Азбука веры Православная библиотека архиепископ Василий (Кривошеин) Афонский период жизни архиепископа Василия (Кривошеина) в документах

Пожертвовать

Афонский период жизни архиепископа Василия (Кривошеина) в документах

Источник

Оригинал: 13Мб

epub pdf

Содержание

Предисловие

Предисловие

Совсем недавно, выступая на конференции в Троице-Сергиевой Лавре, митрополит Волоколамский Илларион констатировал враждебное отношение многих современных монахов к науке: «Говоря о современном русском монашестве, приходится признать, что у нас нет «ученых монастырей», почти нет ученых иноков, а недоверие к науке, образованию и просвещению по-прежнему, несмотря на предпринимаемые священноначалием усилия по повышению образовательного уровня иноков и инокинь, прочно сохраняется в монашеской среде. Причина такого положения заключается в представлении о том, что ученость не нужна для спасения, что она несовместима со смирением и монашеским аскетическим деланием. Святитель Игнатий (Брянчанинов) сказал: «Не оставляйте науки светской, поскольку она служит к округлению духовных наук». Нам нужны ученые иноки! А для того, чтобы они у нас появились, должны быть созданы «ученые монастыри», где монахи могли бы учиться, имели бы время и возможность читать, писать, заниматься богословием».

Такой «кузницей кадров» на протяжении нескольких веков был Пантелеимонов монастырь на Афоне. Всеобще известна деятельность ученых монахов Пантелеимонова монастыря: отца Азария (Попцова), отца Матфея (Ольшанского) и др. Но трагические события XX века низвели и практически уничтожили эту традицию. Одним из последних «ученых монахов», проживавшим в этом монастыре, был монах Василий (Кривошеин) (1900‒1985). Офицер, ученый, богослов, монах, архиепископ – вся жизнь Всеволода Александровича Кривошеина, впоследствии ставшего владыкой Василием, сама по себе чрезвычайно интересна. События ХХ века – революции, войны, геополитические противостояния, борьба идеологий, порой открытая, а зачастую «подковерная» – крутили и несли его в своей воронке так, что порой Божье присутствие и заступничество становились настолько очевидными, что его собственные слова, отнесенные к самому себе – «спасенный Богом!», – воистину пророческие.

Он уцелел в Гражданской войне, хотя мог и погибнуть. Затем эмиграция, Константинополь, Париж, короткий период Мюнхенского университета. Он слушает лекции в только что открывшемся тогда Свято-Сергиевском институте, где оказывается в среде людей, близких ему по духу и по культуре и чьими творениями и жизнеописаниями наполнены сегодня книжные полки России. Это отец Сергий Булгаков, митрополит Евлогий (Георгиевский), епископ Вениамин (Федченков), Н. А. Бердяев, П. И. Новгородцев, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, Б. П. Вышеславцев, В. В. Зеньковский, Г. В. Флоровский, А. В. Карташев... Всеволод Кривошеин молод и жаждет знаний... Но это ли ему нужно? Почему так скоро и неожиданно он оказывается на Афоне, что привело его туда, и как он реализует желание остаться здесь? До сих пор мы плохо знаем мотивы, побудившие молодого человека, окруженного семьей, относительно благополучно устроенного, так спонтанно и радикально изменить свою жизнь. Может быть, это решение созревало медленно, а возможно, в который раз проявив Себя в его жизни, Господь привел Всеволода Кривошеина на Святую Гору...

В 1925 году он становится афонским послушником, монахом, библиотекарем Свято-Пантелеимонова монастыря, и если бы не трагические послевоенные события 1947-го, то, как знать, быть может, он остался бы там до конца своих дней. Его жизнь, практически лишенная внешних событий и обращенная внутрь, к богословию Святых Отцов, к постижению тайн богопознания, к переводам и переписыванию древнегреческих книг, привела к глубочайшей исследовательской работе. И на все последующие годы это выбранное им направление осталось доминирующим, несмотря на административную церковную работу, заинтересованное участие в проблемах «мира сего», что позволяет сегодня поставить владыку Василия в ряд наиболее заметных православных богословов ХХ века.

В СССР о его богословских трудах (как и о мирских) знали лишь люди с ним близко общавшиеся. Приезжая в начале 80-х годов в Москву и Ленинград, он сумел подарить им вышедшую в 1980 году в издательстве «ИМКА-Пресс» книгу «Преподобный Симеон Новый Богослов». Этот труд сделал владыку поистине знаменитым на всех континентах.

Очень правильно заметил один из биографов и издателей архиепископа Василия: «Его «неклановость», «непартийность» обосновывались, прежде всего, тем, что он был, как говорится, «человеком Церкви». И это вовсе не означало его неучастия в мирской жизни. Наряду с подмеченной его современниками чертой «не навязывать другим своего мнения», история оставила нам примеры, как архиепископ Василий (Кривошеин) открыто выступал и на Поместном соборе 1971 года, и в переписке против того, что считал неправильным в церковной или политической реальности тех трудных десятилетий ХХ века.

