Узость ясного сознания: исторический очерк по экспериментальной психологии

Речь, произнесенная 22-го января 1902 года на публичном годичного заседания «Русского Общества Нормальной Патологической Психологии» при императорской Военно-Медицинской Академии

Милостивые государи!

Мы уверены, что никакое восприятие, никакое наше Я, полученное нами, не погибает для нас бесследно, а всё приобретённое сохраняется в том или другом виде. Не будь у нас этой уверенности – мы потеряли бы всякую охоту учиться и самообразовываться. Если бы образование не давало знаний, которыми можно было бы воспользоваться в жизни, то не для чего было бы тратить на него время и силы. Но углубитесь на минуту в себя и дайте отчёт: что находится в данный момент в вашем сознании? Вы видите аудитора с находящимися в ней лицами и предметами. Вы видите членов общества, сидящих вокруг длинного стола, покрытого красным сукном, гостей, разместившихся параллельными, постепенно возвышающимися рядами, классную доску со сделанными на ней чертежами и пр. Своей определённостью восприятие аудитории, несомненно, обязано вашему предшествующему опыту. Кто чаще здесь бывал и внимательнее присматривался к составу и деятельности нашего общества, тот больше подробностей в окружающей его обстановке различает теперь. Но сколько бы подробностей сразу мы не различали, они далеко не обнимают всего нашего предшествующего опыта. Мало ли чего мы невидали на своем веку. Мы изучали разные науки. Но разве все наши знания, которые были приобретены нами по географии и истории, математике и физике, анатомии и физиологии и пр. находятся в настоящую минуту в нашем ясном сознании? Конечно, нет. Они могут войти в сознание, но не сразу, а в последовательном порядке. Ясное сознание, очевидно, не может объять всего нашего предшествующего опыта, оно узко по своей природе.

Узость ясного сознания была известна уже в древнем мире. Указание на неё можно находить, например, в сочинениях великого философа и проницательного психолога Аристотеля. Но серьёзное значение вопроса об узости ясного сознания было понято и надлежащим образом оценено лишь в новое время. Сначала занимались этим вопросом психологи-метафизики, a во второй половине истекшего столетия взялись за разъяснение его и психологи-экспериментаторы.

Я не буду следить за всеми перипетиями, которые пережил рассматриваемый вопрос. Для этого потребовалось бы слишком много времени. Остановлю ваше внимание лишь на истории экспериментального разъяснения вопроса, как более близкого к задачам нашего общества и потому более интересного для нас.

Поводом к экспериментальному исследованию узости ясного сознания послужило следующее обстоятельство. В 1795 году астроном Гринвичской обсерватории, англичанин Месклин был поражён странным явлением. Его помощник Киннебрук, человек вообще исправный, вдруг разучился наблюдать над прохождением звёзд через меридиан. Он стал запаздывать, сравнительно с Месклином, в определении момента прохождение звёзд на 0,5 секунды. Месклин заподозрил, что Киннебрук производит наблюдения, не следуя определенному порядку. Чтобы исправить своего помощника, он сообщил ему инструкцию, которой тот должен был руководствоваться при наблюдении. Но дело от этого нисколько не улучшилось. Наблюдения Киннебрука продолжали расходиться с наблюдениями Месклина. Через полгода разница дошла до 0,8 секунды. Терпению Месклина пришёл конец. Он решил, что с Киннебруком случилось что-то непостижимое, и потому уволил его, как человека, непригодного для астрономических наблюдений.

