Влияние учения святителя Григория Паламы об Иисусовой молитве и «внешних» и «внутренних» знаниях на взгляды Иоанна Вишенского

Наследие старца Иоанна Вишенского невозможно понять и истолковать в отрыве от учения святых отцов Восточной Церкви и, в частности, теоретиков афонской мистической традиции исихазма,²¹⁵ которым проникнуто все мировоззрение подвижника.

По убеждению Ю. Пелешенко, старец Иоанн Вишенский придерживался «теории и практики исихазма, разработанные св. Григорием Богословом и св. Григорием Паламой», в связи с чем он «идею пустыннического подвижничества воплотил в жизнь собственным примером».²¹⁶ Ю. Пелешенко верно замечает, что «сейчас сложно определить, чьи именно идеи (непосредственно древних Отцов Церкви или Григория Синаита и Григория Паламы) заимствовал и трансформировал в своих сочинениях Иоанн Вишенский».²¹⁷ Скорее всего, в них нашло отражение все святоотеческое наследие, которое на протяжении веков бережно хранилось и приумножалось на Афоне, и где старец Иоанн непосредственно на практике от афонских подвижников-исихастов, как и в богатейших святогорских монастырских библиотеках, имел возможность изучать и впитывать.

Иллюстрация Софии Караффы-Корбут к поэме Ивана Франко «Иван Вишенский», 1970-е гг.

Как уже было сказано, неверно пытаться понять творения старца Иоанна вне контекста эпохи, в которой он жил, и вне византийского исихастско-святоотеческого наследия в целом, на котором основывались все его воззрения. И если для ментальности верующих людей конца XVI – начала XVII веков это были очевидные и понятные вещи, то с позиций современного секулярного сознания и воспитания многое из сказанного святогорцем может казаться странным и даже «реакционным». В результате его труды и высказывания остаются непонятыми, а то и вовсе искаженными.

Самым распространенным ошибочным представлением относительно взглядов старца Иоанна является то, что он будто бы категорически выступал против науки и образования и отстаивал необходимость оставаться неграмотными и непросвещенными. Такая трактовка значительно упрощает и искажает образ и мировоззрение старца, а кроме того, свидетельствует о коренном непонимании современными авторами того, о чем пытался сказать афонский подвижник более 400 лет назад. На это обратил внимание еще Иван Франко. Он делает справедливое замечание современникам: «не стоит думать, что Вишенский так хотел оставить своих земляков в темноте и оградить от остального мира... Вишенский, побывав на Руси после Афона в начале XVII в., уже потом писал, что не выступает в общем против школ, но необходимо только усердствовать, дабы в них не пропало православие».²¹⁸ Это важный аспект, на который, увы, не все обращают внимание.

Не стоит забывать, что характерной чертой средневекового и раннемодерного европейского общества была его неотъемлемость от религиозной составляющей. Культурная, социальная и даже политическая жизнь тогдашнего человека была пропитана церковно-религиозным влиянием. По справедливому определению Г. Эйкена, «Церковь была центром средневековой культуры».²¹⁹ Поэтому взгляды Иоанна Вишенского целиком отражали распространенные в те времена консервативно-традиционалистские религиозные представления и мировоззрение.

По сути, спор Иоанна Вишенского о «внешних знаниях» – это продолжение давнего исихастского спора о многоглаголании и священном безмолвии, известного в землях Украины еще со времен выдающегося просветителя и книжника, приверженца «паламизма» и афонского наследия святителя Киприана (Цамблака, 1330–1406), митрополита Киевского и всея Руси. В своих посланиях старец Иоанн не только не отрицает науку, но и призывает к распространению в крае православного просвещения «писанием, наукою, друкованием книг, училищи и довольствы от избытков наших».²²⁰

Свт. Григорий Палама, архиеп. Фессалоникийский. Икона нач. XV в.

