О хранении церковных уставов. Слово в пяток четвертой недели Великого поста при воспоминании страстей Христовых

Ведоша же Иисуса от Каиафы в претвор,

бе же утро, и тии не внидошв в претор,

да не осквернятся, но да ядят пасху (Ин. 18:28)

Итак, среди клеветы и ненависти, сплетших терновый венец Спасителю нашему, в бездне злобы, уготовавшей крест и смерть Сыну Божию, мы видим, наконец, и проявление благочестия…У судилища римского игемона старейшины иудейские являют себя ревнителями отеческих уставов и преданий. Они вспоминают о том, что с вечера наступившего дня начинается великий праздник Пасхи. И вот, боясь лишить себя участия в этом празднике, они не решаются даже войти в преторию римского правителя, дабы не оскверниться чем-либо в жилище язычника…

Без сомнения, в настоящий час, когда евангельское повествование оживило в нас образ распятого Господа, мы чувствуем, братие, тщетность этой внешней праведности иудейских старейшин. Какое внутреннее противоречие, – невольно говорим мы, – какое пагубное лицемерие! Попирают основные законы правды и любви, но в то же время надеются соблюсти чистоту! Готовятся пролить неповинную кровь и совершить преступление, величайшее из всех, свидетелем которых когда-либо был мир, но вместе с тем бояться осквернить себя посещением претории римского игемона!.. И при этих воспоминаниях у многих из нас, без сомнения, возникает невольная скорбь о заблуждавшихся по неведению и невольное негодование на лицемеривших сознательно.

Не будем, однако, судить врагов Господа нашего, чтобы и нам не быть осужденными в том же. Не подражая лицемерию. Научимся лучше у старейшин иудейских той ревности, с какой блюдут они свои отеческие уставы и предания.

И у нас, братие, есть уставы, которыми определяется образ выражения нашей веры и наших стремлений к христианскому совершенству. Эти уставы завещаны нам глубокою древностью и утверждены для нас Церковью. Как известно, предки наши отличались ревностью о хранении их, и земля наша некогда именовалась за это святою. Но нам, потомкам, приходится быть свидетелями того, как с каждым годом слабеет эта ревность. Ныне в среде православного народа русского усиленно распространяются учения, имеющие своей целью отвергнуть всю внешнюю сторону христианского благочестия, и эти учения находят одобрение и встречают сочувствие у многих. В последние годы образовались у нас даже целые общества, которые открыто заявляют о своем отрицании церковных уставов и во имя этого отрицания отделяются от церковного единства. Сознаемся, что и многие из нас, – конечно считающих себя членами Православной Церкви, – на деле давно уже перестали исполнять с должным вниманием ее уставы. Церковные празднества превратились у нас в дни мирского веселия; посты сделались лишь только напоминанием об известных периодах времени; общественное богослужение, почти не посещаемое одними, стало безжизненной формой и мертвым обрядом для других… Приходится слышать даже о том, что в некоторых кругах нашего общества считается непринятым совершать крестное знамение, класть земные поклоны и участвовать в тех или иных священнодействиях… Как видно, церковные уставы о внешнем благочестии представляются ныне уже излишним стеснением, неудобоносимым тяжелым игом, и, слыша напоминание о них, мы готовы сказать: жестоко есть слово сие, и что может его послушати (Ин. 6:60). Иные же пытаются даже отвергать эти уставы во имя некоей высшей праведности христианской. Предписываемые Церковью дела внешнего благочестия им кажутся слишком малыми и потому недостойными их внимания. Они готовы обратиться к Церкви со словом древних нечестивцев, с насмешкой говоривших некогда пророку: «кого хочет он учить ведению и кого вразумлять проповедью? Отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери? Ибо все заповедь на заповедь, правило на правило, тут немного и там немного» (Ис. 28:9–10)… Сущность благочестия христианского, рассуждают они, заключается в настроении, в наших мыслях и чувствах, – и современному человеку должно предоставить полную свободу в проявлении этих чувств: он вырос из тех рамок, которые определены для него церковными уставами, и последние должны быть приведены в согласие с порядками теперешней жизни… Быть может, мы, стоящие здесь, не утвердились в этих мыслях; но, без сомнения, нередко они приходят каждому из нас, и немало ослабляют наше усердие к хранению церковных уставов.