Прошло около 25 лет, пока случай этот, описанный в анналах Гринвичской обсерватории, не обратил на себя внимание знаменитого немецкого астронома Бесселя. Бессель был изумлён, что разница в наблюдениях достигла величины, столь значительной – с точки зрения астрономов, как 0,8 секунды. У него появилось желание узнать: не отличаются ли и его собственные наблюдения от наблюдений других астрономов? В 1820 году приехал к нему астроном, доктор Вальбек. Оба они произвели совместное наблюдение над прохождением 10 звёзд через меридиан. Наблюдения производились в течение недели. Уже из сопоставления наблюдений первого дня обнаружилось, что Вальбек сравнительно с Бесселем запаздывает. Но как Вальбек ни старался в последующие дни напрягать своё внимание, ему не удалось изменить результатов своего наблюдения. В окончательном итоге была установлена разница в 1,041 секунды. После этого Бессель сравнил свои наблюдения с наблюдениями астрономов Аржеляндера, Струве, Кнорра. Результата получился тот же самый. Наблюдения расходились между собой, причём разница один раз достигла величины, равной 1,22 секунды.

Для Бесселя стало ясно, что разница в астрономических наблюдениях есть явление не случайное, а постоянное, и что, следовательно, Киннебрук пострадал невинно. Но появился само собой вопрос: где причина этой разницы? Чтобы решить поставленный вопрос, Бессель обратился к рассмотрению условий астрономического наблюдения.

Наблюдения производились при помощи телескопа, двигающегося на подставке. Телескоп был снабжён сеткой, состоящей из одной горизонтальной и нескольких вертикальных тонких нитей. Сетка отображалась на поле зрения и делила его на части. Для наблюдения телескоп устанавливался так, что средняя вертикальная нить сетки совпадала с меридианом данной местности. Возле телескопа находились астрономические часы с секундным маятником. Астроном замечал на часах время и затем, наблюдая через телескоп за движением звезды, отсчитывал удары маятника «Его задача состояла в том, чтобы определить, при котором ударе маятника, наблюдаемая звезда покроет собой среднюю вертикальную линию в поле зрения». Замеченное на часах время складывалось с количеством отсчитанных секунд и таким образом определялось время прохождения звезды через меридиан.

Но момент прохождения звезды через меридиан редко совпадал с ударом маятника. Поэтому астроном должен был мысленно отметить в поле зрения два положения звезды, совпадающее с ударами маятника – перед прохождением и после прохождения звезды через меридиан. Относительное расстояние этих положений от средней линии в поле зрения должно было говорить, в какую часть секунды звезда прошла через меридиан.

Рис. 1. Проход звезды через линию меридиана

Пусть линия ММ´ будет меридиан данной местности, а точки А и С обозначают два положения звезды, отвечающие двум ударам маятника, так что линия АС должна соответствовать 1 секунде. Если звезда будет находиться в точке А, скажем для примера – в 8 час 40 мин. и 10 сек., а линия АВ составляет ⅔ линии АС, или секунды, то момент прохождения звезды чрез точку В, или через меридиан, будет 8 час. 40 мин. и 10⅔ сек. вечера.

Изучая процесс наблюдения, производимого при таких условиях, Бессель заметил, что направление внимания наблюдателя всегда бывает одностороннее. Внимание бывает устремлено или на движение звезды, или на ожиданье звука. Чтобы перенести внимание от восприятия звука к восприятию положения звезды, требуется время. Время это бывает короче, если ожидается звук. Как только звук раздаётся, наблюдатель сейчас же устремляет своё внимание на звезду и замечает её положение. Наоборот, когда звук не ожидается, восприятие его занимает более продолжительное время, в течение которого звезда уходит вперёд, и наблюдатель отмечает более позднее положение звезды. Отсюда Бесселю уже не трудно было объяснить открытую им разницу в наблюдениях астрономов. Астрономы расходятся в своих наблюдениях, потому что одни из них переходят от (ожидаемых) слуховых впечатлений к зрительным, другие, наоборот, от зрительных к (неожиданный) слуховым, причём переход этот у различных астрономов совершается с различною скоростью¹.

