III. Жизнь св. Иосифа

Место и время рождения прп. Иосифа. Родители. Семейная атмосфера. Детские наклонности Иосифа. Варварское нашествие и переселение в Пелопоннес и Солунь. Принятие монашества и монашеские подвиги. Иосиф-пресвитер. Встреча с Григорием Декаполитом. Пребывание в Константинополе и общественная деятельность Преподобного в иконоборчестве Феофила. Посольство в Рим. Плен и тюрьма на Крите. Освобождение и возвращение в Константинополь. Жизнь на месте подвигов Григория Декаполита. Жизнь у храма св. Иоанна Златоустого. Свой монастырь и получение песнотворческого дара. Изгнание при Варде. Возвращение при Патр. Игнатии. Иосиф-скевофилакс. Патр. Фотий. Его отношение к Преподобному. Иосиф-духовник. Кончина Иосифа.

Родиною преподобного Иосифа был один из городов Сицилии. Первый биограф Иосифа его ученик Феофан не называет по имени родного города Преподобного, но отмечает его как город знаменитый, дававший и прежде немало даровитых и знаменитых людей.³⁷ Может быть, это были Сиракузы – центр тогдашней культурной жизни Сицилии. Может быть, поэтому некоторые из последующих жизнеописателей Преподобного и прилагали к его имени эпитеты Сицилийца-Сиракузянина, определенно называя местом рождения Сиракузы.³⁸ Но ни Феофан, ни диакон Иоанн не дают подобной подробности.

Время рождения Преподобного точно неизвестно и может быть определено только приблизительно. Если мы постараемся восстановить его на основании указанных выше житий, то получим такую дату, которая с данными позднейших историков и исследователей расходится почти на полстолетия.

Такая большая разница заставляет нас рассмотреть вопрос более подробно.

Самую позднейшую дату времени рождения преподобного Иосифа указывает Георгий Παπαδόπουλοϛ, говоря, что Иосиф ἐγεννήθη τῷ 840 ἐν Σικελίᾳ.³⁹ На каком основании Г. Παπαδόπουλοϛ придерживается этой даты – неизвестно. Равным образом он не сообщает никаких исторических данных из жизни преподобного Иосифа, чтобы по ним можно было хотя бы сколько-нибудь проверить его хронологию. Но принять эту дату встречаются самые решительные препятствия. Несомненно известно, что преподобный Иосиф скончался в 883 году и, как увидим, в почтенном возрасте, в глубокой старости.⁴⁰ Какой же почтенный возраст в 43 года?

Наш русский исследователь по агиологии Хрисанф Лопарев в своем большом труде «Византийские жития святых VIII-IX вв.», говоря о преподобном Иосифе на основании жития, составленного учеником его Феофаном, склоняется отнести время рождения Иосифа к 813 году.⁴¹ Этот год он получает путем вычитания из 883 (года смерти Преподобного) 70 лет (всего времени жизни Иосифа), так как св. Иосиф, как видно из Феофанова жития, скончался ἐν πολιᾷ αἰδεσίμῳ καὶ χρόνῳ ὃν ὅρον τῆϛ ἀνθρωπίνηϛ ζωῆϛ ὁ μέγαϛ οἶδε Δαβὶδ «τὰ ἔτη ἡμῶν ἑβδομήκοντα» ἐν ψαλμοῖϛ μελῳδῶν,⁴² т. е. в седом почтенном (возрасте) и таком времени, какой предел человеческой жизни знает великий Давид, поя в псалмах: «лет наших седмьдесят» (пс. LXXXIX, 10). К подобному указанию Феофана о возрасте преподобного Песнописца мы должны бы отнестись с полным уважением; Феофан – ученик св. Иосифа и, несомненно, мог лучше всякого другого знать о годах жизни своего учителя. Но верно ли мы понимаем выражение жития о псаломском возрасте? Не есть ли это просто риторическое выражение соответственно словам псалма LXXXIX, 10? Не значит ли оно, что св. Иосиф достиг вообще почтенного возраста, так называемого «псаломского», о котором Псалмопевец говорит: «дние лет наших, в них же седмьдесят лет, аще же в силах, осмьдесят лет и множае их труд и болезнь» (пс. LXXXIX, 10)? Не хотел ли автор жития указать таким образом только меньший предел этого псаломского возраста, нисколько не заботясь о полной точности? Дело в том, что буквальное понимание слов Феофана вызывает некоторые несообразности и недоумения.

Положим, что св. Иосиф, согласно некоторым житиям, выступил на общественную деятельность при императоре Феофиле, когда последний уже определенно заявил себя ярым иконоборцем, т. е. в 832 году. В это время преподобный Иосиф был в Константинополе, был иеромонахом и подвизался за иконы против еретиков. Сколько времени он был тут до 832 года, точно неизвестно. Биограф преподобного Иосифа, его ученик Феофан, делает одну характерную заметку. Говоря о совместных аскетических подвигах и других занятиях своего учителя с преподобным Григорием Декаполитом в Константинополе у храма Священномученика Антипы и обобщая все это в двух словах, он замечает: «да скажу кратко о том, что растянуто на протяжении долгого времени».⁴³ То же свидетельствует К. Οἰκονόμοϛ, указывая, что Иосиф пробыл в Константинополе достаточно времени (χρόνον ἱκανόν).⁴⁴ Во всяком случае одно несомненно, что преподобный Иосиф не был в Константинополе совершенным новичком; он известен православным; ему поручается большое дело быть легатом пред папой и т. д. Более чем вероятно, что он мог быть тут minimum 1–2 года (хотя, как увидим ниже, он пробыл в Константинополе гораздо более); тем более что по приходе сюда св. Иосиф с преподобным Григорием Декаполитом сначала затворяются при одном храме и предаются усиленным монашеским подвигам, и только потом уже, когда иконоборцы стали сильно действовать против Православия, они выступили против еретиков. Итак, положим, что св. Иосиф мог прибыть в Константинополь около 830 года, когда ему было 17 лет и он уже был иеромонахом. 15 лет он принял монашество, а через два года священный сан. Это сомнительно и не имеет под собой никаких решительно оснований и намеков в самих источниках.

Жития и синаксарные сказания дают представление о более продолжительном времени, протекшем от пострижения преподобного Иосифа до принятия им священного сана.

В III и IV гл. Малого жития рассказывается о монашеской жизни Преподобного в Солунском монастыре, о его усиленных подвигах поста и молитвы, о его занятиях по изучению и переписке Священного Писания, о его разных добродетелях, в которых возрастая, и орошаемый как древо, насажденное при водах (Пс. 1, 3), он преуспевал возрастом и благодатию…, указывается, что он заботился о высшей мудрости, суровым образом жизни подавляя плотское и удерживая его частою исповедью пред духовным отцем; говорится, что он достиг больших успехов в добродетели (τοιαύταιϛ διέλαμπεν προκοπαῖϛ), блистал совершенствами (τοσούτοιϛ διαλάμπων τοῖϛ κατορθώμασι) и когда был преисполнен духовных плодов (τοῦ μακαρίου Ἰωσὴϕ πνευματικοῖϛ καρποῖϛ βρίθοντοϛ), то, почитаемый всеми, был удостоен сана пресвитера.⁴⁵ То же самое мы видим в рукописном Афонском синаксаре, где после подробного изложения всех занятий, подвигов и добродетелей Преподобного сказано: τούτοιϛ πλουτῶν, χειροτονεῖται πρεσβύτεροϛ⁴⁶ или как в Прологе, находящемся в Афонской Пантелеимоновской библиотеке: τοσούτοιϛ διαλάμπων καλοῖϛ… τὴν τοῦ πρεσβυτέρου ἀξίαν δέχεται…⁴⁷ Словом, до принятия священного сана св. Иосиф представляется с значительным подвижническим опытом, который приобрести в 1–2 года едва ли бы мог. Нам думается, раннее посвящение в священный сан было бы особенным чрезвычайным событием в жизни Преподобного⁴⁸, и едва ли биографы не отметили бы его характера, если бы оно было таково на самом деле.⁴⁹ Скорее, его и не было. И рождение Преподобного Иосифа нужно относить к более раннейшему времени, чем как указывает Хр. Лопарев.