В виду этого благовременно привести нам, братие, на мысль, что и основы нашей веры, и образ нашего благочестия не могут быть определяемы самими нами, по нашим личным понятиям и желаниям. Область веры беспредельна и окружена глубокой тайной. Для ограниченного ума человеческого, предоставленного самому себе, трудно проникнуть в эту область, трудно не уклониться от прямого пути на распутии сомнений и заблуждений. Нам должно отдаться, поэтому, под руководство Господа Иисуса Христа, который один есть свет истинный, просвещаяй всякого человека грядущего в мир (Ин. 1:9). Но этот свет, братие, сияет только в Церкви. По воле самого Господа, только Церковь есть истинная хранительница евангельского учения, только она есть сокровищница благодатных сил, дарованных нам, она одна есть посредница между нами и Богом. Поэтому для каждого, кто желает исповедовать подлинное учение Христово, необходимо принадлежать к Церкви. Но пока мы члены Церкви, она есть наша руководительница в духовной жизни, она дает нам и правила веры, и уставы благочестия. В области обычных житейских отношений мы видим, что принадлежность к известному обществу предполагает обязательство соблюдать его уставы. Во всяких человеческих союзах сознательное и упорное нарушение уставов рассматривается, как измена целям союзов, и ведет нарушителей к исключению из них. Справедливость требует, чтобы то же самое имело место и в области духовной нашей жизни. Если хотим мы оставаться добрыми членами того великого союза, который именуется Церковью, то долг наш свято блюсти церковные уставы во всей их полноте.

Не будем искушать себя лукавою мыслью о том, что уставы эти есть нечто малое, и потому не требующее наших особенных попечений. Много ли у каждого из нас великих дел, чтобы пренебрегать ради их малыми? Припомним, с другой стороны, что в очах Божиих ценны и малые проявления благоговения к Нему и любви. В книгу жизни заносится, братие, и кружка холодной воды, поданной жаждущему, и лепта бедной вдовицы, и смиренный вздох грешного мытаря… Притом же, слово Божие внушает нам, что верный в малом, и во мнозе верен есть (Лук. 16:10). А по свидетельству опыта, падению человека всегда предшествует неверность в малом, и мы знаем, что многие, погубившие веру, начали с небрежения о посте и молитве… Но самое главное, – мы глубоко заблуждаемся, когда церковные уставы считаем чем-то слишком малым, когда, оправдывая небрежение о них ссылаемся на то, что благочестие христианское должно проявляться в душе человека и в его внутренней праведности.

По заповеди Господа Иисуса Христа, действительно, последователи Его прежде всего должны пещись о чистоте помыслов и чувств, желаний и намерений. Где отсутствует чистота сердца, в ком не обновляется внутренний человек, в том может быть только образ благочестия, но не сила его. По слову апостола, и вера и знание, и милостыня и страдания не имеют настоящей цены, если не соединяются с христианской любовью (1Кор. 13:2–3). Однако же, одними добрыми чувствами нельзя ограничить все христианское благочестие. Вера христианская не есть только учение, которое может быть воспринимаемо умом и ощущаемо сердцем. Господь Иисус Христос не учение только преподал нам, но даровал и благодатные силы, и эти силы Он заключил в Церкви. Благочестие христианское состоит не в принятии только отвлеченных истин евангельских, но и в усвоении этих благодатных сил. А чтобы усвоить их, мы необходимо должны жить жизнью Церкви, которая выражается в ее уставах. Никакими добрыми чувствами, никакою внутренней праведностью мы не можем заменить того, что дает нам участие в жизни Церкви, в исполнении всех ее уставов.