Открытие Бесселя было проверено почти на всех обсерваториях. Астрономам стало ясно, что на наблюдения отдельных лиц полагаться нельзя вследствие их «личной разницы». Прежде чем пользоваться этими наблюдениями, нужно произвести «личное уравнение» между самими наблюдателями. С этой целью метод отсчитывания ударов маятника был заменён методом записывания. Со временем были, изобретены регистрационные аппараты, которые дают возможность легко и точно определять так называемое физиологическое время, протекающее между воздействием светового впечатления на глаз и восприятием этого впечатления. В этих аппаратах вместо звёзд движется перед астрономом, наблюдающим через подзорную трубу, значок, который, в момент своего прохождения через вертикальную нить замыкает гальванический ток и запускает в ход электрические часы, при помощи которых измеряются тысячные доли секунды. Наблюдатель движением руки размыкает ток и останавливает часы, как только заметит, что значок находился на средней линии. Чтобы узнать протекшее «физиологическое время», для этого ничего больше не требуется, как взглянуть на циферблат часов и посмотреть, напротив каких цифр остановились стрелки. Вместе с этим сами астрономические наблюдения стали производиться по методу регистрации. Астроном смотрел в телескоп и, в момент прохождения звезды через меридиан, движением руки останавливал часы. Стрелки часов показывали время прохождения звезды – физиологическое время астронома. Если исключить из зарегистрированного таким образом времени прохождения звезды через меридиан «физиологическое время», которое у каждого астронома при нормальных условиях, представляет величину более или менее постоянную, то получится истинное время прохождения звезды.

Произведённое, открытием Бесселя, движение в астрономическом мире обратило на себя внимание психо-физиологов. Их интересовал факт невозможности одновременного восприятия двух различных впечатлений.

Факт этот показался им столь необычным, что принять его без проверки они не решились.

Первый, кто взялся за проверку факта, был физиолог Вебер, который изучал экспериментальным путём отношение между физической и психической стороной чувства осязания и пришёл к замечательному результату. Он открыл закон, по которому осязательные ощущения всегда усиливаются на едва заметную разницу, если вызывающий их раздражения увеличиваются в 4/3 раза. Нужно, например, прибавить к 1 лоту ⅓ лота, к 2 лотам ⅔ лота, к 3 лотам 1 лот, чтобы сила ощущаемой каждый раз тяжести возросла на едва заметную разницу. Проверку открытого астрономами факта он производил самым простым способом. Он брал свои карманные часы и прикладывал их то к одному уху, то к обоим ушам. Опыты показали, что когда он прислушивался к ударам двух часов, приставленных к одному уху, удары соединялись в его сознании. Ему казалось, что идут лишь одни часы, но издают странные удары, которые то усиливаются, то удваиваются. Когда же он прикладывал часы к обоим ушам, он мог различать, что одни часы идут быстрее других, но совместить в сознании удары тех и других ему никак не удавалось. Делал он также попытки одновременно воспринять биение пульса и сердца, но попытки оказались безуспешны².

Экспериментальные исследования Вебера, продолженные, расширенные и в методологическом отношении усовершенствованные Фехнером, возбудили к себе глубокий и живой интерес психолога Вундта. Он видел психологическую важность результатов, к которым пришли Вебер и Фехнер. Но ещё ценнее показались ему сами методы, при помощи которых были получены эти результаты. Его взору представилась заманчивая перспектива возвести психологию на степень экспериментальной науки. Увлечённый этой мыслью, он решился приступить к производству опытов. Опыты Вебера и Фехнера не требовали каких-либо больших приспособлений. Воспроизвести их можно было сравнительно легко и без особых денежных затрат. С повторения этих опытов Вундт и начал свои экспериментально-психологические исследования. В них он применял те же самые методы и употреблял те же самые приборы, которыми пользовались Вебер и Фехнер.

Начатое дело пошло успешно.

Когда Вундт обратил внимание на подмеченный астрономами факт невозможности совмещения в сознании двух впечатлений, он уже не удовлетворился опытами Вебера. Он пожелал произвести поверочные опыты при такой обстановке, которая в точности воспроизводила бы существенные условия астрономического наблюдения. Для этого он придумал и в 1861 году³ устроил особый аппарат.

