Часть вторая

Донесение посланника Владиславича о нечаянии его, чтоб китайцы согласились впустить в Пекин православного Епископа, было принято российским правительством без поверки, – и тогда оставалось подумать, где дать место назначавшемуся, но не пропущенному в Китай. Епископу Иннокентию. Настоятельная нужда в Епископе для Иркутска и для всей Восточной Сибири чувствовалась не только Сибирским Митрополитом, да и была вполне сознаваема верховным правительством. Но, как прежде, так особенно после вынужденного отбытия Иркутского викарного епископа Варлаама из Иркутска в Москву, где послужил он верным свидетелем, до какой степени может простираться тягота в этом отдаленном крае для беззащитного лица, поставленного на обличение тогдашних разновидных неправд, никто не соглашался быть в Иркутске Епископом. Далее впавший в грозную опалу Петра Великого за противление Его Верховной власти и новоучрежденному Синоду, и за то повинный жестокому штрафованию, коломенский митрополит Игнатий, когда выслушал определение Государя, как величайшую милость Царскую – остаться в Епископском сане, да только в Иркутске, даже и он в присутствии Синода лежал у ног Петра, и слезно молил и вымолил себе и помилование от этой посылки, которой предпочел заключение в Ниловой пустыне²¹. А при таких условиях правительство не могло не воспользоваться неопределенностию положения Епископа Иннокентия Кульчицкого, уже пребывавшего в Иркутске, и тем избавлявшего казну от новых путевых издержек, – в течении пяти лет свыкшегося с краем, при том никуда ни на кого не приносившего жалоб, и следовательно по терпеливому праву, более, чем кто другой, способного на многотрудное служение равноапостола. В ограждение же от излишней тесноты от местных властей, положено дать ему права высшие, чем были у Архиерея викарного Варлаама, – определить его Иркутским Епископом настоящим, независимым от Тобольской Митрополии. Из всех сих соображений, которыми руководило особенное промышление Божие об Иркутской епархии, вытек вожделенный указ, полученный Преосвященным Иннокентием 26 Августа 1727 года. Вот сии вожделенные строки: «Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, из Святейшего Правительствующего Синода Преосвященному Иннокентию Епископу Переяславскому. Генваря 15 дня сего 1727 года Ее Императорское Величество, будучи в зимнем своего величества доме, по докладу Святейшего Синода, указала быть в Иркутску настоящим Епископом Вашему Преосвященству, и во исполнение оного Ея Императорского Величества указа, Святейший Правительствующий Синод приказали: о бытии вашему преосвященнству ныне в Иркутску настоящим Епископом, и о титуловании себя по той же епархии, как и прежде сего бывало, послать к вашему преосвященству указ, о чем ceй и посылается. И преосвященному Иннокентию Епископу Переяславскому о вышеописанном ведать и чинить по сему Ее Императорского Величества указy. А для ведома о том же преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому и той Сибирской губернии губернатору князю господину Долгорукову, а о достодолжном той Иркутской Епархии всякого звания людем вашему преосвященству яко пастырю своему, послушании указы из Синода посланы. Подписали: Обер Секретарь Тимофей Палехин. Секретарь Василий Тишин. У подлинного указа ЕеИмператорского Величества печать. Канцелярист Алексей Шнитников. Генваря 31 дня 1727 года».

Указ от того же числа Иркутской пастве:

«Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, из Святейшего Правительствующего Синода обретающимся в Иркутской Епархии духовного и светского чина и всякого звания людем, Генваря 15 дня 1727 года Ее Императорское Величество, по докладу Святейшего Синода указала в Иркутску быть настоящим Епископом преосвященному Иннокентию, Епископу Переяславскому, которой был отправлен в Китайское государство. И во исполнение оного Ее Императорского Величества указа Святейший Правительствующий Синод приказали: Оному Преосвященному Иннокентию Епископу Переяславскому ныне быть в Иркутску настоящим Епископом и титуловаться по той Епархии как и прежде сего было, о чем к его преосвященству и указ из Синода послан, и обретающимся в Иркутской Епархии духовного и светского чина всякого звания людем о вышеписанном ведать, и о достодолжном оному Преосвященному Иннокентию Епископу, яко пастырю своему послушании чинить по сему Ее Императорского Величества указу неотложно».

На другой день по получении указа о своем назначении, Святитель Иннокентий обвестил о том духовенство новооткрытой Иркутской Епархии следующим предписанием:

«Указ Преосвященного Иннокентия Епископа Иркутского и Нерчинского Иркутских духовных дел закащику Петру Григорьеву. Нынешнего 1727 года, Августа в 26 день получил я Ее Императорского Величества из Святейшего Правительствующего Синода указ, писанный сего года генваря 31 дня, в котором написано: Генваря 15 дня сего года Ее Императорское Величество, будучи в зимнем своего величества доме, по докладу Правительствующего Синода, указала быть в Иркутске настоящим Епископом нашему смирению, и титуловати Себе по тои и, как и прежде сего бывало».

«И тебе закащику, по получении сего нашего указа, в Соборной церкви после литургии, во извещение всех сей указ прочесть, молебственное пение воздать Господу Богу, моля о здравии Ее Императорского Величества и прочая, и прочая, и прочая, и Святейшего Правительствующего Синода, и о нашем смирении такожде, и на прочих священнодействиях, где было воспоминаемо имя и титул Преосвященного Антония Митрополита, отсюду воспоминать нашего смирения, титулуя Иркутским и Нерчинеким; а по объявлении сего указа, разослать тебе от себя во весь Иркутский заказ о сем указы. И Тебе Протопопу Петру Григорьеву ведать и чинить по сему указу непременно. 1727 года Августа 27 дня».

Подлинное предписание хранится ныне как святыня, в Иркутской Спасской церкви, в зимнем храме, в позлащенных рамах под стеклом у местной иконы Святителя Иннокентия.

А от 1 числа Сентября Святитель приветствовал Иркутскую паству следующею окружною грамотою:

«Божиею милостию Преосвященный Иннокентий Епископ Иркутский и Нерчинский. Во град Иркутск всем церкви святыя Восточный сыновом послушным духовным и мирским. Благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога и Отца и причастие Святаго Духа да будет со всеми вами.»

«Понеже благословением Божиим Ее Императорское Величество, имея сердце свое благодатное в руце Божией, по докладу Святейшего Правительствующего Синода благоволила мя милостивым своим Императорским указом определить в Иркутскую Епархию настоящим Епископом, и титуловати себе по той Епархии, якоже и прежде бывало. Того ради молю прежде всех творити моления за Ея Императорское Величество, о здравии и всея Ея Императорская Величества высокой фамилии, Святейшего Правительствующего Синода, такожде и о нашем Смирении титулуя нас Иркутским и Нерчинским. Прочее молим вас, и архипастырски увещеваем да такожде мудрствуйте единодушно, друг друга честию больша творяще, мир и любовь между собою имуще, якоже и Апостол Святый Навел поучает: елика пречестна, елика прелюбезна, елика прехвальна и прочая, сих поучайтеся, сим последуйте, сия держите, тако да и временная благая и вечная, удостоитесь наследовати, всеусердно желаем и благословение посылаем. Аминь. Иннокентий Епископ.»

Таким образом Иркутская паства с 15 Января 1727 года вышла из-под опеки Тобольской Митрополии, и Иркутская Епархия получила свою самостоятельность. Отсюда начинается преемство ее Иерархов, служивших и служащих распространенно познания Бога истинной и спасительной Христовой Веры между разнородными племенами – язычниками, блуждавшими, и еще во множестве блуждающими во тьме идолопоклонства на востоке Сибири²².

Современным первому Иркутскому Епископу Иннокентию Воеводою Иркутска, как видели, был Михайло Петрович Измайлов, Лейб-гвардии капитан-поручик; сколько можно судить по почерку, малограмотный, и как свидетельствует Иркутская летопись, в делах нерачительный²³.

Находившийся в Иркутске за производством рaзных следственных дел надзиратель Тобольского Архиерейского Приказа Никифор Слопцов, в тоже время, как Святителем Иннокентием получен был указ о бытии Епископом Иркутским, получил предписание от Митрополита передать новому Архипастырю в управление те же церкви и монастыри, которыми прежде предоставлялось ведать Епископу Варлааму, Викарию Тобольской митрополии, и опять с изъятием не только Киренского и Якутского монастырей, городов Якутска и Илимска с уездами, хотя и в Иркутской провинции обретавшихся, да и монастыря Селенгинского Троицкого, находившегося внутри Иркутской Епархии, и все это ради тех же благословных вин, который ведомы были одному митрополиту Тобольскому. Из приложенной от Слопцова табели видно, что в состав Иркутской Eпархии вошли: В городе Иркутске 9 церквей, именно: Соборные Спасская и Богоявленская, обе камонные; и 5 приходских деревянных: Одигитриевская (ныне Тихвинско-Воскресенская), Прокопия и Иоанна Устюжских чудотворцев, Троицкая Духовская, Богородская Владимирская и Троицкая Сергиева (ныне Крестовоздвиженская), да два монастыря мужеский Вознесенский и женский Знаменский.

В Иркутском дистрикте церкви: Идинская Троицкая, Балаганская Спасская, Бельская Сретенская, Кудинская Троицкая, Оецкая Афонасия и Кирилла, Бадайская Николаевская, Олонская Благовещенская, Усольская и Уриковская обе во имя Нерукотворенного Образа, Китойская Христорождественская, Вверх-Иркутская Введенская, Верхоленская Воскресенская, Бирюльская Покровская, Манзурская Введенская и Ангинская Ильинская.

За Байкалом: Монастырь Посольский Преображенский; Церкви: Баргузинская Преображенская, Селенгинская Покровская, Селенгинская Спасская, Удинская Спасская, Удинская Владимирская, Ильинская Богоявленская, Кабанская Рождественская, Итанцинская Спасская, Хилокская Владимирская, Колесниковская Казанская, Тресковская Михаила Архангела, Кударинская Богородская и Чикойская Петропавловская. В Нерчинском заказе: в городе: Троицко-Воскресенская. В уезде: Городищенская Введенская, Ундинская Николаевская, Урульгинская Николаевская, Читинская Архангельская, в Аргунском Остроге Вознесенская, и в Нижнем Остроге Сретенская.

Следовательно в управление Первосвятителя Иркутского отошло от Тобольской митрополии 43 церкви, из них Иркутские Спасская да Богоявленская, и в Нерчинске Троицко-Воскресенская именовались Соборными, – и 3 монастыря: Вознесенский, Знаменский и Посольский Преображенский. Однакож, как надзиратель Слопцов с представлением своим к Преосвященному Иннокентию об отчислении церквей и монастырей отнесся от 8 Сентября того 1727 года, а Преосвященный ранее 12 днями, именно от 27 Августа, на основании Высочайшего, полученного Им указа, Сделал уже распоряжение о причислении в среде прочих и Селенгинского Троицкого монастыря в свою зависимость, то, и после получения списка от Слопцова, Святитель не признал нужным изменить своего первого распоряжения, то есть, изъять от своей зависимости Селенгинский монастырь, и имел на это важные причины, которые увидим.

Все сии монастыри и церкви обложены были данью от 50 копеек до 4 р. 50 копеек, и весь годичный сбор состоял из 108 р. 2 копеек. Из сей суммы назначалось в домовую архиерейскую казну 63 р. 40 к. в келлию архиерейскую праздничных 19 р. 1 к. певчим столовых 17 р. 61 к. на приказ архиерейский 4 p. 40 к. и остальные 3 р. 60 к. на милостыню.

Отчисление церквей, согласно представлению митрополита, подтверждено после указом²⁴ Св. Синода от 31 Декабря тогоже 1727 года, с прибавлением к Иркутской Епархии Братской пустыни, хотя, де, и Илимского ведомства, но яко приписанной к Иркутскому Вознесенскому монастырю. Странным покажется, что ни в передаточной росписи Слопцова, ни в указе Синода, не упоминается о Нерчинском Успенском монастыре, тогда как от построения его протекло двадцать лет, и тогда как он значился в передаточной росписи Викарному Епископу Варлааму. Не объясняется ли странность эта странностию условий устроения сего монастыря, принятых и конфирмованных Петром I, по силе которых архимандритам и игуменам ведать того монастыря не предоставлялось²⁵ кроме церкви Божией и церковного правила; а все остальное поручалось выборному вкладчику.

С передачею церквей и монастырей, Слопцов передал Преосвященному Иннокентию при реэстре многие не оконченные им следственные дела и в том числе экстракт из дела по жалобам провинциал-инквизитора Иевлева и братии Вознесенского монастыря на Архимандрита Платковского. А причиною неоконченности последнего дела надзиратель Слопцов показал то, что архимандрит Платковский, не сождавши решения, уехал на китайское разграничение в лагерь к превосходительному господину чрезвычайному посланнику.

Не смотря на страшные затруднения, когда удостоенные выборами прихожан, за получением священного сана должны были из Иркутска и из Забайкалья ехать или идти в Тобольск, куда и откуда самая пересылка бумаг совершалась полугодиями a нередко и годами, несмотря на это, церкви, переданный в управление первого Епископа Иркутского Иннокентия, были не без священников, тем более не без церковников. К объяснению полноты клиров в местах, которые были удалены от епархиального архиерея на 3, 4 тысячи верст, служат пребывание в течение двух с половиною лет в Иркутске викарного архиерея Варлаама Косовского, потом посещение Иркутска и Забайкалья Архиереосхимонахом Феодором и наконец святое странничество здесь в продолжении слишком пяти лет, до принятия Епархии, самого Святителя Иннокентия.

Когда Святитель Иннокентий вступил в управление Иркутскою Епархиею, то при соборной церкви были следующие священнослужители: Протопоп Петр Григорьев, ключарь священник Иван Дмитриев, священники: Василий Федоров, Семеон Афанасьев и Иосиф Петров, – последнии в 1726 году рукоположенный во священника самим Святителем. Диакона при Соборной церкви в это время не было; ибо рукоположенного Святителем в том же 1726 году к Соборной церкви в диаконский сан Дионисия Сухого митрополит Антоний перевел в Тобольск. Уже в июле 1728 года, по просьбе соборной братии, Преосвященный Иннокентий дал перехожий указ от Иркутской Владимирской церкви в собор диакону Иоанну Терентиеву Гребешкову, но не прежде, как сей подписал свое согласие: буду доволен. Вот копия с указа:

«Божиею милостию, Преосвященный Иннокентий Епископ Иркутский и Нерчинский в Иркутск Владимирской Богородской церкви диакону Иоанну Гребешкову.»

«Сего 1728 года июля 10 дня в поданном заручном доношении к нашему архиерейству соборных священников протопопа Петра Григорьева, ключаря Ивана Дмитриева и прочих священников написано: в прошлых де годех в Богоявленском Соборе служил диаконом Иосиф Петров, и посвящен в прошлом же 726 году во оной Ясс собор священником; а на его место был посвящен диаконом же Дионисий Сухой, но и тот де взят в Тобольск указом Преосвященного Антония Митрополита, и определен де служить к церкви Владимерской Богородицы вечно. A ныне де у них при том Богоявленском Соборе диакона не обретается, и просили, чтоб тебя от показанной Владимерской церкви перевести ради служения в Богоявленском Соборе вечно, а прокормление до будешь иметь от доходов церковных, чем и они питаются, в чем и ты на том же доношении подписался своеручно.»

«И мы Преосвященный Епископ выше упомянутого доношения слушав, по данней нам власти от Великого Архиерея Господа нашего Иисуса Христа, повелеваем тебе быть в диаконском служении при означенном Богоявленском Соборе вечно. В звании же своем быть честну, трезву, бодру, несварливу, как в нашей ставленной грамоте, тебе врученной, повелено. Во утверждение же бытия при оном Богоявленском Соборе дадеся тебе сия наша благословенная перехожая грамота с подписанием нашей власной руки, при благословящей печати. 1728 году месяца Иулия 18 дня. Пошлина Гребешкову подарена.»²⁶

Но две были в Иркутске Соборные церкви: Cпacская и Богоявленская. Кто же служил при первой? Спасская церковь, как старейшая в Иркутске, с 1672 г. деревянная, и потом с 1713 года каменная, но своей древности удерживала номинальное первенство при ней было во времена митрополитанские заказное управление. Но без той, гораздо позднейшей с северной стороны пристройки ж Спасскому Храму, которая ныне составляет едва не половину здания, и в которой теперь придельные алтари, в нижнем этаже во имя Введения во Храм Божией Матери, a в верхнем, – в честь Иконы Божией Матери Абалацкие, Спасская церковь оказывалась непоместительною для быстро населявшегося города. По этому убеждению в 1718 году заложен был новый более обширный Собор Богоявленский каменный на место истребленного пожаром, деревянного, но который во время открытия Епархии в 1727 году далеко еще не был докончен. Однакож служение в нем совершалось в отстроенной на первый раз теплом храме, 12 Мая 1724 г. освященной во имя первоверховных Апостолов Петра и Павла. В следствие недоконченности новой и старейшинства Спасской церкви, близко одна от другой находящихся, обе они по церковным актам значились под одним общим наименованием: Соборной; общею обложены были данью в 8 рублей 85 к. в год; общий был причет, который под именем Соборного без разделения на Спасский и Богоявленский, подписывался под присяжными листами на верность подданства. И только потому, что архиерейское служение, ради лучшей поместительности, чаще совершалось в новосозидаемом соборе, Протоиерей, Ключарь и прочие священники числили себя принадлежащими к Богоявленской Соборной церкви, а Спасскою ближайшим образом заведывал один из них священник Василий Федоров, при котором состоял диакон Никифор Петров, сын протопопа.

При прочих в Иркутске церквах были в это время священники: при Прокопьевской – Иван Петров Старцев и Иван Васильев, при Тихвинской – (Воскресенской) Филип Васильев Образцов и Иустин Иванов, при Троицко-Сергиевской (Крестовской) Иван Карамзин, при Троицко-Петропавловской – Илья Карамзин, при Владимирской Иван Андреев.

До открытия Иркутской Епархии, Иерархи Тобольские управляли ею посредством предписаний Монастырскому Вознесенскому приказу и Иркутским закащикам, а с 1720 года Архимандриту Антонию Платковскому, в отсутствие же его Наместнику Вознесенского монастыря, Иеромонаху Корнилию, a после Игумену Пахомию. Епископ Иннокентий вступив в управление епархиею, учредил, до примеру других епархий, Архиерейский Приказ из игумена Пахомия, из приказного надзирателя Алексея Попова, подканцеляриста Егора Рещикова, и наемного писца Артемона Шлякова²⁷. На содержание приказа, до росписи Тобольского Митрополита, назначено было из собираемых с церквей, данных денег, 4 р. 40 коп. в год.

Епархиальные распоряжения из Приказа, или от лица Преосвященного, передавались к исполнению, иногда прямо тем лицам, до кого касались, а большею частию поручаемы были закащикам церквей и монастырским Настоятелям.

В это время настоятельствовали: в Иркутском Вознесенском монастыре Игумен Пахомий; в Посольском, родной брать его, Игумен Иов; в привилегированном Успенском в Нерчинске престарелый строитель Варсонофий; и в непереданном оффициально в зависимость Иркутского Архиерея Троицком Селенгинском столетний Архимандрит Мисаил, возведенный в сей сан еще Тобольским Митрополитом Игнатием. Иркутским Знаменским монастырем управляла Игуменья Акилина.

Закащиками были: в Иркутске Соборный Протопоп Петр Григорьев; в Читинском остроге Протопоп Маркиан Григорьев, в 1724 году перемещенный сюда из Селенгинска; в Нерчинске священник Иван Петров Стрельников, по распоряжению Тобольского приказного надзирателя Слопцова, сменивший Иоанна Скорнякова не задолго пред открытием епархии; в Удинском пригороде; (в Верхнеудинске) вместо дряхлого Протопопа Ивана Софронова, также смененного Слопцовым в Июне этого года, закащическую инструкции от того же Слопцова принял священник Ильинского острога Даниил Иванов. В Верхоленске заказ поручен был священнику Иоанну Шергину.

Система Инквизиторства вынудила и Святителя Иннокентия учредить в г. Иркутске инквизитора для ближайшего надзора за духовенством, и для присутствования при производстве дел особенной важности. Таковым был назначен Иркутский Иоанно-Прокопиевской церкви священник Иоанн Петров Старцев.

Еще угодник Божий не управлял Иркутскою Епархиею, но витал в ней не более, как странник и пришелец, a чудодейственный Жезл Его уже невидимо отражал от Восточной Сибири волков, которые во одеждах овчих во множестве вбежали в Сибирь Западную. При открытии Иркутской Епархии ни по ту ни по другую сторону Байкала не было видно ни одного раскольника, тогда как эти заблудшие давно уже наводнили некоторые города Тобольской провинций й по р. Лене пронесли свое лжеучение даже до Якутска. Но так случилось, что самое первое из полученных Епископом Иннокентием правительственных распоряжений было распубликование о совращении Санкт-Петербургского таможенного досмотрщика Ивана Михайлова в раскол, и об обращении его опять из раскола в православие.

Получив вышеозначенный акт о Михайлове 26 Августа, Святитель; Иннокентий распорядился рассылкою приложенных при указе печатных экземпляров объявления ко всем священникам и во все монастыри, не исключая и Селенгинского от 31 Августа.

3 Сентября Преосвященный Иннокентий получил извещение о кончине Императрицы Екатерины I, последовавшей 6 Мая 1727 года, той Государыни, которая указала ему быть на настоящем месте, и о восшествии на Престол Императора Петра Второго. И от 6 числа Сентября по всей Иркутской Епархии были разосланы указы для объявления о совершившихся событиях, и для надлежащего исполнения относительно приведения на верность подданства новому Императору к присяге, и поминовения Усопшей чрез целый год.

6 Сентября Святитель Иннокентий получил от Тобольского митрополита письмо, от 8 Июля следующее: «Преосвященнейший Архиерею Божий! Известных вас творю, понеже бывый на престоле Сибирской Епархии преосвященный митрополит, последи в схимонасех Феодор, наш брат и сослужитель сего 1727 года Мая 31 дня от сея временные жизни переселился душою в вечное селение, и погребен бысть в созданной Его обители Тюменской Троицкой, о котором как во граде Тобольску в соборной и приходских, так и прочих Сибирской Епархии (кроме Иркутска с уезды) уездных городов и сел обретающихся церквах, по обычаю церковному, повелели ему архиерею схимонаху Феодорѵ надлежащее чинить помяновение, что и творится. А в Иркутску с уезды, мню, по неизвестию о оном тое еще неисправляется. Прошу, да и тамо оным помяновением не оставлен будете, зане егда праващу ему сибирской епархии престол в том числе Иркутска с уезды, не не сотвори бо благодеяния и оным, и ставленников его там обретается не мало. Преосвященству вашему всех благ желатель и слѵжити готовый А. М. Т.

Святитель Иннокентий того же 6 числа предписал Иркутскому закащику Соборному Протопопу Петру Григорьеву отпеть о почившем великую панихиду собором и в прочих церковных молитвах поминать по надлежащему, и о том же разослать копии с сего предписания по всем церквам, а от себя послал в той же силе указы но всем монастырям.

Но внимание Первосвятителя Иркутского, которое желал бы он все вполне обратить на благоустройство запущенного, расстроенного непорядками края, было, к прискорбию Его, на самых первых порах развлечено делами, слишком приходившими Ему не но сердцу. Провидению угодно было поставить Его под крестом столкновения с архимандритом Антонием Платковским, который много еще потревожить Праведника своими происками. Напредь сего козни Платковского были прикрыты; они касались лично особы Святителя, и он как бы не замечал их. Но теперь вызовут Терпеливого на их отражение, как направленные во вред церкви и в ущерб церковного достояния.

С 5 Сентября 1727 года, значит чрез девять дней после поступления Епископа Иннокентия на Иркутскую Кафедру, началась неприятная, беспокойная для Него переписка о беспокойном архимандрите Платковском. В этот день получил Он от Графа Владиславича из лагеря с речки Буры, следующее письмо от 21 Августа:

«Преосвященному Епископу Иннокентию. Понеже с Божиим вспоможением, счастием Ее Императорского Величества, всемилостивейшей нашей Государыни и Самодержицы, и Вашими святыми молитвами, по многих и неусыпных моих трудах, дело пограничное благополучный конец получило с немалым авантажем Российской Империи, сие Вашему Преосвященству во известие. А понеже Двор Пекинский духовную особу в характере епископа принять не похотел и более трех священников о приеме в договоре не положено, при которых шесть человек, а именно, четырех учеников русского языка, да два латынского языка, которые б могли в школе в Пекинской Коллегии обучаться китайскому и манжурскому языкам, а взаемно ханских подданных учеников учили русскому и латинскому языкам.

«Ныне хотя генеральный трактат еще в совершенство не приведен, однакож китайские министры пашпорт о пропуске каравана дают, также о трех священниках, шести учениках и двух служителях всего одиннадцать человек. Некоторые уже в готовности три человека учеников при моей свите. А по указу Ее Императорского Величества, состоявшемуся в Верховном тайном совете, определен в китайскую посылку архимандрит Иркутского Вознесенского монастыря Антоний с священники, которому велено учинить жалованье по рассмотрению, учеников взять с собою, сколько рассудится за благо. Того ради, по силе писанного Ее Императорского Величества указа, ныне отпустить надлежит с караваном вышеописанного архимандрита с одним священником и с одним иеродиаконом, и лучших по его желанию, да трех учеников, и лучших же, которые бы могли понять лучше науки. И, Ваше Преосвященство, по получении сего письма, которое нишу по силе Ее Императорского Величества указу, прикажите архимандриту дать священника доброго и искусного, да иеродиакoнa, всего два человека из церковных служителей, да архимандрит третий, да трех учеников по выбору его архимандрита. И оным жалованье определено по указу, архимандриту 550 рублей, священнику, иеродиакону и ученикам по 130 рублей на год, да на церковной пекинской расход 50 р. всего 1250 рублей на первой год. И то жалованье доведется им выдать немедленно из наличных монастырских денег да из конфискованных инквизитерских, и отпустить их как наискорее возможно, чтоб отныне в двадцать дней могли поспеть к путешествию, и явиться на стрелку в караван; и ежели к тому числу не будут или от каравана останутся, то ожидать другого каравана по прошествии трех лет. Которые церковные ризы, книги, и утварь определены в Пекинскую церковь с Вашим Преосвященством, и которую церковную утварь приняли Вы от оного архимандрита, также и ризы, что по обещанию построил комисар. Истопников, из оных благоволите отдать вышеписанному Архимандриту Антонию с роспискою, все то, что архимандрическому чину принадлежит, о чем Ваше Преосвященство лучше меня известны.»

«Я принужден еще несколько месяцев на границе побыть до совершения генеральная трактата и протчего, а потом ожидать совершенства в разграничение, и когда будет мое возвращение, я и сам не знаю.»

«Еще же велено ему архимандриту из монастыря взять 15 лошадей с телегами, и с путными припасами, с распискою, что оные возвратятся и паки, по возвращении каравана, в монастырь по прежнему.»

«По сих пребываю Вашего Преосвященства доброжелательный и верный слуга Comes Sawa Wladislavicz. (Граф Савва Владиславич).»

Письмо это привез к Святителю нарочно командированный от Графа поручик; с ним явился и сам Платковский с увольнительным от Владиславича видом на 20 дней. Преосвященный выдал Платковскому из монастырской суммы 300 рублей; предписал Забайкальскому вдовому священнику Тресковской Архангельской Церкви Иоанну Филимонову, как напредь сего изъявлявшему желание ехать при миссии в Пекин, чтоб явился в распоряжение архимандрита Платковского; иеродиакона назначил из посольского монастыря Серапиона; и от 14 Сентября послал Графу следующий ответ:

«Сиятельнейший Граф Савва Владиславич, мой милостивейший благодетель! Великое благодарение Богу, в Троице славимому да будет, яко вашему сиятельству, хотя чрез неусыпные труды и поты, однакож без кровопролития даже одержать победу, и вместо брани вожделенный дарова мир, и о чем не токмо я недостойный, и не токмо все великороссийское государство, но и пои окрестные государства, хотящии мир, возрадуются и возвеселится и рекут: блажен человек той, иже совокупи обоя воедино, и паки: иже соверши таковое дело, которое трудно было к совершению.»

«Писал ваше сиятельство в письме, которое получено сего 1727 года Сентября 5 дня чрез господина порутчика к нашему смирению, 1. «что отправляется в Китайское государство архимандрит Антоний Платковский, a определенные ему архимандриту пять сот пятьдесят рублей, и при нем посылающимся единому священнику, единому иеродиакону, и трем человекам учеников по сту по тридцати рублей на первой год жалованья дать бы из наличных в монастыре Вознесенском денег». А наличных в монастыре том денег токмо обрелось четыреста рублев²⁸ и из того числа отдано» ему Архимандриту в жалованье триста рублев при нашем смирении и при помянутом порутчике, и при протчей того монастыря братии, а одно сто осталось на разные монастырские нужды, которым нельзя и со строчными расплатиться. А конфискованные инквизиторские деньги ко мне не надлежать, понеже я; как то чинилось, в Иркутску: не был, и того ничего не знал, и ныне сколько их есть числом, неизвестен, и я к сим деньгам касатися не смею, дабы не было последняя горша первых и монастырю всеконечного раззорения. Иркутской воевода Измайлов, по указом Его Императорского Величества, как хощет, так с вими и да творит. А монастырь Иркутский едва не в конец раззорен оным посылаемым в Китай архимандритом, чего для при сем моем покорном писании вашему сиятельству ради свидетельства выписанный из книг расходных монастыря того экстракт посылаю что он деньгами и товаром, кроме животных и прочих от посуды медной и оловянной и юфтей и иных мелочей и хлебных роздарунков, и кроме школы и что на нее сверх надлежащего иждивения употребилось, что за краткостию времени по восприятии моем иркутской епархии еще не следовано, из того монастыря забрал, – из которого ваше сиятельство можете заблаго выразуметь, коликое число им архимандритом забрано, и сколько еще на нем денег того монастыря счисляется. Может он из того числа себе и протчим при нем, к вышепоказанным трем ста в жалованье выделить, а достальные деньги, аще превысокая вашего сиятельства к убогому монастырю обрящется милость, приказать ему назад в монастырь возвратить. 2. Еще же писал ваше сиятельство, чтоб отдать оному архимандриту ризы и книги и утварь церковную, которую я брал имянным блаженные и вечно достойные памяти Его Императорского Величества указом, и указом святейшего правительствующего Синода из разных мест, о чем и в святейший правительствующий синод о всем репортовано, где, что, и от кого взято именно, и я ныне без послушного из Святейшего Синода указа тех вещей всех; которые приличествуют к моему архиерейскому служению, отдать не посмел, кроме того, что к архимандричьему служению принадлежит, о чем и реэстр посылается при сем письме, в которых вещах он и росписался своеручно.

В конце письма Святитель извещал Графа о назначении в посольство священника Филимонова и иеродиакона из посольского монастыря.

Копии с приложенных к письму документов.

Реэстр просительный (писанный рукою Платковского), что надобно на дорогу про себя и про работних хлеба и харчу:

1. Печеного хлеба прошу ковриг сорок про работних. Сухарей пять пуд,

2. Муки ржаной десять пуд,

3. Квасников двадцать,

4. Масла коровья полпуда,

5. Крупы два пуда ячной,

6. Свеч сальных в судно полста²⁹,

7. Лошадей изъехать до моря монастырских,

8. Телег под запасы четыре и с лошадьми и с хомутами.

Под сим реэстром рукою Святителя подписано: по сей росписи дать в напутное шествие по его желанию.

Иннокентий Е.

Роспись, что послано в китайскую благочестивую церковь от Епископа Иннокентия Иркутского и Нерчинского, чрез честного Архимандрита Антония Платковского, из ризницы, из сосудов церковных, из книг, по указу Всепресветлейшего, Державнейшего Императора Петра Первого блаженным и вечнодостойным памяти, ему Епископу в китайское государство бывшему послану, данных в китайскую церковь.

1. Потир сребренный, с позолотою местами, весом 1 фунт 6 золотн., из патриаршей казны взятый.

2. Три блюдца сребренных, местами под золотом же, весом 1 ф. 17 золотн. и со лжицой, да звездица сребренная, местами позолоченя, весом 20 зол. без четверти.

3. Шапка, тем же архимандритом из китайской церкви в 721 году вывезенная, a Мне, по указу из Святейшего Синода данная, которая была оставлена по смерти архимандрита Илариона, бывшего в китайском государстве. Как взята оттуду, так в целости и возвращается.

4. Риза, приклад бывшего в караване купечеств комисара Федора Истопникова, материи турецкой, по ней квиты дуговидные, серебреные, по красной земле, оплечие парчи золотой с маленькими квиточками шелковыми разных цветов, кругом оплечия позумент серебряной с городами, пуговиц больших серебряных пять,

5. Полица, которая такожде бывшая в китаях, на красном отласе, на ней крест низанный китайским жемчугом, кругом кружево золотое с серебром обнизано китайским же жемчугом.

6. Епитрахиль зеленой обьяри на серебре с золотом, взятая в Казане по смерти Арменского Епископа.

7. Поручи по красному отласу вышитые волоченым золотом и сребром, на них изображения, на одной Спасителев, на второй Богородичин, взятые по вышеписанного Епископа смерти.

8. Пояс тканый на золоте; подризник камчатной серогорючей мелкотравной, оплечье бархатное пестрое, подзор штофной красной, – из монастыря Вознесенского взятый.

9. Крест сребренной весом 36 золот. из ризницы вышепомянутого Епископа умершего.

10. В тую церковь посланы келейные три покрова белой парчи на золоте, кругом позумент золотный тканый, кресты сребренные позументовые.

Роспись книгам, что посланы от Его Преосвященства с вышеписанным архимандритом Платковским в Пекинскую благочестивую Церковь.

1. Евангелие мерою дестевое, по краям евангелисты сребренные чеканные, в середине образ Вседержителев серебренный чеканный же, оболочено золеным бархатом. Да двенадцать миней месячных мерою в полчетверть листа новых.

2. Два Октая дестевых новых же.

3. Две Триоди Постная и Цветная новые ж.

4. Псалтырь полудестевая новая ж.

5. Апостол дестевой мерой, новой же.

6. Устав дестевой новой же.

Под тою и под другою росписью, в получении от Его Преосвященства Иннокентия Епископа Иркутского и Нерчинского, архимандрит Антоний Платковский расписался 7 числа Сентября 1727 года.

Реэстр (собственноручно Платковским писанный) ученикам Мунгальской школы, которые но свидетельству мунгальских учителей учатся луче всех учеников, а именно:

1. Иларион священнический сын исхилка (из Хилка).

2. Герасим сирота Новодевичья монастыря, мать у ево вдова.

3. Михайло излени (с Лены) попов сын Афанасьев Пономаревих. И сих ученик прошу Преосвященства Вашего в научение китайской грамоты отдати и со мною отпустити. Сегодня сентября 7-е 1727 года. Антоний Архимандрит.

На обороте сей бумаги, писанной и подписанной Платковским, Святитель Иннокентий своеручно положил следующую латинскую надпись: NB. De discipulis Scholae mungalicae quі sunt dimissi juxta voluntatem Abbatis Antonii in Sinam propler studium т. е. Для памяти. Об учениках Монгольской школы, по выбору Архимандрита Антония, отпущенных с ним для обучения в Китай.

За письмом Святителя к Графу Владиславичу и Платковский отправился с учениками и с церковными вещами в Селенгинск, куда переместился уже из лагеря посланник. Но тем не кончилось.

Октября 19 числа архимандрит Платковский опять из-за Байкала явился в Вознесенский Монастырь с новым письмом к Святителю от Владиславича. Граф писал так:

«Преосвященному Епископу Иннокентию Иркутскому и Нерчинскому господину Кульчицкому моему государю и благодетелю.»

«Вашего преосвященства пречестнейшее писание писанное из Иркутска 14 Сентября, тогож 28 числа я здесь в целости с достойным респектом получил, которым изволите меня поздравлять с новозаключенным договором с китайскими министры, дело Его Императорского Величества причитая к моим неусыпным трудам и разумению, за что преосвященству вашему отдаю достойное благодарение, и взаимно ваше преосвященство поздравляю с отпуском государственного каравана, которой 13 числа тогож Сентября из чикойской стрелки путь свой восприял, продолжая путь свой в довольстве проводников. И прочему я ничто от краткого моего таланта непричитаю, но о всем воздаю хвалу всещедрому Богу, причитая вся благая к счастию Его Императорского Величества, и вашим святым молитвам, которым и впредь себя рекомендую.»

«Чтоже принадлежит о отпуске прежде бывшего архимандрита Антония в Китай, видел я из письма вашего преосвященства, что вы благоволили ему отдать ризы церковный, утварь и прочее, что к архимандрическому чину принадлежит, и тем он доволен. Я же ваше преосвященство в моем письме о том же просил, а что принадлежит к чину архиерейскому, я о том не упоминал.»

«А что ево изволили удовольствовать монастырским щрѳиантом и лошадями, то изрядно, хотя он и тем мало доволен, сказывая, что лошади очень худы, которые в такой дальней дороге служить немогут.»

«Что же вместо 1250 рублев, на первой год жалованья ево с двумя священники и с тремя учениками благоволили выдать ему из монастырских наличных денег 800 рублев, и что мало что уже в казне обретается, а из оконфискованных инквизетерских денег ничего недано без указа Святейшего Синода и без повеления Иркутского воеводы господина Измайлова. И на сие ответствую, что 800 рублев на 6 человек с двумя челядники на первой год жалованья в чужем государстве и в таком дальнем месте зело мало. И не мню, чтоб Святейший Синод принял за противность, ежели бы ваше преосвященство на такую нужную посылку отдали достальные из конфискованных денег инквизитерских, до чего воеводе Измайлову и дела нет, и пишет, что оные деньги отдать или неотдать в вашего преосвященства воли, а не в ево состоит, о чем и он Измайлов ко мне пишет. И сие немалое препятствие к порядочному отпуску по силе имянного Монаршего указа ево архимандрита. Второе же, что он сюда прибыл вместо двух священников ученых, смирных, трезвых, или по последней мере, одного священника и одного иеродиакона, которые бы могли в чужом государстве разумно и благополучно Бога, Государя и Государство российское право славить, а он привез с собою иона мирского, о котором доказывают здешние жители, что он вседневная шумница, a иеродиакона не привез. Хотя от вашего преосвященства и определен был из Посольского монастыря, однакож он остался за своею болезнию, о чем и честнейший отец игумен оного монастыря ко мне писал и больного иеродиакона присылал. Сия вторая немалая причина, что он архимандрит остановился. Третия же превеликая, понеже я известился из письма вашего преосвященства, будто он архимандрит монастырь разорил, и много монастырских денег неправедно забрал, и кроме раздачи хлебной и скота, медной и оловянной посуды, деньгами превеликое число он монастырю должен, как показует регистр, приключенный при письме вашего преосвященства, и из оных денег может он архимандрит, в дополнение на первой год жалованья, себя и свиту довольствовать, а достальные желаете, дабы в монастырь были возвращены чрез мое ходатайство, ежели монастырь до конца не раззорит. И увидя письмо вашего преосвященства и при оном регистр, хотя оный регистр нечьею рукою незакреплен, как водится, однакож по оному регистру показано, что он архимандрит монастырю виноват 3794 рубли 62 копейки. Что я увидел с немалою обзервациею и учинил обстоятельную консидерацию. Ежелиб же ево архимандрита в такую дорогу отпустил, илиб монастырь от того раззорится, илиб ево жалованье на семь лет удерживать было пристойно, от чегоб он мог в чужом государстве понесть нужду и российской империи поношение. И я ево архимандрита призвал, и показывал письмо вашего преосвященства и регистр, и просил, ежели оное правда, чтоб исполнял но вашему определению, как ваше преосвященство ныне писать изволили. И когда архимандрит услышал письмо от вашего преосвященства, и прочел регистр, который ево такою великою суммою должным значит, то он ответствовал сицевым образом, что он монастырю и никому ни копейки не виноват, и что монастырские деньги держал, то чинил по указу нечто, a нечто советно с братиею, и может быть, безподлинно ведомости вашего преосвященства с таким намерением, чтоб в ево отлучении честь его помрачить,³⁰ и до конца его раззорить. И он меня просил слезно, чтоб я ево ныне в Китай не отпускал под таким долгом и безчестием, а отпустил бы его к вашему преосвященству для подлинного счету и ясного доказательства, что он в монастырь ни в чем не должен, в твердой надежде, когда преосвященство ваше увидите государственные указы, которые он имеет, и квитанции о издержанных деньгах, благоволите праведно его счесть, а потом удовольствовать священником и иеродиаконом, и достальными деньгами на первой год жалованья и ко мне отпустить, дабы я ево порядочно мог, хотя и без каравана, по силе Его Императорского Величества указа в Пекин отправить.»

