Воспоминания об архимандрите Таврионе (Батозском)

В России в советское время почти все монастыри были закрыты, но в каждой из Балтийских республик сохранился православный монастырь со своими святынями: в Эстонии – Пюхтицкий монастырь со святым источником и чудотворными иконами, в Литве – монастырь Святого Духа с мощами святых Вильнюсских мучеников, а в Латвии – в Пустыньке – в скиту Рижского женского монастыря близ Елгавы был живой старец, к которому съезжалось со всех сторон множество людей. Это был архимандрит Таврион.

После смерти в 1968 г. схиархимандрита Косьмы (Смирнова) Пустыньке был необходим опытный духовник. Выбор Рижского митрополита Леонида (Полякова) остановился на архимандрите Таврионе. Митрополит уже знал его как деятельного священника, очень много сделавшего для Церкви. Поэтому, когда отец Таврион вначале не соглашался, митрополит достиг своего при содействии Патриарха Алексия I. За послушание высшей церковной власти архимандрит согласился.

В 1975 году после долгого отсутствия я вернулся в свой родной город Елгаву. Через какое-то время Господь призвал меня на служение Ему в храме Успения Божией Матери. Там я встретил нескольких москвичей, которые помогали священнику. Они-то и рассказали мне о старце Таврионе, так как часто приезжали в Пустыньку. Мы стали ездить туда вместе. Когда я познакомился ближе со старцем, меня стало тянуть туда всё больше и больше. До сих пор сохранилось в моей памяти одно очень сильное духовное переживание. Как-то мы втроем из Елгавской церкви приехали в Пустыньку на Литургию (которая там начиналась очень рано), чтобы помолиться, причаститься Святых Тайн и успеть обратно в свой храм на службу. Наше появление, очевидно, для отца Тавриона было неожиданным, так как мы должны были быть в это время в Елгавском храме, и поэтому он встревожился, не случилось ли что. Вскоре мы поняли, что он о нас особо помолился. Когда после Святого Причастия мы вышли из церкви и поспешили обратно, все трое ощутили такой душевный подъем и такую духовную радость, какую ни до, ни после того больше не переживали. Это необычайное чувство сохранялось еще долго. Было такое ощущение, что всех любишь, всем желаешь спасения и сожалеешь, что другие не могут переживать подобное. Такова была сила молитвы старца.

В следующем году митрополит Леонид посвятил меня в иподиакона, и я вступил на новый путь. Вскоре меня рукоположили в диакона, потом во иерея. Теперь я мог ездить к отцу Тавриону только тогда, когда появлялась возможность выехать из Риги, где я служил в женском монастыре. Уже в то время я неоднократно был свидетелем силы его молитв. Когда меня как начинающего священника постигало какое-нибудь искушение или появлялись трудности, я просил отца Тавриона помолиться за меня, и всё оканчивалось благополучно. Как-то у меня возникли сложности по поводу книги религиозного содержания – дал почитать одному человеку, а вышло так, что книга попала не в те руки. Сразу поехал к старцу, он помолился, и сложная ситуация удачно разрешилась. И так каждый раз, если что-нибудь случалось, стоило только об этом рассказать отцу Тавриону, все чудесным образом разрешалось. Мне казалось, что нет ничего такого, что было бы невозможным по его молитвам.

Помню еще случай, когда, будучи диаконом, я однажды неожиданно приехал к отцу Тавриону на вечернее богослужение – захотелось помолиться в Пустыньке. Был пост, будний день, людей в храме мало. Сначала батюшка выказал недовольство тем, что я приехал без его благословения. Когда я зашел в алтарь, отец Таврион служил вечерню. Он то молился в алтаре, то выходил на левый клирос к паломникам, помогая им петь. Когда отец Таврион оказывался в алтаре рядом со мной, я ощущал явную благодать, исходившую от него, и в это время во мне сама собой стала твориться Иисусова молитва.

После того, как меня посвятили в сан иерея, я старался ревностно говорить проповеди. Я думал, что как священник я должен очень много проповедовать (так я считаю и теперь). Но по неопытности я готовил проповеди, обложившись книгами, стараясь как можно больше собрать материала. Наконец, я понял, что на другие дела у меня просто нехватает ни времени, ни сил. Обратился к отцу Тавриону с вопросом – как быть? Он ответил очень точно: «Ты и так много говоришь». Я успокоился и в дальнейшем стал готовиться к проповедям с чувством меры.

В те времена нередко бывало, что священник служил Литургию, а причастников не было. Под влиянием проповедей отца Тавриона я очень часто призывал молящихся к более усердному причащению. Многим тогда казалось, что это какое-то новшество, и людям было трудно изменить свое отношение к таинству Причащения. Даже монастырские сестры говорили обо мне: «Батюшка нас всё зовет, а мы не идем».

Когда отец Таврион заболел, митрополит Леонид послал меня в Пустыньку к нему на помощь. Это было в 1978 году после праздника Воскресения Христова. Я был в то время начинающим священником, и потому мне было нелегко там служить. К тому же, к архимандриту Тавриону приезжало очень много людей, а когда узнали о его тяжёлой болезни, паломников стало приезжать ещё больше. Но молитвенную поддержку старца я ощущал постоянно.

Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что болезнь батюшки была явно по Промыслу Божию, хотя, наверно, он сам в то время не предполагал, что его жизненный путь уже заканчивается. Несмотря на то, что старец дожил до восьмидесяти лет, у него ещё было много сил служить, благодать Божия его укрепляла. Зная жизненный путь архимандрита Тавриона, я не представлял, что он мог бы не совершать Литургию из-за немощи. Как бы тяжело он ни болел, он всегда служил. Но теперь у отца Тавриона обнаружили рак пищевода, и какое-то время его поддерживала только Святая Кровь Христова, которой он причащался, а есть он ничего не мог. Старец стал заметно слабеть, и совершать богослужения ему с каждым днем становилось всё труднее. Поэтому ему был необходим помощник.

