Неизвестная проповедь Стефана Яворского о российском гербе (1702)

В статье рассматривается самая ранняя из известных панегирических проповедей митрополита Стефана Яворского (1658–1722), посвященная истолкованию эмблемы российского государственного герба (1702). Жанр церковной проповеди Яворский использует для изложения важнейших политических идей времени: прославления русской православной монархии и создания идеализированного образа монарха (Петра I). Для этого проповедник прибегает к своему любимому художественному приему – приспособлению библейских образов и символов для описания современных ему политических событий и идей.

Местоблюститель патриаршего престола, митрополит Рязанский и Муромский Стефан Яворский (1658–1722) в русской критике традиционно рассматривался как фигура переходная, связующая эпоху патриаршества, отошедшую в прошлое со смертью патриарха Адриана (16 окт. 1700 г.), с началом нового, синодального периода в истории русской церкви, который ведет свой отсчет с момента учреждения Духовной коллегии (Святейшего Правительствующего Синода) 19 февраля 1721 г. Этому выдающемуся православному иерарху выпала тяжелейшая миссия возглавлять русскую церковь в эпоху безначалия, в смутное время перемен и реформ, в пору брожения умов, всеобщего упадка нравов и «изнеможения веры». Переходный характер этого времени подавал соблазнительный повод для историков и критиков усматривать и в Яворском такую же двойственность и говорить о нем как о человеке, совмещавшем начала новой европейской цивилизации, западной образованности¹ и старых, традиционных убеждений, человеке, не сумевшем разделить преобразовательские планы Петра I и ответить на новые требования и вызовы времени. Со времени выхода известной диссертации Юрия Самарина в 1844 г.² стало общим местом противопоставлять Стефана Яворского как представителя старины и консерватора просветителю Феофану Прокоповичу, соратнику и единомышленнику царя, идеологу церковных реформ. В эту удобную схему не вписывается множество фактов, о которых, по-видимому, не мог знать Ю. Самарин в 40-е гг. XIX столетия, – и, в первую очередь, существование целого цикла ранних панегирических проповедей Яворского, в которых он выступал как безусловный апологет Петра I, прославляя как его военные победы, так и государственные преобразования: основание Петербурга, создание флота и армии, расширение границ и укрепление мощи Российской державы. Предметом особого восхваления в проповедях Яворского были и личные качества «труженика на троне». Однако большинство этих проповедей во времена Самарина не были напечатаны. Да и вообще при жизни митрополита вышла в свет всего лишь одна его проповедь киевского периода³. Вплоть до нынешнего времени опубликована лишь очень небольшая часть литературного наследия Стефана Яворского – в единственном издании, давно уже ставшем библиографической редкостью⁴. В трехтомнике сочинений писателя были помещены 35 проповедей и торжественных слов. На это издание преимущественно и опирались первые исследователи его творчества (Ю. Самарин). Между тем, в этом трехтомнике практически не представлен цикл общественно-политических проповедей Яворского. Часть проповедей этого жанра позднее, в 1860–1870-х гг., была напечатана в Трудах Киевской духовной академии⁵.

Принято считать, что московский период творчества С. Яворского начался в январе 1700 г., когда Киевский митрополит Варлаам Ясинский отправил игумена Киевского Николаевского монастыря Стефана в Москву с письмом к патриарху Адриану, в котором просил того учредить Переяславскую епархию. В Москве Яворскому по случаю смерти фельдмаршала А. С. Шеина (†2 февраля 1700 г.) выпало честь говорить проповедь в присутствии Петра I. Во всех биографиях С. Яворского это событие рассматривается как поворотное в жизни талантливого проповедника, поэта и богослова⁶. По преданию, эта речь Стефана так понравилась Петру, что он приказал игумену остаться в Москве⁷. 7 апреля Стефан был по приказу царя возведен в сан митрополита Рязанского и Муромского, а затем, 16 декабря 1701 г., после кончины патриарха Адриана, назначен местоблюстителем патриаршего престола и протектором Славяно-греко-латинской академии.