Рис. 2. Схема аппарата Вундта

Аппарата состоял из большого деревянного маятника, к которому на нижнем конце приделана стрелка e. Эта стрелка ходит взад и вперёд по дуге, разделённой на градусы. Маятник обращается около оси m, находящейся посредине его длины. К той же точке к маятнику приделан металлически шест ss. Когда маятник движется, этот шест ударяется о пластинку h, сделанную из латуни. Последняя при ударе шеста выводится из равновесия и издаёт довольно явственный звук. После удара, пластинка снова приходит в горизонтальное положение, почти нисколько не затрудняя движения маятника. Пластинку можно утверждать на различной высоте, так что наблюдатель не знает, в какой момента движения маятника происходит удар.

В опытах с этим маятником движение стрелки на дуге должно было соответствовать движению звезды в поле зрения, а удар шеста о пластинку – удару маятника астрономических часов. Подобно астрономам, наблюдатель, следя за равномерным движением видимого предмета (стрелки – звезды), должен был заметить положение этого предмета (на дуге = в поле зрения) в момент восприятия звука (производимого ударом рычага о пластинку = ударом секундного маятника). Полученные результаты Вундт формулирует следующим образом. «В момент удара мы никогда не видим стрелки на той части дуги, на которой она находится действительно в то время, а – всегда на расстоянии нескольких градусов от неё. При свободном наблюдении, я, большей частью, вижу стрелку на этой точке прежде, чем слышу удар, т. е. в моменте удара я вижу стрелку в точке е´, когда шест ss находится в положении ab – ещё довольно далеко от рычага. Но если я обращаю внимание преимущественно на звук удара и выжидаю его, чтобы заметить точку, на которой в этот момент находится стрелка, то я вижу стрелку на этой точке после того, как слышу удар, и при том на столько позже, на сколько в первом случае видел раньше. В момент удара я вижу указатель на точке е, так что шест как будто ударяется о рычаг в положении cd, в котором, на самом деле, шест уже значительно удалился от рычага. Таким образом, смотря по тому, на что преимущественно обращается наше внимание, мы – то видим прежде, чем слышим, то слышим прежде, чем видим. И если привыкнуть по произволу управлять своим вниманием, то мы будем замечать значительную разницу при своих собственных наблюдениях»⁴. Как видно, результаты в общем получились те самые, что и у Бесселя. Мы не можем воспринять двух впечатлений сразу. Одно из них всегда воспринимается раньше другого⁵. Отсюда Вундт вывел заключение, что наше ясное сознание чрезвычайно узко, что в один момент времени мы можем сознавать только одно внешнее впечатление.

Так были начаты первые экспериментально-психологические исследования и вместе с ними положено основание первой «психологической лаборатории», которая в 1878-м перешла из частной собственности Вундта в официальное учреждение при Лейпцигском Университете, а к 1896 году превратилась в роскошный, по помещению и обстановке, «Институт экспериментальной психологии».

Придя к указанному выводу, Вундт сделал попытку поставить его в связь со своими теоретическими воззрениями и вместе дать объяснение предположенной им узости сознания. В своём объяснении он исходил из мысли о единстве субъекта душевной жизни. Непосредственное сознание говорит нам, что всякий из нас есть единый деятельный субъект. Но единый субъект в один момент времени может совершать только один акт. А так как восприятия каждого впечатления составляют особый акт, то в единстве сознающего субъекта, очевидно, и кроется причина, почему мы не можем воспринять сразу более одного впечатления⁶.

Данное объяснение узости сознания было неудовлетворительно. Оно не согласовалось ни со своим исходным положением, ни с фактами ежедневного опыта.

Что каждый человек есть единый, деятельный, сознающий субъект, это не подлежит никакому сомнению, потому что составляет очевидный факт внутреннего опыта. Но если сознающий субъект есть не призрак, а реальная основа душевной деятельности, то он должен обладать известными реальными свойствами, которые должны отражаться на его деятельности. Со времени Руссо, в психологии принято различать три главных, не сводимых одна на другую, стороны душевной жизни: познавательную, чувствительную и волевую. Хотя эти стороны не всегда одинаково ясно сознаются, но они даны в каждом душевном явлении. Мы не можем, например, представить себе такого предмета созерцания, который не имел бы какого-либо отношения к нашим потребностям и вследствие того не возбуждал бы в нас таких или иных чувств и желаний. Поэтому ваши восприятия не являются простым сознанием получаемых впечатлений, а служат обнаружением одновременно ума, чувства и воли.

