Советы святого праведного Алексия Мечёва

«Молитва требует покоя, а у вас его сейчас нет. Вас тащат в разные стороны. Потом устаете физически очень. При этом молитва не пойдет. Первое для нее – покой, чтобы не тащили никуда, не теребили бы. Когда так жизнь идет, то молиться нужно умом, не обращая внимания, что душа не отвечает. Вникайте в слова молитвы. Ничего, пусть умом, пусть как-нибудь, но молитесь, молитесь. Не спрашивайте с себя того, что вы сейчас не можете дать. Не приходите в отчаяние. Успокоится ваша жизнь, тогда можно будет, а теперь нет».

Такое состояние, о котором говорил отец Алексий (Мечев), теперь знакомо многим. Покоя в жизни очень мало, помех же и препятствий к молитве, к сосредоточенности – очень много. И вот в таком состоянии можно или надрываться от неудовлетворенности, или откладывать «на потом» (авось когда-нибудь жизнь успокоится), или в бессилии терзаться отчаянием, не видя впереди никаких возможностей как-то выйти из такого состояния. Отец Алексий, между прочим, обращает внимание не на то, как можно оценить свое состояние, чего ждать или добиваться, а на единственно нужное и возможное в условиях большого жизненного беспокойства – на внимание к словам молитвы. Пусть времени мало на молитву, но и малое пусть будет со вниманием. Пусть только умом что-то воспринимается, но все-таки воспринимается. А не пролетает мимо. Пусть душа устала, не в силах ничего уже воспринимать – но просто внимательное, вдумчивое произношение молитвенных слов сделает свое дело: душа не останется совсем без пищи, без навыка к молитве, без потребности в молитве. Если только ждать, когда будут условия, когда будет тишина и покой, не делая возможного теперь, то в этом случае есть опасность не суметь войти в стихию молитвы, вдуматься в привычные слова, пережить их, оживить ими иссохшую и окаменевшую душу. Опасность серьезная, потому отец Алексий и просит: «как-нибудь, но молитесь!»

«Перед чтением Евангелия перекрестись и скажи: «Господи, вразуми меня, дай мне понять, «что тут есть». После этого бывает, что нечаянно находит как бы какое осенение и начинаешь понимать смысл того или другого. Тогда надо взять и записать эти мысли».

Отец Алексий (Мечев) советует не просто слушать или читать Евангелие, но относиться творчески к такой возможности. К сожалению, мы в своей суете или кое-как читаем, или кое-как слушаем. Мешает не только спешка, суетливость всей жизни, но и сознание, что, в общем-то, мы Евангелие знаем. В этом отношении поверхностное знание вредит больше, чем полное незнание. Кто совсем не знает, так и считает себя в этом невеждой. А тот, кто когда-то что-то читал или слышал, бывает уверен, что ему все знакомо, что нового ему здесь искать нечего… а читает потому, что надо. Если после чтения Евангелия спросить, что же читал один, а слушал другой, то не так редко можно было бы услышать в ответ, что один не помнит, о чем читал, а другой – о чем слушал. Чтобы такое бездумное, безответственное чтение не стало привычкой, надо нам начинать так поступать, как советует отец Алексий. Первое обращение – к Господу за просвещением ума «разумети Писание».

Дальше – готовность внимательно вникнуть в знакомые слова и, если что-то вдруг засветится в этих словах, записать себе. Только ни в коем случае нельзя из этого делать вывод, что «это мне Господь открыл по Своей милости…», с оттенком самоуважения и самохвальства. Если такое будет возникать, все хорошие мысли пропадут. Будет душа как пень. Тогда и усиленное внимание не поможет. Что же тогда делать? То, что отец Алексий советует: смириться, принять состояние окамененного нечувствия как заслуженное для себя, просить прощения и просвещения Свыше. И впредь остерегаться собой даже в душе хвалиться.

…"Очищение души и приближение ее к Богу делается здесь, вот в этой самой будничной, серой жизни. Оно сопряжено со многими скорбями и трудностями. Не думайте, чтобы я стал объяснять вам красоту духовной жизни и как достичь Царства Небесного. Я буду объяснять вам, как жить с людьми, с которыми нас Господь поставил».

Так говорил отец Константин, близкий друг и единомышленник отца Алексия Мечева. После кончины отца Алексия отец Константин некоторым духовным детям отца Алексия мог помогать духовно, ободрять, укреплять, вести тем же путем, каким вел и отец Алексий. Путь этот можно определить как возвращение к человеку, о котором часто забывается среди суеты, своих дел и даже увлечения «духовной жизнью». Не может быть никакой духовной жизни у тех, кто не умеет жить с людьми. С теми людьми, которые рядом. Для верующего человека нет случайных встреч, нет попутчиков в жизненном пути, которые сойдут, как в поезде, на следующей остановке и забудутся навсегда. Все, с кем мы встречаемся, живем, знакомые, кто рядом с нами сейчас – все они наши ближние. Их, а не кого-то другого, кто далеко и нас не видит часто, не знает нас «во всей красе», мы обязаны любить. Заповедь эта так же значительна, как и подобная ей – о любви к Богу.

Жить с людьми по заповеди Божией, то есть принимая (а не возмущаясь, не бунтуя) их такими, какие они есть, любя их и взаимно помогая друг другу – целая школа. Трудная школа, где надо учиться и учиться, без скидок на усталость, занятость, обиды (ближние-то не всегда будут отвечать добром на добро, благодарностью на заботу, пониманием на стремление помочь). Успех такого обучения немыслим без помощи Божией, а это сразу ставит задачу учиться молиться, учиться понимать свои недостатки. Вопрос спасения души уже не будет стоять где-то в стороне от реальной жизни.

«Когда молитесь, поминайте родителей. Это очень важно, чтобы мы всегда поминали тех, кто о нас заботился, кто нас так любил»

Отец Алексий, советуя это, видимо, желал помочь таким образом каждому молящемуся смягчиться. Одному – от теплых чувств к родителям, родственникам, другому – от чувства заботы, доброжелательности к ним же. У всех или почти у всех прежде к родным, к родному дому, к близким своим было теплое, благодарное чувство. Им согретая душа могла свободнее и легче обратиться к Богу. Молитва объединяет. В молитве перед Богом все живы, теперь живущие и скончавшиеся. Молитва помогает и молящемуся о родителях, и родителям, уже покойным. Молящиеся чувствуют себя не одиноко среди оставшихся, даже если самые близкие и дорогие умерли. Это чувство общности в Боге через Церковь обогащает душу, укрепляет ее и вдохновляет на труд и терпение. Кроме того, это еще и долг признательной и благодарной души. Для верующих родителей молитва детей особенно дорога и приятна. В молитве этой – вся их любовь, всегда живая, проходящая все границы, не стесняемая ни расстоянием, ни временем.

Без всякого сомнения, молиться о любящих, о любивших когда-то, растивших с заботой и трудностями обязательно надо. Это приятный долг, потому что хорошо будет всем от такой молитвы.

На вопрос, как оживить Церковь, отец Алексий отвечал: «Молиться».

Молиться! Молиться ведь тоже уметь надо, значит, и учиться молиться надо. Наука эта не привьется, если жизнь будет не соответствовать заповедям Божиим. Иногда какая-то мелочь на первый взгляд, но вызванная недобрым чувством, может навредить себе и другим так заметно, что тогда о молитве говорить даже странно. Оживить Церковь – это все силы приложить каждому, включая и иерархию, чтобы жизнь была (семейная, личная, общественная) по заповедям Божиим. Жизнь такой без молитвы не будет. Молитва и жизнь нераздельны. Если каждый будет думать о том, что его жизнь, даже просто личная, домашняя, никого не касается и он волен вести себя как ему вздумается, то рано или поздно он будет или пустоцветом в Церкви, или, еще хуже, предметом соблазна и камнем преткновения для тех, кто по имени христианина хотел бы видеть и жизнь христианскую. Никакие реформы, решения, самые благие мероприятия не могут сделать церковное общество живым, если не позаботиться каждому его члену о жизни по евангельским заповедям и о молитве, которая очищает, вдохновляет, исправляет эту жизнь. Конечно, это же, только в большей степени, относится и к пастырям Церкви. Пример жизни самого отца Алексия свидетельствует об этом. У него в храме это особенно ощущалось. Его молитва держала многих, объединяла около него, вдохновляла на труд и терпение, несла семьям тех, кто общался с ним, тот мир и свет, который был так нужен, чтобы жить. Он опытом знал, как необходима молитва для жизни и каждого человека, и семьи, и общества, и всей Церкви, потому и указывал на самое могущественное средство ожить – молитву.

О молитве Иисусовой отец Алексий говорил: «Число раз – не важно. Главное – как можно чаще. Ешь, пьешь, ходишь, говоришь, работаешь – все время надо ее читать про себя или в уме. Ночью проснешься – тоже. Только как можно проще, совсем-совсем просто».

Обычно нам кажется, что это занятие – для пустынников, отшельников, для тех, кто условиями жизни не связан так, как мы, простые люди, с работой и хлопотами, мешающими помнить о молитве. Между тем отец Алексий говорил это не монахам, не отшельникам или пустынникам, а таким же обычным людям, работающим, спешащим, устающим днем, не всегда крепко спящим ночью. Почему же он все-таки советовал именно Иисусову молитву? Вероятнее всего, потому, что она короче других, что в ней нет ни одного слова, которое бы как-то отвлекло от самого главного – от Господа, что она ставит человека непосредственно пред Богом, что она доступна всем. Ни особого ума здесь не надо, ни вдохновения, ни многословия. Одно важно – простота. И еще: ни в коем случае нельзя мечтать о себе (я-то, мол, уж за спасение души как следует берусь, вон какой молитвой занимаюсь!). Где «я» – там все ненадежно, все подпорчено самолюбием и далеко от Бога. Основное правило при этом: как можно чаще и проще. И – везде, всегда, без счета и оглядки на себя.

«…Все дело в том, чтобы читать ее с чувством покаяния (речь о молитве Иисусовой). Все внимание – на слова: «Помилуй мя, грешную». Бывало, когда не слышишь, что читают, или не понимаешь, что поют в церкви, начнешь читать ее – и рассеянность пропадет, мысли и помыслы куда-то исчезают и является молитвенное настроение».

Отец Алексий, говоря так, из личного опыта знал, что очень мешает на молитве рассеянность. Она не проходит сама собой и в храме. Помочь сосредоточиться на церковной молитве может молитва Иисусова, но если у нас уже есть опыт повторения ее очень просто, с чувством покаяния. Кратко ее читать (хотя бы два слова: «Господи, помилуй») можно везде и всюду. Чем больше самых различных причин, которые мешают молиться, тем усерднее должно было бы наше обращение к такой молитве. Но и это нам трудно. Все, кто пробует заниматься ею, все подтвердят, как трудно удержать мысли от парения, от бесполезных разговоров, обдумывания еще не наступившего или перебирания подробностей прошедшего. Удержать, чтобы заняться молитвой, трудно, но преодоление своего нежелания может помочь нам выработать привычку собирать мысли на словах молитвы в храме, а настроиться на молитву, то есть сердцем войти в нее поможет навык к молитве Иисусовой. Только ни в коем случае нельзя позволять себе мечтать о том, что вот так постепенно выработается из меня «делатель молитвы Иисусовой»! Кто знает свои грехи и немощи, тому важно одно: «помилуй!» Кто не знает – тому знать надо. Если не видишь за собой, то это не значит, что их нет. Это значит, что слеп человек духовно, потому самое главное в этой молитве – покаянное чувство (обращение): «помилуй!»

«В храме подальше становись от тех, которые любят разговаривать».

Разговоры в храме – показатель нашей духовной черствости и человеческой невоспитанности. Можно в какой-то момент чувствовать себя рассеянным, неспособным сосредоточиться, но это не значит, что можно мешать другим.

Как же быть с теми, кто не намерен считаться с другими?

Отец Алексий дает простой и доступный, всем возможный совет: держаться от таких подальше. Не лучше ли объяснить им, что мешают их разговоры?

– Видимо – не лучше. Обычно любители поговорить и этому будут рады, лишь бы говорили. Они найдут для себя оправдание, они любят говорить, а кто чем любит заниматься – сумеет отвоевать место и время для любимого занятия.

«Установи порядок во всем».

Это тоже совет отца Алексия. На вид обычный, привычный, ничего особенного не значащий совет. А между тем далеко не каждый умеет вести строго упорядоченную жизнь. Обычно кажется, что порядок – это всегда скука и сухость, что человек порядка, как и долга, – человек неинтересный, вечно ограниченный своими представлениями, скованный, не знающий вкуса свободы и удали. Но в жизни анархия, произвол, безтолковая сутолока мыслей, необдуманных поступков, на ветер брошенных слов… что это все? Достоинство тех, кто не умеет упорядочить свою жизнь? Нет, к порядку во всем надо себя приучать, тогда легче будет одолевать и те трудности, которые принесет каждому невидимая брань. Порядок необходим и потому, что нельзя жить, не думая о находящихся рядом. Порядок нужен и для своей внутренней жизни, для молитвы, для размышлений в пути, для оценки всех своих поступков. Прав отец Алексий – нужен всюду порядок и во всем.