Тем не менее, есть основание полагать, что надгробное слово Шеину было не первой проповедью Яворского в Москве. Еще до смерти Шеина Стефан принял участие в ново учрежденном праздновании Нового года 1 января 1700 г. Именно в этом году празднование Новолетия было перенесено Петром I с 1 сентября на 1 января, и ему был придан статус важнейшего государственного и военного торжества года. «По окончании ж сего 1699 г. определено торжество Нового года генваря с 1 числа, а прежнее сентября с 1 числа отставлено; и оное действительно начало свое восприяло с 1700 года, для которого торжества в Москве была в соборной Успенской церкви по литургии отправлена предика чрез архиерея рязанского Стефана при благодарственном молебном пении по обычаю новому лету; потом была троекратная пушечная стрельба и фейерверки»⁸. Основными элементами этого ново учрежденного гражданского праздника стали литургия в Успенском соборе Кремля, торжественное молебное пение, проповедь на Новый год с подведением итогов прошедшего года, парад с пушечной пальбой и фейерверки. На Красной площади и других местах были сооружены триумфальные ворота, дома знати были украшены ветвями и иллюминацией. Текст и тема проповеди Стефана 1 января 1700 г. нам неизвестны, но очевидно, что именно с этого времени бывший малороссийский игумен С. Яворский выступает в России в роли официального придворного панегириста Петра I, певца его военных побед и государственных свершений. Традиция торжественного празднования Нового года в России, идущая от Петра I, сохранялась многие годы: «Именно оно [празднование Нового года – О.К.] становится центром, к которому царь стремится отнести не только торжества в честь военных побед всего года, но и тезоименитство, то есть царский праздник... С момента перенесения начала года на 1 января именно Новый год Петр рассматривает как единственный годовой гражданский праздник»⁹. Таким образом, главным содержанием новогодних торжеств было празднование военных побед прошедшего года и прославление монарха – главного виновника этих событий. Непременными элементами праздничного ритуала была проповедь митрополита Стефана на новый год и на победы, произнесенная с амвона Успенского собора или при встрече государя в триумфальных воротах¹⁰, а также поздравительные «орации» учеников Славяно-греко-латинской академии. В обязанности учеников и преподавателей академии входило не только составление приветственных речей, но и выработка эскизов триумфальных ворот, составление сценариев фейерверков, подбор подходящих по смыслу изречений и эмблем. Таким образом, если новогодние проповеди митрополита Стефана составляли центральную часть придворного ритуала, то декоративные элементы торжества (оформление триумфальных ворот, сюжеты фейерверков) служили живописными иллюстрациями этих проповедей, наглядными картинами, поясняющими смысл основных политических идеологем, разрабатываемых проповедником (ср. такие «знаковые» эмблемы петровского времени, как изображения российского герба – двуглавого орла, основных чинов (сословий) русского государства, колосящейся нивы с серпом – символа жертвенности павших героев и др.). Таким образом, панегирические проповеди Яворского были порождены потребностями придворного церемониала официальных торжеств петровского времени, и их содержание и форма всецело определялись насущным социальным заказом эпохи становления российской империи в начале XVIII в.