Затем, если сознающий субъект остаётся единым для всей душевной жизни, то между его восприятиями должна существовать органическая связь. Каждое последующее восприятие должно совмещать в себе результаты предшествующих восприятий. И чем больше человек развивается, тем сложнее должны становиться его восприятия. Опыт вполне подтверждает это. Когда ребёнок в первый раз видит географическую карту, он ничего в ней не различает, кроме беспорядочно расположенных пятен различного цвета. По мере ознакомления с картой, она начинает приобретать в его глазах все более сложный и определённый вид. Он начинает различать на ней океаны, моря, озёра, реки, горы, долины. Когда карта изучена нами в совершенстве, мы различаем в ней все её подробности с их отношениями между собою и к целому. Тогда на какой бы части её мы не остановили своего взгляда, нам сразу будет понятно, что эта часть обозначает, с какими частями она находится по соседству, от каких частей удалена и прочее. И Вундт в своих опытах с маятником имел дело не с простым сознанием зрительных и слуховых впечатлений, а со сложными восприятиями. Он не только сознавал присутствие некоторого внешнего по отношению к нему предмета, но и понимал, что этот предмет есть стрелка, качающаяся около дуги, разделённой на градусы. Равным образом, слыша звук, он принимал его за звук, производимый ударом рычага о пластинку. Но такое истолкование видимого и слышимого предполагает собою особый процесс, при помощи которого новые созерцания ставятся в связь с предшествующим опытом.

С другой стороны, вывод Вундта о невозможности совмещения в сознании зрительных и слуховых впечатлений находился в противоречии с общеизвестным фактом, что мы можем видеть известное лицо и слушать его речь. В этом случае зрительные и слуховые впечатления не вытесняют друг друга из сознания, а объединяются в одно целое. Никакого потемнения в глазах от слушания речей и разговоров других у нас, как известно, не происходит.

Такими недостатками отличался взгляд Вундта, высказанный им в 1863 году в сочинении «Душа человека и животных».

На этом взгляд Вундта не остановился. Добрый гений беспристрастного опытного исследования вёл его вперёд, возбуждая к новым и новым исследованиям. Прошло 10 лет кипучей деятельности. Новые факты, с которыми познакомился в это время Вундт, на основании собственных опытов и исследований других, производят коренную перемену в его психологических воззрениях. В 1874 году он издаёт сочинение «Основание филологической психологии», проникнутое новым духом и содержащее в себе новые воззрения на душевную жизнь. В этом сочинении и на объём сознания проводится уже новый взгляд, которому во всех существенных чертах Вундт остаётся верен до настоящего времени.

Главнейшие экспериментальные данные, заставившие Вундта изменить свой взгляд на узость ясного сознания, были получены из троякого рода опытов.

Сюда относятся, прежде всего, опыты, имевшие своей задачей определить количество одновременных зрительных впечатлений, которые могут быть сразу объяты нашим сознанием. Опыты производились посредством особого аппарата.