У отца Тавриона в Елгаве был дом, приобретенный, видимо, для того, чтобы совершать там богослужения, когда он почему-либо не сможет служить в Пустыньке. Тяжелые жизненные испытания научили его быть предусмотрительным. Но поскольку старец знал, что Господь рано или поздно призовёт его к Себе, он договорился с митрополитом этот дом переписать тому, кого определят ему в помощники. Впоследствии я передал дом Церкви.

Предусмотрительность архимандрита Тавриона была видна во всём. Например, дрова и уголь у него в монастыре всегда были заготовлены заранее и с запасом. Вина и муки для служения Литургии всегда было вдоволь. К сожалению, надежных помощников у отца Тавриона было немного, а самому во всё вникнуть и всё предусмотреть трудно. Однажды он обнаружил, что в его запасах испортилось много вина. Помню, как он огорчился на праздник Св. Троицы (это была его последняя Литургия): я не проверил вино, которое нам подали на службу, и оказалось, что оно кислое. Было горько услышать упрек отца Тавриона: «У нас вина – хоть пожар туши!»

Однажды был случай, когда архимандрит Таврион захотел самостоятельно решить проблему отопления деревянного храма монастыря (это было ещё до парового отопления) самодельным обогревом. Проведённое им отопление не отвечало противопожарным требованиям. Когда приехал архиерей и увидел проделанную работу, он указал отцу Тавриону на его ошибку и велел всё разобрать. Старец сам, без посторонней помощи, ещё до Литургии, за одну ночь всё исправил.

Во время болезни отца Тавриона в очередной раз в Пустыньку приехал митрополит Леонид. Его все ждали и пригласили на трапезу. Митрополит любил пошутить и иногда сказать что-либо довольно колкое. Во время трапезы из своей кельи вышел отец Таврион, весь сияющий, хотя он с трудом передвигался, придерживаясь за стенку. Митрополит, увидя батюшку, шутя, сказал ему нечто такое, что любого могло бы смутить, но старец сохранил радостное настроение. Видно было, что в этот момент он находился в необычайно возвышенном состоянии духа. Таким я его еще не видел.

Все, в том числе и я, не могли поверить, что он умрёт. Было необъяснимое чувство, что он с нами рядом будет всегда. Но отец Таврион тихо угасал, и всё-таки по воскресениям приходил на службу до тех пор, пока хватало сил. В праздник Святой Троицы отец Таврион из последних сил, но с большим воодушевлением отслужил Божественную Литургию. Слабым голосом батюшка проникновенно произнес проповедь о величии Божественной Евхаристии и нашем участии в ней. Хотел он служить и в день Святого Духа, но уже не смог прийти. Я предполагаю, что в дальнейшем отец Таврион совершал Литургию у себя в домике, поскольку там была отдельная комнатка для богослужений, в которой, по свидетельству очевидца, находились церковные сосуды для служения Евхаристии.

Перед самой смертью, когда всем стало ясно, что дни старца уже сочтены, и многие стали тревожиться о том, что же будет дальше. Отец Таврион просил передать своим духовным чадам, чтобы они не скорбели и не смущались, так как все они находятся крепко в руках Божиих.

В день кончины отца Тавриона 13 августа рано утром я служил в храме Преобра­жения Господня. В какой-то момент службы я увидел, как в оконное стекло алтаря ударилась птица. Так было несколько раз, поэтому я обратил на это внимание и сразу подумал: «Наверное, отец Таврион отошёл ко Господу». Вскоре мои предположения подтвердились.

Отец Таврион весь пребывал в Боге. Это чувствовалось во всём. Центром его жизни была Литургия. Он был очень собран на богослужении и в то же время всё видел и замечал.

Иногда митрополит Леонид приглашал отца Тавриона в Ригу на праздничные богослужения, в которых участвовали и другие священники. Нам, священникам, во время соборного богослужения при большом стечении народа трудно было не отвлекаться от молитвы. Отец Таврион же всегда бодрствовал, пребывая в молитве. Помню, случилось, что во время службы мы стояли один напротив другого. Батюшка, опустив глаза, был весь погружён в молитву. Я с интересом наблюдал за ним. Он это почувствовал, взглянул на меня и тотчас опять углубился в молитву.

Архимандрит Таврион приезжал в Ригу как духовник не только Пустыньки, но и всего Рижского женского монастыря. Мне запомнилась одна Литургия, которую он служил в монастырском храме. Чувствовался большой духовный подъём. Во время проповеди отец Таврион рассказал несколько случаев из своей священнической жизни. Когда он был в ссылке, ему пришлось жить в землянке. Каждый день он совершал там Ли­тургию. Чашей ему служила обыкновенная консервная банка. Он сознавал несоответствие окружающей обстановки величию совершаемого богослужения и поэтому с сокрушением души обращался к Богу: «Господи, Ты ведь тоже в пещерке родился...»

Тогда же он рассказал о встрече со своим Владыкой – архиепископом Павлином Крошечкиным. (Можно предположить, что это было в то время, когда арх. Павлин, незадолго до своей мученической кончины в 1937 году, находился в Мариинских лагерях Кемеровской области.) Отец Таврион издалека увидел архиепископа за колючей проволокой. Узнав батюшку, Владыка прижал руку к сердцу, показывая этим, как он жаждет причаститься Св. Тайн. Но, к сожалению, отец Таврион не смог исполнить его желание.

