В. А. Титовой от 19–22 января 1852 г.

19 я н в а р я.

Я получил послание твое, писанное с 13 декабря по 4 января. Его доставил мне твой лихой и лютый титан Александр. Но я не видал его, потому что на тот раз отлучился из дому. Верный же домочадец его Абрам зашел ко мне вечером на одну минуту; и я узнал от него только то, что ты здорова и осталась одна с какой-то англичанкой или гречанкой. Послание твое есть зеркало твоей души и жизни. Я вижу, что ты дорожишь моей дружбой, что она придает тебе самоуважение, и что тебе лестно иметь место в душе человека, признанного, как ты пишешь, знаменитым. Эти чувствования твои я нахожу естественными и чистыми. Бог вложил в людей обоего пола стремление к истинному, доброму, прекрасному и высокому. Эта живая сила непрестанно побуждает нас искать сих четырех проявлений бытия божеского и человеческого; и когда мы, вместо яффского рака, находим у Кармила морскую звездочку, вместо московского Лобного места видим Голгофу, вместо пруда – море, вместо пустомеля – мудреца, вместо грешника – праведника; тогда бываем радехоньки, веселехоньки, оттого что чувствуем и сознаем в себе способность любоваться тем, что истинно, нравственно, изящно, высоко или велико. А это чувствование и сознание и есть самоуважение в Боге, всегда сопровождающееся прославлением Его и собственным смирением, тогда как гордость есть беспамятство о Боге, хвастовство и услаждение лишь собой, облицовка белилами и румянами по непригожей роже. Пиша эти строки, я не льщу ни своему, ни твоему самолюбию, а только поясняю, что значит самоуважение и гордость. Самоуважение есть сознание в себе способности любоваться тем, что лучше нас. А гордость есть любование лишь собой. Если бы ты хорошо знакома была с точностью языка христианского, то выразилась бы так: «уверенность, что имею друга, в котором признаны дарования Божьи, придает мне самоуважение». Кстати здесь пожалеть о том, что до сей поры ни один из наших церковных витий не говорил проповедей о том, как христианам надлежит беседовать в обществе, дома и в письмах.

20 я н в а р я.

Мы, христиане девятнадцатого века, несколько похожи на тех мудрецов, которых апостол Павел назвал объюродевшими. Так ли бы надлежало нам говорить друг с другом и друг о друге, как говорится между нами? Вот тебе образчики христианского языка:

«Не люди нынешние, а их пороки дурны».

«Она – дивная красавица. Красота ее есть дар Божий».

«Не ходить же нам в тряпицах, когда наши тела суть храмы Св. Духа».

«Он у меня милый ребенок. Я целую его, потому что в нем есть благодать Святого Духа».

«Я уважаю этого человека: он наделен от Бога нескудно».

21 я н в а р я.

Ты перестаешь злословить и язвить ближних. Перестань и знай, что святая душа есть экономка во всем, и в остром и ласковом слове, и в милом и грозном взгляде, и в веселой улыбке и в гневе пристойном, и в привете сердечном, и в нежном прощанье. Ты думаешь о нашей дружбе, как о союзе, который благословил Сам Бог в Святой Земле и который должен продолжаться и в вечности. Эта дума твоя – вишня! И я думаю так же, как и ты, и додумываю, что как золотая цепь рвется от ржавчины, так дружба пропадает от нечистоты душевной. Ты рассуждаешь: «Нельзя запретить сердцу страдать тихо. Я полагаю, что и кресты посылаются для того, чтобы их чувствовать и нести. Христос изнемогал; так естественно и мне малодушной страдать и повторять с Ним: если возможно, да мимо меня идет чаша сия; если же нельзя, то буди Его святая воля». Это рассуждение твое – ананас! Я одобряю его, порицая те жалобы, кои высказываются другими на счет виновников наших страданий. В этом случае жалующиеся, по-видимому, стараются облегчить свое горе, но на самом деле всего чаще раздражают себя еще более; сами грешат и слушателей своих вводят в грех. Ибо, сообщая им свои страдания для дележа, они увеличивают их в своих глазах, перечисляют подробности, вымеряют свои права, свою невинность, или маловиновность, слагают свою тяжесть на других. А сострадание, которое возбуждается в слушающих, частенько обращается в пересуду и обвинение противной стороны. Чем более жалуются, тем более разнеживаются и сильнее чувствуют боль своих ран сердечных, да и других сбивают с толку. Сколько тут нехороших сторон! Все это доказывает, что способ искать себе утешений не в порядке Божием. Надобно уметь и жаловаться. А коль скоро мы не умеем этого сделать, то всего лучше и безопаснее страдать тихо, пред лицом одного Бога всеведущего и милосердного. «Ты уверена в связи наказания с грехом». И я уверен в том же и, как человек народный, повторяю тебе поговорку: куда повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить; как философ, предлагаю тебе аксиому: каков человек, такова и судьба его; как историк, припоминаю тебе: царь ханаанский Адонивезек отрубил у братьев своих пальцы рук и ног и заставил их питаться крупицами под столом своим; когда же Иисус Навин победил его, тогда велел отрубить ему руки и ноги. Авимелех, царь сихемский, избил семьдесят братьев своих на одном камне; а при осаде Сихема одна женщина сбросила со стены жерновный камень на голову его и убила. Как человек Божий, повторяю тебе слова апостола Павла: в чем согрешаем, тем и наказуемся.

Ты пишешь: «Бог мудро умел найти мне наказание… я чувствую это, но не ропщу, ибо знаю, что заслужила; молюсь, раскаиваюсь, но знаю и то, что этого недостаточно. Нужны добрые дела: а их у меня нет». Точно ли нет? Утешение больного, совет растерянному умом, ангельская речь детям, добрые ли дела? Да. Вероятно, ты имеешь их. Впрочем, совершенство наше состоит не в одном количестве дел добрых, но и в возвышенных и чистых помыслах и чувствованиях. Удивляемся ли мы величию Божию при взгляде на звездное небо, прославляем ли мудрость Его, благодарим ли Его за все блага, покорствуем ли Его воле в счастьи и в несчастьи, размышляем ли о соединении с Ним; и тогда мы делаем то, что делать долженствуем, и наши лучшие помыслы и чувствования суть наше достояние неотъемлемое, приданое наших душ и их слава.

Ты пишешь: «Я умею выдумывать всякие страхи». Такое уменье, по-моему, есть хула на Провидение Божие и вместе огонек в душе из ада. Советую тебе погасить его.

Ежели тебе известны причины перемен в нашей армии, то сообщи их мне. Я хочу знать все, подражая Павлу Фивейскому, который, увидев св. Антония Великого, спрашивал его: «Продолжают ли демоны обольщать людей? растет ли благочестие? кем и как мир управляется?».

22 я н в а р я.

Пусть будет известно тебе, что недуг мой, благодаря искусству врача Цыцурина, притупляется. Для совершенного выздоровления мне нужны путешествие и теплое поднебие. Посему я желаю уехать отсюда поскорее. Право, скучно! Хоть бы ты была здесь! Ищу лилий, нахожу снег. Ищу алых роз, вижу на стеклах разрисованный мороз. Dio eternelo! Siamo vivi? Siamo morti? Oh mio povero cuore!¹¹⁷

Это письмо мое счастливее меня; ибо оно будет у тебя. Ступай, счастливец, и поведай Иерусалиме, что она имеет вечное место в душе моей.