Самарские старицы

Из воспоминаний духовной дочери матушки Марии Максимовны Ищенко:

«Матушка Мария рассказывала нам, что ее двухлетней подбросили в монастырь. Ее крестный отец – Ксенофонт. Она пишется Мария Ксенофонтовна.

Я все «матушка» да «матушка», а тогда матушкой мы ее не звали, она не велела звать – опасно было. А звали ее Няней. Она даже в монашеском одеянии в последнее время не ходила, а в обычном мирском. Мы никому не говорили, что она монахиня, даже соседи не знали. Но Няня в Москву в монастырь ездила, ей давали с собой деньги, записочки. Кто-то на нее доносил. Она очень много сидела в тюрьмах. Придут с обыском – ничего не найдут. Она говорит: «Забирайте!» – «Распишитесь» – «Я неграмотная». А она знала много языков. Няня жила у регента Покровской церкви Алексея Васильевича на улице Фрунзе. От них ее посадили – она кого-то в церкви обличила.

В тюрьме ее избивали, она показывала нам рубцы. Били по голове, но она ум не теряла. В тюрьму она шла с охотой. Там она лечила людей и, выходя, выводила за собой своей молитвой. Там были люди и невинные.

Однажды мы сидим, а приехала духовная дочь матушки тетя Паша, такая хорошая, кроткая женщина, матушка ее очень любила. Она сидит, голову понурила. А у матушки был батон в руках. Она им как стукнет тетю Пашу по голове. Та подняла голову: «Спаси Господи, Няня!» – «Паша, ты знаешь, какой сейчас у тебя на голове сидел? Видела – испугалась бы».

После очередной тюрьмы матушка жила у моей тети. Тетя забеременела и хотела делать аборт, а матушка ей не велела. Матушка Мария уехала в Москву, а тетя сделала. Няня вернулась и говорит: «Я как тебе говорила – не делай! Я хотела у тебя жить и умирать, а теперь я у тебя жить не буду». Тетя однажды видела, как она молилась и стояла на воздухе…

Все гостинцы, что приносили матушке, она раздавала.

Я игумению Марию боялась. Даже думать о ней боялась. Она была в Москве, а я себе думаю: «Как нам хорошо без нее, тихо. Перестала бы она к нам ходить». Приезжает матушка и говорит моей свекрови: «Ты знаешь, что Манюня думает про меня? Чтобы я к вам не ходила».

У моей мамы семья была очень верующая, в роду было девять церковных, и монахи, и игумении. Тетка мамы игумения Анастасия умерла в 30-х годах. О ней матушка говорила, что она очень сильная, всех нас спасет до седьмого колена.

Матушке Марии было открыто то, что на этом и что на том свете.

Мне матушка говорила: «Володька твой ко мне на кладбище ходить не будет. А ты ходи. Я тебя и оттуда не оставлю, всегда тебе помогу, ты только проси». Вот я и прошу все время. Я очень чувствую матушкину помощь…

Раз я купила молоко, а я очень люблю холодное молоко, налила в кружку и выпила, остальное кипячу. Приходит свекровь: «Матушка сказала: «Манюня опять холодного молока напилась! Поди, скажи, что ей нельзя». У меня хронический бронхит. А матушка уж умерла. Свекровь молилась и услышала ее голос.

У матушки Марии было очень много духовных чад и в Самаре, и в Москве. Дом в Зубчаниновке ей купили ее московские «овечки». Когда она приезжала в Москву, они с вокзала ее несли на руках, не давали ступить на землю – так ее чтили.

Она здесь выйдет на улицу и говорит: «А семья-то у меня какая большая! А дети и внуки какие все умницы, все в министерстве в Москве работают». Здесь нас ругает, их хвалит, туда приедет – начинает нас хвалить, их ругать. Людей она очень любила.

Матушке было много лет. Моей двоюродной сестре Миле, когда та приехала из Киева, она сказала, что ей двести лет. А нам говорила, что ей сто два года. До последних дней она ходила, даже одна к нам приходила. Я уже рассказывала, что она отрезала вот такой кусочек от ленточки, которую вплетала в свою косу (эта коричневая ленточка у меня есть): «Господь продлил мне столько веку. Я должна умереть на Пасху».

После этого она усадила всех пить чай. Принесенный нами чай высыпала на кухне в таз, и скоро от него пошел необыкновенный аромат по всей квартире. «Вот теперь можно раздавать». Мы сделали пакетики, чтобы его разделить, моя свекровь говорит: «Мне чаю не надо, у меня твоего чаю полно» – «Марфа, Марфа, бери – даю последний чай». И все-таки дала ей. Через этот матушкин чай происходили исцеления. Мы его пьем до сих пор с 61-го года.

Матушка накануне последней своей Пасхи напекла такие пироги – не передать, и много! Володя ездил к ней и привез целый чемодан пирогов. Она к своим поминкам напекла пироги.

Ее сразу парализовало на пасхальной неделе – левую руку, а правой она продолжала креститься. Мы тут же вызвали «скорую», но когда она приехала, матушка уже умерла. Это было 13 апреля 61 года. Она очень боялась, что ей сделают вскрытие. И врачи «скорой» без слов дали справку о смерти.

Матушку похоронили не в том месте, где хоронят священнослужителей Церкви, потому что время было такое – начало хрущевских гонений.

Она хотела, чтобы ее похоронили на городском кладбище, потому что в Зубчаниновке далеко, никто ездить не будет. Здесь ее духовных чад почти нет, все умерли. Раньше на ее могилку всегда приезжали ее духовные чада из Москвы, но сейчас и оттуда приезжают меньше.

Мы всегда приносим на могилку матушки воду, ставим к кресту на то время, пока молимся у нее. Потом она стоит у нас дома полгода и не портится. Все ее пьют, вода очень вкусная.

Матушка советовала: «Чистишь картошку – читай «Отче наш», режешь картошку – читай «Богородицу». Тесто ставишь – читай «Богородицу». Пироги она пекла очень толстые, очень вкусно варила варенье…

Матушка говорила, что женщина, которая для продажи разбавляет молоко водой в этой жизни, в вечности будет разделять молоко с водой и никогда не разделит.

Когда в Москве собиралось правительство, матушка говорила: «Языки чешут». Говорила нам: «Ляжете спать в одной власти, встанете в другой». Так и произошло: легли – был Хрущев, встали – Брежнев…

Матушка говорила: «Придет время – в храмах службы станут сокращать. Сначала сократят часы. Когда не будут читать «Верую», в храме благодати не будет. В храм тогда ходить не надо, молитесь дома. Будет время – все будет. Но ни купить, ни продать тогда нельзя будет».

Матушка говорила, что к нам еще придет – с зонтиком, в шляпе, но мы ее не узнаем…

Игумения Мария умерла в 1961 году, по сей день верующие приходят на могилку самарской старицы.

Рассказывает Людмила Белкина: «26 апреля 2001 года на старом городском кладбище по объявлению в «Благовесте» на панихиду у могилы игуменьи Марии пришло около ста человек. С каждый разом матушка Мария собирает к себе все больше людей. А этот день был особенным: 40 лет назад в четверг на Пасхальной седмице упокоилась игуменья Мария. Как всегда у нее на могилке, в душу вливалась неизъяснимая Пасхальная радость. Священник Дионисий Толстов служил панихиду и долго читал наши длинные записочки. Вдруг совсем недалеко от нас, тесно обступивших голубую могильную оградку, к небу взметнулся целый столп огня метра четыре-пять высотой. Огромный костер грозил перекинуться на соседние деревья и спалить все вокруг. Мы стали усиленно молиться и крестить костер. Священник не прервал панихиду, она продолжалась под грозный треск огня. Но уже минут через десять огонь утих. В тот день на кладбище повсюду сжигали ветки, но это были скромные маленькие костерки. А это неизвестно почему загорелось все дерево, огнем был объят весь ствол. Так бесы безуспешно пытались помешать нашей соборной молитве на могиле игуменьи Марии.

Закончилась панихида, все стали собирать с могилки конфеты, печенье, воду от матушки и щедро одаривать друг друга на прощание. Эти продукты, побыв на могилке старицы, обретают особую исцеляющую силу.

Как всегда, от матушки уходить не хотелось. При жизни игуменья Мария не отпускала от себя никого, прежде не напоив своим дивным чаем, который благоухал райскими цветами и исцелял. И сейчас, я заметила, она никогда не отпускает без подарка. Вот что произошло только этой весной. Мы приходили убираться на ее могиле, и, уходя, ощутили нежный запах цветущих деревьев, хотя ни одно дерево в тот момент рядом не цвело. Другие ощущали благоухание от могилы или оно их сопровождало по дороге с кладбища. Семилетняя Елена вместе с мамой пела на могилке «Трисвятое» – и услышала, как матушка им подпевает. А, уходя, обернулась и увидела саму матушку, которая стояла рядом с крестом, их провожая.

Матушка Мария совершила чудо, вернув отроку Сергию потерянные серебряные нательный крест и образки Пресвятой Богородицы и Сергия Радонежского. Об этом случае стоит сказать подробнее. Мама Сережи, Наталия, и он сам – верующие люди, они часто ездят в паломничества по святым местам. Образок Божией Матери «Троеручица» Сергей привез в свое время с Афона, образок был приложен к чудотворной иконе. Образок Сергия Радонежского был приложен к мощам Преподобного Сергия. Крест и образки Сергей потерял сразу после их приезда из Троице-Сергиевой Лавры, причем непонятно как: они висели, казалось бы, надежно, на толстой цепочке. Горю их не было предела. Всю ночь не спали, плакали, молились, наутро дали объявления в газету, на телевидение с просьбой вернуть потерю за большое вознаграждение. Душа у Наталии болела: чем прогневали Господа и Божию Матерь, Преподобного Сергия? На их объявления никто не откликнулся. Скоро Наталия с подругой поехали на могилу к матушке Марии – убраться после зимы к панихиде. Когда Наталия вернулась домой, к ней бросился сияющий сын: «Мама, я нашел!» Он возвращался из школы и увидел на асфальте тротуара лежащие кучкой свой нательный крест и образки, не было только цепочки. С момента потери прошло 11 дней! Крестик и образки едва ли могли лежать столько времени на тротуаре, где постоянно ходят люди. В эту самую минуту, когда Сережа нашел свою дорогую потерю, которую словно специально положили на его пути, Наталия находилась на могиле матушки, и ей был дан знак: раздалось сильное благоухание. Так большое горе обратилось в великое утешение, а потеря оказалась к славе Божией, во укрепление веры. Игуменья Мария дала нам понять, что и сейчас надо чаще обращаться к ней за помощью, как к живой.