«Ежели кроме чаяния по ево несчастию, ваше преосвященство не благоволите слышать праведного его оправдания и не произведете в действо то, что он уже квитован³¹, в таком случае слезно просит об отпуске в Санктпитербург, дабы пред Святейшим Синодом мог свое слезное и праведное оправдание принесть, откуда он отправлен, оттудыб и в оную экспедицию священников и прочее мог получить, и на весну Богу изволившу, порядочно возвратиться, и путь свой, по силе указа, до Пекина восприять. И я услышав такое ево архимандрита доброе намерение и праведное прошение, в таком случае ево отпущаю с моим подорожним листом к вашему преосвященству, о котором дружелюбительно прошу воистинну ни за какую притчину, что пред Богом и пред всем светом доказать могу, кроме христианской любви и интересу государственного. Повелите оного архимандрита счесть праведно без посягательства его недрузей. И ежели он во время одного месяца после показания сего письма может оправдиться и от монастыря совершенну квитанцию получить, что он не должен: и в таком случае по возможности хотя из конфискованных инквизитерских денег прибавьте ему некоторую сумму, в чем и воевода Измаилов ниже может ниже смеет противиться. Ибо сие пишу по силе указа Его Императорского Величества, по которому он архимандрит в такое дальнее государство определен. При том же ваше преосвященство прилежно прошу выбрать ему двух из лучших священников, и одного ко мне в довольстве отпустить, дабы я мог у китайских министров но силе мирного договору ему паспорт выходить, и порядочно ево отпустить. Ибо я на границе и до лета жить принужден, где и китайские министры обретаться будут, дóндеже окончится разграничение и прочее и разменимся Генеральным трактатом. Ежели же он архимандрит не может при вашем преосвященстве учинить праведного отчету, и в таком случае благоволите ево отпустить в Санктпитербург, дабы мог в Святейшем Синоде ответствовать, и оттуда совершенную экспедицию получить, и на весну в китайской отпуск прежде моего отсюды пошествия здесь явиться. А ежели Святейший Синод определит к такому отпуску кого иного, токмоб был человек ученый, добронравен и трезвый, при котором и два священника такие же, то мне все равно. Понеже более трех священников в договоре не написано, и китайцы принять не хотели, при которых шесть школьников и мирских для науки китайского и манжурского языков. Из оных три школьника уже я с караваном и отпустил; а три священника и три школьника можем отпустить по силе договора. А ежели не отпустятся прежде моего путешествия с границы, и за кем остановка будет, тот Богу и Государю своему ответствовать имеет. А я в делах политичных исполнил подданнейшую мою должность по силе указа и моей инструкции в которой повелено и о строении православной церкви в Пекине стараться, что я не оставил в трактат внесть. И ежели люди добрые и благоискусные священники, как выше упоминал, скоро отпустятся, то не без надежды, что и святая церковь и либо ханским иждивением построена будет, а ежели дело застареется, каковые из того могут призойти остановки, время открыет, а я не буду ответствовать ни перед кем, ни за кого, кроме того, что надлежит к делу посольства моей коммисии.»

«На конце прошу ваше преосвященство не положить мне во гнев, что я так пространно дерзнул вам докучать. При заключении сего письма вышеписанный архимандрит принес ко мне свою очистку, по которой отвечает на каждой пункт против присланного от вас регистра, и доказывает ясные резоны, будуто он в монастырь ничего не должен, а правдуль или неправду пишет, о том я не ведаю, токмо оной ево ответ к вашему преосвященству при сем приключаю, против которого и ево дел прикажите ево судить, как надлежит или в Святейший Синод отпустите, как выше о том упоминал. А мне до духовных дел дела нет, кроме отпуску в Пекин трех священников и трех учеников по силе договору.

«По сим рекомендую себя в ваши святые молитвы и пребываю Вашего преосвященства, моего милостивейшего Государя и истинного благодетеля, всякого добра желательный и вечный слуга Comes Sawa Wladislaviez. Из Селенгинска 6 Октября 1727 года.»

Что должен быть отвечать на такое письмо Святитель? Ничего. Требования Саввы Владиславича были невыполнимы, a подозрения на пристрастный суд Епископа Иннокентия в отношении к Платковскому и обидны и необстоятельны. В первом случае, кем мог Святитель заметить назначенного в Пекин священника Филимонова, когда все Иркутское духовенство, из простолюдья, стояло на одной степени и образования и поведения? По крайней мере провинциал – инквизитор Иевлев отличал с своей стороны Филимонова званием и обязанностию забайкальского инквизитора, значит, признавал его по образу жизни и по разумению еще выше других. Да и священник Филимонов был один из желавших ехать в Китай. Против же воли посылать кого-нибудь не было основания; а монашествующими, из каковых желал бы видеть Владиславич священника для миссии, так были скудны Иркутские обители, что об этой крайности Епископ Иннокентий по принятии Епархии доносил Св. Синоду. Другое требование, снабдить Платковского деньгами из конфискованных у провинциал-инквизитора Иевлева, было противно ясному предписанию Св. Синода, чрез Тобольских Митрополита и Губернатора, объявленному и Иркутской провинциальной канцелярии, и которое было небезызвестно Епископу Иннокентию, да и самому Платковскому, чтоб все захваченные лихоимством инквизитора деньги обратить обиженным, коль скоро сии последние о себе заявят. Взятое насилием у одного отдать произвольно другому, кому не следовало, было бы делом вопиющей несправедливости. За тем Святителю Иннокентию оставалось, к удовольствию Владиславича, сделать только то, что избрать иеродиакона в Пекин Он предоставил самому архимандриту Платковскому, да предоставил сему последнему все средства к его оправданию. А чтоб устранить всякую тень сомнения в пристрастном производстве дела, Преосвященный Иннокентий чрез свой архиерейский приказ сообщил Иркутской Провинциальной Канцелярии, что, отказавшись прежде за прожитием своим в Селенгинске, участвовать по присланному из Тобольска указу, в рассмотрении дел о Платковском обще с Иркутским воеводою, теперь он, как местный архиерей, находит к тому возможность. Но Иркутская Провинциальная Канцелярия на это предложение Преосвященного сделала такой ответ, что как де по поводу отрицательства архимандрита Платковского предстать, по вышеупомянутому указу из Тобольска, на суд Провинциальной Канцелярии без послушного указа от Митрополита, была сделана о таком отзыве из Канцелярии отписка в Тобольск еще от 19 Июня, a ответа на нее не последовало, за тем архимандрит Платковский указом Тайного Совета назначен в посольство в Пекин и состоит в распоряжении полномочного посланника Графа Владиславича; а сам Граф предоставляет ему, в случае. неудовлетворительного рассчета со стороны Преосвященного Иннокентия следовать в Петербург: то, за сими причинами, провинциальная Канцелярия задерживать архимандрита Платковского производством с своей стороны над ним следствия имеет опасение.

Получив такой отзыв провинциальной канцелярии 25 Октября, Преосвященный 30 Октября для учета Платковского назначил комиссию из Соборных Протопопа Петра Григорьева, священника Василия Федорова и из всей братии Вознесенского монастыря, а Платковскому дал знать о том указом, чтоб являлся к расчету не дожидаясь побуждений. Срок для действий комиссии назначен месячный.

Между тем Платковский почувствовал, как далеко зашел, когда со слезами уверял Посланника, что на все сделанные им в свою пользу расходы по Монастырю имеет указы и квитанции, и тем вызвал обидное суждение посланника о Святителе Иннокентие, якобы не бравшем во внимание тех указов и квитанций, тогда как таковых совсем не было, – чтоб поправить дело, поспешил закинуть просьбу к Тобольскому Митрополиту Антонию о присылке указа, который бы утверждал за ним Платковским право получения доходов по примеру настоятеля Московского Чудовского Монастыря, и с тем вместе уполномочил бы его взять за конфискованные инквизиторские деньги и пожитки. С просьбою от Платковского послан в Тобольск монах Михей, с которым в тоже время поехал монах Арсений, и повез новые жалобы уже от Посольского Монастыря о захвате Платковским денег и вещей и из этой обители.

Приказный надзиратель Слопцов, по поручению Сибирского Митрополита, составил из книг Вознесенского монастыря выписку в 13 пунктах о взятых Архимандритом Платковским на свои надобности деньгах.

Сии-то пункты Святитель Иннокентий отсылал при письме от 14 Сентября к Графу Владиславичу, и на них то Платковский написал в виду Владислава ответы.

Платковский, во время пятимесячного пребывания своего в Москве, покупал³² иностранные напитки: сент–ренское, церковное, ирокийское, горячее вино, мед, пиво, водку; из рыб белугу, осетров, севрюг, щук, сельдей, раков; из конфектов яблоки, груши, чернослив, вишни, коринку; приправные коренья кардамон, гвоздику и имбирь, анис, горчицу, ореховое, деревянное и конопляное масло, крупищатую муку, булки, на запивку кофе, чай, сахар; заводил себе голевые, баберековые и штофные рясы, лисьи шубы, немецкие тюфяки, перины, одеяла, коляску с шорами, сани, бархатные седла, узды насекные с серебром; для возников мундиры со свитами из цевочного золота, а для зимы шубы; накупил лекарственных вещей; содержал роскошно своего племянника, и по возвращении в Иркутск за все прожитие в столице да на прогоны от Москвы до Тобольска на 10 подвод, и от Тобольска до Иркутска на 16 подвод взял из Монастырской казны без росписки 1182 р. 80 копеек.

На этот пункт Платковский отвечал, что ему Тобольский Митрополит Антоний разрешил указом на проезд от Москвы до Иркутска и на прокорм взять из казны Вознесенского монастыря 995 р. 9 копеек. Но почему взял более того Платковский в ответе не пояснил.

Сверх вышеописанной суммы взял из Вознесенского монастыря в жалованье за 1723, 1724, 1725 и 1726 годы, по сту рублей на год, да из казны Посольского монастыря по сту рублей на год на вино, всего 800 рублей, и в данной казначеям памяти написал, что сии деньги взял по Именному указу 5 Февраля состоявшемуся.

Против этого Платковский показал, что взял в таком количестве деньги в жалованье и на вино с словесного разрешения Св. Синода, данного ему в Москве и по примеру настоятеля Чудова Монастыря.

Из казны Посольского монастыря Платковский взял камок и голей на 24 рубля для отсылки в Тобольск Митрополиту и Губернатору.

Платковский отвечал, что сии вещи и теперь лежат в Тобольской таможне.

По принятии обязанности настоятеля Иркутского Вознесенского монастыря, Архимандрит Платковский раздарил разным персонам (Послу Измайлову, воеводе Ракитину, комисару Истопникову и пр.) монастырских вещей и припасов на 750 рублей.

Платковский сначала против этого пункта притворился ничего не ведающим, но при очной ставке с монахами говорил, что по производстве его в архимандрита он жил в Вознесенском монастыре недели с три и уехал с послом Измайловым в Китай, в виду митрополита Феодора, и что когда, но доносу об этой раздаче Тобольскому митрополиту Антонию от казначея иеродиакона Вениамина, был он спрашиваем в Тобольске, то лично объяснил Преосвященному, что он Платковский никому таких вещей не раздаривал, а дарил де иное бывший в Иркутске в Вознесенском монастыре Преосвященный Феодор митрополит, и он де Платковский ни о чем не известен; и по выслушании такого объяснения сказал де ему митрополит Антоний: на тебя все напрасно лгут.

По делу отобрания в Енисейске у монахов Аарона и Вениамина денег и вещей, Платковский сказал, что сделал это на основании объявления тех монахов, которые говорили, что везут с собою в Тобольск пожитки провинциал-инквизитора Иевлева, а монастырского де тут ничего нет.

Когда он Архимандрит Платковский приступил к выемке денег на покрытие путевых своих издержек, то велел казначею монаху Михею принести к себе коробку, в которой было 9 мешков, а в каждом мешке по 100 рублей. Принесенную коробку Платковский велел оставить у себя в келье. A когда чрез три дня позвал к себе казначея для счета, то в тех 9 мешках не оказалось 188 рублей, Платковский напротив говорил, что когда монахи принесли к нему коробку, и тут же начали считать деньги, то в каждом мешке не оказалось против ярлыков по нескольку рублей. А эти мешки в бытность его в Москве осматривал митрополичий келейник Андрей и ярлыки накладывал.

По остальным пунктам выписки из приходорасходных книг, Платковский в некоторых суммах взятых, по словам его, на необходимый по монастырю надобности, сознался, а в других нет. И заключил свои ответы короткою речью, что взял, де, я из монастырской казны 1825 р. 9 копеек, по указам, и монастырю ничем не должен.

Следственная Комиссия по соображении дела, определила:

1. Как по указу Преосвященного митрополита Антония, основанному на приговоре оставшего³³ члена и ассессоров Св. Синода, велено было вознаградить его Платковского из монастыря Вознесенского только прогонными деньгами до Тобольска, а от Тобольска до Иркутска, о кормовых же деньгах во время прожития в Москве, в указе напоминания нет: то в этом случае признать его виновным в захвате излишних денег, тем более, что в Москву он ездил и жил там не по монастырскому делу, а по своему, и доправить с него, за вычетом прогонных, остальные 632 рубля 21 копейку.

2. Хотя Платковский и говорит, что 400 рублей в жалованье и 400 рублей на вино взял по указу, но указа такого не предъявил, да и в делах Иркутской провинциальной Канцелярии, по сношении с нею, такового не оказалось, то 400 рублей взятые архимандритом Платковским в жалованье, по примеру московского Чудова монастыря, из монастыря Вознесенского, с него взыскать, тем более, что в Чудове монастыре приходу денежного от пустот однех бывает по 4725 рублев кроме прочих доходов денежных и хлебных, а в Вознесенском монастыре ныне и по 800 рублей не приходится. Что же касается до других 400 рублей, взятых им Платковским на вино из казны Посольского монастыря, то как монахи посольские о том обо всем в начале сего 1727 года послали на него Платковского жалобу в Тобольск, предоставить им ожидать решение оттуда.

3. Поскольку и вещи посланные Платковским к Митрополиту и Губернатору без согласия братии, принадлежали к казне того же. Посольского монастыря, и обозначены в принесенной жалобе, то и на это ожидать монахам решения из Тобольска.

4. В раздаче монастырских вещей начиная с икон, и разных припасов мирским особам архимандрит Платковский не сознается. Уличить же его в этом могли бы прежний казначей иеродиакон Вениамин, да строитель иеромонах Корнилий, из коих первый в безвестной отлучке, а вторый инквизитором в Троицком Селенгинском монастыре, откуда за поздним осенним временем чрез Байкал достать его невозможно, а на делопроизводство дан срок месячный: то, чтоб не задерживать архимандрита. Платковского в Иркутске, оставить его но этому пункту без учета.

5. Платковский показал неправду, будто бы отобрал в Енисейске у Иркутских монахов деньги и вещи в неведении того, что оне принадлежали монастырю; ибо монахи имели при себе документы от монастырской братии, да и отсылка захваченных вещей в Москву, на подарки разным персонам обнаруживает его Платковского неправое действие, то за внесением уже им Платковским в счет сих денег в Монастырь 202 рублей, и за исключением 20 рублей, которые выдал Платковский монаху Аарону на дорогу в Москву довзыскать с него архимандрита остальные, а также причитающаяся за некоторые товарный вещи, 28 р. 56 к.

6. Оный архимандрит в недочете денег в коробие казенной из мешков 138 рублей не сознался, на очной ставке доподлинна не уличен, да и главный показатель монах Михей отослан им архимандритом в Тобольск с челобитьем: то оставить дело это в недоказанном положении.

7. Но архимандрит Платковский завиняется в том, что от Тары до Томска выписал лишних прогонных денег 25 р. 80 коп. с прибавкою лишних верст, и эти деньги с него взыскать.

Узнав решение комиссии, Платковский 15 Ноября подал Преосвященному Иннокентию докладные пункты, в которых изложив ход дела о назначении своем в Пекин, жаловался, что будто бы ему, не смотря на письмо Графа Владиславича, от монастыря не было дано ни телег, ни сбруи на покупку которых, а равно и на наем людей и на овес лошадям задержал своих 139 р. 95 копеек, что монахи делают и теперь на него начет напрасно; и в заключение просил Святителя о взятых на жалованье и на вино 800 рублях представить на разрешение Синоду, а между тем додать ему к прежним 300 рублям остальные 1089 рублей 95 копеек на подъем в Пекин, из конфискованных Инквизиторских денег; а ежели, писал в заключение просьбы Платковский, монахи не похотят учинить со мною рассчета полюбовно, то прошу отпустить меня без задержания с Графским паспортом в Москву и Петербург для рассчета в Св. Синоде.

Святитель объявил ему, что как в казне монастырской всех денег в настоящее время только полтораста рублей, и что как он Платковский упорствует в возврате четырех сот рублей, взятых незаконно из Вознесенского Монастыря, и даже во взятых из сего монастыря телегах и впрочем запирается, то, не находя возможности рассчитать его здесь, отпускает его ради оных вин в Святейший Синод. Стыдно стало Платковскому за свой лживый извет о телегах, и он собственноручно под предписанием Преосвященного написал: a оние телеги оставлены встрилке под караулом и втих телегах я не запираюсь и прочее.

Чтоб более запугать Иркутск своим отъездом в Москву и Петербург, Платковский заявил о нем и Иркутской провинциальной Канцелярии; только то замечательно, что никому не показывал выданного ему от Владиславича на проезд в столицы пашпорта. Не было ли в нем каких невыгодных для увольняемого условий, например, чтоб, в случае неугодности его Синоду, заменить другим? И кроме того, Платковский не мог не рассудить, что рассчитывать ему на сочувствие Святейшего Синода не было ни малейшего основания, во-первых потому, что по прежним делам еще не решенным, он оставался в весьма невыгодном мнении у Высшего духовного Начальства; во-вторых, Тайный Совет по представлению Владиславича, отстранив посольство в Китай Епископа, назначил Платковского не посоветовавшись с Синодом, и даже не спросил о жизни и поведении назначаемого, чем также Св. Синод мог быть очень недоволен, и праведно, и недовольство это выскажется скоро в последующих определениях о Платковском; и в-третьих, захваты Платковского в настоящее время были явны, а ссылки на указы лживы, с чем же бы он поехал в Синод? Конечно, пораздумав обо всех своих проделках, что они не всегда могут сходить с рук, Платковский признал за лучшее дать от себя следующую запись: я архимандрит Антоний Платковский, по экстракту Тобольские Епархии приказного надзирателя Никифора Слопцова, с монастырем Вознесенским, при Соборном Иркутском Протопопе Петре Григорьеве; и при Священнике Василие Федорове считан, и по первому пункту в том экстракте положенному начтено на меня сверх указа присланного из Св. Пр. Синода в Тобольск к преосвященному Антонию митрополиту Тобольскому и Сибирскому, а от его архиерейства в Иркутск в Вознесенской монастырь к игумену Пахомию с братиею, взятых из того монастыря денег 632 рубля, по которому указу велено было взять из монастыря от Москвы до Тобольска, а от Тобольска до Иркутска только прогонные одинакие деньги, без излишества, да за лишние от Тары до Томска прогоны 25 рублев 80 к. всего 657 р. 80 копеек, а за такие ко мне начетные деньги поступаюсь я в Вознесенской монастырь, ежели в Китай мне прием будет, жалованьем, которое мне доводится по указу Свят. Правит. Синода из того взять на мою едину персону, а именно 550 рублев, такожде и деньгами, которые я издержал из моих келейных на покупку телег, веревок, дуг и пр. а именно на 139 рублев 95 копеек, и тем всем в монастырь Вознесенский за взятьем прежде в жалованье взятых 300 рублев поступаюсь и впредь таких в жалованье Китайское денег на мою едину персону на сей год спрашивать не буду. А и монахи таких начетных денег в монастырь чтоб не спрашивали же. В чем я сие за моею рукою и письмо дал, а от монахов насопротив такоеж взял. 16 Ноября 1727 года. В этом письме, казалось бы со стороны Платковского шаг к добросовестности. Но добросовестность не была в его правилах.

В начале Декабря архимандрит Платковский опять подал Преосвященному Иннокентию просьбу, чтоб приказал выдать назначенным в Пекин трем ученикам, каждому по 130 рублей, да на церковное иждивение 10 рублей, всего 400 рублей, да ему Платковскому на его персону додать 21 рубль 94 копейки по тому расчету, что ему, де, следовало в жалованье 550 рублей, да из собственных затрачено им на телеги и пр. 139 р. 95 к., а это составляет 689 р. 95 копеек, монахи же насчитали на него только до 668 р.³⁴ 1 копейку, следовательно ему приходится дополучить 21 р. 94 копейки. Как на источник выдачи, Платковский опять указал на инквизиторскую сумму, и заключил угрозою, чтоб больше ему за тем не жить и от траты иждивения от всегдашних в монастырь волокит и лишних проторей не придти бы во всеконечное разорение и нужду, а наиначе по первому пути, как море станет, надлежит ему ехать в Селенгинск к графскому сиятельству, и собираться будет в Китайский путь.

В ответе на эту бумагу Святитель, во-первых, указал Платковскому на его непостоянство, что он недавно давши монахам собственноручную, запись чтоб от монастыря больше ничего на свою персону не требовать, ищет теперь какие-то 21 р. 94 копейки, которых ему не следует, да и дать не из чего, ибо в монастырской казне самое малое количество денег на необходимые расходы, о чем братия донесли и Тобольскому Митрополиту, которому было предписано о снабжении миссии; во-вторых, объяснил Платковскому, что в указе, каковый получен им Епископом Иннокентием из Св. Синода в Селенгинске, на содержание Пекинской церкви из Вознесенского монастыря ассигнования не было, потому и нет основания выдать просимые на сей предмет им Платковским 10 рублей; что касается до хранящихся, в монастырском амбаре инкизиторских денег, продолжал Святитель, то, мне до них дела нет, так как они за тремя печатьми командированных в свое время из Провинциальной Канцелярии лиц, а чужих печатей я коснутся не могу; да сам ты архимандрит, когда напред сего воевода Измайлов требовал во время твоего настоятельстования те деньги и пожитки под свое хранение в канцелярию, отвечал ему, что писал, де, ты об них и в Святейший Синод и к Тобольскому Митрополиту, но разрешения не получаешь, потому и не можешь никому выдать их без послушного из Св. Синода указа; сверх сего как о лихоимственных поступках провинциа-инквизитора Иевлева предоставлено исследовать тому же воеводе Измайлову: то, более слично, если он воевода, законфисковавший и запечатавший те деньги, сам же дозволит их распечатать, и для этого пришлет отпищиков и фискала, и ежели похощет из тех денег выдавать, я тому противен не буду, а еще сам буду Измайлова просить о сем. В заключение, чтоб окончательно избавиться от незаконных настояний Платковского, Преосвященный Иннокентий присовокупил, что снабжение миссии г. Пекин предоставлено от Святейшего Синода Тобольскому Митрополиту Антонию с Сибирским Губернатором князем Долгоруковым, то к ним бы ты архимандрит и обращался с дальнейшими своими требованиями, а с моей стороны все возможное для миссии сделано. Что же касается до жалобы твоей на траты от всегдашних волокит в монастырь, то совершенно от тебя зависит прекратить свои волокиты и отправиться куда угодно.

Сего ответа Платковский не оставил без возражений: «ваше преосвященство пишете до мене противно себе, будто бы вам дела нет до снабжения миссии и отсылаете мене к Тобольскому Митрополиту да к Губернатору Долгорукову, тогда, как Вы сочли же себя в праве выдать мне триста рублей. Ежели в монастыре денег нет, то можете продать китайские и земские имеющиеся в монастыре товары, как то: камки, китайки, да пустить в продажу сто пудов воску, и меня удовлетворить просимыми на учеников 400 рублями. При том мне известно, что недавно получено в монастыре 260 рублей, вырученных за юфти, – и их мне выдайте. Об инквизиторских же деньгах, буде ваше преосвященство сами их коснуться но смеете, отнеситесь к воеводе Измайлову.» В таком тоне писал Платковский Святителю от 13 Декабря 1727 года.

Охотно согласился Преосвященный Иннокентий написать к воеводе Измайлову, чтоб он явился или прислал кого-нибудь в Вознесенский Монастырь для распечатания и взятия из-под охранения монастырского инквизиторских денег и пожитков, и распорядился бы ими по своему усмотрению, чему он Преосвященный не только не препятствует, да еще о том просит, чтоб сделать удовольствие Графу. Но на cию промеморию, посланную из Архиерейского приказа от 15 Декабря, ответа от Измайлова не было. Приказ в той же силе послал вторую промеморию. Измайлов продолжал хранить молчание.

Между тем нерадостные ответы получил Платковский от Тобольского Митрополита. Прежде было упомянуто, что налгав Владиславичу о каких-то указах, яко бы оправдывающих захваты его по Иркутским монастырям, Платковский обратился к Митрополиту с просьбою, чтоб подтвердил его право на получение из Иркутского и из Посольского Монастырей но 400 рублей в год на жалованье и на вино, по примеру настоятеля Московского Чудова Монастыря, и разрешил бы выдачу ему денег из хранившихся в Вознесенском монастыре пожитков инквизитора Иевлева. И вот буквальный ответ Митрополита: «честный отец архимандрит Антоний! требовал ты, чтоб тебе определить из монастыря Иркутского из тамошних доходов годовое денежное жалованье против Московского Чудова монастыря архимандрита, бывшего члена Святейшего Синода. А памятно Нам, что ты бывши у нас в Тобольску сказывал Нам и прочим многим, что уже тебе и определено то жалованье от Святейшего Синода. И мы над определенное тое Святейшего Синода не дерзаем определяти. Буди тем определением доволен.» При сем Преосвященный Тобольский, изложив в этом письме свои решения против жалобы Платковского на держание в Тобольске племянника его Клима якобы в неволе (чего по словам митрополита не было), на обиды от Посольского монастыря, на невысылку в школу детей Нерчинскими попами, заключил внушением Платковскому, чтоб по всем подобным делам требовал рассуждения у Преосвященного Епископа Иннокентия, которому вручися правление Иркутской Епархии, а на какие свои доношения не получает теперь ответов, ожидал бы таковых от Святейшего Синода, и приписал: «деньги отца Вишневского подобает тебе выслать к Вам в самой скорости для отсылки к его честности в Москву. Отдаждь им же еси должен, да не сотворится мольба на тебя от него. От отводку, что над совесть свою сотворил еси, исправься, аще ли не исправишься, истязав будеши Праведным Судиею Богом, не требующим послухом ни извета.»

С ответов своих Платковскому Преосвященный Митрополит Антоний в тоже время послал списки Епископу Иннокентию при письме, которым еще уведомлял, что им Митрополитом взято у приехавшего в Тобольск из Вознесенского монастыря монаха Михея 200 рублей, для покрытия долгов Платковского ста рублей бывшему Архимандриту,³⁵ a ныне Преосвященному Епископу Гедеону Вишневскому, да ста рублей, следующих в Тюменский монастырь по завещанию покойного Архиерео-схимонаха Феодора, которому остается сею суммою Платковский должен, и просил Епископа Иннокентия эти деньги удержать из жалованья Платковского и отдать в казну Вознесенского монастыря. Но что всего убийственнее для Платковского! Митрополит писал Епископу Иннокентию: «удержанный им Платковским в Иркутском Вознесенском монастыре провинциал-инквизитора иеродиакона Арсения Иевлева вещи, и деньги 600 рублей, прикажи все держать в целости сохранно. Понеже указом Св. Пр. Синода повелено тыя, где явятся, держать до указу, или в Тобольск прислать с первыми ездоками.»

К большему огорчению Платковского, в это же время по полученному от Митрополита Антония письму возникла переписка о митре, которой история такая: Бывший Преосвященный Митрополит Тобольский Иоанн, отправляя в Китай на проповедь Архимандрита Илариона, с согласия с бывшим Сибирским Губернатором Князем Гагариным, дал ему Илариону из Тобольской архиерейской ризницы митру с таким условием, чтоб выслать за нее из Китая достойную цену, в чем Иларион дал расписку. Но, по смерти Илариона, Архимандрит Антоний Платковский, бывши с Послом Измайловым в Пекине, митру оттуда вывез в Тобольск. Епископ Иннокентий проезжая чрез Тобольск, у Платковского эту митру взял на время, которую потом указом Святейшего Синода велено было, и оставить у себя Епископу Иннокентию, буде иной нет. Но, когда Преосвященный, по письму Графа Владиславича, в числе других вещей и митру эту, имея чем замениться, передал Платковскому, и уведомил Митрополита, то ныне получил от Митрополита требование, чтоб Платковский внес за нее, согласно начальному условию, деньги. «Денег за шапку архимандричью в Тобольскую ризницу платить никогда я не буду, – отвечал Платковский письменно Преосвященному Иннокентию, – для того, что Преосвященный Митрополит Тобольский, покойный Иоанн Максимович, вышеписанную шапку, по совету с губернаторами князем Матвеем Петровичем, из Тобольской архиерейской ризницы в Китайскую церковь безденежно и безвозвратно приказал на молитву подарить, а князь Матвей Петрович Гагарин тогда же взялся в замен этой шапки сделать для Тобольской архиерейской ризницы новую на свое иждивение, и уже приступить к тому; но Митрополит Иоанн скончался, и князь начатую и недоделанную шапку передал в ризницу. Когда преемник Иоаннов Митрополит Филофей был в Киеве, и меня здесь взял к себе в архидиакона, и приехали мы с ним в Тобольск 20 Марта 1717 года, то Преосвященный не раз посылал меня к князю Гагарину с просьбою достроить шапку. И князь Матвей Петрович Гагарин, по прошению архиерейскому, а по моему старанию, шапку иную зело дорогую в золоте алмазы с яхонтами построили, которая и теперь обретается лучше и дороже всех шапок в архиерейской ризнице в Тобольску, на которой шапке по обьяри с золотым рудожеством кветы однозолотые деланые со алмазы и яхонты имеются, и я сам знаю, и вашему архиерейству извещаю.»

Такие не утешительные для Платковского вести, пущенные из Тобольска от 30 сентября 1727 года, были получены в Иркутске на второй день праздника Рождества Христова. У Платковского всякая надежда на овладение деньгами провинциал-инквизитора Иевлева теперь исчезла окончательно, да с него же Платковского еще взыскивали новых 200 рублей! По сему иску он письменно 11 января 1728 г. объяснился Преосвященному Иннокентию, что Вишневскому давно долги заплачен чрез секретаря Посольства Глазунова, о чем, де, писано в свое время и к Митрополиту Тобольскому, а покойному архиереосхимонаху Феодору ничем не должен, и, Митрополит де, Антоний взял те деньги у монаха Михея не делом занапрасно. От таких неудач Платковский готов был бежать из Иркутска за Байкал под покров Посланника Владиславича: но и это сделалось для него невозможным.

В самый день подачи Архимандритом Платковским ответов против требований из Тобольска, именно 11 Января 1728 года. Преосвященный Иннокентий получил письмо Графа Владиславича, не к нему писанное, но требовавшее Его распоряжений.

Делов том, что монахи Посольского монастыря, в 1717 году, пославшие жалобу на раззорение их обители архимандритом Платковским, не сождав от Тобольского митрополита никакого ответа, просили защиты у посланника, в распоряжениях которого состоял теперь Платковский.

Савва Владиславич по этому поводу, опять из лагеря у речки Буры, от 1 Ноября 1727 года, прислал настоятелю Посольского монастыря следующее письмо:

«Пречестнейший отец, посольского монастыря Игумен Иов! Прежде моего отъезду из Селенгинска получил я письмо вашего преподобия, на которое за многими окупациями в государственных делах не ответствовал. Ныне же ответствую с достойным благодарением, что благоволите обещать триста пудов муки ржаной на обиход дому моего по которую зимнею дорогою пошлю подводы и деньги в уплату не желая святую обитель притеснять, а за доброе; ваше намерение зело благодарствую.»

«В моей бытности в Селенгинску упоминали чернцы вашего монастыря о двух делах, которые имеют с преподобнейшим Иркутского Вознесенского монастыря отцем архимандритом Антонием, а именно: что де оный забрал монастырские кабалы и прочие в Иркутск, которым быть в монастыре надлежит; второе, будто четыреста рублев взял без росписки из вашего монастыря. А понеже он архимандрит по его желанию и по моему ордеру и паки отпущен в Иркутск для соответственного щету дел монастырских с Преосвященным Иннокентием Епископом Иркутским и Нерчинским, чего ради, ежели имеете до оного архимандрита какое дело, или во взятье росписки, то пошлите одного из братии в Иркутской Вознесенской монастырь, дабы пред лицом Преосвященного могли получить крепости и праведные росписки, ежели принадлежат, о чем и я Пре-освященного прошу и архимандрита, дабы монастырю не было обиды, убытку и притеснения, и дабы крепости монастырские существенно в монастырь отданы были для сохранения, как водится во всем свете, и в таком случае можете Преосвященному с моею покорностию сие мое письмо приобщить и просить в правде решения и вспоможения, также и отцу архимандриту сие прочтению приобщить, и сатисфакцию праведную получить, дабы Посольский монастырь ни от кого не был озлоблен ни притеснен. Ибо когда я по милости Императорского Величества послом полномочным учинен, то по моей должности в правде о Посольском монастыре старание приложить должен в надежде, что и Преосвященный Иннокентий Иркутский и Нерчинский не оставит праведную мою рекомендацию по своей архипастырской зычливости и правде, также и архимандрит от правды но отдалится, токмо тебе ныне надлежит послать одного из братии для окончания дел монастырских дóндеже он архимандрит обретается при Преосвященном, дабы в отлучении или одного или другого дело такое не остановилось.»

«По сих вашему преподобно с братиею рекомендую себя святым молитвам, и с достойным респектом пребываю вашего преподобия всякого добра желатель Граф Савва Владиславич.»

Игумен Иов препроводил сие письмо к Преосвященному с монахом Аароном и с стряпчим Посольского монастыря Шахиревым. Преосвященный предложил архимандриту Платковскому, имевшему квартиру в городе, явиться в Вознесенский монастырь для сдачи дел Посольского монастыря стряпчему.

Платковский против сего вызова дал, ответы, которые, как уясняющие обстоятельство приписки Посольского монастыря к Вознесенскому, и как более и более характеризующее дух писавшего, излагаются буквально:

«Великому господину Преосвященному Иннокентию Епископу Иркутскому и Нерчинскому доношение.

А в чем мое доношение, тому следуют пункты:

Сего 1728 года января 15 дня получил я указ чрез подканцеляриста, вашего архиерейского дому Егора Рещикова за подписанием вашей руки ахиерейской, в котором объявлено: сего до году генваря 11 дня получено к вам письмо Графского Сиятельства писанное к Иеву Игумену Посольскому, в котором и вас просит, чтоб при вас я отдал письма и крепости монастыря Посольского, которые я будто забрал из него в Вознесенский монастырь, и мне пo получении указа, ради оной отдачи писем и крепостей стряпчему посольского монастыря, быть в немедленном времени к вам в монастырь. Ксему

А по справке с указом Его Императорского Величества состоявшимся 1724 года, в Иркутском монастыре в 725 году, публикованном братии тогож монастыря, по которому государеву, указу и по приговору и выбору письменному за руками братии всей Вознесенского монастыря для переводу монахов с игуменом и описи посольского монастыря и приему посылан был иеромонах Корнилий, определенный инквизитор Селенгинского Троецкого монастыря, да иеромонах Стефан Корытов с товарищи, и оные принимали все крепости и письма и отписывали, они и знают и отдадут, или ваше архиерейство оные крепости и письма сами отдайте, а у мене ничего ни книг описных Посольского монастыря и ничего не имеется, и Игумен Посольский Иев напрасно мене оболгал ко графскому сиятельству для того, что я при описи и переводу Посольского монастыря не был, и в том на самого его Игумена и шлюсь. Донесению

Прошлого 1725 года октября в день, получил я указ Его Императорского Величества, присланный из Святейшего Правительствующего Синода, в котором велено не приписывая Посольского монастыря к Иркутскому монастырю быть по прежнему, a буде де и переведен, возвратить монахов посольских со всем, и того ж года в бытие мое за морем посылал я промеморию ноября 19 дня в Троецкой Селенгинской монастырь ко отцу архимандриту Мисаилу, чтобы выслал приемщика иеромонаха Корнилия для отдачи и возврату Посольского монастыря но прежнему Игумену Иеву с братиею, и, оный иеромонах Корнилий инквизитер архимандрита Мисаила не послушал, и монастыря Посольского отдавать не поехал, и о том ясно Мисаил архимандрит промемориею показал того ж 1725 года ноября 21 дня, а без Корнилия писем и крепостей Посольского монастыря отдавать я не смел для того, что и ризницу Посольской игумен принял и сказал, что риз и протчих несыскалося при отдачи в прием ему из монастыря Вознесенского. Архи.

Сего ради Преосвященства вашего указом прикажите призвать из заморя из селенгинского Троецкого

Монастыря для отдачи писем и крепостей Посольских инквизитера иеромонаха Корнилия, да из Братского иеромонаха Стефана Корытова, а мене прошу увольте, понеже я в приеме и при переводе монахов с Игуменом Посольского монастыря не был, как выше показано, а наипаче мне в дела и в монастыре епархии Иркутской вашего архиерейства вступать опасно, понеже я указом Святейшего Правительствующего Синода и вашим архиерейским определен в Китай со священнослужители и со ученики уже тому полгода прошло как из монастыря Вознесенского от архимандрии отлучился, такожде у мене в руках описных книг Посольскому монастырю ничего не имеется, и о тех письмах и крепостях и впротчием Игумен Посольский Иев от себя монаха Арсения в Тобольск бить челом послал, а Иркутского монастыря другого монаха Михея братия Вознесенского монастыря послали же, а что и сделается у них, тое преосвященству вашему известно по времени будет. Мандрит Антоний Платковский.

Прошлого и сего года 1728 года просил я многими доношениями о жалованье денежном у Преосвященства вашего, которое по издельным письмам с монахами осталося на учеников донять из доходов монастыря Вознесенского 421 рубль 94 копейки, и ваше преосвященство, не знаю я, для каких причин, не отдаете по сие время жалованья. Ныне же прошу росписки в приеме Вознесенского монастыря и диакона, кого вы мне изволите по своему архипастырскому благословенно определить, и отпуск за море дать из приказа (своего архиерейского, бо на два двора живучи в Иркутску и в Селенгинском великую имею трату и издержку: денежную, а наипаче, чтобы не принять гневу от Графского сиятельства, что я долго за вашим неотправлением в Иркутску прожил по сиe время; буде не изволите в монастыре росписки в приеме дать, то монастырь Вознесенский мне по прежнему отдать во управление прошу, донеле же в Китай прием будет, чтоб я имел чем до тех времен со священнослужители и со ученики кормиться из монастыря, да в оном иметь и келью архимандричую, бо в городе просят от горницы и от избы помесячных денег за постоялое очинь много, а платить нечем, хлеба и рыбы и про лошадей сена и дров купить неначто. Руку.

Прошу вашего преосвященства о сем моем доношении на пятой пункт письменное решение учинить 1728 году Генваря 18 дня. Приложил.

Что Святитель архимандрита Платковского в Иркутске не удерживал, и даже сам его к расчету не вызывал, а выслан был он посланником Владиславичем, – это мы знаем. По каким причинам нельзя было выдать Платковскому из Вознесенского монастыря более 800 рублей, о том было уже ему объявлено. После всего этого остается судить о мире наглости Платковского. Но Святитель не огорчился, и велел оставить архимандрита Платковского в покое, а передачу принадлежащего Посольскому монастырю из Вознесенского учинить по реэстру доверенным от первого, при Игумене и всей братии Вознесенского монастыря, да при свидетельстве Соборного ключаря Священника Ивана Дмитриева и градского поповского старосты священника Ивана Петрова Старцева, что и исполнено ими 23 Генваря 1728 года. В числе переданных документов и записей были замечательны две Государевы грамоты за государевыми печатьми, одна 1704 года на монастырь, другая 1709 вводная на монастырь.

Относительно же захвата Платковским из Посольского монастыря 400 рублей на вино, оставлено в силе решение прежней коммисии ожидать распоряжений из Тобольска.

Сколько разнородны были неправый дела архимандрита Антония Платковского, по мере того разметались по разным судебным местам и следственные об них процессы. Сего дня он отвечал пред судом духовным, завтра требовали его на суд гражданский.

С тою же почтою, или (за несуществованием ее) точнее – с тем же попутным, который привез архимандриту Платковскому неблагоприятные ответы и требования от Митрополита Антония, Иркутская провинциальная канцелярия получила подтвердительный указ от Тобольского Губернатора Князя, Долгорукова о немедленном окончании следствия над Платковским и над провинциал-инквизитором иеродиаконом Арсением Иевлевым, порученного ей более года назад, на основании определения Святейшего Синода. Иркутокий воевода Измайлов увидел себя между двумя огнями, между необходимостию исполнять предписанное и между страхом сделать неприятное таким процессом посланнику Владиславичу, который только что выказал Платковского пред Верховною Властию чистым от всякой неправды (Государственным человеком, достойным доверия отечествах Трепетною рукою написал Воевода к Графу Владиславичу от 3 января 1728 года представление, формалистика коего дошла на сей раз до забавного. Архимандрит Платковский жил в Иркутске, и я каждый день бывал у воеводы Измайлова, а Измайлов пишет к Владиславичу в Селенгинск, не соблаговолит ли Его Сиятельство прислать архимандрита Платковского к ответам в провинциальную Канцелярию, буде в Пекин не отправлен. Но опасения воеводы были напрасны. Посланник выдал Платковского к следствию, что называется, головою, потому что уже и сам в это время почувствовал от него уязвление.

По получении от Владиславича разрешения, Платковский был призван в Провинциальную Канцелярию 1 февраля. И когда объявили ему, в чем дело, он настроил было старую песню, что без послушного на свое лицо указа от Тобольского Митрополита отвечать не будет, – но только прибавил к ней новой лад: или от Иркутского Епископа Иннокентия. А сего последнего указания для канцелярии было довольно, – она отнеслась в Иркутский архиерейский Приказ, чтоб Преосвященный Иннокентий благоволил дать Платковскому послушный указ, и с тем вместе сам принял бы участие в следствии, или прислал для сего в канцелярию двух духовных персон. Преосвященный приказал своему Приказу³⁶ отвечать в Канцелярию, что давно пора бы ей окончить это дело на основании предписаний из Тобольска, чему никогда не препятствовал и посланник Граф Владиславич; что сам он Епископ быть при следствии в Провинциальной Канцелярии не соизволяет, потому что с Его стороны все дела о Платковском кончены, но назначает к тому двух прежних депутатов, соборных священников, и предписывает архимандриту Платковскому являться к ответам в Канцелярию. Платковский получил предписание от Святителя 9 февраля и покорился.

Теперь укажем на то уязвление со стороны Платковского, боль от которого почувствовал полномочный Посланник. О чем из деликатности не писал Владиславичу Епископ Иннокентий, о том уведомили его стороною, а именно, что по записям архимандрита Платковского в монастырских книгах значится неоплаченный долг за посольством. Граф Владиславич поспешил оправдаться пред Преосвященным следующего содержания письмом из Селенгинска от 8 февраля того 1728 года:

«Преосвященный Епископ Иркутский и Нерчинском Иннокентий Кульчицкой, государь мой премилостивейший и благодетель всенадежный!»