В то же время, согласно поучениям старца, внешние знания и науки полезны тогда, когда, правильно воспринимаемые человеком, не являются для него культом и самоцелью, но способны помогать духовному его совершенствованию. Поэтому он убежден, что, прежде чем прикасаться к внешним наукам (особенно для тех, кто хочет избрать монашеский образ жизни), необходимо сперва пройти науку внутреннюю, ведущую к познанию Бога и духовному совершенствованию, и уже после этого, окрепнув духовно и приобретя необходимый опыт и знание, «утвердивши сумнения вѣры благочестивыми догматы, тогда внѣшних хитростей для вѣдомости касатися не возбраняти»²²¹ и «будет волно и свое книги читати и еретических книг касатися».²²²

Как отмечает Ю. Пелешенко, «подобно Григорию Паламе Иоанн Вишенский не отрицает возможность познания материального мира при условии, что человек идет путем «разума Христова», благодаря чему он только и может приблизиться к истине. Однако возможности человеческого разума ограничены, поэтому и истина относительна. Абсолютная истина постигается лишь вследствие озарения души (Божественным светом – согласно терминологии исихастов), где человеческий разум бессилен. Таким образом, человеческий разум и мистическое озарение, в состоянии которого человек может соединяться с Божественным, рациональное и иррациональное соотносятся как низшая и высшая ступени познания в мировоззренческой концепции Иоанна Вишенского. Украинский писатель считает главной целью человека постижение Божественной истины путем мистического созерцания, и эта истина, по его убеждению, является вершиной добра, мудрости и блага».²²³

Взгляды старца Иоанна на «внешнее знание» целиком соответствует учению святителя Григория Паламы и, в частности, его «Триадам в защиту священнобезмолствующих».²²⁴ Поэтому, чтобы лучше понять ход мысли старца, попробуем кратко обозначить основные тезисы учения теоретика византийского исихазма по этому вопросу.

Согласно Григорию Паламе, «истинное знание, которому мы учимся из божественных заповедей, подлинно ведет нас к совершенству, посвященности и спасению». Поэтому «отпавшую от надлежащей цели богопознания, справедливее называть не мудростью, а падением мудрости или обессмысленной мудростью».²²⁵

Святитель Григорий Палама различает внешнее плотское знание и знание внутреннее, духовное: «Знание, добываемое внешней ученостью, не только не подобно, но и противоположно истинному и духовному».²²⁶ Ибо «для умственных действий постижимо только то, что их никоим образом не превосходит».²²⁷

«Плотская мудрость не сделает мудрым разум... Обладающая такой мудростью душа не только не уподобится через нее самоистине, но даже не приблизится к простой истине... Хоть изучи естественную философию от Адама до самого конца, без чистоты ты будешь с не меньшим, а то и с большим успехом глупцом, чем мудрецом; наоборот, даже без философии, очистившись и избавив душу от дурных нравов и учений, ты приобретешь победившую мир Божию мудрость и в веселии навеки приобщишься к Единому Премудрому Богу... Итак, знание, добываемое внешней ученостью, не только не подобно, но и противоположно истинному и духовному»,²²⁸ – учит Григорий Палама.

По мнению святителя Григория, тот, кто «набирается убеждений от внешней мудрости, хотя и причастен какой-то истине, однако ... делается знатоком шаткой мудрости... он и сам имеет, и другим дает знание неустойчивое и изменчивое».²²⁹ «Философия внешних мудрецов не служит постижению и возвещению божественной мудрости, да и как ей служить, раз через нее мир «не познал Бога»?» «Поэтому мы, – пишет Палама, – не мешали бы обучаться внешней науке желающим из тех, кто не избрал монашеской жизни, но всю жизнь заниматься ею никоим образом не советуем никому, а ожидать от нее каких-либо точных познаний о божественных предметах и вовсе запрещаем, потому что от нее нельзя научиться ничему надежному о Боге».

Святитель Григорий считает, что «стремящийся исследовать волю Божию, познавший о каждой вещи, ради чего она произведена Творцом Вселенной, – вот кто знает и причины, и основания всего сущего, вот у кого знание основания всего сущего, вот у кого знание и всего в мире, вот кто истинный философ».²³⁰ Поэтому «божественный, а не природный дар – наше богомудрие; нисходя свыше, оно даже рыбарей, по Григорию Богослову, делает сынами грома, чье слово разносится до крайних пределов вселенной... Через это вот богомудрие возможно и нам стать и после смерти быть подобными Богу, а природной мудрости у Адама было тоже не меньше, чем у любых людей после него, однако он же первый и не сберег богоподобия».²³¹

Таким образом, святитель Григорий Палама не отрицает самой возможности и полезности внешних знаний и науки, однако считает их менее важными (особенно для монашествующих) в сравнении с истинными знаниями духовными, открывающими путь к богопознанию и единению со Христом.