Сережа с мамой тоже был на этой панихиде, многие потом приложились к его нательному кресту и образкам, а Наталия стояла в сторонке, глаза ее были полны умиленных слез».

Господи, упокой душу схиигумении Марии, со святыми упокой, и её молитвами спаси нас!

15/28 марта 1908 года в Куйбышеве (Самара) у Ивана и Натальи Матукасовых родилась дочь, девочку назвали Марией. Вскоре семья переехала в г. Актюбинск, здесь Иван устроился работать машинистом, Наталья воспитывала дочь и занималась домашним хозяйством, Мария училась в русско-киргизской школе.

В 1917 году Иван потерял работу, Наталья с Марией были вынуждены вернуться домой. В школе Мария проучилась лишь 5 лет. Из автобиографии старицы Марии: «…Я была одна у мамы – папа наш … не вернулся. В школе я училась 5 классов, а с 12 лет пошла работать – вязала кулачком… Потом занималась на курсах счетоводов и работала счетоводом. А в школе я тоже работала лет 5 – учила детишек шить и вышивать (и молитве). Я в Бога всё время верила и детям иконки дарила и молитвы читала. В 23 года я почувствовала, что Бог меня призывает молитвой Своей и стала сама молиться сильно и понимать, что мне открывается».

Известно, что с февраля 1944 года по март 1945 года матушка Мария находилась в заключении. В послевоенные годы Мария взяла на себя подвиг юродства. С начала 60-х годов старица жила при Свято-Вознесенскоой Церкви в райцентре Кинель-Черкассы Самарской области.

Из воспоминаний Валентины Кадыровой (г. Бугуруслан): «О Марии Ивановне я впервые услышала от глубоко духовного старца Григория (в 1988 г.)… Старец знал матушку Марию не один десяток лет. И навсегда был покорён её смирением, прозорливостью, мудростью, жизнью, отданной Христу… Душа её была чуткой к чужому горю. Кроме того Мария Ивановна была одарённой художественными талантами натурой.

Она написала прекрасную икону прп. Серафима Саровского. Но и художественный склад души не стал преградой на пути к тяжёлому подвигу, который она взяла на себя, – юродство ради Христа. Этот самый трудный подвиг не отгородил её от людей. Напротив, она как бы растворилась в народе, который так нуждался в духовной помощи…

Я не считала себя достойной встретиться с великой подвижницей, хотя очень хотела. Старец Григорий сказал мне так: «Нужно попросить матушку Марию о встрече, и Сам Господь за её святые молитвы подаст всё»».

Валентина прислушалась к совету старца и попросила мысленно блаженную старицу о встрече, вскоре ей довелось встретиться с великой подвижницей, по молитвам которой изменилась вся её жизнь.

Приведём ещё несколько строк из воспоминаний Валентины К.: «…Встреча с ней – это трепетное предстояние перед верной рабой Бога Живаго, которой Сам Господь ярким светом освещает все нечистые закоулки грешных душ людских… Вот и она. Маленького росточка, нищая, окруженная народом. Лицо – удивительно благородное, красивое, очень русское. Большие серые глаза, маленький прекрасной лепки нос, прекрасный овал лица. Вся миниатюрная, одухотворённая, воздушная, светлая, неземная… Прошлое, настоящее, грядущее развёрнуто перед ней в единое целое, Сам Господь открывает ей всё…

Сколько мира и благодати приносила с собой Мария Ивановна! Сколько благословенных Богом исцелений послано за её святые молитвы. Испытала её благодатное предстательство перед Богом и моя знакомая З. Перенеся тяжёлую операцию, с трудом приходила в себя. И вдруг через 5 лет всё повторилось… Однажды перед очередной поездкой к врачам мы поехали с ней к Марии Ивановне. Мы застали матушку за чтением акафиста Ксении блаженной… Прочитав акафист, матушка все принесённые верующими продукты отнесла в алтарь… Я стояла в храме на коленях. Мария Ивановна вышла из алтаря и благословила меня… Я быстро поднялась, и мы с З. пошли за матушкой…

– Мария Ивановна, завтра мне надо ехать на операцию, помолитесь обо мне! – робко просит З.

– У самой руки есть. Вот и молись…

На обратном пути мы заехали в Похвистнево, к чудотворной Табынской иконе Владычицы. З. молилась Заступнице и Помощнице нашей. И всё вышло по слову старицы. Операции не было, на удивление врачей анализы были хорошие…»

По свидетельству духовных чад старице было дано читать мысли приходящих к ней людей, она могла назвать человека которого видит в первые по имени и отчеству, называла и фамилию. Прозорливая старица предсказывала, умела осторожно обличить, утешить, взять на себя чужую боль. С каждым годом число её почитателей неизменно возрастало.

В 1996 году блаженная старица Мария переехала в Самару. Вспоминает священник Сергей Гусельников (Кирилло-Мефодиевский собор г. Самары): «Блаженная Мария Ивановна всегда причащалась очень часто, почти каждый день, этим она жила и дышала. При первой возможности стремилась в храм… Часто она просила приобщить её дома, так как очень плохо себя чувствовала, ведь ей приходилось принимать десятки людей, среди которых были нецерковные, и духовно болящие люди. Они в буквальном смысле сваливали матушку. Когда я входил в комнату, старица лежала в забытии. Келейница спрашивала: «Матушка, батюшка пришёл, причащаться будешь?» Она приходила в себя, говорила: «Буду, буду»,– и садилась на постель, над которой весел Казанский образ Божией Матери. После Причастия старица оживала, матушка Евгения спрашивала её всегда: «Хорошо причастилась? Она отвечала: «Да, красиво, красиво!» или «Благочинно!»

Матушка Мария Ивановна была очень смиренна, терпелива, снисходительна к окружающим её людям и казалась просто доброй бабушкой. Она с уважением относилась к священническому сану»…

23/5 января 1998 года по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия Второго Мария Ивановна Мутасова была пострижена в схиму с именем Мария в честь равноапостольной Марии Магдалины схиигуменом Илием, духовником обители, в храме Илариона Великого Свято-Введенского монастыря Оптинской пустыни.

Из воспоминаний настоятельницы Свято-Казанского монастыря ³⁶игуменьи Феодоры (Полищук): «Я познакомилась с блаженной старицей в Москве за год до её смерти. Она тогда пропела слова панихиды, и я подумала, что кто-то их сестёр умрёт, но оказалось, что старица так предупреждала что будет умирать в нашей обители… Она приехала к нам вместе с монахиней Евгенией, её келейницей, 3 января 2000 года. До этого старица подвизалась в Оптиной пустыни. А до приезда к нам уже побывала в Дивеево. Когда она приехала в нашу обитель, я спросила, поживёт ли она у нас. Она ответила: «Останусь с вами… здесь все родное… я приехала к Любушке»…

Мы окружили матушку Марию заботой и любовь. Помню, как мы одели матушку Марию и она трижды радостно сказала о себе: «Я-невеста Христова!» Как радостно было смотреть на старицу»…Она много молилась, а когда мы на колясочке поднимали её в храм во имя Ефрема Сирина, она обычно пела пасхальные стихиры…

Матушка прожила у нас всего двенадцать дней, и эти дни (до того как она тяжело заболела) для неё и для нас прошли в радости и в утешении…

Перед тем, как тяжело заболеть, она попросила отвести её в часовню, где похоронена блаженная Любушка. Возле часовни она полчаса молча молилась. Потом попросила отвести её в келию… Матушка знала час своей кончины и заранее попрощалась со своими ближними и сестрами обители… На следующее утро матушка Мария заболела – инсульт правой стороны. Первый инсульт был ещё в Оптиной пустыни…

Перед самой её смертью я успела поддержать её голову, услышала последние вздохи её праведной кончины. Сложила ей руки крестообразно на груди… Игумен Антоний (Гаврилов) из Оптиной пустыни был в это время у нас в обители. Он и совершил первую панихиду по новопреставленной схимонахине Марии».

Скончалась схимонахиня Мария 1/14 января 2000 года в Вышневолоцком Казанском женском монастыре Тверской епархии (с. Сеглино). В часовне во имя святых Веры, Надежды, Любови и матери их Софии рядом со старицей Любушкой в январе 2000 года появилась еще одна усыпальница.

Блаженная старица продолжает помогать своим духовным чадам и по сей день, слышит всех, кто с верой просит её молитвенного предстательства перед Господом. Приведём лишь несколько свидетельств чудесной помощи старицы Марии: «Из воспоминаний Галины Киселевой (г. Самара): «Я стала певчей храма Петра и Павла по благословению старицы схимонахини Марии. Имела счастье видеть матушку практически каждый день, когда она жила при храме. Очень много она помогала мне при жизни, но и после смерти не оставляет меня без своей помощи.

