Дух евангельской заповеди о прощении обид

Одна из самых возвышенных и вместе с тем трудных для нашей немощной природы обязанностей есть та, какую налагает на нас святое Евангелие в отношении к врагам и обидчикам. Обязанность эта состоит в том, чтобы не мстить своим врагам и обидчикам за все их оскорбления и несправедливости, какие они наносят нам, не гневаться на них, иметь их в любви и побеждать их неприязнь силою своих благодеяний, исходящих от чистого сердца, чуждого всякого расположения к недоброжелательству и воздаянию злом за зло. Непобежден бывай от зла, но благим побеждай злое (Рим. 12:21) – вот закон, определяющий собою наши действия в отношении к врагам, и служащий для нас указателем, насколько мы приближаемся к духу истинной жизни христианской, или отдаляемся от нее!

Нельзя не признать всей трудности исполнения этого закона: но невозможно и истолковать его как-нибудь иначе в пользу своей естественной склонности к раздражительности, злопамятованию и любомстительности, при всякой встречаемой нами обиде. Закон любви христианской прямо воспрещает нам воздавать кому бы то ни было злом за зло, но благим повелевает побеждать злое и всячески хранить свое сердце от неприязненного чувства вражды к тем, которые действуют против нас враждебно. Как же исполнить этот закон? Легко давать другим советы и наставления, нетрудно раскрыть и доказать на словах всю святость и возвышенность обязанности христианина – не быть мстительным и зложелательным к своим обидчикам и притеснителям, прощать им все, что бы они ни сделали, и не только прощать, но и побеждать их злобу противоположным злу добром. Но как расположить свое сердце к исполнению этой обязанности самым делом?

Прости обиду своему обидчику, говорит провозвестник чистой христианской нравственности, потому что этого требует естественное чувство любви, которой мы связаны друг с другом и должны обнимать всех без исключения, уважая в каждом образ Божий, по силе и существу которого все мы являемся как дети одного Отца небесного, общники одного звания и избрания, участника в одних дарах естественных и благодатных. Прости обиженный своему обидчику, потому что, верно, ты сам подал какой-нибудь повод к обиде и возбудил гнев к себе в твоем ближнем. Прости нанесенную тебе обиду потому, что этого требует высший закон любви евангельской, которая не различает друга от недруга. Прости обиду во имя Того, кто сам простил грехи всех и в предсмертные минуты молился со креста за врагов своих: Отче, отпусти им: не видят бо, что творят (Лук. 23:54)! Прости обиду своему обидчику, потому что так поступали все истинные последователи Христа Спасителя, которые, по примеру своего Господа, не злобились на врагов своих даже и тогда, когда были ими умерщвляемы и молились за них: Господи, не постави им греха сего (Деян. 7:60)! Прости обиду, потому что обиды в собственном смысле нет, коль скоро мы сами себя не обижаем. Прости обиду, потому что обида на самом деле не только не есть обида, но даже благодеяние, а потому мы на самых своих обидчиков должны смотреть не иначе, как на благодетелей!

Прекрасное, святое и возвышенное учение, какое только можно найти в одной вере христианской! Надобно, однако же, заметить, что это учение восхищает нас только тогда, когда остаемся посторонними его слушателями, либо предлагаем его другим и рассуждаем о предмете сего учения отвлеченно, мимо всех столкновений с людьми нам недоброжелательными, и когда совсем мы не имели дела со врагами. Но коснись какая-либо чувствительная обида нас самих, затронь кто-нибудь нашу личность, причем страдает наша честь, падает значение в положении общественном, расстраивается домашнее спокойствие, подрывается внешнее благосостояние или разрушается какой-нибудь хорошо обдуманный план жизни, тогда все вышеизложенные доказательства на то, что мы должны прощать обиды своим обидчикам и притеснителям, любить их и благодетельствовать им, тотчас теряют свою силу и их не понимает раздраженное чувство сердца; мы пылаем в ту пору гневом и требуем должного воздаяния за соделанное нам зло. Что же это значит? То, что легче убеждать других в обязанности прощать обиды ближним своим, нежели исполнить эту обязанность самому. А это что показывает? Не выражается ли здесь злость нашего сердца, доброта и незлобие которого испытывается и узнается в обидах? Может быть, и так; но прежде всего нужно разобрать и пересмотреть самое учение о прощении обид ближним своим, не заключается ли в нем чего-либо такого, почему оно более разит и потрясаете наше естественное чувство, как внезапно упавшая с неба молния, как раздавшийся над головою удар грома, нежели животворно действует на душу, смягчает ее болезнь и вливаете в нее силу мужества для того, чтобы возвышаться над обидами, не поддаваться злу и победоносно выходить из борьбы с ним.

При исследовании взятого нами предмета, мы не то имеем в виду, чтобы найти какую-либо несостоятельность в самом божественном учении нашей веры о прощении обид, а ищем одной поверки того, все ли хорошо обсуживается нами, что относится к этому учению; точный ли и прямой мы раскрываем смысл его, против которого не могло бы находить своих возражений наше сердце?

Прости обиду, внушает обиженному наставник истины, располагая его душу к примирению со своим обидчиком; потому что этого требует самое естественное чувство любви, которое заставляет видеть во всяком человеке своего ближнего, созданного по образу Божию, соединяющему всех нас в одно семейство детей, имеющих одного Отца небесного. Не Отец ли един всем вам? не Бог ли един созда вас? что яко остависте кийждо брата своего (Мал. 2:10)? Это внушение и напоминание о единстве нашего происхождения и родственной связи по естеству, прежде всего, должно бы иметь полную силу убеждения в душе обидчиков и притеснителей, и расположить их к тому, чтобы они не обижали своих ближних, не выступали из священного завета любви взаимной и не являлись врагами для своих братьев по естеству. Им то и нужно бы первее всего подумать об образе своих действий, когда еще не открыли вражды и не восстали неприязненно на тех, которые суть дети одного Отца небесного. Но они этого не делают, они небоязненно нарушают священный завет любви и мира, – и вот мы прилагаем теперь этот довод к тем, которые обижены и оскорблены ими. Что же? Убедителен ли он для обиженного и твердо ли решает возбужденную в его оскорбленном сердце задачу – простить нанесенную ему обиду? Прислушаемся к чувству обиженного человека и рассудим, не высказывает ли и оно какой-нибудь истины, когда возмущается и ропщет на обидчика?

«Сознаю, мыслит в себе обиженный, закон любви естественной, который имеет обязательную силу сколько для меня, столько же и для всякого другого, мне подобного человека. Я должен простить своему обидчику по требованию этого закона: почему же не уважил силы сего закона тот, кто нанес обиду мне? Мой обидчик нарушил сей закон своим неприязненным действием; следовательно, он сам расторг священный союз любви со мною, вне которого он является уже недостойным любви, как оскорбитель ее и преступник против нее. Я чувствовал любовь к своему ближнему, пока он сохранял отношение ко мне, как к ближнему своему; но он почему-то явился врагом и недоброжелателем мне, – и вот мое естественное чувство любви перешло в чувство негодования и раздражения против него, так что уже умолкает во мне голос любви естественной. А если он умолкает, то и не вижу силы в доказательстве, опирающемся на требование любви естественной. Если бы точно чувствовал я в себе это требование, то оно и без постороннего внушения достаточно было бы само по себе к прощению сделанной мне обиды. Знаю, что мой обидчик есть человек, носящий в себе образ Божий, который я должен любить и уважать; но украшенный образом Божиим действует в духе вражды и неприязни – том духе, с которым нельзя иметь общения и быть в мире и единодушии. Если бы он отбросил от себя этот нетерпимый дух, а еще лучше, когда бы он совсем не допускал его в себя, тогда ничто не мешало бы мне любить его и видеть в нем своего ближнего, созданного по образу Божию». Значит, образ Божий, при отсутствии в человеке духа любви и истины, не вполне убеждает к примирению с ним и прощению несправедливого образа его действий в отношении к другим.

