1-е путешествие в Афонские монастыри и скиты

Die Warheit in dem Wahn zu finden,

Zu ahnden sie, sie zu empfinden.

Mich aus dem Schutt empor zuheben,

Sey meine Freude, mein Bestreben

LAVATER

Отыскивать истину в путанице понятий,

Предощущать ее, находить ее,

Исправлять свои ошибки,

Вот моя утеха, мое стремление.

ЛАФАТЕР

Июль.

30. Понедельник. – В четыре часа по полудни я выехал из Константинополя в Солунь на австрийском пароходе, называемом граф Коловрат. Турецкая столица своей прелестной наружностью чаровала меня, пока не скрылась от взоров моих. А потом я вспомнил, что внутренность её смердит.

Воссмердели древние столицы, Ниневия, Вавилон, Тир, Мемфис, Карфаген, и погибли. Смердят нынешние столицы, и – погибнут. Всякое гниение оканчивается смертью.

Наступила ночь. Море смирно. Небо мирно. Месяц светит. Мёртвый едет, горя, дымя, дрожа. Порфирий не боишься ли? Я испугался бы только тогда, когда бы небо начало падать на землю.

Лежу в каюте и усиливаюсь решить вопрос о Славянах, который занимал меня ещё в бытность мою в Австрии: почему эти глаголивые не сплотились в один народ и подпали под власть греков, турков и разных немцев? Этот вопрос задавал известный польский поэт Адам Мицкевич в своей книге: L’eglise officiele, ou Messianisme: и решил вот как. Славяне наказываются вековечной неволей под чужеземным игом за то-де, что они некогда обоготворили царя. По мнению сего поэта, древние Ассирияне были Сербы и прочие Славяне. Они поклонились царской статуе Навуходоносора и сочинили кратчайший Символ веры: «Небо−одно−царь» (Небук−адне−царь) то есть, один царь заменяет Небо и Бога. За это истинный Бог изгнал их из Месопотамии и сделал рабами других народов. Странно, легкомысленно, нелепо такое решение славянского вопроса. Впрочем, и сам Мицкевич не придавал ему большого веса. Что касается до меня, то я думаю, что Славяне, по своей природе склонные к набожности, но нетерпеливые в изыскании истины, которое требует долгого времени, и торопливо с увлечением принимающие религиозные учения, ещё в самое отдалённое время сделались разноверцами, и потому рассорились, и не помогая друг другу подпали под иго сильнейших соседей. Не известны ни виновники, ни время, ни место первоначального религиозного разъединения их: но известно, что одни из них веровали в Белбога, а другие в Чернобога, одни были огнепоклонники, а другие водопоклонники, некоторые верили в судьбу, а иные не признавали её влияния на людей. Даже христианство не соединило их, давно привыкших к разноверию. Кому из них любо православие, тому не любо Папство, и наоборот: Славяне, последователи Лютера, чуждаются Славян папистов и православных; Павликане существуют отдельно от всех.

31. Вторник – Я пробудился в час стоянки парохода у города Каллиполи, и вспомнил здешнюю Болгаро-гречанку, которую в Петербурге видел у графини Алмазовой, матери графини Шереметевой. Эта христианка приходила в Россию собирать милостыню для выкупа из рабства двух дочерей своих, кои ещё в младенчестве проданы были Туркам во время восстания Эллинов в 1821 году. Милостыня собрана была ею богатая.

Равнодушно посмотрел я на Каллиполь, которого название Красоград, несравненно лучше его самого, и плывя по Дарданелльскому проливу, который покойный император Александр на Эрфуртском конгрессе назвал воротами своего дома, а Николай ухватился было за ключ от этих ворот, чтобы положить его в карман свой, я думал, что этот пролив в самом деле нам нужен для того, чтобы не громили нас флоты соединённых Держав у наших берегов Чёрного моря, и преимущественно для того, чтобы Константинополь с придачей к нему частицы Фракии и Малой Азии до Никомидийского залива, сделать городом Божиим, городом постоянного вселенского собора, в котором должны присутствовать мудрые и святые мужи из всех народов не одни духовные, а и мирские, и давать направление всемирным делам, судя гражданские правительства, если они в чём-либо будут виноваты пред Богом и пред народами. Но свыше суждено ли нам утвердиться в Константинополе и в Дарданеллах хотя на недолго, дабы подготовить там оное мировое дело? Воля Божья на это не открыта ни мне, и никому. А прежние движения наши с Севера на Юг, всё ближе и ближе к Константинополю, и прорицательная, пророчественная уверенность Греков, Славян и самих Турков, очень давняя уверенность в том, что мы, Россы, сокрушим Ислам и овладеем городом вселенского патриарха, ручаются за наш успех в совершении сего мирового дела.

У городишка Дарданелла пароход остановился на короткое время, и забрав, кого и что нужно, продолжал свой путь к Солуню. Когда он миновал остров Имброс, я увидел налево остров Лимнос, направо острова, Самофраки и Фасос, повитый синим туманом, а впереди пред собой – высочайшую оконечность Афона, облитую лучами солнца, и набросал очерк её. Вот он.

Высока и величественна эта пирамида. Архитектор великого Александра македонского Динократ предлагал ему преобразить её в статую Зевса так, чтобы она на левой руке держала город, а на правой струйник с текущей в море водой. Но он отринул это предложение, шутливо сказав архитектору, что жителям такого города нечего будет есть, а из такого струйника нечего пить.

Афон весь тонет в свете солнечном и, быть может, в свете благодатном. Но какая тьма на западе!

Вот последняя мысль немецкой философии, мысль чахоточная! «Бог есть ничто, которое непрестанно делается чем-то, которое не знает себя самого в себе самом, подобно невидящему себя солнцу, а сознает себя только в каждом человеке и в целом человечестве, как солнце видит себя в каплях океана».

«Бог есть ничто, как бы неписанный лист бумаги, на котором все существа видятся, как чернильные точки, брызнутые пером, видятся пока не полиняют и не заменятся другими им подобными точками».

Когда такая философия будет усвоена многими и многими не только в высших, но и в низших слоях общества человеческого, тогда последует преставление Света сперва политическое, потом общеженно-бессемейное, и наконец огненное. Вся земля загорится, и после пожара будет новая с новыми разумнейшими существами, вечно поющими Богу: Аллилуйя.

У меня болит горло. Беда, если оно разболеется, как это бывало прежде.

Наступил вечер тихий. Пою, Свете тихий, и буду петь долго, потому что не хочу мыслить. Мысли лишают меня спокойствия. Его я почерпаю только в чувствованиях Божественного, прекрасного и доброго. Притом с этими чувствованиями мне весьма прилично явиться на Афоне, где знают и славословят Бога, единого в Троице святой, единосущной и не раздельной.

Август.

1. Среда. – Сегодня меня очаровали красоты Солунского залива, по которому плыл пароход мой, как по тихому озеру. Стою на палубе его и впивая в себя живительную прохладу, любуюсь этими красотами попеременно. Позади меня Афон, словно пирамида, подпирает голубое небо, а с этого неба яркий свет так и обливает его сверху до низу. Налево от меня высочайшие горы Фессалии стоят у моря во всём утреннем наряде, и смотрятся в зеркальную гладь его. Островерхая голова Оссы озарена лучами солнца, а остов её, ещё повит синей кисеёй. Белоснежное чело Олимпа опоясано чудным венком из бело-дымчатых лилий, а темя его уже всё в свете, остов же под синим покрывалом. Этот исполин только что проснулся, и ещё не успел скинуть с себя этого покрывала: но Имера (день) уже увенчала голову его, поднятую к небу. Прочие горные выси, как детки Оссы и Олимпа, ещё спали: и солнце ещё не разбудило их своим светом. А залив моря? На зелено-синеватой поверхности его виднелась клетчатая рябь, словно кисея. Её невидимо ткали шалуны зефиры. Дымящийся великан своими колёсами разрывал эту кисею. А позади его, из-под руля далеко, тянулось жемчужное перо с филигранной опушкой белейшего снега.

Долго я любовался этими красотами природы, и в эти минуты был как бы в раю. Но любование моё было прервано послушником моим Михаилом. Он подошёл ко мне и, как бывалый на Афоне, заговорил:

– Посмотрите, батюшка, на эту ровную полосу земли, которая тянется вдоль залива до самого Солуня.

– Вижу её. Что же там хорошее?

– Вся эта земля называется Каламария. Она весьма плодородна. А владеют ею Афонские монастыри.

– А! Это любопытно. Как же она досталась монахам?

– Святогорцы говорят, что в старые годы жила добрая княгиня Мария. Она уговорила своего мужа подарить всю эту землю Афонцам. Посему эти монахи, благодарные, памяти ради, прозвали весь подаренный им околоток, καλὴ Μαρία, попросту Каламария.

– Что же Афонцы делают на этой даренной земле?

– Батюшка; они пашут её и засевают всяким Божьим хлебом. Каждый монастырь, кроме Кутлумушского построенного по смерти доброй Марии, получает оттуда годовое продовольствие, да ещё продаёт хлеба на десять тысяч пиастров.

– Блаженны монахи! Тепло им на свете.

– Послушник перекрестился и продолжал: Афонцы богаты, и все любят деньги.

– Я сказал ему, – люди везде люди, – и спросил: кто же обрабатывает Каламарийскую землю?

– Он ответил: православные крестьяне за пятую долю.

– Стало быть там есть деревни?

– Да, есть.

В полдень пароход бросил свой якорь недалеко от крепостной стены Солуня. Я послал Михаила искать удобного для меня помещения в этом городе, а сам, по причине боли в горле, не долго полюбовался им. Он со всех сторон окружён высокими каменными стенами, из которых одна поставлена в самом море. Приморская часть Солуня многодомна, а нагорная редкодомна. На горе высится акрополис, обнесённый особыми каменными стенами. Он почти пуст.

От 2-го до 5-го дня. – Я страдал и лечил своё горло, прикладывая к нему варёные луковицы по вдохновенному приказанию моей души. Это врачевство исцелило недуг мой. Знать, вдохновение есть самый лучший лекарь.

5. Воскресенье. – В Солуне, по заверению хозяина моего грека, находится 40,000 Евреев, а Греков, Турков и прочих не более 15,000. Вся торговля в руках жидовских. Вчера был шабаш; и я нигде не мог достать себе ни рыбы, ни винограда. Жиды скупили все виноградники. А так как они вчера не ездили туда, то я без винограда остался и сегодня.

Один Иерусалимский монах, собирающий здесь деньги на гроб Господень, прислал мне печатное надгробное Слово, произнесённое при отпевании Иерусалимского патриарха Афанасия. Тогда я слышал это Слово, а теперь прочитал его. Много в нём правды. Вития между прочим обругал Иерусалимских Латин и Армян, и осмеял греческих архиереев, которые при всём своём недостоинстве, домогаются высших должностей церковных.

6. Понедельник. – У Солунских жидовок головные косы, обвёрнутые цветной материей, висят на спине как толстые ужи или змеи. Смотришь на них, и припоминая целебного змия, вознесённого Моисеем в Синайской пустыне, воображаешь, что Еврейки придают своим косам подобие змей в память этого события. Атак ли это: не ведаю.

7. Вторник. – Сегодня прочтено мной описание Афона, составленное приснопамятным паломником нашим, Барским. Оно очень, очень, годится для справок при посещении тамошних монастырей и скитов. С ним я буду неразлучен.

8. Среда. – Внимательный ко мне наш консул Августин Мустоксиди, смуглый грек, не владеющий правой рукой и потому пишущий левой, но разборчиво, уладил моё путешествие на Афон, дав мне своего каваса, турка, который и нанял три лошади для меня, Ивана и Михаила, и четвёртого мула для вещей моих. Перед выездом из Солуня я решился зорко смотреть на обе стороны горной дороги, и чертить путевую карту с обозначением на ней названий местностей, ближних и дальних, и часов, и минут их расстояний, и нашего отдыха. Сопровождавший меня кавас, хорошо знакомый с этой дорогой, был мой верный Чичероне. Мы выехали из города в семь с половиной часов дня утреннего, отделавшись денежным подарком от таможенных привратников во избежание осмотра чемоданов моих.

По выезде из восточных ворот Солуня тотчас представились взору, направо, залив моря, а за ним Фессалийские горы Осса и Олимп, налево, горный кряж, а впереди высокая двутеменная гора Хортиат, классический Дисорон. За воротами по обе стороны дороги, несчётное множество мертвецов лежат в могилах, кои приосенены не кипарисами, а длинными камнями, поставленными торчком. Немного далее направо среди деревьев видны загородные домики, а налево стоит большая казарма. Турки тут барабанили, и тем давали нам знать о живучести своего царства. Близ казармы у самой дороги стоит приземистый каменный струйник с корытом для напоения скота. Но воды в нём в этот раз не было. Напротив этого стркйника и повыше его, подле залива, у привыси и на ней зеленеют виноградники, а на противоположной пригорной стороне видны пахотные нивы. Почва тут глиниста и жирна. За привысью дорога пересечена ложбиной, протянувшейся к заливу моря. Воды в ней в этот раз не было.

В восемь часов с четвертью мы стали повышаться там, где налево от дороги видны хутора. Гора Хортиат, казалось, висела над нами. На ней, по словам моего каваса, во времена оны были (будто бы) 24 монастыря, гораздо ранее обителей Афонских. Все они разрушены.

Едем далее и видим пред собой, направо, метох Солунского монастыря, называемого Чауш, и за ним край морского залива.

Минули 9½ часов. Мы подъехали к турецкому Чифлику (хутору), приосененному многими кипарисами, которые придавали ему вид весьма красивый. Он называется Седес.

Тут стоит высокая башня с минаретом, которого верхушка упала, вероятно, от землетрясения. К этой усадьбе от соседнего бугра пролегает каменный водопровод на стрельчатых арках: но и он разрушен. Полагаю, что на месте этой усадьбы и вокруг неё находился древнейший город Фéрми (жар-город), так названный от соседних горячих ключей, и давший имя заливу, Фермаикос колпос. Местность эта хороша. Лугов тут много. Речка Василикó и другой соседний поток Хортаитинский снабжали жителей водой. Морской залив тут близко. Здесь оканчивается Василиковская, т.е. царская долина, которая стелется прямо на восток у подошвы Хориата до села Галатисты, и орошается названной речкой. На нынешнем же месте Солуня, безводном, находилась пристань (ἐπίνειον) города Ферми, потому что тут залив глубже и имеет бóльшее затишье, далеко вдаваясь в материк. Когда Македонский царь Кассандр построил Солунь; тогда город Ферми опустел. Его здания перенесены были на новое место. А кто переименовал Ферми в Сéдес: этого я не знаю. Так как Сéдес есть слово латинское и значит сидение; то можно думать, что кто-нибудь в то время, когда Римляне владели Солунем, построил тут себе усадьбу и назвал её Sédes. Я, по причине поспешности не осматривал её.

У Сéдеса находится раздел двух дорог, ведущих на Афон. Одна из них, юго-восточная, пролегает по Каламарии вдоль Солунского залива, а другая северо-восточная стелется сперва по Василиковской долине до Галатисты, а потом по выси горы Холомунт до села Низворо, оттуда круто поворачивает на юг и спускается на Афонский перешеек. Мы поехали по второй дороге, долино-горной, потому что тут мне хотелось видеть металлические руды, от которых весь этот околоток издревле прозван Халкидики, металлорудным.

В 10½ часов остался за нами иной Чифилик со струйником, из которого текла вода, а в 11 часов перед нами явились у самой дороги горячие серный ключи. Их три. Они бьют из земли струйками. Над первым ключом, в котором вода, горяча и прозрачна, но не обильна, нет никакого здания, а над смежным с ним, в котором вода тепла и обильна, выстроено малое четырёхугольное здание каменное, вывершенное невысоким куполом. Такое же здание высится и над третьим ключом, что подальше. Оба эти здания весьма древни. Они кладены так, что над каждым рядом дикого камня положен ряд тонких кирпичей. Сами водоёмы внутри обложены камнями, и имеют седалища для купающихся. Все эти ключи в руках европейцев получили бы вид опрятный, и были бы устроены ими и обстроены с большими удобствами для недужных, которые предпочли бы их ключам на острове Самофраки. Но где турок ступит, там всё вянет, и где он поселится, там всё лучшее валится.

В 11 часов мы отправились от горячих ключей, и тотчас обогнули отрог Хориата, за которым эта гора вдруг отдаляется налево от василиковской дороги, и образует собою полудорогу. У подошвы её полу-дугою же расстилается одичалое поле от отрога, который мы обогнули, до отрога противоположного ему. В этой полу-дуге высоко на горе мне пальцем указана была деревня Перистерà и поведано, что в ней сохранилась весьма древняя церковь. Оттуда течёт ручей и впадает в Василиковскую речку.

В полдень поезд мой остановился близ села Василикò, дабы подкрепиться дорожными снедями. Подле сего места находилось малое возвышение, называемое Думбèс, с развалинами церквицы св. Параскевы. Тут я заметил маленький кусок белого мрамора с греческой надписью. Но она так испорчена, что ничего понять нельзя. В шести строках видны только

Оставим эту надпись, и узнаем: что такое Думбесы на Василиковской долине. Они суть ни что иное как приземистые возвышения, когда-то насыпанные вдоль Василиковской речки и обсаженные дубами и другими деревьями. Само название их, переиначенное от греческого слова, ΤϒΜΒΟΣ==могила, поселившимися здесь Славянами с седьмого века христианского, доказывает, что тут похоронены люди времён языческих. Надлежало бы разрыть их искусно, дабы узнать, что в них скрывается. Но кто это сделает? Русские? Едва ли.

В 2½ часа по полудни поезд мой тронулся с места, и вскоре перешагнул текущий ручей и проехал через село Василико, то есть Царское. Большое, с хорошими домами, оно всё вокруг и внутри обсажено шелковичными деревьями и высокорастущим папушоем (кукурузой). Тамошние мужики, как наши, носят белые рубахи и лапти, а бабы и девицы повязаны белыми косынками. Они в речке мыли белье, и выколачивали его вальками, как это делают красотки Костромские, воспевающие Дунай, с берегов которого пришли к Солуню Славяне, и поселившись тут удержали свой покрой одежды, а родной язык утратили, выучившись говорить по-гречески с грехом пополам.

В 3 часа с четвертью мы обогнули сбежавший к дороге отрог Хориата и на значительной выси горы, называемой Вигла, увидели монастырь св. Анастасии узорешительницы. По словам каваса моего он после пожара возобновлён за два года назад тому, а построен был будто бы царицей Пульхерией († 451 г.). Подле него кустится масличная и шелковичная роща: а напротив него, в долине желтеют его нивы. Когда этот монастырь остался позади нас, Василиковская долина начала суживаться более и более, потому что тут её стеснял Вовдийский отрог высочайшей горы Холомунтской, поворачивающий отсюда к Солуню, как это видно на моей карте. По этой узкой местности мы постепенно поднимались выше и выше, и когда оттоптали её, увидели вдали на склоне названного отрога село Галатисту, в котором и остановились на ночлег в заезжем доме, в шесть часов по полудни.

Галатиста, по мнению моему стоит на месте древнейшего городка Халастры, основанного Фракиянами. Когда Македонский царь Кассандр построил Солунь (317−298 г. до Хр.), тогда из Халастры и из других окрестных городков, как-то из Энии и Кисса, перевёл жителей в этот ново созданный город. (Starb. L. VII. c. 10). Однако Халастра не опустела. Страбон считал её в числе городов Македонии. Потом писатель пятого века Стефан Византийский в своём сочинении о городах упомянул о ней. Вот его слова: «Халастра город «Фракии около Фермейского залива, по сказанию Екатия в его Европе, город Фракиян: а Страбон в седьмой книге своей называет его городом Македонским, названа же она по имени Халастры. Есть же и озеро соименное сему городу». Ликофрон сказал:

Θεσπροτὸς ἄμφω καὶ Χαλαστραῖος λέων.

Феспротский, он же Халастрейский лев.

(Stefan Bezantinus de urbibus. Vol 1. Lipsiae. 1825 an.). У Стефана Византийского Халастра помещена около Фермейского залива: и Галатиста стоит недалеко от него, так что часть его видна из этого села. Посему-то я признал совместимость второй с первой. Но где находилось озеро, соименное Халастре: этого не указал Стефан. Однако я думаю, что оно находилось там, где теперь направо от дороги, по миновании Анастасиинской обители, видны рытвины, и где местность называется Водяница откуда мы поднимались выше и выше. Халастра вместе с другими окрестными городками и сёлами, после вторжения дунайских Славян, Дреговичей и Сагудатов, в область Солунскую в 675 году, заселена была этими пришельцами. Они переменили и название её, греческое Халастра в славянское Галатиста, вероятно в память родины своей на Дунае, где поныне есть город Галац. Производите это название и подобные ему, Галич, Галиция от слова алый, алеть в смысле блестеть. И вы в имени Галатиста расслушаете звук славянский. А я такое расслушание своё считаю не обманчивым ещё и потому, что подле самой Галатисты издали замечена, была мной на смежной с ней горе блестящая белизна в малом размере. В это село перенесена была епископская кафедра из города Еркулиона, (он же Ардамерий) находившегося близ озера Бежик, и навсегда разрушенного, – полагаю, – Болгарами ранее 997 года, полагаю же, имея под руками Дееписание Афоно-Иверской обители, 997 года, индикта 10-го, в котором упомянуто о разорении деревень Болгарами в околотках Каламарии и Сидирокавсии «διὰ τὸ ἐξαλειφθῆ καὶ τὰ χωρία ἡμῶν ἀπο τῶν Βουλγάρων κατεφύγομεν εἰς τῆν γῆν τοῦ Πουλγύρον διὰ ὠχυρὸτητα τοῦ τόπου.¹ Ардамерийская епископия, подчинённая Солунской митрополии, значится в епархиальном списке Льва мудрого (887−911г.). А в сочинении Леквиена, Oriens Christianus T. II. Упомянут только один бывший Ардамерийский епископ, именем Мелетий, заседавший в Константинопольском соборе 1638 года по случаю суждения о неправославии вселенского патриарха Кирилла Лукария, и подписавшийся так: ὀ πρώην Ἀρδαμερίου Μελέτιος. Француз Кузинери в своём путешествии по Македонии (T. II. Paris. 1831) упомянул, что он в Галатисте ночевал в доме Ардамерийского епископа, но не назвал его имени. Этот самый грех сделал и я, ночевав в епархиальном селении епископа, и ничего не разведав о нём, тогда как хозяина своего расспросил о многом другом. По уверению его в Галатисте находится 350 семейств, 6 церквей и 15 священников. Он рассказывал мне, что это село сожжено было Турками в год восстания Греков (1821-й), а на днях один Афонский монах сжёг 6,000 ульев в окрестных местах и скрылся; однако Афонские монастыри уплатили 12,000 пиастров всем потерпевшим убытки.

9. Четверток. – Ночь я провёл почти без сна, потому что меня беспокоили постельные неприятели, а утром осмотрел Галатисту и видел жителей её. В этом селе находится обильнейший источник их которого Василиковская речка. От него тут везде мокро. Моё особое внимание обращено было на местную башню. Четырёхугольная, равносторонняя, высокая, но не широкая, она сложена в древнее время из нетёсаных камней и кирпичей. Верх её повреждён, так что нет ни кровли, ни свода. На каждой стороне от низу до верху сделаны выступы вроде пилястров, числом четыре. Углубления между ними – не малы; и в них видны узкие прозоры для стреляния. Дверь, ведущая в башню. Устроена высоко от земли. Значит туда входили по мосту опускному и подъёмному. Такое устройство башни доказывает, что она поставлена была для защиты Халастры от неприятелей. У подошвы её, на южной стороне, течёт вода в пруд нижний.

В Галатисте, как и в Василике, у всех мужчин и женщин лица – негреческие, а славянские и валахские.

Вот головной убор Галатянок. А говорят они и их мужья, и дети хоть и по-гречески, но с примесью слов славянских, например, умноцко педи – умное дитя: Великий князь Константин Николаевич только τρεῖς ὥρας даянче – три часа дневал в Солуне. Вместо σήμερον они говорят шимерон. А монастыри Афонские называют, как и подобает истым Славянам, коверкающим греческие имена: Згораф – Ζωγράφος, Осьмопетр – Σημόπετρα, Шимен – Ἐσφιγμένος, Григориатко – Γρηγορίου, Дионишатко – Διονυσίου. Я слушал, слушал их, да и узнал в них родню свою.

В восемь часов утреннего дня поезд мой отправился из Галатисты. Погода была хороша, да и мы не хуже её.

Едем по горной дороге между горными высотами, из которых одна, что направо, называется Вовда. Эта высота многоводна. Отсюда вытекают все речки и потоки, пронизывающие Каламарийскую равнину с севера на юг.

Едем через редкий лес, и налево видим зелёные луга, а вдали за ними разнообразные верхи гор, повитых воздушной синевой. Красива эта местность. Любуясь ею, я пожалел, что не дана мне волшебная кисть рисовальная: а то, написал бы картину великолепную.

Едем далее. Едем в лесу и по крутому склону горы спускаемся ниже и ниже, к маленькой, узенькой, тощенькой речке, имеющей, однако классическое имя Хаврий. Тут стоит деревенька Решетники. В ней есть каменная церковь в виде дома. Жители её занимаются выделкой глиняной посуды.

Миновав эту деревеньку, мы начали подниматься к челу высочайшей горы, Холомунт, пробираясь сквозь лес дубовый. В этом лесу приветствовали нас угольщики. Раскланявшись с ними, я вспомнил забавный рассказ о дочери угольщика на итальянском языке, наизусть выученный мной в Одессе (1843 г.), где природный итальянец из Венеции преподавал мне этот язык. – «Один приходской священник в Англии, «объясняя катехизис детям, живо описал им ад, сравнив его с обширной печью, в которой постоянно пылают угли. Внимательно выслушала это дочь одного богатейшего угольщика, и встав со своего места, медленно подходила к священнику. Он, увидев её, сказал: подойди ко мне дочь моя; хорошо ли ты поняла урок мой? Может быть желаешь, чтобы я проще и яснее сказал тебе что-либо. Говори. – Ах, господин священник, – ответила девочка; – будьте так добры, доставьте моему отцу привилегию на поставку угля в тот ад, о котором вы говорили? Ah? Signor curato, rispose la fanciulla, potrêste voi colle vorste raccomandazioni procurer a mio padre l’incarico di somministrare all’inferno il carbon necessario»?

В 11½ часов поезд мой остановился у родника воды холодной. Тут мы пообедали и отдохнув в лесной тени, отправились далее. Мимо нас прошёл молодой пастух с закрюченным посохом. Он напомнил мне стихи Феокртиа в седьмой Идиллии его:

Ἧσ δ’ αιπόλος οὐδὲ κέ τίς μιν

Ἠγνοίησεν ἰδών, ἐπεὶ αἰπόλῳ ἐξοχ’ ἐώκει.

Ἀμφὶ δὲ οἱ στήθεσσι γέρον ἐσφίγγετο πέπλος

Ζωστῆρι πλακερῷ. ῥοικὰν δ’εχεν ἀγριελαίῳ

Δεξιτερᾷ κορύναν.

Пастух он был козлиный; да и никто не опознался бы,

Увидев его: так, он был похож на козла.

Старая рубашка его стянута была

Тканым пояском. А в правой руке

Он держал закорюченный посох из дикой маслины.

В 3½ часа по полудни мы подъехали к придорожному струйнику, поставленному на местности, которая называется Карабаджак, т.е. чёрная нога: а в четыре часа я с дороги увидел Афон, и сделал очерк его. Вот он:

Эта божья гора оттуда, с большой высоты, показалась мне черно-бурым змием, покоящемся на Эгейской пучине и поднявшим голову свою. Высота её по обману зрения издали много принижалась, и потому не поразила меня своим величием.

За Карабаджаком дорога вела нас выше и выше до островерхого, беловатого, темени горы Холомунт, (Классический Киссион) и потом, по миновании сего темени спускала нас ниже и ниже по крутоярому хребту, среди дремучего леса, – не помню хорошо, – вязового или каштанового. Обе стороны этого хребта ужасно круты. Отсюда ясно видны, налево. Озеро Бежик и за ним далёкие горы, а направо Афон и его заливы морские. Тут я спешился, и идя в тёмном лесу тешил себя стихами Вергилия, кои наизусть заучены были мной ещё тогда, когда учил меня красноречию и поэзии Василий Иванович Груздев (1820 г.).

Meliboeus.

Tityre? Tu patulae recubans sub tegmina fagi

Silvestrem tenui Musam meditaris avena:

Nos patriate fines et dulcia linquimus arva;

Nos patriam fugimus; tu, Tityre, lentus in umbra

Formosam resonare doces Amaryllida silvas.

Tityrus.

O Meliboee, deus nobis haec otia fecit.

Namque erit ille mihi semper Deus; illius aram

Saepe tener nostris ab ovilibus imbuet agnus.

Ille meas errare boves, ut cernis, et ipsum

Ludere, quae vellem, calamo permisit agresti.

Meliboeus.

Non equidem invideo, mirror magis; undique totis

Usque adeo turbatur argis. En ipse capellas

Protenus aeger ago; hanc etiam vix, Tityre, duco.

Hic inter densas corulas modo namque gemellos,

Spem gregis, ah! Silice in nuda connixa reliquit.

Saepe malum hoc nobis, si mens non laeva fuisset,

De coelo tactas memini praedicere quercus.

Saepe sinistra cava praedixit ab ilice cornix.

Sed tamen, iste deus qui sit, da, Tityre, nobis.

Мелибей.

Титир! Ты, покоясь под тенью развесистого бука,

На тонкой свирели поешь пастушеские песни. А я,

Оставив родные пределы и милые края,

Бегу из отечества. Ты же, Титир, нежась в тени,

Леса приучаешь ты вторить Амариллы имя прекрасной.

Титир.

Досуги сии, Мелибей предоставил нам Бог.

И всегда он пребудет мой Бог. Алтарь же его

Частенько мой нежный ягненок омоет своей кровью.

Ведь Бог, как ты видишь, позволил моим пастись волам,

И мне самому играть на сельской свирели, что мне угодно.

Мелибей.

Не столько завидую, сколько дивлюсь я тебе, спокойному,

Тогда как смятенье царит на полях у нас всех.

Вот сам я больной с великим трудом веду своих коз;

А эту, Титир, едва волоку. Она здесь,

Вот в этой орешной чаще на камне нагом

Несчастно родила пару овечек, надежду любимого стада.

Несчастье же это, – я помню – предрекали мне дубы,

Палимые с неба и вещий предсказывал ворон,

Сидя в ясеневом дупле.

Однако скажи нам, Титир, про Бога: Он кто у тебя?

Не думал приснопамятный Василий Иванович Груздев, что я, в виду Афона, в дремучем лесу Киссионском буду повторять эти стихи Виргилия, которые он приказал нам выучить твёрдо-натвердо. Да и я, заучивая их, не помышлял, что они потешат меня когда-либо. А потешили! О, сладчайший классицизм! Без тебя в Холомунтском дремучем лесу мне было бы скучно или страшно.

Из этого леса, который на путевой карте моей назван, сперва вязовым, а потом, ближе к ночлегу, каштановым, как только мы выехали, нам пришлось подъезжать к селу Ляригово по спуску голому, крутому и изрытому дождевыми потоками. Тут я не мог держаться на коне и пошёл пешком, а в самое село въехал верхом, и остановился ночевать, в доме грека Агапита, которому не ошибочно дано такое имя, потому что он был весьма любезен приветлив и проворен.

Село Ляригово выстроено очень хорошо после того, как Турки сожгли его в 1821 году, в котором восстали против них Эллины. Все дома в нём каменные, покрыты черепицей, и с лица во всю длину имеют открытую деревянную галерею со столбиками и кровлей. Всех семейств там 250, а церковь одна, во имя св. Стефана. Она числится в епархии епископа Афоно-Ериссовского. Турков здесь нет. Ляриговцы имеют свои виноградники, но главный промысел их есть ткание шерстяных ковров, которые покупают больше всех монастыри. Несколько их собратий работают по найму в соседних рудах, золотых и серебряных. Все Ляриговцы и наипаче их жены, дочери и малые дети очень белы. Между ними я видел даже весьма рыжих. Как потомки славян и влахов, расселившихся в Солунской области с 675 года, они говорят хоть и по-гречески, но с примесью слов славянских; например, простихос – простой, сполокание – полоскание, проводизо – провожаю².

10. Пятница. – Из Ляригова я выехал в семь часов по полуночи, так рано потому, что желал засветло поспеть на ночлег в Ватопедский метох, находящийся на Афонском перешейке у Ксерксова канала. Ровная дорога подо мной пролегала по широкой нагорной выси, возделанной окрестными жителями. Налево от неё указывали мне сёла Палеохори и Новосело. До первого села от Ляригова доезжают в три четверти часа, а до второго в час с четвертью. Я не сворачивал туда с большой дороги и скоро проехал, сперва мимо родника воды близ Нового села, по межгорной расширенной котловине, и в конце её вступил в горнозаводский околоток, где находится средоточие управления металлическими рудами, которое мне назвали двумя именами, Хуруда и Арнауткёй. Перед въездом в этот околоток у дороги налево стоит высокая сторожевая башня, Пиргос. Далее тянутся безобразные рытвины, а ещё далее направо от дороги находится сказанное управление. Я осмотрел его снаружи. Это большой четырёхсторонний двор, обнесённый каменными стенами, с помещениями для Турецкого Аги, заведующего здешними рудами, для его челядинцев, вооружённых и безоружных. Над воротами сего двора в стену вставлен мраморный барельеф, представляющий какое-то животное. Вот он в испорченном виде его.

Кавас мой звал меня в дом аги, которому подведомы двенадцать горнозаводских сёл: но я не пошёл к нему, и оседлав коня, поехал далее.

Мой конь идёт. А я сижу на нем и рассуждаю: – «осмотренная мной Хуруда должна быть классическая Пирида. Так как Пирида, значит Огневица, то сие название весьма прилично тому месту, где огнём плавится золото и серебро. А в Хуруде берегутся эти сплавленные огнём металлы. Следовательно, нынешняя Хуруда есть древняя Пирида.

Мой конь идёт. А я сижу на нём, и вижу налево от дороги покинутые и развалившиеся здания. Спрашиваю каваса: как называются эти развалины. Он отвечает: Чарки: и motu proprio толкует мне, что Чарки – значит серебро. – Вероятно это классический Халкис:» подумал я и продолжал свой путь, видя впереди село Низворо, или Гисворо³.

На краю этого села встретила поезд мой молодая, рыжая, баба и сказала мне: не угодно ли вам осмотреть здешнюю пещеру и поклониться пещерной Божьей Матери. Многие Франки осматривают её. – Я спешился, и с кавасом пошёл за бабой к пещере, но заглянув в неё (она показалась мне вроде туннеля) и ощутив сырость пещерного воздуха, в чаянии осмотреть эту невидаль на обратном пути с Афона. Баба получила от меня денежный подарок и, довольная собой, ушла домой. Мне же захотелось немножко отдохнуть. Кавас завёл меня и весь поезд мой в один заезжий дом. Тут с открытой галереи я увидел весь Афон с его тремя заливами и перешейком, и начертил гористый план его.

Он даёт самое верное понятие о положении и направлении этой горы в водах Эгейского моря. Смотрите на перешеек: тут находятся хозяйственные метохи нескольких монастырей Афонских и епархиальный город Ериссо. Смотрите на Стелляри и Мегали-Виглу: тут лес, и ничего более. Смотрите на Зигос большой: он разделён между немногими святогорскими обителями, как хозяйственная местность. Смотрите на Афон: там по обе стороны его стоят монастыри и скиты.

Село Низворо меньше Ляригова. В нём насчитывают не более 70 домов. Жители все – православные христиане. Церковь у них новая, каменная. Они составляют паству Ериссовского епископа, который живёт в Низворе, потому что Ериссовцы строптивы. Я не видал его, не заходил и в церковь, поспешая на ночлег, ещё не близкий.

Из Низвора дорога к Афону под прямым углом поворачивает с северо-востока на юг, пролегая близ моря в крутоярой долине, орошаемой потоком горячей ало-красноватой воды: знак, что она в верховье своём протекает сквозь руду металлическую. По этой долине, опушенной лесом, я прошёл пешком, и кое-где видел кучи металлической изгари. В одном месте кавас показал мне маленький родник воды. Она была весьма чиста, холодна и вкусна. Странно было видеть её там, где протекает вода горячая. Кто знает водяные пути под землёй? Никто их не видал и не увидит. Тем лучше. Таинственность природу возбуждает и поддерживает благоговение перед Творцом её, премудрым и благим.

Где кончилась долина с горячей водой, там началась обширная равнина, на которой Низворцы воспитывают мáис, орошая его этой водой. Тут я сел на коня, и скорым шагом проехал, сперва, подле водяной мельницы Афоно-Хиландарского монастыря, приводимой в движение водой, текущей с соседних гор, потом мимо села Иериссà, и остановился ночевать в метохе Афоно-Ватопедской обители, построенном на приморской выси близ Ксерксова канала, который оповещён многими и многими классическими писателями. Хозяин метоха монах принял меня радушно и успокоил.

Классический околоток видел я сегодня. Ныне он называется Сидирокавсия, по-нашему Железо−горн, а во времена классические его именовали Χώρα, Χαλκιδική, т.е. область Меднорудная. Кстати, здесь вставляю коротенькую историю сего околотка, приготовленную не в настоящее время.

В древнейшие времена этот околоток населяли Фракияне, именно Кристоны, Висалты и Идоны⁴. Они, по свидетельству Аппиана, не жили на берегах соседнего моря, потому что боялись моряков. [De bellis·civilibus L. IV. cap. 102.].

К ним, за 1000 лет до Рождества Христова, прибыли с острова Эвбея Халкидикийцы, и заняли не только весь горный околоток, о котором идёт речь, но и часть Афона и приморские места при заливах Стримонском, Сингитском и Торонском⁵. Тут ими построены были тридцать два союзных города, из которых известны: 1) Пирида, ныне Хуруда или Арнаут-кёй, 2) Халкис, ныне Чáрки. 3) Киссос, ныне Низворо, 4) Аполлония, ныне село Полина, недалеко от озера Бежик, 5) Клеоны на месте нынешних Афонских монастырей, Филофеевского и соседнего с ним Иверского, 6) Торóни у соименного залива, 7) Микиверна, ныне село Никита тут же, 8) Олинфос, ныне село св. Мáмас тут же, 9) Гира (ныне Полигиро) на Каламари. 10) Арни, и 11) Ангии, не знаю где. Эти Халкидийцы были рудокопы и металлопромышленники: чтò доказывается и самим названием их, Χαλκεύς, медник, кузнец. Я полагаю, что они, первые, начали разрабатывать металлические руды, которых довольно много в Халкидийском околотке, а в приморских пристанях, Афоноклеонской, Аканфосской, Торонской и Олинфомикивернской, продавали добытые металлы свои, серебро, золото и железо. Этой торговлей обогащались преимущественно Аканфос и Олинфос.

Исторические известия о Халкидийцах начинаются с 495 года до рождества Христова. В этом году, персидский царь Дарий Истасп, победивший восставших против него Малоазийских Ионян, переправил своё войско и флот через Дарданелльский пролив во Фракию под предводительством полководца Мардония, и повелел ему идти к Афинам и наказать сей город за то, что он давал помощь мятежным Ионянам.

«Так как Мардоний, – говорит Геродот, – намеревался взять» возможно большее число городов Греческих; то послал флот свой к острову Фасу, дабы покорить жителей его, хотя они не сделали ничего враждебного Персам, и в то же время сухопутную армию свою вёл против Македонян, дабы присоединить их к прочим завоеваниям персов. Все племена, какие жили в областях, лежащих между Эгейским морем и Македонией, уже покорены были Мардонием. Флот его, после сдачи Фаса, держась берегов европейского материка, плыл к Халкидикийскому городу Аканфосу, а оттуда, мимо Афона, но в те часы, когда ему надлежало обогнуть конечность этой горы, разразился тут самый бурный ветер северный, с которым бороться невозможно было. Буря выбросила на берег Афона множество кораблей. Уверяют, что от неё погибло триста судов и 20,000 людей. Ибо море, омывающее Афон, более прочих морей наполнено морскими чудовищами; и они-то пожрали большую часть людей, упавших в море, тогда как другие утонули у Афонских утёсов, не умея плавать; пловцы же погибли от холода. Так исчез флот. Между тем Мардоний, продолжая поход в Македонию во главе сухопутного войска своего, ночью был окружён Бригами (народ Фракийский). Они убили множество солдат его; и сам он был ранен в этой схватке. Однако Фракияне не избежали ига Персидского. Мардоний покорил их, но покоривши возвратился назад, быв принуждён к тому поражением Бригов и наипаче потерей флота, и перешёл в малую Азию». – Herodot. L. VI. c. 44. 45.

493–490 г. до Р.Х. – По смерти Дария сын его Ксеркс, решившись покорить Афинян и опасаясь, как бы парусные суда его не погибли у Афона, велел вырыть канал на перешейке сей горы, дабы по нему флот его безопасно прошёл из Стримонского залива в Сингитский. Эта работа продолжалась три года. Выслушаем рассказ о ней Геродота. «Солдаты, которых привезли сюда на трёх палубных судах, прорезывали гору. Их плетьми понуждали работать; и те из них, которые умирали, тотчас были заменяемы другими. Племена, жившие в соседстве с Афоном, были употребляемы на эту работу, которая производилась под начальством Вувариса, сына Мегабазова, и Артахея, сына Артеева: тот и другой были природные Персы… Прорытие же горы делалось так, как я спешу рассказать. Варвары поплеменно разделили между собой всю местность по линии, обозначенной шнуром, начиная от города Сáниса. Когда земля была выкопана глубоко, тогда работники, остававшиеся в глуби, продолжали копание, а другие, держась на ступенях лестницы, принимали от них землю, и передавали её из рук в руки, выше и выше, а стоявшие на верхних ступеньках бросали её за черту свою. Все эти работник, за исключением Финикиян, дважды делали одно и тоже по причине обвалов обеих сторон канала. Так как они копали его одинаково широко внизу и вверху, то отвесные стороны его обваливались. Финикияне же, более других сведущие в такой работе, производили её на отведённой им по жребию местности так, что верхние части канала были гораздо шире определённой части нижней, и всю копку делали откосной. На соседнем лугу они устроили рынок, и тут продавали зерно, доставляемое из малой Азии. Магазины были поставлены в Тиродизе у Перинфиян, в Дориске, в Ионе у устья реки Стримона, и в самой Македонии». – Herodot. L. VII. c. 21−23. – Жители Афонского селища Ериссà, которое было пристанью Халкидикийского города Аканфоса, уверяли меня, что у них близ моря находятся подземельные магазины древние, которых, однако никто ещё не откапывал. Но продолжим Рассказ Геродота.

– L. VII. c. 115 et sequ. – Сухопутное войско Ксеркса, переправившись через реку Стримон, прошло по берегу моря мимо греческих городов, Аргила, и Стагира, и остановилось у Аканфоса. Тут царь Ксеркс угощал жителей сего города и подарил им Мидийскую одежду за то усердие, с которым они помогали ему исполнить его предприятие. Когда же он узнал, что Афонский канал кончен, тогда осыпал их похвалами. Во время остановки его армии в Аканфосе заболел и умер Артахей, который заправлял копанием этого канала. Он происходил из фамилии Ахеменидов, ростом был в пять царских локтей без четырёх перстов (поставленных ребром один над другим), и имел голос громче и звучнее всех голосов человеческих. Ксеркс, опечаленный потерей его, сделал ему погребение великолепное. Вся армия насыпала холм над его могилой. Жители Аканфоса, по вещанию оракула, воздали памяти его почести героические с призыванием собственного имени его. Ксеркс расстался с флотом своим в Аканфосе, приказав адмиралам идти и ждать его в Ферми, городе, находящемся у соименного с ним залива. Ибо он осведомился, что дорога по направлению к сему городу короче других путей. Сухопутное же войско его от Дариса до Аканфоса шло в следующем порядке. Первый отряд его, под начальством Мардония и Масиста, шёл по берегу моря в виду флота; второй, предводимый Тритантэхмом и Гергисом, и составлявший треть войска, как и первый, проходил гораздо выше моря, по областям внутренним, а третий, при котором был Ксеркс, и которым командовали Смердомèн и Мегабиз, шёл между оными двумя отрядами. Флот же, по каналу, прокопанному в Афонской горе, переправился в Сингитский залив, на берегах которого находились города, Асса, Пилорос, Сингос и Сарта⁶, и забрав тут войска и корабли, какие только могли доставить эти города, отплыл в залив Фермийский.»

Известно, что этот поход Ксеркса был весьма неудачен. Греки одолели его.

489−425 год до Р.Х. – Потом победитель Персов Мильтиад предложил Афинянам взимать подать с союзных островов и городов для содержания морского флота, который защищал бы всех союзников и препятствовал бы Персии расширять её владычество. Это предложение было принято, а приведено в исполнение уже Фемистоклом и Аристидом. Аристид в 489 году обложил податью все богатые Афоно-Халкидийские города. Аканфос давал три таланта, Дион – один талант постоянно, Фиссос сперва 4000 драхм, а потом один талант, Клеонэ 500 драхм, Олофикос 2000 драхм, Санис сперва 4000 драхм, потом 1 талант, затем 1000 драхм, Аргилос сперва 1 талант, потом 1000 драхм, Асса сперва 2,400 драхм, потом 3000 драхм. Спартолос сперва 2 таланта, потом 3 таланта 500 драхм, Макиверна то 1 талант, то 4000 драхм, Олинфос 2 таланта, Пилорос 600 драхм, Ермилия сперва 3 таланта, потом 5 талантов, затем 4 таланта 3000 драхм, Сингос сперва 4 таланта, потом 2 таланта, затем 3 таланта, Стагира 1000 драхм постоянно, Торóни сперва 4 таланта 500 драхм, потом 6 талантов, затем 12 талантов. [Corpus inscritionum atticarum. Volum. l. p. 229−239. Berolini 1873].

431−360 г. – спустя 59 лет после Ксерксова похода в Грецию, возникла Пелопонесская война Афинян и Лакедемонцев, которая продолжалась 27 лет, и кончилась в пользу Афинян. Главной причиной её было стеснительное для Греков преобладание Афинской республики. В этой войне принимали деятельное участие Халкидикийцы. Прочтём рассказ об этом очевидца Фукидида.

L. IV. C. 79. – В 424 году до Р.Х. Лакедемонский полководец Врасид с войском своим прошёл по Фессалии так поспешно, что никто не был готов задержать его и соединившись с Македонским царём Пердиккою, вступил в Халкидию. Ибо он из Пелопонесса приглашён был этим царём и теми Фракиянами, которые изменили Афинской республике, страшась её могущества. Халкидикийцы и жители соседних городов, не свергая с себя ига этой республики, и гадая, что она напала бы на них – первых, тайно просили помощи Врасида. Что касается до Пердикки, то он хоть и не враждовал с Афинянами открыто, но старые споры его с ними заставляли его опасаться; притом у него было намерение смирить царя Линкистов Арривея. Таким образом, затруднительные обстоятельства, в каких находилась Лакедемония, пособили ему легко получить помощь, которой он желал».

Iblidem. с. 81 – Желали и Халкидикийцы иметь Врасида на своей стороне, так как в Спарте считали его человеком весьма способным во всех отношениях, и ценили наиболее тогда, когда он отправлялся в поход. С той поры, когда ему было поручено полководство, он доказал городам свою справедливость и умеренность, кои отвлекли большую часть из них от союза с Афинами, а в других городах приобрели ему сторонников, которые и сдавали ему их. При таких приобретениях Лакедемонцы в случае мира могли возвращать и удерживать города, смотря по своим выгодам (чтò и сделано было), а наипаче переносить войну за пределы Пелопоннеса. Притом добродетель и благоразумие Врасида, эти качества, кои одним известны были лично, а другим по достоверной молве, внушали союзникам Афинян особенное расположение к Лакедемонянам. Так как он с такими совершенствами, первый, вышел из Спарты (в иностранные области), то и думали, что и все прочие сограждане таковы же, как он. Cap. 82 – Афиняне, узнавши о прибытии его во Фракию, объявили Пердикку врагом своей республики, полагая что он был виновником этой экспедиции, и теперь более, нежели когда-либо, присматривали за своими союзниками.

Cap. 83 – Пердикка же соединил свои рати с полками Врасида, и тотчас начал войну с Арривеем, царём македонских Линкистов. Ибо между ними, как соседями, были споры; и Пердикке хотелось свергнуть Арривея с престола. Его армия уже приблизилась к Линкистам: но Врасид объявил, что он до начала желал бы видеться с царём их и, если можно, вовлечь его в союз с Лакедемонцами. Да и Арривей через глашатая оповестил, что он готов признать его третейским судьёй. Но с другой стороны депутаты от Халкидикии, находившиеся у Врасида, упрашивали его не пугать Пердикку, если угодно, дабы он старательно послужил делу. Наконец депутаты, которых сам Пердикка послал в Лакедемонию, уверяли, что он несколько соседних областей вовлечёт в союз с этой республикой. Однако Врасид для общего блага решился поддерживать Арривея. Напрасно Пердикка поставлял ему на вид, что он призвал его не для того, чтобы судить его споры с царём Линкистов, а для того, чтобы с его помощью освободиться от врагов, какие были бы указаны ему, и что несправедливо вести переговоры с Арривеем, когда он, Пердикка, содержит половину всех полков. Врасид, несмотря на эти представления, разузнал споры обоих царей этих, и убеждённый доводами царя Линкистов, воротил свои полки от границы владения его. Тогда Пердикка, оскорблённый этим, доставил только третью часть продовольствия, вместо половины.

Cap. 84. – В том же (424-м) году, незадолго до сбора винограда, Врасид с Халкидикийцами подступил к Аканфосу: это колония острова Андроса. Тогда в этом городе были две партии: одна стакнувшаяся с Халкидикийцами, сама признала его; а другая была народная. Обе они имели жаркие прения касательно приёма его, но боясь, как бы он не истребил виноградников их, согласились впустить его в город свой и решить дело по выслушивании речей сего полководца. Врасид явился в народное собрание и сказал им речь. (которая помещена в моей истории Афона, часть I. §14).

Cap. 88. – Аканфяне после умной и воинственной речи Врасида поспорили, пошумели, и боясь лишиться виноградников своих, решились отстать от Афинян. Тогда Врасид поклялся не нарушать их свободы и самоправности. С этим условием они приняли ополчение его. Их примеру последовал ближний город Стагира, основанный островитянами Андросцами.

Cap. 102−108. – В ноябре и декабре того же 424 года Врасид из Халкидикийского города Арни с Фракийскими союзниками своими пошёл к Амфиполю, расположенному на обоих берегах реки Стримона, пошёл с тем, чтобы овладеть этой Афинской селитвой. Вечером он прибыл в Авлон и Бромиск, кои находились там, где Волвийское озеро (ныне Бежик) сливается с морем, отобедал тут, и продолжал шествие ночью. Погода была худая: падал снег. Но несмотря на то, он спешил, желая скрыть от Амфиполийцев своё приближение к ним, по крайней мере от тех, которые не были в числе предателей Амфиполя; ибо в этом городе проживали люди из соседней Аргилы и многие другие, стакнувшиеся с Врасидом, будучи подкуплены, одни, Пердиккой, а другие Халкидикийцами. Особенно Аргилийцы, как соседи, постоянно подозреваемые Афинянами, желали завладеть Амфиполем, и потому воспользовались походом Врасида, как случаем самым благоприятным для них. Таким образом, сей полководец с помощью этих изменников взял названный город без боя, предложив гражданам выгодные для них условия.

C. 109. – Потом он с союзниками своими перенёс войну на Афон. Здесь почти все жители, как от Висалты, Кристоны, Идоны, Халкидикийцы и Пеласги предались ему: только два города, Санис и Дион, воспротивились; но зато он опустошил околотки их. Это было ранее 9-го апреля 423 года.

Capю 110. – С Афона Врасид пошёл к Халкидикийскому городу Торóне, который заняли Афиняне: εὐθὺς στρατεύει ἐπί Τορώνην τὴν Χαλκιδικήν, κατεχομένην ὑπὸ Ἀθηναίων. Туда пригласила его немногочисленная партия, готовая сдать ему сей город. Он явился тут перед рассветом, и незамеченный ни Афинским гарнизоном, ни теми жителями, которые не были сторонниками его, остановился на местности, посвящённой Диоскурам (Кастору и Поллуксу), в трёх с небольшим стадиях от Торони. Тогда все, стакнувшиеся с ним, узнав о походе его, тайно вышли из сего города в малом числе и, как только он явился, взяли у него семь воинов, вооружённых кинжалами. Их вёл Лизистрат из Олинфоса. Они вошли в Торони, перелезши через стену, что с приморской стороны, никем не замеченные и, убив стражу цитадели, разломали малые ворота со стороны Канастрийской.

Cap. 111. – Между тем и Врасид подвинулся немного вперёд, и отправил сто пелтастов с тем, чтобы они первые ворвались в город, когда отворятся ворота его, и когда будет дан знак. Они тихим шагом подошли к Тороне в те минуты, когда там сделали свои распоряжения те Торонцы, которые вошли туда с воинами Врасида. Когда же малые ворота были разломаны, и когда был разбит засов ворот, ведущих к рынку; тогда изменники сначала ввели несколько солдат через первые ворота, дабы с двух сторон устрашить граждан, не участвовавших в измене, потом по условию высоко подняли сигнальный огонь, и впустили остальных пелтастов через ворота рынка.

Cap. 112. – А Врасид, увидев исполнение условленного манёвра, двинул все свои полки. Его ратники громким криком своим устрашили граждан и, они, стремительно бежали на площадь, а другие взбирались на городские стены по деревянным доскам, приставленным для подъёма камней к обвалившейся стене, которую Торонцы чинили. Врасид же, с большей частью своей армии тотчас занял самые возвышенные места в городе, дабы они не были оспариваемы у него. А остальные отряды его разбрелись по всему городу.

Cap. 113. Тогда большая часть Торонцев, ничего не зная, волновалась и шумела. А предатели, которым угодно было это, тотчас соединились с пришельцами. Афиняне же, (со стороны которых пятьдесят оплитов спали на площади), увидев беду, одни в малом числе погибли в битве, а другие спаслись то бегством, то на двух сторожевых судах, и укрылись в крепости Ликиф (Λήκυθος), не изменившей им. Она составляла край города и находилась на узком перешейке. Туда же убежали и Торонцы, которые были дружны с Афинянами.

Cap. 114−115. – Когда уже настал день, Врасид, владея городом объявил Торонцам, убежавшим вместе с Афинянами, что они могут возвратиться в свои дома и без страха продолжать свои занятия, к Афинянам же послал глашатая с приказом выйти из Ликифа со всеми пожитками их, так как эта крепость принадлежала Халкидикийцам. Они ответили, что не покинут её и попросили перемирия на один день для погребения мёртвых. Врасид дал им срок двухдневный, и по истечении его осадил Ликиф. Осаждённым защитой служили худые стены крепости и дома, снабжённые прозорами для стрельбы. Однако в первый день они отбили осаждавших. Но эти на другой день подкатили машину, мечущую огонь на укрепления деревянные, и сами подошли к месту, где она должна действовать, месту самому слабому. Тогда Афиняне поставили деревянную башню на одном здании и наносили в неё большое количество горшков с водой, корчаг и больших камней. Кроме того, поместилось тут много людей. Но такой тяжести не выдержало это здание, и рухнуло с величайшим шумом. Тут Афиняне, находившиеся близ сего места, были не столько устрашены этим случаем, сколько огорчены, а дальние и наипаче солдаты, стоявшие на самых отдалённых местах, подумали, что оная часть крепости взята, побежали к морю и сели на суда.

Cap. 116. – Врасид, как только узнал, что они ушли с укреплений, подступил к стенам со своей ратью, и тотчас овладел ими. Все, кого он застал тут были убиты. Афиняне же на кораблях и малых судах ушли в Паллини. После сего, Врасид разрушил Ликиф, и зимой укрепил взятые им места и обдумал планы новых завоеваний. С этим временем года кончилось восьмое лето войны.

Cap. 117−124. – В начале весны Лакедемонцы и Афиняне заключили перемирие на один год. В этот промежуток времени Халкидикийцы и Афиняне помогали Врасиду и Македонскому царю Пердикке в войне с Арривеем, царём Линкистов в пределах Македонии. Но этот поход их был неудачен.

В 422 году Афиняне, по окончании перемирия послали в Фракию полководца Клеона и с ним тридцать военных судов с 12 сотнями пехоты, с 300 всадников и многими союзниками. Он взял город Торону, и оставил в нём военную стражу, отплыл мимо Афона к Амфиполю. Туда же поспешил и Врасид со своими полками. Но оба эти витязя были убиты в сражении близ сего города. После геройской кончины их Афиняне заключили мир с Лакедемонцами на 50 лет.

(Diodor Sicul L. XII. c. 73, 74 – Thucid. L. V. c. I. 18).

В 421 году в Греции произошли новые смуты, которые имели влияние и на Халкидикию. Тамошние города, Аргос, Фивы Коринф и другие, обидевшись тем, что Афиняне и Лакедемонцы обошли их при заключении взаимного мира и союза, и подозревая, что эти два народа замышляют подчинить себе всех прочих греков, составили свой особый союз наступательный и оборонительный. К Аргосцам присоединились Халкидикийцы Фракийские, что близ Афона. Тогда же на Афоне Диктидии взяли приступом с Афинянами город Фиссос. Афиняне смирили их и приняли в число своих союзников; однако они в 418 году отложились от них и пристали к Халкидикийцам. (Diodor. Sicul. L. XII. c. 75. 76. – Thucid. L. c. 31. 35. 82).

383−380 год. – Прошли двадцать лет после Пелопонесской войны Греков. Тогда близ Афона усилилась республика Олинфийская. Её силы и честолюбивые замыслы понудили Македонского царя Аминту и два города, Аканфос и столицу Халкидикии Аполлонию, (ныне село Полина) просить Спарту, чтобы она смирила гордый Олинфос. Спарта вняла их просьбе. Началась война и кончилась присоединением Олинфоса к Лакедемонскому союзу. (Ход сей войны рассказан в моей истории Афона. Ч. I. §15).

348 год. – По усмирении Олинфосской республики прошли двадцать лет. Тогда соперник её царь Аминта скончался. Престол его наследовал Филипп, и в десятый год своего царствования покорил своей власти всю Халкидикию, и воспользовался её рудниками. Сперва он взял приступом крепость Гиру, и несколько других местечек с помощью одного устрашения, потом Микиверну и Торони посредством измены, и наконец обратил своё оружие против Олинфоса, весьма значительного города в Халкидикии. Олинфяне были разбиты им в двух сражениях, после которых он окружил их город и, потеряв у стены множество солдат, наконец взял его. Но как? Начальники Олинфоса, Евфикрат и Ласфен, были подкуплены им и, как изменники, сдали ему город свой. Филипп разграбил его и разорил до основания, а жителей продал, как рабов. Та же участь постигла и Аполлонию Халкидикийскую⁷. Таким образом, у него явилось много денег на военные издержки. Эти деньги он щедро раздавал всем воинам, которые отличались храбростью, и ими же подкупал самых влиятельных жителей городов и увеличивал число изменников их родинам, и потом сам же хвастался, что царство его увеличилось не столько силой оружия, сколько могуществом золота. (Diodor. Sicul. L. XVI. с. 52. 53. – Demosthen. Oratio in Philipp. III).

История Халкидикии, кроме принадлежащего к ней Афона, со времени покорения её Филиппом Македонским, прекращается, потому что эта область, как часть захватившей её обширной державы Македонской, перестала быть самоправной и самодействующей.

В 148 году до Р.Х. она вместе с Македонией вошла в состав империи Римской, а при царях Константине Великом, Гратиане, Феодосии 1-ом, и преемниках их, состояла в пределах царства Византийского. В пятом христианском веке, известный Стефан Византиец, написавший книгу о городах, упомянул о ней, сказав, что у Афона есть город Халкис, и что он на Паллинском (Кассандрийском) полуострове прорезал глубокий и широкий канал, который называется Халкидским. Ἔστι καὶ ἑν Ἄθω ἅλλη Χαλκίς, ὡς Εὔδοξος τετάρτφ· μετὰ δὲ τὸν Ἄθω μέχρι Παλλήνης, ἣ ἐπὶ θάτερα πεποίηκε κόλπον βαθὺν καὶ πλατήν, Χαλκίδα ἐπονόμαζόμενον. Stephan. Bizantin. Vol. l. Lipsiae 1825. Разумеется, что богатые металлами Халкидикийцы сделали этот канал не во время своего подчинения Римлянам, а ещё тогда, когда они были независимы и самоправны, вскоре после расселения своего на Афоне и в окрестностях его. Следы этого канала видны ещё и ныне. – Византия не отстояла металлорудной Халкидии от нашествия Славян и Влахов. В 675 году по Р.Х. они, теснимые Болгарами на берегах Дуная, поднялись оттуда с жёнами, детьми и со всем имуществом своим, и направились к Солуню, которым, однако не смогли овладеть, и потому водворились в разных местах Византийского царства. Из них Драговичам и Влахам Рихинам и Сагудатам достались плодоносные поля и лесистые места около Солуня и по дороге к Афону. Κῶμαι τινὲς πρὸς τῇ πόλει (Θεσσαλονίκῃ) τελοῦσι, Δρουγοβῖταί τινες καὶ Σαγουδάτοι τὴν κλῆσιν ὀνομαζόμενοι. Joann. Cameniat. De excidio Thessalonicae. Bonnae 1838. Pag. 496. Тут они переименовали городок Халасту в Галатисту, и высочайшей горе Киссион дали два прозвания, славянское Холм, и валахское Мунт, от латинского слова montes – горы, а пощажённые ими туземные греки согласно с ними говорили и писали уже Холомунт, или Хломут. Тут они основали селитвы, Решетники. Новосело, Ляригово, Низворо, Правиту, Луково и другие. Тут поныне живут их потомки и к греческим словам, занятым от матерей – Гречанок, примешивают слова славянские, умноцко, простихос, косизо, проводизо, руда, Осьмопетр вместо Σιμοπετρα. – Во время царствования Василия Македонского († 886 г.) и сына его Льва Мудрого († 911 г.) Халкидикия называлась уже Сидирокавсией, вероятно потому, что тут кроме золота и серебра начали добывать железо – ΣΙΔΕΙΡΟΝ. Читайте мою историю Афона, часть III, §16, и вы узнаете, что в 887 году деревни Сидирокавсийские и Холомунтские сделались было достоянием монастыря Афоно-Коловуйского, но по ходатайству афонского Прота Андрея освободились от ига монашеского. После сего прошли 544 года без исторической жизни Сидирокавситов, работавших в своих рудниках и лесах и на полях, работавших для себя и царской казны. А с 1430 года эти труженики подпали под иго турков, в этот год взявших с боя столицу Македонии Солунь, в ведомстве которой состояла Сидирокавсия. Турки удержали это название сей области, и воспользовались рудниками её. Из их дееписания, называемого Вакуфнамэ, 976 года Эгиры (1568 года христианского) и хранящегося в Афоно-Русском монастыре, видно, что они весь Афон, причисляли к Сидирокавсии⁸. В 1821 году, по случаю общего восстания Эллинов, сёла этого округа были сожжены, а в 1845 году я видел их в обновлённом, хорошем состоянии, хотя и была у них чума в 1829 году.

Кончена моя кратчайшая история Халкидии-Сидирокавсии, но не вся. Мне остаётся поведать о начале и судьбе христианства в этом, редко кому известном, околотке Македонии. Излагаю, что знаю, начиная с епархии Кассандрийской, и оканчивая Афоно-Ериссовской.

Христианство в Македонии, к которой принадлежит Сидирокавсия вместе с трезубцем Афонским, возвещено было св. апостолом Павлом. Там он благовествовал Христа, распятого и воскресшего, в городах, Солуне, Верри, Филиппах, и в Аполлонии афонской, везде успешно, кроме Афона. Из Солуня христианская вера проникла в Сидирокавсию, но не рано. Одна часть этой области состояла и состоит под священноначалием епископа Кассандрийского, а другая в ведомстве епископа Афоно-Ериссовского.

На месте Кассандры древле стоял город Потидéя, основанный Коринфянами, отнятый у них Афинянами, а у этих взятый Филиппом Македонским в тот год, в который родился у него сын Александр. Зять сего Филиппа Кассандр обстроил его сызнова и дал ему своё имя. С сей поры город Кассандра известен был классическим писателям, Плинию, географу Птолемею и Стефану Византийскому. Плиний, L. IV. c. 10, между прочим сказал о нём, что жители его воздают почтение камню, упавшему с неба: «in Pallenensi isthmo, quondam Potidaeo, nune Cassandria Colonia, in qua coli solitum lapidem, qui de coelo ceciderat».

Неизвестно, когда свет Христов озарил кассандру, и кто был тут первым епископом. Не имея никаких данных, ни книжных, ни каменнорезных, не смею говорить, что жители сего города были просвещены святым крещением в царствие Константина Великого, хотя и знаю, что христиане тогда уже были в ближних к Кассандре местностях как-то: в Солуне, в Афонской Аполлонии, и даже в Пидне (за Солунским заливом почти напротив Кассандры), где за Христа пострадал св. мученик Александр в царствование Максимиана⁹. В приморском селе Кассандрийской епархии, называемом Агио-Мама (древний Олинфос) на стене церкви св. Георгия уцелела вставленная в неё Эллинская надпись 379 года нашей эры. «Διιδάνη Ἀντιγόνα Πρείσκον Πρείσκου τὸν πάππον αὐτῆς. καὶ Διδιάνην Μύσαν τὴν μάμμην αὐτῆς. καὶ Διδιάνον Πρείσκον τὸν πατέρα αὐτῆς. καὶ Ἐλπίδιαν Μαγναν τὴν μητέρα αὐτῆς ζῶσαυ: μνείας χαριν. – Ἔτους Θϒ, δίου ιή: – То есть: Дидиана Антигона (почтила) Приска Присковича деда своего, и Дидиану Мису бабку свою, и Дидиана Приска отца своего, и Елпидию Магну мать свою ещё живую, 409 года, месяца Дия 18 дня». – Эта надпись с 409 годом, считаемым от актийской победы Октавия Августа и соответствующим 370 лету от воплощения Бога-Слова, доказывает, что в это лето в соседнем с Кассандрией Олинфосе ещё были язычницы, Дидиана Антигона и мать её Елпидия Мáгна, и, без сомнения, многие другие. Тогда же могли быть они и в Кассандре, как были в Афонском городе Дионе, где в 321 году нашей эры Герман Иракл идолопоклонник заживо изготовил себе и жене своей Дионисии мраморную гробницу в месяце Панимуве. (Смотр. Мою Истор. Афона Ч. 1. §31).

Полагаю, что Кассандрийцы приняли христианство в царствование Феодосия Великого, когда он повелел запереть все языческие капища. При этом государе нельзя было обожать камень, спадший с неба: напротив, надлежало, хотя-не-хотя, почитать Камень нерукосечный, от несекомой горы отсеченный. В 431 году спустя 35 лет по смерти Феодосия, у них уже был епископ Ермоген. Он присутствовал в двух вселенских Соборах, Эфесском в 431 г. и Халкидонском 451 г., и подписал определения их.

В 540 г. Гунны разрушили город Кассандру и все окрестные селения, а большую часть тамошних жителей взяли в плен. Однако, Кассандра была возобновлена и укреплена царём Юстинианом 1-м [Procop. De bello Persico. Vol. 1. Pag. 166−168 Bonnae. 1833. – Ejusdem de aedificiis IV pag. 276. 279. 380. Bonnae. 1838.]

В 876 году преподобный Евфимий Афоно-Солунский проживал в принадлежащей к Кассандрийской епархии слободе Ермилии, что у берега Торонского залива. И тут в храме св. великомученика Димитрия постриг в монашество ученика своего Василия, который впоследствии был Солунским епископом и написал Житие его. (Истор. Афона Ч. III. §10).

В 887 году Кассандрийская Епископия считалась пятой в числе 12-ти Епископий, подведомых митрополиту Солунскому. (Σύνταγμα τῶν κανόνων. T. V. pag, 478. Ἀθήνησιν. 1855).

В 997 году Кассандрийский епископ Лев присутствовал при размежевании поземельных владений Полигирского монастыря, принадлежавшего Афоно−Иверской обители, и соседних деревень. (Дело Солун. Судьи Николая протоспафаря в архиве названной обители).

В 130⅞ году город Кассандра был пуст. Но тогда разбойники Каталанцы с Турками провели тут зиму. – [Nicephor. Gregorae Hist. Bizant. L. VII. c. 6. T. 1. p. 245. ed. Bonnae].

По завоевании греческого царства Турками (в 1453 году) известен был Кассандрийский архиерей Иоанникий учением о смертных грехах, причиняющих бесславие Христовой церкви. [Le Quien Oriens Christian. T. II. Pag. 77. 78. – «Vir doctissimus Nicolas Commenus Papadopoli in Praenotionibus mystagogicis respons. 3. Sect. 6. de infamia num. I. affirmat mortiferum quodlibet peccatum infamiam inferre penes ecclesiam, eam scilicet Rempublicam, Principis, id est Christi majestate per culpam laesa. – Haec uno, inquit, statim impetu certa proponimus ex jure quod nostris (Graecis) Latinisque commune est, quodque nostris unicum in tanta captivitate est, quemadmodum Balsamon ante captivitatem, post captivitatem vero Andreas Pericopus, Joannicius Cassandrenis episcopus in Meditation ad Ioannem Athenic. de legibus Caesarum. – Vixit igitur Ioannicius post Bizantinorum sub Turcorum tyrannide captivitatem].

В 1560 году смиренный епископ Кассандрии Козма подписал решение Константинопольского синода об устранении вселенского патриарха Иосафа. [Le Quien. ibidem]. Он же в 1580 году вселенским патриархом Иеремией посылаем был на Афон, как экзарх, для решения спора лавры и Филофея о келье Милопотамской. (Архив Филофеевский).

В октябре месяце 1639 года Лаврентий архиепископ Кассандрийский рукоположен был вселенским патриархом Парфением старшим, Мелетием Эфесским, Иоанникием Ираклийским, Макарием Терновским, Иезекиилем Амасийским, Акакием Навпактским, Парфением Митилинским, Гавриилом Филиппопольским и Дамаскином Визийским. [Le Quien. Ibidem. – «Consecrationis eius literas, viri pereruditi Iacobi Goarii nostril manu descriptas, aliasque de illius in Cassandriae thorno impositione, in shedis habeo»].

В 1720 году в Кассандре святительствовал архиепископ Арсений. [Le Quien. Ibidem].

В путешествии по Македонии генерального консула Франции Кузинери, напечатанном в Париже в 1831 году, упомянуто, что Кассандрийский архиепископ (имярек) имел своё пребывание в местечке Полигире, и что в селе Агио-Мáме, духовно зависящем от сего архиепископа, находилась одна церковь св. Георгия с тремя священниками, а прочие одиннадцать церквей, св. Мамонта, св. Дмитрия, св. Николая, св. Афанасия, св. Иоанна Предтечи, св. Христофора, св. Апостолов, св. Пророка Илии, Преображения Господня (названия двух остальных забыты), лежали в развалинах, как свидетели об исчезнувшем благосостоянии красовавшегося тут некогда города Олинфоса.

Вот всё, что я знаю в настоящее время о Сидирокавсийском округе Македонии. Пусть другие пополняют мои скудные сведения о нём: а мне по порядку следует повествовать о епархии Афоно-Аполлонийской, которая впоследствии называлась Иериссовской. Повествую.

В первом веке христианском на месте нынешнего селища Иерисà стоял город Аполлония. Это я знаю от тогдашнего знаменитого писателя Плиния. Вот его памятка о сем городе: «Lib. IV. c. 10. Mons Athos a planitie excurrit in mare 75 milia passuum. Ambitus radicis centum quinquaginta milia passuum colligit. Oppidium in cacumine fuit Acroathon. Nunc sunt Uranopolis, Palaeotrium, Thyssus, Cleone, Apollonia».

В эту Аполлонию заходил св. Апостол Павел по пути из Амфиполя в Солунь, и проповедовал тут Господа Иисуса, но безуспешно. (Смотри мою историю Афона Ч. II. §3).

В этой Аполлонии в 309 году пострадали за Христа святые мученики, Исавр дьякон, Иннокентий, Филикс, Ермий, Перегрин, и с ними два градоначальника Руф и Руфим, вероятно, один после другого. (Ibidem. §13).

В царствование Константина Великого христианство распространилось на Афоне, который составлял весьма значительную часть Аполлонийской Епархии. Тогда –

В 325 году построена была первая на самом Афоне церковь во имя св. архидьякона Стефана у города Сколоса на месте нынешнего Кастамонитского монастыря.

В 32⅞ году епископ Климент, присланный из Иерусалима на Афон для крещения тамошних Цаконов, построил две церкви, одну в городе Клеонах на месте нынешней Филофеевской обители, а другую в Карее.

В 329 году, при участии Константина Великого, создана была церковь в Ватопедионе местными жителями. Тогда же, Солунские христиане, близ сего Ватопеда, на месте нынешнего Димитриевского скита, построили Мартирион во имя св. великомученика Димитрия, пострадавшего в Солуне.

В 336 году в вышеупомянутый город Аполлонию рукоположен был Солунским святителем епископ Макарий. (Ibidem. §13).

В 36⅔ году все церкви на Афоне были разрушены богоотступником Юлианом: а тамошние христиане с Епископом своим Макарием укрывались в неприступных местах этой горы. По смерти Юлиана они с этим же епископом возвратились в свои жилища и воссоздали разрушенные церкви. Макарий дожил до воцарения Аркадия, или до 395 года, и скоро почил о Господе в глубочайшей старости. (Ibidem. §§13. 14.).

При нём в 383 году построена была первая на Афоне клирикальная обитель в Ватопедионе по случаю спасения племянника царя Феодосия Великого от потопления в морской пучине близ сего города. (Ibidem. §§17).

В промежуток времени между 670 и 676 годами Афоно-Аполлонийская Епархия обезлюдела по причине нападений Аравитян, бившихся в эти годы с Греками в водах Эгейского моря. Когда же царь Флавий Константин Погонат заключил с ними мир, тогда весь опустевший Афон с перешейком этой горы отдал во владение монахам, которые собрались туда из разорённых магометанами областей Греческого царства. Эти монахи, духовно зависевшие от Солунского митрополита, во время иконоборства, 726–780 г., крестили поселившихся между ними Влахов Рихинов и Сагудатов. А с 830 года по 869-й они, по вышесказанной повторившейся причине, оставили Афон, и разошлись, кто куда мог. Уже в 869 году опять возник там первый монастырь, но не на самой горе этой, а на перешейке её. Его построил Афонский монах Иоанн Колову, и у царя Василия Македонского выпросил ему во владение весь околоток прежнего епархиального города Аполлонии, лежавшего в развалинах. Этот околоток надлежало обрабатывать. Явились и работники, так называемые греческие парики, т.е. безземельные присельцы, и кроме них выходцы из города Ериссà, находившегося и ныне находящегося на ближнем к Афону острове Митилине. Эти выходцы, избегая плена Арабов, часто нападавших на острова их, состроили себе небольшое село у развалин древней Аполлонии, и назвали его именем прежней отчизны своей, Ериссò. По всей вероятности, с ними пришел сюда Епископ; (881−883 г.) и потому они духовно зависели от митрополита Митилинского, но ненадолго¹⁰. Ибо при царе Льве Мудром с 887 года Ериссовская епископия, как видно из его списка Епархий, состояла уже в ведомстве митрополита Солунского, и называлась Иериссовской, – думаю, для отличия от епископии Ериссовской, что на острове Митилине. (Истор. Афон Ч. III. §.15).

В царствование Романа Старшего, 919−945 г., село Ериссò в юридических дееписаниях стало называться κάστρο – крепостью. Это значит, что там, стены древней Аполлонии были возобновлены и укреплены тогда. В околотке сей крепости в 942 году поселены были склавы, булгары, христиане; и им правительство отдало часть земли Иоанна Колову, приносившую 1000 крупных мер зерна, а самим Ериссовцам продало ту государственную ластовичную землю на перешейке Афона, которую они прежде нанимали у него. (Ibidem. §.19).

В 943 году было полюбовное размежевание поземельных имений на сказанном перешейке, принадлежавших Афонским монахам и жителям крепости Ерисса. (Ibidem. §.20).

В июне месяце 982 года. Когда индикт был 10-й, смиренный епископ Иериссовский Феодот подписал сделку основателя Афоно-Иверской обители Иоанна Ивира с жителями кастра Ериссà касательно земли её, называемой Градиска. Тогда в Ериссе жил поп Георгий Болгарин, и на оной сделке подписал своё имя буквами глаголитскими. (Дееписание 982 года в архиве Афоно-Иверской обители).

В 1094 году афонский Прот Гавриил докладывал царю Алексею Комнину о независимости Афона от Солунского митрополита и Иериссовского епископа. На этом докладе написано было следующее решение государя: «Необходимо, чтобы свобода горы была сохраняема, и чтобы она никогда не считалась в пределе митрополита или епископа. Однако, необходимо и то, чтобы один епископ рукополагал там иереев и дьяконов. Посему дозволяется особенно соседнему с Горой епископу (Иериссовскому) приходить туда только во время собраний по призыву Прота, и канонически поставлять иереев и дьяконов, приводимых Протом. Но отнюдь не в праве он, по этому поводу, присвоять себе власть Епархиальную, или предпринимать на горе что-либо другое, даже благословное. Ибо только одна литургия дозволяется ему на всей горе. Быть сему от ныне и до века». (Истор. Афона Ч. III. §.45).

В 1142 году Иериссовский епископ Василий, родом Фокэец, вместе с клириками своими, протопопом Николаем, иереем Михаилом и с прочими, присутствовал при обмежевании границ метоха Зографского монастыря на Афонском перешейке в околотке Ериссовском. (Смотри Сигиллион Марии Цусмы в актах названного монастыря).

В 1151 году, когда индикт был 14-й, этот же Василий сверил с подлинниками, хранившимися в афонском Протате, копии приказов и писем царя Алексея Комнина к вселенскому патриарху Николаю и к повременным Протам Афона. (Смотри №78-й в оправданиях моей истории Афона, ч. III).

Эти же копии, во второй раз переписанные, сличённые и во всём с подлинными согласные подписал смиренный епископ Иериссовский Григорий. Года нет. (Смотри тот же №78-й). Τὰ παρόντα ἶσα ἀπὸ τῶν προτοτύπων ἴσων διὰ δευτέρας φορᾶς μεταγραφέντα, ἁντιβληθέντα τε καὶ κατὰ πάντα ἶσα τοῖς προτοτύποις εὐρεθέντα ὐπεγράφησαν παῤ ἐμοῦ.

Ὁ ταπεινὸς ἐπίσκοπος Ἱερισσοῦ Γρηγόριος.

В 1199 году Иериссовским епископом был Иаков. Он упомянут в хрисовуле царя Алексия Комнина, данном в этом году Хиландарскому монастырю.

В двенадцатом веке, Грузинские цари и вельможи их поселили около Иерисса сорок два Грузинских семейства для услужения Афоно-Иверским монахам, для пасения скота их и для земледелия и виноделия в имениях их, как на Афонском перешейке, так и в других местах. Время смешало их с Греками и изменило язык их. (Это сообщено мне Грузином Иосселианом, который издал краткую историю Грузинской церкви на русском языке, и посетил Афон).

Для вышеупомянутых семейств Афоно-Иверский монастырь в 1262 году, в царствование греческого государя Михаила Палеолога, построил небольшой храм близ Иерисса во имя св. Николая чудотворца. В 1858 году я видел развалины его. И среди них Грузинскую надпись на малой мраморной плите. Вот она:

И вот перевод её:

«В год 7000, в Боговенчанное царствование Михаила Палеолога построен (храм) Грузинами».

Ранее 1262 года в Афоно-Иверской епархии произошло крупное событие, которое и рассказывается здесь с ручательством за историческую достоверность его.

«В первой половине XIII-го века, с 1221 года по 1245-й Афон с епархиальным городом его Иериссо находился под властью Болгарского царя Асеня 11-го. Этот царь», – как читается в одной Афоно-Ватопедской рукописи древней – старался утвердить патриаршество в своём месте (в Загорье), и потому много принуждал к сему Церковь (Греческую) и перестал давать ей подать, ἐνδόσιμον; и было оповещено быть местному патриарху в Загорье. Первым патриархом там поставлен был Григорий, бывший митрополит Филиппольский. Он и рукоположил митрополита в Солунь вопреки канонам, и употребил всё старание, чтобы и Иериссовского Епископа сделать митрополитом, желая отнять у поставленного им Солунского митрополита Михаила по прозванию Протана, заведывание сей Епископией. Но Солунский вступился за свои права, и явился к царю (Асеню) с жалобой на своего патриарха. К тому же и монахи, подвизающиеся на св. горе Афонской, собрались в числе 3000, все почтенные и давно преуспевшие в отшельничестве и подвигах духовных, и не принимая ни патриарха (Загорского), ни рукоположенного им митрополита Солунского, не желая также, чтобы епископ, или митрополит Иериссовский рукополагаем был сим патриархом, или Михаилом Протаном, отправились к царю (Асеню), который в то время находился в Каллиполе по случаю бракосочетания своей дочери Елены с сыном приснопамятного царя Кир Иоанна Дуки Ватаци, где присутствовал и патриарх Константинопольский Кир Мануил, бывший митрополит Эфесский, и по этому делу просили суда, и сильно говорили обоим царям и Константинопольскому владыке, как против патриарха Загорского, так и против упомянутого Солунского, и представили кроме других оправданий (δίκαια), однажды навсегда состоявшийся приказ, с привешенной к нему восковой печатью, приснопамятного между царями Кир Алексея Комнина. Сии монахи вполне оправдались. Ибо в оном приказе сказано было, что Епископ Иериссовский не имеет никакого права на святой горе. Тогдашний Константинопольский с постоянно пребывающим при нём собором архиереев произнёс суд согласный с содержанием упомянутого царского приказа. – Что же касается до Загорского патриарха, то решено было: отнюдь не вмешиваться ему в митрополию, не подлежащую его ведомству, и не совершать хиротонии, и никакого церковного деяния не составлять. А тогдашний митрополит Филадельфийский предлагал даже низложить патриарха Загорского. Но так как царь Асень настоял, чтобы не низлагали его, то решили низложить одного Солунского митрополита, как рукоположенного против канона без согласия Константинопольского архиепископа: что и состоялось. – После сего Константинопольский, ещё в присутствии обоих царей, тотчас собрал голоса и рукоположил в Солунь святейшего митрополита Кир Мануила Дисипата, который впоследствии сделался исповедником».

«Все это дело, произведённое, конченное, утверждённое и обезопасенное подписью Константинопольского патриарха и сущих при нём архиереев, скрепили оба царя багряными подписями, и повелели соблюдать его во все веки: что не ложно передал письменно великий логофет Акрополит, который начал свою летописную историю от взятия Константинополя Латинами».

Примечание. Акрополит не упомянул о пришествии Святогорцев в Каллиполь и о жалобе их царям, Греческому и Болгарскому, а только поведал, что оба эти царя имели свидание в названном городе по случаю бракосочетания детей их, которое и совершено было патриархом Германом, но уже не в Каллиполе, а в Лампсаке, и присовокупил, что тогда и Терновский архиерей, прежде зависевший от Константинопольского владыки, почтен был автономией (αὐτονομίᾳ τετίμιται) и провозглашён патриархом по царскому и синодальному определению, состоявшемуся в угодность Асеню ради бракосочетания и дружбы его с Греческим царём (Georgii Acropolitae Annales. Ed. Bonnae. Cap. 33. Pag. 54. 55).

По сличении сего Акрополитова сказания с вышеизложенной Ватопедской записью оказывается вот что. Болгарский царь Асень ещё в начале своего самодержавия (до 1226 года) самовластно сделал и провозгласил патриархом в Болгарии Филиппольского митрополита Григория. А этот самовластно посвятил в Солунь митрополита Михаила Протана, тогда как Солунская митрополия зависела от Константинопольского патриарха, и кроме того Афоно-Иверскому епископу дал сан митрополита. Такое неканоническое деяние его принудило Афонских монахов жаловаться на него царям Греческому Иоанну Ватаци и Болгарскому Асеню, которые съехались в Каллиполе для бракосочетания детей своих. Это происходило в 1225 году. Тогда вселенским патриархом был Мануил Сарандин Харитопул. При нём шли переговоры о бракосочетании, которое совершил уже приемник его Герман в 1226 году и об учреждении самоглавного, независимого патриарха Болгарского, что и состоялось. При нём соборно низложен был Михаил Протан, и на место его посвящён Мануил Дисипат, а Афону соборно же возвращена была давняя независимость его от митрополита Солунского и от владыки Иериссовского, который с той поры остался в сане епископском, а не в митропольичьем.

В 1290 году Болгарские и Сербские монахи, святогорцы, тягались за садовое место (κηποροτοπίον) близ Иерисса находящееся на так называемой Лустре, оспаривая оное друг у друга. Но Иериссовский епископ Феодосий решил тяжбу в пользу Болгарских монахов Зографской обители. (Смотри у меня архив её).

В 1348 году Иериссовский Нифон подписал протатское дело о продаже Хиландарской Лавре луга и монастырька Никольского у деревни Комитиссы на Афонском перешейке. (Архив Хиландар.).

В 1351 году он же участвовал в бывшем на Афоне Соборе иерархов, который оправдал тамошнего иеромонаха Нифона, обвинённого в ереси Массалианской.

После этого события прошли 17 лет. Тогда опять возникли неприятности между царскими Афонцами и смиренным Иериссовским епископом их. Этот епископ в апреле месяце 1368 года подал прошение Константинопольскому патриарху и синоду его, в котором жаловался, что Прот св. горы афонской принимает в монастыри рукоположенных Сербскими архиереями, тогда как эти архиереи не хотят подчиняться великой Церкви Христовой в Константинополе; кроме сего он, Прот, вынес из Карейской церкви епископскую кафедру его, и не дозволяет ему ни священнодействовать, ни держать в руках архиерейский посох, не поминать имя его прежде имени Прота, и даже приходить на св. Гору без его согласия, и совершать рукоположения. Это прошение было выслушано вселенским владыкой Филофеем и архиереями, Кессарийским, Эфесским, Кизическим, Халкидонским, Визийским и Врисеосским, и решено: Боголюбезнейшему епископу Иерисскому беспрепятственно приходить на св. Гору, когда захочет, держать в руках пастырский жезл в Карее, как и во всяком другом месте, иметь там своё седалище (κάθισμα), какое издревле имел всякий епископ св. Горы, воспоминать своё имя прежде имени Прота, совершать рукоположения над теми иноками, которых избегнут игумены и иеромонахи в больших монастырях, также рукополагать с ведома Прота, и келлиотных и скитских монахов, и вообще, беспрепятственно совершать всякое архиерейское деяние на всей святой горе, и не быть судиму ни Протом, ни кем-либо другим; что касается до рукоположенных Сербскими архиереями, то не принимать их в святогорские монастыри, пока Сербы не подчиняться Великой Церкви Божьей, и пока не возвратятся отправленные к ним послы с известием о подчинении их. Месяца апреля, индикта 6-го, года 6876=1368. (Akta patriarchatus Cpolitani. Tom. I. Vindobonae. 1860).