Другие несколько хронологических дат сообщают Синаксарист Никодим Святогорец и Константин Οἰκονόμοϛ.

Первый указывает время выступления Преподобного Иосифа на общественную деятельность. Он говорит, что св. Иосиф ἤκμαζε κατὰ τοὺϛ χρόνουϛ Θεοϕίλου τοῦ εἰκονομάχου ἐν ἔτει Ωλβ´, т. е. в 832 году.⁵⁰ Эта дата вполне согласна с Феофановым житием, где, как увидим ниже, автор, не называя имени нечестивого царя, виновника церковного возмущения, все-таки описательно дает понять, что это не кто другой, как Θεόϕιλοϛ. Весь ход исторических событий из жизни преподобного Иосифа Никодим Святогорец передает в таком виде. Иосиф по изгнании с родины ушел в Фессалонику: здесь, ставши монахом, чрез несколько времени посвящается во иерея. Немного спустя⁵¹ он с преподобным Григорием Декаполитом отправляется в Константинополь, где проводит жизнь в затворе и аскетических подвигах. Когда возросла христоборческая ересь, он посылается Декаполитом в Рим, но попадает в Критскую тюрьму, где пребывает до смерти начало-вождя иконоборцев Феофила. Но, возвратившись в Константинополь, он не застает Григория в живых, строит храм в честь св. апостола Варфоломея вместе с Григорием и т. д. …

Как видим, кроме одной определенной даты о времени выступления Преподобного Песнописца на общественное служение, здесь нет еще никаких хронологических указаний. Но здесь Синаксариста Никодима дополняет К. Οἰκονόμοϛ. В предисловии к Ὑμνῳδῶν ἀνέκδοτα он указывает, что Иосиф вместе с матерью и братьями переселился в Пелопоннес около 815 года (περὶ τῷ 815); из Пелопоннеса ушел в Фессалонику, где упражнялся в божественной мудрости и монашеских подвигах и после (ὕστερον) удостоен священства. Из Солуни он с преподобным Григорием Декаполитом ушел в Константинополь, где прожил достаточно времени (χρόνον ἱκανόν). Когда же опять был возжен огонь иконоборчества при императоре иконоборце Феофиле (τῷ 832), то блаженный Иосиф отправился в Рим, но попал в Критскую тюрьму, откуда освободился после смерти Феофила (☦ 842 г.)⁵². Сколько лет было Иосифу, когда он переселился в Пелопоннес, К. Οἰκονόμοϛ не говорит, но во всяком случае он не был отроком, беспомощным мальчиком, так как он вскоре же заявил себя решительным самостоятельным шагом, удалившись один из Пелопоннеса в Фессалонику, где и постригся в одном из монастырей. В Феофановом житии говорится, что Иосиф прибыл в Фессалонику, не нося еще затененного молодым пушком (τοῖϛ ἰούλοιϛ) лица, ибо достиг пятнадцати лет (χρόνον γὰρ πεντεκαιδέκατον ἤνυε)⁵³. В синаксаре Константинопольской Церкви указывается, что он πεντεκαιδέκατον ἔτοϛ ἄγων ἀποκείρεται ἔν τινι μοναστηρίῳ,⁵⁴ или как в Петровом Прологе по Афонской рукописи: χρόνοϛ πέντε καὶ δέκατοϛ καὶ ὁ νεανίαϛ ἔν τινι μοναστηρίῳ εἰσελθὼν τὴν κόμην κείρεται.⁵⁵ Если он принял пострижение 15 лет, а постригся он вскоре же по разлучении с родными, с которыми пришел в Пелопоннес в 815 году, то время рождения св. Иосифа нужно отнести к самому началу IX или концу VIII века, точнее, к 799–800 гг. Так смотрит на дело Амари, полагая рождение преподобного Иосифа в 800 году.⁵⁶

На таком заключении мы, кажется, и должны бы были остановиться. Но существует еще одно научное мнение, которое отодвигает время рождения преподобного Песнописца еще далеко назад лет на пятнадцать и выступление преподобного Иосифа на общественную деятельность относит ко времени императора Льва Армянина. Это мнение самое распространенное, мнение, имеющее основание в источниках и исторических соображениях. Из источников укажем Большое житие, написанное диаконом Иоанном, синаксарь Константинопольской Церкви по код. Сирмундову и некоторые другие; все они прямо и определенно говорят, что св. Иосиф выступил с своею противоиконоборческою деятельностью вместе с прп. Григорием Декаполитом, когда царствовал нечестивый Лев Армянин (Λέοντοϛ τοῦ δυσσεβοῦϛ Ἀρμενίου βασιλεύοντοϛ).⁵⁷