Ты сам виновен, продолжает учитель любви и мира, пред обидевшим тебя ближним своим, который не без причины нанес тебе обиду и которому, верно, подал ты какой-нибудь повод со своей стороны поступить с тобою так, а не иначе. Следовательно, сознайся пред обидчиком, как виновный сам и прости ему то, в чем чувствуешь себя обиженным. – «Если я, рассуждает при этом обиженный, подал со своей стороны повод к нанесенной мне обиде и потому сам виновен в том, что обидчик поступил со мною вопреки обязанности любви: то нанесенная им обида уже не есть и обида, а заслуженное воздаяние. Следовательно, этот довод собственно ничего не доказывает в отношении к прощению обид и примирению с обидевшим меня. Этим доводом только отрицается самое значение обиды, но не объясняется побуждение к прощению ее, когда она есть действительно. При том, мыслит в себе обиженный, пусть будет и так, что в самом деле я был причиною тому, что меня обидели, т. е. я сам подал повод к тому, что ближний мой поступил со мною несправедливо и жестоко: но почему же и он со своей стороны не был снисходителен ко мне, по чувству любви, и не простил мне вины моей? Может быть, действительно я виновен в чем-либо пред своим обидчиком: но разве обязанность прощать лежит только на мне одном в отношении к другим, а другие свободны от нее? Зачем же обязываюсь непременно прощать обиды другим я, когда другие не так поступают в отношении ко мне? Мое чувство говорит мне, что именно обижен я ближним моим, и теперь, чтобы простить сделанную мне обиду, я должен еще сознаться в вине своей, которой совсем не чувствую за собою в отношении к своему обидчику. Тут представляется мне двойное затруднение к примирению со своим обидчиком: как простить ему нанесенное мне оскорбление, и как сознать себя виновным пред ним? Могу удержаться от мести моему врагу, по расчетам житейского благоразумия, которое заставляет меня скрыть свой гнев и затаить чувство негодования; но простить ему от души – от чистого сердца, это выше сил моих!»

Действительно, из чувства одной любви естественной нельзя вывести достаточного основания к прощению обид, понимаемых не в значении каких-либо мелочных и ничтожных дел, которые бывают причиною ваших огорчений и недовольства на ближних, и за которые легко можно примириться с обидевшими, но в значении предметов важных, возмущающих душу до глубины ее. Такие обиды точно возможны и бывают на самом деле. Против них-то не может устоять наше естественное чувство любви, так как и всякое наше естественное добро оказывается бессильным в борьбе со злом, по неоспоримому и всеми признанному перевесу сего последнего над первым в нашей падшей природе. Впрочем, это еще остается вопросом, точно ли составляет зло в нашей природе то, когда мы чувствуем наносимые нам обиды, вследствие которых отталкивается душа наша от обидчиков и ведет с нами счеты в сокровенных своих движениях?

Недостаточность любви естественной к прощению обид и примирению с обижающими подкрепляется обыкновенно требованием высшей любви евангельской, заповеданной нам Господом: заповедь новую даю вам, да любите друге друга: яко же возлюбих вы, да и вы любите себе. О сем разумеют вси, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин. 13:34–35). Итак, во имя этой-то любви, под опасением быть отлученными от общества учеников и последователей Христа Спасителя, требуется от обиженного простить нанесенную ему обиду и иметь любовь к своему обидчику.Как же действует это убеждение на душу обиженного человека? Слышу, говорит он, заповедь о любви, завещанной Господом всем Его последователям, которая названа новою за свое превосходство и возвышенность над древнею или естественною любовью; но и эта новая заповедь, так же как и древняя или естественная, определяет взаимное отношение друг к другу и поставляет всех в одной общей обязанности – любить: да любите друг друга. Что же, если кто из верующих в Господа Спасителя оказывается нарушителем и этой новой Его заповеди, вдается в неприязнь и действует в избранном обществе благодатных чад Божиих не как друг, а как враг? Он является еще худшим и тягчайшим преступником, нежели неверующий, который в омрачении своего ума и сердца не познал возвышенного духа любви христианской. Потому и оскорбление, полученное от неверующего, гораздо легче и сноснее, нежели от верующего. Верующий христианин, являющийся обидчиком и притеснителем в кругу других единоверных ему братий, уже ничем не может быть оправдан, или извинен в его нехристианском обращении с прочими верующими. Одним словом: и при высшей любви евангельской идет тот же расчет сердца за обиды и неприязнь действующих против нас враждебно. И если при этом расчете обиженный чувствует правоту на своей стороне: то чем прекратить возникшую между ним и обидчиком внутреннюю распрю и решить ее в пользу сего последнего, чтобы примириться с ним и иметь его в любви? Правда, есть еще особенная и в самом христианстве необычайная любовь, которая заповедуется последователям Христовым к самым врагам своим как сказано в Евангелии: любите враги ваша, благословите клевещущих вы, добро творите навидящим вас и молитися за творящим вам напасть, и изгоняющих вы… Аще бо любите любящих вас, кую мзду имате, не и мытари ли тожде творять; и аще целуете други ваша токмо, что лишше творите? не и язы́цы ли такожде творят (Мф. 5:44–47)?

Да! Есть эта божественная заповедь, изреченная Господом Спасителем, и под ее защиту могут укрываться те, которые сами не думают о любви и действуют как враги. И если совсем не думают о любви евангельской враги и обидчики: то остается в этом случае призадуматься за них тем, которые хотят руководствоваться законом любви евангельской, и которым трудная предстоит мысленная задача: как исполнить высказанную Господом заповедь о любви ко врагам? Тот далеко не разрешил еще этой задачи, кто приискал и выставил на вид одну заповедь Господа: любите враги ваша! Из одного указания на эту заповедь чувствующий свою обиду еще не получает нравственной силы к тому, чтобы исполнить ее на деле. Для этого нужно ему сперва приобрести самую любовь и достигнуть того, чтобы она действительно обитала в его сердце во всей своей полноте и силе. Что же ему делать, если он далек от этой полноты и возвышенности заповедуемой Господом любви, до которой он еще не успел развиться и придти в назначенную меру ее совершенства? При внутренней незрелости его духа, при отсутствии в его сердце требуемого от него полного совершенства любви – сколько бы кто ни доказывал ему: ты должен, ты обязан, тебе непременно надобно иметь столь чистую и обширную любовь, чтобы обнимать ею всех, даже самых врагов – нисколько не похожего делу и он по необходимости должен поставить представляемую ему евангельскую заповедь о любви ко врагам в числе нераскрытых предметов, требующих своего разъяснения. Между тем найдет для себя опору в других местах божественного Писания, на основании которых будет оправдывать чувство своего негодования ко врагам, действующим в духе неприязни. Знаю, скажет он, что закон христианский требует чистейшей и совершеннейшей, любви ко всем, даже и ко врагам; но знаю и то, что в основании самого христианства лежит вражда, начатая и открытая самим божественным Установителем его. Ибо при самом первом изречении Евангелия человечеству сказано: и вражду положу между тобою (т.е. между змием или диаволом), и между женою, и между семенем твоим, и между семенем ее (Быт. 3:15). Следовательно, при самой обязанности христианина любить всех, глубокою чертою проходит вражда между одними и другими, между сынами царства Божия, ходящими в духе любви и между сынами диавола, действующими по внушению злобы и неприязни. Как бы мы ни изъясняли эту положенную самим Богом вражду в приложении ее к сынам Божиим, только она есть, а не иначе может быть понимаема, как в смысле отчуждения и решительного отделения людей кротких и добрых от лукавых и злых. Как же после сего любить тех, которые следуют внушениям духа злобы и действуют неприязненно в кругу прочих братий своих? Как простить им распространяемое ими вокруг себя зло, и что значило бы самое наше прощение им этого зла, когда оно есть действительно? Простить зло ближнему, значить совсем не видеть зла и не примечать его в том, от кого оно исходит, принимать делающего его наравне с добрым и вовсе, не считать его за злого человека. Возможное ли это дело со стороны нашей?