Скромность, граничащая с полным и каким-то естественным, без внутренней борьбы, безразличием к деталям быта, показывает нам в нем образец «идеального» монаха. Такой идеал может быть собирательным, молитвенным, подвижническим и духоносным, направленным на спасение вокруг нас тысяч посредством лично тобой достигнутой благодати, как у преп. Серафима Саровского. А может быть и таким, который расставляет спасающимся огонечки в виде богословских толкований и разъяснений на не всегда очевидном пути к Богу Истинному, чем, собственно, и занимались Святые Отцы, коллективно создавая Предание».¹

* * *

Если вернуться к призыву владыки Иллариона о воссоздании научных монашеских кадров, что подразумевает «продвинутость» в самой структуре монастырей, то явление, с которым мы столкнулись, находясь в Париже, на все сто процентов подтверждает подобное начинание, уже воплощенное в жизнь на Святой Горе.

Не только владыка Василий, но и мы не могли представить себе, что благодаря чудесам прогресса – сканеру, интернету и телефону – сможем продолжить работу над его архивами.

Архив находится в Пантелеимоновом монастыре, он долго ждал своего часа и прилежных монашеских рук: сначала разбор, сканирование, обдумывание замысла издания, потом неожиданное предложение о работе над этими многотысячными страницами прилетело к нам в Париж в виде подробного письма-предложения. Тогда мы еще не видели всего объема работы. Если бы знали – то засомневались бы!?

По мере поступления файлов нас охватила паника, стал понятен гигантский объем почти непосильных трудов: письма, документы, официальная корреспонденция, черновики владыки. Переписка на русском, французском, немецком и английском языках. Перед нами была поставлена задача в рамках серии «Русский Афон XIX‒XX веков» подготовить для издания отдельную книгу, посвященную владыке Василию под условным названием «Афонский период жизни архиепископа Василия (Кривошеина) в документах», в которую вошли бы все значимые единицы хранения (письма, ученые записки и др.). В письме главного редактора данной серии, духовника Афонского Свято-Пантелеимонова монастыря отца Макария (Макиенко) звучало: «Мы предлагаем вам как прямым наследникам владыки самим составить такую книгу, воспользовавшись предоставленными вам сканированными страницами. Наша заинтересованность в сотрудничестве с вами заключается и в том, что, надеемся, вы сможете выбрать из этого Архива наиболее важное, исторически значимое, отбросить второстепенное, добавить материалы из семейного архива, и, соединив все это, создать книгу полную и интересную».

Так началась работа, которая постепенно стала каждодневной, неотъемлемой частью нашей жизни, неким мирским послушанием. По мере продвижения по страницам стало понятно, что переписывать всё не имеет смысла. Книга должна стать не сборником «непонятного и второстепенного», а интересной исторической публикацией. Не будем забегать вперед – читатель сам заглянет в содержание и поймет, с каким уникальным материалом он имеет дело.

Самым трудным в работе над архивом было разбирать почерки и устанавливать, кто стоит за многочисленными сокращениями имен и фамилий. Поэтому сразу возникла дополнительная поисковая деятельность, которая отражена в примечаниях. Почерк каждого писавшего, как лакмусовая бумага, выявлял душевное и физическое состояние автора, его переживания, радости, страхи, волнения; из ровного и «читаемого» начала 1930-х годов (мирного времени) он менялся на прыгающий и трудно разборчивый накануне 40-х. Для опытного графолога личность и состояние души человека, писавшего, да не одно письмо, а на протяжении нескольких лет, могли бы стать основанием для диссертации. Все письма о. Софрония (Сахарова) написаны разными почерками, многие из них, в период 1936‒1937 годов, писались, видимо, под его диктовку: он тогда болел, перенес операцию.

Истинным открытием оказались письма отца Георгия Флоровского, не только содержанием, но и откровенными признаниями, где он пишет владыке: «...я сердит на себя, плохо молился на Афоне и думал только о собственных переживаниях»; или беспокойными мыслями о невозможности найти собеседника по душе, об одиночестве и метании в поиске «своего» места: «то ли остаться на приходе и проповедовать, а то ли уйти с головой в богословские писания». Письма русско-французского богослова Мирры Ивановны Лотт-Бородиной – истинный алмаз мысли, глубины, знаний! С ними пришлось потрудиться немало, так как в желании переписать их, не упустив слов, пришлось преодолеть с помощью лупы и работы с двумя мониторами трудности ее почерка, которые были связаны с болезнью суставов: «...я с трудом пишу, пальцы плохо слушаются, боли в спине, мне тяжело подолгу сидеть».

Личность отца Давида Бальфура – столь сложная, непоследовательная и даже загадочная, и сии эпитеты находят подтверждение по мере чтения его писем, в которых он делится с владыкой своими сомнениями. В равной степени это имеет отношение и к человеку, совершенно забытому – отцу Силуану (в миру Роман Стрижков), который стал впоследствии настоятелем в старческом доме Сент-Женевьев-де-Буа. Письма В. А. Маевского из Белграда, который долгие годы был секретарем Патриарха Сербского Варнавы (Росича), охватывают интереснейший предвоенный период взаимоотношений между разделенными Церквями, предсоборные встречи, Собор, личные впечатления, а также послевоенный период (швейцарский). Письма А. В. Карташева и отца Кассиана (Безобразова) приоткрывают нам неизвестные календарные страницы их жизни, передвижения в пространстве и уточняют многое в их биографиях.