Исторические же соображения исходят из факта совместной подвижнической и общественной деятельности св. Иосифа с прп. Григорием Декаполитом. Правда, на основании житий и синаксарных сказаний о преподобном Григории можно оспаривать это, так как там нет ни слова о прп. Иосифе; но в житиях последнего и даже самых кратких синаксарных о нем сказаниях – везде говорится об этой совместной их жизни сначала в монастыре Латома, а потом и в Константинополе. Так как, говорят <они>, преподобный Григорий Декаполит умер в конце 816 или начале 817 года, после того как он послал св. Иосифа в Рим к папе, то, следовательно, все это было в иконоборчество императора Льва Армянина, и рождение преподобного Иосифа поэтому мы должны относить по меньшей мере ко второй половине последней четверти VIII столетия (гг. 785–787). Против указанных источников и исторических соображений до обнародования текста краткого жития, написанного Феофаном, совершенно невозможно было возражать что-либо по существу. И все здание, построенное исторической наукой, было, по-видимому, прочно. Собственно говоря, главным основанием, на котором всецело строилось это здание, было Большое житие прп. Иосифа, написанное диаконом Иоанном; на нем основывались и остальные источники, как синаксари и прологи; от него же всецело зависели и указанные исторические соображения и сопоставления. Но с обнародованием текста краткого жития Феофановской редакции оказалось, что здание стояло не на совсем прочном основании. В Феофан. житии, как мы уже указали, ясно дается понять, что выступление прп. Иосифа на обществ. деятельность относится к тому времени, «когда царская власть недостойно находилась в руках такого человека, который более ненавидел Бога, чем любил» (τοῦ μισοῦντοϛ μᾶλλον Θεὸν ἢ ϕιλοῦντοϛ δυσσεβῶϛ τὰ βασίλεια χερίζοντοϛ σκῆπτρα).⁵⁸ Имея в виду почти постоянный прием Греческих писателей – в имени лица находить соответствие или несоответствие с его характером и поведением, нередко вопреки всяким законам грамматики мы с уверенностью заключаем, что и в приведенном месте под этой описательной формулой скрывается Феофил, который, соответственно своему имени, должен бы более любить Бога, а он ненавидел Его.⁵⁹ Этой описательной формуле мы придаем большее значение, чем если бы автор обозначил здесь одно только имя. Имя можно исказить, поправить, но целую характеристику, по соответствию или несоответствию с именем, несравненно труднее и почти невозможно <изменить>, без нарушения целости рассказа. Итак, целой описательной формулой автор Малого жития вполне определенно указал того, кого хотел указать. В другом месте, в гл. VIII, он уже прямо называет Феофила, но с таким оттенком, который не оставляет никакого сомнения в правильности нашего понимания описательной формулы VI главы. Именно говоря о явлении преподоб­ному Иосифу в Критской тюрьме Святителя Николая с извещением о скором прекращении тяжелого для Церкви времени иконоборчества, он замечает: «все это исполнилось наутро самым удивительным образом (гл. VII). В то время, когда у защитника ереси, говорю, у царя Феофила, было справедливо отнято и царское достоинство и его жизнь (τοῦ τῆϛ αἱρέσεωϛ προμάχου Θεοϕίλου λέγω τοῦ ἄνακτοϛ, καὶ τῆϛ βασιλείου τιμῆϛ καὶ τῆϛ αὐτῆϛ ζωῆϛ ἐνδίκωϛ ἐκπεπτωκότοϛ),⁶⁰ Церковь получила все иконное благолепие». Из самого рассказа получается такое впечатление, что защитник ереси есть именно то лицо, которое упоминалось ранее, хотя и не прямо по имени; автор как бы так говорит: «защитник ереси, т. е. известный уже царь Феофил». Отсюда такой общий вывод: св. Иосиф выступил на общественную проти­во­иконоборческую деятельность при царе Феофиле. Он выступил не один, а с Преподобным Григорием Декаполитом; следовательно, последний умер не в 816 г., а после 832 г., когда поднялось иконоборческое движение при Феофиле.⁶¹ Таков несомненный вывод на основании недавно обнародованного жития св. Иосифа Феофановской редакции. Возможное подтверждение этому можно находить в Афонской рукописи № 769 Пантелеимоновского монастыря и Греческом рукописном Прологе № 240 Ленинградской Публичной библиотеки. В первой рукописи, как мы уже указывали, время выступления прп. Иосифа на общественную противоико­ноборческую деятельность определяется так: ἡ χριστομάχου αἵρεσιϛ ἀνεϕύη τοῦ εἰκονομάχου Λέοντοϛ τοῦ δυσσεβοῦϛ. Чтобы правильно понять эту фразу, надо обратить внимание на глагол ἀνεϕύη, указывающий своей частицей ἀνὰ на повторное действие. В связи с этим глаголом слова τοῦ εἰκονομάχου Λέοντοϛ τοῦ δυσσεβοῦϛ означают не время, когда Иосиф Сицилиец выступил с своей противоиконоборческой деятельностью, а только определяют характер ереси, являясь определительными словами к существительному ἡ αἵρεσιϛ. И тогда всю вышеприведенную фразу можно передать так, что когда возродилась христоборческая ересь нечестивого иконоборца Льва (может быть, Исавра, может быть, Армянина), разумеется, уже не при Льве, а при последующем иконоборце, каковым, как мы видели по ясному дальнейшему рассказу, был император Феофил (то Иосиф и т. д.). В Греческой рукописи № 240 Ленинградской Публичной библиотеки было сказано общо, но в полном соответствии с Афонской рукописью: «когда же возродилась христоборческая ересь иконоборцев (ἐπεὶ δὲ ἡ χριστόμαχοϛ αἵρεσιϛ ἀνεϕύη τῶν εἰκονομάχων)». Судя по дальнейшему рассказу этой рукописи разумеется время императора Феофила, который далее так и назван ὁ τῆϛ αἱρέσεωϛ πρόμαχοϛ. Наше предположение укрепляют и следующие соображения: если мы будем опираться на данные Большого жития, то, во-первых, для нас будет непонятен факт обращения православных к преподобному Григорию Декаполиту с просьбой послать св. Иосифа в Рим послом к папе. На самом деле, почему все православное население Константинополя и, вероятно, окрестностей обратилось к Григорию? Мы знаем из того времени другого мужа, человека необыкновенной духовной силы, гений которого наложил свою печать на целую эпоху Византии. Мы разумеем прп. Феодора Студита, редкостнейшего борца за Православие и, можно сказать, единственного руководителя и советника в духовной жизни. Несмотря на такой громаднейший авторитет преподобного Феодора, мы все-таки видим, что православное общество обращается с ходатайством не к нему, а к Григорию Декаполиту, человеку, несомненно, известному, но не в такой степени. Чем это объяснить? Сказать, что прп. Феодор в то время был в изгнании, – не объясняет дела, так как прп. Феодор и в изгнании продолжал руководить православными, громадной перепиской поддерживая в них дух бодрости, и даже сам обращался письменно и к папе, и к патриархам. Скорее всего это можно объяснить тем, что прп. Феодора уже в живых тогда не было. Когда православные лишились таких своих защитников, как преподобный Феодор, а это уже после 826 г., то они обратились к Григорию и Иосифу.

Во-вторых, если мы будем считать, что преподобный Иосиф возвратился из Критской тюрьмы по смерти Льва Армянина (25 дек. 820 года), то у нас получится большое затруднение с дальнейшим историческим материалом из жизни преподобного Иосифа. Допустим, что он возвратился из ссылки в Константинополь в 821 году. Здесь он узнает о смерти своего учителя и друга преподобного Григория Декаполита, горько оплакивает его и наконец решается остаться на месте его подвигов вместе с учеником преподобного Григория – Иоанном. Сколько лет он находится здесь, точно неизвестно. Но оба главных источника одинаково утверждают, что он живет тут «много времени».⁶² Вероятно, не год, не два, а гораздо более. По смерти Иоанна, ученика прп. Григория Декаполита, преподобный Иосиф переходит ко храму св. Иоанна Златоустого и живет здесь в продолжение пяти лет (ἐπὶ ἔτη πέντε).⁶³ Здесь около него собирается множество лиц, желающих монашеской жизни, и он устраивает свой монастырь, где скоро появляется τὸ πλῆθοϛ τῶν μαθητῶν.⁶⁴ При таком распределении исторического материала (а он взят всецело из двух основных источников – житий Большого и Малого) получается, что основание и усиленный рост монастыря, да еще в пределах самого Константинополя, падает как раз на время царствования Феофила, точнее, почти на начало иконоборческого движения, поднятого этим императором (832 г.). Мы не можем допустить появления в пределах столицы нового монастыря, быстро наполняющегося монашествующими, в то время когда всех монахов и вообще лиц, так или иначе сочувствующих монашествующим и их идеям, изгоняли, сажали в тюрьмы, словом, всячески и «нещадно» преследовали как защитников иконопочитания⁶⁵. Открытие и быстрый рост монастыря возможны во времена свободы Церкви от иконоборческих движений, в эпохи свободного распространения монашеских идей. А такое время наступило в Церкви только после смерти императора Феофила (☦ 842).

Таким образом, мы не можем признать указания Большого жития о выступлении преп. Иосифа на общественную деятельность при императоре Льве Армянине правильным и всецело стоим на почве Малого жития Феофановской редакции, как жития более древнего и как написанного непосредственным учеником преподобного Иосифа Песнописца. Правда, некоторые ученые находят выход: они начальную дату о выступлении на общественную деятельность преподобного Иосифа берут из Большого жития, а возвращение из Критской тюрьмы определяют по Малому: иначе сказать, преподобный Иосиф с Григорием Декаполитом выступили со своею деятельностью при Льве Армянине, а возвратился св. Иосиф с Крита после смерти императора Феофила (☦ 842), пробывши в тюрьме, таким образом, 27 лет.⁶⁶