Любите враги ваша, благословите кленущия вы, добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вами напасть, и изгонящия вы. Из этих слов Господа мы выводим такую мысль, что истинный христианин обязан одинаково любить всех, не делая никакого различия между другом и недругом, любящим его и ненавидящим. Но в этом ли точно смысле нужно принимать данную Господом заповедь, когда несомненно известно, что и сам заповедавший ее различал сущих своих и присных от тех, которые не принадлежали Ему и были в числе Его врагов и гонителей? О первых говорится, что Он возлюбил своя сущия в мире, до конца возлюбил их (Ин. 13:1–2); а о последних читаем: совершенною ненавистию возненавидех я, во врази быша ми (Пс. 138:21–22). Как же не различать нам друзей от врагов? Вот молится Спаситель человеков со креста за своих мучителей и убийц: Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят (Лк. 25:34); а в книге Псалмов Он же устами своего пророка отдает на главы беззаконников дела их, и говорит о них: аще избиеши грешники, Боже: мужие кровей уклонитеся от мене (Пс. 158:58); да исчезнут грешницы от земли и беззаконицы, якоже не быти им (Пс. 105:55); да постыдятся гордии, яко неправедно беззаконноваша на мя (Пс. 118, 78). Был в числе беззаконных мужей крови, восставших на Господа своего, и такой, о котором с особенною полнотою раскрывается мысль Господа в тех же псалмах, где Он говорит: внегда судитися ему, да изыдеть осуждения, и молитва его да будет во грех. Да будут дни его мали и епископство его да примет ин; да будут сынове его сиры и жена его вдова: движущеся да преселятся сынове его и воспросят, да изгнани будут из домов своих. Да взыщет заимодавец вся, елика суть его: и да восхитят чуждии труды его. Да не будет ему заступника, ниже да будет ущедряяй сироты его: да будут чада его в погубление, в роде единем да потребится имя его. Да воспомянется беззаконие отец его пред Господем, и грех матери его да не очистится: да будут пред Господем выну, и да потребится от земли память их. Занеже не помяну сотворити милость, и погна человека нища и убога, и умилена сердцем умертвити. И возлюби клятву, и приидет ему: и не восхоте благословения, и удалится от него. И облечеся в клятву яко в ризу, и вниде яко вода во утробу его и яко елей в кости его: да будет ему яко риза, в нюже облачится, и яко пояс, имже выну опоясуется (Пс. 108:7–20). Что же это значит, думает обиженный, что один и тот же Господь, который дал нам заповедь любить врагов своих, а не различать их от друзей и благодетелей сам же делает различие между любящими Его и ненавидящими – иначе относится к обществу своих учеников и иначе держит себя к сонмищу иудейскому – молится за врагов своих и вместе предает их страшному гневу правосудия Божия? Предлагающие мне учение о безразличной любви к благодетелям и врагам не объясняют точного смысла слов Господа о любви ко врагам и прощении им всех обид, а потому остаюсь в недоумении: когда, как, при каких условиях и каким именно врагам могу прощать обиды; – даже не знаю, исполнимо ли такое требование в том смысле в каком оно предлагается мне?

Не только исполнимо, но и вполне обязательно, говорят обиженному, потому что это доказано примерами многих святых, которые в минуту мученической своей смерти молились, по примеру Господа, за тех, которыми были умерщвляемы: Господи, не постави им греха сего (Деян. 7:60)! Точно, святые Божии молились за своих убийц в последний час своей мученической кончины и изрекали им прощение; по святому Иоанну Богослову в таинственном его Откровении показано было, что эти же самые святые вопиют к небесному правосудию об отмщении за кровь свою: доколе, Владыко Святый и Истинный, не судиши и не мстиши крови нашей от живущих на земли (Откр. 6:10)? Как согласить такую совершенно различную молитву одних и тех же святых? Ужели они изменяются, когда переходят на небо и становятся другими в вечности, нежели какими были во времени? Этого, конечно, никто не допустит в своем уме. Следовательно, представляемые примеры святых молившихся в последние минуты их жизни за врагов своих, решают ли трудную для нас задачу: можно ли простить врагам причиняемые ими нам разного рода обиды и оскорбления и как расположить свое сердце к такому прощению? Не решают; она все остается вопросом, требующим более удовлетворительного и основательного ответа. Представляют обыкновенно в разрешении сего вопроса ту мысль, что зла и обиды в собственном смысле нет и никто не может сделать нам какого-либо вреда, если мы сами в себе будем хороши; следовательно мы не имеем даже и причин к тому, чтобы гневаться, или обижаться за что-либо на ближних своих, в каких бы отношениях они ни были к нам. Ибо, спрашивают при этом, что может сделать нам посторонний человек, при самом неприязненном своем нападении на нас, коль скоро мы внутренне будем высоки и благородны характером? Положим, что враждующий человек может нанести нам внешний удар, повредить какой-либо член в теле, оклеветать наше доброе имя, отнять у нас собственность и т. д., но если бы он лишил нас даже самой жизни, то и в этом еще нет никакого для нас существенного зла, при внутреннем достоинстве нашего духа. Отсюда выводится такое заключение: если обиженный за что-либо раздражается и гневается на своего ближнего, то он гневается всуе. С высшей и идеальной Стороны христианского совершенства такой взгляд на обиды не лишен справедливости и выражает свою долю истины; но этот взгляд может быть успокоителен только для такого человека, который стоит на идеальной высоте нравственного совершенства. А кто еще далек от такой высоты, для того какую могут иметь силу убеждения подобные рассуждения? Они столько же оживотворяют и утешают его, сколько согревают нас отдаленные лучи звезд, сияющие в неизмеримом пространстве небес. Отрицанием самой силы и значения обид не удерживается чувство негодования к обижающим; напротив тут возбуждаются такие вопросы, на которые нельзя дать удовлетворительного ответа. Ибо, если принять ту мысль, что наносимые нам обиды не суть обиды: то почему и нам не делать подобных обид ближним нашим? Зачем закон божественный определяет для нас только известный род действий в отношении к другим, но никак не допускает действий противоположных? В законе, например, ясно говорится: не убей, не укради, не лжесвидетельствуй, не пожелай никакой собственности ближнего твоего, не удерживай заслуженной платы наемника, потому что удержанная плата обращается в вопль, доходящий до слуха Господа (Иак. 5:4). Почему же налагается воспрещение законом делать все сие, когда тут нет никакого зла? В чем тогда состояло бы и наше зложелательство другим, осуждаемое духом любви христианской, если бы зла не существовало? Такое суждение вполне согласовалось бы с недобрыми расположениями людей неприязненных и злых, которые, может быть, потому и решаются на все обиды и несправедливости, что не видят в них зла для ближних своих! Наконец, мы слышим, что наносимые нам от других обиды не только не суть обиды на самом деле, но даже служат нам благодеяниями; а потому мы не иначе должны и смотреть на обидчиков, как на своих благодетелей. Опять та же идеальная высота взгляда на обиды и обижающих и опять та же не успокоительность для чувства обиженного человека, который при этом рассуждает так: если обиды, наносимые нам другими, служат для нас благодеяниями, то почему же и мне не благодетельствовать другим подобным же образом? Но не в том ли и состоит вся сила нравственного закона, чтобы прекратить между людьми этого рода благотворения? И если бы как можно менее было между нами таких благотворителей, то какое открылось бы тогда прекрасное зрелище в обществах человеческих.

Таким образом, само по себе чистое, святое и высокое учение о прощении обид другим оказывается малодейственным в чувствах вашего сердца по следующим двум причинам: во-первых, при этом учении обыкновенно односторонним образом рассматривается любовь, обязательная сила которой налагается только на обиженного в отношении к своему обидчику, а обидчик как бы совсем освобождается от нее; затем предполагается, что обиженный стоит на идеальной высоте нравственного совершенства (на которой хотя собственно и не уничтожается совершенно значение самой обиды, по крайней мере, свободно переносится), тогда как на самом деле он далеко отстоит этой высоты и потому никак не в состоянии примириться чувством своего сердца с нанесенную ему обидою.

Есть еще одно весьма важное условие, которое вовсе опускается из виду при учении о прощении обид и при котором только и возможно истинное прощение их. Условие это главным образом касается самих обидчиков. В чем состоит оно? В том, чтобы обижающие сознали свою несправедливость в отношении к тем, которых они оскорбляют, искренно раскаялись пред ними в своих неприязненных действиях и чистосердечно испросили бы у них себе прощения. Есть ли это условие в учении Священного Писания? Есть, и оно ясно выражено словами самого Господа, сказавшего: аще ибо принесеши дар твой ко олтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред олтарем и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой(Mф. 5:23). Сими словами Господь и Спаситель наш ограждает права обиженных пред гордыми их обидчиками, вступается за их оскорбление и требует от виновных пред ними смирения и примирения, без чего он Владыка и Господь не хочет даже принимать и дара от надменных нарушителей взаимного мира и согласия. Но к обидчикам ли относятся эти слова Господа? Не обиженные ли обязываются ими к тому, чтобы они, чувствующие свое оскорбление, успокоились, смирились пред теми, на кого внутренно негодуют и испросили бы у них себе прощение? Так часто и толкуются представленные нами слова Господа; именно на обиженных налагается обязанность испрашивать себе прощение у своих обидчиков и притеснителей, чем еще более возмущается их душа и как бы насилуется естественное чувство справедливости. Но собственная и прямая мысль Господа ясна сама по себе. Кто должен пред кем смириться, и кто у кого обязан просить прощение? Очевидно тот, кто обидел, кто состоит в долгу у своего ближнего и кому собственное чувство совести напоминает, что есть у него такой брат, который имеет нечто против него в душе своей за какой либо грех или проступок. Несомненность этой мысли подтверждается другим местом, где собственно Господь говорит к тем, которые чувствуют сделанное против них прегрешение со стороны какого-либо ближнего своего или брата: аще же согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем единым: аще тебе послушает, приобрел еси брата твого: аще ли тебе не послушает, поими с собою еще единого или два, да при устех двою или трех свидетелей станет всяк глагол: аще же не послушает их, повеждь Церкви: аще же и Церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь (Мф. 18:15–17). Итак, обиженный ли обязывается смириться пред своим обидчиком и идти к нему за испрашиванием себе прощения? Прекрасно поступил он, если так сделает ради любви, для прекращения вражды в самом противнике своем; тем не менее он сам уполномочивается Господом обличить виновного сперва наедине, потом, в случае его нераскаянности и упорства, при двух или трех свидетелях, а наконец пред Церковью, после чего упорный и нераскаянный в своем грехе лишается права на общение с верными и должен считаться, как язычник и мытарь.