Подобного же воззрения придерживался и старец Иоанн Вишенский, по всей видимости, отчасти заимствовавший некоторые свои тезисы и аргументы из популярных на Афоне «Триад в защиту священнобезмолствующих» святителя Григория Паламы.

Свт. Григорий Палама. Современная икона

Так, следом за выдающимся теоретиком исихазма, старец Иоанн Вишенский отмечает, что от «премудрости философское» невозможно открыть «тые врата, которие до разума духовнаго отверзаются».²³² Поэтому лучше «быти простым богоугодником и жизнь вѣчную получити, нежели постигнути Аристотеля и Платона и философом мудрым ся в жизни сей звати и в геенну отити».²³³

Иоанн Вишенский убежден, что «телесного мудрования разуму вѣра шафована быти не мает».²³⁴ Ибо «духа сила не в художествѣ внѣшняго наказания и философскаго постижения обрѣтается, но вѣрою смиренномудрия (подвижно внимательному дѣлателю заповѣдей Христовых от тоежде благодати Христовы вѣдати и разумѣти полѣзная и спасителная) даруется».²³⁵

Для старца Иоанна на первом месте стоит обретение тех знаний, благодаря которым открывается «само бо существо тѣсного пути слѣда, ведущаго в живот вѣчный», а также обретается «евангельский разум Христов в помыслѣ вѣры вдрузивши и тесным путем, вѣдущим в живот вѣчный, пошедши».²³⁶

По мысли старца, внешние знания не дают «яким способом имѣет боголюбец предспѣти до истиннаго разума и которыми образы, дѣлы, труды и подвиги, и которые знамения послѣдовати имѣют в совлечение вѣтхаго человѣка приходящому изобразили, и гдѣ есть конец, то есть достигшому в предѣл безтрастия, ознаймили, таже, достигши оного безстрастного пристанища, ожидати повеления от Бога на дѣло службы его, а не самому без помощи Божия выскаковати на герц, остерегли. Бо если бы хто что начинати хотѣл альбо и начинал, а без Бога, глаголят святыи, таковый не толко ни чтожь не успѣет, але еще в прелесть и ересь самозаконную впадет».²³⁷

Поэтому многие святые отцы, пишет Иоанн, «аще и внѣшнее учение изучиша, но ничтоже о истиннѣ от философского кичения навыкнути возмогоша, дóндеже сие обезчестиша и тѣснаго пути слѣдом разума Христова поидоша; его же обрѣтше, тогда истинну навыкоша, смирение достигоша и наставници слѣпым и невѣдущим Бога и пути спасения быша».²³⁸

Этим же путем богопознания призывает идти своих сторонников и старец Иоанн: «Аще убо кой тым слѣдом ко исканию безсмертное правды пойдет, изучит и обрящет прекраснѣйшую и свѣтозарнѣйшую правду, и узрит в ней прежде общаго воскресения воскресение и вся таинства».²³⁹

О тех, кто, отдавая предпочтение внешним знаниям, гнушается истинной науки богопознания, он с горечью и сожалением отзывается: «бѣдници, простоты, смирения и беззлобия николи же навыкнути не могут».²⁴⁰

Полемизируя по этому поводу, Иоанн Вишенский вопрошает: «Скажѣте ми, о премудрий, от ваших хитростей и художеств граматычных, диалектичных, рыторичных и философских, яким способом Христос простаком, ему послѣдующим, отверзе ум разумѣти писание?. Почерпѣте же от своея премудрости философское и открыйте ми тые врата, которие до разума духовнаго отверзаются».²⁴¹

По этой же причине старец Иоанн остро критикует отход и в православном школьном образовании от этой святоотеческой традиции. «Нынѣ вы явно пострадали, егда есте на латинскую и мирскую мудрост ся полакомили, тогда есте благочестие стратили, во вѣрѣ немощили и поболѣли и ереси породили, и в Него ж крестихомся прогнѣвали».²⁴²

Критикуя введение иезуитских стандартов в братской школе во Львове, старец Иоанн констатирует: «сопротивляется слѣдови законному Святых Отец, – и есть то великая ересь – которые, яко сами на дѣла Духа Святаго, властию отправуючиеся, не наскаковали, так и по себѣ будучим степенѣ до того благодатного дару починили и границу закопали».²⁴³