Рис. 3. Аппарат Вундта

Аппарат состоит из чёрной, вертикальной доски, стоящей на ножках. (На рисунке А аппарат изображён сбоку, а на рисунке В – спереди). На доске находится белый бумажный квадрат, с написанными на ней знаками, например, буквами, словами и пр. Спереди в пазы боковых брусков вставлена чёрная, подвижная ширма, с квадратным отверстием по середине. Когда ширма поднимается и удерживается в своём положении пружиной F, бумажный квадрат закрывается, а место, где он находится, указывается посредством наклеенного на ширме белого кружка. Наблюдатель садится перед прибором и смотрит на белый кружок. Экспериментатор нажимает на пружину и ширма падает. Из глаз наблюдателя белый кружок исчезает. Вместо него, через отверстие ширмы показываются на несколько мгновений буквы или слова, написанные на квадрате. На основании полученных впечатлений, наблюдатель должен сказать: какие буквы или слова он успел увидать или различить? Когда находящийся на доске квадрат прочитан, его заменяют новым квадратом и производят дальнейший опыт. Опыты с буквами показали, что наблюдатель всегда различает по несколько букв сразу. Количество их бывает больше или меньше в зависимости от связи, в какой они состоят между собой и с предшествующим опытом. Если наблюдатель не усматривает между ними никакой понятной для себя связи, количество их простирается от 4 до 5. Когда же они образуют знакомые слова, число их возрастает в три приблизительно раза. Кроме узнанных и прочитанных букв наблюдатель видит и остальные, но одни из них производят на него более определённое впечатление, так что иногда он может угадать их, от других получается, лишь смутное впечатление. При этом все буквы, как прочитанные, так и неузнанные, являются, в его глазах чем-то единым целым, вроде сложного рисунка с непонятным отношением частей⁷.

Вторая серия опытов касалась последовательных слуховых впечатлений. Был поставлен вопрос: не объединяются ли в нашем сознании последовательные и однообразные звуки, если они при помощи каких-либо добавочных впечатлений будут разделены на группы подобно тому, как мы соединяем различные музыкальные тоны в образуемые ими такты и мелодии? Для решения вопроса были произведены опыты при следующей обстановке.

Рис. 4. Аппарат Вундта для исследования последовательных звуковых впечатлений

Брали метроном М, какие употребляются музыкантами для измерения тактов. К маятнику метронома сверху приделана маленькая, выступающая с обеих сторон железная пластинка. По бокам метронома поставлены два железных стержня с прикреплёнными к ним электромагнитами Е₁,Е₂. Последние соединены с гальванической батареей К, и телеграфным ключом S. Замыканием и размыканием тока посредством ключа маятник метронома в каждое мгновение может быть остановлен и снова пущен в ход. Добавочные впечатления, при помощи которых удары метронома должны делиться на группы, производятся ударами электрического колокольчика G, соединённого с батареей К и ключом Т. При всяком нажатии руки на ключ, раздаётся удар колокольчика. Имея под руками указанные ключи, экспериментатор давал сигнал, пускал в ход метроном и одновременно с первым его ударом производил удар колокольчика. Дальнейшие действия, экспериментатора находились в зависимости от задачи, которую он имел в виду. Если ему нужно было, чтобы наблюдатель сравнил две группы звуков, по 4 звука в каждой, то он производил второй удар колокольчика одновременно с 5-м ударом метронома и останавливал метроном после 8-го удара. Удары колокольчика производились одновременно с 1 и 6, с 1 и 7, с 1 и 8, с 1 и 9 и т. д. ударами метронома, когда группы должны были постепенно увеличиваться на один удар, а метроном останавливался для образования равных групп после 10, 12, 14, 16 и т. д. удара и не равных на один, например, удар после 11, 13, 15, 17 и т. д. или после 9, 11, 13, 15 и т. д. удара. Сидящий перед метрономом наблюдатель, не считая ударов в основании непосредственного сознания, должен был каждый раз говорить: равна вторая группа первой или не равна? В различных опытах изменялась не только величина групп, но и скорость, с которой следовали одни удары за другими, причём изменение скорости производилось передвижением тяжести на маятнике метронома. Результаты, опытов получились весьма интересные. При движении маятника метронома со скоростью от 0,2 до 0,3 секунды, наблюдатель может объединить в своём сознании и от 16 до 40 звуков. В этих пределах он замечает разницу между группами всякий раз, когда вторая группа на один удар больше или меньше первой. При восприятии ударов, ему представляется, что они разделены на те или иные, привычные для него, такты и что такты второй группы всегда тождественны с тактами первой группы. Такты, на которые непроизвольно делятся, звуки, у различных лиц различны. У одних проще, у других сложнее, чем они сложнее, тем больше звуков объединяются в сознании. Группы в 40 звуков воспринимались лицами музыкально образованными, которые были знакомы со сложными тактами⁸.