Нас смущает такое уже слишком продолжительное пребывание преподобного Песнописца в Критской тюрьме, тем более, что в житиях и синаксарных сказаниях нет на эту продолжительность ни малейшего намека. После смерти Льва Армянина, как известно, наступили довольно благоприятные для иконопочитателей времена, по крайней мере не было преследования их, а все заключенные по тюрьмам и находящиеся в ссылке за иконопочитание получили свободу. Это время сравнительного церковного спокойствия падает на царствование Михаила Травла (с 820 г.) и на начало царствования Феофила (с 829 до 832 г.). А с 832 года до 842 опять возобновляется гонение на иконы и иконопочитателей. Следовательно, весь 27-летний период пребывания преподобного Иосифа в тюрьме слагается из 5–6 лет иконоборчества при Льве Армянине; 12 лет спокойствия при Михаиле Травле и Феофиле и 10 лет опять иконоборчества при Феофиле. Между тем, судя по житиям, все время пребывания св. Иосифа в Критской тюрьме было беспрерывным гонением на иконы, без всякого намека на какой-либо перерыв, и преподобный Иосиф извещается небесным вестником о прекращении именно этого тяжелого времени. Далее, перемена направления государственной политики в отношении иконопочитателей, происшедшая по смерти Льва Армянина, несомненно, должна была так или иначе сказаться на судьбе Иосифа. Но этого мы не видим. Даже если бы в этот двенадцатилетний период сравнительной тишины и церковного мира преподобный Иосиф и не получил свободы, то все-таки он мог бы быть осведомлен о совершающихся событиях, мог узнать о смерти своего друга и отца преподобного Григория Декаполита. Но в житии эта смерть представляется полнейшею неожиданностью для св. Иосифа, весьма сильно действующею своею, так сказать, недавнею, непосредственною остротою.

Словом, мы не можем принять этот 27-летний период пребывания преподобного Иосифа в Критской тюрьме. Что-нибудь одно: или если св. Иосиф получил свободу по смерти иконоборца Феофила, то при нем же он и попал в Критскую тюрьму; если же он выступил на общественную деятельность при Льве Армянине, при нем отправился в Рим и попал в Критскую тюрьму, то возвратился обратно в Константинополь только после его смерти (820 г.). По высказанным выше соображениям и на основании Малого жития Феофановской редакции мы склоняемся к первому мнению, что преподобный Иосиф выступил впервые за св. иконы вместе с преподобным Григорием Декаполитом именно при императоре Феофиле (832 г.), по смерти которого он и возвратился из Критской тюрьмы. В этом убеждают нас и другие древнейшие источники. Например, один из древнейших исторических памятников, близкий к той эпохе, Месяцеслов Василия императора прямо говорит, что св. Иосиф прибыл в Константинополь μετὰ θάνατον Θεοϕίλου τοῦ εἰκνομάχου ἀπολυθεὶϛ τῆϛ ϕυλακῆϛ τῇ βοηθείᾳ τοῦ ἁγίου Νικολάου.⁶⁷ То же самое утверждается и Петровым Прологом по рукописи Афонского Пантелеимоновского монастыря: прп. Иосиф получил свободу, «когда была прервана жизнь защитника ереси Феофила» (τοῦ τῆϛ αἱρέσεωϛ προμάχου Θεοϕίλου τὴν ζωὴν ἀποῤῥήξαντοϛ).⁶⁸ Таким образом, все убеждает нас признать выступление преподобного Иосифа при Феофиле, а рождение его отнести к концу VIII или началу IX века.

Родители преподобного Иосифа были Плотин и Агафия⁶⁹. Каково было их социальное положение и имущественное состояние – мы не знаем. Первый биограф Преподобного – Феофан не дает о них никаких подробностей. Он только отмечает, что они сияли благочестием (σεμνότητι διαλάμποντεϛ) и заботились не о том только, чтобы вскормить своего сына телесно физически, но и возрастить его духовно в религиозно-нравственных навыках, напитать его священными знаниями.⁷⁰ Понятие благочестия имело тогда известное содержание и само собою предполагало Православие, строгое исполнение уставов и постановлений церковных, молитвенные подвиги, скромный, умеренный образ жизни, разного рода добродетели, особенно благотворительность в виде подаяния милостыни, приюта странников, оказания той или другой помощи неимущим, страждущим, больным и под. На эти черты семейной атмосферы указывает второй биограф преподобного Иосифа диакон Иоанн, характеризуя подробно его родителей. «Оба были, – говорит он, – ревнителями добродетелей и исполнителями божественных велений. Он был богат (Πλωτῖνοϛ – πλοῦτοϛ) верою в Бога; она же, оставив блага этой жизни, к одному Богу обращала душу, чтобы благоразумно и в чистоте пройти житейское море, так что оба процвели, как псаломский виноград, и зрелыми плодами добродетелей многих привлекали к подражанию. Ибо они не стремились к удовольствию и изнеженности, как живущие в мире и работающие плоти  и управляемые одной заботой естества, но довольствуясь одним необходимым и настолько, чтобы содержать тело в смирении, они излишнее раздавали в руки бедных».⁷¹

В Греческой семье все домашнее хозяйство и воспитание детей всецело находилось в руках матери. И семья преподобного Иосифа, думается, не представляла в этом отношении какого-либо исключения. Правда, мы не имеем никаких данных в источниках, как управляла домом и воспитывала детей Агафия, но по аналогичным примерам из того же времени (напр., мать преподобного Феодора Студита – Феоктиста), а потом из таких решительных поступков 14–15-летнего Иосифа, как оставление родителей и пострижение в монашество, мы можем заключить, что, вероятно, семья, где рос Преподобный, была из таких, где, по словам одного французского историка-византиниста (Шарля Диля), «религия убила все остальное»,⁷² где все было проникнуто благочестием и детство преподобного Иосифа было овеяно духом благочестивой серьезности и молитвенной настроенности. Семья была первой школой для посева и возрастания в юной душе св. Иосифа семян религиозно-нравственной жизни. Семейная атмосфера содействовала развитию и укреплению этих семян и создавала с малых лет известную настроенность с наклоном к благочестию и аскетической жизни. «Все, – говорит диакон Иоанн, – начиная с первого волоса, было в нем не по-детски и несообразно с детскими наклонностями… В нем не по-детски было священное направление; язык, лепетавший по-детски, уже учился божественным словам».⁷³

Родители вели скромный и ограниченный в своих потребностях образ жизни, и Иосиф не отступал от них в тех пределах, конечно, сколько это было доступно для его детского возраста. Он был от природы одарен богатыми способностями и, при похвальном прилежании, скоро во всем оказывал успех, особенно в чтении и письме.⁷⁴ Он уже имел большие знания и имел бы больше, замечает диакон Иоанн,⁷⁵ если бы спокойное течение его жизни не было нарушено варварским нашествием.