Человек молится, а молитва его – будничная. Очень иногда трудно бывает. Он старается, а молитва его сухая, рассеянная. И вот посылается ему в утешение, в поощрение дивная, светлая молитва. Это как бы небесная симфония. Духовная музыка, которая наполняет его душу. На него изливается сверху как бы поток дивных, небесных звуков, и проходят у него усталость, уныние. Он может даже забыть, где он находится. Радость, покой, мир наполняют его душу. Вот что дается Богом человеческой душе в утешение и поощрение – и только. Ждать и просить этого никогда не следует.

Отец Алексий, говоря о том, что не следует ждать и у Бога просить утешения свыше, имеет в виду нашу склонность к духовному сластолюбию. Но это только наш недостаток, и его беречь, питать мечтами, конечно, не следует. Молитва, как и любое дело в духовной жизни, требует терпения, постоянства и мужества. Отказать себе в желании утешения свыше – тоже мужество. Когда Господь найдет нужным и полезным – пошлет и утешение, и ободрение, и вдохновение. Усталость в такой момент забудется, человек может почувствовать себя помолодевшим и способным на подвиги. И будет ему дано все для того, чтобы такое желание осуществить: терпеть свою сухость, бессилие своей молитвы, безрезультативность усилий, терпеть тех, кто составляет его окружение (как и окружающие терпят его), не опускать рук, когда никто не ценит усилий, делать не ради поощрений, а по чувству долга перед Богом и совестью – все это и многое другое придется испытывать куда более длительное время по сравнению с минутами духовной радости, внутреннего умиротворения и полного блаженного покоя. Зачем же так устроен путь жизни, зачем так много на этом пути колючек, больно ранящих душу?

Затем, что путь жизни готовит нас к настоящей жизни в Боге, а она невозможна для нас до тех пор, пока мы не освободимся от самомнения и самолюбия. Не будь таких смен – мы бы твердо уверены были, что всего добьемся сами. Мысль эта – самим стать для себя Богом – не давала покоя даже ангелам, что и привело к отпадению части их («буду подобен Всевышнему»). Гордыня может стать высокой стеной на нашем пути, и ничем, кроме смирения, ее не одолеть. Смирению и учит нас Господь, допуская периоды сухости, бессилия, беспомощности. По мере смирения они будут уменьшаться.

«…Прелесть донимает людей духовных больше тогда, когда они стараются всеми силами любить Бога, но сами себя все же любят больше ближнего своего».

Отец Алексий видел многие примеры того, как самолюбие упорно отстаивает свои права в душах тех, кто искренне хотел бы любить Господа. Можно прочитать в советах св. отцов, что любовь к Богу приходит с молитвой, в ответ на многие подвиги и лишения, которыми подвергают себя ради Христа. И все это так, если не забывать о том, что подвижники всех веков прежде всего боролись с самолюбием. Теперь многие могут не догадываться даже, что не просто так, не случайно многие подвиги не даны нашему времени, то есть нет возможности, нет условий, нет сил, нет примеров, нет руководителей… Нет потому, что есть очень много самолюбия в каждом. И редко кто понимает, как же опасно, как трудно любое духовное устремление очистить от предательского самолюбия. Оно гасит молитву, извращает дружеские отношения, укореняет в душе недоверие ко всем и всему, портит характер, омрачает добрые чувства. Проверить «недоброкачественность», то есть пораженность души самолюбием, легко можно по отношению к ближним. Где «я» на первом месте, где «мои» интересы важнее и ценнее, где другим место на задворках, там даже самые большие усилия любить Бога могут привести к опасному состоянию – прелести. Почему? Все потому, что Бога любить после себя нельзя. Господь будет или на первом месте в душе – или Его не будет совсем в жизни, одни слова останутся да притворство. А ближние здесь какую роль играют? Ближние указывают каждому на то, способен ли человек расстаться с драгоценным «я» или дальше слов дело не пойдет. Способен тот, кто хочет своему самолюбию предпочесть Бога. Тогда ему нетрудно будет забыть о себе ради ближнего. Но это требует не одного порыва. А труда и терпения всей жизни. Тогда не будет опасности впасть в самообольщение, не будет и безконечных обид ущемленного самолюбия. Тогда жизнь будет не ареной борьбы одного самолюбия с другими, а трудом над преодолением самолюбия с помощью Божией в себе и пониманием, сочувствием с готовностью помочь в этом же другим.

«Молиться как-нибудь, говорит Марк Подвижник, состоит в нашей силе, а молиться чисто есть дар Божьей благодати. Итак, что сможем, то и пожертвуем Богу, хотя количество (для нас возможное) и Божья сила изольется в немощную душу, и молитва сухая, рассеянная, но частая – всегдашняя, обретши навык и обратясь в натуру, соделается молитвой чистой, светлой. Пламенной и достодолжной». Из письма отца Алексия.

В этом письме отец Алексий обращает наше внимание на то, что нам по силам, – на молитву такую, какая уж получается. «Как-нибудь», но не из презрения, невнимания, механически, а по духовной немощи, которая часто сопровождает усталую душу, может молиться каждый. Если же постарается, то сможет молиться и чаще. Пусть не подолгу, пусть среди дел, пусть совсем не так, как хотелось бы – спокойно, перед иконами, но все-таки с желанием как можно чаще вспоминать Господа. Так, при желании, можно. И помеха здесь не столько дела, сколько привычка не контролировать свои мысли. Если же мы поставим перед собой задачу позамечать: сколько времени уходит у нас и на что? Руками мы делаем привычное, а в голове что? Разговоры, повторяемые про себя, воспоминания, обсуждение, рассуждение (еще дай Бог, чтобы не осуждение) и просто так текущие обрывки мыслей, на которых уже никакого внимания не обращается. Если это отложить, а заставить себя хотя бы и против воли обратиться к Господу, то можно будет убедиться в правоте и Марка Подвижника, и отца Алексия.

Господь усердие наградит хотя бы минутными искорками Своей благодати, и молиться в какой-то миг станет легко. Пусть недолго такое продлится, но, главное, наше усердие этим как-то подержится, и если не поддадимся лени и самооправданию, то навык часто молиться приведет к тем результатам, о которых писал отец Алексий.

«Что может быть радостнее Господу, как когда Он видит, что мы лишаем себя в чем-нибудь, чтобы отдать то ближнему, что мы стесняем себя в чем-нибудь, чтобы дать покой ближнему; что мы сдерживаемся и стараемся направить душу свою, характер свой так, чтобы ближнему было бы легко с нами жить».

Отец Алексий, обращая наше внимание на то, что так поступать всегда – это делать приятно Господу, конечно же, подразумевает, что мы все делаем ближнему ради Господа. Очень важное это условие. Если его не будет постоянно в сознании, то будет явно или тайно другое: делаю-то другому добро, а думаю-то о себе. Благодарят – хорошо, ценят – хорошо, уважают – хорошо! А если нет всего этого? Тогда в душе бунт: неблагодарный, не умеет ценить, невоспитанный…

Что же, если ради Христа себя во всем ограничивать и ближнему устраивать все доступные и возможные удобства и удовольствия, все так всегда гладко и будет? Будут все и благодарны, и уважительны, и вдохновляться будут хорошим примером, и смягчаться, подобреют сами?

Не все, не всегда. Будут разные случаи, разные поступки и разная реакция. Главное – человек ничего не потеряет. Не будет в душе бунта и обиды. А по отношению к черствым, недоверчивым, подозрительным, неблагодарным будет только чувство сожаления. Им хуже от того, что они так на добро реагируют. Им тяжелее жить на свете, потому что за такие качества не любят, да и они не способны других любить. Только пожалеть останется. Тот, кто может от себя оторвать, чтобы дать другим, – с Богом в душе, а те, кто только все для себя – с кем? Всегда им мало, всегда им плохо, всегда им тесно всюду и нехорошо. Одно это уже говорит о том, что «блаженнее даяти, нежели приимати». Давать же по любви к Богу – всегда радость, которая сама по себе – награда, ценнейшая из всех возможных благодарностей и любого уважения.

«Когда видишь вокруг себя что-нибудь нехорошее, посмотри на себя сейчас же, не ты ли этому причина».

Здесь отец Алексий учит нас преодолевать укоренившуюся привычку винить кого угодно и что угодно в своих невзгодах или даже в простых житейских неурядицах. Привычка к самооправданию так глубока в нас, что мы не хотим ничего признавать, будем изо всех сил оправдываться, а уж предположить, что из-за нас получилась какая-то неприятность – это лучше никто не начинай! Тем не менее именно этому учит отец Алексий. Опытный руководитель, он знал, как вредит самооправдание, как мешает оно добрым отношениям среди людей, как ослабляет душу того, кто не хочет с такой привычкой прощаться. Работать над собой в этом направлении трудно, потому что на вид это пустяк. Редко кто с детства привык следить за всеми своими поступками. Еще реже встречаются те, кто умеет в своих поступках видеть свою вину, но если кто и не занимался этим, не умеет этого, о. Алексий обращает его внимание на это, учит думать об этом, чтобы легче было примириться с ошибками других, зная, как часто вредят свои.

Отец Алексий всегда требовал устной исповеди, так как, по его мнению, это лучше очищало душу. Труднее было, но полезнее. Отучал от самолюбия. Он не любил, чтобы даже для памяти имела записку у себя, так как выходило, что ты, значит, плохо готовилась, если не помнишь грехов своих.

Сейчас многие советуют записывать грехи свои, чтобы помнить, не разговаривать вообще о грехах, не молчать у аналоя… Теперь это – запись грехов – говорит о том, что человек хоть как-то готовился, думал об исповеди. Отец Алексий требовательнее относился к этому. Если кто-то переживает о грехах, если у кого-то душа болит из-за соделанного, то такой не забудет о душевной боли, о причинах такой болезни. Поэтому, естественно, устная исповедь, не по бумажке, более способствует очищению души. Если бы каждый подумал о том, что он, собираясь к врачу, должен записать симптомы своей болезни и на вопрос врача: «что болит?» – стал бы читать свою записку, как бы это воспринялось? Врач сомнительно отнесся бы к такому больному. И неудивительно: кто же, придя к врачу, не знает, что и как у него болит?! С болезнью душевной бывает труднее. Иногда бывает состояние такого «окамененного нечувствия», которое вызвано может быть разными причинами. Может быть, это от переутомления, от запущенности своего состояния, многолетнего безразличия к вопросам духовной жизни, может быть, от попрания норм поведения, от презрения ко всем ограничениям, распущенности, уныния и многих других. В таком случае надо попробовать разобраться в причинах такого состояния, и даже если понять себя трудно, на исповеди как свой грех сказать о нем, не подыскивая извинений, оправданий, смягчающих обстоятельств. Готовиться к исповеди надо, и если для кого-то легче исповедоваться, написав свои грехи, пусть пишет на первых порах, потом, научившись следить за собой и ответственнее относиться к себе, сможет и без бумажки сказать о том, что мешает душе, темнит ее и от чего она болит.

«Знаешь свой долг, и нужно его спокойно и твердо исполнять. Иисусову молитву читать нужно».

Интересно, что отец Алексий исполнение долга соединяет с чтением Иисусовой молитвы. Почему? Разве без этой молитвы или вовсе без всякой молитвы нельзя выполнить свой долг? Мы же знаем немало примеров того, как свято выполняли долг люди, совсем не считающие себя христианами.

Да, были и такие примеры, но отец Алексий своим духовным чадам говорил не просто о выполнении долга, но о служении Богу через это выполнение. Служить же Богу без призывания Его Имени, без обращения к Нему нельзя. В беседе с Мотовиловым Преподобный Серафим говорил, что всякое доброе дело, не ради Христа делаемое, не принесет душе человека благодатный плод Святого Духа. Вот потому и старался отец Алексий в своем обращении к близким приучить всех к памяти о Господе при выполнении долга. Кстати, выполнять долг только потому, что это долг, – трудно и порой безрадостно. Ведь далеко не все по долгу исполненное может радовать приятным, явным результатом. Обращение к Господу, молитва Ему скрасит все трудности, поможет с надеждой делать все, что по долгу требуется. С надеждой и терпением. Да и силы даст исполнять этот долг, ведь чаще всего это не то, что «я хочу», а то, что «надо», хочу ли того или нет, есть ли настроение или нет, легко ли выполнимо или нет. «Я должен», – и все. Надо. Чтобы это «надо» не было тяжким бременем, надо читать молитву Иисусову – и с ней тяжесть всех препятствий будет облегчаться и душа крепнуть.