«Понеже я известился, что Архимандрит Антоний Платковский совершили счеты свои етамошпими монастыри, которой под присутствием Вашего Преосвященства и готовитца к путешествию по указу на лето в Пекин, ежели Китайцы по своему обыкновению и шатливости слова своего не пременят. Так же известно мне учинено от персон достоверно и то, что Иркутские жители и некоторые мои благодетели поносят меня неправедными словами, будто я оного Архимандрита отпущаю в Китай и за ево стою за некоторые корысти или взятки, что существенно лживо, на что призываю свидетеля и самого Бога и мою чистую совесть, и предаю себя я вечной анафеме – «ежели я оного Архимандрита за какой мой интерес отпускаю, и как родился, за бездельные взятки не делал, ибо честная моя природа, человеческая опасность и по милости Всевышнего Бога домашнее достоинство никогда меня к таким непорядкам не допускали, о чем покорнейше прошу: прикажите спросить ево Архимандрита под клятвою.»

«В мою же бытность в Иркутску, на моем путешествии в Пекин, a нечто и по возвращении в Селенгинск брано в дом мой чрез писаря Моего Константина Иванова из тамошнего монастыря хлебных и прочих домашних припасов по цене слишком на шесдесят рублев, да пять монастырских лошадей, и когда он Архимандрит был во оном монастыре, взаимно брал из дома моего специальных питей, кофею, сахару и продчего, да за лошадей взял лошадьми, которые были по ту сторону моря (Байкала) сущие мои, разве лучше монастырских.»

«А сей осени, когда он Архимандрит был здесь, в Селенгинску, прежде возвращения в Иркутск, то, вышеписанным припасом, лошадям и продчему учинен чрез моего писаря Константина с ним Архимандритом совершенный счет, и что ему товарами не додано, то готовыми деньгами заплачено и за ево рукою при подлинном квитовании на счете росписка получена, которая обретаетца за существенною рукою у вышеписанного моего писаря, и оную Богу изволившу, на моем путешествии Преосвященству вашему покажу для того, что я слышу, что в монастырских расходных книгах вышеписанные хлебные припасы и прочее на меня написано, между братиею о том на меня не без поречения, чего ради я к нему Архимандриту о том не пишу, ибо в таком случае письма моего недостоин есть; понеже я от моих прародителей научен делать монастырям и святым обителям вспоможение, а никогда с них взяток не требовал, и притеснения не чинил.»

«Того ради, Ваше Пастырское Преосвященство, отеческой предосторожности прошу, что в расходных монастырских книгах на имя мое написано по цене от шестидесяти до семидесяти рублев, ибо я больше не брал, повели оные деньги на нем Архимандрите в монастырь доправить, и имя мое из монастырских расходных книг вывесть, дабы в том между братиею не было мне поречения и монастырю обиды, когда я действительно и несумнительно Архимандриту все полученное заплатил, на что имею, как выше объявлял, за ево рукою квитанцию, с которой готов, ежели Ваше Преосвященство повелит послать список.»

«Еще слышу поречение в хлебных припасах и продчем на секретаря моего посольства Ивана Глазунова, что в монастырских книгах на него написано по цене от шести до семи рублев долгу, о чем я ево Глазунова спрашивал, то он мне ответствовал, что правда, что он по любви на шесть или на семь рублев съестных припасов получил в подарок, за что он его Архимандрита дарил китайским атласом самой доброй руки, который и вполтары вышеписанной цены стоит, и просит Преосвященство Ваше, дабы имя ево из монастырских книг вывести, а на Архимандрите такую сумму доправить.

«Я наконец прошу, ежели Вашему Преосвященству не трудно, на сие мое покорное писание повелеть милостивый респонт учинить и действительно меня о очищении моего имени и расплате с ним Архимандритом уведомить, дабы имя мое в таких багателях туне не поносить, в надежде, что от части и Вашему Преосвященству честные мои поступки суть небезызвестны.»

«При сем рекомендуя себя Вашим Архипастырским святым молитвам, желая Вашего Преосвященства благословения, целуя святые ваши руце с глубочайшим респектом пребываю»

«Вашего Преосвященства, моего Милостивого Государя и надежного благодетеля всякого добра желательный верный покорный слуга Граф Савва Владиславич.»

Когда Платковскому показано было это письмо, он понял, что нехорошо, и поторопился вложить в казну монастырскую затаенные, взятые с посольства, деньги. От монастыря выдали ему квитанцию на его обличение в Марте 1728 года.

Между тем Иркутская Провинциальная Канцелярия производила свой суд над Платковским. А в Марте 1728 года работа ее удвоилась. По жалобам Подольского монастыря Митрополит Антоний ей же предоставил положить решение. Но как именно вела она дело, касалось ли ее исследование провинциал-инквизитора Иевлева, какие отписки посылала, и посылала ли в Тобольск, все это Иркутскому Архиерейскому Приказу осталось неизвестно. Только от 16 Июля 1728 года, когда Граф Владиславич, покончив переговоры с Китаем, находился уже в Иркутске, Архиерейский Приказ был уведомлен из Канцелярии относительно Платковского в следующей силе: «принадлежавшие посольскому монастырю вещи, как то: камки, китайки и прочее, остававшаяся по сие время в Вознесенском монастыре, Игумену Иову переданы; по личному расчету того Игумена с архимандритом Платковским, учиненному в провинциальной каицелярии, причлось на архимандрите только 400 рублей, да Вознесенскому монастырю он архимандрит оказывается должным такою же суммою, и в этих 800 рублях взято с него заемное письмо. За сим Игумен Иов обязался подпискою более ничего с Платковского не спрашивать. А как и с Вознесенским монастырем расчет его Платковского тоже духовною комиссиею покончен, то Иркутской провинциальной канцелярии остается обо всем этом только донести Губернской Тобольской канцелярии.»

Освобожденный от допросов в Иркутской Провинциальной канцелярии, Архимандрит Антоний Платковский поспешил, вероятно побуждаемый к тому и Графом Владиславичем, убраться из Иркутска за Байкал, дабы попасть в Пекин. О скором отъезде своем предъявил он Преосвященному Иннокентию, и просил Его распоряжений, чтоб следовали с ним, назначенные в миссию священник Филимонов, и посвященный по просьбе его для пекинской миссии иеродиакон, из монахов Иркутского Вознесенского монастыря, Иоасаф Ивановский, изъявивший на эту поездку собственное желание.

Преосвященный священнику и иеродиакону немедленно; дал указы в следующем виде:

«Указ наш Архиерейский Архангельской слободы священнику Ивану Филимонову. По преждепосланному к тебе от нашего архиерейства указу прошлого 727 года сентября 6 дня, по указу блаженные памяти. Ее Императорского Величества состоявшемуся тогож году генваря 7 дня, ехать тебе в китайское государство при посылающемся туда для размножения православно-кафолические веры архимандрите Антонии Платковском, и жить там до указу Его Императорского Beличества или нашего неотменно. А в житии там быть трезву, бодру, к церкви Божией прибежну, учительну, не пияниде и протчая, по правилом Святых Апостол и Святых Отец, и по духовному регламенту, как надлежит самым добрым и искусным священником, и чтоб не было от иностранных соблазну и поношения: – а ему архимандриту, яко своему начальнику во всем повиноватися, и без его воли ничтоже творити, но все еже творити с его благословением и повелением. А жалованье повсегодное получати от него архимандрита по прежнему сиятельнейшего Графа Саввы Владиславича определению. И тебе священнику Ивану Филимонову о сем ведать и чинить по сему Его Императорского Величества указу. Июля 18 дня 1728 года.

«Указ наш Архиерейский Иеродиакону Иоасафу.

Сего 1728 году марта дня по доношению к нашему архиерейству архимандрита Антония Платковского, и по твоей на оном доношении подписке, освящен ты во иеродиаконы в Китайское государство для размножения православнокафолической веры. А ныне оной архимандрит Антоний, по отправлении сиятельного графа Саввы Владиславича, путь свой до означенного китайского царства хощет возъиметь. Того для по получении сего указа, ехать тебе с ним архимандритом во оное китайское государство, и жить там до указу Его Императорского Величества или нашего неотменно. А в житии там быть трезву, бодру, к церкви Божией прилежну, не сварливу, не пиянице, и протчая по правилам Святых Апостол и святых отец и по духовному регламенту как надлежит самым добрым и искусным иеродиаконом, чтоб не было от иностранных соблазну, и поношения; – а ему архимандриту, яко своему начальнику, во всем повиноватися, и без его воли ничтоже творити, но все еже творити с его благословением и повелением, а жалованье повсегодное получать от него архимандрита по прежнему его сиятельнейшего графа Саввы Владиславича определению. И тебе Иеродиакону Иоасафу о сем ведать и чинить по сему нашему указу неотменно. Июля 17 дня 1728 года.»

Данные священнику Филимонову и иеродиакону Иоасафу указы замечательны тем, что в них нет тени намека на черноту души Платковского. Напротив, уважительный в отношении к нему тон указов мог бы служить позднейшим временам ручательством за безошибочность выбора Графа Владиславича, если бы архивы не хранили о выбранном другую невыгодную память в показание неисправимой веками ошибки Полномочного Посланника.

И так Платковский кое как рассчитан с обобранными им монастырями; надежда на инквизиторские деньги пропала. Медлить ему в Иркутске было не за чем. И он выехал за Байкал придумывать пока, до отъезда в Пекин, новые неприятности Святителю.

Покончив дела с Китаем, Савва Владиславич в Июле 1728 года выехал из-за Байкала в Иркутск, и сделал к Епископу Иннокентию следующее отношение:

«Преосвященному Епископу Иркутскому и Нерчинскому Господину Иннокентию Кульчицкому.

Понеже Божиим благословением, счастием Его Императорского Величества, и вашими, святыми молитвами, между Российскою и Китайскою Империями вечный мир постановлен, корреспонденция равномерная установлена, граница разведена, торги на трех местах доложены, и все протчее до одинадцати пунктов в генеральном трактате касающееся, до, высокой склонности обоих владетелей равномерно, праведно и благополучно учреждено, а имянно: государственному каравану в три года единожды ходить в Пекин невозбранно, да при Селенгинском дистрихте при границах на речке Кяхте, быть пограничному торгу для пользы всенародной обоих подданных, где и слободы торговые с обоих стран уже строятся, также анбары и лавки; и оное место Божиим благословением, и счастием Его Императорского Величества прославляется, и впредь более прославлено будет, при котором и ныне торговых и служивых и протчих более шести сот человек обретается. И при оном так потребном месте, по прошению тамошних обывателей, купцов и служивых, и по силе полной мочи мне врученной, строится в Кяхтинской крепостце Святая Церковь, в которой я оставляю походную церковь моего посольства со всем убором, утварью, книгами и протчим, какова мне вручена из государственных иностранных дел коллегии. И оная церковь будет именована во имя Пресвятая Троицы и Святого Саввы Сербского, которую к Посольскому монастырю, при Байкале обретающемуся, приобщить намерен, и от оного монастыря священника для отправлены службы Божией требую, и прелестному Отцу Игумену Иову того монастыря начальнику, доходную церковь со всею утварью здесь вручаю. И хотя оная доходная церковь и освящена, в которой многократно служба Божия была отправлена, однакож оная движимая, a ныне строится недвижимая. Сего ради прошу ваше преосвященство, дабы своим архипастырским благословением повелел оную Кяхтинскую церковь освятить, и службу Божию по христианскому обыкновению греческого исповедания во оной новопостроенной церкви отправлять, на что желается от вашего, архипастырства благословенной грамоты. Ежели же кроме моего чаяния таковой грамоты дать не благоволите, то прошу против сего моего письма учинить ответ письменный для какой притчины такой грамоты дать не позволяете, дабы я мог Богу изволившу в моей бытности в Санктпетербурхе Святейшему Синоду о том донесть, и оттуда благословенную грамоту требовать. Однакож я надеюсь на ваше архипастырское благоговение, что по своей христианской ревности и премудрому определению благоволите такую благословенную грамоту ныне мне здесь вручить, что не может быть указу Императорского Величества, ниже уставу Святейшего Синода противно. Понеже оное место не партикулярно, но генеральное, где обретается крепостца пограничной дефенсии, при которой одна слобода для государственной икономии, а другая более шестидесяти дворов для генерального пограничного купечества, при которых для остережения немалое число служивых людей пребывать будет. Что и от китайской стороны равномерно учинится, ибо так в генеральном трактате положено.

«Другая такая ж слобода для вольного купечества построена будет при Нерчинском дистрихте при реке Аргуни по силе трактату. Однакож о строении при Аргуни святой церкви еще не определено. И ежели впредь определится, тогда и другая благословенная грамота от вашего преосвященства будет требована. А ныне об одной Кяхтинской упоминаю, и с наивящшею прилежностию прошу, дабы такое знатное и пограничное место службы Божией не лишено было.

Наконец прошу вашего архипастырского благословения, и с достойным респектом пребываю, Вашего Преосвященства Доброжелательный верный и покорный слуга Граф Савва Владиславич.

Co ³⁷ Sawa Wladislavitcz»

«в Иркутску. 12 Июля 1728 году»

Нельзя не заметить в этом письме какого-то укора совести, не позволявшая Владиславичу верить, что Святитель Иннокентий мог забыть нанесенные Ему неприятности, и высказавшегося каким-то ненадеянием на Его сочувствие графскому намерению даже относительно построения церкви. Но Святитель назавтра же препроводил к Графу следующую ответную грамоту:

«Божиею милостию Преосвященный Иинокентий Епископ Иркутский и Нерчинский.»

«Статскому действительному советнику, полномочному министру, чрезвычайному послу Г. Савве Владиславичу, при желании от Господа Бога, в Его Императорского Величества врученных делех благополучия, мира и тишины, благословение препосылаем.»

«Сего 1728 году Июля 12 дня в прошении вашем к нашему архиерейству написано понеже де Божиим благословением, счастием Его Императорского Величества между Росcийскою и Китайскою Империями вечный мир постановлен корреспонденция равномерная установлена, граница разведена и прочее: да при Селенгинском дистрикте при границах на речке Кяхте быть пограничному торгу для пользы всенародной обоих подданных, где и слободы торговые с обоих сторон уже строятся, и оное место Божиим благословением и счастием Его Императорского Величества прославляется, и впредь прославлено будет, при котором и ныне торговых и служивых и прочих более шести сот человек обретается, и при том таком потребном месте по прошению тамошних обывателей купцов и служивых и по силе полной мочи вам врученной, строится в Кяхтинской крепостце святая церковь, в которой де походную церковь оставляете вашего посольства со всем убором, утварью, книгами и прочим, и оная церковь будет наименована во имя Пресвятой Троицы, и Святого Саввы Сербского, и приобщена к Посольскому монастырю при Байкале обретающемуся, и просили, чтоб оную Кяхтинскую церковь нам повелеть освятить, и службу Божию по христианскому обыкновению греческого исповедания в оной новопостроенной церкви отправлять, и желаете на то от нас грамоты благословенной. И Мы преосвященный Епископ таковому благому делу соизволяя, по данней нам власти от самого великого Архиерея Господа нашего Иисуса Христа, строити и совершати в вышепомянутой Кяхтинской крепостце церковь Пресвятой Троицы и Святого Саввы Сербского благословляем. А когда оная церковь строением и украшением по обычаю христианскому в совершение придет, тогда о освящении ее, к кому надлежит, указ немедленно пошлется. Чего для вам и сия наша благословенная грамота дается с подписанием нашея властные руки, при напрестольной Иркутской печати. Дана в Иркуцку 1728 году Июля 13 дня.» Пошлин с Графа не взято.

Получив от Святителя грамоту, Владиславич послал в Посольский монастырь следующий акт для вечного в сей Обители хранения: (который в ней и хранится):

«Всепресветлейшего державнейшего Петра Второго и самодержца всероссийского и протчая и протчая и протчая

Тайный советник и кавалер чрезвычайный посланник и полномочный Министр Иллирийский Граф Савва Владиславич.

«Объявляю каждому, кому о том ведать надлежит, что по указу Его Императорского Величества и по полной мочи мне врученной, по прошению пограничных обывателей и Кяхтинской новопостроенной слободы торговых людей построить велено в новотроицкой крепосце на Кяхте церковь во имя Пресвятой Троицы и Святого Саввы Сербского, в которую церковь для убору приложена из Посольской походной канцелярии Китайской экспедиции походная церковь со всеми церковными утварьми и уборы, какова получена из Государственных иностранных дел коллегии; вышеписанная новопостроенная церковь по указу определена быть парохиею, сиречь под ведением и протекциею Байкальского Посольского Преображенского Монастыря, от которого монастыря будет содержана, и пресвитер для отправления службы Божия, остережения церкви и сбору приходов из оного монастыря прислан и определен, утвари .же и, все церковный уборы вышеписанные из посольской канцелярии Посольского монастыря Игумену прелестному отцу Иову вручены с роспискою, а от Преосвященного Иркуцкого и Нерчинского Архиерея Иннокентия Кульчицкого благословенная грамота получена, и таким образом вышеписанная святая церковь со всем убором, прикладом, утварью и строением остается ныне и впредь под ведением и протекциею вышеписанного Посольского монастыря за неумирающую славу Его Императорского Величества. Чего ради за лутчее уверение сие закрепляю моею рукою и утверждаю печатью, которое останется в Преображенском Посольском монастыре за вечное известие. Дан в Иркуцку Июля 14 дня 1728 года. (М.П.) Co Sawa Wladislawitcz.

Секретарь Посольства»

В том же июле месяце Савва Владиславич отправился в Россию. В Иркутской летописи на этот случай замечено вот, что: «в Июле месяце 1728 года возвратился из Забайкалья в Иркутск Граф Рагузинский: пробыв здесь недолго, он отправился в Россию на судах по р. Ангаре. Но лишь только отвалили от берега, поднялась вдруг жестокая буря с сильными порывами, с дождем и градом. Суда Рагузинская разбросало по реке, чуть не залило водою, так что он едва мог кое как пристать к берегу у Иркутского Вознесенского монастыря. Дождь во время этой бури был так велик, что по улицам Иркутска было воды в колено.³⁸

Такая запись в Иркутской Летописи выражает тогдашнее общественное мнение. Очевидно, что Иркутяне смотрели на Епископа Иннокентия как на обиженного, а на Графа Владиславича как на обидчика, которого надоумил сам Бог еще в последний раз невольно побывать в Вознесенской обители, проститься навсегда с Епископом Иннокентием в том именно месте, где смиренный Святитель вечным своим прославлением покажет, что был достоин посольства в Китай, да Китай не был достоин принять Его, а граф Владиславич не умел оценить достойная.

В то же время, как дана Грамота Владиславичу на построение в Кяхтинской Крепостце церкви, Святитель предписал Посольскому Игумену Иову донести, когда она будет готова к освящению. В начале Сентября Иов донес об окончании постройки, и получил от Святителя следующее предписание:

«Указ Наш архиерейский Посольского Преображенского монастыря Игумену Иову.

Нынешнего 728 году Сентября 3 дня в доношении твоем к нашему Архиерейству написано: по прошению де чрезвычайного посланника Саввы Владиславича благословили Мы Ему в Кяхтинской крепостце построить церковь во имя Живоначальной Троицы и Саввы Сербского, a Ныне де оная церковь построена, и просил, чтоб о посвящении ее дать указ и для служения послать бы туды иеромонаха. И Мы Преосвященный Архиерей, приемши оное твое, прошение повелеваем и благословляем выше упомянутую церковь освятить тебе самому, a иеромонаха для служения к той церкви послать, тебе из вашего же Посольского монастыря, понеже оная церковь к тому монастырю приписана.

рукою (М. П) власною

Октября 4 дня 1728 году.»

По благословению Святителя Иннокентия, церковь освящена Посольским Игуменом Иовом в 18 день Декабря того же 1728 года, приписана к Посольскому монастырю, из которого послан туда на служение иеромонах Митрофан, и начали отпускаться все церковный потребности, как то: свечи, ладан, мука, вино, ризничные вещи, и продовольствие для служащего иеромонаха. Между тем и Савва Владиславич не оставил Ее с своей стороны без некоторого обеспечения. В оставленной им для торговли с китайцами инструкции, в 15 пункте, было сказано: «с каждой телеги торговой, которая чрез заставу пройдет, должны купцы заплатить во святую церковь одну копейку, а которая пройдет с товаром – две копейки³⁹, дабы тем могла церковь быть содержана, понеже до определения не имеет знатних доходов, и сие де не мню, что кому может быть противно, понеже оная церковь строится по прошению пограничных обывателей, и зело нужна для христианского благоговения и для новопостроенной слободы.»

От сей новопостроенной в крепостце церкви во имя Святые Троицы и Святого Саввы Сербского заняла свое название Троицкосавская крепость, или, нынешний Троицкосавск.

Выезд Платковского и самого Владиславича из Иркутска развязал благопопечительному Архипастырю руки на дела существенный – на благоустройство юной Епархии.

Обитатели Иркутска и все имевшие счастие поклониться нетленным мощам первого Епископа Иркутского Вы благоговеете теперь пред ним, как пред человеком небесным. Но за 140 лет пред сим он был и человеком земным. Он обращался на этой же земле и с добрыми и злыми, имел надобность подолгу служения, подумать о тех и о других; был сердцем горе к Богу, но иногда обязывался нисходить и к требованиям житейским, если не к своим, то других, судить о делах чистых и не чистых, решать те и другие, вполне подчиняясь принятому тогда обряду судному, употребляя те же перо и чернила, без которых не обходимся ныне и мы. После этого, кому бы не пожелалось проникнуть в душу Праведника, пока носил Он еще образ похожего на других человека и жил и управлял в нашем городе, в котором теперь следы красных ног Его мы попираем своими невсегда чистыми стонами? Его думы сердечный выражались в Его взглядах на окружавшие обстоятельства, в которых был Он поставлен. В Его отношениях к затейливому архимандриту Платковскому видели мы нрав кроткий, уступчивый, непамятозлобивый. В управлении епархиею Его душа, свободная от привязанностей к миру, открывается полнее. Потому благоговейно проследим это управление, сколько позволять сохранившиеся факты.

Но прежде, чем приведем в явление неусыпную деятельность блаженного Архипастыря, спросим: где жил Святитель Иннокентий? и какое было содержание сего первого Иркутского Епископа?

Как прежде викарному Иркутскому архиерею не было назначено казенного помещения, так и настоящему Епископу Иннокентию не было же указано от Правительства где главу подклонить в том городе, в котором его кафедра. Дом с усадьбою, подаренный Епископу Варлааму дворянином Перфильевым, был застроен мясными рядами. Епископу Иннокентию оставалось одно убежище Вознесенский монастырь. Но монастырь стоить за беспримерно быстрою и широкою рекою Ангарою, переправа чрез которую и ныне не без затруднений (если не в ходу недавно устроенный иностранцем самолет). А тогда затруднены переправы увеличивались еще от неудобства пристани по неустройству набережной. Недавно, со времен Генерал-Губернатора Лавинского устроено шоссе к монастырю Вознесенскому, сократившее путь на 4 версты, а до этого от Иркутска до монастыря надобно было проехать околицею восемь верст, да болотами. Но в Ноябре, Декабре и Марте, при своебычном покрытии и проходе реки, сообщение с монастырем и совсем прекращается. Между тем Святитель Иннокентий, по принятии Епархии остававшийся, как и прежде в Вознесенском монастыре, имел надобность по делам управления часто бывать в городе Иркутске, а по условиям тогдашнего времени обязан был ничем неизвиняемою необходимостию во все царские праздники отправлять служение в Городском Соборе. И опытом зная неодолимые иногда к тому препятствия, Он предоставил своему архиерейскому Приказу сделать сношение с Иркутским провинциальным магистратом об отводе ему под приезд из монастыря временной квартиры в никем незанимаемом доме бывшего Бургомистра Михайла Сухова. Архиерейский Приказ отнесся об этом в Магистрат 25 Сентября 1727 года, а от 28 числа получил ответ, что двор бургомистра Сухова имеется по присланному охраненному листу от графского сиятельства в свободе, и постою на тот двор ставить не повелено; а ежели востребует Преосвященный Иннокентий Епископ об отводе двора на приезд, окроме помянутого Сухова двора; от посадских, то отведен будет в неукоснительном времени где будет Его Преосвященству пристойно. А с подлинного охранительного письма при сей де промеморий приобщается копия.

Любопытно! Прочитаем, что писал Граф Савва Владиславич в охранном листе?

«Ея Императорского Величества Стацкой действительной советник, чрезвычайный посланник и полномочной министр, Иллирийской Граф Савва Владиславич. Сим моим охранным листом объявляю каждому, и кому о том ведать надлежит, наипаче Ея Императорского Величества министром, комисаром, офицером и всякого чина людем, что я в порученном мне Китайском посольстве; на моем проезде жил в Иркутску несколько месяцев и имел квартиру в доме господина бургомистра Михаила Сухова но Токмо для моего покою, как для разговоров вседневных и формации о торговом состоянии сибирского купечества за лучшую пользу установления впредь коммерция всероссийского с китайским государством. А понеже я от нево получил довольное обходительство, усмотри, что он бургомистр обретается неотменно в магистрате в делах Ея Императорского Величества, того ради (но смотря на мене, что я y него был на квартере) сим по силе указа Ея Императорского Величества, его бургомистра дом впредь уволяю от постою до моего возвращения из Китая, дабы тем постоем никому от вышнего до нижнего чина его бургомистра не утеснять, и в сущем доме его, где он пребывает, где я на квартере был, отнюдь никому не ставиться, дабы дом его был свободен от постою для свободного исправления дел Ея Императорского Величества, до нево касающихся. Чего для сие закрепляю своею рукою и утверждаю печатью. Дан в Иркутску июля 16 дня 1726 года.

Промедлив несколько дней, Преосвященный послал в магистрат иеродиакона своего Серафима Месяцова с словесною просьбою об отведении под приезд Его помещения в доме посадского человека Ивана Заозерского. На это магистрат отвечал Преосвященному, чрез архиерейский приказ от 21 Октября следующею бумагою: «понеже ныне оный Заозерской обретается у дел в таможне Его Величества всегда, и объявляет, дабы ему быть от того уволену: сего ради о том с ним получа магистрат адмистицыум, постоем весьма не соизволяете, но разве за собственную волю его Заозерского будет изготовлен. Ныне сим иркутской провинциальный магистрат предъявляет, дабы архиерейский приказ соблаговолил Преосвященному Иннокентию, Епископу Иркутскому и Нерчинскому квартиру к приезду Его в Иркутск требовать от протопопа с товарыщи.»

Ту и другую бумагу из магистрата подписали выборные: Максим Лебеде в, Петр Пономарев и Афанасий Гробов и Дьяков. Скрепили первую Иван Булатов, а вторую канцеляриста Григорий Елисеев.

Представители тогдашнего Иркутского гражданства! Очень немилостиво, что вы отказали архиерею, и своему первому Епископу в первой потребе – в крове и ночлеге, и указали на отведение приюта архипастырю как на исключительную повинность духовенства. О! если бы, Иркутские граждане, ведали вы тогда день посещения вашего, кто этот Странник, к которому отнеслись вы столь немягкосердечно. Временного крова просил у вас вечный ваш, ваших потомков, вашего города Покровитель. И вы Ему в том отказали. Но небожители мести не знают. Может быть многие уже из детей и внуков ваших воспользовались и пользуются благодеяниями прославленного Святителя, Которого Святая обитель сделалась теперь всеобщим кровом всех прибегающих к Нему с верою.

Сказать мимоходом, что и ныне большею частию у Иркутских протопопов с товарищи домы не столь обширны, чтоб оставалась лишняя комната для помещения особы архиерейской; а за 140 лет, когда дом бургомистра Сухова, который бы ныне составлял не более, как пристройку при капитальном заведении, считался первым в Иркутске, можно судить, в каких хижинах помещалось духовенство. Однакож Святителю, застигаемому в Иркутске или темнотою ночи, или невозможностию переправиться через реку Ангару в Вознесенский монастырь, оставалось по необходимости тесниться пока у протопопа с товарищи.

О неотложности построения в Иркутске архиерейского дома Преосвященный представил Святейшему Синоду, а между тем должен был склонять утомленную делами главу свою там, где застигала Его в Иркутске темная ночь. Слишком год продолжалось сие странничество. Наконец – наступила глубокая осень 1728 года; настал Декабрь. Шуга⁴⁰ на Ангаре напомнила, что сообщение между городом и Вознесенским монастырем прекращается, а Святителю по случаю великих в этом месяце молитвенных дней было необходимо находиться в городе. Между тем посол Владиславич давно уже уехал в Россию, и следовательно его охранный лист на дом Бургомистра Сухова не имел приложения к делу, и самый дом этот оставался ни кем незанятым. Все это вынудило Преосвященного, от 11 Декабря 1728 года еще попытаться отнестись с просьбою об отведении себе временной квартиры в этом доме, как ближайшем к Собору. Но Он обратился уже не к магистрату, а в Иркутскую провинциальную канцелярию. Воеводы Измайлова в это время не было в Иркутске, он уехал за Байкал встречать возвращавшейся из Китая Караван. Провинциальная Канцелярия поступила вежливее, чем городский магистрат. От 16 Декабря она предписала Городничему Кашаеву для приезда в Иркутск Его Преосвященству очистить показанной двор Иркутского сын-боярского Дмитрея Елезова⁴¹. Изворот подлинно канцелярский. Преосвященный просит дом Сухова, Ему и отводят на бумаге «показанной» двор, но, на самом деле, не Сухова, а Елезова, пользуясь, конечно тем, что Владыка не был хорошо знаком с положением домов, и смежный дом Елезова мог принять за дом Сухова. Как бы то ни было, а на долго смиренного домика Елезова выпал жребий вмещать в себе Праведника около трех лет. Последний потомок Елезовых, почтенный старец Михайло Андреевич Елезов, скончавшийся в 1851 году при Спасской церкви, с торжеством и благоговением указывал ту комнату, в которой имел пребывание Святитель⁴², На месте же дома Бургомистра Сухова, рядом с Елезовым, при Генерал-Губернаторе Лавинском выстроен католически костел. В 1862 году 29 Августа, в самый благовест к поздней Литургии, у католиков загорелись службы, и по близости пламя охватило бывшую квартиру Святителя. Однакож в этом обгорелом здании оставался еще уголок для приюта бедного чиновника, занимавшего дом, зятя покойного Михаила Андреевича.

Теперь о содержании первого Иркутского Епископа. Знаем, что Тобольский Митрополит чрез приказного своего. Слопцова отсчитал Епископу Иннокентию данных с церквей денег и на содержание Его особы, и келлии, и певчих и архиерейского приказа 104 р. 42 к. в год. Но что значили эти лепты в отдаленном месте, при дороговизне на все жизненные потребности? и тогда, как на иждивении Епископа Иннокентия состояла большая свита из 12 человек, а именно: из одного иеромонаха – Лаврентия, из двух иеродиаконов-Тарасия и Серафима, из иподиакона – Егора Рещикова, из трех певчих Дмитрия Севастьянова, Григория Мишенева и Андрея Попова, и из пяти подьяков – Ивана Плотникова, Григория и Михаила Ключеревых, Михаила Яворского и Ильи Лавровского. Все сии лица назначались с Епископом Иннокентием в Пекин, и теперь, от него не отчисленные, требовали и пищи, и одеяния, тем более, что и при Иркутской Епископской кафедре они были необходимы⁴³. Святитель не имел формального отказа в том окладе, который определен был по случаю назначения Его в Пекин, и рассчитывал на его получение. Однакож сыны века сего, мудрейшие в роде своем паче сынов века оного, и эту надежду уничтожили. Известно, что при назначении Святителя в Китай на содержание Его со свитою ассигновано было ежегодно по 1500 рублей. На 1721 год оклад этот был ему выдан в Тобольске. За тем неизвестно, откуда получил он оклад свой за 1822 год. Только в 1723 году Селенгинское казначейство затруднилось выдавать ему 1500 рублей, потому что он жил не в Китаях, а в Селенгинске. Наконец по настоятельной просьбе Святителя, казначейство отпустило Ему 500 рублей, и потом еще 500 рублей, и донесло Тобольской Земской Конторе, прося ей на этот случай разрешения. Контора донесла в Петербург, и отсюда пришло предписание додать Епископу Иннокентию Переяславскому положенный оклад китайскими товарами парчами за вычетом четвертой части, я на гошпитал. Иркутская провинциальная Канцелярия навела справку, что Епископу Иннокентию выдана в счет 1723 года тысяча рублей, и предписала на остальные, причитающиеся Ему, за вычетом, за 1723 год на 110 рублей выдать в Селенгинске вещами. Этим же указанием и рассчетом руководствовалась Канцелярия в 1724, 1725 и 1726 годах. Но когда Святитель в Сентябре 1727 года уведомил Иркутскую Провинциальную Канцелярию, что он на этот год ни откуда никакого жалованья не получал, и просил об отпуске: тогда Канцелярия отозвалась, что имеет указ о бытии Его Преосвященства настоящим Иркутским Епископом, но о назначении ему жалованья никакого предписания не имеет; выдать же Ему по прежнему окладу не решается, так как он в Китай не уехал, а указом де было велено отпускать эту сумму, покамест он будет в Китаех у определенного дела. Святитель отписал, что он по 26 число Августа сего года был со Свитою в путеследовании, а не на Епархии, что на прокормление и на жалованье служащим при Нем средств никаких не имеет, понеже Иркутская Епархия самая малая, от которой ничтожен и приход экономии, и просил выдать ему пекинский оклад хотя по 26 Августа, при таковом с Его стороны обязательстве, что если выданные деньги потребуются в возврат, то Он их заплатит. Воевода Измайлов последней отписки не

принял, а сказал посланному, что о вышеписанном о архиерейском жалованье писано в Тобольск, и без повелительная указа жалованья дать не смеет, и чтобы Его Преосвященство не изволил больше и трудиться. Преосвященному оставалось и по этому предмету обратиться с просьбою в Святейший Синод, а между тем нести, и нести до конца жизни тяготу лишений, со всею свитою. У Него была мягкая рухлядь, выданная Ему в прежнее время вместо денежная жалованья, – но ей не было сбыта за неокончанием еще в то время переговоров с Китаем и за неоткрытием пока пограничной торговли. По этой, конечно, причине и вольных покупателей не находилось. И архиерей Божий, ныне многих богатящий, должен был питаться подаянием. Иногда из-за Байкала пообещают ему рыбки; изредка подгородные крестьяне пожалуют Ему пшенички; Вознесенский монастырь с своей стороны не отказывает Ему и служащим при нем в хлебе, но не может дать более; разграбленный Платковским, в деньгах и на свои необходимые потребы нуждается. Да и Святитель был далек от того, чтоб взять у монастыря последнее в виду разрушавшегося храма Вознесения и утлых стен обители. Вот чем началось служение у нас нашего Первосвятителя, – неимением необходимого крова и дневного пропитания.

Впоследствии, когда, по переговорам Владиславича, установилась торговля между Китаем и Россиею, Епископ Иннокентий при содействии Воеводы Измайлова променял мягкую жалованную ему со свитою рухлядь на китайские товары, как-то на камки, китайки и т. п. Но и отсюда сколько для него огорчений! Вымененные вещи нужно было через распродажу в Иркутске обращать в деньги, чтоб иметь содержание со свитою, – а как далека была душа Праведника от куплей житейских! К тому Тобольская Канцелярия взглянула на этот промен на Кяхте, как на обыкновенный коммерчески оборот, и сколько ни отписывался Святитель, что промененная рухлядь составляла от казны Его жалованье, а не товар, – предписала взыскать с Него таможенную пошлину.

Так Господь устроил, что год и месяц утверждения Святителя Иннокентия на Иркутской кафедре ознаменован уничтожением важная зла, тяготевшего над русским Духовенством. В Святейшем Синоде 25 Января 1727 года состоялось определение, чтоб в Московской Синодальной Канцелярии, во всех духовных Дикастериях, в Приказе Инквизиторских дел, и в других местах, из всех дел учинить обстоятельные выписки, кто, когда, куда, из какого чина был определен в провинциал-инквизиторы и в инквизиторы, и учинена ли кем-нибудь из них хотя малейшая польза? Не более ли от них вреда, и сколько имеется известий и дел о их непорядках? И все сии сведения доставить в Святейший Синод. По собрании сведений, Св. Синод вывел заключение, что от инквизиторов не только пользы не явилось, но за многими из них обнаружены противозаконные и гнусные дела, именно: за новогородским, сибирским, белогородским, великоустюжским и холмогорским, а о прочих, де, вероятно обиженные и доносить не смели из боязни, потому что инквизиторы и суду архиерейскому были неповинны. За тем Святейший Синод приняв на справку, что Именным указом 1724 года февраля 5 дня велено было уменьшить число архимандритов, заменив их игуменами, оставив первых только в знатнейших местах епархий, и поручить их надзору парохиальные причты, разделя по дистриктам, поставив сим архимандритам в обязанность иметь надзор за белым духовенством, и обо всем извещать Епархиального архиерея, –31 Мая того же 1727 года определил: 1.) как в Синодальной Области, так и во всех епархиях, всех провинциал-инквизиторов и инквизиторов от дел их, до указа, отрешить, и содержать где пристойно, под присмотром в братстве, a дела их все описав, и справясь, по архиерейским домам и по монастырям, составить о злоупотреблениях их выписки. К тому 2.) в городах и уездах всем, духовного чина людем объявить указами об отрешении инквизиторов, и чтоб теперь все обиженные смело доносили на них Епархиальным архиереям немедленно, а архиереи, исследовав, представляли бы свои мнения с резонами в Святейший Синод. И 3.) для надзора же за духовенстном определить закащиками духовных властей и Поповских Старость.

Преосвященный получил этот указ 26 Декабря 1727 года, и предписал по Епархии объявить чрез публичное прочтение при собрании всех священников, предоставив обиженным приносить на инквизиторов жалобы в Иркутский архиерейский приказ самою сущею правдою. Затем, по применению к Именному указу 1724 года Февраля 5 дня, Преосвященный Иннокентий Игумена Посольского монастыря для лучшего надзора за отдаленным Забайкальским духовенством, определил закащиков над закащиками; и наконец Иркутскому градскому духовенству предоставил избрать из среды себя достойного священника для принятая должности Поповского Старосты, и выбор представить на свое утверждение.

Но как в Святейшем Синоде явилась громада дел о злоупотреблениях Инквизиторов, тогда как и без оных в нужнейших церковных исправлениях происходили не малые трудности, то скоро, именно 21 Июля того же года, Синодальное определение 31 Мая изменено, и предоставлено дела об инквизиторах решать окончательно и на местах Епархиальным архиереям. Но Святитель Иннокентий все эти дела, как до него бывшие, покрыл снисхождением, и в производстве ни одного из таковых при нем не было. Да и Провинциал-инквизитор Иевлев еще в 1726 году, когда Святитель Иннокентий выезжал вторично за Байкал и оставил его в Вознесенском монастыре беззащитным, поспешил от наглых обид от Платковского убраться в Тобольск.

Иркутское же Духовенство, согласно предложение Преосвященного, избрало из среды себя Поповского Старосту, священника Прокопиевской церкви Иоанна Петрова Старцова. Святитель утвердил в Январе 1728 года выбор и дал священнику Петрову следующую инструкцию:

По указу Его Императорского Величества, и по благословенно Архиерейскому, и по приговору всех Иркутских соборных и приходских священников, выбран ты быть в городе Иркуцку священническим старостою на сей 728 год, того для надлежит тебе в действии поступать по нижеследующим пунктам:

1. Во всех церквах смотреть всякого благочиния церковного, такожде и над всеми священниками, не бесчинствуют ли, не шумят ли но улицам или в церквах пьяни, не пьют ли по кабакам, нет ли церковного молебствия двоегласно, и прочая по прибавлению духовного Регламента о священниках. А ежели что усмотришь противно Регламенту и указом Е. И. В. должен немедленно доносить Его архиерейству.

2. Указы Е. И. В. которые будут посылаться к тебе из Иркутска из Архиерейского Приказу для всенародной публики, отдавать в городе по церквам с росписками, а в деревни Иркутской десятины посылать с теми указами поочередно дьячков и пономарей, а на подводы с градских церквей собрать в одну сумму деньги, по чему надлежит; и когда прилучится, то из той суммы наймывать.

3. Смотреть накрепко, чтоб не было в Иркуцку монахов или священников из иных слобод, волочащихся долговременно без пашпортов. Аще где таковые обрящутся, то должен ты по указу Его Императорского Величества таковых ловить и отсылать в Иркутской Архиерейской Приказ.

4. Должен еси смотреть, нет ли где тайных или явных раскольников из мирских или из духовных. О таковых, как скоро уведаешь, репортовать в Иркутский Архиерейский Приказ немедленно.

5. По состоявшемуся прошлого 722 года Декабря 14 дня блаженные и вечнодостойные памяти Е. И. В. указу, продающих свечи из невежд по стогнам, и восклицающих по улицам, и не по формам сделанные, по указам Е. И. В., каковы состоялися в Святейшем Правительствующем Синоде в прошлом 724 году Майя 30 дня, таковых ловить тебе с церковники, кто где попадется, a свечи отобрав отдавать в те церкви, в котором кто приходе живет, церковным старостам с роспискою. А в рядех смотреть у купецких, чтоб были продаваны свечи, деланные по формам. Аще же не так: то и те обирать и отдавать в Собор старостам по томуж с роспискою. Аще же кто силен явится, писать о нем в Иркутской Архиерейской Приказ немедленно.

6. Дань собрать с градских церквей по окладному табелю приложенному при сей Инструкции, и собравши принести к отдаче в Иркутской Архиерейской Приказ.

7. Смотрение доброе иметь по домовым мелким иконам, приносимым от разночинцов в церкви, как указ блаженные и вечнодостойные памяти Е. И. В. состоявшийся прошедшего 723 года Февраля 19 дня повелевает.

8. Аще же что иное усмотришь противное указом Его И. В. о том должен немедленно доносит Его архиерейству. А по вышеозначенным пунктом должен еси неленостное и бодренное тщание показать. А за презрение и несмотрение достоин будеши против меры дела штрафования.