Остров Сицилия очень часто подвергался нападениям варваров Сарацин (Агарян, Арабов). В одно время, когда Иосиф еще жил на острове, «множество соединенных варваров» (μιγαδῶν βαρβάρων)⁷⁶ окружили и захватили отечество Преподобного. Нападение было весьма ужасно. Оно сопровождалось самыми тяжелыми бедствиями и опустошениями всего острова. Одни из жителей были поголовно истреблены; другие были порабощены и отведены в чужие страны; иные же, бросив все свое имущество, спаслись бегством. В числе последних были и родители Иосифа, убежавшие в Пелопоннес с своими детьми.⁷⁷ Однако Иосиф не остался здесь с ними. Он покинул родных и ушел в главный город Македонии – Фессалонику. Хотя он был еще очень молод, был только пятнадцати лет,⁷⁸ но мотивы этого удаления обнаруживают в нем зрелую серьезность (ϕρόνημα γεραιὸν)⁷⁹ и решимость всецело отдаться аскетической жизни, чтобы «не быть запятнанным житейскими сквернами и не возвратиться к обыкновенной жизни»,⁸⁰ или как у диакона Иоанна, «чтобы быть участником вышнего града и точным исполнением заповедей обрести Бога».⁸¹ Любовь к родителям могла быть для него некоторым препятствием к обнаружению истинной любви к Богу, могла связывать его стремления к совершенному воздержанию. Чтобы не было препятствий со стороны того, «к чему природа приучает относиться более нежно».⁸² Иосиф удаляется от родителей и избирает для себя один из Фессалоникийских монастырей, вероятно, находящийся на окраине города, в местности, где были каменоломни, и называвшийся ἱερὸν ϕροντιστήριον τοῦ Μεγάλου Θεοῦ καὶ Σωτῆροϛ… τοῦ Λατόμου.⁸³ Здесь он постригается и поручает себя руководству игумена, весьма воздержанного и благочестивого мужа, избранного в руководителя братий за свои нравственные качества и добродетели (ὃϛ ϕροντιστηρίου προβεβλημένοϛ κατῆρχε).⁸⁴ Облекшись в монашеский чин только 15 лет,⁸⁵ св. Иосиф не по летам предался строгой подвижнической жизни, так что удивлял и игумена и других монахов.⁸⁶ Он чрезмерно постился⁸⁷ и вел суровый образ жизни. Он носил простую грубую одежду. Ложем была земля, покрытая кожей, пищей – хлеб один и питьем вода, всегда без вина (νηϕάλιον ἀεί).⁸⁸ Сон был весьма краток по сообразности с питанием. Он проводил время в постоянных беседах с Богом, во всенощным стояниях, бесчисленных коленопреклонениях, в беспрестанном, подобно дождю, излиянии слез, отчего обнажились самые ресницы, и глаза лежали в глубоких впадинах. Он поражал одних чрезмерностью смирения, когда и перед смиреннейшими преклонял честную главу даже до земли и со всеми сохранял равную любовь, не делая никакого различия. Других удивлял воздержанием и неприступностью помысла, ибо видя, по Апостолу, противовоюющий закону ума закон плоти (Римл. VII, 23), он весь устремлялся к закону Божию.⁸⁹ Он усердно занимался изучением Священного Писания и переписыванием его, глубоко вникая в слова Божии и размышляя о них, чтобы лучше исполнить их в своей жизни. Он всюду старался извлечь для себя полезное, поучительное, всюду «ловил словесный мед и в ульях своего собственного сердца собирал сокровища (ἀπεθησαύριζεν) с такою быстротою и природным умением, что удивлял немало и находящихся с ним и своего учителя»⁹⁰. Особенно он заботился о высшей мудрости, суровым образом жизни и частою исповедью перед духовным отцом подавляя всякое плотское движение и нападения лукавого. При всем том он отличался и другими качествами; был нравом почтителен, в рассуждении умеренный, душой кроткий, в мыслях чистый, был незлобив, не имел коварства, не сребролюбив, не любостяжателен, сострадательный к бедным, которым он с детства любил подавать милостыню; избегал споров и заботился о мире, никогда не позволял говорить неправду. Вообще, замечает биограф его Феофан, он старался избегать всякого зла, имея примером для себя праведников, о которых свидетельствует Писание.

Таким достойным удивления был Иосиф в своей монашеской жизни, которая являлась соединением всех добродетелей и была достойным к подражанию образцом для других. Были ли за это время замкнутой жизни и суровых аскетических подвигов в монастыре Латома у преподобного Песнописца какие-либо проявления поэтического дарования – мы не знаем. Автор Большого жития дает, по-видимому, некоторое основание к положительному решению вопроса. Он свидетельствует об Иосифе: «когда он говорил, то издавал приятнейший меда голос, пред убеждениями которого теряла значение всякая книга. Ибо чего (только) не было в нем приятного? Если нужно уяснить глубину писаний, то он приятностью ритма⁹¹ превосходил баснословных сирен. Если же он предлагал нравоучительное слово (ἠθικὸν λόγον), то вместе с словом успокаивалась страсть. Сами Хариты сидели на устах его, и скорее источники перестали бы течь, чем уста его разливать учение»⁹². Конечно, здесь риторические фигуральные выражения, но, переводя их на язык простой прозы, мы все-таки должны признать, что сладость на устах, соединенная с приятностью ритма, при изъяснении Писаний уже тогда, по-видимому, отличала поэтический склад души Преподобного и давала основание говорить о нем, что сами Хариты сидели на устах его. Так по Большому житию; но ближайший ученик Иосифа – Феофан ничего не говорит об этом, он только указывает, что Латомский подвижник имел «гимны на устах и постоянно славил Бога».⁹³ Вероятнее всего, что это были уже известные тогда песнопения других песнотворцев – и во всяком случае не собственные его произведения, дар составления которых он получил только после благословения от св. апостола Варфоломея. Но характерно это замечание Малого жития. Очевидно, душевное настроение Латомского подвижника, его глубокое религиозное чувство были таковы, что сами собою просились наружу и изливались в постоянных песнопениях хотя и чужих произведений.

Высокие качества души, знание Писаний, строгая подвижническая жизнь привлекли к Иосифу внимание и симпатии всего монастырского братства, и оно просило епископа города (вероятно, Солуни) рукоположить Иосифа в сан пресвитера. Источники молчат, сколько было лет тогда Иосифу; но ранее мы указывали, что он приступил к пресвитерству со значительным монашеским опытом, получить который в короткое время он не мог. Он должен был пройти долгий сравнительно путь разнообразных подвигов и священных наук. Не повторяя высказанных выше соображений, мы полагаем, что от пострижения в монашество, которое было на 15-м году жизни Преподобного, до священного сана прошло лет 10–11. Следовательно, священство он принял лет 25–26, т. е. в 826–827 г.⁹⁴ Нет сомнения, что, сделавшись иеромонахом, преподобный Иосиф еще более усилил свои подвиги, с большим жаром предался благочестию и исполнению своих новых пресвитерских обязанностей. Великий энтузиаст монашества, усердный исполнитель церковных постановлений, он горел такою любовью к Богу, такую имел ревность к подвигам благочестия, что, по словам диакона Иоанна, готов был совершенно (παντάπασιν) отрешиться от тела и быть вместе с Возлюбленным и Почитаемым.⁹⁵

Однако недолго ему пришлось пожить иеромонахом в Латомском монастыре. В скором времени по рукоположении приходит в Фессалонику и посещает монастырь Латома знаменитый тогда подвижник и борец за Православие преподобный Григорий Декаполит.⁹⁶

В монастыре он скоро узнает благочестивого иеромонаха, знакомится, сближается с ним, и между подвижниками скоро устанавливается самая тесная духовная дружба, до такой степени, что они не могут расстаться. Поэтому, когда чрез немногое время⁹⁷ преподобный Григорий вследствие некоторой необходимости (διά τινοϛ ἀνάγκηϛ)⁹⁸ должен был идти в столицу, то он, упросивши настоятеля Латомского монастыря, берет с собою Иосифа и приходит в Константинополь. Это было в последние годы царствования имп. Михаила Травла, который хотя и разделял взгляды своего предшественника на иконопочитание, однако видел, что разного рода смуты и партийная страстность в том или другом отношении весьма гибельно отзывались на состоянии государства, поэтому старался держаться середины и примирить, насколько возможно, враждующие партии. Он прекратил гонения на иконопо­чи­тание, возвратил из ссылки изгнанников предшествующего царствования, но в то же время не дал никакого преимущества иконопочитателям, напротив, запретил им какие-либо публичные выступления в защиту икон, заявивши на силенциуме (ἐπὶ σιλεντίου) в начале своего царствования, что он определяет сохранить церковь в том положении, в каком принял⁹⁹. Такая примирительная политика разнообразных компромиссов «путем принудительного замалчивания спорного вопроса»¹⁰⁰ не нравилась православным, особенно горячим защитникам иконопочитания; у летописцев, авторов житий, преимущественно монахов, она заклеймена как политика теплохладности, равнодушия.¹⁰¹ Но сравнительно с предшествующим тяжелым для Церкви царствованием Льва Армянина иконоборца она давала Церкви мир и спокойствие. Изгнанники возвратились из мест своих ссылок; Константинопольские монастыри опять стали наполняться монашествующими, и Церковь зажила сравнительно спокойной и свободной от иконоборческих волнений и гонений жизнью. Вот в такое время и при такой мирной обстановке начинается жизнь преподобных друзей в столице. Здесь они поселяются на западной окраине города, в небольшом доме (τὸ οἰκίδιον) около храма священномученика Антипы, находящегося недалеко от храма св. Мокия¹⁰², и предаются усиленным аскетическим подвигам и душеполезным занятиям. Иосиф считает себя младшим сотоварищем, как бы учеником, и во всем старается брать пример с преподобного Григория, укрепляя в себе прежде всего те добродетели, в которых он уже упражнялся ранее, и с особенным усердием (προθυμότερον) достигая новых. Место их подвигов биограф справедливо называет небом, так здесь все было чуждо земного. Это было место воспитания добродетелей (ἀρετῶν παιδευτήριον); здесь учились они управлять чувствами и думать об одном горнем (τὰ ἄνω μόνα ϕρονεῖν); здесь они жили жизнью бестелесных и как бы состязались друг с другом в стремлении  к равноангельскому житию. Они проводили время в тяжелых аскетических трудах, в молитве, посте, в немолчных песнопениях, в изучении божественного Писания и постепенно восходили от силы в силу по пути нравственного совершенства.¹⁰³ Такая подвижническая жизнь в Константинополе продолжалась довольно долго¹⁰⁴ и была прервана новым возникшим иконоборческим движением.