Около 1369 года Иериссовским епископом был Давид и судился с Зографцами у деспота Иоанна Углеша. (Смотри архив Зографа).

В 1371 году тот же вселенский патриарх Филофей писал Иериссовскому епископу: «Афонская Лавра сама с собой не мирна: как же она помирится с тобой? Добрые люди не мирятся с этой Лаврой. Благодать Божия да будет с тобой». (Ibidem).

В 1399 году Иериссовский епископ Софроний вместо Ливадогенийского монастырька на Афоне, разорённого Сарацинами, построил другой новый с церковью во имя архангелов Михаила и Гавриила (Архив Дохиарский).

В 1442 году Иериссовским епископом был Никандр. Тогда он подтвердил духовное завещание монахини Агафии, коим она пожертвовала Афоно-Ксиропотамскому монастырю две деревни в Сидирокавсии, Палеохори и Гизворо.

В 1528 году в Иериссе святительствовал Макарий и подписался под Протатским делом в Дохиаре.

В 1546 году он же упомянут в зографической надписи соборного храма Афоно-Ставроникитского монастыря.

До 1547 года город Иериссо походил на большую деревню. Но в этот год или немного ранее, Турецкое правительство окружило его стеной и укрепило для безопасности от пиратов. (Les Observations Petri Bellonii. Paris. 1555 c. 39. – «II n y a pas Jongtemps, que Hierizos n’était qu un grand village; mais depuis 8 ans le grand Turc l’a fait enclorre de muralle et fortifier, par la crainte de pirates»).

В 1564 году смиренный митрополит Иериссовский и святогорский Давид подписал определение Константинопольского Синода об устранении вселенского патриарха Иосафа. (Cursii Turcograecia L. II. P. 174).

В 1569 году Иериссовский епископ и предстоятель святой горы Евгений писал письмо 20 марта Эрцгерцогу Карлу, в котором изложил: «как он выкупил имения своей епископии у Турецкого Султана, уплатив ему 5000 златиц, взятых у родственников под залог имений и священных сосудов». «Praeterito quidem tempore, Dux illustrissime, magnus Turca, qui Constantinopoli, permittente Deo, regnat, unà cum urbibus sibi subjectis, proposuit edictum severum in toto imperio suo, ut reditus omnium. Ecclesiarum et monasteriorum vendantur, quot in ipsius imperio inveniuntur. Haec autem venditio tantum usque at tertiam ipsius generationem durare debet. Post tertiam autem generationem vendentur rursus. Haec quum faciat, malus animus eius cernitur, quod minetur deletionem sanctorum templorum unà cum christianis, qui sub ispius imperio habitant. Pervenerunt itaque ad nos usque hae minae et tristissima servitus. Idcirco quinque millia aureorum numeravimus. Cum autem non haberemus, omnes nostros reditus et sacra vasa oppigneravimus, um tantum colligeremus, non−sine detriment, sed cum foenore sicut foeneratoribus usitatum est accipere quottonis usuras, donec sortem recipiant». (Le Quien Oriens. Christ. T. II. p. 100–102).

Ранее 1580 года Иериссовским епископом был Игнатий. Он в 1581 под одним делом монастыря Симопетрского подписался уже как «бывший Иериссовский».

В 1580 году Иериссовский Акакий вселенским Иеремией посылаем был в Афон в качестве экзарха для решения спора Лавры и Филофея за Милопотам. (Архив Филофеевский).

В 1620 году в Иериссе епископ имярек. К нему писал вселенский Тимофей. (Архив Дохиарский).

До 1677 года в Иериссе святительствовал Христофор, а в этом году купил кусок земли у Афоноруссика подле пристани их у моря, построил тут храм Воскресения Христова и кельи по благословению вселенского патриарха Дионисия, и тут упокоился. (Извлечено из актов Руссика).

Около 1720 года Иериссовским епископом был Даниил. (Oriens Christ. Loco citato).

В 1829 году французский консул Кузинери издали видел в Низворе Иериссовского епископа, заботившегося тогда о погребении зачумленных, но не назвал его по имени.

В 1858 году в Иериссе святительствовал Иоанникий, а жил в Низворе.

Кончено моё (вставочное) повествование об Иериссовской епархии, и опять начинается описание моего путешествия на Афон.

11. Суббота. – Из Ватопедского метоха я выехал утром в шесть часов, и через несколько минут по косогорью спустился в Ксерксов канал. Не узкая, но и не очень широкая глубина его с пологими земляными сторонами обозначалась весьма ясно при наглядном соразмерении её со смежными высотами. Покатость боков сего канала доказала мне, что в этом месте копали его Финикияне, избегавшие опасности сторон его, дабы они не обвалились, как это было тут же в других местах, прокапываемых другими работниками. Направление канала от Стримонского залива к заливу Сингитскому в самом узком месте Афонского перешейка не видно было мне. Но оно хорошо обозначено на карте сего перешейка, составленной Шуазелем Гуфье, и помещённой в моем живописном обозрении Афона. Смотрите на эту карту; и вы увидите, что канал не в прямом направлении тянулся от залива до залива, между возвышенностями, вероятно насыпными, мимо нынешнего Хиландарского метоха, и соединялся с устьем безымянной речки. Теперь воды в нём не было, потому что давнее время засыпало его обвалами: а кажется, и люди потрудились завалить его, дабы избежать нападений арабов, которые в течение веков, седьмого, восьмого и девятого, часто нападали на Афон. По засорённому руслу сего канала в прошлом столетии, один греческий пират, преследуемый Турецким военным кораблём, ночью перетащил своё лёгкое судно на деревянных катышах со Стримонского берега на берег Сингитский, и таким образом одурачил стороживших и простерёгших его Турков¹¹. Олеги и Магометы, перетаскивающие по сухому пути суда мореходные, не переводятся. И ещё будут подобные, удалые предприятия! Necessitas gignit ingenium.

За Ксерксовым каналом дорога до первой высоты Афона, называемой Мегáли Вигла, пролегает у самого берега Стримонского залива. Тут нет ничего замечательного. Тут видел я только слабые остатки развалин города Уранополя, построенного Алексархом, братом Македонского царя Кассандра. (317−298 г. до Р.Х.), да ещё метох Иверский, прозываемый Пиргудия, и стоящий, я думаю, на месте богини Екатеи Пиргидийской, и подворье Халандарское, мелькавшее вдали, и ничего более. Тут на местности, называемой Комица, догнал нас какой-то послушник. На своём муле он вёз живых гусей. Увидев их, я спросил его: Отче, для кого везёшь ты этих белых гусей? Для наших котов: ответил он. – Я продолжал: а что, отче? Коты у вас двуногие? В куколях и мантиях? Послушник посмотрел на меня пристально и спросил: Кто ты такой? Я сказал ему, что я человек божий и человек народный. Выслушав такой ответ мой, он стегнул своего мула и побежал вперёд на четырёх ногах его. А мой послушник Михаил проговорил мне: ну, батюшка вы дали ему такую задачу, которой не разрешат все Афонцы, поевши гусятинки.

У подошвы Мегаловиглийской высоты, от которой далеко в море протягивается отрог её, называемый Стелляри, устроен при самой дороге каменный струйник для утоления жажды путников. Из него текла сладкая вода. А называют его Фушкино. Полагаю, что тут, во время оно, стояло капище рыбаков, посвящённое морскому божку Форкину, которого Исиод считал сыном Понта и Земли, и дочери его Нимфе Θόωсе, обозначавшей быстрое движение моря. По лексиконной заметке Исихия (Hesych. Lexic.) Форкин означал ещё и плетёнку из тростника, которой ловится рыба: τινὲς δὲ καὶ τὸν ἀλιευτικὸν κύρτον ἀποδιδόασιν. А у этой местности, о которой идёт речь, действительно хорошо ловится рыба в морском заливе, который называется Франколимена, т.е. пристань Франков. Кстати, объясню и это название. Оно напоминает о владении тут того злого Франка, который на противоположной стороне Мелаги-Виглы, у берега Сингитского залива, построил крепость поныне называемою Франкóкастро, и отсюда громил и душил Афонских монахов так, что Римский папа Иннокентий III в письме своём к Афонским монахам от 12 января 1214 года назвал его врагом Бога и Церкви. (Epist. II. p. 829. Ed. Bal). Подле Франколименского залива вся плоская низменность называется Комица, а иными – Гумица, потому что она некогда (ранее оного злого Франка) принадлежала какой-то госпоже Комитиссе. Эта госпожа, знать, была почему-то славна; ибо именем её наречён и сам залив Golfe de Kontesse, и поныне так называется на многих картах Афона.

От струйника Фушкино тропа повела нас на крутую высь Мегаловеглийскую, а с перевала этой выси там, где к ней прилегает отрог Стелляри, как к плечу прилегает рука, протянутая горизонтально, свела нас по крутоярью на береговую сторону Афона, которая тут называется Большим Зигом, в отличие от Зига малого, тянущегося от Мегали-Виглы, вдоль Сингитского залива, к материку Сидирокавсийскому. Вся эта сторона весьма лесиста. От хребта названного Зига стелются к морю многие горные отроги, и между ними глубятся юдоли, более – менее широкие¹². В устье первой юдоли стояла хозяйственная келья Хиландарского монастыря: юдоль эту назвали: Гади. Ежели это название древле-Эллинское, ΑΔΗΣ, ΑΪΔΗΣ, то надобно полагать, что тут стояло капище, посвящённое подземному божку Аду или Аиду, судье усопших, которому Эллины воздавали божеское почтение. Так напр. Аид, по сказанию Павзания (Lib. VI. 25. 2.) в городе Елисе имел свой храм, который, как и капище Диониса в Афинах, отворялся однажды в год, и входил в него только один жрец. Из Адовой юдоли я ехал уже по самым окраинам горных отрогов и острожков вблизи моря, поднимаясь и спускаясь, как говорится, с горки на горку, и по этой дороге видел, сперва юдоль Папарники, в которой древле стоял монастырёк Миници, потом юдоль Калицу, где поныне заметны развалины древней обители какого-то Кáлика, а выше их видна церквица во имя св. Димитрия. Дорога тут не опасна, но утомительна.

Далее поезд мой, ровно в полдень, миновал таможенную сторожку, торчащую на месте древнейшего монастырька Симеона Вороскопа, от которого уцелела, помнится одна стена, и та низенькая. Тут есть источник сладкой воды. Что касается до прозвания этого монастырька, то оно, по-нашему значит северная стража βόρειος σκοπὸς, и доказывает, что тут издревле, до поселения монахов на Афоне, помещалась береговая стража, и вероятно зажигала ночной огонь, дабы мореходцы, плывущие в Ериссо, держали рули свои гораздо правее опасного Афонского мыса Стелляри. У Гомера в Одиссее (XVI, 365) σκοποὶ означают тоже самое: Ἤματα μὲν σκοποὶ ἶζον έπ҆ ἀκριας ἠνιμοέσσας, т.е. днём стражи стояли на высотах, обуреваемых ветрами. И сторожевая виденная мной местность дальше других окрестностей своих вдаётся в море, следовательно, больше их подвергается ветрам и треволнениям, и потому требует мореходной осторожности. Когда монахи в первый раз поселились на опустошённом Афоне, тогда сподвижник их Симеон воспользовался старым Вороскопом и устроил тут свою небольшую обитель, которая от того и прозвалась Вороскоповой. На этой местности таможенные люди не осматривали меня, не знаю по какой милости, и я спокойно продолжал свой путь поднимаясь от соседнего моря на высокий и крутоярый отрог, называемый Мóливо. На нём высится особый конусный холмик: это угасший свидетель незапамятного горения Афона, о котором предание сохранил нам Овидий в своих Метаморфозах (Ovid. Metamorphos. 2. ii). Название этого вулканического холмика, Мóливо нельзя производить от славянского слова молюсь, потому что тут никогда не было никакой христианской церкви или обители, ни Болгаро-Сербской, ни Русской. В Моливе мне слышится испорченное древними жителями Афона Цаконами Эллинское решение ΟΜΟΛΩΪΟΣ; и я полагаю, что на сказанном холмике стояла статуя Зевса, прозываемого Эллинами, ὁμολώϊος: что значит собирающий воедино, соглашающий. Зевс под таким названием почитаем был в Виотии и Фессалии. (Pausan. IX. Stephan. Bizant. Ζεῦς ὁμολώϊος τιμᾶται ἐν Βιωτίᾳ). – Мóливо манило меня на островерхое темя своё для исследований. Но я до другого времени отложил посещение этого земляного подножия небесного Зевса и тропкой проехал в ближний монастырь Есфигменский мимо монастырька св. Василия, омываемого волнами морскими, и с виду весьма похожего на средневековый замок с зубчатыми стенами.

В Есфигмене старцы приняли меня, как своего брата о Господе. Было ещё светло; и я до отдыха успел написать два письма о моём прибытии в Афон, одно к нашему посланнику при Оттоманской Порте Владимиру Павловичу Титову, а другое в Петербург к директору Константину Степановичу Сербиновичу.

Кончив письма, и отдав их Есфигменцам для препровождения в Солунь к тамошнему консулу нашему, я ещё успел набросать в дорожном дневнике своём следующие строки:

«Еду на Афон христианский, а по дороге невольно вспоминаю о божествах языческих, об Екатее Пиргидийской, о Венере Урании, которую Афонцы чтили в своём Уранополе, о морском Форкине и дочери его Θοωсе, об Аиде и Зевсе Омолойском, и в добавок об Эллинском Вороскопе подобном Скопам-стражам, упоминаемым ещё Гомером в его Одиссее. Пригодился же мне классицизм, прилежно изученный мной ещё в Одессе и Вене. Пригодилась мне эта корзина с вишнями и виноградными гроздьями.

Август 1845 г.

12. Воскресенье. – Всю ночь под этот день я проспал, как витязь, утомлённый верховой ездой по горам и дебрям, а пробудившись перекрестился и сказал себе самому: поеду я в Русский монастырь и с него начну обозрение и изучение Афона.

Сказано и сделано. В десять часов дня проводники повели поезд мой сперва по крутой горе супротив Есфигмена, потом перевели нас на противоположную сторону её. Тут скоро спустились мы в юдоль, ведущую к монастырю Зографскому. Лесиста и тениста юдоль эта. Большая часть её принадлежит названному монастырю, подле которого дорога вывела нас к морю, и по берегу его, мимо обители Дохиарской и Ксенофской, привела в желанный Руссик. В два часа по полудни я вступил в эту священную обитель. Греческие и Русские старцы приняли меня почётно и любезно, и поместили весьма удобно в половине греческой.

13. Понедельник. – Вчера вечером и сегодня занимали меня здешние властные и невластные старцы, как то, игумен Герасим, письмоводитель монастыря иеродьякон Илларион, архимандрит Прокопий Дендрино, и духовник русских иноков Иероним.

Игумен Герасим очень стар, но ещё бодр, крепок и свеж, и вдобавок мясист. Лицо у него весьма бело и румяно, борода редкая и вся седая, обличие славянское. Мне говорили, что он не Грек, а Болгарин. Должно быть, так. Духовная жизнь его мне не известна; а учёности у него нет никакой. Он молчалив и сдержан или по природе, или по сознанию своего недостоинства.

Иеродьякон Илларион, служивший при Солунском митрополите, ещё молод, но сухощав; узкое лицо у него желто, борода мала и редка; поступь смиренная. Он умён, и кой-чему учился. Русских любит.

Прокопий Дендрико, грек мускулистый, с голосом басистым, деревянным, носит подрясник и короткую рясу из толстого сукна тёмно-коричневого цвета, тогда как у игумена, у Иллариона и других монахов (не всех) одежды были цвета тёмно-синего.

Он напечатал и издал в свет следующие сочинения:

1) Εἰσαγωγὴ εἰς τὰς Γραφὰς: Введение в св. Писание.

2) Ἐγκόλπιον ὑπὲρ τῆς Θεοτόκου καὶ τοῦ ζωοποιοῦ σταυροῦ: Нагрудник (сердечное витийство) о Богородице и животворящем кресте;

3) Περὶ τῆς καταγωγῆς τοῦ πρωτοπατορικοῦ ἁμαρτήματος: о наследственности прародительского греха;

4) ‘Ιερὰ κατήχησις: священный катехизис.

А не изданы им: 5) Χριστιανικὴ διδασκαλία διαλογική – христианское учение в разговорах; 6) Περὶ τοῦ προορισμοῦ – о предопределении Божьем; 7) Περὶ τοῦ μυστηρίου τῆς εὐχαριστίας – о Таинстве Евхаристии; 8) Κατὰ Ἰοδαίων – Против Иудеев.

Печатных сочинений его я не читал, а из рукописных пробежал «о Предопределении» и «против Иудеев»; и спешу сказать, что хорошо он сделал, что не печатал эту прескучную схоластику свою. У отца Прокопия – голос деревянный, да и слог дубовый. Рассуждения его также вкусны, как жёлуди.

Иеромонах Иероним, родом из Старого Оскола, тамошний мещанин, страждущий от грыжи, высокий ростом, тонкий, рыжий, благообразный, отличается здравым умом, твёрдостью воли, искренним и глубоким благочестием, даром духовного слова, внутренней молитвой, ощущением сладости её, и даже мистическими приёмами в часы келейного моления, как то: задерживанием воздуха в груди, сосредоточением Иисусовой молитвы в сердце, и распростертием всего тела на полу в виде креста с лицом, обращённым к полу. Я уважал его: а он ласкался ко мне, и, – спасибо ему, – обещался склонить игумена и письмоводителя его к тому, чтобы мне выданы были все старинные Дееписания монастыря для прочтения, так как я открыл ему своё благое намерение написать дельную историю Афона.

14. Вторник. – По совету отца Иеронима сегодня я отправился в Иверский монастырь, дабы отпраздновать там Успение Богоматери и присмотреться к торжественному Богослужению на Афоне. Мне подвели большого чёрного мула и шепнули, что на нём Великий Князь Константин Николаевич ездил по Афону от обители до обители. Я промолчал, вынимая из-за пазухи лист бумаги для черчения на нём горной местности, начиная от Руссика до Иверского монастыря. Поезд двинулся сперва вдоль восточной стены гостеприимной обители, а потом обогнул северо-восточный угол её, начал подниматься на гору и поднимался выше и выше, пока очутился на равнине где стоят развалины старого русского монастыря. Тут я спешился и вошёл внутрь его., но увидел только голую ограду да фундамент бывшего соборного храма и угловую башню пустую; потом снаружи осмотрел всю эту развалину, кое-где поросшую плющом, взглянул на мимо текущую мутную речку и на окрестные высоты, покрытые дремучим каштановым лесом, и сказав себе самому, memento mori, продолжал путь свой.

Еду по узкой тропе среди леса. А тропа эта извивается по крутоярью, склоняющемуся от самого хребта, или гребня Афона к вышеупомянутой равнине. Мой путь подошёл к струйнику, который называется добра вода, напился этой влаги и бодро взошёл подо мной на горный хребет, который весьма ровен, но узок: тут у большого деревянного креста я слез со своего носителя и увидел Стримонский залив омывающий северо-восточную сторону Афона, далёкое направо и налево погорье Афона, и монашеский городок, Карею. Тут же проводники мои сказали мне, что по самому хребту св. Горы можно проехать направо до малого Афона, а налево до Мегали Виглы; и я разохотился ездить в монастыри по этому хребту, любя потешить себя чем-нибудь новеньким.

Было тихо на море и на выси Афона, тихо стоял и чёрный мул мой, ожидая седока. Я на нём, а он подо мной: и оба мы идём и спускаемся с оной выси к Карее по самой крутой и выбитой тропе. Спустившись на такую же равнину, на которой стоит и развалившийся Руссик, а с этой равнины возделанной, обсаженной виноградниками и плодовыми деревьями, сошли на равнину Карейскую, и остановились в Русском подворье ветхом и тесном. Смотритель его, монах, накормил нас хорошим обедом.

Отсюда до Иверского монастыря один час верховой езды. Однако я поспешил выехать дабы заблаговременно поспеть туда и запастись зорким вниманием ко всему, что увидится и услышится.

Еду подле северной стены ближайшего к русскому подворью Кутлумушского монастыря и вижу: у ворот его стоит высокий и дородный монах без бороды, евнух, по-нашему скопец или кладенец. Он самым тонким и пискливым голосом приветствовал меня по-святогорски συγχώρησον πάτερ: прости отче. Я ответил ему по-святогорски же: θεòς συγχωρὴσῃ – Бог да простит: и начал ворчать про себя: «и здесь водятся скопцы! Давным-давно забыта Цибела, а скопчество непоклоняющихся ей людей продолжается. Туманен же человек. Не умеет угодить Богу, если не научит его сам Бог! Но и Его не слушает он, хоть и живёт в Нём и Им, подобно тому, как глаз болит самовольно, живя в здоровом теле и питаясь его соками. Впрочем, скопец не стоит того, чтобы думать о нём. Лучше любоваться природой.

И начал я любоваться ею. Вся высь между Кареей и Иверским монастырём есть наилучшая часть Афона. Везде видишь, огороды, сады, орешники, виноградники, лесную чащу, и среди них там и сям монашеские усадьбы. И всё это как будто вылито из воска. У обрывистого хребта Афона, пониже его, незыблемо держались бело-кисейные облачка, и вдруг поднялись и медленно передвинулись на другую сторону сего хребта, как будто по велению какого-то предводительствовавшего ими духа. Налево от извилистой дороги, ведущей в Ивер, живописно расположен небольшой скит, посвящённый св. великомученику Пантелеимону. По наружному виду он похож на маленькую деревню, в которой монашеские домики стоят без всякого прядка, стоят там, где поставил их произвол преподобных отшельников. Ниже этого скита в глуби долины струится поток, текущий с дальней высоты Капсальской, и впадающий в море у самого Ивера. Нет у него имени: а над ним есть мост, переводящий поклонника с правой стороны на левую сторону его. За этим мостом пролегает уже ровная деланая дорога по самой окраине горного перевесища, которое тут походит на полуостров, омываемый спереди помянутым потоком, а сзади морем. Обонпол потока виден каменный водопровод Иверской обители, издалека несущий ей хорошую воду. Там же к горе прислонен мрачный приют прокажённых. Ни их самих, ни помещения их не видать, потому что оно обнесено высокими стенами. Откуда приходят сюда эти прокажённые? Не знаю: не расспросил. А человеколюбивое внимание к ним Афоно-Иверских монахов похвально: самоотвержение же здорового приставника к ним выше всех похвал.

По всему этому пути ехал я более часа, потому что не торопился. Наконец предстала предо мной древняя обитель Иверская. Перед северными воротами её у большого каменного струйника я спустился с мула своего, и с благоговением вошёл в эту обитель, предводимый высланным встретить меня монахом.

Иду медленно по двору св. обители, устланному камнями и камешками, смотрю в оба. В середине её стоит древний собор, перед ним с запада огромная братская трапеза с пристроенной к ней колокольней, и перед ними водосвятный фиал, вроде сквозной ротонды с куполом, покоящимся на колоннах самой тяжёлой и неуклюжей работы. А на всех четырёх сторонах обители, составляющих удлинённый параллелограмм, высятся двухъярусные кельи, инде с открытыми галереями перед ними. На южной стороне взгромождена высокая башня с прилегающей к ней многоугольной бойницей, которую Греки называют Промахон. Эта бойница вдаётся внутрь монастырского двора, а за ограду его не выступает. Значит, она поставлена таким образом, как последняя защита от неприятеля, уже вторгшегося внутрь монастыря. В нём кроме главного Собора ещё есть две малые церкви: одна у самых ворот обители супротив северной стороны Соборного храма, а другая поодаль от неё к востоку. В первой стоит чудотворная икона Иверской Божьей Матери, а вторая освящена во имя св. Иоанна Предтечи. Во время осмотра обители я не видел ни одной живой души. Все спали, дабы во всю ночь славословить Бога. А я не мог заснуть в отведённой мне келье, к счастью новенькой, опрятной и без насекомых.

За несколько минут до начала всенощного бдения я представился первому Проэстосу обители, отцу Серафиму, а от него ушёл в собор, где и поместился на левой стороне в первом возвышенном стоялище, στασίδι.

Стою тут и смотрю в небо храмового купола, легко покоящихся на четырёх беломраморных колоннах. К стенкам его прикреплены медные длинные пояса, составленные, шириною пальца в четыре. Всех их десять. Из купола они спущены в середину храма, и своими концами соединены с так называемым хоросом, висящим среди церкви. Хорос же есть не что иное как медный широкий обруч, окружностью своей равняющийся окружности купольной шеи, тонкий, составной на шолнерах от края нижнего до верхнего, вершков в пять или шесть со сквозными переплетениями разных узоров и двуглавых двукрылых орлов. На всём верхнем ободе его наставлены восковые нетонкие свечи, а к нижнему ободу в четырёх местах крест-накрест привешены на цепочках стеклянные, круглые, вогнутые сосуды, как бы блюда; и в них горит деревянное масло. Сквозь эти сосуды свет отражается на мраморном полу образуя собой мерцающий кружок. А для гашения в них огня к поплавку прицеплено на тончайшей шёлковой ниточке хрустальное сердечко. Когда кандиловжигатель потянет вниз это сердечко, тогда оно на бок наклонит поплавок, и таким образом затушит светильник. В середину хороса с самого неба купола спущен на цепи многоярусный полиелей (паникадило), тот самый, который видел наш паломник Барский в 1744 году, и описал так: «Четыредесять шесть свечь на себе имать, и между ними 88 болванцов, стоящих и различно показующих образы натурального движения (человеческие фигуры в разных позах); внизу же его висит яблоко (шар) больше главы человеческой, от хрусталя тонко излиянное, имущее знак сребрян».

Налюбовавшись Хоросом, как невидалью, я полюбовался и устройством правого и левого полукружия архитектурного креста, где молятся властные и почётные старцы, стоя в красивых стасидиях. Всё в этих двух клиросных хорах изящно и занимательно. Стены под окнами облицованы беломраморными плитами длиной в полторы сажени, а шириной вершков шесть или семь. Над этими плитами вставлены в стену разноцветные изразцы, покрытые глазурью. Окна узорчато сделаны из прозрачного гипса вперемежку с разноцветными стёклами. «Оне, по словам Барского, зело великолепны, хитрым художеством сочинены, и светят внутрь». К стенам вышеназванных хоров, или полукружий, приставлены мраморные колонны. Из них особенно замечательны те, кои водружены на краях этих полукружий. Они иссечены из тёмно-зелёного мрамора, усыпанного как бы снежинками (χιόνεσσιν ὀλίγκιον). Их капители, то есть наглавия, сделаны в виде корзин, и в этих корзинах на углах помещены белорунные баранчики с загнутыми вниз рожками; а между ними в середине птица сидит на своих яйцах. Голова её обращена к хвосту так, как журавль обращает её назад. Смотрите одну из этих колонн в моем живописном обозрении Афона под №16: а здесь прочитайте мои классические заметки о зелёном мраморе, не гневаясь на меня за отступление от главного предмета описаний моих.

Греки любили и употребляли для ваяний зелёный мрамор двух пород, Лакедемонский и Атракийский. Первый, по заверению Плиния H. N. 36. 7. Светлее и приятнее всех, cunctis hilarious. Второй, по словам Кариофила¹³, добываем был в Фессалии подле города Атрака, находившегося в десяти милях от Лариссы у реки Пиния¹⁴. Атракийский мрамор описан современником царя Юстиниана Павлом Силенциарием (527−565 г.). «Καὶ Ατρακὶς ὁππόσα λευροῖς χθὼν πεδίοις ἐλόχευσε, καί οὑχ ὑψαυχένι βήσσῃ. ΙΙῆ μὲν ᾶλισ χλοάεντα, καὶ οὐ μάλα τῆλε μαράγδου, πῆ δὲ βαθυνομένου χλοεροῦ κυανώπιδι μορφῆ. Ἦν δὲ τι καὶ χιόνεσσιν ὀλίγκιον, ἄγχι μελαίνης μαρμαρυγῆς μικτὴ δὲ χάρις συνεγίρετο πέτρου: То есть: Атракийский мрамор рождается под землей, а не на высоких горах, инде светло-зелёный, цветом подобный смарагду, а инде тёмно-зелёный с отливом голубоватым. В нём среди чёрного поля выказыаются снеговидные крапины, и такой примесью придают особую миловидность». – В гробницах из зелёного Фессалийского мрамора положены были греческие цари и царицы: Зенон, Фавия супруга царя Ираклия, Михаил сын Феофила иконоборца, Василий Македонский, его супруга Евдокия и сын Александр, святая Феофано супруга Льва Мудрого и другие. (Constantin. pophyrogen. De ceremoniis auale Bizantinae 2, 42, ubi agitur de sarcophagis imperatorumю qui sunt in templo SS. Apostolorum).

Афонские монахи, не знаю почему, зелёный мрамор с белоснежными крапинками называют Сумаки, и воображают, что он сделан искусственно. Нет, не человек изготовил его, а Бог творец и мраморов разнообразных, разноцветных, ненаглядных. Такие мраморы с добавкой других драгоценных каменных плит составляют крупно-мозаичный пол Иверского Собора. Этот пол – прелесть очей. Он напоминает мне ту нарядно устланную горницу, в которой Спаситель совершил Тайную вечерю. По словам Барского, «Иверский помост (пол) драгими и различными мраморами постлан; узорами и переплетении искусно испещрён». По этому помосту, который моется розовой водой, канонарх ходит от хора до хора старцев в одних чулках, дабы не испортить его. А книгу кладёт он на налой, поставленный среди правого и левого хора, и освещённый стеклянной лампадой в виде блюдца, которая висит на железном закорюченном пруте, прикреплённом к налою. Оба канонаршие налоя, равно и тот, на котором полагается праздничная икона, облицованы с величайшим искусством узорами из перламутра и слоновой кости по индийской черепашине. Я не мог досыта налюбоваться этой невидалью, этой красотой церковной.

Иконостас в Иверском соборе деревянный и весь с резьбой давно позолоченный, к сожалению, заменивший собой древний Дистилион мраморный. Сооружён по образцу иконостасов Московских, но только в два яруса. В среднем ярусе поставлены так называемые местные иконы греческой живописи, обыкновенной, суровой: а в верхнем – образа праздничные. Перед иконостасом стоят два очень высокие подсвечника, красиво вылитые из жёлтой меди. В том и другом подсвечнике кроме многих восковых свечей небольших водружены свечи весьма высокие и раскрашенные, но уже без рисовки на них больших праздников, начиная с Пасхи, как это водилось в древнее время христианства.

Поодаль от иконостаса, по левой стороне, против моего седалища, стоймя стояла на простых деревянных пяльцах чудотворная икона Иверской Божьей матери, в этот раз вынесенная сюда из особого посвящённого ей храма. Нижняя часть пялец была завешена шёлковой пеленой: а от них аршина на два по полу тянулся богатый ковёр, и на нём поставлены были большой выносной подсвечник с горящими свечами и лимонное деревце, всё с плодами, листьями, ветвями, стволом и с кадушкой, вычеканенное из чистого русского серебра: – приношение благочестивейшего царя нашего Александра I-го в память благодарения Богу за изгнание двунадесяти языков из России в 1812 году. Это деревце хоть и не очень многоветвисто и многолиственно, но мне как русскому, казалось красно воеже видети е и разумети. Что касается до самой иконы Иверской, закрытой, кроме лика богатейшей чеканкой из позлащённого серебра ризой, и увешенной многими и многими привесками, то мне, не как Барскому, не показалась она страшнозрачною: а только видно было, что лик у неё грузинский, да и тот требует промывки.

Алтарь Иверского собора с особыми при нём отделениями, дьякониконом направо, и проскомедийным налево, не отличается никакой особенностью. Замечательно в нём только большое запрестольное окно, сделанное из прозрачного гипса, с разноцветными стёклами. Узоры его не поддаются описанию. Смотрите рисунок его в моём живописном обозрении Афона, под №7 и скажите: да! есть чем полюбоваться! Весь Собор сверху до низу расписан иереем Марком Ивиром. На южной стене за архиерейской кафедрой он изобразил себя самого, в рост, в иерейском облачении, Михаила воеводу Угровлахийского с малолетним сыном его Радулом, и игумена Гавриила. Воевода держит в руках крест, а игумен хартию со словами: ποίει, ἃ ἐγώ σοι ἐντελλομαι, καὶ σώζου = Делай то, что я заповедаю тебе и спасайся. Подобную хартию держит и Марк живописец. На ней читаются слова: φίλοι προσπεμπησθῆναι φιλουμένου φίλων ἄριστε πρòς Τριάδος τῆς φίλης = люби послушание Возлюбленному наилучший из возлюбленных ради Троицы возлюбленной. Михаил Воевода господарствовал в Угровлахии с 1592 года по 1610-й. Тогда расписан был и собор Иверский. А в 1842 году вся стенная живопись в нём была возобновлена.

Пока я всё это рассматривал и затверживал в своей памяти, вне собора слышны были трели деревянного тока, глухие звуки била, пронзительное бряцание железного клепала, благовест колокола, и наконец – стуки во все тяжкие, т.е. во все эти тяжеловесные вещи. Подобное оглушительное шаривари, я слышал в Святогробском храме в Иерусалиме.

Все старцы и богомольцы чинно и безмолвно стояли в храме, который освещён был только лампадками. Растворились царские двери. В алтаре послышалось уставное каждение иерея и дьякона. Оттуда оба они вышли, и окадили сперва местные образа, что на правой стороне иконостаса, потом каждого старца в правом хоре, затем каждого монаха у южной стены храма, и каждого у северной стены его, после них весь левый хор старцев, начиная с меня, и наконец местные иконы, что на левой стороне иконостаса, и таким хождением своим образовали удлинённый крест. После каждения иерей стал перед трапезой, а дьякон провозгласил: «Восстанете. Господи благослови!» Все встали с седалищ своих и перекрестились. После возгласа иерея прочитан был псалом: «Благослови душе моя Господа до слов: отверзшу тебе руку, всяческая исполнятся благости. А начиная с глагола отверзшу ἀνοίξαντος, стал петь остальные стихи псалма первый певец Иверский, монах Порфирий, знаток своего дела, обладающий приятным и сильным тенором грудным. Он пел с большим искусством не в нос; и потому я слушал его с отменным удовольствием, несмотря на монотонность песнопения, которое от греческого глагола аниксандос называется аниксандрия. Долго, долго голос его раздавался в церкви то повышаясь, то понижаясь, но без наших нотных скачков, а союзно, ligato и мелодично. Старцы же все в один голос подпевали ему унисоном, не произнося ни слов, а только издавая один звук, один гул, соответственный ключевой ноте песнопения. Так подпевал и я, и вместе чувствовал, что гораздо труднее издавать один ключевой звук, чем выводить верхние и нижние ноты, потому что прерывается дыхание. Тогда же я понял и то, что унисонного подпевания требуется множество голосов, дабы не прерывался гул их. Эта песно-певческая новость понравилась мне. Унисонный гул многих старцев подобился однообразному шуму Афонского моря.

После первой ектении началось пение первой кафизмы святой псалтири: «Блажен муж уже не иде на совет нечестивых и проч.» с унисонным подпеванием хора. Пели её два певца, отец Максим, монах из Афоно-Кавсокаливского Скита и протопсалт из монастыря Афоно-Дохиарского: оба званные Иверскими старцами ради праздника. Первый, родом Болгарин, пел грудным баритоном, весьма хорошо и приятно, а второй, Грек, пел тенором в нос, так крикливо, что на висках его жилы напрягались до толщи полмизинца. Сколько он надоедал мне таким несносным пением, столько потешал меня отец Максим своим отчётливым искусством. Что касается до псалтирной мелодии, какую я слышал в этот раз, то она очень хороша и замечательна своей величественной простотой, не мешающей слушателям мыслить, чувствовать и возноситься горе к Богу в минуты пения. У нас нет ничего подобного. Я очень рад был слышать хорошее греческое пение на Афоне, и переменил своё прежнее худое мнение о нём, которое составил себе слыхав дурных певцов в Одессе, Венеции, Иерусалиме, в Египте и на Синае, и даже вознамерился изучить греческую церковную музыку, которой ноты придумываются сочинителями её соответственно трём главным способностям нашей души, уму, чувству и воле¹⁵.

Кроме пения весьма занимательно было для меня монашеское мастерство освещать церковь перед пением: Господи воззвах к тебе… Да исправится молитва моя: и во время продолжительного пения сих молитвословий. Освещение производили два кандиловжигателя. Сперва из-под потолка правого хора старцев по блоку, утверждённому в этом потолке, на тонкой бечёвке спущен был металлический крест небольшого размера с прикреплённой перед ним толстой свечей, и с двумя подвешенными к нему ради тяжести белыми свечами, кои никогда не зажигаются. Свеча перед этим крестом была зажжена; и он с ней поднят был высоко, высоко, и стал перед тамошним стенным изображением господского праздника. Свеча эта, даром – что огонёк её был с искру, не погасла на лету. Потому что восковые края у неё были выше огонька. Точно такой же крест с таким же прибором поднят был под потолок левого хора старцев. Эта невидаль потешила меня. Смотрю под хоровые потолки и вижу два светоча, словно дальние звёздочки, а сам думаю: вот так перед страшным судом Христовым явится на небе знамение Сына человеческого, т.е. крест с горним сиянием.

После возжения крестосветильников один монах зажёг свечи в подсвечниках перед Господскими и Богородичными иконами в верхнем ярусе иконостаса, стоя на этом ярусе сзади в алтаре, и отворяя эти иконы внутрь алтаря, как отворяются двери, а другой, державший в руках предлинную хворостину с горящей свечкой, зажёг ею все свечи в хоросе, висевшем на десяти поясах среди церкви, и хворостиной же искусно толкнул этот составный на шолнерах обруч, толкнул в двух противоположных местах, так, что одна половина его медленно двигалась с запада к востоку, а другая с востока на запад; и таким образом хорос долго ходуном ходил, или точнее описывал собой движущийся круг; а посреди его в движение приведено было огромное паникадило с возожжёнными на нём свечами, и размахивалось по прямой линии с востока на запад; по бокам же его висевшие на потолковых цепочках меньшие паникадила также размахивались, но одно на восток, а другое на запад. При таких противоположных движениях светочи как бы играли, как бы священную производили пляску. Хорос изображал собой всё небо; большое паникадило светило как солнце, а прочие свечи и паникадила блистали, как звёзды. Такое астрономическое освещение церкви, напоминавшее мне Богохваление солнца, луны, звёзд и всех чинов ангельских, утешало меня так, что я, как дитя, любовался им и восхищался. У нас нет ничего подобного.

После пения стихир, литии и благословения хлебов все свечи были потушены. Горели одни лампадки. Во время шестопсалмия я вышел из церкви по причине крайнего утомления своего от длинной службы и от переезда на неуклюжем муле, который во всю дорогу как-то наклонял меня вперёд, как будто у него задние ноги длиннее передних.

15. Среда. – Перед началом обедни разбудили меня. Скоро я оделся и вошёл в церковь, когда два молодые и благообразные иеродьякона кадили всех старцев, держа на своих раменах Сионы. В их лицах и поступи выражались благоговение, целомудрие, скромность. Они подходили к каждому старцу с фимиамом, потупив свои взоры. Смотря на них, я вспомнил наших борзых дьяконов, и пожелал, чтобы они поучились священнодействовать у дьяконов Афонских, исполненных веры и преподобных. Литургию совершал Гревенский епископ Иоанникий, не знаю почему, проживающий в Иверском монастыре. Священнослужение его, без нашей нарядной обстановки, было не впечатлительно для меня. Зато понравилось мне то, чего я в России не видал и не слыхал. – У двух пономарей, выносивших большие подсвечники с горящими свечами в минуты выходов из алтаря, у каждого на правом плече сверх мантии наколот был длинный и широкий платок бело-кисейный, и им тот и другой охватывал подсвечник свой. Во время малого входа два дьякона едва-едва несли громадное евангелие Российское, то самое, которое наш Барский видел в 1744 году, и сказал о нём, что оно многоценно и едва от двою человек движимо. Херувимскую пел монах Порфирий весьма искусно. А великий Выход, (не по-нашему), совершён был так торжественно, что действительно видно было шествие царя славы Христа, как жертвы приносимой. Впереди несли горящие свечи большие, рипиды и крест на высоком рукоятии; перед дьяконом, нёсшим Агнца на голове своей, беспрестанно и торопко кадили два дьякона, бряцая кадильными цепочками; другие два дьякона также кадили перед иереем, нёсшим чашу с Евхаристическим вином, за ним следовали сослужащие иеромонахи, держа в руках кресты и сосуды со святыми мощами. Все они шли через всю церковь, сперва по северной стороне её и все, один за другим, громко возглашали: всех вас да помянет Господь Бог во царствии Своем: а старцы и миряне, склоняясь низко перед Дарами, отвечали в полголоса: помяни нас Господи, егда приидеши во царствии Твоем. Потом дьякон и старший иеромонах стали среди церкви лицом к западу, и проговорили тот же самый возглас; то же сделали они, ставши лицом к югу, и наконец подошли к царским вратам, где и принял Дары епископ. Таким образом, шествием своим они образовали четырёхконечный крест. А пока длилось их шествие, певец левого хора, вышеупомянутый монах Дохиарский, что есть мочи, пел – яко до царя всех подымем, со странными припевами: те–ри–ре–ре–ку–ку–ке–е–на–ке–на–то–то–то–ру–те–ри–ре–не–а–на – качая головой, притоптывая ногой, и выводя верхние и нижние ноты вроде рулад; вот так и так (смотри ноты).

По учению греческих певцов эти непонятные слова означают непостижимость Божества и тайны воплощения сына Божия; а неннена поётся по воспоминанию о Богоматери, которая пела это неннена (т.е. Утешение мое) у колыбели Божественного младенца своего. Все монахи со времени чтения евангелия во всю обедню стояли в одних камилавках, спустив с них на шею клобуки свои, никогда не привязываемые к камилавкам, и редко делали поясные поклоны с крестным знамением, потому что горе имели сердца, а в минуты пения, – Тебе поем, – сходили со стоялищ своих на пол. Вообще в них было заметно моление не отдельное от архиерея, как это бывает у нас, а единодушное и согласное с ним. После Буди имя Господне епископ Иоанникий вышел из алтаря с посохом говорить проповедь, и в честь праздника Успения Богоматери говорил, о чём бы вы думали? – О пяти чувствах, зрении, слухе, обонянии, вкусе и осязании, говорил живо, бойко, с пристойными маниями и телодвижениями, языком самым простонародным. Я невольно улыбнулся, когда услышал, что он будет витийствовать о пяти чувствах, однако, с полным вниманием слушал диковинную проповедь его. Приёмы проповедания его были собеседовательные; слышались вопросы и ответы. Так, например, он спрашивал: для чего Бог дал человеку зрение и слух? и отвечал: для того чтобы видеть славу Божию в красотах звёздного неба и всей природы и слышать слово Божие, архиерейское поучение и священные песнопения. Для чего дан вкус? для того чтобы есть и пить всё снедомое и пиемое с благодарением Богу, подателю нам всех благ земных. А можно ли в святую четыредесятницу есть рыбу? спросил он и поведал: Нельзя, не смейте; это не уставно, грешно! Разрешение на рыбу бывает только в благовещеньев день, если он придётся на страстную седмицу. А можно ли в великий пост есть икру, устрицы, петалиды (маленькие раковины), анчóусы, мидии? Можно, можно, потому что в них нет крови! Кушайте их во славу Божию, кушайте. Разрешаю и благословляю. – Вся проповедь произнесена была в этом тоне. Признаться, её простота и народность, по новости понравилась мне тем более, что слушатели были самые простые люди, конюхи, пастухи, моряки, служки монастырские.

После обедни я отдохнул немного, и потом прежним путём возвратился в Руссик.

16–30 Августа. – Здесь вторая половина августа месяца проведена была мной в непрерывных занятиях. Мне переданы были все юридические Дееписания монастыря, начинающиеся с 1030 года и оканчивающиеся грамотою вселенского патриарха Константия, которой он подтвердил общежитие в Руссике и избрание иеромонаха Герасима в игумены сей обители. Я переписал их своей быстрой рукой за исключением немногих актов, перебеленных для меня иеродьяконом Амфилохием и моим Михаилом. В числе их особенно замечательны, кроме Турецкого Вакуфнаме 1561 года, переписка царя Алексея Комнина с патриархом Николаем и сказания современников, Леонтия епископа, Прота Иллариона и Иоанна Хортаитина, о скоромном зле, которое причинили святогорцам Влахи, (300семей), помещённые помянутым царём на Афоне для жительства. Не место здесь излагать содержание всех этих Дееписаний и по ним составлять историю Афоно-Руссика: но признаю не излишним наметить надлежащие сведения наипаче о первоначальном поселении наших земляков в этой обители.

Всем нам известно, что после крещения Руси при св. Владимире первый Русский, подвизавшийся на Афоне был преподобный Антоний Киево-Печерский, который родился в 983 году, а скончался в 1073-м. Так как он пришёл в Киев и поселился в пещере Иллариона в 1051 году, то пребывание его на святой горе приходится относить к средним годам царствования Константина Мономаха, численно сказать к 1047−8-му. Тогда ещё не было там русских монахов; иначе о них было бы упомянуто в житии Антония. Тут не говорится даже и о том: в каком святогорском монастыре проживал сей преподобный отец. А это, по мнению моему, значит, что он, как поклонник и соглядатай Афонского монашества, побывал во всех тамошних монастырях и скитах, и перед возвращением своим в Россию, получил известное благословение от Прота св. горы и вместе игумена Афоно-Карейской лавры. В то время царь Константин Мономах удалил с этой горы всех мирских жителей и повелел называть и писать её горой святою, дав ей новый устав свой. Такое обновление Афона, без сомнения понравилось Антонию: и потому он у тамошнего Прота испросил благословение на учреждение монашества в России под покровительством верховной власти мирской, а не духовной, по примеру монашества Афонского, уже давно пользовавшегося подобным покровительством. Хорошие отзывы его о сем последнем монашестве и о самом Афоне, как о месте удобном для Богоугодной жизни, вызывали в подобных ему ревнителях иноческого благочестия охоту поселиться там навсегда; и они поселились. Но где именно, и когда? «По сказанию Есфигменского игумена Феодорита, помещённому в его описании Афона, которое он составил в начале нашего века (1805−1817 г.), и составил дельно, по актам святогорских монастырей, русские монахи первоначально поселились в обители Пресвятой Богородицы, прозываемой Ту−Ксилугру, с дозволения Прота св. горы, ранее царствования Алексея Комнина, восшедшего на престол в 1801 году, – между 1060 и 1081 годами. В течение двадцати с лишним лет число их увеличилось так, что им стало тесно в названной обители; они просили приснопамятного царя Алексея Комнина первого, чтобы им дан был монастырь больший. Сей государь внял их просьбе, (вероятно не без ходатайства тогдашнего великого князя Киевского Всеволода, набожного, трезвого и целомудренного от самой юности), и по его царскому приказу Прот св. горы Павел дал им монастырь Фессалоникийцев, чествуемый во имя св. великомученика Пантелеимона, который с той поры и стал именоваться Русским, и ныне ложно именуется таким же, потому что никто из Русских не живёт в нём». – А так как этот Павел начальствовал на св. горе в 1083 и, после Прота Саввы, в 1089 году; то к этим годам, и наипаче к последнему, и надобно относить передачу Пантелеимонова монастыря Русским инокам¹⁶. – Ἄνωθεν τοῦ τόπου, ὄντος ὑπò τὴν δεσποτείαν τοῦ Παντοκράτορος καὶ καλουμένου τῷ παλαιῷ ὀνόματι τοῦ Φαλακροῦ, κεῖται ἡ μονὴ τοῦ Ξυλουργοῦ, Μπογορόδιτζα νῦν λογομένη ἰδιοπεριόριστος, οἰκήματα ἔχουσα καλὰ καί ναòν ἀρχαῖον. Αὕτη ἐδώθη τῷ Πρώτῳ πρòς κατοικίαν τῶν ῥώσσων μοναχῶν. Πληθυνθέντων δὲ ἀυτῶν καὶ στενοχορουμένων, ἐζήτησαν ἀπò τòν ἀοίδιμον βασιλέα Ἀλέξιον Κομνηνòν τòν πρῶτον, νὰ δοθῆ αὐτοῖς μονὴ μὲιζων, καὶ διὰ βασιλικῆς προσταγῆς Παῦλος ὁ Πρώτος τοῦ Ὄρους ἔδωκεν αὐτοῖς τὴν μονὴν τῶν Θεσσαλονικέων καλουμένην, καὶ τιμωμένην τῷ ὀνόματι τοῦ ἁγίου μεγαλομάρτυρος Παντελεήμονος, καὶ ἁπò μονὴν Θεσσαλονικέων, διὰ τοὺς ἐκεῖ οἰκήσαντας μοναχοὺς Ῥώσσους, ὠνομάσθη καὶ νῦν ψευδῶς ὀνομάζεται τῶν Ῥώσσων, μηδενὺς ὄντος Ρώσσου μονάζοντος ὲν ἀυτῇ». (Θεοδώρητος.)

Но не долго жили на Афоне наши набожные и целомудренные земляки и на веки веков покинули Пантелеимонов монастырь свой и обитель Ксилургу, отдав их Проту св. Горы в плохом состоянии. Причина тому была важная. Царь Алексей Комнин, по приказу которого русские перешли в названный монастырь, поселил на Афоне 300 семей Валахских. От них произошло скоромное зло, о котором стыдно говорить и слышать, αἱσχρόν ἐστι καὶ λέγειν καὶ ἀκούειν. Тогдашний вселенский патриарх Николай, святительствовавший с 1084 года по 1110-й, увещевал Афонцев не брать к себе Влахов, и на случай непослушания их поставил им на вид, что архиереи от Бога имеют власть вязать и решить. Но увещевания его не действовали, потому что царь Комнин слышать не хотел об удалении Влахов с Афона. В таких обстоятельствах игумен Афонской лавры Иоанникий Валма вздумал пресечь зло хитростью. Он от лица патриарха Николая написал прещение, вроде анафемы, и подписал его своей рукой, думая сделать некое устроение святому месту. Но хитрая ложь его, оповещённая на Афоне, не только не удалась, а напротив, опустошила тамошние монастыри. Ибо когда разнеслась там молва, что патриарх наложил на монастыри прещение и проклял даже деревья и воду, тогда игумены, монастырские монахи и даже страшные бесам безмолвники полным домом ушли из своих обителей с приятелями своими Влахами; и в богозданных монастырях остались одни хромые да слепые старики. – Всю эту неурядицу видели там наши земляки и с проклятого вселенским патриархом Афона ушли восвояси, принесши с собой поговорку: где черт не возьмёт, туда бабу пошлёт. С той поры Пантелеимонов монастырь их и обитель Ксилургу с ризницей, утварью и русскими Богослужебными книгами поступили в распоряжение Прота св. Горы, как пустоши, как выморочные имения. Однако он поместил в них монахов Греческих, как охранителей сего обще-афонского достояния, подчинив их не игуменам. А дикеям (смотри акт 5-й, где говорится о дикеях).

Но в конце 1143 года Прот передал Ксилургийскую обитель другим Россам, не нашим и не тем, которые жили в Греческом царстве и служили в войсках его, а тем, которые в монашеских мантиях пришли на Афон вместе со своим игуменом Христофором и со щедродательным братом Лазарем или из стольного города Сербии Расы (ныне новый Базар), или из столицы Долматии Раꙋсїи, или из тамошнего города Роса, что у Бокко-ди-Каттарского залива, где поныне находится много православных Христиан¹⁷. По имени городов этих и по городовому прозванию пришельцев этих и оная обитель их в деловых Дееписаниях начала называться обителью то Росов, то Русов, подобно тому, как афонский монастырь св. Пантелеимона назывался монастырём Фессалоникийцев. Потому что его построили и в нём жили монахи из города Фессалоники, или, Афонский же монастырёк Верриотон называли так потому, что его основали иноки из Македонского города Веррии. Эти Росы-Русы были из племени Сербского. При передаче им Ксилургийской обители присутствовали Протатский эконом Арсений и многие игумены, и оставили опись всего имущества её. Из наших русских вещей, оставленных при царе Комнине нашими ушельцами с Афона, оказались только следующие: Епитрахиль из золотой парчи одна, и две Епитрахили фуфудные, наручник Богородицы с золотой бахромой, и две пелены; книги русские: Апостолов 5, Параклитиков 2, Октоихов 5, Иромологиев 5, Синаскарей 4, Паремейников 1, Миней 12, Патериков 2, Псалтирей 5, Св. Ефрем 1, Св. Панкратий 1¹⁸, Часословов 5, Номоканон 1, лохань 1, шляпа 1. Все прочие вещи не наши. В числе монастырских Дееписаний был сдан и принят список царских приказов. Жаль, что он утратился: а не то, оказался бы и тот Приказ царя Алексея Комнина, по которому наши Русские монахи получили было во владение монастырь Фессалоникийцев, чествуемый во имя св. великомученика Пантелеимона. (Смотри Акт 6-й).

Прошли 25 лет после водворения Сербских Росов в Ксилургийской обители. В эти годы число их увеличилось новыми пришельцами из тогдашней Сербии. Им стало тесно. Тогда игумен их Лаврентий, в 15 день августа 1169 года, попросил у Прота св. Горы большую обитель; и ему дан был (оставленный нашими Россами) монастырь св. Пантелеимона, находившийся в самом жалком состоянии, дан был как игумену достоуважаемому и хорошему управителю, и строителю с тем условием, чтобы он с братией восстановил его, обстроил наподобие крепости, украсил и населил немалым числом доблестных монахов. (Акт 7-й). С той поры эта обитель долго, долго пользовалась покровительством и щедротами Сербских кралей, царей и деспотов. В ней, как в родном достоянии, пострижен был в монашество сын великого Жупана Сербии Стефана Неманя, Растка в последствии Савва архиепископ Сербский. Сербо-росские монахи сей обители, а не другой какой небывалой, жалели, когда этот Савва перешёл от них в Ватопед на жительство, и говорили: благотворил бы своим, а не чужим! Этот говор служит наилучшим доказательством того, что, когда в Пантелеимоновом монастыре жили Россы-Сербы, а не Россы-наши, из которых никто, по незнанию Сербского языка, и не сумел бы уговорить Растку бежать из родительского дома на Афон. За всем тем воспоминания о первых насельниках оного монастыря из нашей России, некогда управляемой Всеволодом I, держалось в нём; и когда Сербское царство пало, тогда Сербская Деспотица Ангелина (1509 г.) по своей нужде обращалась с просьбой к нашему великому князю Василию Иоанновичу, просила его принять под своё покровительство и Афоно-Русский монастырь, как отчину свою. Он исполнил оба прошения её. С той поры Пантелеимонов монастырь получал небольшие милостыни из Москвы; но наши монахи в нём не жили, и он давно исчез бы с лица Афона, если бы не поддержали его Господари Молдовлахийские и иноки Греческие. Все нынешние здания в нём воздвигнуты Молдавским Князем Каллимахи.

Узнав всё это, я подивился нашему вековечному непостоянству, пожалел о денежных затратах нынешнего духовника Русских Афонцев о. Иеронима, решившегося возвеличить и обогатить Пантелеимонов монастырь; вследствие (ложного) убеждения в исконной принадлежности его нам, Русским, и затаил в себе решимость искать другой монастырь, или другое свободное место для своих соотечественников, желающих спасаться на целомудренном Афоне.

Кроме переписки юридических, хозяйственных и других дееписаний Руссика были у меня и другие занятия. Во время прогулок и отдыхов списаны мной надписи, находящиеся на вещах, зданиях, стенах сего монастыря. Всех их немного¹⁹. Самая старшая, Греческая, 1751 года, вычеканена на серебряном Кивоте, в котором покоится часть главы св. Пантелеимона. Она гласит: «Сию честную главу Пантелеимона обложила золотом благочестивейшая Домна-Султана, раба Бога всевышнего, и любезнейшая супруга Константина Воеводы Михаила Раковицы, благочестивейшего господаря Молдовлахии. – Молитвой его утверди их на престоле, на который ты возвел их всецарю Христе Иисусе и Боже, Бога Слове, и подаждь им совершенное здравие, победу над врагами, видимыми и невидимыми, укрепи их в глубокой старости, и сподоби получить твое царствие 1751. Мая».

Малосодержательны Руссиковские надписи. Не прибыльны для истории Афона и те сказания о нём, кои прочёл я в нашей Четь-Минеи. Едва ли я воспользуюсь ими, как недостаточными. Охотнее записаны были мною разные сведения, сообщённые мне о. Иеронимом и Зографским архимандритом Анатолием из Куцевлахов, который долго жил в Петербурге и хлопотал о возвращении Афоно-Зографскому монастырю имений его в Бессарабии. Вот они:

От о. Иеронима. – Русский монастырь с 1836 года по 1839 судился с соседним монастырём Ксенофским за участок земли, что за речкой Пурата, где расположен скит. Оба монастыря считали этот участок своей собственностью. Богатый Ксеноф, имеющий годового дохода 150,000 пиастров, одолел своего соперника и оттягал себе спорную землю. Это сутяжное дело разорило Руссик. Желая выиграть его, он продал завещанный ему (около 1709 г.) в Молдавии монастырь Домны близ города Боташани, и вдобавок нажил долгу 300,000 пиастров. Затем, Руссиковские Греки накликали на себя другое несчастье. Они недавно продали принадлежавшую им в Константинополе Воеводскую церковь св. Николая, которая приложена была к их обители Молдавским Господарем Иоанном Феодором в 1760 году, и на вырученные деньги построили торговые лавки. Но лавки эти сгорели; и Руссику достался один пепел. Все эти несчастья образумили греческих насельников этого монастыря, так что они более не помышляют о возобновлении своей тяжбы с Ксенофцами, а желают привлечь к себе наибольшее число наших иноков и с ними наше золото, дабы уплатить свой долг и лучше обстроиться. На одни постройки, предложенные требуется 300,000 пиастров. А ведь капитал Руссика составляет теперь 2,500 рублей, приращаемые в Московском банке. – Кроме этих неотрадных сведений о Иероним сообщил мне кое-что другое. Руссик имеет рыбную ловлю на Турецкой стороне Дуная. В 184⅔ эту обитель тайно уведомили из Петербурга, что будет война с Турцией: однако, она не состоялась. Монахи Афоно-Павловского монастыря, английские подданные с Ионических островов, поселившиеся здесь назад тому три года, не подчиняются Протату. – недавно Грек Минас, воспитанный в Париже, посетил все Афонские монастыри, осмотрел их библиотеки, взял себе несколько замечательных рукописей, и советовал святогорцам принять покровительство Франции. Они сперва носили его на руках и решались (особенно Лавриоты и Иверцы) подписать прошение об отдаче Афона под защиту Франции, лишь бы она хлопотала о неприкосновенности Святогорских имений во Влахии и Молдавии, но после, когда узнали, что он безбожник, охладели к нему. На Афон приходят поклонники, большей частью Болгары. Их зазывают и приводят сюда святогорские монахи, живущие в своих подворьях в Болгарии, так называемые таксидиары. Они дают деньги болгарским архиереям за позволение водить Болгар на Афон, и купив это позволение, упрашивают сельских старост (чорбаджиев), чтобы они склоняли возможно большее число земляков своих к богомолью в святогорских монастырях. В давнее время множество Болгар приходило туда; но с той поры, когда в их сёлах начали строиться церкви, прилив их год от году стал уменьшаться. Всё прошлое лето их было только 800. Редкий из них жертвует сто рублей: большая часть даёт пять рублей серебром. – На вопрос мой, – есть ли на Афоне строгие подвижники, – отец Иероним отвечал: есть, но они отличаются только суровостью жития, помещениями и келейными поклонами, а выспренных созерцаний, бескнижных молитв с внутренним горением всей души, разбора помыслов и разных прилогов, и тому подобного не ищи в них.

От Архимандрита Анатолия, проведшего два дня (21 и 22 августа) в Руссике. Все афонские монастыри и скиты много пострадали от Турков во время восстания Эллинов. В начале его, 1821 г., окрестные христиане с жёнами и детьми своими, в числе пяти тысяч проживали несколько недель в лесистых местах Афона, начиная от Мегали Виглы до околотков монастырей, Зографского. Хиландарского, Есфигменова. Из их сонма жители полуострова Кассандры укрывались в большой горной пещере близ Зографа. Для исполнения духовных треб назначены были престарелые иеромонахи; и они крестили новорождённых младенцев. Когда Афонцы, по наваждению супостата, вооружились и на судах своих отправились воевать город Каваллу, где и были побиты Турками; тогда паша небольшими военными отрядами занял все монастыри, покинутые монахами, которые на судах уехали кто куда хотел. Эти отряды стояли там десять лет 1821−1830, стреляли в св. образа, выдирали из рукописей листы для закуривания трубок и приготовления ружейных пыжей, раскрывали свинцовые кровли, и из свинцовых листов отливали себе пули; зажгли лес на Афоне; и он сгорел, начиная от скита св. Анны до монастыря Филофеевского. По удалении Турков с Афона после мира Турции и России, пали на святогорцев другие тяжести, как то: увеличение податей и строгий таможенный надзор, так что в настоящее время рыщут по Афону пятнадцать таможенных досмотрщиков. Они зорко наблюдают особенно берег монастыря Павловского, в котором живут монахи подданные Англии, и во зло употребляют покровительство её консула, так что наш консул в Солуне постоянно советует ему не вмешиваться в дела Афоно-монастырские. – Говорил мне о. Анатолий и о Зографской обители своей, что деньги её 50,000 рублей он внёс в Одесский банк, и что из процентов сей суммы две тысячи рублей расходуются на Зографскую больницу, а 2000 на Болгарские школы и на училище, недавно открытое на Афоне для обучения молодых иноков. Кстати, он добавил, что для этого училища нужно выписать из России 50 катехизисов московского митрополита Филарета, переведённые на Греческий язык Александром Скарлатовичем Струдзою, и что надобно преподавать там русский язык. Выписка катехизисов состоится по решению представителей всех монастырей, заседающих в Протате, а Русский язык, Бог весть, будет ли изучаем на Эллинском Афоне. – В конце концов о. Анатолий вручил мне составленную им краткую записку об Афоне на русском языке, весьма плохом. Эту записку я помещу в оправданиях истории Афона. А здесь помещаю один конец её:

«Подвизающиеся на сей святой Горе смиренные иноки совершенно уверены, что благочестивейшая Всероссийская Держава приимет глубочайшую преданность их, смирит бесчисленные стремления Западных и самой Оттоманской власти, свирепо взирающей на святую сию гору, и защитит данные ей древними царями и другими властителями в разных местах ныне господствующей Порты и прочих земель подворья и другие недвижимые имущества, от которых большая часть обителей имеют нужное содержание, и уставит древний, постоянно существовавший до 1820 года, Оттоманской Державе платёж податей и прочих не бывших прежде сборов от возможных избытков святой Горы. Ибо Христолюбивейшая Всероссийская Держава не только Богом, но и людьми почтена неоспоримым преимуществом всей православной восточной Церкви. Сего то покровительства призывает себе на помощь святая Афонская Гора, яко самой вещью обиталище православной Веры и истинного Богослужения».

Когда я начертил эти строки, тогда вдруг возникла во мне мысль описывать афонские монастыри и скиты по одному плану, а не как придётся. Эта мысль полюбилась мне; и я придумал следующий план:

В состав сего описания моего войдут:

I . Сказания о встрече язычества и Христианства на местности каждого монастыря, или скита, и о первоначальной, и только первоначальной судьбе каждого из них, так как цельную историю их удобно писать особо от настоящего сочинения моего, дабы оно не сделалось чрезвычайно объемистым;

II. Описания местоположения Афонских обителей, их церквей, св. мощей, икон, стенной живописи, утварей и замечательных рукописей в их книгохранилищах, и выдержки из их архивных дееписаний;

III. Заметки о числе монахов, об их преданиях и толках, об имениях монастырских и о доходах с них, и о прочем, что только будет узнано.

По сему плану начинаю настоящую работу свою с описания Руссика. Господи благослови.

На горной местности сего монастыря, в дохристианские времена, не было города, потому что нет тут морской пристани, а находилось селище Вура. Поводом к этому мнению моему послужило название ближней к Руссику речки, составляющей западную границу его местности. Её называют Пурата. Я думаю, что это название немного переиначено монахами Сербо-Болгарскими, которые очень долго владели Русском, и что оная речке древле называлась Вура, без болгарского придатка, та. Ежели это верно, то сия Вура вызывает воспоминания о Пелопонессо-Ахайской реке Вуре и соименном ей городе, который стоял на берегу и разрушен был землетрясением в 373 году до рождества Христова, и даёт повод говорить, что в это время, (около 1124 г. до Р.Х.) когда Коринфяне и Ахайские союзники их водворяли свои торговые селитвы, Потидею на ближнем к Афону Кассандрийском полуострове, и Ксиропотам, Аэропотам, Эгион, Петру, Харадриэ на Афоне, тогда они же основали там и Вуру на той ровной высоте сей горы, где лежат развалины старого Руссика, и построили капище в честь богини Илифии (Lucina), которая вместе с другими богинями и богами, Церерою, Венерою, Бахусом и Геркулесом, была почитаема в Вуре Ахайской. (Strab. L. 1. e. 3. Diodor. Sicul. L. XV. c. 48. 49. Pausan. L. VII. Voyage de l’Achaïe. (Смотри во 2-м отделении мои сказания о монастырях Павловском, Дионисиатском, Григориатском, Симопетрском, и Ксиропотамском).

Селище Вура, вместе с прочими городами и местечками афонскими, стояло на своём месте до первого запустения Афона от погрома арабского. Но когда царь Константин Погонат в 676 году заключил мир с арабами и Афон, как выморочное имение, в 680 году отдал монахам, которые в то время скитались по городам, укрываясь в них от убийственных нашествий варварских народов²⁰; тогда жители богатого города Фессалоники, желая освободиться от таких злополучных скитальцев, и вместе жалея об их участи, построили им на месте покинутой афонской Вуры небольшой монастырь, возобновив тут прежнюю церковь святого и многоцелебного врача Пантелеимона, который по принятии христианства Вураитами заменил им Илифию, помогавшую женщинам в трудных родах их. В память постройки сего монастыря общим иждивением жителей сказанного города он и назвался и в судебных делах писался обителью Фессалоникийцев²¹. А когда Афон, уже монашеский, запустел с 830 года по 870-й, и когда царь Василий Македонский опять отдал его монахам; тогда один из них, родом Фессалоникиец, возвратился в прежнюю обитель свою, древле основанную родичами его Фессалоникийцами, и обновил её с помощью их. Посему она в акте 1169 года (№7) названа обителью Фессалоникийца, Μονὴ τοῦ Θεσσαλονικεώς. Такую древность я усвояю ей на основании этого же самого акта, в котором сказано, что она древле была многолюдна, πολυάνθρωπος αῦτη πάλαι ἐτύγχανεν. В 1169 году её называли древней. Как же велика была тогдашняя древность её? Ежели Пантелеимонова обитель в первый раз возникла вскоре после 870 года, то древность её в 1169 году была 290-летняя: а ежели её построили Фессалоникийцы вскоре после 680 года, то в 1169 лето исполнились 480 с лишком лет её существования. Та и другая древность значительна; но старшая почтеннее младшей. Я признаю древность её 480 летнюю, и отстаиваю это мнение своё вот как. Вскоре после 870 года Фессалоникийцам не было никакого повода строить монастырь на Афоне общим иждивением своим: а в 680 году был повод к тому законный. Тогда шестой вселенский собор, созванный царём Константином Погонатом, узаконил правилами 18-м и 42-м: «Клирикам, по причине нашествия варваров, оставившим свои места, возвращаться в свои церкви, когда прекратятся варварские нашествия, бывшие причиной удаления их. А пустынников, которые в чёрных одеждах и с отращенными волосами ходят по городам, определять в монастыри, а если не пожелают сего, изгонять их из городов, и жить им в пустынях, от коих и именование себе составили». По силе этих правил Константин Погонат отдал опустевший Афон монахам; и они из материалов тамошних городов и селищ построили себе обители с помощью знакомых христолюбцев, и воспользовались тамошними прежними церквами²². Тогда Фессалоникийцы христолюбивые и монахолюбивые помогли ушедшим от них пустынникам возобновить Вураитскую церковь св. Пантелеимона и обустроили её в виде монашеской обители.

Эту обитель, как я уже сказал, после 870 г. обновил какой-то монах Фессалоникиец; и она, как в первую эпоху Афонского иночества (680−830 г.) так и во вторую (после 870 г.) была многолюдна. Но в 1083 или 1089 году, когда на Афоне Протом был Павел, царь Алексей Комнин отдал её нашим Русским монахам, пришедшим на Афон по горячим следам св. Антония Киево-Печерского († 1073 г.). Однако они скоро оставили её навсегда по причине смут, причинённых Афонцам жившими среди них Валахскими семействами, и по примеру прочих тамошних монастырников, покинувших свои обители по той же причине. Таким образом эта обитель обезлюдела, и в течение 69 лет, начиная с 1100-го, заведываемая уже не игуменами, а дикеями, и не вспомоществуемая Фессалоникийцами, которые можно думать, обиделись передачей её Русским, постепенно разорялась и разрушалась так, что в 1169 году всем на Афоне казалась исчезающей по причине малочисленности монахов и недостаточности продовольствия, как это сказано в тогдашнем акте: σήμερον καὶ ἀφανὴς ὁρᾶται, καὶ εἰς τὀ μὴ εἶναι παρὰ πᾶσιν καὶ φαίνεται καὶ λογίζεται ἔκτε τῆς σπάνης τῶν μοναχῶν, ἀπὁ τοῦ μὴ εὐπορεῖν τὰ χορτάσματα, καὶ διὰ τὸ συμπεπτωκέναι τά τε τείχη αὐτῃς καὶ τὰ οἰκήματα, ἀλλὰ καὶ ἅπερ ἳςασθαι φαίνονται πτώσιν παντελῆ καὶ ἀφάνισμον προμηνύοντα. Однако Протат отдал её другим Россам, не нашим, а Сербским; и они обновили и устроили её.

Дальнейшая судьба сей обители будет изложена мной в особой истории её. А здесь я спешу поместить описание настоящего состояния её, начиная с местности под ней.

Нынешний монастырь св. Пантелеимона, весь в основании построенный иждивением Молдовлахийского князя Калимахи в 1812 году без малейшего участия Русских, и по справедливому замечанию Афоноесфигменского игумена Феодорита, ложно называется Русским, находится на самом берегу Сингитского залива Эгейского моря. Местность под ним и около него почти везде ровная: а околоток, которым он владеет, горист. Сей околоток не велик. К востоку он граничит с ближним околотком монастыря Ксиропотамского, и тут отделяется от него сухопотоком, заваленным большими и малыми камнями, когда-то оторванными от горы; на западе естественную границу его составляет речка Вура (Пурата), текущая с горной высоты мимо старого Руссика и в устье приосенённая не очень взрачными платанами; южная сторона его омывается сказанным заливом, а на севере весь околоток стелется вверх по горе до самого хребта её. На нём в восточной приморской части его разведён большой виноградник, а в западной приморской же части овощной отличный огород, в котором по причине ровности его, я часто прохаживался вдоль до речки Вуры, дабы размять себя после долгих часов сидения в келье; вся же северная гористая местность, за исключением лугов вокруг старого Руссика, занята лесом, больше каштановым. Едучи по ней к хребту Афона по торной стезе, ведущей в Карею, ничего не видишь кроме моря позади себя и кроме деревьев впереди своего Я, среди которых, однако обращают на себя внимание путника один громадный четырёхугольный утес, словно столп, особняком высящийся над своим местом так, что вокруг его можно ходить, а влезть на него нельзя, и источник сладкой воды, называемый Добра вода. Говорили мне, что на этом утёсе будто бы подвизался когда-то какой-то столпник. Могло это статься. Столпники на Афоне были ещё в царствование Алексея Комнина (1081−1118 г.) и тогда же ушли оттуда, боясь чернооких Валашек и проклятия вселенского патриарха Николая.

Пантелеимонов монастырь построен так же, как и все святогорские обители. Входят в него через железные ворота, устроенные в южной стене, что со стороны моря. Над этими воротами нет башни. А привратник короткой булавой по общему обычаю святогорских монастырей. Она на всякий случай может служить и ударной в ворота колотушкой для сбора братии радостного или тревожного. Как только войдёшь внутрь монастыря, о котором идёт речь, разом видишь все здания его, как хорошую посуду на столе. В середине его на ровном месте высится соборный храм, освящённый во имя св. великомученика Пантелеимона. Напротив его на западе, стоит братская трапеза со сквозным портиком перед ней, над которым сооружена небольшая звонница, снабжённая русскими колоколами. Немного поодаль от сего храма, к северу, на возвышенном месте красуется церковь во имя св. Митрофана епископа Воронежского. На восточной линии монастыря стоит одна лишь каменная ограда без келий у неё; линия западная занята братской трапезой и службами при ней; по линии южной тянутся братские кельи и архондарики вверху, а под ними погреб и клети для складки пшеницы; а на северной линии, в 184⁵/₆ году, ничего не было кроме каменной ограды, перехваченной четырёхугольной башней, и кроме нескольких монашеских малых келий с Параклисами среди них в самом углу северо-западном. Если смотришь на весь монастырь снаружи, то он, с малыми узкими и не прямолинейными окнами его и с висячими балконами деревянными, кажется не столько монастырём, сколько старинным зáмком.

Соборный храм построен в 1814 году, а освящён вселенским патриархом Григорием в следующем году. Зодчество его не замечательно. Он состоит из трёх отделений: первое из них есть нáрфикс, или сквозной портик с низкими колоннами, второе Литийный притвор, и третье настоящая церковь с алтарём. В нарфиксе красива западная дверь, ведущая в притвор храма. Обе стороны её обрамлены изваянными из белого мрамора пилястрами Ионического ордена; над ней к стене храма прикреплена мраморная плита с дугообразным выемом посередине, и с изваянными на ней 1) высокими широколиственными растениями, похожими на букву г, 2) двумя ручными кадильницами (кáцами) и 3) солнцем и полулунием; а над сей вычурной плитой помещён поясной образ св. Пантелеимона под высокой узорчатой дугой, иссечённой из белого же мрамора и соединённой с дверью так, что дуга эта составляет одно целое с ней. Рисунок этой двери с надписью над ней помещён на 17 листе моего живописного обозрения Афона. Вы спросите меня: что значит изваянные тут две кадильницы, цветистые растения и солнце с полулунием? Отвечаю вам: кадильницы напоминают вам псалом: да исправится молитва ваша яко кадило, т.е. да несётся она прямо к Богу, как несётся вверх фимиам кадильный; цветистые растения вещают вам: расцветайте и вы для рая; а солнце и полуние означают денно-нощные бдения святых старцев афонских. Но войдём в притвор собора. Он ничем не украшен. У голых стен его стоят старческие деревянные седалища (στασίδια). Тут накануне больших праздников совершаются литии с таким продолжительным пением Славы Святому или празднику, что иные старцы под монотонные звуки такой Славы преспокойно засыпают тут вместе с задремавшими на них клопами. В настоящей церкви, отделённой от притвора стеной с дверью, пол устлан мраморными плитами, белыми и чёрными, в виде звездчатого круга; деревянный иконостас русской работы блестит позолотой; иконы в нём написаны в 1812 году, а кажутся старше Афона; стенные изображения мучеников воинов у правого и левого хора русской кистью написаны так, как будто эти воины родились в России и выросли среди наших дебело-плотных мещан и купцов. В этой церкви мне полюбились два налоя на двух клиросах и дискелий т.е. двубедренник, на котором читается евангелие перед царскими вратами. Все эти три клиросные принадлежности срисованы и помещены на 21 листе моего живописного обозрения Афона. Они весьма цветисто и узорчато облицованы мелкой мозаикой из перламутра, слоновой кости и индийской черепахи. Полюбуйтесь здесь дискелием. Он составлен из четырех змей, как бы слушающих евангелие. К чему же тут змеи? Вы скажете, что они напоминают евангельские слова: будите мудры яко змия. А я вам скажу: извините, не угадали! Тут иная мудрость, великая мудрость, старинная мудрость! Вонмем. Слушайте. Змеи, из которых составлен Дискелий, напоминают собой изобретателя писем Финикийских и повод к изобретению их. Этот изобретатель был Тат. Он наблюдал огненную природу змей, и на таблицах изобразил их различные движения и положения в разных состояниях, когда, например, змея сбрасывает с себя старую кожу, или, когда по прошествии многих лет разлагается и истлевает. (Euseb. praeparat. Evangel. L. I.). Эти изображения, отподобленные с отпечатков их на песке, напр.: у Тата были первоначальные буквы видом своим похожие на змей: τὰ πρῶτα στοιχεῖα τὰ διὰ τῶν ὄφεων: (Ibidem) буквы же эти изображаемы были в Финикийских капищах; и им, как первым в свете иконам, Финикияне приносили жертвы, подразумевая в них величайших богов и вседержителей; напр: когда видели букву Ха̀ин , воображали богиню Хасторет – Астрату, когда смотрели на букву Тет, представляли себе мудрость Божию и поклонялись ей. Τά μὲν πρῶτα στοιχεῖα τά διὰ τῶν ὄφεων, ναοὺς κατασκευασάμενοι, ἐν αὐτοῖς ἀφιέρωσαν, καὶ τούτοις θυσίας καὶ ἐορτάς ἐπιτέλουν καὶ ὄργια, θεοὺς τοὺς μεγίςους νομίζοντες καὶ ἀρχηγοὺς τῶν ὅλων. (Ibidem.) От Финикиян сии буквы заняли Греки, но немного переделали их по-своему. А так как они помнили, что повод к изобретению букв дали змеи, оставлявшие на песке очертания своих движений и положений, и так как сами они ещё до рождества Христова, в капищах своих изображали змеевидные буквы, напр: и видя эту букву произносили ΙΟ′ΒΑΚΧΟΣ, разумея Бахуса, то и в христианских церквах, по старой привычке, начали изображать буквы на стенах, крестах, иконах, священных одеждах, например: Θ Θ Θ Θ. Ε Ε Ε Ε, а читали их так: Θέα Θεοῦ Θεῖον Θαῦμα, т.е. Чудись Чудному Чуду Чудодействующего, Εὔρηκεν Εὔρημα ‘Ελένη Ἐν γολγοθᾷ – Обрела Олена Обретение (крест) От голгофы, Ο ΩΝ, ΜΡ Θϒ, и кроме этих букв выдумали змеевидный Дискелий, в память изобретения змеевидных букв, и начали ставить этот по истине замысловатый налой под евангелие, написанное греческими буквами, переданными из змеевидных букв финикийских.

В алтаре соборного храма, кроме малой части Животворящего Древа, хранятся следующие частицы св. мощей: 1) глава св. Пантелеимона, присланная в дар обители Сербским царём Стефаном Душаном в 1347 году, 2) глава преподобномученика Стефана Нового, 3) глава св. преподобномученицы Параскевы, 4) ребро св. великомученицы Марины, 5) частицы св. Иосифа Обрученика, св. апостола Фомы, препод. Симеона Столпника, св. мученика Иакова Перса, св. мученика Кирика, Трифона, священномученика Харлампия, преподобномученика Нектария Нового, и несколько частиц других святых.

На налойной иконе св. Пантелеимона лице сего великомученика недавно написано так моложаво и так миловидно, что Зографский архимандрит Анатолий называл эту икону фрейлиной. Чудак!

В ризнице нет ни древних риз, ни других достопамятностей, кроме евангелия и церковных сосудов, пожертвованных Великим князем Константином Николаевичем, посетившем Афон в 1845 году.

Кроме соборного храма внутри монастыря отдельно стоят ещё две небольшие церкви, Успенская, построенная в 1820 году и ничем не замечательная, и Митрофаниевская, освещённая в 1846 году Адрианопольским митрополитом Григорием. Она красива внутри и снаружи. Блестящий иконостас в ней и утварь пожертвованы русским иноком Саввой, бывшим Петербургским купцом Семёном Максимовичем Комаровым, который в 1844 году вместе со мной путешествовал по св. земле Палестинской. В этой церкви память св. Митрофана епископа Воронежского торжественно празднуется русскими и греческими иноками. Житие его переведено на греческий язык и читается в братской трапезной; переведена по-гречески и составленная у нас служба ему.

Между кельями Пантелеимонова монастыря устроены Параклисы: 1) св. архангелов, 2) усекновения главы св. Иоанна Предтечи, 3) св. Харлампия, 4) св. Николая Чудотворца, 5) преподобного Саввы освященного, 6) св. великомученика Димитрия Солунского, 7) и преподобного Сергия Радонежского.

Вне описываемой мной обители, вблизи, на взморье расположено братское кладбище с малой церковью. А под ней находится костовница. Я входил в эту костовницу и заметил, что черепа умерших иноков отделены от сложенных тут костей их, и размещены на полках; на вопрос мой, – почему это так делается, – послышался ответ, что в день общего воскресения мёртвых оживут только одни головы их, а прочие члены, по слову апостола, будут упразднены вместе с чревом. Выслушав такой толк неучёного кладбищноого монаха из Греков, я вспомнил болтовню многоучёного наставника своего архимандрита Иннокентия Борисова, который учил, что мы, по воскресении своём, будем летать, и что для этого волосы подмышками наших рук преобразятся в крылья. Знать: не помнил этот профессор богословия известной заповеди: ничего своего не прибавлять к тому, что сказано в священном Писании: или так себе, фантазировать пред нами малоумными. Щеголял он на кафедре своей немецкой учёностью и неологизмом! Но Бог с ним! Займёмся Афоно-Руссиком.

Видел я так называемую арсану этого монастыря, т.е. здание, в которое втягиваются мореходные лодки, видел и самую пристань их. Ничего особенного тут нет; но замечателен рассказанный мне способ очищения дна морского от наносных камней немалого размера. Водолаз оцепляет каждый такой камень железным обручем, который на шолнере разгибается и сгибается, и к этому обручу привязывает толстый канат и с помощью его вытаскивают камень на берег. Просто и дёшево!

Немало занимало меня и устройство водяной мельницы, поставленной у северо-восточного угла монастырской ограды снаружи. Позади и выше её из камней сложен четырёхугольный водоём глубокий, но не очень великий. Вода издалека с горы течёт в него тонкой струёй по деревянным желобкам, утверждённым на сошках. Когда этот водоём наполнится, тогда воду спускают из него по крутому жёлобу под мельничное колесо, а оно приводит в движение жернова, и мука мелется. Зритель же вспоминает греческую поговорку: θεωρίαν Ἰωνᾶ, καὶ καρδίαν μυλωνᾶ, по виду себе Иона (пророк), а по сердцу мельник, и говорит сам себе: в самом деле иной профессор с виду – такой важный и величавый Аким Семёныч, что хоть в пророки записывай его, а мелет такой вздор, что уши вянут.

Всех в мире профессоров лучше старинные рукописи. Люблю я их и читаю с отменным удовольствием. Они по-своему недавно обогащали мой ум и мою память на Синае и Сионе, на Ливане и Антиливане. А теперь обогатят меня и на Афоне. Это рудники из которых добывается золото, серебро и всякие металлы и многие драгоценные камни, и жемчужины.

Первый такой рудник на Афоне, первый по времени моей разработки его, был Руссиковский. Называется он по-гречески Вивлиофики, по латыни Библиотека, а по-русски Книгохранилище. Что же тут особенно хорошо и достойно внимания, изучения, переписывания? Многое. Но это многое хорошее и достойное помещено мной в общем каталоге афонских рукописей. Здесь же передаются лишь нечто, не столько для любопытства, сколько для большей содержательности науки, наипаче богословской:

А. Из Св. Писания:

Псалтирь с Богом по изданию святоградца (Ψαλτήριον σὺν θεῷ κατὰ τòν Ἁγιοπολίτην) на пергамине, 6702−1194 года, начата пространным предисловием Евфимия Зигабена, современника царя Алексея Комнина (1081−1118 г.). – Это предисловие тщательно переписано мной, и дополнено по рукописи Афоно-Иверского монастыря, 1262 года. Оно весьма замечательно. Познакомимся с ним хоть отчасти. Зигабен полагал, что все 150 псалмов, написаны Давидом. Ἄλλοι λέγουσι, οἶς καὶ ἐγὼ συντίθημι, πάντας τοὺς ψαλμοὺς εἶναι τοῦ Δαβίδ.

Псалом есть такое песнопение, которое без перерыва голосом поётся под звуки струнного псалтириона. Ψαλμὸς μὲν κυρίως, ὀ μετὰ ὀργανικοῦ ψαλτηρίον ἐμμενῶς ἐκφωνούμενος.

Песнь музыкально и гармонически поётся одним только голосом (без инструмента). Ωδή–φωνή τις μουσικὴ καὶ ἐναρμόνιος ἀπὸ μόνου στόματος.

Гимн есть пространное славословие. Ὕμνος–ἡ ἐπιτεταμένη δοξολογία.

Хваление есть краткая похвала. Αἶνος–ὀ σύντομος ἔπαινος.

Исповедание есть пространное перечисление или благ, кои мы получали, или зол, коих избежали. Ἐξομολόγησις–ἡ κατεπιτεταμένη ὁμολογία, ἢ καλῶν, ὧν πεπόνθαμεν, ῆ κακῶν, ὧν δεδράκαμεν.

Молитва есть прошение, умоление. Προσευχὴ ἡ δέησις.

Обет – обещание. Εὐχὴ–ἡ ὑπόσχεσις.

Песнь псалма сперва звучит инструментально, а потом вторится голосом. Ὠδὴ ψαλμοῦ ὑποληπτέον ὄτι προτάσσεται ἡ δί ὀργάνου μουσική· ἕπεται δὲ ἡ διά στόματος φωνὴ δευτέραν λαμβάνουσα χώραν.

Псалом песни, наоборот, сперва голосом поётся, а потом играется на инструменте.

Одни говорили, что Ездра, а другие что Езекия сделал сборник псалмов числом 150.

Сам Давид имел в руках царственный псалтирион, а прочие певцы держали трубы, тимпаны, кимвалы, лиры, кифары.