У меня, по грехам моим, целый «букет» болезней. При больных ногах и суставах еще и остеохондроз, и искривление позвоночника. Каждый день я просто изнывала от болей. В сентябре прошлого года, перед празднеством в память блаженной старицы схимонахини Марии, у меня так обострился шейный хондроз, что боль не прекращалась ни на секунду. Но на торжества я все-таки пошла. В фойе Окружного Дома офицеров была организована раздача подарков, где были в том числе земелька с могилки матушки Марии и освященное маслице. Прямо в зале, при просмотре фильма, я помолилась и попросила матушку, чтобы она хоть чуточку избавила бы меня от боли. Помазала крестом шейный позвонок – и боль постепенно стала проходить. Дома боль прошла окончательно. Через некоторое время помазала поясничный и грудной позвонки – исцелилась вовсе! Нет болей в позвоночнике вот уже полгода. Господь исцелил по молитвам нашей матушки схимонахини Марии. Блаженная старица, схимонахиня Мария, моли Бога о нас грешных!»

Рассказывает протоиерей Александр Телегин: «Года три тому назад я серьезно заболел. Меня на носилках отвезли в больницу. Состояние было такое, что сказали матушке моей, чтобы «готовилась». А матушка принесла мне в больницу фотографию Марии Ивановны. Я поцеловал фотографию и приложил к сердцу. На другой же день пошел на поправку».

Из рассказа рабы Божией Маргариты: «Я выросла в Бугуруслане, Оренбургской области. Слышала, что в Кинель-Черкаске жила старица схимонахиня Мария. Столько легенд о ней живет в народе. А я вот рядом жила и не знала! Так горько теперь… В православной самарской газете много о ней пишут. Все по Божьей милости, весть о чудесной исцеляющей силе дошла и до меня, и я… верую, что именно она мне помогла однажды. У меня частенько приступы бывают с сильной болью… Я чувствую приближение приступа… Вот, однажды, я и приготовилась – улеглась аккуратненько и думаю, пройдет в этот раз или нет? (происходит все это обычно в 2–2,30). Лежу молюсь, как могу, немного забылась и вдруг, привиделось, нет? Мимо будто проплыла маленькая старушка. Рядом с диваном. Всего то только посмотрела в мою сторону. Боль мгновенно пропала. Я помню, вздохнула легко так и провалилась в сон. Как потом выяснилось, минут на 15 (у меня в таких случаях часы перед глазами, не знаю зачем, но ставлю)…Я верю, это старица схимонахиня Мария мне помогла. С тех пор больше не было приступов. Правда, прошло месяца 2–3, но это хорошо. Господь милостив, молю, чтоб дал силы на пост…

Горько и тяжело за Россию. Вот я часто стала думать, что должен быть противовес силам зла и алчности и перетянуть, спасти народ. Спаси и сохрани народ наш, Господи!»

Старица Мария, моли Бога о нас!

Схимонахиня София (в миру Таисия Ивановна Горяйнова) родилась 21 ноября в 1909 году в селе Никольском Поныровского уезда Курской губернии в благочестивой семье Горяйновых. Известно, что отец будущей подвижницы служил в Царской армии, мать была портнихой-надомницей, домохозяйкой. В семье было четверо детей, Таисья была старшей из детей. Наступили грозные годы, чтобы избежать ссылки, Горяйновы ночью были вынуждены бежать из села, им удалось уехать в Тулу.

Жених Таисии Ивановны был репрессирован и умер по дороге в ссылку на Соловки. Таисия Ивановна решила не выходить замуж, она объехала все действующие в то время монастыри. Где и когда она приняла тайный монашеский постриг с именем София, осталось неизвестно. Перед войной Горяйновы вернулись в родное село. Во время войны и после нее Таисия Ивановна жила в Курске, работала в больнице.

Из воспоминаний племянницы схимонахини Софии, Людмилы Григорьевны Нагорновой: «Вся жизнь Таисии Ивановны была тайной. Даже о том, что она приняла схимнический постриг, я не знала…

Таисия родилась на праздник Михаила Архангела, 21 ноября 1909 года… Горяйновы принадлежали к дворянскому роду, жили в двухэтажном доме в своем поместье, в селе Никольском Поныревского района Курской области – позднее границы районов перекроили, и теперь это Золотухинский район. В доме была прекрасная библиотека, многие книги были на французском языке и латыни – отец Таисии Ивановны Иван Григорьевич свободно владел этими языками. Он был глубоко верующим человеком.

Когда Горяйновых решили раскулачить, один добрый знакомый предупредил их – и родители вместе с двумя старшими дочерьми бежали в Тулу. Остались только дедушка с бабушкой и маленькие Лиза и Вася. Их не тронули, но отняли все! Даже иконы. Оставили только большую икону Спасителя – сорвали с нее драгоценные украшения, – и икону Божией Матери…

В Туле Таисия и Анна поселились у какой-то монахини. Тетя Тая всегда поминала ее, а я вот забыла ее имя… Анне в молодости было видение, что одна из них, сестер, вымолит весь род. Она была немало удивлена: как это – вымолит…

А в 1941 году, когда началась война, вся семья вновь собралась в Никольском. Немцы заняли село. Начались расправы. Пришли и к Горяйновым: «Ваш сын воюет против Германии?» – «Да, он в армии». – «Расстрелять всю семью!» Иван Григорьевич попросил разрешения помолиться перед смертью. И пока они молились, подъехал кто-то из местных жителей, пособничавших немцам. Он и сказал, что Василий – простой солдат и служит подневольно. А Горяйновы сами пострадали от советской власти… Божьим чудом все остались живы.

После войны жили бедно, но всегда привечали странников. Тогда много нищих бродило по миру… Бабушка, Мария Егоровна, была исключительно доброй. Для нищих в доме была выделена отдельная комната. Странников кормили, топили для них баню. И в дорогу с собой давали хлебушка хоть на день-два. Вот в такой семье воспитывалась Таисия Ивановна.

Дедушка всегда очень беспокоился о старшей дочери. И просил других детей: «Таисию не бросайте!» Она жила одиноко, после смерти жениха решила не выходить замуж. Говорят, она очень похожа на одну тетушку по маминой линии, Анну – та пешком до Иерусалима дошла.

Какое-то время Таисия Ивановна жила в Курске, окормлялась у протоиерея Алексия Сабынина. Перед смертью он позвал тетю Таю, и она вместе с тетей Аней поехала к нему. Они долго сидели у него, и он гладил руку Таисии Ивановны, приговаривая то ли Паисия, то ли – Пассия. Может быть, она тогда носила монашеское имя Паисия.

Тетя Тая переехала жить к брату… Устроилась работать в трамвайное управление – чтобы больше было свободного времени. Все монастыри, какие тогда только были в Советском Союзе, она объехала. Возвращалась иной раз со слезами: «Как они бедствуют, как там голодно, как трудно!» Всякую копеечку откладывала – и посылала в монастыри деньги, продукты, вещи. Поедет в Пюхтицкий монастырь, в Эстонии купит шерсти, дома свяжет теплые носки – и опять шлет посылочку монахиням. Вот и в Самаре жила – все, что приносили ей люди, шло в монастыри.

Бывала она в Киево-Печерской Лавре и в Почаеве, в Троице-Сергиевой Лавре и Псково-Печерском монастыре. Была знакома с псковским схиигуменом Саввой. Старец Наум уже в последние годы благословлял ее на операцию, но матушка не согласилась. «Все, что Господь посылает, я приму». И слепоту приняла как дар от Господа.

В Ленинграде мы с тетей Таей зашли в монастырь на Карповке – помолиться у святых мощей праведного Иоанна Кронштадтского, заказать требы. Тетю сразу окружили монахини, они ее хорошо знали…

В 1994 году матушка стала жить в моей семье… В Самаре она ездила то в Петропавловскую, то в Воскресенскую церковь, то еще в какой-то храм. Но из некоторых храмов возвращалась с горькими слезами: «Что же это как сокращают службу! Ведь за это перед Богом отвечать придется!»

К ней сразу потянулись люди. И у нее на всех хватало сердечной теплоты, любви, за всех она молилась, всех утешала и давала советы. Лишь однажды я слышала, как она строго обличила одну женщину. А так – всегда она была приветливой и радушной. Людей она любила.

За год до смерти матушки в ее молитвенном уголке замироточила небольшая икона Великомученицы Варвары. У этой иконы треснуло стекло, но я не меняю его – ведь на нем застыла струйка благоуханного мира. Я слышала, что Великомученица Варвара покровительствует монахам…»

О своей встрече со старицей рассказывает Ольга Ларькина: «…После воскресной службы в Кирилло-Мефодиевском храме (г. Самара), который находился тогда еще в своем первом небольшом здании, я подошла к ней. Она сидела у наружной стены храма, и к ней выстроилась очередь человек в десять. Когда подошел мой черед, я сразу от нее услышала: «Зачем ты их копишь?» А я даже не знала, что родственники накупили много оккультных книг, которые дома даже держать нельзя, и выбрасывать нельзя – могут попасть кому-то в руки, только сжигать. Этим я потом и занялась. Еще она сказала о моем отце, который тогда начинал болеть и хуже ходить, что он очень хочет поехать в деревню, но не может. Сказала с жалостью и сочувствием к нему. А он, действительно, постоянно об этом нам говорил… Ей было многое открыто, ее ласка, теплота мгновенно вселяли в душу надежду. Она была одета и держалась очень просто, но в этой простоте был какой-то неуловимый аристократизм. С ней было так легко. И в то же время я ощутила трепет. В тот момент я совершенно забыла, что она незрячая. Она все видела – и меня, и других, видела то, что происходило в наших душах, гораздо ясней, чем мы сами. От нее исходила любовь, и в сердце возникала ответная любовь к ней. Она была необыкновенной – и в то же время какой-то очень родной. Она была человеком Божиим…»

Из воспоминаний помощника настоятеля Петропавловской церкви города Самары Федора Григорьевича Хуртова: «Матушку я знаю с 1996 года… Я ее видел в Воскресенском храме на улице Черемшанской и обратил на нее внимание, когда еще ничего о ней не знал. Тогда Воскресенский храм на службах был битком набит, там даже зрячему было трудно пройти. Я видел, как она подходила к Причастию. Она была незрячей, и ее подводили… Она была слепая; уткнется в того, кто ее ведет, и так идет.