В числе первых предметов благовнимания Епископа Иннокентия были: введение порядка в совершении церковных служб и приходских треб, побуждение нерадивых мирян к очищению совести, вообще народная нравственность и поведение самого духовенства.

По вкоренившейся издавна привычке, в Иркутске священники очень рано отпевали Литургию, к крайнему неудовольствию мирян. И вот в устранение сего непорядка распоряжение от 12 Ноября 1727 года,

«Указ Преосвященного Иннокентия Епископа Иркутского и Нерчинского из Иркутского из Архиерейского приказа в Иркутск протопопу Петру Григорьеву с товарищи.»

«Понеже известно учинилось Его Преосвященству, что к литургии Божией весьма рано в Иркутску благовест бывает. A многие той ради вины, за неотправлением дел им врученных, слушания Божественной Литургии лишаются, того ради повелеваетея вам, чтоб в малые дни к литургии благовест был в полтора часа дни, а в великие в три часа. Ради же лучшего порядка всякому когда можно выслушать, петь по всякой день в Соборах понедельно раннюю Литургию, а имянно в отдачу часов не продолжая благовест, но токмо трижды в колокол ударить. И тебе протопопу по получении сего указа собрать всех священников и прочесть им сей указ, дабы всякой ведал и чинил, как выше изображено, непременно.»

Чтоб понять распределение часов, какие назначались для совершения божественной Литургии, нужно знать, что тогда счет часов начинали не с полдня и не с полночи, как ныне, а с восхода и заката солнца; с восходом солнца считался первый час дня, с захождения солнца считался первый час ночи. И как, в половине Ноября, когда состоялся указ Преосвященного, солнце восходит в Иркутске в половине 8-го часа, то с этого момента и считался первый час дня. Следовательно, полтора часа дня, когда велел Преосвященный благовестить к литургии в будни, будет соответствовать, по нынешнему счислению, 9 часам утра; а три часа дня, назначенные для благовеста к Литургии в праздники – соответствуют половине 11 часа утра. Указанный же благовест к ранней Литургии в отдачу часов, определялся тем переходным временем, когда оканчивался последний час ночи, и начинался первый час дня, то есть, началом восьмого часа утра, когда начинало рассветать.

Несмотря на то, что приходские домы в Иркутске еще в 1728 году были разделены по числу Церквей, некоторые из священников, не довольствуясь своим уделом, вторгались для исправления треб в чужие приходы. Преосвященный обратил на это строгое внимание, и двумя предписаниями от 19 Марта – одним на имя всех приходских священников, а другим Иркутскому Поповскому Старосте подтвердил, чтоб священники, кроме самых экстренных случаев, не входили в чужие приходы для исправления треб; только не возбранил мирянам исповедываться кому у кого угодно, хотя бы и у чужеприходных священников, в последнем случае с тем, чтоб исповеданные получали от исповедавшего записку, и по ней причащались св. Тайн в своей приходской церкви. Вот подлинные слова Святителя: «чтоб по получении сего, священники от своего в другой приход за требами не ходили без позволения того прихода священника отнюдь, кроме необходимой нужды, и не в един дом невступали молитвит, крестить, погребать и причащать; а на исповедь принимать хотящих и из чужого прихода невозбранно, а к причастию отсылать в приход его, давая ему отпусковое письмо, что был на исповеди и достоин причаститься, для лучшего усмотрения по указом, что он его прихожанин не раскольник ли есть, понеже без сего регламентная регула исполнитися не может, и в метриках у священников будет великое помешательство, которое и есть уже, понеже о исповедавшихся бывает всегда написано, что все, де, мои прихожане не были на исповеди в сей год, иди в той были на исповеди, – чему быть весьма сомнительно, и в канцелярии репортовать ради братия с неисповедавшихся по указам штрафа обстоятельно невозможно. И вам, старосте поповскому со священники, по получении сего, чинить неотменно; а ежели кто будет противно чинить, то на таковых доносить к нашему архиерейству; а кто из мирских, по ссоре со своим священником будет звать священника из чужова прихода молитвить, крестить, причащать, и браком сочетавать, таковым объявлять Наше неблагословение.»

Законом, или точнее, низвращением⁴⁴ закона предоставлялось светским командирам не бывших у исповеди и Св. Причастия понуждать к исполнению долга денежными штрафами; для чего духовное Ведомство обязывалось доставлять тем командирам именные о небывших у исповеди списки. При вступлении Епископа Инноконтия в управление Епархиею, в Городе Иркутске таковых оказалось 421 душа обоего пола. От 19 Октября Святитель препроводил в местную канцелярию как Иркутские, так и тщательно, по приказание Его, собранный по уездам Ведомости и настоял, чтоб установленный законами штраф был с небывших у исповеди взыскан, и о том архиерейский приказ был бы уведомлен. Воевода Измайлов отвечал, что на сей раз до случаю милосердного Его Императорского Величества указа из Высокого Сената от 28 Марта сего 1728 года, Его Императорское Величество для дня коронования своего, милосердуя к своим верным подданным, на которых людех по делам положены какие штрафы, править не велел; но что присланным из архиерейского приказа Ведомости объявлены кому следовало с подтверждением, дабы они впредь по вся годы исповедывались под опасением на будущие годы неотменного штрафа.

Но так только писал Воевода, а на деле далеко не был ревнителем святого долга. Попечительный Архипастырь независимо от узаконенных за небытие у исповеди и святого Причастия штрафних денег, указал другое побуждение к исполнению христианского долга. Скоропостижно умиравшие, хотя бы от удара, или замерзания, или от угара, или от случайных поражений отвне, или от рук убийц, не иначе были удостойваемы погребения при Церквах, как по строгом дознании, были ли таковые в течение предшествовавшего внезапной смерти, года у исповеди и св. Причащения. Если оказывалось противное, то они как не заслуживавшие почета церкви зарываемы были за городом. Это же правило прилагалось хотя и не к скоропостижно умершим, но без должного Христианского напутствия.

Пьянство и разврат не были чужды Иркутску. Против первого Святитель вооружился строгим запретом, чтоб опившиеся, и вообще умиравшие в следствие невоздержания были совсем лишаемы Христианского погребенья, отвозились за город на дальнее расстояние, и там зарывались как самоубийцы. Радикальным же врачеванием всех господствовавших пороков, преимущественно плотских нечистот, признавал Он постоянное проповедывание Слова Божия и правил христианской жизни. «Читаются ли по церквам печатные буквари с толкованием Заповедей Божиих, разосланные от Святейшего Синода по Епархиям на тот конец, дабы приходящие в церковь Божию и готовящиеся к исповеди и святых Таин причастию люди, слыша заповеди Божии и толкование на них, и осмотрясь в своей совести, лучше могли ко истинному покаянию себя приуготовить?» спросил Святитель Иннокентий Поповского Старосту. И получив ответ отрицательный, строго подтвердил исполнять предписанное. Спустя два месяца, Святитель писал Поповскому Старосте следующее: «Понеже от некоторых людей мы известны учинились, что во граде Иркутску умножились между людьми блудные дела, за что грядет гнев Божий на сыны противления, того ради повелеваем тебе, чтоб всем городским священникам, соборным и приходским приказать накрепко, дабы оные читали книжки-Заповеди с толкованием Закона Божия в Воскресные и праздничные дни яко на утрени, так и после Литургии, также и иных Святых Богоносных Отцев поучения душеспасительные, да поне негли кто от слышащих, слышав и познав свою совесть, исправится. А аще кто от священников по церквам выщевеленного исполнять не будет, таковых не брегущих о стаде словесных Христовых овец усмотря доносить нашему архиерейству, да не слышат они за свое небрежение сей страшный глагол Господень: от рук ваших изыщу овец моих!

И не напрасно говорил Святитель, что грядет гнев Божий на сынов противления. Действительно, не проходило года, чтоб Господь не посетил невнимательных к внушениям своего Святого Архипастыря край каким-либо выражением Своего гнева. В Мае 1728 года обнаружились по ту и по другую сторону Байкала признаки страшной засухи. Святитель повелел по всем церквам города Иркутска и по дистриктам на всякой литургии прилагать моления о дожде, а сверх того, по субботам петь акафист ко Пресвятой Богородице о ниспослании дождя, в Воскресные же дни ради общего молебствия собираться всем Иркутским Священникам в Собор. Замечательно, что Прозорливец не приказал прекращать этих молебствий до конца Июля. И действительно, первый, кажется, дождь оросил землю в день отбытия из Иркутска посланника Саввы Владиславича (30-го Июля), пролившийся с бурою, прибившею недоброхотного к Святителю вельможу к монастырю Вознесенскому, где имел пребывание Святый Иннокентий, для примирения. В 1729 году напротив беспрерывный дождь лил во все лето. Оканчивался Июль, а ведро не сменяло ненастья. И опять Святитель принял предстательство пред Господом за повинную паству, как Авраам за Содомлян. Опять предписал молиться по всем церквам. В следующих 1730 и 1731 годах снова слышится веление Святителя: «по желанию нашему, к общему всех православных Христиан благу, повелевается соборне со всеми градскими священники, в Соборе совершить ко всех благих Подателю, Всещедрому Богу молебное по последованию требника о дожде пение по Божественной Литургии, да и впредь по вся дни нынешние весенние, как в Соборе, так и у всех градских церквей чередным священникам исполнять на всяк день.»

Молитвы Святителя не ограничивались местом Его пребывания, но возносились за всю вверенную Ему Паству: также и внимание Его к народной нравственности не останавливалось на одном Епархиальном городе Иркутске, но простиралось на все пределы Епархии. Частию по своим немощам, a более по скоплению разнородных и многосложных дел управления епархиею новою, отдаленною от столиц, разстроенною, безмерно обширною, главное же за неимением средств на разъезды, Святитель не мог посещать лично каждый приход, особенно Забайкалье, кроме ближайших церквей к Иркутску, и действовал взамен этого чрез доверенных. Сверх постоянных Закащиков в Иркутской десятине, в Верхоленске, в Ильиноке за Байкалом, и в Нерчинске, ежегодно посылались для обозрения Церквей и состояния приходов по ту и по другую сторону Байкала особенные лица с подробными от Святителя наставлениями. Так, в январе 1728 года, для ревизии всего Иркутского Заказа, куда входили церкви от Иркутска до Балаганска по ту и другую сторону Ангары, а на восток до Верхоленска на Лене, посылан был иркутский Поповский Староста священник Старцев, а в заморские Нерчинский и Селенгинский дистрикты командирован был для дознания и исправления непорядков Игумен Вознесенского Монастыря Пахомий. В следующем 1729 году ревизовал Церкви и приходы Соборный Ключарь Священник Иван Дмитриев. В 1730 году ревизором был начальный иеродиакон Святителя Тарасий. Причти в таких случаях предварительно заранее обвещались. Святитель брал во внимание малограмотность священников и совершенную безграмотность Церковных старост, тогда как в то время вся ответственность по денежным суммам лежала на сих последних, и не желал захватить тех и других в расплох неприготовленными. Закащикам и ревизорам предоставлялось брать подводы с проводниками от церкви до церкви со священников и причетников и деньгами на письменное производство с каждой церкви по пропорции. За всякую же излишне взятую копейку, а также за потворство и сокрытие истины, Святитель угрожал ответом пред Богом и пред своим смирением. Обязанностию как закащиков так и временно-объездных было: осмотреть прочность и чистоту Церкви; обратить внимание на поведение клира и прихожан; мелкие жалобы разбирать на месте, а о более важных доводить до сведения Архиерейского; давать причетникам новичные указы, т. е. именем настоящего Преосвященного подтверждать право их служения, полученное ранее сего; дознавать, не волочатся ли где пришлые попы и монахи, не скрываются ли где явные или тайные раскольники, не допускаются ли в продажу не свядетельствованные духовным начальством иконы; поверять церковное достояние, как в вещах так и деньгах чрез учеты церковных старост, обращать особенное внимание на Метрические книги и Исповедные росписи, на сбор венечных пошлин, и в последнем случае дознавать, не совершено ли где незаконных браков. Закащики о своих наблюдениях обязаны были доносить по истечении года, а о случаях особенной важности в тоже время; объездные же ревизоры, по возвращении, представляли Преосвященному подробный журнал своих действий. О монастырском быте требовались отчеты от настоятелей монастырей.

При таком наблюдены, Святитель Иннокентий был ведом о каждом незначительном непорядке в Епархии. И строг был суд праведника над испорченным духовенством, по мере собственной чистоты Его жизни и благоговения к установлениям церкви. Грубые проступки не только в мирянах, прикосновенных к суду церковному, но и в причетниках и священниках исправлял Он наказаниями телесными, от которых не избавлялись в то время ни графы, ни князья ни даже почетные чины иерархии. В этом случае Святитель следовал и действующим законам и необходимости. Если бы исправлять тогда вины духовенства нынешним духовным наказанием – отлучением от священнослужения: то кем бы заменять отлученных? Менее неблаговидные нарушения законности вызывали другие соответственные проступкам меры вразумления. Представим примеры. Один послушник в Вознесенском монастыре пошумел не трезвый за трапезою; другой в Посольском монастыре обозвал товарища беглым солдатом: оба были наказаны в урок прочим шелепами. В Иркутске, отъявленный порочною жизнию поп, на поминовенном обеде оскорбил поносными словами Соборного Ключаря: архиерейский Приказ присудил обидчика за пьянство и буйство к телесному наказанию, а за оскорбление чести Ключаря к денежному штрафу годового жалованья (7 руб) получаемого сим последним. Святитель утвердил приговор, но не отказал Ключарю в желании простить обидчику штрафные деньги. Один иеромонах Вознесенского монастыря, напутствуя больного вкладчика, сделал намек, чтоб умирающий, к жертвуемым четырем рублям, прибавил еще рубль. Узнав об этом, Святитель велел четыре рубля взять в казну монастырскую, a иеромонаху сказать, что от дальнейшего наказания за припрошайство избавляется он только за старостию лет. Священник Иркутской Тихвинской церкви Филипп Васильев попросил запискою священника села Уриковского, чтоб сказненного в этом селе преступника Силу Шелехова похоронить с отпеванием при Церкви, тогда как тела казненных должны были доставляться в убогие домы для погребения на особом кладбище. Святитель приказал обоим священникам, за нарушение закона, вырыть сказненного из могилы своими руками, и на своих раменах отнести в Убогий дом. Один сельский Священник, именем Иов, в нетрезвом виде велел пономарю привести в духовный приказ т. е. в свою квартиру церковного сторожа, чтоб наказать его. Пономарь не послушался; священник отрешил его от должности. На поданной от пономаря жалобе Святитель написал: «священнику в пьянстве не храбрствовать, и дому своего духовным приказом не называть. Аще же впредь бесстудие его Иовово явится: то будет жестоко наказан. А пономарю быть по прежнему.» – Причетники, которые большею частию поступали на сии должности из мирян, в случае подозрения в нечистой жизни немедленно выбрасывались из духовного звания. Равно нетерпимы были обличенные в суевериях. В книге у Троицкого дьячка случайно найден местным священником свиток, содержавши заговор на счет успешности в бывших тогда в обычае кулачных боях. Святитель несмотря ни на какие оправдания бойца, отрешил его от должности и отослал в светскую команду для наказания. Чтоб отстранить от вдовых священников всякое нарекание, на приходах оставлялись из них лишь самые благонадежнейшие, и не иначе, как с выдачею им Епитрахальных⁴⁵ грамот, то есть, особенных письменных дозволений от Владыки совершать службу и требы (при чем первая принадлежность Епитрахиль), и грамоты эти возобновлялись каждый год, смотря по образу жизни вдовца. Сколько ни пытались Ильинские за Байкалом прихожане выхлопотать своему любимому Священнику Даниилу Иванову таковую грамоту на дальнейший срок, но Святитель был не изменен в своем правиле. Иркутские священники, пользуясь пребыванием Святителя большею частию в Вознесенском монастыре за рекою в 5-ти верстах от города, опускали иногда Божественную службу в Воскресные и Праздничные дни. Преосвященный приказал Поповскому Старосте доносить себе по этому предмету еженедельно. Но когда и за сим обнаруживалось нерадение, тогда призывал он небрежных в монастырь, вразумлял, и в случае новых опущений, грозил своим гневом. Не только священники, диаконы и причетники, но и низшие прислужники церковные, были предметом Его внимания. Трапезник Тихвинской церкви с Церковными ключами отправился раз в питейный дом. И это не утаилось от наблюдательного Епископа. Трапезник наказан заключением в цепь, да в продолжении нескольких дней, сеянием муки на келарской Вознесенского монастыря, и оставлен на должности с крепким обещанием помнить свою обязанность.

У самых огрубелых преступников есть внутреннее чутье, которое сейчас различит: совершается ли наказание над ними во имя истины и справедливости, или в следствие гнева и раздражения, нередко возбуждаемых властительным Я⁴⁶. На этом основании кажущаяся строгость Святителя никого не озлобляла, не отталкивала, не вызывала ропота, потому что в основании ее лежала чистая, без всякого лицеприятия любовь к порядку и к самим согрешающим. И тем многолюбезнее являлись стропе суды Архипастыря, что при выполнении буквы законной, решения Его, насколько было можно, растворялись милосердием, и Праведник умел снисходить ко всем человеческим немощам. Доказательством последнего служат следующие факты: один крестьянин, Матвей, после трехлетней супружеской жизни впал в болезнь и пошел в Россию искать врачевания по святым местам. Молодых лет жена его Авдотья, долго не получая о муже никакой вести, вышла за другого мужа, Аввакума Седельникова, который выпросил позволение на брак у ее свекра Прохора за 25 рублей. Но чрез шесть лет первый муж Авдотьи из России явился. Поступило прошение, что с вероломною женою он жить не хочет, а желает вступить в супружество с иною. В архиерейском Приказе состоялось по этому делу такое решение: Аввакума Седельникова с Авдотьею, по 92 прав. Вселенского Собора развести, бить плетьми, и запретить ему впредь жениться, понеже он ведая, что у Авдотьи есть муж, не осведомился о том, жив ли этот муж. Авдотью за то, что она жила без мужа блудно, и вышла потом за другого, не получив верного известия о первом муже, также бить плетьми, и поскольку первый муж принять ее не соглашается, то заключить ее на всю жизнь в Девичий монастырь на покаяние. Свекра ее Прохора за то, что он без приказного повеления имел денежную сделку с Аввакумом, и аки бы продавал свою невестку, бить плетьми нещадно, чтоб иным так продавать невесток было не повадно, а деньги велеть возвратить. Решение это составлено по точной букве действовавших тогда законов, и не могло не быть утверждено Святителем. Но и благосердие Архипастыря не могло не быть ведомо Пастве. Аввакум подал жалобную просьбу, что он молод 25 лет, и что также молода бывшая жена его; первый муж не берет ее, а у него Аввакума между тем расстраивается хозяйство и домишко валится. И вот резолюция Святителя: да последняя не будет горшая и понеже первой муж отрекся жены Авдотьи, того для выслать ее из монастыря к второму мужу, понеже живут оные порознь в младости. По подобному же делу крестьянского сына Исакова, женившегося на солдатке Федосье во время безвестной отлучки мужа ее, после грозного судебного приговора, сходного с вышеизложенным, также утвержденного Епископом Иннокентием, просьба от Исакова, чтоб отдать ему отвергнутую первым мужем и заключенную в Монастыре Федосью, получила следующую Святительскую резолюцию: выслать из монастыря женку Феодосью Федорову к Исакову за ее и его младость дабы в грех еще не пали и не было поношения. В этих чертах так и видятся письмена, которым писал на земле Спаситель, не обращая внимания на лицемеров, которые привели к Нему обнаруженную грешницу и присуждали к побиению камнями, – так и слышится глас Его милосердия: кто из вас без греха, пусть первый бросит на нее камень (Ин. 8:6–7). Но это не единственные образцы снисхождения и милосердия Иркутского Первосвятителя к согрешавшим по человеческой слабости или по увлечению обстоятельств.

Не в обычае Святого Иннокентия было поднимать старые дрязги, тем менее изыскивать поводы к новым процессам. За всем тем Он не оставлял без внимания дел, которые или лежали на ответе Его совести, или возникали по неудовольственным жалобам на прежние до Него прямо не правые решения.

В числе нерешенных судных дел, Святителю было передано от Тобольского Митрополита исследование о браке Елезова из-за живой жены. Не смотря на расположение Епископа Иннокентия к заслуженному Соборному Протопопу Петру Григорьеву, который оказывался первым в сем деле ответчиком, случай этот не мог оставаться безгласным потому, что был на виду всего города, и до решения судом духовным оставался предметом соблазна. Протопоп Петр Григорьев оказался виновным в том, что дал венечную память на вступление в брак Димитрию Елезову, близкому своему свойственнику, с которым жена хотя и не жила, но была лично Протопопу известна; венечная память дана была на имя священника Верх-Иркутской Введенской Церкви Игнатия Захарова, в чужой приход, к которому ни жених ни невеста не принадлежали. Оправдание протопопа, будто бы он дал венечную память из угроз от провинциал-инквизитора Иeвлева по письму его подьячего Ивана Карташева, признано бездоказательным, так как сам Иевлев ему никакого приказания на этот счет не писал, а ежели писал от лица Иевлева подьячий Карташев, то протопопу не надлежало его слушать, да и в случае настояния от самого Иевлева ему протопопу следовало донести о том в Тобольск Митрополиту, и о таковом настоянии заявить местному духовенству и другим добрым людям, чего им не сделано; напротив того, добровольное со стороны протопопа содействие свойственнику своему Елезова к вступлению в новый брак доказывается не однократным его приходом в дом больной жены Елезова, Настасьи Дементьевой, жившей у своих родителей, и соглашением ее дать мужу своему письмо разводное, – на основании которого и признал он протопоп брак их расторгнутым без разрешения Тобольского Митрополита, чрез что присвоил себе права архиерейские. Венчавший Елезова с второю женою священник Игнатий Захаров завинен в том, что хотя он венчал Елезова и по памяти от протопопа, и по письму подьячего Карташева, но без всяких розысков и расспросов, как бы по правилам следовало; а положительно зная, что у Елезова первая жена жива, он не должен был в таком случае слушать ни Карташева, ни протопопа, ни самого провинциал-инквизитора. Сам Елезов признан не правым в том, что хотя первая жена оставила его по случаю тяжкого недуга, и это на основании толкования 85 правила Василия Великого давало ему право на развод с него и на вступление в новый брак, но не самовольно, и не без разрешения архиерейского.

Вследствие всех сих соображений было определено: «Первое: Протопопу Петру Григорьеву не быть в

сане протопопства, и служить седьмицу с прочими героями вряд и доход брать священнической, к тому ж иметь попечение о соборном церковном строении и производить сбор с книгою, чтоб так иным делать было неповадно; а по прошествии года, но усмотрению, определить паки в первое достоинство. Второе: священнику Игнатию отказать от церкви до указу Его архиерейства, и содержать в Вознесенском монастыре в трудах монастырских. Третие: как подьячий Карташев послал письмо к означенному священнику Игнатию, чтоб он Игнатий венчал его Елезова в скорости без задержания, то о учинении за такое плутовство и обман резолюции, чему по правилам и по соборному уложению подлежати будет, послать в Тобольской архиерейской приказ промеморию, дабы так впредь ему плутовать было неповадно. Четвертое: хотя Елезов в допросе своем и показал, что де Карташева к Протопопу писать письмо заставлял провинциал-инквизитор: а руки его инквизиторской ни в едином письме не обретается, но он же инквизитор на протопопа, попа и Карташева вышеозначенное доношение послал в Тобольск, и в том во всем повинен он Карташев, а инквизитор велел ли ему письма писать, сам он в показанном приказе с инквизитором да ведаются. Пятое: как прежняя жена Елезова досматривана при поповском старосте, священник Иван Петров, и явилась по осмотру, и по сказке брата ее Афанасия Мясникова вся скорбна и расслаблена, очми слепа, руку правую и ногу левую скорчило, и на ней же имеется падучая болезнь, на каждую неделю по дважды по трижды берет, и что де ей с ним Елезовым за показанною скорбию жить невозможно, да и она сама с ним Елезовым жить не желает, и приданное у него все назад взяли: то с нынешнею женою Настасьею Перфильевою жить ему Елезову по закону, как надлежит, до предела их жизни позволяется по силе правил церковных и выше явленного Василия Великого. А за то, что он вступил с нею в брак самовольно без воли архиерейской и без письменного от него указа, то за такое своевольство взять с него в Иркутск в дело Соборной каменной церкви двадцать рублев да на приказные расходы штрафу десять рублев, чтоб иным на его смотря без позволения архиерейского своевольно так делать было неповадно.» Следуют подписки: По сему приговору я протопоп Петр Григорьев впредь до указу служить с прочими священниками вряд буду, такж и протопопом зватися не буду, и о строении церковном попечение имети долженствую. К сей записке Соборный священник Петр Григорьев руку приложил. И я Дмитрий Василий сын Елезов по сему приговору вышеозначенные деньги в церковное строение, да на приказные расходы, всего тридцать рублей отдал.

Но и здесь не могло не проявить себя сострадание Святителя. Штраф с протопопа сложен ранее годичного срока, и он введен в прежние права свои.

Доверенным от Тобольского Митрополита Слопцовым известное дело об убиении Бирюльским священником Орловым крестьянина, было зачислено решенным и Орлов признан, по недоказанности преступления, оправданным. Но этим оставался недоволен племянник убитого крестьянина и протестовал пред Тобольским Митрополитом Антонием Шаховским, а Митрополит снова передал дело это в рассмотрение Иркутского Епископа Иннокентия. Святитель дал приказание допросить снова священника Орлова особой Коммисии, составленной из Соборных священников, и из Поновского Старосты Священника Ивана Петрова, а о допросе свидетелей сообщить в светскую Команду.

Сперва Орлов не сознавался; но после, уличенный свидетельскими показаниями и очными ставками, принес повинную, что правда де, что играл я в карты на Бирюльке на квасной (в питейной избе) вчетвером с дьячком Егором Ощепковым, да с пономарем Федором Диаконовым, да с Ильею Лобановым, и с ним я рассорился и почали мы драться; Лобанов схватил меня за волосы, а я пхнул его от себя, и он упал, ударился об лавку и умер. А когда я был допрашивая от Игумена Пахомия, то воизбавление свое, дал ему шесть рублев денег, да два конца китайки. Игумен в свою очередь также во взятке сознался.

В Иркутском архиерейском приказе по сему делу состоялось следующее решение: как Орлов убил человека, и еще на кабаке, на картеной зерве, тогда как Духовным Регламентом ходить попам на кабаки запрещается, притом Орлов в начальных опросах не сказал правды, но повинился уже по многих уликах, подкупал судью, и зная свою совесть отягченную человекоубийством, решался после того приносить бескровную жертву: то он Орлов достоин публично пред архиерейским приказом жесток а го без пощадения наказания; и впредь ему никогда не служить. И в Бирюльскую слободу послать архиерейский указ, чтоб его никто не признавали за священника, но за простеца, дабы сие зря прочим священникам так плутовать было неповадно, А Игумену Пахомию за поблажение в таком смертном деле Орлову, и за не праведный суд, и за презрение указов Его Императорского Величества о нелихоимании, следовало бы по силе соборного уложения учинить на теле жестокое наказание, и всего имения лишить, и шельмовать, и из числа добрых людей извергнуть. Но понеже этот игумен чина духовного иеромонашеского, и еще почетен честию игуменства и наместничества⁴⁷: то 6 руб. и две китайки, взятые им у попа Орлова, с негодоправить и возвратить Орлову; вместо наказания нa теле послать в хлебную на неделю муку сеять; вместо лишения имения взыскать штрафу в архиерейский приказ десять рублев, да на нем же доправить все протори и убытки по сему делу; и в Приказе ему Пахомию судиею не быть, и честь наместничества с него снять, дабы впредь ему и прочим таковым, на то смотря, так суд судить и делать было неповадно.

Епископ Иннокентий утвердил приговор этот 18 Октября.

Встречаются люди, которых слух столько щекотлив, и чувствительность до того велика, что помогут понять, как угодник Божий Иннокентий мог допустить таковые решения, в которых звучали страшные слова, бить, например, плетьми нещадно, чтоб другим не было повадно, и тому подобный. Но разве Святитель сам выдумывал такие слова и такие наказания? То и другое было определено существовавшими законами, обойти которых не смело перо приказное, и изменить не мог угодник Божий, тем более, что на Нем-то и лежала более других обязанность давать собою пример повиновения властям предержащим, к отечественным установлениям. Самые Апостолы, при всей своей близости к Богу, но считали своим правом исправлять или уничтожать распоряжения даже языческих кесарей. Да и род наказаний и буква их определявшая слишком странны теперь, по миновании близ полуторых столетий, а тогда суровые приговоры также привычно звучали, как ныне: лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу. Поэтому никто не удивлялся, когда Тобольский митрополит Антоний Стаховский, снабжая отправляемого в Камчатку священника Ермолая Иванова, инструкциею, поместил в ней против нечистой жизни такую меру: блудников смирять монастырским смирением плетьми, и в цепь садить. И наказание и казенные выражения были в потребности того времени, между которым и ньнешним легла теперь, бездна, в коей скоро погрязнет самая память о наказаниях телесных.

Исполнительный обряд судебных приговоров оканчивался взятием от осужденных подписок, что наказание над ними выполнено, и на сей раз кончен обвещением прихожан Бирюльской Церкви, где служил Орлов, посредством архиерейской грамоты, сохранившей для нас некоторые любопытные подробности. Святитель изложив в ней весь ход дела, пишет: объявляю, чтоб его (Орлова) вы не признавали впредь за священника, но за простолюдина. Понеже правильно отчужден священства и не попускаем ему впредь никогда ниже епитрахили нася восприимати, и ни с какою, потребою в домы к вам входити, и ничего не исправляти, хотя бы и за великою нуждою. А на его место к вам изберите между собою мужа благочинного и искусного в божественном писании, и ни в чем не подозрительна, и при заручном вашем доношении к нам пришлите, который по данной нам власти от самого Спасителя, вскоре произведен будет на святый степень священства. Прочее же Бог любве и мира да будет с вами. Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца и общение Святого Духа буди со всеми вами! Аминь. С сего же объявительного нашего указа точная копия прибиется от старосты церковного на дверях церковных, дабы сие всем было известно.

Независимо от сей грамоты тогда же был послан за рукою Преосвященного особый указ Церковному Старосте в такой силе, чтоб он, собрав прихожан, велел пономарю прочитать пред ними решение об Орлове, и за тем прибил бы копию к церковным дверям. А о передаче Орлова в ведомство светское сообщено из Архиерейского Приказа Иркутской Провинции в канцелярию Надворного Суда. В заключение всего, лишенный сана Орлов отдан на поруки устюжанину Ивану Анфимову сыну Гончарову.

Но сострадательный Архипастырь дозволил несчастному исправлять причетническую должность. А Игумену Пахомию, искренно сознавшемуся в своем проступке возвратил свое доверие и право Настоятеля, только не в Вознесенском монастыре, а в Братской Пустыне, отстоявшей от Иркутску в 500 верстах вниз по течению Ангары. Вознесенским же монастырем предоставил управлять иеромонаху Корнилию с званием Строителя. А наместником архиерейского Приказа определен Посольский Игумен Паисий.

Давно, в 1719 году в день Благовещения, Игумен посольского монастыря Иов, бывши с братиею на трапезе, получил письмо от посельщика (надзирателя) монастырской Куядской Заимки, что нарядчик той заимки ведет нечистую жизнь, ослушается и пьянствует. По поводу этого письма Игумен сказал, что за нечистую жизнь бил де я плетьми и келейника своего монаха Игнатия. Эта откровенная речь Игумена, казалось бы, оставлена была без внимания. Был после того за Байкалом и в Посольском монастыре Тобольский Митрополит архиереосхимонах Феодор, однакож помина не было, когда и как наказывал своего келейника Игумен Иов. Но в 1725 году находившийся в Иркутске провинциал-инквизитор Иевлев получил от посольского монаха Христофора донос, что Игумен де Иов бил плетьми в своих кельях монаха Игнатия за грех открытый ему Игумену на исповеди, и что от тех побоев Игнатий недели через две умер. Инквизитор, не смотря на то, что от смерти Игнатия прошло более пяти лет, от 25 Ноября того 1725 года, донес Тобольскому митрополиту Антонию. Митрополит получил бумагу 29 Июня 1726 года и написал резолюцию: послать указ к Селенгинскому архимандриту Мисаилу о следовании сего дела. Но рассудив, что дело это лучше исследовать и даже может окончательно решить проживающей в Иркутском Вознесенском монастыре назначавшийся в Пекин Преосвященный Иннокентий, просил Его о том особонным отношением.

А как, по новым дошедшим до митрополита сведениям, отношение это, за вторичным выездом Епископа Иннокентия в Селенгинск, но могло достигнуть предположенной цели, то в Декабре 1726 года послан был из Тобольска Приказный Надзиратель Никифор Слопцов, для исследования разных в Иркутске непорядков, и в том числе засечения якобы Игуменом Иовом монаха Игнатия. Слопцов начал в Посольском монастыре следствие 7 Августа 1727 года, и никто из монашествующих извета Христофорова не подтвердил. Злобный монах не успокоился. В Марте 1729 года он сделал новый донос Преосвященному Иннокентию, что наличные монахи не сказали Слопцову правды, а находящиеся ныне из свидетелей в Иркутском Вознесенском монастыре остались не спрошенными, и настоял о переследовании дела. Десятилетняя давность тогда еще никого не спасала потому, что не было о ней закона. А личных пристрастий Святитель. Иннокентий был чужд, потому вытребовал Иова в Иркутск со всеми нужными к делу монахами, и поручил переследование духовнику своему Иеромонаху Корнилию с соборным священником Василием Феодоровым, a управление Посольским монастырем предоставил на время Казначею монаху Арсению, с обычною в те времена от Архиерейского приказа припискою-монахов и бельцов, кто в каких прегрешениях явится, смирять, смотря по вине, шелепами, також и на цепь садить. Новое исследование открыло, что Игумен Иов в третьем часу ночи в своих кельях чрез двух служителей наказывал в два бича жившего у него монаха Игнатия. Казалось бы Игумен и ответу не подлежал, если за студное дело наказал монаха шелепами, коль скоро это настоятелям предоставлялось. Но при решении архиерейским Приказом делa, взято во внимание то, что монах после побоев был болен и жил не долго, и стало быть, наказание было жестокое выше меры, и потому Приказ определил, и Преосвященный утвердил: за то, что Игумен Иов упрашивал и научал братию, чтоб не сказали Слопцову правды и его укрыли, взять на нем штрафу десять рублев, а за то, что приказал смертно бить Игнатия плетьми, но 12 главе Воинского устава 154 артикула, бить его самого плетьми публично без пощадения: за то же что он обнаружил грех своего духовного сына, и изблевал мерзкие слова в келарской во услышание и на соблазн всех, подлежал бы лишению священства и суду гражданскому: но по милосердию Преосвященного Иннокентия, Епископа Иркутского и Нерчинского, и для его (Иова) старости, лишить его Игуменства, и послать в Троицкий Селенгинский монастырь к архимандриту Мисаилу под смирение, в монастырские труды в братство на покаяние на четыре года. Приговор состоялся 22 Марта 1729 года. Подписка Иова, что он бит плетьми, писанная твердою рукою в старческих летах, дает основание утешительно думать, не ограничивалось ли и все телесное наказание, по крайней мере, в некоторых подобных настоящему случаях, одною бумажною формальное.

На место Иова в Игумена Посольского монастыря по общей просьбе братии, вкладчиков и пашенных крестьян, 10 Апреля 1729 года произведен Паисий.

Добродушный Архимандрит Мисаил, приняв под надзор свой Иова, не укоснил ходатайством за него пред Святителем. «Еще прошу милости, – своею старческою рукою писал он от 16 Июля 1729 года к Епископу Иннокентию, – аще возможно бывшему Игумену Иову быть у нас иеромонахом, пожалуй государь, покажи к нам великую свою милость ради своего душевного спасения, вкупе и телесного здравия. Сиe дело твоему Преосвященству возможно, твое бо есть еже миловати и спасати нас аки милостивому Богу, и о сем пожалуй государь великий господин прислать к нам свой милостивый указ. При сем нынешних временных, паче же вечных благ твоему архиерейству всеусердно желаю. Грешный Мисаил архимандрит кланяюея.»

Не вдруг Святитель решился отменить судебный приговор об Иове. Только особенный случай вызвал эту милость ранее срока, однакож через год после письменного ходатайства со стороны архимандрита Мисаила. Случай был тот, что в Селенгинском монастыре служить стало некому. И разжалованный Иов разрешен был в священноелужении следующею грамотою: «Божиею милостию Преосвященный Иннокентий, Епископ Иркутский и Нерчинский в Святотроицком монастыре обретающемуся, бывшему Посольского Преображенского монастыря Игумену Иову. По благости дара Всесвятого и Животворящего Духа данней нам от Самого Великого Архипастыря Господа Богa нашего Иисуса Христа, Подающего власть вязати и решити. Понеже прошедшего 1729 года Марта 22 дня, по следственному в нашем архиерейском Приказе делу отлучен ты Посольского монастыря Игуменства, и велено тебе быть в Троицком Селенгинском монастыре в братстве четыре года, – ныне Тогожде Господа Бога властию, для нужды в Троицкоселенгинском монастыре, что не имеется ни единого иеромонаха для священнослужения, разрешаем вам и повелеваем быть в оном же Троицком монастыре, и совершать по должности священнической всякие нужды повеленная по правилом Святых Апостол и Богоносных Отцев; а у оного монастыря Архимандрита быть в послушании же без прекословия. А архимандриту Мисаилѵ о том же известие послано. И иеромонаху Иову о вышеписанном чинить по сему нашего архиерейства указу.»

В последствии времени, именно в 1784 году, очищенный терпением Иов, Преемником Святителя Иннокентием Неруновичем вызывался в Иркутский Вознесенский монастырь на должность наместника (председателя) Архиерейского Приказа, но 23 Февраля того ж года скончался, оставит на память о себе полную иноческую нищету.

Есть основание думать, что Святый Иннокентий, решая дело Иова, не равнодушно смотрел на ябедника монаха, поднявшего процесс из забвения. За решением этим сей час следует строгое подтверждение по монастырям, чтоб монахи по кельям бумаги и чернил не держали; если же у кого из монахов явятся в кельях письменные принадлежности, то обобрать и записать их на приход по монастырю, а у кого именно будут найдены, о тех Его Преосвященству донести; а если бы случилась надобность монаху что-нибудь написать, то дозволить им это в общей трапезе, с ведома настоятеля, для чего и учредить общую чернилицу и иметь от монастыря общую бумагу.

Из первых обративших на себя безчинным поведением внимание Праведного Иннокентия, по принятии Им Епархии, был священник, числившийся при Иркутской Прокопиевской Церкви, Иван Васильев, по прозванию Хром, тот самый, который вызвал на себя строгую меру взыскания оскорблением Ключаря на поминовенном обеде. Этот бродяга, вдовец, еще в проезд через Иркутск Митрополита Феодора за разные непорядки и за блазненную жизнь, был запрещен в священнослужении. Потом ходил в Тобольск, и просился на место к Тихвинской в г. Иркутске церкви. Но как у него не было одобрения от прихожан, то в Тобольске предоставили ему поступить по возвращении в Иркутск к той церкви, при которой прихожане принять его пожелают. А поскольку в г. Иркутске ни один приход, за известную его Васильева безнравственность, его не припял: то он обратился к покровительству находившегося тогда в Вознесенском монастыре провинциал-инквизитора иеродиакона Арсения Иевлева. Этот корыстолюбивый блюститель порядка навязал Васильева в служение к Прокопиевской Церкви. Напрасно прихожане сей церкви просили монастырский Приказ отменить такое обидное для них распоряжение, напрасно ссылались на указы, которыми вдовым священникам не иначе позволялось совершать служение, как по епитрахильным грамотам с одобрения прихожан. Просьба не была услышана, а священник Васильев дошел до последних степеней скотоподобной и буйной жизни. Наконец положился конец сему неустройству с поступлением на Епархию Святителя Иннокентия.

Прихожане Прокопиевской церкви в жалобе к Святителю изложив и то, как навязал им инквизитор без надобности священника Васильева, и то, что, не открыто нечестивым его Васильева поступкам, их зазирает совесть не только быть при литургии, когда Васильев служит, или открывать ему свою совесть на исповеди, да и приглашать его с требами в долы, униженно просили избавить их от такого неблагочинного пастыря, тем более, что у них есть, священник Иван Петров. К просьбе прихожан присоединялись еще жалобы, что Васильев, являясь на рынок, оскорбляет буйством и боем продавцов, и в довершение всего дворовая девка священника Васильева на весь город со слезами заявляла непристойным его насильственные к ней отношения. Наряжено следствие. Священник Васильев сперва во всем чинил запирательство, а наконец неизвестно куда скрылся. Все розыски оказались напрасными, и дело замолкло. Побег сделан Васильевым в конце Сентября 1728 года.

Но в конце Марта 1730 года Васильев явился из Якутска. Прежде, чем возобновилось о поступках его и об убеге в чужую епархию следствие, на него упало новое обвинение в таком грехе, о котором срамно есть и глаголати.

При всем упорном запирательстве Васильева, строгое следствие не оставило повода усумниться в содеянном. И 31 Августа 1730 года состоялся в архиерейском Приказе приговор, подписанный самим Святителем в должности наместника⁴⁸ Приказа иеромонахом Корнилием и временным членом иеромонахом Иоакимом, гласивший так: «Попа Ивана Васильева, яко непотребного и гнилого уда, за его беззаконные дела, якоже явлено, данною нам от Бoгa правильне властию, священства учиняем чужда вовсе. И остричь его главу и бороду. А в наказание, якоже повелевают правила, милосердуя о нем, в гражданский суд не отдаем. Нo наказать его при нас публично пред Приказом плетьми нещадно, и при собрании священников градских, дабы на оное смотря всяк, тако небездельничал, да егоже послать под арестом за море в Посольский Преображенский монастырь для покаяния на вечное житие и в монастырские труды. И дабы оттуту никуды не уходил содержать накрепко, и о том послать к Игумену Паисию указ. Для утверждения же, сей приговор подписываем собственною нашею рукою и иеромонашескими.» – Это был другой случай лишения сана при Святителе Иннокентии, да и последний из судных дел особенной важности.