«Возлюби Господа Бога твоего… и ближнего, как самого себя». Великие это слова, великое и трудное дело – любить ближнего как самого себя, когда и Бога-то часто любим меньше, чем себя. А тут ближнего надо любить, который часто нас оскорбляет, делает нам неприятности, часто не понимает нас, а ты вот изволь его любить, как самого себя и больше себя. И тогда только было бы хорошо и совесть наша чиста, и тогда только делали бы мы угодное Господу, о чем Спаситель так часто просил нас. И радостью исполнилось бы сердце наше от «сознания, что Господь доволен нами».

Здесь, как и в других своих советах, отец Алексий подчеркивает одну очень трудную мысль: любить других можно, невзирая на недостатки их, только в том случае, когда стараешься это делать ради Господа. Именно стараешься, хотя и не сразу, и далеко не все получается, но пересиливаешь себя только потому, что Господь заповедал любить ближних. Не только терпеть, не только как-то привыкнуть не раздражаться и не требовать ничего от других, а любить. Зачем Господь послал нас на такую пытку? Любить и знать, что тебя тоже любят, терпеть недостатки, зная, что и твои терпят, надеяться на изменения к лучшему, видя, что понимают твои усилия – это еще ничего, а вот любить равнодушных, не желающих никого замечать, знающих только свою выгоду, бессовестно эксплуатирующих доверие простодушных? Этих любить как? И зачем? Сначала – зачем? Затем, что так Бог велел. Он их любит, всем желает спасения и, главное, Он человека выбирает для выявления ЧУДА Своей любви. Поэтому это Он нас, каждого, невзирая на наши немощи и пороки, делает соработником Своим. Зачем Ему-то это надо? Разве Господь не найдет способа воздействовать на человека, которого хочет спасти, без всякого посредника? Господь-то найдет, но Он хочет спасти и тех, кого берет Себе в соработники. Друг о друга спотыкаясь, друг другу причиняя иногда весьма значительную боль, могут люди (если стремятся честно исполнить заповедь о любви к ближнему ради Бога) помогать друг другу меняться к лучшему. А где брать силы терпеть и как любить тех, кто весьма равнодушен к заботам других о них?

Силы – в молитве. Даст их Бог, когда видит искренность и живое желание исполнить Его заповедь. Она очень трудна, и чем дальше люди от Бога, тем труднее любить или хотя бы терпеть друг друга. Этому надо учиться, долго и терпеливо.

«Попробуй жить для людей, живи их радостями и скорбями – и забудь о своем личном. Увидишь, как хорошо тебе будет».

Так говорил отец Алексий. Говорил не раз и не одному человеку. Мы не можем сказать, достиг ли тот, кому это советовал отец Алексий, состояния, когда только с благодарностью Богу можно сказать: «как хорошо, слава Богу!» Но мы знаем на примере самого отца Алексия, который не только этому учил, но и так делал, что возможно такое «хорошее состояние». Пока мы с недоверием пробуем раз-два подумать о другом, забыть о себе даже (и не всегда только раз-два, но много больше!), мы больше наталкиваемся вовсе не на хорошее. Чаще наоборот – встречаем плохое. Очень горько переживать холодность и безразличие в ответ на открытость и искренность. Тяжело видеть неблагодарность и безучастие там, где должно было бы быть совершенно иное… Так что же, отец Алексий неправ? Или ему просто посчастливилось встретить более чутких и восприимчивых людей, с которыми можно было общаться не на горе себе? Но ведь он говорил это другим как совет, совет, подкрепленный опытом. Наверное, он имел в виду то, что у нас отсутствует. Жить для людей и забыть о себе – это, во-первых, можно только ради заповеди Божией, помня постоянно о Господе и молясь Ему о помощи, а во-вторых – забыть о себе, видимо, следует совершенно. Забыть так, чтобы уже ничего для себя не ждать и, не получая, не расстраиваться. Если мы реагируем на отсутствие ответной реакции, на доброту, отзывчивость, внимание – значит, о себе помним, не забыли.

А если помним не о себе, а о том, кто никак не хочет быть человеком (неблагодарный сравнивается и называется известным животным)? Если от заботы и внимания человек только наглеет или, по крайней мере, принимает как должное и еще растет его требовательность к людям и обидчивость? Что тут хорошего?

Возможно, если человек делает все ради Бога, то Господь обстоятельствами изменит положение, и человек, избавленный от общения упрямого себялюбца, вздохнет облегченно и радостно, поняв и приняв это как счастье, как освобождение, и от души скажет: «Слава Тебе, Господи!». И опять ему хорошо будет, потому что он всегда с Богом.

«Ничего не благословляю говорить о других такого, что может о других распустить нехорошую молву, а назидательное, полезное – долг наш говорить».

Так решительно и твердо говорил отец Алексий своим духовным чадам. У него всегда было много тех, кто обращался за советом, с недоумением, с покаянием. Уж кто-кто, а отец Алексий знал, сколько зла несет людям язык. Привычка говорить без всякого основания, по подозрению или со слов тех, кто еще может приукрасить выдумку, усилить ее или хотя бы просто распустить с кем-то нехорошую молву, вредит всем. Опорочить невинного – грех одному и боль другому. Рассказать о чужих грехах – горечь одному и опять же грех другому. Просто посудачить о чьих-то поступках – всем грех и всегда грех. Так что же – ни о чем и не поговори? Можно говорить, и говорят люди, общаясь. Только всегда надо себя спрашивать: зачем я это рассказываю? Основное стремление рассказать должно исходить из желания сделать что-то доброе другому, принести пользу. Рассказать, чтобы утешить, рассказать, чтобы воодушевить примером, рассказать, чтобы предостеречь… Любой наш рассказ должен приносить людям пользу. Иначе это будет только пустословие. Значит, опять грех. Грех осуждения, клеветы, оскорбления, пустословия вроде бы зависит только от нас. Хочу – говорю, хочу – нет. Никто не приневолит, никто не заставит говорить того, кто не хочет. Но, как мы все знаем на практике, именно грехами необузданного языка мы все страдаем. Поэтому-то все духовники, все старцы, просто серьезные и искренне верующие люди всегда были примером большого внимания к словам. От них можно было услышать своевременную шутку, мягкую, добрую, направленную на то, чтобы утопленную, больную душу успокоить, снять напряжение, но насмешек они себе не позволяли. Можно было узнать историю, притчу, даже басню (старец Амвросий Оптинский пользовался баснями Крылова), но никогда не сплетню, не темную молву с подозрением или осуждением. Все и всегда – только на пользу другим и никак не во вред.

«Труден и скорбен путь, ведущий к Господу, и только с Божьей помощью мы можем идти вперед. Предоставленные самим себе, мы в самом начале погибли бы. Нужно ежеминутно вопить ко Господу: помоги, Господи! Помилуй меня, немощную! Молиться нужно только о том, чтобы Господь помиловал тебя, просить у Бога прощения в грехах, просить дать силы жить, дать силы исправиться и служить ему, как он того желает. Благодарить Его непрестанно за Его великое долготерпение и милосердие – и все. Просить же для себя радостей душевных и телесных благ не следует».

Да, труден путь настоящего христианина. Отец Алексий, конечно, знал, что большинство приходящих к нему просили помолиться и в молитве выпросить для них определенных жизненных благ. Каждого честного верующего человека всю жизнь преследует искушение добиваться для себя удобств и преимуществ в этой жизни. Побороть это искушение – значит себя доверить Богу. Тогда уже искать только одного: как бы исправиться, как начать новую жизнь, где все силы, все умение направлено будет на исполнение воли Божией. Разница между тем, кто внешне исполняет все по-христиански, но живет или стремится жить в свое удовольствие, и тем, кто в первую очередь ищет исполнения воли Божией, может не бросаться в глаза. Ее виднее в периоды искушений, трудностей, испытаний веры. Чтобы все искушения одолеть с пользой для души, отец Алексий обращает внимание на то, о чем надо молиться и чего просить у Бога. Теперь желание внешнего благополучия значительно превосходит стремление во всем творить волю Божию, так как связано с неизбежным отказом себе во многом. Самолюбие, не сдерживаемое ни чувством долга, ни сознанием ответственности, сумеет себя замаскировать внешней порядочностью. Когда же совесть станет усиленно отвергать всякую маскировку и человек окажется духовно в тупике, тогда совет отца Алексия будет ему тем указателем, который выведет из тьмы самомнения в свет ведения истинного пути ко спасению через покаяние, молитву о помощи и благодарение за все милости Божии.

«Батюшка учил, что каждый раз, как нам наш крест покажется тяжелым, мысленно надо взирать на крест Спасителя. И подумать, что мы являемся по сравнению с ним. А крест-то несем самый ведь легкий. Мы не должны искать другого креста, кроме своего, который нам дан Господом и который всегда нам кажется тяжелее других…»

Конечно, думаем мы так, что нам тяжелее всех потому, что любим себя очень. Можем не говорить об этом вслух, можем даже возмущаться, если кто-то нам скажет об этом, но в глубине души сознаем, что это так. Можно обманывать себя, не признаваться в этом даже себе, но только притворством жить нельзя. Как бы мы ни доказывали другим, как хорошо им и трудно мне, как легко другим и тяжело мне, как счастливы все и как несчастен я… легче не будет. Можно добиться только того, что всем тошно станет слушать безконечные доказательства того, как страдает душа моя, как безрадостна жизнь, как безчувственны и безучастны все вокруг, довольные и обезпеченные… Может, у других не хватит решимости сказать, что это самолюбие портит жизнь, это самовлюбленность заставляет видеть только свои беды, не замечая больших бед у других, это зависть говорит в нас, если мы видим не трудности и терпение других, а их воображаемые часто удовольствия и выгоды. Если б нам дано было поменяться местами с тем, кому завидуем, то мы бы заговорили другое. «Лучше уж мне мое» – это самый верный вывод сделали бы, приподняв тяжесть чужого креста. Мы можем себе облегчить тяжесть переживаний доверием Богу, но только не сосредоточенностью внимания на себе и своих неудачах. Только наш крест нам удобнее и легче. Только Крест Христов ободрит и облегчит наши горести, только доверие и преданность воле Божией поможет нам увидеть, что наш крест самый легкий. Увидеть, поблагодарить за него и пожалеть других, кому тяжелее. Тогда душа будет смягчаться, а не грубеть от всего переживаемого.

«Каждый из нас не замечает за собой недостатков и может усовершенствоваться только при участии близких, дорогих людей, и поэтому усердно прошу тебя продолжать свое дело в том же духе, за что, повторяю, буду очень благодарен тебе».

Это отрывок из письма отца Алексия своему сыну Сереже. Сын написал отцу свое мнение относительно квартиры причта. Чего бы ни касалось это мнение, отец Алексий пишет, что «воспрянул духом», так как со времени смерти жены у него не было никого (дети были еще очень маленькие), кто бы мог ему сказать все, что думает, откровенно, просто, с доверием, не боясь непонимания или раздражения при несогласии. Это – способность делиться мнениями, доверительно и откровенно, без страха – очень способствует духовному росту, росту внимательности к своим поступкам, словам, даже мыслям. Об этом заботиться советовали еще апостолы христианам первых веков, зная пользу такого «делания» («да исцелеете»). Почему теперь трудно так общаться, трудно помогать друг другу откровенным замечанием и признанием своих недостатков и указанием по-дружески другим?

– Потому что у большинства из нас очень глубоко укоренилось самолюбие. Сказать спокойно, доброжелательно, без нажима и стремления переделать на свой лад другого не все могут, как не все потерпят без обид и возмущения указаний на свои недостатки. Что же остается? Терпеть друг друга такими, какие есть? Или зарыться, замкнуться ото всех, спрятать поглубже свое самолюбие, чтобы никто не тронул? Первое труднее, но полезнее. Последнее опаснее, так как с самолюбием надо бороться, а не беречь и лелеять, охраняя от любого прикосновения. Лучше же всего просить у Господа сил, терпения, доброжелательности ко всем, чтобы хотя бы с некоторыми были возможны отношения откровенной взаимной заботы друг о друге без обид, подозрительности, раздражения.

Мы должны спасать себя и других, строже следить за собой, а к другим быть снисходительнее, изучать их, чтобы и относиться к ним так, как требует того их положение, характер, настроение. Например: нервный человек, необразованный, а будет требовать от одного спокойствия, от другого – деликатности или еще чего-нибудь, так это будет безрассудно, и мы должны строго следить за собой».

Отец Алексий считал жизненной задачей своей каждому дать то, в чем душа его нуждается. И больше того – своих близких приучал к ответственности за тех, кто рядом. Чтобы не повредить им, надо строго следить за собой. Обычно так и получается в общежитии: каждый требует, чтобы с ним считались, учитывали его характер, привычки, настроение. От этого и в семьях, и среди знакомых, родственников, сотрудников нередко вспыхивают ссоры, бывают неприятности, огорчения, портятся отношения. Чтобы избежать этого, да еще помочь близким, отец Алексий говорил: «Мы должны строго следить за собой». Не за другими – за собой! Не с других требовать – с себя! Это трудно. Восстает самолюбие: почему только мне надо с себя требовать? Почему к другим одно снисхождение? Им что, закон не писан? Если так всегда и везде рассуждать и поступать, не будет мира между людьми.