У отца Тавриона ничего не было лишнего – ни лишних слов, ни движений. Когда он читал канон или произносил ектеньи, голос его звучал очень бодро, живо, и во время его богослужения дремать было невозможно. Служба протекала быстро и всегда с духовным подъемом. После отъезда из Пустыньки вскоре опять тянуло туда, хотелось вновь побывать там и особенно – услышать западавшую в душу проповедь.

Очень часто во время проповеди старец любил повторять слова Христа: «Кому прос­тите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин.20,23). В это он свято верил. Он всех постоянно призывал к таинствам Церкви, так как видел в этом преображение и спасение людей. Он верил, что Чаша, которая приносится за всех и за вся – это то, чем держится весь мир. Как говорил праведный Иоанн Кронштадтский, Литургия – это рычаг мира. Иногда можно было видеть, как слезы текли по лицу отца Тавриона, когда он, только что причастившись в алтаре, выходил на амвон с Чашей.

В книге «Детская исповедь» (2003 г.) помещены слова о.Александра Ильяшенко: «Один замечательный подвижник XX в., архимандрит Таврион, который без малого 30 лет провёл «в заточении и горьких работах», говорил, что «если бы не Божественная Евхаристия, то нас бы давно уже черви съели».

Отец Таврион стремился к тому, чтобы мы все были участниками и причастниками Божественной Евхаристии, а не сторонними наблюдателями. Один опытный, всеми уважаемый московский священник благословлял своих духовных чад ездить к отцу Тавриону и причащаться у него Святых Христовых Тайн каждый день, говоря, что «раз уж вы в Пустыньке, то используйте такую благодатную возможность, потому что для этого там есть все условия». В этом отец Таврион следовал заветам святого праведного Иоанна Кронштадтского. Вот что писал отец Иоанн (привожу по книге «Завет с священной гробницы приснопамятного отца Иоанна Кронштадтского», С.-Петербург, 1914): «Всякий день Господь гласом Церкви приглашает к причастию Своего тела и крови во время Литургии: «Приимите ядите и пиите от нея вси» (Матф.ХХVI, 26–27). «Ведь кто грешит всегда, тот должен всегда искать и исцеления. Живи, христианин, так, чтобы заслужить принятие Христа Иисуса ежедневно: ибо тот, кто не заслуживает принимать Его ежедневно, не достоин принимать Его и раз в год». «Да возбуждаем себя, чтобы как можно чаще приступать к Трапезе Господней, со страхом за свое недостоинство, но с верою в благодать, – с сердечным алканием и жаждою любви к сладчайшему Иисусу, Которого плоть и кровь есть истинный хлеб жизни и единственная чаша спасения».

Отец Таврион старался делать все для того, чтобы люди поняли смысл и значение таинства Евхаристии. О впечатлении, которое производило служение старца, мне рассказала одна пожилая женщина, с детства ходившая в церковь. Когда она впервые приехала в Пустыньку на Литургию, она увидела много горящих свечей на престоле и вокруг него на специальных подставках, множество ваз с цветами в храме и в алтаре. Увидела, как батюшка при открытых Царских вратах переоблачался в красную ризу перед совершением Евхаристического канона, затем выходил на солею и, обращаясь ко всему церковному народу, говорил: «Приспели важнейшие минуты в мироспасительном служении Литургии. Церковь просит и умоляет вас – всем сердцем участвовать в молитве». Какой-то особый духовный подъем охватывал всех в эти минуты, и у всех действительно были единые уста и единое сердце. После службы она призналась, что только теперь перед ней по-настоящему раскрылась красота и смысл совершающегося Таинства.

В одной из проповедей отец Таврион говорил: «Кто бы вы ни были, но если вы раз побывали в Пустыньке, то и за вас молитва поется «Со святыми упокой», и за вас молитва поется «Под Твою милость». А потом ранненьким утречком мы совершаем то великое мироспасительное служение, в котором священник говорит: «Твоя от Твоих... о всех и за вся.» Это за вас. Понятно? За вас! В каждом месте, где вы будете, вспомните: в скромной Пустыньке за вас приносится величайшая жертва. И не только за вас, но и за весь мир».

После Литургии отец Таврион никогда не служил молебны. Не потому, что он был против совершения треб и не потому, что это было ему физически трудно (так как он служил ежедневно утром и вечером). Он считал, что совершение после Литургии еще какой-нибудь другой службы умаляет величие Евхаристии как Таинства Таинств и предполагает некую ее недостаточность, требующую дополнения. Но по своему существу Евхаристия уже заключает в себе все прошения как о живых, так и об умерших, так как за них приносится бескровная жертва, а это несравненно важнее и значительнее, чем прошения на молебнах и панихидах.

Когда отцу Тавриону приходилось совершать отпевания, он всегда говорил проповедь и старался донести до сознания присутствующих мысль о том, что это ждет каждого из нас.

* * *

При архимандрите Таврионе в Пустыньку приезжало так много паломников, что он просто физически не мог уделять всем достаточно внимания. Но это восполнялось его прозорливостью и огромным опытом. Приведу здесь несколько примеров.

Вспоминается знаменательный случай, о котором я услышал от ныне правящего Митрополита Рижского и Латвийского Александра. Как-то раз еще в начале его служения я был у него на приеме с одним вопросом, касающимся памяти отца Тавриона. В беседе со мной Владыка рассказал, как он однажды, еще даже не будучи клириком церкви, приехал в Пустыньку и был у отца Тавриона. В ходе разговора старец сказал ему, что его ждет то, чего он даже и представить себе не может. Эти слова впоследствии оказались пророческими: в 1989 году отец Александр был рукоположен во епископа, а после смерти митрополита Леонида в 1990 году стал правящим архиереем Латвийской епархии.