Переписка охватывает практически весь период жизни русских людей в эмиграции, их волнения, надежды, предчувствия, лихорадку неминуемой Второй мировой войны, вплоть до 1951 года. Почти в каждом из писем предвоенного периода звучит тревога, обреченность, не говоря о тупиковой ситуации, в которую было ввергнуто разделенное тело Русской Церкви; от межюрисдикционного раскола страдали все, независимо от того, в каком лагере они оказались: «Евлогианском, Московском или Антоньевском».

Увлекательны письма Кирилла Александровича Кривошеина, младшего брата владыки. Он хороший рассказчик и, помимо всего прочего, знаток литературы, богословия и искусства. Как и все братья, Кирилл был полиглотом. На протяжении всех десятилетий пребывания владыки на Афоне, он оставался его постоянным корреспондентом. Для нас самих личность Кирилла стала настоящим открытием! Связь с братом-монахом не прерывалась у него вплоть до 1947 года (даже из немецкого плена в 1940‒1941 годах Кирилл продолжал ему писать), когда по не выясненным до сих пор обстоятельствам владыка был арестован в Греции и исчез из поля зрения до 1950 года.

26 сентября 1947года в Салониках состоялся суд. По обвинению в сотрудничестве с немецкими оккупантами трибунал постановил приговорить группу русских и болгарских иноков к тюремному заключению: монаха Василия – к двум годам. Кроме того, ему, несомненно, припомнили то, что он несколько лет вел в Киноте наряженную борьбу против ограничительных мер греческого правительства, препятствовавших притоку на Афон послушников из Восточной Европы. В этой книге есть письма владыки, датированные 1950‒1951 годами, по которым во многом вырисовывается картина его возвращения из заключения на острове Марконис, благодаря спасительному предложению от отца Николая Гиббса уехать в Оксфорд.

Об отце Николае Гиббсе до сих пор малоизвестно, кроме того, что в течение ряда лет он преподавал английский язык детям императора Николая II, в апреле 1934 года принял православие, потом монашество с именем Николай, в 1941 году переехал в Оксфорд, где основал православный приход. В 1945 году перешел из Русской Зарубежной Церкви в Московский Патриархат. Но незримое присутствие императорской семьи и в случае переезда владыки в Оксфорд сыграло в 1950 году провидческую роль! В несчётный раз на краю смерти сохранились Кривошеины. Через все испытания, аресты, обыски, лагеря, эмиграции и реэмиграции прошел находящийся в нашей семье медальон с частицами мощей (власов) Святого Серафима. Прислан этот медальон был Государыней в 1918 году из Тобольска в благодарность за помощь Александра Васильевича Кривошеина, которую он оказал Государю императору и его семье.

Письма Кирилла во многом есть исторический источник о положении в Евлогианской церкви в Париже, о взаимосвязи РПЦЗ с Московской Церковью, о качаниях и нестроениях, происходивших в Свято-Сергиевском Институте в 1930-е годы. Тут и фигура отца Сергия Булгакова, разногласия, осуждение его, в котором одним из судьей/арбитров был призван отец Георгий Флоровский. Кирилл пишет о «Фотьевском братстве» и обители «Нечаянная радость», руководимой матушкой Евгенией Митрофановой. Этот дом-интернат-обитель в честь иконы Божией Матери «Нечаянная Радость» в Гарган-Ливри под Парижем возник в 1926 году с благословения митрополита Евлогия (Георгиевского) и просуществовал около 8 лет. Сюда много лет подряд приезжала Елена Геннадиевна Кривошеина, мать владыки, о чем она неоднократно пишет.

Кирилл сделал блестящую карьеру в банке «Лионский кредит», но ни разу в своих письмах он не говорит о работе. Этот важный момент, особенно в жизни эмигранта, почти остается за кадром. Кирилл предстает перед нами как человек разносторонних взглядов, увлеченный политикой, он делится с братом о прочитанном и увиденном в путешествиях, о знакомстве с монахами-бенедиктинцами, о посещении монастырей в Бельгии и Франции. Более того, мы узнаем, что именно он настаивает, чтобы владыка защитил докторскую диссертацию в Свято-Сергиевском Православном богословском институте, и подключает к этому профессоров Карташева, Флоровского и отца Кассиана. А. Карташев вел длинные беседы и проводил совещания с профессурой, чтобы получить исключительное разрешение на «заочное обучение и защиту», которое в результате было получено.

Из тех, кто сегодня практически забыт, в этой книге мы приводим письма двоюродного брата владыки – Ади (Андрея) Карпова (1902‒1937). Он родился в 1902 г. в Москве. Покинул Россию в 1920 году, оказался в эмиграции во Франции. Принимал участие в работе Русского студенческого христианского движения (РСХД) и Содружества святого Албания и преподобного Сергия. Был обещающим философом, его особенно ценил Н. А. Бердяев. Скончался он от тифа 5 октября 1937 года в Париже, после поездки в Грецию и посещения Афона. Перед смертью он увидел в гранках своё произведение «Диалоги Платона». Одинокий, красивый и талантливый молодой человек, так мало успевший, но из далекого забвения он подал нам живой голос и прекрасные страницы, наполненные глубокими философскими размышлениями.