Почему же все-таки с себя построже требовать, а к другим поснисходительнее быть? Да потому, что разная мера у всех. Русская пословица говорит, что нельзя спрашивать с больного здоровья. Тем более глупо кого-то упрекать за болезнь. К болезни и к больным естественно относиться с сочувствием, с состраданием и стремиться помочь. Здесь нечего объяснять и доказывать, все всем ясно. Так и в отношении духовных болезней. Кто был обделен в детстве, не получил хорошего воспитания – разве ему не труднее ломать себя, перевоспитывать? Самое обычное – «спасибо», «простите», «пожалуйста» – ему сказать труднее в тысячу раз, чем тому, кто с детства слышал эти слова и приучен ими пользоваться. Это только самый простой пример. В жизни много сложностей, и тому, кто вынужден был выносить много горького, грубого, тягостного, разве не надо посочувствовать?! Если не замыкаться на себе, то легко понять отца Алексия, ратовавшего за доброе, сочувственное отношение к каждому и за строгое и требовательное к себе.

«Так как молитва «Отче наш» есть сокращенное Евангелие, то и подходить к ней нужно с должным приготовлением».

Отец Алексий советует к молитве вообще подходить более серьезно, чем мы это делаем, а к молитве «Отче наш» особенно. Вряд ли найти другую такую молитву, которая могла бы столько вместить! О глубине ее прошений догадываешься после многих лет, в которые не раз она читалась и слышалась. Ее мы читаем скороговоркой, вполне уверенные, что знаем слова, читаем без ошибок – что еще надо? Надо, оказывается, к ней готовиться. Как еще готовиться?

Подходить к ней как к Евангелию. Ее Господь дал, ею научил молиться Своих учеников. Уже одно то, что Господь ее дал, могло бы нас как-то особенно согревать и устремлять к ней не только ум, но и сердце.

Когда есть свободная минутка, надо бы чаще возвращаться к прошениям этой молитвы. Если трудно самим понять их глубину, можно обратиться к святым отцам. Многие из них обращались к этим прошениям и писали о них, так что была издана книга «Молитва «Отче наш» в толковании святых отцов». Кто не может ее достать, может пользоваться толкованием Епископа Феофана на прошения этой молитвы. Если даже это трудно, то просто подумать самим для начала – и то польза будет. Когда на душе скорбно – сказать «Отче наш» с надеждой, что услышит Господь как Отец, и Отец Небесный. Когда одиноко – одно сознание: «Отче наш» уже объединяет всех, напоминает о том, что есть Церковь, где ты – свой. Когда светло и радостно – «да святится Имя Твое!». Когда грустно видеть многое вокруг – «да придет Царствие Твое!». Когда тревожно на душе – «да будет воля Твоя!». Когда голодно – «хлеб наш насущный даждь нам днесь!». Хлеб в прямом смысле. В Евхаристическом, в смысле самого необходимого в жизни. Когда грехи томят – «остави нам долги наши», когда на кого-то не мирно сердце – «яко же и мы оставляем» – задание и долг наш. Когда что-то или кто-то грозит – «не введи нас во искушение». Когда страх парализует душу – «избави нас от лукавого"… Пусть кто-то больше вложит в эти прошения, каждый по силе своей, но пусть никто не читает ее механически, только произнося слова – вот о чем заботился отец Алексий.

«Для познания Бога нужен свет Божий, а Он этим светом исполняет только немощных и смиренных, подобно апостолам, которые, будучи невеждами в науках человеческих, но преисполнены света Божественного, устремились к этому свету всеми силами души, загоревшись пламенной верою, говорили Господу: «Дай нам быть с Тобой, дай нам возможность наслаждаться таким счастьем вечно». Они стремились к тому, к чему призывал их Господь, а в этот момент раскрывалось, очевидно, для мира Его Божественное достоинство». Из письма отца Алексия.

Отец Алексий, говоря о свете Божественном, указывает на непременную связь смирения, немощи и горячности в следовании за Господом. Кто верит слегка, кто уверен в себе, кто прежде всего стремится к достижению своих целей, тот может прожить всю жизнь и не иметь самого скромного представления о таком свете. Ни научные исследования, ни авторитетные заверения, ни собственные усилия не дадут никаких результатов. Поэтому если первоначальные шаги к вере не несут никаких особых радостей и откровений, надо не винить веру, а просто знать, что ни система обучения, ни вдохновение и опытность руководителя, ни личная особая духовная одаренность ничего не дадут без искреннего, истинного смирения, при котором в душе всегда есть место Богу, и место первое, – и есть глубокое благоговение перед Ним. Свет богопознания никогда не явится гордой душе, самовлюбленной и надменной, в то время как вполне доступен смиренной простоте, искренней и преданной Богу, Которого такая душа видит, чувствует и любит. Тогда можно ничего уже не бояться – ни жизни, ни смерти, ведь «жив Господь Бог мой и жива будет душа моя».

«Надо помнить, что если Господь всегда смотрит на меня, ведь Он все знает, так как же я поступлю против Него?!»

Учиться всегда помнить, что Господь нас видит, знает дела, помышления, желания, знает трудности, огорчения и старания наши – это хотя и трудно, но совершенно необходимо. Отец Алексий, зная, как навык помнить о Господе нужен каждому, подчеркивает еще и такой момент: нам совестно делать что-то нехорошее на глазах даже посторонних людей, тех, кто, может быть, никогда знать нас не будет, тех, чье мнение о нас нам безразлично, неудобно, неприятно перед собой, просто при мысли, что о нас плохо подумают. Еще хуже, если мы бы стали на глазах вредить этим людям… Как же может быть не совестно явно вредить делу Христову на земле, если помнишь, что Он же нас видит до самых глубин души! Если помнишь об этом – не станешь, но вот помнить бы! Помнить себя сразу не заставишь, надо приучаться к этому, опять же понуждать себя и здесь. Везде и всюду, где речь о духовном делании, без понуждения себя не обойтись, как и без постоянства, терпения и молитвы.

«Вы говорите – закон, но там, где нет любви, закон не спасает, а настоящая любовь есть исполнение закона» (Рим. 13, 8–10).

Отца Алексия часто упрекали в том, что он в своей практике и в своих наставлениях первое место уделяет любви. К Богу – во-первых. К людям, как выражение любви к Богу. Ему говорили, что любовь – только венец совершенства, а не его основание. Потому-то приходилось отцу Алексию обращаться к авторитету апостола Павла, который говорил, что именно любовь и есть исполнение закона. Любители порядка в ветхозаветном храме и в нашей Церкви могут обидеть пришедшего без смущения, ратуя за «закон», а что чья-то душа будет ранена – это не волновало никого из них. Холодность, безчувствие, безразличие, беззаботность, безответственность по отношению к людям с древних времен сосуществует с усиленным вниманием ко всяким предписаниям «закона», иногда (особенно у иудеев) доходящим до мелочности. Самое страшное в ревнителях закона то, что забывается главное – человек. До чего можно дойти в ревности не по разуму, ревности об исполнении закона, говорит нам Голгофа. Суд над Праведником, суд при всей видимости «правосудия», со свидетелями и «волей народа» – и осуждение на смерть Невинного. Закон, по всей видимости, не забыт, но беззаконию это не помешало. Поэтому прав отец Алексий, когда говорит, что не спасает закон там, где нет любви. Трудно любить, трудно понуждать себя творить дела любви, но закон Христов одним внешним благочестием не исполнить.

«Учись жизни, изучай людей, делай добро».

Этому учил отец Алексий, напоминая часто, что все это нужно для исполнения заповеди о любви к Богу и ближнему. Не зная жизни, не сможешь понять людей, посочувствовать им, посоветовать что-нибудь нужное, предостеречь от какой-либо неприятности, не говоря уже о том, что нельзя любить того или тех, кого не знаешь. Потому отец Алексий, уча смотреть на жизнь серьезно и внимательно, тут же советует изучать людей. Нельзя всех одинаково принимать или отвергать, как и подходить ко всем со своим аршином. Сколько людей, столько и вариантов характеров, столько и неповторимых личностей. Узнать и понять, уметь разобраться даже в том, где можно целиком верить, а где надо в первую очередь проверить, – очень важная наука, без которой можно вместо пользы принести многим вред. Кроме того, отец Алексий направляет внимание и на то, чтобы каждый считал своим долгом делать добро. Если бы теперь спросить каждого о том, к чему он считает нужным направить свои усилия, то одни скажут, что хотят работать так, чтобы жить спокойно, избегая всяких неприятностей; другие – что хотят больше иметь выгод; третьи – надо же чем-то жить; четвертые – что могли бы прокормиться, но без дела умрешь со скуки… И дальше можно продолжать перечень, но главным для Христианина, первым и основным долгом должно быть стремление делать добро, да еще не как успеется, а спешить его делать. Без этого Христианин только название одно себе усвоил, а жизнь не соответствует имени. Теперь, когда многие уже не хотят бездуховного существования, призыв отца Алексия особенно своевременно звучит, и к нему стоит прислушаться всем.

«Путь ко спасению, – любил говорить батюшка, – у каждого свой и в своей мере. Нельзя установить общий путь для всех, нельзя составить формул спасения, которые объединили бы всех людей».

Одно только, вероятно, можно назвать общим в любом пути к Богу – это то, что любой путь трудный, что трудно всем, каждому в своей мере, что не стоит ни мечтать, ни надеяться, ни завидовать другим – на пути к Богу легко не бывает. Трудно потому, что каждому предстоит борьба. Кто должен преодолеть греховные привычки, уже укоренившиеся за годы беспечности и нерадения, тот должен бороться с греховными склонностями, воспитанными средой или «подаренными» предшествующими поколениями тех, кто не позаботился покаяться; кто – соблазны своего положения. Кому с чем, только всем приходится участвовать в борьбе, которую ведет Бог и враг за обладание душой. Это не символ, не воспитательный прием, это действительно трудная реальность нашей жизни. Нельзя найти общую формулу спасения, как верно заметил отец Алексий, а отсюда следует и то, что нельзя свое понимание навязывать другому как закон. Опытом делиться – другое дело, но спрашивать, требовать, подходить к другому со своей меркой нельзя. Кстати, чем духовно опытнее человек, тем больше понимает он и сложность борьбы, и разность людских характеров, и разнообразие судеб, и различную силу влияний многих факторов на организацию всей обстановки, в которой находится каждый. Понимая, сочувствует и не давит ни авторитетом, ни приказным тоном, ни предписанием правил… Посоветовать, поделиться опытом, помочь увидеть в себе что-то неладное, неверно направленное может, но сумеет сделать это ненавязчиво и очень тактично. Научит такому подходу внимание к другим и заботливое отношение к душе любого человека. Понять трудность борьбы можно не из книг и не со слов других, а только опытно изведав ее.

«Отец Алексий учил так: сначала любовь к Богу, через нее, как последовательное желание угодить Богу, – любовь к ближнему, а затем переделывание себя для ближнего».

Значит – себе последнее место. Внимание к себе – в последнюю очередь, да и то еще только в отношении к ближнему: переделывай себя, чтобы другому было с тобой хорошо. Это как раз то, чего мы всегда избегаем. Мы готовы других переделать так, чтобы было нам удобно. Нам в первую очередь. Но, возразят, для всех не переделаешься. Каждый охотно возьмется из тебя веревку вить, только поддайся, а надо ли? Этих каждых сколько, разве на всех угодишь, ко всем подстроишься? Надо или не надо переделывать себя для удобства других? Отец Алексий говорит: надо. Но надо учитывать и другое: отец Алексий говорит об этом не как о цели (иначе это будет не любовь к ближнему, а человекоугодие, что – грех), а как о пути к цели. Цель – исполнение заповеди о любви к Богу. Любить Бога не словом и языком, а «делом и истиною» – это ради Бога любить ближних. Чтобы эта любовь тоже была реальной и деятельной, придется взяться за себя. Не от себя идти, будто ближним дар несешь, какого они не стоят, а от Бога. Любя Бога, можно и жалеть, и терпеть ближних, не очень думая о том, кто стоит, кто не стоит такой любви. Оценка своих добродетелей идет от самолюбия, а вовсе не от Бога. Потому так много горечи и боли испытывают некоторые члены различных духовных семей, где к ним снисходят с высоты своего величия духовные наставники. Чтобы не мучиться, не переживать зря, отец Алексий четкую градацию наметил. Первое – любовь к Богу. Первое, основное, непременное. К Богу, а не к себе. Ни явно, ни тайно. Не к себе. Если Бог на первом месте будет, то, любя Его, стерпишь и тех, кого Он, переживая, продолжает терпеть и любить, устраивая все в жизни так, чтобы каждый пришел «в разум истины». Тогда отходит вопрос об отношении, о том, как понимается, принимается, оценивается забота о ближних. Тогда не придет в голову и вопрос о том, почему это я должен как-то меняться, чтобы другим со мной легче было, а не другие подстраиваться и учитывать мой характер, мое настроение. Но если мысль о Боге не будет силой, держащей все – желания, стремления, готовность исполнять волю Его, то все намерения помогать ближним разобьются о нежелание их или собственный эгоизм.