Нельзя было не видеть, что опыты над слуховыми впечатлениями находятся в полном согласии с опытами над впечатлениями зрительными. Подобно буквам, звуки воспринимаются сразу, если они образуют для сознания нечто целое, знакомое на основании предшествующего опыта⁹. Отсюда Вундту уже не трудно было найти причину, почему в прежних опытах с маятником ему не удалось совместить в сознании зрительных впечатлений со слуховыми. Причина, очевидно, заключалась в том, что эти впечатления локализировались в различных частях пространства и потому представлялись ему идущими не от одного, а от различных, несоединимых между собой, предметов. Стрелку он видел на дуге, а звук относил к тому месту, где рычаг ударялся о металлическую пластинку. Чтобы положение стрелки и звук принимались сознанием за нечто единое, нужно было устранить причину локализации звука в стороне от стрелки, т. е. уничтожить перпендикулярный шест в маятнике и взять прочь пластинку, о которую шест ударялся. Когда маятник был переделан наподобие часового маятника, издающего равномерные удары, был произведён новый ряд опытов.

Опыты с новым маятником вполне подтвердили догадку Вундта. Положение стрелки на дуге, действительно, соединяется в сознании с одновременно слышимым звуком, если наблюдатель, знакомый с ударами маятника, знает по памяти, через какой промежуток времени они раздаются¹⁰.

Все эти и другие однородные данные привели Вундта к новому взгляду на узость ясного сознания, представляющему собой простое обобщение вышеприведённых фактов.

И по новому взгляду, разделяемому большинством современных психологов, наше ясное сознание узко. Но оно узко не с точки зрения получаемых впечатлений, а с точки зрения созерцаемых предметов. Получаемых впечатлений может быть много. Но многие впечатления могут объединяться сознанием лишь под тем условием, если они образуют одно целое, один предмет созерцания.

В чём заключается неточная причина этой узости сознания, Вундт в настоящее время не говорит. Такой причиной, нужно думать, служит единство сознающего субъекта, на которое указывал Вундт в 1863 году, в сочинении «Душа человека и животных». Единый субъект может противопоставить себе только один предмет созерцания. Для я может существовать только одно, независимое от него, не-я.

Но узость нашего ясного сознания, согласно новому взгляду Вундта, не абсолютна, как он думал прежде, а относительна. Хотя, в силу психологической необходимости, мы созерцаем всегда один предмет, но в этом предмете обыкновенно различаются нами его составные части. Созерцаемые части в предмете не распадаются на отдельные предметы, а образуют целое – благодаря тому, что одна из них выступает ясно и составляет как бы центр созерцания, а остальные образуют периферию, постепенно погружающуюся в мрак тёмного сознания. Центральная, ясно сознаваемая, часть может быть более узкой и более широкой. Широта её зависит не столько от количества получаемых впечатлений, сколько от сложности того представления, которое хранится в памяти и с точки зрения которого получаемые впечатления истолковываются. На одном и том же, по количеству букв, бумажном квадрате – в опытах с падающей ширмой – мы воспринимаем 4 буквы, – когда они не имеют понятной для нас связи, – и 12 букв, – когда они образуют знакомые нам слова. Одна и та же географическая карта является запутанным рисунком с несколькими цветными пятнами для ребёнка и наглядно определённым изображением из государств, городов и пр. для специалиста-географа.