Все 5 братьев Кривошеиных побывали под пулями, на полях Гражданской и Второй мировой войн. Старшие – Василий и Олег – погибли в 1920 году, Игорь окончил ускоренный выпуск Пажеского корпуса и успел повоевать в Первую мировую в 1916-м, а потом в Белой армии, Всеволод (будущий владыка) ушел из Москвы и пробрался к Дроздовцам, попал в плен к красным, бежал... Самый младший – Кирилл – был мобилизован во французскую армию в 1939-м, во время «странной войны» попал в немецкий плен. Потом Игорь и Кирилл вступили в ряды Сопротивления, Игорь был арестован гестапо и отправлен в Бухенвальд, но ему предстояло чудом выжить и к собственному несчастью вместе с женой и сыном вернуться в 1947 году в СССР. Уже после изучения и сопоставления судеб, можно с уверенностью сказать, что Игорь и владыка Василий были в заключении одновременно. Игорь был арестован в сентябре 1949г. в Ульяновске, а владыка в это время уже пребывал в страшной греческой тюрьме на острове Марконисе.

Переписка архиепископа Василия с Игорем обрывается перед его отъездом в СССР, последнее письмо от Д. Пандазидиса (многолетнего друга владыки) датировано тем же 1947 годом; тревога, паническое беспокойство (было с чего!), потому что «Вы ушли, к нам не вернулись и внезапно вообще исчезли с горизонта. Помните, когда были у меня, и вошла наша дочка, встревоженная, и предложила поехать в А., где был пойман молодой человек, большой приятель покойного моего сына и наш дальний родственник. Он был арестован...»

Если об Александре Васильевиче Кривошеине, отце 5 сыновей, известно почти все (см. биографическую книгу «Судьба века – Кривошеины», автор К. А. Кривошеин), то о матери мальчиков, Елене Геннадиевне, супруге Александра Васильевича – почти ничего. Могло казаться, что женщина, рожденная в XIX веке, вела домашний и замкнутый образ жизни, целиком посвятив себя воспитанию детей и блестящему, талантливому мужу. Она разделила его судьбу, бегство из красной России, эмиграцию, смерть мужа... Потеряв двух старших сыновей, потеряв родину, а с ней и все нажитое столетиями, переживая смертельный страх за оставшихся детей, похоронив мужа, она по-матерински приняла решение Всеволода остаться на Афоне. Мы не знаем, что пережила она в тот момент, когда стало очевидным желание её четвертого сына навсегда уйти из мира – мирского. Она скончалась в 1942 году, так и не увидев его.

Из писем матери и тетушки, Ольги Васильевны Кривошеиной (сестры Александра Васильевича), ни разу мы не слышим «плача», горестных сожалений. С самых первых лет пребывания отца Василия на Афоне их связь не прерывалась!

В эмиграции мать владыки – Елена Геннадиевна Кривошеина (урожденная Карпова) – вместе с сыном Кириллом жила под Парижем, в городе Севр. Это был огромный семейный дом. После смерти Ади Карпова в 1937 году его пришлось продать и Елена Геннадиевна вместе с Кириллом, стала искать приют. В конце 1930-х годов в Севре был устроен Дом престарелых имени известного протоиерея Георгия Спасского. Почитатели памяти отца Георгия составили комитет его имени, который продолжал труды, заповеданные батюшкой в деле христианского милосердия, и когда «дела комитета пошли хорошо», «он устроил... небольшую, но очень уютную и красивую церковку», – пишет митрополит Евлогий (Георгиевский). Храм этот был освящен 16 ноября 1938 года. В этот Дом и переехала жить Елена Геннадиевна.

Она тесно дружила с семьей протопресвитера Александра Чекана (1893‒1982). В тяжелый период жизни семья отца Александра приютила её. В 1942 г. Елена Геннадиевна пишет: «До сих Бог давал мне достаточные силы, чтобы в те праздничные дни, когда у нас нет богослужений, я могла бы причаститься в другой церкви, и по большей части в ставшей теперь моим приходом церкви в Бийянкуре, где служит отец Александр Чекан, очень деятельный священник, много делающий для своих прихожан, и вообще добрый человек. Я всегда вспоминаю ту зиму, когда мне пришлось прожить на его квартире, как об одном из счастливых периодов в моей беженской жизни».

Страницы писем Елены Геннадиевны – это сочетание имен ушедшего XIX века и парижской эмиграции. Из ее рассказов о жизни в Париже мы узнаем подробности о семье Карповых-Морозовых, о её дружбе и верности, старым друзьям и соратникам её покойного мужа А. В. Кривошеина, с которыми она оставалась в контакте и которым по возможности помогала, поддерживала материально и духовно. От неё мы узнаем подтверждение, что крестным отцом владыки был Василий Васильевич Розанов (1856‒1919), русский религиозный философ, литературный критик и публицист. Он дружил с семьёй Кривошеиных, часто бывал у них на Сергиевской улице в Петербурге.