Выдающийся эстонский композитор Арво Пярт, много лет живущий в Берлине, в интервью журналу «Ригас лайке» в 2002 году делится своими впечатлениями от встречи с архимандритом Таврионом: «Он был своего рода гигант. Знаток человека, специалист. Я его встретил только один раз, поэтому сохранялась дистанция. Он много страдал, был сослан, в лагерях, только к концу жизни его оставили в покое, и он приехал в Латвию. К нему приходили больные, и он мог помочь словом, простым советом. Приходили с самыми простыми вопросами. Я помню, кто-то приехал из России и в толпе выкрикнул: «Батюшка, скажи, покупать ли мне машину или не покупать?» Человеку казалось – а может быть, это грех? И Таврион ответил: «Купи, если есть деньги!» Вот... А я у него спросил, что я хочу ехать на Запад, как ему кажется, правильный ли это шаг? И он мне сразу ответил: «Эх, вы, литераторы! Всегда ищете, где легче!» Тогда мы начали немного разговаривать. Беседа стала серьёзней. Я не хочу рассказывать, о чём был этот разговор, однако меня поразила откровенность его ответов. И ещё... Я хотел оставить деньги, пожертвовать, но он сам отыскал деньги, довольно большую сумму, и дал мне, говоря: «Нет, нет, я от Вас не возьму, Вам самому понадобится. И уже скоро». И знаете, что случилось? Когда я вернулся в Эстонию, через три дня умер мой отец, и ещё через неделю я потерял своё пособие, которое несколько лет полагалось мне по болезни. И остался совсем без денег. Отец Таврион познал людей и себя познал. Так же, как врачи знают всё о болезнях, так он знал о человеке».

Однажды к отцу Тавриону обратилась мать одного иеромонаха и рассказала ему о своих переживаниях, связанных с переводом ее сына из монастыря на приход. Старец в ответ на это сказал: «Где монах, там и монастырь».

Когда отец Таврион приехал в Некоуз, где он служил до Пустыньки, одна прихожанка, раба Божия Анна, рассказала своей знакомой: «К нам приехал новый батюшка». А та говорит: «Ну посмотрим, что за батюшка». Когда она подошла к исповеди, отец Таврион ей говорит: «Ну смотри – какой я есть».

Паломница Александра Т. вспоминает о своих посещениях благодатного старца как о лучших днях своей жизни, которые оставили в ее душе неизгладимо глубокий след: «Приехав первый раз в Пустыньку, я увидела толпу людей около батюшки, и все что-то у него спрашивали. Я тоже решила подойти с вопросом, но не знала, как обратиться, имя забыла и стояла в стороне, упорно вспоминая. И вдруг он посмотрел на меня, сам подошел ко мне и говорит: «А меня зовут архимандрит Таврион, повторите и запомните». Я была поражена его прозорливостью.

Во время поста я пришла домой на обед, а мама не приготовила постное, так как ей нездоровилось. Я рассердилась и ушла, не пообедав, еще хуже маму расстроила. А ночью во сне отец Таврион говорит: «Зачем мать обижаешь, могла бы и сама приготовить», и погрозил мне пальцем.

Я задумала поехать в Питер, решила – не буду брать благословения, батюшка не узнает, а ночью он говорит мне: «Ты куда задумала ехать?», и снова погрозил пальцем. Но я поехала и получила такое искушение, что приехала тут же к нему, а он говорит: «А зачем поехала без благословения?».

Мама в возрасте семидесяти пяти лет заболела воспалением правого легкого. Врач сказала, что не выживет, когда наступит кризис, умрет, готовьтесь, очень слабая, нет надежды. Я тут же поехала к батюшке, а он сказал: «Поживет еще». Так и было, а когда через пять лет я была снова в Пустыньке, он сам спросил: «Как мама?» Я говорю: «Болеет, батюшка», а он ответил: «Пришло время, готовьтесь». И через два месяца мама умерла.

На работе я не ладила с одной женщиной, она презирала религию и верующих. Я рассказала батюшке, и он ответил: «Потерпи немного, ее уберут». И точно – через три месяца ее уволили».

Многие заранее обдумывали, о чём спросить у старца на приёме? В проповеди на Литургии архимандрит Таврион обычно объяснял прочитанное Евангелие, обращаясь ко всем без исключения. Но в то же время сказанное им было направлено именно к кому-то из стоящих в храме, к состоянию его души. Как рассказывали паломники, они неожиданно для себя получали ответы на свои вопросы, и необходимость идти на беседу к старцу отпадала.

Из воспоминаний той же паломницы Александры Т.: «На работе моя бухгалтер выпила, даже на пол свалилась. Я рассердилась и тут же написала на нее рапорт, ее наказали, сняли прогрессивку. Когда я приехала к батюшке, он в храме на проповеди меня обличил: «Вот мы и христиане, человек совершил грех – напился, а мы вместо того, чтобы помочь ему, пишем рапорт, и его наказывают материально».

Со мной приехали в Пустыньку отец и сын, мы стояли на службе, и отец спал почти всю службу. Сын его толкал, мол – упадешь, а батюшка вышел на проповедь и говорит: «Родители спите, все спите... Молитесь, молитесь! Если бы вы знали, что ваших детей ожидает...» И через две недели сына убили. Перед их отъездом батюшка велел сыну в Пустыньке остаться, но он не послушался, уехал, и на второй день погиб.

После своей смерти отец Таврион явился мне во сне и велел чаще причащаться. Все невозможно перечислить, мы не жили, а порхали при жизни батюшки, все дела решались по Божьему, легко и просто».