Цикл этих особых, «парадных» проповедей Яворского значительным образом отличается от основного массива остальных его произведений гомилетического жанра, большую часть которого составляли традиционные праздничные и нравственно-догматические слова. Эта часть наследия Яворского до сих пор мало исследована и должным образом не оценена¹¹. Важнейшее ее значение видится нам в том, что именно С. Яворский первый среди русских проповедников петровского времени коренным образом реформировал проповедь. Он вывел ее за рамки чисто церковного, нравственно-дидактического жанра, создав на ее основе новый тип проповеди – общественно-политической, обогащенной публицистическими и идеологическими смыслами; жанр, который по меткому выражению М. Киселевой, «участвовал в “идеологическом сопровождении имперских задач”»¹². Яворский, безусловно, опирался здесь на богатые традиции русской панегирической литературы XVII в., на своих предшественников – Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина, Лазаря Барановича и др. Однако основной формой панегирической литературы становится у Стефана не стихотворный панегирик, а именно похвальная проповедь. Под видом церковной проповеди Яворским создаются приветственные и похвальные слова, написанные «на торжественные случаи», т.е. по светским, а не церковным поводам. Они являлись знаковыми событиями общественной, политической жизни петровского времени, служили выработке значимых мифологем и символов, необходимых для новой государственной и национальной самоидентификации русского общества. Схожие функции позднее стала выполнять парадная, торжественная ода «на случай».

Наиболее значительные произведения этого жанра были созданы митрополитом Стефаном в первый период его творчества с 1700 по 1711 гг., когда проповедник был наиболее приближен к царю. Проповеди Яворского этого периода – это обширные трактаты, посвященные исследованию одной главной темы: значению, истории и путях становления русской православной монархии, а также роли общественного подвига выдающегося российского монарха-преобразователя. На эту тему Яворским было написано более десятка дошедших до нас проповедей 1702–1711 гг., связанных между собой по смыслу и образующих единый цикл. В них проповедник последовательно, год за годом, осмысливает различные стороны российской монархии: символическое значение российского герба, триумфальное, победоносное шествие российского государства в Северной войне, роль четырех главных российских сословий – опорах и движущих силах государства, роль русских воинов, принесших победу и славу Российской монархии, размышляет об истории и происхождении российского государства и русского народа, поднимает тему личного жизненного подвига и выдающихся качеств российского монарха Петра I, священного «камня» в основании новой Российской монархии. Яворский также выделяет три наиболее знаменательных, с его точки зрения, свершения Петра I, которые послужили делу преображения России: строительство новой столицы – Петербурга, создание флота и создание армии. Каждой из этих тем он посвящает отдельную проповедь.

В одной из первых своих знаковых проповедей, произнесенных в качестве местоблюстителя патриаршего престола, митрополит Яворский обращается к раскрытию важнейшего символа русской государственности – эмблеме российского герба, двуглавого орла¹³. Проповедь была произнесена 10 января 1702 г. в Успенском соборе после торжественного молебна по случаю первой победы графа Б. П. Шереметева над семитысячным корпусом шведской армии под командованием генерала Шлиппенбаха у селения Эрестфер под Дерптом 29 декабря 1701 г. Это была первая крупная победа русской армии в Северной войне после поражения, полученного ею под Нарвой. Шведы потерпели сокрушительное поражение: они потеряли три тысячи убитых и 350 раненых.

Эмблематика, наглядные зрительные образы и живописные аллегории играют важную роль в культуре барокко, в том числе и в словесном искусстве. Одной из наиболее значимых эмблем в русской культуре второй половины XVII – начала XVIII вв. стало изображение российского герба. 14 декабря 1667 г. царь Алексей Михайлович впервые в истории издал указ о российском гербе «О титуле Царском и о Государственной печати», в котором дал официальное объяснение значения трех корон над головами орла, а также скипетра и державы в эмблеме государственного герба: «Орел двоеглавный есть герб державный Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца, Его Царского Величества Российского Царствия, на котором три коруны изображены, знаменующие три великие, Казанское, Астраханское, Сибирское, славные Царства, покоряющиеся Богом хранимому и высочайшей Его Царского Величества милостивейшего Государя державе и повелению; на правой стороне орла три грады суть, а по описании в титле, Великие, и Малые, и Белые России, на левой стороне орла три грады своими писаньми образуют Восточных, и Западных, и Северных; под орлом знак отчича и дедича; на персех изображение наследника; в пазноктех¹⁴ скипетр и яблоко¹⁵, и являют милостивейшего Государя Его Царского Величества Самодержца и Обладателя».¹⁶