Как уже отмечалось, не отрицая самой необходимости постижения внешних знаний, старец Иоанн дает рекомендацию: «Але бым я радил нашим фундатором благочестия во Львовѣ: в первых, церковнаго послѣдования, славословия и благочестия узаконити, дѣтем научити; таже утвердивши сумнения вѣры благочестивыми догматы, тогда внѣшних хитростей для вѣдомости касатися не возбраняти. Не бо аз хулю грамотичное учение и ключ к познанию складов и речей, яко же нѣцыи мнят и подобно глаголют... И не вѣдомость хулю художества, але хулю, што тепѣрешние наши новые руские философы не знают в церкви ничтоже читати, – ни тое самое Псалтыри, ни Часослова. А знать, если бы хто што строхи и знал, як южь досягнет стиха якого басней аристотельских, тогды южь Псалтири читати ся соромѣет и прочее правило церковное ни за что не вменяет и яко простое и дурное быти разумѣет».²⁴⁴

В своих посланиях, критикуя устоявшийся в Речи Посполитой иезуитско-схоластический стандарт духовного образования, старец Иоанн ревнует о возрождении прежней славяно-византийской святоотеческой традиции, которая, по его мнению, должна преподаваться и в школах. Потому, наследуя святителя Григория Паламу, он переживает, что даже в отечественных православных школах «въмѣсто зас евангельское проповѣди, апостолское науки, и святых закона, и ограниченя цноты, и учтивости сумненя христианского нынѣ поганские учители, Аристотели, Платоны и другие тым подобные машкарники и комидийники, в дворех Христа Бога владѣют. Въмѣсто зась смирения, простоты и нищеты гръдост, хитрост, матлярство и лихоимство владѣет. Въмѣсто зас суду и правды несправедливост, лъж, крывда, прехитреня, препрене, потвар, лицемѣрие, лест и кгвалт антихристов владѣет».²⁴⁵

В этом афонский подвижник видит опасный отход от традиционного православного святоотеческого наследия и истинного богопознания: «вмѣсто богословия и внимания настоящѣго жития – прелести, хитрости человѣческия, лжи, щекарства и прокураций диаволского празднословия и угождения ся учат».²⁴⁶

Как известно, 100 лет спустя подобные же причины побудят и молодого преподобного Паисия Величковского покинуть стены Киево-Могилянской академии и уйти на Афон в поисках истинных духовных знаний и мистического опыта святогорских старцев: «от внешнего учения я не ощущаю в душе никакой пользы, ибо, слыша в нем воспоминания часто эллинских богов и богинь и поэтические басни, от всей души возненавидел такое учение. А если бы и во внешнем учении наставники употребляли слова богоносных учителей Святой Церкви, наученых Пресвятым Духом, то ученики сподоблялись бы двойной пользы от духовной мудрости и внешнего учения. А поскольку, как написано в «Алфавите духовном», «ныне не от Духа Святого, но от Аристотеля, Цицерона, Платона и прочих языческих философов разуму учатся, и из-за сего окончательно ослеплены они ложью, заблудившись в разуме вне пути правого, и учатся только говорению словес, а внутри души у них мрак и тьма, вся же премудрость их лишь на языке», поскольку, по свидетельству сему, от такого учения не ощущая в душе своей пользы, к тому же и опасаясь, как бы от него, как со многими и случается, не впасть мне в развращение ума, я и оставил его»,²⁴⁷ – писал преподобный Паисий Величковский.

Рукопись из архива Русского Пантелеимонова монастыря на Афоне, № 328. L033325. Иоанн Вишенский. Зачапка мудраго латынника с глупым русином. 210 л.

На примере преподобного Паисия Величковского мы видим, как идеи и взгляды старца Иоанна Вишенского и через 100 лет влияли на умы отдельных подвижников. Цитируемый Величковским «Алфавит духовный» – это произведение младшего современника и, по сути, последователя старца Иоанна Вишенского – киевского митрополита-исихаста Исаии (Копинского), который в личной жизни пытался следовать примеру и наставлениям афонского отшельника-полемиста и также был последовательным сторонником его воззрений и идей.²⁴⁸

Как уже было сказано, не отрицая самой возможности обучения внешним наукам, старец Иоанн Вишенский все же, прежде всего, призывал к внутреннему «исканию безсмертное правды»,²⁴⁹ «врата, которие до разума духовнаго отверзаются»²⁵⁰ и «слѣдом разума Христова поидоша; его же обрѣтше, тогда истинну навыкоша <...> и пути спасения быша».²⁵¹ Только таким способом, по мысли старца, можно «власное науки Духа Святаго зажити».²⁵² Эта простая и одновременно сложная аскетическая истина находила отзвук в сердцах многих простых людей того времени, стремившихся в чистоте сердца познать «правду Христову».