Нередко бывало, что на исповеди старец сам открывал грехи людей и называл паломников по имени. Известно, что немало христиан к таинству исповеди приступают, не осознавая до конца своих грехов, часто скрывая истинное состояние своей души. В подобных случаях отец Таврион читал разрешительную молитву, практически не задавая вопросов, не вламываясь в душу человека силой и ожидая возрастания самой души. (Но если у исповедника было что-то серьезное на душе, и он хотел высказать это, то батюшка внимательно его выслушивал.) Отец Таврион так поступал не потому, что храм был полон богомольцев, и не хватало времени для подробной исповеди, как это нередко бывает при большом стечении исповедников. Он это делал сознательно, зная, что читает разрешительную молитву над теми, которые ещё только на пути к настоящей исповеди. Некоторые священники упрекали его за такое дерзновение. Это свое отношение к исповеди старец как-то объяснил на проповеди: «Я знаю, что пойду в ад, но верю, что меня оттуда вымолят». Такая была его любовь и вера, что он, подобно апостолу Павлу, мог бы сказать: «Я желал бы сам быть отлучен от Христа за братьев моих...» (Рим.9,3).

Узнав его ближе, я понял, что в те трудные годы духовного голода он так много хотел успеть дать людям, что несмотря на свой возраст нисколько не жалел себя. Он всего себя отдавал на служение им, жертвуя собой, своим подорванным в лагерях и тюрьмах здоровьем, своими силами и временем – всей своей жизнью и даже вечной участью.

Несомненно, отец Таврион не забыл тех горячих молитв и искренних обещаний, которые давал Богу перед лицом неминуемой смерти, о чем он писал в своих воспоминаниях «О чудесном избавлении от смерти в 1920 г.». Не случайно, что Евангелие, с которым он тонул, было впоследствии найдено рыбаками открытым на той странице, где Господь говорит Марфе: «Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин. 11,25). Скорее всего, именно этим, а также присущими ему благодатными дарами прозорливости, сердцеведения, исцелений и силой молитвы можно объяснить то дерзновение, которое он проявлял во многих случаях.

Впоследствии те, кто ещё не умел или стыдился каяться, уже сами по благодати Божьей и по молитвам старца сознательно раскаивались в своих грехах.

Обычно отец Таврион проводил общую исповедь для всех находящихся в храме богомольцев. После молитв перед исповедью старец всех призывал к осознанию своих грехов и к раскаянию в них. Для этого он часто говорил краткую проповедь. Все повторяли за ним молитву «Боже, милостив буди мне, грешному» и затем подходили под разреши­тельную молитву. Обычно причащались почти все богомольцы. После исповеди и принятия Святых Тайн причастники ощущали большую благодать.

Иногда старцу по-человечески нужна была поддержка, и хотелось перед кем-то облегчить состояние своей души. Однажды к нему на исповедь приехал какой-то священник из далёкой Сибири. После этой исповеди отец Таврион долго не мог успокоиться и одному доброму христианину с болью в сердце высказал свое негодование. Насколько можно было догадаться, этот священник рассказал о чем-то таком, что даже отец Таврион, который в жизни повидал многое, не мог удержаться от того, чтобы не выразить свое возмущение. Конечно, не рассказывая содержание исповеди, но поражаясь – как это вообще возможно.

Приезжавшие паломники привозили отцу Тавриону на молитву немало средств. Это позволяло ему постоянно материально поддерживать как митрополита, так и игумению. Как-то на проповеди он даже весело пошутил: «Я как дойная корова». Вместе с тем это давало ему возможность быть более независимым.

Духовная помощь со стороны старца правящему архипастырю также была огромная. Нередко, когда у Владыки бывали неприятности, он приезжал в Пустыньку и всегда уезжал от старца утешенным и успокоенным. Поэтому он очень любил отца Тавриона, ценил и часто приезжал к нему. Бывало, что митрополиту даже «доставалось» от старца за излишнюю осторожность в отношении к властям. Когда было нужно, старец уважительно, но твердо говорил Владыке, как в определённых ситуациях поступать, ища пользы Церкви.

Церковь в Латвии была более свободной, нежели в России. Со стороны властей не было такого грубого давления, потому что рядом был Запад. Много самых разных паломников приезжало к отцу Тавриону в Пустыньку со всех концов огромной страны и даже из заграницы. Обладая огромным духовным и житейским опытом, отец Таврион мог понять душу каждого человека, приходящего к нему со своими скорбями и нуждами. Стараясь быть в курсе событий, происходящих в стране и за рубежом, он следил за новостями по радио и в печати, выписывал газеты. Но я думаю, что едва ли он успевал их просматривать, не придавая им слишком большого значения.

Известно, что в советские времена были «свои» люди и среди монахинь, которые следили за всем происходящим. Да и невозможно, чтобы в то трудное для Церкви время таких людей не было. С другой стороны, не все батюшку понимали. Кто-то даже считал, что, донося на старца, «он тем служит Богу» (Ин.16,2). Некоторые пытались старцу навредить, хотя сами получали от отца Тавриона только добро и помощь. Таких он особенно жалел и за них молился. Митрополит и игуменья не могли полностью уберечь его от нападок. Был случай, когда отец Таврион пособоровал одну очень больную женщину во время ее женского недомогания. Когда об этом узнала одна из инокинь, она во всеуслышание стала ругать и «обличать» старца, высказывая свое возмущение: «Как такое возможно?» Через какое-то время эта инокиня, тяжело заболев, попала в подобную ситуацию, и отцу Тавриону пришлось её тоже соборовать. Батюшке от их непонимания пришлось много терпеть.