Мы сначала ездили к блаженной Марии Ивановне Матукасовой в Кинель-Черкассы. Потом Мария Ивановна жила в Самаре, при Воскресенской церкви, и мы туда ходили к ней. Жена заболела, и Мария Ивановна ей очень помогла. А тут опять возникла проблема со здоровьем, но в тот момент Марии Ивановны уже не было в Самаре. И кто-то жене сказал: «Есть такая же бабушка, как Мария Ивановна». Ей показали Таисию Ивановну, моя жена к ней подошла, а матушка ей сказала: «Ты приведи ко мне мужа»… И как-то после воскресной службы мы подошли к ней, и она сразу меня спросила: «Как ваше святое имя?» Со всеми она обращалась ласково-ласково. Мы поговорили, она мне сказала о таких вещах, которые никто другой, кроме меня, не знал, – о болезнях, событиях, которые давно произошли в моей жизни. И, конечно, я ей сразу поверил безоговорочно, всем ее рекомендациям. И я сразу поверил: раз она так говорит, значит, так и будет, так и надо поступать.

Когда мы с ней только познакомились, через неделю иду в храм, вижу – она далеко впереди идет, ее ведет женщина, кричать неудобно, я издали, поклонился им и пошел. А потом женщина, которая ее вела, подошла ко мне и говорит: «Вы Федор Григорьевич?» – «Да». – «Таисия Ивановна мне сказала, что это вы ей поклонились». Меня это поразило. Таисия Ивановна была незрячая. На расстоянии, будучи слепой, она со мной поздоровалась. А другая женщина в тот момент меня не знала.

Я вспоминаю те годы: она ни разу ни об одном человеке не сказала плохо! Это тоже надо суметь. Даже когда, так скажем, она не одобряла какого-то человека, она никогда не говорила, что он такой сякой, не унижала. Она могла только сказать: «Ну, зачем он так делает?» Если вдруг она в этом какую-то границу переходила, тут же себя одергивала: «Кто я такая!» Причем каялась совершенно искренно: «Господи, прости, я не судья»… Для меня матушка была образцом Христианина. Мне кажется, что Бог мне показал, каким должен быть Православный человек. Она была истинной Христианкой. Мы познакомились, и уже потом я постоянно к ней ходил.

Придешь к ней: «Таисия Ивановна, дочка моя заболела». Она говорит: «Накорми ее картошечкой». Накормишь картошечкой – все проходит. Причем было известно, что если к врачам пойти, там будут тяжелые процедуры. А Таисии Ивановне скажешь, сделаешь по ее совету, и на следующий день все проходит. Закашлял, придешь к ней, она обязательно скажет: «Сходи в церковь и закажи молебен иконе Божией Матери», – и назовет, какой конкретно, причем иконам всегда разным. И все проходило. Она посылала меня в конкретные храмы, деньги какие-то у меня появились: «А ты пожертвуй». Матушка всегда говорила про храм Святого Архангела Михаила в Запанском: «Этот храм особый, он всегда будет бедный, но всегда будет духовно помогать всем, шести крылатый Михаил всегда крылами закроет», – и меня туда посылала. Периодически туда надо ездить, хотя, действительно, люди туда почему-то мало ходят, – может быть, потому, что храм расположен на окраине города.

Я иногда расспрашивал Таисию Ивановну о ее жизни, но она почти ничего не рассказывала о себе. Сказала только, что в Самару она приехала из Ленинграда… Рассказывала, что еще в советское время она объездила все существовавшие тогда в Советском Союзе монастыри и была знакома со старцами высокой духовной жизни, которые были репрессированы, прошли лагеря. Матушка с ними тайком много ездила по деревням, где они крестили людей. За это ее в то время могли запросто посадить.

Она сама мне говорила, что ее родной брат, у которого она жила в Ленинграде, занимал очень высокую должность – был начальником штаба Ленинградского военного округа. Про отца говорила, что он у нее был очень верующий. Про мать ни разу не обмолвилась, я все время слышал от нее только: «Папа, папа».

У матушки было две сестры. Однажды она ехала в поезде, и ей в поезде явилась святая Ксения Петербургская и дала ей шоколадочку. А из жития Ксении Петербургской известно, что когда она кому-то пятачок или конфетку давала, у тех несчастье дома случалось. Матушка сказала, что так ее Ксения предупредила: у нее в этот самый момент одна из сестер умерла.

В семье у них всегда кто-то жил из верующих. Очень долго жил какой-то старец. Матушка рассказывала, что от него им досталась книга, очень большая, 16 или 17 килограммов весом, в которой было все описано от Сотворения мира до конца света, разные пророчества. Она говорила, что эта книга осталась в ее квартире. Я загорелся: «Давайте с вами съездим в Петербург, эту книгу заберем». А она ответила: «Нет, эта книга ничья, она к нам пришла сама, и куда потом она денется – это Промысл Божий. Раз так Господь устроил, что я здесь, а она там, значит, так тому быть». Вообще в ее судьбе много закрытого. Если человек ее перебил, она уже на его вопрос не отвечала. Я сам сколько раз – глупый был – перебью ее, потом ей вопрос задаю, а она уходит от него.

Таисия Ивановна рассказывала, что ей было очень трудно из-за того, что брат у нее занимал такое высокое положение. И если бы кто-то узнал в то время, что она верующая, брату бы не работать там. Постоянно ей приходилось от соседей маскироваться. Они к ней даже приставали: «Почему так просто одеваешься? У тебя такие влиятельные родственники». А одета была она всегда очень просто.

Всю жизнь она прожила, можно сказать, на нелегальном положении. Попробуй прожить на виду, и чтобы никто о тебе ничего не знал. И даже когда матушка умерла и сказали ее племяннице, что она была монахиней, та возмутилась: «Какая она монахиня, что вы мне говорите, она тетя Тося!» А когда племянница увидела, сколько народа пришло на отпевание матушки в церковь, была потрясена. Даже ближайшие родственники не знали, что она была монахиней.

Матушка рассказывала, что днем и ночью с сестрами они молились у Свято-Иоанновского женского монастыря на Карповке в Санкт-Петербурге. Она была знакома еще в то время с сестрами монастыря, с матушкой Георгией, которая была первой игуменией Свято-Иоанновского монастыря, когда он вновь открылся, нынешней игуменией Горненского женского монастыря в Иерусалиме. Таисия Ивановна сама говорила, что должна была с одной сестрой ехать в Иерусалим, готовили документы ей на выезд, но смерть брата все изменила. А та сестра уехала и осталась в Горненском монастыре.

В Самару матушка приехала из-за болезни. Она была раньше зрячей. Когда у нее умер брат, которого она очень любила, на его похоронах у нее резко «село» зрение, буквально в один день. Ее племянница Людмила Григорьевна еле увезла ее с кладбища, боясь, что она умрет на могиле брата. Она не могла одну тетю Тосю оставить и привезла к себе в Самару. Людмила Григорьевна давно живет в Самаре, с 60-х годов. И Таисия Ивановна к ней раньше часто приезжала в Самару. Тогда в Самаре были открыты два храма – Покровский и Петропавловский. Первое, что матушка делала, сойдя с поезда, – шла в Петропавловский храм. Я этого не знал, и меня поразило, что, уже будучи слепой, она знала, куда в нашем храме свечки ставить. Говорила мне: «Ты всегда, когда заходишь в храм, ставь свечки туда, туда и туда», – и говорила, где какая икона висит. «А вы откуда знаете?» – «Я здесь часто бывала и даже помогала печь просфоры в вашей просфорне». Это было в 60-е годы.

Матушка была знакома с Владыкой Иоанном (Снычевым), и когда он уехал из Самары на Санкт-Петербургскую кафедру, там с ним общалась. Еще она говорила: «Я знаю нашего Патриарха Алексия II, можно сказать, с младых ногтей. Он бывал в Пюхтицах, и я туда часто ездила, жила там подолгу, мы и за столом одним вместе сидели». Они с ним даже переписывались, до ее последних дней Его Святейшество посылал ей поздравительные открытки. Таисия Ивановна вела большую переписку с Санаксарским монастырем. Всю свою пенсию она отдавала в монастыри. Не просто отдавала, а знала куда, и конкретно кому-то посылала. У нее своих денег практически не было. У Таисии Ивановны варежки были рваные, жена моя ей говорит: «Я вам свяжу варежки», – свяжет, а она их кому-нибудь отдаст. Она была из тех людей, которым дают, а они тут же это отдают…

Она и киевские монастыри все знала. Если сопоставить ее поездки в Киев и свидетельство Людмилы Григорьевны о том, что она с какого-то момента как-то по-другому стала жить, перестала есть мясо, то можно предположить, что она в Киеве была пострижена… А в последние свои годы она даже рыбу не ела.

Лично мне матушка сказала буквально за две недели до своей смерти, что она в постриге – схимонахиня София. То, что она София, еще до ее смерти знали те батюшки, которые ее причащали. Когда она подходила к Чаше, она говорила: «София», – не говорила «схимонахиня София». Еще нескольким людям она тоже сказала, что она – схимонахиня София. Кто и где ее постригал, она мне не сказала.