В семейной переписке особое место занимала тетя, Ольга Васильевна Морозова (урожденная Кривошеина; 1866‒1953). Она постоянно, впрочем, как и Елена Геннадиевна, просит прислать им с Афона книг, молитвословов, иконы, душеспасительную литературу. Можно только удивляться той почтовой связи, регулярной налаженности, с которой поступало в обе стороны (без «авионов» – авиапочты, как говорилось в эмиграции) всё просимое. Шли денежные пожертвования из Европы, приезжали паломники. В своих письмах Ольга Васильевна держит владыку в курсе семейных событий, рассказывает о своем муже Сергее Тимофеевиче Морозове (1860‒1944), русском предпринимателе, меценате, организаторе московского Музея кустарных изделий. Известно, что он оказывал широкую поддержку знаменитому художнику И. И. Левитану. Сам Сергей Тимофеевич писал пейзажи и очень неплохие натюрморты, интересовался музыкой, женился он на Ольге Васильевне уже пожилым человеком. Детей у них не было, и заботились они о единственном племяннике Никите.

Не будем перечислять всех адресов и корреспондентов, предоставим читателям открыть для себя неизвестные имена, или наоборот, рассмотреть известные личности, раскрывающиеся с неожиданной стороны.

В обязанности монаха Василия, кроме секретарской должности (грамматикоса), входила переписка с администрацией Афона, Вселенской Патриархией и с греческими правительственными учреждениями, а также деловая переписка по экономическим вопросам. В нашей книге приводится целый ряд новых документов, которые проливают свет на сложные взаимоотношения с Вселенским Патриархатом и имеют непосредственное отношение к насельникам и монахам Свято-Пантелеимонова монастыря.

В разные годы (1931‒1933, 1940), будучи грамматиком обители, монах Василий трудился над письмами, адресованными Патриархам Василию III, Фотию II и другим иерархам, а позже, в бытность антипросопом в Карее (1942‒1945), то есть представителем Свято-Пантелеимонова монастыря в Священном Киноте Святой Горы, ему пришлось работать с важнейшими документами.

Поскольку он один из немногих монахов, знающих основные европейские языки, ему также было поручено сопровождение паломников и посетителей Афона, среди которых были ученые византологи, интересующиеся древними манускриптами, а также католические монахи, изучающие православную монашескую жизнь. Сам будущий владыка жалуется матери в письме от 30 января 1932 года, что после Пасхи «опять пойдут иностранцы (всех национальностей)», с которыми он должен будет «возиться», хоть «среди них и попадаются люди с духовными запросами и интересом к православию».

Для полноты характеристики личности владыки мы приводим в книге несколько писем «простых» людей: покаянное письмо монашенки из Пюхтицкого монастыря и несколько писем монаха П. О.² из Солуни – мы с удивлением узнаем, что о. Василий, кроме всего прочего, был «занят» покупкой зерна, дров и составлением нотариальных бумаг.

* * *

В архиепископе Василии было незаметное для людей, мало его знавших, очень редкое противоречие – между значимой (почти совершенной) духовной личностью и как бы органичной, внешне неприметной, естественной скромностью. В повседневной жизни он был очень непритязателен.

Именно Афон, куда он поехал паломником в 1925 году и где остался послушником, сделал владыку Василия таким, каким он был: смиренным монахом, ведущим скромную жизнь, сохраняющим при этом свободу мысли и слова. Человек глубокой эрудиции, полиглот, несмотря на все сложности, с которыми ему пришлось столкнуться в Церкви. Именно правда и любовь заставила владыку Василия всю жизнь оставаться верным Московскому Патриархату. Выбор владыки Василия, впрочем, как и выбор митрополита Антония (Блюма), был очень непростым. Особенно если вспомнить, в каком разделении и даже взаимной вражде пребывали в те годы православные юрисдикции. Но по его же высказываниям можно судить, что он никогда не жалел о своём выборе. И это в то время, когда вполне можно было бы находиться во вполне «благополучной» юрисдикции Константинополя и таким образом быть независимым от Москвы, хотя и не прерывать с Патриархией и ее паствой евхаристического общения. Именно так поступила основная масса русских в Европе, все, кто группировался вокруг парижского Свято-Сергиевского института и получал в нем образование. Из переписки выходит, что «евлогиане» запрещали своим прихожанам ходить на улицу Петель (Париж), в Патриарший храм Трёх Святителей исповедоваться и причащаться, несмотря на то, что многие из верующих провели в РПЦ большую часть своей жизни, все друг друга знали, жили в одном городе. Эта трещина в результате превратилась в незаживающую кровоточащую рану. Если бы владыка дожил до 2007 года, то наверняка возликовал бы, узрев воочию объединение двух ветвей Русской Церкви! «Слава Богу, свершилось!» – именно так воскликнул митрополит Антоний (Блюм), незадолго до своей кончины, прочтя письмо Патриарха Алексия II от 1 апреля 2003 года с призывом учредить единую Митрополию в Западной Европе.