Трубы и сиринги – духовые; лира и кифара – со струнами; кимвалы и тимпаны – ударны пальцами; псалтирион, который называют и киннирой, и кифарой, и лирой, был инструмент струнный, но стоявший стоймя (τῶν ἐντατῶν μὲν ἦ, πλὴν ὄρθιον): десять поворотных колков натягивали и ослабляли струны по желанию играющего и по требованию рифмы, а правая рука двигала смычок, левая же, касаясь струн и перебегая по ним, извлекала звуки низкие, или высокие, или средние.

Многое в псалмах неясно. Причины тому суть следующие: во-первых, символизм, или прообразование Христа и новой благодати; во-вторых, особенные свойства Еврейского языка; в-третьих, пророческий обычай (προφητικὀν ἔθος) прикрывать многое ради жестокости и непослушания слушателей; в-четвертых, пророчества правильно понимаются только тогда, когда исполняются; последняя причина есть перевод псалмов с Еврейского языка на греческий, так как всякий у всех язык, переводя чужое наречие, вводит неясность и невразумительность. Τελευταία δὲ αἰτία, ἡ ἀπὸ τῆς Ἑβραῖδος ἐπὶ τὴν Ἑλλάδα γλῶτταν μεταβολὴ. Πᾶσα γάρ γλῶττα μετατιθεμὲνη πρὸς ἀλλοτρίαν, ὡς ἐπὶ πᾶσι, ἔχει τò ἀσαφὲς καὶ δυσκατανόητον.

Переведены же псалмы (по-гречески) в дни Египетского царя Птолемея Филадельфа. Впрочем, было семь переводов Ветхозаветного писания. Первый – 70 толковников, которые все были Евреи, приглашённые названным царём, и все согласно сделали этот перевод. Второй – Акилы Синопца. Этот эллин из Понтийского города Синопа крещён был в Иерусалиме, потом рассорившись с некоторыми христианами, презрел крещение своё, и пристав к Иудеям, издал перевод св. Писания при царе Адриане прокажённом, спустя 370 лет после перевода 70 толковников²³, но многое перепортил, παρέφθειρε, в отместку христианам. Третий – Симмаха, который будучи родом Самарянин и не сподобившись того почёта, какого домогался, пристал к Иудеям, снова обрезался, и в отместку Самарянам перевёл св. Писание при царе Вере, спустя 56 лет после издания Акилы (следовательно, в ¹⁷⁹/₁₈₀ году). Он, угождая Евреям, переиначил всё, что говорилось о Христе. – Четвёртый перевод – Феодотиона из Эфеса, который заразившись ересью Маркиона, сделал своё издание в царствование Коммода. (180−193 г.) Пятый перевод не имеет известного по имени отца; а найден был в Иерихоне, вложенный в корчагу в царствование Каракалла (211−217 г.) Шестой, также безымянный, найден был в Никополе Актийском (κατὰ τò Ἄκτι) при царе Александре Маммее. Седьмой – Лукиана великого аскета и мученика. Он, зная вышеречённые издания, и прилежнее занявшись еврейским языком до совершенства, сделал для христиан собственное издание, в котором нет ничего опущенного и лишнего. Это издание его, собственноручное, найдено было в Никомидии замазанное известью в малой башне после мученичества его и после гонения Диоклетиана и Максимиана, в царствование Константина великого. Этот перевод сходен с переводом 70 толковников; и в нём нет того, что перепорчено в других переводах. Ἐβδόμη προέβη παρὰ Λουκιανοῦ τοῶ μεγάλου ἀσκιτοῦ καὶ μὰρτιρος, δς ταῖς προῤῥηθείσαις ἐπιστήσας, ἐκδόσεσι, καὶ τῷ ἐβραϊκῷ φιλοπονώτερον ἐντυχὼν καὶ ἀκριβωσάμενος, ἔκδοσιν ῖδιόκληρον καὶ μηδὲν ἐλλειπὲς, ἢ περιττòν ἔχουσαν χριστιανοῖς ἐποιήσατο· ἥτις ἐὑρέθη κατὰ Νικομήδειαν, ἰδιόγραφος αὐτοῦ, παρ’ Ἰουδαίων ἐν πυργίσκῳ κεχρισμένη κονιάματι μετὰ τὴν ἅθλησιν ἀυτοῦ καὶ τòν παρὰ Διοκλητιανοῦ καὶ Μαξιμιανοῦ διωγμòν, Κωνσταντίνου τοῦ μεγάλου βασιλέως κρατοῦντος Αὔτη συνάδει τῇ τῶν Ο, τὰ παρεφθαρμὲνα τῶν ἄλλων ἀθετοῦσα.

Переведя на русский частицу предисловия Зигабена, спешу сказать несколько слов о тексте псалтири Агиополита – святогорца и о нём самом. Я сличал текст её с печатной греческой псалтирью, какая ныне читается в церкви, и не нашёл никакой разницы кроме опечаток; например, в рукописи читаешь παρὰ σοὶ, а в печатной псалтири παρὰ σοῦ, там καταιγὶς σφοδρὰ, а здесь σφόδρα. В рассматриваемой мной рукописи нет толкования псалмов, зато над каждым из них помещены надписи и объяснения их, большей частью пространные. Из числа их я перебелил для себя 39. Вот образчики их:

Псалом 4. – На нём надписано, «в конец в песни», потому что в нём содержится пророчество о воскресении мёртвых, которое совершится в будущем веке, или потому, что в нём решительно говорится о чём-то таком, что имел получить Давид и о чём он как пророк твёрдо знал, что получит это. «Конец в Песни»: это надписано так потому, что в сем псалме Давид воспевает дивные дела Бога, освободившего его от тиранства Авессалома. Псалом этот пригоден и всякому, избавленному от какой-либо опасности. Εἰς τò τέλος μὲν ἐπιγέγραπται, διὰ τò προφητεῦσαι περὶ τῆς ἐκ νεκρῶν ἀναστὰσεως, ὡς προϊόντες ἐπιδείξομεν, ἣτις τοῦ μέλλοντος ἐστὶ αἰώνος· ἢ διὰ τò περὶ τινῶν εἰπεῖν ἁπλῶς, ἅπερ ὡς προφήτης βεβαίως ὑπίστατο ληψόμενα. Τέλος ἐν ϋμνῳ, διὰ τò κηρύττειν τοῦ θεοῦ τὰ θαιμάσια, ποι ήςαντος ἀυτόν ὑπερτερον τῆς Ἀβεσσαλὼμ τυραννίδος, μεθ’ ἣν ἧσε τὀν παρόντα ψαλμόν. Ἀρμόζει δὲ καὶ παντὶ ἀπαλλαγέντι κινδύνου.

Псалом 6. – На нем написано: «В конец. В песни. О восьмом. Псалом Давиду». – Что значит в конец, это объяснено выше. А в песни пророк величает Бога. О восьмом, т.е. о будущем восьмом веке умоляет Его. Этот век настанет после седьмого текущего ныне во второй половине своей²⁴. Но не от своего только лица, а и от лица всех нас Давид приносит молитву Господу, имеющему тогда судить. А сочинил он этот псалом тогда, когда подвергся испытаниям за некоторые прегрешения – Εἰς τέλος ἐν ὑμνῶ ὑπὲρ τῆς ὀγδόης. Ψαλμὸς τῶ Δαβὶδ: – Τὶ μὲν διλοῖ τὸ, εἰς τὸ, τέλος, προείρηται. Ὕμνῳ δὲ καὶ μεγαλύνει τὸν θέον ὁ προφήτς. Ὑπὲρ τῆς ὀγδόης παρακαλεῖ, τούτεςι τοῦ μέλλοντς αἱώνος· ἕβδομος μὲν γὰρ ὁ παρὼν, ὡς τῇ ἑβδόμῃ μετρούμενος καὶ ἀνακυκλουμένους καὶ συμπληρούμενος· ὄγδοος δὲ ἐκεῖνος, ὃς μετὰ ἕβδομον τούτον. Οὐ προσώπῳ δὲ μόνον ἰδίῳ, ἀλλὰ καὶ πάντων ἡμῶν προσάγει τῶ κρῖναι τηνικαῦτα μέλλοντι Κυρίῳ τὴν δέησιν. – Ἐξέθετο δὲ τὸν Ψαλμὸν πειρασμοῖς περισχεθεὶς ἐπενεχθεῖσιν αὐτῶ διὰ τινα πλημμελήματα.

Из объяснения надписи над 15 псалмом видно, что Псалтирь толковал митрополит Никейский Анастасий. Надобно в рукописях оптыскивать толкования его.

Над 72 псалмом надписано: Ἐξέλιπον οἱ ὕμνοι Δαβὶδ υἱοῦ Ἰεσσαὶ. Ψαλμὸς τῷ Ἀσάφ: окончишася песни Давида сына Иессова. Псалом Асафу. Эту надпись Евгений Зигабен протолковал вот как: не псалмы Давидовы кончились 72-м псалмом: а после этого псалма он перестал сам их петь, и уже отдавал их певцам своим, Асафу, Идифуму сынам Кореевым и другим, так как сам он сочинил всю псалтирь.

Над 95-м псалмом надписано: Αἶνος ᾠδῆς τῷ Δαβίδ. ὅτε ὁ οἶκος ᾠκοδόμητο μετὰ τὴν αἰχμαλωσίαν, ἀνεπίγραφος παρ’ Ἑβραῖοις: Хвала песни Давиду, внегда дом созидашеся по пленении. Не надписан у Евреев. – А семьдесят толковников сделали эту надпись, назвав псалом Хвалою, потому что в нём восхваляется Бог и прибавив «песни», потому что его пели мелодически. Что касается до строения дома после плена, то исторически разумеется здесь постройка Иерусалимского Храма Зоровавелем, а таинственно – создание тела, в которое вселился Сын божий и Бог после плена, которым пленил дьявол грешников.

Над 145 псалмом надписано: Аллилуйя. Аггея и Захарии. – Настоящий псалом есть Хваление. В некоторых списках псалтири прибавлено: «Аггея и Захарии». Но такой прибавки нет ни в Еврейской псалтири, ни в переводе семидесяти, и ни у кого из толковников.

Достаточно этих образчиков для ознакомления с рукописью. Но кто был Агиополит-Святоградец, сделавший такое издание псалтири, с которого она переписывалась даже в 1194 году? Пока не могу отвечать на этот вопрос утвердительно, встретивши в первый раз сию псалтирную новость. Однако думаю, что этот Святоградец есть Исихий пресвитер Иерусалимский. Он был муж учёный и писатель. В Афоно-Иверской рукописи десятого века, содержащей четыре евангелия, я заметил его сказание о Марии Магдалине и об овчей купели в Иерусалиме, имевшей пять притворов, – четыре вокруг пятого среднего²⁵. В Афоно-Руссиковской толковой Псалтири, писанной на пергамине в XII веке, помещено топографическое изъяснение 8 стиха 59 псалма, сделанное блаженным Исихием, τοῦ μακαρίου Ἡσυχίου «разделю Сикиму и юдоль скиний размерю», «διαμεtριῶ Σίκιμα καὶ τὴν κοιλάδα τῶν σκηνῶν διαμετρήσω». – Χωορίον δὲ τοῦτο προς τῆ Σιχὲμ ... Τα Σίχιμα καὶ ἡ τῶν σκηνῶν κοίλας κτήμα τοῦ πατριάρχου Ίακοὼβ γέγονε: т.е. Сикима была деревня подле Сихема (ныне город Набулус …) Эта деревня и юдоль шатерная была имение патриарха Иакова. Он отдал её в наследство сыну своему Иосифу, прообразовавшему собой нового Иосифа – «Христа, который приобрёл себе в наследие все народы». Итак, Иерусалимский Исихий толковал евангелие Иоанна и Псалтирь, и толковал буквально и иносказательно. Должно быть, его называли Агиополитом, и он издал стихомерную Псалтирь, в которой считалось 4782 стиха, тогда как в изданиях Церкви Константинопольской считался только 2531 стих: что я читал в Афоно-Иверской рукописной псалтири XIV века: ἔχει ὁ ἁγιοπολίτης στίχους ҂δψπβ· ἡ δὲ ἐκkλησία στίχους ҂βφλα. – Но когда жил-был этот Исихий Святоградец, Иерусалимит? В краткой истории Эллинской Филологии, составленной Шеллем (F. Schoell.) и переведённой с французского Греком Скуфом в 1816 году, во втором томе (стран. 231) сказано, что некий иерей Иерусалимский, именем Исихий, сочинивший церковную историю, давно потерянную, умер в 428 году. Хронологист Дюфреснуа в своём перечёте христианских писателей поставил Исихия, о котором идёт речь под 610 годом и заметил, что им написаны толкования книги Левит и несколько проповедей, кои напечатаны in Biblioteca Patrum. В моих каталогах Афонских рукописей уделён ему 565 год. Вот три распутия. Пойдёшь направо: там нападёт на тебя волк. Пойдёшь налево: тут с голоду умрёшь. Пойдёшь прямо: встретишься с рыцарем. Я избираю путь средний, помня 565 год. Если тут какой-либо рыцарь науки победит меня, я сдамся ему охотно. А между тем, продолжаю своё книжное дело.

В библиотеке Руссика есть ещё замечательная псалтирь, писанная на пергамине в XIII веке. В ней на верхних и нижних полях кратко выражено пророчественное содержание каждого псалма. А содержание это было показано епископом Кесарии Палестинской Евсевием Памфилом, современником Константина Великого, скончавшегося в 340 году. Вот оно: –

Εὐσεβίου τοῦ Παμφίλου ὑπόθεσις εἰς τοὺς ψαλμοὺς.

Псалмы.

1. Προτροπὴ θεοσεβείας καὶ ἀpοτροπὴ τοῦ ἐναντίου: побуждение к благочестию и предостережение от нечестия.

2. Пророчество о призвании народов.

3. Пророчества о благах, кои будут даны Давиду.

4. Προφητεία τῶ Δαβίδ περὶ ὧν πέπονθεν: проречение Давиду о страданиях его.

5. Молитва от лица Церкви.

6. Исповедание Давида и пророчество о призвании народов.

7. Διδασκαλία ἐξομολογήσεως: научение исповеди.

8. Пророчество о призвании народов.

9. Смерть Христа и воскресение, и царства восприятие, и врагов всех низложение.

10. Победная песнь подвизающегося ради Бога.

11. Обличение злых, и пророчество о пришествии Христа.

12. Чаяние пришествия, παρουσίας, Христа.

13. Обличение злых и чаяние явления Христа.

14. Τοῦ κατὰ θεὸν τελείου ἀποκατάστασις: восстановление усовершившегося Божьего человека в первозданное состояние.

15. Избрание Церкви и Христово воскресение.

16. Совершенного мужа, или самого Христа молитва о тех, которые имеют быть спасены им.

17. Благодарение Давида и пророчество о явлении Христа и вознесении.

18. Θεολογία σὺν διδασκαλίᾳ ἡθικῇ: Богословие с учением нравственным.

19. Молитва праведников, содействующих Давиду.

20. Пророчество о страданиях Христа и о призвании народов.

21. Ἔντευξις τῶν συμπραττόντων τῷ δικαίῳ: Молитвенное излияние Праведного среди деятелей около него.

22. Διδασκαλία καὶ νέου λαοῦ ἐισαγωγή: учение и руководство нового народа.

23. Пророчество о призвании народов и совершенство спасаемых.

24. Διδασκαλία ἐξομολογήσεως: научение исповеди.

25. Ἔντευξις κατὰ θεὸν προκόπτοντος: молитвенное излияние человека, успевающего в богоугодной жизни.

26. Благодарение и прошение благ.

27. Моление с пророчеством.

28. Таинственное (αἰνιγματώδης) пророчество и богословие.

29. Благодарение с исповеданием.

30. Исповедание с мольбой.

31. Пророчество о тех, которые имеют быть спасены Христом.

32. Παρακέλευσις ὑμνολογίας σὺν θεολογίᾳ: побуждение к песнопению и богословие.

33. Научение благодарению.

34. Моление праведного и пророчество о Христе.

35. Обличение нечестивых и богословие.

36. Учение о благочестивой жизни.

37. Научение исповеди.

38. Молитвенное излияние с исповедью.

39. Благодарение спасённого Богом и поминание Церкви.

40. Пророчество о Христе и предателе Его.

41. Пророчество об отвержении Иудейского народа.

42. Тоже самое.

43. Тоже самое.

44. Второе пришествие Христово.

45. Проповедь апостолов.

46. Признание народов.

47. Песнь церкви Богу.

48. Θείας ἀκροάσεως διδασκαλία: научение слушанию слова Божия.

49. Упразднение Моисеева закона о жертвоприношениях и установление Нового Завета.

50. Научение исповеди.

51. Обличение лукавства и конец сего порока.

52. Явление Спасителя, и безбожия отменение.

53. Молитва подвизающегося богоугодно.

54. Обличие восстающих против Христа.

55. Благодарение Праведного, избавленного от врагов.

56. Благодарение Давида и пророчество о призвании народов.

57. Учение о праведном суде Божием.

58. Призвание народов и отвержение Иудеев.

59. Моление с благодарением.

60. Моление с благодарением.

61. Учение врачующее.

62. Благодарение совершенного человека божия.

63. Научение благочестию подвижническому.

64. Призвание народов и проповедь апостолов.

65. Призвание народов и мученичество апостолов.

66. То же.

67. Вочеловечение Христа и призвание народов.

68. Страдания Христа и отвержение Иудеев.

69. Мольба Праведного, или и самого Христа.

70. Страдания Христа и воскресение.

71. Пророчество о царстве Христовом и призвание народов.

72. Исповедание человеческой немощи при взгляде на благополучие нечестивых и на долготерпение Божие.

73. Предсказание последнего завоевания Иудеи Веспасианом и Титом.

74. Χριστοῦ θεολogία καὶ ὐπόμνησις τοῦ θείου δικαστηρίου: богословие о Христе и напоминание о Божьем суде.

75. Месть суда Божия нечестивым.

76. О долготерпении Бога и чудных делах Его.

77. Χριστοῦ διαστολὴ πρὸς τὴν ἐκκλησίαν περὶ τῆς τοῦ προτέρου λαοῦ παρανομίας: Весть Христа Церкви о беззаконии ветхозаветного народа.

78. Пророчество о событиях в Иудее при Антиохе.

79. Пророчество об осаде Иерусалима Ассирианами, и мольба о явлении Христа.

80. Призвание народов и учение о событиях с ветхозаветным народом.

81. Обличение князей Иудейского народа и пророчество о народах.

82. Моление о народе, потерпевшем неудачи, и пророчество о конце врагов Бога.

83. Вочеловечение Христа, и о церквах.

84. Пророчество о Христе и об искупленных Им.

85. Пророчество о призвании народов.

86. Вочеловечение Христа.

87. Пророчество о смерти Христа.

88. Царство Христа от семени Давида.

89. Отвержение Иудеев.

90. Победа Христа и всякого, усовершившегося верой в него.

91. О успокоении в Боге.

92. Песнь царства Христа при первом пришествии Его.

93. О гонениях на Церковь.

94. Призывание Иудеев и отвержение их.

95. Призывание народов и Христово пришествие.

96. Песнь царства Христа при втором пришествии Его.

97. Призвание народов и Христово пришествие.

98. Гимн царства Христова.

99. Призвание народов.

100. Гимн богоспасённого.

101. Плач о ветхозаветном народе и пророчество о людях новых, и призвание народов.

102. Научение благодарению.

103. Научение Славословию.

104. Поведание народам о благодеяниях Бога, оказанных ветхозаветному народу.

105. Поведание нечестия народа Иудейского.

106. Пророчество о призвании народов и восшествии Бога Слова на небо.

107. Призвание народов.

108. Страдания Христа.

109. Победа Христа.

110. Благодарение Христу.

111. Учение Христа.

112. Призвание нового народа.

113. Учение нового народа.

114. Успех нового народа.

115. Усовершение нового народа.

116. Призвание народов.

117. Победа подвизающихся о Христе, и пророчество о нём.

118. Στοιχείωσις τῆς κατὰ θεὸν εἰσαγωγῆς: перечёт духовного возрастания.

119. О переселении (Вавилонском).

120. О возвращении из Вавилона и рассеянии.

121. О возвещении благ.

122. Молитва.

123. О благодарении.

124. Περὶ ἀποκαταστάσεως: о восстановлении (т.е. о состоянии душ после воскресения мёртвых).

125. Чаяние будущего.

126. Созидание церкви.

127. Призвание народов.

128. Страдания Христа и победа воинства Божия.

129. Молитва мучеников.

130. О смиренномудрии.

131. Молитва Давида и явление Христа.

132. Λαοῦ τελείου: (голос) людей усовершившихся.

133. Λαοῦ ἀρχομένου: – людей начинающих.

134. Διδασκαλία εἰσακτικὴ: учение приготовительное.

135. Благодарение искупленных.

136. Вопли святых в плену.

137. Благодарение искупленных с пророчеством.

138. Излияние праведника, с Богословием.

139. Вопли подвизающегося о Боге.

140. Молитва совершенного угодника Божия.

141 Вопль побораемого праведника Божия.

142. Молитва исповедующегося.

143. Благодарение победившего.

144. Гимн с богословием.

145–149 Тоже.

150. Παρακέλευσις ὕμνου καθολική: Приглашение всех к Богохвалению. (Всякое дыхание да хвалит Господа).

Итак, Псалтирь, по указанию епископа Евсевия Памфила, почти вся содержит пророчества о Христе и царстве его, и о призвании народов в это царство после отвержения Иудеев, словом, догматическое Богословие. Но его ли это указание? Им ли оно придумано? Нет. Евсевий передал понимание первенствующей церкви Христовой, понимание пророчественности Псалтири; а церковь эта узнала пророчественность её от апостолов, которые словесно и письменно приводили пророчества из Псалтири; апостолы же слышали от самого Христа: «испытайте Писания… они свидетельствуют о мне». – «И начав от Моисея, из всех пророков изъяснил им сказанное о Нем во всем Писании». (Лук.) Псалтирь без пророчественности едва ли читалась бы и пелась бы вся во время христианского богослужения: мы слышали бы только некоторые отрывки из неё, подобно тому, как слышим нечто из книги Притчей, из Премудрости Соломоновой, а из книг Екклизиаста, Песни песней, Эсфири, не слышим даже и не единого слова.

Было бы полезно выписать из Псалтири те слова, кои соответствуют указанному Евсевием содержанию её; например, слова, всякое дыхание да хвалит Господа в 150 псалме, действительно призывают всех к Богохвалению, как это выразил Евсевий. Но этим делом пусть займутся наши богословы: а я спешу продолжать описание лучших манускриптов Афоно-Руссика.

Между ними замечательна Псалтирь, переложенная в героические стихи Лаодикийским епископом Аполлинарием²⁶ (370 г.). Я с жадностью книгоеда читал эту новизну для меня, и переписал двадцать один псалом с лексиконными уяснениями древле-поэтических слов почти на каждом псалме; например, κοτεσσάμενος–ὀργιθεὶς, ἔγρεο καὶ με σάω–ἀνὰστα καὶ σώσον, περιστοναχῆσιν–στεναγμοῖς, ὦκα–ταχέωος. Так как у нас редко кто знает эту Аполлинариеву Псалтирь, то я помещаю здесь отрывки из неё:

Ψαλμος Α.

Ὄλβιος ὅστις ἀνὴρ ἀγορήνδ’ οὐ νίσετ’ ἀλιτροῖς,

Οὐδ’ ἐπὶ δὴν στήριξεν ἀτασθάλον ἴχvος ἀταρπῷ,

Οὐδ’ ὀλοῆς ἕδρῃσιν ἐφίζετο λυμαντήρων.

Ψαλμ B.

Τιφθ’ ὑπεροπλίην κεvεόφρονα σύνθετο φῦλα,

Καὶ γαίης βασιλῆες ἀολλίσθησαν ἕτοὶμα,

Καὶ σφέων ἠγερέθοντο δικασπόλοι εἰς ἓν ἰόντες,

Ἀθανάτου κατέναντα, κατέναντὰ τε Χριστοῦ;

Сладко читать и понимать такие хорошие стихи! Пригодилось же мне прилежное изучение древле-эллинской поэзии в Одессе под руководством грека Хризохóоса!

Люблю я классицизм. На Афоне, где на стол подают тебе только овощи варёные и печёные, жареные и пареные, там только и просластишься чтением Гомера, Эсхила, Феокрита, Пиндара, Аполлинария.

А посидишь в библиотеках Афонских, да почитаешь старинные рукописи, так узнаешь многое новое, или пополнишь, либо исправишь свои прежние сведения. Прежде я слыхал, что у Греков (будто бы) не было акафиста Сладчайшему Иисусу; однако в конце вышерассмотренной Евсевиевой Псалтири XIII века усмотрел этот акафист. Примем же это к сведению. А вот и ещё достопримечательность в библиотеке Руссика. Это – Весь Новый Завет, Νέα Διαθήκη, начиная от Евангелия Матфея до апокалипсиса включительно, в 5 вершков длины и 4 ширины. Он писан на белом и тонком пергамине мелким, но чётким и красивым почерком в X веке. Эта рукопись, как видно из приписок на ней, принадлежала Евстафию Дилию, в 1565 году жившему в городе Иоаннине.

Текст в ней – церковный, кафолический. Зачала и окончания недельных евангельских чтений намечены в середине её словами: ἀρχὴ, τέλος. После евангелистов Матфея, Марка и Луки написаны предисловия к ним, сочинённые Козмой Индоплавателем, который жил и трудился в 540 годах: по сему можно думать, что и все четыре Евангелия переписаны с издания сего Индоплавателя. После евангелия Иоанна непосредственно следует Ὑπόθεσις τῆς βίβλου τῶν πράξεων, т.е. содержание книги Деяний (апостольских), и следующая важнейшая приписка:

Для лучшего уяснения и оправдания этой приписки сопоставлю с ней подобную же, но более полную, на моей собственной рукописи 1301 года, содержащей деяния и послания апостольские, обозначив разницы косвенными буквами.

Сопоставив эти две приписки, разлагаю их на части, критикую и делаю из них надлежащие выводы.

Индикт от латинского глагола indico – показываю, есть показатель времени. Он со времени римского императора Августа неотменно начинался в первый день сентября, и служил показателем на целый год до будущего 1-го Сентября. Всех индиктов назначено было только 15-ть на каждые пятнадцать лет. По прошествии этих лет опять начинался индикт 1-й. Например:

Годы от Р. Х.

Индикты

Годы от Р. Х.

Индикты

343 …………………………………. 1

344 …………………………………. 2

345 …………………………………. 3

346 …………………………………. 4

347 …………………………………. 5

348 …………………………………. 6

349 …………………………………. 7

350 …………………………………. 8

351 …………………………………. 9

352 …………………………………. 10

353 …………………………………. 11

354 …………………………………. 12

355 …………………………………. 13

356 …………………………………. 14

357 …………………………………. 15

−−−−−−

358 …………………………………. 1

359 …………………………………. 2

360 …………………………………. 3

361 …………………………………. 4

362 …………………………………. 5

363 …………………………………. 6

364 …………………………………. 7

365 …………………………………. 8

366 …………………………………. 9

402 …………………………………. 15

И так далее.

Присмотревшись к этому индиктионному счислению времени, понимай: что значит в выше приведённых приписках 9-й индикт пятнадцатилетнего периода.

Кроме сего, знай, что древние римляне и греки, христиане, считая время еще по Ипатствам, или что тоже, по консульствам. Например:

В первый год рождества Христова консулами были Кай Юлий Цезарь и Эмилий Павел.

Во второй год от рождества Христова – Алфиний, Афраний, Вар и Непос.

В третий « « « « Элий Ламиа и Севилий Гемин.

В трехсотый « « « « Константий Хлор и Галерий Максимиан Цезарь.

В триста первый « « « Постумий Титиан и Попилий Непотиан.

В 396-й год « « « « Аркадий Август и Онорий Август, два родные брата.

В 462-й год « « « « Лев Август.

Теперь по консульствам и индиктам сам считай годы, показанные в обоих вышеприведённых приписках. – Во второй приписке поименованы консулы Аркадий и Онорий; а консулами они были в 396 году; в этот же год, индикт, поставленный в обоих приписках 9-м, действительно был 9-й; и так ты верно узнаешь 396-й год.

Вычти же из этого числа 330 лет, протёкшие от кончины Павла до консульства Аркадия и Онория, ты получишь 66-й год от Р.Х. (396−330−66). В этот 66-й год скончался Павел в Риме при Нероне, который тогда ещё был жив и царствовал. А и в обеих приписках упомянуто, что Павел замучен при Нероне. Итак, приписки верны; верен и счёт годов.

В этих приписках сказано, что Павел замучен спустя 36 годов после смерти Христа. Присоединим к этим годам 30 лет от рождения Спасителя: получим тот же 66-й год, который мы уже нашли, и вместе узнаем, что первый, старший составитель приписки, той, что в Руссике, вместе с некоторыми хронологистами наидревнейшими полагал, что Иисус Христос жил только 30 лет: на 30 году крестился и в этот же один год учил, чудодействовал и умер на кресте.

После сего сделаем обратный счёт годов, не от консульства Аркадия и Онория, а от рождества Христова по указанию приписок: мы получим те же итоги.

От рождения Христа до смерти Его прошли ……………………………… 30 лет

От смерти Его до кончины Павла ………………………………………… 36

От кончины Павла до консульства Аркадия и Онория ………………… 330

−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−

Итого: 396

Поверим счёт годов, продолженный на моём манускрипте:

От консульства Аркадия или от … 396 года до консульства Льва Августа прошли 63 года: ошибка писца на моем манускрипте! Надобно считать … 66 лет

−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−

Получится: 462-й г.

В этот год консулом был действительно, Лев Август. Этот же год есть 462 от рождества Христова по следующим двум указаниям на моём манускрипте.

А) От рождения Христа до смерти Его прошли … 30 лет.

От смерти Его до кончины Павла …… 36 лет.

От кончины Павла до Аркадия ……… 330 лет.

От Аркадия до Льва ………………… 66 лет.

−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−

Итого: 462-й от Р.Х., указанные в моём манускрипте

Б) От рождества Христова до гонения Диоклетиана прошли … 288 лет.

От Диоклетиана до Льва Августа …………………………… 174 г.

−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−

Итого: 462 г.

После сего наивернейшего летоисчисления считаю нужным обнаружить вот что: во-первых, 462-му году соответствует не 12 индикт, показанный в моем манускрипте, а 15-й; стало быть, он показан так по ошибке переписчика. Во-вторых, в обоих манускриптах, о коих идет речь, слова, – καθ’ ἣν ἐτελειώθη ὁ ἄγιος ἀπόστολος τῷ κὰτ’ αὑτὸν μαρτυρίῳ ἐξηκοστῷ καὶ ἐννάτῳ ἔτει τῆς τοῦ Κυρίου ... παρουσίας – эти слова вставлены после каким-то хронологистом, который считал 33 года жизни Спасителя, и потому хотел сказать, что Павел замучен в 69 году от Р.Х. Эта вставка должна быть исключена по следующим научным требованиям. 1) Павел замучен был при Нероне, а Нерон умер ранее 69 года по Р.Х; следовательно, этот год вставлен неверно. 2) Вставка эта грамматически не вяжется со строем приписки. 3) Если мы 69-й год примем за год смерти Павла и скажем, что от смерти его до Аркадия прошли 330 лет, то получим 399 год: а в этот год индикт был 12-й, а не 9-й, указанный в приписках, да и консулами тогда были не Аркадий и Онорий, а Манлий Феодор, и Евтропий. Итак, не надо вставки! Прочь её!

Счёты годов кончены. Начинаются обещанные выводы для библейской критики.

Первый составитель приписки на Руссиковском манускрипте жил в 396 году по рождестве Христове.

Тогда он издал Деяния и все послания апостольские, и на этом издании наметил год мученической смерти апостола Павла в Риме, минувшие после неё годы числом 330-ть, и 9-й индикт того лета, в которое он сам жил. Но кто он? Из приписки видно, что составитель её был грек Сиромакедонский, живший в Египте; ибо он назвал месяц июнь по-Сиромакедонски, Панем и по-Египетски Епифи. Тщательное издание им полного Апостола с предисловиями доказывает его учёность. Имя и прозвание его скрыто. Но я полагаю, что этот издатель был тринадцатый наставник и начальник Александрийской огласительной школы, знаменитый обширнейшей учёностью и толкованиями св. Писания Дидим, (Δίδυμος), трудившийся в этой школе с 340 года по 396-й²⁸ .

Второй составитель приписки на моём манускрипте, повторивший первую приписку с пополнениями, жил в 462 году. Тогда он вновь издал весь Апостол с предисловиями и со счётом стихов во всех апостольских посланиях. Это был Александрийский диакон Евфалий, известный этим изданием, которое напечатано было неким Закагнием с упоминанием имени сего дьякона.

Итак, рассмотренный мной Новый Завет в Руссиковской библиотеке доставил мне следующие сведения о преемственных изданиях сего Завета в Египетской Александрии: Первое издание полного Апостола с апокалипсисом было сделано Дидимом в 396 году, а второе Евфалием в 462 году, четыре же евангелия изданы тамошним монахом Козмой Индоплавателем около 540 года.

Все эти издания были весьма уважаемы православными христианами. Доказательством тому служат многие списки с них, которые я видел в библиотеках Синайских, Сионских, Афонских и Метеорских. Уважение же к ним обуславливалось правильностью содержащегося в них текста, принятого вселенской православной Церковью. С этих-то древнейших изданий и надобно нам печатать Новый Завет, разумеется, осторожно и тщательно, по сличении многих однородных манускриптов между собой и с моим манускриптом Евфалиевским, переписанным в 1301 году. Такой труд я взял на себя, дабы напечатанием оных избавиться от поклонов Немцам, и иметь текст св. Писания свой, православный, кафолический, наидревнейший. Но успею ли я сделать это? На ум приходит греческая поговорка: εἶς οὐδείς, – т.е. один в поле не воин.

А поле расстилается передо мной великое и пространное. Иди тут вперёд да вперёд, собирай цветы и клади их на жертвенник Науки. Иду, собираю и кладу.

Вот крупный и сочный цвет знаменитого патриарха Фотия, называемый Τὰ Ἀμφιλοχία, ἢ λόγων ἱερῶν καὶ ζητημάτων ἱερολογία πρὸς Ἀμφιλόχιον τὸν ὀσώτατον μητροπολίτην Κυζίκου, ἐν τῷ καιρῷ τῶν πειρασμῶν, ζητημάτων διαφόρων εἰς ἀριθμὸν 300 συντεινόντων ἐπὶ λύσιν αἰτησάμενον: т.е. Амфилохия, или толкование речений св. Писания и решение вопросов Амфилохия преподобнейшего митрополита Кизического, который во время бедственное просил (Фотия) решить ему разные вопросы, числом 300. Эта рукопись на бумаге, в большой лист, в 606 страниц, переписана мелким греческим почерком в прошлом столетии. Она разделена на две книги в одном переплёте. В первой книге содержатся сто ответов Фотия на вопросы Амфилохия, а во второй 194 ответа ему же. Эту рукопись кто-то сливал с другими тезоименитыми рукописями, и на полях её отметил разночтения. Не знаю, как она досталась Руссику. (Такая же рукопись на пергамине находилась в Афонской лавре св. Афанасия. Лавриоты препроводили её в Афины для напечатания; и она там напечатана и посвящена нашему Государю Александру Николаевичу). Тут я вычитал, что современник апостола Петра Симон волхв, первый из всех, держал у себя образ Христа, и выставлял его при совершении крещения. Из этой рукописи извлечены мной некоторые вопросы и ответы и помещены в моём каталоге Руссиковских манускриптов.

Кроме этой Амфилохии и кроме рукописей, содержащих св. Писание, замечательны

Б. Из числа богослужебных книг.

– Чин литургий Василия великого, Иоанна Златоустого, и Преждеосвященных даров, на пергамине писанный в 1409 году. – Тут не положена молитва при освящении Даров: «Господи, иже пресвятаго твоего Духа» … Но зато по-нашему написано: «Твоя от твоих тебе приносяще, а не приносимом, как возглашают нынешние Греки: и ещё: «со страхом божиим и верой приступите». Недавней же прибавки греческой – «и любовью» – нет.

– Κανόνες ἐγκωμιαστικοὶ καὶ παρακλητικοὶ εἰς τὴν ὑπεραγίαν θεοτόκον, ψαλλόμενοι εἰς τὰ ἀπόδειπνα: т.е. хвалебные и молебные каноны пресвятой Богородицы, поемые в повечерия. Более 70 канонов. Толстая рукопись на пергамине писана хорошим почерком в 1209 году. Все эти каноны начинаются с субботнего дня. В каждую субботу положены два и три канона, а в прочие дни по одному. Все они поются на восемь гласов.

– Месяцеслов с кондаками и тропарями писан неким Гедеоном в 1414 году. Начало его потеряно.

– Συναξαριτής, т.е. Собрание кратких житий св. мужей и жён. Рукопись XIII века, к сожалению, неполная. Нет ни начала, ни конца. Некоторые жития, Евфросинии, дочери Пафнутия египетского, написаны стихами.

В. Из творений св. отцов и проповедников.

заслуживают внимания следующие рукописи:

– Слов св. Василия Великого. Прекрасная рукопись на белом пергамине в лист. Она написана в X веке в два столбца превосходным почерком с раззолоченными заглавными буквами, но к сожалению, не имеет ни начала, ни конца.

В первой уцелевшей тетради содержится 7-е слово, изъясняющее 32 псалом. Толкования псалмов окончены 115 псалмом. Потом следуют первое и второе слово о посте, после них 19-е Слово о внимании к себе и 20-е о благодарении. Последняя беседа 37-я – Ὁμιλία ῥηθεῖσα ἐν Λακίζοις.

– Βασιλείου ἀρχιεπισκόπου Καισαρείας Καππαδοκίας ἐξηγήσεις καὶ ὑπομνηματισμοὶ εἰς με λόγους Γρηγορίου Ναζιανζηνοῦ τοῦ θεολόγου, ἀφιερωθέτες Κωνσταντίνῳ αὐτοκράτορι τῷ πορφυρογεννήτω. Василия архиепископа Кесарии Каппадокийской (не святого, иного) изъяснения и примечания при 45 словах Григория Богослова Назианзийского, посвящённые порфирородному самодержцу Константину (который умер 11 ноября 1028 года). Претолстая рукопись на пергамине в 5 вершков длины и 4 ширины. Она писана стенографически мелким почерком с изъяснениями на полях. Слова 45-го нет, а 44-е кончено. Всех страниц 554. Эта рукопись, кажется современна Константину Порфирородному. В ней найдёшь всю учёность одиннадцатого века. Она драгоценна. Но кто желает прочесть, переписать и напечатать её, тот пусть посвятит сему труду лет семь, если не более. – Эта рукопись, как видно из приписок на ней принадлежала Пелагонийскому епископу Димитрию: а он пожертвовал её монастырю св. Великомученика Димитрия мироточивого, находившемуся, вероятно, в его епархии. – На втором листке помещено оглавление слов, а на третьем посвящение царю. Оно начинается так: Προοίμιον: Βασιλίος ἀρχιεπίσκοπος ταπεινὸς Καισαρέιας Καππαδοκίας. – Ἐν ταῖς μεγίσταις καὶ δημοτελέσι τῶν πανηγύρεων, μέγιστε αὐτοκράτωρ, οὐ μόνον οἰ ἐν τέλει ... κ. τ. λ. Очень трудно читать, потому что чернила весьма бледны. Предоставляю другим прочесть и переписать это предисловие и всю книгу.

– Λέοντος σοφοῦ βασιλέως Λόγοι ἐκκλησιαστικοὶ: Льва Мудрого царя слова церковные. – Эта рукопись на бумаге в большой лист переписана в 1845 году иеродьяконом русской киновии Амфилохием. Всех слов 35-ть, да песнь ᾠδάριον, о втором пришествии Христовом. – Слова эти были говорены (sic) царем Львом Мудрым († 911 г.) в разных церквах, в великую субботу, в Пасху, в Господские и богородичные праздники, и в празднества Святым, по случаю освящения храмов и возведения брата его Стефана в сан патриарший (Слово 17-е.) Тридцатое Слово, по причине недосуга царя Льва, произнесено было придворным чиновником, ὑπογραφεύς. – В этих словах loquentiae satis, sapientiae parum, т.е. говорливости много, а мудрости мало. Когда я во втором слове прочёл следующие слова: ὦ μακάριαι γυναῖκες ... πρώται μὲν τὸ χορίον τῆς ἀγθαρσίας ὡραίῳ ποδὶ κατλάβετε, т.е. о, блаженные жены … вы первые к вместилищу нетления (гробу Господню) красной стопой подошли: улыбнулся и закрыл рукопись, подумав, что царю Льву и у св. Мироносиц мерещились хорошенькие ножки.

– Συμεὼν τοῦ ἀγιωτάτου ἀρχιεπισκόπου Θεσσαλονίκης (τoῦ νέου θεολόγου) περὶ τῶν μυστηρίων τῆς ἐκκλησίας: Симеона святейшего архиепископа Солунского (нового Богослова) о Таинствах Церкви. Рукопись чёткая и полная на бумаге в лист 1573 года, с припиской: Νικόλαος ἱερεὺς ὁ Λάπτης γέγραφα. Σωθεὶς ὀ γράπψας. ἐλεηθεὶς ὀ ἔχων· ἐν ἔτει ζπα μηνὶ μαϊῷ, ἰνδικτίωνος ά: – Я, Николай иерей Лаптев писал. Спасение писавшему. Помилование имеющему (эту рукопись). В лето 7081, в месяце мае, при индикте 1-м.

– Τοῦ σοφωτάτου Κυροῦ Μαξίμου ἱερομονάχου τοῦ Πελοπονησίου Διδαχαὶ εἰς κυριακὰς τοῦ ὅλου ἐνιαυτοῦ, ἀρχόμεναι ἀπὸ τῆς κυριακῆς πρὸ τῆς ὑψώσεως τοῦ σταυροῦ. Τόμοι δυὸ in 4^⍛ Мудрейшего господина Максима иеромонаха Пелопонесца Поучения в воскресные дни всего года, начинающиеся с недели перед воздвижением креста. Два тома в 4-ю долю листа. – В первом томе 31 поучение. Последнее из них в пятую неделю великого поста. Этим поучениям предшествует предисловие, написанное самим проповедником 7 мая 1614 года в городе Иоаннине. В конце сего тома написано: Τὸ παρὸν Κυριακοδρόμιον ἐγράφη εν ἔτει 7158 χειρὶ Ἀντωνίου εὐτελοῦς ἱερομονάχου, οὗ καὶ κτῆμα ὑπάρχει: Настоящий круг недельный написан в 7158–1650 году рукой Антония, смиренного иеромонаха, и ему принадлежит, как собственность. – Второй том написан тем же Антонием в 1651 году. В нём содержатся поучения во все последующие дни недели.

Г. Из законоведения.

занимательны:

– Κανονικὸν, ἤτοι οἱ θεῖοι κανόνες τῶν πανσέπτων ἀποστόλων, τῶν τε οἰκουμενικῶν καὶ τοπικῶν ἀγίων συνόδων, καὶ τῶν κατὰ μέρος θεοφόρων πατέρων, κατ’ ἐπιτομὴν συναλεγμένοι παρὰ ΧΡΙΣΤΟΦΟΡΟΥ μοναχοῦ τοῦ ἐν τῆ κατὰ τὴν εὐαγῆ μονὴν τῶν Ἰβηριτῶν ἱερᾷ σκήτῃ τοῦ τιμίου προδρόμου διάγοντος: Каноникон, или блаженные правила всечтимых апостолов, вселенских и поместных святых Соборов, и некоторых Богоносных Отцов, сокращенно совокупленные Христофором монахом, живущем в священном Ските честного Предтечи, принадлежащем благоустроенной обители Иверской. – Рукопись на бумаге in 4^⍛. Писана чётко и разборчиво. Этот труд был посвящён Христофором вселенскому патриарху Неофиту, когда он святительствовал во второй раз с 1799 года по 1800-й.

Мои выписки из предисловия этой рукописи:

Константин Алексей Аристин, дьякон и законоблюститель великой Церкви, трудился в царствование Мануила Комнина около 1165 года.

Канонист Константин Арменопул, законоблюститель и судья Фессалоникийцев был почти современник предпоименованного Аристина.

Канонист Матфей Властарь иеромонах Фессалоникийский существовал около 1331 года в царствование Андроника Палеолога младшего, который был сын Михаила, а внук Андроника Старшего и правнук латиномудровавшего Михаила.

Правила Собора Карфагенского составлены в 528 году.

Правила Собора Анкирского – в 314 году.

– – Неокесарийского – – 314 г.

– – Гангарского – – 330 г.

– – Антиохийского – – 341 г.

– – Лаодикийского – – 364 или 367 г.

– – Сардикийского – – 346 г.

– – Карфагенского – – 419 или 420 г.

– Ἐπιτομὴ τῶν ἱερῶν κανόνων τῆς μίας ἀγίας καθολιθῆς καὶ ἀποστολικῆς τοῦ Χριστοῦ ἐκκλησίας ... συντεθεῖσα παρά τινος τῶν τῆς τοῦ Χριστοῦ ἐκκλησίας τροφίμον Ἀθωνίτου: Сокращение священных правил святой. Соборной и апостольской Церкви Христовой… составленное одним из питомцев Церкви Христовой Афонитом. Эта рукопись на бумаге в большой лист с 1835-ю страницами есть не что иное, как сборник, в котором догматы, заповеди, правила Церкви, её предания и разные уставы соединены в одно целое, так что составитель их иеродиакон Неофит, родом из Пелопонесских евреев, многословно рассуждает и о св. Троице, и о смиренномудрии, молитве и милостыне, о таинствах и о клире и правах его, приводя на всё свидетельства из св. Писания, из творений Отцов церкви и из правил церковных. Эта рукопись, по словам Руссиковского игумена Герасима, была пересмотрена недавно скончавшимся дидаскалом Афоно-Русской киновии Венедиктом; и он вырезал из неё много страниц, на коих написано было гнилое пустословие Неофита. Тут есть сказания и рассуждения и о франкмасонах, и о св. огне Иерусалимском, которого получение и раздачу Неофит назвал Драматургией. Это сочинение не стоит разбора. Но в истории богословской науки стоит упомянуть о Неофите, как о дикой пчеле, которая выделывала свой мёд в прошлом столетии около 1749−1764 года. Вышеупомянутый игумен Герасим знал его лично. И мне отозвался о нём так: острая голова! беспокойная душа!

Д. Из панфектов, или сборников

достойны чтения следующие рукописи:

– Сборник писаный в 1424 году. На первой странице его приписано: Post obitum reverendissimi Patris Berezansky Bibliothecae Mohileanae applicatus. Итак, эта рукопись принадлежала достопочтеннейшему отцу Березанскому, и по смерти его причислена к библиотеке Петра Могилы. А как она из Киева попала в Афоно-Руссик: это Бог весть. Тут, кроме Новелл Юстиниана I, помещён чин принятия в церковь разновозрастных людей, различным образом отрёкшихся от Веры и опять возвратившихся.

В особой статье о разных ересях сказано, что Богомилов называли Кудугерами: οὗτοὶ εἰσιν οἱ λεγόμενοι Κουδούγεροι. (Об этих Кудугерах и о князе Херцеге смотри ответ вселенского патриарха Геннадия Схолария в моём первом путешествии на Синай).

– Сборник на бумаге в лист, писанный в 16 веке разными почерками, из которых Малоазийский, похожий на Турецкое письмо, труден для чтения. Эта замечательная рукопись принадлежит Кифирскому епископу Максиму Маргунию, который родился на острове Крит, жил в Венеции (в 1595 году) и там скончался ἐκ κωλυτικῆς αὐτοῦ διαθέσεως. В ней между прочими статьями помещена Амфилохия знаменитого патриарха Фотия.

– λόγοι διάφοροι на бумаге in 4^⍛. – Тут я читал: а) Отрывок из третьего слова св. Афанасия Александрийского, содержащего толкование евангелия Матфея, в котором отрывке сказано, что Иоанн Предтеча в пустыне питался акридами, то есть, не саранчой, а листьями растения, называемого ἈΚΡΙΣ – акрида; б) читал также заметку о том, что праздника Рождества Христова не было в церкви до дней Златоустого, и что уже он начал совершать его с песнопениями, по определению ὀρισμῷ, верховного архиерея старого Рима.

в) Отсюда переписал для себя стихомерное переложение Псалтири, сделанное Аполлинарием. г) Здесь я в первый раз в книжной жизни моей нашёл греческие загадки: αἰνίγματα διάφορα. Всех их сто.

Загадка: Хороша невеста наша, но крива.

Отгадка: Хороша душа наша, но грешна.

Загадка: Говори мне что хочешь. Я госпожа Варвара, слышу.

Отгадка: Сколько ни греши, а в Рай не войдёшь без покаяния и милостыни. Я, душа Варвара, слышу это, и выгнанная из рая опять стремлюсь туда.

−−−−

Виденные мной в библиотеке Руссика Панфекты так заинтересовали меня своим разнородным и богатым содержанием, что я не решился подробно рассматривать такие сборники во всех книгохранилищах Афонских. Подобная решимость созрела во мне и при чтении писем разных высокопоставленных лиц, так как эти письма показались мне наилучшими материалами для составления истории церковной и истории наук. В Руссике заняли внимание моё –

Е. Письма.

I. – Максима Маргуния епископа Кифирского к Давиду Есхелию на языках Латинском и Греческом с 1589 года. – Эта рукопись, в лист, переплетена. В ней все письма с печатями из сургуча, вытесненными через накладную бумагу, перенумерованы. Всех № 126. Но писем тут более. Ибо к одному письму пришиты инде два; иногда Максим через посредство Есхелия пересылал свои письма к другим лицам: и эти письма тут сшиты с прочими. Ответов Есхелия нет: а только на адресах он надписывал по-латински, что получил письмо тогда-то и отвечал тогда-то. На этом манускрипте рукой дидаскала Дорофея Вулизмы, жившего в Афоно-Руссике, по-гречески написана следующая заметка о епископе Максиме: «Максима Маргуния, когда он жил на Кифире, весьма опасалось Венецианское начальство, как бы он на островах не подготовил какое-нибудь восстание против Франков, как епископ, способный убедить весь народ. Посему оно, боясь его, переселило его с Кифиры в Венецию, а на содержание ежегодно давало достаточное жалование. Там он жил, мудрствовал и скончался от сухотки, ἐκ κολλιτικῆς αὐτοῦ διαθέσεως.

Содержание рукописи, о которой идёт речь, изложено мной в каталоге непечатных книг Руссика. А здесь я для знакомства с Кифирским епископом Максимом помещаю лишь небольшие выдержки из неё.

Письмо №1. Davidi Haeschelio, viro dostissimo, Maximus Margunis episcopus Cytherensis S. P. D.

Vides ne, quot vires tuorum morum probitas habeat! quantum naturae tuae suavitas et non vulgaris doctrina valeat, Haescheli doctissime!... Quod de libellorum editione scripsi, rogote, ut lubenter perficias, pergratum enim mihi feceris… Philonis atque Josephi tractatulos ne in comiis quidem, quod ajunt, vidimus; si in aliquem forte eorum incidamus, nostril sane haud immemores officii erimus; de hoc tamen te certiorem interim velim. Plethonis non aspernenda nobis superesse astronomica, nec non Gregorii Nyssae episcopi nonnullos pulcherrimos. Adde his etiam in Rhetoricen tractatum, brevem quidem illum, opus vero viri dostissimi, sed ἀνεπιγράφου. Si tibi horum alicuius opus fuerit, de hoc nos certiores facere tuum erit, nostrum vero jussa tua explore, ut ita dicam, citissime. Opuscula de virtutibus si et Latina feceris, bene erit, sin minus, tuum esto judicium. Epistolam tamen ad Beatissimum Constantinopolitanum patriarcham Hieremian, quanto citius excudi efficies, tantao mihi sane jucundius atque gratius fuerti. Mittimus insuoer et quaedam nostra carmina obiter facta, quae si placuerint, tuun de ipsis quoque esto judicium/ − Vale vir eruditissime atque amantissime, et quo incepisti amore amare me ne desinas et atque obsecro. – Venetiis XXV die Julii anno humanae salutis MDLXXXIX.

Mitimus τὸ ἀνθολόγιον. Disederamus Zosimi historiam cum aliis, et Photii Χρησομαθίαν cum Apollonio/ Quidquid pretii fuerit, statim dabimus. Et scribas, obsecro, saepius.

Адрес на обороте полулиста:

Davidi Haeschelio magistro classic in schola Anea, viro dostissimo. Augustae.

Письмо № 61. Мάξμος ταπεινὸς ἐπίσκοπος Κυθήπων Ἐσχελίω τῶ σοφωτάτω εὖ πράττειν.

† Γράφεις, τὸ εὶσ τὰς Πράξεις τῶν ἀποστόλων ὑπόμνημα τοῦ Χρυσοῤῥήμονος τὸ τῇ παρ’ ὑμῖν ἀντέθησαυρισμένον βιβλιοθἠκη εἰς ἑξήκοντα σχεδὸν ἀριθμὸν φύλλων ἥκειν. ἐγὼ δὲ τῷ παῤ ἐμοὶ σωζομένῳ ὲν μεμβράναις παλαιοτάτῳ καὶ τὸν χαρακτῆρα εἰς κάλλος ἀπιεικῶς ἐξησκημένον ἔχοντι αὐτὸ παραβάλλων, πολλῷ τούτου ἐλλιπέστερον ἕχειν τὸ παρ’ ὑμῖν διατεκμαίρομαι²⁹. Τὸ γᾲρ παρ’ ἐμοὶ μένον ὁμιλίας μὲν ἐμπεριἐχει πέντε πρὸς ταῖς πεντήκοντα, cartas δὲ ἤτοι φύλλα περὶ τὰ ἐκατὸν πρὸς ταῖς ἑβδομήκοντα, πρός δὲ καὶ ἐγκώμια ἄττα ἰδία τοῦτο ἐμπεριείληφεν εἰς Παῦλον τε καὶ Πέτρον καὶ Ἰωἄννην τὸν ἐὑαγγελιστὴν καὶ Ἰάκωβον τὸν τοῦ Ζεβεδαίου, καὶ Θωμᾶν, καὶ Ἰάκωβον τὸν Ἀλφαῖου, καὶ Βαρθολομαῖον, καὶ Φίλιππον, εἰς ἒξ πρὸς τοῖς εἴκοσι· καὶ ταῦτα φύλλα ἐξήκοντα ὡς ἐγγὺς ποῦ εἶναι τῶν διακοσίων τὸν σύμπαντα ἀριθμὸν. Ἔστι δὲ πρώτου μεγάλου μήκους, id est magno folio, τὸ βιβλίον καὶ ἀξιόλογον. … Περὶ τοῦ Σιμπλικιανοῦ εὶς τὸ τοῦ Ἐπικτήτου ἐγχειρίδιον ὑπομνήματος καὶ πρὸς τούτου σοὶ μέμνημαι γεγραφὼς, ὅτι οὐχ’ εὕρηται, καὶ τανῦν οὑδὲν ἧττον ταυτολογεῖν ἀναγνάζομαι. Σοῦ δ’ ὦ σοφώτατε μοὶ Εσχέλιε μὴ παραδράμοι τὴν μνήμην Μάξιμος, ὅ, τε κἀνταῦθα σοὶ ἐγχαράττων αὐτοσχεδίως, καὶ ὁ τοῦ συμβολικοῦ πονήματος ἱεπὺς συγγραφεύς· Si apud vos, sive apud Sylburgium invenitur Λυκόφρων cum scholiis, pergratum mihi erit, illius possessori (graecismo, velim, ignoscas) fieri. Ἐῤῥωμένον σὲ διαφυλάττοι ὁ Κύριος ψυχῇ τε καὶ σὼματι, ἀνδρῶν σοφώτατε μοι καὶ φίλτατε.

Ἐωετίηθεν, μουνιχίωνος στ ἰστταμένου κατὰ τὸ ᾳφλε ἔτος τὸ σωτήριον.

Кроме писем епископа Максима в манускрипте помещены письма других лиц к Есхелию, именно:

1) Константина Лукариса 1591 года к Есхелию по-гречески Из Венеции.

2) Его же … 1591 г. по-латыни Из Венеции.

3) Его же … 1590 г. по-гречески.

4) Леонтия иеромонаха Евстартия Киприянова без года.

5) Его же … Оттуда же.

6) Матфея иеромонаха Галатиана 1603 года. Оттуда же.

7) Юлия Кесаря Сантамавра из Рима, №115, 1604 г.

8) Υγων ὀ Βροχθωνός, из Франкфурта без года.

9) Его же оттуда же сентября 29, 1600 года.

10) Его же … 1601 г.

11, 12, 13) Его же … 1604, 1606, 1607 г.

14) Его же, ἐξ Αννουίας ῖθ φευρ. Без года.

15) Τῳ Οἱσχελίω Αἰμὶλος Πόρτος ὁ Φραγκίσκου Πόρτου Κρητὸς ἐξ Εϊδελβέργης 1599 г. № 123.

16) Samuel Gladius Anglobritanus 1608 an. по-латыни.

17) Его же по-гречески из Венеции, 1608 года.

α) Κικέρωνος παράδοξα παρὰ Μαξίμου Κιθήρων ἐπισκόπου ἐκ τῆς τῶν Λατίνων εἰς τὴν Ἑλλάδα γλώτταν μεταφρασθέντα.

Ἐπαινετέος δ’ ἆρα οὗτος ὁ αὐτοκράτωρ …

β) Τοῖς περὶ τὴν ἱερὰν ἐσχολακόσι φιλοσοφίαν, без года, без города, без адреса.

γ) Τοις τῶν λόγων ἐρααςαῖς ἐν τοῖς καλοῖς ἐπίδοσιν 1600 г. 7 июля. Clarissimo atque doctissimo viro domino Marco Velsero. Augustae.

δ) Κυρίλλῳ τῶ Λούκαρει ὁσιωτάτῳ ἐν ἱερομονάχοις 1595 ἔτους. Из Венеции.

ε) Τῷ πανιερωτάτῳ μιτροπολίτῃ Χίου κυρίῳ Ἰππολὶτῳ. 1595 ἔτους. Оттуда же.

ξ) Πίναξ τῶν ἐμπεριεχομένων τῶ τοῦ μεγάλου Ἀθανασίου παρ’ ἡμῖν τέυχῳ.

η) Τοῖς περὶ φιλοσοφίαν ἐσχολακόσι. 1595 ἔτ. Без адреса.

θ) Τοῖς ἀυταῖς 1594 ἔτ. Из Венеции без адреса.

ι) Александрийскому патриарху Мелетию 1593 года из Патавии.

II. – Письма, переплетённые вместе с рукописью, содержащей толкование Прокопия Софиста на пророка Исайю:

– Учителя Ефрема, (в последствии патриарха Иерусалимского) в сентябре месяце 1761 года, к Хури Иосифу о разностях между католиками и православными. Всех разностей 170.

– Некоего Ерофея, 1767 года 8 февраля.

– Приветственное послание воспитанников Афонской академии, 1759 года января 1 дня, к начальнику её иеродиакону Евгению Вулгари. Оно переписано мной всё сполна.

ΙΙΙ. – Письма иеродиакона Неофита Пелопонесца родом Еврея, жившего на Афоне в Кавсокаливском Ските, к разным лицам, к Молдовлахийскому первосвятителю, Константинопольскому патриарху Кириллу, Василию, учителю на острове Патмосе, Евгению (Вулгари?) и к другим, письма о разных предметах с 1749 года по 1764-й. Этот Неофит (острая голова, беспокойная душа) писал по-гречески красно.

В библиотеке Руссика я в первый раз познакомился с медициной древних врачей Греческих, и по свойственной мне любознательности решился изучать и этот предмет в книгохранилищах Афонских. Вот первые уроки мои.

Ж. Из медицины греческой.

Врачебную науку Грекам сообщил Асклепий или Эскулапий, царствовавший в Фессалии в 13-м веке до рождества Христова, и за то был причислен к лику богов. Его врачебные сведения долго-долго переиздавались из рода в род Асклипиадами, а два сына его Махаон и Подалирий, как искусные врачи пользовали греческих воинов во время Троянской войны. После Эскулапа известен большими познаниями в медицине Пифагор, живший в 530-х годах до Христа. Он заимствовал их из Египта и первый из врачей наблюдал и распознавал дни перелома болезней к добру или к худу.

Ученик его Алкмеон первый анатомировал, т.е. рассекал тела животных.

Медицинские школы в первый раз появились на островах архипелага, Книде и Ко в пятом веке до Р.Хр. Из Койской школы вышел знаменитый Гиппократ, родившийся в 460 году дохристианском. Он доныне почитается отцом врачебной науки. Его наблюдения и сведения заключаются в известных афоризмах, которые и в наши дни признаются достойными внимания³⁰. Гиппократ усовершенствовал хирургию и павологию, и первый изложил диэтику и симиотику (о признаках болезни). Ему усвояют семьдесят два сочинения, из коих, однако лишь пять принадлежат ему, как то: 1) О Эпидемиях, 2) Ирогностика, 3) Афоризмы, 4) О воздухах, водах, местностях, сочинение классическое, и 5) О диете. Слог Гиппократа сжат, и потому тёмен. После него греческие врачи закружились в лабиринте разных систем и теорий, и потому замедлили дальнейшее усовершенствование Медицины.

Уже философия Аристотеля, знаменитого учителя царя Александра Македонского, вперёд подвинула эту (извините моё выражение) кладбищную науку. Ученик его Феофраст много писал о врачебном искусстве (περὶ ἰλίγγων, περὶ ἱδρώτων, περὶ κόποων).

В Аристотелевскую эпоху за 245 лет до Христа славился знаменитейший из врачей Диоклес, родившийся в Каристе на острове Эвбее (Негропонт). До наших дней уцелело его письмо к царю Антигону о сбережении здоровья.

Из числа Александрийских врачей, этих первых рассекателей трупов человеческих, Проксагор, потомок Асклипиадов Койских, сделал замечательные открытия в анатомии. Он отличал жилы от артерий, и череп головы считал началом спинной кости. В годы царствования первых Птолемеев Египетских в Александрии были два наилучшие анатомиста, Ирофил и Ерасистрат. Они основали две новые медицинские школы. Когда Птолемей Фискон (146−117 г. до Р.Х.) выгнал учёных из Александрии, тогда оба эти врача ушли в малую Азию, и там основали медицинские училища. Страбон в 12-й книге своей Географии упомянул, что во Фригийской области, между городом Лаодокией и Карурами, ещё в его время, существовало большое Ирофилианское училище врачей, поддержанное Зевксидом и после него Александром Филалифом, и что в городе Смирне, при предках его (Страбона) находилась Ерасистратская школа, поддержанная Икесием, а во дни его уже была закрыта³¹.

Ирофил Халкидонец, живший за 300 лет до Р.Х., анатомировал весьма многие трупы человеческие. Некоторые говорят, что ему дано было позволение делать опыты и над живыми людьми, и что народ с ужасом смотрел на эти опыты и растерзал бы его, если бы не защищали его цари Египетские. Ирофил сделал столь великие открытия в анатомии, что Гавриил Фаллоп назвал его евангелистом анатомиков. Главнейшие открытия его касаются нервной системы, которую он почитал основой наших чувствований. Древние очень хвалят его описание круговращательного сочетания обоих глаз, малой кости, той, что в корне языка, и детородных – удов. Он первый имел правильное понятие о пульсе. А пафологические показания его были посредственны. – Думают, что Ирофил первый написал примечания на афоризмы Гиппократа. Это сочинение его в рукописи хранится в Амвросианской библиотеке города Милана.

Из первых учеников его известны Мантиас, который издал древнейшее собрание лекарственных питий, ἰατρικῶν δόσεων, Вакхий Танагреэц, каллимах, Каллианакс и Андрей из Кариста, изобритатель какого-то коллурия и машинки для легчайшего изъятия плеч.

Современники Ирофила Александрийский врач Ерасистрат родился в городе Иулиаде на острове Кео; прожил несколько времени в Антиохийском дворе царя Селевка Никатора³² где вылечил сына его Антиоха и за то пользовался величайшим почётом, но больше жил в Александрии и занимался анатомией, отказавшись посещать больных. Особенное учение его было учение о воздухе, проходящем через лёгкие в артерии. Когда воздух входит в артерии, а кровь в жилы, тогда человек бывает здоров: а когда жилы по какой-либо причине замкнутся, тогда кровь бросается в артерии и от того бывают болезни. Если кровь войдёт в большую артерию, то произведёт лихорадку, а если будет прилив её к окраинам артерий, то последует воспаление. Ерасистрат решительно не одобрял ни кровопускания, ни слабительных снадобий, и заменял их диетой, клистирами, рвотными, тёплыми ваннами и телесными упражнениями; вообще любил давать больным лекарства простые. Ему известна была так называемая Идиосинкрасия, т.е. особенность одного организма, не похожая на особенность другого организма человеческого тела. Из сочинений его ни одно не дошло до нас. Во время сего врача Хирургия отделена была от Ферапевтики, и медицинскую науку составляли Диэтика, Фармацевтика и Хирургия. Врач предписывал диету и лекарства внутрь, а Фармацевт лечил чирьи, раны и порезы, Хирург же занимался, резанием, сращением, перевязками членов.

Из числа последователей Ерасистрата знаменитые были: Стратон Веринфиец, враг кровопусканий, и другой Стратон из города Лампска, прозванный Физиком: этот занимался Физиологией и учил, что седалище души находится в передней части головы под челом.

Ученики же Ирофила, Филинос, Коец и ученик его Серапион Александриец жили за 250 лет до Христа и основали новую школу медицинскую, так называемую Эмпирическую, отдавая преимущество опытам, а не теориям.

Последний царь Пергамский Аттал (138−133 г. до Р.Х.) был большой любитель медицины и Ботаники и потому в садах своих воспитывал многие лекарственные растения и опытами изведывал силу их. По его приказанию Никандр писал сочинение об этом предмете.

Митридат, царь Понтийский, (кажется великий 12⁰/₃ год. До Р.Х.) изобрёл противоядие, составив его из 54 веществ.

Некто Зопирос врач прославился изобретением противоядия, называемого Амвросия.

В этот круг времени греческая медицина проникла даже в Рим. Первые греческие врачи, появившиеся там, были вольноотпущенные люди.

В 219 году дохристианском Архагафос поселился в этом городе и занимался врачеванием недужных, а в 110-м году до Христа славился там врач Асклипиад родом из Бруссы. С ним дружили Ликиний Красс и Цицерон. Он был последователем философии Эпикура, и душу не отличал от воздуха, движущего тело; анатомией пренебрегал. Сочинения его о клистирах, о перемежающейся лихорадке, о водянице, не дошли до нас.

Лет за 70 до рождества Христова Александрийский врач Аполлоний Китиэц написал три книги о членах тела, περὶ ἄρθρων πραγματεία, и посвятил их Кипрскому царю Птолемею, брату Египетского царя Птолемея Авлита. Это сочинение ещё не издано.

Лет за 40 до Христа врач Ксенократ Афродисеец написал книгу περὶ τῆς ἀπὸ ἐνύδρων τροφῆς – о питании водяными животными. Эта книга даёт нам понятие об Ихтиологических познаниях древних учёных мужей.

Современник Римских императоров Августа и Тиберия врач Кассий Феликс оставил по себе Ἰατρικὰ ζητήματα καὶ προβλήματα, т.е. врачебные вопросы и проблемы.

У императора Нерона (54−68 г. по Р.Х.) придворными врачами были Андромах Критянин и сын его. Первый изобрёл противоядие, названное им Γαλὴνη, которое он воспел стихами в одной элегии своей.

Знаменитостью этой же эпохи и этой же эмпирической школы был Педаний Диоскурид из Киликийского города Аназарва, превосходный ботаник и медицинский писатель. Из классического сочинения его, περὶ ὕλης ἰατρικῆς, черпали сведения о Ботанике Плиний, Гален, Оривасий, и многие другие писатели в течение 17-ти веков. Даже я в своей истории Афона (ч. III, § 49) поместил известные ему на Дакийском языке названия разных растений.

Перечислив врачей Эмпириков, т.е. опытников, знакомлюсь и с теоретиками. Из них –

Фемсон Лаодикиец, ученик вышеупомянутого Асклипиада, за 90 лет до Христа поселился в Риме. Он учил, что во всех членах человеческого тела существует некая дисаналогия (несоответственность); и она, то есть главная причина всех недугов. Он первый отличил хронические болезни от острых; отчётливо описал проказу; учению о ревматизме отвёл особое место в Патологии, и первый начал приставлять пиявки к вискам страждущих головными болями.

Римские врачи вообще были теоретики. Они пренебрегали анатомией и физиологией, и при лечении не брали во внимание ни возраста, но рода, ни привычек больного, ни климата, ни времени года, ни слизей, и полагали, что тела портятся или от величайшего напряжения, или от величайшего расслабления твёрдых частей тела. Между ними известны Антоний Муса вольноотпущенник императора Августа, Фессал Траллиец, Соран Эфесский, Критон, Мосхион, Афинэй, Агафин, Аретэй, Руф и Гален.

Фессал Траллиец жил в царствование Нерона. Этот врач из самого низкого рода, невоспитанный, во всю жизнь сохранивший дурные привычки худородия своего, почти ничему не учившийся, презирал открытия и опыты своих предшественников, собрал вокруг себя скопище молодых учеников таких же, как и он, и с ними посещал больных, по прошествии же полугодий давал им свидетельства на право самостоятельного лечения. Он первый завёл обычай ходить к больным вместе со всеми учениками его; причин болезней на исследовал, а лекарства прописывал такие, кои действуют не на ту или другую часть тела, а на все части его.

Соран Эфесский, учившийся в Александрии, жил в Риме во дни императоров Траяна и Адриана (96−138 г.) и там лечил и учил Медицине с большим успехом. Уцелели до ныне разного сочинения его, περὶ Ἐπιδέσμων, περὶ σημείων κατὰ ταγμάτων, περὶ μήτρας καὶ αἱδοίου γυναικείου, и биография Гиппократа.

Критон, живший при Траяне, писал о Косметике, Κοσμητικὰ. Но из этого сочинения дошли до нас немногие отрывки.

Мосхиону приписывается сочинение о болезнях женских περὶ τῶν γυναικείων παθῶν. Оно издано в Вене Девезом в 1793 году под названием: Gynoecia sive de mulierum affectibus.

Афинэй из Киликийского города Атталии жил в Риме в 50-х годах после рождества Христова. Он в Ферапевтику включил Симиологию и Диэтику.

Один из учеников его, Агафин Спартиат был основатель Эклектической школы, соглашавшей теории с опытами. А его превзошёл в эклектизме Архигенис, уроженец города Апамии, живший в Риме в царствование Траяна. Но писал он неясно.

Современник его Аретэй из Каппадокии, живший в 80-х годах после Христа, эклектик, оставил после себя два классические сочинения, первое о причине и признаках острых и хронических болезней, второе о лечении их: Περὶ αἰτιῶν καὶ σημείων ὀξέων καὶ χροωίων παθῶν. Περὶ θεραπείας αὐτῶν.

Между знаменитыми врачами сего времени числится и Руф Ефесянин, живший спустя 100 лет после Христа. Известны его сочинения, о костях и Ὁνομασίαι τῶν κατ’ ἄνθρωπον.

Второй век христианский произвёл превосходнейшего врача, который создан был для того, чтобы сделать спасительный переворот в медицине. Это – Клавдий Гален, родившийся в Малоазийском городе Пергаме в 131 году после Христа. Отец его, знаменитый математик и архитектор, дал ему хорошее воспитание и образование. Гален учился медицине сперва на своей родине, потом в Александрии, но выучившись недолго жил в Пергаме и, будучи 34 лет, поселился в Риме, где и стяжал себе великую славу как искусный врач и как учитель анатомии. После путешествия в Азии и Греции он опять возвратился в Рим и был придворным врачом у императора Марка Аврелия, Луция Севера и юного Коммода. Неизвестно время его возвращения из Рима на родину и смерти: ведомо только то, что он ещё жив был в царствование императора Севера (193−211 г.).

Этот врач составил особую систему медицины, положив в основание её философию Платона, Аристотеля и Гиппократа с добавком извлечений из всех древних систем. Анатомия, по мнению его, есть наука, самая необходимая для врача; и он занимался ею до конца своей жизни, анатомируя трупы обезьян, потому что ему не позволяли рассекать тела человеческие. Миология, (т.е. учение о мозге) обязана ему значительными открытиями. В физиологию он не допускал никакой философской теории, и вносил одни уроки опыта. Содержание этой науки составило учение о человеческих силах, 1) жизненных в сердце, 2) душевных в голове, и 3) физических в теле.

В течение тринадцати веков христианских Гален служил оракулом для врачей Европы, Азии и Африки. Особенно чтили его Арабы. В сочинениях его найдёт себе пищу и врач, и философ, и ритор, и критик, и грамматик. В них встречаются даже стихи (Chardon Laroshette. Melanges de critique et de philology. T. II). Этих сочинений очень много. Из них 82 уцелели, а 168 утрачены. Так как мне доведётся встретить их в афонских библиотеках; то я, прилагая ум свой к пути, предварительно отмечаю для себя главнейшие из них.

1) Περὶ αἰρέσεων: об отделах Медицины. Тут Гален вооружается против эмпиризма и методизма.

2) Ὄτι ἄριστος ἰατρὸς, καὶ φιλόσοφος: о том, что наилучший лекарь тот, который есть вместе и философ.

3) Περὶ τῶν τοῦ Ἰπποκράτους καὶ Πλάτωνος δογμάτων (περὶ ἀνατομίας τοῦ ἀνθρωπὶνου σώματος) βιβλία ἐννέα: о догматах Гиппократа и Платона (об анатомии человеческого тела) 9 книг.

4) Περὶ ἀνατομικῶν ἐγχειρήσεων βιβλία ἐννέα: об анатомических операциях 9 книг. Это – главное сочинение Галена об анатомии.

5) Περὶ νεύρων ἀωατομῆσ: о рассечении жил.

6) Εἰ κατὰ φύσιν ἐν ἀπτηρίας αἶμα περιέχηται: по природе ли кровь содержится в артериях.

7) Περὶ χρέιας τῶν ἐν ἀνθρώπου σώματι μορίων βιβλία ιζ: о надобности малых частей в человеческом теле. 17 книг. Это сочинение считается наилучшим произведением Галена.

8) Περὶ τῶν πεπονθότων τόπων βιβλία ς’: о пострадавших местах в теле. 6 книг. Великий Галлер предпочитал это сочинение Галена всем прочим.

9) Τέχνη ἰατρική: Искусство врачевания. Это сочинение введено во все медицинские училища. Кто не знал его, тому и лечить не дозволяли.

10) Περὶ συνθέσεως φαμάκων τῶν κατὰ τόπους βιβλία Ι, καὶ τῶν κατὰ γέωη βιβλία ζ: о составлении лекарств 17 книг.

11) Περὶ φλεβοτομίας: о кровопускании. Это сочинение было переведено Арабами на их язык.

12) ‘Υγιεινῶν λόγοι ς’: шесть слов о здоровых. И это сочинение есть одно из наилучших. Тиссот расхвалил его.

13) Ὅτι τὰ τῆς ψυχῆς ἥθη ταῖς τοῦ σώματος κράσεσιω ἕπεται: о том, что нравы души зависят от темпераментов тела.

14) Τῶν Ἰπποκράτους γλωσσῶν ἐξήγησις: изъяснение речей Гиппократа.

После Галена известнейшие врачи – писатели были: Оривасий из Пергама, современник императора Юлиана богоотступника (36⅓ г.). Он, по приказанию сего императора, сделал извлечения из древних медицинских сочинений, и методически изложил их в 72 книгах. Из них уцелели 22, и в этом числе 9 на языке греческом, а остальные на латинском.

В половине шестого века христианского жил-был врач Аетий, уроженец Месопотамского города, Амиды. Он обучался медицине в Александрии, а врачом состоял при дворе царей Византийских. Им составлен сборник всех наилучших сочинений древних врачей, особенно тех, которые держались учения Галена.

Александр из Лидийского города Тра́ллы, живший в 550 годах после Христа, долго путешествовал, а лечил в Риме. Сочинения его суть: βιβλίον θεραπευτικόν = книга врачебная, содержащая много опытов медицинских, и περὶ ἐλμίνθων – о червях в человеческом теле.

Иоанн Александриец существовал в конце шестого века. Его толкование шестой книги Гиппократа о Эпидемиях переведено на греческий язык уже с Арабского.

Павел Эгинит славился врачеванием болезней женских, и первый занимался акушерством (καὶ πρῶτος ἐνησχοήθη εἰς τὴω μαμμικὴν τέχνην). А жил он в седьмом веке, и в 7 книгах изложил врачебное искусство древних лекарей и свои собственные наблюдения. Шестая книга его о хирургии уважается.

Феофил Протоспафарь монах и врач, в 610 годах, написал пять книг περὶ κατασκευὴς τοῦ ἀνθρωπίνου σώματος, καὶ περὶ οὔρους, о строении человеческого тела и моче.

Ученик его Стефан Афинянин составил толкование первой книги Ферапевтики Галена.

Палладий Александриец, из седьмого века, написал толкование Гиппократова сочинения περὶ καταγμάτων – о переломах и горячках.

Иоанн Дамаскин оставил после себя разные медицинские сочинения, кои изданы на латинском языке. Между ними одно о горячке, а другое под названием, Афоризмы.

Феофан, по прозвищу Нонн, по приказанию царя Константина Порфирородного (около 950 года) составил Сокращение медицинских теорий, ἐπιτομὴν τῶν ἰατρικῶν θεορημάτων.

Никита врач Константинопольский, живший в одиннадцатом веке, составил Сборник хирургического искусства, Συλλογὴν τῆς χειρουργικῆς τὲχνης, в котором поместил выдержки из сочинений Гиппократа, Аполлония, Сорана, Руфа, Галена, Павла Эгинита, Палладия, и целые пять книг Оривасия. Константин, по прозванию Африкан, из Карфгена, монах из обители на горе Кассинской и врач из школы в Салерне, жил в конце 12 века, и оставил после себя различные сочинения, как то: 1) систему теоретической и практической медицины, 2) Ὀδοιπορικὸν – Путешествие Абу-Джаффера-Ахмета бен-Ибрагима, переведённое с арабского языка на греческий, 3) о распознавании и врачевании болезней, 4) о естестве человека, 5) περὶ ἐλεφαντιάσεως, 6) о врачеваниях из царства животных, и проч.

В царствование Мануила Комнина (около 1150 г.) Синесий перевёл с Арабского языка на греческий сочинение Абу Джаффера о воспалениях.

Иоанн, по прозвищу Актуарий, (около 1290 года) написал хорошим слогом сочинение περὶ ἐνεργειῶν καὶ παθῶν τοῦ ψυχικοῦ πνεύματος καὶ τῆς κατ′ αὐτὸ διαίτης λόγοι β, под названием: два слова об энергиях и болезнях душевных и об ухаживании за ними, придерживаясь Галена. Семь книг его о моче и сочинение о методе врачевания изданы только на латинском языке.

Димитрий Пергамец, по приказанию Михаила Палеолога (1261−1282 г.) писал περὶ ἀρθρίτιδος – о подагре или ревматизме, по заметкам Галена и по своим наблюдениям.

Пифагор Архикéстор жил в конце 13-го века и сочинил Προγνωστικὸν τῶν ἀσθενειῶν – Приметы болезней. Это сочинение его в рукописи хранится в библиотеке Мадрида.

Николай Миренсòс александрийский врач (около 1200 г.) издал Сборник περὶ συθέσεως τῶν ἰατρικῶν – о составлении лекарств, состоящий из 48 статей. Это сочинение, наполненное суевериями, издано только на Латинском языке.

Последний греческий врач из числа старинных, которого сочинение уцелело, жил в 115 веке: это Георгий Сангинатихий. А сочинил он Ерминию о частях тела.

Достаточно написал я о врачах. – Приступаю теперь к разбору врачебного Сборника, написанного на бумаге in 8^⍛ в 1403 году. В нём, к сожалению, нет начала.

Тут прописаны: 80 рецептов, из коих 19-й озаглавлен именем неизвестного мне врача Хрисиппа, Σκευασία τοῦ Χρυσίππου, и 81 состав пластырей, Σκευασίαι τῶν ἐμπλάστρων. В числе сих последних помещён рецепт святого всехвального апостола и евангелиста Луки. Вот он.

Дальнейшие статьи суть:

– Приготовления 17 родов масла из мастихи, миндаля, мирсины, розы и проч.

– Павла Энгинита из седьмой книги с надписью: «из Галена περὶ ἀντιβαλλομένων = о заменяемостях. Повод к написанию этой весьма длинной статьи был следующий. В Александрии одна женщина была опасно больна. Эгинит спросил у неё травы Лихниды³³. Не нашлась она. Тогда он заменил её терновым семенем и дал больной. Без этой замены она погибла бы. По этому случаю многие просили Эгинита изложить письменно эти заменимости; и он сделал это в алфавитном порядке, так, например:

Ἀρχὴ τοῦ Ἄλφα.

Ἀντὶ ἀκανθίου σπέρματος . . . λυχνίς.

Ἀντὶ ἀροματικῆς . . . κάλαμος ἀρωματικός.

Ἀντὶ ἀλόης Ἰνδικῆς . . . Ἀλόις χλωρᾶς φύλλα, ἢ κόπρος ἴρεως.

Ἀντὶ ἀσφάλτου . . . Πίτυς ὑγρὰ, ἢ ριτίνη.

– Разные способы лечить подагру, смотря по темпераментам, сангвиническому, меланхолическому, флегматическому и холерическому, предложенные опытнейшим врачом Иоанном Калоида.

– Ηνευματικὴ ἰατρεία – врачевство духовное. Вот оно:

Говорили отцы, что некий монах, вошедши в врачебницу, увидел тут многих приходящих, которые имели различные болезни. Каждому из них врач давал лекарство. Подошёл к нему, и монах этот и приветствовал его. Врач же спросил его: зачем ты, отец, пришёл к нам? Монах отвечал ему: есть ли у вас такая травка, которая исцеляет от множества грехов? Есть; сказал врач и продолжал. Поди и возьми корень духовной нищеты, и листьев терпения, и золотой жёлудь смирения, и индийский жёлудь кротости, да молитву недужного; смешай и истолки всё это в ступке послушания, просей сквозь сито чистых помыслов и вложи в чистый горн ума твоего, подлей тут воду любви, а снизу раздуй пламень любви к Богу, и когда вскипятишь всё это достаточно, налей в ложку умиления и выпей, потом уже не возвращайся к прежним делам твоим во все дни жизни твоей, и питайся только любовью к Владыке Христу. Тогда лекарство это исцелит тебя от множества грехов.

– Павла Эгзинита главного врача περὶ καταγμάτων – о разрывах и о причинах их отрывок из Хирургии.

Занятия мои в библиотеке Руссика увенчаны были новым прибытком знания.

З. Из области языковедения.

Тут попалась мне греческая тетрадка, содержащая изъяснение Египетских иероглифов, составленное Ором Аполлоном. Она заинтересовала меня так, что я списал её всю сполна. Место ей дано в составленном мной каталоге наилучших Руссиковских рукописей. А здесь я любопытства ради представлю лишь немногие выдержки из неё в русском переводе.

Как Египтяне означают царя, уходящего от глупого человека?

Они изображают слона и свинью, потому что слон, заслышав голос свиньи, уходит от неё.

Как означают человека, который не ходил долго, а потом начал ходить?

Изображают лягушку с задними ногами, потому что она рождается безногая, и уже вырастая выращивает из себя задние ноги.

Как означают человека, отчуждающего детей своих по причине бедности?

Изображают коршуна, потому что он из трёх яиц своих выбирает только одно, а два разбивает, и это он делает тогда, когда теряет ногти и потому не может кормить трёх птенцов.

Как изображают старика, умирающего от голода?

Изображают старого орла у которого искривился клюв в одну сторону, и который потому не может ничего клевать, и умирает от голода.

Как означают человека, охраняющего себя от злого навета врагов?

Изображают журавля. Ибо журавли сами себя берегут, ставя чередных сторожей на каждую ночь.

Как означают человека, обманываемого лестью?

Изображают елень и дудку человека. Ибо она, заслышав приятные звуки ловчих, начинает валяться по земле от удовольствия.

Как означают человека долговечного?

Изображают ворона умирающего. Ибо он, по мнению Египтян, живёт сто годов: а год у них состоит из четырёх лет. Следовательно, ворон живёт 400 лет.

Как означают женщину, родившую дважды?

Изображают львицу, потому что она дважды не зачинает.

Как – человека ядущего?

Рисуют крокодила с отверстой пастью.

Как – человека, перенёсшего несчастья бесстрашно?

Рисуют шкуру гиены, потому что тот, кто обернёт себя этой шкурой, пройдёт среди неприятелей безопасно.

Как – человека, скрывающего свои недостатки?

Рисуют обезьяну, испускающую мочу свою и заметающую её.

Как – человека, который никогда не выходил из дома своего?

Рисуют муравьёв и крылья нетопыря, потому что ни один муравей не поползёт, коль скоро на гнездо их будут положены эти крылья.

Как – человека слепого?

В виде крота, не имеющего глаз.

Как – детей, враждующих против матерей своих?

В виде ехидны, потому что она рождается, прогрызши чрево матери своей.

Как – человека таинственного, скрытного?

В виде кузнечика, потому что голос его выходит не из уст, а из спины.

Как – человека, безопасно живущего в городе?

В виде орла, держащего камень в когтях, потому что он из моря, или с земли берёт камень и кладёт в гнездо своё, дабы ветер не снёс его.

Кого означают, изображая мула?

Женщину бесплодную.

Кого означают, написав слепого жука?

Человека, умершего от солнечного удара, потому что жук умирает, когда ослепляет его солнце.

Как понимать иероглиф, представляющий растение душицу?

Подразумевай прогнание муравьёв, потому что где положена душица (origan), туда муравьи не подползут.

Кого представляет голубица чёрная?

Пожизненную вдову; ибо эта голубица не спознается с чужим самцом до издыхания своего.

Запечатанная книга есть иероглиф древности; лестница есть знак осады города; ласточка символ наследства, оставленного детям; коршун с распростёртыми крыльями означает ветер; человек, вооружённый и стреляющий, представляет целый народ; перстень означает уста человека; αἰδοῖων χειρὶ κρατούμενωον, σωφρούωηω δηλοῖ ἀωθρώπου; две ноги, соединённые и идущие выражают путь солнца в зимних тропиках, звезда напоминает иногда Бога, иногда ночь, иногда душу мужчины; два глаза крокодила означают восток солнца, потому что в воде не видно это животное, а глаза его видны; змий представляет Вседержителя; пчела – народ, повинующийся царю и проч. и проч. и проч.