По кончине Святителя расстрига искал милости у Его преемника Иннокентия II-го, и в доказательство невинности своей представлял то, будто бы Святитель Иннокентий, самолично наблюдая заходом следствия, его признавал правым, но завинил его после архиерейский Приказ помимо Святителя. Конечно, такой нелепости, обличаемой подлинным судебным приговором, не мог поверить Епископ Иннокентий Нерунович; однакож крайне нуждаясь в иеромонахах, представл Св. Синоду о возвращении Васильеву сана и о дозволении постричь Его в монашество, а между тем не создавши ответа, постриг под именем Иосифа. Когда же из Синода вышед указ, что решение покойного Епископа Иннокентия Кульчицкого неизменно, потому что справедливо: тогда Иннокентий Нерунович спрятал своего постриженца в Нерчинском Успенском монастыре, о котором следует теперь речь.

Нерчинский Успенский монастырь, в силу грамоты Петра Великого, дарованной на устроение его⁴⁹, пользовался независимостию от епархиальных Архиереев не только в делах своего хозяйства, да и в своем на особых правах управлении. Епископ Иннокентий в сем своеобычном управлении сделал пристойны перемены. Он начал с того, что предписал доставить от монастыря к гражданскому начальству списки, как требовалось узаконениями того времени, коликое число в оном монастыре убылых, умерших, беглых, взятых в рекруты, в матрозы и в прочие тому подобные посылки, также о малоумных, дряхлых, увечных; и обязал монастырь доставить сведения определенным от земской Конторы переписчикам о домовых банях, о кожевенных и мыльных промыслах, как в самой обители, так и в монастырских вотчинах. Предписания эти были выполнены со стороны Нерчинского Успенского Монастыря. Но в то же время, именно от 24 Февраля 1728 года, строитель оного монах Варсонофий прислал к Преосвященному просьбу об увольнении его по старости, дряхлости и неимению сил выполнять все требования начальства, от настоятельской должности, и о заменении или Игуменом Пахомием, назначаемым по усмотрению Его Преосвященства. К прощению подписались, кроме Строителя, Иеромонах Боголеп, Иеродиакон Терентий, Казначей монах Кириак (неграмотный), монахи Варлаам и Серапион (грамотные), Иосия, Моисей, Герасим, Пахомий, Лука (неграмотные).

Святитель Варсонофия уволил на покой, а для управления монастырем произвел в Игумена духовника своего иеромонаха Нафанаила, поручив ему в то же время и должность закащика во всем Нерчинском дистрикте вместо священника Ивана Петрова Стрельникова, неисправного по делам и по жизни.

Как же Нафанаил был принят? Вот письмо его от 20 Сентября 1728 года ко Владыке: «Нерчинского Успенского монастыря Игумен Нафанаил архипастырского вашего благословения прошу и всепокорно кланяюсь. И ныне я по милости Превеликого Бога, також и вашими архипастырскими молитвами и благословением обретаюсь в добром здравии; да о сем вашему Преосвященству объявляю, когда я от вашего архиерейского благословения послан в Нерчинский Успенский монастырь Игуменом и от вашего Преосвященства никакого себе поносного слова не слыхал, a ныне неведомо откуда произошло такое слово, что де ваше архиерейство послал меня в оной монастырь в ссылку, и то мне на письме подано, и об том к вашему преосвященству с письма того послана копия; а против того поданного письма призвав их строителя с братиею, и спрашивал, что он такие речи говорил или нет, и он мне сказал, что не говаривал. И об том вашему Преосвященству про житие объявляю. Воистинно желаю, чтоб доброе устроить монастырю и братии, a мне только произносят слово бездельное, что и от, людей зазорно. Да еще вашему Преосвященству объявляю, каким образом оной монастырь строен. И того ради вашему Преосвященству ради известия послал с оной грамоты копию, и в ней именно о сем показано, что ведать оной монастырь вкладчикам бельцам, а неигуменам и архимандритам. И о сем прошу твоего архипастырского благословения, чтоб мне, как и прежнему Игумену Панкратию от них не принять бы. Токмо надежен на ваше архипастырское благословение. Да и о сем вашему Преосвященству объявляю, что есть в оном монастыре вкладчики, желают прийти в монашество, и о сем, как своим благословением повелишь, а монахов обретается малое число, и то дряхлые и весьма престарелые. И прошу прощения, что вашему Преосвященству никакого гостинца послать до зимы нет что, и того ради ныне из монастыря послал на низ троих человек ради рыбной ловли, и только Господь подаст вашими молитвами, и то всеусердно вашему Преосвященству посылать буду. Нерчинского Успенского монастыря Игумен Нафанаил архипастырского вашего благословения прошу, и земно кланяюсь.»

Потом Игумен Нафанаил, по должности закащика, обязанный собирать и представлять данные с вверенных заведыванию его церквей деньги, спрашивал Преосвященного, как поступить в отношении Успенского монастыря, в котором две церкви: Каменная во имя Успения Пресвятой Богородицы, и деревянная во имя Богоявления Господня, но данью не обложены? Преосвященный определил, на 1729 год взять, и на будущие годы брать с сих монастырских церквей по 8 рубля по 10 алтын, а именно: в казну архиерейскую 2 руб. 50 копеек, праздничных и придельных 20 к. столовых на певчих 30 коп. на приказ 20 коп. милостинных 10 коп.

И сие распоряжение Преосвященного об обложении монастыря, привыкшего к независимости от духовного начальства, данными с церквей монастырских деньгами, вызвало новые неудовольствия обитателей и крестьян монастырских, движимых Варсонофием. Неуважение и непокорность новому настоятелю дошли до того, что в начале 1729 года Нафанаил вынудился с годовыми отчетами по заказным делам ехать в Иркутск для личных с Преосвященным совещаний, следствием которых было следующее от Святителя Иннокентия в Успенский монастырь послание:

«Указ нашего архиерейства Успенского монастыря монахам, вкладчикам и крестьянам. Известно нашему архиерейству от достозерных персон учинилось, (а наипаче и от того монастыря Игумена Нафанаила, который в прошлом годе по просьбе вашей, а по благодати Всесвятого и Животворящего Духа, чрез нашу мерносгь произведен к вам во Игумена), что от монахов и бельцов наносятся ему укорительные бездельные слова, такожде и во многих случаях и монастырских трудах, которые для общей монастырской пользы бывают, чинитеся не послушны. Того ради Мы вас отечески увещаваем, и повелеваем, дабы вы оному Игумену Нафанаилу, яко отцу своему и начальнику во всем повиновалися, и без его повеления ничесо же действовали, и между собою, аки зверие, не ссорилися, под неблагословением Божиим и нашим. Аще противно будете чинить, и ежели от него на вас впредь будет в чем прошение, то таковый к ответу, по указам Е. И. В. взят будет в Иркутск.

«Прочее же Бог мира и любве да пребывает в вас, и наше недостойное благословение. Июня 17 дня 1729 года.»

Мог ли Великий Петр думать, что из распоряжения Его, конечно на глубоком в свое время соображении основанном, предоставлявшего управление Нерчинским Успенским монастырем строителю и его преемникам, а не архимандритам и игуменам, выйдет крайний беспорядок, прекратившийся только тогда, когда монастырь поставлен в законную зависимость духовной власти?

Но в то время, как настоятель Нерчинского Успенского монастыря Игумен Нафанаил находился в Иркутске, обитель посетило нещастие; 24 Июня сгорела в ней теплая деревянная церковь. Оставшийся за настоятеля монах Варсонофий, донося об этом Преосвященному, виновником пожара выказал пономаря монаха Серапиона, который как человек вельми старый, и глазами неисправный, нося с квасоварной поварни в церковь угли для кадила, заронил их в церковной паперти. Впрочем из церкви успели все церковное достояние вынести. Преосвященный пономаря, бывшего причиною пожара единственно по простоте своей, и при том имевшего плохое зрение, от пономарства велел отставить и назначить ему иное послушание, и тем с своей стороны дело кончил.

Когда Игумен Нафанаил возвратился из Иркутска в обитель, то но исследовании дела на месте, в декабре того 1729 года, представил Преосвященному, что по показанию братства церковь сгорела от неосторожности пономаря, но подлинно ли дело было так, как доносил Его Преосвященству Варсонофий, он игумен заверить не может, и просил благословения Святителя построить в Успенском монастыре вновь теплую деревянную церковь, потому что в каменной в зимнее время служить трудно, разве в Воскресные и Праздничные дни, и то Литургию, а утренню и вечерню настоит надобность отправлять и отправляют во столовой, где хлеб ядят, ибо все монахи престарелые и одеянием скудные, и стужи терпеть не могут. Изложив далее, что церковь на счет казны построить не возможно, потому что в монастыре в хлебе и деньгах скудость не малая, и лесу на постройку в близости не имеется, просил пожаловать позволение присылаемым из Успенского монастыря монаху Кириаку, и при нем двум вкладчикам Ивану Опрокидневу да Ивану Худякову произвести от доброхотных подаяний на погорелое место сбор за морем, и в Селенгинску и Иркутску, кто что порадеет ради своего душевного спасения и поминовения своих родителей.

Преосвященный получил представление в январе 1730 г. и столь великое принял в этом деле у частиe, что снабдил сборщиков от себя следующим воззванием к своей пастве:

«Божиею милостию, Преосвященный Иннокентий Епископ Иркутский и Нерчинский всем обретающимся в Епархии Иркутской, якоже по городам, тако по острогам, слободам и деревням, всем православным христианом от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа, мир и благословение, и от нашего недостоинства да будет! В нынешнем 1780 году Января 18 дня просил Нас письменно доношением Нерчинского Успенского монастыря Игумен Нафанаил со всею братиею, в котором предъявил: в прошедшем 1729 году у них в монастыре церковь деревянная теплая Богоявления Господам сгорела, а осталась де каменная холодная, и в зимнее время братии престарелой и бельцам у службы Божией во оной холодной церкви в стоянии обретается не малая нужда, и желают, дабы паки во оном их монастыре соорудить для означенной нужды церковь деревянную теплую Богоявления Господня вместо сгоревшей; а за скудостию казны монастырской оные церкве построить не чем; того ради просили, наше смирение, дабы от них посланному монаху Кириаку с вкладчиками свободно было от любящих благолепие Дому Божия и доброхотных деятелей просить в Иркуцкой Епархии для показанного строения церкве Божия милостыни, кто, что, по силе своей пожертвует. И Мы приемши у оного монаха прошение, и для строения церкве Божия, повелеваем, ему в нашей епархии от доброхотных подаятелей просить милостыни с запискою в книгу, которая ему за нашею рукою и печатию от нас дается, для вечного поминания оных подаятелей, и чтоб означенных монаха и вкладчиков по городам и заставам в Иркутской провинции пропускать. Прочее же желая, любящим церковь Божию, за которых Оная повседневно молится, доброхотным подателем, мира, тишины и здравия, и от Бога за оное вечного мздовоздаяния, пребываем…»

Нерчинский монастырь не мог быть богат по самому своему местоположению. Вкладчиков имел человек до полуторых сот, но по случаю постоянных хлебных неурожаев, эти вкладчики были только в тягость обители. Можно было развести большое скотоводство: но на скота сбыта не было. Впрочем все это было замечено тогда, когда монастырь состоял под своеобразным и бестолковым управлением Варсонофия. Игумен Нафанаил в короткое время многое улучшил. При этом случае считаем уместным обозреть и прочие обители новооткрытой Иркутской Епархии, на основании тех сведений, какие истребовал о них Святитель в Октябре 1728 года.

В основанном Старцем Герасимом Иркутском Вознесенском монастыре были две деревянный церкви, после бывшего в 1679 году пожара, восстановленные при Старце Исаии – холодная Вознесенская (ветхая), и теплая Одигитриевская, переименованная после в Тихвинскую, более прочная. Монашествующих считалось 28 человек, в семь числе Игумен Пахомий, 5-ть иеромонахов (из коих Корнилий новый духовник Святителя вместо Нафанаила, производенного во Игумена в Успенский Нерчинский монастырь), 1 иеродиакон и 21 монах. Монастырской денежной казны на лицо состояло 1333 рубля⁵⁰, воску в кругах 75 пудов, ладану серого 3 пуда; меду 2 пуда, писчей бумаги 3 стопы, медной посуды 9 пудов и оловянной 6 пудов. Лежали в кладовой сукна, холсты, китайские материи, разных сортов кожи, также хмель, ярь, и квасцы пудами. К монастырю были приписаны шесть деревень, а именно: Введенская, Баклашинская, Мальтинская, Бадайская, Буретская и Холмушинская, в которых было 52 двора, и в них крестьян мужеского пола с малолетными 195 душ да 178 вкладчиков в Китойском селении. Крестьяне и вкладчики обязаны были обработывать пахотные монастырские земли 76 десятин, по десятине с двора. Остальные занимаемы были другими монастырскими послушаниями и работами. В некоторых из перечисленных деревень были устроены монастырские заимки, так то: в Введенской, Мальтинской и Холмушинской, также были заведены заимки в Малой Еланке, и на Еловке. Часть припасов была при Монастыре, а главными складочными местами оставались заимки. Хлеба, принадлежащего монастырю хранилось в монастырских кладовых и на заимках ржаного и ярового 16,944 пуда 2 чети; рогатого скота было 488 головы; баранов и овец 110; лошадей 222.

Как же закреплялись за монастырями пашенные крестьяне, отличные от вкладчиков?

Монастырям, при их основании, отводились в большем количестве, впусте лежавшие по Сибири, земли. Между тем в Сибирь шла отовсюду вольница, под именем гулящих людей. Чтоб и монастырям доставить пользу, и этим гулящим людям дать побуждения и средства к оседлости, Правительство не препятствовало колонизовать из таких бродящих людей на монастырских землях селения. Новым поселенцам монастыри доставляли способы к первому обзаведению, прикрепляли их к новому месту брачными союзами, оставляли на известный срок в их пользу разработываемые ими монастырские земли, а за это поселенцы закрепляли себя и свои семьи⁵¹ на всю жизнь за монастырями, и получали название монастырских пашенных крестьян. Из них образовались целые монастырские отчины, например, близ Иркутска: Китойская, Бадайская, Мальтинская и другие. Преимущества монастырских крестьян, как и вкладчиков, подтвержденные Петром Великим, состояли в том, что во всех делах (кроме уголовных) они подлежали ведению Духовного Начальства, без всякого вмешательства со стороны гражданской. Указам 11 Февраля 1721 года, как мы видели, даже не ведено было впускать в монастырские отчины гражданских чиновников за сбором податей, а предоставлялось расчитываться за них с Правительством духовному начальству.

Вознесенская обитель, кроме вкладчиков и пашенных крестьян, владела в самом городе Иркутске землею, на берегу Ангары близ нынешних Триумфальных ворот, приобретенною еще при Старце Исаии покупкою у посадского человека Епифана Мезенцова⁵², да Голоустным при Байкале Зимовьем. Зимовье это при реке Голоустной построено было в 1699 году казачьим десятником Андреем Ошаровским, для проезжих, и по его обещанию; с благословения Тобольского Митрополита Игнатия была устроена здесь часовня во имя Святителя и Чудотворца Николая. Ошаровский завещавал, чтоб, по смерти его, все его заведения на р. Голоустной с сенными покосами обращены были во владение Вознесенской Обители, а Архимандрит Антоний Платковский в 1721 году закрепил этот дар за обителию формальным порядком.

Вознесенский Монастырь имел некогда свою соляную варницу, вниз по течению реки Ангары, на одном из островов, именуемом малым, заведенную в 1704 году Игуменом Макарием, и закрепленную за Монастырем указною грамотою. А через два года Сибирский Губернатор князь Матвей Гагарин отобрал варницу в казну, выдав за нее в монастырь 260 рублей. Но вышедший в 1727 году Манифест Петра 11-го о вольной продаже соли, указал Епископу Иннокентию возможность обратить эту варницу снова во владение монастыря.

Отведены были при основании Вознесенской обители в владение ее земли, указаны грани, но не было ничего упомянуто о запрете ловли рыбы сторонниками в межах монастырских, поэтому обитель чрезвычайно нуждалась в рыбе. Епископ Иннокентий настоял, чтоб река Ангара протекающая во владениях монастырских не была никому отдаваема в оброк помимо обители, и самовольно никто бы не промышлял тут рыбы. И этому настоянию пособил указ Петра ІІ-го, состоявшийся 1728 года Февраля 6 дня, которым рыбные ловли в архиерейских и монастырских вотчинах, отдававшиеся на откуп, велено отдать самим владельцам. Иркутский Воевода Измайлов неприкосновенность рыбных ловлей монастыря оградил грамотою 12 Мая 1729 года.

Кроме этих случайных забот о Вознесенском монастыре, в котором имел более постоянное пребывание сам Святитель, Он неусыпно пекся о его добром хозяйстве в вотчинах, а преимущественно о доброй нравственности вотчинников, на каковой конец приставники-монахи снабжались от него самыми точными инструкциями.

В заключение обозрения Монастыря Вознесенского скажем, что Святитель и еще хотел сделать одно доброе для сей обители дело, – но встретился здесь с винным откупом, и не мог одолеть супостата.

Иркутская провинциальная канцелярия публиковала с барабанным боем, что Иркутский служивый Иван Глазунов желает взять на откуп винную и пивную продажу в вотчинах. Вознесенского монастыря: в Введенской слободе, на Бадае, на Мальте, да вниз по Ангаре в Зуевом зимовье. Преосвященный отписал, что Зуевскоe зимовье никогда в откупе не ходило, потому что в нем живет пашенный монастырский крестьянин Михайло Новокрещенный, и платит за это в Монастырь отсыпного хлеба ржи на всякой год 80 пудов, и просил не делать и теперь этого зимовья кабаком. Канцелярия отвечала: отставить определение Архиерея, как противное выгодам откуда, и о том в архиерейской приказ сообщить, чтоб ведал и чинил, как указы повелевают!

Преосвященный умолк перед бесприличным распоряжением.

Намерение устроить в Иркутске Женскую обитель возникло у Иркутских Граждан с самого основания города Иркутска, – они предполагали воздвигнуть таковую своим иждивением на Крестовской горе (так названной от поставленного здесь Креста) за городским полисадом. Но впоследствии предположение изменено, и граждане устроили кельи для отшельниц за речкою Ушаковскою, при воздвигнутой Власом Сидовровым в 1693 году церкви во имя Знамения Божией Матери.

Во дни Святителя Иннокентия при Знаменском девичьем монастыре монашествующих было 12 душ, в том числе (Игуменья Акилина 65 лет, из остальных сестер самой младшей было 55 лет, одной 63 года, одной 65, трем по 70 лет, одной 73, одной 74 года, двум по 75, и одной 85 лет, все неграмотные, не исключая игуменьи. Преклонные лета инокинь справедливо оставляли за ними название стариц, не вышедшее совсем из употребления и поныне. Когда же огласились распоряжения Преосвященного Иннокентия о преследовании волочащихся монахов и монахинь, то из-за Байкала отозвалась некая Феодора, постриженная еще не 1721 году архимандритом Мисаилом, и с того времени, по собственным словам ее, скитавшаяся в Ильинском селении по мирским домам, и причислена Святителем в общество сестер Знаменской обители. В 1730 году Святитель получил указы из Святейшего Синода, которыми снимался запрет постригать в монашество разночинцев обоего пола, – и по представлению Игуменьи Акилины, разрешил постричь для обители еще несколько стариц, в числе которых замечательнее других Пелагия, престарелая жена Священника Иркутской Троицко-Сергиевской Церкви Ивана Карамзина, по согласно с мужем, принявшая иночество. Сам же Священник, по принятии монашества, удалился в Селенгинский монастырь под именем Иоакима. Его рукополагал во священника, проездом чрез Иркутск, Митрополит Феодор, а постригал в монашество Сам Святитель Иннокентий 31 Августа 1730 года.

Знаменская обитель была всех беднее. При поверке Святителем ее достояния, оказалось наличных денег 37 рублей, воску 8 пудов, ладану 5 пудов, хмелю 10 пудов, четыре тюня китайки, три тюня даб белых и десять кож дубленых. К монастырю пахотной земли принадлежало 33 десятины. В житных монастырских амбарах хлебных припасов не оказалось, а 30 мешков ржи хранилось на Китое. Конного табуна в монастырь и на Китое, больших и малых было 75 голов, рогатого 90 скотин и 35 овец. Приписанных к Знаменскому монастырю крестьян мужеского пола с малолетками жило в Китойской слободе 120 душ в 27 дворах, да особо названных крепостных крестьян 28 человек в 10 дворах, и 75 человек вкладчиков в 18 дворах. В числе крепостных крестьян на четыре двора жили Ефим, Адриан, Илья и Евстафий по прозванию Жилкины, – от них получила свое название Жилкинская слобода по реке Китою, и Жилкина деревня близ Вознесенского Монастыря.

Кроме исчисленных способов содержания Знаменского монастыря, у него бывала еще Часовня, с давних времен выстроенная на пристани у Байкала во имя Святителя Николая. В этом молитвенном Доме, ехавшие за Байкал и возвращавшиеся оттуда, или принимали от Угодника Божия Его благословение на переезд через море, или благодарили Его за благополучный путь из-за моря, и делали в пользу Знаменской обители вклады. Но иссякла было эта отрасль доходов для Знаменской обители, когда указом 1722 года строжайше было воспрещено терпеть часовни во всей России. Часовенное Здание у Байкала закрыто, крест снят, иконы вынесены и приняты на хранение в Знаменскую обитель. Пять лет продолжался запрет на часовни. Наконец, утешительно для благочестивых душ разнеслось известие, что Преосвященный Иннокентий получил указ, состоявшейся 15 Июля 1727 года, которым неразобранный еще Часовни велено оставить по-прежнему, а разобранный восстановить по усмотрению епархиальных архиереев. И в числе первых, в Иркутской Епархии, восстановлена 7 Мая 1728 года Монастырская Часовня у Никольской пристани при Байкале⁵³. Святитель Иннокентий не приказал даже облагать ее обычного данью.

Знаменская Обитель имеет залог благоговейного внимания к себе Императора Петра Первого. В серебряных чеканной работы вызолоченных досках лежит на Престол ее в лист большого формата Евангелие, на украшение которого употреблено серебра 7 ф. 30 золотников, подписанное по листам так: Книга глаголемая Евангелии от Благочестивейшего Великого Государя, Царя и Великого Князя Петра Алексеевича, всея великие, малые, и белые России Самодержца, жалованная в девый монастырь Знамения Пресвятой Богородицы, Иркутский, года 1708. Подписана иже аще бы кто дерзнул от обители этой Богородичной отдалити, таковый во второе пришествие Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа ответ даст.

Вкладчики и пашенные крестьяне Знаменского монастыря управлялись, по примеру других обителей, настоятельницею и ее разбирательством оканчивались маловажный между ними неудовольствия. Но были случаи, что на решение Игуменьи восходили иногда жалобы к Святителю, которого проницательный ум равно был виден и в делах государственных и в понимании сельского быта.

Крестьянину Китойской слободы, принадлежащей к Знаменскому девичьему монастырю, Прохору Флорову уступил пай покосов Китойской церкви дьячек Иван Ульянов. Флоров на этом паю поставил сена 200 копен. Но когда зимою посылал за сеном на четырех лошадях, то, при въезде в деревню, монастырский посельщик (надзиратель) Иван Семенов заворачивал те возы на устроенный в Китайской деревне монастырский двор, и клал сено на монастырский сарай. Флоров приносил жалобу Игуменье: а она высекла его Флорова шелепами. После этого Флоров обратился с жалобою к Святителю. Преосвященный написал: «розыскать дело». При розыске Дьячек Иван Ульянов показал, что покосы отведены священнику Григорию Иванову Громову, дьячку и пономарю Китойской церкви с давных лет, и он свой пай отдал Флорову за то, что; он его доил и кормил. Посельщик Иван Семенов сказал, что взять сена у Флорова одну половину покоса, а другую ему отдать, приказала мать Игуменья. Игуменья в свое оправдание представляла, что, когда приговаривали во дьячка Ивана Ульянова, то ему покосу не дано того ради, что он ни дому ни Скота не имеет, и что он отдал Флорову пай без ее Игуменьи спроса, а Флоров наказан шелепами за его пред Игуменьею дерзкие речи. Святитель решил: все сено, которое косил крестьянин Флоров на дьячковском покосе, и которое свезено на казенной двор, возвратить ему Флорову сполна и в самом скором времени; а как посельщик Семенов говорит, что того сена свезено 65 копен, я по сказке Флорова 100 копен, то возвратить Флорову сено возами, сколько их взято.

Первая просьба, которую принял Святый Иннокентий во время своего управления, была от Игуменьи Акилины. Она заявляла, что церковь в обители Знамена Божией Матери очень мала и притом вся огнила, так что и служить в ней опасно, потому просила благословения на построение новой Церкви в прежнее наименование с приделом Святителю и Чудотворцу Николаю, и разрешения на сбор от Боголюбцев. Святитель сбор разрешил 10 Сентября 1727 года, a благословение на строение Церкви с приделом преподал, по мере сбора, в указе 1 Декабря.

Встревожила было мирную обитель одна присельница, жена Полковника Якова Елчина Катерина Матвеева, за непристойные ее великие слова, вместо смертной казни, присужденная к вечному неисходному заключению в Иркутском Знаменском монастыре тем, чтоб быть ей под крепким караулом, никого к ней недопускать, и разговоров с нею, под опасением смертной казни, никому никаких не иметь. Нельзя было не потревожиться Игуменье за такую опасную арестантку, особенно при углости стен монастырских и при неудержимой наклонности в большей части женского пола перемолвить, наипаче же с секретною преступницею, самым положением своим возбуждавшею любопытство. Однакож опасения были напрасны. Долго ли Елчина оставалась в монастыре, и куда потом девалась, из дел не видно, так как нe видно и никакого от нее беспокойства для обители.

Когда Святитель Иннокентий вступил в управление Епархиею, то при Посольском⁵⁴ Преображенском монастыре, построенном за Байкалом несколько позднее Селенгинского Троицкого приснопамятным Григорием Афанасьевичем Осколковым⁵⁵, моцашествующих считалось 23 человека, в том числе Игумен Иов (замененный при Святом Иннокентии Паисием) 2 Иеромонаха, 1 Иеродиакон, 1 схимонах Иоанн, и 18 монахов. Казны монастырской состояло на лицо 1661 рубль, да камок семиланных 18 поставов, пятиланных 22 постава, китайки 30 тюней, одно портище пятиланное, атласу черного, 20 аршин 2 чети, бумаги пищей 20 стоп, чаю черного 15 пудов, Монастырь имел следующие заимки: Степную, Рудышевскую и Куядкую. Пашенных крестьян у монастыря было пять семей, которые на монастырской земле распахивали по пяти десятин на двор, а в монастырь платили отсыпного хлеба по 50 пудов с двора на год. Остальную монастырскую землю 125 десятин обработывали вкладчики, коих было с малолетными 146 человек, в том числе 28 человек в Марте и Июле 1727 года приписанных, по премемориям из Иркутского полкового двора, в подушные книги Посольского монастыря. Разного хлеба при монастыре, и на заимках хранилось 11705 пудов. Лошадей табун состоял из 280 голов. Рогатого скота сосчитано 188 штук, из коих 20 коров находилось при монастыре для продовольствия монашествующих и монастырских служителей.

И Посольская Обитель в свою очередь приносила Преосвященному жалобу на самовольное и противоуказное вторжение винных откупщиков в монастырские вотчины; она выставляла в свое ограждение определение чрезвычайного Посла Саввы Владиславича, принявшее силу закона, и публикованное в указе чрез Селенгинскую Земскую Контору от 5 Августа 1727 года, которым велено построенные в близости Китайской границы винокуренные и дивные заводы снесть и впредь быть, им не велеть, а особенно в Селенгинском дистрикте (Посольский монастырь был в этом дистрикте) вина отнюдь не курить и всякую винную продажу отрешить, каштаки сломать и раззорить чтоб их весьма не было; а ежели винные откупщики в сноске оных каштаков будут ослушны, то сломать оные на счет откупщиков казенными людьми, а за продажу вина и пива чинить жестокое истязание и штрафное раззорение. Законоположение, кажется, ясное! Святитель, основавшись на этом указе и даже на том примере, что еще до указа архимандрит Платковский в отвращение монастырских вкладчиков и строшных (наемных на сроки работников) от безобразного пьянства, предписывал гнездившихся в Голоустном Зимовье и на корге (так называются берега Байкала) чумаков выгонять дубьем, – просил Иркутскую Провинциальную Канцелярию в вотчинах Посольского Монастыря винной продажи не допускать. Что же Канцелярия? Она навела грозную справку о тех убытках, какие понесет купечество чрез противление Посольского монастыря, и уведомило Архиерейский Приказ, что с обывателями сего монастыря, в случае нового упорства, будет поступать как указы повелевают.

Многое крылось в последней угрозе. Во власти Воеводы была сила физическая. Святителю оставалось или дальнейшим непроизволением на требования канцелярии открыть с нею шумную, но бесполезную борьбу, или уступить насилие. Он избрал последнее, – и послал в Посольский монастырь Указ о дозволении продажи вина в его вотчинах, где таковая прежде производилась. Знали ли вы, православные жители Иркутска, до прочтения настоящих строк, что Угодник Божий, Досточтимый Святитель наш Иннокентий, был и под тем крестом, что должен был отстаивать Паству свою oт беды винного опрения чрез длинную переписку, стольже грязную, сколько была чиста душа его? Разве Праведник не предвидел, до чего, наконец, дойдет в Иркутске это ужасное опоение, когда строки и отроковицы будут пьяные валяться по улицам?

Замечательнее всех является Селенгинская Троицкая Обитель, построенная Игуменом Феодосием в 1681 году в ницах распространения отсюда христианства между Забайкальскими Монголо-бурятами. Замечательно эта обитель уже по самому своему назначению; замечательна тем, что в ней неоднократно возносил молитвы Святый Иннокентий во время нахождения своего за Байкалом до принтия Епархии; замечательна постройками, богатою утварью, такою же ризницею и древними книгами, и наконец странным притязаем на нее со стороны Тобольского Митрополита Антония Стаховского и после того, когда уже образовалась самостоятельная Епархия Иркутская, внутри которой была этa обитель. И еще была знаменательная в обители древность, – это ее настоятель, архимандрит Мисаил слишком столетний.

Обитель Селенгинская устроилась частию на счет казны, и частию от мирского покаяния Боголюбцев. В ней, во дни Спасителя, было три деревянные Церкви: холодная во имя Святой Троицы с трапезою; теплая во имя Николая Чудотворца, и над западными вратами холодная во имя Всех Святых. При церквах Колокольня с 9 колоколами, с боевыми железными часами и с компасом указательным. Ограда монастырская деревянная была в окружности 400 сажень с четырмя по углам башнями. Кроме церквей в ог-ряд было 14 келий, а за монастырем большой конюшенный двор с домовыми строениями и монастырская кузница со всяким кузнечным заводом. Под холодною церковью хранились пушки, самопалы (ружья), пистолеты, бердыши, палаши, свинец и 4 бочки пороху.

Братство состояло из архимандрита, двух иеромонахов, иеродиакона Глеба, произведенного, не смотря на безграмотность, в сей сан Митрополитом Феодором, в бытность его в Селенгинском монастыре, и из 30 простых монахов. За не имением между монашествующими грамотных, в псаломщики и свещеносцы были посвящены в стихарное облачение из монастырских служителей Архиереосхимонахом Феодором один и Преосвященным Иннокентием восемь, имевшие от роду от 11 до 50 лет. Всех же духовного чина, и бельцов и вкладчиков и работных при монастыре в это время было 334 души. Некоторые из них жили при монастыре на конюшенном дворе, a другие по заимкам. Монастырю предоставлено было, по обычаю, из ссыльных и гулящих людей приникать во крестьянство и селить на своих землях и отводить им веста под пашни, с тем, чтоб сначала поселенцы пользовались землями и распахивали их срочные по договору с монастырем годы, без всякой в монастырь платы, а по истечении срочного времени оставались бы за тем монастырем в крестьянстве вечно без выходу в роды родов, и обработывали бы в пользу монастыря каждый двор по десятине, засевая ее казенными семенами. И в следстие таких мер образовались: деревня Темлюй, Богородское Хилоцкое село, от него в двух верстах вверх по Хилку деревня Буя, деревня Кумалей, в 20 верстах от Хилоцкого села деревни: Елань, Кокуинская, Климшина и Кударинский Благовещенский приход. Во всех сих восьми деревнях в рассматриваемое время было 67 дворов, а крестьян с малолетками 103 души. Они ежегодно обработывали на монастырскую долю, на монастырской земле 75 десятин и засевали рожью, каковой отпускалось им от монастыря по одной четверти по два четверика на десятину. А с того посева крестьяне обязывались представлять в монастырь приплодного хлеба с каждой десятины по 5 четвертей. И кроме сего никакой уже более повинности монастырской не несли, ни на какую службу неизбирались, и на работы монастырские не употреблялись; а подушные деньги платили за себя сами. Замечательно, что сверх начисленных выше за Селенгинским Троицким монастырем вкладчиков и крестьян мужеского пола 334 душ, в числе монастырских кабальных значилось еще в Еланской деревне 5 дворов новокрещенных⁵⁶.

Сверх сего монастырь владел четырмя мельницами, рыбным озером Котокин, сенными покосами на тысяч копен, и имел свой кожевенный завод.

В Селенгинской обители наблюдалось строгое общежитие, как видно из следующего отчета: «И как архимандриту, так и священнослужителям иеромонахам, иеродиаконам, и служебникам рядовым монахам, и вкладчикам бельцам и другим служителям денежного и хлебного жалованья, наподобие верховских монастырей, указанного определения никому нет. Токмо из монастырской казны дается им общежительное как монахам и бельцам платье, на исподнее в год холста на свиты 20 аршин, сукна сермяжнного на чулки по аршину по две чети, обуви по двоим чаркам⁵⁷ человеку, а верхнее монашеское одеяние: шубы, рясы и прочее, а бельцам шубные ж кафтаны, и сермяжные зипуны, шапки и рукавицы до износу. А которые вкладчики бельцы из монашеского послушания выбывают, у таковых возвращается в казну, понеже они в том монастыре живут довольно, и выходят, кто куды похочет.» Но и вкладчики подушные деньги платили за себя сами, а не из монастырской казны. Дряхлые же и престарелые призревались в монастырской больнице.

На предмет снабжения братства платьем и обувью, в монастырских кладовых лежали камки, китайки, холсты, сукно, юфти, дублени, сыромятные кожи, чарки, рукавицы и вареги. Наличных денег было за расходами 637 рублей, разных сортов провизии, как то: ржи, пшеницы, ярицы, овса, ячменя, гречихи, гороху, конопляного семени 1457 четвертей. Конный табун состоял из 247, а рогатый скот из 443 голов.

Таким образом, Троицкий Селенгинский монастырь оказывается богаче прочих тогдашней Иркутской Епархии монастырей. За ним и доходные угодья, каковых не имели в это время другие монастыри Иркутской провинции. За ним и обеспечение впредь в пустопорожних, отведенных ему землях, так как всех не успели еще заселить в его пользу гулящие люди, и в 1731 году еще были сделаны договоры из распашки с новыми поселенцами на льготные срочные годы, и потом на закрепление их навсегда за монастырем. А таким не безвыгодным положением Троицкого монастыря объясняется одна из благословных вин, ради которых не уступали его Тобольские Митрополиты ни Викарному, ни настоящему Иркутским Епископам, не смотря на диковинную чрезполосность. Обитель находящаяся в Иркутской провинции, и притом за Бабайкалом, ближе к Китаю, чем к Тобольску окруженная церквами и монастырями Иркутской Епархии, должна была получать распоряжения из-за трех слишком тысячи верст, мимо тех 242 верст, которые отделяли ее от Иркутска.

В замен Селенгинского монастыря Митрополит Антоний Стаховский уступил Иркутскому Первосвятителю от Тобольской Епархии Илимского Ведомства Братскую пустынь.

Казаки, плывшие для завоеваний из Енисейска вверх по Ангаре, поднялись на пороги, и в 55 с. ш. и 120 в. д. встретились с нового вида обитателями Сибири с Бурятами, которых тотчас же переименовали, по своему, в Братских⁵⁸. Это было в 1681 году. Здесь обложили они земляным валом Острог, названный по исковерканному наименование туземцов, Братским, на левом берегу Ангары, не доходя 492 версты до устья Иркута, и острог этот, по выражению П. А. Словцова, «несколько раз исподоволь передвигали, как деревянную юрту, к нижней протоке Оки, дабы вдруг соседством крепостцы не испугать туземных бурят.» Конечно первою заботою пришельцев было – построить церковь. А после того, когда местные буряты перестали быть страшными для русских пришельцев, какой-нибудь набожный православный отделился от дружины, и для благочестивых подвигов нашел более удобное место на другом берегу Ангары, против самого острога, – сам получил имя пустынника, а место его уединения названо пустынью, и по близости к возникшему Братскому острогу, пустынью Братскою.

За тем положительно известно, что 1.) по челобитью боярских детей Енисейского острога Первова Самойлова, Ивана Поршенникова. Андрея Строгонова, Якова Похабова, Василья Самойлова, Пятидесятника Степана Людькова, и рядовых: Карпа Давидова, Максима Шадринова с товарищи, и всяких чинов служивых людей и пашенных крестьян, грамотою Тобольского Митрополита Корнилия, между 1664 и 1668 годами, велено в Братском остроге на Ангаре реке, на Березове горе, монастырь построить, и в том монастыре церковь воздвигнута до имя Всемилостивого Спаса; 2.) При Царе Алексее Михайловиче, но челобитью Братского Монастыря трудника Фомы Семенова, Приказный Братского Острогу, Енисейску сын Боярский Иван Перфильев отвел монастырцам в спасской Пустыне, для монастырского нового строения, под пахотную землю, под сенные покосы и под скотинный выгон места против Нижнего Братского острогу за Ангарою рекою; 3.) В 1667 году Строителем монастыря был монах Василий Балдаков, a в 1678 году некто Феодосий. Тот и другой значительно распространили пахотные земли, и сенокосы монастырские. 4.) В 1688 году Григорий Найденов заложился в Братскую Пустынь за вклад жить вечно, и всякую монастырскую работу работать; а в 1700 году Братского острога житель Остафий Петров сын Пономарев приложил Всемилостивого Спаса к Пустыне за вклад за себя Мельницу в вечное владение. 5). В 1716 и следующих годах Строителем Пустыни был монах Азарий. Но, к сожалению, глухая и суровая местность такова, что не представляла ни физических ни материальных удобств не только к возвышению Братской Пустыни до степени Монастыря, но и к продолжению существования самой Пустыни. А когда единственный некогда, многотрудный путь из России в Восточную Сибирь, совершавшийся вверх по рекам Енисею, Тунгуске и Ангаре, заменился несравненно удобнейшим чрез Красноярск, Канск и Нижнеудинск землею, тогда и самый Братский Остроги, оставшийся в стороне, обратился в пустыню, и исчезло бы название существовавшей когда-то близ его Братской Пустыни, если бы случайно не поселился в ней навсегда священным прахом своим вторый Иркутский Епископ Иннокентий Нерунович⁵⁹. Прах иерарха охраняют ныне потомки приписных во дни оны к Пустыне крестьян, составляющих деревеньку из 11 дворов.

Что же представляла Братская Пустынь во дни Святителя Иннокентия? Если она вначале что-нибудь и имела, то, как доносили друг на друга Архимандрит Платковский и провинциал-инквизитор иеродиакон Иевлев, была обобрана ими. По переписи 1720 года она числила за собою крестьян 100 душ, но из них после того 17 человек умерли, 10 или одряхлели от старости, или оказались не способными к работе по болезням; трое бежали; один (Иван Яковлев 18 лет) взят в монастырскую школу; да в сотне было 36 малолетков от 1 до 12 лет. И за всех этих мертвых, дряхлых, увечных, бежавших и малолетных, с 1720 года должны были оплачивать подушные подати остальные 33 человека, которые пришли чрез это в раззорение, и следовательно были лишь в тягость Пустыне. Братства в ней не было, даже и церковь была крайне ветхая. Жил там для присмотра один поселенный монах (Иасон) командированный от Иркутского Вознесенского монастыря. Следовательно, Братская Пустынь была для Иркутской Епархии не находка. Ею-то думал отдарить Митрополит Тобольский Иркутскую Епархию за монастырь Селенгинский.

И условие содержания причтов и законы восирещали умножение Церквей без надобности. Снятый Иннокентий с усмотрением следовал сему правилу. Так, когда Троицкого Селенгинского монастыря крестьяне и вкладчики имевшие жительство в вотчине монастырской в Темлюйской Слободе просили дозволения строить в своем селении Церковь, то Святитель приняв во внимание, что селение малолюдно, и от Кабанского Острога, где есть церковь, недалеко только в 7 верстах, написал на прошении: Святейший Правительствующий Синод не велит вновь строить церквей, т.е. при выше означенных условиях, – но благословил в Томлюйской деревне, в удовлетворение набожному чувству жителей устроить Часовню.

Там же, где благопотребность Храмов Божиих была признана, Архипастырь содействовал усердию прихожан безотлагательным решением просьб, и, где можно, личным участием в деле.