Человек она была необыкновенный. То, что она была аристократ духа, было понятно в общении с ней. Она была очень деликатной. Об этом трудно рассказывать. Когда с таким человеком общаешься, видишь, что этот человек не от мира сего. Когда у нее возникала какая-нибудь проблема, она говорила: «А мы помолимся». Помолится – и ситуация разрешится. Она говорила: «Я костылем только успею стукнуть, а Господь за это время все может изменить. Все в Его руке». Сила ее веры поражает меня до сих пор. Ни одного слова она не говорила без оглядки на волю Божию. Она рассказывала, как блаженной Марии Ивановне мед передавала: «Иду в храм, и чисто по-человечески рассудила – занесу мед, и зашла до службы в здание у Петропавловской церкви, где в комнатке тогда жила Мария Ивановна. Так мне даже дверь не открыли. Думаю: почему? Правильно, что ж я туда иду до церкви, до молитвы. Надо после службы пойти». Пошла после службы – дверь открыли, баночку с медом взяли». Мирской бы человек как рассудил: не открыли мне дверь, такие сякие. А такие люди, как матушка София, во всем видели Промысл Божий…

В конце 90-х годов еще не было у нас монастыря на улице Черемшанской, была только Воскресенская церковь, никто не говорил о монастыре, а она сказала, что обязательно будет монастырь, и что он в трудное голодное время будет кормить всю округу. Уже сейчас у Воскресенского мужского монастыря открывается много подворий…

Матушка говорила, что верующих людей очень мало. Мы сидим рядом с ней в Воскресенском храме в уголочке, она нам говорит: «Посмотрите, полный храм народу, а верующих людей по пальцам рук можно пересчитать»… Матушка говорила: «Вера – это дар Божий, ее надо заслужить». В Евангелии написано: «Не бойся, малое стадо!» (Лк., 12, 32). Малое стадо! Мы всегда смотрим на других. А матушка учила нас: «Никогда не смотри на других. Когда смотришь, начинаешь сравнивать. Никогда с собой не сравнивай, ты о себе думай». Про себя она часто говорила: «Меня в рай точно не пустят». А про одну женщину сказала, тихую такую: «Такие спасаются». Она всегда подчеркивала, что только в церкви спасение. Даже на бытовом уровне, на уровне работы. Мне она конкретно советовала: «Только в церкви надо работать, только в церкви – спасение».

Всегда говорила, что после 12 часов ночи надо хоть несколько минут помолиться. Не обязательно много – хоть несколько минут. Сама она знала наизусть церковные службы, церковный календарь. Только спросит: «А сегодня такой-то день, такого-то и такого-то святого, я не ошиблась?» Она же не видела, наизусть помнила. Если она в церковь не шла, до 11 часов утра ни с кем не общалась, молилась. И, конечно, молилась ночами.

Для меня ее смерть была совершенной неожиданностью. Я был уверен, что она будет еще долго жить. Она умерла 19 мая 1999 года, в день рождения Царя-Мученика Николая II…

Матушка говорила: «Надо так стараться, чтобы не быть в дороге в субботу и воскресенье, иначе, обязательно, искушения будут в пути. Нужно быть на службе в храме, и после службы ехать». У меня был случай, когда я причастился в воскресенье, меня попросили помочь в храме, а была лето, жара. Я хотел помыться после работы, а она меня встретила и сказала: «После причастия мыться нельзя».

Она говорила нам: «В доме должно быть как можно больше святынь – святой земли, икон, крещенскую воду надо обязательно брать и пить в течение года». Разбавлять крещенскую воду она не рекомендовала, а принимать ее хотя бы по пять капель натощак. Хранить дома целиком Богородичную просфору…

Она мне сказала незадолго до смерти, что село не стоит без праведника, в Самаре есть четыре сильных молитвенника…»

Из рассказа Ульяны Трофимовны Казаковой (с. Царевщина): «Матушка была уже плохонькая, не вставала. И вот когда мы к ней подходили, меня будто кто толкнул, и я подумала: «А интересно, чем она болеет? Не перейдет ли ко мне?» А она и говорит: «Ульяна, не бойся, от меня не заболеешь. Я чистая». Я и тогда, и после сколько приезжала, всякий раз просила у нее прощения. Как только могло такое прийти в голову? …От нее всегда шло тонкое благоухание, неземное, таких духов нигде не найти.

При малейшем горе или радости мы бежали к ней. На работу устраиваться – тоже к ней. И она предостерегала: туда не ходите, на этой работе хуже будет… Матушка молилась, и ее молитвы сразу доходили до Господа. Все напасти развеивались. Я не встречала таких праведных людей…

Уже в последние дни матушка говорила, что скоро умрет. А мы спрашивали: «Матушка, на кого же ты нас оставишь?» И она нас поручила батюшке Василию. Матушка его очень любила. И к нам она его устроила на жительство. Я и подумать не могла, что у нас священник будет жить… Она нас всегда благословляла. И когда мы просили ее не оставлять нас своими молитвами, она ответила: «Вы мои. Я буду за вас молиться, и вы за меня молитесь». Все она расскажет, и утешит, и успокоит. Такую, как она, нам уже не найти…

Спрашивали мы ее о нынешних временах, как спасаться. Она отвечала: «Хорошего мало. Молитесь! Если будут все молиться, храмы будут полны, – тогда и спасетесь».

В последний раз я приехала к матушке уже в Петропавловскую церковь, подошла к гробу, попросила у нее прощения. Приложилась к руке – и от матушки такой аромат пошел, такое благоухание!

Мы ездим к матушке на могилку на Рубежное кладбище – когда родительские и ее дни памяти. Зажигаем лампадку, батюшка служит литию, мы молимся. И на душе так легко становится, так радостно, будто у нее в гостях побывали».

Похоронили матушку Софию 21 мая на Рубежном кладбище (на 6-й линии) при большом стечении народа. В этот день у одной из знавших и любивших матушку замироточили три иконы.

Господи, упокой душу рабы Твоей схимонахини Софии, со святыми упокой, и её молитвами спаси нас!

Из воспоминаний игумена Корнилия (Синяева): «Схимонахиня Ирина (ее мирское имя Ираида) родилась в Самарской губернии, Кошкинском районе, в селе Сухие Аврали на Антония Великого – 30 января 1924 года. Авралевы были очень богатые люди. В селе у них было большое родовое поместье. Сохранилась фотография отца матушки Ирины Иоанна, он одет в форму белого офицера. Видимо, он служил в Царской армии. Маму схимонахини Ирины звали Параскева. Когда они с Иоанном повенчались и выходили из храма, молодую пару встретил блаженный и предсказал, что первая дочь у них будет «ни нашим, ни вашим», а «вторая дочь будет монахиней и тебя к монашеству приведет» – обращаясь к Параскеве. Когда пришла революция, эту семью раскулачили, все у них отняли, выгнали из собственного дома… Жили они трудно, даже собирали милостыню. Отца арестовали, он лет пять сидел на Соловках. Он был глубоко верующим человеком, Псалтирь и Евангелие знал наизусть. Скончался он в 1950 году. А Параскева впоследствии приняла монашество, стала монахиней Палладией.

Но это все было позже, а когда отец вернулся из тюрьмы, они переехали в Самару, жили на улице Галактионовской. Ираида с отличием закончила школу… Получила высшее образование, работала заведующей отделом в универмаге «Юность»…

Ираиде было явление Пресвятой Богородицы. Она увидела Игумению, которая сказала ей: «Ираида, ты, когда ко Мне придешь?» … А через два года… явление повторилось: ей снова явилась Божия Матерь с теми же словами: «Ираида, ты скоро ко Мне придешь?», уже строго так. И она пошла за благословением на монашество к Владыке Самарскому – Архиепископу Алексию (Палицыну)… »(Владыка сказал будущей подвижнице, что в России монастыри закрыты, и благословил ее ехать в Киево-Печерскую лавру к старцам.)

Из воспоминаний келейницы матушки Ирины схимонахини Варвары (Ляткиной): «Когда матушка прибыла в Киев, она пришла в Киево-Печерскую лавру. А там в то время был великий старец, прозорливец схимонах Дамиан (Корнейчук), ему в ту пору было 98 лет. А к нему столько народу на прием стояло, чуть ли не полтора квартала… Он оставляет всех и бежит к ней: «Ираида, ты что опаздываешь? Ты знаешь, что ты в Книге жизни записана монахиней?»

…Он матушке всю ее жизнь открыл. Сказал: «Будешь в монастыре. Будешь гонима. Будешь в трех монастырях. Потом тебя заберут. Все ты это вынесешь. Потом будешь гонима от своих собратий». Он обратился к иконе Пресвятой Богородицы: «Матерь Божия, как она это выдержит?» И, оглянувшись к матушке: «Матерь Божия сказала, что все выдержишь».

Для поступления в монастырь нужно было благословение Митрополита Иоанна. (Митрополит Киевский и Галицкий Иоанн (Соколов) (1877–1968 гг.)). Она пошла к нему. Он в это время гулял по саду архиерейского дома. Она как перепрыгнула к нему через забор, и он не напугался, а удивился: «Ну, молодец!» и даже погладил ее по голове. А она ему объясняет: «Вот так и так, я из России, хочу поступить в монастырь». А документы у нее все похвальные. Он сказал ей: «Ты документы пока никому не показывай», свою резолюцию наложил и сказал: «Поезжай в Лебединский женский монастырь», этот монастырь находится за Киевом. После этой встречи она сразу пошла по пещерам, и у пещер ее встретил схиигумен Кукша, который и стал ее духовным отцом.

А потом она была в Богоявленском Кременецком монастыре… ее постригли в мантию (с именем Игнатия). Ей это предсказал схиигумен Кукша. Она еще возразила: «Батюшка, в нашем монастыре по 15 лет не постригают послушниц» – «А я тебе говорю, через два года будешь мантийной». Монахини там стегали на длинном столе три больших одеяла, электричества не было, стегали при лучине. Послушницу куда-то позвали, она иголку воткнула в стул и пошла. А матушка села на это место, иголка в нее и вошла.

Стали вытаскивать, а малюсенькая такая ниточка. Ниточку-то вытащили, а иголка пошла по телу и так по всему телу ходила. Она ее чувствовала, особенно когда иголка подходила к сердцу. Но это так надо было. Это к ее счастью. За нее отслужили молебен, ее соборовали, думали, что отойдет. И ее постриг Архимандрит Иерофей в мантию, она была совсем молодой: в 24 с половиной года она ушла в монастырь, а тогда ей было 26 лет.