Воцарившийся после Михаила (☦ 829) сын его Феофил вначале продолжал церковную политику своего отца. Но если последний и мог долго держаться указанного выше направления, то молодой и энергичный сын, может быть и не без влияния своего учителя Иоанна Грамматика, не мог удовлетворяться подобным состоянием индифферентизма и в стремлении к государственным и общественным реформам перешел на путь открытой борьбы против тех, кого он считал противниками своих начинаний и прежде всего против консервативной партии, которая держалась иконопочитания, особенно же против монашествующих как самых ярых представителей консерватизма и усерднейших иконопочитателей. С 832 года имп. Феофил явно становится на путь ограничений и репрессий, сначала слабых, но потом все усиливающихся более и более и наконец обратившихся в самые крутые меры против иконопочитания и иконопочитателей. Монахи-летописцы, хроникеры и авторы разных житий в порыве негодования наделяют Феофила разнообразными эпитетами,¹⁰⁵ представляя его ужасным нечестивцем, прямо извергом рода человеческого, или, судя по аттестации писателя жития Михаила Синкелла, «злейшим из всех до него царствовавших».¹⁰⁶ В интересах правды должно в значительной степени умерить этот понятный монашеский порыв и все-таки признать Феофила действительно сильным иконоборцем, пожалуй, самым сильным в IX веке, но значительно уступающим императорам иконоборцам VIII века.¹⁰⁷ В 832 году Феофил издал эдикт о запрещении иконопочитания. Ближайшим помощником он имел своего учителя Иоанна Грамматика, которого поставил Патриархом. Последний вскоре составил второй иконоборческий собор, повторивший ὅροϛ собора 754 года и подтвердивший анафему на иконопочитание и иконопочитателей. Кроме того, император издал приказ об изгнании из городских монастырей всех монахов, твердо стоящих за иконы, запретивши им, равно и пустынникам, под строгим наказанием, входить в города и села.¹⁰⁸ Осужденное высшею и светскою, и церковною властью, иконопочитание теперь подверглось преследованию. Иконы отбирались и уничтожались, почитатели подвергались оскорблениям, лишению чинов и имущества, заключению в тюрьмы и изгнанию;¹⁰⁹ особенно преследовались монашествующие¹¹⁰. Тяжелую руку иконоборцев испытали главным образом церкви и монастыри столицы и ближайших окрестностей.¹¹¹ Отсюда более всего было изгнанников и беженцев. Много бедствий испытали тогда православные, многие оставили столицу, бежали в западные провинции, на берега Адриатики, на южное побережье Италии и пр., другие скрывались в горах и пещерах. Автор Малого жития не сообщает никаких подробностей этого гонения.¹¹²

Равным образом он ничего не говорит о том, выступили ли в это время св. подвижники с протестом и проявили ли вообще какую-либо противоиконоборческую деятельность. Молчание странное, особенно для автора Малого жития как ближайшего ученика преподобного Иосифа. Невольно закрадывается сомнение, было ли вообще какое-либо публичное противоиконоборческое выступление со стороны Иосифа и его друга и учителя. Связь событий в Малом житии представляется в таком виде: поднялось гонение на иконопочитание, произошло большое смущение в Церкви и колебание среди православных; защитники иконопочитания, а это большею частью монашествующие, конечно, старались принять свои меры. И вот одну из них они поручают выполнить Иосифу. Мера – самая последняя, экстренная – это обращение за помощью на Запад, к папе. Об этом согласно говорят оба жития и все известные нам синаксари. Нам думается, что св. друзья не остались безучастны. Обстоятельства были таковы, что преступно было молчать, и подвижники так или иначе должны были реагировать на совершающиеся события. Может быть, эта деятельность их выразилась в той форме, как представляет автор Большого жития, т. е. преподобный Григорий смело ходил по городу, дерзновенно проповедовал Православие и убеждал держаться православного учения, не повиноваться царю, приводящему народ в заблуждение и т. д. Вероятно, и Иосиф принимал здесь непосредственное участие. По крайней мере за это говорит единство из взглядов и интересов, теснейшая их близость между собой. Как бы то ни было, но преподобные друзья являются в глазах столичного православного общества видными борцами за Православие, почему православные и обращаются к преподобному Григорию с просьбою послать в Рим Иосифа. Уже самый факт подобного обращения к преподобным Григорию и Иосифу многозначителен, а подробности этого обстоятельства раскрывают перед нами интересные мотивы, по которым столичное православное население остановило свое внимание именно на Иосифе. «Все православные, – говорится в Малом житии, – видели достоинство и святость этого мужа, приятного в словах, и считали годным к посольству»¹¹³. Очевидно, Иосиф тут был не новичок и успел зарекомендовать себя с самой хорошей стороны, и это, конечно, сделал в продолжительной совместной с прп. Григорием Декаполитом жизни в столице и в совместной деятельности с ним же на защиту православных икон.

Итак, собравшиеся к преподобному Григорию православные¹¹⁴ предоставляют ему общее ходатайство послать Иосифа в Рим, чтобы возвестить «папе и сущим там»¹¹⁵ о всех лютых обстоятельствах, постигших Православную Церковь¹¹⁶, и получить оттуда помощь. Это сообщение биографа весьма важно и интересно для характеристики политических воззрений Иосифа. Обращение за помощью на Запад характеризует известную часть Византийского общества, взгляды которого, очевидно, разделяли и преподобные – Григорий и Иосиф.

В Византии издавна обозначались два направления политической жизни, противоположные по своим взглядам, стремлениям и задачам. Не входя в подробное рассмотрение их причин, отметим только, что в первичной основе эти два направления, не так резко определявшиеся вначале, имели национальное разделение на Восток и Запад, хотя без точного проведения территориальных между ними границ. С течением времени, не без влияния той или другой этнографической группы, путем различных наслоений и прибавлений политического, социального и церковного характера, они стали выявляться все сильнее и резче, и в интересующее нас время выразились в партиях иконоборцев и иконопочитателей, а в последующее, когда Православие уже восторжествовало, в партиях либералов политиков с одной стороны и консерваторов церковников – с другой.