Конечно, на деле всё было гораздо сложнее – и это сразу поймет каждый, кто читал воспоминания владыки Василия. Ничего советского в большинстве русских эмигрантов-священников не было, а в Советской России на них смотрели как на белоэмигрантов, следовательно, как на врагов и матерых антисоветчиков. Выбор владыки Василия и митрополита Антония, прежде всего был связан с тем, что они понимали: Церковь Христова и православная вера неизмеримо больше, чем любая политическая система и, главное, чем взгляды и страхи тех людей, что составляют ее земную часть. Они не были слепыми и, безусловно, видели в Московской Патриархии тех лет её задавленность и зависимость от большевистского режима, но главным для них была ясность и каноничность выбранной юрисдикции, которая на русской земле наследуется тысячелетней церковной традицией.

Многих поражала во владыке поистине монашеская бедность. Об этом в своих воспоминаниях пишет и митрополит Антоний. После кончины владыки Василия нам передали его вещи, и мы были потрясены теми изношенными и заштопанными рубашками – видимо, он никогда ничего себе не приобретал, кто-то ему штопал старые вещи, ведь для него никогда не существовало материальных ценностей, в жизни он был, что называется, «непрактичным человеком», плохо понимал в хозяйстве, а к деньгам был совершенно равнодушен. Единственное, что он берёг и собирал, так это свою библиотеку, и жил одной мыслью: успеть сказать, написать, помочь людям, ничего не требовал для себя, а стремился делать всё только для блага Церкви.

Было в нём то, что казалось для афонского аскета парадоксом – интенсивное жизнерадование, интерес к политике, явная любовь к приятному ужину и красному вину. Самые разные авторы писем на Афон постоянно спрашивают его, не прислать ли тех или иных газет, в курсе ли он последних новостей. Владыка всегда живо интересовался событиями в России, и не только церковными, но и политической атмосферой, инакомыслящими в СССР, и особенно А. И. Солженицыным, с которым у него была переписка. Ведь воспоминания архиепископа «Февральские дни в Петрограде в семнадцатом году» и «Спасённый Богом» были внимательно изучены Солженицыным, и сам владыка и семья Кривошеиных вошли в главы его романа-эпопеи «Красное колесо».

Как мы уже говорили (а страницы этой книги есть тому доказательство), до конца дней оставалась в нём нежная привязанность к семье, братьям, к единственному племяннику. Наверное, это не типично для афонского аскета, ведь монаху нужно избавиться от всего мирского, но «остаточные странности» были не изжиты в нём даже очень строгим монашеством. Это была некая память о петербургском комфортном детстве и отрочестве, офицерской юности в Белой армии и студенчестве в Париже.

Очень досадная и почти наверняка невосполнимая лакуна в обретённой семейной переписке – оксфордский период. Ведь по прибытии в Англию монах Василий, конечно же, узнаёт от Кирилла об аресте Игоря вскоре по прибытии того в СССР в 1947 году. В парижской эмиграции КГБ провело тогда «активное мероприятие» – был пущен слух о том, что «Игорь Александрович покинул семью, Нина Алексеевна выбросилась из окна, а Никита пребывает в отдалённом детском доме».

Фабула, конечно же, не убедившая ни обоих братьев, ни Ольгу Васильевну. Но эпистолярные обмены о произошедшем в Ульяновске представляли бы большой интерес. Тогда, видимо, монах Василий начал чётко разделять восприятие тоталитарного режима, с одной стороны, и неукоснительную верность страдающей Русской Церкви – с другой. Арест в Москве по политическому обвинению и заключение в лагерь в 1957 году его племянника, без преувеличения, можно сказать, травмировали владыку. Уже, будучи на Брюссельской кафедре он никогда, несмотря на, из года в год присылаемые приглашения, не посещал торжественные приёмы в советском Посольстве по случаю годовщины Октября и Дня международной солидарности трудящихся. Каждый год открыто в Свято-Николаевском соборе сам служил панихиды о государе Николае II и членам его семьи.

Однажды, будучи в автомобиле с митрополитом Никодимом, который стал ему говорить «о счастливой жизни советских трудящихся», попросил того воздержаться. Достоверно известно, что в Шереметьевском аэропорту владыка Василий довольно резко попросил провожавшего его П. В. Макарцева, заместителя В. А. Куроедова в Комитете по делам религии, не агитировать его за «мир во всём мире». И, наконец, последние годы его жизни ‑ фигурирующая в этом сборнике переписка о высылке А. И. Солженицына. Владыке всё вышесказанное сходило с рук, единственными санкциями были долгие периоды неприглашения в страну, что им воспринималось болезненно.

Когда владыка бывал в Москве, то «тыловой базой» ему служила квартира брата Игоря и племянника Никиты в Измайлово. Там он встречался со многими православными интеллигентами, среди которых Димитрий Сеземан, Ксана Трубецкая-Истомина (из «почти не поминающих»), отец Всеволод Шпиллер.