Во второй половине XVII в. тема российского герба стала особенно актуальна у поэтов и писателей – выходцев из Юго-Западной Руси. Вхождение Киева, левобережной Украины, Смоленской и Черниговской земель в состав Российского государства при Алексее Михайловиче после русско-польской войны 1654–1667 гг. оживило в образованном обществе интерес к вопросам государственного единства России и символам российской государственности и породило обильную панегирическую литературу, где царь Алексей Михайлович прямо именовался «орлом Российским». Наиболее ярким примером является стихотворный панегирик Симеона Полоцкого «Орел российский», преподнесенный им 1 сентября 1667 г. царю Алексею Михайловичу и объявленному тогда же его наследником царевичу Алексею. Сочинение явилось поэтическим объяснением эмблемы российского герба¹⁷. Идейным центром панегирика служило изображение двуглавого орла с мечом и скипетром, помещенного внутри солнечного диска. На груди орла размещался герб российского государства. Свет солнца знаменовал царя Алексея Михайловича и второго солнца – царевича Алексея, просвещающих своими добродетелями весь мир¹⁸. Годом ранее стихи на Российский герб написал Лазарь Баранович в книге «Меч духовный» (1666), посвященной Алексею Михайловичу, где также использовал символ «царь – орел»; тот же образ встречается и в слове Епифания Славинецкого «На венец лета»¹⁹. Широко использует метафору царя-орла (а также царя-солнца) в своей поэзии и ученик Симеона Полоцкого Карион Истомин²⁰. Отметим также, что в личной библиотеке Яворского находился экземпляр книги Иннокентия Гизеля «Мир с Богом человеку», изданной в Киеве в 1669 г., в начале которой был также помещен царский герб и вирши, посвященные Алексею Михайловичу²¹.

Проповедь Яворского о российском гербе 1702 г. по своей тематике напрямую связана с предшествующей ему барочной панегирической традицией XVII в. Она имеет художественно-описательный характер, причем все составляющие элементы герба толкуются проповедником не в конкретно-историческом, а в символическом и аллегорическом плане. Необычной и новой была библейская интерпретация эмблемы герба в проповеди. Так, например, солярная символика использовалась проповедником не для описания добродетелей царской особы (как это было у Симеона Полоцкого и писателей его круга), а для изображения света христианской веры.

Основным художественным приемом в проповедях С. Яворского является объяснение событий современной истории и политики через аллегорическое и метафорическое толкование библейских образов. Так, в начале своей проповеди о гербе митр. Стефан обращается к истолкованию образа «жены, облеченной в солнце» из Апокалипсиса: «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна и на главе ее венец из двенадцати звезд» (Откр.12:1). По мысли проповедника, этот образ знаменует собой восточную православную церковь, «во Христе Спасителе нашем, аки в солнце пресветло сияющую» (л.2) и торжествующую над нечестивой мусульманской верой, символом которой является луна. «И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия». (Откр.12:14). Два крыла великого орла, данные жене, по мнению митрополита Стефана, – это символ православной российской монархии:

«Твоя-то зде похвала, всяку хвалу превосходящая, тривенечный, высокопарный²², в высоте своей непостижимый, орле, высокого гнезда царского высокий птенче, прадедное православных монархов российских знамение» (л.2об.). Орел, изображенный на российском гербе, – один из любимых сквозных образов ранних проповедей митрополита Стефана, который всегда толкуется им как символ царского династического рода, и шире – как символ священной российской монархии в целом, а Петр I иносказательно называется им «высокопарным птенцом» (ср. «Высокого надобе ума высоких словес на похвалу высокопарного птенца!» – лл.6–6об.)²³ Проповедник в данном случае не упоминает об исторической преемственности российского орла от герба византийских императоров. Стефану Яворскому важнее подчеркнуть неразрывную связь российской монархии с православной церковью и охранительную по отношению к последней функции «царского орла»: «Твои то крыле, высокопарный орле, церковь Божественную, аки... щиты защищают и от всякого зла невредиму сохраняют: на твоих то крылах, аки на херувимских носилах, высоко возносится церковь православно российская» (л.2об.). Эта мысль о согласии, гармонии – «симфонии» – государственной власти и церкви развивается в проповеди чуть дальше, при толковании образа двуглавого орла российского герба – бывшего государственного герба восточной римской империи, заимствованного Россией у Палеологов при Иване III. В Византии, как известно, две главы орла символизировали единство восточной и западной империи. Стефан предлагает свое толкование двуглавого орла российского герба как символа единства государства и церкви. «Двоеглавый орел Государством московским владеет для чего ж? Дабы нас научил, яко Государству российскому две главе толко имети подобает, едину на небе, а другую на земли, на небе глава Христос, якоже глаголет апостол: глава церкви Христос, на земли глава государь. Кроме сих двоих глав, кто иныя главы ищет, свою погубит (выделено нами – О.К.). Сию убо тайну изобразует орел двоеглавный» (лл.6об.–7). В этом месте проповеди Яворский опирается на слова ап. Павла, согласно которым как «муж есть глава жены, так и Христос глава церкви» (Еф.5:23). Главенство Христа в Церкви – это основополагающий экклезиологический догмат православного вероучения²⁴.

Кого же имеет ввиду проповедник, говоря о неких иных претендентах на верховную власть, кроме Христа и монарха? Это очень многозначительное место проповеди, которое можно комментировать различным образом. Однако из общего контекста проповеди ясно, что проповедник здесь подразумевает именно «государство российское» и, по-видимому, имеет в виду сугубо российскую ситуацию противостояния царя и патриарха, памятную по эпохе правления Алексея Михайловича. Фраза «кроме сих двоих глав, кто иные главы ищет свою погубит» может содержать намек на патриарха Никона, претендовавшего некогда на превосходство власти церкви над властью царя и поплатившегося за это. Если последнее предположение верно, то митрополит Стефан, называя главой церкви Христа, а не патриарха, который являлся с 1589 г. законной главой русской поместной церкви, демонстративно относит себя к сторонникам политики царя, признавая ненужность упраздненного Петром патриаршества. Одновременно эта фраза может быть истолкована и как подчеркнутый отказ самого проповедника от каких-либо личных притязаний на патриаршую власть, и как грозное предостережение тем, кто в ней может быть заинтересован. Это весьма интересный штрих, характеризующий воззрения молодого С. Яворского, которого мы традиционно привыкли считать противником отмены патриаршества на Руси. Слова проповеди 1702 г. разрушают этот сложившийся стереотип. В то же время, признавая все-таки две равноценные силы в Российском государстве, – власть монарха и власть церкви (возглавляемой Христом), проповедник не готов еще к радикальному шагу, который сделал Феофан Прокопович в 1718–1720 гг.: полностью упразднить самовластие церкви, подчинив ее всецело неограниченной власти монарха, утверждая, что «Государь в Государстве своем есть воистину Епископ Епископов».

Большое внимание в проповеди 1702 г. уделяется символическому истолкованию трех венцов над орлом. Исторически они появились на российском гербе при Борисе Годунове и знаменовали завоеванные Россией при Иване Грозном Казанское, Астраханское и Сибирское царства. Ст. Яворский предлагает более широкое, многозначное толкование венцов. Во-первых, венец – это «знамение победы», которое дается России за военные подвиги и труды, за победы «над супостатами». Но самое главное, тричисленный венец – это символ св. Троицы, «тройческой православной веры», за которую подвизались и подвизаются православные российские монархи (л.4об.). В этой связи проповедник перечисляет те различные «царства», которых гораздо больше, чем три (казанское, сибирское, астраханское, касимовское, иверское и прочие) и которые были завоеваны русскими православными монархами, «веры святыя троические апостольские восточные великими ревнителями и расширителями и хранителями» (л.5). Огромной удачей этих языческих царств, по мысли проповедника, было то, что они покорились не мусульманским, не татарским, «зловерием помраченным» победителям, но православным монархам: «Велика их [царств] утеха и похвала, яко сицевым работают монархом, которым вся вселенная кланяется, ужасается и трепещет» (л.5). Другая смысловая параллель российскому гербу – три венца (железный, серебряный, золотой), которые некогда давались при венчании римским кесарям. Для российских монархов, и, в первую очередь, для Петра I, подобные тричисленные венцы, по мнению проповедника, служат символами «непреодоленного мужества» (железный), «благочестия» (серебряный) и «великодушия» (золотой) (л.6). Объясняет проповедник и происхождение очерненной окраски орла (т.е. Петра I) на российском гербе, который придает ему «троякий огнь, никогда же угасающий»: огонь любви к Богу (благочестия), любви к ближнему и огонь «марсовый», военный (л.8).