В Большом Нерчинском Заводе на речке Алтаче начала строиться церковь еще с благословения Тобольского Митрополита Антония, во имя Рождества Христова. Серебряная и золотая руда обратили на эту местность внимание Русского Правительства в половине 17 столетия, и озаботилось Правительство населить ее охотниками и по наряду. Число переселенцев скоpo оказалось значительным. Святый Иннокентий, будучи еще странником и пришельцем за Байкалом, посвятил для заводских крестьян священника из их же среды Петр Масюкова. Теперь была готова церковь. Коммисар заводов, называвшихся от реки Apгуни вообще Аргунскими, Бурцов, памятный учреждением здесь пеpогo во всей Сибири народного Училища, ходатайствовал об освящении. Но скудость была в Антиминсах. Преосвященный взял излишний из Селенгинского Монастыря, и как антиминс этот надписан был во имя Первоверховных Апостолов Петра и Павла, то грамотою 1728 года в Феврале благословил освятить в Заводе Церковь, ничтоже сомнящеся, не в память Рождества Христова, а во имя Первоверховных Петра и Павла. Грамота получена на месте 5 Июля (и теперь там хранится) и невозданный Храм Петропавловский освящен Читинским Протопопом Маркианом 11 Июня 1728 года. В настоящее время Соборная Церковь в Большом, Нерчинском Заводе во имя Богоявления Господня, и при ней во имя Первоверховных Апостолов Придел.

В том же Феврале месяце 1728 года Святитель разрешил указом построение новой Церкви в Олонском селении, на место сгоревшей Благовещенской, и дал прихожанам сборную книгу, а до отстроения храма приказал отправлять Богослужение в имевшиейся в селении Часовне с тем, чтоб эта часовня по выстроении храма была упразднена.

В Балаганском остроге была давняя церковь, во имя Нерукотворенного Спасова Образа. Но за теснотою и обветшанием этого храма, в 1710 году был построен другой во имя Рождества Христова за острогом, ниже первого в 150 саженях. Но этот храм сгорел еще в 1722 году. Прихожане просили Преосвященного Иннокентия благословить строение новой Церкви, предоставляя Ему указать, где строить близ ли первой Спасской церкви или на погорелом месте? Преосвященный грамотою от 25 Сентября 1728 года указал строить близ первоначальной ветхой церкви в самом остроге во имя Всемилостивого Спаса Нерукотворенного Образа, a по выстроении ветхую церковь упразднить.

В Городе Соленгинске Покровская Церковь была построена по благословению Тобольского Митрополита Иоанна. Некто сын боярский Василий Фирсов, хотел по своему обещанию и своим иждивением пристроить к ней придельный храм во имя Трех Святителей, и уже лично испросил на то в 1724 году благословение Митрополита Антония, который и антиминс прислал. Но Савва Владиславич советовал постройкою остановиться в предположении перенести Селенгинск на иное место. А как переноски этой не случилось, то сын Васильев Иерофей испросил у Святителя Иннокентия благословение выполнить обет родителя, и получил на то грамоту 13 Июля 1728 года, даже без взыскания узаконенной пошлины.

В половине Марта 1729 года Преосвященный дал приказание построенную благословением Епископа Варлаама Церковь во имя Казанской Божией Матери в Селе Колесниковом за Байкалом, согласно просьбе строителя, бывшего тутошнего обывателя Корытова, теперь иеромонаха Иоанникия, отнести на иное место, так как яр, на котором церковь была построена, начала подмывать река Селеньга и зданию, по ближайшем освидетельствовании, грозила опасность.

В Maе того же года донесено Владыке, что в городе Иркутске Владимирская Церковь с приделом Иоанна Предтечи грозит oпacнocтию, потому что олтари развалились. Опытный взор Архипастыря нашел причину преждевременного обветшания в том, что при постройке с бревнами сырыми перемешаны были еще старые полусогнившие. За тем написал: старые олтари разбирать повелеваем, а новые строить благословлением, – и с сего указа, отмечено в деле, старость и священнику пошлинами Его Преосвященство поступился. В Октябре обновленная Владимирская Церковь освящена, но сохранившемуся в Иркутской летописи преданию, Самим Святителем.

В Июле того же года освящена Самим же Святителем Церковь во имя мученика Иоанна. Воина под колокольною богоявленского Собора, устроенная усердием и иждивением, сын Боярского Ивана Пивоварова. Эта церковь, по неудобству служения в ней и особенно по трудности подъема в нее, в 1815 году, как при пяти в Соборе престолах совершенно излишняя, закрыта Епископом Михаилом, и место уступлено под Библиотеку Старой Семинарии, значительно пополнившуюся в это время книгами, оставшимися по кончине Епископа Вениамина.

В июне 1728 года в Читинском остроге сгорела церковь, достроенная во имя Архангела Михаила с приделом Святителя и Чудотворца Николая. Прихожане, не надеясь за не уродом хлеба, выстроить новую церковь, просили имевшуюся у них, и закрытую по прежним указам, Часовню восстановить, дозволить пристроить к ней алтарь, и освятить в церковь святым антиминсом во имя Архангелов, обещаясь к зимнему времени ронить лес и на другую отдельную Николаевскую церковь. Но Святитель грамотою от 19 Сентября Часовню возобновить, крест на ней поставить, и петь в ней Вечерню, Утреню и Часы, и другие службы, кроме литургии, благословил; алтаря же прирубать не дозволил, а велел озаботиться припасением леса на новую церковь Архангельскую всетщательным радением. Прихожане указали на свое недостаточное положение. Святитель разрешил им сделать сбор по Епархии. И в Марте 1780 года окончательно отстроился верхний Храм во имя Архистратига Михаила. Преосвященный дал грамоту на освящение оконченного храма Протопопу Маркиану, предоставив ему освятить и нижний во имя Святителя Николая, когда все будет к тому готово.

Жители Котинского селения недовольные неисправностию священника Кудинской церкви, к которой были приписаны, Сидорова, а с тем вместе и затрудняемые в сношениях с сею церковию значительным расстоянием, 15 верстами, тогда как от Оекской Афанасие-Кирилловской Церкви находятся они в одной версте, испросили у Святителя перечисление к сей последней. Таким образом, Оекский приход увеличился, и в то же время чрез прибавление прихожан получил возможность, тесный и ветхий храм свой, устроенный начально из Часовни с прирублением к ней в 1697 году, по благословению Митрополита Игнатия, алтаря, заменить новым. Они подали прошение о построении Храма двуэтажного, внизу в прежнее наименование Афанасия и Кирилла Александрийских, а вверху во имя Успения Божией Матери. Благословенная грамота от Святителя последовала 21 Октября 1730 года.⁶⁰

Надобно заметить, что распространению церквей в Сибири немало препятствовал недостаток антиминсов, неизвестно от каких причин происходивший. Так в Январе 1728 года обыватели Ильинского острога просили разрешить им под главною церковию Богоявленскою устроить престол во имя Введения во Храм Божией Матери. Ждать времени до антиминса! – написал Святитель, а между тем велел подготовлять лес.

Сказать должно, что ранее сего двумя годами, строение и исправление церквей было бы не столь легко, и потребовало бы продолжительных проволочек. Дело в том, что указами 1722 года строго запрещалось строить новыя или обновлять ветхие церкви без особого на каждый раз разрешения от С. Синода. Каковы были эти распоряжения для Сибири, для Иркутска, для Забайкалья, при несуществовании регулярных почт, при пересылке бумаг чрез попутных, или хотя чрез нарочных, но кроме замедления, при больших в последнем случае издержках, словом, при годовых и даже двухгодовых сношениях только правительственных мест и лиц со столицами, не говоря о захолустьях и околицах? Но слава Богу! Неудобство запрещения почувствовал сам, едва ли не первый виновник этого запрещения и неудобства, Феофан, архиепископ Новгородский, Председатель Синода. В селе Подлютове, принадлежавшем Новгородскому архиерейскому дому, имела пребывание Герцогиня Мекленбургская Екатерина Иоанновна. Здесь сгорела церковь. Герцогиня требовала как можно скорее строить новую, a Архиепископу Феофану надлежало испросить разрешение. При этом-то случай Он высказался в Синоде, что долговременною перепискою о построении и обновлении церквей стесняется удовлстворение благочестивых желаний не только частных лиц, но и Ея Высочества, и испросил разрешение всем Епархиальным Архиереям давать позволение на постройку Церквей от себя с теми ограничениями, чтоб не умножалось их без нужды, и о всяком данном дозволении доносить Синоду. Указ об этом состоялся в Св. Синоде 22 Декабря 1726 года, и чрез полгода вызвал другой, – отменявший преследование Часовен, – об оставлении неприкосновенными тех Часовен, которых еще разобрать не успели и о возобновлении упраздненных, но не иначе, как по усмотрению Архиереев.

Уже было сказано, что последний указ внес обрадование во все села и деревни, образовавшаяся из случайных, всегда набожных пришельцов в глубь Сибири, в которой, по наблюдение покойного Словцова, где их шаг – тут крест, где притон – тут Церковь, где оседлость – тут монастырь. И полились рекою просьбы к Святителю о возобновлении Часовен, из коих от иных только места знак, другие стояли полуразрушенными, третьи хотя оставались не тронуты, но без крестов и внутри были обнажены от икон и всякого подобающего благолепия.

И от Святителя щедроподательно потекли благословенные грамоты на обновление Часовен, именно: в селении Устькудинском, не далеко от Иркутска, устроенной по благословению блаженного Митрополита Иоанна Максимовича, – также не далеко от города в деревне Лыловской-Николаевских; в селе Леурском и деревне Стаисуновой за Байкалом, воздвигнутых по благословению Митрополита Феодора-Михаило-архангельских; – в Верхнеингодинской Заимке также за Байкалом, начатой постройкою в 1720 году с благословенья Игумена Нерчинского Монастыря Панкратия; на устье Селенги Николаевской, строенной по указу Епископа Варлаама; в Качешской (Качугской) деревне на Лене, Николаевской же, с давних лет существовавшей, и других многих по ту и по другую сторону Байкала. Наконец ревность о восстановлении прежних или о созидании новых Часовен дошла до того, что некоторые обитатели сел стали непосредственно относиться об этом к приходским священникам, a cии последние без ведома Преосвященного приняли на себя удовлетворять желаниям просителей. Преосвященный как строгий блюститель порядка и чинности, так был этим прогневан, что самовольных священников наказал денежным штрафом, а одного построившего без надобности близ Приходской Церкви новую Часовню в угоду дворянскому дому Бейтоновых, велел даже подвергнуть телесному наказанию, Часовни же построенные без Его благословения упразднить, оставив однакож из них те, в которых необходимость, по строгом напряженном от него исследовании, оказывалась непререкаемою. Но в поле не без плевел, и в семье не без урода. Нашлись люди, которые из прежнего распоряжения о упразднении Часовен не упустили извлечь личных выгод, не подумав о последствиях. У Троицко-Сергиевской (ныне Крестовской Церкви) была приписная Часовня, состоявшая в Разводинской деревне, в 5 верстах от города вверх по реке Ангаре. Часовенные старосты, когда разразилась гроза на Часовни, пользуясь сумятицею, каждый на свой участок расхитили часовенные деньги. Но их усчитал приходский священник Иоанн Карамзин и о бездельничестве их доложил Преосвященному. Святитель изрек, чтоб с сей поры Часовне в Разводинской деревне не быть. Такое распоряжение Владыки не могло не потрясти самых огрубелых жителей Разводинского селения, как лишенных права на христианское, великое в те времена, утешение видеть посреди жилищ своих Молитвенный Дом.

К счастию их, священник Карамзин отошел в монастырь и, как видели мы, постригся под именем Иоакима. Место его заступил Влас Миронов. При посредстве нового священника, Разводинские жители в соединении с другими крестьянами Верх-Ангарских деревень, подали Преосвященному просьбу о возобновлении у них Часовни, при таковом обязательстве, чтоб быть при той Часовне выборным старостам погодно, дать им Скрепленные книги, и по этим книгам усчитывать бы их и помесячно и погодно.

Владыка преклонился на милость и указом 23 Июня 1780 года, благословил возобновить Часовню Разводинскую во имя первоверховных Петра и Павла.

В заключение сведений о церквах и молитвенных домах не упустим из вида, что в паству Святителя Иннокентия еще привзошла Церковь, с которою привнеслись Ему и нежданныя заботы.

Коль скоро Граф Владиславич покончил с Китаем переговоры, очертил границы, и положил основание Троицкосавской Крепости, то оказался нужным и гарнизон. Сюда велено было двинуть из Тобольска Якутский полк под начальством Полковника Ивана Дмитриевича Бухгольц, того самого, который при Петре I-м устроением крепости на реке Оми положил основание⁶¹ нынешней резиденцииГенерал-Губернатора Западной Сибири. Из всего видно, что Иван Дмитриевич был начальник богобоязненный. Прежде всего он озаботился об устроении Полковой церкви, и просил Тобольского Митрополита снабдить полк благословением на это и священником. И вот на просьбу его Митрополичья грамота:

«Божиею милостию Православный Митрополит – Тобольский и Сибирский Антоний⁶².

«Селенгинского Троицкого монастыря архимандриту Мисаилу.

«Сего 1726 году Мая 9 дня присланною в наш архиерейский приказ Сибирского Гарнизона от Тобольского полку премемориею требовано, чтоб командировавшего (с полковником Бухольцом) на Китайскую границу помянутого Тобольского полку и драгунской роты к новозаводящейся походной Святой церкви (которая будет строиться в Иркутской провинции), ко освящению дать Святой антиминс, и кому б позволено было освятить, благословенную грамоту прислать. Мы Архиерей, вышеявленную промеморию слушав повелеваем тебе Архимандриту, когда, по построении оной походной церкви, будут от вышеписанного полку требовать тебе ко освящению тоя церкви, то чрез наше Архиерейское благословение помянутую церковь посланным от нашего Архиерейства со иеромонахом Феофаном Конарским (который отправлен при оном полку священных ради действий) освященным антиминсом освятить по уставу святые Восточные церкви, со священники и диаконы, немедленно. К сему ж предлагаем, ежели вышеименованный архимандрит Мисаил за отбытием куда во оном Селенгинском монастыре не прилучится, то по сей же грамоте вышеповеленное освящение церкви позволяем исполнить Посольского Преображенского монастыря Игумену Иову, непременно.

«У сей грамоты наша архиерейская, при подписании нашей власной руки, благословенная печать. Писана Маия 11 дня 1726 года.

Рукою власною m.p».

Бухгольц, как видно, был и любитель церковного пения. По прибытии в Селенгинск, где назначена была полку главная квартира, пока Полковая церковь не была еще готова, он писал к Преосвященному Иннокентию:

«Преосвященный Иннокентий, Епископ Иркутский и Нерчинский! а мой милостивый Государь! Имею я обещание в Селенгинску в церкве Покрова Пресвятой Богородицы построить для украшения и пения хоры, а без позволительного вашего указу учинить несмею. Прошу всепокорно вашего архипастырства, прикажи о вышеписанном в Селенгинск прислать ваш архиерейский указ. О сем просит Вашего Преосвященства полковник Иван Бухольц⁶³. Из Селенгинска 1729 тоду Февраля 20 дня.»

Преосвященный предписал Селенгинским священникам Спасскому Кириллу Кириллову и Богородским Ивану Георгиеву да Алексею Федорову осмотреть, не будет ли в деле оных хор какого церкви повреждения или тесноты, и не будет ли сопряжена работа с поколебанием престола, и если ничего подобного не будет усмотрено, то объявить Полковнику дозволение его преосвященства. Священники донесли, что как никаких препятствий к устроению хор не предвидится, то об этом объявлено ими Полковнику Бухгольцу, и он желает означенное дело в совершенство привести.

Это бы все хорошо, – и полковая церковь и набожность Полкового Командира могли только радовать Святителя. Но вот столкновение! Со входом полка Преосвященный получил от Митрополита Тобольского Антония отношение, в котором значилось, что Капитан полка Михайло Цей с женою его Екатериною разлучены им Митрополитом от купножительства, но не покоряются суду его, и за это отлучены им от церкви, по тому примеру, как ныне Максим Пархомов за подобное же пренебрежение власти церковной в 1729 году был отлучен от церкви с своею, прелюбодейцею. В заключение Митрополит просил Иркутского Преосвященного и с своей стороны это отлучение Цею с женою, поступившим в Иркутскую Епархию, подтвердить. Но Святитель Иркутский приняв во внимание, что по силе 10 пункта Духовного Регламента, отлучение от церкви может изрещи токмо Святейший Синод, и что приведенный Митрополитом в пример Пархомон отлучен был от церкви за упорное сожительство с Похищенною им чужою женою, а не с своею законною, и отлучен был по определению Святейшего Синода, – не решился принять на себя власти, превышающей права епархиального архиерея, чем конечно навлек на себя неудовольствие Тобольского Владыки, и без того, как увидим, не совсем благоволившего к своему соседу.

С другой стороны, полку был дан из Тобольска иеромонах Феофан Конарский, человек глубоко расстроенной жизни. Полковая Канцелярия жаловалась Святителю, что Конарский, в самую святую четыредесятницу, вместо отправления при полке службы Божией, делает такие непотребства, который и описать не без труда, хотя впрочем значатся они в полковом журнале, – и просила заменить иеромонаха Конарского другим священником. Преосвященный написал Конарскому следующее, вылившееся из преогорченного чувства, увещание: «Честный отец Феофан! Аще и недостоин ты такого честного названия, но достоин бесчестия, токмо за политику пишем. Как твоей образине не в упорство, что ты позван от Господа о всем мире святую жертву приносить, и пасти стадо словесных Его овец, о них же будеши истязан и ответ даси в день страшного испытания, а ты того звания не содержишь, но безпрестани пьянствуешь и напиваешися пьян безвременно, a дела своего не отправляешь и чинишь многие бездельные непотребства, что видно от писания к Нам превосходительного господина Полковника Ивана Дмитриевича, и от слов честных персон. И то ли дело священническое? Сие тебе ныне пишем, увещавая тя отечески, негли (авось) исправишися. Аще ли не будеши исправлен, знай себе, что нечестно из полку переменен будеши, и позван к Нам на суд, и приимеши достойное по делом твоим. Но прошу, исправся. Здравствуй. Епископ Иннокентий». Эта переписка была в Апреле 1730 года.

Вразумился ли монах Конарский отеческим внушением и предостережением Святителя? Не думаем! Менее чем через год, по получении Святительского послания, он кончил жизнь, именно – 28 Марта 1731 года.

Между тем в 1730 году умер престарелый священник при Аргунской Вознесенской церкви Сергий Иванов Телятьев. Прихожане, во главе которых подписался обер-гиттен-фервалтер Петер Дамес (начальник заводов, сменивший Бурцова) и Симон грек (подписался по-гречески), представили кандидата крестьянского сына из Яренска Елизарья Федотова Осколкова. При допросе Осколков показал, что жена его Анна остается на родине. Святитель положил резолюцию: отказать по тех мест, пока жену сюда сыщет. Но когда умер Конарский, то крайняя надобность в полковом священнике вынудила Святителя произвести Осколкова в сан священника, и определить, до приезда жены, в Якутский полк в Селенгинске. В последствии времени, заводские прихожане искали за Осколкова протери и убытки, какие понесены ими при отправлении его в Иркутск, но получили ответ от преемника Святителя, что священник Осколков при полку, в 1738 году умер.

Вот довольно любопытный процесс, который знакомит с порядком избрания и определения в те времена священников. В 1717 году некто Федор Сидоров (Шастин) по приговору старости, церковных, дворян, детей боярских, служилых и посадских, и пашенных крестьян Идинского острога, избран был в кандидаты на священство к Идинской (Каменской) Троицкой церкви. В договорном письме со стороны прихожан было постановлено: жить ему священнику Феодору у Троицкой церкви с мирскими в добром согласии и послушании; брать от крещения по 10 к., от браку по 20 копеек, от молитвы по 8 коп. A Федор с своей стороны дал такое письмо: и какие де ваши духовные нужды будут до меня священника, и мне быть у вас в добром согласии, и никакого над вами коварства не изыскивать, и аще против сего своего и вашего ко мне договорных писем, в чем буду жить недобрыми побудки, и вам миряном в том бить челом на меня великому архиерею, и избрать вам к той Троицкой церкви иного священника, и мне Федору в том с вами ни в чем не спорить и ничего над вами не изыскивать. Уполномоченный такими договорными актами, Федор Сидоров в том же 1717 году отправился в Тобольск, чтоб принять рукоположение священства, но, не застав здесь митрополита, отправился в Вятку, где и был рукоположен архиепископом Вятским и Великопермским (Алексием). А на обратном пути Тобольский Митрополит Филофей дал ему грамоту на место при Идинской Троицкой Церкви. Но как на этом месте был жив прежний священник, глубокии и болезненный старец, хотя и не всегда, готовый исполнять приходские требы, однакож еще от служения не уволенный, Симеон, который подал управлявшему тогда Вознесенским Монастырем Архимандриту Мисаилу протест, в следствии чего Федор Сидоров и был послан на службу со служилыми людьми на Косогол(?) озеро, а потом на Урик к церкви Нерукотворенного Образа, потом же на Манзурку к церкви Введения Богородицы. А когда прошел слух, что в Иркутск будет Преосвященный Митрополит Филофей, тогда уже перевели его Сидорова к Идинской церкви, при которой указал ему быть означенный Митрополит. Но лишь только Преосвященный выехал из Иркутска, то по новому настоянию Священника Симеона, опять перевели Сидорова к Барлукской вновь строющейся церкви. Между тем Симеон умер. Идинская церковь года полтора оставалась без службы, и прихожане снова призвали к себе Сидорова, дополнив прежние условия новыми о даче ему, сверх денежной платы, хлебной руги, и о содержании его до смерти. А в 1724 году зять Симеонов Григорий Борисов Смагин, договорившись с прихожанами Усольской Спасской церкви быть у них священником, отправился в Тобольск и был посвящен во священника, но не в Усолье, а на место умершего тестя к Идинской церкви, на что привез указ от Митрополита Антония, обязывавший переместить в Усолье Сидорова. И такова была простота времени, подкрепляемая отдаленностию края! Сидоров против Митрополичьего распоряжения подал жалобу Иркутскому Протопопу Петру Григорьеву и Протопоп Сидорова оставил на прежнем месте при Идинской церкви (в Каменке), а Смагина определил к Усольской. Но через неделю Протопоп одумался, изменил свое распоряжение, и велел переселенцам разменяться местами. В этом положении оставалось спорное между двумя священниками дело, когда принял Епархию Епископ Иннокентий. Сидоров 15 Сентября подал Ему Жалобу, в которой описав свои похождения, просил спросить Идинских Прихожан, угоден ли им он Сидоров, и оставить его при Идинской церкви, а Смагина определить к Спасской Усольской. Прихожане, в том числе дети боярские Василий да Алексей и Матвей Бейтоновы, были спрошены, и показали в невыгоду Сидорову, что он очень корыстолюбив, потому просили оставить у них Смагина. В это же время прихожане подгородив го дистрикта, Кудинской слободы, "Гроицкой церкви представили Преосвященному выбор на сторожа Иркутской Соборной церкви Ивана Захарова, которого просили посвятить к ним в священника на место умершего Афанасия Евдокимова. На прошение это последовала резолюция Святителя таковая: «Ивану Захарову отказом бить чолом, понеже туды Феодор Сидоров, церкви Троицы Святой, с Каменки переведен будет, потому что тамо двоим священникам питаться нет чим.»

И в след за резолюциею Преосвященный послал в Кудинскую Церковь грамоту, что сюда определяется Сидоров за невозможностию двум священникам питаться в Идинском селении. В свое время получил священническое место и Иван Захаров при церкви Иоанна Воина, устроенной под соборною колокольнею, так как Здатель Иван Пивоваров пожелал иметь при сей церкви особенный от Собора причет.

Общепринятый тогда порядок, чтоб прихожане на церковный должности избирали и представляли от себя кандидатов, дополнялся следующими распоряжениями во дни Святителя Иннокентия: от представленного прихожанами к рукоположению во священника отбиралась в Архиерейском приказе сказка, кто он, откуда, каких лет, и на ком женат, свободен ли от государственных служб и от податного тягла, как и где проводил жизнь напредь сего, будет ли доволен предлагаемым от прихода вознаграждением, которое определялось разными условиями? Если сказка не представляла никаких сомнений, тогда Святитель полагал резолюцию: для научения в школу. Здесь надлежало пробыть испытуемому не менее двух месяцов; в это время он был обязан списать для себя указанный Святителем правила и из Духовного Регламента все пункты, относящиеся к священническому служению, заучить их на память, и ознакомиться с предстоящим ему новым служением. По выпуске из школы ставленник отсылался к экзаменатору, каковым был крестовый иеромонах Лаврентий. Когда все эти обряды бывали кончены, и испытуемый признавался достоиным, тогда, по принятии рукоположения и научившись отправлять церковное служение, получал от Святителя грамоту и отпускался на место, при указе прихожанам. Совершенно тому же процессу подвергались ставленники, являвшиеся и из Тобольской Епархии, из Илимского Ведомства, которым несравненно ближе было ехать для принятия рукоположения в Иркутск, чем в Тобольск. Епископ Иннокентий рукополагал таковых, и от себя снабжал ставленными грамотами, и не видно, чтоб Тобольский Митрополит на это гневался. Известны в этом случае Никифор Иванов Мисорин и Григорий Иванов Дятьков, произведенные Епископом Иннокентием во священников, первый в Усть-идинское село, отстоящее от Иркутска в 273 верстах, и от своего Епархиального города Тобольска в 3000 верстах к Церкви Св. Параскевы Пятницы, a последний в Чечуйский острог.⁶⁴

Святитель до того следовал выборному порядку относительно священно-и-церковнослужителей, что случалось, когда и сами прихожане просили Его назначить им священника по Его усмотрению, а не по их избранию, Он никогда на то не соглашался. За всем тем коль скоро желание прихожан прямо не сходилось с Его вовзрениями, или обстоятельства требовали дать другое назначение избираемому, в таких случаях Он предоставлял решение подобных дел уже своему праву. Это мы видели в отказе Кудинским прихожанам посвятить с ним избранного ими Ивана Захарова, и в определении сюда без выбора Священника Сидорова, а также в назначении места Священнику Осколкову при полку, тогда как прихожане приготовляли его для Аргунской церкви. Бывали и другие примеры в подтверждение того, что Святитель не всегда безусловно исполнял волю приходских людей. В Верхнеудинске при Спасской Церкви скопились три священника, а при Богородской никого не было. Святитель одного из них Иоанна Никифорова переместил от первой к последней. Прихожане Спасские восстали против сего распоряжения и доказывали Преосвященному, что Никифорова, по их избранию, произвел во священника к Спасской Церкви еще Митрополит Феодор, проездом чрез Удинск в 1720 году, и в доказательство представили Святителю самую ставленную грамоту. Но Святитель не изменил определения. – Прихожане Иркутской Тихвинской Церкви подговаривали в дьячки некоего Дмитрия Шабалтусова, служившего напредь сего при Селенгинской Спасской Церкви. Святитель велел допросить для чего от Селенгинской Спасской Церкви отошел и имеет ли пашпорт? Шабалтусов показал, что отец его родом Киевлянин, переселившийся с ним в Тобольск, и что когда он Дмитрий шел в 1721 году из Тобольска в Иркутск в работе у купеческих людей, пашпорт у него на р. Ангаре украли; а отстал от Селенгинской Церкви для того, что не возможно стало доходом питаться. И Святитель Тихвинским прихожанам в просьбе об определении к ним прихотливого и беспашпортного Шабалтусова отказал.

Хотя в те времена, которых касается обзор наш, священники и церковнослужители избирались из всех состояний, лишь были бы люди честные да в грамоте искусны, однакож сословное право духовенства начало входить уже в большую силу. Видим, что на этом основании при Иркутской Спасской Церкви служил диаконом сын соборного Протопопа. Петра Григорьева; в Верхоленске были священниками отец и сын Шергины; в Верхнеудинске Протопоп Софронов замещен был при старости священником сыном. И вот еще случай, доказывающий, что дети духовного происхождения предпочитались посадскими, людям и отставным служивым. Сейчас упомянутый Протопоп Софронов приносил Преосвященному жалобу, что закащик Даниил Иванов отказал сыну его Феодору от дьяческой должности при Верхнеудинской Спасской церкви, я на место его перевел от церкви Одигитрия Пресвятой Богородицы отставного служилого Ивана Логинова. Преосвященный своеручно написал на прошении: «Служилому от дьячковской службы отказать, а быть в дьячках протопопину сыну Феодору, аще грамоти искусен».

Святитель, желая везде видеть мир и coгласие, особенно в Клире, старался предотвращать самые поводы к противному, или восстановлять нарушенное спокойствие личным вникновением в причины. Вышеупомянутый: устарелый Удинский Протопоп Иван Софронов отказался было за немощами от службы, но потом опять попросил, место при той же церкви, при которой был священником сын его, кроме которого и еще был при этой же Церкви священник. Преосвященный, чтоб не обидеть последнего, допустил до служения Протопопа Софронова, но с тем, чтоб он брал один доход с сыном. Случалось, что вновь поступившее к двухклирным церквам священники восхищали без основания первенство и по произволу захватывали сенные покосы у своих товарищей. Святитель в этом случае велел руководствоваться таким правилом: кто поступил на чье место, того местом и правами и выгодами должен и пользоваться.

Основанная в Иркутском Вознесенском Монастыре Архимандритом Платковским Монгольская школа найдена была Святителем Иннокентием в следующем виде: ученики были набраны из всех сословий, в том числе крестьянские дети, при том насильно, на каковое насилие и были в числе первых жалобы Епископу Иннокентию, решенные тем, что крестьянские дети по просьбе родителей, были уволены; ученики помещались в построенном Платковским в косогоре против монастырских стен здании, делишисмся на две половины на чистую и черную избу; учителем определен был, незнавший русского языка, выходец из Монголии, сперва поселившійся за Байкалом при р. Джиде, потом иерскочевавший в долины Балаганские на берега Ангары, взысканный Платковским, семейный лама Лапсан, с назначением ему жалованья по 100 рублей в год, и с отведением пастбищ для приведенного им с собою конного табуна. Когда предложенная Платковским правительству мера, чтоб ради новозаводства школы приписать к Вознесенскому монастырю Посольский монастырь, не состоялась, тогда предоставлено было Тобольскому Митрополиту с Губернатором, определить штатное число учеников и назначить им содержание от Сибирских монастырей. Тобольские Власти положили быть в школе 25-ти ученикам, из коих десятерых контентовать Монастырю Селенгинскому Троицкому, восьмерых Киренскому Троицкому и семерых Посольскому Преображенскому, для чего обязаны были эти монастыри, доставлять месячного содержания ученику на одежду 10 алтын (30 коп.) и на пищу муки ржаной 2 пуда, круп 5 фунтов и 2 фунта соли. Содержание, как видно незавидное. Однакож монастыри и того исправно не присылали. Святитель в Декабре 1727 года подтвердил Селенгинскому и Посольскому, чтоб, как за прежние годы недоимку так и на наступающий 1728 год доставили все следующее сполна. О том же предписал Он и монастырю Киренскому, – но как сей последний принадлежал к Тобольской Епархии, то с условием, если обитель указ Его признает для себя обязательным, в противном случае обещался действовать чрез Тобольского Митрополита. Монастырь Посольски тотчас выполнил предписанное. И Киренский Настоятель Архимандрит Иоанн на первый раз прислал требуемое за 1727 год с нарочными. Но Селенгинский монастырь отозвался, что при бывшем в нем Пожаре все мешки сгорели, потому не угодно ли будет принять за провизию деньги? – Преосвященный отвечал, что вместо мешков можно употребить бочки.

Учитель Лапсан имел при себе помощника, должно быть из новокрещенных, Николая Щолкунова. И на часть этого труженика Святитель, прибавил Ламе жалованья к 100 рублям еще 50 рублей. Поскольку же ни Лама ни Щолкунов не могли передавать уроков на русском языке, то Преосвященный вытребовал из Селенгинска переводчика, некоего Ивана Пустынникова, сперва учившегося в Иркутской Монгольской школе, и за тем отправленного Платковским за Байкал для усовершенствования. Последнему назначено в год жалованья 10 рублей и готовое от монастыря содержание.

Учитель Лапсан заявил Преосвященному, что книги монгольские, которые начально были приобретены для школы, так изветшали, что учить по ним нет возможности. Владыка обратился с просьбою в провинциальную Канцелярию, чтоб она истребовала от Лам Забайкальских нужные для школы книги, которые по переписке им будут возвращены. Канцелярия предписала на исполнение какому-то Коммисару Чечеткину, потом его преемнику Бейтону, но ни тот ни другой ничего не сделали. В Феврале 1729 года выехал из Китая с Караваном в Кяхту караванный директор Лоренц Ланг. Преосвященный от 29 Марта с просьбою о книгах обратился к нему⁶⁵, и получил просимые книги: 1. Сунду на 237 листах, 2. Тож Сунду на 259 листах, 3. Найма Мингату на 447 листах, 5. Гус Ламайн Туку, 6. Хотола Тедуксен Хан Кубулуна Туку и 7. Одесен Хане. И какова деятельность! Все эти фолианты в течении года переписаны для Иркутской Монгольской школы, и возвращены за Байкал к их владельцам селенгинскому Тайше и еще какому-то Ивану Мостинину, с полною благодарностию от Святителя.

Но не этим ограничилась деятельность просвещенного Иepapxa в отношении распространения в вверенной Ему Пастве света науки. С началом 1728 года он приступил к открытию при Вознесенской обители другой школы, не раздельной с первою, Славяно-Русской. Прежде всего предложил он Иркутскому Духовенству, чтоб они изыскали учителя из Иркутских дьячков добронравного и по чтению острого человека. Духовенство 9-го Января представило Преосвященному свое мнение, что никого из дьячков к учительской должности выбрать нельзя без отвлечения от прямой дьячковской обязанности и без неизбежного чрез то неудобства в отправлении церковной службы, но что они присмотрели и излюбили и признают способным к учительской должности Лалетина посадского человека Ивана Павлова Норицына, понеже он человек добрый, не пьяница и словесной грамоте доволен, с недобрыми людьми не знается, и обязуется учить церковничьих и других чинов детей, сколько в школе соберется, добрым порядком, чтоб было в твердости. Выбор принят и утвержден. Жалованья новому учителю назначено 20 рублей в год, и, конечно, готовое содержание хотя об этом и не упомянуто, Ученикам показано помещение в одном здании с монгольскими. Новообразуемое училище получило название Школы Монголо-Русской. Вот твое начало Иркутская Семинария! Лама Лапсан и Лальский (Вологодской Губернии) выходец Иван Павловича Норицын⁶⁶ были первыми твоими профессорами!

В тоже время Святитель разослал по Епархии предписания, чтоб Священно-церковнослужительские дети от 7 до 15 летнего возраста высланы были в училище не позднее Марта того 1728 года, под опасением за ослушание 15 рублевого штрафа за каждого мальчика и высылки таковых чрез начальство насчет родителей. И этою мерою к 1730 году собрано в училище до 35 человек. Правда, не обошлось и без противодействия. Один Церковник отказался и от службы, и согласился снова подчиниться тяглу крестьянскому, только бы сынка избавить от школы. Из-за Байкала некий священник донес Преосвященному, что его сын, требуемый в школу, уже пристроен к причетнической должности. Святитель отвечал: нужды нет, пусть приедет и поучится, тогда еще лучше узнает причетническую должность! – Что же отец? – он поспешил женить недоросля. Новоженец поехал в июле, упал с верховой лошади, и убился. – Но взамен детей духовенства, уклонявшихся от школы, принимались в нее дети других сословий, только не иначе, как с письменным обязательством родителей, что дети их пока не выучатся, не отойдут и не убегут без ведома архиерейского. В такой силе читаем подписку Поручика Изотова данную в архиерейском приказе.

В числе 35 учеников могли бы быть и неспособные. Но честь и хвала наставникам! безуспешным видим только одного, сына Кудинского Священника Федора Шастина Матвея, поступившего при самом открытии Платковским монгольской школы, конечно без малейшего испытания способностей и даже здоровья мальчика. Учитель Норицын объяснил Преосвященному, что Матвей туп и немощен и учится с великою трудностию. Владыка приказал уволить его домой для вспоможения, по силам, отцу в хозяйстве. Вот и форма бумаги, которую бы ныне назвали училищным свидетельством, а тогда именовалась она пашпортом – «По указу Преосвящевнного Иннокентия Епископа Иркутского и Нерчинского, а по доношению Кудинской слободы священника Феодора Сидорова, и по помете на оном доношении его архиерейства, и по допросу школьного русской грамоты учителя Лалетина Ивана Павлова, оный священнический сын Матвей от школьного учения уволен, так как поступил в школу в 1725 году Октября дня, и оказался весьма туп и немощен. Того ради и отпускается в дом к отцу своему, и впредь его в школу архиерейскую не требовать. И дан ему сей пашпорт из Иркутского архиерейского приказа по приказанию его архиерейства во свидетельство, 1730 года Генваря 23 дня». В самом деле до того был туп Матвей Шастин, что в течение четырех лет не выучился подписать свое имя; в получении Пашпорта за него по просьбе его росписался Иркутский житель Иван Лисицын.

При умножении числа учеников необходимо было и увеличение средств к содержанию, и без того крайне скудных. Но как и откуда увеличить их? Владыка просил пособия от Нерчинского Успенского монастыря, но на предписании отмечено: но сему указу денег и хлеба не бирано за хлебным недородом. Вознесенский монастырь уже не мог, без крайнего для себя отягощения, помогать школам более того, чем для них жертвовал, именно содержал школьное здание, платил жалованье учителям, давал пастбищами покосы для табунов Ламы Лапсана, содержал на своей провизии переводчика и других. К тому же и Киренский монастырь от дальнейшего пособия Иркутской Школе, как ниже увидим, отказался. A кроме содержания учеников пищею и одеждою, еще нужны были учебные книжки и письменные принадлежности, в то время в Иркутске те и другие не дешевые. Чем же все это кончилось? Историографы Сибири Семивский и Словцов сказали без преувеличения, что Святый Иннокентий содержал Русскую, основанную Им школу, своим иждивением. Последними крохами, какие оставались у Него от полученного жалованья на пути в Пекин, Он должен был делиться со своим заведением; иначе оно не могло бы продолжать существования.

При скудных средствах много помогает добрая экономия. В силу этого правила Святитель нашел нужным определить для смотрения за школьными припасами, и для закупа их во время, особого опытного, старательного и честного человека; а чтоб не лишить и бедную Знаменскую женскую обитель участия во общем деле озарения края грамотности, предоставил ей выбрать такого человека из ее вкладчиков. Общим согласием вкладчиков Знаменского монастыря выбран был из среды их Василий Коротаев. Вступив в новую должность со званием старосты при мунгальской и русской школах, он обязан был прослужить год, безотлучно находиться при школе, производить закупы, смотреть за хозяйством, словом, нести обязанность нынешнего эконома. A в Мае 1781 года Коратаева сменил того же знаменского монастыря вкладчик Федор Иванов Балдаков. Излишне было бы говорить, что нравственная сторона воспитанников была на особенном внимании Праведника.

Преимущественным доверием Святителя пользовался, за честное житие, иеромонах свиты его Лаврентий, который в первый проезд Преосвященного из Петербурга чрез Иркутск за Байкал пожелал ехать с ним в Китай, зачислен в свиту, и потом 6 Ноября 1726 года пострижен самим Святителем в монашество; 25 Декабря рукоположен во иеродиакона, а 21 Мая следующего года во иеромонаха, и с сего времени безотлучно оставался при кельях Святителя⁶⁷. Сего-то Лаврентия Преосвященный определил надзирателем в школу, чтоб между учениками не было ссор, драки, сквернословия, и всякого иного бесчиния, – как человека не только доброжизненного, да и опытного; ибо еще с самого основания монгольской школы, он, по распоряжение Архимандрита Платковского, взят был из дьячков Богородско-Тихвинской церкви в Вознесенский монастырь, и по 1726 год, до поступления к Епископу Иннокентию, находился на этой же должности школьного надзирателя.

Таким образом видим, что Святителем Иннокентием было сделано для озарения края грамотностию более, чем можно бы сделать обыкновенному человеку при скудных средствах и в короткое время.

В какой степени обращено было внимание Первосвятителя Иркутского Иннокентия на просвещение христианством окружающих Иркутск, и населяющих Забайкалье Бурят? Для совершения этого равноапостольного подвига требуются: 1) Способные к делу веропроповедники, 2) Материальные средства, необходимости которых не отрицал и сам Спаситель для своих Апостолов (Лк. 10:7–8), и о стяжании которых в пользу новообращенных заботилась еще первенствующая Апостольская церковь (Рим. 15:25 и след.), и 3) некоторого рода приемлемость со стороны самих язычников, чрез умягчение нравов посредством общежития и общечеловеческого образования подготовляемая. Но ни одно из этих условий не было еще приложимо к делу проповеди в Иркутске во дни Святителя Иннокентия. Духовенство, из простолюдинов, только что держась Служебника и Требника могло лишь отправлять Богослужение и христианские требы; безграмотность некоторых из среды их доходила до неумения подписать свое имя. Что касается до средств материальных, то Святитель, как уже несколько раз сказано, не только не имел таковых для своих разъездов, или для рассылки проповедников, хотя бы и нашлись люди поспособнее, да и сам содержался случайными подаяниями, не получая жалованья, и не имея принадлежащего себе в Епархиальном городе крова. Пока находился Он, в ожидании окончания переговоров с Китаем, за Байкалом в Селенгинске, тогда пользуясь свободою от служебных дел, Он беседовал с монголобурятами, озарял их смысл спасительными истинами Евангелия и приобрел от своих современников, переданное в роды, и сохраняемое Православною церковию, наименование Проповедника Веры в языцех монгольских. Вступив же, в управление расстроенною разными непорядками епархиею, Он не имел покоя от дел, не ежедневно, но ежечасно требовавших Его административной деятельности. Беседовать с бурятами, в то время вполне огрубелыми, русского языка нисколько не понимавшими, Ему было и некогда и негде, потому что управление держало Его почти безотлучно в Вознесенском монастыре, где был архиерейский Приказ, и только торжественные Богослужения вызывали Его в Иркутск, и изредка мог Он посещать окрестные веси; а буряты кочевали по степям, и едва ли показывались в то время в город, которого частию боялись, и до которого не имели большой надобности, потому что не были еще ознакомлены с прихотями, и довольствовались в своих улугах привычными своими пищею и одеждою.