Впрочем может выйти и так, что согрешивший против ближнего своего и сам придет в чувство раскаяния, обратится со смирением к тому, против кого согрешил и будет искать примирения с ним, но не получит его по раздражительности и озлоблению сердца обиженного. В таком случае и Господь осуждает немиролюбивое сердце человека, отвергающего предложение мира, и угрожает ему удержанием собственных его грехов, за которые он понесет заслуженное наказание. С этой целью Он предложил притчу о двух должниках, из которых один был должен своему господину тьмою талантов, а другой у этого самого задолжавшего пред господином раба был должен сотнею пенязей. Когда господин начал требовать от своего раба считавшийся за ним долг и тот не мог уплатить его: господин повелел продать его самого и жену, и детей и все, что он имел. Потом, по усильной просьбе этого раба, упавшего к ногам господина своего и умолявшего потерпеть ему, пока он возвратит свой долг, господин простил ему все и отпустил от себя свободным. На пути в дом свой встречает этот помилованный раб человека, который был должен ему, и нападает на него с насилием, требуя от него уплаты долга. В свою очередь и этот припал к ногам своего заимодавца и начал просить его, чтобы он потерпел ему до времени, пока будет в состоянии возвратить свой долг. Помилованный раб не хотел и слушать о снисхождении и милости, поступил с братом своим жестоко, без всякого сожаления предав его суду и заключив в темницу до уплаты долга. Господин, узнав от слуг своих о таком жестокосердии помилованного им раба, разгневался на него и подверг его той же участи, т. е. отдал в руки мучителей, пока он сам возвратит весь свой долг. Притчу эту заключает Господь следующими словами: тако и Отец мой небесный сотворил вам, аще не отпустите кийждо брату своему от сердец ваших прегрешения их (Мф. 18:23–33). Смысл приведенной Господом притчи таков, что мы должны прощать своим ближним все, в чем они виновны пред нами, но условие со стороны виновных, при котором возможно искреннее примирение с ними, также ясно высказано Господом, т. е. если они будут просить о прощении, искренно сознают свою неправоту пред оскорбленными ими и пожелают возвратиться к миру и согласию. Это, конечно, условие имел в виду Господь, когда говорил: аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и Отец ваш небесный: аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш небесный отпустить вам согрешений ваших (Мф. 6:14). При этом, без сомнения, условии нужно понимать сказанное Господом на вопрос апостола Петра: Господи, коль краты аще согрешит в мя брат мой, и отпущу ли ему до седмь крат? Ответ Господа был такой: не глаголю тебе до седмь крат, но до седмьдесять крат седмерицею« (Мф. 18:21–22).

Если же сам Господь обязывает обижающих и враждующих отложить свое зло и со смирением просить обиженных о прощении: то этим обязательством, или условием, уже много облегчает великое дело примирения с ними; ибо сколь тяжко для нашего естественного чувства, когда нас обижают и обращаются с нами несправедливо, столько же свойственно нашему сердцу снисходить и прощать сделанное нам оскорбление, при раскаянии и чистосердечном испрашивании примирения, хотя нужно, впрочем, заметить при сем и то, что искренно сознающий свой грех пред обиженным ближним и желающий быть в мире и единодушии с ним, едва ли позволит себе, после заключенного с ним примирения, вновь выступать на какие-либо грубости и жестокие оскорбления. Следовательно, эти слова нашего Спасителя выражают собою только то, что мы никогда не должны отказывать в мире ищущим мира, и не быть злопамятными за наносимый нам ближними огорчения и обиды. А кто оказывается непреклонным на умоляющий голос о прощении и отталкивает от себя ищущего любви и мира, тот, хотя и получил обиду, потерпел зло от ближнего, однако возбуждает против себя чувство гнева и негодования, как человек злопамятный и зломыслящий; потому вполне заслуживает того, что сказал Господь к немилостивому должнику: лукавый, весь долг твой отпустих тебе, понеже умолил мя еси: не подобает ли и тебе помиловать клеврета твоего, яко же и аз тя помиловах? Этих то немилостивых и жестокосердых людей нужно убеждать и склонять к примирению всеми теми доводами, которыми мы обыкновенно располагаем обиженных к прощению обид безотносительно к тому условию, когда обидчики совсем не просят их о прощении, продолжают действовать против них неприязненно и думают только о больших злах в отношении к ним. Тут, т. е. при раскаянии обижающих, все эти доводы имеют полную силу и значение и против них ничего не остается сказать чувству нашего сердца.

Теперь вопрос в том, что же делать обиженному в таком случае, когда он действительно обижен и когда обидевший его не думает о мире, не ищет любви, действует как враг и притеснитель, который готов на новые несправедливости, так что не видно конца его неприязненным действиям? Здесь, с одной стороны (т. е. со стороны обиженного) может быть полная готовность к прощению и примирению, с другой (т. е. со стороны обижающего) никакого нет желания мира, напротив усматривается одно расположение к тому, чтобы низложить окончательно ненавидимого и гонимого им ближнего и довести его до последней крайности – погубить. Такие враждебные отношения нередки в истории жизни людей и как разбудить их с христианской точки зрения?

Кому дорог мир и вожделенна взаимная любовь, тот, при возникшей неприязни между им и ближним, прежде всего, заботится узнать о причинах этой неприязни, входить в самого себя, осматривается кругом, чтобы найти самое основание вражды, из которого она возникла. Коль скоро найдено основание вражды и сделалась известной причина ее, ищущий мира уже держит ключ в руках своих к обретению того сокровища, которого он ищет; ему остается в этом случае только отбросить самую причину внутреннего раздора и взаимного несогласия, тогда мир восстановлен, любовь возвращена. Возможна однако же и такая вражда, при которой нет места миру между противниками, по несходству самого их духа и противоположности нравственных начал, управляющих их жизнею. Как тьма не сходится со светом, добро со злом: так не сойдутся; и не примирятся два противника, из которых один держится чистого начала добра, другой темного начала зла. О вражде иного рода, в основании которой лежат одни преступные страсти враждующих и при которой оба противника одинаково виновны пред судом чистой христианской нравственности, мы здесь не рассуждаем. Цель нашего рассуждения та, чтобы дать правильный ответ на вопрос: что делать обижаемому и гонимому человеку, который хочет быть в мире и согласии со всеми, как требует закон любви евангельской, а между тем он подвергается наказаниям и обидам со стороны такого противника, который действует совсем не по духу христианскому и который потому не ищет мира и не уважает любви? Всю важность предложенного вопроса поймет и оценит тот, кто дорожит высоким званием христианина, любовью божественною и великими обетованиями жизни вечной. Во имя этого-то звания, в силу бесконечной любви Господа Спасителя и всех обетований, с нею соединяемых, требуют от нас прощения обид врагам нашим, чем однако ж стесняется наш дух и остается в великой внутренней борьбе: как лишиться Христа, если не простить врагам наносимые ими вам обиды, и если мы не примиримся с ними? Но как и примириться с ними, когда они враги, не ищущие мира с нами и ненавидящие нас? Мы выходили из этой мучительной борьбы, когда на основании слов самого Господа видели, что примирение со врагами сколько зависит от нас, столько же и от самих врагов наших, которых нетрудно простить и примириться с ними, при условии их раскаяния, когда они совсем перестанут быть нашими врагами, пожелают иметь мир с нами и обратятся к любви. Но наши враги не изменяются и продолжают быть тем же, чем и были в отношении к нам. Какие же теперь наши обязанности в отношении к ним?