Прочитав всё это, я думал – думал о происхождении Египетских иероглифов и надумал, что это письмо – не первоначальное, не первобытное, так как оно предполагает весьма долговременное наблюдение людей над природой, над растениями и животными, и изучение их свойств и инстинктов; а письмена ведь, по замечанию Плиния, употреблялись испокон веков aeternus litterarum usus. Названным иероглифам должно предшествовать другое, старшее письмо, которое подало повод к усовершенствованию их не в раннее время, когда Египтяне уже хорошо знали ботанику, ихтиологию, зоологию и астрономию. Какое же это старшее письмо? Где оно и как изобретено? Было ли оно алфавитное, звуковое? Или образное, изобразительное? Или и то, и другое вместе? Буквы ли звуковые наперёд выдуманы, или иероглифы; или букво-иероглифы? Отвечать на эти вопросы можно только с помощью истории человеческого рода и наидревнейших памятников письменности его. Такие ответы выработаны мной; и я излагаю их здесь в кратких положениях с представлением образчиков разнородного письма человеческого, письма самого древнего.

Первобытные люди жили на южном полушарии земли и оттуда заходили на полушарие северное, но не любили его по причине холода и скудости погоды. Это высказал и Козма Индоплаватель, живший в 540 годах. Оба полушария в первобытное время, по неизвестной причине обледенели. Людям стало холодно; они сшили себе, как говорил Моисей, ризы кожаны и начали селиться подле гор огнедышащих, а обледенение земли увековечили вот такими письменами:

Лёд таял и производил потопы. Материк южного полушария постепенно погружался в океан. Но люди спасались и толпами перемещались оттуда одни в Америку, и отсюда через Берингов пролив в Азию и северную Европу, другие на Гималайскую возвышенность Азии и оттуда в Индию, Персию, Сирию, и в юго-западную Европу, иные в Египет, Абиссинию, северную Африку.

Обледенение земного шара, житьё подле огнедышащих гор, потопы, постепенное погружение южного материка в глубь океана, переселения, всё это, изумившее первобытных людей, оставалось в их памяти, и выразилось в их азбуке, изобретённой во время сказанного погружения. Вот эта дивная, прародительская, подсказанная уму природой азбука, извлечённая из письменных памятников, Мексиканских и Перуанских.

Символ воды солёной.

глаз попугая с точками вокруг его означает отверстие огнедышащей горы и вместе Бога таких гор.

Это символ материка, раздробленного в Антильском море.

Произносится на Маяйнском языке бат, и выражает собой мяч, градины, снег, жаровню пылающую.

Сия буква с вариантами её, изображающая бамбук, означает стояние на ногах, прямизну.

т вместо Д, по неимению звука д в языке Маяйнском. Этот буквенный знак весьма примечателен. Один и тот же в Египте и в Мексике, он выражает собой воспоминание о первой земле, которую люди после потопа заселяли на склонах огнедышащей горы. Тут внизу видна эта гора: а в верху и на сторонах чёрточками изображены части обитаемой земли. У вулкана, у этого очага, отогревались люди, застигнутые обледенением земного шара. Тут же образовалось и средоточие селения их, которого четыре части (кварталы) застраивались снизу-вверх до конусного кратера вулкана. А конус этот служил жилищем невидимого божества, издающего благодетельный огонь, жертвенником священного спасительного огня, и назывался Θεοκάλλι³⁴, что значит: калива, жилище Бога.

Буква Т, изображаемая вот так, есть эмблема благоустроенного четыречастного города. Четверочастными городами были Рим, Roma quadrata, Вавилон. У нас Кремли в Москве и в других городах устроились по тому же наидревнейшему преданию, по которому устраивались сейчас названные города. Это – средоточия жизни народной, жизни веровой, нравственной, хозяйственной, охранно-военной, огненной, вечевой.

Эта буква знак – замечательна так же, как и предыдущая. На Мексиканском языке она означает счёт три, каковой счёт написан в ней тремя точками; означает также три вершины высочайших гор, выказавшиеся, как три зуба земли, во время потопа. У этих вершин основались жилища людские. Посему в азбуках трисоставной буквой Е. Е. э. е. начинаются глаголы, выражающие житье, быт, существование. Est, ἐστί, ἐστία, есть.

Это перо на чаше означает внутри земли газ, пыль, пар и свист его, подобно тому, как и буквы З. С. соответствуют свистящим звукам наших уст.

Сия буква на языке Маяйнском изображает зародыш женщины, также младенца, внука, отрасль из земли, а на языке Гаитийском означает жизнь, деятельность внутреннюю и внешнюю, первоначально же – выпуклости островов, возвышающиеся над водой.

Челюсть с зубами. Это малые Антильские острова, представляющие собой вид дугообразный.

Но вот замечательнейший вариант сей буквы. Это сии острова с их вулканами, служившие морским перепутьем для племён, переплывающих в галерах в Америку и Индию во время южно-океанского потопа. Эта буква напоминает устройство старинной галеры, которой фигура, – заметьте, – часто встречается вырезанная на утёсах Скандинавии. Значит: в эту страну люди приплыли из Америки и Океании, которая и есть vagina gentium, а не Скандинавия.

Эта пасть с зубами означает горные высоты, выказывающиеся на поверхности морей, кои Маяйнцы сравнивают с зубами и называют их ко ако – зубы. А ведь в самом деле остроголовые холмы и горы походят на зубы. Земля холмистая, – земля зубастая!

Exprime les parties secrѐtes de la femme, вообще обозначает всё скрытое, тайное, учёное. Полудуга направо напоминает вид Антильского моря, явившегося вследствие вулканических провалов; крест в этой полудуге или чашке, означает расседание земли; а налево кружок с точками есть вулкан.

Это – птичье гнездо с яйцами; это – три яйца в гнезде и вместе эмблема божества, придуманная по поводу растаявшего льда. Так как на малых Антиллах три вулкана проторглись сквозь лёд, и так как в округе их основались жилища людские, то поселившиеся тут люди, будучи движимы чувством благодарности, признали в этих вулканах три вместилища трёх благодетельных божеств, и эти вместилища изобразили тремя яйцами в гнезде.

Это – глаза мёртвого с опущенными ресницами, и внизу голова кошки, тигра или шакала, которые часто кричат и потому служат символом шумящей волны моря.

Эта гусеница и голова личинки выражают длину, движение, плодородие земли.

Это – праща с камешком; это – петля, которую накидывают на то, что хотят поймать. Сей буквой пишутся Слова лепп – схватывать, лих – крюк, лемба – молния поражающая.

Это – облик Антильского моря, и эмблема земли, увлажнённой водой.

Сей буквой начинаются слова, выражающие всё священное, величественное, доброе; например на – мать, наат – ум, мудрость, наби – пророк, помазанник, нак – венец царя, нах – справедливый, равный, ниб – благость, ник – благополучие, нох – величие, нук – основание. Эта буква как бы змий, есть подобие малых Антильских островов, из которых каждый закруглён супротив Океана, и потому послужил убежищем для людей, спасавшихся от потопа.

Замечательно, что и в Египетских иероглифах знак ставился на короне жрецов и царей, а у католических епископов на сей знак походит верх пасторского жезла их.

Этот образ вулкана с конической вершиной во время горения его.

А это – подобие вулкана, уже погасшего после многоярусного наслоения его.

Эта голова лютого зверя, с пеной у рта, означенною точками, есть символ вулканического действия в недрах земли.

Эта буква и её варианты показывают, что труба вулкана открыта и готова выбросить пламя.

Сей буквой начинается множество слов в Маяйском языке, кои означают разверстие, рассечение, растирание, насильственное движение; например па открыть насильно, пех рассечь, пез отрубить, пул катить стремительно.

По-маяйски ик и по-славянски ик выражает пламя на жертвеннике, огонь в горнце.

Это – чаша, бассейн, нашейный убор.

Эта буква над изображением горшка весьма знаменательна. Горшок означает бессейн Антильского моря, две ножки его о о, напоминают вулканические конусы, а покрышка с перьями и шпилем изображают землю и испарения с дымом. Весь этот иероглиф читается так: ооб-а-у каан ах-бу-хо-хо, то есть «выпуклины морского бассейна, извергая пары и дым, приподняли землю».

Этот вариант буквы, у, очень редко встречается и употребляется для выражения скручивания, свивания, оборота.

Это – голова чудовища, у которого из пасти выходит дыхание, означенное точками. Сей буквой в Маяйском языке начинаются многие слова, выражающие движение, текучесть, живучесть, например ханун посылать, хе изрыгать, хех семя, хибил течь, разливаться, хиитал брызгать.

Это кисть руки. Слова, начинающиеся этой буквой, выражают хватание, несение, резание руками; напр. шаш горсть травы или воло́с, шуук схватить, достать, ша брать, получать, принести; шак резать сильно.

Кончена Мексикано-Перуанская азбука. Всякий, присмотревшись к ней, убедится, что она внушена уму природой, и внушена ещё тога и там, когда и где земля наша перерабатывалась. Следовательно, эта азбука есть самая древняя, пра-пра-пращурская, первоначальная современная потопному перевороту южного материка. Смело думаю, что она изобретена была кем-то из племени Адамова сына Сифа, которому книжная древность усвояет начертанием письмен.

Первый изобретатель сей азбуки, буквенной и вместе образной, иероглифической, подал другим умникам повод выдумать новые письмена; и одни из них выдумали и составили азбуки буквенные, а другие образные. В разряд азбук первых входят азбуки: Ассирийская клинообразная, лучше бы перстообразная, потому что счёт по пальцам и плашмя и разными приставками перстов одного к другому, и наставками их одного над другим, как это делают глухонемые, напр.

− Финикийская, Сирийская, Синайская, Пальмиро-Набатейская, Самарянская, – все змееобразные подобные одна другой³⁵; τὰ δι’ ὄφεων γράμματα.

Египетская демотическая, буквенная; например:

Особый разряд азбуки изобразительной составляет азбука египетская, иероглифическая. В ней – немало иероглифов весьма схожих с Мексикано-Перуанскими; например:

зуб

земля

бассейн

яйцо

нос

кисть руки

горшок, горн

uraeus

город

здание

жертвенник

пастырский жезл

узел.

Посему эта азбука есть самая старшая после ново-сообщённой мной азбуки пра-пращурской, даже современная ей, но в последствии дополненная уже в Египте после достаточного знакомства с Ботаникой, Ихтиологией и Зоологией.

Финикийская азбука есть праматерь азбук Греко-Ионийской, Этрурийской, Латинской и Церковно-Славянской. Что касается до письмен так называемых глаголических, то я имею своё особенное понятие о них. Глаголитская азбука, по мнению моему, весьма древна. В ней некоторые буквы, на мой взгляд переданы из Маяйских, а некоторые из Зендских. Сличайте:

Зендские

Глаголитские

Наши

Аз

Буки

Есть

Рцы

Слово

Твердо

Маяйские

Глаголитские

Наши

Есть

Како

Мыслете

Наш

Он

Ферт

Ик

Ша

В глаголитской азбуке многие буквы смотрят влево; например,

Глагол

Есть

Земля

Како

Он

У

Цы

Юс

Ижица

Такая постановка их доказывает, что глаголическая грамота первоначально читалась от правой руки к левой, и, следовательно, выдумана в Азии. Это – грамота тех Р^а_оссов, которые принадлежали к наидревнейшему племени Арийскому, в самое отдалённое от нас время составляли звено среднее между Арийцами-Славянами и Мидо-Персами Арийцами же. Славяне из Азии, с высочайшей равнины Памира (Ариана Ваеджо) перешли на берега Волги, Дона, Днепра, Дуная и т. далее, а Р^а_оссы поселились на левом берегу известной реки Тигра, на севере от Сузианы. Отсюда они ходили на службу к царям Иудейским, под именем ΡΑΣΕΙΜ, и в 883 году до Р.Х., как царские телохранители, спасли седмилетнего царевича Иоаса от злости Гофолии (4Цар. 11:4 исл.³⁶). Там их знал пророк Иезекииль (Иез. 38:2, 3.–39.). Там утеснял их и соседей их Мосхов и Куевов (Киевлян азийских) Ассирийский царь Саргон (718−704 г. до Р.Х.)³⁷. Оттуда они, не терпя Ассирийского ига, ушли, одни, к родичам своим Славянам на берега Волги, Дона, Чёрного моря и Днепра, а с Сербами зашли и в Далмацию, другие же, через малую Азию отправились в Италию, где известны были в истории под именем Расе́нов³⁸, (они же и Этруски), по изгнании же из Италии перешли на берега Эльбы, Одера и далее к северу, а отсюда как варяги – товарищи, союзники, призваны были братьями их Волжскими и черноморскими Россами в Новгород. Эти Рассы дали имя своё Волге, ΡΑΣ; и оно значится на карте географа Птолемея. Эти Рассы всюду занесли свою азбуку глаголитскую. В нашем Таврическом Херсонесе они имели свой торговый дом; и тут св. Кирилл, апостол славянский, видел Псалтирь и Евангелие, написанные русскими, т.е. глаголитскими буквами, и заимствовал для славянской азбуки глаголические буквы ж. ч. ш. щ. ъ. ы. ь.

О Р^а_оссах и их глаголице я буду говорить классически в истории Афона, а здесь спешу досказать кое-что об Афоно-Руссике.

В архиве сего монастыря хранится более 80 старинных дееписаний на языках греческом, сербском, молдавском, русском и турецком. Они начинаются с 1030 года, но между ними нет никакой записи о первоначальном водворении наших земляков в Афоно-Ксилургийской обители; нет и хрисовула или приказа царя Алексея Комнина (1080−1114 г.) о передаче им святогорского монастыря св. Пантелеимона: каковой хрисовул, или приказ знал игумен Феодорит, составивший весьма дельное описание Афона (1805−1817 г.) Должно быть: архив Руссика не полон, растерян. Из уцелевших же в нём актов видно, что этот монастырь с 1169 года по 1705-й принадлежал монахам сербским, которых игумены под делами Протата всегда подписывались по-сербски: игумен Рушкий имярек. А в 1075 году все святогорские отцы, по благословению вселенского патриарха Гавриила, решили, что между всеми греческими и болгарскими монастырями на Афоне был один Русский, и передали его русскому архимандриту Варлааму, который и назвал его Новорусским. Это сведение извлечено мной из предисловия к Помяннику, точнее к сборной книге, сочинённого сим Варлаамом, который с этой книгой сам лично собирал подаяния в Москве, Киеве, Чернигове, Смоленске и во многих городах западной России. Вот замечательные места в этом предисловии: «Есть убо и доднесь на превысокой до небеси досязающей Афонской горе дивного подобия монастырь, иже от древних лет бе Русский под именем св. великомученика и целебника Пантелеимона. О сем аз и многая братия совершенно рассуждающи, много его ради поболехом, яко не бе ему свойственного благодетеля и Ктитора, дабы был по чину церковному украшен, яко же прочие монастыри святогорски украшаются. Се чудо дивно и велико, яко многи милостивии христиане от самого основания любезно творят церкви новыя: сего же точию обновити никто необреташеся, или через толь долгое время боголюбивым православным церкви сыном не бе ведомо, яко никто от ея нестроении нимало не поскорбе. Мы же веруем сему: иже кто радуется в пространстве церковном, поболел бы и о великом утеснении оной, и могл бы своим промыслом и милостию пособствовати. Се бо не помнозех временех ветхости ради в великом нестроении стоял, от всех вещей монастырских зело оскуде, всего церковного украшения обнажися, и мало не бе вертеп разбойником, торжище продающих и купующих … Православнии! Не укоризна ли дому Божию, яко честнейший много и славнейший прежде бысть над все Афонския горы монастыре, но се, самое пространное различных птыц и зверей не помнозе жилище бяше … И кто сие от верных может стерпети? Но днесь, слава Богу, паки велим и божиим промышлением начинает обновлятися … Понеже все святогорские Отцы советовавше с собою за высоким благословением святейшего господина Κυρ Гавриила патриарха Цареградского, избраша единому быти, между всеми греческими и болгарскими монастырями, русским, дабы отовсюду приходящие странники при нем, хотящие тамо (на Афоне) быти, сопребывание имели.

На обновление и ограждение сего монастыря, и ради дани, юже Скифом коегождо лета отдаем должно, и всякого оскудения монастырского (ради), молю аз всесмиренно Варлаам, убежденный быти недостойным архимандритою, со всею о Христе новоизбранною своею братиею всех великородных … православных христиан милостыню подати … сию растворенную представляю книгу, да все в ней своя имена вписати вожделеете. Сия книга есть книга живота вечнаго.»

Сбор продолжался в России до 1722 года. Но странно! В сборной книге записаны только имена доброхотных дателей, Стефана и Максима Сухозагнетов, пана Алексея Михайловича Турянского, судьи войска запорожского Генерального, Неплюева, Головкина, Фихатьева, Строгонова, Кветки полковника Харьковского, и других: а денежные подаяния всех их не прописаны, а только в конце книги есть какой-то глухой счёт: 100, 200, 100, 115, 72, 22, 40, 40, 30, 10, 26, всего 875 рублей.

Но напрасны были труды отца Варлаама! В 1726 году наш Барский застал в Руссике только четырёх монахов, «два от Русов, два от Болгаров: игумен болгарин бяше». А в 1744 году он не нашёл там ни одного русского инока.

«Се, чудо дивно и велико, яко многи милостивии христиане от самого основания любезно творят церкви новыя: точию Новоруссика этого жилища птиц и зверей обновити никто не обреташеся».

Этими словами о. Варлаама заключаю своё слово об архиве Афоно-Русской обители, который, – Бог даст, – целиком будет помещён в историческом сказании о ней, как оправдание его.

Не блистательна судьба Руссика во всё прошлое время существования его. Не завидно и настоящее состояние его.

Всех монашествующих в нём Греков и Русских 150.

Всех келий в околотке его семь: две на Карее с церквицами, Козмодамиановская в лесной чаще на горе³⁹, Амвросиева на выси горного отрога в виду Руссика, Всесвятская в конце овощного огорода подле сего монастыря, Георгиевская близ Ксенофского скита, и ещё одна.

Имения его на самом Афоне – каштановый лес по дороге в Карею, и сад с пашней в местности, называемой Хромица и находящейся ниже чела Мегали-Виглы; на Калмарии благоустроенный метох с пахотной землёй; на полуострове Кассандрийском – пашня и две водяные мельницы. Вот и всё богатство! Но не о едином хлебе жив будет человек, а о слове Божием!

На Афоне монахи едят мало, а больше поют да читают в церквах. Там и я не заботился о пище и питии. Что подавали, то и кушал, да и то, понемногу. Зато умственного брашна там вдоволь! Насытился я им в Руссике: а какая роскошь ждёт меня впереди! Самая вожделенная. Где же после Руссика, насладиться мне духовной трапезой прежде прочих монастырей? В Лавре св. Афанасия Афонского! Хорошо. Еду туда. Господи, благослови мой путь, и приложи к нему мой ум.

Сентябрь.

1. Суббота. – Сегодня утром я с домочадцами своими, Иваном и Михаилом, отправился в эту Лавру и весь путь свой чертил на бумаге с обозначением даже часов езды на ней. На той горной плоскости, на которой стоит старый Руссик, тропа наша у высоких торчащих тут камней поворотила нас направо, и повела сперва по равнине через дубовый лес, откуда хорошо виден Св. верх Афона, потом по местности Анапавсия, принадлежащей Ксиропотамскому монастырю, и взвела на самый хребет Афона. Два часа мы ехали от Руссика до сего хребта. На нём водружён деревянный крест, как пограничный знак владения названного монастыря. От сего креста дорожка пролегает по самому хребту св. горы. Он узок и ровен. С него ясно видны оба залива морские, Стримонский и Сингитский, и обе стороны Афона. Шагая тут на чужих ногах, я любовался то морем, то Афоном, и посматривая на обоих, по сочетанию понятий, вспоминал разные разности классические:

В минуты проезда через дубовый лес: Те древние Эллины, которые по бедности своей не могли воспитывать новорождённое дитя своё, клали его в дупло дуба, или у каменистой скалы: а кто брал его оттуда к себе, тот говорил: «сей младенец родился от дуба или от камня». После сего понятен вопрос Пенелопы Одиссею: ἀλλὰ καὶ ὥς μοι εἰπὲ τεὸν γενος, ὀπποόθεν ἐσσί· οὐ γὰρ ἀπὀ δρυὸς ἐσσι παλαιφάτου, οὐδ’ ἀπὸ πέτρης: (Ομηρος. τ. 162) Но поведай мне род твой: откуда ты? Ибо ты происходишь не от дуба прорицательного и не от камня. – В Фессалии был знаменитый дуб Додонский, по шуму которого жрецы Додонского Зевса угадывали и предсказывали волю Божию. Этот дуб предвозвестил Одиссею возвращение в Итаку. (Ὅμηρ. ξ. 327 τ. 296). У Феокрита, в 7-й Идиллии его дубы оплакивали пастушка Дафниса, влюблённого в Ксенею, когда он грустный блуждал по горам, и таял, как снег тает на Афоне.

Τὶτυρος ὲγγύθεν ᾄσει

Ὡς πόκα, τὰς Ξενέας ἠράσσατο Δάφνις ὁ βώτας,

Χ’ ὡς ὄρος ἀμφεπολεῖτο, καὶ ὡς δρύες αὐτὸν ἐθρήωευν

Εὔτε χιὼν ὤς τις κατετάκετο μακρὸν ὑφ’Αῖμον.

Ἥ Ἄθω …

При взгляде на море: − У Гомера море называется θάλασσα, πέλαγος, πόντος, λίμνη.

Θαλαςςα у него означает море, как часть вселенной, наравне с землёй и небом, кои составляют вселенную. Так у сего поэта Вулкан вычеканил на щите Ахиллеса землю, небо и море: – Σ. 483. ἐν μέν γαῖαω ἔτευξ’, ἐν δ· οὐρανὁν, ἐν δὲ θάλασσαν.

Πελαγος – море пространное, открытое, которого берега не видны, и на котором ветры носятся туда и сюда: Ε. 328. ὤς τὴν ἄμ πέλαγος ἄωεμοι φέρον ἔνθα.

Ποντος – море весьма глубокое и стоящее выше других морей. Таково наше Чёрное море, которое классически называется Понт Евксинский.

Λιμνη – озеро и море у скалистых берегов, где находятся подводные пещеры. Таково море у островов Тенедоса и Имвроса на пути к Афону. – N. 32. ἔστι δέ τι σπέος εὐρὺ βαθείς βένθεσι λίμνης μεσσηγὺς Τενέδοιο καί Ἴμβρου παιπαλοέσσης. – Таков Торонский залив Эгейского моря вблизи Афона у Кассандрийского полуострова. Тут Бог морей Посейдон для морского же Бога Протея, владевшего и Торонским заливом, устроил под морем пещеры и сухой проход от Кассандры до Египта: намёк на эпоху, когда не было средиземного моря, и когда от Афона до Египта простиралась безводная земля. (Ἑλληνικον Πάνθεον. ΙΙέστῃ. 1812. Σελ. 10⁸/9).

При взгляде на Афон. Пресловутые Аргонавты, те, которые плавали в нашу Колхиду за золотым руном, ночью проплыли миом берегов Кассандрийского полуострова, а на заре увидели Афон лесистый. (Ὀρφεὺς Ἀργοναυτ. Lipsiae. 1829). Это было в 1292 году до рождества Христова. С той поры до наших дней (1845 г.) прошли три тысячи сто тридцать семь лет: а Афон и теперь ещё лесист. Леса его с высокого хребта, где я ехал, казались мне кудрями: а классическая память моя честила покрытые деревьями холмы и отроги сей горы Гомеровским изречением: А. 157. οὔρεα σκιόεντα – горы приосенённые.

Полтора часа я ехал по хребту Афона от вышеупомянутого креста Ксиропотамского до спуска в Филофеев монастырь, извивающегося по крутоярому отрогу ещё полтора часа, то пешком, то на муле. На половине спуска стояла одинокая келья какого-то отшельника, а у кельи вол с большими рогами жевал зрелые каштаны. Ниже кельи глубился Милопотамский поток, прорывший себе русло в каменной горе, и стремился к морю. Над ним водружён был деревянный мост топорной работы. Через него переправился поезд мой и скоро доехал до Филофеевской обители, где и остановился на ночлег.

2. Воскресенье. – Ночью мне тяжело было от того, что воздух в келье моей был пропитан зловонием от какой-то вяленой или сушёной рыбы, наваленной в соседние клети. Я дремал, но не спал, и рад, очень рад был, когда мне сказали, что мулы одни навьючены, а другие оседланы и ожидают нас за воротами монастыря. Туда проводил меня главный проэстос огреченный Болгарин, отлично знавший славянскую брань, которая не печатается. Там я сел на своего чёрного мула, и поехал в Лавру, заметив на часах своих начало девятого часа дня.

От Филофеевской обители покатистая стезя привела поезд мой к самым воротам монастыря Каракальского, в который я не заходил, а отсюда повела нас выше и выше до верховья Каракальского потока. Перешагнув сей поток, мы ехали несколько минут поперёк местности, называемой Прова́та, и принадлежащей крутоярому отрогу горы, спускаясь ниже и ниже в прямом направлении к морю. Этот спуск много извилист и необыкновенно труден. Тут я не мог держаться на муле и шёл пешком, обливаясь своим потом. Наконец стропотная стезя свела меня в глубь узкого и мрачного ущелья, по которому течёт мутная вода безымянная. Над ней висит мостик самой невзрачной работы. По миновании ущелья опять надлежало то спускаться, то подниматься, по отвесным краям иного горного отрога, до потока Морфинского. Этот поток составляет северо-восточную границу Проваты, о которой начинаю особую речь.

Проватой называется горная пажитная местность, лежащая между потоками, Каракальским и Морфинским. Она наклонна к морю. Греческое название её, которому в нашем языке соответствует слово Овчарня, доказывает, что тут, до появления монашества на Афоне, была слобода с торгом овцами. Подобные слободы с оным названием существовали и в других местах Византийского царства; например, подле Солуня в восьми стадиях на северо-востоке от сего города (Georg. Acropolit. hist. c. 4), и в области митрополита Адрианопольского, под священноначалием которого состоял епископ Проватский, ὁ Προβάτου, числившийся седьмым в списке епархий, составленном при царе Льве мудром. На Афонской Провате находится несколько монашеских келий. Эту Провату в 1772 году называли великим Скитом⁴⁰, но едва ли это правильно. Ибо там, ни тогда не было, ни теперь нет общего для скитников Кириакона (церкви), который по уставу скитскому должен быть неотменно.

Провата оставалась за нами, а перед нами высилась и долинилась особенная местность, по которой протекают четыре речки, Морфино, Куфо, большая Вела и малая Вела, получая свои воды из-под малого Афона и Антиафона. Эта местность замечательна, во-первых, многоводностью никогда не иссякающей, во-вторых своим вгибом во внутрь материка Афонского, в-третьих малоподъёмностью тамошних параллельных долин, тянущихся от моря почти до самого хребетного остова горы Афонской, который если бы не прорыли тут насквозь, то высочайшую толщу Афона сделали бы островом; в-четвёртых, на этой местности, которую я назвал бы Малоафонье, находится много Лаврских наёмных келий, построенных в россыпь, как усадьбы, и кроме их – уединённый скит, принадлежащий Афоно-Павловскому монастырю, прозываемый Лаккос; наконец там, на прибрежному пути в Лавру, занимают вас две мифологические старины, о которых нельзя не поговорить с удовольствием классика.

Как только спустишься Проваты на мост, раскинутый над Морфинским потоком, тотчас увидишь направо от дороги в близком расстоянии от неё, каменную башню (Πυργος), одиноко высящуюся на красивом холме. Это место весьма живописно. Его называют Морфино. О нём наш незабвенный Барский передал вот такое мнение: «В двух часах пути от лавры обретается Пирг, си есть столп мурованный еще древними леты, егда тамо мир жительствовавше, создася же, яко же повествуют, от некоего царя или вельможи ради упокоения дщери своей, именуемой Морфину, яже тамо многими леты безмолвствовавше, увеселятся красотою места; ибо стоит на холме зело красном недалече от моря, яко на выстреление из лука. При том же столпе последи от иноков создан есть храм святого великомученика Георгия с келлиею в безмолвии, хотящем жительствовати. Низу же столпа и холма в юдоли течет малая река, и мост древян устроен ради прехождения; – на самом же примории мельница, келлия и виноград великий монастырский. Место же оное речется Столп красоты, или от имени предреченной девы, или от естественной красоты места». (путешест. Ч. ΙΙ. стр. 54⅞ 1744 года). Всё это предание есть отголосок языческой мифологии, с которой кто знаком, тот с первого раза угадает и скажет, что Афинская Морфина была Афродита – Венера, называемая Μορφὼ. Сия богиня под этим названием почитаема была и в Спарте, где Павзаний видел кедровую статую её, в сидячем положении с покрывалом на голове и с цепями на ногах (Pausan. L. III. 15. 11). Название её Μορφὼ, как оно не близко к греческому слову μορφὴ – образ, красота, не должно быть понимаемо в смысле этого слова, потому что цепи на ногах скорее означали её собственную неволю и томление, нежели то очарование, которым красота привлекает к себе любящих её. Гораздо правильнее мифологисты производили слово, Μορφὼ, от μορφνὴ – тьма, потому что покрывала и цепи на Венере, по уверению Павзания, намекали на то время природы, когда она находилась ещё в тёмном хаотическом состоянии в оцепенении, неразвитая, без форм, какие дала ей творящая и любящая сила⁴¹. К слову, μορφνὴ ближе название и Афонской Морфины: да и предание представляет её невольницей, затворницей, запертой в башне. Она, как поведал нам Барский, жила тут несколько лет и безмолвствовала. Явный намёк на указанное время природы! Посему я полагаю, что Афонская статуя Морфины так же, как и Спартанская, имела покрывало на голове и цепи на ногах, и полагаю тем решительнее, что статуи этой богини помещены были на Афоне, в высокой башне, а в Спарте в верхнем ярусе капища Венеры, по свидетельству Павзания. L. III. 15.

К Морфинской богине я не подъезжал, отложив осмотр её до обратного проезда из Лавры в Филофеев монастырь, и продолжал свой путь прямо к так называемой Агиазме св. Афанасия Афонского. Скоро она показалась. Это – родник сладкой воды, вытекающей из утёса на самую дорогу, и тут весьма близко падающей в стремнину, а отсюда в море. Угрюмо это место. Родниковый утёс отвесно стоит у правой стороны дороги. Он облицован каменной стеной и сверху осенён деревами. К вытоку из него воды проходишь под искусственной аркой, над которой видно старинное окно; а как только приблизишься к нему, видишь низменное окно с железной решёткой, и за окном малый поток воды, струящейся из утёса. Вода эта чиста, холодна и приятна для питья. Стремнина же, в которую она низвергается, заглушена деревами и кустарниками так, что нельзя следить за течением воды. У вытока её, направо стоит маленький каменный храм во имя Богоматери живоносного источника; а налево –беседка для отдыха проходящих тут монахов и мирских поклонников, которые в железном ковчежце её оставляют хлеб и другие снеди для беднейших братий и странников. Замечательно это место, и замечательно по двум воспоминаниям, из которых одно христианское, другое мифологическое. Но о них речь впереди. А здесь место – сказанию о дальнейшем пути моём в Лавру.

От Агиазмы Афанасия, так сказать, рукой подать до речки Кофò, текущей из-под хребтового остова Афона. Название её выражает, что она течёт не шумно. Над ней торчит мост весьма незатейливый, но прочный. Переехав его, мы шагали по утёсистому краю Афона, омываемому морем и расщепанному на несколько неравных частей. С этой дороги ясно видна вся высочайшая оконечность святой горы, как громадная пирамида. Чудно то всемогущество, которое произвело её. Человек может измерить эту пирамиду: но не ему взвесить её вместе с основанием её, которое глубоко, глубоко лежит в Эгейской пучине. Перед этой высотой я – крохотка, но крохотка удивляющийся величию всемогущего и премудрого Бога, который создал Афон для любования общего и моего.

Афон, как громадный великан, стоит неподвижно и не кланяется мне. Но и я, не кланяясь ему, потому что покланяюсь Создателю его. Я лучше его. Он не рисует меня, а я описываю его остов и ребра, глуби и текущие по ним воды. Вот ещё вода – река предо мной с мостом над ней. Её назвали мне Мегали – Вела, т.е. большая стрела, а мост нарекли Веллàс, и поведали, что его некогда строил архиерей Веласский; и потому его называют так, как называют. Это правда. В Проскинтарии Лавры св. Афанасия Афонского, напечатанном в 1772 году, сказано, что этот мост был построен некогда бывшим епископом Велласским Кир Парфением: (ὑπὁ τοῦ ποτὲ ἐπισκόπου Βελλᾶς κυρ Παρθενίου). Его видел наш Барский в 1744 году и описал так: «на полчаса ходьбы от Лавры есть место на брезе моря, нарицаемое Велас, идеже есть мост каменноздан крепко и лепо верьху единаго и высокаго круга, под ним же с высоты течет речка мала». Итак, сей мост старше 1744 года. Что касается до названия реки, Вела – Стрела, то оно собственно не ей принадлежит, а большому отрогу Афона, который (отрог), подобно стреле, ниспускается тут от хребта сей горы к морю. Ведь мы-то горные рёбра называем отрогами, а древние Греки называли их стрелами. Так, поэт Никандр в своей Европее свидетельствовал, что Афон, как исполин, мечет две длиннейшие стрелы к противоположному мысу Канастрийскому. Подобных стрел на виденном мной с моста Дифоне, у которого стоит Лавра, я насчитал пять.

От большого стрельчатого отрога Афона и от омывающей его реки считают один час езды до Лавры. Не более часа оттуда до сюда ехал и я, сперва по краю узкого отрога до речки, называемой Микра-Вела – малая стрела, по том по мосту, перекинутому через эту воду, и наконец по отлогостям Дифона, на коих там-сям растут виноградники. А всего времени, проведённого в пути от Филофея до Лавры, прошло не более 300 минут, или пять часов.

К Лавре подъезжают с северной стороны. Тут у малого, открытого портика, я спешился и с благоговением вошёл в эту древнюю обитель через тройные железные ворота, из которых первые устроены между двумя крепчайшими башнями, а третьи – под высокой и крепкой башней, имеющей церковь успения пресвятой Богородицы. В третьих воротах встретил меня благообразный монах Лавры, принадлежащий к числу власть имущих, и ввёл в почтенный архондарик, устланный коврами и снабжённый всем нужным для невзыскательного богомольца. Тут я отдохнул немного, и дорожа временем, посвятил весь остаток дня обозрению обители св. Афанасия.

3. Понедельник. – Этому же занятию посвящён был и весь настоящий день. Сначала я ходил вокруг Лавры, и рассматривая ограду и башни её с наружных сторон, списывал начертанные тут надписи, и с виденными предметами сверял заметки о них Макария Кидонийца в его Проскинитарии 1772 года и нашего Барского в его Путешествии 1744 года; потом внимательно смотрел внутри Лавры все отдельно стоящие здания и церкви её, и в них утварь, иконы, стенную живопись, надписи, и всё замеченное и замечательное внёс в домик памяти, т.е. в свой дорожный дневник.

Керасийское Безмолвище.

4. Вторник. – Много я потрудился вчера, обозревая Лавру и наполняя свой дневник заметками о ней: а сегодня даже утомился, восходя на самый верх Афона и спускаясь оттуда в Керасийское перепутье, но зато вознаграждён был положительными сведениями о дико-прекрасном Под-Афонье, на котором спасались святейшие сподвижники, Пётр, Онуфрий, Евфимий, Павел Ксиропотамский, Максим Кавсокаливит, Нил, Акакий и другие. Излагаю эти сведения, принизывая к ним классические воспоминания, как жемчужины к рубинам, изумрудам, топазам и яхонтам.

Утром в семь часов я с чадцами своими выехал из Лавры в полном веселии души от одной мысли, что мне придётся провесть несколько минут на темени подзвёздного Афона, выше облаков, выше громов и молний, там, где уже не растёт ни дерево, ни куст, ни трава. Вожак мой повёл нас по торной вымощенной камнями дороге.

Едем по склону Дифона, который стелется к морю. Едем полчаса, поднимаясь по этому склону. Налево от дороги нам указывают келью с церковью Пресвятой Троицы на красивом и хорошо обработанном месте, и говорят, что это место носит имя того Исайи, у которого в послушании состоял Афанасий Афонский.

Едем ещё полчаса, поднимаясь выше и выше, по направлению к избушке, называемой Хаири, и налево внизу видим Скиток с церковью честного и славного Предтечи. Там, по сказанию Проскинитария 1772 года, подвизались преподобные и гостеприимные монахи, почти все с острова Хиоса, заведывая и двумя соседними пещерами, из коих в одной есть церковь с чудотворным образом Богоматери. Этот Скиток, как и избушка Хаири, стоит на самом мысе, вдающимся в Эгейскую пучину. Тут мореход и сухопутный ездок круто поворачивают к скалистому, неприступному с моря Под-Афонью, носящему на себе скиты – Кавсокаливский, Керасийский, много келий, и тропу, ведущую на самое темя св. горы. У названной избушки я слез с мула, потому что почувствовал в себе робость при взгляде тут на волнующуюся пучину моря, которая внезапно явилась испуганному взору моему и как будто тащила меня к себе. В Хаирской избушке ничего нет, кроме цистерны со свежей водой. Я отведал её, успокоился, и спросил проводника: то ли море я вижу, у которого стоят монастыри Павловский, Дионисиатский, Григориатский и т.д. – Нет, – отвечал он: того моря ещё не видать отсюда; на вас смотрит пучина, омывающая самую оконечность Афона, но не Павловскую и не Дионисиатскую сторону его. Я поспасибовал и продолжал свой путь, искоса поглядывая на эту пучину своими глазками, не привычными ни к горным стремнинам, ни к морским пучинам, и для ободрения поя потихоньку: Манием твоим на земной образ преложися прежде удоборазливаемое водное естество, Господи. Религиозное воспитание, данное мне матерью и школой, и в этот раз оказалось полезным для меня в часы робости. Да, Религия – сила животворящая! А что такое классицизм? Что такое философия? Это – белила и румяна для лица и золотой порошок, насыпаемый в чёрные волосы, и нимало не позлащающий их.

У Хаирской каменной избушки разделяются две тропы. Одна, что налево, ведёт вниз к скиту Кавсокаливскому, а другая, что направо, выше пролегает почти прямо к Керасийскому перепутью, у которого восходят на вершину Афона. Меня вели по этой верхней тропе. Она от Хаирского поворота поднимается немного вверх до ближнего моста, перекинутого через какой-то безымянный поток пересыхающий, а оттуда уже прямо стелется к Керасе. Тут местность безлюдна и лесиста.

Тут едешь и приветствуешь сосны: здравствуйте родные. А они, шумя, навевают холодок и своё сосновое благоухание, и так отвечают на привет. На этом пути я видел только два тощие потока, один недалеко от моста, а другой, при въезде в Керасийскую лощину, которую Барский описал, как «удол при пути великом, им же все ходят от Лавры к скиту св. Анны, а оттуда такожде к Лавре, удол широк и зело плодоносен виноградом и всякими садовыми древесами». Удол этот длинен. Весь десятый час дня прошёл, пока я ехал тут медленно и доехал до Керасиской гостеприимной кельи отца Неофита, который встретил меня любезно.

Не более получаса продолжался отдых мой под убогим кровом сего отшельника. Потом началось восхождение моё на заоблачную высь Афона, по прочтении следующих строк у Барского: «требе восходити три часа, един час до кладезя, обретающагося на пути ради пития мимоходящих, вторый час до Храма Богородична, третий до самого верху, идеже уже не раждаются древеса, но-нагий камень, ради великих ветров, снегов и частых облаков».

Поезд мой сперва двинулся по прежней дороге к келье св. Дмитрия, и уже тут начал винтообразно подниматься по крутоярью Афона, подаваясь влево. На этой стезе торчали развалины каких-то келий. По миновании их стезя повела нас направо, выше и выше, но уже не винтообразно, и довела до ровной площади, на которой одиноко стоит церквица пресвятой Богородицы. Тут мы спешились и отдохнули немного, запасаясь силами для дальнейшего восхождения уже на своих слабеньких ножках. Церквицу эту, с примыкающей к ней кельей и цистерной вновь выстроил бывший вселенский патриарх Дионисий Андросец после 1665 года, а до него она существовала в 15 и 16 веке, как это видно из Жития святогорца Иакова Нового, который молился в ней немного ранее 1520 года⁴². Тут ежегодно под Преображеньев день сходятся почти все окрестные подвижники и многие монахи со всей св. горы, и отправив Вечерню, вкушают пищу; потом восходят на святой верх Афона, поя Литию, и там совершают всеобщее бдение, а с восходом солнца служат божественную литургию, и опять сходят в названную церквицу, и пообедав, возвращаются, каждый восвояси. Ужин и обед готовит им Лавра на свой счёт, так как ей принадлежит вся эта местность. Церквица, о которой шла речь, видом своим походит на убогий дом. Никакого убранства я не нашёл в ней. Назад тому сто лет, наш паломник Барский провёл тут ночь, прочитав Вечерню и поевши сухарей. А я, грешный, Вечерни тут не читал и ничего не ел, а только с края площади взглянул в глубочайший отвесный низ горы, ужаснулся и отскочил назад. Но любопытство превозмогло ужас; и я опять подошёл к самому краю ужасающей стремнины, и прилегши тут грудью опять взглянул вниз и опять оробел. Неимоверно страшна тут отвесная стремнина! Мне явно было, что в этом месте случился насильственный обвал горы от землетрясения, и что тут провалился город Акро́афон, который Страбон ставил у верха Афона, πρὸς τῇ κορυφῇ τοῦ Ἄθωνος, а Помпоний Мела уже не оставил его тут, и сказал о нём так: у вершины Афона был город Акроафос, в котором, как гласит молва, люди жили вдвое более, чем в других местах. Выражение его, гласит молва, и глаголы – был, жили, дают разуметь, что в последние годы жизни сего географа (перед 43 годом по Р. Х.) Акроафос уже не существовал. Здесь люди видели восход солнца тремя часами ранее, сравнительно с теми, которые населяли прибрежные места Афона. Понятно это, когда знаешь, что от уровня моря, до верха этой горы насчитываются 6,400 футов.

Осеннее время поторопила меня. Послушный ему, я перекрестился и пошёл на святой верх горы, откосный как пирамида, титькообразный по замечанию Страбона. Сперва восхожу туда по каменистой тропинке, потом лезу, а дальше уж руками цепляюсь за камни, у самого же верха выбиваюсь из сил и сажусь отдыхать. Смотрю вниз и вижу одно синее море. А ветер бушует; и я начинаю робеть, вообразив, что он сбросит меня в Эгейскую пучину. Робею и говорю своему домочадцу: Иван, боюсь я как бы ветер не снёс меня в море. А он покачал головой и ответил мне: да разве вы хлопчатая бумага? Признаюсь, такой ответ пристыдил меня, но и ободрил. Я встал и взошёл на св. верх.

Это – маленькая площадь, среди которой стоит приземистый и весьма убогий храмик в памяти Преображения Господня. Вокруг его можно ходить без затруднения. В нём не было никаких церковных принадлежностей и украшений: только на святом престоле лежал старый антиминс, напечатанный на холсте с подписью Алеппского епископа Герасима. Этот Епископ в 1725 или 26 году антиохийским патриархом Афанасием сослан был на ближний к Афону остров Лимнос за ослушание: чтò мне стало известно из арабского списка Антиохийских первосвятителей, переведённого для меня по-итальянски в 1844 году в Константинополе. С Лимноса Герасим, как видно, ездил на Афон, или во время, или после пятилетнего с половиной пребывания своего на этом острове, и по просьбе лавриотов освятил оный антиминс. Он возвратился в Алепп, и скончался в униатском монастыре архангела Михаила на Ливанской горе Кесруàн. Вспомнить же его мне довелось на самом темени Афона, куда и ворон не летает, и костей своих не заносит.

С этого времени я смотрел на Эгейское море и на ближние острова, Фасос, Самофраки, Имброс и на тот далёкий Лимнос, на котором в городе Мирине была видима тень Афонского верха, покрывавшая тамошнего вола, изваянного из мрамора. В моей памяти мелькнула поговорка древних Эллинов: Ἄθως εὐρέα νῶτα καλύπτει Λημνίας βοός – Афон покрывает хребет Лимнийского вола. Потом, я, там-сям ложась ничком смотрел вниз, направо, налево, вперёд, и чувствовал в себе неприятное смущение при виде ужасных пропастей, стремнин и островерхих утёсов. Это смущение усилилось во мне ещё более, когда я вспомнил рассказ проводника моего об одном монахе, который собирал тут цветочки иммортели, оступился, полетел вниз и спиной наткнулся на острейший утёс так, что верх этого утёса вышел через живот и спину его. Однако любопытство моё было сильнее робости моей. Оно крепко прижало к темени Афона грудь мою и живот мой. В этом положении я хорошо видел всю святую гору, её Афонёнка, Дифон и малый Афон, её хребет с маковками его, и её отроги, долины, и даже местности многих монастырей, но не самые монастыри, которых не видать. Особенно поразил меня ближний вид узкой, гладкой и длинной полосы, откосно спускающейся от Афонёнка по направлению к Лавре у Дифона. Право, по ней можно было бы скатиться на санках, и потом свалиться в пропасть.

Вдоволь насмотревшись на всё это, я встал и начертил карту всего Афона⁴³, потом сел у одного большого камня, и припомнил крупные события на этой горе. Вот они:

За 2,500 лет до Р.Х., высокие воды Чёрного моря, с помощью огненных землетрясений, прорвали материки, Босфорский и Дарданельский, и навсегда затопили сушу около Афона, оторвав часть его, простиравшуюся к острову Лимносу и к малой Азии, и погрузив её в подводную глубь.

2000−1529 г. – Потом, когда земля горела, когда по словам Овидия, пламень пожирал самые возвышенные места земли так, что она расседалась и сохла, когда разрушались города, а люди и целые области обращались в пепел, когда жители Ливии почернели, когда пылали горы Тавр в малой Азии, Тмол и Эта в Греции, «в это время пылал и Афон».

1529. Наконец погасли огнедышащие жерла этой горы, Мо́ливо близ Хиландара, Крионери у Ватопеда, Цука подле монастыря Иверского и другие. Тогда поселились в ней выходцы из сопредельной Фракии, Висалты. Кристоны и Идоны. У них в своё время царствовал Фа́мирис Фракиянин такой же певец и мудрец, как и Орфей.

1124−656 г. – К этим Фракийцам присоединились Эллины, Пеласги и Халкидикийцы, и построили на Афоне небольшие города, Дион, Фиссос, Клеоны, Харадриэ, Оло́фиксос, Са́нис и Аканфос.

495−489 г. – Все эти города с самого начала своего существования были свободны и самоправны. Но в 495 году их покорил своей власти Персидский царь Дарий Истасп. А сын его, Ксеркс, во время своего похода в Грецию, прокопал Афонский перешеек, и устроил тут канал для плавания судов.

431−360 г. Греки победили Персов, и для своей защиты от них содержали общеэллинский флот общим иждивением включительно с вкладами Афонских городов, но спустя 59 лет после сего сами рассорились и затеяли известные в истории войны Пелопонесскую и Олинфийскую. В этих войнах живое участие принимал Афон.

360−148 г. За тем, он скоро стал данником царей Македонских, из числа которых Александр великий не захотел преобразить верх Афона в статую Зевса по предложению его архитектора Динократа, а царь Кассандр дозволил брату своему Алексарху построить на перешейке Афона город Уранополь.

148−268 г. Со времени подчинения Македонии и Афона Римской Державе в 148 году, что происходило на сей горе: это известно. А в 268 году христианском в пристанях её починивали военные суда свои Скифы, Ерулы, Певки и Готфы.

325−676 г. В царствование Константина Великого свет христианства озарил мирских жителей Афона. Не угасил его Юлиан богоотступник: а при Феодосии великом и при ближайших преемниках его, этот свет блистал там ярко. Но нашла на Афон грозная туча из Магометанской Аравии и Сирии и разогнала оттуда всех жителей.

676−830 г. Афон опустел, но на короткое время. Царь Константин Погонат, по заключению мира с Арабами, населил эту гору монахами, которые тогда скитались по городам и были в тягость властям, мирским и духовным. Эти монахи крестили Влахов-Рихинов и Сагудатов, пришедших к ним с берегов Дуная, и терпели озлобления от царей иконоборных. А монастыри их, по неисповедимым судьбам божиим, запустели после того, как в 830 году Арабы истребили весь греческий флот в сражении у острова Фаса и у Афона.

840−960 г. Однако запустение это было кратковременно. Вскоре появились там сперва отшельники так называемые исихасты, по-нашему Безмолвники, а потом и монастырники, прежние и новые.

963−1204 г. Преобразователь Афонского монашества преподобный Афанасий постройкою своей Лавры подал пример общежития монастырского. К нему из разных стран собрались 3000 разноплеменных и разноязычных монахов, и одни из них построили новые монастыри, (Амальфийский, Каракальский), а другие возобновили и расширили обители прежние, (Ватопед, Ивер). С той поры навсегда осуществилась великая идея, либо монашеская, либо царская, идея о соединении всех христианских племён на Афоне в лице монашествующих предстателей их перед Богом, под хоругвью Православия. Тогда и славяне, именно, Болгары, Сербы и Русские, пошли туда спасаться и молить Бога о мире всего мира и благосостоянии святых божиих Церквей.

В царствование Алексея Комнина (1081−1118 г.) случилось скоромное искушение на Афоне от трёхсот семей Валахских, коих терпел там этот Государь. Но и оно прошло, и Рай опять стал Раем для ищущих его, умеющих в нём жить и уходящих из него к Господу.

1204−1261 г. Несчастья Афону – не враги. Они для него то же, что для золота огонь. Огонь горит, а золото в нём очищается: так и Афон остался во всей чистоте православия и иноческого преподобия в то огненное время, когда Латины взяли Константинополь и поделили между собой Греческое царство, и когда один из них поселился на этой горе, и из крепости своей, которой развалины и теперь там видны и называются Франкокастро, ходил по монастырям и грабил их нещадно. В эту пору пожаловались Афонцы на него Римскому Папе Иннокентию третьему; и Он защитил их (в 1211 году) с помощью царственной Наместницы города Солуня Марии и Латинского Императора, который лишил власти на Афоне оного врага Бога и Церкви – Dei et ecclesiae inimicum. (Innocent. III epistol. II. p. 829. Edit. Bal.). Этот Папа в своём послании тамошним монахам, от 12 января 1214 года до небес превозносил их, говоря: «ваша гора украшена тремястами обителями и многими святыми мужами, которые имеют величайшую полноту благ духовных. Она по истине есть место святое, дом Божий, врата небесные. Посему многие народы любят её, а епископы, князи и цари покровительствуют ей, и проч.».

1261−1355 г. Латины господствовали в Византийском царстве только 58 лет. Потом Михаил Палеолог в 1261 году отнял у них Константинополь. Этот государь жаловал Афонским монастырям многие имения в разных областях своих, и склонял их к унии с Римом, но они не поддались обаяниям его. А сын и внук его, оба Андроника, (1283−1341 г.) любили и ущедряли Афон за его стойкое православие и за святость. Не менее их любил и угобжал все тамошние обители и Сербский царь Стефан Душан сильный, который в 1346 году даже был на Афоне вместе с супругой своей Еленой, и, как говорят, на коне взъехал на самый верх этой горы и водрузил на нём своё знамя. В царствование обоих Андроников проходили в святогорских монастырях самые жаркие прения о Фаворском свете и об Энергиях естества Божия. Правое учение святого афонита Григория Паламы об этих предметах было утверждено Константинопольским Собором в 1355 году.

Афон, ранее взятия Константинополя Турками (1453 г.) признал власть их над собой. Это совершилось вскоре после того, как Султан Мурат ΙΙ, в 1430 году 1-го марта, взял с боя город Солунь и потом овладел соседней с Афоном Сидирокавсийской областью.

В 1520 году Султан Селим, обозрев Дарданельское укрепление Килидул-Бахр, отправился на св. Гору и там, во время пышных празднований, принимал богатые подарки от визирей своих, а оттуда возвратился в свою столицу. (Histoire de l’empire Ottoman par Hammer. Paris. 1844. – «Gette circonstance ne se trouve que dans l’histoire du grand vesir, Lutfi. p. 76).

Довольно! Больше того, что я припомнил и изложил здесь, знать не знаю и ведать не ведаю, а постараюсь узнать. Теперь же пора рассказывать иное. Уже вечерело, когда мы сошли о св. верха и расположились ночевать в гостеприимной келье отца. Неофита.

5. Среда. – А тремя ли часами раньше других увидело нас тут восходящее солнце: этого сказать я не могу, потому что проспал восход его. Зато есть, о чём поговорить сегодня, и есть что записать в дневнике моем.

Отец Неофит, родившийся и выросший в Анатолии, давно спасается сам и других спасает на св. Горе. Он – иеромонах и духовник. У него исповедаются иноки пяти монастырей и архиереи, покоящиеся на Афоне. По словам его, монахи общежительных обителей нередко причащаются св. Тайн, но без строгого поста, так что накануне едят даже сыр и масло. Такое невоздержание не одобряет отец Неофит. Эта строгость его понравилась мне, знающему от св. Иоанна Златоустого, что причащающийся тела и крови Христовой должен быть чище солнечного луча; и я попросил собеседника сказать мне что-нибудь в назидание. Он зорко посмотрел на меня и сказал: имей страх Божий и будь воздержен. «Аминь»; отвечал я ему, и стал слушать свободные речи его. «У меня, – говорил он, девять учеников. Я никуда не отпускаю их. Днём они обрабатывают огород и виноградник, а под ночь совершают долгие метании (молитвы с земными поклонами), каждый особо. Кто из них более других любит эти метании, тот освобождается от работы. Согрешающих между ними я наказываю жезлом, а иногда сажаю в безводную цистерну на трое суток без хлеба. Все они никогда не видят ни сыра, ни рыбы, ни пьют вина, а довольствуются одним сухоядением: причащаются же еженедельно после исповедания своих помыслов, и после разрешительной молитвы. Таково наше житие. Милостыню мы принимаем, но только на содержание нашей церкви, на одежду, обувь, и на хлеб насущный, который разделяется со всеми, кто у нас бывает». Сказав это, о. Неофит пригласил меня осмотреть всю Керасийскую местность.

Мы пошли. Но я, молодой, едва-едва поспевал за этим маститым старцем: так он лёгок на ходу!

Дорога, по которой я приехал в Керасю, осталась у нас слева. Направо же от неё, близ церкви св. Димитрия, показался нам малый холм. Мы взошли на него; и тут о. Неофит поведал мне вот что. На этом холме во время оно, была крепкая башня, называемая Сидирокастро. Отсюда Эллины полонялись идолу Зевса, который стоял на самом темени Афона, и сюда на зиму сносили его с оного темени, дабы он не попортился, будучи слит весь из чистого золота, и имея глаза диамантовые. Подле Сидирокастра находилось селище и торжище Цаконов, которых потомки поныне находятся в Пелопоннесе. – Всё это я выслушал с большим вниманием и верил о. Неофиту, потому что весьма ясно видел перед собой верх Афона, на котором в самом деле стояла статуя Зевса, по свидетельству Греческого лексикографа Исихия, и потому что внизу около холма усмотрел кое-какие развалины, а на верху его заметил древние цистерны. На этом холме у о. Неофита есть своя душеспасительная келейка. В ней ничего не было, кроме сундука, на котором преважно и преспокойно сидел кот – белая шкурка, усы как у турка.

Отсюда мы пошли далее к другому подобному холму, но не всходили на площадку его. На ней видны малые остатки каменной башни. А называется она Палеокастро. Указывая её мне, о. Неофит молвил, что в ней Эллины берегли целомудрие девиц, διὰ νὰ μὴν φθείρονατι, но не объяснил: какие были это девицы, Весталки или жрицы, или вещуньи: а не объяснил вероятно потому, что не знал подробностей древнейшего предания о них.

От Палеокастро мы воротились назад и позавтракали весьма умеренно. Во время завтрака о. Неофит говорил мне, что св. царь Константин Великий отдал монахам Афонскую гору, выселив жителей ее Цаконов, одних в Анатолию, а других в Морею: сперва он зачислил их в полки свои с жалованием по три лева в день, и на 60 судах отправил в названные области, где они находятся и теперь, а потом выслал к ним жён и детей их, сказав им: ваши мужья более не возвратятся; что же вам тут делать? Идите к ним. И они пошли к ним. – Этот рассказ я выслушал, не обнаруживая задушевного сомнения в справедливости его, и попросил словоохотливого старца объяснить мне: почему скит его называется Кирася! Он ответил, что правильнее надобно называть его Κοράσιον (Девичник), потому что тут сберегаемы были девицы, διὰ νὰ μὴω φθείρονατι. Тогда я раскрыл Проскинитарий Лавры 1772 года, и на 51 странице прочёл отцу Неофиту: τόπος ὡραιότατος ὀνομάζεται Κερασὰ, ἐπειδὴ τὸν παλαιὸν καιρὸν ἐφύλαττον ἐχεῖ ἓν κοράσιον, ἤτοι, γυναίκα παρθένον εἰς ἕνα Πύργον, κτισμένον ἐπάνω εἰς τὸν βουνὸν, ὁποῦ εἶναλ ἐκεῖ: т.е. Красивейшее место называется Кераса, потому что в древнее время берегли там одну красу, т.е. девицу, в одной башне, построенной на тамошнем холме. Старец молча выслушал это, и начал говорить, что Россия по пророчествам уже должна была бы взять себе Константинополь, но вероятно, чей-то грех препятствует ей совершить сие дело. Что вы думаете об этом? Я отвечал: не знаю, чей этот грех, наш или ваш, а полагаю, что пророчества исполняются, но не так, как мы толкуем их, а так как Бог разумеет их, и не в то время, которое назначаем мы, а в то, которое определил Бог. Притом у нас ещё дома много забот и хлопот; сперва надо устроить дом свой, и уже потом думать о приобретении других имений.

Этим разговор наш кончился. Конец был и нашему завтраку, и я уже намеревался идти на ближний холм, называемый Новый Кармил, чтобы осмотреть стоящую на вершине его церковь св. пророка Илии, в которой ежедневно Афонцы совершают всенощное бдение и литургии, но отложил это намерение, узнав, что спутники мои Иван и Михаил сильно заболели от простуды после вчерашнего похода на св. верх Афона. Болезнь их требовала прилежного врачевания и усердного ухода. Надлежало отправить их в Русский монастырь. Они, оба не маломощные от природы, скрепили свои силы, и отправились вместе со мной в Лавру. Туда провожал нас один ученик отца Неофита, и дорогой с увлечением говорил мне о бдениях и пощениях своего учителя, о прозорливости его и об умении врачевать души, а в конце концов поведал, что однажды, перед литургией бес подошёл к Скитской церкви в виде дикой свиньи, но о. Неофит прозрел в ней злого духа, и своей епитрахилью привязал его к дереву, у которого пробыл сей бес, пока кончилась литургия, потом исчез.

6. Четверг. – Добрые лавриоты утром посадили недужных моих в лодку, и отправили в Руссик. Я остался один.

Сижу в келье и объясняю себе названия виденных мной вчера мест. – Керася находится между двумя отрогами св. Горы, кои оканчиваются противолежащими мысами, Акроафосским, где видится скиток Предтеченский, и Нимфейским, где расположен соседний с Керасей скит св. Анны. Название первого мыса тезоименито с бывшим городом Акроафосом, о котором я говорил выше: а второй мыс назван Нимфейским, очевидно от почитания тут Нимф, которых о. Неофит произвольно обратил в девиц, целомудренных по неволе, переменивши древнее Эллинское слово, Нимфи – девица, на подобозначащее Новогреческое корасион. Но какие Нимфы имели там свои алтари и капища? Нимф было много. У Эллинов, одушевлявших всё существующее в природе, Нимфы были небесные, (Музы, Хариты, Эстиа) и земные, как то: 1) Нирреиды в морях. Прото, благославляющая первый в море выход новенького корабля, Сао спасающая мореплавателей, Евдора ущедряющая их прибылью, Амфитрида внушающая им страх от морских волн, Фетида означающая положение разных морей, Галини подающая тишину и пр., и пр.) 2) Энидриады в сладких водах, Наяды в родниках, Эпотамиды в потоках, Криниды в криницах-колодезях, Лимниады в озёрах: 3) Орестиады в горах и пещерах, Лимониады на лугах, Напеи и Алсиистиды в лесах, Хлориды и Анфусы в зелени и цветах, Агриады в огородах, Дриады в деревах и Эпимилиды у стад. Все эти нимфы воображаемы были, как светолепные, красивые и нагие девушки-духи, или душеньки, с тем различием, что у водяных между ними виделись волосы светозарные, а у земляных – зелёные. Эллины с особенной любовью почитали их и всюду ставили им жертвенники и капища за то, что они научили людей чтить и воспевать богов, одеваться тканями, питаться древесными плодами и овощами, приготовлять и пить мёд, и воспитывать скот. Какие же из этих Нимф чтимы были на Афоне, именно у Нимфейского мыса этой горы? Думаю, что все кроме луговых, озёрных и речных, все, и стадные, и древесные, и огородные, и цветочные, и лесные, и нагорные, и пещерные, и колодезные, и поточные, и родниковые, и морские, так как им можно было жить в тамошних горах и пещерах, лесах и водах, огородах и загонах, словом везде, кроме лугов, озёр и рек, которых там нет. Смею думать, что и в Палеокастре, который я видел вчера, почитаемы были Нимфы, как образы девического целомудрия, и тут стояли их статуи, а не живые Эллинские девушки содержались взаперти. Нимфы были дочери Зевса. Этому отцу их воздаваемо было почтение на самом темени Афона. И так кстати было почтить и благодетельных дочерей его в виду этого священного темени, которое хорошо видно у Керасийского Сидирокастра и Палеокастра. В Керасе и в близких к ней местах находятся отлично-хорошие проточные воды и родники их. Вот что говорит о них Лаврский Проскинитарий 1772 года. «В Аннинском Скиту очень много вод наилучших, так что почти каждая келья имеет свою воду. Близ скита Кавсокаликавского струятся превосходные воды, ὡραιότατα νερά. Немного выше этого скита и ближе к Керасе есть прекраснейшее место, называемое κρυὰ νερὰ – холодные воды, потому что там вытекают из горы многие и дивные воды, πολλὰ καὶ θαυμάσια νερὰ. В самой Керасе находятся удобнейшие для жития кельи, потому что тут много сладких вод, и всяких растений, садовых и диких». И так было где жить Нимфам, и в водах, и в деревьях Под-Афонья! От них и тамошний мыс был назван Нимфейским.

А Керася? Откуда это название? Для решения сего вопроса обращаюсь за пособием не к учительницам Нимфам, которых уже нет даже в воображении Афонитов, а к географии Афинского митрополита Мелетия, напечатанной в Венеции в 1807 году. Во втором томе её (стран. 453) сказано, что в Фессало-Магнисийском околотке, близ озера Карла, у горы Пилиона расположена слобода Керася (ἡ Κερσιᾶ) Вот из этой слободы, по мнению моему, в первую эпоху Афонского монашества (680−830 г.) благочестивые монахи поселились на многоводном лесистом и плодородном месте, о котором идёт речь, и назвали его Керася именем прежней отчизны своей. Лучше этого объяснения придумать нельзя. Если вспомнишь Пелопонесскую гору Κεράυσιον, и оттуда выселишь жителей на Под-Афонье, то они назовут новую селитву свою Керавсион, а не Керася. Если пойдёшь за такими переселенцами на горы, отделяющие Аттику от Мегарии и называемые Керата от того, что они похожи на рога (Κέρας – рог), то они новому селищу своему дадут прозвание Керата, а не Керася. Остаюсь при своём мнении и пишу, что знаю о Керасе предположительно и положительно.

На месте Кераси и в смежных окрестностях стоял древнейший город Акроафос. Его разрушило землетрясение ещё в первом веке христианском. Но так как о нем упомянул Стефан Византийский (в 5. в.) и сократитель его книги о городах Ермолай (в 6 веке), то надобно полагать, что Акроафонцы опять восстановили своё селение в царствование римского Императора Адриана (117−138), возобновившего на Афоне город Стратоники. (Stephan. Byzant.). Это селение опустело во время арабского погрома перед 676 годом; а когда царь Константин Погонат, заключив мир с Арабами в этом году, отдал монахам весь Афон, как выморочное имение, тогда на месте Акроафоса, как я сказал выше, водворились Керасиоты, пришедшие из Фессаломагнисийской слободы Кераси, как тогда же близ города Афоса, (немножко ниже кельи св. Иоанна Златоустого, которую в виду лавры выстроил на свой счёт бывший вселенский патриарх Дионисий Андросец), возникла иноческая обитель, поныне называемая Палеомона́стирон, т.е. древний монастырь⁴⁴. Керася и после второго Арабского погрома, постигшего Афон в 830 году, опять скоро заселилась пустынниками. Там и на всём окрестном Под-Афонье с 847 года подвизались преподобнейшие безмолвники Иосиф армянин, друг его Евфимий и другие аскеты, как это я узнал из жития сего Евфимия, недавно прочитанного мной в Руссике. Ученики этого святого старца из Кераси ходили на верх Афона, и едва не погибли там под выпавшим снегом. Это было в 864 или 5-м году. Подобный случай в Керасе был во дни св. Афанасия Афонского. Однажды он позвал к себе монаха Феодора и сказал ему: возьми снеди и иди скоро в Керасийское место, и когда будешь против Трохаля, сойди к морю. Там ты найдёшь трёх мужей, томящихся от мороза и голода: одни из них – инок. Беги же, чтобы застать их живых, дай им хлеба и утешь их, а когда они подкрепятся, возьми их с собой. Феодор исполнил всё это в точности, накормил их, утешил, и привёл в Лавру. В другой раз сам Афанасий с братией работал в Керасе; и сюда носил им пищу келарь Павел. Там у церкви св. пророка Илии недолго жил св. Максим Кавсокаливит в первой половине 14-го века. Дальнейшая судьба этого места с 14-го века до 18-го, пока не известна мне: а надеюсь узнать её, когда пересмотрю и перебелю, ежели не все, то многие старинные дееписания и памяти Афонских обителей. В восемнадцатом же веке, численно сказать в 1744 году, видел Керасю и описал наш паломник о. Василий Барский. Вот его известие о ней. «Под Афоном при пути великом, им же все обще ходят от Лавры к Скиту св. Анны, а оттуда также к Лавре, есть удол, широк и зело плодоносен, часом единым восхождения от моря, иде же суть пять или шесть келий, в них же живущие корыствуют и изобильно питаются, и живут мерное иноческое уединенное житие, а не скитское; сего ради скитников не именуются, но келейники или келияши по-сербски. Место же оное нарицается Керася, си есть Черешня, может быть, от некоей Черешни дикой, еще пред населением живущих тамо обретшейся. Тамо есть виноград Лавры с келиею и церковию св. Димитрия, и в другой келии церковь св. Антония, и в третьей св. Афанасия. Оттуда же и путь общий исходит на самый верх Афона». Кратко это известие о Керасе, а ещё короче заметка о ней Лаврского Проскинитария 1772 года. Тут сказано только то, что «Керасийское место весьма хорошо, многоводно и плодородно, и что тут в башне, в древнее время, стерегли одну девицу». Немного больше сего наговорил о Керасе я, путник 1845 года.

Тамошний пустынник о. Неофит. говорил мне: как св. Константин выселил Цаконов с Афона и отдал эту гору монахам. Но я не верю ему. Такая передача тогда и быть не могла, потому что во дни сего царя не было монахов нигде, кроме Египта; да и там их кельи ещё были новёхоньки. Церковь же Христова на Никейском Соборе бывшем при Константине в 325 году, не составила ни одного правила о монашестве. Явно, что она ещё не знала его. После этого какие же монахи могли населить Афонскую гору? Притом в известном сочинении писателя пятого века, Стефана Византийца, «о городах» перечислены современные ему города на Афоне, а о монастырях там нет ни слова. Впрочем, о. Неофит ошибся не в имени греческого царя, населившего Афон монахами, а в прозвании его. Этот царь действительно был Константин, но не великий, а Брадатый (Погонат).

Как только набросал я на бумагу все эти заметки, явился в мою келью тот же благообразный Проэстòс, который встретил меня в воротах Лавры. Он принёс мне драгоценную рукопись, содержащую завещание св. Афанасия Афонского: Διατύπωσις. Я благодарил его за это как умел, а после благодарений просил его склонить властных лавриотов, чтобы они показали мне царские хрисовулы и другие старинные дееписания, хранящиеся в архиве их, просил же его об этом, уверяя его в своей отменной любви к многонародному Богоблагословенному и святому Афону, и изъявляя пламенное желание написать историю сей знаменитой горы. Он обещался передать эту просьбу собратьям своим, потом по желанию моему сообщил мне несколько сведений о современном Афоне. Вот они:

– В Лавре живут теперь 70 братий; да таксидиаров т.е. сборщиков милостыни в разных странах считается тридцать лавриотов: всех 100. Кроме их в наёмных кельях найдётся сотня отшельников.

– Каждому новому Проигумену читаются особые правила.

– Лавре принадлежит в Молдавии метох, называемый Берзунс, и приносит ей ежегодно 40,000 пиастров. (2,345 руб.). На Каламарии она потеряла земли за долги Туркам, а на острове Лимнос имеет три подворья с пашнями, кои выкуплены ею сперва у Венециан, а потом у Турков. До падения же Греческого царства там принадлежали ей семь подворий. Уцелели небольшие имения её на островах Имброс и Самофраки. Есть метох в городе Смирне.

– Ватопедский монастырь со всех имений своих получает 600,000 пиастров.

– Всем двадцати обителям Афонским принадлежат два монастыря, в Молдавии Трехсвятительский, и в Валахии Успенских «прозываемый» Котручàни, и ежегодно дают триста-четыреста тысяч пиастров. Но эти деньги не равно разделяются между монастырями. Из них Лавра получает 25,000 пиастров.

– Для содержания полицейской стражи на Афоне и для удовлетворения всем общим потребностям святогорских монастырей нужна бы общая денежная касса. Составить её желают Лавра и Ивер: а Ватопед и некоторые другие монастыри не соглашаются на это, боясь растраты такой кассы.

– В Константинополь ежегодно посылаются с Афона два избранные Епитропа, как ходатаи по делам святогорским.

– А в Солуне, каждый монастырь Афонский имеет свой конàк, т.е. подворье. И в этот город посылается один избранный старец-ходатай по делам монашеским с жалованием по 6,000 пиастров в год.

– Афониты опасаются политического и вооружённого нашествия Греков на их святую безмятежную гору. Об этом нашествии предуведомил их лавриот Дионисий, посланный в Афины ходатайствовать о возвращении всех имений Афонским монастырям, отнятых греческим правительством. А афонское монашеское управление (Протат) известило о сем Порту и просило её усилить стражу на Афоне.

– Турецкие солдаты, во время своего постоя в афонских монастырях с 1821 года по 1830-й, сожгли лес на Афоне, начиная от скита св. Анны до монастыря Филофеевского.

Поведав мне всё это, Проэстос ушёл от меня. Но в моей келье осталось свободное время; и я воспользовался им и переписал для себя завещание св. Афанасия Афонского, хорошо владея скорописным пером, и твёрдо зная греческое правописание.

Это завещание, как видно из содержания его, написано было основателем Лавры афонской после 976 года, когда ещё живы были современники его, греческий царь Василий порфирородный, строитель Афоно-Иверского монастыря, Иоанн Ивир и сын его по плоти и духу Евфимий. Передаю сущность сего памятника десятого века.

«Я смиренный монах Афанасий, наставник вашей лавры, называемой Меланà, ежедневно и ежечасно помышляю о неизвестном часе смертном, и потому оставляю лавре настоящее письменное завещание мое:

«Желаю по кончине моей оставить Игуменом одного кого-либо из нашего во Христе братства, такого, который отличается словом, житием и деятельностью».

«Всех прошу именем Бога и пресвятой нашей Богородицы повиноваться игумену, и жить друг с другом в любви и единомыслии. Соблюдать же и в св. церкви и в трапезе, и во всех других службах уставы, которые начертали св. Отцы, а мы, недостойные заимствовали из их писаний и преданий».

«Оставляю после себя блюстителем Лавры господина Иоанна Ивира, который много лет служил мне со всяким смирением, а после него – сына его Евфимия».

«Я думал было святого царя (Василия) оставить блюстителем священной Лавры нашей, но не посмел, и оставил покровителем и заступником нашего во Христе общества истинного христолюбца Патриция Никифора, дабы он, ради награды от Бога и ради своей души помогал во всём Иоанну Ивиру».

«К Лавре Иоанна Ивира и к братиям его заповедаю иметь ту же любовь духовную, какую видите, имею и я. – Но и к братьям святой горы нашей имейте любовь и воздавая им подобающую честь, храните мир, как хранит его смирение моё».

«Кто служит хорошо, благочестиво и духовно, как в самой Лавре, так и в подворьях её и на островах, пусть тот останется на должности своей до глубокой старости».

«Участвующих в выборе игумена братий должно быть не более 15 человек. А лучше – и менее того. Так как в большом числе, по различию свойств и мнений каждого, одни стали бы избирать одного, другие другого, то я признал справедливым, чтобы избирателей было немного. Поставление же игумена да бывает так. Пусть будет отслужено всенощное бдение в соборном храме пресвятой Богородицы. А после утрени, когда будет кончена Божественная литургия, да будет возглашена Ектения с пением, Господи, помилуй, 50 раз. Потом поставляемый пусть положит перед алтарём поклон, и обратится лицем к собранию монахов. Тогда пусть первый поклонится ему Блюститель, а за ним и все прочие».

«Когда время покажет, что игумен пагубен для братства, и, обличённый, останется неисправим, тогда Блюститель, посоветовавшись со старшей братией, по собственному усмотрению, изберёт другого, способного управлять Лаврой».

«Более всего будьте странноприимны, и не нарушайте постановления, которое я дал вам касательно странников, приходящих к вам сушей и морем».

«Во всех ваших молитвах поминайте меня, да обрящу милость и оставление многих грехов моих в день судный».

Кончено завещание, начинается описание Лавры.

Лавра, говорю с Барским, «стоит на месте ровном и зело веселом» у подошвы громадного и претолстого отрога св. горы, спустившегося почти от самого верха её к Стримонскому заливу, и близ этой обители св. Афанасия, вдруг остановившегося отвесно, как будто некая сила сказала ему: до селе дойдеши и не прейдеши. Сей отрог называется Дифон. Вокруг лавры на близких и дальних местностях растёт множество масличий, виноградных лоз, грецких орехов, лимонов, померанцев, черешен, слив, каштанов, кипарисов, и несколько деревьев Тисовых. Околоток сего монастыря весьма велик. Вдоль Стримонского залива он простирается до владений Каракалла, и на этом пространстве замыкает в себе всё Поддифонье, всю обширнейшую долину, по которой из-под малого Афона тычет река Ве́лас с её боковыми токами, и всю Провату: а вдоль Эгейской пучины и Стримонского залива её обнимает всё Под-Афонье со скитами, Кавсокаливским, Керасийским и Аннинским; средоточие же сего околотка составляет вся толща Афона со св. верхом его. Везде тут такое изобилие воды, – говорит Барский, – яко три мельницы мелют, огороды и сенокосы напояются, и многие окрест келии безмолвныя при исходищах водных, в зеленостех леса, аки звезды окрест луны лепозрачно стоят. Если же монастырь образом четвероуголен, но не равностенен; в долготу бо много протяжен от запада к востоку, а в ширину меньше. Окружие его измеряется 3015 саженями.

В ограде Лавры Барский насчитал приблизительно десять башен: «близ десяти, от них же иные не весьма зрятся ради своей низкости и присовокупления к зданиям, иные же более зрятся». А в Проскинитарии Макария Кидонийца всех их пятнадцать, именно: две по обе стороны св. ворот Лавры, третья над воротами третьими, четвертая против южной стороны церкви Богоматери вратарницы, так называемая башня Цимисхи, пятая малая с храмом св. Троицы, шестая высокая и крепкая с кельями внутри, возобновлённая богатым купцом Константином Руссом из Сервионской Епархии близ монастырской маслобойни, восьмая высокая и крепкая, рекомая Цанга́ри (сапожная), девятая большая, высокая и крепкая с церквицей св. великомученика Димитрия, десятая высокая и светлая, называемая башня Козмы, близ лаврской больницы, одиннадцатая высокая и красивая над этой больницей, называемая Терзибаши, двенадцатая большая, высокая и крепкая с церквицей свв. Архангелов и с кельями, кои устроил бывший вселенский патриарх кир. Дионисий Андросец (1660−1665 г.), тринадцатая высокая, с храмом св. Онуфрия близ скевофилакии-ризницы, четырнадцатая подле Келарни, пятнадцатая над почётным архондариком высокая и крепкая. –

На первой угловой башне, что направо, от входа в лавру, снаружи, высоко, я прочёл надпись: «ἔτος ͞ζ͞ο͞β ἡγουμενεύοντος Ἀνθίμου, т.е. в лето 7072−1564 при игумене Анфиме». Тогда при нём только надстроена была эта башня: чтò доказывает верхняя кладка камней, резко отличающейся от кладки нижней новостью своей и добавкой тёсаных камней в углах. Подле этой же башни в ограде, под первым зубцом её, на мраморной плите иссечён четвероконечный крест с сокращёнными словами и летоисчислением: . . ΝΙΚΑ. ἀνανεώθη ἔτους 7116, т.е. Ис. Христос побеждает. Возобновлена (стена) в лето 7116−1608-е».

Соборный храм в Лавре, во имя благовещения пресв. Богородицы, построен св. Афанасием Афонским в самом конце десятого века. Под обрушившимся алтарём его он скончался вместе с достраивавшими его каменщиками. Поставлено это священное здание не в самой середине Лавры, а ближе к восточной ограде её. Длина его от входа до конца алтаря измеряется двадцатью шестью обычными шагами нашими, а шириной тридцатью, но только в той части, которая пролегает перед иконостасом и под куполом от правого хора до левого хора старцев: каковые хоры выдвигаясь наружу за продольные стены и увеличивают тут ширину храма. Он вывершен весьма красивым куполом с 16-ю продольными окнами, которого ширину Барский измерил тремя саженями и двумя пядями, а покрыт весь свинцовыми листами.

На западной стороне сего святилища в 1814 году устроен открытый нарфикс (портик) утверждённый на 12-ти мраморных тонких колоннах, а за ним литийный притвор создан иждивением старца Анфима Карпенисиота и проигумена Макария Критянина, которые с юных лет жили в Лавре. (Надпись). Жалею, что они сделали это. От их перестройки тут пострадала священная древность, и на хорах уничтожена келейная церквица св. Афанасия во имя пяти мучеников Критских, его библиотека и сама келья, где ещё видным были на мраморном полу следы его коленопреклонений. Из литийного светлого притвора срединная дверь ведёт в настоящую церковь. На верхнем мраморном косяке её иссечена замысловатая монограмма в кружке. Я отподобил её. Вот она. А начинается так: ΧΑΙΡΕ ΠΥΛΗ ΚΥPΙΟΥ, т.е. радуйся, двере Господня.

Эти слова, взятые из акафиста Богоматери, доказывают, что соборный храм в Лавре строителем его Афанасием был посвящён Богоматери. Полагаю, что сам он примыслил и монограмму эту.

В настоящей церкви большой купол покоится на четырёх сводах, опирающихся на каменные массивные устои, а не на лёгких колоннах, как в Ивере и Руссике. Из сего купола прямо и кругло спущены двадцать медных поясков узорчатых; а к ним прикреплены медный хорос, тот самый, который видел и описал Барский. «Есть убо сей хорос некий обруч медный, равною мерою с куполом храма соделанный, в широту яко на пядь (4 вершка), но весь сквозе диряв, изваянный с переплетением различных тонко изрытых цветов, птиц и животных, с частыми вставками орлов двоеглавых и некиих кругов наподобие башен». На верхних краях его установлены 72 свечи, а в середине висит великий медный полиелей трёхъярусный с 36 свечами и с 12 страусовыми яйцами: увенчан же он летящим ангелом, который в деснице держит меч, а в шуйце венец. Во всей же настоящей церкви пол выстлан драгоценными мраморами. Послушаем, как описал его Барский. «Подножие паче всего зело драгое и лепое есть, драгими различными мраморами помощено сице художественно и гладко, яко едва познавается соединение; кий же язык по достоянию изрещи, или каковая трость описати подробно возможет оные различные струи? Дски суть широки, на пять пядий, длиною же на десять, все от белаго чистаго мрамора с дымообразными или облачными водами, сице художественно камень к камню и воды к водам соединены, яко идеже вкупе два или четыре камня, аки един цел быти зрится на подобие краснотканной плащаницы; между же ими иныя червонныя, а иныя сивыя и рябыя, а иные инако скрижали с разными на них водами; помежду же всеми некие узкие поясы от различных дробных мраморов упещрены, иже к многой похвале художника и к великому вдивлению зрящего возбуждает». – И я весьма любовался этим изящнейшим полом церковным и художественным устройством его. Лавриоты берегут его, как зеницы своих очей и моют розовой водой. Честь и хвала им за это! Видно: они твёрдо понят, что Господь совершил Тайную Вечерю в горнице богато убранной и постланной и в этом подражают Ему.

Стоя под куполом, любуешься иной прекрасной особенностью: я разумею невиданное у нас устройство правого и левого хора старцев по линии пред иконостасной. Тут полукруглые стены, от самого пола аршина на два и десять вершков вверх облицованы беломраморными красивыми плитами, а выше их, аршина на два слишком, украшены цветистыми изразцами иждивением цареградского патриарха Дионисия (1660−1665 г.)⁴⁵. К этим стенам приставлены старческие стоялища, στασίδια, самой изящной токарно-столярной работы. На этих стоялищах властные и почётные старцы, сидя и стоя, слушают Богослужение и молятся, порой унисоном подпевая протопсалту. На краю правого хора против южных дверей алтаря водружён игуменский трон под балдахином, весь из орехового дерева, самой вычурной резной работы. К задку его прикреплена икона св. Афанасия Афонского. Он на доске написан в рост. Лицо его благообразно. Раздвоенная на две пяди борода его длинна. Колорит иконы тёмно-красноват. Живопись – Влахо-Болгарская. Св. Афанасий держит в руке хартию со словами: ἈΓΑΘΗ ΨΥΧΗ BYXH ΔΑΚΡΥΑ· ΠΡΟΣΕΥΧΗΙΔΕ ΚΤΑΤΑΙ ΣΟΦΡΩΣΥΝΗ: добрая душа источает слезы, а молитвою приобретается целомудрие. У ног сего угодника Божия на сребропозлащённом окладе иконы вычеканены две греческие надписи крупными буквами. Вот они в русском переводе: † Иоанн Владислав великий воевода во Христе Боге верен господарь и самодержец всей Угровлахии. † Анна благочестивейшая великая воеводица во Христе Боге верная и самодержица всей Угровлахии. Он и она в рост вычеканены на сребропозлащённых обрамиях иконы по обе стороны св. Афанасия в уровень со стопами его. Чекан – не изящен. Год не намечен. Но из истории Угровлахии известно, что Владислав управлял этим княжеством в 1521 году. Это Владислав второй: а первый господарствовал с 1427 года по 1445-й. Следовательно, описанная мной икона прислана в лавру Владиславом в 1521 году. С неё пишите образ св. Афанасия афонского. – В обоих старческих хорах перед протопсалтами стоят деревянные налои для клиросных книг, изящно облицованные самой узорчатой мозаикой из перламутра, слоновой кости и индийской черепахи. А перед местной иконой Спасителя поставлен налой под праздничные иконы такой же узорчатый. Греческая надпись на нём гласит, что работал его Иоанул перламутровый мастер, σετεφζὴ, в августе 1680 года.