За всем тем, мы не вправе наружною обстановкою жизни Святителя, имея под руками только отрывки архивные, ограничивать всех, не приведенных в явление, Его подвигов, и не должны забывать о Его сокровенных молитвенных воззваниях к Просветителю душ, и потому благоговейно остановимся пред фактами, которые говорят, что хотя не велась тогда нумерация (как ныне) обращаемых в христианство, язычников, но обращаемые были. А главными, прибежищем для искавших Святого крещения служил монастырь Вознесенский, где обитал Святитель Иннокентий. Следующая история может быть приведена в подтверждена сказанного.

Вот стойбище, в котором жив от бурят Кекен, а у него два, сына, и оба крещенные, Алексей да Иван. Некрещенную дочь свою Бободою Кекен выдает по иноземческому обычаю в замужество за некрещенного же бурята Ноецкого рода Мелзена Булсунова Сохорова. Прожив около трех лет с мужем Мелзеном, Бободоя отпрашивается погостить у крещенного брата Алексея, отделившегося oт отца, и проживавшего, под именем ясашного, в подгородном Уриковском селении. Здесь жизнь брата христианина пленяет Бободою в послушание Веры, и она не доверив никому, далее брату, своей задушевной думы, вместо того, чтоб ехать к мужу, отправляется в монастырь Вознесенский, является в близ лежащей у монастыря Жил кипой деревне в дом монастырского вкладчика Ивана Кузнецова, который, представляет ее пред лице Святителя Иннокентия, – и Бободоя, согласно ее желанию, просвящается Святыми, крещением под именем Марины, а за тем поручается для дальнейшего утверждения в христианской жизни восприемному отцу своему, монастырскому вкладчику Савве Бокову.

Конечно, враг не дремал. Новокрещенную преследует ее свекор Булсун Сохоров, подает явку в Провинциальную канцелярию, будто бы Бободоя, бежав от мужа, унесла его пожитки, и просит или взыскать с нее за унесенные вещи, а с брата ее Алексея, принятый сим последним калым, состоявшей из 31 больших и малых скотин, или выдать ему Булсуну невестку его головою, чтоб он мог продать ее. Канцелярия потребовала новокрещенную к ответам. Преосвященный приказал взять с нее показана в своем Приказе, которое состояло в том, что она никаких пожитков мужниных не уносила, кроме бывшего на ней тулупа, а про калым ничего не знает, о котором за смертно отца, должно спрашивать брата ее Алексея, – и с прописанием сего показания уведомил канцелярию, что новокрещенную не высылает из опасения, дабы свекор в самом деле ее не продал, и потому еще, что она по законам должна пользоваться теперь особенною милостию и покровительством как духовных, так и гражданских властей. «Темная дорога! спрашивать про калым новокрещенного Алексея, который, может быть про то ничего и не знает», – отвечала Преосвященному капцелярия, и признав распоряжение Его относительно взятия показания от новокрещенной в архиерейском Приказе неправильным, настоятельно требовала высылки Марины к своему суду под угрозою взять, в противном случае, Савву Бокова, как укрывателя Бободои, и на нем без всякой понаровки доправить весь иск Братского (бурята) Булсун Сохорова. – «А можно бы той дороге быть и посветлее, – отписал архиерейский Приказ в канцелярно, – потому что сам проситель Сохоров объявил канцелярии что калым брал от него Алексей, стало быть, и спрашивать надлежало об этом не Марину, а Алексея только де по этой дороге шествовать показалось канцелярии темно.» Затем при выяснении, что Боков не укрыватель, a восприемный отец новокрещенной, которому Преосвященный поручал се для научения христианской вере и обычаям, да сверх сего и новокрещенная Марина ныне не у него находится, а на дворе монастырском у служителя Василия Юртива, – Марину, по приказанию Преосвященного, отослали в канцелярию, с такою просьбою, чтоб по взятии от нее допросов, обратить ее к духовному начальству для дальнейшего наставления в истиннах христианских. Но что было за тем с бедною Мариною, из дел не видно. А из всего сказанного ясно то, что со стороны Святителя была полная заботливость о просвещении Бурят Светом Христовым, и что Вознесенский монастырь был при Нем купелию для бурят: но гражданская власть держала, к сожалению, сторону некрещенных. И казалось бы, при недостатке средств к обращению Бурят с одной стороны, и при противодействии с другой, кого бы из них и чем можно было заохотить креститься? однакож видим, что Буряты, во дни Святителя Иннокентия, принимали крещение целыми семьями, доказательством сему служат два сына и дочь Кекеновы. Еще повторим, что не отыскиваем в это время о крещенных бурятах отчетной буквы, – но не можем не признать, что дух христианского озарения уже всюду носился над бездною шаманских и дамских заблуждений и невидимо животворил ее. Первосвятитель насадил; Его преемникам предоставлено напаять; а возращает Бог (1Кор. 3:6).

При этом вспомним, что в виду Святителя ежедневно обращался влиятельный покрещенный Монгол – Учитель Лансап. Неужели Святый Иннокений относился к этому заблудшему равнодушно? Он не успел окрестить Лапсана, но хорошо его к тому приготовил; и не одного его, да и всех к нему близких. Ибо, только что будет на епархию Преемник Святителя Епископ Иннокентий Нерунович, Лапсан с женою и с прислугою обоего пола, первый приклонит главу ко крещению, и будет известен под новым именем Лаврентия Ивановича Нерунова, нося в нем память, что восприемником его и совершителем над ним Таинства Крещения был Епископ Иннокентий Нерунович в мире – Иоанн.

А что сам Святитель Иннокентий Кульчицкий не настоял с силою, чтоб Лапсан немедленно крестился, то это объясняется правилом мудрых, что дело обращения не должно ограничиваться только погружением в воде, но, главное, предварительным расположением обращаемого к познанию и к сердечной любви Искупителя. – Терпимость в вере была отличительною чертою любвеобильного сердца Святителя Иннокентия. Доказать это может и следующий случай. В Урульгинском приходе за Байкалом появилось на сопке мунгальское каменное мольбище. По исследованию оказалось, что построил то мольбище Монгольский Дама Оготуй, а помогал ему хозяин его квартиры, крещенный ясашный Иван Щумков. Пре-освященный поступок Шумкова, оказавшего содействие построению языческого капища в оскорбление Веры Православной, предоставил рассмотреть и за него взыскать, Нерчинской градской канцелярии; но язычника Оготуя ни его капища не коснулся ни делом ни словом преследования.

Святитель Иннокентий и с ненавидящими мира был мирен. – Не разгорячился, не вспылил, когда Иркутский Городовый Магистрат отказал ему в первой, цервой важности, просьбе об отведении в городе Иркутске квартиры. Так же смиренно принял он, и отказ Воеводы Измайлова в выдаче заслуженного жалованья. Так и везде видим Святителя побеждающим злое благим. Но далеко не так поступали пасомые.

Нельзя не отдать честь Воеводе Измайлову, что иногда делал он и угодное Иркутскому Первосвятителю, например: быстро решил дела в пользу Вознесенского монастыря о соленой варнице и о рыбных ловлях, но потому, может быть, что указы об этом были слишком свежи и злоупотребить ими Канцелярия еще не сумела. – За тем припомним упорство Измайлова и бесприличность ответов Епископу в рассуждении кабаков. Приведем к тому еще следующий факт: с 1712 года, по указу бывшего Сибирского Губернатора Князя Гагарина, духовенство на ряду с дворянами, детьми боярскими и служивыми людьми обязано было вносить по 15 копеек пошлины с имеющейся при доме бани. Но вдруг Иркутская провинциальная Канцелярия потребовала довзыскать со священников Иркутской Епархии за 1724, 1725, 1726 и 1727 годы еще по 85 копеек за каждый. Преосвященный спросил: на каком это делается основании? Канцелярия прислала Ему копию с указа Тобольской Земской Конторы от 22 Июня 1727 года, которым предписывалось с протопопов и попов взыскать банных денег на нынешний 1727 год и впредь взыскивать по рублю, а с диаконов и других церковников, не исключая сторожей и просвирен, брать по-прежнему по 15 копеек. Если велено взыскивать по рублю на нынешний 1727 год и на будущие, – отвечал Преосвященный, – то нет причины требовать деньги за прежние годы. Что же Канцелярия? – Уже коммисарам приказы посланы, – отписала она, – чтоб довзыскать с попов и протопопов за прежние годы по 85 копеек, и дело кончено. Владыка уступил бессмыслию или недоброжелательству и предписал с своей стороны покориться требованию.

Столь неправое понимание законов и такая неделикатность в отношениях к особе Архипастыря, со стороны провинциальных властей не могли не отрекаться и на недведомых сим последним местах и лицах; при грубости нравов не могли не найтись подражатели презорства к духовному званию. Одним из таковых выказывается коммисар Итанцынского острога. Он посылает к местному священнику сборщика за получением денег с бани. Священник отвечает, что у него дом и баня устроены приходскими людьми, которые и должны относить пошлину. Коммисар потребовал к себе священника и на представлении его, чтоб случай этот представить на рассмотрение закащика, дал дерзкий ответ: не только к закащику, да и кто повыше его, писать не буду, а заморю тебя под арестом. И действительно держал бедного священника три дня на съезжей избе. Священник принес жалобу Владыке. Владыка, поставив священнику на вид, что он сам некоторым образом был, причиною неприличного с собою обращения коммисара чрез неотдачу денег, велел ему требуемое заплатить, а в Иркутскую Канцелярию написал, чтоб она подтвердила коммисарам самоуправно духовных лиц под арест не брать, а буде коснется до кого какое дело, то доносили бы, о том по начальству, в полной уверенности, что Власть духовная не оставит виновных без заслуженного взыскания, – и от продерзостных слов на счет духовенства и начальства духовного то же бы удержались.

Но что могли значить подобного рода убеждения там, где и коренные государственные законы, открыто неимели силы? Что, казалось бы, обязательнее для губернских и провинциальных властей, как содействие духовенству в привлечении нерадивых к очищению совести исповедию и святым причащением? Лучшая нравственность есть надежнейший залог благоденствия и процветания края. Но мы помним, что когда на этот предмет первое свое внимание обратил Иркутский Первосвятитель Иннокентий, Воевода. Измайлов отвечал, что на 1728 год узаконенного с небывших у исповеди денежного штрафа взыскивать не может за силою вышедшего в то время Всемилостивейшего Манифеста, прощавшего все взыски и недоимки, но что на будущее время он будет строгим исполнителем зависящего от него по этому, предмету. И что же видим на будущее время? Посланы из архиерейского приказа списки о Небывших у исповеди в 1729 и 1730 годах. И не только не взыскано провинциальною канцеляриею ни с кого ни одной копейки, да и ответа ни Приказ ни Преосвященный не удостоены.

Петр Великий 28 Февраля 1721 года узаконил⁶⁸ впредь церковных свеч не от лица Церкви никому не продавать и в купечестве не содержать, а у кого из купцов найдутся, у тех отбирать к церквам, заплатив им настоящую цену, и приготовлять оные свечи по образцам. Изумительно, что этот указ, ни Петром Великим на Его Преемниками не отмененный, скоро потерял силу так, как бы его но было. И Святитель Иркутский не думал уже хлопотать о том, чего восстановить было не возможно в глуши Сибири, коль скоро не доставало к тому сил в городах столичных. По крайней мере настоял Он, чтоб вольные продавцы приготовляли церковный свечи по форме⁶⁹, да не разносили бы их на продажу но площадям и базарам с нелепыми, вошедшими в обычай присказками и припевами. За этим велел Он наблюдать в Иркутске Поповскому Старосте, a в уездах Закащикам. И вот, однажды, наряженный от Поповского Старосты церковник хватает такого продавца на рынке, а продавец берет церковника за горло и едва оставляет ему душу на покаяние. Как же рассудила это провинциальная канцелярия? Она приняла в резон показание обидчика, что указ о непродаже неформенных свеч и о неприпевах не был публикован с барабанными, босм. Если это нужно для отвращения подобных беспорядков, отписал Святитель, – то прошу Канцелярию формальность эту исполнить. Молчание Измайлова и его Канцелярии было в таких случаях единственным ответом.

Указ Императора Петра о воспрещении частным лицам производить продажу церковных свеч основан был на великой мысли, – понеже, изрек Он, церковные имения нищих суть, того ради из оных от продажи свеч построить везде при церквах Богодельни пребывая ради нищенствующих больных, которых тамо и кормить. С этою-то целию построения домов призрения для убогих, к сердцу принятою, Святитель Иркутский и усиливался было сколько-нибудь сократить свободную продажу церковных свеч по рынкам; но как видим, без успеха. В то же время Преосвященный обратил внимание на другой источник, указанный Петром Великим на пользу требующих общественной помощи. Разумеем указ 1723 года Июля 2 дня, по которому существовали при церквах кружки для сбора денег на гошпитали. Владыка велел Поповскому Старосте дознать и донести: сколько собирается в Иркутске всех денег и свечных и гошпитальных? – И получил ответ: что денег на гошпиталь по 1 число Мая 1728 года собрано при Соборной Спасской церкви пять рублей, а остальных де церквей старосты показали единогласно, что хотя сбирали, да никто не кладет, и потому означенных денег в сборе нет ни копейки; от свечной же продажи денег в сборе только что стает на необходимые церковные потребы. А при таких условиях, уж конечно нечего было и мыслить об устроении приютов для отставных служивых и иных убогих людей. Однакож замечательно, что собранные при Спасской Церкви пять рублей принесли плод: при этой одной церкви осталась от времен Святителя Иннокентия Богадельня для престарелых бесприютных из казачьего звания. Эти факты приводим для того, чтоб видеть, как отдаленный Иркутские власти мало понимали пользу края, и вместо того, чтоб стремившемуся к восстановлению забытых благодетельных указов Архипастырю помочь, огорчали Его или грубыми ответам и или упорным молчанием, и в обоих случаях гибельным для блага народного бездействием.

Как-будто провинциальными властями владела завистливая мысль, чтоб влияние духовных властей на народ не было заметно, и, согласно этой мысли, упомянутые власти силились ослабить и даже совсем подавить права духовного начальства. В дополнение к прежним, и еще вырываем из архивов примеры тому: В 1706 году оыло подтверждено Московскою грамотою Иркутскому воеводе, чтоб ни кому не въезжать в урочище прорвы и другие рыбные места, которые, близ Посольского монастыря, и в лесные урочища, которыми тот монастырь владел и владеет, и тому Посольскому монастырю обид и раззорения не чинить. Но несмотря на эти подтверждения, Иркутская провинщальная канцелярия и не видала, как откупщики Прокопий Верховцов, Mихайло Саватеев да Иван Береетенников на монастырской земле и на Никитинской речке настроили винные каштаки и мельницы из монастырского леса, и хотя, по принесенной на этот захват монастырской собственности жалобе, Воевода Измайлов и приказывал откупщикам за место и за опустошенный хоромный и дровяный лес заплатить деньги, но приказание оставалось без исполнения. Когда же в 1729 году управляющий Монастырем иepoмонах Митрофан снова попросил Преосвященного обратить на раззорение монастыря свое Святительское внимание, тогда канцелярия нарядила следствие и велела Кабанского острогу коммисару дознать: 1) Точно ли Верховцовым, Саватеевым и Берестенниковым построены винные каштаки и мельницы на монастырской земле? 2) Ежели действительно в монастырских урочищах: то на сколько верст вырублено лесу? 3) Самих же откупщиков допросить: так как от них не поступало в провинциальную Канцелярию просьбы о возведении тех каштаков и мельниц, то по какому указу рубили они лес и производили постройки, и почему по силе прежде данного им приказания, не платили в монастырь денег? Но в это же время коммисару подтверждалось, впредь до решения деда, тех каштаков и мельниц не трогать, так как, де, еще неизвестно, действительно ли они построены на монастырской земле и из монастырского леса. И этим подьяческим изворотом завершилось дело. Конца следствию не видно: тем более удовлетворения монастырю.

Наконец взглянем на последнее усилие Сибирских Канцелярий вырвать из рук Архиереев ту власть, которая ясными современными узаконениями предоставлялась Им исключительно.

Тобольская Губернская Канцелярия получает Сенатский от 27 Апреля 1727 года указ об упразднении надворных судов и всех лиганих управителей, и канцелярий и контор камериров, в котором сказано: «а положить всю расправу и суд по-прежнему на губернаторов и воевод, а от губернаторов аппелляции в Юстиц-Коллегию. Також для лучшего посадским охранения, Магистрат Губернаторам и Воеводам подчинить, а судные и розыскные дела исправлять по уложению, и по надлежащим указам и форме суда». И означенная Тобольская Губернская Канцелярия дает сему указу такое толкование, и предписывает к исполнению Иркутскому Воеводе: «чтоб ни в какие судные дела Магистраты не вступали, и никакой расправы не чинили, и пашпортов из Магистратов никуда бы посадским людям не давали, понеже де во оном Императорского Величества указе напечатано: для лучшего посадским охранения, Магистраты Губернаторам и Воеводам подчинить и Синодального ведомства крестьянам и прикащикам и прочим чинам, кроме духовных, в судебных и розыскных делах быть ведомым у Губернаторов и Воевод по-прежнему». А Иркутский Воевода Михайло Петрович Измаилов, на основании такого предписания, от 25 января 1728 года уже затребовали, из Иркутского Архиерейского Приказа, чтоб все какие имеются в нем дела о крестьянах и прикащиках Синодального ведомства, прислать с описью в Иркутскую Дровинцшльную Канцелярию немедленно и с надлежащими репортами и с сочиненными выписками. Но Преосвященный Иннокентий приказал отвечать, что архиерейский приказ без указа из Святейшего Синода об уничтожении известных пунктов Духовного Регламента, которыми дела о крестьянах Синодального ведомства (кроме разбойных и убийственных) предоставлены суду Духовному, передать таковые в Провинциальную Канцелярию опасен и не смеет; да и ни в указе Сената, ни в приказании Тобольской Губернской Канцелярии нет того, что Иркутская Провинциальная Канцелярия должна отбирать дела из Архиерейского Приказа.

Что же канцелярия? – Она не стала пропускать чрез Байкал лиц, командируемых туда от Вознесенского монастыря, считая выдаваемые им из архиерейского приказа пашпорты наряду с Магистратскими, не действительными. Архиерейский приказ, указав канцелярии на 31 и 32 регулы⁷⁰ в прибавлении к Духовному Регламенту, просил ее сообщить тот указ, буде есть, которым бы регулы те отменялись. Канцелярия умолкла. Попробовала. Не удалось – и только.

Из всего скaзaнного видно, что светская власть в Иркутске, заключавшаяся в лице Воеводы Михайла Петровича Измайлова, не только не помогала Первосвятителю осуществлять благие Его преднамерения на пользу края, но и много тому противодействовала. За всем тем не видим, чтоб между Епископом Иннокентием и Воеводою Измайловым были когда-нибудь личные неприятности. Объясняется это просто, – с одной стороны кротким и смиренным нравом Святителя, а с другой доброю ео природе душою Измайлова, но, к сожалению, как отмечено в летописи Иркутской, малограмотного и в делах нерачительного. Им владели подьячие, особенно где сам он не умел или не хотел вникнуть в дела. За всем тем, окружавшие хотя и слабого, но доброго воеводу, не имели настолько силы, чтоб вызвать его на какие-нибудь вопиющие неправды. Поэтому и память Измайлова осталась чуждою тех нареканий в жестокостях, которыми отмечены многие из его предшественников. Все это видел и понимал прозорливый Архипастырь, и, по снисхождению к недостаткам Градоправителя, покрывал неправоты, под его именем выходившие, любовию и уступчивостию.

Были ли какие сношения Епископа Иннокентия Кульчицкого с Тобольскими властями, под зависимостию которых находилась Иркутская Провинция, и если были, то какие сих властей отношения вынаруживались к Иркутскому Первосвятителю? – Во дни управления Святого Иннокентия Иркутского Епархиею, в Тобольске были преемственно два, так называвшиеся Сибирские Губернаторы, Князь Михайло Долгоруков и за ним Тайный Советник Алексей Львович Плещеев.

Долгоруков, едва подписывавший свое имя и таким почерком⁷¹, каким ныне не пишут самоучки крестьянские мальчики, кажется, нисколько не уступал Иркутскому Воеводе Измайлову в своеобразном понимании и толковании законов. Доказательством этому служит может выше приведенное распоряжение по поводу Сенатского указа о расширении власти Губернаторов и о подчинении им Магистратов, к которым Тобольская Губернская Канцелярия ни с того ни с сего причислила было и людей Синодального Ведомств». Но то заметно, что Иркутский Воевода Измайлов был как-будто поблаговоспитаннее Долгорукова. Заключаем это из постоянной переписки со Святителем Иннокентием первого, и из одной и единственной бумаги к тому же Святителю от последнего. Повод к этой бумаге был следующий: Воевода Измайлов получил один за другим из Тобольской Губернской Канцелярии два указа, которыми предписывалось выслать в Тобольск из-за Байкала Ильинского острога прикащика Алексея Главинского, служивого человека Матвея Каргаполова, посадского Тимофея Викторова, и из Селенгинского Монастыря монаха Афанасия да Монаха Нифонта по важному государственному деду. В Сентябре в самую распутицу, 1728 года, все требуемые, кроме Каргаполова, который ранее высылки умер, явились в Тобольскую Губернскую канцелярию к допросам. Что же это за важное государственное дело? Некто Иван Третьяков, находившийся в искусе в Селенгинском монастыре, по смерти одного монаха, надел на себя его рясу и клобук, пришел в Ильинский острог, назвался монахом Афанасием, и сказывал пред острожным приказом Государево дело, что монах де Нифонт говорил ему Третьякову про Его Императорского Величества непристойные слова. Вот сущность дела. И по слову переодетого негодяя, под чужим именем, и конечно не в трезвом виде, выболтавшего Государево Имя, из-за Забайкала повезли в Тобольск и правых и виноватых, и того, кто управлял Ильинского приказною избою, и тех, которые на эту пору тут прилучились, отлучив невинных от домов и занятий не на один год. При допросах в Тобольске монах Нифонт откровенно сознался, что когда-то давно в келейном разговоре с Третьяковым с простоты своей молвил непристойное слово против блаженного и вечно достойного памяти Его Императорского Величества. Не сделал запирательства и доносчик, что он не монах-Афанасий, а Иван Третьяков, самовольно усвоивший себе и платье, и имя монашеское. По этому-то делу Князь Долгоруков от 23 Октября 1728 года сообщил решение Иркутскому Епископу Иннокентию в сследующих выражениях: «По указу Его Импораторского Величества и по приговору в Тобольской Губернской Канцелярии велено схимонаха(?) Нифонта, который в Тобольской Губернской канцелярии против показания Ивана Третьякова в распросе сказал, что при разговорах со оным Третьяковым, он Нифонт блаженной и вечно достойной памяти про Его Императорское Величество непристойным слова молвил с простоты своей, и за те его слова надлежало было учинить ему наказание – бить кнутом. А понеже он Нифонт духовного чина, того ради для учинения ему телесного наказания по обыкновению монастырскому послать в Иркуцк к тебе Иннокентию Епископу Иркуцкому и Нерчинскому с прилучающимися, чтоб оному Нифонту учинено было телесное наказание, и по наказании послать его в монастырь, в которой пристойно, по рассмотрению твоему Иннокентия Епископа, и быть ему во всегдашной тяжкой работе. А Ивана Третьякова из-под караула свободить и отпустить в Иркуцк, и дать пашпорт, и объявить об нем тебе Иннокентию Епископу, что показано на него, что был он монахом, а пострижен в Троицком монастыре архимандритом Мисаилом и наречено ему было имя Афанасием, a ныне явился бельцом, учинить оному достойное решение, и о том к тебе Иннокентию Епископу послать промеморию, и по оному приговору Третьякову пашпорт дан нижеписанного числа.»

Вот и все внимание Сибирского Губернатора Долгорукова к первому Иркутскому Епископу!

К преемнику Долгорукова Плещееву Преосвященный Иннокентий вынудился писать о защите против стеснительного распоряжения о взыске пошлин с промененной на Кяхте мягкой рухляди, которая выдавалась Ему Преосвященному вместо жалованья, и потому обыкновенным условиям меновой торговли не подлежала. Поздравив Плещеева с прибытием на должность, и поприветствовав его с семейством благожеланиями, Преосвященный в таких чертах⁷² изобразил стеснительное свое положение, вынуждавшее беспокоить особу Плещеева, который не могли бы, казалось, не вызвать сочувствия вельможи. Но этот вельможа и ответом Святителя не удостоил. Вот вся помощь и от нового Сибирского Губернатора Основателю во глубине Сибири Епархии, находившейся в пределах Иркутской провинции и потому имевшей, казалось бы, полное право на лучшее, внимание главного, Сибирского начальства! Привычка смотреть из Тобольска на Иркутского воеводу, как на раба безмолвного, под один с ним уровень подводила и Иркутского Епископа.

Пока шли переговоры Посланника Саввы Владиславича с Китаем, и Епископ Иннокентий Кульчицкий, то в Селенгинске, то в Иркутском Вознесенском Монастыре пребывал странником, Тобольский Владыка, Митрополит Антоний Стаховский по временам нцходил Его свощщ братственными посланиями даже поручал Ему суд и расправу над Иркутским духовенством до предоставления власти лишать виновных священнослужителей сана по своему усмотрению. И тогда, как Преосвященный Иннокентий стал самостоятельным Епископом Иркутским, Митрополит еще почтил Его извещением о смерти предместника своего архиереосхимонаха Феодора. Но это было последнее выражение приязни.

Руководствуясь единственно стремлением ко благу общему и положительными узаконениями своего времени, Епископ Иннокентий, как мы видели, потребовал на 1727 год от остававшегося в ведении Тобольской Епархии Киренского монастыря ничтожное вспоможение Монгольской в Иркутске школе. Не могли невыполним такого требования Настоятель и братия Киренской обители потому, что известный от нее участок на содержание учеников Монгольской Иркутской школы назначен был самим же Тобольским Митрополитом Антонием по соглашению с Сибирским Губернатором Князем Долгоруковым, вследствие указания Высшего Правительства. Исполнили и донесли в Тобольск. Как же принял это Преосвященный Антоний? – «Отныне показанного хлеба и денег в Иркутский монастырь не посылать, понеже упомянутые школьники отправлены при архимандрите Платковском в Пекин, и той ваш монастырь Епархии не Иркутской, но определен быть в Тобольской,» – таким предписанием от 5 Ноября 1728 года отвечал он Киренскому монастырю на его донесение. И Иркутский Первосвятитель, вместо припасов на школу за 1728 год, получил от Киренского монастыря список с того обидного предписания. А коль скоро Митрополит обошел Иркутского Святителя непосредственным по этому предмету сношением, то и Святителю не приходилось входить в непосредственное с презиравшим Его иерархом объяснение. Преосвященный Иннокентий избрал средний путь, тот же который проложил Преосвященный Антоний. Он написал к Настоятелю Киренского Монастыря архимандриту Иоанну, что из учеников Монгольской школы с архимандритом Платковским выбыли в Пекин только трое, а за тем остается в ней еще 22 человека; что он Епископ Иннокентий просит припасы и деньги из Киренского монастыря не для своего употребления, а на дело общей пользы, и при том требует по силе определения, обращенного в закон, поставлявший в обязанность контентовать учеников Иркутской Монгольской школы, между прочими, и монастырю Киренскому Киренский архимандрит Иоанн с этою бумагою послал в Тобольск к Митрополиту нарочного. И из Тобольской Митрополии последовало распоряжение еще обиднее прежнего. Вот оно до слова:

«Указ наш архиерейский Киренского Троицкого монастыря строителю иеромонаху Иову⁷³. Сего 1730 года октября дня явился к нашему архиерейству от вас из Троицкого Киренсого монастыря монах Никон, и доношением своим предложил, что до Иркутской Епархии Преосвященный Епископ Иниокентий из нашей Тобольской Епархии, из упомянутого Киренского монастыря требует указом, от себе посланным, денег и провианту на пропитание школьных учеников, содержащихся в Епархии его, с которого указа и точную копию для достоверия предъявил, и чтоб не быть им в том порабощенным от нас в другую Епархию, требовал резолюции от нашего архиерейства. И мы архиерей оного предложения, слушав повелел и к тебе настоятелю иеромонаху Иову послать указ (каков сей и послан) с таким повелением, дабы впредь на школьных учеников, денег и провианта в Иркутскую Епархию отныне не давали, и тамошных бы указов не слушали, понеже по регламентному определению велено каждому архиерею в своей Епархии иметь для обучения малолетных причетнических детей школы, и на пропитание им брать с своей же, а не с чужой⁷⁴ епархии с монастырей указанное число; чего ради и у вас в Тобольску не без школы, которая и содержится не меньше Иркутской, и не для своей же но также для государственной и церковной пользы, и пропитание также, как их Иркуцкие школяры, так и наши тобольские равно вси требуют, а без того быть не могут, и довольствуются пропитанием, как из дому архиерейского, так и от монастырей нашей тобольской, а не иной какой чужой епархии. А оный Киренский монастырь именным Ее блаженной и вечнодостойной памяти Императорского Величества указом⁷⁵, присланным из Святейшего Правительствующего Синода, определен быть в нашей Тобольской, а не в Иркутской Епархии, и того ради должны вы настоятель с братиею во всем нашему архиерейству повиноватися и указов наших слушать без всякого отречения, а не Иркуцкого другой епархии архиерея, которому до того Киренского монастыря без указу дела нет, и в чужую Епархию вступатися, преступая положенный предел, странно есть весьма и необычно. И строителю иеромонаху Иову о вшпеписанном чинить по сему нашему архиерейскому указу во всем не отложно. Митрополит Тобольский Антоний.» – Иов не умедлил прислать и с сего предписания Преосвященному Иннокентию копию.

И чего-то нет в этом распоряжении Тобольского владыки! тут и открытое несочувствие общему; делу просвещения, к распространению которого на последних пределах Сибири стремился Иркутский Первосвятитель, и вследствие несочувствия как бы непонимание Его распоряжений, и укоры Ему, и выговор, и все это должно быть объявлено Иркутскому Архиерею чрез Киренского иеромонаха Иова! А конец дела вышел тот, что Иркутская Монгольская школа, из ничтожных источников к своему продовольствию, лишилась из трех одного.

Что бы за причина столь неблаговидных распоряжений Тобольского Владыки в отношении к Первосвятителю Иркутскому? – Отделение от Тобольской Кафедры нескольких церквей и монастырей к новообразовавшейся Иркутской Епархии, вообще было не по сердцу Преосвященному Антонию, впредь сего именовавшемуся Митрополитом Всея Сибири. Это видно из того странного разграничения Епархий, которое было сделано им на удивление и современников и потомства. Не говоря уже о Киренске и Якутске, несравненно ближе находившихся к Иркутску, чем к берегам Иртыша, и однакож оставленных за Тобольскою Митрополиею, – церкви Илимского ведомства, отстоявшие от Иркутска менее, чем в 300 верстах, но выведены из подчинения Тобольской Кафедре, куда лежал путь на три тысячи верст, и какой путь! едва едва проходимый. Но всего больнее действовадо на Митрополита Антония то, что Первосвятитель Иркутский не мог оставить за ним Селенгинского Троицого монастыря за Байкалом.

Епископ Иннокентий, получив 26 Августа 1727 года Высочайший указ о принятии Иркутской Епархии в пределах Иркутской Провинции, не имел основания и помыслить о каких-либо изъятиях, потому простер свою иерархическую власть на все церкви и монастыри в этой провинции находившиеся. Не мало удивило его поступившее в Сентябре того года представление от находившегося в Иркутске доверенного от Митрополита, Приказного надзирателя Слопцова, чтоб Селенгинский монастырь за Байкалом не причислять к Иркутской Епархии, ради Благословных вин известных Тобольскому Владыке. Представление это как неосновательное, при том не засвидетельствованное никаким сношением со стороны, самого Тобольского Преосвященного, оставлено без внимания. Наконец получен из Святейшего Синода указ, конфирмовавший сделанное Митрополитом отчисление церквей от Тобольской Епархии к Иркутской, в котором однакож не было слова об оставлении Селенгинского монастыря за Тобольскою Кафедрою, и стало быть, исключить эту обитель из списка Иркутской Епархии, было бы даже со стороны Иркутского Епископа самовольство, тем более ответное, что в опpeделении Собора, бывшего пpи Патриархе Иоакиме в 1675 году сказано ясно, чтоб никто из архиереев не имеет в чужой епархии подвластных себе церквей и монастырей. С другой стороны, что бы вышло, если бы Святитель Иркутский снизшел к прихоти Преосвящонного Антония, заявленной Приказным надзирателем Слонцовим, и прекратил свое влияние на Селенгинскую за Байкалом обитель? – Менее чем на трех годах сколько произошло государственных перемен в России! Скончалась Екатерина I. (6 Мая 1727 года). Взошел на престол Петр II. – Петр Вторый скончался (18 Января 1780 года), воцарилась Анна Иоанновна. – Если, вообще медленно разносились тогда по Сибири государствственные известия: то не довелось ли бы в Селенгинской обители, когда бы она руководствовалась указами чрез дистанцию из Тобольска слишком за три тысячи верст, праздновать воцарение Петра Второго в то время, когда уже в соседственных с нею церквах, получавших предписания от своего ближайшего Иркутского Епископа, молились бы за Императрицу Анну? Не редко во дни оны: касались экстренные дела и иноков Селенгинской обители: и надлежало бы по этим делам списываться с Тобольским Митрополитом годами, тогда как оставалась возможность чрез сношение с архиереем Иркутским повершать их неделями. Все это имея в виду, Преосвященный Иркутский, не мог без крайнего нарушения порядка сделать угодное Преосвященному Антонию уступкою монастыря Селенгинского; и все это имея в виду Преосвященный Антоний, – весьма удивительно! – не мог однакож придти к сознанию несостоятельности своих притязаний, и продолжал считать забайкальский монастырь своею местностию. Мало того, Преосвященный Тобольский, без предварительных сношений с Иркутским, наряжал в Иркутскую Епархию сборщиков; однакож Епископ Иннокентий не только на это не гневался, да еще с особым расположением спешил помочь делу сбора, сколько от него зависело. Некто Яков Горохов явился в Иркутск за сбором на строившуюся в Тобольске Никольскую церковь. Святитель Иннокентий дал ему на то указ не медля ни минуты и без взятия пошлин.

Преданный душею Святителю Иннокентию, столетний настоятель Селенгинского монастыря архимандрит Мисаил тяготился зависимостию от двух архиереев, и решился написать Тобольскому Преосвященному следующий ответ:

«Получили мы от Тебе великого господина пакету с формами и с прочими указами: a такие же формы и указы присланы к нам в монастырь из Иркутска от Преосвященного Иннокентия Епископа Иркуцкого и Нерчинского давно, и по тем указом у нас в Троицком монастыре все исправлено. А и прежде сего, 1727 году Сентября 18 дня он Преосвященный Епископ указом Его Императорского Величества прислал к нам в монастырь от себе указ о богомолии Его Преосвященства, и всю братию монахов и бельцов и все монастырское с вотчинами монастырскими, присланные от Его Преосвященства переписчики переписав, к нему Преосвященному Епископу переписные книги отвезли, и от того выше писанного числа у нас в монастыре по Его архиерейским по многим указом все управляется и по се число, потому что сей Троицкий монастырь стоит в Иркуцкой Епархии, за Иркуцким, и за Байкалом морем на Селенге в Даурских страпах, и монастырские вотчины смежны с Нерчинскими деревнями, а в монастырь и в монастырскую вотчину во священники посвящаются все в Иркуцкой Епархии, потому что во все стороны монастыря вся Епархия Иркуцкая. Данные деньги собираются с монастыря и с монастырских вотчин с церквей в Иркуцкую Епархию. Школьным учеником хлеб и деньги из монастыря всегда в Иркуцк же все отсылаются, и всякие потребы в Иркуцк же употребляются. А и прежде бывый Преосвященный Варлаам Епископ к нам в монастырь Троицкой святил во диаконы и попы, и из монастыря имал, что ему архиерею было надобно. Ионы у нас н Троицком монастыре волею Божиею все померли, и ныне Преосвященный Иннокентий Епископ пожаловал прислал к нам в монастырь токмо одного иеромонаха Мисаила, а я при старости своей одряхлел, и в церковь Божию ходить и стоять не могу.»

До какой же степени такая отповедь не понравилась Преосвященному Митрополиту Антонию, увидим это не без изумления.

В начале Сентября 1781 года прискакал из Тобольска в Селенгинский Троицкий монастырь нарочный с распоряжениями, кто? и с какими? это значится в нижеследующей инструкции:

данная от Преосвященного Антония Митрополита Тобольского и Сибирского, обретающемуся при доме его преосвященства, Сибирского гарнизона, Тобольского полку седьмой роты капралу Алексею Ситникову:

1.) Ехать тебе по сему нашему указу до Селенгинского Троицкого монастыря, a прибывши тамо чинить, нижеследующее:

2.) Взять данные с Селенгинского Троицкого монастыря деньги за прошлые 1728, 1729, 1730 и на сей настоящий 1731 годы по окладу сполна без опущения.

3.) Да с тогож монастыря взять презентовых денег пять рублев за бывшую радость (?) в прошлом 1727 году, и сказать того монастыря настоятелю и братии, чтоб они впредь были нам во всем послушны, и надлежащие по окладу данные деньги, и другие, какие повелено будет собственными указы прислать, присылалиб без всякого отречения немедленно, опасаясь за презрение посылаемых от нас указов тяжкого штрафования, и жестокого за неисполнение наказания, аще впредь таковы явятся. Понеже Императорского Величества указом, присланным от Святейшего Правительствующего Синода, о распределении Епархий, повелено⁷⁶ быть Селенгинскому Троицкому монастырю в нашей Тобольской Епархии, а не в Иркуцкой, чего не токмо им ниже другим высшим особам ни по какому образу презирать⁷⁷ не надлежит. И с сей инструкции впредь для ведома дать им точную копию с роспискою. А собственного указа за ослушание их послать ныне не повелели для того, понеже не однократно прежде сего о присылке оных денег указы, по приказу нашего архиерейства посыланы были.

4.) В проезде вперед и назад по возврате, обид и раззорения и наглых и неблагоразумных поступков отнюдь никому ни чинить, опасаясь за тое по военным процессам истязания.

5.) Также и подвод и лихоимания никакова ни от кого как от духовных, так и от церковных причетников не брать, и быть довольну Ея Императорского Величества определенным жалованьем и нашим награждением, и ехать за готовые деньги.

6.) Во всем же выше писанном иметь тебе капралу Ситникову всеприлежное тщание, дабы оное посему нашему указу исполнено было не отменно, без всякого послабления и опущения.

«Дается в доме нашем напрестольнем митрополитанском. Богоспасаемом граде Тобольску лета Господня 1730 Ноября 27 Дня.

На подлинной Инструкции написано властною его архиерейскою рукою так: Митрополит "Гобольский Антоний m. p.»

И капрал поступил в Селенгинском монастыре по инструкции; без всякого послабления и опущения взял из монастыря за выписанные четыре года вторичных данных денег с презентом 27 руб. 26 алтын 4 деньги, и уехал. Архимандрит Мисаил, с приложением копии с оставленной капралом инструкции донес о странном распоряжении Преосвященному Иннокентию, и просил указать, как бы Селенгинскому монастырю не платить двойных денег.

Показалось ли распоряжение Митрополита Святителю Иннокентию неприличным до не возможности отвечать на оное, или предоставил он решить этот спор времени, так как с часу на час ожидал от Св. Синода разрешений на свои представления, между прочими и о новом разграничении и Епархий: только на известие архимандрита Мисаила ни какой резолюции не видим.

Встретившие Епископа Иннокентия Кульчицкого по принятии Иркутской Епархии трудности в прожитии, как то: неимение в Епархиальном городе дома и едва выпрошенное право на временную квартиру, отказ в жалованье, – ничтожность узаконенных сборов с крошечной Паствы, и наконец вмешательство в управление и этою паствою Тобольского Митрополита, вынудили Его обратиться к покровительству Святейшего Синода. А для лучшего успеха в деле, по условиям тогдашнего времени, вместе с представлениями отправлены были в столицу доверенные от Епархии, служивший некогда при Дворе царевны Наталии Алексеевны, взятый Епископом Иннокентием из Сергиевской Лавры, и привезенный в Иркутск, Герасим Кириллов Лебратовский, да хорошо ознакомленный с сибирскою местностию, по давнему пребыванию здесь, писчик Архиерейского Приказа Артемон Шляков. Посланные снабжены на дорогу из последнего, достояния Святителя 300 рублями, некоторыми вещами и уполномочением, в случае недостатка всего этого на расходы, сделать в Москве заем.

Святейший Синод, приняв от Лебратовского представления Иркутского Епископа Иннокентия, приказал навести справки о содержании архиереев в Астрахани и в Сибири, а от Шлякова взял сведения о расстояниях Илимска, Киренска и Якутска от Иркутска и от Тобольска, и удивленный несообразностию прежнего разграничения Тобольской и новооткрытой Иркутской Епархий, сделанного Митрополитом Антонием, определил: 1.) Епископу Иннокентию Кульчицкому выдать жалованье за 1727 год по окладу пекинскому; 2.) Впредь Иркутскому архиерею по примеру Астраханского, производить на содержание денежного жалованья в год 506 руб. 25 копеек, ржи по 544 четверти, ржаной муки по 103 четверти и столько же овса, да вина простого по 100 ведр; 3.) Выстроить в городе Иркутске для прожития Архиерея со всеми удобствами для него и для его служителей дом из казны государственной; и наконец 4.) от Тобольской Епархии отчислить города Илимск и Якутск⁷⁸ с уездами и монастырями Якутским и Киренским, как чрезвычайно от Тобольска отдаленные, и причислить к ближайшей Епархии Иркутской, оставив в ее бесспорном владении и Троицкий Селенгинский монастырь.

Определение сие, относительно перечисления Церквей, Святейший Синод внес на утверждение Императрице; а о приведении в исполнение по прочим пунктам предварительно сообщил Высокому Сенату.

Но, к сожалению, дело в Сенате залегло надолго без движения; а к крайнему удивлению, и доклад Синода затерялся в Кабинете Императрицы. Более чем чрез полгода Она потребовала новое представление от Синода, и конфирмовав его во всех пунктах, и в тех, на которые не обратил своего внимания в течении двух лет Высокий Сенат, своею державною рукою дала делу желаемое движение.