Обратимся к наставлению святого апостола, которое мы взяли в руководство своего рассуждения об этом предмете: не бывай побежден от зла: но благим побеждай злое. Довольно для нас, если исполним и это, чтобы быть истинными христианами! Две находим мысли в этом наставлении апостола, из которых первая есть та, чтобы не быть побежденным от зла; другая та, чтобы благим побеждать злое. Остановимся пока на первой из них: не бывай побежденным от зла, т. е. не отступай, христанин, от своего чистосердечия и незлобия, не вдавайся в лукавый дух вражды и неприязни, не будь мстительным и зложелательным в отношении к своему обидчику. Сохраняя свое чистосердечие и незлобие, ты уже будешь иметь в себе то добро, которым обязывает тебя слово апостола действовать против зла и, если возможно, побеждать его и низлагать. При этом добре, если уступит зло и падет в противнике: то цель достигнута, заповедь исполнена; а если не уступит и останется непреодолимым: то обижаемый будете прав с своей стороны; потому что не уступил злу, не сделался таким, каков его обидчик. Дальнейший образ действия, указываемый тем же наставлением апостола побеждать благим злое в других, действующих по началу зла, будет зависеть от меры, силы и степени нравственного состояния обижаемого, который, руководясь началом добра, сам увидит каким врагам, когда и какое именно добро нужно сделать, чтобы победить в них злое?

Итак главная обязанность христианина, при наносимых ему обидах и оскорблениях состоит в том: не бывай побежден от зла. Нелегка и эта задача для нашей человеческой природы. Не без трудов и усилий можно отстаивать свое простодушие и незлобие сердца, при столкновении с людьми, к нам нерасположенными, которым мы имели несчастье не понравиться и подпасть под их неприязнь. Здесь мы разумеем не какой-нибудь простой гнев, свойственный по временам каждому человеку, не какую-либо мимолетную душевную вспышку, которая мгновенно возбуждается и скоро проходит, но глубоко затаенную вражду, сознательно и спокойно рассчитанную ненависть, которая подстерегает нас на каждом шагу, готова воспользоваться всеми нашими ошибками и недостатками, перетолковывает самые наши добрые поступки в худую сторону и употребляет все способы ко вреду нам. На что не решается в таком духе человек, пред каким задумается действием, если оно удовлетворяет его сердцу, и может быть приведено в исполнение без явного вреда для него самого! И сколько нужно перенести от такого человека душевных мучений, особенно если он находится в выгоднейшем пред нами положении, облечен властью и имеет полное влияние на наше значение в общественной жизни! Обижающие в этом случае обыкновенно имеют правило прикрываться видом справедливости законным требованием исполнения долга и обязанности, ревностию о благе и пользе других, тогда как это один благовидный покров, под которым действует чистая неприязнь и личная нетерпимость возненавидимого ими ближнего. Пусть бы, по крайней мере, такого рода люди не принимали на себя чужой одежды, которая совсем не к лицу им, т. е. вида справедливых и честных людей, под именем которых они так искусно проводят и распространяют свое зло на других; тогда каждое их действие говорило бы само за себя, не смущало бы души гонимых ими сомнением в правоте своих убеждений, верности начал, на которых держится правило и образ их жизни и из-за которых собственно и поднимается вражда. Тут-то предстоит тяжкое испытание нашему сердцу, выдержать трудное борение в душе, колеблемой противоположностию чувств: чувством любви и благожелания к обижающему, как к своему ближнему, и чувством негодования и мести к нему, как врагу и гонителю. Как и чем подкрепить себя в этом испытании? Как устоять в чистоте христианских расположений души и сохранит незлобие сердца в этом случае? Будем говорить откровенно и искренно; не станем уверять никого в легкости и удобоисполнимости этой высокой обязанности христианина. Ибо от такого уверения нисколько не облегчается самое дело и душа не получает силы на борьбу со злом. Сила, укрепляющая и поддерживающая в этой борьбе наш дух приходит от светлой мысли, чистой истины, от точного евангельского учения, воспринятого разумным сознанием. И если где, то здесь нужна для нас точная и прямая мысль христианской мудрости – евангельского учения. Это учение, при всей своей кажущейся строгости, чуждо всякой суровой настойчивости и холодного требования: ты должен, ты обязан, тебе это непременно нужно! Нет, оно представляется как благое внушение, вызывающее собственное наше расположение к принятию того, что говорить, не воспрещает при этом высказывать свои затруднения к исполнению того, что внушает и всегда остается как свободное предложение, принятие или непринятие которого зависит от нашего сердца и доброй воли. Согласно с таким духом евангельского учения, дадим свободу чувству обиженного и теснимого человека, пусть говорит собственное его сердце, в чем оно находит для себя трудность к исполнению налагаемого на нас долга – хранить свое незлобие, при действии на нас вражды – при устремлениях неприязни?

«Как могу не гневаться, не раздражаться и не дать места в душе своей порывам негодования, говорит человек, чувствующий свою обиду, когда сама обида приводит меня в такое расположение духа? Как заставить свое сердце не чувствовать тех ударов, какими поражается оно от врагов и обидчиков? Могу ли переиначить свою природу, которая так устроена и таким обладает свойством, что всякое действие, всякое к ней прикосновение оценивает своим образом, соответственным этому прикосновению и действию? Если обида, как действие нeпpиязни, есть для нас зло: то можно ли понимать его как-нибудь иначе и принимать не за то, что оно есть?» Возражение со стороны нашего естества сильное и по естеству неразрешимое; следовательно, оно должно быть решено высшими соображениями, исходящими из оснований веры, или начал христианства. Что же внушает нам касательно сего предмета христианство? Оно не требует от нас того, чтобы мы были нечувствительны к наносимым нам обидам и несправедливостям, оставались бы совершенно к ним равнодушными и как бы вовсе не понимали того, что нас обижают и преследует. Нет, такое требование в самом деле было бы невозможно к исполнению и потому его не налагает на нас святое Евангелие. Заповедь евангельская состоит в том, чтобы гонимый и преследуемый человек терпеливо сносил свои обиды, хранил свое незлобие, не вдавался во вражду, не омрачал бы своего сердца злом и не действовал по нему, когда не имеем прямых и законных средств защитить себя от нападения злобы. К этому обязывает его свободное по духу благодати звание христианина. Правило христианское требует, чтобы мы подражали Христу в терпении обид и добровольном перенесение несправедливостей. Он в своем лице показал нам образ злострадания, да и мы последуем стопам Его (1Пет. 2:22). Какая цель такого терпения, требуемого Господом от своих последователей? Та, чтобы смягчать грубость и невежество самих обижающих и располагать их к перемене своего злобного и неприязненного духа на чистый и кроткий дух любви христианской. Вот что пишет об этом святой апостол Петр в своем послании: яко тако есть воля Божия, благотворящим обуздовати безумных человек невежество, яко свободни, а не яко прикровение имуще злобы свободу, но яко раби Божии… Се бо есть угодно пред Богом, аще совести ради Божия терпит кто скорби, стражда без правды. Кая бо похвала, аще согрешающе мучими терпите. Но, аще добро творяще и страждуще терпите, сие угодно пред Богом. На сие бо и звани бысте (1Пет. 2:13–21). Тяжело, крайне возмутительно для нашего естества терпеть незаслуженно и подвергаться гонению от других, при своей правоте и честности; но трудность этой обязанности облегчается высотою цели, для которой так нужно нам действовать. Цель эта состоит в подражании самому Господу Спасителю, который своим беспримерным терпением и добровольным перенесением жесточайших страданий от врагов и гонителей победил жестокосердие целых миллионов людей, привлек их к себе и образовал из них Святую Церковь. Заповедуя своим последователям тот же образ действий, Он хочет распространять чрез них свою победу над злом и торжествовать над ним в тех, которые не познали еще духа любви божественной. Кто любит Господа и живо ощущает в своем сердце Его любовь к себе, тот откажется ли от какой-либо для Него жертвы и не послужит ли Ему всем, чем только может послужить? Истинный христианин никогда не отречется от этого священнейшего требования воли своего Господа, и потому он действительно со всею искренностию души, а не по одному наружному виду, или, как говорит апостол, прикровению незлобия, перенесет нанесенное ему зло от людей невежественных и безумных в радостном ожидании их вразумления и исправления. Гонимый и преследуемый в этом случае христианин смотрит не на грубые личности своих обидчиков, от которых всегда готово вспыхнуть чувство и возмутиться душа, но на величественный образ Христа, от которого он заимствует силу сохранять свое чистосердечие и незлобие. Итак, кто дорожит честию звания христианского и великими обетованиями, с ним соединенными, тот найдет в себе мужество исполнить волю Господа своего. А кто не хочет быть учеником и последователем Христовым, тот может оставаться при естественном чувстве зложелательности и любомщения своим обидчикам. Обязанность чистосердечия и незлопамятности лежит на истинных христианах, свободно вступивших на путь креста Христова: на сие бо они и звани. Пусть же рассудит, при этом, чувствующий свою обиду, что для него лучше и выгоднее, сдерживать ли свой гнев и оставаться при душевной чистоте и незлобии, или же предаться злобе и мстительности? Выбор между тем и другим нетруден. Что приобрел бы для себя человек, поддавшийся порыву гнева и злобы? Он изменил бы своему высокому званию быть истинным учеником и последователем Христа Спасителя, сделался бы таким же, каков его обидчик, т.е. действующим под влиянием духа вражды и неприязни. В этом состоянии своем он не только не нашел бы для себя какого-либо приобретения и выгоды, но понес бы величайшее лишение, в сравнении с которым ничего не значит весь вред, наносимый ему человеком враждущим и ненавидящим. Нам кажется, что ненавидящий и обижающий имеет какое-то для себя торжество и является в превосходстве над тем, кого ненавидит и обижает; но на самом деле внутреннее его состояние самое ужасное и несносное. Ибо что говорит о таких людях слово истины, и как их изображает? Ненавидяй брата своего во тьме есть, и во тьме ходит, и не весть, камо идет, яко тьма ослепи очи ему (1Ин. 2:11). Всяк, ненавидяй правды, несть от Бога и не любяй брата своего. Яко се есть завещание, еже слышасте исперва, да любим друг друга: не якоже Каине от лукавого бе, и закла брата своею: и за кую вину закла его? яко дела его лукава быша, а брата его праведна.... Не любяй брата пребываете в смерти. Всяк ненавидяй брата своего человекоубийца есть: и весте, яко всяк человекоубийца не имать живота вечнаго в себе пребывающа. (1Ин. 3:11–15). Стоит ли после этого ревновать лукавым правилам, по которым действуют ненавидящие ближних своих и держаться братоубийственного духа Каина, в каком они находятся?