«Желай счастья всем – и сама счастлива будешь».

Отец Алексий сказал, казалось бы, так мало – «желай счастья всем"… Много ли сделает такое желание? Пожелать-то легко, а вот прожить счастливо жизнь… Однако есть зависимость между тем, что желаешь другим, и что получает сам желающий. Тот, кто другому желает счастья, должен, конечно, иметь доброе сердце. Пожелать нетрудно, но иногда и этого не хотят. Иногда очень простое, легкое для исполнения приветливое слово, внимательное обращение, просто приветствие при встрече, поздравление с праздником, желание хотя бы сказать что-то приятное и т.п. может хотя бы у кого-то отозваться в душе хорошо. Надо, естественно, уметь и терпеть, уметь не ждать в ответ ничего и, не дождавшись, не расстроиться, не укорить, простить прежде, чем попросят прощения (и если не попросят – тоже). Кто будет стараться приобрести терпение и доброжелательство, тот постепенно поймет, что его Бог осчастливит устойчивым миром души, умением радоваться даже малому, забывать и прощать обиды, не помнить неприятности, не ждать огорчений, не бояться тревог. Кто знает, что жить, помня, что Бог хранит его, светлее и легче, тому ясно без слов, что он счастлив всем, пусть малым на вид счастьем. Да и в том ли оно, чтобы всем на зависть жить обезпеченно, делать все по собственным прихотям и заглушать ежеминутно совесть, чтоб не мешала ни о ком не думать? Вот отец Алексий предлагает простое и доступное для всех: желай другим счастья – и будешь счастлива. Возможно это? Конечно. Всем по силам? Всем. Почему же не все пользуются такой возможностью стать счастливым? Потому что желать всем счастья – это может тот, кто умеет думать о всех, жалеть всех, терпеть все от всех, не сердиться ни на кого, не помнить обид (все ли уж так хороши, что одно добро от всех?), не замыкаться в себе. Когда эти и другие качества приобретет человек, тогда и будет счастлив.

«Кто много о себе думает, тот, значит, нехорошо живет… А ты себя любишь, так уж люби себя как следует».

Как это – нехорошо? Отец Алексий говорит не о материальном благополучии или успешной внешней жизни, которая вдруг как-то испортилась, а о внутреннем состоянии. Почему же для хорошей жизни надо меньше о себе думать?

Потому что собой занят только эгоист, только человек черствый, равнодушный к другим, всегда недовольный (многие ли любят эгоиста?), требовательный, обидчивый и… одинокий. Естественно, что же здесь хорошего?! Но, могут возразить, кто же себя не любит, кто о себе не думает, кто рискнет рассчитывать на такую заботливость со стороны других, которая могла бы помочь собой не заниматься?!  

На это отец Алексий говорит: «Любишь себя, так уж люби себя как следует». А как себя следует любить? Душу свою хранить чистой, свободной от всякого пленения страстей (в том числе и самолюбия), живо реагирующей на всякое движение Господа очистить, укрепить, обогатить ее Своими дарами. Это на словах, если они не переживались опытно, мало что скажет, а кто знает тяжесть борьбы с самолюбием, с подозрительностью, обидами, раздражительностью и прочими «обычными» грехами, тот знает, что такая борьба не на жизнь, а на смерть. Чего? Жизни души. Жива душа верой в Бога, а если, любя свою живую душу как следует, не бороться как следует за нее, то в ней увянет и вовсе пропадет вера. Не будет веры – не будет и Бога в жизни. Не будет тогда и радости жить, верить другим, радоваться за других, делить с ближними радости и печали, способности легко и от души прощать другим, охотно и с любовью молиться о других. Жизнь станет очень тяжкой. Никакое самолюбие, тщеславие, самомнение, никакие внешние отличия и награды, лесть и уважение (чаще притворное, если человек самолюбив) не заменят простой и ясной открытости души, которой не страшны обиды или недооценка трудов и забот, потому что с Богом душа жива и всем готова помочь, поделиться той силой жить, терпеть, прощать, которую получает от Господа.

«Иногда жаждешь всей душой соединения с Господом в таинстве святого Причащения, но останавливает мысль, что недавно причащалась… Это значит, Господь касается сердца, так что тут уже все эти рассуждения неуместны».

Отец Алексий, обращая внимание на желание души причаститься, не подходил формально к этому вопросу. Так часто губительно действует этот формализм (сколько прошло времени со дня последнего Причащения или почему не во время поста кто-то хочет причаститься), что страдают от него и те, кто отгораживается рамками «правил» (между прочим, нигде нет установленных норм, как, кому, сколько раз можно причащаться) от живой жизни во Христе, и те, кто поневоле выполняет эти требования (если священник один в храме или даже не один, но в данный момент вышел на исповедь и будто специально становится заслонкой между Богом и человеком). Отец Алексий, кстати, очень хорошо знал устав и никогда не считал себя вправе отменять узаконенное или что-то вводить по собственному желанию. Он знал, что от себя не будет желания, а если оно и возникло – это Господь позвал. Надо откликнуться, надо пойти на зов, надо отложить все рассуждения. Хорошо было бы, если бы наши священники чаще вспоминали о таком отношении к самому существенному моменту в духовной жизни и не умножали бы огорчений тем, кто в таинстве Причащения ищет примирения с Богом, прощения и помощи в трудной жизненной битве со злом.

«Ежедневно, как матери, кайся в грехах твоих Божией Матери».

Многие переживают, что нет такого человека, которому можно было бы все сказать, все открыть, всю душу вытряхнуть, чтобы ничего уже больше не оставалось, не мешало, не давило. Совет отца Алексия, который он давал тем, кто приходил к нему на исповедь, скорее годится теперь тем, кто не найдет уже такого внимательного, заботливого, входящего во все нужды души батюшку, каким был отец Алексий. Обращаться же к Владычице нашей, для всех Матери, можно всегда, везде, при любых обстоятельствах. Правда, на первых порах может показаться, что этого мало, но только так будет сначала. Потом, когда уже выработается привычка всегда со всеми своими скорбями и греховными мыслями, неверными поступками, необдуманными желаниями обращаться к Матери Божией, будет легче. Даже если и есть кому исповедоваться, все равно каждый день не помешает перед Образом Матери Божией (если есть возможность – перед иконой Царицы Небесной, а если нет – мысленно перед Ней, без представления какого-либо Ее Образа) всю душу раскрыть, все Ей рассказать, все доверить, во всем покаяться. Приобрести такую привычку очень стоит, а чтобы она укоренилась, придется какое-то время себя к этому понуждать. В скорбях у всех нет недостатка, а при обращении к Царице Небесной пусть они и не пропадут совсем (они нужны нам часто как воспитательное средство), но острота переживаний пропадет. Пусть трудно, но терпимо, выносимо – и за то слава Богу и благодарение предстательству Царицы Небесной.

«Следи за собой. Хочешь жить духовной жизнью – следи за собой. Каждый вечер просматривай, что было сделано хорошего и что плохого; за хорошее благодари Бога, а в плохом кайся».

Многие хотят жить духовной жизнью, но представляют себе, что она возможна где-то в тихих скитах или в такой обстановке, где все способствует этому. Но время скрыло от нас тихие обители, разметало скиты и монастыри, лишило руководителей духовной жизни. Лишило, но, слава Богу, не до конца. Одним из них был отец Алексий, и это ему принадлежит такой универсальный совет: следить за собой, каяться и благодарить Бога. Исполнить его каждому по силам, хотя это не так легко сделать. Трудно не столько потому, что мешают условия (развлекают, рассеивают, требуют сосредоточенности для выполнения своих обязанностей и многое другое), но больше потому, что нет навыка, нет привычки, слаба воля. О слабости воли особенно стоит позаботиться. Заставлять себя заниматься этим, то есть следить за своими мыслями, чувствами, словами, делами, желаниями, проверять их Евангелием, просить за все ошибки прощения у Господа и благодарить Его за все удачи придется не день-два, а много-много дней, месяцев и, может быть, даже лет, пока привычка станет второй натурой. Тогда многое изменится, на многое будет другой взгляд, тогда понятие «духовная жизнь» приобретет ясность, конкретность и, главное, возможность осуществлять в любых условиях, в том числе и наших, на первых взгляд исключающих духовную жизнь.

«Построже, построже в духовном посте, то есть учись владеть собой, смиряйся, будь кроток».

Совет отца Алексия быть построже в духовном посте сразу же отвечает и на незаданный еще вопрос: что включает в себя духовный пост. Мы скорее всего склонны считать, что это усиленная молитва, внимание к чтению и пению в храме, пост, поклоны и т.п. Отец Алексий об этом ни слова. Он точно указывает совсем на другое, например: учись владеть собой. Кстати, не очень-то получается, если не молиться. Владеть собой – это не только уметь сдерживать порывы желаний или чувство обиды, раздражения, досады, гнева и многое другое, но это и постоянное внимание к тому, что происходит в душе. От внимания появляются осторожность и понимание, как необходима помощь Божия. Когда это станет ясно, тогда можно к молитве обратиться как к средству помочь себе через признание своей немощи и призывание помощи Божией. Тогда и смириться проще, а смирившись, понять и простить других легче. Отсюда уже не так далеко и до кротости. Все это взаимосвязано, и все помогает духовному росту. Конечно, такой пост никогда не знает «разговенья», то есть отмены ограничений, но, если человек старается хранить его постоянно, не оправдываясь и не кивая на обстоятельства, Господь его жалеет и временами посылает утешение в какой бы то ни было форме. Если смирение и кротость как-то привьются душе, то утешения от Бога безопасны будут. Пока же мы не одолеем гордость, эту самую страшную, предательскую основу доступа к душе вражьей силы, даже утешения свыше не будут защищать нас от вражьих нападок. Мы и их сможем принимать с вредом для себя (допуская мысль: как же мне, не кому-то, Бог дал такое!). Потому-то отец Алексий так серьезно и требовательно обращался к своим духовным чадам, а через эти записи его советов – и к нам: «Построже, построже в духовном посте!». Мы, не другой кто-то, можем помочь душе своей такой строгостью, а это требует времени и сил. Времени продолжительного, труда упорного, терпения неограниченного и желания неослабного. Помоги, Господи, молитвами Твоего служителя протоиерея Алексия!

«Иисусова молитва – серьезное дело. Надо постоянно иметь перед собой Господа, как бы ты находишься перед каким-нибудь важным лицом, и быть как бы в постоянной беседе с ним».

Отец Алексий, говоря о молитве, подчеркивал каждый раз какую-нибудь отдельную необходимую черточку в поведении того, кто хотел научиться молитве. Здесь, говоря о молитве Иисусовой, указал на необходимость учиться так помнить о присутствии Господа, чтобы не позволять себе никакого расслабления, лени, неблагоговения, всего того, что никто себе не позволит в присутствии важного лица. Это серьезное замечание, так как иногда, по привычке все себе прощать и во всем снисходить, мы так уж много себе позволяем, что все меры переходим. Может выработаться привычка на все свысока смотреть и даже к священному в жизни – к словам молитвы, например, – относиться без должного благоговения. Это всегда плохо, в отношении же к молитве – особенно. Поэтому отец Алексий и напоминает, что для желающего научиться молиться надо уметь хранить благоговение и быть постоянно сосредоточенным на одном, то есть как бы всегда беседовать с Господом. Вначале это может утомлять, так как внимание привыкло блуждать, но, говорят знающие, что это усердие венчается навыком к такой молитве и с нею уже человек приходит к пределу желаний: душа знает Господа своего и больше ничего не хочет.

«Быть с людьми, жить их жизнью, радоваться их радостями, печалиться их скорбями – вот в чем назначение и уклад жизни Христианина, а особенно пастыря».