Деревянного иконостаса в Лаврском соборе не было ещё в 1744 году. Тогда вместо него стоял современной постройке сего святилища Дистилон (Двустолпие) мраморный, который и теперь виден внутри алтаря. Вот как описал его Барский: «Обоюду (т.е. по обе стороны) царских врат суть столпы мраморные четыре, зеленые с белыми своды (крапинами), яко полторы сажени высоты, толсты же, яко объяти человеку единою рукою, с надглавниками от белаго мрамора, с хитрым иссечением на них животных, вверху же их дски мраморныя, белыя, великия, от них же едина в сажень.» Весь этот Дистилон с основанием его и тумбами видел и я. Две колонные из зелёного мрамора с белыми крапинами поныне стоят по правую сторону царских врат, и две такие же по левую сторону их. В складках капителей их видны изваянные овны. Между этими колоннами никаких местных образов не было, потому что нет и гнёзд для них. Дистилон был сквозной по обычаю времени св. И. Златоустого, дабы сквозь него всем было видно совершение Тайной Вечери. А завеса прикреплялась к сени над св. Трапезой, как это и теперь видно в алтаре Святогробского храма в Иерусалиме. Деревянный иконостас, закрывающий этот мраморный Дистилон, и такие же иконостасы в других лаврских церквах устроены уже в 1770−1780 годах. (Надписи) Весьма сожалею об этой деревянной замене мраморной древности. Теперь приходишь в церковь на тайную вечерю, и не видишь ни св. трапезы, ни совершителей величайшего Таинства. Но откуда это деревянное нововведение? Разумеется, от нас. Афонцы частенько бывали в Москве, видали там великолепные иконостасы в несколько ярусов, позлащённые и уставленные множеством образов в серебряных окладах, и давай подражать нам. А не надлежало бы им делать сего, потому что наши многоярусные иконостасы не Византийские, а Египто-Коптские. Впрочем, греха нет в том, что мраморный безиконный Дистилон заменён деревянным иконостасом со св. образами. Каковы же образа эти в Лаврском соборе? Макарий Кидониец в своём Проскинитарии (1772 г.) донельзя расхвалил четыре большие иконы, две царя Алексея Комнина, и две царя Андроника Палеолога. Но первых я не видал, а вторые описал подробно. Вот моё описание. На местной (sic) иконе Спасителя густые волосы с пробором над челом, орехового-рыжеватого цвета, закинуты на спину; чело открыто; глаза остры; брови дугообразны; нос прям; ланиты оттенены густо, и потому лицо кажется узковатым и строго постным; уста малы, сжаты и выпуклы, как будто что-то задерживают выдавшимися вперёд губами; выя толста; срачица малинового цвета, а верхний хитон – синий с отливом зеленоватым; правый рукав срачицы у плеча прошит золотом; десницей Христос благословляет, как архиерей, т.е. именословно, а шуйцею держит раскрытое Евангелие, в котором по-гречески написано: Приидите ко мне вси труждающиися и обремененнии и проч. Икона эта хорошо сохранилась. По мне, она – Андроникова. – Местная икона Богоматери не благообразна. Чело её закрыто омфорионом; глаза миндальнообразны, а выражение их строго, даже сурово и неприятно; веки глаз, обе стороны лица у самого носа, и окраины ланит у ушей оттенены слишком густо; нос прям и в конце загнут вниз; на омофорионе видны две звезды и слова у кисти правой ручки: ἐν ἱματισμῷ διαχρύσῳ περιβεβλημένη, πεπικοιλμένη т.е. в одежду позлащенную обличенна, испещренна; божественный Младенец её не по возрасту смотрит строго; волосы на головке его орехового цвета; чело велико; глаза и брови черны; обе стороны ланит оттенены густо; уста малы и хороши: срачица на нём синяя, а хитон малинового цвета: вся эта одежда прорисована золотыми полосками; десницею Он благословляет, как вседержитель, а не как архиерей; в шуйце держит свиток судеб мира; сходства с Матерью нет. Фон этой иконы закрыт чеканной ризой, на окраинах которой видны чеканные образки: а чекан весь составлен из разводных цветов в кружках. – Таких образов много в церквах восточных. Кто-то из иконописцев времени Андроников, старшего или младшего (13−14 век.), задал тон собратьям своим по ремеслу писать иконы Спасителя и Богоматери с выражением строгим, аскетическим и с густым оттенением ланит и носа, дабы лица казались сухи и худощавы. Такие иконы нравились монахам. Но не таковы те образа Господа и Матери его, которые описаны в Евангелиях! И. Христос в этих святых книгах не аскет! Впрочем, при суждении о древнем церковном иконописании на востоке и о пошибах его надобно иметь в виду достойное внимания желание восточных христиан и их пастырей, боявшихся идолопоклонничества, желание иметь в домах и церквах св. иконы такие, которые только бы напоминали о божественном, но не развлекали бы молитвы своими красотами, то есть иконы линиочертательные, темноватые, не выказывающиеся из полотна, напротив, как бы скрывающиеся в небесах. Иные века и иное иконописание! Мы никогда не будем идолопоклонниками, и потому можем иметь св. образа, написанные естественно и прекрасно. Однако, и в наше время для Христиан, молящихся иконе, а не первообразу её, и чересчур привязанных к старине, лучше писать образа по-старинному, по-афонски. Suum cuique: каждому своё! У кого вера уяснена, тому в руки икона Рафаэлевская: а у кого она не освещена, тот пусть приобретает иконы вроде Афоно-Лаврских, о которых продолжаю речь мою. – В соборном храме над южным входом в алтарь указывают небольшую икону Спасителя и говорят, что она принадлежала царице Феодоре, восстановившей почитание св. образов в 842 году. К сожалению, я не рассмотрел её. Не описана мной и та икона, которая висит у левого клироса, и которая пожертвована Угровлахийским Воеводой Винтилом (1553–4 год.). Перед обеими иконами этими горят неугасимые лампадки. В литийном притворе, к срединной колонне, что направо, прикреплена немалая икона, представляющая Собор бесплотных сил и слуг Господа − Ἡ Σύναξις τῶν ἀσωμάτων καὶ λειτουργῶν Κυρίου, 1614 года. Архангелы и ангелы держат в ручках своих образ Эммануила. Все лица тут немиловидны, и немножко кривоносы; у глаз светà, одежды, крылья, орари на ангелах, всё это прорисовано золотистыми полосками. Внизу иконы подписано по-гречески, что она изготовлена иждивением Солунского священника Антония Оксига в 24 день декабря месяца 1614 года. – В том же притворе налево от входа в настоящую церковь к стене прикреплена большая икона Богоматери на доске. Её ублажают ангелыи Святые, Афанасий Афонский, Михаил Синадский, Николай чудотворец и великомученик Димитрий. Тут все лица слишком оливковы, а одежды их зелены. Внизу подписано по-гречески, что эту икону живописал в 1742 году иеромонах Парфений Аграфиот. – В соборном храме у игуменского места большая икона св. Афанасия Афонского на доске написана в 1836 году Афонским живописцем Иоасафом. Она есть наилучшее произведение кисти его. – Перед местными иконами стоят весьма высокие подсвечники, отчётливо вылитые из жёлтой меди с круглыми яблоками. Они весьма красивы и велелепны. Два из них пожертвованы в Лавру в 1741 году Константином Парасхом, жителем города Иоаннины, а другие два, выше и больше, Солунским гражданином Иоасафом. Я любовался ими не менее того Венецианского мастера литейных дел, который в 1772 году был в лавре и восхищался ими, приговаривая: лучше этих подсвечников нет и в самой Венеции. (Προσκυνητάρ, τῆς ἁγ Λαύρας, ὑπὸ Μακαρίου Κυδώνεως).

Войдём в этот алтарь святой. Здесь царские врата, облицованные самой изящной и тонко-художественной мозаикой из перламутра и индийской черепахи, устроены иждивением Лаврского игумена Германа в 1631 году. Святая трапеза – не квадратна, как у нас, а более широка, как в Киевской Лавре и св. Софии. Над ней водружена деревянная сень с главой на четырёх колоночках; резьба её позлащённая весьма узорчата. Под сводом её висит (sic) св. Артофорий (по-нашему Дароносица) среброкованный и позлащённый, имеющий вид церкви. Пред ним, сзади стоит высокий крест, также среброкованный и позлащённый и по местам осыпанный дорогими камнями. Напрасно некоторые усвояют его Константину великому, при котором ни Лавры, ни монахов не было на Афоне, и после которого, спустя долгое время, в Царьграде святительствовал св. Григорий Богослов, вычеканенный на окладе сего креста. Скорее можно признать его пожертвованием строителя Лавры Никифора Фоки. (964 г.) – Алтарь, освещаемый трёмя окнами, имеет три отделения, среднее для Тайной Вечери, направо Диаконикон для освящённых сосудов, и налево жертвенник для проскомидии. Весь он устлан драгоценными мраморными досками. А сколько в нём святынь! И какие святыни!

– Целая глава св. Василия Великого и чудотворная глава св. великомученика Александра, иже в Пидне. Обе они даны Лавре ктитором её царём Никифором при Хрисовуле его.

– Цельбоносная глава св. Михаила Синадского Исповедника, прогоняющая саранчу. Её и две частицы св. Иоанна Златоустого, при хрисовуле, Лавре даровал царь Василий порфирородный, (976−1028 г.) а сребропозлащённый ковчег для сей главы, украшенный дорогими камнями и зеркальцами, изготовил валахский господарь Константин Бассараба. (1691 г.).

– Всечестная глава св. великомученика Евстратия. Она и нижняя челюсть св. Феодора Стратилата пожалованы при хрисовуле царём Константином Мономахом. (1042−1054 г.)

– Глава св. мученицы Миндоры вместе с вышеописанными мной местными иконами дарована, при хрисовуле, царём Андроником Палеологом Старшим (1282−1328 г.) или младшим (1328−1341 г.)

– Чудотворная глава преподобного Федора Нового, освященного. Она много чудес творила в Молдавии в господарство воеводы Григораска.

– Глава и рука св. Григория Армянского.

– Нижняя челюсть св. Прокопия благоухающая.

– Частицы мощей, св. апостолов: Луки, Андрея, Варнавы, Прохора и Тита, св. архидиакона Стефана; свв. Отцов: Игнатия Богоносца, Иоанна милостивого и св. Антипы; свв. Мучеников: Кирика, Никиты, Евстафия, Артемия, Фоки, Андроника, Акиндина, Мины, Иакова Перса, двух Феодоров, Ермолая, Пантелеимона, Иакинфа, Аникиты, и миро св. Димитрия великомученика; св. Константина Великого; свв. жен: Феклы, Иулиты, Пелагии, Марины, Параскевы; свв. бессребреников: Козмы, Дамиана и Иоанна; Преподобных: Феодора Студита, Стефана Нового, Даниила Столпника, Феодосия Киновиарха, Евфимия Великого, Ефрема Сирина, Луки Стририйского, Пахомия, Сампсона странноприимника и Евдокима Праведного. – Все эти мощи в сребропозлащённых ковчегах и ковчежцах сохраняются в красивом шкафу, а в нём, в 12-ти выдвижных ящиках по числу 12 месяцев. Перед ними горит неугасимая лампада⁴⁶.

– В алтаре на малом столе лежит греческое Евангелие, написанное на больших листах беловатого отличного пергамина и пожертвованное Лавре царицей Ириной Палеологиною по просьбе царедворца Димитрия: что видно из следующей приписки: на нём: Προσετέφη τὸ παρὸν ἅγιον εὐαγγέλιον ἐν τῇ λαύρᾳ τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Ἀθανασίου παρὰ Εἰρήνης τῆς εὐσεβεστάτης Αὐγούστης Παλαιολογίσσης. Καὶ οἱ ἀναγιγνώσκοντες αὐτὸ ἔυχεσθε ὑπὲρ αὐτῆς. – Οἱ πατέρες μέμνησθε τοῦ Δημητρίου τοῦ τὸ εὐαγγέλιον αἰτησαμένου: Приложено сие святое Евангелие лавре преподобного отца нашего Афанасия Ириной благочестивейшей императрицей Палеологовною. Читающие же оное молитесь о ней. – Отцы поминайте Димитрия, выпросившего сие Евангелие. Почерк этой рукописи крупен и чёток. Вот образчики его:

Жалел я, что недостало у меня времени для отчётливого рассмотрения этого дара благочестивой царицы: но за то весьма утешен был, когда мне показали другие священные предметы, хранящиеся в алтаре Собора. Перечисляю их здесь памяти ради.

– Крест из Животворящего Древа, длиной вершка в четыре, а толщиной с перст, положенный плашмя, с двумя поперечниками из того же Древа, один другого короче, кои перевязаны серебряной проволокой, и со словами внизу: ΑΘΑΝΑΣΙΟΥ ΜΟΝΑΧΟΥ. Эту святыню при хрисовуле пожертвовал Лавре Афанасия друг его греческий царь Никифор Фока.

– Другой крест из того же Древа, немного меньше первого, при хрисовуле дан лавре блаженной памяти царём Михаилом Дукой, сыном Константина Дуки, прозывавшимся Парапина́ки (1071−1078 г.). Эта святыня хранится в сребропозлащённом ковчеге изящной работы. В крышку его вставлены четыре жемчужины, каждая величиной больше волосского ореха. Вот вид обеих их. Животворящее Древо – не черно в поперечниках. Дверь ковчега – створчатая, в два полотнища. Внутри много мощей. Над каждыми мощами финифтяный образок. На полотнищах много икон с дорогими камнями и эмалью.

– Третий крест из того же Древа, принадлежавший игумену лавры Григорию Иеромонаху, как это видно из собственноручной записи его 6752−1244 года, в которой он выразил, что эта святыня досталась ему по наследству от предков его. Она осыпана дорогими камнями.

– Четвёртый крест из того же Древа в серебряной оправе древнейший. От него струится неизреченное благоухание, потому что на нём и около него в ковчеге размещены орудия страданий Христовых. Барский весьма верно описал его: «крест среброкован, с украшением злата и эмали, велик, больше пяди, с подписью под титлою некоего иеромонаха Давида, на нем же суть три поперечия, горе и низу малыя, посреди же великое; содержит же в себе многия заключенныя вещи от страстей Христовых. На горнем возглавнике частица мала от честнаго Древа, нижае мало частица от сакоса (Хитона Христова); на прежднем же поперечии одесную багряница и честная кровь, ошуюю же трость и тернов венец; в долготе же нижае Хламида и Христовы Власы. Все сии малы частицы дверцами загвождены; дверцы же диравые, аки дробныя сети; и сквозе их исходит велие благоухание».

– Два креста из золота с св. образами на финифти, превосходной филигранной работы.

– Древние складни небольшого размера с трёмя образами, Эммануила, Богоматери и Предтечи. Они будто бы принадлежали царице Феодоре, супруге иконоборного царя Феофила, и спасены ею от истребления, яко бы куклы или игрушки. Отроческий лик Эммануила я удачно отподобил через прозрачную бумагу⁴⁷ не столько как древность, которой века определить нельзя, сколько как редкость, до сей поры невиданную мной. Мысль изображать спасителя, как Эммануила отрока, и дарить такой образ детям, эта мысль полюбилась мне так, что если бы я был начальник нашей академии художеств, то дал бы задачу живописцам изобразить божественно-отроческий лик того, о котором Исайя вещал: Отроча родися нам Сын … Эммануил, с нами Бог.

– Небольшая икона св. Иоанна Богослова. В 5½ вершков, вся составленная из воскомастичной мозаики, весьма замечательна. На ней искусно подобраны и по рисунку соединены мельчайшие, тончайшие, разноцветные, а больше позлащённые столбцы воскомастичные для изображения лика Богослова. Над ним видно знамение второго пришествия Христова, называемое Греками ΠΑΡΟΥΣΙΑ, то есть престол с крестом: а на серебряных рамочках мелкой и узорчатой работы помещены девять образков, написанных на эмали, именно: Иоанн Предтеча, Иоанн Златоустый, Иоанн Колов, Иоанн Бессребреник, Иоанн Милостивый, Иоанн Постник, Иоанн Дамаскин и родители предтечи Захария и Елизавета. Сам же Иоанн Богослов изображён так: он держит писчую трость и евангелие со словами, Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ Λόγος – В начале бе Слово; старческое чело у него открыто и возвышенно; нос толст и широк; указательный перст приставлен к устам в знамение того, что Бог Слово рождается от Отца, как наше слово, исходящее из наших уст, рождается от нашего ума. Фон иконы, лицо Евагелиста, венец и одежда, всё это сделано из позлащённой мозаики. Общий отсвет её – золотистый, но уже потускневший от давности времени.

– Хороши и ценны и следующие вещи: Церковно-славянское евангелие из России такой громадной величины, что два иеродиакона едва выносят его в минуты малого выхода четыре раза в год, серебряная ладанница в виде пятиглавой церкви превосходной работы, серебряное блюдо для благословения хлебов, и язык дракона, оправленный в серебро.

Из Литийного предела соборной церкви входят направо в придел святителя Христова Николая, а налево, в придел святых сорока мучеников. Оба они помещены в западной части церкви за боковыми линиями её, так, что примыкают к ней только одной стеной, первый северной, а второй южной, остовы же их стоят буквально у боковых линий собора. Такая постановка приделов в таких местах весьма разумна. В обоих их, смотря по надобности можно совершать богослужение в то самое время, когда в главной церкви служится литургия или утреня, или вечерня. При затворённых дверях и при тихом пении ни священнослужащие, ни предстоящие, во всех трёх храмах не будут мешать друг другу. – Никольский придел очень хорош. Светлый купол его покоится на четырёх колоннах, иссечённых из отличного зелёного мрамора, имеющего белые крапины. За деревянным иконостасом, который соорудил какой-то Игнатий в 1770 году, скрыт древнейший Дистилон с четырьмя колоннами и с тумбами из белого мрамора. Посреди придела висят паникадило и хорос, оба светло-бронзовые, а перед иконами несколько серебряных лампад, из которых три неугасимы. – В приделе сорока мучеников купол поддерживается четырьмя прекрасными бело-розовыми колоннами, «зело чистой работы и зело драгия», по словам Барского. Такие же четыре колонны служат украшением Дистилона, скрытого за деревянным иконостасом. А в этом иконостасе достопримечательны две старые, местные иконы Сына Божия и Его пречистой матери.

Описываю их подробно: Ширина первой иконы пять четвертей, а вышина почти вдвое. На фоне её у главы Спасителя крупно написано: іс҃. хс҃. ΥΙΟΣ ΘΥ: то есть, Иисус Христос сын Божий: А на прекрасном венце, вычеканенном из серебра с золотыми мелкотравчатыми цветочками и голубой эмалью читается надпись: διὰ συνδορομῆς καὶ ἐξόδου Ἀνθήμου ἱερομονάχου. АХП: содействием и иждивением Анфима иеромонаха. 1680 г. – Волосы у Спасителя, тёмно-орехового цвета, пущены по левому плечу; лицо оливкового цвета сурово, но очень выразительно и величественно; нос прям; губы полны и написаны отчётливо; усы книзу; в устах много сладости; яблоко бороды без волосков; борода мала и клиновата; на шее у правого плеча видна язвина; будто кровь выступила, когда какой-то Турок (после 1821 г.) проколол её чем-то; Спаситель десницей благословляет именословно, а шуйцею держит переплетённое Евангелие, закрытое и застёгнутое; персты его длинны; срачица на нём багряного цвета, а хитон – синий с отливом слабо зеленоватым. Таких икон не мало я видел в России. В Афоно-Иверском монастыре есть подобная ей, Московского письма. Посему я не верю, что описанная мной икона дарована Лавре строителем её Никифором Фокой, не верю тем поваднее, что и Макарий Кидониец в своём Проскинитарии, 1772 года, назвал её величайшей и древнейшей, и только! Скорее можно полагать, что она около 1680 года написана была в Москве наилучшим придворным живописцем, и оттуда перевезена в Лавру. – Старше её – местный образ Богоматери Икономиссы. Он широк и высок, и написан так: Богоматерь сидит на троне с Божественным Младенцем, над которым парят два ангела. Правая ручка её простёрта к написанному подле неё Самосскому архиерею Мартирию, построившему левый придел лаврского Собора в 1578 году: к нему же и обращено лицо её. А на левой стороне изображён св. Афанасий Афонский. Между ним и Богоматерью на пустом пространстве написаны следующие стихи в виде разговора сего преподобного Афонита и пресвятой Девы:

Ὡς καὶ πάρος ἐμοί γε, Παρθένε Κόρη,

Δόμον ὑπέσχου φυλάττειν ἄχρι τέλους·

Οὕτω καὶ τὸν δὲ, δν Μαρτύριος πῆξεν,

Ὁ Σάμου πρώην ἀρχιερεὺς τυγχάνων,

Νῦν δὲ σχολάζων ἐνταῦθα, ὡς καὶ ἅλοι,

Καὶ πάσης βλάβης ἱκετεύω φυλάττειν.

Ὡς τοῦ Ὑιοῦ μου μεσίτριά τε πέλων

Καὶ τὸν δὲ, Πάτερ, φυλάξω εἰς ἀιώνας.

‘Η Ὀικόνομος τῆς Λαύρας.

Как прежде мне, безневестная Дево,

Ты дом обещалась хранить до конца:

Так и этот Придел, который поставил Мартирий,

Бывший архиерей острова Самоса,

А ныне покоящийся здесь, как и другие,

От всякого вреда хранить умоляю.

Как Ходатаица у Сына моего,

И его, отче, сохраню я во веки.

Икономисса Лавры.

В верхней части сей иконы изображены, лавра, встреча Богоматери и Афанасия у утёса, и изведение из него воды. Колорит всех ликов – алый, рыжеватый. На задке иконы не видать ничего, кроме червоточины. Год написания её не обозначен. Но я полагаю, что изготовлена она в 1578 году, в котором историрован был построенный епископом Мартирием левый Придел лаврского Собора, как это подтверждает тамошняя надпись над западной дверью внутри Придела. Икона, о которой идёт речь, была обновлена в 1826 году, который и намечен на ней с добавкой глагола: ἀνακαινίσθη – возобновлена.

Весь соборный храм расписан в 1535 году монахом Феофаном, который увековечил своё имя на западной стене сего храма у выхода из него в литийный притвор. «† Ιστόριται ναὸς μητροπαρθένου Κόρης· ἐξ αὐτῶν κριπίδων ἅμα καὶ βάθρων, διὰ συνδρομῆς, κόπου τε καὶ ἐξόδου Νεοφύτου προέδρου περιφανοῦς Βεῤῥοίας· ὀρμωμένου ἐξ Ἀθηνῶν τῇ πόλει· πατριαρχοῦντός τε κυροῦ ‘Ιερεμίου· ἡγουμενεύοντος κυροῦ Κυπριανοῦ· ἐν ἔτει τῶν ἑπταχιλίων τε ἐικάδι διπλῇ καὶ ἁπλῇ τρίτῃ· ΤΕΡΙΔ ἰνδικτ. ή. – Διὰ χειρὸς κυροῦ Θεοφάνους μοναχοῦ: то есть: † Историрован (расписан) храм матеродевственной Девы, от самых оснований, содействием, трудом и иждивением Неофита предстоятеля (епископа) славной Веррии, урожденца из города Афин, когда Патриаршил Кир. Иеремия, а игуменом был кир Киприан, в лето семь тысяч двадцатое дважды, да третье (7020†20†3–7043−1535 г.) 14 дня четвёртого месяца (т.е. декабря) индикта 8-го. – Кистью Кир Феофана монаха». Живопись этого художника Макарий Кидониец в своём Проскинитарии назвал предивной и неподражаемой, ὑπερθαύμαστος καὶ ἀμίμητος, а самого Феофана учеником пресловутого Панселина περιλαλήτου Πανσελήνου. Но на мой взгляд нечему тут дивиться, а неподражаемость можно заменить более хорошими образцами стенного иконописания. Впрочем, это я говорю о рисунках и освещении ликов: самое же сочинение Феофановских стенных изображений стоит того, чтобы срисовать красками наилучшие из них для истории восточного иконописания. Желая составить эту историю, я отметил эти наилучшие изображения. Указываю их, начиная с алтаря. Здесь, над горним местом на стене написана Богоматерь с двумя архангелами. Божественный младенец её очень миловиден. Он благословляет как вседержитель, сложив большой палец с мизинцем и безымянным перстом, и протянув прямолинейно персты указательный и средний. Немного ниже сей Богоматери на обеих сторонах алтаря изображены ангелы, совершающие Великий Выход с Дарами в иерейских ризах. Картина у нас невиданная, хотя мы и слыхали, что ангелы совершают литургию вместо порочных священников, которых они невидимо связывают. Ещё ниже, в запрестольном углублении и подле него на стенах алтаря изображены составители и совершители литургии: Апостол Иаков, Василий Великий, Иоанн Златоустый, Афанасий Великий, Кирилл Александрийский, Иоанн Милостивый, Николай Чудотворец и Митрофан Цареградский. – В жертвенном отделении алтаря, где совершается проскомидия, изображён И. Христос, как Эммануил, юный, без бороды, окружённый четырьмя Евангелическими животными. – В небе купола помещён Господь Вседержитель. Отверстая длань десницы Его напоминает стих псалма: отверзшу тебе руку, всячески исполнятся благости. Одежда Его прорисована полосками. Вокруг сего образа вылеплена из гипса позлащённая надпись Греческая. Передаю её по славяно-русски. «† Царю небесный, человеколюбче Господи, призри из святаго жилища твоего. и виждь смирение наше. да не яростию твоею обличиши нас. ниже предаждь нас в руки врагов наших, да не рекут: где есть Бог их. мы же овцы пажити твоея, и имя твое призвахом и спаси Боже достояние твое». Эту надпись я прочёл с помощью зрительной трубы, лёжа на мраморном полу, на который постлан был для меня аскетический войлок, и поворачиваясь тут круговидно по направлению кружков надписи. В шее купола написаны вверху праотцы в кружках, а под ними пророки в рост. Я прочёл имена, Леви, Иуда. У иконостаса достопримечательны лики Петра и Павла и отменно хороши большие изображения Восстановления почитания икон царицей Феодорой (842 г.) и Обретения честного креста. Первое написано на стене по правую сторону иконостаса в линию с ним. Перспективы тут нет; но замечательны 1) царские доместики т.е. певцы, одетые в длинные багряные хитоны, кои подпоясаны, и накрытые остроконечными шляпками вроде корабликов, 2) стрижка волос на дьяконах, в виде венца Христова (corona Christi) 3) каца в руке священника, 4) восьмиконечность креста, воздвигаемого епископом Макарием, который стоит на зелёномраморном помосте, 5; белые увясла, или митры на чьих-то головах, кои видны около дьякона и епископа, и наконец благоговейность всех лиц и правильность рисунков. Эти два изображения достойны подражания. Относите их к разряду Греческой живописи, называемой Μεγαλογραφία. – За игуменским местом, выше его, хорош лик св. Афанасия Афонского. В правом хоросе старцев приятно смотреть на стенописный образ св. мученика Евстафия в рост. Там же, но выше, любуешься изображением Преломления хлеба в Эммаусе. На южной стороне собора подле игуменского места видны ктитор Лавры царь Никифор Фока с пятью хрисовулами в руке, а супротив его на северной стене – Винтил Угровлахийский Воевода с сынком Его Иоанном Арагици. Винтил держит в руках образ церкви, как эмблему пожертвований его на устройство Лавры. На западной стене изображено Успение Богоматери, как и у нас.

В Никольском Приделе лаврского Собора все стены сплошь исторированы живописцем Фралгом в 1560 году. Об этом гласит следующая надпись, начертанная внутри над западной дверью: † Ἀνιστορίθη τὸ παρὸν θεῖον καὶ ἱερὸν παρεκκλήσιον τῆς θείας καὶ ἱερᾶς ἡμῶν μονῆς, τοῦ ἐπ’ ὀνόματι τιμωμένου τοῦ ἐν ἱεράρχαις μεγίστου καὶ θαυματουργοῦ Νικολάου, διὰ συνδρομῆς καὶ ἐξόδου τοῦ τιμιωτάτου καὶ ἐν μοναχοῖς κυρίου κυπριανοῦ, ἡγουμενεύοντος τοῦ πανοσιωτάτου ἡμῶν πατρὶς κυρίου Ἰγνατίου ἱερομονάχου· ἐν ἔτει _҂ ζωξη· ἰνδικτώνος γ.

† Χεὶρ εὐτελεστάτου Φράλγου τοῦ Κατελλάνου ἐκ Θηβῶν τῦς Βοιωτείας.

† Историровать сей божественный и священный Придел божественной и священной обители нашей, чествуемый во имя величайшего святителя и чудотворца Николая содействием и иждивением честнейшего монаха кир Киприана, когда игуменом был всепреподобнейший отец наш кир Игнатий иеромонах, в лето 7068 (1560) индикта 3-го. † Рукой смиреннейшего Фралга Кателлана из Фив, что в Виотии. – Кисть сего художника гораздо вернее и бойчее кисти Феофана. Мне отменно понравились следующие изображения: 1) в алтаре над восточным окном Богоматерь молящаяся с воздетыми к небу руками и достопоклоняемая архангелами: у персей её миловиден божественный Младенец Иисус; 2) там же в восточном углублении стены – Спаситель, приемлющий от ангелов дары по великом выходе, благообразный, в крестчатом саккосе; 3) тут же позади Спасителя – сень над св. трапезой с завесами; 4) выше иконостаса, снаружи на алтарной арке налево – Вознесение Христа на небо в белом круглом сиянии, сидящего и возносящегося на полукругах небесных ; и 5) над западным выходом из Придела – Погребение св. Николая чудотворца. Это последнее изображение отподоблено, раскрашено и помещено в моём Живописном Обозрении Афона. Тут на первом плане виден усопший святитель Николай, возлежащий на столе, покрытом шёлковой тканью красного цвета с золотистыми оторочками. Он облачен в подризник, епитрахиль, палицу, фелонь, и омофор, а на персях своих обеими руками держит закрытое евангелие. Под голову его подложена шёлковая подушка красного цвета с золотистыми шитыми наугольниками. У возглавия его стоят два Епископа в таких же облачениях, один из них с евангелием у персей своих, и у ног его также два Епископа в таких же облачениях с евангелиями у персей: один из них кадит. Пятый Епископ припал к персям усопшего святителя. За ним стоят два дьякона в розовых стихарях: один из них читает или поёт по книге, а другой держит кацу с фимиамом; на головах их видны голые гуменцы. Позади и около двух Епископов, стоящих у возглавия св. Николая, видны именитые граждане и начальники города Миры Ликийской, все в богатых одеждах и островерхих шляпах, как бы в шлемах: на́больший из них в левой руке держит зажжённую свечу, а персты правой руки сложил так, как слагает их наш архиерей, когда благословляет народ; такое же перстосложение видно и у другого нáбольшого: оно у мирян есть знак, выражающий их сознание, что они присутствуют при отпевании архиерея. Замечательно это и думаю, достойно подражания. Позади и около двух епископов, стоящих у ног преставльшегося епископа, видны восемь монахов в кукулях и мантиях, один иерей без риз весьма печальный и подгорюнившийся, три мирянина и, кажется несколько женщин в тени. Позади первой группы, мирской, нарисована кафедральная церковь святителя Николая с тремя красивыми куполами, средним и большим, и боковым, поменьше: вход в неё открыт, а в глуби виден престол с евангелием на нём. Позади второй группы, монашеской, изображены отворенные ворота города Миры в виде зубчатой башни. Над всей этой картиной в разверстом небе видны два ангела, принявшие душу святителя Христова, облачённую в архиерейские одежды. Картина превосходная! Все лица – разнообразны и весьма благообразны; и во всех их выражена печаль. – А колорит всей стенной живописи – естественный. Лица белы. Это – образец иконного письма Греко-Фессалийского!

В другом Соборном Приделе, который посвящён памяти 40 мучеников, показывают гробницу св. Афанасия Афонского. Её видел наш Барский в 1744 году и описал так: «гроб святаго Афанасия мраморами белыми покрыт, с четырьмя сребряными присногорящими кандилами: тут и два жезла железные, един на подобие патерицы, а другий прост с крестом на верху, ими же святый Афанасий, в житии своем путешествующий, подпирашеся и бесы прогоняше и иныя чудеса творяше». Эти жезлы и эту гробницу видел и я. На ней лежит покров с вышитым ликом преподобного основателя лавры. Монахи говорят, что останки его были взяты из этой гробницы ближайшим преемником его и похоронены в каком-то потаённом месте, потому-де, что св. Афанасий, как некогда Антоний Великий, не хотел, чтобы мощам его воздаваемо было почтение. Пусть будет так. Но за всем тем, я думаю, что останки св. Афанасия, разожжённые упавшим на него сводом алтаря, похоронены были не в нынешнем Приделе 40 мучеников, которого тогда и не было, и который построен Самосским епископом Мартирием немного ранее 1578 года, а на месте сего Придела, снаружи, у северной стены построенной им соборной церкви, но отсюда взяты были уже тогда, когда Лавра признавала власть Папы. (1211−1216 г.) взяты ревнителями Православия, и схоронены ими, Бог весть, где, по смерти же их самих не возвращены в Лавру, которая, однако, хорошо помнила место первоначального погребения их и положила на нём мраморную плиту, когда вышеупомянутый Мартирий поставил тут Придел 40 мучеников. Как бы то ни было, но дорого и место погребения преподобного преобразователя афонских монастырей. Придел, о котором идёт речь, расписан был иждивением боголюбезнейшего епископа Червенского кир Паисия, когда игуменом Лавры был Иосиф, в лето 7086 (1578-е Надпись). Но эта стенопись заменена новой безобразной в 1854 году (Надпись).

Заключаю своё описание лаврского соборного храма словами Барского: «весь убо предреченный храм столпов мраморных имать 37, врат же 12, от запада и по бокам в папертех семо и овамо расположенных, окон же больше 70, но и сице не весьма светел есть ради многих притовров, едины других закрывающих, к тому же и окна нарочно соделаны суть малы ради великих и бурных ветров, от Афона низко ходимых и здания до зела колеблющих».

Перед западным портиком Лаврского собора, на открытом дворе, под сенью многовековых кипарисов, поставлена замечательная водосвятная чаша, φιάλη, вся с подножием из цельной массы сивого мрамора. Окружённая колоннадной пролётной ротондой, которая имеет свой купол; покрытый свинцовыми листами, она очень велика. Вышина её в семь четвертей, а верхняя окружность в 7½ аршин. Барский описал её весьма верно. Прочтём это описание его. «Пред великою церковию стоит лепо от изрядных мраморов и плинф созданна Водосвятительница, имущая главу, оловом лепо покровенну, внутрь же красно иконописанна с чудесами, яже сотворишася в Иордане. Глава висит на осьми столпах тонких мрамора белаго. Окрест не выше пояса человеческаго Водосвятительница сия великими мраморными скрижали ограждена, с двумя входами с востока и запада: выше же скрижалей вся насквозь зрима, понеже есть от столпа до столпа сводами окружена, и верху столпов крепости ради, вся железом связана. Имянуется же от святогорцов Фиали, си есть Чаша, понеже посреде онаго здания стоит чаша мраморная, на сие особливо определенна, да великое в праздник Богоявления Господня совершается водосвятие, такожде и вначале коегождо месяца малое да бывает. Окружает убо вне все здание саженей десять. Чаши же таковой удивительной нигде во всем моем странствовании не обретох. Како бы не удивительна, яко вся с подножием от единаго мрамора дымобелозрачного или сиваго изсечена, яже высоты имать пять точию пядий, широты же окрестной пядий тридесять три; посреди же имать высокую медную трубу водруженну, в ней же в два ряда окрест суть изваянны болваны, на подобие львов и коней крылатых, верху главы имущий два рога и посреди рогов крест; (креста я уже не видал). Во время убо освящения воды нарочно под землею пущается вода в трубу. а из трубы через уста и ноздри различныя тонкия точатся, струи в туюжде широчайшую чашу зело удивительно; ибо труба оная не простаго художества, но Венецкаго; суть же струй всех числом двадесять осмь; над трубою же сверху висит паникадило лепое, на нем же в праздник Богоявления Господня вжигаются свещи, егда бывает великое Водосвятие». К этому описанию водосвятного фиала я присовокупляю свои дополнения. Между восемью беломраморными колоннами, составляющими водосвятную ротонду, вставлены беломраморные же щиты широкие и не низкие (у Барского скрижали) числом шесть, с изваянными на них мифологическими (sic) образинами. Четыре из них срисованы и помещены в моём живописном обозрении Афона. На первом щите, разделённом на две продольные половины изваянными узкими извитиями, в первой половине направо, виден лев, вскочивший на бычка и пожирающий заднюю часть его: это эмблема Аполлона: а во второй половине, налево, разделённой пополам в поперёк такими же извитиями, вверху изваяны два крылатые грифона, клюющие стоящее посреди них дерево, а под ним две птицы, как бы пьющие воду из поставленного между ними сосуда. На втором щите, разделённом на две продольные половины и с четырёх сторон окаймлённом узорчатыми не узкими плетеницами, в первой половине выпукло иссечён лев, стоящий на воле и пожирающий его задницу, а во второй видны два павлина под каким-то цветистым растением: один из них пьёт воду из чаши, поставленной на столбике, а другой клюёт лист, похожий на сердце. В середине третьего щита в круге выпукло иссечён пеликан, стоящий на зайце и клюющий голову его: а на четырёх углах сего щита в кружках видны три звездчатые орнамента, четвёртый же в роде Мальтийского креста. Четвёртый щит окаймлён с четырёх сторон неширокими полосатыми увяслами, и разделён на четыре разные четвероугольника. В первом из них, направо, изваяна птица с распущенными и опускающимися к низу крыльями, схватившая предлинного змея у головы его, который полукругом взмахнул свившееся в три кольца туловище своё и хвост к самой голове птицы: а под ней, во втором квадрате иссечён двурогий олень, бегущий от преследующей его собаки, и обернувший свою голову к птице, приставившей правую ногу свою ко рту оленя; в третьем квадрате, налево, птица со спущенными вниз крыльями попирает двумя ногами своими двух змеев, взмахнувших туловища свои к голове её с двух сторон; в четвёртом квадрате на средине стоит дерево, а к нему подлетели две птицы, и с двух противоположных сторон вцепились в него своими когтями, поджав свои крылья. Все эти изваяния не изящны. Колонны весьма древни. Наглавия их вычурны, с фестончиками, как бы в Мавританском вкусе. – Этот Фиал и колокольню у собора устроил игумен Лавры Иоанн в 1060 году. Доказательством сему служит современная надпись на песчаниковой плите у входа в братскую трапезу. Сообщаю её в подлиннике и переводе:

† Ἄριστον χρῆμα ἐξ ὕλης τῆς μαρμάρου

Κύπελον ὥσπερ χερσὶ τῶν λιθοξόων

Ἐξειργάσατο, τοῦ φωτίσματος χάριν,

‘Υδωρ ἐκβλύζειν καὶ ῥαντίζειν τοὺς πέριξ,

Διειδέστατον ἁγιάσματος ἄγγος,

Ἰωάννης ἱερὸς ποιμενάρχης

Ἐγείρας ἅμα καὶ τὸν `δόμον ἐκ βάθρων,

Κώδωνος λαμπροῦ ἀσφαλὴ κρεμαστῆρα,

Σάλπιγγος δίκην ἀλαλάζοντος μέγα,

Πρὸς τοὺς ὕμνους τε τοὺς ὁπλίτας τοῦ Λόγου

Ἀνεγείροντος ἐν καιρῷ ψαλμωδίας.

Τὴν παράταξιν τῶν δαιμόνων ἀμύνειν,

Συντὁνοαῥέμβαστον μέλποντας ἆσμα.

Ἰνδικτιῶνος ͞ιγ. ἔτους _҂ ͞ς͞φ͞ξ͞η.

† Эту наилучшую вещь из мрамора,

Этот источающий воду и орошающий предстоящих,

Благолепнейший водосвятный сосуд,

В виде чаши для освящения воды,

Руками ваятелей сделал

Иоанн священный пастыреначальник.

Он же с оснований построил и здание

Для прочного висения в нем знатного колокола,

Который на подобие гремящей трубы,

Во время псалмопения, к песням

Сзывает воинов Слова,

Прогоняющих строй бесов,

И протяжно поющих немолчную песнь.

Индикта 13, 6568–1060 года.

Но откуда взялись щиты с мифологическими образинами? Так как на местности Афонской Лавры некогда стоял языческий город Афос, который знали и тут помещали древние географы, Птолемей и Стефан Византийский; то оные щиты уцелели тут после разрушения сего города и капищ Аполлона и Чёрной Венеры, в 676 году. Их подобрал вышеупомянутый игумен Иоанн и вставил в ротонду водосвятного фиала. Кстати, заявляю здесь своё мнение о том, что он же, в развалинах Афоса нашёл оправленный в серебро язык дракона, о котором была речь выше, и сберёг его, как древность, напоминавшую о почитании в этом городе Эскулапа в образе дракона или змия, так как змий, умеющий помолодить себя после сброшения с себя старой кожи своей, служил выразительной эмблемой эскулаповой науки, возвращающей людям здоровье, крепость и, если хотите, молодость, но уже на том свете, куда эта наука часто отправляет нас. – Купол лаврского водосвятного здания внутри весь расписан в 1635 году иждивением архонта Ионнаки, жителя острова св. Евстратия. А расписывали его Меркурий и Ацали. (Надпись). Живопись тут не хороша. В небе купола написано много ангелов; и все они смотрят оттуда на крещаемого Господа, а некоторые из них выглядывают из растворенного в небе оконца, имеющего золотые рамки.

На первом со схода в Лавру дворе отдельно стоит небольшая церковь, посвящённая во имя Богоматери. Она с оснований заново построена была в 1713 году, а историрована не в одно время: литийный притвор её расписан Давидом Авлонитом в 1715-м году, внутренность же – иеромонахом Дамаскиным из. г. Иоаннины в 1719-м (Надписи). В этой церкви замечательны: большой крест, с написанным на нём распятием Христовым, перенесённый сюда с иконостаса Лаврского собора, и старинный образ Богоматери Кукузелиссы. Лицо распятого Спасителя очень хорошо. Живопись Критская! Что касается до Кукузелиссы, то сия икона написан на доске и немного попорчена червоточиной. У Богоматери чёрные брови дугообразны с белой чертой, проведённой над самой бровью слитно с ней; под правым глазом заметны четыре белые косвенные черты; нос длинен, узок и прям; уста малы и обрисованы каким-то особенным образом, так, что между концом носа и губами оставлено немалое пространство, и этот конец справа оттенен белой чертой; а весь лик девы оливковый. – Божественный младенец не походит на неё; лицо его не сурово; носик короток; в правой ручке он держит свиток судеб, а в левой шар: это значит, что он изображён как Вседержитель. Единственная икона с белыми чёрточками над бровями и около носа! Посему нельзя признать её произведением кисти Греческой: она должна быть Грузинская или вероятнее Сирийская, написанная по подражанию той иконе Троеручице, которая исцелила Иоанна Дамаскина, потому что и она Троеручица. Современность её основанию лавры ничем не может быть доказана, но ничем и опровергнуть её нельзя. Прежде она находилась в соборном храме лавры. А теперь её носят туда только в великую субботу на Пасху, и в день памяти Афанасия. На недавнем серебряном окладе сей иконы, покрывающем только один фон её, у плеча Богоматери вычеканена греческая надпись:

† Χρυσοῦν πάλαι νόμισμα δωρησαμένη

Τῷ σῷ ὑμνοδῷ ἱερῷ Κουκουζέλῃ

Τῆς εὐλαβείας ἀντιμισθείαν ξένην,

Κουκουζέλησσα κέκλησαι φερωνύμως.

Внизу: † Ὕμνον προσοίκας ἐμμελῆ Κουκουζέλης δώρον χρυσοῦν πρὶν εὔρεν ἀνιμισθίαν:

‘Ημεῖς δὲ κόσμον σῇ ἀχράτῳ εἰκόνι φέροντες, ἀγνὴ, εὔρομεν Κακῶν λύσιν.

Διὰ χειρὸς Ἰοάννου υἱοῦ τοῦ Νικολάου.

† Златицу древле ты даровала

Певцу твоему, священному Кукузелю,

Странное воздаяние за благоговение к тебе,

И потому прозвалась Кукузелисса.

† Пение, умилённое принося тебе Кукузель в воздаяние получил златицу:

Мы же, принесши ризу пречистой Иконе твоей, чистая, получили избавление от зол.

Рукой Иоанна, сына Николаева.

Повесть об этом Кукузеле зело сладкослышительная напечатана в греческой книге, нарицаемой Грешным спасение (Ἀμαρτωλῶν σωτηρία) и переведена Барским. «Бе некий юноша в великом граде Диррахии, древле нарицаемом Епидамн, и осироте от отца; мати же его сущи благочестивая и Боголюбивая даде его изучитися священных грамот; его же, понеже бяше быстроумен и доброгласен, вси именоваша Ангело−гласна. Во время оно (яко же есть всегда в царствах) искаху благообразных и доброгласных, и обретши его, определиша в царскую школу, да изучится мусикийнаго художества, си есть, художнаго пения, даже будет в нем совершен, иже в мале времени, аки быстроумен, превзыде всех; сего ради и царь любяще его, и хотяше его оженити благородно. По времени же видевши, яко все господа начальные во многом его имеяху почтения ради любви царской и ради сладкопесненнаго гласа его, боящися, да не погубит, ради временной славы, небесной радости, ожидаше времени приличнаго, да удалится от мира. Во дни оны случися тамо к царю приити игумену сея великия лавры за некою нужною потребою. Сей же блаженный Иоанн, Кукузилий проименованный, видящи добровидное лице игумена и добродетельное житие его и слышащи о безмолвии святой горы, обрете время удобное своему желанию, и оставивши всякую честь и славу царскую, и шелковые совлекши с себя одежды, одеявшеся в толстые власяные, и взявши в руку палицу пастырскую, отъиде тайно в святую гору. Пришедши же к Лавре, вопроси его вратарь: что ищет, и каковаго звания человек? Он же отвещаше: инок хощу быти, и есмь пастырь скотам. Сия, известившись чрез вратаря Игумен возрадовася, понеже требоваше пастыря, и сотворивши его иноком, посла в пустыню, да пасет козлища. Он же отьиде с благодарением многим на уединение, яко желаше, и творяше оное послушание не леностно, но молящися непрестанно к Богу. Царьже многу имеяше печаль его ради, и посла людей во все страны ради взыскания его. Пришедши убо в Афон, искаху на всяком месте прилежно, обаче никто же что помысли о нем, понеже бяше одеян в рубища, и тако возвратишася к царю тощны. Последи же в един от дний пасущи козлища верху некоего холма, и рассмотревши семо и овамо, яко никто не бысть, да его слушает, начать пети некое церковное пение с великим художеством и умилением; скитник же некий, тамо в пустыне живущий, слышащий сицеву умиленную гласа сладость, удивися, и изшедши из вертепа, зрит удивительную вещь, пастыря поюща, козлищ же не пасущихся, но стоящих и зрящих со ужасом и радостию, противу онаго ангельского пения. Сия, узревши безмолвствующий монах, отьиде в Лавру и извести игумену; иже пославши по него и приведши его к себе, рече ему: заклинаю тя Богом, да речеши мне истину: ты ли еси Иоанн Кукузеллий, от царя чрез то прощения со слезами, глаголющи: аз есьм грешный и недостойный раб святыни твоей; обаче молю тя зело, да имя оставивши в послушании сем, еже мне дал еси сперва, да не како уведавши царь о мне, возмет мя силою от спасеннаго сего пристанища. Игумен же отвеща: «Не печися о сем, чадо мое, точию сотвори послушание, пребуди в монастыре в келии, юже аз дам тебе; аз же отъиду и умолю о сем царя, да ти не стужает. Сице заповедавши отъиде в царьград, и падши на ногу царя, рече: молю державу власти твоея, да дарует мне единаго человека за спесение его души, и аще оскорби в чем царство твое, да простит ему. Царь же вопроси о имени онаго человека. Отвеща ему игумен: аще не даси мне чрез писание прощения, не реку имени его. Тогда убо царь повеле написати, и подписавши своею рукою, даде ему: и абие игумен вста, и поведа ему о Кукузели. Царь же, таковае слышавши, купно возрадовася и опечалися; возрадовася за благоговение его и облечение в схиму; опечалися же, яко чрез писание игумену сотвори дар. Игумен же благоуветливыми словесами укроти сердце царево; последи же, воздавши благодарение ему и поклонившися, отьиде в обитель свою, и поведа братии вся собывшаяся. Пребысть убо достохвальный оный Иоанн прочее нестужим от земнаго царя, к служению небесному, поющи ему неленостно на всяк день. Последи же вземши от начальника прощение, созда келию и церковь святых Архангел вне монастыря, и тамо безмолвствовавши шесть дний в седмице, в недели же и праздники прихождаше в монастырь, и пояше на правом крылосе с желанием и умилением, в субботу же акафистную, по отпении стихов седальных и канонов, от труда усну мало в стоялищи; тогда явися ему пресвятая Богородица и рече: Радуйся Иоанне, чадо мое: пой мне, и не оставлю тя. Сие рекши, даде ему златицу едину. Он же, возбудившися (о чудесе!) обрете в руце своей монету. Радости же неизреченной и слез исполнившися, благодаряше и славословяше Богоматерь. Оную же златую монету сокрыша в церкве, яже сотвори многая чудеса. От онаго убо времени никогда не отставаше от деснаго крылоса, поющи и славославящи Бога неленостно. Сего ради от многаго труда огноися нога и боляще нестерпимо; но всесильная Владычица исцели его, якоже Иоанна Дамаскина, явившися ему и глаголющи: буде отныне здрав; и абие оздравевши, к тому более никогда же не немоществовавше даже до смерти, живущи в постах, бдениях, и прочих добродетелех, паче же всех имеяше смирение, прозре же и кончину свою, и простившися с братиею, заповеда, да погребут его при келии св. архангел, юже сам созда, и сице преставися о Христе Иисусе. На том убо месте всегда жительствуют и доныне добродетельные иноцы». Проверим это сказание нотными обиходами и стихирарями рукописными, в которых упоминается Иоанн Кукузель, дабы по этим хартиям, на которых означены годы их написания, узнать время, в которое жил этот пресловутый певец. В моём собрании образчиков Греческих нот, которое начинается с 999 года и оканчивается 1757 годом, есть перерисованная из нотного обихода 1700 года картина, представляющая Богоматерь на облаке, подающую зллатицу монаху Иоанну Кукузелю и перо Иоанну Дамаскину. Значит: в 1700 году греческие песнопевцы верили в чудесное событие с Кукузелем. В этом же собрании моём есть и другая картина, перерисованная из нотного обихода XIV века: тут изображён придворный Протопсалт Иоанн Гликис, обучающий пению Ксеноса Корони и Иоанна Кукузеля. Итак, в 14 веке Кукузель считался учеником Гликиса. Но сей век состоит из ста лет. В какие же десятки этого столетия учился и славился Кукузель? Да и не ранее ли сего времени жил и трудился он? Ответы на эти вопросы дают две нотные рукописи, особенно Афоно-Ватопедский Стихирарь, написанный на пергамине монахом Даниилом Ахрада 16 декабря 1299 года в царствование Андроника старшего, и Синайский Ирмолог, писанный на хлопчатой бумаге in 4−o Антонием иеромонахом в 1332 году. В первой рукописи поименованы весьма многие сочинители церковных песнопений, начиная с патриархов, Анатолия Константинопольского (449−458 г.) и Софрония Иерусалимского (636 г.) и оканчивая Ефремом Карийским и самим Даниилом Ахрада; но Иоанна Кукузеля между ними нет. А во второй рукописи, после краткой теории пения, помещены образцовые песнопения Кукузеля. Следовательно, сей пресловутый певец в 1299 году не отличался мастерством своим, а в 1332-м был уже известен, как образцовый композитор. В этом году царствовал Андроник младший, Кукузель был любимец его. А так как этот государь кончил жизнь свою в 1341 году; то и надо полагать, что Кукузель ушёл на Афон ранее сего года. Куда девалась данная ему Богоматерью златица: не знаю. Взамен сего же незнания, спешу сказать несколько слов о стенной живописи в той церкви, в которой чествуется икона Кукузелиссы. Эту церковь расписал Дамаскин. Кисть его не завидна. Лучше расписан тут литийный притвор Давидом Авлонитом, но как-то странно. Рассматривая его изображение псалма, в котором вся природа и все люди хвалят Бога, я увидел тут кроме Давида, бряцающего на арфе, кто-то наяривает Турецкий барабан, а под звуки его пляшут (sic) женщины и девицы в кисейных воротеньках и в шароварах, монахи же с подскоком тащат на плечах своих церковь; увидел это и улыбнулся, но не осудил простодушных лавриотов, которые едва ли и смотрят на стенопись увеселительного Авлонита. Впрочем, мне понравились два изображения его: это – радостное круглое лице архангела, благовествующего радость велию Пресвятой Деве, и Афанасий Афонский, жезлом своим изводящий воду из утёса.

Кроме церкви Кукузелиссы в лавре есть другая хорошенькая церковь, отдельно стоящая на другом дворе её по левую сторону алтаря соборного храма. Она во имя св. исповедника Михаила Синадского, построена светлейшим Господарем Иоанном Матфеем воеводой Угровлахийским по старанию игумена Иосифа в 1643 году, а по прошествии десяти лет при игумене Иоасафе расписана (1653 г.) иждивением того же Господаря. Тут на стене изображены в рост оный Матфей и его супруга Елена с платочком в руке и в шапочке с кисточкой над правым глазом. Изображение её помещено в моём живописном обозрении Афона. (надпись).

Подле соборного храма Лавры на южной стороне его в каменных гробницах под приземистыми сводами почивают три благодетеля Лавры – три вселенские патриарха: 1) Анфим, ктитор большой трёхъярусной башни лаврской, в которой находится церквица во имя св. великомученика Димитрия (1623 г.), 2) Дионисий Андросец, уплативший долги Лавры и пособивший ей устроить больницу, а скончавшийся и погребённый 27 августа 1696 года, и 3) Иеремия Патмосец так же ктитор той же больницы, почивший в 1735 или 9 году. Гробницы их требуют возобновления и лучшего присмотра. Лавра должна помнить своих благодетелей.

В этой обители, по счету Барского и Макария Кидониата, находится шестнадцать Параклисов, именно: 1) Успенский над третьими входными воротами лавры, 2) св. архидиякона Стефана в башне Цимисхия, 3) св. Троицы в ближней башне малой, 4) поодаль от сей башенки прекрасный параклис честнаго Предтечи с кельей, в которой шьются рясы, 5) св. великомученика Георгия близ башни, возобновлённой Константином Русом из епархии Сервионской, 6) св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова с помещением для уставщика, τυπικάρης, и для литья восковых свечей, 7) всех святых в башне Цангарийской, 8) св. великомученика Димитрия в девятой башне, благоустроенной вселенским патриархом Кир Анфимом Константинопольцем, 9) св. священномученика Модеста Иерусалимского, 10) над ним параклис свв. двух Феодоров подле высокой и светлой башни Космы, 11) св. Харалампа при Лаврской больнице, 12) св. Архангелов в 12 башне, которую устроил для своего покоя вселенский владыка Дионисий Андросец, 13) св. Онуфрия в 13-й высокой башне. 14) св. Афанасия Афонского в Скевофилакии (ризнице): тут постригают всех Лавриотов в монашество; 15) св. Николая Чудотворца и 16) свв. бессребреников Космы и Дамиана в гостиных горницах, где и я жил и трудился. – Из числа этих Параклисов я не застал Придела свв. пяти мучеников на хорах соборного храма, сломанных в 1814 году, и св. великомученика Димитрия; но зато записан у меня новый Параклис св. Василия Великого. Все эти Параклисы и четыреста монашеских келий сплошь устроены на всех четырёх сторонах лавры, одни в башнях, а другие между двумя стенами её, наружной и параллельной ей внутренней, так что из иных окон смотришь только внутрь обители, а из других, проделанных в ограде, видишь одну даль заобительную. В гостиничном Параклисе свв. Бессребреников, устроенном в 1580 году, мне понравилась большая икона свв. Космы и Дамиана, прикреплённая к северной стене у иконостаса. Эти бессребреники вместе написаны в рост на холсте, приклеенном к доске. Косма обеими руками держит свиток, а Дамиан – свиток и ложечку с крестиком. Их лица хороши. В гостиничном же Параклисе св. Николая Чудотворца, сооружённом вместе с архондариком в 1779 году, очень хороши две колонночки из мрамора с красными белыми жилками и цветами, а местные иконы Спасителя и Богоматери в деревянном иконостасе, поставленном в 1781 году, неказисты. Зато весьма замечателен местный же, большой и старинный, образ Обретения главы Предтечи в Сирийском городе Эмессе, написанный на доске, а не на полотне. Тут в середине эта глава лежит на столике: виден только очерк её. Подле неё стоят архиерей, диаконы, певец, князь и ещё какой-то сановник, и служат литургию. А в верхней части сего образа в двух домиках видятся обретение главы Предтечи и изгнание Евстафия арианина. Хороши лица священника, одетого в белую фелонь и кадящего главе Предтечи в верху, и одного архиерейского певца внизу. Этот певец держит книгу со словами: τὴν σεβασμίαν κάραν τοῦ βαπτιστοῦ σοῦ Κύριε – Честную главу предтечи Твоего, Господи. У диаконов и певцов головы покрыты кругловатыми увяслами белого цвета. Полюбуйтесь ими, и знайте, что у иаковитских монахов в Сирии, где и Эмесса, поныне висят сзади подобные ленты, а подобные увясла носят Киевские схимонахи. Позади архиерея на образе виден Эмесский князь в золотой шапочке с сиянием вокруг головы его, означающем не святость его, а власть, полученную им от Бога. За этим же князем стоит сановник в шапке, похожей на шапки Деспотов Сербии и Албании, кои я видел и отподобил на Афоне в Есфигменском монастыре. Все эти лица на этой иконе не греческие, а славянские и у всех волосы светло-русые, даже рыжеватые. Посему можно полагать, что живописец был не грек, а Серб, или Фессалиец славянского происхождения. Фессалийскую живопись мне напомнили и заметные на стихаре одного диакона как бы буквы, кои я видел на стихарях диаконов, изображённых в монастырях Фессало-Метеорских. Впрочем, кто бы ни писал рассмотренную нами икону, а белые Сирийские увясла на ней, напоминающие наши белые клобуки, я причисляю к итогу нескольких, пока мне одному известных, доказательств на то, что христианство вошло в Россию по Дону и Волге из Египта и Сирии ранее появления его на берегах Днепра из Византии. Это – новость!

А братская трапеза в Лавре – старина! Современная строителю этой обители Афанасию, каменная, огромная, она отдельно стоит против соборного храма на западе от него. Над главным входом в это крестообразное, снедное, здание, высоко на стене налево видно изображение Серронского митрополита Геннадия с надписью: ὁ πανιερώτατος καὶ ὑπέρτιμος μητροπολίτης Σεῤῥῶν Γεννάδιος κτήτωρ τῆς παρούσης τραπέζης т.е. преосвященнейший и всечестный митрополит Серронский Геннадий ктитор настоящей трапезы. Так как он же в 1522 году починил юго-западную башню с церковью в ней св. архидиакона Стефана, стоящую в ограде Лавры, что видно из надписи на этой башне; то около сего же времени иждивением его или покрыта лещадником трапеза, о которой идёт речь, или вероятнее, расписана, кажется тем же Феофаном, который в 1535 году историровал лаврский собор. Стенная живопись тут, попортившаяся от сырости, не огорчает изящного вкуса. Нарисованы большей частью преподобные отцы, иже в раю, как образцы воздержания, пощения и умервщления страстей. Они смотрят на тебя, и молча говорят: не о едином хлебе жив будет человек. Внял я этому поучительному глаголу их, а внушительным изображением св. пророка Илии на стене, по правую сторону выхода из трапезы, налюбовался вдоволь. Он в козьей коже, покрытой, однако тёмно-красным суконцем, сидит в пещере пригорюнившись, и скорбит о том, что все поклонились Ваалу. Кроме этой живописи в трапезе замечательны беломраморные столы, за которыми некогда сидели лавриоты, вкушая снеди, слушая поучения и благодаря Бога. Время уже сгладило с них лоск и состарило их. Почти все они закруглены у стен, к которым приставлены плотно, а на другом конце ровны, как столы наши. Всех их 24. А усесться по обе стороны каждого могут 14 монахов, потеснее же и 18-ть. Следовательно, лаврская трапеза во время оно помещала от 336 до 430 братий. Τραπέζαις ὅλαις κδ.. ἡ καθεμία πέρνει ἀπὸ ιε ἢ καὶ ιη ἀνθρώπους. – Προσκυνητ. 1772 ἔτους.

Подле этой трапезы устроена поварня в 1725 году. Над входом в неё написано:

† Ἐστία πυρὸς ἐιμί. τρίποδά τ’ ἔχω,

Αἰθώνας τε λέβητας πίονας Λαύρας:

Τιμοθέου δε τοῦ προκαθηγουμένου

Σκυρῶθεν νήσου Γεωργίου τοῦ θείου

Οἰκοιθεν ῥητοῖς χρήμασι χρησαμένου

Πανευρύχορον ὑπέστην καινουργίαν.

αψκε. ἀπριλίου κγ.

† Я очаг. На мне огонь горит.

А вокруг меня стоит

Сей треножник средь котлов, поставцов,

Красоулей лаврских старцев

Строил же меня Скирросец

Проигумен инок Тимофей.

Честь тебе Победоносец

Юрий Скирра страж и чудодей.

Серебро он взял сполна из дома

И меня от низу до шелома

Со всех сил,

В целом мире

Всех шире

Взгромоздил.

1725 г. апреля 23.

Около трапезы и соборного храма устроены и облицованы мраморами пять струйников (фонтанов): 1) против южной стороны сего храма в 1634 году; 2) направо от входа в эту братскую трапезу в 1762 году; 3) тут же другой струйник в 1769 г.; 4) в коридоре гостиницы близ Параклиса св. Николая в 1803 г.; 5) за алтарём соборного храма в 1810 году. А шестой струйник сооружён вне лавры против первой угловой башни в 1642 году. Во все эти струйники с крантами вода проведена подземельными трубами с высот Дифона. Она чиста, холодна и приятна для питья. Умывай ей лицо твоё: но омой и беззакония твои.

Если же имеешь жажду духовную, иди в Лаврское книгохранилище и там утоляй её. Я был тут и делал своё дело.

Это книгохранилище устроено и приведено в порядок к 1565 году. (Надпись на нём.). Налево от входа в него к стене прикреплён большой лист бумаги, на котором бойко, по-гречески написана характеристика каждого государства в Европе, и замечено, что перед падением Турции сокрушится и исчезнет одно старое государство. (Это – Австрия). Внутренность книгохранилища не обширна и неказиста. Тут две комнаты. В первой, на открытых полках, приставленных к стенам, помещены книги печатные. Между ними видны и фолианты. Я не рассматривал их, потому что хотел видеть одни рукописи, да и те не все, а только древние с означенными на них годами появления их, из новых же только замечательные по содержанию их. Рукописи размещены на открытых полках у стен второй комнаты, которая гораздо больше первой. Их не очень много. Списка им нет. Из них я выбрал 60 рукописей, рассмотрел их внимательно в течение 13 дней, составил для себя отчётливый каталог их, и выписал из них всё, что показалось мне замечательным и новым в области человеческого ведения. Не место здесь ни этому каталогу моему, ни этим выпискам моим, так как им будет отведено особое отделение в Статистике Афона. Но кое-что глубокомысленное, и кое-что надобное для Русской истории, теперь же просится на божий свет. Уважаю таких просителей, и извожу их из лаврской темницы.

Вот новость первая! – Всем богословам известно, что древние филологи пересчитали все стихи во всех канонических книгах священного писания Ветхого и Нового Завета, даже в антилегоменах и апокрифах; так, например, в 22 книгах ветхозаветных наметили 64,159 стихов, а в книгах новозаветных кроме соборных Посланий, 15,500 стихов. (In Chronographia Nicephori Cpolitani. † 828. Edit Bonnae. 1829). Но едва ли кто знает, что они подобным образом считали и намечали стихи и в Творениях св. Отцов, наиболее уважаемых. Что касается до меня, то я узнал это только в лаврской библиотеке. Тут есть превосходная основная рукопись, содержащая все творения Григория Богослова, написанная на пергамине, в самый большой лист, в два столбца, в восьмом веке. В ней в конце некоторых слов счётом показаны стихи или строки; например, в Слове об Афанасии епископе Александрийском стихов 1164; в слове о Маккавеях стихов 430, в слове о Киприане мученике стихов 495. – Удивительная филологическая работа! Она доказывает и величайшее уважение филологов к творениям Григория Богослова, и их заботливость о неповреждённой целости этих Творений, и их большое терпение. Самая же рукопись, о которой идёт речь, есть замечательнейшая редкость. Вот с неё-то и надобно печатать оные Творения, с неё!!

После этой первой новости сообщаю вторую: –

В Лаврской библиотеке есть другая, превосходнейшая основная рукопись на пергамине, в лист, в два столбца, восьмого века, содержащая аскетические слова св. Василия Великого. Из двух современных приписок на ней видно вот что. 1) У составителя сего манускрипта были под руками следующие списки оных слов: древнейший и наилучший Понтийский, который имел только одно заглавие в самом начале, ‘Υποτύπωσις ἀσκήσεως – Образец подвижничества, Кесарийский из города Кесарии, в котором святительствовал Василий Великий, Анатолийские (малоазийские) и другие списки. – 2) в списке Кесарийском помещены все аскетические вопросы и ответы, а в стариннейшем Понтийском не все, но зато пространно; в списках же Анатолийских – всех вопросов и ответов 252. – 3) к списку Понтийскому вышеупомянутый составитель присовокупил в конце своего манускрипта всё, что недоставало в нём, позаимствовав это всё из списка Кесарийского. – 4) Как в сем последнем, так и в других списках, он нашёл заглавия, (напр. Πίστις, ἀγάπη, ἐλπίς, Πρόλογος τῶν ἀσκητικῶν ἐρωτήσεων κ. τ. λ.) не везде одинаковые, и из этого заключил, что филологи уже впоследствии придумывали эти заглавия для удобнейшего чтения, тогда как в древнейшем Понтийском списке было только одно заглавие: Образец подвижничества.

Приписка первая на 12-м от начала листе во 2-м столбце: «Τὸ ἀπὸ τοῦ Πόντου κομισθὲν ἀρχαιότατον ἀντίγραφον, ἐξ οὗ ἡ βίβλος αὕτη ἐπεγράφη, μίαν μόνην ἐπιγραφὴν εἶχεν τὴν ἀρχῇ προτεταγμένην οὕτως· ‘Υποτύπωσις ἀσκήσεως. Ταύτην δὲ καὶ τὰς ἄλλας. πάσας, τὰς κατὰ μέρος ἐπιγραφὰς ἐν τῇ βίβλῳ τῇ ἀπὸ Καισαρείας, καὶ τοῦς ἄλλοις ἀντιγράφοις εὑρών, καὶ ἐν τούτους δὲ, οὑ πανταχοῦ ταῦτας, οὐδὲ ὁμοίως φερομένας. Φαίνονται τοίνυν ὑπὸ τινῶν φιλολόγων ἀνδρῶν ὔστερον ἐπιπονθεῖσαι πρὸς τὸ εὐκπινῆ καὶ ἀσύγχυτον φυλάττειν τὴν ἀνάγνωσιν.

Приписка вторая после 85-го вопроса и ответа: Ἐν μὲν τῇ βίβλῳ τῇ ἀπὸ Καισαρείας συνῆπται πάντα τὰ κεφάλαια τῶν ἀσκητικῶν ἐπωτήσεων· ὁμοίὡς καὶ ἐν τοῖς κατὰ τὴν Ἀνατολὴν ἀντιγράφοις· ἐν δὲ τῇ παλαιοτάτῃ βίβλῳ τῇ ἀπὸ τοῦ Πόντου βελτίδνι διὰ μέντου τῶν πλατυτέρων ἀποκρίσεων, ἃς αὐτος ὁ μέγας Βασίλειος κατὰ πλάτος εἴωθεν ὀνομάζειν, ϊ διὰ τῶν συντομοτέρων. καὶ κατ’ αὐτὴν δὲ τὺν σύνθεσιν τούτων τῶν βραχυτέρων, ἀσύμφνοι παντελῶς εἰσίν. ἐν δὲ τοῖς κατὰ τὴν Ἀνατολὴν ἀντιγράφοις ΣΝΒ, καὶ ὀλίγα δέ τινα τὰ μεν ἐν ταύτῃ φέρεται μόνῃ, τὰ δὲ ἐν μιᾷ τῶν ἄλλων. ‘Ημεῖς τοίνυν ἀκολούθως ἄπαντα γράψαντες πρὸς τὴν βίβλον τὴν ἀπὸ τοῦ Πόντου προσεθήκαμεν ἐπὶ τοῦ τέλους τὰ μὴ φερομένα ἐν ταύτῃ ἐκ τῆς βίβλου τῆς ἀπὸ Καισαρείας».

Обе рукописи, о которых сейчас шла речь, надоумили меня во-первых, называть в моих каталогах подобные манускрипты основными с присовокуплением, что их-то и надобно печатать, во-вторых, не доверять напечатанным на Западе творениям святых Отцов, коль скоро в предисловиях к ним, и в заглавиях их, не сказано: с каких рукописей они напечатаны, и каково достоинство этих рукописей; в-третьих, не доверять и тем цитатам из отеческих Творений, которые помещены в печатных изданиях Нового Завета, обнародованных Немцами, не доверять же потому, что издатели не сказали: кто, когда и с чего переписывал оные Творения, еретик или христианин кафолический, давно, или недавно, с манускрипта книгопродавческого безгодового и безымянного, или с Церковного, на котором выставлены год, месяц, и имя краснописца.

Замечательной новостью в Лаврской библиотеке показалась мне рукопись на бумаге в лист, переписанная, как замечено на заглавном листе её, попечением и иждивением Николая Маврокордата, великого Логофета великой церкви Христовой, и главного (γενικοῦ) драгомана Оттоманской Порты, в 1708 году. Излагаю здесь содержание этой рукописи, но сокращённо, помещая полный разбор её в том отделении Статистики Афона, где рассматриваются толки и учения святогорцев; предварительно же признаю нужным сказать несколько слов о лицах, упомянутых в этой рукописи. Эти лица суть следующие:

– Солунские и Афонские монахи – исихасты, т.е. безмолвники, занимавшиеся, так называемой, умной молитвой, сидя в запертой келье, непрерывно смотря на свой пуп и устремляя ум свой внутрь сердца, вокруг которого показывался им божественный свет.

– Собрат их и защитник Григорий Паламà, малоазиатец воспитанный в царских палатах, постриженец и подвижник Афонский, иеромонах и, наконец, архиепископ Солунский, причисленный к лику святых вселенским патриархом Филофеем за его ангелоподобную жизнь и за постоянную борьбу его с врагами Церкви православной.

– Порицатель Исихастов и противник Паламы Варлаам родом Калабриец из Италийского города Семинариума, знаток греческой словесности, «человек по отзыву современника его царя Иоанна Кантакузина, воспитанный в латинских обычаях и законах, остроумный, проницательный, красноречивый, изучивший Евклида, Аристотеля, Платона, и за то, имевший громкую славу». (Cantacuz. L. II. C. 39). В царствование Андроника Младшего (1323−1341 г.) он переселился в Константинополь и здесь преподавал богословие. Сей Андроник в 1339 году посылал его к королям, французскому Филиппу IV, и сицилийскому Роберту, и к папе Венедикту XII, с тайным поручением выхлопотать у них военную помощь против занявших малую Азию Турков, и переговорить о соединении церквей, Восточной и Западной. Это посольство Варлаама было неудачно, так же, как и посольство его в Афон, кончившееся не склонением афонитов к унии, а соборным осуждением его самого как еретика. (1341 г.)

– Усердные последователи Варлаама, из знаменитых, были Григорий по прозванию Акиндинос, византийский историк Григорас, митрополиты Эфесский и Ганский, и вселенский патриарх Иоанн Калекас. Все они были осуждены Соборами, созванными в 1347 году по повелению царицы Анны, управлявшей государством за малолетством Иоанна Палеолога, и в 1351 году по воле похитителя престола Иоанна Кантакузина.

Знакомство с этими лицами облегчает моё изложение содержания Маврокордатовой рукописи. Её составляют следующие статьи:

1) Письмо Паламы к Акиндину, когда он был ещё православным, (ἔτι τοῖς εὐσεβέσι καὶ φίλοις ἐναριθμούμενον) о том, что Латины, исповедуя исхождение св. Духа и от Сына, не могут избегнуть обвинения в том, что они одному духу усвояют два Начала, т.е. Отца и Сына.

«Что побудило нас писать? Мы слышали, что Калабриец Варлаам издал книжку против Латин, и желали прочесть ее. Желание наше исполнилось. Некто пришел к нам в праздник Пятидесятницы, и принес эту книжку».

Варлаам пишет, что нисколько не странно, если кто признает два Начала, то есть, Отца и Сына, разумеется не разделенные и не противоположные одно другому, а одно под одним, или одно из другого. Продолжая же он утверждает, что нимало не странно содержать такое учение, и свидетеля приводит Григория Богослова, говорящего о Сыне: ἡ ἐκ τῆς ἀρχῆς ἀρχή – Он есть Начало из Начала. Ведь так-де «нерушимым остается догмат единоначалия в божестве».

«Но когда ты слышишь, что Сын есть Начало из Начала, то разумей, что он есть такое же Начало творений, как и отец, а не Начало св. Духа. Дионисий Ареопагит, этот премудрейший Богоявитель, Θεοφάντωρ, богословствует, что Отец есть единый источник пресущественного Божества: а Сын и Дух суть как бы цветы и пресущественные Светы Богородительного Божества … Потом заключает (Дионисий), что Дух из одного Отца исходит».

2) Его же письмо к тому же Акиндину о разногласии Варлаама в изложении догматов, περὶ τῆς τοῦ Βαρλαὰμ ἐν τοῖς δόγμασι διαφορᾶς.

Это небольшое письмо показалось мне очень тёмным. Из него видно, что Варлаам часто переписывался с Паламой, а Акиндин беседовал с ним. Но вот и выдержки мои: «вспомни слова мои … спеши очистить себя самого посредством умилостивительных молитв, и оросительных уздравляющих учений: τῶν λόγων ἀναμνήσθητι τῶν ἐμῶν … σαυτὸν ἀνακάθαραι σπεῦσον ἰλαστηρίοις τε εὐχαῖς καὶ περιῤῥαντηρίοις ὑγιαίνουσι λόγοις χρησάμενος». – Замечательно вот и это: «Ныне не знаю, что заболело у Варлаама, что он скорым шагом обходит богоносных Отцов как неизвестных, а Сократистов и Платонистов рисует как Боговидцов и Осиянных: νῖν δ’ οὐκ οἶδ’ ὅτι παθὼν, τούς τε θεοφόρους πατέρας λεληθότας διασείει, καὶ τοὺς κατὰ Σωκράτην τε καὶ Πλάτωνα θεόπτας καὶ πεφωτισμένους ἀναγράφει».

3) Послание Григория Паламы к философу Варлааму о тех двух Началах, о которых он говорил, и об Эллинском мудровании. Оно весьма длинно и пересыпано замечательными изречениями и солью. Напр.

В этом послании Палама настоит на том, что одно есть Начало и Сына, и Духа – Отец, уличает Варлаама в пристрастии к диалектике, удивляется тому, что Эллинские философы у него в большом почёте, и критикует этих философов. «Посмотрим, – говорит он, на плоды просвещения Сократовского и Платоновского. Чем они хороши? Уж не дозволением ли общения женщин? Не допущением ли педерастии? Не почитанием ли демонов и героев? Не ссылкой ли наших душ с неба в тела разных животных? … А Аристотелевское мало вникающее Провидение, ἡ μικρολόγος Πρόνοιὰ, что это такое? Почему философия до Христа не возобновила нас, а напротив, сделала нищими? … Наше же Богомудрие (θεοσοφία), этот дар Божий, на рыбарей ли сойдёт свыше, сделает их сынами грома, на мытарей ли, превратит их в стяжателей душ, на жарких ли гонителей, переменит их и из Савлов сделает Павлов. С помощью оного Богомудрия и нам подобает уподобляться Богу и по смерти быть ему подобными … Вот это внушай ты, брате, любящим мирскую мудрость более нежели сколько должно, и притом сообщай им мудрые изречения Григория Богослова, Василия Великого, Златоустого, Дионисия Ареопагита …

Григория Богослова: «Житие достохвальное, очищенное Богом, есть мудрость первая».

Василия Великого: «Мы имеем два щупала истины⁴⁸, – 1) ведение всего того, что доставляет нам жизнь Божественную, и 2) здравое понимание чего бы-то ни было существующего в сем мире».

4) Предлинные вопросы и ответы, извлечённые из трёх Слов Паламы в защиту священнобезмолвствующих ὑπὲρ τῶν ἱερῶς ἡσυχαζόντων. Тут он разглагольствует о молитве, о внутреннем свете, и благодатном осиянии. Например: –

«Взыграние сердца, как бы прыгание его от пламенеющей любви к Благому (Богу), есть признак действующей в нём благодати».

Святой Диадох говорит: не должно сомневаться в том, что наш ум под действием на него света божественного, сам весь делается светозарным, так что ясно видит свой собственный свет. А это бывает только тогда, когда сила души усмирит все страсти».

«Св. Василий Великий учит: – видение человеческое приобретается изучением и упражнением, а видение богоблагодатное – праведностью и благостью. Первое даётся и страстным людям, а второе только бесстрастным».

«Брате, знай, что свободный от страстей ум во время молитвы видит сам себя, яко свет и осиявается божественным светом … ум сам себя видящий видит себя, как свет νοῦς αὐτὸς ἑαυτὸν ὁρῶν ὡς φῶς ὁρᾶ».

«Говорят, что Бог невидим и не постижим. Бога никтоже виде нигде же. Однако, если Дух Божий испытует глубины Божие, то и христианин, изгнавший из себя духа мира и принявший в себя Духа Божия, видит посредством сего Духа свет невидимый. Как зрачок глазной, соединённый с солнечными лучами, проницается светом, и действительно видит вещи чувственные, так точно и ум, соделавшись один дух с Господом, ясно видит предметы духовные».

«Св. Исаак говорит: Чистый ум во время молитвы озаряется светом пресвятой Троицы; и тогда весь он перестаёт молиться, и весь бывает в экстазе и созерцает непостижимое, неизглаголанное. А это созерцание и есть то неведение, которое выше ведения; καὶ αὕτη ἐστὶν ἄγνοια, ἡ ὑπερτέρα τῆς γνώσεως.

«Бог сообщает нам не существо своё, а славу свою, сияние своё».

«Что такое свет ангельский? Это – свет божественный и пренебесный».

«А свет Фаворский? Дионисий Ареопагит называет его Богоявлением. Григорий Богослов вещает, что свет Фаворский есть явленная ученикам божественность, Θεότης.

«Стефан первомученик видел Христа одесную Бога. И так Невидимого видят те, у которых сердца чисты».

«Даже в теле отражается благодать, действующая в душе. Так светозарно было лицо Моисея; лицо Стефана казалось, как лицо ангела. Мария Египетская или лучше небесная, была как метеор, μετέωρος γέγονε».

«По другую сторону гроба мы видим Божий свет даже телесными очами: чему предзнаменованием служит видение сего света апостолами на горе Фаворской».

Григорий Палама упоминает о преображении дьявола в ангела светлого, но ничего не говорит о багровом свете, как признаке наваждения дьявольского.

5) Оповещение и опровержение того, Варлаам написал против священнобезмолвствующих.

«Οὐδὲν ψεύδους δεινότερον, οὐδὲν συκοφαντίας ἄχθους βαρύτερον: нет ничего несноснее лжи; нет ничего тяжелее клеветы». Так начинается эта статья.

Далее Палама говорит, что он радовался, видя Варлаама, посланного к монахам, и что безмолвники радовались и говорили: этот книжник будет для нас как сокровищница, выдающая старое и новое. Но вышло противное.

Варлаам пристал к простейшим исихастам под видом ученика, но в последствие поднял на них пяту, и в своих сочинениях, направленных против них, писал, что они священное писание считают бесполезным, а науку вредной, и думают, и верят, что существо Бога можно видеть телесными очами, и что для возбуждения такого видения нужны некоторые особые приёмы (αἰσθητὰ τηρήματα, ἐνεργήματα, ἐπιτηδεύματα – чувственные наблюдения, усилия, сноровки). Такие мнения Исихастов он назвал ὀμφαλοψυχία – пупоумием. Но сочинений своих никому не показывал, и даже ученикам своим и последователям под клятвой запретить оповещать их».

Однако Паламе удалось приобрести их.

«Когда Варлаам узнал о наших возражениях ему, то дрогнул так, что скрыл сочинения свои и перед Церковью исповедал, что они уничтожены им. Но когда за такую исповедь освобождён был от справедливого осуждения, и потом случайно достал некоторые книжицы наши, опровергающие сочинения его, и сознал, что невозможно и отвечать за обличения наши, тогда опять уселся и в новом сочинении своём одно выпустил, а другое изменил, название же омфалопсихия исключил, что же прежде обзывал демонским, то теперь называл естественным. Не знаю: почему он, доставши мои книжицы, умолчал о том, и сем содержащемся в них, как бы не видел их, и как бы не смел рассматривать их, а на самом-то деле вооружился против них, и плакал, как оклеветанный. Это вторичное писание вручено было им даже не всем приятелям его, а только самым близким, да и тем немногим. Его принёс мне один человек для прочтения.

«Вот предисловие к нему: Ὥστπερ ἐπὶ ὑγείας, οὕτως ἔχει καὶ ἐπὶ τῆς φιλοσοφὶας. Κ. τ. λ.» «Что здоровье, то и философия: даётся от Бога, а поддерживается рачительностью; и как не иное здоровье даёт Бог и не иное восстанавливает врач, а одно и то же: так и мудрость. Её дал Бог пророкам и апостолам: он же и нам сообщил наставления, Λόγια, посредством Боговоздействий θεουργιῶν, и уроки философские, при помощи которых мы ищем и обретаем мудрость».

Кто из благомыслящих, услышав сие не осудит его за то, что он богодейственную премудрость Духа ставит наравне с уроками философии»? и проч.

Всё это предлинное рассуждение Паламы, как музыкальное произведение, выражает разными вариациями один главный тон что иное есть учение св. Духа, и иное – мудрование человека.

6) Слово Паламы о молитве. – В начале его он упоминает о каком-то Никифоре, родившемся в Италии, что он отринул Латинское вероучение, и принял православие, но за то был отправлен с Афона в ссылку латиномудрствовавшим царём Михаилом Палеологом.

Дорожу я этим сведением, как нечаянной добавкой к скудной истории Афона в царствование сего Палеолога.

7) Его же слово о свете священном. – Оно весьма длинно. Вот главные тоны его: Фаворский свет был свет не созданный: даже в теле нашем отражается благодатное озарение.

8) Обличение нелепостей ἀτόπων Варлаама, содержащихся во вторичных сочинениях его.

В этом предлинном Слове Палама рассуждал о божественном свете и осиянии, и об энергии существа Божия.

9) Того же Паламы исчисление нелепостей Варлаама.

Это слово – невелико. В нём содержится рассуждение о безначальном существе Бога и о вечно присущей ему энергии.

«Имеет ли Бог ведение, предведение, творчество, провиденчество, причинность с последствиями (συνεκτικὸν), Богодейственность, θεουργικὸν, и просто, всё это, или не имеет? Если не имеет, то и не Бог он. А если имеет, но силы эти приобрёл со временем, то он некогда был не совершен, то есть и не Бог. Если же он от вечности имеет в себе эти силы, то безначально и вечно не одно существо его, а вечна и каждая из этих сил. По учению св. Максима. «бытие и жизнь, и святость, и могущество суть действенности Бога, не со временем приобретённые: ἡ ὀντότης καὶ ἡ ζωή, καὶ ἡ ἁγιότης καὶ ἡ ἀρετὴ ἔργα τοῦ θεοῦ εἰσίν οὐκ ἠργμένα χρονικῶς.

10) Такое же исчисление. – «Варлаам вещает, что Бог сообщается с человеком посредством Ангела, и что мы через ангелов освящаемся ἱεραρχοῦμεθα. Но что ты делаешь человече? Скажи мне, разве ангел говорил Моисею: Аз есмь сый?

Далее Палама рассуждает о божественном свете.

11) Первое слово Паламы, написанное как бы от другого лица, о лжи и нечестии Григораса.

«Ложь, клеветы и наговоры употребляет Григорас против Паламы … Но как пощадил бы он Паламу, когда не пощадил благочестивейшего государя? (Иоанна Палеолога).

«Государь по принуждению подписал соборный том, противный правой Вере? Так говоришь ты, пустенький мудрец (ὦ σοφὲ κοῦφε) Григорас!! Государь, которому от матерней утробы врождено благочестие благодатью царя Христа, и на котором положена ею печать самодержавия? Государь, который ещё не достигши совершеннолетия, сам по себе не мог благосклонно смотреть на Варлаама? Государь, который будучи ещё отроком свыше от Бога побуждаемый повелел предстоявшим мужам изгнать Акиндиновцов из царских палат? такой Государь подписал принуждённо? Нет, не принуждённо, а идя по следам блаженной памяти божественного царя и отца своего (Андроника) и царственного тестя своего, которого ещё и теперь мы часто называем благочестивейшим, и притом убеждаясь патриархом и самой истиной».

«Что ещё? Григорас говорит, что оный том произвёл ссоры и разногласия, а что всего хуже, воздвиг волны на божественные догматы Церкви, и потом ярится на Паламу, как на причинившего всё это. Но соборные протоколы утверждены тремя царями, припечатаны тремя патриархами (из которых один, – говорят, – мученичеством запечатлел свою Веру в Иерусалиме), и более чем 50-ю архиепископами, кроме подчинённых им епископов. Итак, ежели том, утверждённый такими и столькими лицами, произвёл ссоры, то как тут виноват Палама? Сей том служит поводом к разногласию, но только в кружке тех, которые не покоряются истине.

«Царицу (мать Иоанна Палеолога) всякий язык называет христолюбивой: а Григорас и сего не захотел слышать».

«Когда Собор осудил патриарха Иоанна за то, что он склонился на сторону Акиндина, тогда Григорас и не подумал защитить его пред Царём».

«А теперь, как сова, любящая мрачную ночь, он отдал мозги свои ненавистному демону, и во мраке неправды сочиняет всякую ложь. Например, говорит, что царь сознавал богохульства Паламы, как должно, только не высказался. Но на каком основании ты говоришь, что царь сознавал должное, ты, который не говоришь ничего должного? Царь, находясь в Солуне, присутствовал при богослужении Паламы и был первый из числа освящаемых. Он и в Константинополе слушал Литургию, которую совершал патриарх вместе с Паламою, и после литургии целовал руку его в присутствии всего народа. А когда Палама, после разговора с тобой, о Григорас, в присутствии царя, отправился в Солунь, тогда не его ли царь напутствовал достопокланяемыми приказами?»

Григорас называет Паламу безграмотным, ἀναλφάβητον.

Но и Палама не щадил его, говоря: как железо, будучи чёрно по природе своей, после сильного разжения огнём меняет цветность свою лишь на несколько минут, и потом опять чернеет; так и Григорас, блеснув рассуждением опять становится урождённым невеждою.

Палама сравнивает ползающего умом по земле Григораса с муравьём, который, когда разгневался на него Бог, подвязал себе крылья и полетел воевать с Богом, но упал и разбился.

Далее разбирается учение сего философа и говорится, что он был преемником Варлаама и Акиндина, хотя сам Григорас и говорит, что у него не было никакого общения с ними. Πολλὰ καὶ τῶν θεολόγων πατέρων ὄντα φανερῶς, οὐκ οἶδ’ ὅ τι παθὼν, ὡς τὰ τοῦ Παλαμᾶ προτίθησιν αὐτολεξεῖ, καῖ πρὸς ταῦτα ἀντιλέγει, καὶ τ’ἀνάντια τούτων συμπεραίνειν ἀγωνίζεται. Καὶ νῦν μὲν τὰ θεῖα καὶ αὐτοῖς τοῖς πονηροῖς κτίσμασι δυσσεβέστατα συντάττει. νῦν δὲ τὸ αὐτὸ καὶ οὐσίαν εἶναι τοῦ θεοῦ καὶ κτίσμα δείκνυσιν, ἄλλο τε δὲ πάλιν τὸ αὐτὸ μηδαμῶς εἶναι μηδαμὴ κατασκεάζει. Καὶ νῦν μὲν τὴν θείαν ἔνωσίν τε καὶ διάκρισιν ἐπανίστησιν ἀλλήναις· νῦν δὲ τὴν καταφατικὴν καὶ ἀποφατικὴν θεολογίαν, καὶ ἁπλὤς τὰ προςἄλληλα διαφωνεῖν δοκοῦντα τῶν ἁγίων. δι’ ὤν καὶ πᾶσαν τὴν θεόπνευστον γραφὴν αὐτὴν ἐφ’ ἑαυτὴν ἐγείρει, καὶ τοὺς θεοφόρους θεολογους ἐπιστρατεύει καθ’ ἑαυτῶν τε καὶ ἀλλήλων· καὶ νῦν μὲν τὴν θείαν διάκρισιν καὶ ἐπ’ αὐτῶν τῶν θείων ὑποστάσεων τελέως ἀθετῶν τῷ Σαβελλίῳ συμήνους γίεται· νῦν δὲ τὴν θείαν ἔνωσιν ἀποσειόμενος, καὶ εἰς κτιστὰ καὶ ἄκτιστα διχοτομὼν τὸ θεῖον, Ἀρείω καὶ Εὐνομίω καὶ Μακεδονίω σύμφωνος καθίσταται, πολλαχοῦ καὶ αὐταῖς ταῖς φωναῖς ἐκείνων χρώμενος.