Сознает сердце обиженного человека высокую обязанность не огорчаться и не раздражаться на обижающих, не мстить им и не воздавать злом за зло; но он отказывается от выполнения этой обязанности по несовершенству своего нравственного состояния. Тогда, рассуждает в себе обиженный, и был бы в состоянии исполнить долг незлобия и великодушного перенесения обид, когда стоял бы наверху христианского совершенства; но я не достиг до этой нравственной высоты, а враги своими несправедливыми нападениями вызывают моё чувство на гнев и раздражительность. Если мы несовершенны, т. е. сказать иначе: если сами чувствуем за собою известного рода недостатки и слабости: то здесь открывается новое основание, почему мы должны расположить себя к терпеливому и великодушному перенесению встречающихся с нами обид и оскорблений; этого требует самое дело нашего оправдания пред Богом и примирения с Ним за наши слабости и недостатки, которые сами по себе суть пороки, или нравственная нечистота. Бог подвергает нас очистительному суду своему, когда допускает нам испытывать на себе влияние людей жестокосердых и злобных, дабы чрез это самое приготовить нас неосужденно явиться лицу Его и с радостным упованием стать пред Ним на том грозном суде, на котором едва спасется, по слову Писания, и самый праведник. Возлюбленные, – говорит св. апостол Петр к христианам своего времени, – не дивитеся еже в вас раждежению ко искушению вам бываему, яко чужду вам случающуся. Но понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, яко да и в явление славы Его возрадуетеся веселящееся… яко время начати суд от дому Божия: аще же прежде от вас, кая кончина противящимся Божию Евангелию? И аще праведник едва спасется, нечестивый и грешный где явится? Темже и страждущии по воли Божией, яко верну Зиждителю да предадят души своя во благотворении (1Пет. 4:12–19). Это мудрое наставление св. апостола, которым он укреплял верующих первых веков христианства в жестоких нападениях от язычников, должно твердо носить в своей памяти и всем вообще христианам, гонимым и преследуемым от своих ненавистников. Цель этих гонений на верующих со стороны правосудного Бога состоит в том, что время начати суд от дома, т. е. от лучших и преданных Богу людей, которые хотят держаться евангельского учения и образовать себя по Его небесным требованиям. При таком возвышенном стремлении своего духа, они имеют однако же в себе слабые стороны, которые хочет спасающий Бог исправить в них и очистить. Действительным средством к этому Он избирает различного рода скорби и злострадания. Откуда и чрез кого они ни приходили бы к нам, только мы должны принимать их с полною преданностью воле высшей и видеть в них залог любви и милости Божией, потому что чрез них разрешаются наши грехи и облегчается осуждение их, а между тем дается еще способ приобщаться страданиям своего Господа, мера которых свидетельствует о степени будущего нашего с Ним прославления. Кто твердо убежден в этой истине и носит ее в живом сознании, тот не увлечется естественным чувством вражды и злобы к действующим против него в духе неприязни и зложелания, не опустить прекрасного случая извлечь для себя духовную пользу из самого вреда, ему наносимого. Этот вред перенесет он так же, как если бы внезапно был укушен ядовитым гадом, диким зверем, или получил бы неожиданный удар от упавшего на него камня, когда мучение бывает слишком для нас ощутительно, а сердиться, или злобиться не на кого, и когда самая неизбежность зла заставляет нас покориться своей участи и перенести ее как допущенное несчастие, как посланное с благою для нас целию наказание. Убеждение это остается в таком случае единственным для нас утешением, которое утверждается авторитетом божественного Писания, свидетельствующего от имени любвеобильного Отца небесного: сыне мой, не пренемогай наказанием Господним, ниже ослабей, от него обличаем. егоже бо любит Господь, наказует: биет же всякаго сына, егоже приемлет. Аще наказание терпите, якоже сыновом обретается вам Бог; который бо есть сын, его же не наказует Отец? Аще же без наказания есте, емуже причастницы быша вси, убо прелюбодейчищи есте, а не сынове» (Евр. 12:5–8). Большего и лучшего успокоения нельзя преподать гонимым и обижаемым, которые сами сознают за собою разного рода вины и погрешности пред святостию закона Божия, и для которых потому самое худшее в своем страдальческом положении есть то, что они лишаются внутри себя высокого чувства смотреть на свои страдания, как на претерпеваемые невинно, от которых можно бы ожидать радостных для себя последствий. Сами обидчики редко выступают на обиды с открытым видом злобы и неприязни, так чтобы для всех был очевиден несправедливый образ их действий; они большею частью прикрываются видом законной правды и заслуженного воздаяния тем, которых гонят и ненавндят, вследствие чего выставляют в гонимых такие стороны, за которые они достойны своей участи. Какое же в этом случае остается успокоение ненавидимым и гонимым, когда они представляются страждущими справедливо и законно, а виновники их злополучия являются как люди правосудные, ничего не делающие против требования истины и долга своей совести? Слово Божие раскрывает нам спасительные плоды таких страданий для самих виновных, когда говорит: егоже бо любит Господь, наказует: биет же всякаго сына, егоже приемлет. Следовательно, страдание, при самой виновности страждущих, есть признак любви и милости к ним Отца небесного, если только они переносят свои скорби с духом терпения и кротости; ибо тогда якоже сыновом обретается им Бог. А эти мнимые исполнители законной справедливости, забывающие долг милости и снисхождения к гонимым ими ближним своим, дабы не оставались в ложном убеждении, что они в самом деле поступают справедливо и законно, а потому могут быть спокойными в своей совести, пусть знают что самая их справедливость, под которою скрывается вражда и неприязнь, есть нарушение основного закона любви и милосердия, заповедуемого Евангелием: будите милосерды, якоже Отец ваш небесный милосерд есть (Лк. 6:36). По одному этому они подлежат праведному суду Божию, приговор которого высказан Господом о немилостивых в следующем определении: имже бо судом судите, судят вам, и в нюже меру мерите, возмерится вам (Мф. 7:1–2). После сего, на какой же стороне и в этом случае перевес добра и выгоды, на стороне ли обижающих или обижаемых?