Благодаря приездам владыки была успешно доработана книга Кирилла Кривошеина «Александр Васильевич Кривошеин. Судьба российского реформатора», вышедшая в Париже в 1973 году. Рукопись челночно приезжала и уезжала из Москвы под рясой паломника, а в Москве уточнялась и редактировалась, в основном двумя двоюродными сёстрами владыки, Ольгой и Надеждой Кавелиными – обе были истово церковными и никогда этого не скрывали. Владыка к сёстрам сильно привязался и полюбил.

Всю свою жизнь архиепископ Василий оставался настоящим «бойцом». Вот один из примеров. Игорь Кривошеин с сыном Никитой, встречали владыку в Москве, в аэропорту «Шереметьево‒2». Их допустили дожидаться архиепископа в таможенном зале. Один из таможенников приблизился к владыке и очень вежливо спросил: «Простите меня, но я должен задать Вам один вопрос: нет ли в Вашем чемодане «литературы"»? Владыка совершенно не смутился и ответил: «Нет». Как только все вышли из здания Аэропорта и отдалились, он тихо сказал: «Я ответил чистую правду. У меня нет никакой литературы в чемодане, но под рясой её много, и весит она непомерно».

Безошибочно можно утверждать, что из всего православного духовенства на Западе, и это независимо от юрисдикционной принадлежности, владыка Василий был тем, который реальнее и глубже всех знал, понимал, анализировал «советскую действительность», делал это любя и в твёрдой уверенности её временности и преходящести. Он оказался прав.

В одной немецкой кинохронике показано, что во время войны 1941‒1945 годов в одном из помещений Пантелеимонова монастыря висел портрет Гитлера. Чему удивляться? За каждым из монахов было мирское прошлое, помеченное Октябрьским путчем и Гражданской войной. Это их преследовало всю жизнь... Среди братии, абсолютно так же, как и в русской диаспоре во Франции, произошло разделение. Некоторые искренне думали, что Германия может освободить СССР от большевизма и вернуть прежнюю Россию. Другие чувствовали, что вопреки коммунистической диктатуре Россия ещё жива и призвана возродиться. Владыка Василий, конечно же, принадлежал ко второй группе. Об этом трагическом распутье теперь уже много написано, вышли исторические книги. В этом сборнике есть целые абзацы из писем, которые подтверждают подобные настроения, царившие в русской эмиграции.

Постепенно мы приближаемся к разгадке ареста и заключения владыки. Некоторые предположения уже опубликованы в прежних книгах, где подробно рассказывается о неизвестной доселе никому истории исчезновения монаха

Василия с Афона в сентябре 1947 года и о его прибытии в Оксфорд в феврале 1950 года. Вот слова, которые приводятся в книге пресвитера Бориса Бобринского: «В 1950 г. я, окончив Сергиевский институт в Париже, находился в Афинах, где работал в Национальной библиотеке с рукописями трудов святителя Григория Паламы. Тогда-то в городе и появился монах Василий (Кривошеин). Измождённый, голодный, в прохудившемся подряснике, как будто после пребывания в каком-то островном монастыре». Впоследствии отец Борис часто встречался с ним и в библиотеке, и в русской церкви св. Никодима, а письма, которые мы публикуем здесь, полностью подтверждают это заключение.

О причинах исчезновения владыки с Афона и его прибытия в Афины в том виде, в котором встретился с ним отец Борис, долгие десятилетия было ничего неизвестно. Для русского читателя и церковного историка завеса, приоткрывающаяся только сейчас над теми далёкими событиями 60-летней давности, особенно важна, потому что это проливает свет и на политическую ситуацию того времени, раскрывает (неожиданно!) даже незнакомому с этой темой человеку труднейшее положение, в котором оказалось монашество на Афоне, невольно попавшее в клубок церковно-политических конфликтов.

Даже после вынужденного отъезда с Афона владыка Василий не перестает заботиться о судьбе Святой Горы, в частности о монастыре Святого Пантелеимона, насельником которого он считал себя всю жизнь. Везде, где бы он ни жил (в Оксфорде, в Париже, затем в Брюсселе), его образ жизни всегда будет нести отпечаток монашеской простоты; темы богословских исследований, которые он выбирает, и смирение, с которым он приступает к изучению Отцов, всегда отмечены печатью его «афонства»; но главным образом он продолжает интересоваться тогдашней ситуацией на Святой Горе, поддерживает постоянную переписку с монахами, принимает паломников и читает все, что в той или иной мере касается Афона. Например, архиепископ Василий бережно сохранил «Православный церковный календарь на 1976 год» (издание Московской Патриархии) только потому, что тот был посвящен Святой Горе. Он также всеми возможными способами оказывает помощь монастырям.³

В нашей семье, мы всегда думали и верили в то, что владыка Василий во многом был для нас неким «ангелом хранителем». Мы в 1948 году оказались в СССР, без прав и защиты, подвергались репрессиям, и владыка нас своими молитвами и самим существованием спасал и уберегал...