Отец Алексий подчеркивал не зря, что пастыря – особенно. Не только потому, что пастырь – пример для христиан, но и потому, что пастырь в богослужении может черпать силы жить и держаться твердо силой Свыше, силой Божией. Являя на деле – в самоотвержении, в забвении о себе – собой пример жизни по заповеди каждый Христианин, а пастырь тем более, продолжает служение, дело Христово в мире. Самолюбивый мир свое ценить умеет, беречь старается, умножать спешит. Жить жизнью другого, да еще так, чтобы радость другого стала твоей радостью, а горе – твоим горем – на это способны только Христиане, и не по имени только, но по жизни. И не особые подвижники, а обычные Христиане, все, каждый должны учиться жить не для себя. Теперь это не только трудно (как и всегда было), но и многим кажется бессмысленно. Но кажется так потому, что понятие о Христианстве в жизни исказилось. Стали ограничиваться соблюдением внешних форм, внешнего благочестия. Отказаться же от себя, от своих радостей и печалей, своих собственных, отказаться ради другого – это подвиг, и на это охотников всегда было мало. Как мало и истинных Христиан. Но это не значит, что можно не думать ни о чем и ни о ком, тешить свое самолюбие и оправдываться тем, что даже пастыри больше пасут себя, чем заботятся о других. Не все были на высоте своего призвания всегда – и пастыри, и обычные Христиане, но все перед Богом и совестью в ответе только за то, что каждый отвечал жизнью на призыв Божий, как соответствовал он, как исполнял свой долг. Прежде всего – он сам. Не прятался ли за любые причины, не искал ли поводов к самооправданию, когда четко сказано всем, что заповедь о любви к Богу неотделима от заповеди о любви к ближнему. Чтобы ее исполнить, надо учиться жить жизнью других и забыть обо всех своих помехах, в основе которых чаще всего лежит самолюбие.

«Как приобрести любовь к Богу? Чаще надо вспоминать, что сделал для нас Господь и что Он делает. Все, все житейские дела надо освящать Христом, а для этого Иисусова молитва. Как хорошо и радостно, когда солнышко светит, так же хорошо и радостно будет на душе, когда Господь будет в сердце все нам освящать».

Любовь к Богу кажется нам такой недосягаемой добродетелью, что отцу Алексию, сказавшему простые слова о любви к Богу, трудно верить. Веришь, конечно, но глубже копошатся мысли: а что сделал мне Господь? Что Он для меня делает? С этого, вероятно, и надо начать. Невнимательным и неблагодарным трудно доказать, что все доброе, начиная просто с самой жизни, – дар Божий. Они согласятся, но радости от этого не прибудет. Надо слишком решительно оторвать от себя влюбленный взгляд, чтобы не угодить в пустоту вокруг собственного самолюбия. Мы не видим из-за него жизни как дара любви Божией. Не умеем ценить время и возможности, не хотим признать и их даром Божиим. Вроде бы есть и должны быть. Когда так смотрят многие, а еще большее количество видит и уверено, что только своим трудом все завоевано, трудно думать о любви Божией. Потому и живут «без солнца». Все серо, все не так, всего мало, все плохо. Трудность положения в том, что признать в себе засилье самолюбия не хочется, а если и можно, то тянет оправдаться его естественным состоянием. Кому же тогда я нужен, если о себе не сумею позаботиться? Это ли не законный вопрос? Законный, но для неверующего. Если же мы живем так, как и «неимущие упования», по слову Апостола, то неудивительно, что слова о любви к Господу, о Его любви к нам – только слова. А если хочется сделать, чтобы они обрели силу, что тогда?

Тогда молитвой надо освещать и освящать каждое дело, слово и мысль. Собственно, в этом все: или с молитвой живем и Бога учимся помнить, благодарить и любить, или любим себя, заняты собой и до молитвы дела нет. Просто все – и все так трудно. Но если с Богом – одолимо!

«Ум – это только рабочая сила у сердца».

Отец Алексий любил это повторять. Но так может быть (чтобы ум помогал добро творить) только при добром сердце. Если же сердце злобой горит, ум не перестает быть силой, но становится силой разрушения. Это мы теперь видим везде. Не дураки выдумали огромное количество всех способов массового поражения людей, изготовили, хранят… Иногда, правда, ум как бы притупляется, куда-то отходит, люди массами подвергаются удивительной обработке, глупеют на глазах, переставая понимать, что рубят сук, на котором сидят. Тогда тоже можно сказать, что большинство ведет себя как в басне Крылова «Свинья под дубом». Где же ум? Почему человек так черств, так недальновиден, так глупо вредит себе и всем вокруг? И это по одной причине – испорченности сердца. Не ум, а сердце – направляющая сила. Способность человека выбирать добро или зло регулируется сердцем. Все это знают, но не все так серьезно думают, что сердцем определяется жизнь, ее направленность, ее наполненность. Ум, развитый и верно направленный, конечно же, ценное качество. Но не все знают, не всегда задумываются многие о том, как страшно иметь испорченное, злобное сердце. Тогда и сильный ум только повредит, в то время как доброе сердце и не очень завидный ум сделает желанной поддержкой, надежной помощью и верным сотрудником. Главная задача Христианина – чистить сердце, беречь его чистоту и свободу от страстей. Тогда ум, даже очень скромный, поможет сделать все нужное, и не будет у человека ощущения ущемленности, наоборот – с добрым сердцем в душе всегда полная гармония. Пусть одни призваны вершить великие дела, а другие – менее заметные, но не менее необходимые. Главное – сделать свое дело на совесть, во славу Божию и во благо людям.

«Мысли нехорошие гони, а какие появятся – тащи их за ушко да на солнышко. Строже будь к себе».

Отец Алексий, конечно, знал, что лучшее средство избавиться от назойливости нехороших мыслей – это открыть их другому. Кому? Здесь важно не ошибиться. Кое-кому нельзя. Нельзя сразу по нескольким причинам: одного смутишь, другого заразишь этим, третьему дашь повод разглагольствовать о чем не следует, четвертого испугаешь, пятому откроешь дверь к лени и нерадению мыслью: «если у других так, значит, ничего особенного, все естественно». Все это надо знать и о другом подумать, чтобы, желая облегчить свою душу, не нанести тяжести другим. Но кому же тогда можно сказать? Прежде всего идеальнее было бы сказать духовнику или просто мудрому и опытному священнику. Если таких нет, то такому человеку, который знаком с духовной бранью, доброжелателен, умеет молчать и молиться. Если же и этого нет, то хотя бы мысленно открыть все Богу или Царице Небесной, прося Ее помощи и заступления. Главное – нельзя рассчитывать, что пройдет все само собой, что достаточно переключиться на другое и забудется всякая грязь мысленная. На время, может быть, и забудется, но вспомнится тогда и там, где менее всего хотелось бы. Не запрятать поглубже, а отмыть покаянием и высушить «на солнышке» откровением – важно. В этом и заключена требуемая отцом Алексием строгость к себе. Без нее можно основательно запачкать душу находящими нечистыми мыслями, которые дальше за собой повлекут представления, могут разбудить нечистые желания и, не видя преград, доведут до потемнения и ума, и сердца. Христианам заповедана чистота, и за нее надо бороться.

«Когда нападают на тебя нехорошие мысли, особенно в храме, представь себе, пред кем ты предстоишь, или открой душу свою и скажи: «Владычице, помоги мне!».

Совет отца Алексия обращен к нам прежде всего для воспитания внимания и противоборства всякой нечистоте, которая, как темная туча, может находить на душу в любое время и в любом месте. В храме это особенно заметно. И отец Алексий советует самое действенное – вспомнить о Боге, позвать себе на помощь Царицу Небесную. Сами мы не сумеем справиться с этой тучей. Поэтому не в отвлечении спасения, ни тем более в погружении в эту тучу, даже с желанием бороться, а в призыве помощи Божией, которому предшествует смирение. Признать свою немощь, покаяться в бессилии и просить помощи у Пречистой Богородицы – вот надежный путь к преодолению вражьей тьмы.

«Прежде чем сказать, нужно подумать, Христа можно вспомнить, как бы он тут поступил, и потом, как совесть твоя говорит, так и делать и говорить…»

Здесь отец Алексий имеет в виду не просто разговор на обычные житейские темы, а такой разговор, от которого иногда очень многое зависит. Серьезное общение, серьезное обращение с другими требует неизбежно помощи Свыше. Если об этом не позаботиться, то может получиться и так, что отвечающий искренне хотел добра тому, кто его спрашивал, но к добру примешалось тайное тщеславие, или самонадеянность, или самоуверенность, или тщательно скрываемое сознание своего превосходства. Как бы то ни было, но скрытая примесь может стать той ложкой дегтя, которая испортит всю бочку меда добрых желаний и сочувствия. Потому и важно с мысленным обращением к Господу говорить и делать все

«Старайся внимательно относиться к людям. Привыкнуть к этому трудно. Помни: забудь себя и забудь все в себе и живи жизнью всех и каждого. Кто бы к тебе ни пришел, переживай с ним то, что он переживает, входи в его душу, а себя забудь, совершенно забудь себя».

Такой совет отца Алексия не раз встречался в воспоминаниях знавших его. Совет очень трудный. До того трудный, что многим нашим современникам он может показаться совершенно нереальным. В оправдание они готовы сказать: так никто не живет. Это всегда говорили, но если такие примеры были редки во все века, то теперь, кажется, оскудели до крайности. Но значит ли это, что даже стремиться к этому нереально теперь и неразумно? Нет, не значит. Нетрудно себе представить возражение: на такой порыв к самоотдаче набежит целая куча охотников прокатиться на чужой спине. К сожалению, подобное бывает, и не так редко. Кто не знает, как часто липнут к именитым и окруженным многочисленной «духовной семьей» такие личности, о которых еще св. Иоанн Златоуст молился: «спаси мя, Господи, от человек некоторых…». Но это все-таки не должно оправдывать ставшего привычным у многих безразличия к людям. Если Господь поставил кого-то, тем более священника, пастырем Своих овец, то Господь и потребует, чтобы они пасли не себя, а тех, кто нуждается в защите, наставлении, воспитании. Трудно забыть себя ради других! Очень трудно. Но учиться этому нужно. Учиться и не бояться, что не поймут, не так поймут, злоупотреблять могут… Учиться забывать о себе ради Господа – это учиться и тому, чтобы не просочилась где-то тайная мечта о своей значимости, превосходстве, учиться гнать этих предательских «вдохновителей» на труд. Не секрет, что можно трудиться и ради собственной славы. Внешне не разобрать побуждений, знает только совесть человека. В дальнейшем виднее скрытые мотивы поступков, но тем, кто ищет славы своей, маскируясь пастырем добрым, грозит беда. Начнется она с собственной души. Трудно учиться в первую очередь думать о другом, трудно, а иногда (для пастыря, руководителя особенно) совершенно недопустимо жить только для себя. Пример того, как могли, как стремились и как научились жить жизнью каждого приходящего, нам являли собой многие, и в их числе простой, доступный всем, лучащийся добротой и заботой отец Алексий.

«Человек не должен ставить целью спасение своей души, это само придет, не должен думать, что его ожидает после смерти за его служение Богу. Он должен всем существом своим полюбить Господа, отдать Ему всего себя. И все мысли, чувства, движения свои направлять на то, чтобы угодить Господу. Делать на земле то, что Ему было бы приятно. Как для любимого человека стараешься сделать все, что он любит и чего он просит, так, только в безконечно большей степени, нужно сделать для Господа. А что первое и самое приятное Господу? Чему он так радуется, если мы исполняем? Это любовь к ближнему».

Казалось бы, странный совет дает отец Алексий: не думать о спасении души! Да ведь душа дороже мира! Кто же о ней подумает, если не сам человек?! Да еще теперь, когда в мире, огромном, многонаселенном мире, почти каждый чувствует себя как в пустыне? В ответ на чувство одиночества (в семье, среди родственников, знакомых, на работе, в большом коллективе даже) у многих рождается досада: я никому не нужен, но и мне никто не нужен! Здесь очень важно понять, что с таким настроением сомнительно спасение души. Конечно, Господь знает, как найти для каждого путь спасения, но тот, кто думает отгородиться от всех даже молитвой – на опасном пути! Если возразят: а пустынники, отшельники, затворники?.. Что же, и они ошибались?.. Они шли в затвор не от обиды на всех, они могли молиться за всех, потому что душа была мирна, была с Богом, и Бог каждому давал по силе и возможности. Кто очистил душу от страстей – мог молиться за всех. Кто-то, очищаясь в трудах и заботах о других, мог за других предстательствовать, кто-то мог учить, кто-то – учиться терпеть и спасать других вниманием своим. Одному даны силы для многих, другому – для нескольких, кому, может быть, только для одного еще хватит. Дело не в этом, а в том, чтобы направленность была не на себя, а на других ради заповеди Божией. Это и спасает. Господь спасает, видя наше стремление сделать так, как Ему приятно, то есть сделать для других что-то полезное, сделать от души, с любовью. Вообще ведь спасает Господь, а не наши «подвиги». Теперь про подвиги говорить трудно, так как они (если серьезно кто за это возьмется) скорее повредят, чем спасению будут способствовать. Повредят из-за самомнения. Как раз общение, забота о ближних менее всего могут растить самомнение, так как придется встретиться с разными слабостями в других и в себе. От этого вряд ли захочется думать о себе высоко. От этого только будет возрастать необходимость помощи Божией не только каждый час, но и каждый миг. Значит, придется учиться непрестанно молиться.