Положим, говорит чувство обиженного человека, что обиды, терпеливо переносимые, могут иметь благие для нас последствия; но действия врагов не остаются без вредного влияния и на самые наши добродетели. Враги своим злобным нападением на нас расстраивают наше внешнее благосостояние, чем мы могли бы послужить пользе своих ближних; они пятнают нашу честь и поставляют нам преграду к лучшим обстоятельствам, при которых мы могли бы сделать более добра для других; они возмущают наш внутренний мир, без которого нам нельзя чисто и свято служить Богу духом и расположениями сердца; следовательно, мы имеем причину ненавидеть их из высших начал нравственности, как врагов самого нашего добра. Точно, кто действует не по любви, тот вредное имеет влияние на дух ближнего своего и поступает совершенно вопреки спасительному правилу, заповедуемому св. апостолами Христовыми: утешайте друг друга и созидайте кийждо ближняго своего (1Сол. 5:11); кийждо в вас ближнему да угождает во благое к созиданио (Рим. 15:16). Люди, водящиеся духом неприязни, не внимают этому божественному наставлению апостола и не думают о том, что они расстроивают и низлагают душу ненавидимого ими ближнего: что же остается делать этой ненавидимой и теснимой ими душе? Ужели совсем пасть и соделаться жертвою зла? Нет; это было бы слишком великое торжество для врагов ее! Ради того, чтобы не уступить врагам торжества над собою и не сделаться предметом тайного их злорадования, гонимый и преследуемый ими человек должен возвышаться над противными чувствами души своей, и не изменять чистых и благих ее расположений.

Как этого достигнуть? Тут главным образом нужно иметь крепкую уверенность в действительности бодрствующего над нами промысла Божия, без воли и управления которого ничего не бывает в жизни нашей и которым попускается действовать на нас силам враждебным столько, сколько находит это полезным для нашей души сам Бог. Если нашим врагам удается лишить нас имущества и подорвать наше благосостояние: то, значит, была мысль у Господа, почему так надлежало совершиться, и нам с полною преданностью древнего праведника нужно повторить достопамятные слова его: яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословенно (Иов. 1:21). Здесь благодушное перенесение лишения есть та дорогая Богу жертва, которой Он от нас требует. Унижение или возвышение наше в общественном значении и служении, при всем видимом влиянии на судьбу нашу людей к нам нерасположенных, главным и существенным образом зависит от воли и мысли самого Бога. Бог судия есть; сего смиряет и сего возносит (Пс. 74:8); почему и молимся к Нему: в руку твою жребий мой: избави мя из руки враг моих и от гонящих мя (Пс. 30:16). Враги часто даже содействуют нашему возвышению своими нападениями на нас, и против их воли выходить то, чего они совсем нам не желают. Колебля наш внутренней мир озлоблением и досадами, они содействуют к большему укреплению нашего духа и делают нас благоискусными в жизни; ибо неприязненные отношения их к нам волнуют наше сердце только на первых порах и в первых порывах нашего неискушаемого чувства; но потом, чрез эти самые неприязненные отношения их, мы как бы свыкаемся с оскорблениями и неприятностями и делаемся более твердыми в перенесении их на дальнейшее время. Потому-то говорить св. апостол: всяку радость имейте братья моя, егда впадаете во искушения различна: впадаще яко искушение вашей веры соделывает терпение: терпение же дело совершенно да имать, яко да будете совершены и всецели ни в чем не лишены (Иак. 1:2–4). И другой опытный в скорбях подвижник свидетельствует о себе: хвалимся в скорбях, видяще, яко скорбь терпение соделывает, терпение же искусство, искусство же упование: упование не посрамит (Рим. 5:3–4).

Таковы плоды наших страданий, которым подвергают нас люди, к нам нерасположенные. С самого начала они точно сильно возмущают и потрясают нашу душу; потом незаметным образом приобретается терпение в них; от терпения происходит искусство, или опытность в борьбе с нападением зла, а многие опыты перенесенных несправедливостей рождают упование на великое будущее, которое не останется без надлежащего вознаграждения. Не нужно забывать при этом и того, что Бог, попускающий нам терпеть разного рода искушения, сам охраняет нас, чтобы мера скорбей не превышала меры наших сил. Верен Бог, иже не оставит нас искуситися паче, еже возмощи нам понести.(1Кор. 10:13). Враги иногда ищут и самой нашей жизни: но и волос с головы нашей не погибнет без воли Божией (Лк. 21:18). Не бойся рабе мой Иакове, и возлюбленный Израилю, егоже избрах (Ис. 44:2) – мой ecu ты. И аще преходиши сквозь воду, с тобою есмь, и реки не покрывают тебе: и аще сквозь огнь пройдеши, не сожжешися, и пламень не опалит тебе Яко Аз Господь Бог твой, святый Израилев, спасаяй тя (Ис. 45:2–5). Итак кто во всем положился на волю Божию и твердо верует в св. Промысел, того не смутят никакие нападения врагов, как бы сильны они ни были.

Остается еще одна важная и заслуживающая внимания причина в душе обиженного человека, по которой сильно восстает она против обижающих; причина сия заключается в чувстве справедливости, которое вложено нам самим Богом и которое требует воздавать каждому должное. Можно ли сохранить при этом спокойствие души, когда наносятся нам оскорбления и обиды, и иметь одинаковое расположение сердца ко врагам и благодетелям? Нельзя; тот не точно понимает силу евангельского закона, кто хочет совсем вынуть из души различие между добром и злом, подавить в ней всякое чувство, какое обыкновенно возбуждается в нас к благотворящим и злодеющим. Нет, это чувство остается неприкосновенным и сам Бог не хочет оставит его без соответственного ему удовлетворения. Дело в том, что нам воспрещается мстить за зло и обиды самолично; но заповедуется предоставить суд и воздаяние за все оказываемые нам несправедливости самому Богу. Мне отмщение, глаголет Господь; аз воздам. (Рим. 19:19). Следовательно, закон Божий по отношению к обидчикам хочет поставить нас только в пределах незлобия, в полной уверенности на правосудие Божие, которое лучше нас знает, когда и как совершить свой расчет с людьми неправедными. Храни незлобие и виждь правоту, яко есть останок человеку мирну. Беззаконницы же потребятся. (Пс. 36:38). Потому-то о людях злых сказано: возвеселистеся на земли, и насладистеся, упитасте сердца ваша, яко в день заколения. Осудисте, убисте праведнаго: не противится вам (Иак. 5:5–6). Что же следуете за сим? Ужели их злодеяния пройдут спокойно и останутся без всякого воздаяния? Нет; после долгого молчания и терпения Господа, Господь воздвигнет на них рвение свое и возопиет с крепостию: молчах, еда и всегда умолчу и потерплю (Ис. 42:14)? Тогда возглаголет к ним гневом своим и яростию своею смятет я (Пс. 2:3). К Божим избранным, гонимым и теснимым на земли, говорится: долготерпите, 6paтия моя, до пришествия Господня.... утвердите сердца ваша, яко пришествие Господне приближися. Се судия пред дверми стоит (Иак. 5:7–10). Очи Господни на праведные и уши Его в молитву их. Лице же Господне на творящая злая, еже потребити их ото земли (1Пет. 3:12) Обидяй восприимет, еже обид (1Сол. 5:25). Тогда-то возвеселится праведиик, егда увидить отмщение (Пс. 57:11–12). Отсюда видно, что как бы кто ни возвышал нравственность христианскую и ни представлял ее в таком совершенстве, что она будто уже не допускает различия между любящими и ненавидящими, принимает за одно благотворения и несправедливости, но верным остается то, что и самым праведникам недостает в настоящей жизни той радости, чтобы видеть скорое отмщение беззаконных людей, а что они возрадуются тогда, когда придет день воздаяния. Удивительно ли после этого, если наше сердце, при виде умножающегося зла и распространяющегося торжества несправедливостей, приходить к вопросу: будет ли в самом деле когда-нибудь это воздаяние, смирит ли Господь надменных гордецов, не уважающих чувства человеческого и равнодушно попирающих других, которые подпали под их неприязнь и злобу? В этом вопросе выражается не злость и любомстительность вопрошающего, а желание видеть низложение зла и торжество над ним добра и истины. Что действительно настанет великий и радостный день этого торжества для страждущих в нынешнем веке праведников, получаем удостоверение от самого Господа, подтверждающего сию истину примером даже такого судии, который и Бога не боялся и людей не стыдился, и однако же исполнил настоятельное требование одной бедной вдовы, терпевшей притеснение. Судья был некий, – говорит Господь, – в некоем граде, Бога не боялся и человеков не срамлялся. Вдова же некая была в граде том и прихождаше к нему, глаголющи: отмсти мне от соперника моего. И не хотяше на долгом времени; последи же рече к себе: аще и Бога не боюся, и человеков не срамляюся: но зане творит ми труды вдовица сия, отмщу ея: да не до конца приходящи утруждаешь мя. Рече же Господь: слышите, что судья неправедный глаголет: Бог же не имать ли сотворити отмщение избранных своих вопиющих к нему день и ночь и долготерпя о них (Лк. 18:2–8)?