12) Второе слово о лжи и нечестии Григораса.

«По когтям узнается лев, и по ткани паук»: так начинается это пространное Слово о св. Троице, о существе Бога и об энергиях Его. Из него между прочим видно, что Григорас обвинял Паламу в многобожии.

13) Его же третье слово, направленное против сочинений Григораса и представленное святейшему патриарху вселенскому. В нём содержится обличение хулы Григораса на божественный свет преобразившегося Господа, и противоположное ей исповедание, что этот свет был воистину несозданный и вечный.

«Кто из нас преображение называет Божеством? Мы не о преображении рассуждаем, а о том: во чтò преобразился Христос. Кто из нас преображение Христа на горе признает за изменение и пересуществление естества божеского? Ибо во Христе преобразилось на горе не божеское естество Его, а занятое от нас естество человеческое, как все мы в церкви поём единогласно: μεταστοιχειώσας αὐτὴν εἰς τὴν αὐτοῦ τῆς θεότηρος δόξαν τε καὶ λαμπρὁτητα – пременивый ὲ в славу и сияние божества своего». Кто из нас понимал преображение Господне на Фаворе, как преложение человеческого естества Христова в естество божеское? Напротив, Творец явил на этой горе первообразную красоту свою в твари, оставшейся тварью, как и это мы воспеваем. Кто из нас говорил когда-либо, что тело Христово изменено в тело несозданное, и что оно по природе своей было несозданное? Кто из нас уважает мудрование нечестивых иконоборцев? А Григорас, всё то признав нашим мудрованием, вооружается против него, как против нашего учения.

14) Его же четвёртое слово против сочинений Григораса содержит:

«Обличение всяческого хуления Григораса на божественный свет преображения Господня, и пространнейшие доказательства на то, что этот воистину несозданный и вечный свет есть не божеское естество, никому никак не проявляемое, а сущая у него истинная и наиприятнейшая красота, по учению Боговещателей, которая и ныне открывается, как залог, только святым людям, а в будущем веке сообщается и созерцается вечно.

15) Ἀγιορειτικὸς τόμος – Святогорский Том, написанный Афонскими монахами в защиту священно-безмолвствующих для тех, которые, по своей неопытности и непокорности Святым, отрицают таинственные энергии Духа, действующие в живущих по духу, и проявляющиеся в делах, а не словами доказываемые. Изложенное в сем Томе учение о божественном свете и благодатном озарении душ, отражающемся в телах наших, совершенно согласно с учением Паламы. Вот заключение сего Дееписания:

«Это мы узнали из Писаний, приняли от наших отцов, изведали своим малым опытом; это же самое увидевши и в сочинениях честнейшего иеромонаха и брата нашего господина Григория Паламы, писанных в защиту священно-безмолвствующих, и усвоивши как точно согласное с преданиями святых, подписали мы в удостоверение всех, кому случится читать сие».

16) Συνοδικὸς τομος πρῶτος – Соборный Том первый, составленный в великих Соборах, отвергших нечестие Варлаама и Акиндина, в которых (соборах) не только вся Церковь, но и Синклит и окружные судьи Ромеев οἱ καθολικοὶ τῶν Ῥωμαίων κριταί, присутствовали под председательством божественного царя Андроника Палеолога, пока он был жив. (1341 г.).

Отмечаю начало и содержание сего дееписания.

Начало: – По истине хвалы достоин тот, кто сказал, что смирение постигает истину. Ибо оно знает всему меру (предостерегает от излишества); с помощью его мы приобретаем мир с Богом и с ближними, а также и покой в настоящем веке и в будущем, по законоположительному и побудительному гласу Господа: научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Оно убеждает нас внимать себе и Богу.

Содержание: – «А Калабриец Варлаам монах, безрассудно и самовольно зыблясь на пучине великомнения о себе, и гордясь своей философией, вооружился против выспреннего и истинного любомудрия, против учения Духа. Притворившись учеником, он некогда коварно пришёл к неким у нас монахам, которые провождая житие безмолвное, и всем другим говоря, радуйтесь, с одним Богом беседуют, и между ними рассчитано пристал не к умнейшим, а к простейшим; но и от них скоро ушёл и письменно похулил толки их. Услышав от них, что те, у которых сердца очищены исполнением заповедей Божиих, таинственно и неизглаголанно сподобляются осияний Божественных, Варлаам этот обвинил их в том, что они признают передачу самого существа Божия, когда же они отвечали ему, что передаётся не существо это, а вечная, несозданная и боготворящая благодать Духа, тогда возвёл на них обвинение в двоебожии, и даже явившись в Церковь, поведал это и нашей Мерности, винил наипаче честнейшего иеромонаха кир Григория Паламу, и требовал, что бы все они позваны были в священный и божественный Собор наш. Но когда они призваны были, сам он не явился, оправдываясь тем, что в Соборе на было царя,⁴⁹ а на самом деле, боясь обличения. Потом Собор открыт был в знаменитом храме Премудрости Бога Слова, в присутствии царя, его Синклита, и немалого числа честнейших архимандритов и игуменов, и граждан. Введён был туда и Варлаам. Ему предложили высказать и доказать всё, что у него есть на уме против монахов, живущих в безмолвии. Но он, оставляя это в стороне, требовал прежде всего разрешения вопросов и недоумений догматических. Тогда патриарх повелел прочитать вслух всех, присутствовавших в Соборе, священные и божественные каноны, которыми воспрещено всем, кроме архиереев, рассуждать о догматах. (64-е правило шестого вселенского Собора с изъяснением св. Григория Богослова. 19 правило Халкидонского Собора). Затем были принесены и прочитаны сочинения Варлаама под заглавием, «Против Мессалиан» (так называл он безмолвников), в которых он выражался о Фаворском свете, между прочим, так:

«Свет, воссиявший на Фаворе, не был недоступный, не был истинный свет божества; он не только не превосходнее ангелов, но ниже и самого мышления нашего. Все мысли и умствования наши лучше этого света, который через воздух доходит до наших глаз, подчиняется силе чувствительности нашей, и зрящим показывает одни чувственные предметы, потому что и сам он вещественен и образен, является в пространстве и времени, окрашивает воздух, и то – сгущается и является, то разрешается и ни во что обращается, будучи призраком, дробью и летучкой. Да и видели его люди, ещё не восприявшие священных энергий (Духа), ещё не очищенные, не совершенные, и при самом видении, какое было на Фаворе, ещё не сподобившиеся понимания Боговидений. Итак, те, кто говорят, что оный свет превосходит ум, и есть истинная существенность, и тому подобное, заблуждаются, и не зная ничего лучшего кроме видимых красот, вводят в Церковь вредные догматы, как нечестивцы». – Такие рассуждения Варлаама Собор признал противными вещаниям св. Отцов о Фаворском свете; и эти вещания их были прочитаны в слух всех. (Иоанна Дамаскина: σήμερον φοτὸς ἀπροσίτου ἄβυσσος ….

Дионисия Ареопагита: οὕτως ὁ δεσπότης ὀφθήσεται τοῖς ἑατοῦ τελείοις θεράπουσιν, δν τρόπον ἐν ὄρει Θαβὼρ τοῖς ἀποστόλοις ὀπτάνεται ….

Св. Андрея Критского: ἐπὶ τὸ ὄρος ἀνάγει τὸ ὐψηλὸν τὸυς μαθητὰς ὁ σωτὴρ, τί ποιήσων ἤ τι διδάξων; τὴν ὑπεραστράπτουσανί παραδεί ξων τῆς οἰκείας θεότητος δόξαν τε καὶ λαμπρότητα ….

Св. Григория Богослова: Ἤξει μὲν ὡς ὁ ἐμὸς Λόγος, τοιοῦτος δὲ οἶος ὤφθη τοῖς μαθηταῖς, ἢ παρεδείχθη, ὑπερνικώσης τὸ σαρκίον τῆς θεότητος …. Св. Максима, св. Василия Великого, св. Афанасия Александрийского). – Кроме того, в сочинениях Варлаама указаны были нападки на особенности (ἔθιμα) безмолвников и на обычную у них, и у всех христиан молитву, Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя, произносимую с вдыханием воздуха внутрь себя. По словам Варлаама наставник этих безмолвников (Палама), по примеру Богомилов, научил их говорить: Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя, а не Господи Иисусе Христе Боже наш помилуй нас, как говорят все христиане, и даже отменил Отче наш, считая эту молитву и все прочие излишним многоглаголанием. Но всё это противно исповеданию верховного ап. Петра и ублажению его за то Владыкой. Ибо Пётр сказал: Ты еси Христос сын Бога живаго: а Господь ответил ему: блажен еси Симоне Вар Ионà, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, иже на небесех. Да и в символе Веры мы читаем: верую во единого Бога Отца и в Сына Божия единородного, иже от Отца рожденного прежде всех век. Итак, когда мы говорим, «Верую в Сына Божия», разве не Богом называем Христа? Вещает же об оной священной молитве и Златоустый и божественный учитель Иоанн в своём послании к монашествующим: «служите непрестанно Господу Богу нашему, доколе помилует вас, и ничего другого не просите кроме милости от Господа славы. Прося же милости, просите её в сердце, смиренном и умилённом, и вопийте от утра до вечера и, если можно, во всю ночь: Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя…. Прошу вас: не удаляйте сердец ваших от Бога, и ожидайте царствия небесного, непрестанно вспоминая Господа нашего Иисуса Христа, доколе не укоренится это имя в сердце вашем, и помышляйте только о том, как бы возвеличился в вас Христос. Прошу вас: никогда не опускайте правила (Κανόνα) оной молитвы, но, едите ли вы, или пьёте, или ходите, или, что делаете, непрестанно взывайте: Господи Иисусе Христе, сыне Божий помилуй мя.» – Далее изложены подобные наставления св. Диадоха и Василия Великого. Наконец прописано следующее решение Собора: «Итак, оказалось, что Варлаам неправославно и хульно говорил и писал о Фаворском божественном свете и о священной молитве, часто произносимой монахами; монахи же оказались невиновными, так как они содержали предания и учения о сем святых Отцов: что и исповедали, и подтвердили. Поскольку же Варлаам испросил у них прощение, то Мы объявляем, что, если он истинно покается и исправится, и никогда не будет говорить, ни писать о сем, то благо ему будет: в противном случае будет отъявлен (ἀποκήρυκτος) и отлучён от святой соборной и апостольской Церкви Христовой и от православного единства Христиан …. Затем следуют подписи: Иоанн милостью божией архиепископ Константина града Нового Рима и вселенский патриарх. – Смиренный митрополит Сардийский, экзарх всей Лидии и всечестный Григорий. Смиренный митрополит Лакедемонский и всечестный Нил. Митрополит Мадитонский смиренный Исаак. – Смиренный митрополит Витзии и всечестный Макарий. – Смиренный митрополит Алании и Сотириуполя и всечестный Лаврентий и пр., и проч.

Оскорблённый и униженный Варлаам вскоре после Собора уехал в Италию и там посвящён был в сан епископа⁵⁰. Но в Греции остались ученики и последователи его. Из них наиболее замечателен был монах и богослов Григорий Акиндин. Н подобно Варлааму учил, что свет, видимый апостолами на Фаворе, был сотворённый, и что в Боге существо его, свойства и действия различаются между собой только нашим рассудком, а в действительности составляют одно и то же божественное естество. Соперник же его Палама в своих сочинениях изъяснял и утверждал ту мысль, что существо божие имеет так сказать две стороны, одну недоступную для человеческого понимания, а другую доступную: первая есть существо Бога, а вторая свойства Его. Поэтому, не допуская что Фаворский свет был проявлением самой сущности божества, он утверждал, что в этом свете видимо проявилась доступная человеку сторона Божества. Сторону Акиндина принял патриарх Иоанн Калекас и на Соборе в 1345 году отменил своё осуждение Варлаама, а Паламу осудил, как неправославного, и отлучил от церкви единомышленников его. Но патриарх этот и Акиндин недолго торжествовали. Царица сблизилась с Паламой и в феврале месяце 1347 года созвала Собор из приверженных к Паламе епископов; и тут патриарх Калекас был осуждён и лишён патриаршества. Деяние этого собора помещено в Маврокодатовой рукописи. Вот начало и содержание его:

Начало: «Поистине существует только один главный строитель разных зол: это – супостат производитель и предстатель всякого нечестия. Он древле отдалив от Бога человеческий род, научил его признавать и почитать множество богов, как будто один Бог не мог спасти человека, сие животное, небесное и земное…

Содержание: Варлаам называется головщиком и защитником подновлённого Арианства и Cавеллианства, и безбожного и многобожного сочетания и рассечения Божества, συστολῆς τε καὶ κατατομῆς τῆς Θεότητος. Он многих увлёк за собой, и обвинил в ереси честнейшего монаха Григория Паламу. Посему созван был Собор (1341 г.), который осудил его. Осуждённый Варлаам изъявил было раскаяние, но потом передумал и убежал тайно, нахлобучив на себя как говорят, адский колпак из выдры, τὴν ᾄδου κυνήν, ὅ φασὶν, ὑποδύς. Вскоре после Собора скончался царь (Андроник младший). Тогда ученики Варлаама и особенно Акиндин снова зашумели и увлекли к себе многих. Узнал это Палама и многократно обличал Акиндина. А этот, немогши устоять против него, собственноручной распиской утвердил своё точное согласие во вс`м со святыми Отцами⁵¹; но вскоре отринул и расписку, и подпись своей руки, и опять зашумел. И опять состоялся священный Собор в присутствии царя; опять блистательным ключом било благочестивое учение Паламы и единомышленников его. πάλιν ἀνά ῤῥησις περιφανεστάτη τῆς τοῦ Παλαμά καὶ τῶν αὐτῷ συναδόνδων ἀσφαλοῦς εὐσεβείας. Далее поясняется: как и в каких обстоятельствах этот Собор состоялся.

«После первого Собора, подписанного патриархом Иоанном Калекой, не прошли и два месяца, как вдруг в Константинополе явились разделения и смуты по причине коварства и честолюбия некоторых из Синклита. Эти сановники вознамерились устранить Иоанна Кантакузина от опекунства над царскими детьми, несмотря на то, что он был родной брат и друг покойного государя, и все дела вёл хорошо. К этой партии пристал патриарх Иоанн, и завлёк и царицу Анну. Всё это возмутило священного Паламу. Он предвидел имеющую произойти отсюда пагубу для царства, не однажды, не дважды, а многократно наедине и в присутствии многих, то сам один, то с помощью других благочестивых, вёл надлежащие беседы, сегодня о несправедливо обвиняемом Кантакузине, завтра о лаге христоименитого народа; но, когда убедился, что патриарх идёт против него, и относится к нему враждебно, тогда ушёл из Константинополя, и проживал в окрестностях его. А патриарх начал покровительствовать Акиндина, и беседовал с ним днём и ночью; пересчитывая же многих сторонников своих, кроме царицы Анны Палеологини, решился рукоположить Акиндина сперва в сан иерея, а потом и в архиерея. Но царица воспрепятствовала, так что произошёл шумный беспорядок в церкви, и Акиндина с бесчестием вывели из неё и после побоев, в оковах отправили на галеры. Но он убежал оттуда через подземные ходы и трубы. Патриарх же был помилован, однако сделался ещё хуже, и сочинил целую книгу против Паламы и монахов для переделки прежде подписанного им Соборного Тома, εἰς ἀνασκευὴν τοῦ συνοδικοῦ τόμου. Но когда он вознамерился рукоположить в Солунь какого-то единомышленника Акиндинова, тогда царица снова пристыдила его. А он в оправдание своё представил ей оную книгу. Между тем, светлейший патриарх Иерусалимский Лазарь, и освященные митрополиты и епископы, жившие вне Царяграда при своих церквах, с дозволения державного и святого царя Иоанна Кантакузина, составили Собор и присудили низложить патриарха Иоанна не только за прежние общевредные действия его, но и за общение и согласие с Акиндином. Тоже самое сделали проживавшие в Царьграде в своих кельях митрополиты, Эфесский, Кизический, Аланийский, Христопольский, Апрский и Лопадийский, и о своём отлучении патриарха письменно уведомили царицу. После сего она пригласила к себе Паламу, и посоветовавшись с ним, созвала Собор иерархов. В этом Соборе, бывшем в царских палатах под председательством её сына Иоанна Палеолога, присутствовал весь Синклит, знатные клирики, архимандриты, игумены и властные граждане. Сперва прочитан был, в слух всех, Том первого Собора, содержавший осуждение Варлаама. Потом процедили книгу патриарха Иоанна, которую он представил царице, и в которой хитро опровергал оный Собор, обзывал сообщников Паламы многобожниками, и изложил следующие анафемы:

– Говорящим, что слава божества Христова отлична от существа Бога, анафема.

– Говорящим, что Божественная благодать хотя и не создана, но отлична от существа Бога, анафема.

– Говорящим, что несозданное Божество видится телесными очами, анафема.

– Глупы и слепы те, которые, рассуждая о преображении Господа нашего Иисуса Христа, говорят, что чрез него просиял свет несозданный.

В оной патриаршей книге помещены были и Акиндиновы сочинения, в коих Фаворский свет выставлен не только созданным, но и ниже естества ангелов.

Исследовавши всё это дело, мы, епископы, – с согласия божественной и мудрой ревнительницы благочестия, боговенчаной царицы нашей, и святого самодержца нашего и царя Кир Иоанна Палеолога, всего Синклита, клира, благоговейных архимандритов и игуменов, и многих властных граждан, мы патриарха, недостодолжно правившего, отменившего Том, который утвердил благочестивые догматы, и присоединившегося к Акиндину и единомышленников его, отлучённым от соборной и апостольской Церкви, а Паламу и сотрудников его, подвизавшихся за истину и оправданных Собором, отвергшего, лишаем святительского сана и священнослужения, и низлагаем, а если не раскается, то и анафеме предаём: осуждаем же и все сочинения их, наполненные всяким коварством и нечестием и произведшие междоусобное разделение: равно и Варлаама и Акиндина и всех сообщников их, нераскаявшихся, отлучаем от Церкви: а покаявшихся приемлем в общение, и даже священнослужение дозволяем им. Если же кто или мыслил, или говорил, или писал против Паламы, то и такового анафематствуем: а иеромонаха Паламу и других, учащих согласно с благочестием и преданием, почитаем защитниками Церкви и помощниками Ей. Месяца февраля Индикта 15-го».

† Смиренный митрополит Кизический всечестный и Экзарх всего Эллиспонта Афанасий.

† Митрополит Филаделфийский Макарий.

† Митрополит всей Алании Лаврентий.

† Лазарь милостью Божьей и пр., и пр. патриарх Иерусалимский.

† Адрианопольский Иосиф, и пр. и пр.

На обороте сего Соборного Тома подписались Ираклийский Филофей, Солунский Григорий, Севастийский Иаков, Брусский Иерофей, Траянупольский Герасим, Митилинский Марикан, Эносский Даниил, Согдейский Евсевий, Витзинский Кирилл, Готфский Петр, Гареллонский Иоанникий, Каллиупольский Иосиф.

18) Осужденные Акиндиновцы не только не покорились патриарху и Церкви, но однажды составили свой Собор в самом Константинополе, в который явились десять епископов, а двадцать прислали свои письменные мнения и решения, в коих осудили патриарха, Паламу и его сподвижников. Этот патриарх был уже Исидор, по прозванию Вухирас, прежний епископ Монемвасийский (С 1347 года по 1350). Он в августе месяце 1347 года, когда Палама уже был архиепископом Солунским, соборно осудил приверженцев Акиндина, именно Эфесского митрополита имярек, и архиереев, Неофита Филиппийского и Иосифа Ганского. Это Соборное деяние его, целиком содержащееся в Маврокордатовой рукописи, подтвердили патриарх Иерусалимский Лазарь и двенадцать митрополитов те же, что и прежде, и в числе их Григорий Палама.

19) После сего прошли четыре года. В Константинополе патриаршествовал Калист (с 1350 по 1362.), а в Солуне святительствовал Григорий Палама. Поскольку же Варлаамо−Акиндиновщина тогда была ещё сильна, так что защитниками этой ереси считались самые видные личности, именно, даровитый и учёнейший историк и философ Григорас и вышеупомянутые митрополиты Эфесский и Ганский; то против них созван был Собор, в котором, кроме многих архиереев, присутствовал сам царь Иоанн Палеолог.

Еретики сильно защищались, но были осуждены. Составлено было в августе 1351 года соборное дееписание, подтверждающее решение прежних Соборов, и осуждающее Варлаамо−Акиндиновщину и всех приверженцев её. И это дееписание помещено в Маврокордатовой рукописи. Оно весьма длинно. Для перебеления его я нанял грамотного Лавриота, который и доставил его мне уже в апреле месяце 1846 года, когда я занимался в монастыре Есфигменском. Смотрите этот акт в моей статистике Афона, где излагаются толки и мнения святогорцев. А я спешу сказать несколько слов об изложении рассмотренных мной Соборных Дееписаний.

В первый раз в жизни моей я читал такие дееписания в Афонской лавре. Меня поразило умное изложение их. В начале их всегда ставится философское или религиозно-нравственное рассуждение, соответствующее главному предмету Соборного акта. Потом излагается само дело и непременно освещается канонами святых вселенских Соборов и учениями святых Отцов Церкви. В конце же прописывается соборное решение. Замечательно, что в рассмотренных мной Дееписаниях под Церковью разумеются соборующие иерархи и клирики, однако, в союзе со всеми христианами. Читаешь такие дееписания и понимаешь, что восточные архиереи священствовали не без философии, и что они поучали народ даже с судейского седалища, а не с одной кафедры церковной. Так и быть этому надлежит. А у нас?

Я очень рад, что мне удалось, и ещё более удастся, найти на Афоне образцы духовно-судебного красноречия. Но будем ли мы подражать им? Заменим ли гражданские формы судопроизводства, формы сухие, не цветные, не поучительные, изложением дел красноречивым и назидательным? Не знаю. Впрочем, время всё изменяет. Подождём лучшей будущности. А я уже забежал вперёд её, держа в руках образцы судебного красноречия иерархов восточных. Но обратимся к творениям Паламы.

Кроме тех писем и слов его, которые содержатся в рукописи Маврокордата, я нашёл переплетённые вместе с печатной греческой Четьей-минеей «физические, богословские, нравственные, практические и очищающие от заразы Варлаама Главы» сего богослова, всех 150, и переписал их для себя почти все, дабы ближе познакомиться с умом и убеждениями Паламы. А здесь представляю в Русском переводе только сорок три избранные мной главы.

1. Мир имеет своё начало. В этом убеждают нас история и не очень давнее появление наук, искусств и законодательств.

2. Мир кончится. Ибо что перестало жить по частям, то перестанет существовать и в целости. По пророчествам будет конец мира.

3. Душа мира, движущая звезды, не существует.

15. Добываемые чувствами образы суть отражения тел. Αἱ κατὰ τὰς αἰσθήσεις ἐγγινόμεναι μορφώσεις εἶναι ἐκτυπώματα σωμάτων.

16. Эти волшебные отпечатки в чувствах составляют фантастический материал души, вновь занимаемый ею от чувств. Τὰ κατὰ τὰς αἰσθήσεις ’εκμαγεία ταῦτα τὸ τῆς ψυχῆς φανταστικὸν, ἐκ τῶν αἰσθήσεων αὖ προσοικειούμενόν ἐστι.

17. А материал этот в разумном животном служит границей между умом и чувством. Ум, видя и перебирая занятые от чувств образы, как отделившиеся от тел и ставшие уже бестелесными, составляет разные понятия, рассуждая, подбирая аналогии и строя силлогизмы, многовидно, пристрастно, бесстрастно, в надлежащих границах (μέσως), окольно и прямодорожно, (πεπλανημένως τε καὶ ἀπλανῶς): а отсюда рождаются в большом количестве добро и зло, правые и неправы учения.

21. Научения св. Духа есть источник истинного ведения о Боге, мире, и человеке.

26. Человек создан по образу Создателя, дабы он на Него взирал, Его любил, Ему одному поклонялся, и верой в Него и стремлением к Нему сохранял свою собственную добротность, καλλονήν.

29. Человек должен не только знать Бога, себя самого и свою сановитость, но видеть и свою немощь и стараться уврачевать её. Тот ум, который сознал свою немощь, понял: откуда ему надобно подойти к спасению и приблизиться к свету ведения и получить мудрость истинную.

30. Всякое разумно-словесное естество, ангельское, или человеческое, имеет свою сущность; это – жизнь, посредством которой оно пребывает бессмертным. – Но в нас заключается не одна эта сущность, не одна эта жизнь, а есть ещё и энергия, которая животворит соединённое с нею тело. В ангелах же жизнь не имеет такой энергии, потому что у них нет земляного тела.

33. У разумно-словесной души сущность есть жизнь, но наклонная к противоположностям, т.е. к злу и благости. Следовательно, душа, по существу своему, ни добра, ни зла, а только способна быть доброй или злой, смотря по тому, в какую сторону она направляется, не невольно, а по своему произволению, которое она получила от Создателя.

34. Сущность верховнейшего ума есть благость. Всё в нём – благо…. Есть в нём и бытие, или лучше Сам Он есть бытие, потому что бытие есть благо…. Есть в нём и мудрость, потому что и она есть благо, и пр.

35. Благость его есть источник благости, потому что и это есть благо. А так как ум есть пресовершенная и всесовершенная благость, то из него, как из источника, происходит не что-либо другое, как только ум же=Логос.

36. Так как Слово – Ум есть благость, γεννητῶς рождественски происходящая из источника Умной благости, Слово – Ум же нельзя вообразить без Духа (без Любви), то и Духа святого, от Отца сопроисходящего имеет Бог-Слово, который сам от Бога рожден …. А Дух оный есть неизглаголанная любовь оного Родителя. Ἐκεῖνο δὲ Πνεῦμα ἔρως ἐστὶν ἀπόῤῥητος τοῦ γεννήτορος.

37. Почтим единого Бога истинного и совершенного, не трисоставного, да не будет, а несложного, ἀπλοῦν. Ибо благость не тройственна. Верховнейшая Благость не есть троица Благостей, а Троица святая и достопоклоняемая, из себя в себя вливающаяся непроточно, и сама собой ставшая прежде веков, беспредельная, и проч. ἡ ἀνωτάτη ἀγαθότης ἐστίν ἐξ αὐτῆς είς ἑαυτὴν χεομένη ἀρρεύστως, ’καὶ ἐφ ἑαυτῆς ἐστῶσα πρὸ αἰώνων, ἀόριστός τε οὖσα ….

38. Разумно-словесное естество ангелов имеет ум и слово от Ума, и любовь ума, к Слову.

44. Сатана захотел владычествовать (тогда как ангелы должны служить Создателю своему) по гордости, в противность воле Творца, и оставив свой чин вместе с восставшими с ним ангелами, справедливо отстраняется от животворящего и озаряющего Источника и облекается вечным мраком.

46. Прародители человеческого рода, добровольно уволившие себя от памятования и созерцания Бога, и потому преступившие заповедь, и единомыслившие с мертвенным духом сатаны, и сами, быв лишены светозарных одежд, сотканных из вышнего света, увы, сделались мёртвыми духом, как сатана. А так как сатана есть дух не только мертвенный, но мертвящий приближающихся к нему, а эти приближающиеся имели тело, через которое мертвящий совет сатаны перешёл в дело; то прародители, увы, и телам своим передали мертвенность.

50. Но для чего Бог отсрочил смерть первому человеку и благословил его жить немалое время? Во-первых, он показал, что наказывает милостиво, дабы не отчаивались; во-вторых, дал время для покаяния и благоугождения Ему; в-третьих, для утоления печали при мысли о смерти умножал роды, так что число рождающихся превышало число умирающих, и вместо одной красоты обнищавшего Адама произвёл многих, богатых боговедением и добродетелью, и знанием и благоволением божеским. Свидетели тому Сиф, Енос, Енох … и проч.

56. Статейка о воплощении Сына Божия.

57. Ежели приблизилось к нам царство Божие снисхождением к нам Бога-Слова; то да не удалимся мы от него: напротив, приобретём дела покаяния … и пр.

58. Любовь к Богу бывает, когда отсутствуют страсти и присутствуют добродетели.

64. Если мы поныне имеем в себе образ божий, как и ангелы, то подобия Божия несравненно менее в нас, чем в добрых ангелах и наипаче ныне. Ибо усовершенствование по подобию Божию бывает только посредством божественного озарения от Бога …

65. Такое озарение – несозданно; но и не существо божие – оно. Единомышленники же Варлаама и Акиндина признают оное или творением, или существом Бога, и таким образом богохульствуют.

66. Сие то божественное озарение, которого мы лишились преступлением Адама, явлено было на Фаворе, дабы мы знали: чем мы были и чем будем.

67. Такое озарение имел и Адам до падения.

68. Никогда не говорят, что божеских пресущественностей много: Божия пресущественность – едина. А божественная и несозданная благодать и энергия Бога, удаляемая без ущерба μεριζομένη ἀμερίστωσ, на подобие солнечного луча, придаёт озаряемым своё собственное сияние. (Далее несозданность сил и энергий Духа Святого подтверждается словами св. Василия Великого).

69. Божественное и боготворящее озарение (ἔλλαμψις) и благодать есть энергия Бога, а не существо Его.

70. Пророк Исайя изрёк, что таких божественный энергий – семь: Дух премудрости и разума. Дух совета и крепости, Дух ведения и благочестия. Дух страха божия (гл. 11,9). Эти семь духов Варлаамисты и Акиндиновцы признают сотворёнными.

73. Акиндиновцы утверждают, что одно существо Божие не созданно, и что всё прочее сотворено, и таким образом тварью делают и Отца, и Сына и св. Духа … Творение есть не энергия Бога, а то, что произведено и окончено ею.

74. Божественное существо и божественная энергия везде находятся нераздельно: а в нас созданных вмещается лишь одна энергия Бога, так как она, по мнению богословов, делится без ущерба. Св. Иоанн Златоустный вещает так: «вместима в каждом из нас божественная благодать и энергия; а существо Бога как бы вместилось в тварях, когда оно неделимо само в себе»?

75. Праведники, удостоившиеся единения с Духом божиим, не с существом его соединяются, а с энергией Его.

«Духоносные души, по учению св. Василия Великого, озарённые от Духа, сами становятся духовными, и другим сообщают благодать: отсюда предвидение будущего, разумение тайн, разделение дарований, неземное жительство и пр.

78. Бог есть зачатие всех бытий так как все они приобщаются к нему и приобщением к нему поддерживаются, но приобщением не к существу его, да не будет, а к энергии Его. В этом смысле Он есть существенность или осуществление существ. Ἐστὶ δὲ καὶ λέγεται φύσις τῶν ὄντων πάντων ὁ θεός, ὡς αὐτοῦ πάντων μετεχόντων καὶ τῇ μεθέξει τούτου συνεςώτων, οὐ τῇ μεθέξει τῆς αὐτοῦ φύσεως, ἄπαγε, ἀλλὰ τῇ μεθέξει τῆς αὐτου ἐνεργείας. Οὕτω γὰρ καὶ ὀντότης ἐστὶ τῶν ὄντων.

79. Един есть Бог. Существо его непостижимо, а божественные Энергии его, являющиеся в тварях, постижимы. Эти энергии суть предвидящее хотение его касательно нас, мудрость, беспредельное могущество Его и благость. – Варлаам и Акиндин, слыша это, винят нас, будто мы признаем многих Богов и многое несозданное, и Бога делаем сложным. Но они не знают, как Бог нераздельно разделяется и делимый совокупляется; и потому в нём нет ни множественности, ни сложности.

83. «В тварях проявляется мудрость, творчество и могущество, но не существо Бога»: говорит великий Василий, отвечая Евномию. А так как Варлаамиты и Акиндиновцы утверждают, что ничем не различаются божественное существо и божественная Энергия, то явно, они суть Евномиане.

90. По словам Максима, творческому предпомышлению Бога о существах соответствуют преемственные проявления их. А общие Триипостасной Единице энергии суть, зиждительство, провидение и благость, или осуществования, оживотворения, умудрения, кои называются и преподаяниями свободными и неистощимыми. Τὴν ποιητηκὴν τῶν ὄντων πρόνοιαν, τὰς προόδους ταῦτας τοῦ θεοῦ, γράφει (Μαξιμος) ἐν σχολίοις. Κοιναὶ δε εἰσι τῆς τρισυποστάτου διακεκριμένης Ἐνάδος αἱ δημιουργίαι τε καὶ ἀγαθότητες, τούτεστιν, αἱ οὐσιώσεις, αἱ ζωώσεις, αἱ σοφοποιήσεις, ἄς καὶ ἀσχέτους μεταδώσεις καὶ ἀμειώτους ὀνομάζουν.

92. Как солнце, неистощимо сообщающее теплоту и свет приемлющим их, в себе заключает эти природные ему и существенные энергии: так и оные божественные преподаяния, неистощимо существующие в Преподающем их суть естественные и существенные энергии Его и, следовательно, не созданные.

93. Как лица наши отражаются и видятся не во всех веществах, а только гладких и прозрачных: так и энергия Духа действует не во всех душах, а только в тех, кои не имеют никакой кривизны и узловатости. И опять: Дух Святой всем присущ, но силу свою даёт только чистым от страстей, а не тем, у кого владычица (душа) загрязнена греховностью.

95. Предтеча Христов говорит: «не в меру дан Христу дух от Бога Отца». А Златоустый вещает, что дух этот есть энергия. Ибо все мы получаем энергию от духа отмеренную, а Христос имеет всю энергию неизмеримую и целую. А если неизмерима энергия Его, то кольми паче существенность Его. Неизмеримостью Её Креститель выразил несозданность Её.

96. Далее следуют краткие, но обоюдоострые опровержения, в виде силлогизмов, лжеучения Акиндиновцев, будто существо и энергия Бога ничем не различаются между собой. Вот образчики этих силлогизмов:

– «Ежели энергии Бога ничем не отличаются от существа Его, а энергий много; то и существ в Боге много: чего ещё никто и не воображал».

– «Ежели энергия есть то же, что и существо Бога, то она и Сына и Св. Духа творит, ибо ей свойственно творить. А ежели существо и энергия отличны, то Отец, сын и Св. Дух, имея одно существо, не творятся, а один рождается, другой же исходит».

– «Ежели существо и энергия одно и тоже, то Богу также необходимо действовать с энергией, как и существовать: а если так, то тварь будет совечна Богу, от вечности, действующему с энергией: А такое мудрование будет Эллинское».

– «Ежели существо и энергия – одно и то же; то даже до ныне Бог рождает, даже доныне Дух исходит из него».

105. Мы причастники Божества. Под божеством тут богословы разумеют божественную энергию.

«Энергии Бога по учению Василия Великого, в нас входят, существо же Его пребывает неприступно».

«Энергия по Дамаскину, есть деятельное и существенное движение Божества».

143. Св. Кирилл, рассуждая о Боге, говорит: «Энергии свойственно творить, а естеству рождать. Естество же и энергия – не одно и то же».

146. Господь, сказав ученикам своим, что некоторые из предстоящих не вкусят смерти, пока не увидят царствие божие, пришедшие в силе, спустя шесть дней, взял с собой Петра, Иакова и Иоанна, и взошёл на гору Фаворскую. Там он воссиял как солнце, и одежды Его сделались белы, как свет, так что ученики Его не могли смотреть и приникли к земле. Однако они, по обещанию Спасителя, видели там царствие Божие. Оный божественный и неизреченный свет Григорий Богослов и Василий Великий называют божеством, говоря: свет на Фаворе: это – явленное ученикам божество и красота Сильного (Бога), одними святыми зримая с помощью силы Св. Духа. Василий и в другом месте говорит: «видели на горе и красоту Его Пётр и сыны Громовы, превосходящую сияние солнца, и предзнаменование второго пришествия его сподобились узреть телесными очами. И Дамаскин и Златоустый Иоанн оный свет назвали лучом божества: первый писал: «В Сыне, безначально рожденном от Отца, явился естественный луч божества, а слава божества сделалась славой тела. Златоустый же вещал: светлее себя показался Господь на горе, когда божество показало в нём лучи свои.

149. Акиндиновцы, ухищряясь прикрыть своё неправомыслие, иногда и не созданным называют свет, воссиявший на Фаворе, и сущностью Бога. Но они заблуждаются. Ибо ежели оный свет виден был апостолами, то значит они видели и сущность Бога. Но пусть они послушают глаголющего: «οὐδεὶς ἔστη ἐν ὐποστήματι καὶ οὐσιᾳ θεοῦ – никто не устанавливается в Ипостаси и существе Бога, и никто не видал и не изрекал божественного естества, и не только никто из людей, но даже ни один ангел. Сами шестикрылые херувимы не могут видеть сияния, исходящего от существа Божия, но крылами закрывают лица свои».

Теперь я знаком с Паламой, хотя и не вполне, потому что не видал прочих сочинений и наипаче проповедей его. Ум у него выспренний, сильный, тонкий, аналитический, а речь обработана философски, и потому дающая точные понятия об изрекаемых предметах. Замечательны насмешки этого святого мужа над противниками его. Еретик Варлаам, по словам его, скорым шагом обходит богоносных Отцов, как неизвестных, а Сократистов и Платонистов рисует как боговидцев, потому что у него что-то заболело. Диалектика его сдунется как пушок. Последователи Валаама Григорас не жаловал Паламу. Известна (печатная) сатира его, которой начало я хорошо помню:

Σπουδῆ Παλαμᾶν εὐσεβὴς πᾶς φευγέτω.

Οὐδὲν γὰρ ὀκνεῖ δυσεβὲς παρεισάγειν.

Кто благочестив, да бежит поскорей от Паламы.

Он не ленив на безбожные выдумки.

Но и Палама не щадил Григораса. По словам его, Григорас есть мудрец, но пустенький, σοφὸς κοῦφος. Он, как сова, любящая мрак, отдал мозги свои демону и во мраке неправды сочиняет всякую ложь. Он подобно железу, сверкающему несколько минут, а потом чернеющему, блеснёт рассуждением, и опять становится урождённым невеждой. Ум Григораса ползает по земле. Он – муравей, подвязавший себе крылья и полетевший воевать с Богом, но вскоре упавший и разбившийся.

В Соборном Дееписании 1347 года, которое, – смею думать, – составлял Палама, о Варлааме сказано, что он тайком убежал из Константинополя, нахлобучив на себя адский колпак из шкуры выдры. Хороша картина! Хоть куда! – Но можно ли оправдать такие порицания? Приличны ли они христианину, монаху, собору иерархов? Оправдываю их и признаю приличными, зная, что они вылились из сердца, горячо любившего и отстаивавшего истину, и помня, как Иисус Христос обозвал Петра сатаной и соблазном, (Мф. 16:23) Фарисеев порождением ехидны, Ирода тетрарха лисицей. Да и здравая философия подсказывает мне: Suum cuique: всякое существо должно быть оцениваемо смотря по внутренним качествам его. Например, у тебя нет в уме ничего божеского, а всё человеческое: так не прогневайся, если скажут тебе: ты брат, мудрец, но пустенький. Ты говоришь, что церковь у тебя в сердце, тогда ка ничего церковного в тебе нет: не прогневайся же, когда тебе доскажут, «а в голове твоей колокольня»! Но перестаю говорить об этом предмете, и снова начинаю речь о Паламе, или лучше, о современной ему богословской школе.

Эта школа не чуждалась философии Платона и Аристотеля, но и не увлекалась ею, подчиняя разум откровению Божию, изъяснённому св. Отцами Церкви. Богословы этой школы старались уяснить, что есть Бог, что деется в нём самом, и как он действует на мир и человека. Бог есть высочайшее всеобъемлющее благо. А так как всемогущество, мудрость, правда, милость, любовь, суть блага, то и Бог, как всеобъемлющее Благо, всемогущ, праведен, милосерд и любвеобилен. Он триипостасен, т.е. Отец, Сын и Дух, или Ум, Слово и Любовь. А существо у них одно, и от единого Отца рождён Сын, а Дух Св. исходит, от Сына же и Духа уже никто подобный им, или сосущественный, не рождается и не исходит, потому что пресвятая Троица из себя в себя вливается не проточно: ἐξ αὐτῆς εἱς ἑαυτὴν χεομένη ἀρρεύστως: Сын в лоне Отца пребывает, Дух в Сыне почивает. Посему Троица не ушестериться, не умиллиониться не может. Существо Божие непостижимо и никому не доступно, даже ангелам и херувимам. Но оно имеет свою славу, т.е. окружающий Его свет, божественный и неизреченный, и полноту энергий, посредством коих сотворён и хранится мир, и человек святой получает озарения и дарования духовные. Божественные энергии подобны лучам солнца. Как эти всюду льются и не истощаются, так и те вековечно сообщаются и нисколько не уменьшаются. Энергии, а не существо Божие, суть зачатия всех бытий. Этим устраняется Пантеизм. Божественный не созданный свет, окружающий существо Божие, воссиял на Фаворе сквозь тело и одежды Христа, и таким образом, послужил предзнаменованием того света, в который праведники облекутся по воскресении в царстве небесном.

Замечательны кристаллизованные изречения Константинопольской школы, о которой идёт речь.

– Αἱ κατὰ τὰς αἱσθήσεις ἐγγινομέναι μορφώσεις εἶωαι ἐκτυπώματα, ἐμαγεῖα σωματων: добываемые чувствами образы суть волшебные отражения тел.

– Πνεῦμα τὸ ἅγιον ἔρως ἐστὶν ἀπόῤῥητος τοῦ γεννήτορος: Дух Святой есть неизглаголанная любовь Родителя.

– Τὴν πρὸς τὸν θεὸν ἀγάπην ἀπουσία παθῶν καὶ περιουσία σινίστησι τῶν ἀρετῶν: любовь к Богу бывает, когда отсутствуют страсти и присутствуют добродетели.

– ‘Η θεῖα χάρις, οὐκ οὐσία, ἀλλ’ ἐνέργειά ἐστι θεοῦ: –

– Божественная благодать есть энергия Бога, а не сущность Его.

– Ἔστι φύσις τῶν ὄντων πάντων ὁ θεός … ὀντότης ἐ??ὶ τῶν ὄντων: Бог есть зачатие всех бытий … осуществление существ (Смотри выше 78 главу Паламы).

– Τὸ μὲν ποιεῖν ἐνεργείας» εστι· φύσεως δὲ γεννᾶν. Φύσις δὲ καὶ ἐνέργεια οὐ ταυτὁν: Энергии свойственно творить, а естеству рождать. Естество и энергия не одно и то же.

Мне отменно нравится эта brevitas sacra священная краткость Богословия. Припоминаю: как любил и употреблял её св. Григорий Богослов. Например, Христос сугуб, διπλοῦς, (т.е. Бог и человек). В нём есть Иное и Иное, (т.е. иное естество божеское и иное человеческое). А во Святой Троице Иной и Иной (т.е. Отец, Сын и Дух Святый, но не Иное и Иное, т.е. существо у них одно, а не иное у одного, и иное у другого и третьего).

Люба мне священная краткость Богословия, но возлюбленнее simplicitas sancta святая простота нашего Символа Веры. Этот Символ есть насущный хлеб души, без которого она не может жить вечно блаженно, а Богословие есть велие утешение на братской трапезе, без которого можно обойтись, как обходятся миллионы неграмотных людей.

Хорошие прибытки знания получил я в библиотеке Афонской Лавры. Тут приглянулась мне ещё одна рукопись, подаренная этой Лавре Афоно-Есфигменским игуменом Феодоритом в 1813 году, а составленная монахом кесарием Дапо́нте, который скончался в 1784 году в монастыре Афоно-Ксиропотамском, как всё это замечено в начале этой рукописи. В ней содержатся следующие статьи:

1) Толкование Псалтири с псалма 109 по 119-й, составленное иеромонахом Пантелеймоном Хиосцем, спасавшемся в новом Кармиле, смежном с описанным мной Керасийским Скитом.

2) Краткие Жития св. мучеников, пострадавших после взятия Константинополя Турками в разные годы начиная с 1520-го по 1748-й. В числе их к лику святых причтены три соотечественника наши, именно Павел, пленённый и проданный Татарами в Царьграде, и тут пострадавший за Христа 3 апреля 1683 года, Пахомий, подвизавшийся на Афоне в ските Кавсокаливском и замученный 7 мая 1730 года в местечке Уса́ки Филадельфийской епархии, Константий иеромонах, служивший при русском посольстве в Константинополе, и после крупной размолвки с нашим посланником потурчившийся, но вскоре раскаявшийся, и усечённый мечом перед султанским дворцом в Бешикташи в 1743 году.

3) Стефана Александрийца вселенского учителя и философа о том, как надобно делать золото, περὶ χρυσοποιἶας. К сожалению, в рукописи Дапонте помещено только предисловие к этой статье, недописанной, неизвестно по какой причине. Из него видно, что оный Стефан был христианин, «веровавший в Бога всех благ виновника и царя всех, и в Единородного Сына его, предвечно из него воссиявшего вместе с Духом святым». Так он изложил веру свою в первых строках своего сочинения, и потом превознёс похвалами естество или природу, φύσις· Например: –

Ὦ φύσις, μία καὶ ἡ αὐτὴ, ἐξ αὐτῆς τὸ πᾶν φέρουσα, καὶ ἀποπληροῦσα. Ὦ ἕνωσις πληθυνομένη καὶ διάκρισις ἡνωμένη. Ὦ αὐτὴ, καὶ οὐκ ἄλλη φύσις ἐξ αὐτῆς τὸ πᾶν ἀποσώζουσα. κ. τ. λ.

«О, природа, одна и та же, из себя всё износящая и пополняющая».

«О, единство, помножаемое и дробление соединяемое».

«О сáмостная, а не другая, Природа, собой все сохраняющая» и проч.

Τί ἔιπω πρὸς σὲ περιεκτικὴ μαγνησία ἤδη; τίς μὴ θαυμάςῃ τὸ ἐκ σοῦ ἀποτελούμενον χρυσοκόραλον; ἐκ σοῦ γὰρ τελεσιουργεῖται μυστήριον. σὺ τεθάρρησαι μόνη τῆς τοιαύτης τὴν γνώσιν. Ἐν σοὶ ἐφήπλωοται ἡ ἀνατολικὴ αὕτη περιλάμπουσα νεφέλη· ὁμοδίαιτον φέρεις ἑν σοὶ τὴν πολύμορφον τῆς Ἀφροδίτης εἰκόνα, ὀινόχοον δὲ πάλιν τὸν διακονοῦντα τὸν πυρίβολον ἀνθρακομάτην· τοσαύτην οὖν περιφέρουσα τὴν τηλαυγίαν, νυμφικῶς ἑαυτὴν περικαλύπτεις, τὸ ἐυαγὸν τῆς φύσεως ἀναλαμβάνεις μυστήριον. Δεῖξον λοιπὸν καὶ τοῦ σου χαρακτῆρος τὴν λαμπηδόνα. Ἄρξομαι τὰς πολυμόρφους ἐκείνας μηνύειν εἰκόνας. τότε γαρ συ.

«Что скажу тебе, содержательная магнисия? Кто не удивится залтокора́лу, из тебя выделываемому? Из тебя вырабатывается тайна. Ты одна ободри ведение природы. В тебе развёрнуто восточное блистающее облако оное; ты носишь в себе похожий, многообразный образ Афродиты, да и виноналивателя, приготовляющего огнемётный порох. Толикое убо носящая сияние, ты, подобно невесте, закрываешь себя самую и восприемлешь священную тайну природы. Яви же светлость лица твоего! Я начну показывать оные многообразные образы. И бо тогда ты…» (Тут конец этой статье). Признаюсь, что я ничего тут не понимаю. Не при мне писана вся эта химия вселенского учителя и философа Стефана Александрийца. Пусть химисты скажут: что такое магнисия, магнит или магнезия? Какой златокорал выделывается из магнисии, и что это за восточное облако, которое развёртывается в ней. Магнитный ли фантом образующийся из опилков железа вокруг магнита в виде кругов? Или что-либо другое? Магнезия белизной своей действительно походит на белую Афродиту, или Венеру, родившуюся из пены морской, но как она носит в себе виночерпия, готовящего угольный порох, метающий огонь: это непостижимо для меня. Не знаю и ничего тут не разумею. И не удивительно! Ведь я не вселенский учитель, не философ и не алхимик. Философского камня не ищу, и выше золота ценю старинные рукописи, и в числе их Дапонтиеву, которая кроме указанных статей содержит следующие:

4) Повествование об Александрийском патриархе Иоакиме, выпившем яд невредимо, к удивлению, понудившего его к тому правителя Египта.

5) Житие благочестивейшего царя Греческого Иоанна Кантакузина, составленное врачом Иоанном Комниным в апреле месяце 1699 года.

6) Письма 1) Александрийских патриархов Парфения к нашим царям Иоанну и Петру Алексеевичам, к сестре их Софии и к патриарху Иоакиму в 1683 и 4 годах, и Герасима к Петру Великому и к супруге его Наталье Кирилловне в 1692 году; 2) Халкидонского митрополита Гавриила к тем же царям, к Наталье Кирилловне и к патриарху Адриану; 3) письма тех же царей и того же Адриана к вселенскому патриарху Дионисию в 1694 году, и 4) ответ сего Дионисия нашему Адриану в 1695 году. Вся эта переписка перебелена мной для истории христианского Востока, в которой будут иметь своё место сказания о сношениях всех восточных Церквей с Церковью Российской. Здесь же я помещаю только то, что в письмах вышеупомянутого Парфения говорится о нашем патриархе Никоне, и о пропаже соболей сего патриарха в нашем Константинопольском посольстве.

«Блаженной памяти царь Феодор Алексеевич через своего посланника при Оттоманской Порте дьяка Прокопия Богдановича Возницына послал Парфению два письма, из которых в одном выразил свою любовь к нему, а в другом просил прощения патриарху Никону. Парфений через посредство того же посланника отвечал Его царскому Величеству, и препослал испрашиваемое прощение. Δύο βασιλοπρεπεῖς ἐπιστολὰς τοῦ ἐν μακαρίᾳ τῇ μνήμῇ ἀοιδίμου μεγάλου βασιλέως καὶ αὐτοκράτορος Κυρίου Θεοδώρου Αλεξιοβίτζου περιχαρῶς ἐδεξάμεθα διὰ τοῦ μεγάλου πρέσβεως τῆς μεγίστης ὑμῶν αὐτοκρατορίας Διάκου Προκοπίου ὑιοῦ Μπογδάνου Βοζνητζίνου, τὴν μίαν μὲν σαφηνίζουσαν τὴν ἀγάπην, τὴν δ’ ἑτέραν – τὴν συγχώρησιν τοῦ μακαρίτου Νίκωνος πατριάρχου, δι’ οὔ καὶ ἡμεῖς τῇ μεγίστῃ ἐκεί νου βασιλείᾳ τὰς ἀποκρίσεις, καὶ τὴν συγχώρησιν παρεπέμψαμεν μετὰ καὶ πατριαρχικῶν εὐχῶν τε καὶ εὐλογιῶν». (Из письма к Софии). При письмах царя Феодора Алексеевича препровождены были к Парфению четыре сорока соболей. Но вместо четырёх из нашего посольства ему выдали только одно со́роко. А цена их 220 асланов. Но вот что горько … лишиться царской милости!!...Бедный патриарх! Не получил трёх сороков соболей. Ужели их взял наш посланник и нарядил в них свою жену, или дочь? Не думаю. Скорее стянул их себе упоминаемый в письмах Парфения переводчик Константин Грек. Впрочем, кто их разберёт! А на страницах истории цареградского посольства остаётся пятно величиной в три сорока собольих шкур. Не изглажу его, и спешу пометить последнюю статью Дапонтиевой рукописи: Это –

7) Семь грамот на греческом языке, данных Афоно-Ксиропотамскому монастырю Молдовлахийскими митрополитами Иаковом и Филаретом, Господарем Молдовлахии Григорием Гикой, боярами его, и вселенским патриархом Серафимом, в 1759 и 1760 годах.

Но вот ещё небольшое рукописание, знакомящее нас с законами и хозяйственным бытом Афонских монахов, которые живут не в монастырях, а в кельях, вроссыпь построенных в Карее и на поземельных участках каждой обители. Это устав продажи таких келий охотникам, продажная запись и список их: Κατάσιχον τῶν κελλίων τῆς μεγίστης Λαύρας, ὁποῦ εὑρίσκονται ἐν ταῖς Καραῖς.

Устав. – Желающие купить келью идут в монастырь трое вместе с тем, кто владел ею, спрашивают её по заведённому обычаю и покупают на имя трёх лиц. Монастырь же берёт себе десятую часть от того, кто купил её. Купивший получает купчую запись (ὁμολογίαν). Если же случиться – умрёт первое лицо кельи, то монастырь, берёт себе первую часть покупной цены кельи, и вклад на проскомидию и на малый сорокоуст. Также он поступает, когда умрёт и второе лицо. Когда же случится – умрёт и третий брат, тогда монастырь не берёт полной части его, как брали с первых братий …

Ежели случится – придёт в келью иной брат для сожития с хозяином её, и принесёт пшеницу, или муку, или масло, или вино, или иное что снедное, и поработает с ним два или три года, или пять лет, и захочет удалиться; то пусть они стакнутся миролюбиво, или по присуждению духовника их, либо проэстосов монастыря: а то, что принёс уходящий брат при первом поступлении своём в келью, пусть получит назад в целости.

Если же брат удалится из той кельи, в которой он пострижен был, и от старца своего, и пойдёт жить вместе с иным братом и умрёт у него; то прежний старец не в праве наследовать имущество его; а если он взял у него что-либо без позволения его, то старец пусть возьмёт себе это что-либо. Наследие воспрещается, потому что брат, с которым общежительствовал покойный, неотменно должен сделать ему узаконенные поминки со всем последованием Службы.

Если же общежительный брат убежит из обители, в которой его постригли, и нарушит обеты свои, кои он дал Владыке Христу пред святыми ангелами Его; то игумен должен старательно отыскать его и возвратить к покаянию. А если это не удастся, то убежавший даст ответ Богу в день судный; ибо великими и страшными угрозами грозят нам божественные каноны, когда мы оставляем наше покаяние.

Кельи же святые Анны и весь этот Скит не получают купчей из монастыря (Лавры), когда кто-либо берёт там келью, а только отбывают барщину (παγγενία) монастырю по установившемуся обычаю. Ибо и прочие скиты, зависящие от других монастырей, отрабатывают барщину в масличных садах, огородах, виноградниках, орешниках.

Однако, вы, Проэстосы, избирайте лучшее и полезное, и как пастыри словесных овец Господа пасите стадо своё преподобно и праведно, со страхом божиим, да славим Господа во все веки.

Таков устав келлиотный: а вот и – Продажная запись и опись. – «В ноябре месяце 1672 года, при Дикее преподобнейшем иеромонахе и святом Екклисиархе господине Парфении в святой и царской обители, – нашей величайшей Лавре, и в присутствии священного Собора нашего, проигуменов и старцев, пришёл к нам преподобнейший монах господин Рафаил, и просил у нас келью, которую мы имеем близ базара, и которая называется Проин-Вела (т.е. бывшего епископа Веллаского). Мы же, зная его, как честного мужа, вняли прошению его и отдали ему реченную келью на имя трёх лиц. Первое лицо – сам господин Рафаил, а второе лицо брат его господин Герасим, третье же лицо господин Парфений. Будут же они иметь и власть улучшать, обрабатывать и приращать эту усадьбу свою, ка полные хозяева. И никто из преемников наших не потревожит и не потрясёт их нимало. Но и они да будут в подчинении у монастыря, и да отбывают барщину, как и прочие. По смерти же оных трёх лиц келья опять останется во власти монастыря. Когда же умрёт первое лицо, тогда монастырь да возьмёт уплатную часть его, τὸ μερτικὸν του, и деньги на проскомидию и на один сорокоуст, также и за второе лицо: а когда отживёт третье лицо, тогда монастырь возьмёт деньги только на проскомидию и на один сорокоуст, а не уплатную часть его за келью. – Келья же эта имеет две большие бочки (βούτζια в 600 вёдер вина) и две малые, и пять кадок (παρα βούτια) и пр. и пр. и виноградник с орешником близ нашего подворья. Имеет она и священные принадлежности церкви своей. А цена этой кельи 100 грошей».

Все прочие продажные акты писаны также, как и сей, или с малой разницей; но сущность деловая во всех одинакова.

Список продажных келий, принадлежащих Лавре на Карее – невелик. Однако место ему – в статистике Афона; здесь же я помещаю только вот что: Всех таких келий десять. 1) Самая старинная из них 1157 года имеет церковь во имя Живоносного Источника. За ней в списке по старшинству считаются: 2) Архангельская с 1661 года; 3) Проин Велласская с 1672 года; 4) Троицкая, прозываемая Профнури с 1674 лета: древле она принадлежала Протату, но Лавра купила её у него, когда все протатские кельи проданы были монастырям для уплаты долгов Великой Средины (μεγάλις Μέσης, т.е. Средоточного Управления Афонского) 5) Минициева, а иногда Макруди с 1678 года; 6) Иоанно-Богословская с 1682 года; 7) Богородичная, прозываемая Неовиолекиан, с 1692 лета; 8) Георгиевская с 1697 года; 9) Екклисиастиконная близ подворья Ватопедского с церковью, кладбищем, виноградником и проч. с 1730 лета; 10) Келья во имя богодухновенного отца нашего Афанасия с 1742 года. Все эти кельи часто переходили от одних владельцев к другим. Цена всякой новой продажи возвышалась иногда вдвое.

Келлиотное житие монахов вне монастыря не есть новость Афонская. Напротив, она есть сколок с подобного жития первых в христианской Церкви отшельников, вроссыпь спасавшихся в Египто-Нитрийской пустыне. Разница между келлиотами Нитрийскими и Афонскими та, что первые пропитывались рукоделием, как то жатием хлеба и плетением пальмовых верёвок и кошниц, кои требовались хлеботорговцами для укладки в них пшеничного зерна, а вторые – садоводством, первые не ходили на барщину, а вторые отбывают её своим монастырям; у тех не было келейных церквиц, а у этих почти каждая келья имеет свой храм святый.

Кончены мои книжные занятия в Лавре. – По окончании их навестил меня любезный Проэстос, которому поручено было ухаживать, и вероятно, присматривать за мной, и объявил мне, что моя просьба о выдаче мне царских хрисовулов, патриарших грамот и других дееписаний. Из лаврского архива, была сообщена им властным старцам, что они сообща решили показать их мне, но тогда, когда их уполномочит на это находящийся теперь в Афинах достоуважаемый старец их Дионисий. Я хотя-нехотя поверил ему и благодарил его за посредничество. А он примолвил, что отец Дионисий потешит мою любознательность, и что меня пригласят в Лавру, как только будет получен ответ благоприятный. Во мне блеснул луч надежды.

Надежда моя исполнилась. Действительно, меня пригласили Лавриоты, но уже в 1846 году. Тогда я, 3-го июня отправился в Лавру и на другой день по приезде туда занялся перепиской всех актов, какие только были выданы мне из архива. Не в первой бы части путешествия моего по Афону, а во второй надлежало мне разглагольствовать об этом архиве: но ради единства описания Лавры и ради округления сего занимательного предмета я решился поговорить о Лаврских дееписаниях в настоящей книге своей. Так я угождаю себе и читателям моим тем поваднее, что ведь надобно же по принятому плану, связать историческое начало Афоно-христианской Лавры с прошлой языческой судьбой той Меланийской местности, на которой она возникла.

В состав дееписаний лаврского архива входят хрисовулы царей Греческих, Сербских, Российских, и господарей Валахии и Молдавии, патриаршие грамоты, дела Афоно-протатского управления, дарственнае записи разных лиц, практиконы, то есть описи подворьев и имений Лавры, и другие разные юридические акты. Самые старшие из них суть: хрисовул строителя этой обители царя Никифора Фоки, 964 года, жалующий ей Животворящее Древо и честные главы свв. Василия Великого, и Александра иже в Пидне, Типикон, и Завещание св. Афанасия Афонского, и его дарственная запись, 985 года, врученная игумену Афоно-Иверской лавры Иоанну. Самые поздние акты суть хрисовулы наших Государей Алексея Михайловича и детей его Иоанна и Петра Алексеевичей. Таких актов очень много в Лавре. На одном из них, выданном мне, надписан был № 40. Но я перечитал и переписал для себя не более сорока пяти. Однако и за то спасибо Лавриотам. Ибо в руках моих оказались самые важные материалы для истории Афона и самой Лавры. По ним я в своё время напишу обе эти истории с твёрдой уверенностью в их правдивости. А теперь признаю не излишним вызвать тень города Афоса, некогда стоявшего на местности нынешней Лавры Афанасия, объяснить значение прозвания её, Мелана, и перечислить кельи и скиты, находящиеся в обширном околотке её, кроме тех Карейских, которые уже описаны мной выше.

В то отдалённое от нас время, когда на Афоне появились Эллинские селитвы (1124 до Р.Х.) и после, долго-долго на Лаврской местности не было никакого города, потому что тут нет морской пристани. Вся она со всем Подафоньем принадлежала тому городу Акроафосу, который находился близ вершины Афона. Но когда этот город в первом веке христианском погиб от землетрясения; тогда часть спасшихся жителей его перешла на Стримонский мыс Афона, и тут у подошвы Дифона основала город Афос. Этот городок существовал во втором веке христианском. Тогда знал его географ Птолемей и поместил его на краю Афона: Ἀθως, ἢ Ἄθωσα ἀκρον καὶ πόλις⁵². Его разумел и Стефан Византийский, писатель пятого века христианского, когда говорил: «Есть же и Афос город на Афоне: ἔστι δὲ καὶ Ἄθως πόλις ἐπὶ τῷ Ἄθῳ». Его не забыл и Ермолай, сократитель книги о городах сего Стефана, живший в царствование Юстиниана I. (527−565 г.). Во второй половине седьмого века Афос запустел от погрома Арабского. А когда царь Константин Погонат, около 680 года отдал весь Афон монахам, тогда во всём околотке Афоса поселились безмолвники Пётр, Онуфрий, Иосиф, Евфимий и многие другие; было безмолвище, ἡσυχαστήριον, и близ развалин Афоса, и называлось Мелана. Тут и Афанасий Афонский положил начало своим подвигам. Что же значит название Мелана? И почему оно присвоено было этой местности?

Мелана есть слово Греческое, немножко испорченное простонародьем и приказными канцеляриями. Правильно произнесть его надлежит Мелена – Μέλαινα. Мелена же значит Чёрная. А так как Эллины под этим названием разумели то Афродиту, то Деметру, и так как Эллины же обитали и в городе Афос, то, значит они почитали либо ту, либо другую богиню, и не только её, но и посвящённую ей часть земли, на которой в последствии возникла Лавра, называли Мелена. Это название уцелело до дней Афанасия Афонского и по писцовым межевым актам прилагалось к его Лавре для точного обозначения её местности. Но которую из двух выше упомянутых богинь почитали Афосцы? И какая была судьба Меланийского капища и участка до Афанасия и после него? Решаю эти два вопроса один после другого.

Большую часть Афонских Эллинов составляли выходцы из Пелопоннеса. Пришедши в Афон, они назвали некоторые местные речки, города и села именами Пелопонесскими. Представляю несколько примеров этой тезоименитости. В Пелопоннесской Арголиде одна река называлась Хрисорроас: и на Афоне (по актам) известна речушка Хрисоррари, текущая в море с Капсальской высоты мимо монастыря Пантократорского. В пелопонесской Элиде есть река Селинус, да деревня Друва, близ города Олимпии: и на Афоне в околотке обители Зографской существовал греческий монастырёк Селинский ранее 1046 года, а между монастырями Григориатским и Дионисиатским высочайшая утёсистая местность, с которой низвергается водопад, называется Друва – нисти. В Пелопонесской области Трифилии был город Пирги: и на афонском перешейке находилась селитва Пиргудия, ныне метох монастыря Иверского. Там в Лаконии существовал город Карѵэ со ззнаменитым храмом Артемиды Карѵатиссы; и здесь известен городок Кариэ с храмом Богоматери Достойной. Там в Арголиде поныне видны циклопические стены города Клеонэ, который Гомер прозвал εὐκτιμέναι – благоустроенным: и здесь в числе городов считался Клеонэ. Городу Пелопонесской Мессинии Харарду тезоименит был на Афоне город Харадриэ на местности обители Ксиропотамской. Итак, Афон во время оно был повторённый Пелопоннес. Пелопонесские там были и богини, Морфо, о которой я уже говорил выше, и Деметра Мелена, о которой начинаю речь.

В Пелопонесской Аркадии близ города Фигалии находилась горная пещера Деметры Чёрной. Тут уединялась эта богиня после похищения Плутоном дочери её Персефоны и, разгневанная, попустила быть голоду на земле. Узнал об этом Зевс и умилостивил её. Тогда она утешила людей урожаем всех плодов земных. В благодарность за это Фигалийцы в самой пещере Деметры поставили деревянную статую её, которая представляла её сидящую на камне, в чёрной одежде, с лошадиной головой, и с гривой из змей и разных чудищ, с дельфином на руке правой, и с голубем в руке левой. Этой статуе поклоняться приходили все жители Аркадии, часто терпевшие голод в своей гористой и холодной области, и потому сознававшие скорее гнев Деметры, чем щедроты её. Вымоленные у неё урожаи после голодных годов усугубляли их благоговейное почитание сей богини.

Эту самую богиню почитали и жители афонского города Афоса, как старые переселенцы из Пелопонесской Аркадии, и как насельники той горы, на которой не родится хлеб, а масличные и другие деревья портятся от холодов. Им, бесхлебным и порой лишаемым даже плодов древесных, всего естественнее было прибегать с мольбами к Деметре Мелене, и её умилостивлять жертвами. Ибо она, а не Афродита Мелена, признаваема была подательницей изобилия плодов земных и надеждой людей в годины неурожаев. Ей посвящён был Афосцами участок земли; и от неё он назывался Мелана.

На этом участке стояло капище со статуей Деметры и стояло до той поры, когда на всём Афоне утвердилось христианство. (5 век). Христиане же Афосские переделали его в церковь, а почитание Деметры естественно и благоразумно заменили почитанием Богоматери, Надежды своей. Когда же Арабы – Магометане, в седьмом веке долго бившиеся с греками на водах Эгейского моря за обладание Константинополем, опустошили все города на Афоне, и когда греческий царь Константин Погонат, по заключению мира с ними, отдал всю эту гору монахам (676−680), скитавшимся по разным городам во время арабского погрома, тогда около оной церкви поселились возвратившиеся неженатые клирики города Афоса и другие монахи, такие же исихасты, то есть безмолвники, как и современник их Пётр Афонский. Главное управление их, которое тогда называлось Кафедра Старцев, знало их местность, и в своих списках поземельных участков обозначало их старинным, известным до оного погрома названием Мелана, подобно тому, как Афонский монастырёк св. Николая, наделённый имением Перигардикийским в 738 году, прозывало Дафной по имени смежной с ним приморской пристани, которая и в наши дни называется также Дафна. В 830 году все Афонские безмолвища и монастыри этой первой эпохи запустели от второго погрома арабского. Но скоро (не более, как лет через 10 или 14) опять там появились монахи. Новое средоточное управление их основалось в Карее. – В его ведении стояла вся Афонская гора и на ней местность Мелана. Эту местность именно под этим писцово-межевым названием, оно указало Афанасию Афонскому для безмолвных подвигов его. Стало быть, тут было жильё. Действительно, тут Афанасий подвизался под руководством исихаста Исайи. Тут же он, по просьбе греческого царя Никифора Фоки, построил лавру, которая по местности своей постоянно называлась Меланийской. Когда же он ещё строил её, тогда продолжался голод, начавшийся в 962 году, как это замечено в Византийской летописи Феофана. Этот голод понудил Афанасия бежать с Афона. Но у вышеописанной мной агиазмы Видение Богоматери остановило его и возвратило назад. В память сего видения он расчистил и обстроил агиазму, а в лавре своей восстановил из развалин Афонскую церковь Богоматери, которую некогда Афосцы переделали из капища Деметры. Эта церковь стояла до 1713 года, а в этот год с оснований вновь создана была иждивением проигумена лавры Иосифа, как это видно из надписи в ней.

Такова была судьба города Афоса и Меланийского капища и урочища его, и такова связь его с Лаврой Афанасия. Жители сего города кроме Деметры Мелены, почитали ещё Аполлона и Эскулапа. Памятники почитания их, как то: мраморные щиты с выпуклыми изображениями льва, пожирающего вола, и язык дракона, о которых я говорил выше, сохранились до наших дней, благодаря ближайшему преемнику строителя названной лавры игумену Иоанну, который в 1060 году вставил их в ротонду водосвятной чаши и внёс в ризницу.

Замечательна на Афоне связь языческой мифологии с христианством. Без этой мифологии нельзя понять Афона многобожного не в том одном смысле, что там некогда почитаемы были многие боги и богини, а и в том, что после чествования их Афонцы начали почитать истинного Бога и Матерь Божию.

Один монах говорил мне, что близ лавры на горе находятся огромные тёсаные камни Эллинских времён. Я верил ему, потому что от Птолемея и Стефана Византийца знал о существовании тут Эллинского города Афоса, но по недостатку драгоценного времени не видал этих обломков седой древности Афонской. Пусть другие поищут, отыщут и опишут их. А под моё перо напрашивается описание всех келий и скитов, находящихся в пространном околотке Лавры.

Пойдём по этому околотку с книгами Барского и Макария Кидониата, и по руководству их опишем всё, что они укажут нам и перескажут, присовокупив и свои заметки.

1) О кельях подле Лавры

«Вышедши из святых ворот лавры, тотчас видишь направо струйник со сладчайшей водой, и большой киоск, в котором часто собираются лавриоты, и смотрят на Эгейское море и на окрестные острова». (Кидониат)

«Оттуда сходишь к Арсане, т.е. пристани морской. Она устроена в самом море св. Афанасием Афонским с большим искусством и с многими издержками. В ней стоят малые и великие лодки лавры. Там находятся и два струйника с отличной водой. Пристань эта защищается крепостью, среди которой высится большая башня, сооружённая премудро, и извне подпёртая большими устоями. В верху этой башни устроена церковь в память Преображения Господня, а вне её есть другая церковь – во имя св. Григория Чудотворца Неокесарийского. Сама же крепость – тверда и неприступна, потому что стены её очень толсты, а войти в неё можно только по одному висячему деревянному мосту, который, когда поднимут на ночь, тогда к крепости нет и подступу. Все подплывающие на судах к пристани, едят и пьют тут безмездно на счёт Лавры по завещанию св. Афанасия». (Кидониат).

По словам Барского «пристань эта на крутом береге стоит с многими при ней зданиями. Первее убо тамо промыслом Божиим естественно холм мал от твердаго камени обратеатся в самой воде морской. Там обо далече окрест лавры протягаются крутые каменные берега, и волны морския с великим и ужасным шумом в них бьют во время великих ветров наипаче в зиме бывающих. Холм же есть на подобие острова, окружаемый водой, точию от запада совокуплен к земле Афонской; аще же и зело высоко носятся на него волны, но не досязают никогда же на верх, ибо есть высок, яко на десять сажен от воды. В верху онаго холма есть каменнозданна бойница (башня) крепко на подобие столпа, и внутрь обретаются две или три пушки (в 1744 году), ради хранения и сопротивления варварскаго, древле тамо бываемаго нашествия, ныне же иногда употребляются в приветствие знаменитых гостей. морем приплывающих; обведена же есть стеною каменною, и внутрь имать церкви две, внизу св. Григория Неокесарийскаго, в верьху Преображение Господне, и несколько келий, идеже обитает с двумя или тремя иконами нарицаемый Арсенарий, си есть кораблехранитель: идеже есть вход от страны западной с дверями железными через мосток древян, верху рва висящ, иже сводится (поднимается) горе во время нужды и покрывает врата; и бывает место оное неприступно якоже и крепость градская; идеже пред вратами точится источник воды на потребу жительствующих и странных людей, от моря приплывающих. Оттуда мало нижае на стране полуденной, яко на вержение камня, суть здания долга и пространна с вратами великими, подобными башням градским, в них же востягаются корабли и ладии на зиму, егда не мощно по морю плавати. Есть же тамо и ограда крепкая от страны моря, каменнозданна на основаниях твердых и непоколебимых; от другой же страны естественный холм каменный, сопротивляющийся волнам морским; посреди же устье, яко три сажени широты имущее, глубины же две и больше, на подобие улицы, им же входят и нисходят корабли. Внутрь же от моря, входящая вода разливается на подобие малого озера, идеже есть пристанище благоотишное, имущее широты, яко на вержение каменя, такожде и долготы».

Всё это я видел своими глазами, и скажу, что пушек тут уже нет с 1821 года, и что эта искусственная пристань устроена была ещё жителями города Афоса, а Афанасий Афонский только возобновил её.

«На стране западной, прямо монастыря, яко час хождением от него, на высоком и неудобопроходимом месте стоит церковь с кельею, во имя иже во святых отца нашего Григория Паламы архиепископа Солунского созданна, иже тамо в житии своем скиташеся на безмолвии в постех и бдениях». (Барский). Эту церковь построили ученики его. (Кидониат). «Оттуда мало нисходящи путем, есть виноград монастырский с садовыми древесами и текущими водами, с келлиями и церковию благовещения Пресвятыя Богородицы (Барс.). Это место называется Нерофорион – Водоносец, потому что оттуда вода в большом количестве течёт в обширную цистерну, и приводит в движение три мельницы. А течёт она по деревянным желобкам, которых насчитывается 800, и из которых каждый будет в 4 сажени. (Кидон.).

«Оттуда мало нисходящи к лавре есть храм св. священномученика Власия, в великой и прекрасной густоте леса стоящ при источниках водных». (Барс. И Кидон.).

«Близ лавры на стране полуденной есть храм святых архангел, лепоздан с иконописанием, с кипарисами, древесами садовыми и виноградными, и с двумя или тремя келлиями, на месте равном и веселом, идеже безмолвствоваше Иоанн Кукузель». (Барс. Кидон.).

«Оттуда мало к западу, под горою находится храм святых Бессребреник Космы и Дамиана, с келиею и кипарисами, идеже святый Афанасий первую себе сооружи Каливу, егда еще скиташеся прежде создания лавры». (Барс.). Этот храм, как говорят, построен был в один день, и в тот же день служили в нём литургию. Вне его высятся четыре прекраснейшие кипариса, две одесную и две ошуюю. (Кидон.).

«Оттуда мало к верху на равнине храм мал святыя Параскевы без жилища. Мало ниже его в вертограде монастырском есть келья и храм Благовещения лепоздан, с различными древесами и текущими водами». (Барс.). Это место Кидониат назвал зелёным раем, и присовокупил, что в тамошних кельях помещаются братья-садовники, которые обрабатывают сей рай, и что вокруг его расстилаются большие и отличные лугà (λιβάδια), на которых накашивается достаточное для мулов количество сена, а на лугах этих растут масличные дерева в большом количестве».

«Восходя от Арсаны к лавре с ближней приморской стороны, встречаешь несколько безмолвищ при водах обильных и сладких. Особенно обилен родник воды, называемый Давидов». (Кидон.).

«В удоле между красным лесом, при источнике Давидовом, с камени текущем, изобильно и зело здраву воду имущем, новоздася (в 1744 году) келья от единого безмолвника: готовяхуся же по времени и церковь создати. Вода же Давидова проименовася от некоего древле с начала тамо насельшагося Давида пустынножителя. В томжде удоле низу над морем есть жилище с вертоградом виноградным лозием, и нарочно насажден сад померанцевых древес ради теплоты места, ибо там снег в зиме не досязает ради примория, аще же по случаю жестоких зим и падает мало, но абие исчезает от дыхания теплоты морской». (Барский).

Выше вод Давидовых находится прекраснейшее безмолвище с церковью свв. царей Константина и Елены (Кидон).

Отсюда немного далее красуется безмолвище с церковью св. Пророка Илии. (Кидон.). «На месте равном и веселом создан есть храм с преддверием св. пророка Илии, идеже суть четыре кипариса, един же паче всех краснейший; келья же еще не бяше (1744 г.), и никто тамо не жительствоваше, понеже еще бяше не многолетнее» (Барс.). А в 1772 году при Макарии Кидониате тут уже было жильё.

Немного выше Ильинского безмолвища стоит келья с церковью трёх святителей. (Кидон.). Недалеко от пути великаго, уже простирается до всех монастырей страны восточной, есть жилище такожде лепотное с келиею и с храмом св. трех святителей. (Барс.).

Отсюда мало выше расположено безмолвище с церковью св. Предтечи, которую вместе с покоями построил сам Афанасий Афонский, прежде лавры для царя Никифора Фоки, желавшего тут омонашиться. Там есть обильный родник воды целительной. (Кидон.). Об этом безмолвище упомянул Барский весьма кратко. «Есть жилище святаго Предтечи лепо с кипарисами виноградами, с плодоносными древесами и с источником водным».

Выше Предтеченского безмолвища наискось, πλαγίως, находится лучшее всех безмолвище с церковью св. Иоанна Златоустого. Его устроил и украсил своим иждивением блаженной памяти вселенский патриарх Кир Дионисий Андросец. (Кидон). На высоком и веселом месте, между садовыми древесами и источниками водными есть церковь св. Иоанна Златоустого с лепозданными кельями, в них же безмолвствуют всегда знаменитые люди. Создал же вся та от оснований бывший святейший патриарх Цареградский Кир Дионисий от Андра острова своим иждивением и насади место оное вертоградами, плодоносными древесами; отонуду же низу на восток зело лепо зрится аки на длани вся лавра с окрестными обстоянии, и архипелаг, или белое море далече со многими островами. (Барс.).

Немножко ниже Златоустовской кельи есть безмолвище, которое называется Палеомонàстирон т.е. древний монастырь. (Кидон.). Да благоволят будущие поклонники осмотреть это место, на котором, быть может, стоял монастырёк ещё в первую эпоху афонского монашества, с 680 года по 830.

Пойдём теперь по северо-восточному побережью Лаврского околотка от кладбища до Каракальского монастыря, у границ которого оканчивается сей околоток, и составим сказание –

2) О кладбищах и кельях на этом пути

Близ Лавры, направо от торного пути, ведущего в Каракаллу, расположено кладбище её с большой и хорошей церковью свв. апостолов Петра и Павла. Оно устроено и снабжено всем нужным ещё Афанасием Афонским. Под сводами церкви его помещаются кости монахов, вынутые из могил по прошествии трёх лет. А в каждую пятницу вечером, и утром в каждую субботу поминаются с коливом имена усопших братий и некоторых христиан, и бывает литургия. (Кидон.) На кладбище есть несколько келий; и в них обитают иноцы, а храм не мал, долу мраморами помощен доброзрачно; а под спудом его место праздно велико, идеже кости самыя от телес оставшияся и главы иноческия сохраняют. Вне же окрест церкви, во имя святых апостол Петра и Павла созданной, суть множество кипарисов, с оградой каменною, идеже есть место ровно; и тут погребаются все вообще иноцы, и черепицу или плинфу купно в гроб полагают, начертавши время, имя и отечество преставльшагося, а от гробов их, по трех или четырех летех, изъемши их кости по закону святогорскому, омывши главу вином, и поминание о них сотвориши, преносят и полагают под спуд церковный, да по времени, аще кого добродетельнаго Бог возхощет прославити, явит на них некое благоухание; и собысться сие на многих. Тамо близ кладбища довольно течет воды даже до вертограда, и древеса ореховые суть насажены. (Барс.).

Идучи от кладбища с час времени, восходишь на большой мост над рекой, текущей из-под Афона, и тут видишь церковь св. Георгия. Оба эти строения стоят подле моря; а созданы они Веласским епископом Парфением; и потому место это называется Веллас. (Кидон.) От Лавры на страну северовосточную шествующи, яко полчаса, есть место на брезе моря, нарицаемое Велас, идеже есть мост каменноздан крепко и лепо верху единаго и широкаго и высокаго круга, под его же сквозе с высоты гор текущи река мала, абие впадает в море, яже летом мелка есть и кроме моста преходится, в зиму же хладна от снегов и с великим шумом течет, и повергает преходящего человека и скот: сего ради для зимней беды и мост устроился. Тамо есть близ моста, от страны лаврской, храм мал святаго великомученика Георгия, в нем же присидящи пчельник в лете, стрежет пчелы лаврские, в зиме же стоит место праздно, и бывает прибежище мимоходящим ради препочивания и сохранения от дождя. (Барс.) По оному мосту я и проехал в лавру.

Оттуда яко полтора часа, а от лавры два часа хождения есть на самом пути вода святаго Афанасия, от разселин камене великих и мрамора белаго, аки снег, текущая аки хрусталь, здрава и легка пиющим, тепла в зиме, студена в лете, чудотворная в болезнех с говением и верою почерпывающим, течет протоком изобильным аки речица и впадает крутым удолием в море. Есть же храм мал во имя Богородицы Живоноснаго источника, от иноков лаврских создан. (Барс. Кидон.) Это место описано мной, когда я ехал в лавру. А подробности моего сказания о нём читай ниже.

Таможде зело близко, яко на четверть часа хождения, есть виноград монастырский с келиею и церковию. (Барс.) У Кидониата замечено, что келья эта называется Турлоти, а церковь освящена в память Успения Богоматери.

Оттуда прешедши путем далее, яко полчаса пешехождения, а от лавры два часа, обретается пирг Морфину, си есть столп мурованный еще древними леты, егда тамо мир жительствоваше. …При том столпе последи от иноков создан есть храм св. великомученика Георгия с келиею в безмолвии хотящим жительствовати … Окрест же тамо в горах многие келии безмолвников (у Кидониата только шесть) обретаются, и Скит монастыря св. Павла (называемый Лакку). Это же самое поведал и Кидониат присовокупив, что на этом месте древле был монастырь Амальфинцев, что тут у моря есть виноградник и водяная мельница для наёмных келий, и что выше Морфинского пирга там-сям находятся шесть келий с плодовитыми деревьями и огородами. Эти кельи и я видел, когда из Павловского скита ехал в лавру.

От Морфины такожде великим путем понад морем, яко два часа шествования, а от лавры четыре, обретается место, нарицаемое Провата, си есть Овчее, идеже лаврский конак, си есть въездный дом с церковию святителя Христова Спиридона, с гостинницами и кельями, нарочно от иноков создан, идеже всегда живет и домостроитель. Имут воды текущей и садовых древес довольно и от винограда, ради прибежища себе и странным во время зимы. Окрест же того Конака многия суть келии (у Кидониата 36) по горам и лесам, я же ради краткости оставляю, единым точию словом заключаю, яко аки окрест луны множество зрится звезд, сице окрест лавры количество немало обретается скитов и келий, и тамо на Провате оканчивается пограничие ея. (Барс.)

Когда пройдёшь монастыри Каракальский и Филофеевский, опять увидишь лаврский метох на самом взморье. Он называется Милопотам, и принадлежал лавре ещё во дни строителя её Афанасия. В нём есть церковь во имя святого Евстафия. А снаружи он походит на средневековую крепостцу. Местность же его весьма здорова и благоприятна для жилья. На ней разведены виноградники и разные плодоносные деревья. Тут постоянно живёт несколько братий. Они сохраняют и обрабатывают сие место. Напротив сего метоха Афанасий устроил баню для больных, но теперь её нет. Околоток его простирается от моста до потока, называемого Арциннани. (Кидониат) «Между пограничием Ивира и Филофея обретается место немало, Милопотамос нарицаемое. Тамо такожде есть река с каменным мостом единокружным, леса множество и древес различных и винограда много, благое вино раждающаго. Сия же вся на зело прекрасном, веселом и теплом месте суть близ моря, и надлежат под власть лаврскую. Есть же тамо на самом брезе на холме каменном обитель мала в честь св. Евстафия, отдревле прежде великих монастырей создана с церковию малою, с трапезою, с четырьмя или пятьми келиями, с пиргом (башней) и стеной о крест, с вратами железными, и прочая. Таковых бо обителей сначала в горе афонской, якоже повествуют, бяше 600. Последи же яко от царей создашася великии монастыри, иные в метохи причинишася, иные же в скиты, иные же разрушишася вовсе. Вне же врат того монастыря создана есть гостинница ради странных; и обитает тамо всегда определенный Иконом с иными двумя иноками; посылается же им брашно от лавры; прочая же вся имут довольно от плода земнаго и трудов своих, имут же и ладию ради морской потребы. Оттуду посылается вино в лавру на служение и питие соборным начальникам. Летом же, егда имут сходитися на собор до Протата от лавры, удобнейшаго ради и скорейшаго ради пути, по морю тамо ладиею преплывают, или нощуют; оттуда же посуху к Протату прибывают, такожде и назад повращающися, великую выгоду имеют себе и ко́нем. – О месте же оном велию и всегдашнюю распрю имеют Иверскаго монастыря иноцы с лаврскими; сии убо глаголюще быти место свое, яко близ монастыря Иверскаго на границе обретающееся; оные же утверждают быти свое, яко издревле еще от Святаго Афанасия употребляемое на нужду монастырскую, многажды судящися в духовных и мирских судах, и многие иждивши сребрники от обою стран, лаврские одолеша; многажды же Иверские и предо мной реша, яко неправедно держат под властию своею Милопотам лаврцы, понеже наше бысть место. Аз же не вем, кто между ними праведнейший; Бог сердцевидец весть. Сие точию вем, яко в завещании св. Афанасия, еще за живота его написанном, в книзе зело древней на листах прегаментных сам моими очами видех, и сам своими устами чтох: сам св. Афанасий о себе свидетельствует, яко церковь св. Евстафия и келии создати в Милопотаме потрудися, и потщися посадити лозие на потребу церковную и в употребление немощных, престарелых и тяжестных делах труждающихся иноков, иже в лавре. (Барс.)

Возвратимся от Милопотама к лавре, пройдём по юго-западному околотку её и речём –

3) О тамошних кельях

Идучи от лавры с полчаса, встречаешь отличный виноградник и в нём келью с церковью во имя Пресвятой Троицы. Это место – превосходно по причине благорастворенности воздуха и обилия текучих вод. А называется оно Кир Исаево по имени того старца Исаии, у которого Афанасий учился духовным подвигам. (Кидон.) В путешествии Барского это место неправильно напечатано Кирсая.