А очень скоро ее духовник схиигумен Кукша, который теперь преподобный святой Кукша Одесский, ее постриг в схиму. Когда она ехала в поезде к отцу Кукше в Залещик (он был туда выслан в дальний монастырь, он был гонимый), она видела сон: Божия Матерь (матушка говорила – Игумения, она была очень смиренной, никогда себя не превозносила) на нее надевает схиму. И когда она приехала к отцу Кукше, он говорит ей: «Поздравляю тебя со схимой». – «Как, меня никто не постриг». – «А Матерь Божия на тебя схиму надела, и сегодня я тебя постригу». – «Да что вы, батюшка, я еще молодая». Ей было 30 лет. – «Я не могу противиться благословению Божией Матери», – ответил старец. Ночью он постриг ее в схиму с именем Ирина…»

Из воспоминаний игумена Корнилия: «И когда она уже приняла схиму, уже начались ее страдания, однажды она стоит на молитве. И вдруг, как огонь пошел, и явился бес. Он сказал ей: «Я всех от тебя отверну, от мала до велика, за то, что ты встала на этот путь». А она перекрестилась и говорит ему: «А Господь Своих рабов не оставит!». И он ушел, и земля закрылась…

В Почаеве она встречалась со схиигуменом Амфилохием Почаевским (ныне прославленный). Он знал о всей ее жизни, благословлял ее… Схиигумен Амфилохий Почаевский был и духовным врачом и обычным врачом. Однажды матушка Ирина говорит ему: «Батюшка, у меня зуб болит!» – «Пойдем ко мне в келью». Взял щипцы для сахара, над лампадочкой подержал: «Открывай рот!» Раз – и зуб вынул…

Матушка на Кавказе была около двух лет, это было в первой половине 50-х годов. Ее благословил туда поехать схиигумен Кукша (преподобный Кукша). Она ведь была во всесоюзном розыске. Ее родная сестра и жених-военный ее искали, в милицию заявили, что она ушла в монастырь, неизвестно в какой, и по всем монастырям ее милиция искала. Когда она была в монастыре в Кременцах и с другими монахинями работала в поле, к ней бежит матушка игумения с узлом: «Матушка Игнатия, милиция приехала, тебя разыскивают. Вот твои вещи, поезжай к отцу Кукше, иди, куда он теперь тебя благословит». Она взяла этот узел и прямо с поля уехала к отцу Кукше, он ее благословил ехать на Кавказ под начало великого старца схиархимандрита Пимена, который закончил свой путь в Псково-Печерском монастыре и там погребен в пещерах. А в то время он управлял всеми подвижниками, которые жили в Кавказских горах. Матушка жила в горах, несла послушание, молилась. Жили они в пещерах в горах, на листьях спали. Потом отец Пимен благословил ее в затвор. Шесть месяцев она была в затворе, ни разу не выходила, все время молилась. Там не было окон, семь лампадок у нее горело, было очень много икон… Ее на Кавказе арестовали, вывели из затвора и сюда в Самару (тогда Куйбышев) прислали по месту жительства на перевоспитание…

Родные все были против матушки, милиция ее перевоспитывала. А Вера блаженная подошла к матушке и говорит: «Знаешь, где тебе жить? Герцена, 26, у Ляткиной Валентины» (блаженная Вера назвала имя (до пострига) будущей келейницы матушки). Она там раньше жила в Запанском у переезда. Они с матушкой еще не были знакомы…

Она мирскую одежду никогда не надевала. Как ее постриг отец Кукша в схиму и сказал ей: «Чтобы мирской одежды у тебя не было. Голову на плаху клади, а монашескую одежду не снимай. Одежду эту тебе дала Божия Матерь, Она тебя не оставит». А в то время в нее летели и камни, и ножи, и всякие злые слова. Она все, бедненькая, терпела ради Христа. Она всегда ходила в монашеском. Носила рясу, апостольник, скуфью… И, как ей предсказал схиигумен Кукша и схимонах Дамиан, она действительно все это вынесла. И тяжелое испытание было в последний период жизни – до смерти она болела. Она еженедельно приобщалась Святых Христовых Таин, соборовалась. И всегда выполняла свое молитвенное правило».

Из воспоминаний монахини Серафимы: «Это была Божия избранница. У нее был очень тяжелый крест. Один раз она шла из Петропавловской церкви, и за ней трое побежали. Они сзади, а впереди нее – ров, трубы прокладывали. И она через этот ров перепрыгнула. Она нам рассказывала: «Я только скуфейку сняла, успела перекреститься и ров перекрестила. Ну, разобьюсь – разобьюсь, на все воля Божия» И перемахнула через ров. Они даже остановились и остолбенели – как это можно такую яму перепрыгнуть. А матушка надела скуфейку и дальше пошла.

Однажды матушка, когда она была в Почаеве, обращается к схиигумену Кукше: «Батюшка, благословите меня в Киев идти». – «До первого столба. Да разве можно тебе в монашеской одежде идти. Разорвут». Тогда страшное безбожное время было, многих бесила монашеская одежда. «А у меня на билет денег нет». Он говорит ей: «Иди к Божией Матери». Она подошла к иконе, молит: «Мамочка, у меня денег нет до Киева доехать». И не успела отойти, к ней повернулся мужчина и протягивает ей 62 рубля. Ровно столько, сколько надо на билет».

Из воспоминаний схимонахини Варвары (Ляткиной): «Ее в Самаре несколько раз судили и отправляли то в Иркутск, то в Могочу. Она умница, нигде ничего никому не сказала. И всегда исповедовала Господа, говорила тем, кто ее допрашивал, все открыто: «Почему вы нарушили заповеди Господни? Ибо с нами Бог, и без Бога вы ничего не сделаете!» Матушка нигде никогда не расписывалась. И однажды в тюрьме хотели взять у нее отпечатки пальцев. Она вот так сжала руки крест-накрест, и пришли трое сильных мужчин и стали разжимать ей пальцы. И с ней никак не могли сладить. Ей вывернули руку, но все-таки ничего у них не получилось, испачкали только ее мастикой. Они рот ей держали, чтобы она не кричала. А она вырвалась и закричала: «Антихристы!» Заключенные услышали, и как начали кричать: «Мы вас всех перебьем, если не отпустите ее!» Начальник прибежал: «Прекратите, там ужасное что творится». И не сладили с ней, Господь не попустил. Она после этого слегла. Во сне Архиепископ Алексий (он уже был почивший) ее причастил и говорит: «Теперь тебе не будет так больно»».

Позже матушка рассказывала, что когда в тюрьме с неё насильно сорвали апостольник, рясу и подрясник, она объявила голодовку. Десять суток она не пила и не ела. В те дни в тюрьму прибыла комиссия из Москвы. Проверяющий приказал вернуть матушке одежду. Схимонахине всё вернули. Ослабленную матушку перевели в тюремную больницу.

Из воспоминаний игумена Корнилия: «В том городе служил один батюшка-старчик, и после пасхальной службы сказал: «В нашем городе в тюрьме сидит схимонахиня Ирина, за Христа страдает, она в тюремной больнице, идите и похристосуйтесь с ней». И народ пришел похристосоваться с матушкой. Надавали куличей, яичек, вся больница всю Пасхальную неделю ела. Она все раздала.

Был случай – ее везли в машине, и ей плохо стало. И собака-овчарка к ней рвалась, рвалась, вырвалась от милиционера, лапы на нее положила и давай лизать ее лицо. Ее хозяин очень удивился: «Любого из вас бы разорвала!» Все перед ней благоговели, даже в тюрьме. Ее долго нигде не держали, она везде молитвы писала, многих к Богу приводила. И ее перевозили из тюрьмы в тюрьму.

Она всех Глинских старцев знала: схиархимандрита Серафима (Амелина), схиархимандрита Серафима, схиархимандрита Андроника. Тогда Глинскую пустынь закрыли, и они все жили на Кавказе. Они ей предрекли: «Ну, матушка, там, в тюрьме, будешь медсестрой… людей будешь к Богу приводить». Она в рясу крестов зашьет, там выпарывала и людям раздавала кресты. За это страдала, ее сажали и в одиночную камеру, и в карцер».

Кельейница матушки Ирины рассказывала, что схимонахиня Ирина просила Господа, чтобы ей дали одной помолиться на Рождество. По Промыслу Божиему в праздничную ночь она оказалась одна в камере.

Из воспоминаний игумена Корнилия: «Она пела канон Рождеству Христову (службу знала наизусть). Ночью открывается в камеру дверь, входит женщина в длинном платье, в подвернутом платочке, с корзиной. И на стол начинает выкладывать два куска пирога с рыбой, два яйца и другую снедь, целый стол. Поклонилась матушке, и матушка поклонилась ей, и она вышла. Охранник утром приходит, а матушка спрашивает: «А кто ко мне ночью приходил?» – «Да ты что»! Камера закрыта, ключи у меня». – «А это я где взяла?» и показывает на стол. Он пришел в ужас: «Пожалуйста, никому об этом не говори, меня расстреляют, если узнают. А я никому ключи не отдавал». А она даже не знала, кто к ней приходил. А когда уже освободилась и приехала в Самару, Митрополит Мануил (Лемешевский) ее вызвал. Она шла, переживала, это первая ее встреча была с Митрополитом Мануилом. Она входит к нему, а он ей говорит: «Матушка! Я человек маленький. А тобой Сам Всевышний управляет», и на икону Христа Спасителя показывает: «Ну, расскажи мне, матушка, как к тебе в тюрьме на Рождество Христово приходила Анастасия Узорешительница». И она этот случай рассказала нам потом. (Матушку Ирину освободили в 1964 году.)

Матушка Ирина о всех нас заботилась, для всех была духовной матерью. Очень строго она всех нас воспитывала, приучала к порядку, к монашеской жизни, прежде всего. Чтобы лишнего не говорили и не делали, имели всегда непрестанную молитву, к посту прилежание имели. Она строгая, но очень добрая была. Уж если какая обида или скорбь – она пожалеет, и эта разделенная радость с матушкой была двойная радость, а разделенная скорбь – это полскорби или вообще скорби нет. Она благословит, иконочкой перекрестит – и все плохое отходило. Она раба Божия была.