Исторический фон вводится в проповедь в связи с перечислением «преславных и победоносных браней» русских князей и царей, благодаря которым Российское государство расширялось и прирастало новыми царствами и землями. Упомянуты победы московских князей над Батыем и Мамаем, покорение многих народов при «первом царе всероссийском Иоанне Васильевиче», присоединение литовских и смоленских земель при Алексее Михайловиче, победы Феодора Алексеевича над турками под Чигирином и под Киевом. В этом славном ряду стоит и «предкам своим равный» монарх Петр I, покоривший военные оплоты мусульман: «азовские вавилоны» и «казикермейские и тавайские капернаумы».

Общеизвестно, что эпоха преобразований Петра I воспринималась многими его современниками как начало новой российской истории, нового отсчета времени, а Петр I – как первый великий правитель, приведший Россию «из небытия в бытие»²⁵, «сотворивший» новую Россию. В этом отношении проповедь С. Яворского о российском гербе отличается от ряда аналогичных произведений этого жанра, написанных в петровскую эпоху позднее, когда отчетливо проявилась роль Петра I как реформатора России. Яворский, помещая Петра в исторический ряд славных российских монархов, внесших свой вклад в дело возвышения России, воспринимает его пока не столько как Петра «первого», творца нового государства и его новой истории, сколько как наследника и продолжателя лучших традиций российской монархии. Достаточно характерным представляется эпитет «отчич и дедич», часто употребляемый Яворским в отношении Петра – см., например, посвящение царю в заглавии проповеди «Колесница торжественная» 1703 г. на взятие Шлиссельбурга: «земель Восточных, Западных и Северных Отчичю и дедичю»²⁶ (то есть законный наследник и владетель этих земель в третьем поколении). Заимствованное из официального титула царя Алексея Михайловича, это выражение в контексте всего ораторского творчества Яворского наполняется особым содержанием. Оно содержит представление о преемственности исторических традиций и о Петре как законном наследнике и продолжателе дела его отцов и дедов по собиранию земель. Наиболее показательной в этом отношении является проповедь митр. Стефана 1706 г. «Торжественной колесницы путь сугубый – наследие и взыскание», в которой весь исторический путь России рассматривается им в неразрывной связи славной истории и героической современности.

Своеобразным образом в проповеди 1702 г. толкует проповедник и образ всадника (св. Георгия) на коне, поражающего змея, изображенного на российском гербе в виде щита на груди орла. Герб Москвы как столицы и средоточия Российского государства был присоединен к гербу России при Иване III. Однако Яворскому эта историческая конкретика неинтересна, ему важно интерпретировать образ коня через библейскую символику. Он находит параллели образу всадника в видениях четырех коней из «Откровения» Иоанна Богослова и привязывает его к современной российской истории: «Апокалипсис российская подобное ж изъявляет видение. Зрите на царскую печать, и егда отверзеся печать и видех, и се конь черн весь, дымом военным окурен и очернен, и седяй на нем, имя ему Марс российский, имеяше в руце своей копие. И дана бысть ему область наступати на змию и на скорпию и на всю силу вражию» (лл.10об.–11). «Вооруженный кавалер» на коне – это не кто иной, как фельдмаршал Б. П. Шереметев, поражающий «седьмотысячного шведского змея» под Дерптом.