Исполнительные указы пошли из Петербурга в Иркутк 16 Ноября 1731 года. Но уже поздно! Лебратовский явится в Иркутск с добрыми вестями тогда, как Испросивший столько добра для Иркутской Епархии будет с высоты небес призирать на плоды своего благоделания. Первосвятитель Иркутский потрудился в обеспечение нужд своих Преемников.

Сын юга, питомец благорастворенного Киева не мог быть пришельцем и странником в суровом климате Сибири без ущерба здоровья, особенно, когда Его святое странничество отягчалось беспрерывными огорчениями, лишениями и долгим томлением неизвестности о прямом своем назначении. Когда после первого пребывания в Селенгинске переселился Епископ Иннокентий в Вознесенский монастырь, то Архимандрит Платковский конечно не без надобности предлагал уже ему услуги врачевания. А в 1728 году, приезжавший из Нерчинска в Иркутск Игумен Нафанаил заметил в Святителе даже видимый упадок здоровья, и разнес эту печальную весть по Забайкалью. Замечательно по этому случаю простодушное письмо, переступившего на второе столетие старца, Селенгинского архимандрита Мисаила, писанное к Святителю в Июле 1729 года. «Игумен Нафанаил будучи у нас в монастьтре, – так начал Мисаил, – сказал нам, что твое Преосвяшенство болишь головною болезнию, и о том нам вельми печально. Пожалуй, вели знающему человеку главу свою посмотреть и измерять, не мозг ли стрясся? то бывает и видел я такие болезни много. Эй, эй, на твою к нам милость надеяся, тако писать дерзнул.»

Но полагавший душу свою за паству, не щадил своя; и из представленного нами только что поверхностного обзора управления Святителя Иннокентия Иркутскою паствою, мы видим, как много он сделал по всем частям сего управления, и все это разнородное делание совершалось не более как в течении четырех лет. Такая усиленная деятельность не могла не послужить к дальнейшему упадку сил Его. А возмем еще во внимание, что иерархические заботы составляли только часть многотрудного делания Иннокентия, и в то же время доставляли труженику по крайней мере сердечную отраду в верном выполнении своего долга; самою же тяжелою стороною администрации Иркутского Первосвятителя были: разбирательство дел по сбору податей с монастырских крестьян, податей, при

трех переменных царствованиях чрезвычайно оразнообразившихся в количестве раскладки, влекшей за собою страшную запутанность; преследование неизбежных при этом случае злоупотреблений сборщиков; рекрутские наборы, сопрягавшиеся с побегами очередных монастырских крестьян, не только до забрития, но часто и с рекрутского двора после принятия в службу, при чем розыски таковых возлагались на Епархиальное же начальство; а всего безвременнее отягчали Святителя частные просьбы и жалобы, от рассмотрения которых он никогда не отказывался, как бы ни были ничтожны. Например, по жалобе церковного старосты призывает Он пред лице свое каменщика, который неисправно сложил в Кудинском селении церковную печь, чтоб привести его к сознанию недобросовестности; не тяготится писать увещание больше вкладчицам Посольского монастыря, чтоб они не обижали недостаточных вкладчиц, которые жаловались на это Ему же Святителю; в Его правосудии ищет защиты учитель Лапсан против напраслины, будто бы его гнедые лошади сделали потраву на чужом покосе, – и Святитель удостоверяет, по строгом обследовании, претендателя, что у Лапсана нет и не было ни одной гнедой лошади; словом Праведный Иннокентий привлекавший на свой нелицеприятный суд, очень редкий тогда в Сибири, людей всех сословий, был всем вся, и судиею, и советником, и увещателем, и утешителем и миротворцем, жертвуя этому и покоем и последним здравием.

Но можно думать, что разрушительнее всего могли действовать на слабый организм Святителя переезды из Вознесенского монастыря в Иркутск. Кроме текущих дел, и в особенности личного Его надзора за строением не оконченного Богоявленского каменного Побора, требовавших частого его пребывания в городе, сколько во дни управления Первосвятителя было экстренных позывов Его из обители! Куриеры один за другим неслись в Сибирь с известиями: о кончине Екатерины Первой и о восшествии на престол Петра Второго, об обручении юного Императора с Княжною Мариею Александровною Меньшиковою, об отриновении этой невесты, и о новом обручении с Княжною Екатериною Алексеевною Долгоруковою; о кончине Петра и о принятии престола, сперва с известными ограничениями, за тем без ограничений, Анною Иоанновною. Ни дождь, ни грязь по болотистой дороге от монастыря до Иркутска летом, ни зимние метели, ни бурная, по временам, переправа чрез своеобычную Ангару, ни что не могло извинить Епископа, если бы при таких случаях же явился он в Иркутский Собор для отправления молебна, – тем более, что при переменах правления первый должен был присягать, и действительно значится под присяжными листами первый Епископ Иннокентий.

Не упустим из вида и еще одного обстоятельства. Нельзя думать, чтоб решения таких дел, каковы о Протопопе Соборном по браку Елезова, о игуменах Пахомие и Иове, по прикрытию первым убийства, и по тяжкому наказанию последним своего келейника монаха, и наконец лишение двух священников сана, – нельзя думать, что эти уголовные приговоры, хотя вызванные правдою законною, но тягостные для мягкого, любвеобильного сердца Первосвятителя, не привнесли своей доли неблагоприятного влияния на его здоровье, таким образом, и климат, и обстановка, и труды непомерные, и случайные потрясения, все слагалось, по воле Божией, для того, чтоб подвиги Иркутского Первосвятителя измерились не числом лет, а полнотою в короткий срок сделанного Им во благо церкви и отечества. Но страдалец нес крест свой безмолвно; никогда не жаловался на свои немощи, пока не сделались они очевидны всем с началом 1781 года. Архиерейский Приказ с прискорбием заметил, что Святитель уже с большим трудом, явно без прежней быстроты, мог заниматься делами управления; а Паства с горестию проводила те дни Воскресные и Праздничные, когда, по болезни Архипастыря, лишалась утешения видеть Его предстоящим пред престолом Божиим и в сладость послушать Его проповеди.

Последнее, кажется, сохранившееся в делах, достойное особенной памяти преимущественно Варгузинских жителей, епархиальноо распоряжение Первосвятителя Иркутского Иннокентия было, об освящении в Баргузинском остроге церкви, изображенное в следующем указе:

«Указ нашего архиерейства, Баргузинского острогу, Прсображенской церкви священнику Михаилу Прокопьеву.

«Сего 1731 года Сентября дня в поданном прошении к нашему архиерейству посланного от вас оной церкви от всех прихожан отставного служилого человека Степана Протопопова написано: но указу де Преосвященного Антония Митрополита Тобольского и Сибирского, каков до дан но челобитыо оного острога пятидесятника Филата Шелковый кова с товарищи в Иркуцку от заказных дел за рукою закащика иеромонаха Корнилия, велено де во оном остроге вместо ветхой Боголепного Преображения Господня церкви с приделом Николая Чудотворца построить новую церковь. А в нынешнем 1731 году оная церковь во имя Преображения Господня и придел Николая Чудотворца у вас построены со всяг ким церковным украшением, и ко освящению де в готовности, и того для просили вы нашего архиерейства, чтоб повелено было указом, кому надлежит вышеозначенную новопостроенную церковь и придел освятить старыми антиминсы. И мы приемши оное прошение, слушав, благословляем, и повелеваем по церковному чиноположению означенную новопостроенную во имя Преображения Господня церковь и придел Николая Чудотворца порознь тебе священнику Михаилу со диаконом освятить; a диакона требовать из Троицкого Селенгинского монастыря. И прежнюю ветхую церковь с приделом разобрать и употребить ко оной церкви на дрова; a окроме церкви ни куды не употреблять. Чего ради во свидетельство дан сей наш благословенный указ за печатью благословящей, и подписанием нашего архиерейства власной руки. Писан 1731 года Сентября 27 дня.»

Последний полученный 1 Ноября 1731 года Преосвященным Иннокентием, из Святейшего Синода указ от 5 Июня содержал Высочайшее повеление, чтоб книги, именуемые введение в историю европейскую чрез Самуила Пуфендорфия на немецком языке сложенное, а потом чрез Иоанна Фридерика Крамера на латинский язык переложенное, и на Российский диалект префектом иеромонахом Гавриилом переведенное, и в 1718 году 5 Декабря в Санктпетербурге напечатанное и проданное, все собрать отовсюду⁷⁹ и немедленно прислать в Святейший Синод. В провинциальной канцелярии о том же получено было предписание по своей части. И по этому указу было окончательное земное распоряжение Святителя.

Дни, в которые болезнующий Архипастырь впоследняя воздевал о нас руки пред Престолом Божиим, совершая Божественную Литургию, были Покров Преевятыя Богородицы и следующее за тем Воскресенье 3 числа Октября. За первою Литургиею Он рукоположил во священника к Олонской Благовещенской церкви Димитрия Васильева Парнякова, из рода которого бывал после в Иркутске Кафдральный Протоиерей. Никифор Иванович Парняков и род этот, на служении Иркутской церкви поныне непрекратился. А за Литургиею 3 Октября Святитель рукоположим, во диакона Петра Иванова Скораякова, священнического сына из Нерчинска, которого жители Читинского, Теленбинского и Яравинского острогов приговорили во священника к Читинской Архангельской церкви в помощь устаревшему Протопопу Маркиану. Кандидат этот явился в Иркутск с приходским выбором к Преосвященному в Августе; более месяца, по обыкновению, изучал предметы нужные для священнического служения, и как сказано, 3 числа Октября принял рукоположение во диакона: но уже во священника Святитель за болезнию посвятить его не успел. Тем более не успел принять даже диаконского рукоположения другой из-за Байкала кандидат на священство Урульгинской Николаевской церкви дьячок Иван Григорьев! Попов, который был избран Нерчинскими причтом и обывателями для Нерчинского Собора. Октябрь и Ноябрь жил Попов в Иркутске, в ожидании облегчения Архипастыря. Святитель обнадеживал обоих приезжих, что при первой возможности, если Господу угодно, произведет их в сан священства. Но Господь судил иначе.

Если и облегчалась иногда болезнь Преосвященного, то на короткое время. В эти минуты Он благодарил служивших Ему и всю монастырскую братию за любовь их и попечение о Себе; обещал, в случае выздоровления, наградить всех и каждого из собственных рук; чаще же всего выражал свою заботу о возведении в Вознесенской обители нового каменного храма во имя Вознесения Христова, на место разваливавшегося деревянного. Жалел, что казна не назначает ему содержания, из которого первая тысяча рублей давно уже была обещана. Им на построение каменной церкви. За тем заповедывал братии, в случае кончины Его, попещись об этом деле на счете, монастырских сумм, о сбережении и приумножении которых так много прилагал Он трудов. Наконец, чувствуя, что болезненные припадки Его со дня на день усиливаются, 24 Ноября, это было в среду, приказал из монастырской кладовой вынуть рублей, и удовлетворить всех жалованьем, а остальные деньги привесть в известность, и по пересмотре и перечете их при виде всей братии, на все денежные мешки наложить ярлыки с обозначением положенной в каждом суммы, и печати. В этот же день Преосвященный приказал подать свою любимую белую песцовую, крытую василковою камкою шубу и призвав наместника Паисия, подарил ему за услуги. В четверг, 25 Ноября, тяжко болящий усердно просил братпо помолиться о себе, и о том же приказал попросить и все духовенство города Иркутска. Вследствие этого, в пятницу 26 числа из Архиерейского приказа изошло следующее обвещение:

«По указу Преосвященного Иннокентия Епископа Иркутского и Нерчинского, из Его Архиерейского Приказу града Иркутска соборные церкве протопопу Петру Григорьеву с прочими якоже соборными, тако и причетных церквей священниками и причетниками. Понеже многим есть известно, что Его Архиерейство Божиим посещением от несколько лет присещен болезнию (от чего якоже в приношении спасительныя за вся правоолавныя христианы Божественной службы, такожде и в исправлениях духовных имеет остановку). Но оная болезнь иногда и умалялась. А ныне чрез тринедельное время вящшеприумножилась. Того ради всесмиренно просите Его Архиерейство всех града Иркутска священнослужителей (и всех православных христиан) отправлять по священной Литургии молебное пение к Пресвятой Владычице нашей Богородице Параклис за благочестивейшую Ее Императорское Величество Государыню Императрицу Анну Иоанновну всероссийскую и прочая, и для здравия Его Архиерейства по Апостолу страждете ли кто, да молитву деет, и призовет пресвитеры церковный и прочая. И тебе Протопопу Петру Григорьеву по получении сего Его Архиерейства указа вышеписанное молебное пение во святей Литургии, как в соборах⁸⁰, так и приходских церквах велеть отправлять повсядневно впредь до указа.

Наместник Игумен Паисий. Приказный надзиратель Алексей Попов.

Ноября 26 дня 1731 года.»

Церковь Иркутская пламенно взмолилась о избавлении своего страждущего Первосвятителя от тяжких недугов, – и Господь отъял от Него всякую болезнь не на время токмо, но на всю вечность. В субботу, 27 числа Ноября в седьмом часу утра многоболезненный Подвижник отшел в покой Бoгa Благословеного, туда, идеже несть болезнь, ни печаль ни воздыхание. Братия бодрствовала при смертном одре Его; последний вздох испустил Он при наместнике Игумене Паисие, при духовнике своем иеромонахе Корнилие, при иеродиаконе Тарасие, и при своих келейных. Лета Святителя не были еще преклонны, о чем можем судить по оставшимся от него портретам, по виду лица его⁸¹ и потому, что Петр Великий не мог назначать в 1721 году в Китай на многотрудный путь и на многотрудное служение обремененного летами. Господь же исчислил жизнь Преосвященного Иннокентия не долготою лет, а тяготою тех трудов, которые понес Он для блага церкви и отечества, преимущественно же для благоустроения Паствы Иркутской.

Между тем в градоправителях Иркутска произошла перемена. В 1730 году приезжал сюда из Тобольска Капитан Степан Угрюмов с строгим предписанием забрать все таможенные дела, приходо-расходные книги, счетные выписки и пр. и забравши отправился по р. Ангаре в Тобольск. За ним уехал и Воевода Измайлов, в течение трех лет бывший сослуживцем Святителя. В это время Иркутск получил наименование города Провинциального, при каковом возвышении его Воеводы заменены Вице-Губернаторами, но перестававшими впрочем зависеть от Губернатора Сибирского в Тобольске. На место Измайлова, назначался Вице-Губернатор статский советник Бибиков, но в Иркутске на сей раз не был. После Бибикова поехал на эту должность из Тобольска Иван Балдин, но возращен из Тары. За тем за месяц до кончины Святителя приехал в Иркутск Вице-Губернатором статский советник Алексей Иванович Жолобов.

Прежде всего к этому-то Жолобову на рассвете 27 Ноября 1731 года явился из Вознесенского монастыря иеродиакон Серафим с донесением, что Епископ Иннокентий отъиде от сего света в вечное блаженство в ночи в пятнадцатом часу⁸². Жолобов принял это не к сведению, но и со своей стороны к распоряжению, а к какому? – увидим.

В понедельник 29 числа Ноября, по приказу Высокопревосходительнейшего господина штатского советника и Иркутской провинции Вице-Губернатора Алексея Ивановича Жолобова, явились в Вознесенский секретарь Федор Лапаков да канцелярист Иван Злобин с приказом от Жолобова описать в келлиях почившего Преосвященного собственные его пожитки. От Наместника Игумена Паисия, от принявшего предсмертную исповедь Святителя иеромонаха Корнилия, от приказного надзирателя Алексея Попова, и от келейного Михаила Петрова, подьячие потребовали выказания оставшегося от Святителя достояния. К описи Жолобов велел пригласить Соборных протопопа Петра Григорьева и Ключаря священника Василия Федорова.

В покоях Святителя, состоявших из трех комнат (келлий) подьячие все обшарили, начиная с икон и налоя лаковой китайской работы, и книги и бумаги (в числе последних была архиерейская грамота Святителя, выданная за подписанием Святейшего Синода 1721 года Марта 15 дня на трех листах, да пакет за государственною печатию адресованный: Его Величества, Великих азиатских стран Императора, Монарха самовластнейшего Богдойского и китайского хана верховным министром и государственных дел управителем: ), и мебель и рясы с подрясниками, и келейную посуду, и чай и сахар, и перец, и платки, и полотенцы и сургуч и печати, особенно не обойдя редкостей и что поценнее, наприм. трубы зрительной немецкой, двух карманных и одних боевых часов, и китайского шитого мишурою калаужа (род сумы с затяжкою на верху), и особенно остановились на 200 золотых и на 200 серебреных деньгах⁸³, и все это положили на опись. Но не мелочи были в виду Жолобова. Ему надобны были деньги в большем количестве. Его подьячие ударили на этот пункт, и не напрасно. Напуганные монахи высказали им и казну монастырскую. A подьячие постановили:

«Да тогож Вознесенского монастыря казначей монах Модест объявил под колокольнею в кладовом амбаре скрыну⁸⁴ Колмогоровой работы новую, обитую белым железом, за печатью Епископа Иннокентия, которая печать срезана, а сказали: та де скрына оного умершего Епископа Иннокентия. И к той скрыне келейник Его Михайло Петров объявить ключь, которым та скрына и отперта, а в ней явилось письмо, а сказали, то де письмо писал приказный надзиратель Алексей Попов, которое письмо осмотря он Попов, сказал, что то письмо подлинно его руки Попова, а в письме написано:

1731 года Ноября 24 дня осталось в сем ящике от трех сот в жалованье взятых⁸⁵ на раздачу домовых Его архиерейства всяких чинов людям, при иеромонахе Корнилие, при иеромонахе Лаврентие, при иеродиаконе Тарасие: 5 мешков двусотенных 6 сотенных, в седьмом 78 рублев 5 алтын 4 деньги; да кованного золота 33 золотника.

«И по оному письму деньги и золото при оных осматриваны и считаны, а по осмотру и по счету явилось 1578⁸⁶ рублев, 5 алтын 4 деньги; золота самого чистого кованного 33 золотника.

«И вышеписанные деньги и золото и роспись писанная рукою Попова положены в ту же скрыну, заперты и запечатаны оного Епископа Иннокентия печатью.»

На завтра 30 Ноября, во Вторник, подьячие снова явились в монастырь и описали те вещи, которые были выменены Святителем в Кяхте на мягкую рухлядь, полученную Им вместо жалованья, как то: камки и китайки и проч. Затем положили на опись всю монастырскую посуду, оловянную и медную, подносы и сковороды, клюки и ухваты, и наконец архиерейскую ризницу⁸⁷.

Когда же нечего стало описывать, то подьячие ризничные вещи сдали на хранение иеродиакону Тарасию, а все остальное – деньги и монастырскую братственную посуду сложили в ящики, замкнули запечатали печатию покойного Преосвященного, и за тем ключи и печать отвезли к Жолобову.

Братия Вознесенского монастыря опомнились, огляделись, и увидели, что в распоряжении их не осталось ни копейки ни на погребение и поминовение Святителя, ни на церковные потребы, и 3 числа Декабря Иркутский архиерейский приказ подал, за подписанием Наместника Паисия, Духовника Корнилия и приказного надзирателя. Попова в Иркутскую провинциальную канцелярию доношение, что «надлежит де по его архиерействе в поминовение по всем монастырям четырем мужским, пятом женском, по Иркутским градским церквам всем, на сорокоустие, за погребение всем Священникам, на чтение Евангелия на шесть недель, а псалтыри на год, на наем, на учреждение обедов про нищих и прочих на кушание и питие, на церковное вино, мед, ладон, воск и прочие потребы, на содержание, пропитание и жалованье впредь до указу служителем, и на дачу ныне в поминовение служителем же Его архиерейства некоторого числа денег по рассуждению, понеже Его Архиерейство за скорою смертию при жизни своей никого не наградил, а коликое число служителей, тому при сем доношении прилагается список.»

В списке обозначены 17 человек, состоявшие собственно на содержании Святителя именно: Наместник, Духовник и иеромонах Крестовый, 2 иеродиакона, иподиакон, подьяк, 2 певчих, 2 келейника, служитель, Приказный Надзиратель, подьячий, 2 повара и названный Его Архиерейства сын Якутской породы Алексии. Сверх сего, архиерейский приказ просил Колобова выдать из монастырских денег 200 р. Иркутскому посадскому человеку Андрею Елезову, у которого занимал их в Москве Лебратовский на держи Его архиерейства разные, к тому просил взять из описи и возвратить в монастырь бумаги и письма Преосвященного для справок.

Жолобов решил: «из описанных денег на погребение и поминовение Епископа Иннокентия выдать 300 рублей; Елезову 200 рублей заплатить; а пожитки взять в Провинциальную канцелярию для того, что крепких удобных мест в тех келлиях, где он Епископ жил, не находится.» Но о выдаче писем не сказал ни слова.

А если 3 числа Декабря Вознесенский монастырь выпросил у Вице-Губернатора Колобова резолюцию о выдаче денег на погребение почившего Святителя, то видно, что оно по настоящий день еще не было совершено. Можно полагать, что Святитель предан земле или 4 числа декабря в Субботу, так как и скончался Он в Субботу же, или, что вероятнее, в воскресенье за нею 5 числа, так как требовалось время и на получение от Жолобова денег и на приготовления.

Почившего облекли во власяницу, поверх которой надели шелковый подрясник, и поверх подрясника возложили голубую объяринную мантию. За недостатком митр, главу Его покрыли клобуком, который употреблял Он при жизни. Устроили гроб из соснового дерева и обили черньш бархатом. Под олтарем деревянной Тихвинской церкви приготовлен был кирпичный склеп, в котором и скрыли сокровище Иркутской Паствы, с возможным великолепием и с подобающею честию.

Исполнив это, Архиерейский Приказ донес о кончине Первоевятителя Святейшему Синоду, a всем церквам и монастырям Иркутской Епархии предписал чинит об усопшем годичное поминовение. Кончина Святителя последовала в такое время, когда с Забайкальем сношения не могло быть потому, что и плавание по Байкалу в это время невозможно, и льдом он еще не покрылся, от того, даже в Удинске (нынешнем Верхнеудинске) узнали о сем чрезвычайном событии не ранее Января 1732 года.

Нетерпеливо ждал Жолобов дня погребения Святителя, безмолвного Посредника, но тяжкого и к видению грабителя. И лишь только совершилось погребете, Жолобов 6 Декабря, не смотря на день праздничный, прислал в монастырь канцеляриста Ивана Злобина⁸⁸ с ефрейтором и шестью солдатами. Безмолвно монастырское братство покорилось праву сильного – и все из монастыря было вынесено, даже посуда оловянная и медная, даже иконы, подавшие в опись, исключая ризницы, оставленной на хранении иеродиакона Тарасия.

И вот перед алчными глазами Жолобова разложена скрына с деньгами, семь соболей и две лисицы, сундуки и чемоданы с камками и атласами, мешки с сахаром, иконы, часы, оловянная и медная посуда; и даже скромная постель Святителя подвергнута дерзкому обзору и нечистому прикосновенно. Все имущество оценено в 1525 рублей. Последовали раепоряжения: Распятию искусной работы на холсте, утвержденному на особом пьедестале, покрытом алым флером, указано место в судебной палате Провинциальной канцелярии; тут же оставлен и налой лаковой работы. Немецкие боевые часы и пять обитых гульфарбною кожею стульев взяты в дом вице-губернатора. Из денег, за возвращением в монастырь 300 рублей и за выдачею 200 рублей Елезову, Жолобов не упустил случая удержать еще 100 р. 10 к. в пошлинный окун промененной Святителем на Кяхте мягкой рухляди и вымененных на нее китайских вещей хотя это дело не получило еще решения в Тобольске и ответа на протест Преосвященного Иннокентия не было. Остальные деньги отданы на сбережение канцеляристу Злобину.

Прочее имущество сдано в казенную каменную кладовую под росписку целовальника, конного казака Василья Пегелина, в том числе и пуховик и тюфяк, на которых почивал Святитель, и одеяло и подушки.

Имел ли вице-губернатор Жолобов хотя какое-нибудь право на подобные распоряжения? Совершенно никакого. Уже с 1722 года утверждено было Петром Великим в Духовном Регламенте (прибав. пунк. 64) правило, преемниками Его неотмененное, чтоб «по смерти Архиереев собственное их имение присылать в Синод.» А именным указом Императрицы Анны Иоанновны 1730 года Марта, 17 дня, Синоду было вменено в обязанность, остающимся от умерших архиереев имуществом восполнять недостатки скудных церквей, устроят из этого источника нищепитательные домы и поддерживать училища.

Положим, что при встрече с событием в Иркутске еше не бывалыми», по случаю кончины местного Преосвященного, Жолобов, как градоначальник, мог считать своею обязанностью позаботиться, чтоб собственность Почившего не была растрачена, или попорчена, и с этою целию принять участие в приведены ее в известность, так как и ныне, в случае кончины Архиерея, имение его приводится в известность описью при полицейском чиновнике (Уст. Духов. Конс. ст. 121). Но на каком основании подверг Жолобов описи и монастырские деньги, вещи и самую посуду? На каком основании захватил он и деньги и все монастырское имущество в свою канцелярию? Вольно было написать его подьячим, будто бы монахи все, что было в монастыре, объявили достоянием Почившего. Неужели же сама обитель не имела ни копейки денег, ни даже оловянного блюда? Мог бы об этом подумать Жолобов. Но анализировать его думы отвратительно. Поведем возмущающую душу повесть далее.

Чтоб прикрыть незаконность своих действий, Жолобов от 5 Декабря донес о своих распоряжениях и Сенату, и Сибирскому приказу в Москве, в оба места с приложением описи, так названных им, пожитков умершего Епископа Иннокентия. Предлогом к вывезению из монастыря всего имущества поставил он в донесениях своих то, чтоб не было растащено, и в то же время вызывался все монастырское достояние отослать при первой удобности в Сибирскій Приказ в Москву.

Отуманенная наглыми распоряжениями Жолобова Вознесенская обитель в свою очередь начала собираться с духом, и через неделю после разграбления просила Жолобова, чтоб он возвратил ей, по крайней мере, Святая Иконы, да оловянную и медную посуду. Жолобов не постоял за это, велел выдать. Между тем Архиерейский Приказ признал нужным донести о самоуправстве вице-губернатора Жолобова Святейшему Синоду с приложением описи увезенного имущества, и для своего оправдания попросил у Жолобова квитанций в отобранных им деньгах и вещах. Жолобов приказал выдать и квитанцию.

Но чтоб отнять у братства Вознесенского монастыря смелость распространить свои требования далее, он подчинил себе Архиерейский Приказ до того, что стал писать ему указы, требовал исполнения по ним немедленного и безусловного, и простер власть свою даже на внутреннее монастырское управление. Так, когда строитель монастыря Корнилий затруднившись в содержании остававшихся от Святителя Иннокентия келейных, певчих и служителей, 22 Декабря того 1731 года требовал от Жолобова на продовольствие их денег, Жолобов послал указ Наместнику Игумену Паисию, чтоб означенным людям давать хлеб и харчь от монастыря, трем женатым каждому двойную против одного монаха дачу, а холостым одинарную без излишества, а если бы эти архиерейские служители вздумали еще у себя иметь работников, то должны содержать сих последних на свой кошта, и с сим вместе требовал от Паисия немедленного донесения о том, сколько и которого числа было в Епархии денежного сбора? – И этого мало!

Один муж, захватив жену свою в непотребстве, тут же убил ее. Жолобов принял посредство в этом деле, и предписал Архиерейскому Приказу приказать без всяких розысков похоронить убиенную по христианскому закону, и в то же время дал ему запрос: ежели муж увидит жену свою в прелюбодеяний и убьет ее до смерти, то каким образом законы церковные велят поступать с такими убийцами в градских судах? Беззащитный Архиерейский Приказ предписал похоронить блудницу при церкви по чину христианскому, а на запрос отвечал, на основании Кормчей книги, закона градского, 36 грани, 42 пункта, что иже прелюбодея с своею женою сплетшася застал, аще приключится ему убити его, неповинен есть яко убийца. Таким образом на суде Жолобова, и жена любодейца и муж убийца оказались оба не подлежащими взысканию ни церковному ни гражданскому.

Некто караванный служивый человек Михайло Петров Арапов, в Январе 1732 года приехав из Селенгинска в Иркутск, засватал невесту у Иркутского служивого человека Ивана Иванова Апрелкова, дочь его девицу Мавру, и был обручен с нею по чину церкви Троицким священником Илиею Карамзиным. Но тогда как он поизрасходовался на свадьбу, невеста от него отказалась. Арапов принес жалобу в Архиерейский Приказ.

И так как жених и невеста были уже обручены по чину церкви, то Архиерейский Приказ признал, своим делом развязать эту жалобу, и отнесся в провинциальную канцелярию о присылке к ответам отца невесты и самой невесты. Но Жолобов, с презрением взглянул на бумагу из Архиерейского Приказа, не принял, и сказал Арапову, что подведомых себе людей на суд духовный не отдает, и, спасибо, в тоже время сам устроил эту разъехавшуюся было свадьбу.

Запугав, насколько было нужно, Архиерейский Приказ, Жолобов покушения свои на собственность Вознесенской обители простер и далее стен монастырских. Известно, что при Св. Иннокентие монастырю возвращено было право выварки соли в свою собственность, – с обложением за то известною пошлиною, которая и вносилась бездоимочно. Жолобов управившись с так названными пожитками и деньгами Святителя Иннокентия, призывает к себе стряпчего Вознесенского монастыря Василия Стрекаловского, и приказывает, чтоб монастырь взял на себя подряд доставлять соль в Иркутск и в Балаганский острог по 10 копеек за пуд. Стрекаловский представлял Жолобову, что пуд соли самому монастырю обходится по 12 копеек, кроме пошлины, и что при этом условии, еще провоз ее на монастырский счет в означенные места, да утечка, разтруска и другие не предвидимым обетоятельства раззорят монастырь. Жолобов настоял. Стряпчий попросил по крайней мере указа, на основании которого делается такое раззоритольное для монастыря распоряжение. А вот тебе этот указ объявлен будет палкою, – сказал Жолобов. Стряпчий насилию покорился. – Да вот что еще, любезный! – прибавил Жолобов на прощанье с Стрекаловским, – с назначаемой на соль цены по 10 копеек за пуд, монастырь обязуется еще выделять по одной копейке в казну Ее Императорского Величества. – Сказал, и началось в новом виде ограбление Вознесенской обители.

«Да что же я сделал, пообещавшись Сенату и Сибирскому приказу выслать, пожитки Преосвященного в Москву? Какую же для себя-то извлеку я из этого выгоду?» – Так пораздумал сам с собою Жолобов, и в изворотливой голове его представился способ ни денег, ни вещей не выпускать из своих рук под самым благовидным предлогом. От 31 марта 1732 года написал он в Тобольскую Губернскую Канцелярию, что как де в Иркутске предписано строить для архиерея дом на счет государственной казны, да в сем же городе каменный Богоявленский Собор, начатый с 1720 года, еще и в половину не отстроен, то, чтоб в казне, не произошел напрасный расход, не разрешит ли Тобольская Губернская канцелярия описные деньги и товары Епископа Иннокентия, для вечного Его поминовения, употребить частию на постройку архиерейского дома, которая за смертию его Епископа теперь остановлена, а частию на достроение Собора.

В ответ на это представление, 6 числа Октября того же 1732 года получен из Тобольской Губернской Канцелярии указ, которым она, во-первых поставила Жолобову на вид, что он в свое время не донес ей ни о смерти Епископа Иннокентия ни о взятии под хранение в Иркутскую Провинциальную Канцелярию его пожитков; во-вторых, требовала сведений, на какую сумму начать строением каменный Богоявленский Собор в Иркутске, на казенную или на сборную от доброхотных дателей; и в-третьих, давала знать, что представление Жолобова послано на разрешение Сибирского Приказа.

И в это же 6 число Октября Жолобов получил на свое имя грозный указ из Святейшего Правительствующего Синода от 23 Мая сего же 1732 года. Изложив законы, на основании которых имущество после умершего Епископа Иннокентия надлежало препроводить в Синод, и до которого касаться не было резона Вице-Губернатору, Святейший Синод писал ему: «Оставшиеся по смерти Епископа Иннокентия деньги, и всякие келейные вещи и пожитки, которые без указу Ее Императорского Величества забрал ты самовольно, и из которых уже ты и в расход употребляешь, чего было тебе чинить отнюдь не подлежало, – велеть тебе возвратить паки в Иркутский Архиерейский дом все без остатку по прежнему; а чего ради те оставшие покойного Иннокентия Епископа деньги и вещи в Иркутскую Провинциальную Канцелярию самовольно ты забрал, и из них Иркутскому посадскому человеку Андрею Елезову денег 200 рублей, не отписавшися в Святейший Синод, в выдачу употребил, за тем достальное в своем ведомстве удержал, о том о всем тебе в Святейший Правительствующий Синод ответствовать в немедленном времени, на указанный по Генеральному регламенту термин, без всяких отговорок.» С сим вместе и в Архиерейском Приказе получен был указ из Синода о принятии от Жолобова захваченного им имущества, и о доставлении в Святейший Синод с нарочным.

Но напрасно Иркутский Архиерейский Приказ от 2 ноября того 1732 года требовал от Жолобова передачи в монастырь имущества, напрасно повторял свое требование от 23 Февраля следующего года, напрасно и Святейший Синод ожидал объяснения, – Жолобов отмалчивался в поджидании ответных распоряжений из Сената и из Сибирского приказа на свои донесения от 5 Декабря 1731 года, в желанном для себя содержании коих, по духу времени, не сомневался. Как думал, так и сбылось. Развязка получена 12 Апреля 1733 года. Сибирский Приказ, и Правительствующий Сенат приказали: «те пожитки прислать в Москву для употребления на госпиталь или церковное строение (?), – по привозе в Москву продать с публичного торгу из Сибирского Приказа, а насколько по цене продано будет, о том в Сенат при доношении подать ведомость.» Так-то исполнялись веления твои, Великий Петр! относительно охранения прав духовенства, даже и теми местами, на которых лежало блюдение за исполнением законов!

Жолобов поспешил распорядиться выполнением предписанного, отчасти, чтоб удержать за собою главное, – вещи отослал в Тобольск, а деньги оставил у себя, как бы в ожидании разрешения на свое представление относительно употребления их на достроение Собора, и на постройку архиерейского дома, и от 2 Июля 1733 года уведомил Иркутский архиерейский приказ, что «хотя по присланному Ее Императорского Величества из Святейшего Правительствующего Синода указу, велено Иннокентия Епископа пожитки для отсылки в Святейший Синод тдать по-прежнему в Иркутский Архиерсйский дом, о чем и из Иркуцкого архиерейского приказу прошлого 1732 года Ноября 2 дня, да сего 1733 года Февраля 28 числа было требовано, но однакож оные пожитки, следуя Ее Императорского Величества из Тобольской Губернской Канцелярии указу, который в тое канцелярию прислан из Правительствующего Сената, для отсылки в Москву в Сибирский приказ отправляются ныне с казною Ее И. В. в Тобольск. A имеющийся де в вышеписанных же пожитках сахар головной 56 голов, что по весу явится, надобно продать в Иркуцку охочим людям, а деньги потому же послать в Тобольскую Губернскую Канцелярию; понеже по свидетельству от Иркуцкой Провинциальной Канцелярии явился оной сахар от долгова лежания весь истек, а иной размялся.»

И в деле значится, что в покупке сахара 56 голов, в которых оказалось по весу 4 пуда 30⁸⁹ фунтов, по 20 коп. за фунт, росписался посадской человек Афанасий Мяснико, внесший за весь сахар 38 рублей⁹⁰. Уж, конечно, сахаром полакомился не Мясников, а сам Жолобов.

Жалкий Жолобов! всеми изворотами в оскорбление и даже в поругание памяти Праведника; когда и Его рясы, и Его священное ложе довел до приговора к продаже в Москве с публичного торгу, ты острил секиру на свою буйную голову.

Когда пришла мысль вице-губернатору. Жолобову оставить за собою отобранный из Вознесенского монастыря деньги, он доносил, что соборная в Иркутске церковь и в половину строением не пришла. Правда ли это? Обозрим ход постройки.

Нынешний Кафедральный Богоявленский Собор в Иркутске, с основания города, после Спасской церкви, как мы видели, был вторым храмом, построенным из дерева в 1693 году при Сибирском Митрополите Игнатие. Но чрез 23 года своего существования, именно 3 Августа 1716 года храм Богоявления истреблен пожаром. А в следующем 1717 году испрошено от Сибирского Митрополита Феодора (Филофея) благословение соорудить на месте сгоревшего новый храм, в прежнее наименование Богоявления Господня, каменный. Начался с того же 1717 года при старосте Матвее Гранине сбор приношений от доброхотных дателей, и был тем успешнее, что с половины 1722 года замечается в Иркутске особенное чествование одной из уцелевших икон сгоревшего храма, неизвестно откуда появившейся, Божией Матери Казанской. Новый храм предположили coopудить двухпрестольный, один для зимы, другой для лета. Первый окончательно устроился в 1724 году, и 12 Мая был освящен иеромонахом Корнилием Бобровниковым во имя Первоверховных Апостолов Петра и Павла. Нехолодный и главный отдел Собора ожидал лучшей деятельности. При соборе доныне сохранилась строительная книга, не поддельное свидетельство, что живое движение по окончательной отделке Соборного храма началось со дня вступления на Епархию Святителя Иннокентия. С 1727 года начались подряды⁹¹ на поставку кирпича, аккуратные, срочные; выисканы мастера каменного и кровельного дела, а 28 Августа 1731 года заподряжены покрыть на Богоявленской церкви и кровлю двойным тесом, добрым мастерством безохульно. И так неправду писал Жолобов, будто бы Соборное здание в 1732 году не было совершено и в половину!

С кончиною Святителя, деловый староста Андрей Дементьевич Мясников 15 Декабря 1731 года передает свою должность Андрею Пестовскому. Денег, за всеми расходами оставалось 347 рублей, в том числе 53 рубля вымененных медных и гладких и оловянных; много значилось по книге серебреных, золотых; алмазных и жемчужных вещей, жертвованных на строение храма и в приклад Божией Матери Казанской, и тем заканчивается сборная книга. Дальнейшей деятельности по построению Собора определить не чем, да видно, что по кончине Святого Иннокентия, при преемнике Его особенных забот о достроении не было. Ибо летний Богоявленский Храм Соборный освящен Архимандритом Нафанаилом уже в 1746 году 25 Сентября, чрез 16 почти лет по преставлении Святителя, и уже по отбытии, 13 лет преемствовавшего Ему, Иннокентия Второго навсегда из Иркутска, по требованию Синода. Как много заботился Святый Иннокентий о достроении Собора, в доказательство сего, кроме вышеприведенных фактов, приведем на память и то, что в самом начале управления своего, провинившемуся Протопопу Петру Григорьеву между прочим вменил Он в особенную обязанность иметь попечение о соборном церковном строении, и ходить за сбором с книгою, и в тоже время сын-боярского Елезова за самовольное вступление в брак подверг двадцатирублевому штрафу, в дело Соборной каменной церкви⁹². Главная, дума Святителя, среди других дел, была о Соборе.

Коснувшись внешнего устроения Иркутского Кафедрального Собора, обратим внимание на его служителей и на их содержание во дни Святителя Иннокентия. Когда, по основании Иркутска, здесь воздвиглась первая и единственная церковь Спасская, то она была и соборная и вместе приходская. Все жители Иркутска были ее прихожанами. Но коль скоро возникли за тем церкви: Прокопиевская, Тихвинская, Троицкосергиевская (нынешняя Крестовская), Троицко-Духовская и Владимирская, и в 1722 году последовало разграничение приходов, то Спасская церковь, яко Соборная, осталась бесприходною, и на содержание ее Клира, положенного штатом из Протоиерея, Священника, Диакона, Дьячка, Пономаря и просфирни, назначено было из Тобольской Земской конторы такое жалованье: Протопопу 10 р. Священнику 7 р. и Диакону 6 р. в год. Причетникам каждому по 3 р. и просфирне 2 р. 50 копеек в год, да ржи Протопопу 5 четвертей и за овес вполы, т. е. 2 четверти, Попу-Ключарю ржи 3 четверти, за овес 1 четверть; диакону ржи 3 четверти, да на овес 1 четверть; дьячку, пономарю и просфирне ржи но 1 четверти, да за овес по 6 четвериков. С построением же нового Собора Богоявленского, и с освящением в нем в 1724 году на первой раз придела во имя Первоверховных Апостолов Петра и Павла, – так как ежедневное служение потребовалось в обоих Соборах и в древнем Спасском и в новоустроенном, – к прежнему штату прибавились еще 3 священника, диакон, дьячек и пономарь, и состав его образовался из 12 лиц. A содержание осталось прежнее, которое вместо положенных штатом шести человек, стало делиться на двенадцать. Уменьшить же этого количества служащих тем более сделалось не возможно, что с 1727 года открылась в Иркутске самостоятельная Епархия, и при кафедре архиерея все поименованные лица были необходимы. Между тем Иркутским Соборянам не имевшим прихожан, не было отведно ни пашенных земель, ни вотчинных крестьян. Положение их было невыносимо тягостно; и Святитель Иннокентий, сам не имевший где главы приклонить, на свою особу не получавший от казны ни копейки, не оставил без внимания вопиющей нужды Соборян. Первым делом Его по вступлении на Епархию в 1727 году, было изложить пред Святейшим Синодом крайнюю бедность соборного клира, до невозможности иметь дневное пропитание, и просить Его Святейшество войти в это тяжкое положение и определить к прежнему окладу прибавочное содержание, начав производство оного с 1728 года. Святейший Синод вполне уважил представление, и сообщил о назначении того трактамента Сибирскому Губернатору князю Долгорукову. Но пока тем дело и кончилось. Никакого прибавочного пособия ни Долгоруков, ни его преемники Иркутскому соборному клиру не назначали.