Нигде политическая жизни не переплеталась так тесно и глубоко с церковной, как в Византии. Здесь нередко под внешностью церковных событий скрывалась политическая подкладка, как и наоборот, политические события совершались при участии и влиянии Церкви. Неоднократно во всю высоту вставал вопрос о преобладании в государственной жизни того или другого элемента – политического или церковного. Этот вопрос, в зависимости от характера лиц, стоящих во главе того или другого направления, вносил особенную страстность в отношения, углублял и усиливал разделения. Особенно это нужно сказать об эпохе иконоборчества и главным образом в IX веке. Под знаменем вопроса об отношении к иконам шла сильная борьба между государственной властью и церковною, каждая отстаивала свои права, свою самостоятельность. Эта борьба поделила всю Византию, как сказано выше, на иконоборцев и иконопочитателей. Борьба была неравная. Фактический перевес в VIII и почти в первой половине IX в. был на стороне первых, так как к ним большею частью принадлежали сам император, его приближенные, высшие чиновники, нередко высшее духовенство с патриархом во главе¹¹⁷ и полководцы войск. Вторые опирались на рассеянные по всем классам общества благочестивые элементы, на женщин, простой народ и, главным образом, на монашествующих. У первых была громадная физическая сила в лице войска, которое по приказанию высшей государственной власти, во всякую минуту с оружием в руках могло выступить на защиту их интересов. Вторые же могли им противопоставить только горячую ревность, иногда до фанатизма, монашествующих и благочестивых мирян, проникнутых монашескими взглядами. Когда в происходящих столкновениях и борьбе истощались всякие надежды на собственные средства, а этим более страдала консервативная церковная партия иконопочитателей, то последняя искала помощи на Западе, который в частном вопросе об иконопочитании стоял на православной точке зрения, а в общем вопросе о правах Церкви был выразителем господства именно церковной власти, и в то же время Запад был вне влияния власти восточных василевсов. За помощью на Запад обращался преподобный Феодор Студит, пославши в Рим преданного себе монаха Епифания. Так поступил патриарх Никифор, отправив к папе Пасхалису монаха Мефодия, ставшего потом Константинопольским патриархом. Так делает теперь и прп. Григорий Декаполит. Может быть, и помимо политической самостоятельности авторитет Римского первосвященника по традиции высоко ставился восточными его почитателями, особенно членами указанной выше второй партии. Может быть, они разделяли то воззрение, которое так рельефно выразил преподобный Феодор Студит в письме к ученику своего Навкратию, называя Римский престол κορυϕιακὸϛ θρόνοϛ, ἐν ᾧ Χριστὸϛ ἔθετο τὰϛ κλεῖϛ τῆϛ πίστεωϛ ἧϛ οὐ κατίσχυσαϛ ἀπ᾽ αἰῶνοϛ, οὐδ᾽ ἀν κατισχύσωσι μέχρι συντελείαϛ πύλαι ᾅδου,¹¹⁸ т. е. римский престол есть «верховный престол, на котором Христос положил ключи веры, который не преодолели от века и не преодолеют до скончания врата адова». По-видимому, подобных взглядов был и преподобный Иосиф. Мы можем судить об этом на основании некоторых его канонов, написанных в честь св. пап, например в честь папы Сильвестра (2 янв.), папы Мартина (14 апр.) и канон на поклонение честным веригам св. ап. Петра (16 янв.)¹¹⁹. Хотя эти каноны сравнительно позднейшего времени, но вполне возможно, что Иосиф и Григорий Декаполит были представителями такого именно воззрения на Римского Первосвященника.

Между тем либеральная политическая партия относилась к Западу недоверчиво. Всякое обращение к папам, помимо императоров, особенно в то время, считалось умалением государственного достоинства, нарушением прав свободного могучего государства, изменой национальному делу и вообще политическим преступлением.¹²⁰ Поэтому правительство принимало решительные и жестокие меры к пресечению всяких сношений Востока с Западом, ставило кордоны, нанимало пиратов, чтобы следить за византийскими беглецами и ловить их и т. д.¹²¹ Последней участи подвергся и Иосиф, отправившийся легатом в Рим. Вероятно, уже на значительном расстоянии от столицы он был захвачен на море пиратами варварами и привезен пленником на Крит. Здесь, связанный тяжелыми оковами, он был вместе с другими своими спутниками брошен в темницу. Однако такое положение не удручило Иосифа. При высокой религиозной настроенности и сильнейшей ревности он находил в себе достаточно бодрости духа, чтобы самому радоваться этим оковам за Христа и другим заключенным подавать утешение. На острове Крит было немало таких беглецов, которые, спасаясь от иконоборствующего Правительства, попадали, подобно Иосифу, в руки служивших Правительству пиратов. Все такие беглецы, находясь в тюрьмах, испытывали одинаково тяжелую участь. Многие приходили от темничных бедствий и тюремного режима в отчаяние, иные были готовы отказаться от своего исповедания. Биографы указывают даже на одного епископа, бывшего там же в темнице, как он, увлекаемый разными помыслами, подвергался опасности изменить своим православным убеждениям и соединиться с теми, которые ненавидели Бога и оскорбляли Образ Его. Преподобный Иосиф был ангелом утешителем для изнемогающих узников, некоторым якорем, по выражению диакона Иоанна. Он всех успокаивал, во всех старался поддержать бодрость, всех убеждал радостно переносить посланные бедствия, не тяготиться ими и твердо стоять за святые иконы. Конечно, сильнее всяких слов действовало его собственное настроение и поведение. Под влиянием его слов, его примера некоторые из заключенных мученичеством засвидетельствовали стойкость своих убеждений.¹²²

В критской тюрьме Иосиф пробыл довольно значительное время, около 9–10 лет. В 842 году 20 января скончался император Феофил; с ним вместе, как характерно замечает автор жития св. Мефодия, скончалась и ересь.¹²³ Справедливо говорит проф. А. А. Васильев, что сила сопротивления иконоборцев, с потерей главного своего защитника, оказалась невелика, особенно если сравнить это время с подобным же состоянием после смерти иконоборствующего императора Константина V при императрице Ирине, которой для восстановления Православия потребовалось гораздо больше времени и подготовки. Через год, именно в 843 г. 11 марта,¹²⁴ Церковь уже отпраздновала свое торжество над ересью, повторив всецело положение VII Вселенского собора и публично осудив иконоборчество и иконоборцев. Тогда же вскоре «царским приказанием вызваны были из ссылки и восстановлены в своем достоинстве содержавшиеся в суровых тюрьмах отцы и множество монашествующих и немалое число благочестивых мирян»¹²⁵. Но так как на самом торжестве Православия было немало возвратившихся из изгнаний, естественно предположить, что уже со смертью Феофила Церковь еще до своего официального торжества получила свободу и что тогда же многие вернулись из ссылки,¹²⁶ особенно из ближайших к столице пунктов.