Постижение этой истинной науки, по убеждению подвижника, совершается путем иноческой аскезы: обнищанием во Христе, борьбой с искушениями, очищением души от страстей, иссушением плоти, непрестанной Иисусовой молитвой, отсечением своей воли и преданием себя на волю Божию, терпением бесчестья в миру.²⁵³

По словам Ю. Пелешенко, «Иоанн Вишенский, как и Григорий Палама, считает созерцание, мистическое постижение души путем единения с Богом, постижение душой человека божественных истин».²⁵⁴

По сути, Иоанн Вишенский опередил свое время, став задолго до преподобного Паисия Величковского одним из предвестников нового «филокалического возрождения» в православии (XVIII-XIX вв.).

Иллюстрация Софии Караффы-Корбут к поэме Ивана Франко «Иван Вишенский», 1970-е гг.

Произведения старца Иоанна сплошь проникнуты аскетическо-исихастскими мотивами. В поучении о постижении науки, приводящей к «царствующей бессмертной и вечной правде» (глава 9), следом за многими исихастскими отцами, Иоанн Вишенский научает:

«Первое: обнищати по Христѣ. Второе: отрещися себе и душу свою в жизни сей возненавидѣти. Третее: ярем креста Христова, искусов, борбы, подвигов во мысли и плоти к духом лукавым поднебесным во терпении взявши, преплыти, и тѣснотою алчбы и жажды со вниманием непресѣкомое молитвы Иисусовы тиснутися, и плоть и кровь потом тѣла и подвигом мысльнаго внимания во бдѣнии нощном, и дневном трезвѣнии, и присѣдѣний мѣстном и безмолвном увялити и изсушити. Четвертое: любов и память мира сего уморити, к будущему же вѣку око мыслное неуклонно устремити, Царя Небеснаго усердно желати, каятися, плакати, память смертную всѣгды в клѣти сердечной, видѣти и безпрестанно поминати и на всяк час черту и день отходу надѣятися и готовитися. Пятое: от всея силы, крѣпости, мысли, душа и сердца волю Божию погнати, свою же убити и запамятанем погребсти, заповѣди Христовы от всего усердия и любве хранит и, хранящи, всегда во предняя успѣвати, сотворенное же забывати, яко ничтоже сотворив. Шестое: безчестия и смерти крестное вомѣняти, поносное в мирѣ сем желати и искати.

Аще убо кой тым слѣдом ко исканию безсмертное правды пойдет, изучит и обрящет прекраснѣйшую и свѣтозарнѣйшую правду, и узрит в ней прежде общаго воскресения воскресение и вся таинства, их же язык, по Павлу, изгласити не может и не довлѣет и не постигнет. Аще же инако: паче же внѣшним учением правды таинство постигнути и навыкнути хощет и усилуется, во антихристову прелесть и гордость, идеже и латинский род заблудил, или во прочая ереси тоеж майсторѣи художества князя мистра-диавола, сына геенскаго, блазнителя вѣка сего, въпадет, – от него же да вас сохранит Христос благословенною простотою. Аминь.

Си бо святыи, аще и внѣшнее учение изучиша, но ничтоже о истиннѣ от философского кичения навыкнути возмогоша, дóндеже сие обѣзчестиша и тѣснаго пути слѣдом разума Христова поидоша; его же обрѣтше, тогда истинну навыкоша, смирение достигоша и наставници слѣпым и невѣдущим Бога и пути спасения быша».²⁵⁵

В этом поучении старец Иоанн особое внимание уделяет исихастской практике непрестанной Иисусовой молитвы: «со вниманием непресѣкомое молитвы Иисусовы тиснутися, и плоть и кровь потом тѣла и подвигом мысльнаго внимания во бдѣнии нощном, и дневном трезвѣнии, и присѣдѣний мѣстном и безмолвном увялити и изсушити».²⁵⁶