Из-за большого наплыва богомольцев отец Таврион не имел возможности достаточно уделять внимания монастырским сестрам, хотя тех сестер, которые обращались к нему за советом, батюшка всегда принимал и находил подбадривающие и успокоительные слова. Например, одну из них он наставлял: «Скорби и болезни – это ласка Божия, а ты бежишь от них». Одна сестра по послушанию часто ездила из Пустыньки в Елгаву. Ей приходилось идти одной по лесным тропинкам, и на нее иногда нападал страх. Когда она пожаловалась об этом батюшке, он ей сказал: «А тебе не надо идти одной, надо ходить с Богом». Перед самой смертью отца Тавриона одна инокиня пришла к нему на благословение. Батюшка уже лежал на одре болезни. Она встала перед ним на колени, и он с каким-то особенным чувством, полным сострадания, со слезами на глазах произнёс: «Сколько в мире скорбей, высказанных и невысказанных!»

Большую часть времени старец отдавал паломникам и их нуждам, и за это кое-кто его упрекал. Но у отца Тавриона был миссионерский дух, и он прекрасно понимал, что данное ему Богом время коротко, и необходимо как можно больше дать людям в тот момент, когда они приехали к нему за помощью со своими скорбями, болезнями и бедами. Как вспоминают паломники, он всех встречал с радостью, а при отъезде многим давал деньги.

Нередко паломники приезжали в Пустыньку целыми семьями, вместе с детьми. Отец Таврион всегда относился к детям с любовью, терпением и участием. Интересны его мысли об отношениях между взрослыми и детьми: «Дети и родители вместе молятся Богу. Какая прекрасная картина, какое великое назидание для деток! Ребенок на всю жизнь запомнит это. Душа ребенка способна к мистическому воображению. Она тускло и плоско жизнь не представляет. Деткам нужны иногда и сказочки пречудные. Это интересно для них, потому что в детском уме есть потребность как бы выйти из этого мира и все одухотворить. Ребенок многого не понимает, но хочет, чтобы во всем был разум, во всем была жизнь.

Смотрите, пожилые люди, не мешайте своим деткам, пусть они живут, у них есть разум. Не вмешивайтесь в их жизнь и не делайтесь рабами их. А то бывает сплошь и рядом так: на ваше попечение оставляют своих деток, вам некогда сходить в церковь Божию, почитать и подумать, а сами отправляются на курорты и там безобразничают. Это неправильно. Ваша жизнь была, вы все для них делали, а теперь надо отдыхать, молиться, слово Божие читать и Церкви служить.

...Чьи дети, те и должны за ними ухаживать.» (Святые о воспитании. Журнал «Встреча», 2003 г., №26).

Вдова, мать нескольких детей, жаловалась в письме отцу Тавриону, что ей очень трудно их воспитывать. Батюшка ей ответил, что трудности в воспитании детей надо исправлять не укорами, не огорчениями, а сочувствием.

Одной матери отец Таврион писал: «Если не получается так, как надо, как я говорю, внушаю, наставляю, то надо поручить их всех, детей и внука, Покрову Божей Матери, чтобы Она сама их наставила на путь правый и исцелила их немощи душевные и телесные».

В первые годы моего служения в Рижском монастыре одна прихожанка часто со скорбью говорила мне о своих трудных отношениях со взрослой дочерью, которая вела легкомысленный образ жизни. Через год или два она с радостью поделилась со мной, что их отношения исправились. Они перестали ссориться, дочь надела крестик, стала ходить в церковь и изменила образ жизни. И мать рассказала, что, отчаявшись, она решила обратиться за помощью к отцу Тавриону. Старец дал ей такой совет: «Ничего о Боге ей не говори (раз ее это раздражает), а только молись, Господь спасет. Читай акафисты: Иисусу сладчайшему и Божией Матери. После каждого икоса (как скажешь: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя») говори: «Иисусе, Сыне Божий, вложи божественную искру в чадо мое, рабу Твою «имя» и приведи ее к покаянию». Так же и Матери Божией читай акафист и после каждого икоса проси: «Матерь Божия, вложи божественную...» и т.д. Утром читай по четкам сорок раз «Отче наш» и там, где говоришь «избави нас от лукавого», молись так: «избави рабу Твою «имя» от лукавого», а на П-ом большом узелке говори: «Избави чадо мое, рабу Твою «имя» от лукавого, облегчи ее страдания, а им (у дочери были подруги, которые пагубно на нее влияли) не вмени греха».

После смерти отца Тавриона примерно полтора года я продолжал служить в Пустыньке. Естественно, что для меня, ещё малоопытного священника, это было довольно трудно, и я нуждался в поддержке и молитве. Поэтому мне пришла мысль – поехать в Псков к блаженной Анастасии, известной в тех краях своей прозорливостью. По жизни она была святым человеком, жила как затворница, ни с кем не разговаривала, ела один раз в день в шесть часов вечера и только молилась Богу. Тот, кто к ней приезжал, мог или рассказать о своей нужде, или просто постоять рядом, ничего не спрашивая, так как ей всё было открыто. Старица сразу начинала молиться об этом человеке. То, что ей Господь открывал, она пела или говорила нараспев из Священного Писания (очень часто из Псалтири и из Евангелия), из какой-нибудь богослужебной книги или просто говорила пришедшему то, что было ответом на его мысли. Это её знание Священного Писания напоминало божественную мудрость преподобной Марии Египетской, когда та обращалась к старцу Зосиме словами из Писания. Блаженная Анастасия была обыкновенной женщиной. Во время войны Промыслом Божиим она пришла к Церкви. Однажды она вошла в храм и, подойдя к Распятию, очень долго молилась и плакала. С того момента что-то с ней произошло: она изменилась, стала уединяться и только молилась. Когда я к ней приехал и ещё не успел спросить, только подумал об отце Таврионе, как блаженная Анастасия сказала важные для меня слова: «Память чтить особо». Её ответ на мои мысли был тогда большой поддержкой для меня. В другой раз она о старце выразилась еще яснее: «...ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (Матф.7,29).