Владыка Василий умер у себя на Родине, в городе, где родился, и недалеко от церкви, где был крещён, совсем рядом от семейного дома. Родившись в Петербурге, Владыка никогда не называл этого города Ленинградом, а говорил «город на Неве». Можно сказать, что земными днями владыки, кончиной его распорядилось Провидение, и теперь он покоится в родном Санкт-Петербурге. На его могилу приходит много разных людей со своими несчастиями и надеждами: они молятся здесь, и многие рассказывают, что получают утешение от афонского монаха Василия.

В данный сборник вошли почти все документы из архива Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне из описи № 25 (личный фонд архиепископа Василия (Кривошеина)), содержащей следующие дела:

1. А000561:⁴ Письма к архиепископу Василию (Кривошеину) от матери (Елены Карповой) и родного брата (Кирилла) за 1925‒1950 годы.

2. А000560: Письма к архиепископу Василию (Кривошеину) от разных лиц (В. Маевского, архимандрита Софрония (Сахарова), А. Карташева, М. Лот-Бородина и др.) за 1934‒1950 годы.

3. А000558: Переписка архиепископа Василия (Кривошеина) с Г. А. Данчевым (8 писем ему и 27 от него) за 1929‒1932 годы, на французском языке.

4. А000564: Письма архиепископа Василия (Кривошеина) к разным лицам за 1925‒1948 годы.

5. А000562: Тезисы и библиографические заметки к разным статьям и очеркам архиепископа Василия (Кривошеина) за 1925‒1948 годы.

6. А000559: Очерк против нового календаря архиепископа Василия (Кривошеина) с приложением его перевода с греческого языка Соборного постановления в опровержение новой Пасхалии.

7. А000557: Историческая справка архиепископа Василия (Кривошеина) о подданстве русских афонских монахов с древнейших времен до 1946 года.

8. А000556: Историко-аналитический очерк архиепископа Василия (Кривошеина) о самоуправлении Афона с древнейших времен до 1940 года.

9. А000563: Жизнеописание архиепископа Вениамина (Новицкого), написанное архиепископом Василием (Кривошеиным) в 1977 году. Печатная копия.

10. А004243: Хозяйственная переписка архиепископа Василия (Кривошеина) за 1938‒1946 годы.

11. А004244: Удостоверения, доверенности и фотографии архиепископа Василия (Кривошеина) за 1931‒1953 годы.

12. А004245: Открытки от разных лиц архиепископу Василию (Кривошеину) за 1938‒1946 годы.

13. А004714: Рукопись и печатная копия творения архиепископа Василия (Кривошеина) «Аскетическое и богословское учение св. Григория Паламы».

14. А005409: Документы на разные темы о. Василия (Кривошеина) в бытность его грамматиком монастыря за 1931, 1933 и 1940 годы.

15. А005410: Переписка о. Василия (Кривошеина) с чиноначалием Русика за 1951‒1953 и 1983‒1984 годы.

Помимо этого, в издание включены материалы из описи № 35 «Переписка (входящие письма) Руссика с антипросопами в Карее за 1845‒1945 гг.»:

А001266: Дело 15: Письма антипросопа о. Василия (Кривошеина) из Кареи 1944‒1945 годов.

Для полноты картины с согласия Архива русской эмиграции (Брюссель-Бельгия) мы также включили в книгу почти все письма из недавно изданной под редакцией протоиерея Павла Наседкина книги «Архиепископ Василий (Кривошеин). Переписка с Афоном. Письма и документы» (Москва; Брюссель, 2012). Эти письма хранятся в фондах Архива русской эмиграции и естественным образом дополняют архивные материалы Пантелеимонова монастыря.

Кроме переписки самого архиепископа Василия, в книгу вошли письма других лиц и документы, непосредственно касающиеся событий каждого из соответствующих хронологических периодов.

При публикации знаки препинания расставлялись в соответствии с правилами современного русского языка. Авторская стилистика во всех текстах сохранена. В отношении написания слов, относящихся к церковной лексике, мы в основном ориентировались на краткие правила, представленные в «Церковном протоколе» епископа Егорьевскго Марка (М., 2007), оставляя при этом заглавные буквы в шапках писем и обращениях к адресатам в знак уважения к ним адресанта. Ряд встретившихся в текстах имен и названий в процессе работы над рукописями уточнить не удалось.

Ксения и Никита Кривошеины

Париж. 2013 г.

* * *

Стариченков А. Ученый монах // URL: http://www.pravmir.ru/uchenyj‒monax/

Полное имя нам не известно.

См.: Агеев Д., свящ. Вступительное слово к переписке архиепископа Василия (Кривошеина) с Афоном (Василий (Кривошеин), архиеп. Из переписки с Афоном // Церковь и время. 2008. № 43).

⁴

Здесь и далее буквенно-цифровое сочетание обозначает номер цифровой копии рукописи в архиве Свято-Пантелеимонова монастыря.

Источник: Афонский период жизни архиепископа Василия (Кривошеина) в документах. - Святая гора Афон: издание Русского Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне, 2014. - 801 с. (Серия: Русский Афон XIX-XX вековглавный редактор: иеромонах Макарий (Макиенко). Т. 15).

Telegram-каналы

Комментарии для сайта Cackle