В другом месте старец Иоанн, ссылаясь на Григория Синаита, более подробно описывает науку постижения Иисусовой молитвы и «внутреннего делания». «Тую тайну могу вам, и для других благоверных подвижников, мыслновоздушными духи, то есть бѣсы, боротися хотящих, открыта, – пишет старец Иоанн Вишенский. – Егда начнеш дѣло подвига своего, постом, молитвою, трудом и подвигом всегдашним, бдением во безмолвии, стрежися, абы еси не прочитал ни едино писание еретическое, ани толковые, даже и православные книги до времене оставь, только Исусову молитву дыханию твоему припрязи и борися с помыслы и прилоги, от лукавых духов непрестанно сѣемых, яко мрак ум покрывающих, а то, – мовит, – да терпишь без лакомства книжнаго прочитання до того часу, ажь ум твой с Исусовым помыслом бѣсы поборет, тогда ти – глаголю – будет волно и свое книги читати и еретических книг касатися и лжу их, прозрѣвши, обличати».²⁵⁷

Из этих наставлений мы узнаем, что Иоанн Вишенский был опытным делателем непрестанной Иисусовой молитвы, пытаясь эту святогорскую традицию привить и своим последователям на родине. Таким образом, как видно, задолго до преподобного Паисия Величковского он пытался возродить мистическую исихастскую традицию внутреннего «умного делания» среди украинского православного монашества.

Возможно, из всех поучений старца, с духовно-назидательной точки зрения эти наставления являются наиболее значимыми. Здесь же мы узнаем и причины, почему до времени старец не благословлял своим ученикам приступать к внешним наукам: «да терпишь без лакомства книжнаго прочитання до того часу, ажь ум твой с Исусовым помыслом бѣсы поборет, тогда ти – глаголю – будет волно и свое книги читати и еретических книг касатися и лжу их, прозрѣвши, обличати».²⁵⁸

Примечательно, что учение Иоанна Вишенского о молитве имело распространение в Украине не только среди монашествующих, но даже и среди братств незрячих странствующих старцев-кобзарей до конца XIX – начала XX веков.²⁵⁹

Странствующий старец-слепец возле казачьего Троицкого собора в Новомосковске. Рис. О. Сластиона, XIX в.

Духовная наука этих страннических братств была собрана в т.н. «Устиянские книги» – устные предания «вохресной братии». Это был своего рода устный духовный устав. Молитвенный репертуар в них составлял отдельную «Книгу», по которой ученики должны были проходить начальное обучение у своих наставников.²⁶⁰ Называлась она «молитвач Иоанна Вишенского».²⁶¹ Вероятно, это был составленный старцем Иоанном особый молитвослов (сборник молитв), который впоследствии и лег в основу одной из первых частей «Устиянских книг» – «науки молиться». Странствующие кобзари особое значение придавали именно Иисусовой молитве, она была обязательным атрибутом их служения.²⁶² Даже заходя в чужой дом, они первым делом вслух произносили Иисусову молитву.²⁶³ Как говорили сами старцы-кобзари: «Кто этой молитвы в день и вечир читает, того Господь Святым Духом исповедует...».²⁶⁴

Крестьяне возле церкви слушают песнь лирника. Худ. В. Навозов

По всей видимости, в основе не сохранившегося «молитвача Иоанна Вишенского» лежали поучения и наставления афонского старца о том, как правильно совершать Иисусову молитву, что и нашло отражение в преданиях и традициях странствующей «вохресной братии». Возможно, дальнейшие поиски в этом направлении позволят отыскать новые следы затерявшихся во времени бесценных творений украинского подвижника-полемиста.

Очевидно, что сохранившиеся до наших дней сочинения Иоанна Вишенского – далеко не полный репертуар его произведений. Известно, что были и другие писания и послания автора, которые не дошли до наших дней. Не изданные при жизни, они с любовью переписывались от руки и распространялись среди монашествующих и простого люда.

Живучесть и популярность наследия старца Иоанна имели естественные причины. Как отзывался впоследствии о нем Иван Франко, «немного у нас в древности было людей, которые посмели бы и сумели бы так близко прикоснуться к насущным духовным потребностям нашего народа и выявлять эти потребности и болезни его жизни таким горячим и ярким словом».²⁶⁵ Поэтому не удивительно, как отмечал И. Еремин, что «сочинения Ивана Вишенского в свое время были широко распространены на Украине».²⁶⁶