«Надо считать себя хуже всех. Хочется раздражиться, отомстить или другое что сделать – скорее смирись».

Отец Алексий повторяет за всеми святыми отцами эту фразу: «надо считать себя хуже всех». Она всегда, а теперь особенно, противостоит самому глубинному стремлению доказать себе и другим, что я-то как раз и не хуже других. Как же сочетать эти несоединимые, взаимно исключающие друг друга стремления? Считается, что искренне хуже всех себя может видеть только смиренный. Но пока смирение нам известно на словах, в душе мы считаем, что смириться – это стать половой тряпкой в ногах у всех, кстати, вовсе не лучших – зачем это? И как это сочетается с призванием к совершенству? И разве идеал Христианина – не достойный человек, а сломленный, убогий, ни на что не годный? Так или почти так мы рассуждаем, признавая на словах, что к смирению относимся с почтением. А быть хуже всех – признаем как недостижимую высоту. Неправда! Не быть хуже всех, а считать себя хуже если не всех, то многих мы должны учиться. Считаем мы себя лучше других, потому что не видим своих слабостей, недостатков, не хотим даже думать о каких-то наших свойствах, кому-то неприятных. Мы видим чужие грехи, и на их фоне наши нам видятся совершенно незначительными. А если знаем за собой какую-то слабость, то объявляем ее невинной, легко простительной. Потому и получается из нас вполне законченный фарисей, гордящийся собой: «не как прочие...». Но если не лукавить перед собой, то многие «прочие» хуже на самом деле? Хуже в сравнении с чем или с кем? С нами? А мы все знаем, что довелось испытать им? Или сколько им было дано возможностей? Знаем ли мы, как и кто из них чувствует себя в душе? Кто как еще будет одолевать свои жизненные трудности? Что мы ответим на это? Пожмем плечами? Нам даны заповеди, у нас есть Церковь, до нас доходят хотя бы изредка советы таких духовников, как отец Алексий. А тем «прочим» известно ли все это? И если сравнить то, что дается нам хотя бы Церковью, с тем, что видит теперь большинство, то где уж величаться? Скорее придется признать истину повеления: «не судите…». Бог знает полезное.

«Как в жизни нужно забыть себя и жить жизнью других и для других, так и в молитве нужно забыть себя, свою душу и просить только у Господа силы исполнять его повеления на земле».

Советуя это, отец Алексий знал, что далеко не каждому такой совет по душе. Трудно в духовной жизни все: и в жизни о другом думать больше, чем о себе, и в молитве думать о другом, о Господе, а не о себе, даже не о своей душе, хотя она и дороже всего мира. Мира – да, но не Творца его. Душу спасать, в принципе, вовсе не надо, это получится само собой, если целью жизни будет всегда одно – исполнять заповедь Господа так, чтобы уже никто и ничто не стояло на пути. Даже собственная жизнь, даже своя душа. Видимо, тогда только возможно самоотречение, как возможно и послушание, и вообще все, что может способствовать спасению. Ближних спасению и собственной души. Когда это – то есть творить волю Божию – будет стоять в центре всех желаний и дел, тогда многое станет на свое место. Поэтому нельзя никому никого осуждать. Мы не знаем, как подготовлен человек жизнью к тому, чтобы, узнав о главном, сразу взяться за главное и достичь всех возможных высот. Никому не видно то, как каждому мешает самолюбие, как трудно бороться с ним, как по-разному все люди относятся к этой самой серьезной преграде на пути ко спасению. Чаще всего предпочитают узаконенное внешнее исполнение всяких правил суровому и очень трудному контролю над своим сердцем. Следить и постоянно наводить порядок там, передвигая «святыни», то есть первое место ревностно оставлять только Господу, а свое «я», рвущееся на это первое место, безцеремонно отодвигать назад – дело всегда трудное, ответственное и, главное, очень больное. Болит душа – горделивая, самолюбивая душа болит, когда кого-то ей надо предпочитать себе. И не один раз, а всегда. Во всем. В жизни этот экзамен приходится выдерживать безчисленное количество раз. Всегда, во всем – предпочтение ближним до забвения о себе. Но возможно ли это? Для тех, кто искал, хотел и стремился всегда делать не свое, а то, что Бог даст, будет помощь от Господа по мере искренности и самоотверженности. А Бог дает каждому трудное дело, хотя и не сверх сил – беречь, спасать, растить, защищать, помогать ближним. Если бы об этом по-настоящему заботились все, на земле был бы рай!

«Нельзя щадить и жалеть того, кто другого не жалеет».

И это говорил отец Алексий! Отец Алексий, который всегда забывал себя ради других и учил этому самых верных и преданных духовных детей. И тем не менее именно так он говорил, приучая к ответственности всех. Это не значит, что мы имеем право воздавать «око за око» – это должно быть для всех Христиан пройденным этапом, – но это надо помнить каждому для того, чтобы сдерживать себя, если хочется на кого-то сорваться, сказать резко, не подумав, обидеть, невзирая на последствия, причинить боль. Все, когда-то другому нанесенное, вернется. Обижающий будет обижен, не умеющий жалеть – забыт, невнимательный встретит к себе равнодушие и т.д. Это урок нам всем – как ты, так и к тебе. Если не те, кого ты обидел, так другие, от кого и не ждешь. Это серьезное препятствие к тому, чтобы мы сами были всегда покойны, мирны, всеми и всем довольны. Мы, наше отношение к другим, наша беззаботность, презрение к долгу, неуважительное отношение там, где этого нельзя допускать, как раз и приводят к тому, что получается плохо там и с теми, с кем не хотелось бы натянутости, невнимания, нежелания общаться, снисходить, терпеть друг друга. Иногда говорят: Христианин не должен обижаться! Да, но Христианин не должен и обижать! Если же по недоразумению, невнимательности, недопониманию или еще по какой-либо причине вышло так, что кто-то огорчен, Христианин должен не рукой махнуть: пускай себе расстраивается, а постараться успокоить, примириться, подумать о том, не из-за него ли вышли неприятности для другого. Все с недостатками, и все мы призваны по-доброму влиять друг на друга, помогать видеть свои недостатки у себя (никак не у другого), воспитывать в себе терпение и снисходительность в отношениях с другим, требовательность и внимательность с опасением обидеть другого – к себе. И нельзя все сваливать на других, которые только обязаны и терпеть, и прощать (если и просить прощения не думают), и ничего не ждать доброго от других, и любить всех, и смиряться, считая себя хуже всех. Все это надо уметь и требовать каждому от себя. Тогда совместная жизнь будет легче, и радостнее будет идти всем пусть своим путем, но в одном направлении – к Богу!

«Преподобный Исихий говорит, что без частого призывания Имени Иисуса Христа невозможно очистить сердце». Из письма отца Алексия.

Отец Алексий пользовался опытом святых молитвенников и хотя жил в миру, но не считал условия жизни основным препятствием ко спасению души. Мешают условия или помогают только при активном отношении к главному делу жизни духовной. Мешают, но не препятствуют, когда способствуют рассеянности, когда дергают человека и только создают неспокойную обстановку. Но при любых условиях, которые мы чаще всего не выбираем, можно и нужно трудиться над тем, чтобы в себе выработать навык чаще обращаться мысленно к Господу. В какой форме, каким образом? Любым. Можно, как нашли наиболее удобным святые подвижники, краткими словами Иисусовой молитвы. Даже преподобный Исихий Иерусалимский говорил, что без призывания Имени Господа невозможно очистить сердце. Призывания частого. Почему так? Потому, наверное, что наша рассеянность может пропустить много темнящих, пачкающих душу впечатлений, которые даже помимо желания способствуют ее загрязнению. Кроме того, сами мы, не защищенные обращением к Господу, можем не отразить вражьего нападения, которое бывает и как наплыв нечистых мыслей, представлений или желаний. Когда мы начинаем молиться, изнемогая под тяжестью всей нанесенной грязи, да если еще примешается к этому уныние или отупение… то молиться тяжело, молитва не облегчает сразу и не воодушевляет, как хотелось бы. Почему? Потому, что она – вынужденная, вымученная. Если же кто-то бдит над своей душой, не доверяя себе, старается чаще и чаще обращаться к Господу, то такому легче устоять. Если и обрушится на него поток всяких нечистых мыслей, то он знает, что это только вражье дело, только его достояние, и он будет просить и просить себе помощи и защиты. В глубине души он не согласится принять всю эту грязь за свою и не смутиться, а значит, легче от нее отмоется в смиренном сознании своего бессилия устоять без Господа.

«Батюшка говорил, – пишет в своих воспоминаниях Александра Ярмолович, – что нельзя в миру применять внешние формы монашеской жизни. Трудно совместить домашние работы с монастырскими правилами… человек тянется, тянется, не выдерживает, обрывается, и душа его начинает страдать».

Отец Алексий считал, что страдание допустимо только тогда, когда речь идет о покаянии, когда страдание становится плачем о грехах своих. Когда же жизнь требует усилий, заботы о ближних, постоянного внимания к ним, правила молитвенные не столько помогают душе (если условия внешней жизни не оставляют им времени и сил), сколько расстраивают. На это отец Алексий говорил: «Внутренняя духовная жизнь одинакова для всех. Можно жить монахиней в миру (по духу), но внешние правила монастырской жизни в миру немыслимы».

Понимание этого очень редко встречается у духовников. Чаще другое: «умри, но вычитай». И тогда вычитывание или превращается в такую немыслимую трескотню, от которой в душе одна боль (где там до понимания слов доходить, некогда!), или вовсе оставляется, опять же терзая душу. Теперь, когда внешние стены многих обителей разрушены, многие стремятся хранить внутреннее монашеское устроение. Для них очень важно знать, что не «правила» делают их иными в жизни, а отношение ко всему: к Богу, к ближним, к совести своей. Теперь не все руководители могут понимать положение так, как это мог отец Алексий, поэтому значение его советов не только не теряется со временем, но еще больше возрастает. Всеми мерами надо беречь силы души и здравую настроенность, чтобы можно было все делать как перед Богом и всех принимать ради Бога и для Бога. Молитве это не помешает, а если помешает словам молитвы, то памяти о Господе на всяком месте и при всяком деле – нет. Учиться этому, постоянно тренировать внимание, хранить собранность и уметь на все смотреть светло и доброжелательно важнее одного внешнего соблюдения правил благочестия с неизбежным (для одной лишь приличной внешности) внутренним недовольством, смущением, раздражением. Все внешнее не отменяется и не унижается, но регулируется условиями жизни. Внутренняя же работа над собой никогда ни от каких внешних условий не зависит. Ей первое место и о ней основная забота во всех случаях жизни.

«Как-то спрашиваю батюшку: как быть, когда приходят скучные люди и говорят о неинтересных вещах? Можно как-нибудь от этого отделаться? – Нет, нужно их слушать, ведь они несчастные. Нужно понуждать себя входить в их интересы, стараться чувствовать, как они чувствуют, думать, как они думают, таким образом их состояние становится для тебя ясным. Начинаешь их жалеть, а жалея – любить. Нужно над этим работать. Сначала понуждать себя трудно и скучно будет. Потом, как только сможешь их пожалеть, так уже легче будет, и скучно уж не будет с ними».

Александра Ярмолович, говоря о «скучных» людях, имела в виду, вероятно, таких, которые были целиком погружены в свои заботы – семейные, житейские, узколичные. Ей, с ее характером, в котором этому личному не оставалось места, было скучно с такими. Самое желанное в подобных случаях – отделаться от таких. Но отец Алексий, слово которого для нее было законом, не поддержал ее, а стал учить входить в состояние каждого. Больше того, велел работать над собой, чтобы преодолевать это чувство скуки, которое исчезнет, если научиться понимать их, сочувствовать, видеть в них несчастных людей. Теперь, если стать на место тех «скучных», которые заполняли храм на Маросейке, квартиру отца Алексия, обращались к Александре Ярмолович, можно только пожалеть, что храм давно закрыт, отца Алексия и Александры Ярмолович давно нет на свете и никто или почти никто не учит своих близких, как учил отец Алексий, вникать в состояние всех пришедших, видеть в них несчастных и жалеть их, а жалея – любить.

Если же посмотреть, как трудно тем, кто так старается подходить к людям, то не просто выбрать, кого же больше жалеть. Приходящие часто идут и ищут сочувствия, понимания, сострадания – и не всегда находят. Те, к кому они идут, не всегда счастливее их самих, потому что не все видели таких, как отец Алексий, не все даже читали о том, как он учил, не все могут поверить со слов, что есть люди, готовые забыть о себе не на мгновенье, годами думать, помнить, переживать о других.

Теперь трудно и отцам, и детям. Как, впрочем, было всегда. Но тем, кто ощупью идет, не видя впереди света – труднее. Молитва друг о друге, взаимное сочувствие и стремление каждого думать о другом больше, чем о себе, поможет в преодолении трудностей и общение может сделать не только желанным, но и полезным, взаимно духовно обогащающим.