Оттуда, уклонившись влево, находишь малый скит с церковью честнаго Предтечи. Тут живут аскеты духовные и страннолюбивые, почти все с острова Хиоса. (Кидон.)

Прошедши туда немного, видишь две обитаемые пещеры, одна от другой не близко. В одной из них есть церковь во имя Богоматери с чудотворным образом её. Эта пещера называется Вигла (Сторожка.) А другая пещера есть та самая, в которой жил и спасался Новый Феодор освященный. Глава его чествуется в лавре. Обе эти пещеры иссечены в утёсах над самым морем. (Кидон.)

Взошедши оттуда высоко на большую дорогу, ведущую в скиты Кавсокалийский, Керасийский и Аннинский, видишь малый домик с цистерной для воды. Он называется Хаири. Минуя его, при пути находишь безмолвище преподобного Петра Афонского. В нём теперь есть и церковь в память его; и тут 12 июня сходятся почти все аскеты и совершают всенощное бдение и литургию; а угощает их лавра. Позади этой церкви есть агиазма сего преподобного. – Немного ниже сего безмолвища находится Исихастирион с церковью во имя св. Артемия на месте опасном и стремнинном. А немного ниже на прекраснейшем месте над морем стоит келья с церковью Успения Богоматери. Тут есть архиерейская могила. Тамошние отцы однажды докопались до неё так, что заступ коснулся черепа архиерея. И что же? Из могилы послышалось: ох, ох! Удивлённые отцы раскопали эту могилу и нашли в ней мощи. Ниже оной кельи в самой страшной стремнине находится пещера и гроб преподобного отца Нила Афонского. А налево от оной же самой кельи, близ моря, есть и другая келья с церковью всех святых. (Кидониат.)

Все эти места и безмолвища видел и описал Барский. Видел их и я, когда ездил в Кирасю и оттуда возвращался в Лавру.

Весьма замечательно всё это Подафонье. Тут находятся наидревнейшие безмолвища и скиты. Тут подвизаются самые лучшие отшельники, кормящиеся трудами рук своих. А редко кто посещает эти укромники. Жаль! Вы, которые слагаете три первые перста для крестного знамения во время богомолья на Афоне и для держания путнического пера, обойдите все вышеречённые места, осмотрите там всё-на́все, осмотрите зорко, и напишите нам: чтò и чтò там кроется со времён существования городов Акроафона и Афоса, и заселения Афона монахами в первую эпоху тамошнего иночества. (с 680 года по 830-й).

А я еду в Подафонский скит Кавсокаливу, обозначив путь свой на приложенном при сем старинном рисунке самой высокой оконечности Афона.

1) Лавра. 2) Арсана. 3) Хаири. 4) Керася. 5) Святый Верх. 6) Кавсокалива. 7) Малый Афон. 8) Морфино. 9) Мост. 10) Мост. 11) Каракальская башня.

20 Сент. Четверг. – Действительно я поехал туда по той же дороге, по которой ездил в Керасю, но только до Хаирской избушки, а отсюда повернул налево, и начал спускаться ниже и ниже по узкой и стропотной стезе лицом к морю. У этой стези заметно бесчисленное множество малых и немалых обломков необделанного мрамора и местного камня. Это – свидетели бывшего когда-то обвала Афонской горы от землетрясения. Думаю, что под этими обломками лежат остатки погибшего города Акроафоса. Кто их отроет и откроет? Не знаю. – А чтò знаю, о том говорю. От Лавры до Кавсокаливы я ехал не боле ста восьмидесяти минут, и в начале одиннадцатого часа дня остановился в этом Ските. Меня поместили в опрятной горнице, называемой архондарик. Тут отдых мой продолжался не более четверти часа. Потом я внимательно обозрел весь Скит; и вот заметки о нём, мои и не мои.

Скит Кавсокалива, – по свидетельству Барского (1744 г.) – обретается в удоле тесном, крутом и каменистом, недалече от моря, над брегами жестоко-каменными. «Келлии тамо едина верьху другой зданны, при каменных крутостях, на подобие ластовичных гнезд, обаче лепотно, иныя с церквами, большее же число без них; бяху тогда числом два десять, едина от другой раздельны; такожде имут и общую св. Троицы церковь; имут воды довольно текущей к питию и общую мельницу, земли же мало к сеянию зелий. Место сие есть углубленно и тихо от бурных ветров, тепло и безснежно, токмо от всех стран жестокопутно, зрит на страну полуденную, отстоит от Лавры, яко на два часа хождения».

Эта местность такова была во дни Барского, такова и при мне. В самой средине её пролегает сухопоток, по которому, однако в дождливое и осеннее время течёт вода с высот Афона и стремится в море. По обе стороны его в россыпь построены монашеские дома, так называемые Каливы. Посему скит походит на малое село, очень красивое. Всех домов тут ныне 44. Из них 20-ть не имеют церквиц, а 24 имеют их. Мне указали две замечательные кельи, большие, и с храмами св. Иоанна Богослова и св. Мефодия патриарха Цареградского. В первой спасался монах Феоклит, говоривший на многих языках и бывший делопроизводитель великой церкви Христовой в Константинополе. Его как переводчика держал при себе, в течение целого года, Алексей Орлов Чесменский, когда наш флот плавал в водах архипелага и Средиземного моря. Во второй келье жил старец Мефодий Византий, любознательный и мудрый, у которого борода спускалась ниже ног его много на целую четверть. – Скитский Кириакон во имя Св. Троицы ничем не замечателен. Он не мал. Паперть его переделана была в 1804 году, а расписана в 1820-м. К нему пристроена трапеза, в которой все скитники, и кто у них случится, обедают только три раза в году; в рождество Христово, в Пасху и в Троицын день. Кроме Кириакона есть кладбищная церковь во имя трёх святых, Максима, Нифона и Акакия, спасавшихся и угодивших Богу в Кавсокаливе. Начальник сего скита показал мне несколько печатных и рукописных книг. (50−60) Но я в дневнике своём отметил только одну из них, напечатанную в 1698 году, именно: Τόμος ἀγάπης κατὰ Λτίνων παρὰ Δοσιθέου πατριάρχου ‘Ιεροσολύμων – Том любви против Латин, Досифея патриарха Иерусалимского. Мне хотелось купить эту редкую книгу; но скитники не продали мне её.

Всех Кавсокалитов насчитали мне 80. Между ними я видел трёх русских старцев, Гавриила, Серафима и Давида. Начальствует над ними так называемый Дикей, по-нашему Правдивец, избираемый из среды братий на один год. Все они занимаются разными рукоделиями, кои сбывают на Афоно-Карейском торжище. У них нет ни виноградников, ни огородов, ни рыболовных сетей, ни вьючных животных. Всё это запрещено им уставом скита. А общая денежная касса у них есть. Она составляется из подаяний поклонников и из взноса пятидесяти пиастров от каждого монаха, покупающего здесь келью себе, и после покупки, угощающего всю братию. Расходы же из неё поступают на уплату податей Лавре, на приём гостей, на милостыню нищим, и на содержание Кириакона и скитской мельницы, приводимой в движение водой, которая течёт из-под горы по водопроводу, устроенному на левой стороне местной лощины. Русский Кавсокаливит о. Гавриил сказывал мне, что его собратья Греки зазывают к себе на всегдашнее жительство, родню свою, которую из Анатолии, которую с островов, и живут по-мирски, куда захотят, туда и идут, не взяв благословения у Дикея своего. Но я на половину поверил словам земляка своего, который смотрит на греческих скитников сквозь русские очки, т.е. рукодельные занятия их считает делом мирским, воображая, что монах ежедневно должен ходить только к утренне, обедне, и вечерне, да соблюдать келейное правило, а кормиться бы ему на церковный счёт. Мне не удалось вразумить его напоминанием ему о святых, Антонии, Макарии, и о других, которые с келейной молитвой всегда соединяли рукодельный труд свой, и в общую церковь ходили только в субботу, в воскресенье и в праздники. Да и вразумишь ли русского, когда он ежедневное общее богослужение почитает выше молитвы домашней, внутренней, сердечной, и едва умеет молиться такой молитвой, коль скоро нет у его в руках часослова и молитвенника печатного, или псалтири.

Описанный мной Скит называется Кавсокалива, будто бы потому, что на месте его жил святой Максим, прозванный Кавсокаливитом за сжигание калив, в коих он постился, и кои часто предавались огню, переходя с место на место. (καίω жгу, καύσις сжигание καλύβα – убогое здание). Но я не верю этой Афонской филологии и вот почему. Во-первых, ни один скит на Афоне не назывался и не называется именем или прозвищем основателей их: напротив, все они носили и носят прозвища и названия то Святых, которых предстательству поручены, то монастырей, от которых зависят, то местностей, на коих построены; например, скит Благовещенский, Предтеченский, скит св. Димитрия, св. Анны, св. Пантелеимона, скит Ватопедский, Русский, Иверский, скит Глоссийский, Черный Вир. Во-вторых, вышеупомянутый Максим не долго жил на месте Кавсокаливском, и оставив его по причине недостатка тут воды, поселился близ Лавры, ниже пресловутой кельи того Исаии, у которого некогда находился в послушании преподобный Афанасий Афонский. Это было во дни греческих царей Кантакузина и Иоанна Палеолога, (1342−1360 г.), из которых первому Максим посылал в Константинополь сухарь, лук и чеснок, велев послу своему сказать его величеству: «ты будешь монах и вот твоя пища»: что и сбылось. По смерти сего прозорливца прошли четыреста лет. Во всё это время скит Кавсокаливский не существовал, и никто тут не жил по причине безводности места. Уже в первой четверти 18 века (около 1726 г.) поселился тут преподобный Акакий и основал скит, открыв родник воды. Как же эта местность могла удержать прозвание Максима Кавсокаливита, когда он не жил тут постоянно и переходил от места к месту, да не тут и жизнь свою кончил, и когда никого тут не было в течение 400 лет? Как могло статься, что в такое долгое время называли эту местность Кавсокаливою, хотя на ней не было ни часовни, ни кельи, ни живого человека? Надобно полагать, что ту ещё до поселения монахов на Афоне была Деревня Кавсокалива, которой жители занимались выжиганием извести из местного мрамора, и что она под этим прозвищем писалась сперва в межевых книгах Афонских землемеров, когда на Афоне были города, а потом значилась в описях монашеского Протата Афонитов и лавры Афанасия под прежним же прозвищем. Это прозвище застал Максим, и сам по месту подвигов его тут нарицаем был Кавсокаливитом: застал его и Акакий, и основал тут Скит, который по исконному имени места прозывали и писали Кавсокаливой точно так же, как по-старинному прозывали и писали Афонские местности: Морфо, Мелана, Керася, кои я видел и описал в своём путевом дневнике.

Основателем скита, о котором идёт речь, был монах Акакий. Он скончался в 1740 году, оставив тут после себя многих учеников. А в 1745 году Лавра признала и утвердила скитское учреждение его. В 1772 году, по свидетельству Лаврского проскинитария, в Кавсокаливе находились уже 30 калив, из которых в девяти были церкви. А в каливах жили где два, где три, а инде и четыре брата. По одну сторону тамошнего Кириакона стоял пространный архондарик, а по другую работала мельница, в которую вода лилась из большой цистерны, получающей её из ближнего подгорья. В 1840 году 10 февраля на Афоне началась необыкновенная зима. В Кавсокаливе снегу выпало так много, что он завалил все дома даже до крыш; и скитники сидели в них безвыходно до 5-го дня месяца марта. «В пятнадцатый же день февраля, в четверг, в самую полночь, с темени Афона устремился по южной покатости его порывистый, бурный сильный ветер – Сифон, гнев великий, ὀργὴ μεγάλη, и вырвал тут дерева столь великие и толстые, что тысяча человек и одного из них не могли бы с корнем вытащить из земли, вырвал с камнями и с землёй, и в одно мгновение ока ринул их в лощину близ скитской мельницы, искрошив некоторые из них, как солому, как листья. Лавриоты несколько месяцев рубили эти дерева и выпиливали из них доски. То были дубы, арии, сосны, каштаны». Это грозное событие записано было монахом Антонием, которого я видел. По уверению его, некоторые Кавсокаливиты и Лавриоты усматривали тут чудо, а другие – явление естественное.

В Кавсокаливе я ночевал, а на другой день отправился в Лавру.

21. Пятница. – Но не раным-рано по утру, а когда солнышко взошло. Меня и весь поезд мой повели по крутоярым рёбрам Подафонья в прямом направлении к замечательному безмолвищу святого Афонского подвижника Нила. Не более получаса прошло с выезда, и мы уже спешились у двери этого немалого здания. Я вошёл в него и побратался. С семью обитателями его. Они ввели меня в келейную церковь свою с пением: Достойно есть яко во истину Блажити тя Богородицу … Церковь эта, построенная ранее 1744 года в который видел её Барский, освящена в память успения Божией матери. Не большая и не казистая, она вся расписана в 1752 году. На одной стене её изображён св. Нил с хартией в руках, на которой написано: «ἀδελφοὶ, τὰ ὅπλα τοῦ μοναχοῦ εἰσὶ ἡ μελέτη, ἡ προσευχὴ, ἡ διάκρισις, ἡ ταπεινοφροσύνη καὶ κατὰ θεὸν ὑπακοή: т.е. Братия! Оружия монаха суть размышление, молитва, различение помыслов, смиренномудрие и послушание о Боге».

Из церкви я зашёл в приёмную горницу. Тут мне показали завещание основателя безмолвища иеромонаха и духовника Макария, написанное им в январе 1608 года в день воскресный. (Διαθήκη τοῦ ἱερομονάχου Μακαρίου καὶ πνευματικοῦ, ζρις, μηνὶ Ἰαννουαρίου, τῇ κυριακῇ.) Из этого завещания видно вот что: «Макарий с племянниковым своим Нилом обошёл все священные места Афонские и возлюбил случайно замеченное и одичавшее место где ныне стоит его безмолвище. Тогда это место назвалось; «место Богородицы и преподобных отцов Петра и Афанасия». Тут некогда жили пустынники, но ушли оттуда неизвестно почему. Макарий купил это место у Лавры за одну златицу, расчистил его, с основания построил на нём маленькую церковь и при ней келью, и тут с племянником своим подвизался в уединении, и перед смертью своей завещал, чтобы никто не переносил его кельи на другое место и не уничтожал её, и чтобы ризы, утварь церковная и книги никому не продаваемы были, под проклятием 318 отцов Никейских».

Упомянутая в сем завещании малая церковь поныне стоит близ нового безмолвища. Я видел её.

Не известно: долго ли жил Макарий после 1608 года. А племянник его Нил, по склонности своей к глубокому уединению и безмолвию, ушёл в ближайшую пещеру, находящуюся в приморском утёсе, которого отвесная высота будет в 60 сажен, и тут подвизался до смерти своей, тут же и погребён был. Но после него никто не жил в этой пещере, потому что опасно подходить к ней по причине отвесности сказанного утёса.

Случилось: по этому утёсу до самого моря начало течь из Нилова гроба благовонное и целебное миро. Молва об этом распространилась между христианами, и они начали подъезжать к утёсу на мореходных судах, дабы получить оное миро. Ток его прекратился. Но в память сего великого знамения, близ пещеры Нила, подстроен был усердными святолюбцами малый храм во имя его. Этот храм и эту пещеру и всё безмолвище видел наш Барский в 1744 году и описал так:

«Есть жилище, именуемое келлия Безбрадаго, идеже есть храм Успения пресвятыя Богородицы, и две или три келлии, и виноград и мельница водная; и жительствует тамо некий иеромонах или старец с послушником. А оттуда нижае мало, яко на вержение камени, или далее, обретается пещера над великим, глубоким и ужасным удолием (пропастию между двумя утесами), в ней же скиташеся некий преподобный отец святогорский Нил, идеже и доныне самая оная пещера и храм во имя его именуется; и мощи его повествуют быти тамо пред пещерою под зело великим каменем, иже нерукосечно сам сверху паде промыслом Божиим во время, егда хотяху понести Его мощи на иное место; путь же к нему – толь зело страшный и бедный (бедовый) яко унывает сердце грядущего по нем. Поклонившися убо аз тамо, умилихся и помыслих, яко тесным и прискорбным путем ходящие спасаются, широким же шествующие погибают; келлий же или калив тамо отнюдь несть, жестокости ради и тесного места».

Опять случилось, но уже в 1815 году: некоторые из Кавсокаливских скитников, получив исцеления от разных болезней после призывания святого Нила в помощь себе, по чувству благодарности вознамерились построить в самой пещере его храм, и 7 мая того-же года начали рыть и иссекать в ней основание. Работая тут, они наткнулись на каменный свод, пробили его, и вдруг ощутили некое особенное благоухание, струившееся из-под свода. Свод был сломан, и под ним открыты были мощи св. Нила. Узнала об этом Лавра и перенесла святые останки его в свою соборную церковь, кроме нижней челюсти, оставленной в церкви Нила. В Лавре встречал их Цареградский патриарх Григорий, тот самый, которого после турки повесили в 1821 году. Между тем, окончена была церквица в устье пещеры. Она так мала, что едва ли может вместить 15 человек. Позади алтаря её обозначено место, где лежало тело св. Нила. Тогда же была сделана и винтообразная лестница со 120 ступенями, ведущая в пещерную церквицу. По этой лестнице я спускался туда, робко посматривая в приморскую пропасть, находящуюся тут же, между двумя отвесными утёсами.

Из этой пещерной церквицы меня привели опять в архондарик, и тут показали мне два старинные греческие четвероевангелия, писанные на пергамине: первое в полулист, с припиской: Βιβλίον τοῦ ἀγίου Πέτρου ἀθωνίτου· προσετέθη δὲ παρὰ τοῦ ὁσιοτάτου πνευματικοῦ πατρὸς ἡμῶν Νείλου ἱερομονάχου – т.е. Книга св. Петра Афонского: а пожертвована она преподобнейшим отцом нашим Нилом иеромонахом; которое в 16 долю листа 6845−1337 года. В первом намечены зачала и главы Евсевия, но нет святцев; почерк же его крупноват, не сжат и толстоват: напр.: а во втором письме мелко, но четко. Вот образчик его:

Но действительно ли Петру Афонскому принадлежало первое евангелие? Признаюсь, я не рассматривал его подробно, и потому не могу сказать ни да ни нет. А почерк его не сличённый с почерками восьмого века, в котором жил Пётр Афонский, скончавшийся в 734 году, не даёт мне права утверждать, что это Евангелие появилось в первой половине восьмого века. Впрочем, пусть другие рассмотрят эту рукопись внимательно, и определят век и достоинство её. А мне есть что писать о других предметах.

Пока я гостил в безмолвище св. Нила, послушники здешних старцев преусердно занимались гоном водки из небольшого куба. Я подходил к ним и слушал, что они говорили мне. А говорили они, что на святом верхе Афона благодать сходит с неба, что в Иерусалиме гроб Господень на костяных цепях висит в воздухе, а в Вифлееме в день рождества Христова качаются лампадки с огнём, как маятники, и что в Морее живут Цаконы, потомки тех предков, которых выселил-де с Афона св. Константин Великий. Собеседники мои сами были Цакониты и, по просьбе моей, маленько познакомили меня со своим родным наречием, непонятным для Греков, тем более для меня. Например, цуфа голова, псилле глаз, ипре сон, фукка чрево, пуа нога, синтаха утро, самере сегодня, сиати девица, пума покрывало, поре дверь, опа там, ниа одна, макариа поминки по усопшим, ву плакал, романи лес густой. –

Σάμερε ἐμαθήκαμε τὰ νέα

Сегодня я узнал новое.

А вот и ещё новость. В рукописном житии преподобного Нила Афонского, которое я видел в лавре, место безмолвища сего Нила названо «Святые камни». Название – древнее, сохранившееся со времён Эллинских, когда на Афоне жили Греки, чтившие камни, утёсы, такие грозные, каковы утёсы подафонья. Понятно это почитание их. Ведь голова мутится, когда с оных утёсов смотришь в находящиеся между ними пропасти и в волнующееся тут море. Смотря туда боишься, млеешь и молишься: помилуй, Господи! А коль скоро молишься на этих утёсах и у них, то и поневоле называешь их священными.

Подле нынешнего безмолвища св. Нила отшельники указывали мне место, на котором древле стоял идол, но не сказали, чей. Я наметил это на своей карте подафонья: наметил тут и ближайшее безмолвище с церковью св. Артемия, и отправился в Лавру по прежней дороге, с которой налево указывали мне близкое к Ниловой келье безмолвище св. Петра Афонского. Хотелось мне побывать в этом последнем укромнике, но время торопило меня обозревать Афонские монастыри, а не принадлежащие им кельи. Этот укромник видел наш Барский, и сказал о нём вот что. «От Кавсокаливы недалече, вышше на горе, больше получаса восхождения, обретается пещера и место идеже скиташеся преподобный Отец Пётр Афонский. Ныне же тамо в честь его устроися церковь мала с кельей, и жительствует всегда один безмолвник. Тамо инный такожде виноград есть монастырский. – К этому скудному описанию в Лаврском Проскинитарии 1772 года прибавлено: «в тамошней церкви почти все аскеты, ежегодно, в день памяти Петра 12 июня, собираются и после вечерней трапезы совершают всенощное бдение, а после бдения божественную литургию, и во славу Божию вкушают разные монашеские снеди, кои присылает святая Лавра. Там, позади церкви есть родник св. воды, называемый агиазма св. Петра».

В Лавру я приехал засветло, и на досуг написал следующие строки.

– Никакой народ не любил так свободу, как любили и любят её Греки. Чем же объяснить их безусловное подчинение и повиновение воле игуменов и старцев? Объясняю это тем, что добровольное повиновение чужой воле есть дело величайшей и могучей свободы. Кто свободно подчиняется другому ради спасения души своей, тот и любит свободу.

– Всё подафонье, начинающееся у Лавры и оканчивающееся скитом св. Анны, заселено скитниками и келлиашами. Они живут трудами рук своих, безмолвствуют, молятся Богу, и платят подати Лавре за землю огородов и кельи свои. Такие самоотверженные труженики достойны полного уважения нашего. Они-то на мой взгляд и суть Божьи люди, и истинные монахи на Афоне. Тамошние монастырники беззаботно проживающие в обителях, где им и покойно, и хлебно, при всех внутренних достоинствах их, стоят ниже оных тружеников на той лестнице бытия, по которой мы все уходим отсюда или к Богу, или не к нему. Но пора мне ехать и в другие обители Афона.

22. Суббота. – С Лаврой я не прощался, потому что надеялся ещё раз быть в ней и изучить историю её по тем подлинным дееписаниям, кои она хранит в своём заветном тайнике. Эту надежду лелеяли во мне добрые Лавриоты, провожая меня за ворота своей обители. А от них я поехал в Филофеев монастырь по прежней дороге, по которой прибыл в Лавру.

В девять часов дня поезд мой остановился у так называемой агиазмы св. Афанасия. Ещё раз я осмотрел её, и при помощи сведений, добытых во время пребывания моего в Лавре, составил себе надлежащее понятие об этом священном месте на Афоне. Весьма замечательно это место, и замечательно по двум воспоминаниям, из которых одно христианское, а другое мифологическое. Передаю то и другое.

Когда преподобный Афанасий Афонский, побуждаемый знаменитым победителем Критских агарян Никифором Фокою, начал строить лавру с церковью в начале октября 963 года; тогда ещё продолжалась величайшая дороговизна съестных припасов по случаю голода, наступившего с октября месяца 962 года. (Theophan. Continuat. L. VI. p. 479).

«Бывшу же оскудению пищному в Лавре, – сказует наш Барский, – святый Афанасий, оставивши эту обитель, отъиде скорбя. На пути же срете его пресвятая Богородица и рече ему: Чесо ради бежиши, Авва. Святый же отвеща ей: бегу, яко неимам нуждная в монастыре. Рече паки ему Богородица: возвратися назад в монастырь. Святый же вопроси ее: да кто еси ты. Отвеща Богородица: аз есмь мати Иисуса Христа. Паки святый к ней рече: Прости мне Владычице, яко не верую, аще не вижду каковаго знамения, понеже многи суть сети диавольски. Отвеща ему Всенепорочная: ударь в камень сей крестообразно во имя святыя Троицы, и благодатию от мене рождшагося изъидет вода многая и чистая. И аз отселе буду вам Икономисса, имущая о вас попечение. Ударившу же святому жезлом, абие, о чудесе! источися множество воды сладкой и здравой; и абие Богородица невидима бысть. Святый же Афанасий, положивши на Божию матерь надежду, возвратися в Лавру, и видев, что оттоле уже к тому никогда не оскудеваше обитель, узакони, да никогда же тамо поставляется иконом, точию париконом. Вода же оная течет изобильно даже доныне, именуется же Вода священная, яко освящает и исцеляет с верою почерпающих. Есть же тамо на горнице (бесебке) нарочно сделан ковчег железный, прямо стоящ с затвором ради мышей. Иноцы же тамо мимоходящии и поклонницы сидят в горнице близь воды, и моются и пиют с благоговением от нея, таже ядят на трапезе от приносимых с собой яств, и вся елика аще изобилуют, или хлеб, или иная пища, оставляют и затворяют в предреченном ковчезе, да обретают все иже мимоходящие убогие, и ядущие да благодарят Бога, Богородицу и Святаго, и да молят Бога о устроивших и утвердивших сицев благий и похвальный обычай … Есть же тамо храм мал во имя Богородицы живоноснаго источника, от иноков Лаврских создан. Во храме есть и икона Пресвятыя Богородицы: на ней есть и святый Афанасий изображенный, стоящий пред Ней и бьющий жезлом в камень, от него же течет вода». – Всё это сказание в той полноте, в какой передал его нам Барский в 1744 году, заняв бóльшую часть его из Греческого печатного Проскинитария врача Иоанна Комнина (1701 г.) не может быть признано достоверным и вот почему. В житии св. Афанасия Афонского, которое по смерти его составил Иоанн Екзаптериг игумен монастыря на горе Олимпе, чтò подле малоазийского города Бруссы, и составил по запискам учеников Афанасьевых, нет ни слова о чудесном изведении воды из утёса по велению Богоматери, тогда как в нём рассказано немало разных чудес, совершившихся ради Афанасия, когда он был ещё жив. Не упомянуто оное чудо и в тех житиях сего преподобного Афонита, кои печатно обнародованы греческим монахом Агапием Критянином, трудившимся около 1692 года⁵³, и св. Димитрием Ростовским⁵⁴. Врач Иоанн Комнин в 1701 году, после него наш Барский в 1744 году, а после Барского ризничий Афанасьевой лавры Макарий в своём Проскинитарии 1772 года, оповестили, что преподобный Афанасий, после беседы с Богоматерью у чудотворного источника, увидев изобилие в своей Лавре, узаконил на веки признавать пресвятую Деву экономкою обители её, и затем поставлять в ней только подэконома. Но это неверно, и напраслина сия опровергается следующими дееписаниями Лавры. Сам основатель её преподобный Афанасий в своём Типике, написанном по смерти царя Иоанна Цимисхия (975 г.) изложив разные наставления Лаврскому игумену, какой когда будет, между прочим, сказал: «золото и всё потребное вручай экономам и келарям …. Экономов же поставлять должны настоятели Лавры из среды лаврских старцев, поставлять способнейших и старейших, дабы одни из них надлежащим образом изготовляли, чтò нужно для тела, а другие усовершали бы и объединяли братию в благонравных собеседованиях и во всех угодных Богу делах». – Установленную Афанасием должность эконома Лавры, в марте месяце 1030 года, занимал Пётр монах, подписавший тогда одно дело вместе с властными старцами Лавры, Матфеем, Лаврентием, Петром, Николаем и Ефремом.⁵⁵ После таких деловых неопровержимых свидетельств надлежало бы объявить благочестивой ложью всю повесть о явлении Богоматери Афанасию у многоводного утёса, и о признании её икономиссою Лавры: но сделать это не позволяют другие Памяти афонские, Памяти зодчественные и иконописные, по рассмотрении которых предание, о нём же идёт речь, объясняется иначе, и вот как. – Афонская Лавра св. Афанасия, после разграбления Греческого царства Турками в 1453 году, лишившаяся многих имений, кои принадлежали ей в разных местах сего царства, и потому обедневшая и нажившая тяжкие долги, начала снова процветать с 16-го века при помощи господарей Молдавии и Валахии, царей Российских, иерархов, покоившихся на Афоне, благочестивых и зажиточных поклонников, и игуменов Лаврских. Иоанн Владул воевода Волошской земли с 1533 года жертвовал Лавре ежегодно 10,000 аспр, Иоанн Пётр воевода земли Молдавской с 1579 года посылал ей ежелетно 6,000 аспр, и столько же дарил ей в каждый год Еремия, воевода той же земли с 1598 года. А Гавриил Могила воевода всей земли Угровлахийской жертвовал ежелетно с 1619 года 15,000 аспр; Матфей, воевода Угровлахии в 1643 году с оснований построил в Лавре небольшой храм во имя св. Михаила Синадского, и в 1653 году расписал его. – В 1515 году из Москвы посланы были туда камчатные ризы и пелены к иконам Благовещения и св. Афанасия, и чара серебряная; в 1584 году посланник царя Иоанна Грозного, в бытность свою на Афоне, роздал Царской милостыни, в помин души царевича Ивана, в великую лавру Афанасия Афонского 350 руб. В 1625 году отпущено ей деньгами и соболями на 130 рублей. – В 1623 году поселился на Афоне вселенский патриарх Анфим, и был ктитором одной большой башни в Лавре и устроенной в ней церквицы св. великомученика Димитрия. Он же и после него вселенские патриархи, Дионисий Андросец (1665 г.), Иеремия Патмосец (1726 г.) и митрополиты, Навпактский Неофит (1744 г.), Критский Константий, Терновский Иосиф, и епископ Метронский Нил, жертвовали свои деньги на окончательное устройство и содержание хорошей больницы в Лавре⁵⁶. А Серронскийй митрополит Геннадий в 1552 году был ктитором братской трапезы в этой святой обители; Верриский архиерей Неофит, родом Афинянин, старанием и иждивением своим в 1535 году историровал соборный храм её кистью монаха Феофана. Червенский епископ Паисий в 1578 году, при лаврском игумене Иосифе, историровал левый придел соборного храма, посвящённый памяти 40 мучеников. – Из сонма же самих лавриотов монах Мисаил Лесбосец в 1580 году иждивением своим построил больницу, которую в последствии ущедряли вышеупомянутые иерархи, Дионисий Иеремия, Неофит и прочие; проигумен Иосиф, родом Хиосец в 1713 году с оснований вновь воздвиг, пред выходом из Лавры, прекрасный храм Богородицы Вратарницы и Икономиссы, а в 1715 году историровал его, по предстательству Безневестной Девы, как это видно из трёх надписей там⁵⁷. Вообще все Лаврские надписи на зданиях, тщательно списанные мной, доказывают, что знаменитая обитель св. Афанасия Афонского постепенно обновлялась, украшалась, историровалась и приращалась новыми зданиями внутри с начала 16 столетия. Такое всестороннее обновление и украшение её властные в ней старцы приписывали Предстательству Безневестной Девы тем искреннее, чем щедрее были пособия ей от многих и многих благочестивых мужей, царственных и иераршеских. А сильная вера в Предстательство Её побудила их признать её Икономиссою, т.е. кормительницей их Лавры: что и выражено ими в вышеупомянутых надписях 1713 года. – Но в этом ли году состоялось такое признание? Не раньше ли? Посмотрим и решим. – В левом Приделе Соборного храма лавры находится местная икона Богоматери, называемой Икономисса. На ней видны три надписи:

− Ἡ Οἱκονόμος τῆς Λαύρας.

− 1826 ἐξανακαινίσθη.

− ‘Ως καὶ πάρος ἐμοίγε, παρθένε Κόρη

(Смотри выше стран. 204-ю).

Икономисса Лавры.

В 1826 году обновлена икона.

Как прежде мне неневестная Дево,

Дом обещалась ты хранить до конца:

Так и этот Придел, который поставил Мартирий

Бывший архиерей острова Самоса,

А ныне покоющийся здесь, как и другие,

От всякого вреда сохранить умоляю.

Как ходатаица у Сына моего

И этот придел, Отче, сохраню во веки.

Икономисса лавры.

Эту икону я описал выше; а здесь доказываю, что она изображена была тогда, когда ещё был жив Самосский архиерей Мартирий и покоился в Лавре (νῦν δὲ σχολάζων ἐνταῦθι), и когда построенный им придел во имя св. 40 мучеников историрован был иждивением Червенского епископа Паисия при игумене Лавры Иосифе. А так как историрование его, по свидетельству тамошней надписи над западной дверью внутри было в 1578 году, то тогда же написана была и икона Богоматери Икономиссы, и на ней изображён был строитель сказанного придела Мартирий. Тогда же – я утверждаю – лаврские старцы и игумен их Иосиф признали и назвали Богоматерь экономкою своей обители, и решили избрать из среды своей и ставить уже не эконома, а подэконома. Утверждаю же это по следующим соображениям. Во-первых, Афонская Лавра св. Афанасия, до падение Греческого царства в 1453 году, постоянно имела своих экономов по уставу и завещанию основателя её: что доказывают лаврские дееписания. Во-вторых, с 1533 года, как поведано выше, посыпались в Лавру деньги из Валахии, Молдавии, России, и из святительских карманов, а немного ранее 1578 года игумен Лавры Иосиф собирал подаяния христиан в Константинополе на уплату долгов сей обители и на обновление некоторых келий, упавших от ветхости⁵⁸, и, как видно из надписей на воздвигнутых им при нём зданиях, был хозяин счастливый. Ибо во дни его Самосский епископ Мартирий пристроил к Лаврскому собору Придел 40 мучеников, а Червенский архиерей Паисий расписал его иждивением своим в 1578 году, монах же Мисаил Лесбосец на свой счёт построил в Лавре больницу с двумя в ней церквицами, во имя св. Бессребреников и св. Николая чудотворца. Прилив таких вспомоществований Лавре, быть может неожиданный, понудил благоговейного игумена её Иосифа и сподвижников его приписать их предстательству Богоматери, которая ещё строителю Лавры Афанасию в видении обещала хранить эту обитель его; и вот в память сего предстательства установлено было в 1578 году называть Богоматерь Икономиссою лавры, и была написана икона её с предстоящими перед ней епископом Мартирием и св. Афанасием, воспоминающим (на иконе) обещание Безневестной Девы. Эту икону видели набожные поклонники и, руководимые полуграмотными Афонцами, разблаговестили, что ещё Афанасий Афонский повелел признавать и называть Богоматерь Икономиссою Лавры, и установил должность подэконома. Извиним им эту напраслину, и обсудим другой предмет, именно, чудесное изведение воды из утёса жезлом Афанасия по велению Богоматери.

Это чудо, сколько мне известно, оповещено было печатно тремя писателями, врачом Иоанном Комниным в 1701 году, нашим паломником Барским в 1744 году и Макарием Кидониатом в 1772 году. В оповещениях их нет противоречий. Что касается до художественных увековечений чуда, о котором идёт речь, то оно живописно изображено было в 1719 году на стене Лаврской церкви Вратарницы и Икономиссы, и в 1578 году на иконе Богоматери Икономиссы, о котором я поведал выше. Других подобных Памятей, более древних, я не нашёл. А в Житиях преподобного Афанасия Афонского и в завещании, начертанным его рукой, нет ни слова о встрече его с Пресвятой Девой у каменистого утёса, и об изведении из него воды прикосновением к нему железного жезла Афанасиева, а только вообще замечено в Житии его, «что сей преподобный за богоугодное житие свое и за великое почитание Приснодевы и преславной Богородицы сподобился многократно видеть ее даже чувственными очами духовными». Однако эта заметка очень важна. Она помогает мне признать событие у водотечного утёса Афонского, и объяснить его надлежащим образом. Объясняю. Слушайте. Когда преподобный Афанасий подвизался на Афоне и начал строить Лавру с церковью в октябре месяце 963 года, тогда ещё продолжалась величайшая дороговизна на всё по случаю голода, начавшегося с октября 962 года, (Theophan). Не удивительно же что он, ещё прежде намеревавшийся бежать с Афона по причине постигшей его вялости душевной, решился, и в 963 дороговизненном году покинуть начатую постройку Лавры, и побрёл, куда задумал. Дошедши до того лесистого и угрюмого места, о котором идёт речь, он остановился тут, и находясь в необыкновенном возбуждённом состоянии, увидел лик Богоматери и услышал обещание её хранить начатую им церковь и повеление воротиться назад. Это сверхъестественное повеление вызвало в нём естественное послушание. Афанасий возвратился, достроил Лавру, и в последствии облицевал камнем место оправдавшегося видения своего, посвятив его Богоматери, и расчистив устье воды, струившейся тут из утёса. Это скромное дело не было записано в житии его: но предание о нём хранилось в Лавре, и в 1578 году в первый раз увековечено было живописью на иконе Богоматери Икономиссы, а в 1719 году на стене притвора Церкви, посвящённой ей, как Вратарнице и Икономиссе. Словоохотливые же руководители поклонников на Афоне, указывая им эту живопись, разглагольствовали о событии у утёса, как водится, с прикрасами, кои оповестили Комнин, Барский и Макарий Кидониат.

Преподобный Афанасий обстроил и освятил общеполезную водотечь, у которой видел Богоматерь. Но тут ещё до появления христианства на Афоне стояло малое придорожное жилище, посвящённое подательнице хлеба богине Деметре, и разрушенное по велению христианского государя Феодосия Великого в 379 году. Вспомним же и эту мифологию, и сим воспоминанием дополним сведение о местности, которая занимает нас.

Вот надобный нам Миф. Деметра было дочь Крона и Реи. От Зевса она зачала и родила Персефону. Эту прекрасную дочь Деметры полюбил властитель Ада Плутон, и в Сицилии заставши её одну, когда она собирала цветы у горы Этны, похитил её и увёз в своё подземное царство. Деметра же, нигде не видя её, весьма опечалилась, и расставшись с прочими бессмертными богами и богинями, преобразилась в смертную женщину, зажгла светильники от огнедышащей горы Этны и пошла по всей земле искать Персефону. Сперва она прибыла на остров Керкиру, где жили Фэа́ки, и тут, за утешение и угощение, какое получила от Ма́крины, кормилицы Диониса, научила Фэаков жать колосья серпом, выпрошенным ею у Вулкана. Потом Деметра, побывав в разных мечтах, пришла в Аттический город Елèвсин, и седши на один утёс была так печальна и угрюма, что самый утёс этот в последствии назван был печальным (ἀγέλαστος Πέτρα). Тут увидела её местная женщина по имени Мисми, подошла к ней, и после усердного утешения напоила её, жаждущую от жара и усталости, прохладительным пивом, составленным из воды, ячменной муки и кикео́на. Сын этой Мисми Аскалав насмехался над Деметрой, но за то превращён был ей в ящерицу. Это чудо оповестилось по всему городу: и все узнали, что странница была богиня, и просили её в свои дома. Но она предпочла дом Иппофоонта и гостеприимной жены его Метаниры. Здесь её угостили и успокоили, а служанка Ямви, большая шутиха, потешила её своими шуточками, прибауточками. За такое гостеприимство Деметра отблагодарила Елевсинцев тем, что установила в их городе совершение таких таинств, в кои кто посвящаем был, тот сподоблялся чести божеской, а сына Иппофоонта и Метаниры Триптолема поставила Тайноводцем, и дав ему все семена, научила его воспитывать и употреблять их; потом посадила его в свою колесницу, везомую двумя драконами, послала всюду учить всех земледелию. После сего она отправилась в Пелопоннес и остановилась в Арголидском городе Ермионе, в котором находился кратчайший сход в ад. Ермионцы, по близости своей к аду, знавшие, чтò в нём делается, первые уведомили Деметру, что дочь её Персефона находится в области Плутона и соцарствует с ним. Но она не поверила этому первому слуху, и желая удостовериться в молве, ушла оттуда и возвратилась в Сицилию. Там есть источник, называемый Арèфуса, из которого вода древле текла в греческую Аркадию, инде под землёй, а инде близ адской реки Стикса. Этот источник поведал Деметре, что Персефона действительно находится в аду, и что сам он видел её в царстве Плутона, когда протекал подле ада. Тогда сия богиня, уже не сомневаясь более, тотчас вознеслась на небо, и представ перед Зевсом, жаловалась ему на Плутона и просила наказать его, и возвратить ей дочь. Зевс хоть и много утешал её, однако, объявил ей решение Судеб (Μοιρῶν) кои определили, что если Персефона до похищения её ничего не съела в аду, то пусть возвратится на небо, а ежели что-нибудь вкусила, то пусть останется у Плутона. Учинено было исследование об этом; и оказалось, что она в садах Плутона ела овощи. Узнав это Деметра опечалилась вельми. Но Зевс для утешения её решил дело так, что Персефона шесть месяцев должна оставаться в аду, а другие шесть жить с матерью, и таким образом примирил Плутона и Деметру. Эта богиня в указанное время взяла из ада дочь свою, которой сопутствовала богиня счастья и довольства Екатея, и на колеснице, несомой белыми конями, доставила её на небо. Здесь торжественно была отпразднована свадьба Плутона с Персефоной: а Зевс на свадьбе подарил этой невесте всю Сицилию, так как тут случилось похищение и возвращение её. Посему там совершалось празднество в честь Деметры и дочери её, называемое Анаклиптириа – Открытие. Когда же Деметра отдохнула после поисков своих, то захотела, чего желала. В то время жил-был герой Ясиòн, сын Зевса и Электры. Его полюбила она, потому что он был лучше всех современников своих и родила от него Плута – Богатство.

Но Зевс по ревности убил сего героя молнией, а выросшему сыну его Плуту грозно приказал ходить только к праведным, мудрым и благоустроенным людям; однако, спохватившись, как бы богатство не расслабило добродетели, ослепил его, дабы он не видел, кто добродетелен; ибо если бы богатели только добродетельные, то могло статься, иные притворялись бы добрыми, лишь бы пришло к ним богатство. А так как Плут никого не видит, и ему редко попадаются добродетельные, потому что их мало, а чаще обстоят его порочные, то добродетель и остаётся бедной, но за то не сквернится лицемерием и корыстью.

Таков миф о Деметре. А вот и объяснение его физическое, религиозно-нравственное и историческое.

Физическое. – Деметра есть дочь Реи и Крона: пахатный тук есть наслоенное порождение земли и времени. – От Зевса Деметра родила дочь Персефону: при влиянии света и теплоты рождается в поле хлеб. – Персефону похищает властитель ада Плутон, но Зевс освобождает её и отдаёт Деметре на шесть месяцев: хлебное зерно падает в землю и тут лежит долго, потом вырастает и долго красуется под светом Божиим. – Персефону по выходе из ада провождает Екатея: после урожая бывает хозяйственное довольство и благополучие, особенно тогда, когда Деметра сочетается с сыном Зевса Ясионом, т.е. когда ясная погода на земле способствует наилучшему плодородию нив.

Религиозно-нравственное. – Растительная сила земли есть проявление всемогущества и благости Божией. От Бога – хлеб: от него свет и теплота, так нужные для обильного плодородия. Не велико богатство земледельцев, но зато у них есть гостеприимство, бескорыстие, добродетели, религия с таинствами и с верой в бессмертие души по смерти тела: чему эмблемой служит оживление зерна после умирания его в земле.

Историческое. – В изъясняемом мной Мифе Персефона собирает цветы у огнедышащей горы Этны, и тут похищается Плутоном. С этой же горы берёт огонь и Деметра, и с ним идёт по разным местам, и везде научает людей земледелию. В этом мифическом сказании скрывается историческая действительность. Раскрываю её. – Было время, когда наша земля, неизвестно по какой причине, вся покрылась льдами. Тогда люди сшили себе кожаные ризы и сгустились возле огнедышащих гор, которых весьма много на земле. Льды от подземного жара растаяли на низменностях и произвели потоп. А по прекращении его люди от огнедышащих гор двинулись в разные места для жительства, и взяли с собой огонь, разные семена и всякое хлебное зерно. По указанию Мифа некоторые из них перешли из Сицилии на острова Ионические, а оттуда в Грецию и Пелопоннес.

Мифы – загадки, но мудрёные! Отгадывайте их, и вы узнаете глубокие истины и подивитесь древней мудрости, умевшей выдумывать дивные Мифы. А я продолжаю речь о Деметре.

Эту богиню древние почитали вельми за то, что она дала людям хлеб насущный, и честили её различными названиями сообразно со своими понятиями о ней; например, Ситò подательница жита; Юлò и Диò производительница овса и ячменя, Хло́и родительница хвоя и зелени, Малофорос выращающая шерсть овечью, Хриса́орос златосерпная, Ало́а гуменная, Куротро́фос юным кормилица, Мелена чёрно- одетая в знак печали о потере Персефоны, Омолойя собирающая воедино. Супруг её Зевс назывался Ктисиос – стяжательным. Статуя его ставилась в новую кадушку (καδίσκος); и тут её поливали водой и елеем, и осыпали разными плодами земли.

В честь Деметры и Персефоны древле совершались многие праздники. В их числе свмые торжественные были два: один так называемый Филисиа, а другой Элвесинский. Первый совершаем был повсюду, а второй только в городе Аттики Элевсине, в котором Деметра научила голодающих жителей есть спаржу вместо желудей; первый после уборки хлеба, второй же в месяце Воэдромеоне – августе. В день Фалисий Эллины приносили Деметре начатки плодов, просили её чтоб она в будущем году благословила их изобилием всех рождий земляных, и на гумнах своих пели и плясали. А перед праздником Элевсинским мужчины постились и не познавали жён своих, при совершении же самих Таинств Элевсинских, которых никому не открывали посвящённые в эти таинства, давали обеты целомудрия и ударяли в кимвалы и тимпаны по подражанию Деметре, делавшей то же самое, когда она искала своей дочери, женщины же благородные, катаясь на своих колесницах, перебранивались увеселительно и шуточно, укоряя друг дружку поносными словами: отсюда у Греков образовалась поговорка, ὡσ ἐκ δίφρου λαλεῖς – как с телеги говоришь.

Деметру почитали и Афонские Эллины, жившие в тамошних городах, Афосе, Клеонах, Фиссе, Карии, Дионе, Дафне, Олофиксе и Аканфосе. В городе Дионе было у них даже прорицалище этой богини, предсказывавшее им выздоровление, или смерть больных. А на том месте, где ныне чествуется агиазма Афанасия Афонского и Богоматерь, как Живоносный источник чтима была Деметра Мелена – чёрная, которой молились особенно во время голода. Так я полагаю по следующим соображениям. – Большую часть Афонских Эллинов составляли выходцы из Пелопоннеса. Пришедши на Афон, они назвали тут некоторые речки, города и сёла именами Пелопоннесскими: что доказано мной выше. Из Пелопоннеса они принесли с собой и почитание богинь, Морфо, Афродиты, Мелены, и Деметры Мелены же, о которой снова начинаю речь. – В Пелопоннесской Аркадии, близ города Фигалии, у реки Неды находилась пещера Деметры Чёрной. Тут, как и в других местах, уединялась эта богиня после похищения Персефоны. Скрытая от взоров богов и людей, она попустила быть голоду на земле. Тогда Пан, который ходил как ловчий по соседним горам, нашёл её в чёрной одежде и рассказал эту новость Зевсу. Зевс послал же к ней Судьбы утешать её; и они успели укротить её гнев и облегчить её горе. А Фигалийцы в самой пещере этой поставили деревянную статую, которая представляла её сидящей на камне, в чёрной одежде, с лошадиной головой и с гривой из змей и разных чудищ, с дельфином на руке правой и с голубем в руке левой. Понятна такая страшная эмблема. Аркадийцы часто терпели голод в своей гористой и холодной области, и потому сознавали скорее гнев Деметры, чем щедроты её. Такое же сознание имели и жители Афона, на котором не растёт никакое хлебное зерно, и потому почитали Деметру Чёрную там, где в последствии Афанасий Афонский остановился в раздумье на горе, когда был голод, и когда ему нечем было кормить свою братию. Эта Афонская местность живо напоминает местность Фигалийскую. В Фигалии река Неда между горными утёсами течёт в одном месте под аркой естественной: и на Афоне, поток, струящийся из утёса, проходит под аркой же, только искусственной; и потому я смело называю его Недой. Там Неда с высоты низвергается водопадом: и здесь поток падает в незримую глубь по правую сторону дороги, если ехать из Лавры. Там стояла страшная статуя Чёрной Деметры: и здесь была такая же статуя, пока не уничтожил её указ Феодосия Великого (379 г.): потом её заменила икона Богоматери с парящими ангелами над головой вместо змей и чудищ, и с Предвечным Младенцем вместо голубя. Там Эллины у Деметры, как у своей икономиссы, просили изобилия плодов земных: и здесь Афонские монахи молятся Богоматери Икономиссе, и после молитвы оставляют часть хлеба и плодов для бедных сиромах. Классическое же место видел я, и как классик (прозванный таковым ещё в Петербургской духовной академии, в противоположность товарищам моим романтикам) оканчиваю описание его словами классических писателей.

Прощай агиазма св. Афанасия. Я еду к другому классическому месту, на котором некогда обожаема была Венера Морфò, а в последствии стоял монастырь Амалфийский.

Приехал я туда, и тотчас осмотрел это место вокруг. Что же оказалось? Оказались одни развалины названного монастыря, да и те такие, что по ним нельзя составить ясного понятия о расположении его. Ни оснований соборной церкви, ни линий монашеских келий не видать: заметны только кой-какие куски каменной ограды частью в земле, частью выше поверхности её, да малые остатки водопровода на каменных устоях, по которому вода текла в оную обитель с какой-либо ближней выси Афона. Уцелела одна высокая четырёхугольная башня каменная. Вход в неё был заперт: а отпереть его некому было. Я осмотрел все наружные стороны её, и не заметил на них ни надписей, и никаких изображений. Не порадовали меня эти поиски мои, но зато возвеселила красота места, так что я купил бы его у Лавры, и тут, неотменно тут, построил бы монастырь для моих соотечественников. От этого места рукой подать до разливанного Эгейского моря. А как оборотишься лицом от него к Афону, так залюбуешься живописными высотами и отрогами этой святой горы, и зелёными дубравами, кои тут везде густятся. Это место омывает речка, хоть и не широкая, и не глубокая, но пригодная для содержания водяной мельницы которая и устроена в устье её. Какова же историческая судьба этой местности? Скажем и это.

Так как тут не было никакого города, то местность эта, вероятно принадлежала ближнему городу Клеонэ, заменённому монастырём Филофея. На ней Цаконы, переселённые на Афон из Пелопоннеса Македонскими царями Филиппом и Александром, построили капище Афродиты Морфо, на подобие капища города Спарты, в верхнем ярусе башни, и тут кланялись этой богине, закутанной покрывалом и закованной в цепь. Это капище уничтожено было после утверждения христианства на Афоне между Эллинами и Цаконами. Но было ли оно заменено христианским храмом: это неизвестно, как неизвестна дальнейшая судьба Морфойской местности до построения на ней монастыря Итальянскими Амальфийцами во второй половине десятого века при жизни Афанасия Афонского. Но как объяснить появление такого иностранного монастыря на Афоне? Как могло статься, что жители и монахи итальянского города Амальфи вознамерились построить свой монастырь на отдалённой от них св. горе? Решить этот вопрос нельзя без надлежащих сведений о городе Амальфи и о великой идее, преобразившей монашеский Афон по начинанию св. Афанасия. Посему я признаю необходимым изложить эти сведения прежде сведений о самом монастыре Амальфийском.

Город Амальфи, некогда построенный Греками в южной Италии, недалеко от Неаполя, на гористом склоне, омываемом водами Салернского залива, текущими из моря Тирренского, до седьмого века христианского принадлежал к экзархату Равенскому, а с начала сего века зависел от княжества Неаполитанского, в начале же восьмого столетия отделился от сего княжества, и стал самостоятельным городом под управлением своего князя (Duci). Начиная с лета 795 до 816-го года его собственный флот остановил вторжение Сарацин в Италию. С этого времени до конца славы и богатства Амальфи (до 1137 г.) Константинополь был средоточием торговли и политики сего города. В этот круг времени Амальфийцы плавали по самым отдалённым морям и имели обширнейшую торговлю. Их морские законоположения (Tabulae Amalfitonae) были уважаемы всеми купцами, которые плавали по Средиземному морю. В 1010 году в Амальфи уже находился общий морской суд. В 1048 году Амальфийцы построили в Иерусалиме свою церковь, свой монастырь и свою больницу, которая впоследствии послужила средоточием ордена больничаров рыцарей – св. Иоанна Иерусалимского. Современник этих купцов Гуглиельмо ди Палиа в своей повести «О Норманнах» (XI века) писал, что «город Амальфи полон людьми и богатствами, что никакой другой город не имеет столько золота, серебра и всяких драгоценностей, как он, и что многочисленные торговцы его содержат конторы свои во всех странах мира, и весьма хорошо знают море и небо». Амальфийцу Флавию Джиойа (1302 г.) приписывают изобретение компаса, хотя Китайцы употребляли его несравненно ранее, а Арабы ещё в конце XII века принесли его в Европу. В 1039 году Амальфийцы оборонялись от Солернского князя Гваймара IV, а в 1073 от Роберта Гискарда; В 1131 поддались Рожеру Сицилийскому; в 1135 и 7 годах Пизане окончательно сокрушили их могущество. Тогда у них было много колоний в малой Азии, Африке и в Византийском царстве, а в самом городе Амальфи считалось 50,000 жителей. (Ныне их не более 6,000). Не говорю ни об уцелевшей в нём кафедральной церкви св. апостола Андрея, замечательной по средневековому зодчеству её, ни о капуцинском монастыре (Canonica), который в 1212−году построил кардинал Пётр Капуано, ни прекрасных окрестностях, где показывают множество древностей, начиная со времён Силлы и Мария, Помпея и Цезаря, Тиберия и Нерона; не говорю о всём этом, и перелетев на Афон, становлюсь тут подле преподобного Афанасия и именем его объявляю, что Амальфийцев, как и Грузин и Армян, как Сербов и Болгар, привлекла на Афоне, великая идея сего человека Божия и человека народного, идея о совмещении всех народностей на этой горе под знаменем кафолического Православия, идея новая, громадная, увлекательная, душеспасительная. Её знали Амальфийцы в Константинополе, в этом средоточии своей торговли и политики, знали и послали на Афон к Афанасию своих богомольцев.

Не известны мне основатели Афоно-Амальфийской обители во имя Пресвятой Девы Марии. Но в житии оного человека божия и народного упомянуто, что они однажды принесли ему в подарок свежую икру (γάρος). – В 1046 году уставом царя Константина Мономаха дозволено было этой обители «держать мачтовое судно и отправлять на нём в Константинополь произведения монастырские, а оттуда получать подаяния христолюбивцев». – В 1169 году монах пресвитер Фома авва киновии святой Марии Амальфийцев собственноручно подписал по-латыни Протатский акт о передаче Россам монастыря св. великомученика Пантелеимона. – Вот и всё, что я теперь знаю об этой киновии, а узнаю ли больше, когда во второй раз буду в Лавре, это покажет время.

Правда, в Лаврском Проскинитарии 1772 года сказано, что Амальфийская обитель, по приговору Прота св. горы Иоанна иеромонаха и советных у него старцев, и по решению вселенского патриарха Алексей и царя Василия Порфирородного (следовательно, в 1025 году) передана была со всем околотком её «новой святой Лавре св. Афанасия чудотворца», дабы она не пришла в последнее запустение (εἰς ἐσχάτην ἐρήμωσιν). Но я не доверяю этому сказанию, не смотря на объявление названнаго Проскинитария, что в Лавре хранятся все три акта оной передачи, т.е. приговор Протата, Сигиллион патриарха Алексея и хрисовул царя Василия, не доверяю же вот почему. Во-первых, обитель Амальфийцев, как мы видели существовала самостоятельно даже в 1046 и 1169 годах, когда процветал и самый город Амальфи. Во-вторых, упомянутое в приговоре Протата название Афанасия чудотворцем возбуждает сомнение в подлинности сего акта. В-третьих, в описи границ Амальфийской обители, какое сообщено в Проскинитарии 1772 года, слог и выражения – ἀπὸ τὴν Τρουλλωτὴν ἄνω ἐπ’ εὐθείας, ἕως εἰς τὴν ῥίζαν τοῦ μεγάλου βουνοῦ, καὶ γυρίζει κύκλῳ, καθὼς φαίνεται, καὶ ἕως τὸν ποταμὸν τὸν Καλλινίκου Λεγόμενον ἔρχεται – кажутся новогреческими, а не эллинскими.

Прислушиваясь к ним, так и думаешь, что опись поддельно составлена была в позднее время в оправдание захвата Амальфийской местности Лаврой. Впрочем, если я ошибаюсь, не видев вышеназванных трёх актов, то придётся допустить, что Амальфийский монастырь на Афоне после основания своего процветал лет сорок (970−1010 г.), а потом почему-то, например, с 1010 года по 1025−й, пустел, и потому в 1025 году передан был Лавре, но перед 1046 годом снова сделался самостоятельным Itaque sub judice futuro lis est.

Радуюсь, что удалось мне воскресить память Афоно-Амальфийской обители, и с не меньшей радостью начинаю говорить о монастыре Филофея в который я прибыл благополучно.

23–29 Сентября. – У меня игумен – разумный порядок. Я весьма послушен ему; и вот по его приказанию в семидневное пребывание моё в Филофеевском монастыре были исполнены мной все послушания: сперва осмотрено место его, потом наружное и внутреннее устройство его и соборного в нём храма и келий; затем списаны все надписи, благоговейно почтены все св. мощи и древняя икона Богоматери, рассмотрены рукописи в книгохранилище, и наконец, перебелены замечательные Дееписания монастыря, и выслушаны разные разности разговорные. По этой послушнической программе излагается теперь всё виденное и слышанное мной.

Местность Филофеевского монастыря верно описана нашим Барским. Передаю его описание. «Монастырь обретается на месте высоком, далече от пристани своей, юже имать при море с келлиями и гостиницею, яко на час восхождения; стоит же на месте ровном, веселом и безмолвном, при водах текущих хладных и здравых, внутрь и вне монастыря сущих; имать же свою и мельницу водяную и сеножать довольную окрест монастыря, и древес садовых изобильно; лесом же прегустым отвсюду окружается, в нем же обретаются различные древа, наипаче же каштаны и эллаты, подобные елям: ибо тамо хлад велик в зиме и снеги многи падают; сего ради и древа сии в таковых местностях любят расти. Может же всяк уразумети: каковы тамо зело толсты обретаются дерева, яко во время моего тамо поклонения в гостинице обратешеся от древа каштанова кругло вытасанный с подножием целый стол, его же окружение обымаше седьмнадесять пядий».

С такой же верностью описано Барским наружное и внутреннее устройство монастыря, о котором идёт речь. «Монастырь сей есть четвероуголен. Стена восточная есть высшая всех стен, и до пяти ярусов имать, и келлии едины на других стоящия, идеже и врата монастырския и железныя едины сзади алтаря церковнаго. Пиргов (башен) не имать, точию един при вратех; келии же имать от двух до трех стен, едины на других темжде образом, якоже и в лавре, заданны. Ктиторы, или здатели монастыря сего суть три: Арсений, Филофей и Дионисий, иже на Олимпе горе созда обитель, иже зряхуся тогда изображены в паперти великаго храма, последи же в седьмитысячном году от Адама (неверно! В 7098=1540 г.) царь Кахетинский, си есть Грузинский, Леонтий и сын его Александр своим иждивением обновиша изряднее, и трапезу в нем создаша великую и красную пред церковью в стене западной с великими окнами и преграды железными, и иконописаша ю всю, идеже зрятся и сами их живописанны иконы (портреты). Недалече же монастыря на стране севреной церковь мала с гробницею (усыпальницею), идеже погребаются иноцы».

А вот и моё описание Филофеевского монастыря. Он построен на равнинной выси Афона немного ниже хребта его: граничит же к северу, с речкой Милопотамос, которая течёт в глубоком ущелье и впадает в ближнее море, к югу с околотком Каракальской обители, к востоку с берегом моря, а к западу с горным хребтом. Четверосторонник его – не велик, не обширен. Здания в нём, по линиям восточной и южной, выше зданий, тянущихся по линиям северной и западной. На линии восточной в пятом самом верхнем ярусе помещены архондарики, т.е. горницы для богомольцев, а в прочих четырёх ярусах, тут же, келий нет, а вероятно есть кладовые клети. На линии западной построена братская трапеза. На линиях северной и южной расположены монашеские кельи, тесные, несветлые и неопрятные. Я жил в пятом этаже, но едва не задохся от какой-то протухлой вяленой рыбы. – В середине четверосторонника стоит соборная церковь Благовещения Пресвятой Девы Марии. По обе стороны паперти её устроены два малые Придела с алтарями. Так называемые Параклисы (малые храмы подле монашеских келий) находятся: 1) св. Николая между архондариками, 2) св. Пророка Илии в северной части монастыря, 3) Иоанна Златоустого в северо-западном углу, и 4) св. мученицы Марины в колокольне. Вне монастыря есть две церкви, кладбищная, и маленькая, в память рождества Богородицы над Милопотамом в челе утёса.

Барский в Филофеевском монастыре видел Соборный храм древнейший (сломанный и вновь окончательно построенный в 1765 году) и описал его подробно. Описание этой древности необходимо нужно для сопоставления его с деловыми актами монастырскими, какие читал я; и потому я охотно помещаю его здесь. – «Храм не оловом покровен, яко же в иных монастырях, но каменными дщицами (черепецею), якоже и келлии, и вверьху затвержден, также каменем покровен; (разумеется крыша круглая на подобие свода) создан же издревле от самых плинф, кроме каменя (без тесаного каменя) и, якоже повествуется и от зрака ветхости познавается, еще от древних христиан, прежде населения тамо иноческого обитающих. Таже по запустении места стояше и храм оный пуст даже по предреченных оных трех ктиторов: утвержден же есть на четырех столпах круглозданных и от простых мраморов кроме (без) украшения; подножие имать помощено; разседесе же на многих местах и готов бяше к падению: но не имеяху силы убогие иноцы инаго воздвигнули. Храм сей не крестообразен есть, но прост, четвероуголен; имать же папертей две, по два столпа зданна имущих; внешняя паперть имеет два входа, внутренняя же вход един и кроме тех преддверие: в нем точится источник воды зело здравой и хладной; таможде совокупно и студенец обретается. Над папертию же часы великие висяху, обще ударяющие. Пред церковию же абие восходы каменные к трапезе; и тамо недалече, мало на север, – больница и старопитательница. Трапеза же довольно зданием есть пространна и трапез, или столов имать много: от них суть каменных седьмь, прочие же деревянные».

Этот храм сломан был в 1746 году, и на месте его с самых оснований воздвигнут нынешний храм с колокольней, покрытый свинцовыми листами и расписанный. Постройка его продолжалась с 1746 года по 1765. Расписан же он в 1752 году; а в северном приделе его стенная живопись произведена в 1776 году. Всё это высказали мне тамошние надписи.

В Филофеевском соборе я прикладывался к частице Животворящего древа, подаренной Сербским царём Стефаном в 1347 году, как гласит надпись на дорогом окладе её внизу, к кисти правой руки св. Иоанна Златоустого, данной Греческим царём Феодосием Младшим в 447 году, который вычеканен на серебрено-позлащённом окладе её, и к частице ножки св. великомученика Пателеимона, пожалованной царём Константином Палеологом (148−1453 г.). Оклад её очень хорош.

Кроме этих святынь там чувствуется чудотворная икона Богоматери, называемой в видимых мною надписях то Гликофилуса – Сладкоцелующая, то евангелистриа – Благовестительная. Она приставлена к колонне у левого клироса. Есть рукописное сказание о ней; но я вкратце помещаю его ниже, а здесь, кстати, даю место моим сведениям и моему мнению об евангелисте Луке, написавшем (будто бы) 73 иконы Богоматери, и в их числе Филофеевскую.

Сколько мне известно: греческий монах Михаил, ученик св. Феодора Студита, первый упомянул в житии своего учителя, скончавшегося в 826 году, что св. Лука написал прекрасный образ Господа и Спаса нашего Иисуса Христа⁵⁹. После него это повторил известнейший Четь−минейщик Симеон Метафраст (936 г.). О сыне английского короля Вильгельма завоевателя, Вильгельме рыжем (1087−1100 года) известно, что он клялся святым образом Луки, per sanctum vultum de Luca⁶⁰. Фома Аквинат († 1274 г.) в своих богословских вопросах (pars III. 35. art. 3. 4.) утверждал, что образ Христа, находящийся в Латеранской Капелле, Scala santa, написан был евангелистом Лукой. А папа Григорий IX в 1234 году под этим образом подписал: Hoc in Sacello Saluatoris nostril effigies, a beato Luca depicta, veneration tam debita quam devota custoditur⁶¹. – т.е. в сем приделе образ Cпасителя нашего, написанный блаженным Лукой, стережется благоговением достодолжным и набожным.

В 13 веке живописцы в Риме и в других Итальянских городах учредили братство, почитавшее св. евангелиста Луку своим покровителем. (Fiorillo geschich der zeichn Künste). Подобное братство составилось в Чешской Праге в 1348 году в царствование Карла IV. В четырнадцатом столетии Константинопольский пресвитер Никифор Каллист в своей церковной истории (L. II. c.43. L. XIV, c. 13. L. XV, c. 14) оповестил, что евангелист Лука был отличный живописец, и что он написал иконы Иисуса Христа, Марии и апостолов. В нашем богоспасаемом отечестве показывают три Богоматерние иконы сего евангелиста, Владимирскую, Смоленскую – Одигитрию, и Филермскую.

Так. Но полно ли так? О, Господи, прости моё сомнение. А сомневаюсь, и не как другие, понимаю и толкую древнее предание о св. Луке как о живописце.

Вот подмоги моего сомнения. Во всех предисловиях, древнейших рукописных и напечатанных при евангелии Луки, он называется врачом, а не иконописцем. Об иконах его тут нет ни слова. Это верно. А если верно, то и сомнение моё право, сильно и неотразимо. – Церковный историк Евсевий († 340), упомянувший о нерукотворенном образе Спаса, не пославший сестре Константина Великого иконы Иисуса Христа несмотря на просьбу её, присоветовавший ей читать евангелие и в нём находить образ Богочеловека, не проронил ни полслова об иконах евангелиста Луки. Не ведали их и прочие древние историки, Сократ, Созомен, Евагрий. Никакого намёка на них нет и у древних Отцов Церкви, до девятого века, хотя они и упоминали часто о пресвятой Деве Марии. В рукописях 12 и 13 веков читал я заметку о сказанном евангелисте: «говорят, φασὶ, что он написал икону Иисуса Христа и Его Матери». Глагол, говорят, внушает недоверчивость к молве. Мало ли что говорят? Но не всякому говору, не всякой молве верить должно. Например, в восьмом столетии рассказывалась легенда, что Никодим, тот самый, который ночью приходил к Иисусу Христу слушать Его учение и который принимал деятельное участие в погребении Его (Ин. 3:2. 19:39), был резчик и из дерева сделал лик Христа по подобию образа Его, отпечатлевшегося на убрусе Вероники⁶²; Но такое рукоделие было необычно у Иудеев, и даже запрещено весьма строго. По этой же причине не заслуживает внимания и другая легенда, будто этот Никодим начал было изображать на полотне образ Христа, висевшего на кресте, и что, когда изображение не удавалось ему, тогда ангел взял у него кисть и написал верный лик Распятого⁶³. – В собрании легенд, которое составил Иаков де-Ворагине, († 1298 г.) 156 глава гласит о св. Луке евангелисте, de sancto Luca Evangelista; но тут нет ни слова ни о живописном искусстве его, ни о написанных им, будто бы, иконах.

Итак, не существовал ли другой какой-либо живописец по имени Лука и по прозванию Евангелист? И народная молва в средние полутёмные века не смешала ли его с общеизвестным евангелистом Лукой, который, однако не был живописцем? Ведь: был же, например, у нас боярин Муравьев прозываемый апостол, хотя он и не происходил от св. апостолов. Меня во всех путешествиях моих по св. земле (1844 г.) провожал и охранял кавас Иерусалимской патриархии Апостоли также не из потомства апостолов. У нас даётся прозвание Благовещенский(ая): и Греки по-своему прозывают иных, Евангелист, Евангелистриа. Итак, – повторяю – на был ли другой Лука живописец, прозываемый Евангелист? Известен ли мне этот другой Лука живописец, и я воскрешаю память его любопытства ради. В 1175 году упомянул о нём немец Вернер Нижнерейнский (Wernher vom Niederrhein geistliche Dichter) упомянул в своей милой легенде о Веронике⁶⁴. Передаю эту легенду его. «Вероника есть верная последовательница Христа. Когда она смотрит в лицо его, тогда бывает исполнена радостью. Она приносит полотно некоему мастеру Луке (der meister einer) и настойчиво просит его, чтобы он написал ей лик Господа. Лука обещается ей написать его, но таким, каким увидит Его в день написания. (Значит: лик Христа изменялся). Лик готов. Лука радуется и думает: мне удалось. Он и Вероника оба идут и ищут Спасителя. Но как только увидел Его Лука, заметил, что лик у Него совсем другой, как будто он никогда не видал Господа. Оба удивляются. Вероника плачет Лука утешает её обещанием написать другой лик. Но это не удаётся ему ещё более. Он пытается в третий раз, но опять, напрасно. Тогда Бог услышал мольбу жены. Увидел обоих Спаситель и сказал: «Лука! Ты и добрая жена Вероника, оба вы мне по сердцу; но если я не помогу, то искусство твоё тщетно. Лицо моё видит и знает только Тот, Кто послал меня». Потом сказал Веронике: «Иди домой, взяв этот убрус свой, и приготовь мне кое-что снедное. Я сегодня буду у тебя». Весело спешит Вероника в дом свой и готовит всё необходимое. А вот и Сын Божий приходит к ней, спрашивает воды и умывается. Затем берёт полотно, которое подала ему Вероника, чтобы утереться. Он прижимает его к своему Лицу; и на нём отпечатывается Лик его. Потом он говорит Веронике: «Это мне легко, а тебе придаст великую силу, друзьям же твоим будет на пользу. Знамения совершатся, когда более не увидят меня здесь». (И действительно это было. Вероника этим убрусом творила чудеса, даже исцелила императора Веспасиана). Такова семисотлетняя легенда. Е. легко мирится старинное и повсеместное предание о евангелисте Луке живописце с молчанием церковных историков и отцов церкви о живописном искусстве богодухновенного евангелиста Луки, написавшего не образ Марии или Христа, а евангелие. Этот Лука не был живописцем, и потому никто из древних не говорил о написании им икон: а тот Лука писал портреты, и изобразил лик Христов; и потому среди Христиан остался памятен, как живописец. Многие смешивали его с первым Лукой: а отец Вернер Нижнерейнский не смешал и назвал его мастером, а не евангелистом. – Но как бы то ни было, а я, по требованию здравой критики, этому Вернеру, как единому и единственному и притом не раннему свидетелю, не доверяю тем более, что он писал поэтическую легенду, а не историю, и предание о св. Луке написавшем евангелие, как о живописце, объясняю иначе, и вот как. Действительно, этот Лука живо изобразил пресвятую Деву Марию, но не на доске, а в своём евангелии, и не красками и не мусией, а боговдохновенными словами. Читайте внимательно всё, что он благовествовал о Ней: вы назовёте его живописцем душевной красоты и внутреннего величия Её. В Евангелии и в апостольских Деяниях его превосходно, не подражаемо, начертаны образы и Христа, и апостолов Его. И так предание о нём, как о живописце справедливо. Действительно, он живописец, но без кисти, а с писчей тростью, которой руководил Дух Божий, освятивший Марию в час благовещения ей Архангела Гавриила. Согласно с евангельским начертанием образа пресвятой Марии разумные и благоговейные живописцы из христиан, ранее четвёртого века христианского и после, стали писать иконы её, и называть их иконами евангелиста Луки; и справедливо! Ибо не они изобрели идеал её, а он выразил его в своём евангелии. Они только нарисовали одежду её, точь-в-точь такую, какую она носила, и какую поныне носят Вифлеемитянки. Не те одни – живописцы, которые красками рисуют лица и всякие картины, а и те, у которых речи картинны.

Ещё одно слово, и художественное рассуждение моё окончено. Думаю, что древние живописцы христианские называли иконы Христа, Марии и апостолов, написанные им так, как они пишутся для наших церквей, называли иконами евангелиста Луки для отличия их от подобных икон, кои имели еретики⁶⁵, писавшие их по своему, а не по начертаниям, какие даны этим евангелистом. Так, например, один живописец в 463 году написал Иисуса Христа по образцу Юпитера Олимпийского, и зато был свыше наказан расслаблением руки, но исцелён молитвам Константинопольского патриарха Геннадия.

Иконы сравниваются с поучительными книгами. Сравнение верно. Но между теми и другими есть разница. Перед первыми молишься, а вторые только читаешь. Те стоят в церкви, а эти лежат в книгохранилище. Иконы освещаются лампадками, а книги сами из себя светят, однако, не всё ясно и радужно.

Так в Филофеевском книгохранилище видел я немало греческих книг печатных и рукописных, но не извлёк из них ничего нового, однако в дневнике своём озаглавил те рукописи, кои показались мне наилучшими. В числе их самые дорогие для меня, Славянина, были две рукописи Славянские, именно, Номоканон и Патерик на бумаге в восьмую долю листа, 14 века. Их подарил мне добрый настоятель монастыря; и потому я, пользуясь досугом, помещаю здесь несколько выписок из них ради учёного любопытства и познания старославянского языка и правописания.

Выписки из Номоканона.

Пакы се заповѣди ины ѿ законныихъ книгъ. й съродьстви и ѡ҆ запрѣщенныихъ брацѣхъ: И о различныихъ степенехъ рода. ихже подобаетъ блюсти ѿ ст҃го кр҃щеніа. и ѿ еже по плъти кръве. въкоупѣ же и о брачныихъ рождакохъ: – Это писано кинонарью.

Сърожъство имя есть, и г҃лется въ чл҃цѣхъ. раздѣлѣетъ же ся въ чины трі. на вышнее, и на нижнее, и на посрѣднее. и вышній сѫтъ, родившеи и раждаѫщеи. сирѣчъ, ѡ҃цъ. дѣдове, бабы, а нижніи сѫтъ, рожденнии ѿ насъ, сирѣчъ, ᲃ҃нове. дъщерѧ. внꙋци. и вноукы. а посрѣдніи сѫтъ, еже ꙗвѣ рещи ꙗ҆кы ѿ едины страны намъ дръжѫщи родъ, сирѣчъ, братіа и сестры и ѿ нихъ сѫщеи. Три же сѫть прѣдѣли и чинове възбранѣѫщеи въ брацѣ рождачъскаго лица:

Едінъ чинъ и прѣдѣлъ пръвыи еже ѿ ст҃го и сп҃сителнаго кръщеніа: † Дроугыи чинъ и прѣдѣлъ, еже на лице ꙗ҆вѣ знаѫщихся по плъти кръве рѡдства † Третіи чинъ прѣдѣлъ еже ѿ брачнаго родъства знаѫщихся, сирѣчъ соугоубыхъ сватовъ, пръвыихъ, вторыихъ, и третіихъ. имѧтъ же сихъ степене и прѣдѣли и нрави, различіе многа. и опасна изтѧзаніа. ихъ же подобаетъ намъ хрістіаномъ истинныимъ ѕѣло ѡ҆пасно истѧзовати ѡ҆ брацѣхъ. и ѿнѫдь до конца никакоже обрѣстися нименшаго степене родоу. Ти тогда съвръшатися бракоу хрістіанъскоу. ꙗкоже есть лѣпо рабомъ би҃емъ быти. и блⷩ҇венꙋ быти бо҃мъ таковомоу бракоу. или писаніемъ или и без писанія. тъчіѫ по свѣдѣтельствоу многыхъ свѣдѣтеліи. и мѫжемъ сѫщемъ и женамъ въ свѣдѣтелъство. Мѫжꙋ же сѫщоу лѣтъ є҃і, тако въ бракъ въводится. а женѣ сѫщи лѣтъ в҃і, тако и сіа бракоу да въводится. по изволеніоу же и по хотѣніоу родителіи своихъ да и съпряженіе бѫдетъ по свѣдѣтелъствꙋ многоу, и благословеніемъ: †

† О възбраненіихъ: †

И еже оубо възбранѣетсѧ ѿ ст҃го крщеніа, сѫтъ си. Кръстителъ ѿ своѫ дъщере кръщенноѫ, и ѿ мт҃ре еѫ, и ѿ сестръ тоѫ дщере кръщенныѫ. а прочій рождаци мт҃ре и о҃ца таковыѫ дъщере, не възбранѣѫтся къ рождакомъ кръстниковѣмь женітися: † Аще кто кръститъ кръстникъ ѡтроковицѫ. и потомъ вьзметъ ѫ невѣстѫ на ᲃ҃на своего, да разлѫчятся таковіи. исъвѣщавшеи се родителе, да ѿлѫчятся покаатися: †

Степенъ пръвыи.

Слыши и оувѣждъ. ꙗ҆ко о҃цъ къ ᲃ҃ноу, и ᲃ҃нъ къ ѡ҆ц҃оу, пръвоыоу сѫтъ степени, ꙗкоже бⷵы пръвы степенъ рожденіа. а дѣдъ къ вноукоу, второмоу сѫть степени, ꙗкоже бⷵы пръвыи степень рожденія, а дѣдъ къ внокоу второму степени, ꙗкоже бⷵы степенъ рожденія. Поⷣбно же и братоу своемꙋ братъ, второму же сѫтъ степени, ꙗ҆коже сѫтъ и си двѣ степенѣ. рожⷣъства бо наричятся степене. Аще бо кто въпроситъ тя гл҃я. о҃цъ твои коего ти есть степене. ръци, пръваго. роди бо мя о҃цъ мои и бысть се пръвое рожденіе, и се пръвыи степень. Аще ли речетъ ти, ꙗ҆ко дѣдъ твои, коего ти есть степене. ръци емꙋ, втораго. дѣдъ бо мои родилъ есть о҃ца моего, и се единъ степень, а о҃цъ мои роди мене, и се ест̾ пръвыи степень, а второе рожⷣеніе. Тѣмже второмꙋ степени есть ми дѣдъ мои. ꙗ҆ко же ꙗвѣ речемъ. начъни оубо лѣствицѫ взходити. и хощеши настѫпити пръвыи степень. и се есть еже г҃лемъ о҃ца пръвыи степень. и потомъ ѿ пръваго степене взстѫпиши идыи горѣ выше на вторыи степень. и о семъ г҃лемъ. есть вторыи степенъ дѣдъ мои. Аще ли речетъ ти. а братіа твоа коего ти сѫтъ степене. ръци емоу. ꙗко и си втораго ми сѫтъ степене. мене бо родилъ есть о҃цъ мои. и бⷵы пръвыи степень едино рожденіе. и тако роди брата ми, и се два степенѣ. подобно же и пръвіи братоу чяди по познаніоу съродъства, степене четврътаго сѫть. имже не поⷣбаетъ нижѐ достоитъ въ бракъ събирати ихъ. Такожде же и чяда пръвыихъ братоучядъ, втори сѫще братꙋ чяди, шестаго степене сѫтъ. и нижѐ симъ подобаетъ женитися дрꙋгъ къ дроугоу. ащели же и прилоучится быти семꙋ бракꙋ. повелѣваетъ законъ, да разлѫчятся и паче да покаѫтся. Такожде же и чяда вторыихъ братоучядъ, сѫтъ третій братꙋчяди. и сѫть осмаго степене. и нижѐ симъ достоитъ възематися бракоу. аще липрилꙋчится таковомоу бракоу быти ѿ невѣдѣніа, или нѣкоеѫ вещіѫ недѡвѣдомоѫ. то да не разлѫчатся ꙋже, нѫ да прѣбываѫтъ. ѡбаче подобаетъ симъ и ѡ҆ таковѣмъ грѣсѣ и попещися милостынеѫ и постомъ. а безъневолнымъ полоученіемъ, да вьнимается семоу никакоже быти и пр. и пр.

А се о различныихъ рождакохъ:

Еже ѿ брачнаго съродъства знаемыихъ рождакъ есть се. аще кто пойметъ женѫ вдова, и и матъ та жена дъщере ѿ иного мѫжа, есть и семоу дщи ꙗ҆ко же и женѣ тои. и поⷣбаетъ емꙋ блюстися ѿ неѫ ѕѣло ꙗ҆ко ѿ сѫщыѫ своѫ дъщере. Сице же и свекры ѿ жены ᲃ҃на своего, и ᲃ҃нъ ѿ мащехы своеѫ. и дѣверь ѿ жены брата своего и шоурѣ:

Сн҃ъ страхомъ велицѣмъ да взираетъ на лице мт҃ре своеѫ. и чъсть да въздаетъ еи въсегда: †

И о҃цъ да вънимаетъ себѣ о вьзорѣ дъщере своеѫ, и да блюдется, такожде и братіа ѿ своихъ сестръ да вънимаѫтъ себѣ: †

Іереи аще дѣвъствꙋетъ, то да не иматъ въ домꙋ своемъ никакоѫже женѫ. ни чюждѫ себѣ ни рождаквѫ. тъчіѫ мт҃ре и сестрѫ или дъщере. Аще ли ѿ невѣдѣніа се сътворитъ, то да кажется ѿ епископа и прочіихъ клирикъ и да ѿженетъ ѿ дома своего ѡнѫ женѫ....

Епископъ аще безъ повелѣніа патріархова или митрополитова прѣидетъ ѿ своѫ енѡрїѫ на дрꙋга, творящи попы или діаконы, да извръжется: †

Аще кто оукрадетъ ч҃лка нѣчіего или дѣтя нѣчіе и продастъ и рѫцѣ емоу да ѿсѣкѫтся: –

Опивыся и изблъвавы мирскыи чл҃къ, да сътворитъ безъ причященіа ѯ҃ дни.

Аще жена ѿ нерадениꙗ своего испакоститъ дѣтя свое. сирѣчъ, аще въпаднетъ въ нѣкыи недѫгъ злъ, лѣто едно да покается. поклонъ и҃: †

Жена ѡ҆баваѫщиꙗ тꙋждихъ, да покается лѣтъ ѳ҃. поклонъ ф҃.

Жена ѡ҆травница до скончаніа живота своего да кается. поклонъ тьмѫ: †

Вѣщица аще покается, лѣтъ ѳ҃. поклонъ ф҃.

Жена аще поиметъ дрѣво на іереа и на левита, или оудаг ритъ его. лѣтъ ѕ҃. поклонъ т҃: †

Заповѣдъ ст҃ыхъ о҃цъ: –

Аще епископъ. или попъ, или діꙗкъ или причастникъ ᲃ꙯щенія. ꙗ҆стъ кръвь мяса мѣсто. или звѣрь ꙗ҆стъ, или мръцина. да извръжется сана сего. бо законъ ѿтрече:

Епископъ или діꙗкъ. тавліꙗми играѫ. или ꙋпиваѫся, да ся оставитъ, или да ся извръжетъ сана: †

Всѣкъ попъ двоеженецъ, да нѣсть попъ. л҃ꙁ лѣтъ да ся не ком̾куетъ. тъкмко на паскѫ, покланѣѫся р҃, и г҃и помилоуи зовы: †

Не ꙗсти мыша. вѣвериця. плха. медвѣдѣ, вранѫ. галицꙋ, и прочее симъ подобно.

Повелѣваемъ чл҃комъ миръскыимъ прѣзь весь поⷵ рожⷣъства х҃ва и постъ ст҃ыхъ ап҃лъ, не ꙗсти мяса, ни сыра, а мнихомъ, не ꙗ҆сти сыра и ꙗ҆ець. такожⷣе и с҃тыѫ б҃цѫ поⷵ. А великыи поⷵ, прости чл҃ци, сѧⷦ҇ и иⷣе рыбѫ. а мниси сѧⷦ҇ и иⷣе масло и вино....

Выписки из Патерика.