Высокое мнение об отце Таврионе высказал мне отец Иоанн Крестьянкин: когда я его спросил, как он относится к отцу Тавриону, отец Иоанн ответил, что считает его старцем.

Паломница Татьяна Николаевна приехала в Печорский монастырь и попала на прием к отцу Иоанну Крестьянкину. Он ее благословил ехать в Пустыньку помогать отцу Тавриону. Она вначале не хотела, но батюшка настоял, что ей нужно ехать именно к отцу Тавриону. И действительно, Татьяна Николаевна оказалась полезной старцу. Она печатала на машинке и много помогала ему как делопроизводитель в его обширной переписке.

Хочу еще упомянуть об одной Христа ради юродивой, которую звали Евгения. Она жила в Пустыньке, когда там служил отец Таврион. Евгения зимой и летом ходила босиком, неумытая, обросшая; иногда она к кому-то из паломников подходила и что-то предсказывала. Одна женщина, по имени Клавдия, рассказала мне следующий случай, связанный с этой юродивой. У Евгении были очень правильные и красивые черты лица. Однажды Клавдия ей заметила: «Какая же ты в молодости была красивая». Услышав эти слова, Евгения тут же своими ногтями до крови расцарапала себе лицо. Клавдия пожалела о необдуманно сказанных словах. Часто во время приёма у отца Тавриона юродивая находи­лась среди посетителей и иногда (я сам был тому свидетелем) понуждала их открывать старцу свои грехи. Она была прозорливой: одних обличала, другим предсказывала. Даже старцу Тавриону Евгения заранее предсказала, какой смертью он умрет. Незадолго до смерти, осознавая трудные обстоятельства своего служения Господу, ухудшение здоровья, слабость сил, отсутствие преемника, отец Таврион как-то в проповеди выразил желание, что хотел бы умереть пред престолом Божиим. Услышав это, юродивая Евгения довольно грубо его прервала, высказав мысль, что он будет умирать в постели, и другим придётся за ним ухаживать. Она была резкой и прямой, её иногда трудно было понять, но многие предсказа­ния ее сбывались. После смерти отца Тавриона Евгения какое-то время оставалась в Пустыньке, а потом уехала в Литву. Она умерла где-то около Каунаса. Возле православного храма легла на скамейку, сказала: «Я сейчас умру», и душа её отошла ко Господу.

Размышляя о судьбе Пустыньки, вспоминаю пророческие слова блаженной Анастасии: «Не Пустынька для людей, а люди для Пустыньки». Я тогда понял эти слова так – если во времена отца Тавриона Пустынька была для людей, то сейчас, после его смерти, людям надо какое-то время Пустыньку поддерживать. Число паломников этого монастыря резко уменьшилось. Из-за установившихся границ намного меньше стало приезжать паломников из соседних стран. Другая основная причина в том, что в Пустыньке уже нет больше такого старца. Но первое время после смерти отца Тавриона ещё многие приезжали к нему на могилку. Всякий раз, когда побываешь на могилке старца и попросишь его о помощи, непременно вскоре убеждаешься в силе его молитв. Иногда большим утешением для просящих помощи является невольно появляющееся внутреннее чувство, что батюшка близко, что он услышал просьбу и непременно помолится Господу. Паломница Ольга, которая сейчас живет в Америке и во время ежегодных посещений Латвии всегда старается побывать на могиле отца Тавриона, пишет: «Мы, как минимум, дважды в год пешком (от железнодорожной станции до монастыря немного, но все-таки – около 15 км) ходили в Пустыньку. На могилке служили литии и панихиды. Молились и за него, и ему. Лично я получала от него ощутимую помощь и заступничество, и не раз».

Многим он неоднократно являлся во сне, утешая или советуя то, что по прошествии времени оказывалось верным. К сожалению, я его во сне видел всего несколько раз. Но один сон мне очень хорошо запомнился. Вижу отца Тавриона, стоящего на каком-то огромном поле. Выглядит он, как на иконах изображают святых, во весь рост, на переднем плане. Явно сознаю, что отец Таврион жив. Но вижу, что он болен, как в последнее время своей жизни. И тут вдруг отец Таврион стал произносить какую-то ектенью. И слышу сильное, огромное эхо, которое раскатывается до самого края необозримого горизонта.

Но не только во сне помогал отец Таврион или у могилки. Есть неопровержимые свидетельства того, что Бог слышит его молитвы за людей, прибегающих к его помощи. Недавно мне рассказала одна женщина, как она исцелилась после горячей молитвы к архимандриту Тавриону. «Этой осенью на огороде я обрезала сухие ветки шиповника. И вдруг со мной случилось несчастье – веткой шиповника повредила себе глаз. Врач, к которой я сразу обратилась, сказала, что у меня на роговице глаза пять царапин. Она мне выписала лекарство, которое, к сожалению, не нашла ни в одной аптеке. Этот день и ночь пришлось быть без лекарства, глаз помазывала только соборным маслом и промывала святой водой. Наутро опять пошла к врачу и сказала ей, что лекарства нет. Она удивилась тому, как же я могла терпеть такую боль. Потом я все же нашла лекарство. Больным глазом я уже не могла смотреть, и второй глаз стал закрываться. От боли я с трудом даже передвигалась. Стала применять лекарство, но улучшения не было. Мне стало очень страшно, что ослепну. Поэтому я с верою и со слезами взяла фотографию архимандрита Тавриона и стала просить его о помощи. Потом оградила себя крестным знамением и приложилась ко кресту на груди отца Тавриона. И в этот же момент, как молния блеснула, и открылись мои глаза: больной и другой стали видеть одинаково. Я от радости не могла поверить, что снова вижу, как раньше. Подошла к зеркалу посмотреть, в самом ли деле вижу, или мне просто кажется. Вопреки сомнениям, оказалось, что всё это истинная правда. На другой день я снова пошла к врачу, и она, посмотрев глаз, удивленно сказала: «Как же у вас так быстро зажил глаз, было пять царапин на роговице, сейчас осталась одна еле заметная маленькая царапинка, а четырех как будто и не было». Врач сказала, что лекарство больше принимать не надо, и приходить к ней теперь нет надобности».