Она мне говорила: «Как пост, некоторые говорят: поедем в поездку, там послабление посту будет. Да с чего это взяли? Умри, а пост не нарушь». Имейте всегда молитву Иисусову, непрестанно молитесь, как заповедали Апостолы, и живите по законам Божиим…

Она была великая постница. В понедельник, среду и пятницу она не вкушала пищу вообще, не пила и не ела. Во вторник и четверг она принимала просфоры и святую воду. В субботу и воскресенье вкушала пищу. Все посты она проводила без растительного масла…

Воздержание у нее было великое. Спала два часа в сутки, а когда и вообще не спала. Ночами молилась. В соседнем доме жила одна верующая Людмила. Она рассказывала: «У меня окна выходят на их дом. И порой ночью я вижу огненный столп от крыши их дома до неба». Я для себя решил, что молитва матушки таким образом идет к Самому Богу…

Когда матушка идет причащаться, полную схиму наденет, без благоговения нельзя было на нее смотреть. Лицо у нее было очень благодатное…

К себе она очень строгой была, никаких послаблений себе не давала. А нас жалела…

Старец схимонах Дамиан ей предсказал: «В последние годы будет тяжелый крест, будешь прикована к постели, будешь тяжело болеть». С 1980 года она уже не ходила. Ноги у нее отказали, но она сидела, и сидя исполняла все правило. А последние три года она лежала на спине. Посадят ее на пять минут – постель перестелить, и все, сидеть она уже не могла. Причащали ее Святых Христовых Таин еженедельно. Все посты она обязательно соборовалась.

За два часа до кончины ее причастили и пособоровали. Она умерла со среды на четверг (4 марта 2004 года)… А в воскресенье, буквально за три дня, я был у нее после службы. Она мне сказала: «Я скоро умру. Я видела наяву своих покойных родителей, папу и маму, они пришли за мной. И ты меня похорони». Похоронили мы ее на старом городском кладбище, недалеко от дороги, так чтобы всегда можно было зайти к ней на могилку и ее навестить…

Вспоминает схимонахиня Варвара: «Сколько спасла она людей! Сколько писем ей слали сюда в Самару, тогда в Куйбышев, после тюрьмы, те, кто через нее познал Бога, благодарили. С Иркутска, с Могочи поехали в Почаев, в Киев на поклонение после того, как матушка им все рассказала, и они к Богу пришли…»

Рассказывает жительницы Самары Елена Борисовна Панова: «Я была знакома с келейницей матушки Ирины матушкой Варварой и знала от нее о матушке Ирине, но вначале все не удавалось мне ее увидеть. Но Господь сподобил – я зашла к ним и была поражена светом в комнате. Это было светлое монашеское жилище, чистое, убранное, кругом иконы. Матушка лежала на узеньком диванчике. Она была очень больным человеком – полиартрит она «заработала» в заключении, он был не столько простудного, сколько нервного характера и не вылечивался. Она лежала в полном схимонашеском облачении, и что меня поразило – это ее ясные, лучистые глаза. Сразу было видно, что она все знает о тебе. Варвара сказала ей: «Мы пришли с Еленой Борисовной». – «Ой, Елена Борисовна, проходите, проходите!» – как будто она всю жизнь меня ждала. Ласковая, добрая, улыбающаяся. Чистота какая-то от нее исходила. Она была очень красивой… Когда войдешь в комнату, ничего не видишь, – только ее. Я даже не помню, где там что стоит. Мы с ней побеседовали, она мне сказала: «Осталось мне всего три годика жить». Это ей сказал ее духовник схиигумен Кукша. Я это запомнила. И когда ее не стало, я посчитала, сколько времени прошло с нашего разговора, – ровно три года. За эти три года я приходила к ней несколько раз, и всегда она встречала меня очень приветливо и старалась дать с собой какое-то благословение – иконочку. Разговоры были вроде самые обычные, но в то же время после них оставалось ощущение какой-то наполненности … Молитвенница она была необыкновенная. Я это знаю из личного опыта. У меня неожиданно очень серьезно заболел муж, он был в хорошей физической форме и не знал, что погибает. О его смертельном диагнозе мне сказали врачи, я была ошеломлена и позвонила матушке Варваре и попросила: «Помолитесь с матушкой Ириной, может быть, Господь вам откроет, а вдруг это неправда». Она буквально через день мне позвонила и сказала, что Господь его заберет. И. действительно, меньше чем через месяц его не стало.

Когда матушка Ирина умерла, матушка Варвара звонила всем нам, нас несколько человек, кто пришел к Богу в 80-е годы и около нее окормлялся, но все были на работе, и она ни до кого не дозвонилась. Все мы ходим в разные храмы. А в день, когда матушку Ирину отпевали в Покровском соборе, все, не сговариваясь, пришли в Покровский. Матушка Ирина нас всех собрала».

И после своей блаженной кончины старица Ирина помогает своим духовным чадам, молитвенно предстоит перед Господом за всех, кто обращается к ней за помощью.

Рассказывает игумен Корнилий: «Бывают такие ситуации, что не знаешь, как поступить. Послужишь по матушке панихиду, она там молится за нас, и все Господь устраивает. Ощущается ее молитвенная помощь».

Господи, упокой душу схимонахини Ирины, со святыми упокой, и её молитвами спаси нас!

Из воспоминаний рабы Божией Надежды Косоуровой: «За болящей матушкой Еленой (Еленой Тимофеевной Косоуровой) сначала долго ухаживала почтальонка Нина, потом я и другие. Муж Елены был офицером, он погиб на фронте, сама она до всех этих необыкновенных событий работала официанткой в ресторане. Матушка сама мне рассказывала, что, когда ей было 32 года, к ней пришел Николай-Угодник и сказал: «Доченька, скоро ляжешь». Она ответила: «Вот, какой-то старик будет мне такое говорить!» В то время она еще в Бога не верила. Проходит год, она почувствовала ломоту во всем теле. Поехала с сестрой искать бабку-травницу, чтобы излечиться, и услышала голос: «Доченька, тебе что сказано делать?! Лежать!» Ей стало страшно, она послушалась, вернулась, слегла и больше уже не встала. У Елены была дочка полутора лет, она сказала: «Когда мне будет три годика, я умру, а ты будешь до-олго лежать». Так все и произошло. Лежала матушка Елена с 33-х до 76-ти лет. Пролежней у нее вообще не было, хотя в таких случаях они всегда бывают. Небольшие пролежни у нее появились только перед смертью. А мыли мы ее одеколоном – то есть протирали все тело и волосы – вот и все ее купание. У нее ни руки, ни ноги не действовали, матушка была полная, но Господь так помогал, что мы ее поворачивали, как перышко. Она была очень терпеливая, никогда не стонала, не жаловалась. У нее пальчики просвечивались, все тело у нее как светилось. Волосы у нее в молодости были черными, а потом стали все белыми, Господь ее убелил.

Когда я спрашивала, как дела, она отвечала: «Как на курорте, лучше всех!». Она всех встречала улыбкой. Многие к ней приходили, присылали письма даже из Иерусалима. Двери дома у нее не закрывались. Как один старик сказал, это был монастырь в доме. Приходили: «Матушка, у меня голова болит. У меня рука болит. У меня муж пьет». Она всех жалела, плакала, когда ей рассказывали про свою жизнь. А слезы она не могла сама утирать, мы ей утирали. И всем она помогала, хотя сама лежала без движения. Приходили потом и благодарили ее за помощь.

При мне одна бабушка положила платок на матушкину руку и попросила помолиться за нее, чтобы у нее не болела голова. Надела бабушка платок – и боль у нее прошла! А платок заблагоухал. У нее дома мы чувствовали себя, как у Христа за пазухой. Я могла уходить от матушки поздно и никогда не боялась, потому что чувствовала, что под покровом ее молитв иду.

Матушка мало говорила, больше слушала. И мне она часто говорила: «Больше молчи, не трещи как трещотка, больше слушай!» Кто бы к ней ни подходил, заряжались от нее каким-то внутренним огнем. Приходили в тяжелом, измученном состоянии, а уходили чуть ли не вприпрыжку. Даже бабушки с клюшечками уходили бодрые, умиротворенные. Это все разумом не обхватишь. У Покровского собора сидел слепой Мишенька, он сказал про матушку, что у нее в ногах сидит Николай Угодник. Матушка Елена, когда ей передали эти слова, улыбнулась и ничего не сказала. Однажды она меня послала на кухню, посмотреть на икону Николая Угодника. Я вошла и ахнула: икона обновилась, просветлела, лик просиял. А она сама на кухне никогда не была.

Она просила меня принести с кухни лекарства и всегда мне указывала, где они лежат, где какая чашка, ложка. Я как-то ей сказала: «Матушка, давай помолимся, чтобы ноженьки твои пошли» – «Зачем, я там буду ходить». Я как-то собралась ехать в Москву, но матушка меня не благословила, сказала: поедешь через три дня. В эти дни произошло крушение поезда.

Она знала час своей кончины, сказала своей подруге, что умрет 11 июня. Мне она неожиданно показала свое погребальное одеяние, потому что знала, что я не смогу присутствовать на похоронах – в то время я попала в больницу. Елену отпевал в Покровском соборе ее духовник священник Николай Фомичев. Мне раба Божия Евдокия (она уже умерла, Царствие Небесное!) рассказывала, что когда матушку Елену отпевали в Покровском, все иконы обновились. Когда матушку повезли хоронить на кладбище, откуда ни возьмись появились голуби и вились над ней до тех пор, пока ее не опустили в могилу, а они сразу куда-то исчезли. Все эти годы, когда мне плохо, я хожу к матушке Елене на ее могилку, жалуюсь ей на свои нужды и от нее ухожу успокоенная, я чувствую ее молитву оттуда».

Господи, упокой душу матушки Елены, со святыми упокой, и её молитвами спаси нас!