Наконец, самый значимый символ российского герба проповедник приберегает под конец своего слова. Распростертые крылья орла, по его объяснению, символизируют крест Христов, «миру непобедимую победу», – крест, которым тот победил диавола и смерть. Крестное знамение в виде звездного креста на небе было явлено некогда равноапостольному князю Константину в ознаменование его победы над Максентием, крест Христов помогает и Петру I (как новому Константину) побеждать врагов, не кланяющихся животворящему кресту Господню. В более поздней проповеди на Сретение креста Господня 13 июля 1705 г. Яворский еще определеннее подчеркивал связь царской власти с крестом, а через крест связь царя земного – с царем небесным: «Власть царская от креста святого происходит, крестом утверждается; и сия то есть тайна, что только Христос на кресте был распятым, тотчас и титло царское одержал IНЦI (лл.124 об.–125).

Заканчивается проповедь 1702 г. славословием матери-России, надежно хранимой распростертыми крыльями державного орла: «Торжествуй убо ныне, радуйся и веселися, преславная непобедных воинов мати Россие... Имаши... ты, Россие, и будеши иметь победу, когда тя распростертыя тривенечнаго орла криле соблюдают, сохраняют, защищают.» (лл.14об.–15). Таким образом, главный объект воспевания в проповеди Яворского 1702 г. – Российское государство в его прошлой, настоящей и будущей славе и российский герб, являющийся символом этой славы. Сила Российского государства – в нерушимом единстве государства и церкви, в защите государством православной «троической» веры, что обеспечивает победоносное шествие российского орла (креста) в битвах с иноверными (мусульманами, поляками и шведами). Все сложное словесное метафорическое узорочье, с помощью которого автор толкует значение атрибутов российского герба, не является для автора самоцелью, простой игрой ума, но служит раскрытию важнейших общественно-политических концептов современности.

Следует отметить, что изображение российского орла стало популярным сюжетом при оформлении официальных торжеств, и оно служило наглядной иллюстрацией к идеям новогодних проповедей Яворского. Так, например, во время праздника, устроенного год спустя, 1 января 1704 г., по случаю взятия Нотебурга, был зажжен фейерверк, изображавший «государственного орла», державшего на крыльях и в правой лапе изображения Белого, Каспийского и Азовского морей. Затем к нему подплывал на ладье Нептун, который подавал орлу изображение четвертого – Балтийского моря. После фейерверка зрителям представили три больших фонаря-транспаранта, на одном из которых был также изображен российский орел с четырьмя морями²⁷.

Таковы главные особенности проповеди о российском гербе, которые характерны также для всего цикла панегирических проповедей митр. Стефана Яворского первого десятилетия XVIII в. Следует отметить, что Петр I высоко ценил и понимал историческое значение этих «приветственных слов» митрополита Стефана, который стал своеобразным летописцем военных побед и государственных преобразований русского монарха раннего периода его правления. Недаром при подготовке «Гистории Свейской войны» в 1722–1724 гг. царь неоднократно давал указания Гавриилу Бужинскому разыскать и издать приветственные и поздравительные слова покойного Яворского и учителей «Греческих и Латинских школ» (Московской Славяно-греко-латинской академии) на триумфальные въезды царя в период Северной войны.