Да и обладаем ли мы, братие, в действительности той внутренней праведностью, во имя которой считаем ненужными уставы внешнего благочестия? Где в жизни нашей чистота сердца, где любовь христианская, где другие добродетели евангельские, которые мы так охотно противополагаем исполнению церковных уставов? Не является ли та высшая праведность, которою мы хвалимся, по большей части одной только внешней благопристойностью? Не сказал ли бы и нам Господь, того же, что говорил Он некогда фарисеям и книжникам иудейским: Горе вам, яко очищаете внешнее скляницы и блюда, внутри же суть полны хищения и неправды. Горе вам, яко подобишеся гробам побеленым, иже снаружи убо являются красны, внутри же полны суть костей и всякой нечистоты (Мф. 23:25–27)?.. Но если так, то, очевидно, не избыток внутренней праведности, не ревность о ней именно побуждает нас к пренебрежению уставами внешнего благочестия. Причина сего, без сомнения, в том, что недостает нам внутреннего одушевления своею верой, нет у нас искреннего стремления к христианскому совершенству. Кто ищет этого совершенства, тот не отказывается от подвигов для Господа, тот памятует слово Писания, что царствие небесное берется силою, путем самопринуждения и труда. А мы в глубине своей души всегда желаем облегчить путь к достижению спасения и снять с себя все, что может служить преградой для наших греховных желаний. Потому и стремимся мы так усиленно свести все благочестие к области чувств, что за их неопределенностью и непроизвольностью надеемся оставить много свободы для своих греховных навыков. Потому и говорим мы, что соблюдение заповедей Церкви есть нечто внешнее и маловажное…

Не будем, однако, обольщать себя! Определенный Церковью образ внешнего благочестия не стесняет свободы наших христианских чувств, не мешает нашим стремлениям к истинному совершенству. Напротив, для того и существуют уставы Церкви, чтобы укреплять и возгревать веру нашу, вселять в нас навык к добродетели и вести нас по пути добра. Мирская суета, братие, окружает нас со всех сторон, и шум ее изгнал бы у нас всякую мысль о душе, если бы не приходила к нам на помощь св. Церковь со своими уставами внешнего благочестия. Как любвеобильная мать, пекущаяся о непослушных и легкомысленных детях, своими уставами Церковь напоминает нам о том, что есть едино на потребу и что, однако, постоянно забывается нами. В богослужениях и празднествах она предлагает нам опыты и упражнения в молитве. В постах и говениях она учит обуздывать страсти, наставляет самоотвержению и любви. Коленопреклонениями и земными поклонами она внушает нам смиренное сознание своего ничтожества пред Богом. Всем своим чином внешнего благочестия она хочет запечатлеть в нас начала и основания христианских добродетелей. И уроки, преподаваемые Церковью, тем поучительнее для нас, что они выработаны вековою мудростью, богопросвещенными людьми, проникавшими в глубины человеческого сердца и знавшими все его потребности. Да и каждый из нас не испытывал ли хоть раз в жизни силу этих спасительных уроков! Не очищалась ли душа наша, не смягчалось ли сердце, не проникалось ли внутренним миром все существо наше в те дни, которые проводили мы в согласии с церковным уставом?.. Без сомнения, если бы возвратить нам древнюю ревность об этих уставах, то вместе с нею возвратились бы и многие добродетели христианские, ныне почти утерянные нами. Живя действительно жизнью Церкви, мы жили бы в общении с Богом, источником всякого блага. А ныне, удаляясь от Церкви и ее уставов, мы удаляемся и от Бога. И вот, вместе с этим уходят от нас и мир, и довольство, и безопасность, и счастье!

Будем же, братие, твердо стоять в вере и свято хранить предание Церкви, которая есть единственная надежная руководительница наша на пути спасения. Но будем хранить церковные уставы не так, как распявшие Господа старейшины иудейские: будем, вместе с этим созидать в себе и сердце чистое, и дух правый!