В заключение позволю себе сделать несколько кратких замечаний о задачах, которые вытекают для науки и жизни из современного учения психологии об узости ясного сознания. Обычная сфера нашего ясного сознания узка. Между тем все мы стремимся к свету знания и хотим, чтобы наш взгляд на окружающую действительность был широк и глубок. Является вопрос: нельзя ли увеличить объём нашего ясного сознания? нельзя ли достигнуть, чтобы наше восприятие объединяли возможно большее количество предметов и проникали возможно глубже в их природу? За решением вопроса мы должны, естественно, обратиться к психологии. Она изучает познавательные процессы – она должна разъяснить нам и природу наших восприятий и указать средства для расширения и углубления их. Но психология так мало разработана, что выполнить этого требования она ещё не может. При наличном состоянии психологии, можно лишь – видеть, в чем состоит самый вопрос о природе восприятия, и наметить приблизительное решение, какое он может получить в ближайшем будущем. Процесс восприятия слагается, как мы видели, из двух моментов. Встречаясь с предметом, мы: а) узнаём его с тех сторон, которые нам уже известны и б) знакомимся с новыми его сторонами. Узнавание предполагает собой воспроизведение прежних представлений, хранящихся в памяти, а ознакомление с новыми сторонами предмета – объединение получаемых от него впечатлений и образование из них одного сложного восприятия. Поэтому чтобы уяснить природу восприятия, нужно решить два вопроса: а) как совершается процесс воспроизведения представлений и б) в чём состоит процесс объединения получаемых впечатлений. Оба эти вопроса уже поставлены экспериментальной психологией и для решения их производятся уже опыты. Мы имеем заслуживающие всякого внимания исследования Эббингауза, Мюллера и Шумана, Мюллера и Пильзекера, Госта и Стефенс – о памяти¹¹, с другой, весьма интересную работу Эрдмана и Доджа о процессе чтения¹².

На основании добытых этими исследованиями данных, можно, предполагать, что в восприятии, рассматриваемом с психологической стороны¹³, как узнавание предметов так и ознакомление с их новыми сторонами производится сравнивающей деятельностью нашей мысли. Пока работа мысли не началась, внешний мир, образуемый нами под влиянием внешних впечатлений в качестве объекта созерцания, представляется нам беспорядочным хаосом. Сравнивающей деятельностью мысли мы упорядочиваем этот хаос. Мы обособляем в нём отдельные стороны, или предметы, и открываем существующие между ними отношения. Мало-помалу у нас образуется запас представлений и знаний об окружающих предметах. Этот запас не остаётся мёртвым капиталом. Мы пользуемся им каждую минуту, чтобы объяснить новые предметы и неизвестные отношения. Но пользуемся им как плохие хозяева, которые не знают своих сокровищ и ограничиваются находящимися под рукой вещами житейского обихода. При встрече с новым фактом, мы усматриваем в нём сразу лишь те стороны, которые в предшествующем опыте уже намозолили нам глаза. А стороны более глубокие, для понимания которых требуются знания, выходящие из пределов постоянного обихода, ускользают от нашего взора. Эти знания у нас и есть или, по крайней мере, были приобретены нами, да мы не можем их отыскать и пустить в оборот. Происходит это вследствие того, что наши знания не стоят между собой в органической связи. Если бы они представляли собою одно тесно сплочённое целое, то применение части их было бы невозможно без воспроизведения целого – подобно тому, как в часах – нельзя двинуть одного колеса, не пуская в ход всего механизма.

При господствующем в наше время направлении воспитания и образования, мы гонимся за приобретением всевозможных сведений и мало обращаем внимания на их систематизацию. Но мы упускаем из виду, что расширение и углубление нашего взгляда на окружающую действительность зависит не столько от многознания, сколько от работы мысли, сводящей приобретаемые знания к единству. Предположите, что мы познали бы когда-нибудь все предметы мира. Но если бы наши знания были при этом так же разрозненны, как теперь, то сфера нашего ясного сознания нисколько не увеличилась бы. Другое дело, если бы мы не только познали, но и превратили своей мыслью всю совокупность явлений в единый стройный космос. Тогда в каждом предмете мы созерцали бы весь мир. Наше созерцание было бы ограничено – в том смысле, что пред нашим взором являлся бы мир лишь одной своей стороной, на которую обращено наше внимание в данном предмете. Но это созерцание было бы вместе с тем и почти безгранично, потому что объяло бы собой всё существующее в мире.

Виталий Серебренников