Итак, в рамках реформированной церковной проповеди митрополит Стефан создал по сути особый жанр литературной публицистики – торжественный панегирик, который следует рассматривать как непосредственного предшественника похвальной оды XVIII в. Широко используемая библейская метафорическая образность в похвальных словах Яворского являлась, с одной стороны, данью церковной традиции, а, с другой, чисто литературным приемом, который служил для выражения важнейших общественно-политических концепций современности. Главной из них было утверждение сакральной ценности русской православной монархии, под защитой которой находилась Россия, идеализированное изображение русского монарха как средоточия государства, а также представление о значимости индивидуального подвига во имя общественного блага. Проповеди Яворского стали необходимым связующим звеном между собственно церковной литературой и светскими ораторскими жанрами XVIII в. Многие художественные и идейные открытия талантливого проповедника, мыслителя и идеолога петровского времени были подхвачены впоследствии светской литературной традицией – одической школой русского классицизма 1730–1760-х гг.

Список литературы

1. Быкова Т. А., Гуревич М. М. Описание изданий гражданской печати. 1708 – январь 1725 г. М. – Л., 1955. Гребенюк В. П. Публичные зрелища петровского времени и их связь с театром // Новые черты в русской литературе и искусстве. М., 1976. С. 133–145.

2. Гребенюк В. П. Эволюция поэтических символов российского абсолютизма (от Симеона Полоцкого до М. В. Ломоносова) // Развитие барокко и зарождение классицизма в России. М., 1989. С. 188–200.

3. Елеонская А. С. Человек и вселенная в ораторской прозе Епифания Славинецкого // Развитие барокко и зарождение классицизма в России XVII – начале XVIII в. М., 1989. С. 201–220.

4. Журнал или Поденная записка ... Петра Великого с 1698 г. даже до заключения Нейштатского мира. СПб.: при Имп. Академии Наук. 1783. Т. 1.

5. Заведеев П. История русского проповедничества от XVII века до настоящего времени. Тула, 1879.

6. Киселева М. Имперские темы в барочных проповедях Стефана Яворского: «Царство как колесница четыреколесная» // Киселева М. Интеллектуальный выбор России второй половины XVII – начала XVIII века: от древнерусской книжности к европейской учености. М., 2011. С. 342–359.

7. Мечта о русском единстве: Киевский синопсис (1674). М., 2006.

8. Никодим (Белокуров), архим. Неизданные проповеди местоблюстителя патриаршего престо­ла, Рязанского митрополита Стефана Яворскаго. М., 1863.

9. Орел российский. Творение Симеона Полоцкаго. Сообщил Н. А. Смирнов. (ОЛДП. Вып. 133). СПб., 1915.

10. Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. II: Описание славяно-рус­ских книг и типографий 1698–1725 годов. СПб., 1862.

11. Письма и бумаги Петра Великого. СПб., 1887.Т. I.

12. Погосян Е. Петр I – архитектор российской истории. СПб., 2001.

13. Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830. Т. 1 (1649–1675).

14. Православная энциклопедия. М., 2006. Т. 11: Георгий-Гомар.

15. Проповеди блаженныя памяти Стефана Яворского, преосвященного митрополита Рязан­ского и Муромского, бывшего местоблюстителя престола Патриаршего, высоким учением знаменитого и ревностию по благочестию преславного. М.: в Синод. Тип., 1804–1805.Ч. 1–3.

16. РГАДА. Рукописное собрание. Ф. 188. Ч. I. Оп. I. № 1029. XVIII в. Проповеди Стефана Яворского.

17. Самарин Ю. Стефан Яворский и Феофан Прокопович как проповедники. М., 1844.

18. Самарин Ю. Ф. Стефан Яворский и Феофан Прокопович // Самарин Ю. Ф. Сочинения. М., 1880. Т. 5.

19. Сумцов Н. Ф. К истории южнорусской литературы семнадцатого столетия. Вып. III: Иннокентий Гизель. Киев, 1884.

20. Труды Киевской духовной академии. 1865, № 3; 1874, № 7, 10, 12; 1875, № 1, 3, 5.

21. Чин поставления на царство. царя. Алексея Михайловича. Сообщено архим. Леони­дом. (Памятники древней письменности и искусства ОЛДП). СПб., 1882. Т. 7. Вып. 16.

22. Чистович И. А. Неизданные проповеди Стефана Яворского. СПб., 1867.