Схимонахиня Сергия (в миру Надежда Михайловна Дохлова) родилась 6/19 сентября 1910 года в благочестивой семье Дворяновых в селе Колывань Самарской губернии. В восемнадцать лет Надежда вышла замуж, родила сына. Однако муж скоро оставил её, а двухлетний сын умер от тифа (В 1931 году Надежда переехала в Самару.).

Из воспоминаний матушки Сергии: «Когда муж от меня ушел, я не знала куда себя деть. И было такое, что уйти бы мне и не жить дальше. И вот пришла такая мысль: «Что ты хочешь, из двух любое выбирай: удушиться или Богу молиться?» А я кричу: «Богу молиться, Богу молиться!» Пошла к батюшке, он меня благословил молиться, и я стала водиться только со старухами да с юродивыми. Мама и дедушка еще были живы – я с ними начала молиться, поститься, вся ушла в чтение духовной литературы. От мира отреклась. Читала Псалтирь, в церковь ходила, трудилась. Спать я никогда не любила, по ночам все акафисты переписывала, а житейское шло – как Бог даст. Ездила собирала книги – везде! А книги были старинные, глубокие: Иоанн Лествичник, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст… Одна монашка принесла мне большую книгу Ефрема Сирина. Господь память дал хорошую, у меня многое из этих книг осталось. Я как-то пошла к Владыке Иоанну, говорю:

– Когда читаю книгу, у меня радость остается в душе. Мне вот хочется эту радость с кем-то поделить. Может, нехорошо это, молчать бы мне об этом?

А Владыка ответил:

– Да нет, это хорошо. Время-то какое, в церкви с проповедью не выступишь. Неси людям слово Божие».

В 1948 году она вышла замуж вторично, чтобы заменить осиротевшим девочкам маму.

Из воспоминаний матушки Сергии: «Девчонки меня сватали. Боялись они, если у мачехи будут ребятишки, она своих будет пестовать, а их обижать. «Невест-то, говорят, много, а у всех дети. Иди к нам, тетя Надя. Мы тебя мамой будем звать». Усватали меня. Пошли к батюшке. Священник сказал: «Бери от Бога послушание, воспитывай сирот». Прожили мы с Мишей пятьдесят лет. Дочки подросли, вышли замуж. Стали мы с внучатами нянчиться.10 лет я в гараже машины охраняла. Дом за Самаркой мы продали, переехали на Кряж. Но так и звали меня – Надежда Засамарская. А потом пожар… Дали нам … квартиру».

Многие верующие приходили к Надежде Михайловне домой молиться. Игумен Корнилий (Синяев) вспоминал, что в отрочестве ходил учиться молиться у подвижницы. Пройдут годы, Надежда Михайловна примет постриг в монашество с именем Антонина.

Из воспоминаний иерея Сергия Гусельникова (Кирилло-Мефодиевский собор г. Самары): «Еще до первого пострига один священник причащал ее на дому и неожиданно сказал: «Причащается раба Божия Антонина». Она опешила: «Я не Антонина, Надежда!» Священник возразил: «То, что в Причастии пришло, не от меня, а от Бога! Видно, быть Вам монахиней».

После этого она передавала в Оптину пустынь блаженной схимонахине Марии (Матукасовой) записочку с просьбой помолиться за ее родных – матушка Мария взяла эту записку и произнесла: «Антонина, Антонина!» Как ни пытались разуверить ее, что у этой рабы Божией другое имя, блаженная Мария Самарская стояла на своем: «Антонина!» Вскоре Надежда Михайловна была пострижена с этим именем. Мария Ивановна к постригу сшила и прислала ей в подарок апостольник из простенькой ткани…

Однажды была она совсем немощна, чувствовала себя очень плохо и почти не выходила из дому. Я приехал, причастил ее. После моего отъезда матушка прилегла и видит – Мария Ивановна встала возле ее кровати. Она вскочила: «Матушка!» – и со слезами радости ощутила, как дивная гостья обнимает ее и целует с сестринской любовью. Очнувшись, она почувствовала небывалый прилив сил и сама, без чьей-либо помощи, поехала через весь город в Петропавловскую церковь на службу. Перед постригом в схиму тоже видела чудесный сон о Марии Ивановне. Она благословила ее: «Иди, иди, иди…» » (Матушка Сергия говорила: «Я от Марии Ивановниного корешка…»)

В маленькую квартиру монахини Антонины приходили многие страждущие за духовным советом, утешением, за благословением благодатной старицы. По свидетельству верующих, матушка отвечала даже на невысказанные вслух вопросы, давала мудрые советы.

Самарские верующие называли матушку Сергию неустанной молитвенницей и мудрой старицей. По свидетельству верующих матушка Сергия «умела вернуть благую тишину в смятенную душу».

Из воспоминаний схимонахини Сергии: «Мама моя говорила: «Если скорби есть, вы на спасительном тернистом Христовом пути и несет скорби с вами Господь. А пусть плачет тот человек, у кого никаких скорбей нет». Я к маме подошла: «Люди живут легко и умирают легко, а у тебя какая трудная жизнь – нас восьмеро, и вот все болеешь долго». А она говорит: «Спаси Господи и помилуй всякого человека от легкой жизни и смерти. За гробом покаяния нет. Надо выстрадать жизнь, надо выстрадать и смерть. А отдыхать душа будет у Бога». Туда стремиться – цель ясна: там вечная цветет весна. Священник выходит в церкви и дает целовать крест. А у каждого ведь крест свой. И вы идите целуйте свои кресты…»

Схимонахиня Сергия всю жизнь терпеливо несла свой крест. Она говорила: «Путь мой был давно нарисован, я иду по написанному. Доживу, как мне предстоит, – и эту скорбь, и другую пережить, – так и буду переживать и Бога на помощь призывать. И переживу и отойду…»

Старица призывала всех к покаянию, говорила о силе послушания, учила прощать и любить ближних

17 июля 2002 года, настоятель храма игумен Корнилий (Синяев) совершил постриг матушки Антонины в схиму с именем Сергия.

Из воспоминаний иерея Сергия Гусельникова: «Матушка Сергия была Божьим человеком и до конца дней своих служила людям. Хотя она в последние годы находилась в немощном состоянии, старенькая и очень больная, все равно – кто бы к ней ни приходил, всех встречала и велела накормить, для всех у нее находилось слово утешения. И всегда, до последних дней своих, она пребывала в высоком духовном молитвенном состоянии, говорила о спасении души, о том, что время сейчас очень тяжелое и нужно больше молиться, больше думать о Боге, о Вечности…»

Из воспоминаний рабы Божией Марии: «Как она любила людей, о скольких молилась! Матушка уже здесь, на земле, жила на Небесах. Жила молитвой и Причастием, в последние дни и соборовалась по два-три раза в неделю».

В последние дни жизни матушка почти потеряла зрение, очень страдала от нестерпимых болей. За день до смерти матушки Сергии в ее доме замироточила бумажная литография Царского креста-мощевика. (Эта святыня сейчас хранится в монастыре Царственных Страстотерпцев под Екатеринбургом.)

Схимонахиня Сергия мирно отошла ко Господу 23 октября 2005 года на 96-м году жизни. Протоиерей Геннадий Феоктистов в тот же день отслужил по ней панихиду, 25 октября схимонахиню отпевали в Свято-Владимировский храме по монашескому чину, многие верующие пришли проститься с подвижницей. Матушку Сергию похоронили на старом кладбище города Самары.

Господи, упокой душу рабы Твоей схимонахини Сергии, со святыми упокой, и её молитвам спаси нас!

Высказывания, духовные советы схимонахини Сергии (Дохловой)

…Агница – это душа человеческая, которую Христос с любовью зовет и ищет, а она, неразумная, убегает от Него… Всякая душа должна откликаться на Божественный зов и сама без устали искать Бога! Только в этом спасение…

У Бога планы Свои, а человек – пришлый. Вот и смотри, шел ли ты путями благословленными, или нет? И как разбойник, покайся. Время дается на искушение и на покаяние. И смерти мы не хозяева. Хозяин Творец, Он знает начало и конец. А мы тут «мышки», «яшки» да «самошки»…

…Самовольство – пагуба, а послушание – сила. Ты захоти слово спасения, а Бог тебя спасет. Знай этот короткий урок, знай… Будет так, как Бог даст, а не как мы хотим. Прими со страхом, положи в сердце и иди в послушании.

Мы говорим: «Господи, помоги!» Не ты несешь, а Бог всю тяжесть несет с тобой, и ты славишь Его. Только через скорби Бог нас очистит, омоет, как Магдалину. А если не будет скорбей, мы не спасемся никак. Как Бог даст! – говорим, а скорби-то разные. А какую ты выберешь скорбь? Человек уверовал и просит у Бога помощи: «Господи, помилуй, Господи, помилуй!» Господь слышит молитву, принимает ее и миловать начинает. Если бы Он так миловал: дал бы тебе, что хочется. А Он не даст. Он даст скорби. А мы не хотим скорби-то. Но только через скорби человек соединяется с Богом. А не будет скорбей – ни разу про Бога не вспомнишь… Если скажешь: «Я виновата!» И тогда, говорят: «Врагу голову отрубил». А без головы он силу теряет. Враг-то искушал тебя всячески, а когда ты сказала: «Я виновата-то, я!» – тогда враг остался без головы, и искушать тебя не может. И так вся жизнь строится. Премудрость – вонмем.

Богу нужна душа человеческая… Бог вечен, и душа вечна, и вечность у Бога. В теле нашем живет душа, и Господь все блага дает ради души, а плоть со страстями кричит: «Все мое!»… Воюй, как Мария Египетская воевала, молись, как Мария Магдалина молилась… Господь любит кающуюся душу…

Господь всех благ Датель. И знает, где нас провести: через скорбь, через огонь или воду – через все проведет и не уронит. Так что ж нам больно рыпаться-то? Не всякий это поймет. Дан нам крест от небес, как бы дар дорогой…