Таким образом, если христианин для того и вступает в звание христианина, чтобы разделять страдания со Христом для смягчения грубых сердец людей невежественных и жестоких, – если он, претерпевая сии страдания и сам очищается от грехов своих и подлежит во времени карающей правде Божией, дабы вечно быть помилованным в жизни будущего века, – если сии страдания соразмеряются с его силами и происходят под непосредственным распоряжением воли Божественной, от которой единственно зависит жребий наш, – если, наконец, Бог взыщет с обидчиков все, в чем они оскорбляют кого-то, открывается уже возможность для него оставаться спокойным среди всех несправедливостей и нападений со стороны злых людей.

Соображая все сказанное нами о прощении обид, уясняем ту непререкаемую и вполне согласную с чувством нашего сердца истину, что обязанность прощать обиды и несправедливости должна быть понимаема совокупно и совместно с обязанности обижающих – искренно и чистосердечно просить себе прощения у тех, пред кем они виновны. При искреннем раскаянии их в своих преступлениях и чистосердечном, нелицемерном испрашивании себе прощения у обиженных, получают всю силу те доказательства, которые приводятся обыкновенно к убеждению одних обиженных, нисколько не касаясь условия, требующегося от обидчиков, чем они обессиливаются и оказываются недейственными на душу. Следовательно, если хотим быть убедительными в своих наставлениях относительно прощения обид: то непременно должны ясно иметь в виду не одну обязательную сторону, относящуюся только к обиженным, но и другую, касающуюся самих обидчиков. Тогда мысль божественной заповеди выскажется полно и не встретит никакого для себя возражения в чувстве нашего сердца. Пусть никто и не рассчитывает на требование этой любви, какая заповедуется нам в отношении ко врагам и обидчикам и в надежде на нее не позволяет себе обходиться с другими так, как внушает ему недоброе сердце, полное лукавства и неприязни, в той уверенности, что ему должны прощать и принимать за благо все, что бы он ни сделал. Нет; если обиженный должен прощать наносимые ему обиды и оскорбления: то еще первее обидчики обязываются к тому, чтобы не быть такими, и если они уже сделались виновными в чем-либо пред своими ближними, то пусть поспешат возвратиться к оставленной ими любви и со смирением поищут мира у тех, перед кем погрешили. Главная мысль божественной заповеди состоит в том, чтобы погасить взаимную вражду между людьми, прекратить неприязнь и привести всех в единение духа и внутреннее согласие, основанное, на чистой и святой любви. Поэтому закон божественный нисколько не благоприятствует обижающим и поступающим не по духу любви христианской. В таком случае и мы скажем каждому, чувствующему свою обиду: забудь ее, прости нанесенное тебе оскорбление, потому что этого требует любовь естественная и высшая, благодатная. Прости своему ближнему обиду, потому что и ты сам не всегда бываешь прав пред ближними своими, и теперь имеешь прекрасный случай вознаградить и загладить собственную вину. Прости обиду, потому что и тебе прощает грехи вечная Любовь, при твоем раскаянии и желании примирения с нею. Прости обиду, потому что так поступил Господь со всем человечеством и так поступают все истинные Его ученики и последователи. В противном случае, удерживая грехи ближнего своего, и сам сделаешься недостойным прощения грехов твоих пред судом милостивого, но и правосудного Бога. Если же обидевший столько будет груб и невежествен, что не захочет и сознать своей неправоты и отстать от зла, если он до того предан духу вражды и неприязни, что с упорством продолжает свой нехристианский образ действия: то в таком случае обижаемому и гонимому, при невозможности защититься от нападения зла, остается хранить свое незлобие, не отступать от своего чистосердечия и простодушия, и ждать терпеливо суда Божия.

Для лучшего утверждения себя в чувстве незлобия и миролюбивом настроении духа, требуемого от нас христианскою обязанностию, считаем за нужное точнее определить себе самый внешний образ своего обращения с людьми нам враждебными и недоброжелательными; ибо не имея верного и твердого об этом понятия, можно внутренне колебаться сомнением, так ли мы исполняем то, что повелевает нам закон Господа и исполняем ли его? Говорят: мы свое незлобие и чистосердечие ко врагам должны доказать любовию; а любовь состоит в том, чтобы быть единодушными, откровенными и общительными с теми, кого любим. Следовательно, если мы истинно любим своих врагов и обидчиков: то также должны обходиться и с ними. Неточное толкование любви, которое выгодно только для врагов ко вреду вашему. Божественное учение любви евангельской не воспрещает нам пользоваться всеми способами житейского благоразумия и иметь свой разбор, к кому и как относиться. Потому между другими наставлениями божественного учения читаем следующее: будите мудри, яко змия и цели яко голубие (Мф. 10:16). Всякому человеку не являй сердца твоего, да не воздаст ти благодати ложныя (Сир. 8:22). Не всякого человека вводи в дом твой: многи бо суть козни льстивого (Сир. 11:29). Блюдися от злодея, зло бо содевает, да не когда порок даст ти во век (Сир. 11:55). Кое общение волку со агнцем тако грешнику со благочестивым (Сир. 15:21)? Помизаяй оком кует зло, и никтоже его отставит от того: пред очима твоима усладит уста своя и словесем твоим подивится, последи же развратит уста своя и в словесех твоих даст соблазн (Сир. 27:24–26). Как сохранять единодушие и искренность с людьми подобного рода? Здесь самое благоразумие заставляет нас быть осторожными в отношении к ним и держать себя вдалеке от них. Есть люди, с которыми нужно пресекать всякое общение по прямой заповеди Господа: изыдите от среды их и отлучитеся, и нечистот их не прикасайтеся: и аз прииму вы: и буду вам во Отца и вы будете Мне в сыны и дщери, глаголет Господь вседержитель (2Кор. 6:17–16). Заповедь cия собственно касается неверных, от сообщества которых должны удаляться верующие; но и между верующими есть такого свойства люди, с которыми воспрещается даже ясти. В числе этих людей слово Божие поставляет всякаго рода обидчиков, как-то: досадителей, хищников и лихоимцов (1Кор. 5:11). Есть и такие люди, от которых нужно бегать: егда гонять вас во граде сем, бегайте в другой (Мф. 10:23). Как согласить все эти правила с требованием от нас такой любви ко всем, какую мы можем иметь только к людям искренним и благожелательным нам? Но в чем же, спросят, будет состоять наша любовь ко врагам и недоброжелателям? В нашей готовности принять и их в общение с собою, если они отбросят от себя те причины, которые полагают разделение между ими и нами. Пока остаются в них эти причины, мы можем только благожелать врагам своим, чтобы они изменились на лучшее и исправились; – можем молиться о них, чтобы Бог дал им покаяться и придти в дух любви христианской; – можем даже благодетельствовать им, но только тогда, когда наша благотворительность будет уместна и полезна им. Ибо часто бывает, что враги, презирая и ненавидя противных им людей презирают и самые их благодеяния, и это бывает тогда, когда они сами находятся в выгоднейшем положении пред теми, которые им ненавистны.

Вообще, при учении о любви христианской, нужно твердо помнить то весьма важное различие, что иное дело – любить, и иное – обнаруживать свою любовь. Любовь не перестает быть любовию и тогда, когда вся заключается в себе самой и не обнаруживается. И божественное учение нигде не воспрещает нам в проявлении своей любви руководствоваться своим личным благоразумием и осторожностью. Потому-то и сам Господь, хотя заповедал вам любить всех, но своим примером показал, что иначе Он являл Себя в отношении к тем, которые были Ему преданы, и иначе к тем, которые Его гнали и ненавидели. В последние минуты своей жизни, Он также хотя и изрек прощение самым врагам своим, но в этом прощении мы должны видеть только Его готовность принять в общение с Собою и их, если бы они раскаялись и обратились к любви Его. Но поскольку они остались упорными в своей злобе: то и наследовали ту клятву, которой были достойны по своему нечестию и делам беззаконным. Отселе, несомненно, заключаем, что верным признаком нашего чистосердечия и незлобия ко врагам должно быть разумное убеждение в том, имеем ли мы внутреннее расположение принять их в общение любви своей, если бы они изменились сами в себе и отложили те причины, которым полагают необходимое разделение между ими и нами? Не мы расторгаем союз взаимной любви, но они; следовательно, от них и зависит восстановить эту связь, или оставаться вне ее. Тут наше прощение врагам ничего не поможет им, и не восполнит в них того, что остается за ними как собственный их долг, как законное требование, которому они не следуют и против которого действуют.