Повѣсти ст҃хъ ѿцъ:

Пришеⷣшимъ намъ въ селевкіѫ иже къ антіохіи и бесѣдовахѡмъ аввѣ Ѳеѡⷣру еппⷵоу того града селеукіискаго. и повѣда намъ гл҃я. ꙗ҆ко бⷵы при блаженѣмь діѡ̆нисіи иже пръвѣе мене еппⷵоу сего града, сицевое. мѫжъ нѣкыи купецъ бѣше здѣ, зѣлѡ бл҃гочестивъ и богатъ. бѣше же еретикъ, севировоу оученiꙋ повинуѫся. имѣше же ратаꙗ приобщаѫщагося ст҃ѣи и съборнѣи и ап҃лтѣи ц҃ркви. тъи же ратаи по ѡбычаꙋ веси ѡноя приятъпричященіе въ ст҃ыи и великыи четврътокъ, и въложивъ е в захлꙋпъ исъкрытъ е въ своемъ скровищи пригодижеся постѣ и пасцѣ послану быти ратаю въ Константинъ граⷣ ради вещи нѣкыя забывъ ст҃ое причященiе въ захлꙋпѣ. дастъ же и ковчежныи ключъ своемꙋ гⷵноу. нѣкогда же ѿвръзъ господинъ его ковчегъ, обрѣте захлꙋпъ имѣяѫщъ стѫѫ часть, и оскрьбѣ ѡ семъ, и недоꙋмѣваашеся камо и дѣти, нижѐ бо въкоусити ѿ нихъ хотѣаше, занеже быти части съборныѫ ц҃ркве. себе же севировѣ ереси бывша. и тогда и зостави ѫ въ захлꙋпѣ помысливъ, ꙗ҆ко вънегда доидетъ ратаи и потрѣбитъ я. да ꙗ҆коже стиже ст҃ыи д҃нъ великаго чегврътка, и ратаю не пришеⷣшꙋ въсхотѣ господинъ оно съжещи, ꙗ҆ко да не пребѫдетъ пакы до втораго лѣта, и ѿвръзъ захлꙋпъ, видѣ ꙗ҆ко ст҃аа она чясть, класомъ прозябшіа въстече. страхѡмъже и трепетѡмъ многыимъ объятъ бывъ о страннѣмъ и прѣславнѣмъ видѣніи и приемъ ст҃ѫѫ часть съ всѣмъ домомъ своимъ зовѫ г҃и помилꙋи. и скорѡ течаше къ ст҃ѣи црⷦ҇кви къ иже ст҃ыиⷯ діонисіоу архиеп҃поу. се же велие и страшное еже паче всѣкого слова и оума и паче всѣкого въспоминаніа чюдо. не ꙋбо два или трие видѣшя. нижѐ малосъчислъныиⷯ, нѫ всѣ црⷦ҇ви гражⷣане же и селѣне, и прѣпростии дивящеся. и елици въся поⷣслънечнѫѫ проходящеи. и елици по морю плаваѫщеи мѫжие же, и жены. юніи, и старци. раби, и владалци. богата и нищіи. князи и началъствуѫщеи. прѣпростіи и мѫдрьствоуѫщеи. вдовиця, и дѣвы. еже въ постѣ, и честнѣ брацѣ. и овіи г҃и помилꙋи въпиахѫ. инни же ба҃ бл҃годаръствовахѫ о неизрⷱ҇нныиⷯ его чюдодѣліехъ. мнози оубо ѿ сего чюдесе вѣровавше пристѫпиша ст҃ѣи и съборнѣи и ап҃лтѣ црⷦ҇ви: ІІовѣдахѫ же намъ и сіе пакы гл҃яще. ꙗ҆ко обычаи бѣше по всѣкыиⷯ великыиⷯ четвръткохъ, приходиди въ монастиръ въсѣмъ нищіимъ и сирыимъ тоѫ страны, и възимати по половинѣ къблоу пшеницѫ, и по десятіѫ ꙋкрꙋхъ хлѣба, и по кръчагоу малꙋ вино, и по половинѣ кръчагꙋ меда, прѣжⷣе ꙋбо тѣми трими лѣты бⷵы тѣснота пшеници, и продаваашеся пшеница къбелъ за кі сребрницъ. да ꙗ҆ко доидѡша пости, рекѡшя нѣціи ѿ о҃цъ игꙋменꙋ нашемꙋ. кири авва. сеи годонѣ да не сътвориши еже по всѣкыихъ врѣменъ ѡбычаи, нищіимъ, да не ѡгладиши монастиръ, за не пшеница оскѫпнѫ. Авва же начятъ гл҃ати братiи, неѿсѣцаимъ чяда блⷵвенiе о҃ца нашего. съмотрите ꙗ҆ко заповѣдь старцева есть и не прилежитъ намъ. по истинѣ, тъи еⷵ пекыися. братіа же нападошя нѫдѫще авва, ꙗ҆ко неимамы что имъ подати. тогда игоуменъ велми оскръбѣвъ гл҃а имъ. идѣте и еже хѡщете творите. по ѡбычаꙋ же, не подашя блⷵвеніе въ ст҃ыи и великыи четврътокъ. въ ст҃ыи же пⷦ҇ѧ поиде дръжѫи житницѫ и ѿвръзъ видѣ ꙗ҆ко всѣ пшпеница прорасте. и оуже понѫдихѡмся исыпати все житѡ въ море. тогда авва нашъ начятъ гл҃ати братіи, ѿмѣтаѫи заповѣди о҃ца своего, сицеваа стражⷣетъ. трꙋды прѣослꙋшаніоу себѣ събрахѡмъ. пятсътъ хотѣхмы ѿдати, а мы бихомъ имали оучрѣдитися о҃ца нашего послꙋшаніа ради. и братіѫ нашя нищаѫ утѣшити. Се погыбе жито паче пятъ тысящъ къбелъ. что оуспѣхѡмъ себѣ чяда. что же; не себѣ ли пакостихѡмъ; поистинѣ двѣ лѫкавѣ сътворихомъ. ꙗ҆ко заповѣдъ о҃ца нашего прѣстѫпихомъ пръвѣе, второе же ꙗ҆ко на Бг҃а ꙋпованіе не имамы; нѫ на житницѫ нашѫ. прочее братіе ѿ сего да познаемъ ꙗ҆ко б҃ъ есть питаѫи въсѣкое чл҃чъство. и ст҃ыи Ѳеѡⷣоіе печется о насъ чядь своихъ:

Неизвестно имя переписчика этого Патерика и Номоканона. Почерк его не крупен и не может быть назван красивым. Все буквы поставлены им прямо. Между ними много юсов, а буква я – двоеобразна, ꙗ, ѧ, и первая занята из прописи греческой (εὐλογι-α–евлоя–оспа), а вторая изъ глаголитской. Как ѫ, так и ѧ видом своим походят на полевые шатры, поддерживаемые внутри стягами. Значит: обе эти буквы занесены в придунайскую Миссию, (она же и Болгария) народом кочевым. Переписчик вышепоименованных рукописей умел и даже привык писать и по-гречески, и потому инде ставил скорописные буквы греческие, ζ τ. ϐ. У него над гласными буквами а, е, и, о, ѹ, наставлено, без всякой надобности, придыхание тонкое ҆. Это значитъ, что Мисийские Славяне древле, что писали, то писали буквами греческими, о чём свидетельствовал и известный Черноризец храбр, и потому привыкли к их просодийным придыханиям, и к знакам препинания; и эту давнюю вековую, привычку свою не оставил даже и тогда, когда пришлось им писать книги Кириллицей. Как в Номоканоне, так и в Патерике почти все слова и речи писаны сплошь да рядом, союзно, без разделений; и потому инде трудно читать и понимать их; напр.: ащевъпаднетъвънѣкыинедѫгъзлъ... А прочяѫ женыбезработысѫщейбезслꙋжбыприходящѫѧнасе, вътъичⷵѣ рожⷣенїа... и продавашесяпшеницакъбелзав҃сребрникъ... Затруднительна и стенография обеих рукописей; напр: в чⷵѣ – в час, сбѫ – суббота, нⷣе – неделя воскресенье. В них встречаются слова Греческие, енѡріа – епархия, –саввато суббота. А старославянских слов, каких мы не знаем, много; например: захлуп ящичек с замочком, рождак, рождаква – родственник, родственница, веверица белка (зверёк), огладить голодным сделать, ѡ҆скѫпиѫ оскудела. Но всего замечательнее употребление латинских слов cabus – кабл, кбел малая мера пшеницы, morticinus – мрцин, мрцина cadaver, и придаток вспомогательных глаголов, есмь, еси, есть, бых, бе, бысть, к глаголам действительным: любил бых, дал еси. Оные слова и этот придаток, необъяснимый греческим языком, доказывают, что Славяне Мисийские и Сербо-Хорватские долго жили под владычеством Латин, и потому привыкли латинословить и переводить глаголы, amav(і) eram – любил бых dedi(e) sses – дал еси. Счастливо сделаны мной эти наблюдения над двумя славянскими рукописями моими.

А ещё счастливее был я, когда иеромонах, управляющий Филофеевским монастырём, принёс мне для прочтения разные архивные дееписания, и в числе их критические рассуждения о начале монашества на Афоне, сочинённое в первые годы нашего 19 века каким-то умным Филофеитом. За это рассуждение я давал управляющему 1000 пиастров. Но он не согласился продать его мне ни за какую цену. Тогда я поручил находившемуся при мне Греческому иеродьякону Амфилохию переписать эту невидаль Афонскую. Он исполнил моё поручение, как нельзя лучше; за то у меня уцелела тысяча пиастров, нужная на другие расходы мои. Пока иеродьякон переписывал оное рассуждение неутомимо работал пером и я. Не помещаю здесь эти архивные работы свои, потому что они настоящему описанию путешествия моего по Афону придали бы толщину непомерную, и потому что им отведены места частью в статистике Афона, частью в общей истории сей горы, и наконец, в сказании о самой обители Филофеевской. Но признаю не излишним изложить несколько деловых слов о том, чтò было на месте этой обители и соседней с ней Магулы до христианства, и вскоре после появления его на Афоне, и как тут водворились монахи и давно ли.

Один Бог знает, кто жил, и что было на Филофеевском месте до 1124 года дохристианского. А в этом году тут водворились выходцы из селения Магулы, что близ Спарты, и из Пелопоннесо-Арголидского города Клеонэ (Κλεώναι). Название Клеон во множественном числе, подобное названиям Κλαζομέναι, Ἱεροσόλυμα, доказывает, что этот город расположен был на нескольких местах смежных. Указываю эти места, одно под обителью Филофея у вечно текущего потока, а другое на ближнем взморье, где издревле красуется лаврский метох Милопотам, так называемый по имени сего потока, третье же место занимала Клеонская пристань подле нынешнего монастыря Иверского, в который ещё не очень давно втягивались лодки прямо из моря, омывавшего восточную стену его. Афонский город Клеонэ, во времена междоусобий Пелопоннесской войны Греков в 424 году до Р.Х., состоял в союзе со Спартанцами. (Thucid. L. Ⅳ. c. 109). У граждан его был закон: «не начальствовать и не избирать посланников моложе 50 лет. (Ἐκ τῶν ‘Ηρακλείδου περὶ πολιτειῶν·) Они почитали в Милопотамском предместьи девственную богиню Артемиду Потамию, занимавшуюся звероловством, чему доказательством служит беломраморная плита с извваянным на ней зверем, бегущим от ловчего, вставленная в стены башни вышеупомянутого метоха снаружи. А в самых Клеонах обожаема была также Артемида Потамиа, но с придаточным прозванием Алфейя по имени соседнего милого потока Алфейя (μειλοπόταμος Αλφείος), который поныне нарицается Милопотам⁶⁶. По капищу этой богини, носившей прозвания φιλόθηρος, φιλάλφειος, и самая местность просторечиво именовалась Филофийской, что слышится в нынешнем названии обители Филофеевской. А местность этой обители – лесиста. Идолопоклонникам Филофеитам было где заниматься звериной охотой, и было за что Артемиду прозвать Филофирною (зверолюбивой), Филалфейною.

Идолопоклонство на Афоне существовало до царствования Константина Великого. А при сем государе водворилось там христианство и вот как. Афонские Цаконы, служившие во флоте его, по всей вероятности, возили на царской галере мать его Елену в Иерусалим и оттуда в Константинополь. Из Иерусалима они выпросили себе епископа, который крестил бы их. Он привёз с собой иконы Пресвятой Девы Марии матери Иисуса Христа и девственного евангелиста Иоанна Богослова, и остановился в городе Клеонах, где и основал епископию с церковью во имя Богородицы. С сей поры в этом городе почитание Артемиды Филалфейской сменилось почитанием Марии Богоматери и св. девственника Иоанна взамен чистых девственных Нимф, всегда, всегда сопровождавших Артемиду⁶⁷. С этой же поры первая христианская церковь в Клеонах стала называться епископией Богородицы, как это заметил Филофеит в своём критическом рассуждении об Афоне: ἡ μονὴ τοῦ Φιλοθέου δείκνυται ἀρχαιοτάτη· διότι αὐτὴ ἐχρημάτισε διὰ τῆς θεοτόκου ἐπισκοπεῖον, ὠς λὲγουσι⁶⁸. Эта епископия была средоточием из которого свет христианства озарил ещё два, ближние к Клеонам, города Афонские, именно Карию, где, как увидим после, почитаема была Артемида Имниа ("ϒμνία), т.е. Петая, и потом заменена Богородицей Марией Всепетой, и Дион, в котором, как скажем после, находилось колодезное прорицалище богини Деметры, скрытое под алтарём нынешней соборной церкви монастыря Ватопе-Диона, посвящённой Богоматери. Все эти три города с их морскими пристанями составляли епархию Афоно-Клеонского епископа, по имени которого даже две пристани эти назывались Климентовыми. Город Клеонэ был разрушен в 458 году тем страшным землетрясением, которое тогда произвело большие опустошения в близких к Афону областях, во Фракии Эллиспонте, Ионии и на Цикладских островах⁶⁹; но ровно через сто лет (в 558 г.) населили его жители Фессалийского городка Фтери (ныне Ча́язи), находившегося недалеко от устья тамошней реки Пиния на берегу Солунского залива, убежав оттуда от ужасных Гуннов⁷⁰. С этой поры в межевых книгах афонских писался уже город Фтери, а не Клеонэ. Но память о Клеонобогородицкой епископии осталась в нём: знать не все жители Клеонские погибли от упомянутого землетрясения. Фтерийцы построили тот храм Богоматери, который, как намечено мной выше, видел Барский в 1744 году и описал так: «храм создан издревле от самых плинф, кроме каменя (без тёсанных камней) и, яко же повествуется и от зрака ветхости познавается, еще от древних христиан, прежде населения тамо иноческаго обитавших… утвержден же есть на четырех столпах круглозданных мраморов кроме (без) украшения… разседесе же на многих местех и готов бяше к падению… Храм сей не крестообразен есть, но прост, четвероуголен; имать же папертей две, по два столпа зданна имущих; внешняя паперть имеет два входа, внутренняя же вход един, и кроме тех преддверие; в нем точится источник воды». Судя по этому верному описанию, я полагаю, что сей храм точь в точь похож был на Вознесенский храм, построенный царицей Пульхерией в первой половине пятого века близ нынешнего Есфигменова монастыря на Афоне, и представляю здесь план его.⁷¹

Город Фтери, как и все города Афонской горы, постигло величайшее бедствие во время семилетней войны магометан Арабов с Греками при царе Константине Погонате, с 670 года по 676-й. Тогда вся эта гора опустела. Жители её, избегая арабского плена, разошлись в разные места, и более не возвращались назад, потому что оный царь весь Афон отдал монахам, тогда скитавшимся по греческим городам, и бывшим большой тягостью для них⁷². Эта передача произошла в 680 году по определению шестого вселенского Собора (Истор. Афона ч. III. §. 1.). С этой поры монахи постепенно селились на Афоне подле запустелых городов, сел и их церквей, на отмежёванных им участках под прежними названиями, Меленà, Морфò, Фтери. В эту же пору возник и монастырь Пресвятой Богородицы посреди запустевшего городка Фтери, и удержал это прозвание. Соборный храм был готов для него, тот самый, в котором молились Фтерийские христиане. Строителем же сего монастыря, – можно полагать, – был монах Арсений, которого изображение видел Барский на храмовой стене. – В злополучное время иконоборства, продолжавшегося с 726 года по 840-й, Фтерийская обитель, нечаянно сподобилась принять под свой церковный кров ту самую икону, которая поныне чествуется в ней под названиями, Сладкое целование и благовестительница. (Γλυκοφυλοῦσα, Εὐαγγελίστρια). Рассказываю, как это было, имея под руками не очень давнее, греческое, рукописное повествование о сей иконе, сообщённое мне любезным епитропом Филофеевским.

«Во дни иконоборного греческого царя Феофила (829−30 г.), в палатах его жил Патриций Симеон, так же иконоборец. А благочестивая и добродетельная жена его Виктория тайно держала у себя оную икону Богоматери и поклонялась ей. Знал это муж её, и боясь царской опалы, требовал у неё икону для сожжения. Но она за лучшее почла пустить её по морю, веруя и уповая, что небесная Владычица сохранит свой образ. Вера и упование её оправдались. Икона по морю донеслась до Афона, и тут остановилась у арсаны (здания для мореходных судов) монастыря Ксантопулов. Услышали об этом (Фтерийские) старцы, и взяли икону в свою обитель. С той поры по ныне, ежегодно, в понедельник на Пасхе, τῇ δευτέρᾳ τῆς διακαινησίμου, бывает крестный ход к названной арсане, и тут совершается освящение воды перед ликом сладколобызающей Богоматери, который (будто бы) написал св. Евангелист Лука».

В октябре месяце 830 года, во второе лето самодержавия вышеупомянутого царя Феофила, погиб весь греческий флот в сражении с флотом Арабским у острова Фаса, лежащего против Афона в виду его. После этого события Агаряне не переставали грабить все острова. В числе их подвергся опустошению и Афон опарусенный, velificatus по выражению Ювенала. Насельники его ушли, кто куда хотел и глядел. Но после этого второго запустения Афона монахи скоро опять заселили эту гору⁷³; Фтерийская же обитель снова возникла, но немного позже, так после 870 года. Её обновил какой-то монах Филофей; и потому она в Афонских дееписаниях старинных носила два названия, Фтери и Филофея, как я прочёл это в критическом рассуждении Филофеита: ἐν τῇ δευτέρᾳ ἐποχῇ ὁρᾶτι τῷ 6,500−992 ἔτει ἠ ἰερὰ μονὴ οὖσα ἐπὶ τῶν ἡμερῶν τοῦ ὁσίου Ἀθανασίου, ὡς ἔν τινι Κώδικι τῆς ἀγίας Λαύρας σημειοῦται περὶ Κάσπακος καὶ Ἄτζι Ἰωάννου τῶν μονῶν, ἠ μονὴ ἠμῶν αὔτη ὀνομαζομένη τῆς Φτέρης καὶ Φιλοθέου. –

Довольно! Я оповестил самую первоначальную судьбу Филофеевской обители до 992 года. Дальнейшее же сказание о ней отлагаю до другого времени, когда Бог сподобит меня писать историю каждого монастыря святогорского. Путешественник – не историк, а только собиратель материалов для истории той страны, которую он изучает. Это я хорошо знаю, и потому начинаю излагать подобные материалы, какие довелось мне извлечь уже из устных рассказов достопочтенных Филофеитов и из недавних экономических записей их.

Филофеевский монастырь – своежителен, ἰδιόρυθμο. Монахи получают от него только пищу, и ничего более. Епитропов, т.е. избранных начальников тут два, иеромонах для священнослужения один, дьякона нет, монахов 32, большей частью Греки, а остальные Богары и Молдаване. – Замечательно, что во всех святогорских обителях иеромонахов очень мало. Причина тому вот какая. Святогорцы, по первоначальному уставу иноческому, выработанному в монастырях и скитах египетских, справедливо смотрят на монахов, как на мирян, но уже отслуживших миру, и служащих Богу, и не причисляют их к церковному клиру, т.е. к пресвитерству и дьяконству, как это делаем мы. Такой взгляд на монахов виден и в Соборных постановлениях кои назначают им наказания за проступки, как мирянам, а не как церковным клирикам.

Имения Филофеевского монастыря суть: 1) околоток его на самом Афоне с разнодревесным лесом, виноградниками, масличиями, огородами и сенокосом; 2) мельницы и кузница подле монастыря; 3) арсенал на берегу моря с тремя парусными лодками; 4) одиннадцать келий, в россыпь стоящих на монастырской земле, кои отдаются монахам в наём; 5) одно подворье (κονάκι) в Карее; 6) на острове Фас два метоха, один во имя архангела Михаила, в церкви которого хранится крестный гвоздь, а другой во имя св. Иоанна Богослова с масличным садом (500 дерев); 7) на Каламарии метох с пахотной землёй, дающей 200 мазур (700 пудов) зерна; 8) в Адрианополе дом: отсюда приводятся в монастырь поклонники; 9) в Грузии близ Тифлиса метох с деревенькой (17 домов) и виноградником. – На острова Лимносе метохами и имениями Филофеевскими завладели Турки. Они продали бы их: но монастырь не в состоянии выкупить их.

Доходы он получает 1) от продажи своего строевого леса и своих орехов, и углей. 2) от поклонников, 3) от найма келий, 4) от продажи масла деревянного, 5) от метохов и 6) от таксидиаров, т.е. милостыне-собирателей своих, которые через четыре и пять лет присылают монастырю по три, по четыре тысячи пиастров. А подспорьем служат местные огороды, виноградники, да пахотная земля на Каламарии. Однако, вино и пшеница прикупаются.

В монастырском архиве я нашёл экономическую роспись доходов и расходов монастыря в 1836 году. Представляю здесь крупные итоги её для любопытства, а, пожалуй, и для узнания силы денег.

Итак, на наши деньги, доходу было в 1836 году 4,498 руб., а расходу 3,532 рубля.

Так как год на год не походит, и бывает урожай и неурожай маслин, орехов и винограда; то в нынешнем 1845-м году, по объявлению Епитропа, доходу было только 50,000 пиастров: в это число поступили 10,000 пиастров, вырученные продажей орехов.

Тот же Епитроп говорил мне, что пилит и продаёт сосновые доски, что пчёл у него нет, и потому воск для церковных свеч покупается, и что всех податей с него взимается от 7 до 8000 пиастров.

А вот ещё сведения, но не касающиеся обители Филофея:

– Турецкий ага, блюститель полицейского порядка на Афоне, получает жалования от Протата 20,000 пиастров.

– В 1837 году, когда нашим поверенным в делах при Оттоманской Порте был барон Рикман, русские монахи, именно, Астраханский архимандрит Евгений, Иеромонах Самуил из русских греков, и иеромонах Амвросий настоятель нашей посольской церкви в Константинополе домогались овладеть одним монастырём на Афоне, дабы в нём жили исключительно одни Русские. Но узнал об этом Протат, и отринул эту русскую затею, не пожалев дать туркам и фанариотам 200,000 пиастров, только бы не было русских хозяев на св. горе. К тому же и вышепоименованные затейщики рассорились между собой и разошлись, потому что каждый из них предлагал и упорно отстаивал свою надпись на воротах будущего русского монастыря: моя, мол надпись хороша, а твоя не годится. (Дети!)

– На Афоне проживает один Русский, именем Пётр, подкидыш и воспитанник Московского воспитательного дома, мужчина лет сорока, и играет роль сумасшедшего или юродивого. Он написал жизнь ангела, т.е. свою собственную.

– Но вот новость из новостей! На Афоне были и есть келлиаши, которые воображают будто они в св. Причастии принимают в себя не всего Христа, а только частицу его, кто ушко, кто глазок, кто носок, пальчик, ножку и проч. За эту Ересь Протатские властители утопили в море 70 келлиашей, и таким образом прекратили распространение заблуждения. – Грекам давно надоели ереси. Они не любят их, и хоронят в море. Туда им и дорога.

Кончены мои занятия. Спасибо этому дому: пора к иному. Еду в Ксиропотам. Sic volo.

Сентября 30. – Не рано я отправился из Филофеевской обители по той самой дороге, которая привела меня в неё из Руссика, назад тому несколько дней, т.е. сперва по крутоярому отрогу Афона и потом по хребту сей горы до того места, где водружён деревянный крест, обозначающий границу Ксиропотама и Руссика. От сего креста торная дорожка, давным-давно утоптанная мулами и монахами, спустила меня и весь поезд мой, по крутому склону, в равнинную долину, нечувствительно понижающуюся к морю. Красива эта долина. Справа она окаймлена лесистыми холмами, за которыми находится так называемая Анапàвсия⁷⁴ – покойное место для отшельников и келлиашей, а слева холмами безымянными. В средине её представились взорам моим, сперва луг, по-здешнему ливада, потом каменный струйник, с льющейся из него сладкой водой, против него какие-то развалины, а далее дубовый лес, а потом Хлоропотамòс, обделанный как открытый водопровод. Название сего потока хлорос вполне соответствует зелёной местности, по которой он течёт в монастырь Ксиропотамский. Приятно мне было ехать тут т любоваться роскошной зеленью лугов и дерев, и светлыми чистыми струями хлоропотамской водотечи. Я не спешил, и потому прибыл в Ксиропотам уже вечером. Здешние отцы и братия приняли меня ласково и поместили в самом лучшем архондарике. Видно было, что они помнят заповедь апостола: страннолюбия не забывайте.

Октябрь

От 1-го до 8-го дня. – Семь дней я прожил в обители их, неустанно занимаясь своим делом, т.е. собранием надлежащих сведений о прошедшей судьбе и о настоящем состоянии её. Этот сборник мой оказался не объёмист даже при внесении в него сведений из архивов других монастырей афонских; но за то многоценны достоверность изложенных в нём сказаний и строгость моих суждений о них. Начал я дело своё обозрением обители, о которой идёт речь; потом осмотрел библиотеку её, затем черпал из архивной глуби её, и наконец слушал, что говорили Ксиропотамцы.

«Ксиропотам, – начинаю говорить устами незабвенного Барского, – стоит недалече от моря, на месте прекрасном и зело веселом, при изобилии текущих вод и при воздусе здравом и мерном во хладе и теплоте, между изрядными виноградами и садами, идеже обретаются орехи, маслины и инны различного плода древеса; находится же на самой средине всей долготы Афонской горы, на стране западне; все же его место простирается яко на полтора часа хождения в долготу и на полтора часа в широту».

Поземельный участок его граничит к северу с хребтом Афона, к югу с морем, к востоку с околотком монастыря Симопетрского, а к западу с владением Руссика. Ксиропотамский монастырь есть четыре-сторонник, более длинный от запада к востоку, чем широкий от юга к северу. В связи со всеми четырьмя сторонами его настроены монашеские кельи, разные кладовые, водяная мельница, келейные храмы (параклисы) и больница с маленькой церковью св. бессребреников, которая сооружена тут в 1766 году 27 июля иждивением проигумена Дионисия. Всех келий при Барском в 1744 году было 70. А я не считал их. Моё внимание обращено было на водосвятный Фиал и струйник, на остатки древностей, и на соборную церковь, которая стоит в средне пространного двора монастырского: названный Фиал в виде пролётной ротонды с мраморными колоннами, и с покоящимся на них круглым куполом внизу между этими колоннами связан мраморными плитами, на коих иссечены разные изображения (к сожалению, не описанные в дневнике моём). На одной плите виден выпуклый вид Ксиропотама, каким он был в прошлом столетии. – За алтарём соборной церкви, налево от неё, недавно сооружён мраморный струйник (фонтан). Над карнизом его помещена новейшая надпись: ‘Ρωμανὺς καὶ Κωνσταντῖνος ἐν νοιστῶ πιστοὶ βασιλεῖς καὶ κτίτορες _҂στυλη ἰνδικτιώνος β: то есть – Роман и Константин во Христе верные цари и ктиторы 6438 (930) года индикта 2. Ещё левее в северной стене монастыря стоит весьма древняя башня. На ней позлащённой мозаикой смастерена греческая не старинная надпись: Роман верный царь и самодержец Ромеев. – На южной половине монастырского двора направо от главной церкви высится колокольня. Она сама по себе ничем не замечательна; но в лицевую сторону её низко вставлены два мраморные барельефа, или лучше, две изваянные головы, кои я рассмотрел с большим вниманием. Одна из них с кудрявыми волосами, невзрачная, некрасивая выдаётся за облик царицы Пульхерии, ктиторши Ксиропотама, а другая, меньшая первой, с немногими волосами на голове и без бороды, пожилая, указывается поклонникам, как лик св. Павла Ксиропотамского, строителя описываемой мной обители. Эта вторая голова вставлена в четырёхугольную каменную плиту сероватого цвета. В плите же этой вверху около головы иссечён круг в роде сияния, какое рисуется на иконах, а внизу иссечены одежда и большой крест, как бы повешенный на шее бюста на ленте; на сторонах же плиты помещена надпись: св. Павел Ксиропотамский, сын благочестивейшего царя Михаила. Барский в 1744 году не видал этих голов. Стало быть, они после него найдены были где-нибудь, или смастерены для наглядного и обязательного подтверждения известного предания о Пульхерии и Павле, яко строителях Ксиропотама. – Напротив колокольни, когда задом станешь к оным головам, увидишь высоко на ближней стене какого-то здания беломраморную плиту с иссечённым на ней изображением, которого я никак не мог понять, чуть ли не потому, что оно вставлено неправильно. Думалось, что тут видится богиня Деметра, или надмогильная (ἐπιτύμβια) Венера, или просто чей-либо надгробный памятник. Глаз мой ещё не привык хорошо разглядывать и разгадывать языческие изваяния. Зато в соборной церкви Ксиропотамской я знаю своё дело. «Эта церковь с оснований вновь построена в 1763 году на месте прежней, старинной которую видел и описал Барский, заметивший в ней многие расселины. Налево от входа в неё со двора в стену вставлена малая икона св. великомученика Димитрия, отчётливо изваянная из зелёного мрамора. По сказанию Барского она находилась в храме св. Софии Цареградской, о оттуда принесена в Ксиропотам синкеллом вселенского патриарха Григорием, который купил её у приятелей своих Турков, часто ходивших в названный храм. Когда же это было? Я полагаю, что икона, о которой идёт речь куплена была оным Григорием в 1568 году, когда султан Селим, сын султана Сулеймана, с гневом велел вынести из Софийского храма четыре мраморные плиты, вставленные в стену его на левой стороне, на которых изваяно было вероисповедание царя Мануила, порфирородного по случаю прений о словах Христовых: Отец мой болий меня Есть⁷⁵. Тогда было кстати приобрести и помянутую икону, дабы не заметил её Селим, и не разгневался на Имамов, берегущих святыни христианские. Усладившись видением этой древней иконы, я вошёл в большой притвор церкви, а из него через среднюю дверь внутрь её. Всё это святилище расписано в 1783 году кистью далеко не художною, да и зодчество его неказисто. Но в нём хранятся, кроме многих святых мощей, шесть достопримечательностей, как то: Крест из животворящего древа Господня и чашечка Пансехри, данная девственной царицей Пульхерией, такой же крест, но гораздо больший, пожертвованный Греческим царём Романом Лакапиным, рукописное евангелие малого размера, по шёлку шитые золотом лики сего царя Романа и царя Андроника старшего, и два архиерейские посоха из янтаря. – Крест Пульхерии по описанию Барского, – «с единым поперечием, имеяй долготы на пядь, широты же на перст, тягости же золотников 26, зраком черный, обретается в кивоте с четырьмядесять частицами Святых 40 мучеников, тамо по чину окрест креста лепо и неподвижно укрепленными, с подписанием их (имен). Он вне святой горы износится в мир, освящением воды исцеляет различные немощи, и прикосновением отгоняет недуги с верой поклоняющихся ему. – Чаша Пульхерии мелкая, аки на длань широкая, с обложением чистого злата (этого оклада я уже не видел) и подписанием Ее царского имени (ΠΟΥΛΧΕΡΙΑ на краю снаружи), сочиненная чрез некиих мудрецов от некоего каменя, мню не естественно (напротив!), но хитростно смешанна, изпущает благоухание сладкое, аки святыя мощи, цвет же или зрак имать бел (беложелтоват) разтворен с малозрачною зеленостию: в ней же внутрь зело тонким художеством, на подобие кресторезания, изсечена есть целая литургия Христова святыми ангелами служима, в удивление зрящим. Именуется же от Греков чаша оная Пансехри, невем, какого языка речением и что знаменует, но мню, что питие в ней бываше всякой немощи врачевание». Эта – чашечка для хранения Христова, которое древние Христиане держали в домах, и тела, которым причащались пред путешествием своим. Посему весьма прилично изваяны в ней орудия страстей Господних, лики ангелов и чин св. литургии; прилично и название сего блюдца Пансехри⁷⁶. – «Животворящий крест от царя греческаго Романа стараго дарованный, в среброзлащеном ковчезе, с двумя поперечными прилоги, соделан от подножия Христова, си есть, от оной части, на ней же пригвождены быша Приечистыя нозе Его, на нем же и дира обретается древняя, в ней же гвоздь бяше; которому аз со страхом, поклонившися и с верой и благоговением его лобызаши, положих его на чистой бумаге, и очертих Ему меру: си есть, вторый нижайший преклад (перекладина) простирается едва не на пядь, вышший же и кратший широты имать на полтора перста, толстоты же яко на полперста, долготы же едва на полторы пяди; весу же драхм сто, яко же в копии хрисовула свидетельствуется; есть же цветом или зраком не в самой крайней черности, но некако черносветл; откровен есть отовсюду, точию по рогам (краям) мало златом упещрен». – Это животворящее древо, и наипаче гвоздинную язву в нём, и я лобызал недостойный с верой и величайшим благоговением. А на маленькое евангелие мельчайшего письма взглянул мельком, потому что в нём не показан год появления его. Оно принадлежит к числу евангелий, кои греческие архиереи носили и носят на груди своей, когда посещают свои епархии: тогда они читают их то над головами своих пасомых, то при освящении воды. Такие евангелия кам малые, им не трудно носить на себе. – Что касается до шитых шёлком и золотом ликов Романа и Андроника; то шитье сие, далеко не художественное, смастерено было в Молдовлахии около 1759 года, когда Ксиропотамцы, с животворящим Древом собирали там подаяния на устройство своей обители. Подобное шитьё небольшой плащаницы, изготовленной светлейшей Роксандрой, супругою Молдовлахийского воеводы Александра Каллимахи, в 1796 году я видел в Афонском Руссике. – В Ксиропотамской ризнице мне показали рукописную службу св. царице Пульхерии и два архиерейские посоха, составленные из цельных и больших кусков жёлтого янтаря, – один другого лучше. На одном я заметил Греческую надпись. Она гласит, что в 1685 году Константин Дука воевода Молдавский подарил сей посох Гедеону, архиепископу Кесарии Каппадокийской. Сей иерарх скончался в Ксиропотаме.

Драгоценные все оные сокровища, хранятся в этой обители. А библиотека её содержит одни печатные книги. Рукописей в ней нет. Это удивительно, но действительно. Из числа печатных книг я взял для чтения три, тогда не известные мне издания, а именно: а) Liturgiarum orientalium collection Eusebii Renodotii Parisini Tom. I. II. собрание восточных Литургий Евсевия Ренодота в двух томах; b) Graeciae orthodoxae Tom. I. II. in quibus continentur scriptores Niceforus Blemmida, Ioannes Veccus et caeter. de processione spiritus sancti et aliis. Romae 1652 an: два тома православной Греции, в которых содержатся сочинения Никифора Влеммида, Иоанна Векка и других об исхождении святого Духа и о прочем. В Риме 1652 г. Stephani Bysantini de urbibus? Στέφανος περὶ πόλεων. Amsterdam. 1678: Стефана Византийского о городах. Восточные литургии Несториан, Сирианояковитов и Коптов показались мне достойными самого внимательного изучения; и потому я упросил Ксиропотамских отцов дать их мне на всё время пребывания моего на Афоне, обещавшись возвратить их в неповреждённой целости пред отъездом со св. горы: что и исполнено. А сочинения Влеммида и Векка о св. Духе я принял к сведению,⁷⁷ выписав из предисловия ко второму тому их одно коротенькое сказание о том, что «патриарх Векк (латиномудрствующий) и ученики и сподвижники его Константин Мелитиниот и Георгий Метохит, оба диаконы, скончались в узах и темницах, первый после 14 летнего, второй после 24 летнего, и третий после 45 летнего заключения за преданность Римскому догмату и папе». Из книги же Стефана Византийца о городах, снабжённой многочисленнейшими примечаниями, извлечены были мной сведения об Афоне и о городах, существовавших на этой горе в пятом и шестом веках христианских. Оказалось, что тогда там были города, Афос, Акроафос, Стратоникия, Олофикос, Санис, Аканфос, Аполлония, Дион. После стяжания этих сведений нельзя было и думать о том, что Константин Великий († 337 г.) выселил с Афона мирских жителей и отдал эту гору монахам.

Небогатые прибытки знания получил я в библиотеке Ксиропотама: а из архива сей обители довелось мне почерпнуть, кроме чистой воды и мутную: я разумею поддельные хрисовулы (грамоты с золотыми печатями), будто бы пожалованные Ксиропотаму греческими царями Романом Лакапиным и Андроником старшим. Эти хрисовулы напечатаны Ксиропотамским монахом Кесарием Дапонте († 1784 г.) в особой книжице под названием Τραπέζα πνευματικὴ – брашно духовное. Сие брашно совали мне в руки властные старцы, но я упросил их показать мне рукописные свитки, какие хранятся в их архиве. Эти свитки, к величайшему удовольствию моему, были представлены мне, и я прочёл их и переписал своей рукой.

А теперь обсуждаю их с неумолимой строгостью, имея под руками иномонастырные, соприкосновенные к ним Дееписания, как пробы, показывающие мишуру и золото, ложь и истину; предварительно же вкратце излагаю житие преподобного Павла Ксиропотамского, которому (будто бы) царь Роман старший пожаловал животворящее древо креста при хрисовуле своём; излагаю, как оно напечатано в отделе греческой Четь-Минеи, называемом νεὸν ἐκλόγιον. –

«Преподобный Павел, в мире Прокопий, был сын греческого царя Михаила Куропалата по прозванию Рангавэ, и Прокопии, дочери царя Никифора Геника. Отец его царствовал с 811 по 813, потом омонашился. А преемник его Лев Армянин оскопил младенца Прокопия. Когда же этот младенец стал мужем, и бывши Ипатом философов презрел мир и всю суету его, тогда ушёл на Афонскую гору, и тут поселился в Ксиропотамской обители, построенной царицей Пульхерией, но незадолго перед тем опустошённой агарянами. В соседстве с ним жил благочестивый отшельник Козьма. От него Прокопий принял монашеский постриг с именем Павла. Началось строгое подвижническое житие его, и со временем прославилось на всей святой горе. Между тем, на греческий престол взошёл родственник его Роман Лакапин (в 919 году). Он вызвал с Афона преподобного Павла, и молитвами его получив исцеление от тяжкой болезни, поручил ему воспитание и обучение детей своих, но скоро отпустил его назад, давши ему деньги на возобновление Ксиропотамской обители, и пожаловал великую часть Животворящего древа крестного с пробоиною от гвоздя, которым пригвождены были стопы И. Христа, весом в сто золотников, толщиной с перст, (положенный плашмя), шириной в два перста (положенные так же), и длиной в локоть с четвертью. Павел возобновил Ксиропотам великолепно и собрал к себе множество монахов, но вскоре оставил их, и удалился в подгорье Афона, где и выстроил другую обитель с церковью во имя св. великомученика Георгия при пособии царской казны, высланной ему из Константинополя. Эта обитель поныне называется Свято-Павловской. Первым настоятелем её был сам он, причём не долго, потому что вскоре помер. Останки его отвезены были в Константинополь, и там положены в Софийской церкви (по другому сказанию в обители Перивлептос, что ныне Армянский Сулу-монастырь)».

В это житие многое внесено из хрисовула царя Романа старшего. Подлинного хрисовула этого нет, а есть два списка на пергамине, кои и передаются здесь в русском дословном переводе с показанием их разностей.

Во имя Отца и Сына, и святого Духа.

Роман верный царь и самодержец Ромеев. Всех благ податель и видимой и невидимой твари Создатель сначала создал человека бессмертного с той целью, чтобы он, хотя и двухсоставной, пребывал подобен упрощённым (ἀπλουστέρων) ангелам и прославлял Благодетеля, не потому, чтобы Создатель требовал славы от создания, так как Он ни в чём не нуждается, а для того, чтобы создание, воздавая Создателю должную славу, сподобилось справедливого прославления, и было бы подобно ангелам. Но поскольку наперёд сотворённый (Денница) и прежде увеселявшийся упрощённостью своею не потерпел видеть человека, почтённого той же упрощённостью (ἀπλότητι), и выдумав противоположные (райской заповеди) уверения, нашептал ему, что сам-де он богом будет, если вкусит от древа познания, и пошатнув его, низверг на землю. Падший же лежал, как труп жалкий и достойный сострадания немалого, так как у него уже не было и силы встать когда-либо. Ибо три средства ему нужны были для того, чтобы возвратить себе первое достоинство, смирение вместо прежней гордости, послушание, вместо прежнего преслушания, и наконец добровольная смерть за род (человеческий), против которого он, прельщённый, согрешил. Но он не только выполнить сего, но и удалиться от греха не мог. Посему создавший его сначала Бог триипостасный опять вспомнил его в последнее время, так что и сам Единородный Сын Божий, снисшедши из Отчих неописанных недр, ради человеков человеком делается:

Итак, кто покусится извратить (изложенное) в настоящем (Хрисовуле) деяние, и лишить мою обитель сказанного жалования, или закрепостить, или подчинить её какому-нибудь сановному лицу, или отчуждить от реченной обители царства моего поклоняемое и всесвятое Древо животворящего креста, это святое подножие небесного царя, которому поклоняться приглашает нас царепророк Давид, говоря: внидем в селения Его, поклонимся месту, идеже стоясте возе Его⁸³: таковый как святотатец, да получит расслабление Каина и проказу Гиезия и удавление Иуды, и часть его с распявшими Господа славы. Объявленная же уважаемая величайшая обитель царства моего, прозываемая Ксиропотам (τοῦ Ξηροποτάμου), по силе и предъявлении настоящего златопечатного Слова царства моего, должна беспрепятственно получать отныне и впредь сказанное жалование из казны державного царства Ромеев, с тем, чтобы в каждую субботу совершала литургию за упокой блаженной души возлюбленнейшей мне приснопамятной августейшей царицы Феодоры. Властна же она получать и прибыток и всякий доход от реченных трёх святых именитых храмов, сохраняя их, как собственные стяжания свои и метохи, как обитель, не затрагиваемая и неподатная ни царскому, ни патриаршему или мирскому сановничеству. А для твёрдой и постоянной безопасности состоялось и сие златопечатное Слово благочестивого царства нашего, данное в феврале месяце настоящего индиктиона в лето 6432, в которое и ваша благочестивая и Богоизбранная подписала Держава.

† Роман в Христа Бога верный царь и самодержец Ромеев.

Таково содержание и таковы разности сего Хрисовула. А вот и наружный вид его в двух списках.

Оба списка написаны на двух, длинных и широких, листах пергаменных. К ним привешены на шёлковых шнурках золотые печати, на которых вычеканено изображение царя Романа. На втором списке вверху красками нарисован этот Роман в полном царском одеянии, подносящий часть животворящего креста в раскрытом ковчежце игумену Ксиропотамской обители Павлу, который, имея сияние вокруг головы своей, стоит напротив его вместе с несколькими монахами: позади них изображена сия обитель, а за ней поодаль – башня, построенная Романом. Под этим рисунком написан полный титул сего Государя золотыми буквами, кои почти изгладились: а под титулом начинается Хрисовул, который оканчивается подписью Романа. Эта подпись начертана замысловатой вязью. Буквы в ней багряного цвета, весьма крупны, толсты и длинны. На первом списке нет ни рисунка, ни царского титула, а слова, во имя Отца и Сына, и Святого Духа, написаны золотом: заглавные буквы написаны меньше подобных букв второго списка, письмо крупнее и хуже, прибавок много, слово Λόγος прописано краской пунцовой, а во втором красной.

Оба списка рознятся и противоречат друг другу, истории и хронологии, так что нет никакой возможности согласить или примирить их. Излагаю эти разности и противоречия.

В первом списке Павел Ксиропотамский называется то преподобным, то преподобнейшим пресвитером, духовным отцом царя Романа, сыном же Прокопии и Михаила, которого прозвание – Рангавэ опущено: а во втором – только преподобнейшим, да ещё архимандритом, тогда как на Афоне, ни в десятом веке, ни после, архимандрий не было, духовным отцом и учителем сынов сего Романа, сыном же Прокопия и Михаила Рангавэ.

В первом списке сказано, что всякий благочестивый человек должен воздавать Сыну Божию поклонение и приносить дары от всей души и от всего помышления, и от всего имущества: а во втором – приносить дары устами, душой и сердцем; устами прославлять Его, душой служить ему как Богу, сердцем жертвовать самое лучшее из того, что имеется. – Усматривая такие разности не знаешь: который список правильней, и разумно не веришь ни тому, ни другому, не имея в виду подлинника, который, впрочем, едва ли существовал.

По сказанию первого списка царь Роман построил на Афоне храм обширный и красивый, снабдил его драгоценной ризницей и утварью: а по второму списку храм этот был весьма красив, но ни ризы, ни утварь не были пожалованы ему.

В обоих списках заметна рознь в перечислении зданий, построенных Романом в Ксиропотаме. В первом, к высоким башням прибавлены многие бойницы, а в странноприимницах показаны постели с прибором для приходящих: во втором же нет ни слова, ни о бойницах, ни о постелях. Там упомянуты приюты для старых и больницы, а здесь – один приют для них и одна больница.

В первом списке расхвалены Ксиропотамские монахи, как сладкопесненные пчелы, выделяющие медовые добродетели, как полуночные ожидатели страшного суда Христова, как молитвенники, у которых во время молений не бывает даже худых помыслов и воспоминаний, ка подвижники, истощающие тело, парящие умом, молящиеся неустанно и как усердные странноприимники. А составитель второго списка посовестился расточать такие похвалы собратьям своим, и умолчал об их совершенствах.

Этот составитель ввёл царя Романа в сокровищницу его со многими из Синклита и с магистрами: а сочинитель первого списка не видал там магистров, из Синклита же приметил лишь некоторых. У этого сочинителя Ксиропотамцы сопровождают пожалованное им Животворящее древо на пути в Константинополь: а у оного составителя они переносят его только обратно на Афон.

В первом списке Ксиропотамской обители назначено жалованья из царской казны 1800 золотых монет, а во втором только 800. Там подарены ей в Цареграде три дома, а здесь только два.

Прочитав всё это вспомнишь Ювенала и повторишь его словцо: mendax Graecia – лживая Греция.

В обоих списках сказано, что Ксиропотамский монастырь построен был ещё царицей Пульхерией, (450 г.) и что она дала ему св. мощи Сорока мучеников Севастийских. Но не то говорит история. В Пасхальной хронике отмечено, что «Пульхерия, супруга Маркиана царя, по видению, κατ’ ὀπτασίαν, обрела мощи святых сорока мучеников Севастийских, скрытые в церкви св. Фирса позади амвона, и что для этих мощей создал храм за Троадскими воротами (Константинополя) консул и префект Кесарий». (Chronic. Paschale. Bonn. 1832 p. 590). Итак, вот где положены были эти честные мощи, а не в Афонском Ксиропотаме! – На том и другом списке (небывалого) хрисовула царя Романа намечены год 924-й и индикт 15-й. В путешествии Барского переведён по-русски оный Хрисовул, но год на нём поставлен уже 6542−1034-й, месяц февраль, индикт 15-й. А в этом году и месяце царствовал Роман, но не старший и не младший, даже не Роман Диоген, а Роман Аргир († 11 апреля 1034 г.). Значит: во дни Барского Афонские грамотеи надумали приписать возобновление Ксиропотама уже Роману Аргиру, при содействии Павла Ксиропотамского. Но это ещё хуже. Малограмотные, они не разочли, что в 1034 году этому Павлу, родившемуся от царя Михаила Рангавэ в 811 году, было бы 222 года от роду. Да и индикт был 2-й, а не 15-й. Вот так обличает себя неразумная подделка!

Составители Романова Хрисовула с 924 годом написали в нём, что в этом году Ксиропотамский монастырь был освящён Цареградским патриархом Феофилактом, который был родной сын сего Романа. Но сей Феофилакт патриаршествовал с 933 года по 956-й, и в 924 году ему от роду было только 9 лет; ибо он на патриаршую кафедру возведён был 16-ти летний.

Сколько промахов! Сколько нелепостей и неточностей! И после них, ещё голосят Афонцы что хрисовул Романа заслуживает внимания! Нет, это дееписание такое, какое дошло до нас не имеет ни малейшей исторической ценности. Начало его, от слов, – (Бог) сначала создал человека бессмертного – до слов: посему царственность моя, заботясь о подданных: – это богословское начало целиком выписано из хрисовула, который был дан Иоанном Палеологом в монашестве Иоасафом в 6915−1407 году Лавре, Ватопеду и Свято-Павловскому монастырю на Афоне, и в котором говорится о сотворении человека бессмертным, о падении его по наваждению дьявола, о вочеловечении Сына Божия и о почитании Его умом и словом и делом (νῷ καὶ λόγῳ καὶ πράγματι), и о почитании Пресвятой Девы, яко виновницы спасения христиан; приводятся также слова Моисея, что и в поддельном хрисовуле Романа; упоминается о том же долге царей. Из этого Палеологского хрисовула в поддельный хрисовул Романа попали даже следующие выражения: «Я нашел (Ксиропотамскую обитель вместо города Кассандры) совершенно разрушенной, так что стены ее словно призраки в воде, ὥσπερ τὰ ἐν τοῖς ὓδασιν τείχη φαινὸμενα: я построил стены и башни не подобные прежним, но гораздо лучшие ῷκοδόμησα τείχη κκαὶ πύργους…».

Никуда не годится показываемый в Ксиропотаме хрисовул Романа старшего с 924 годом, как рукописный, так и печатный. В нём сказано, что Павел Ксиропотамский был сын царя Михаила (Куропалата Рангавэ) и супруги его Прокопии, и что в показанном году царь Роман старший вызвал его к себе с Афона для вручения ему денег и животворящего древа. Но в рукописной летописи Михаила Гликаса, от Адама до взятия Константинополя, которую я читал в Афоно-Дионисиатском монастыре нет ни слова о скопленном сыне царя Михаила Рангавэ, по имени Прокопии или Павле, тогда как перечисляются все дети его, именно, Никита, Евстартий и Феофилакт, и упоминается, что царь Лев Армянин оскопил их, и что Никита в монашестве Игнатий впоследствии был патриархом Цареградским (846−857 г.) и построил монастырь Спасителя. Здесь кстати прибавить, что если бы оный Прокопий, в монашестве Павел, был сын царя Рангавэ, родившийся в 811 году, то в 924-е лето Господне было ему 112 лет от роду, а в таких летах плавать по морю от Афона до Царьграда и обратно, строить на этой горе два монастыря Ксиропотамский и Павловский, и управлять немалочисленной братией, трудно и едва ли сбыточно.

В отрицаемом мной хрисовуле царя Романа Ксиропотамский монастырь назывался обителью св. 40 мучеников Севастийских. Но не то говорят другие дееписания в достоверности коих сомневаться нельзя. Так в Сигиллионе Севастократора Никифора Комнина, написанном на пергаменном полулисте (после 1142 г.) и подписанном этим Никифором чернилом голубым и хранящемся в самом Ксиропотаме, сказано, что эта обитель чествуется во имя св. великомученика Никифора⁸⁴. Ранее 1142 года под вторым уставом Афонским в 1046 году подписался седьмым Илларион, монах и игумен обители св. Никифора. Эта обитель уже в хрисовуле царя Михаила Палеолога, 1276 года, прописана как Ксиропотамская обитель св. победоносных Сорока мучеников. Такую перемену я объясню ниже в кратком очерке истории Ксиропотама, а здесь сопоставлю сказку Романовского хрисовула о Павле Ксиропотамском со сказаниями о нём иноисточными.

В этом хрисовуле сей преподобный отец назван сыном царя Михаила Рангавэ (811 г.), а в рассмотренных и перебелённых мной деловых записях Афоно-Павловского монастыря, основанного этим Павлом нет ни слова о царственном роде его. Напротив, в грамоте Иоанна Палеолога 1407 года сказано о нём только вот что: Παῦλος ὁ ἐν τῷ Ἄθῳ καλούμενος ὅσιος – Павел тот, который на Афоне назывался Преподобным: в хрисовуле Сербского Деспота Стефана Грьгура 1414 года он назван «Преподобным и богоносным отцом, просиявшим в посте во святой горе Афона». – Афонский монах Агапий в своём сочинении под названием Калокэрини (Ἐν Ἐτίησιν. 1801. in. 4-е), о Павле этом сказал только то, что он был один из почтеннейших и рассудительных старцев на св. горе.

Заключаю всю эту критику увеселительными словами Афоно-Есфигменского игумена Феодорита. (1805−1817 г.) составившего отчётливое описание Афона, которое я нашёл в библиотеке монастыря Афоно-Григориатского: «τόσον οἱ ξηροποταμινοὶ, ὅσον οἱ ἁγιοπαυλῖται καλούμενοι ἄφησαν τοὺς μεταγενεστέρους Παύλους, καὶ ζητοῦντες τὸν Κουροπαλάτην Παῦλον ἒχασαν τοὺς ἰδίους κτήτορας: как Ксиропотамцы, так и Свято-Павловцы проглядели тех Павлов, которые позднее жили на Афоне, и отыскивая Павла Куропалата (811 г.) потеряли из виду своих собственных ктиторов».

Ксиропотамцы считают, после Романа старшего, вторым ктитором своей обители царя Андроника старшего и показывают его хрисовул. Видел и я это дееписание и перебелил сокращённо; но не предаю ему никакой ценности и подлинность его отрицаю согласно с вышеупомянутым Феодоритом.

Этот хрисовул написан на пергаменном листе весьма тонком и широком, а дан в 6810−1302 году в месяце августе, под индиктом 13-м. В начале его, налево, красками нарисован Андроник во весь рост в короне и во всём царском одеянии, а внизу висит золотая тоненькая печать, на которой с лица вычеканен Иисус Христос, а на обороте Андроник с подписью: ΑΝΔΡΟΝΙΚΟΣ ΔΕΣΠΟΤΗΣ. Оба эти лика безобразны. Хрисовул начинается следующими словами: † Τῶν ὅσα τῇ τοῦ κρείττονος… Я не перевожу его по-русски, потому что он не стóит такого труда, а сущность его передаю кратко. «В нем перечислены все метохи и поземельные владения Ксиропотама, и обозначены границы, какие эта обитель имела на Афоне». Такова сущность сего хрисовула: а вот и подробности, обличающие поддельность его:

– На нём выставлен 13-й индикт у 6810−1302 года. Но тогда индикт был 15-й. Ужели же царь Андроник не знал сего? ὁ σοφὸς οὖτος βασιλεὺς Ἀνδρόνικος ὁ γινώσκων τόσα ἐν τῷ καιρῷ αὐτοῦ, τὴν ἱνδικτιώνα ἠγνόησε; (Феодорит).

– В верху хрисовула прописан титул Андроника. Но этот государь, равно как и прочие цари из рода Палеологов, никогда не ставил своего титула в верху подлинных грамот своих, коих довольно много в монастырях Афонских, и всегда подписывал своё имя и Палеологовский род свой под последней строкой каждой грамоты. ‘() Ἀνδρόνικος καὶ ἄλλοι Παλαιολόγοι διάφορα ἔχοντες χρυσόβουλλα οὐχ’ ὁρῶνται προγεγραμμένοι, ἀλλὰ μόμον ὐπογεγραμμένοι.

– В рассматриваемом хрисовуле сказано, что «Ксиропотамская обитель чествуется во имя распятия Господа нашего ради обилия в ней честнаго древа, и во имя Введения Богородицы, потому что место сие есть жребий святой матери Бога, и во имя победоносных страстотерпцев святых сорока, потому что все мощи этих мучеников положены в ней как сокровища первой ктиторшею ея приснопамятною царицею Пульхериею девицей». Но мы уже знаем из пасхальной хроники, что мощи сорока мучеников Севастийских положены были не в Афонском Ксиропотаме, а в церкви, построенной перфектом Кесарием за Троадскими воротами Константинополя. Молва же о том, что Афон есть жребий Богоматери, выдумана Афонцами и пущена по белому свету уже в 16 веке. Андроник, царствовавший с 1282 года по 1328-й, не слыхал её, и потому ни однажды не выразил в своих хрисовулах, данных многим монастырям на святой горе. Что касается до чествования Ксиропотама во имя распятия Христова ради обилия в нём честного древа, пожалованного – подразумевайте – Романом старшим и царицей Пульхерией; то сия обитель издавна всеми именуема была обителью сорока мучеников, и никто не знал её под названием распятия Христова. Пульхериин же крест с животворящим древом откуда взялся, когда Ксиропотам был разрушен агарянами, и даже в дни Павла был пуст? Τὸ χρυσόβουλλον τὴν μονὴν τὴν πάντοτε καὶ παρὰ πάντων ὀνομασθεῖσαν τῶν ἁγίων τεσσαράκοντα, καινοτρόπως κατὰ πρῶτον εἰς ὄνομα τοῦ τιμίου σταυροῦ λέγει τιμωμένην, καὶ δύω τὰ τὶμια ξύλα τίθησι. τὸ ἓν λέγον τῆς ἁγίας Πουλχερίας ἀφιέρωμα, μὴ αἰδεσθεὶς.. ὅτι ὅταν ὁ ὅσιος Παῦλος ἦλθεν ἐκεῖ, ἦν πανέρημος ἡ Μονὴ, καὶ τὸσου κατηδαφισμένη, ὡς μηδὲ ὀμοίομα τείχους φαίνεσθαι. Οἱ Ἰσμαηλῖται γὰρ διέφθειραν καὶ ἠρήμωσαν τοὺς παραλίους τόπους, ὅσους ἠδυνήθησαν, ἐπὶ τῶν ἠμερῶν Λέοντος τοῦ Ἰσαύρου. Ὄθεν εἰς τόσον διάστημα ἐρημώσεως καὶ τοιαύτης μηδὲ ὀμοίωμα φαίνεσθαι, καὶ τοῦ ὁσίου Παύλου ἔπειτα ἐλθόντος, καὶ ὡς εἰς ἔρημον οἰκήσαντος τόπον, ποῦ τὸ τίμιον ξύλον τῆς ἁγίας Πουλχερίας εὑρέθη;

– В числе имении Ксиропотама, пересчитанных в Андрониковом хрисовуле, упомянут метох в Сидирокавсии с 30 лавками и с двумя ставропигиальными церквами во имя Богоматери и св. Николая, подаренный блаженной памяти Анной Комниной, в монашестве Агафьей, для вечного поминовения её. А в дарственной записи 6950−1442 года, которую Ксиропотамцы выдали мне из архива своего, сказано, что оный метох с церковью св. Николая и с двумя Сидирокавсийскими деревнями Палеохори и Гизворо, подарен был Ксиропотаму не Анной, а Анастасией, в монашестве Агафьей, которая с оснований построила и Епископию в Сидирокавсии для архиерея Никандра и отдала этой Епископии свой собственный дворец (παλάτιον). И так в хрисовуле Андроника в 1302 году вписано событие 1442 года. Такой 140-летний анахронизм может быть вымышлен только лживой Грецией. Ἄννα ἡ Κομνηνὴ ἡ μετονομασθεῖσα Ἀγάθη μοναχὴ πρὸς μνημόσυνον αὐτῆς ἀφιερώνει δύω ἐκκλησίας εἰς τὰ Σιδηροκαύσια, τῆς θεοτόκου καὶ τοῦ ἁγίου Νικολάου· ταύτην δὲ τὴν ἥδη Ἄνναν καὶ Ἀγάθην μοναχὴν τὴν ἐν τῷ χρυσοβούλλῳ μνημονευομένην, τὸ 6810 ἔτος, ὁρῶμεν ἔπειτα ἐν τῷ 6950 ἔτει Ἀναστασίαν καὶ Ἀγάθην μοναχὴν, ἀφιεροῦσαν τῇ Ξηροποτάμου μετὰ 140 χρόνους τὸν ἅγιον Νικόλαον καὶ τὰ ἐξῆς.

– Не ленивый на выдумки сочинитель Андроникова хрисовула изволил написать в нём, что монастырь св. Павла (Ксиропотамского) был не монастырь его, а скит, подобно тому, как св. Анна была скит св. Афанасия Афонского. Но в дееписаниях, касающихся Павловской обители, какие только были у меня под руками, она называется монастырём, а не скитом. Таковые дееписания, между прочими суть: грамота Иоанна Палеолога 1407 года, данная честному монастырю преподобного Павла, находящемуся у св. горы Афона, τῇ σεβασμίᾳ μονῇ τοῦ ὁσίον Παύλου τῇ περὶ τὸ ἄγιον ὄρος τοῦ Ἄθω διακειμένη; Дарственная запись Николая Балдуина 1385 года, данная этому же монастырю: τὴν ἱεπὰν μονὴν οὕτω πως καλουμένην Μεσονησιώτισσαν παραδίδομι πρὸς τὴν σεβασμίαν μονὴν τοῦ ἁγίου Παύλου τοῦ Ξηροποταμίτου, τὴν ὑπὸ τοὺς πρὸποδας καὶ πρὸς δύσιν τοῦ ἁγίου Ὄρους τοῦ Ἄθω διακειμένην. Афанасий Ипсилантий Комнин в девятом томе своей церковной и политической истории⁸⁵, содержащем описания событий с 1702 по 1768-й год, упомянул, что монастырь, а не скит, для преподобного Павла Афонского построен был на горе царём Болгарским (Петром), женатым на дочери греческого царя Романа старшего (920−945 г.). И так хрисовул Андроников лжёт, и лжёт сугубо, называя скит Свято-Аннинский скитом св. Афанасия Афонского, тогда как этот скит с церковью св. Анны основан и устроен был уже вселенским патриархом Дионисием Андросцем (после 1664 года). Аннинского скита не было не только во дни Андроника старшего, но и во время правнука его Иоанна Палеолога: и местность под ним называлась Вулевтирион, как это видно из житий преподобных отцов, Максима и Нифона, современников сего Палеолога. – Ἡ ἀγία Ἄννα οὐδέποτε ἐχρημάτισε σκήτη τοῦ ὁσιόυ Ἀθανασίου, οὔτε ἠκούσθη ἐκεῖ ὄνομα σκήτης καὶ ἁγάς Ἄννης, ἄχρι τῶν ἡμερῶν Δι ονυσίου πατριάρχου Κωνσταντινοπόλεος τοῦ ἐξ Ἄνδρου, ὅτε ῷκοδόμησεν ἐκεῖ ναὸν ἐπ’ ὀνόματι τῆς ἁγίας Ἄννης… Λέγον δὲ τὸ χρυσόβουλλον σκήτην ἁγίας Ἄννης, προφανῶς ψέυδεται· καὶ οὐ μόνον ἐπὶ τῶν ἡμερῶν Ἀνδρονίκου τοῦ γέροντος, ἄλλ’ οὐδὲ ἐπὶ τῶν ἡμερῶν τοῦ δυσεγγόνου αὐτοῦ Ἰωάννου Παλαιολόγου δὲν ἐλέγετο ἀγία Ἄννα, ἀλλὰ, Βουλευτήρια, ῶς εἰς τοὺς βίους τῶν ὁσίων πατέρων Μαξίμου καὶ Νήφωνος, τῶν ἐπὶ τῶν ἡμερῶν Ἰωάννου Παλαιολόγου ἀκμαζόντων, φαίνεται ὁ τόπος πολλάκις ὀνομαζόμενος Βουλευτήρια.

Итак, оба хрисовула, Романов и Андроников не имеют никакого исторического значения. Они неудачно сочинены были каким-то малоучёным дидаскалом афонским в самом конце 17-го века, когда Молдавский господарь Константин Дука воевода (1696−1701 г.) подчинил свой монастырь Данкул со всеми имениями его царскому монастырю на Афоне, называемому Ксиропотам, в котором находится храм сорока мучеников и который устроен двумя православными царями Романом и Андроником, как это, (напечатанное у меня иными буквами), пересказано в хрисовуле Николая Александра воеводы Молдавского, 1713 года января 28 дня. Ранее указанного мной времени дееписания, о коих шла речь, не могли появиться, потому что в Андрониковом хрисовуле упоминается скит св. Анны, устроенный, как сказано выше, после 1664 года, а в хрисовуле Романовом, которого начало дословно списано с грамоты Иоанна Палеолога, 1407 года, говорится о странноприимных покоях в Ксиропотаме и о постелях для приходящих поклонников, которые толпами начали являться на Афоне уже в 17 столетии.

Ксиропотамцы в числе ктиторов своих считают турецкого султана Селима, и показывают его Хаттишериф, в переводе с турецкого на греческий, пожалованный обители их вскоре по завоевании Египта этим султаном в 1517 году. Подлинного хаттишерифа сего я не видел; да если бы и показали его мне, то я, по незнанию турецкого языка, не понял бы, что тут написано. А греческий перевод приобретён мной. Он до слова сходен со славянским переводом его, помещённым в путешествии Барского, у которого, однако поставлен на нём 1520-й год христианский, тогда как на греческой копии у меня значится год 1020-й, как будто магометанский. Но 1020-й год эгиры соответствует 1611 лету нашей эры. А в это лето и в живых не было султана Селима, скончавшегося в 1520 году. Следовательно, в переводе Хаттишерифа, о котором идёт речь, магометанское летоисчисление заменено христианским, да и оно испорчено переписчиками. Кто-то из них, вместо того, чтобы поставить счёт годов вот так: ͞ᾳ͞φ͞κ по рассеянности выпусти буквенную цифру ͞φ, соответствующую пятистам, и написал ͞ᾳ͞κ, (1020). С этими двумя буквенными цифрами греческий перевод дошёл до меня: а Барскому в 1744 году по-славянски перевели хаттишериф с такого манускрипта греческого, в котором значился год 1520-й и девятый день месяца марта. Как бы то ни было, но самый хаттишериф Селима, какой передан нам в переводах греческом и славянском, внушает скорее сомнение, чем уверенность в полном и точном соответствии этих переводов турецкому подлиннику, если только он существовал. Моё сомнение в этом очень сильно. Выражаю его. – Ксиропотамский монастырь на Афоне, по словам Хаттишерифа, не за долго до завоевания Египта Селимом в 1517-м году (sic), сгорел до тла. Тогда монахи сего монастыря поехали к этому султану в Египет за тем, чтобы выпросить у него позволение обновить их обитель. Но почему они поторопились туда и не дождались возвращения Селима в Константинополь, до которого им было гораздо ближе, чем до Египта? Ужели они рассчитывали, что завоеватель царства Фараонов с радости будет благосерднее и милостивее к ним на берегу Нила, чем в Стамбуле? Такая торопливость их необъяснима, а рассчитанность диковинна. Афоно-Ксиропотамцы, прибыв в Египет, написали прошение к Селиму. А он, накануне подачи его, и не только он, но и Шейх-уль-ислам и главный Визирь его, все трое, в одну и ту же ночь, видели во сне сорок вооружённых воинов христианских, которые говорили им, что они помощники туркам и содейственники им в победах над врагами, и просили их дать позволение монахам, имеющим явиться к ним завтра, позволение обновить дом их, в котором почитают их мощи, обновить с пособием султанских щедрот. Когда Селим, Шейх-уль-ислам, Визирь пересказали друг другу этот сон, то недоумевали: кто эти воины, числом сорок, и где находится дом их. Тогда явились к ним Афонцы, и, подав прошение, объяснили им, что сорок воинов суть сорок мучеников христианских, и что дом их есть Ксиропотамский монастырь на Афоне, сгоревший и нуждающийся в обновлении. Сон в руку. Кстати готовы были и истолкователи его в Египте, где Фараону виделись известные сны, протолкованные Иосифом. Но вот что неладно! Христианские мученики в сновидении объявляют себя усердными помощниками турков-врагов христианства. Сон в руку; и толкование его выслушано и исполнено. Но как? Позволение обновить Ксиропотам дано Селимом не монахам этой обители, а великому и разумному властелину силы и славы Али-паше великого града Солуня, и Кадию Сидирокавскому Мехмету, тогда как тот же Селим, в то же время, дал многие льготы монастырю Синайскому помимо Египетского паши и Кадия. Странно! Но пусть будет так. Ведь кому-нибудь из турков надлежало же присматривать за обновлением Ксиропотама, если оно производилось за счёт казны Селима по просьбе явившихся ему во сне сорока мучеников. Однако, я затрудняюсь верить, что названный монастырь был обновлён с помощью казны султанской, и затрудняюсь вот почему. В Хаттишерифе сказано: «Мы (Селим) даем деньги славному аге высочайшей Порты нашей и досмотрщику настоящего обновления Ибрагиму аге, дабы он купил двадцать лавок (торговых) в Сидирокавсийиском околотке, и сделал бы их вакуфом (священ. имением) реченного монастыря: а монахи его, получая с них доходы за наем их, теплили бы сорок неугасимых лампад над мощами святых сорока помощников царству нашему». Отсюда видно, что султанские деньги даны были аге (если даны) не на обновление Ксиропотама, а на зажигание в нём сорока лампад над святым мощами Севастийских мучеников. Как же понять всё это? Монастырь обновляется под присмотром султанского чиновника, следовательно, на деньги казённые, а деньги эти даются не на обновление его, а на покупку двадцати лавок с тем, чтобы доходы с них употреблялись на зажигание лампадок. Лампадки же эти зажигаются по усердию турецкого султана, не почитающего никаких святых и не поклоняющегося ни чьим мощам. Всё это нескладно, подозрительно, сомнительно. Так и сдаётся, что Хаттишериф, если он и дан был, искажён греческим переводчиком, сделавшим ради славы Ксиропотама излишние вставки, к коим я причисляю и следующую: «Все место, какое видит монастырь четыредесяти на четырех сторонах своих, все это место да будет всегдашним вакуфом и владением реченного монастыря Ксиропотама». Такую вставку, или такое искажение подлинника мог сделать только Ксиропотамский монах во время споров обители его со смежными монастырями, Русским, Кутлумушским и Симоно-Петрским, за прибавку земли к прежней земле её, смотря по кругозору на всех четырёх сторонах. Споры же эти начались с 1569 года, как это оказалось известным мне в самом архиве Ксиропотамском. Жалко мне, что и Хаттишериф Селима не выдержал критики, как не выдержали её хрисовулы Романа и Андроника. Но правда превосходнее жалости. Эта не уместна в истории Афона, а та должна иметь в ней место вечное. Выслушаем же историческую правду, касающуюся султана Селима, лично бывшего на Афоне, но выслушаем её не от Афонцев, а от Гаммера, написавшего весьма дельную историю оттоманской империи и издавшего её в 1844 году.

Пользуюсь этим рассказом и уверяю себя, что султан Селим в бытность свою на Афоне, дал Ксиропотамцам письменное дозволение обновить сгоревшую обитель их, но денег им не давал ни копейки, ни на неугасимые лампадки у мощей сорока мучеников, которых он не чтил, и которых не было в Ксиропотаме и нет.

Оканчиваю эту критику свою турецким поверьем: «кукушка прокуковала счастье Селиму и Ксиропотаму, напророчив первому богатые подарки от визирей, а второму право возобновления после пожара».

Теперь у меня в руках другое перо; и имя пишу иное повествование.

На месте Ксиропотама, за 509 лет до рождества Христова, по свидетельству тогдашнего географа Скилакса, стоял город Харадриэ. Жители его, как и прочие насельники Афона, почти все, я, полагаю. Были выходцы либо из Ахаии, либо из Мессинии, где находится речка под названием ΧΑΡΑΔΡΟΣ⁸⁶. Городок этот не был упомянут ни Геродотом, ни Фукидидом, которые хорошо знали Афонскую гору, потому что он зависел от большого на этой горе города Акроафоса, и был не что иное, как торговая пристань его.

Когда Македонские цари овладели Афоном, тогда один из них, именно Дмитрий Полиоркет (294−287 г.) отдал Харадриэ в приданое за дочерью своей, Стратоникой, сочетавшеюся с основателем Сиро-Македонского царства в передней Азии Селевком, и назвал этот город именем её, Стратоники. Она владела им и получала доходы от него во время царствования двух мужей своих, Селевка и сына Антиоха (281−262 г). А так как подле Сирийской столицы их Антиохии находилось увеселительное предместье Дáфна, то такое же предместье с этим же именем явилось и подле Афонского города Стратоники на самом берегу моря у порядочной корабельной пристани, которая поныне называется Дафна. (Смотр. мою истор. Афона. Ч. I. §. 20).

Город Стратоники знал пресловутый географ второго христианского века Птоломей, и на карте своей поставил его на южной стороне Афона, как раз в средине этой горы. (Geograph. Ptolom. L. III. §. II. – Смотри его карту Афона при моей истории сей горы.

Писатель пятого века христианского Стефан Византиец в своём сочинении о городах вот что сказал о Стратоникии: Στρατονίκεια πόλις Μακεδονίας, πλησίον Καρίας· κέκληται δὲ ἀπὸ Στρατονίκης τῆς Ἀντιόχου γυναικός. – Ἐκτίσθη δὲ ὐπὸ Ἀδριάνου, καὶ Ἀδριανούπολης ὠνομάσθη: т.е. Стратоникия город Македонии близ Карии. Назван же так от Стратоники, жены Антиоха. – А создан (вновь) Адрианом и назван Адрианополем. Отсюда видно, что город этот находится близ афонской Карии (это весьма верно), и что его возобновил Римский император Адриан (117−138), вероятно, после землетрясения, погубившего Акроафос, и переименовал в Адрианополь. Однако, во дни упомянутого Стефана этот Адрианополь по старому опять назывался Стратоникия, и, по Ксиропотамскому преданию, принадлежал царице Пульхерии († 451 г.). Она построила в нём монастырь во имя св. сорока мучеников Севастийских, только что обретённых ею по откровению свыше, в церкви св. Фирса, и положенных в новосозданном в честь их храме за Троадскими воротами в Константинополе, (а не в Ксиропотаме). Это предание без Афонских припевов я признаю; иначе, осталось бы непонятным мне, почему Ксиропотам в хрисовуле Михаила Палеолога 1276 года назван обителью сорока мучеников, тогда как прежде (как увидим ниже) его называли монастырём св. Никифора. Сдаётся, что почему-то вспомянута была забытая старина; и Ксиропотам Никифора опять оповещён был, как обитель Пульхерии, посвящённая молитвенному предстательству св. сорока мучеников Севастийских. В появлении христианства и монашества в городе Стратоники, во дни сей царицы, более всего убеждает меня встреча тут языческой мифологии с христианской верой. Говорю об этой встрече подробно, узнав её из Путешествия Барского, который, однако, по слухам неверным, отнёс её ко времени царствования Романа, (920−945 г.) когда мифология была уже забыта на Афоне.

Вот рассказ Барского. – «Царь греческий Роман старый со святейшим патриархом Константинопольским прииде в Ксиропотам и церковь новосозданную освяти в честь четыредесяти мученик; в освящении же храма, егда святейший патриарх возгласи имена святых четыредесяти мученик, о чудесе, в алтаре низу от помоста святые трапезы, си есть из-под престола, прозябе гриб великий с четыредесятьми кореньми и с четыредесятьми главами, и вознесшися горе, оплетеся окрест престола. Се же бысть в славу и честь святых четыредесяти мученик, яко всем удивлятися зримому и прославляти величие Божие. Неточию же тогда, но и на всякий год в праздник их обновляшеся и новый возрасташе, от него же с верою во освящение приемлющие различным недугам цельбу получаху: в лето же 6753–1245 во дни царя Мануила Палеолога и патриарха Иоанна Векка⁸⁷Италийицы приидоша к монастырю сему. Иноцы в нем тогда малодушны сущи, а наипаче слышавши пострадавших (Афонцов) лютое мучение, устрашишася и усретоша их со свещами и кадильницами и всякою честию, и принявши их в церковь, сослужиша с ними. Бог же, не терпя их беззаконного соединения, потрясе землю и паде церковь и покры их; и разрушишася все келлии и все стены монастырския …... и более гриб не возрасташе, понеже дадоша Святая псом; точию дира остася праздна под святою трапезою на знамение и исправление последним (потомкам)».

Всякий знакомый с мифологией язычников, почитавших винопойного божка Диониса-Вакха и перед попойками своими евших капусту, о которой речь будет ниже, угадает в оном рассказе насмешку Вакхантов над трезвенными монахами, для которых Пульхерия создала монастырь во имя св. сорока мучеников. Для незнающих же мифологии, но желающих разгадать значение сорокаглавого гриба в Ксиропотаме, я излагаю здесь, во-первых, одно мифическое сказание о диковинном явлении растения из-под пóла храмового, во-вторых миф о Дионисе-Вакхе, и наконец приложение его к алтарю и монашеству, в первый раз явившемуся в г. Стратоникии в царствование Пульхерии.

Юлий Цезарь рассказывал о себе самом, что в тот день, в который он остался победителем на Фарсальском поле (в 48 г. до Р.Х.), в храме Победы, находившемся в малоазийском городе Тралле, из-под пола сего храма показалась пальма, и выросла высоко, до самого потолка. Её показывали всем на удивление (Bell. civil. L. III. c. 105). Теперь вы сами смышляйте: мог ли вырасти сорокаглавый гриб в алтаре Ксиропотама и обвиться вокруг трапезы, ежели в капище выросла пальма и выросла высоко. Я же знаю, что в мифологических баснях всё возможно.

Как же могла составиться басня об оном грибе? Для решения этого вопроса надобно знать миф о Вакхе. – Вакх, он же Дионис, родился от бессмертного Бога Зевса и от смертной девицы Семелы, дочери Фиванского царя Кадма. Выросши он научил людей воспитывать виноградники и из зрелых гроздов их приготовлять вино, веселящее всех, кто пьёт его. От него виноделие распространилось в Малой Азии, Сирии, Мидии, Персии, Эфиопии, Индии, Бактрии, на берегах морей Каспийского и Чёрного, и на всех греческих островах, а отсюда и на Афоне. Когда же Вакх с шумными спутниками своими пришёл во Фракию, то здесь неприязненно встретил его царь Ликург и прогнал. Но зато разгневались на него боги и особенно Зевс и наказали его вот как. Однажды Ликург пошёл воевать с врагами своими и быв побеждён, побежал, но в минуты бегства запутался в кустах виноградных. Тут его нашли неприятели и заключили в пещеру, где он и умер с голоду. А пока он выпутывался из виноградника, оплётшего ему ноги, так много плакал, что ослеп; из слёзных же капель его впоследствии выросла многоствольная капуста (κράμβη). Посему она противна винограднику, так что если посадить её подле него, то на нём не уродятся грозды. По этой же причине древле на пирушках первая подавалась капуста, дабы гости не сделались слишком пьяны. В честь Вакха везде совершались празднества самые весёлые и шумные.

Весело праздновали Вакховые дни и жители Афонского города Стратоники. Но когда царица Пульхерия построила в нём монастырь с церковью во имя св. сорока мучеников, и когда в алтаре этой церкви по общему обычаю христианского востока, священники положили мраморную доску, как св. трапезу, на один каменный столп, от которого откосно поднимались к краям этой доски искусно изваянные из мрамора извития числом 40, по десяти на каждой стороне её; тогда поклонники Вакха, увидев такую вычурную трапезу и при ней трезвенных, постных, целомудренных, суровых монахов, и слыхав евангельское учение: не упивайтеся вином … блажени плачущие: стали насмехаться над христианами и пустили молву, что в алтаре у них выросла сорокоствольная капуста, (καράμβη)⁸⁸ и оплела собой трапезу их, и что они, как враги Вакха, истребят все виноградники и насадят одну капусту, а весёлые Вакханалии заменят своими постами и слезами, кои не слаще слез Ликурга.

Вот вам миф, вот вам и объяснение, и приложение его к алтарю церкви Стратоникийского монастыря. Я дорожу этим мифом. Он, как нельзя лучше, оправдывает предание о появлении христианства и монашества в городе Стратоникии и в смежной с ним Дафне, во дни девственной царицы Пульхерии, скончавшейся в 451 году.

Помянутый город существовал во время царствования благоверного Юстиниана I (527−565 г.). Доказательством тому служит книга Стефана Византийского о городах, поднесённая этому царю Ермолаем в сокращённом составе. В ней, как мы уже знаем, говорится, что город Стратоники так назван в честь дочери Македонского царя Стратоникии.

Этот город вместе с прочим селитвами на Афоне запустел, когда арабы несколько лет бившиеся с греческим царём Константином Погонатом на водах Эгейского моря, где и Афон, делали частые нашествия на сию гору. В 676 году Погонат заключил выгодный мир с этими врагами своими, и тогда же весь Афон отдал монахам как выморочное имение. С той стороны они мало-помалу заселили эту гору и настроили на ней малые монастыри, μονήδρια, σεμνεία. Но Стратоникийская обитель Пульхерии в этот раз не имела преподобных насельников: напротив, в соседней Дафне, немного ранее 730 года, возникла обитель Дохиарская во имя св. Николая Чудотворца⁸⁹.

С 830 года запустел и монашеский Афон страха ради арабского; но с 870 года опять стали возникать там иноческие обители, все – малые, кроме большого монастыря Иоанна Колову. В числе их воскресла и Стратоникийская обитель, но уже под названием Никифоровой, потому что первым возобновителям её угодно было посвятить её св. мученику Никифору, вероятно Коринфскому, если эти возобновители пришли на Афон из Ахаи, где и Коринф.

Игумен сей обители Иларион монах в 1046 году подписался седьмым под уставом, который дал святогорцам царь Константин Мономах. Его же подпись читается под делом 1048 года, хранящемся в архиве Афоно-Руссика.

В 1087 году обитель Никифора прозывалась уже Ксиропотамской, как это видно из подписи монаха её Феодорита под тогдашним делом о ските Ха́лду, которое я переписал для себя в архиве монастыря Филофеевского. Как же это прозвание досталось оной обители, тогда как Ксиропотамом назывался монастырь Павла? И когда это случилось? Полагаю, что это случилось немножко ранее 1071 года. В который Михаил монах монастыря господина Павла без прибавки, Ксиропотамского, подписался под делом, виденным мной в архиве Афоно-Руссика, и случилось так: обитель Никифора опустела, или по неимению средств содержать её, или потому что опустошали её морские разбойники; но по распоряжению Прота св. горы, перед 1071 годом, в неё перешло несколько монахов из монастыря Ксиропотамского, построенного препод. Павлом. От них-то она и стала прозываться Ксиропотамской, а прежний монастырь их удержал имя строителя своего Павла. Они принесли с собой великую часть животворящего Креста Христова, ту, что с гвоздинной пробоиной. С ними перешло в эту обитель и предание о Павле Ксиропотамском, о почёте, какой он имел у царя Романа старшего, о посольстве его к царю Болгарскому Петру и к зависевшим от него Сербам для удержания их в вере, и о пожаловании ему этим царём животворящего Древа, которое, как дар греческого царя Романа, принесено было оному Петру невестой его царевной Марией, и потом отдано вышеупомянутому Павлу. Так объясняется обмен названий монастырей Ксиропотамского и Никифоровского: первый стал именоваться Павловским, а второй Ксиропотамским. Так распознаётся и верная частица предания о Павле Ксиропотамском: действительно он строил монастырь Ксиропотамский, но не середине Афона, а у подошвы самой высокой части этой горы; он же и Древо, животворящее с гвоздинной дирою получил от Романа старшего, но не из рук его, а от породнившегося с ним царя Болгарского Петра.

Около 1142 года Ново-Ксиропотамскому монастырю, в котором, однако главная церковь тогда чествуема была во имя св. великомученика Никифора, госпожа Мария Цусми завещала, для поминовения и спасения души своей, нивы Озолимны и Великии в околотке Иериссовском. Но монахи сего монастыря потеряли Сигиллион Её (грамматику со свинцовой или восковой печатью). Посему игумен их, монах Иона просил Севастократора Никифора Комнина дать новый Сигиллион. Этот сановник, убедясь просьбою его и особенно письмом духовного отца своего Авраамия, утвердил за Ново-Ксиропотамом сказанные нивы законным порядком. (извлечено из архива Ксиропотамского).

В 1204 году Латины, с боя взяли Константинополь и поставили в нём своих императоров. Тогда и Афон очутился под властью Римского папы Иннокентия III. Этот папа любил тамошних монахов и защищал их от притеснений Латинов. В сию пору (1204−1224 г.) Афоно-Ксиропотамцы, ездя в Константинополь для поклонения мощам приснопамятного основателя старо-Ксиропотамского монастыря их преподобного Павла, снискали любовь и уважение бояр из дома Рангавеев, к которому во время оно принадлежал и сей Павел, и от них получили чашечку Пульхерии, называемую Пансехри, и животворящий крест её, дабы эти наследственные святыни не достались Латинам и кроме их – наследственный же дом с шестью при нём торговыми лавками, называемый Мире́леон, и наследственный же храм святых сорока мучеников Севастийских, а ради памяти, смастерили как умели, мраморные изображения Пульхерии и Павла Ксиропотамского. С этой поры их монастырь постоянно называем был обителью святых славных сорока великомучеников, во всех царских, патриарших, боярских и Афонских дееписаниях.

Этим сказанием заканчиваю разъяснение тёмного начала истории Ксиропотама, радуясь, что мне посчастливилось совершить это трудное дело.

Die Warheit in dem Wahn zu finden,

Zu ahnden sie, sie zu emfinden,

Sey meine Freude, mein Bestreben.

7 Воскресенье. – Вчера мной сданы были в архив все старинные дееписания, какие только получил я оттуда, а сегодня собраны некоторые сведения о настоящем состоянии Ксиропотама. Это монастырь своежительный. Всех монахов в нём 50, а с таксидиарами и келлиашами 80. Ему принадлежат пять келлий, которые находятся и продаются желающим жить вне монастыря. Податей взносит Ксиропотам иногда 12,000 иногда 15,000 пиастров. Масличный сад его на острове Фас даёт 7000 ок деревянного масла, или 525 пудов. Подле села Ермилии, что у Торонского залива, он имеет пахотную землю. В Валахии Ксиропотаму принадлежат: 1) Монастырь во имя рождества Предтечи с шестью имениями (мошиями), находящийся в виду Бухареста и прозываемый Плумбуита; 2) Метох с церковью успения Богородицы и с имениями, Берка, Протешти, или Бодоэшти, с мельницей на реке Олте, и с местом для двух-трёх лавок в Слатине среди Базара. Этой церкви в 1759 году декабря 7 дня братья Фалкогианосы пожертвовали часть своих имений в Берке и в Отешти с тем, чтобы доходы с них поступали на содержание иноков сего метоха и на украшение церкви Слатинской. В 1760 году марта 9 дня Иоанн Постельник записал тому же Метоху отцовское имение Братково близ Русдеведы. Все эти пожертвования сделаны были по случаю принесения Животворящего древа из монастыря Ксиропотамского в Валахию. Эту святыню тамошние христиане встречали и принимали с восторгом и ей приписали прекращение чумы. – В Молдавии, в городе Яссах Ксиропотаму принадлежит монастырь св. архангелов, построенный Іѡ Петром Воеводой в 1541 году. А этот монастырь заведывает ставропигиальной Троицкой обителью близ Ясс, которая создана и завещана была Ксиропотаму боярином Пагони Саули в 1671 году. Обе эти обители и хорошие имения при них слывут под общим названием Дáнку, и вместе с Валахскими дают ежегодного дохода 4000 рублей серебром.

Сегодня, после обедни, почётные Ксиропотамцы посетили меня, узнав, что завтра еду в монастырь Павловский. Я завёл разговор о монастырских имениях в княжествах, Молдавии и Валахии. Один из старцев, побойчее всех, между прочим сказал мне: мы не знаем, мы сомневаемся: доходят ли наши прошения до вашего государя. Ваше посольство в Константинополе держит сторону Молдаван и Валахов, хотящих отнять у нас имения в Княжествах. Значит: оно подкуплено ими. Ваше посольство дало знать княжествам и владельцам монастырских имений, что, если обе стороны в течение года не согласятся, как бы то ни было, то им обоим будет хуже. А соглашение это будет иметь силу только до 1852 года. По истечении же этого срока дело об имениях опять поступит на рассмотрение вашего посольства и правительств Валахского и Молдавского. На что же всё это похоже? Я советовал старцам исполнить нынешние, умеренные, требования княжеств, дабы не лишиться всех имений вследствие народной бури. А они возражали мне, что все монастыри, по духовным завещаниям и хрисовулам, имеют право полного хозяйственного распоряжения имениями без выдачи малейшей части доходов правительствам в Валахии и Молдавии. «Разве штыки лишат нас этого права»: примолвил один калауер. «Да, надобно бояться и штыков»: сказал я им улыбаясь. «Ведь вы безоружны». Последовало обоюдное молчание. Потом старцы ушли восвояси: а я стал собираться в дорогу.