение, руководство Семинарией, преподавание на пастырских курсах, организация народных чтений, попечения о семинарском лазарете и забота о народной трезвости составляют картину христианского подвижничества отца Пимена. Труды отца Пимена снискали ему любовь и учащихся Семинарии, и жителей Перми, и правящего архиерея. В начале 1916 года епископ Андроник начал хлопотать о викарном епископе для Пермской епархии. Замысел предполагал, что сподвижником и помощником владыке Андронику станет архимандрит Пимен. Нашлись средства для второго Архиерейского дома в Соликамске, и, наконец, было получено согласие. Но неожиданно в Пермь пришло известие о предстоящей хиротонии отца Пимена во епископа Салмасского и об отбытии его в Персию на место Преосвященного Сергия, с которым Министерство иностранных дел решило окончательно распрощаться.

В 20-х числах июля 1916 года вышел Указ о назначении ректора Пермской Духовной Семинарии архимандрита Пимена начальником Урмийской духовной миссии с возведением в сан епископа Салмасского и о назначении на викарную Соликамскую кафедру бывшего епископа Салмасского Преосвященного Сергия (Лаврова) [12]. В 20-х числах июля 1916 года в Перми проходили проводы дорогого ректора отца Пимена. Прошли последняя воскресная литургия и последняя проповедь в семинарском храме. Он попросил молитв за него, потому что в Иране ему предстояло почти в одиночку идти на «крепость зла». Несмотря на дождливый день, на литургию в семинарском храме собралось много народу, были губернатор М. А. Лозино-Лозинский и вице-губернатор Н. Н. Максимович.

В тот же день отец Пимен провел последнюю беседу в Стефановской часовне, дав заветы истинной христианской жизни, и многие во время этой речи, не скрывая слез, плакали. Когда же выступал мальчик Белозерский, член детского Стефановского кружка, который, глотая слезы, читал приветствие, то, по словам неизвестного автора заметки о проводах отца Пимена, «рыдали уже все»¹¹⁵.

26 июля 1916 года, во вторник, в Духовную Семинарию прибыл Преосвященный Андроник. Во время прощального молебна двумя длинными рядами от амвона встало пермское духовенство – те, кто пришел проститься с отцом Пименом. Читали приветственный прощальный адрес. Владыка Андроник вручил отцу Пимену от имени преподавателей Семинарии и почитателей-мирян архиерейский жезл, а от Братства трезвости – книгу «Чиновник архиерейского богослужения». Друг за другом выходили разные люди, чтобы добавить еще и еще к уже сказанным теплым словам. Прибыла делегация от железнодорожных мастерских. Рабочие, смущаясь своего косноязычия, неловко жестикулируя, с неподдельной искренностью благодарили отца Пимена за посещения и беседы.

Выступил Преосвященный Андроник и в речи своей отразил благотворную деятельность отца Пимена, простиравшуюся далеко за пределы Духовной Семинарии, не входившую в круг его прямых обязанностей. Этот сдержанный, взыскательный к себе и другим архипастырь сказал тогда, что хотел видеть не кого другого, а именно отца Пимена в числе своих ближайших сотрудников в Чердынском и Соликамском уездах в архиерейском сане, чего, однако, не судил Господь.

Та единственная епископская панагия, которую мы видим на груди владыки Пимена на всех фотографиях, была подарена ему Преосвященным Андроником во время прощания [13]. Панагия была дорога епископу Андронику по воспоминаниям: он получил ее в первые дни своего архиерейства в Новгороде. Передавая дар, он произнес: «Да сопутствует отцу Пимену Святая Божия Матерь, образ Знамения Коей изображен на этой панагии и под покровом Которой воспитался отец Пимен». Любовь владыки Андроника к отцу Пимену выразилась в том факте, что уже после назначения последнего на новое послушание Преосвященный представил его к награждению орденом Святого Владимира:

«Бывший ректор Пермской Духовной Семинарии архимандрит Пимен, с отменным плодотворным усердием проходя в течение почти двух лет должность ректора, вместе с тем с высоким усердием относился и ко всем духовным требованиям, вызванным обстоятельствами переживаемого военного времени. Помещающийся в Семинарии военный лазарет до 200 душ всегда был под его ближайшим пастырским отеческим вниманием. Во всякое благопотребное время он усердно вел духовные и патриотические беседы с солдатами, и ранеными, и расквартированными в здании Семинарии, всегда с воодушевлением и надеждой провожая их маршевыми ротами на позиции. Неустанным руководителем духовных чтений и бесед с народом был он и в братском зале, теперь вдвое расширенном и переполненном слушателями. Постоянно принимал он самое деятельное участие и во всех устрояемых мною по обстоятельствам военного времени народных богомолениях и паломничествах, предпринимая путешествия на далекие расстояния и всех воодушевляя. Всем описанным он снискал народную любовь и уважение. Свидетельствуя о сем, долгом своим почитаю представить Святейшему Синоду, не благоугодно ли будет во внимание к таким заслугам архимандрита Пимена по обстоятельствам военного времени наградить его причислением к ордену Святого Владимира 3-й степени»¹¹⁶.