По сей день ещё живы очевидцы и духовные чада архимандрита Тавриона, которые хранят в своих сердцах его память. Несомненно, что он очень многим дал сильный толчок в духовной жизни. Своим горением ко Христу он показал живой пример того, как нужно служить Богу. В те времена несвободы Церкви отец Таврион был как огонь, который освещал и согревал всех, кто с ним соприкасался. И этот огонь, который когда-то зажегся в Пустыньке, продолжает гореть в сердцах многих людей. Отец Михаил Четверов (ныне иеромонах Гавриил) рассказывал мне о силе молитвы отца Тавриона, которую он испытал на себе. Однажды он приехал в Пустыньку и попал на чин соборования, которое совершал старец. После соборования Михаил Васильевич почувствовал в душе непреодолимое стремление к духовной жизни и служению Богу, которое все усиливалось и со временем привело его к принятию сана священства.

Но, к сожалению, некоторая часть тех людей, которые не знали отца Тавриона лично, верят разным слухам. Хотя его мужество, стойкость и верность Православию доказаны не только последним подвигом его служения в Пустыньке, но и гораздо раньше, когда ему приходилось бороться с обновленчеством, как, например, в Перми. В 1928 году, приехав по вызову епископа Павлина в Пермь, он добился того, что обновленцы вынуждены были покинуть занятый ими Феодосиевский храм. Распространению слухов об отце Таврионе в какой-то мере способствует то, что за прошедшие четверть века после кончины старца издано мало публикаций, посвященных его жизни и поучениям. Многие свидетели уже унесли в вечность свои воспоминания о его подвигах и благодатных дарах. Ещё не все поучения старца, а также проповеди, записанные в те времена на кассетах, нашли своих благодарных читателей. Несомненно, долг любви и благодарности всех тех, кто лично знал архимандрита Тавриона, – поделиться своими воспоминаниями о нем для прославления имени Божьего, дивного во святых Своих.

Справедливо сказал об отце Таврионе известный московский протоиерей Дмитрий Смирнов: «Старец Таврион расширил свое сердце, он мог спокойно воспринимать то, что другим было непонятно, а следовательно, неприятно. Но нужно отдавать себе отчет в том, что отец Таврион как личность, как пастырь сделал для Русской Церкви в сложнейший период ее истории. А некоторые люди, очевидно, этого не понимают. «Перекрыть» широту отца Тавриона было практически невозможно, поэтому он у людей более «узких» мог вызывать недоумение, отторжение, антагонизм» («Независимая газета», 2003 г.).

Но даже те, которые, может быть, в чем-то не могут согласиться со старцем, не смеют отрицать его дерзновение перед Богом, его святость и то, что без сомнения благодать Божия явно действовала в нем в его служении Богу и людям.

Архимандрит Таврион был человеком решительным и бескомпромиссным. У него была единственная цель – спасение посылаемых ему Богом людей и благодатные средства, как её достичь. Всему остальному он придавал мало значения. Он говорил: «Если бы дело спасения людей не зависело от нашего участия, значит, мы были бы не подобны Богу. В том-то и суть, что Господь миру, пастырству, Церкви Своей дал Духа Святого, чтобы они продолжали дело Христово». Он считал, что надо учить людей, которые могли бы учить других. И еще он говорил, что «кончились верующие по традиции, теперь будут только – по совести». Старец одновременно был и с Богом, и с людьми. Мы обычно на всё окружающее нас смотрим как бы извне, а он к людям обращался изнутри, от сердца, где он пребывал с Богом, где его ум и сердце было воедино. Можно с уверенностью утверждать, что отец Таврион был одним из великих подвижников последнего времени.

В заключение хочу привести прекрасную характеристику роли старчества в современном мире (к сожалению, не помню, откуда я ее выписал): «В нынешнее время величайшего духовного оскудения и глубокой помраченности духа старчество является бесценным даром страждущему человеку, стремящемуся в сегодняшнем мире сохранить верность Евангельской Истине. И к нему призываются только те редчайшие избранники Божии, которые способны соделать жизнь свою беспрестанным мученичеством. Поэтому старец нашего времени уже самим фактом своего существования, в силу своей деятельности, заслуживает глубокого почитания и сохранения памяти о нем со стороны всей Церкви Христовой, всего народа Божия». Считаю, что сейчас, как никогда, это особенно актуально.

Верю, Бог даст, настанет время, и в Пустыньку опять поедут паломники, ища утешения и помощи у могилки благодатного старца Тавриона.

У меня нет ни малейшего сомнения в святости отца Тавриона. Я знаю, что он был человеком святой жизни и большого дерзновения пред Господом. Помню, как на сороковой день после блаженной кончины старца в Пустыньку приехала настоятельница монастыря игумения Магдалина (Жегалова), которой он еще задолго до её игуменства предсказал об этом назначении. Она рассказала, что во сне видела отца Тавриона с радостным и невыразимо сияющим лицом.

Я верю, что на небесах архимандрит Таврион уже прославлен. Убежден, что настанет время, когда это произойдет и на земле. У Господа Свои пути и сроки.