«Мне хотелось, у меня была буря энергии работать что есть силы, – вспоминает в своих записках Александра Ярмолович, – чтобы скорее достичь цели. Думалось мне, что эта цель – Христианство – так близка и так возможна. А батюшка уговаривал жить потихоньку. – Господь все в свое время пошлет вам. Силой ничего не сделаете. Терпение нужно и еще – смирение, молитва…».

Александра Ярмолович, вспоминая о периоде своего обращения к Церкви и горячем желании идти к Богу вместе с мужем, который был ей близким другом, действительно обладала бурной энергией. И ее отец Алексий сдерживал. Не поощрял, не хвалил, не возвышал в собственных ее глазах, а спокойно направлял на то, чтобы она поняла, что делает все не энергия личности, а Господь! Потому и надо уметь терпеть, смиряться, молиться. Когда кто-то горячо берется спасать других, этот совет особенно важно помнить. Особенно потому, что в буре своих начинаний легко пройти мимо главного – Господа упустить из виду, хотя о Нем будет говориться много, но попусту. Ни своя энергия, ни разум, ни сообразительность, ни понимание людей и обстановки, ни другие способности – говорить, убеждать, воодушевлять, подчинять – не заменят необходимого: терпения, смирения, молитвы.

Почему без такой основы даже опасны горячность, энергия и активность, которые могут легко броситься в глаза на фоне полусонного существования большинства и безразличия этого большинства к судьбам многих? Потому что грозит вместо того, чтобы приводить людей к Богу, привести и подчинить человеку, будь то священник, учитель или любой другой авторитетный для кого-то наставник. Ни в своей духовной жизни нельзя допускать подмены: свое «я» не должно быть на месте Бога, ни в жизни других нельзя кому-то стать на место, единственным владыкой которого должен быть Господь. Где это забывается, там споры, зависть, ревность, неприязненные отношения между людьми, которых кто-то горячо и искренне взялся вести к Богу, но привести не сумел. Таких случаев много, и чтобы не умножались они больше, надо чаще обращаться к опыту действительно смиренных духовных руководителей, которые знали, что спасает Господь, и только Он, всем же надо уметь на пути спасения ждать, надеяться, молиться, терпеть и смиряться.

«Если человек не предоставляет Богу вполне и всецело свою душу, очищенную предварительно покаянием, дабы Господь мог творить в ней что угодно – не будет у него мира душевного и не войдет в нее Господь».

Эти слова записала Александра Ярмолович в воспоминаниях об отце Алексии. Он учил этому примером всей своей жизни. Этим же, вероятно, объясняется и то, почему у нас нет этого мира душевного. Мы вроде каемся, хотим, чтобы Господь с нами творил все, что Он хочет, но это на словах или в мыслях. На деле мы тут же внутренне противимся всему, что нам не нравится. «Воля Божья!» – говорим мы, добиваясь всеми силами того, что хотим. Не вышло по-нашему – успокаиваем себя: «значит, так Богу угодно». Но сколько мы сил, времени, нервов потратили, чтобы добиться того, что считаем нужным! Если бы мы учились прежде всех своих хлопот думать о том, что воля Божья может в обстоятельствах выявиться, предаваться этой воле спокойно, с молитвой, с доверием Богу, мы были бы куда выдержаннее, мирнее, ровнее во всех своих делах и намерениях.

Что же, тогда надо пустить все на самотек, пусть уж будет как-нибудь? Нет, не к бездействию призывает отец Алексий этим, а к направлению всех стремлений в первую очередь к Богу. Делать надо все то, что надо. Но делать не потому, что этим можно добиться желаемого, а по чувству долга. Главное же внимание мы должны суметь сосредоточить на том, чтобы никакое дело не поглотило нас целиком, не мешало помнить о Господе, не стало нашей первоочередной задачей, наполнением жизни. Ни дело, ни желание чего-то добиться, ни реализация своего «я» в первую очередь, а Господь, Которому мы можем принести свою душу, как глину Горшечнику. Его дело – какой сосуд сделать из нее: лампаду перед Богом или миску для обеда. Все нужно, все важно. Самое важное, что Господь это сделал. Его руки, Его мысль… И в этой обращенности к Нему источник глубокого мира и довольства всем.

«Ничего, что молитва не выходит. Понуждать себя надо. Лучше меньше сказать, но сказать со смыслом. Думать надо над каждым словом, которое произносите».

Так учил молиться отец Алексий. Чаще говорят так: читай, понимаешь или нет, способен вникнуть (от усталости бывает, что уже не доходит смысл произносимых слов) или нет – читай, и все! Как возможность тренировать свою волю это еще годится, но это же незаметно может привести и к внутреннему разрешению себе читать, не думая о смысле слов. А дальше уже полный простор собственным фантазиям. Читаться будут верные слова молитвы, и мысли будут гулять по свету. Так происходит со многими. Не потому ли, что лень себя понудить вникать в слова молитв, а потом – не хочется признаться, что не выполняешь целиком положенного? Не очень-то интересуются на исповеди, например, как читаешь молитвы или как стоишь в храме, а больше самим фактом, читаешь ли утренние или вечерние молитвы или был ли вчера в храме. Получается, что проще и спокойнее всем вычитать нужное – и все. Но научиться молиться, не внимая словам молитвы, не вдумываясь в смысл слов молитвенных нельзя.

«Думать над каждым словом молитвы» – этот совет отца Алексия выполнить хотя и трудно, но нужно, как и «понуждать себя надо». Когда же думать? На молитве некогда. Да, думать надо в другое время. Можно в пути, среди таких дел, которые можно делать только руками, обдумать знакомые слова. Можно и специально найти для этого несколько минут и спокойно перечитать что-то из «правила». Не все сразу, частями, но если думать и делать это постоянно, многое будет и понятнее, и даже как-то тронет сердце, понравится. Тогда легче будет молиться во время молитвы, легче преодолевать сухость и лень. Тогда она скорее будет «выходить», то есть становиться живым дыханием души вместо скучного повторения надоевших слов, не трогающих душу.

Отец Алексий считал, что «нужно научиться молиться так, чтобы не зависеть ни от времени, ни от места».

Как раз именно это мешает нам молиться там и тогда, когда мешает обстановка. Окружающие не стараются думать о том, что кому-то хочется тишины, кому-то хотелось настроиться на молитву, подумать о спасении души, вспомнить прочитанное или услышанное в храме. И мы, не научившись спокойно относиться к тому, что есть, оправдываем себя тем, что в таких условиях, когда всё и все мешают, невозможно молиться. Но не так виноваты условия, хотя и от них многое зависит, как наше нерадение и саможаление. Прежде всего честно спросим себя, хорошо ли мы молимся, когда условия для этого хорошие. Умеем ли ценить каждую минуту тишины, чтобы помолиться? Спешим ли как можно полнее использовать каждую возможность, какая представилась, чтобы помолиться без помех? Не получается ли так, что мы все ждем чего-то, что могло бы меньше мешать, что помогло бы нам сосредоточиться, когда надо учиться молиться в любом месте и в любое время? Господь знает и о тех обстоятельствах, которые мешают, и о трудностях, которые надо преодолеть, и о нашей лени, которая всегда ищет себе оправдания. Чтобы уметь жить всегда и везде молитвой, надо учиться молиться тогда, когда это легче и меньше помех. Для этого надо понуждать себя быть внимательнее к словам молитвы в храме и дома, если ничто не мешает. Надо уметь ценить время сейчас, а не то, которое когда-то будет. Надо помнить, что лучше прочитать одну молитву сегодня, чем две – завтра. Не всем и не всегда нравится это «надо»: надо себя понуждать, надо не оправдываться, надо не лениться, надо больше стараться, но другого пути нет. Если же не полениться, если взяться серьезно и решительно, то можно научиться жить, ничего не ожидая, ничем не выводясь из себя, и держаться молитвой в любом месте, в любой обстановке.

«Запомни раз и навсегда, что в духовной жизни нет слова «не могу». Все должна мочь, что тебе велят. Бывает же слово «не хочу», и чем дальше будешь жить, тем строже будет за него с тебя взыскиваться».

Отец Алексий знал, как много значит в духовной жизни привычка сваливать на «не могу». Кто привык считаться с собой, со своим настроением, с нежеланием заставлять себя что-то делать, когда лень вообще за что-нибудь браться, с желанием делать только то, что по душе, или делать тогда, когда самому не хочется, тому легче всего сказать: «не могу». И привести много причин, среди которых не будет одной – «не хочу». Ее-то, главную, назвать неудобно. И вот отец Алексий прямо об этом говорит. Есть «не хочу», но говорить приятнее «не могу». Где угодно это мешает, когда каждый выбирает, что ему хочется и что нравится. В духовной жизни «не могу» нет места. Все скидки на настроение, характер, привычки, склад и прочее должны уступить место решительному «надо», если это действительно надо. Часто мы знаем, что «надо» бы, но так не хочется. И не случайно говорит отец Алексий, что с годами за «хочу – не хочу» будет все более серьезный спрос. Если человек не будет бороться с собой, не будет заставлять себя делать все повеленное, то какой из него Христианин получится? На словах говорящий одно, а делающий то, что нравится? Это не Христианство, а плен собственного самолюбия и смущения для всех. Потому и спрос строже с годами.

В записях Александры Ярмолович сохранилось очень характерное высказывание отца Алексия: «Дело не во внешней жизни, а в душевном устроении человека, который должен ставить на первое место любовь к ближнему. Во имя этой любви он должен перестраивать свое внутреннее «я», дабы во всем облегчить жизнь этому самому ближнему. А ближними являются, во-первых, семейные, а потом вообще все те, с которыми приходится совместно жить».

Наверное, это самое трудное – все время думать о другом. Думать тогда, когда этот другой совсем не торопится считаться с тобой, замечать твои усилия, а тем более благодарить за внимание к его жизни, настроению, состоянию. Пока такие мысли посещают нас, мы не сможем терпеть наших ближних, как заповедано. Не сможем потому, что постоянно оглядываемся на себя и явно или тайно оцениваем: заметили мои усилия? Отметили мое старание? Не забыли поблагодарить? Пока еще в таком случае наше внутреннее «я» всесильно. Даже оказывая другому какую-то услугу, помогая в чем-то, мы думаем о себе в первую очередь. Отсюда и обиды, недовольство, жалобы на неблагодарность и черствость. Но так будет до тех пор, пока мы не начнем учиться думать о других и помогать им самоотверженно, по-настоящему забывая себя. Если научимся, то очень многое отпадет. Внешнее во многом проще будет, и реакция на все внешнее будет спокойнее. Внутреннее – в себе, в душе своей – обретет устойчивость, ясность, постоянство. Вся наша вспыльчивость, быстрая смена настроения, требовательность к другим, обидчивость от нашей самости: самоуверенности, самонадеянности, самовлюбленности. Чем скорее мы простимся со своим «я», тем проще станет жить, тем яснее будет все в отношениях с ближними. И терпеть их несовершенства будет нам легче, а им легче будет общаться с нами. Ведь не всегда радуют наших ближних даже наши «добрые дела». Их ведь тоже умело делать надо, а главное – без оглядки постоянной на себя.

В замечаниях диакона Владимира, обращавшегося к отцу Алексию, есть строки о том, что отец Алексий побуждал своих духовных чад к более частому Причащению. Он подчеркивал, что не для праведных, а именно для грешных установлено сие святое таинство. «Не говори, что ты недостоин, – учил он. – Если ты так будешь говорить, то никогда не будешь причащаться, потому что никогда не будешь достоин. Не мы созданы для Причастия, а Причастие для нас. Именно мы, грешные, недостойные, слабые более чем кто-либо нуждаемся в этом спасительном источнике».

Очень немногие именно так смотрят на эту спасающую благодатную помощь Таинства, как отец Алексий. Чаще говорят о недостоинстве. Говорят священники, читающие в своих молитвах такие слова: «никтоже достоин…». Говорят так, будто хотят заслонить собой вход желающим, обычно оправдывая такой взгляд нашей неподготовленностью. Конечно, кто из пришедших на исповедь станет доказывать свою готовность? Конечно, никто не скажет и священнику, которого, может быть, в первый раз видит, что тот не знает ни его жизни, ни потребности души, ни степени усердия, ни возможностей готовиться. В наших условиях, когда далеко не каждый священник может быть для кого-то духовным руководителем, не у всех есть возможность делать все, что положено, не все знают даже, до какого состояния душевного доводит современная жизнь, вспоминать о таком добром отношении к нам, немощным более, чем были современники отца Алексия, отрадно и утешительно. Конечно, делать по совести возможное надо, конечно, всегда помнить о своем недостоинстве надо, но и причащаться надо, сознавая великую нужду свою в спасительном этом Таинстве.

г. Москва

08.07.2005