На представлении Синода рукою Императора Николая Второго начертано: «Согласен». Документом признания, любви и почитания является описание проводов отца Пимена. Через два года и архимандрита Пимена и Преосвященного Андроника встретит Господь с венцом уже неземной славы, а земная надолго оставит этих избранников Божиих. Но можно смело сказать, что они были подлинным цветом русской нации, ее золотым запасом, ценность которого с течением времени будет только возрастать, если, конечно, изначальный капитал не утратится в беспамятстве и забвении.

Из описания проводов известно, что отец архимандрит, сдержанный, мужественный человек, при прощании не пытался скрывать свои слезы. Слезы были на глазах и у епископа Андроника и у всех присутствующих. Прощальная речь виновника торжеств, которую он долго не мог начать, то и дело прерывалась подкатывавшим к горлу комом. Отец Пимен очень сожалел, что в Семинарии были летние каникулы и он не видел юношей, чистый мир которых очень любил. Просил передать им свое последнее благословение. Началось прощание, и многие земно кланялись ему.

А вечером на вокзале в ожидании поезда отец Пимен был вновь окружен плотным кольцом провожающих, о чем-то беседовал уже в последний раз. Когда же поднялся в вагон, все его почитатели и люди, оказавшиеся на вокзале, обнажили головы. В оставшиеся минуты пели. Под звуки православных песнопений и умчался поезд. Стоя у дверей, отец Пимен уже издали все благословлял оставшихся на перроне.

На этом эпизоде лежит печать какой-то особенной щемящей грусти, будто предчувствие грядущих бед витало над всеми. Взлет Православия, который пережила тогда по всеобщему признанию Пермская епархия, имел страшную отдачу в 1918 году. Мало где найдется хроника злодеяний, подобная той, которой сопровождались победа Советов здесь, в Пермском крае. Сбылось пророчество святого Иоанна Кронштадтского, что «над Пермью – черный крест».

Автор описания проводов отца ректора замечает: «Нам приходилось много видеть проводов, но эти носили какой-то особенный отпечаток своей искренностью, своей сердечностью, и невольно задаешься вопросом: чем же объясняется такое внимание к уехавшему отцу Пимену?» И сам же отвечает на свой вопрос, говоря о «простоте и доступности» отца Пимена, у которого были «открытые для всех двери... Он был истинным пастырем, был бессребреником, помогал направо и налево. Последняя черта его особенно трогательна: получая по должности ректора солидное содержание, отец Пимен не имел средств выехать в Петроград, и, как нам известно, правление Духовной Семинарии выдало ему потребную сумму на поездку' взаимообразно...»¹¹⁷.

Впереди бывшего ректора Пермской Духовной Семинарии ждал тягостный год. Исторические реалии неумолимо подводили монархическую православную Россию к ее трагическому концу; человек же, о котором мы пишем, был плотью от ее плоти...

В мае 1996 года во время стефановских торжеств Пермь посетил Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. В эти дни особенно четко ощущалось соприкосновение прошлого и настоящего.

Военное присутствие, казавшееся для Пермской Духовной Семинарии явлением временным, не только затянулось, но и совершенно вытеснило из этих стен даже саму память о духовном учебном заведении. Уже в начале 20-х годов в Семинарии обосновалось летное училище, а ныне – Высшее командное училище ракетных войск им. Чуйкова.

Святейшего Патриарха Алексия II пригласили освятить в нем молельню. В группе, сопровождавшей Патриарха, были и церковные журналисты. Идем через проходную – бывшую семинарскую баню, вступаем во двор. В такое везение верится с трудом, хочется убедиться в реальности места и действия. Узкие коридоры первого этажа, высокие двери классов, ректорского кабинета, гардеробной. В семинарском храме, ныне зале дипломного проектирования, пусто – идет ремонт, и для того, чтобы представить храмовую обстановку, нужно совсем немного... В хронике семинарской жизни есть зарисовки того, что было когда-то здесь: «Торжественно идет служба. Мощное величавое пение, масса света от свечей, которые усердно ставят солдатики и раненые, клубы фимиама. Маститый отец протодиакон проникновенно, истово крестясь и низко кланяясь, возглашает: «О, еже подати силу и крепость христолюбивому воинству нашему... О, еже низложите супостат, на ны восставшия. Воины же наша, на поле брани от врагов раны приимшия, скоро воздвигни». Выходит духовенство на середину храма. Во главе – архимандрит Пимен. Золотое облачение, золотая митра. Высокие свечи несут несколько диаконов. И вся церковь громогласно от всего сердца поет «Величаем, величаем Тя, Живодавче Христе». Жаркая горячая молитва в обстановке, где так много света, любви, мира и единения»¹¹⁸.

Вот та самая мраморная лестница, ведущая на второй этаж к храму. По ней бригада семинаристов поднимала в лазарет раненых солдат, а семинарский протодиакон отец Матфей, по прозвищу Маттафия, стоя у дверей храма, громовым басом звал воинов молиться.

Семинарию закрыли в 1918 году, в ту самую пору, когда прервался земной отсчет времени и для епископов Андроника и Пимена. Дух христианского благочестия на многие годы был изжит из этих стен. И вот мы стоим в маленькой молельной комнате училища и вместе с Патриархом и еще пятью архипастырями Русской Церкви поем «Взбранной Воеводе...». Казалось, что сами стены напряженно вслушиваются и вспоминают что-то. Незабываемо!