О наступающих переменах в жизни Церкви Иосиф был предварен чудесным знамением. Когда он находился еще в тюрьме, то ему явился однажды некоторый муж в скромной одежде священнолепного вида и сказавши: «я пришел ныне из Мир [Ликийских]»,¹²⁷ приказал «возьми эту книжицу»¹²⁸. Он взял руками и прочитал нараспев: «ускори, Милосердый, и поспеши, как Милостивый, на помощь нашу, ибо Ты можешь, если пожелаешь».¹²⁹ И то, что он воспел, наутро исполнилось самым удивительным образом. Как же? В непосредственно следующей главе (VIII) Малого жития биограф современник рассказывает о смерти царя Феофила, «справедливо (ἐνδίκωϛ)¹³⁰, замечает он, ниспосланной от Бога иконоборцу». Следовательно, помощь Божия и выразилась прежде всего в том, что была прервана жизнь защитника ереси императора иконоборца; еретики лишились своего вдохновителя, своей главной силы, а православные избавились от иконоборческих гонений. Тогда, естественно, у православных иконопочитателей явилась мысль о возвращении из неволи всех изгнанников, – жертв иконоборческого движения и, в частности, преподобного Критского невольника, о котором вспомнили, вероятно, прежде всего его Константинопольские друзья. Но так как он находился в тюрьме у варваров, вне пределов Греческой Империи¹³¹, то нужен был еще денежный выкуп, который собрали Константинопольские христиане¹³² и послали за Иосифа. Однако едва ли это могло совершиться тотчас же после смерти императора Феофила. В числе видных участников церковного торжества Православия Иосиф не указывается, а он должен бы быть отмеченным по своей известности в Константинополе и предшествующей противоиконоборческой деятельности. Возможно, что в то время он еще не прибыл в Константинополь. И Малое житие дает понять, что весть о свободе Церкви от иконоборческих гонений застала Преподобного еще в Критской тюрьме, где он, получив извещение, радовался со всею Церковью и православными почитателями икон.¹³³ Нужно было значительное время, чтобы собрать деньги и отправить их на Крит. Когда выкуп был уплачен, то Иосиф получил свободу и благополучно возвратился в Константинополь.¹³⁴ Но радость его была омрачена печальным для него обстоятельством: в его отсутствие умер преподобный Григорий Декаполит¹³⁵, самый дорогой его друг, его отец и учитель, общее утешение всех (τὸ κοινὸν παρηγόρημα), живое изображение добродетелей (τὸ ἔμψυχον τῶν ἀρετῶν ἀποτύπωμα).¹³⁶ По-видимому, первую весть о кончине своего преподобного друга он получил еще на Крите и, вероятно, от тех, что принесли за него выкуп.¹³⁷ Эта весть поразила его своею неожиданностью и доставила ему беспредельную скорбь. Оплакав преподобного Григория, как оплакивают самого дорогого человека, Иосиф, возвратившись из Крита, снова предался прежнему образу строго подвижнической жизни.¹³⁸ По-видимому, в патриаршество Мефодия он как бы намеренно сторонился общественной деятельности. Может быть, он делал это по обычному своему смирению, а может быть, отчасти причины этого заключались и в самой личности патриарха Мефодия. Последний, при всех своих высоких нравственных качествах, не нравился многим строгим ревнителям благочестия за свою снисходительность в отношении к бывшим и раскаявшимся иконоборствующим епископам и прочему духовенству. Он нашел себе противников также среди Студитов и других монахов после того, как торжественно перенес в церковь свв. апостолов в Царьграде мощи патриарха Никифора, от которого отделился в свое время Преподобный Феодор Студит; особенно же после того, как потребовал от Студитов осуждения сочинений преподобного Феодора против патриарха Никифора. Студиты не повиновались; патриарх грозил анафемой. Произошло разделение. Мефодий не уступал.¹³⁹ Очень возможно, что при таких смутных обстоятельствах Иосиф не только не хотел принимать каких-либо должностей, но вообще старался быть вдали от патриарха, патриархии и всякой общественной деятельности. Он ушел тогда на место¹⁴⁰ аскетических подвигов своего учителя прп. Григория, где затворился (ἐγκεκλεισμένοϛ) для совместных монашеских трудов с учеником его Иоанном. Совместная жизнь затворников продолжается долгое время (χρόνον συχνὸν), около 4–5 лет. Мы полагаем такой период времени по следующим соображениям. В Греческой Печатной Минее под 18 апреля значится канон в честь преподобного Иоанна, надписанный Θεοϕάνουϛ, вероятно, произведение преподобного Феофана Песнописца, участника торжества Православия и Митрополита Никейского.¹⁴¹ Указываемый канон он мог написать в самом крайнем случае вскоре по кончине преподобного Иоанна, с одной стороны, и до своей – с другой. Кончина же самого Феофана не может быть указана точно, только можно поставить пределы ее от 11 октября 847 года до 11 октября 851 г.¹⁴² Сопоставляя эти даты с вышеуказанными соображениями с времени написания канона в честь преподобного Иоанна, мы крайним пределом для смерти последнего должны считать 847 год. Если Иосиф возвратился из Критской тюрьмы в 842–843 году и стал подвизаться вместе с Иоанном, то, следовательно, до 847 года (год кончины его) жил совместно с ним около 4–5 лет. Только смерть Иоанна заставляет Иосифа оставить это место, и тогда он поселился в Константинополе при храме св. Иоанна Златоустого¹⁴³, где подвизается в течение пяти лет (ἐπι ἔτη πέντε)¹⁴⁴. Здесь к нему собирается много любителей строгой аскетической жизни; образуется целая община, настолько большая, что побуждает Иосифа близ того места (πλησίον τοῦ τόπου) устроить свой монастырь, который скоро наполняется множеством учеников (τὸ πλῆθοϛ τῶν μαθητῶν)¹⁴⁵. Сюда Иосиф перенес, как самое дорогое сокровище, мощи своих друзей Преподобного Григория Декаполита и его ученика Иоанна. Сюда же он принес и некоторую часть мощей св. Апостола Варфоломея,¹⁴⁶ в честь которого построил храм, посвятив его вместе и Преп. Григорию Декаполиту.¹⁴⁷ Мощи св. апостола Варфоломея Иосиф получил от одного христолюбца, когда был опять (πάλιν) в Фессалоникийских пределах и, без сомнения, относился к ним с особенным почтением и благочестием, тем более, что они подавали исцеления. Возможно, что Иосиф считал св. апостола Варфоломея своим покровителем, часто обращался к нему с самой горячей молитвой; беседовал с ним в минуты подъема религиозного чувства и своих благочестивых созерцаний и часто видел его во время сна как бы открывающим небесные тайны и разрешающим всякую загадку в Писании. И вполне естественно, что Иосиф особенно желал прославить этого святого достойными его песнопениями.

Мы дошли до важного момента в жизни Иосифа. Доселе он был пред нами, как подвижник благочестия, как борец иконопочитания и вообще Православия, может быть, иногда с некоторыми проявлениями своей поэтической души; теперь же он выступает как церковный поэт, получивший благословение своего дара от св. апостола Варфоломея. Поэтическая душа искала выхода; благодарное чувство желало вылиться в соответствующих песнях. Когда Иосиф был освобожден из Критской тюрьмы, он спешил излить свою благодарность (πρὸϛ ὑμνῳδίαν)¹⁴⁸ к Богу. Мы не знаем, были ли это поэтические импровизации, или просто он воспел чужие песни. Но теперь Иосиф желает почтить память св. апостола Варфоломея уже несомненно своими песнями, иначе у него не было бы сомнения и колебания. Очевидно, потребность к поэзии была в нем весьма сильна. Имея такой склад своей души, он, однако, переживал муки нерешительности; он сильно колебался. Его смущало то, что, может быть, его желание прославить св. Апостола будет неугодно ему и его песни будут недостаточны для достойного прославления святого. Он в то время, говорит биограф Феофан, еще не дерзал сам (составить песни) и не имел кого-либо другого, кто был бы готов (исполнить это); поэтому, горячо обнимая божественные мощи Апостола,¹⁴⁹ он со слезами и рыданиями умолял сподобить его достигнуть желаемого¹⁵⁰ и пред наступлением дня памяти Апостола¹⁵¹ он удостоился видения. В храме своего монастыря, в царских вратах, он видит ночью некоторого дивного мужа в апостольской одежде, который, взяв с священной трапезы Евангелие и положив его на грудь Преподобного, благословил его и отошел¹⁵². И тут же сказались результаты этого благословения. Когда Иосиф начал составлять припевы (τὰ ἐϕύμνια), вероятно, для праздника св. ап. Варфоломея, то произнес их весьма легко¹⁵³. Это было начало божественного дара¹⁵⁴, ниспосланного по благословению св. Апостола. «Это был великий многоценный подарок».¹⁵⁵ «И от того времени (ἐκ τότε) он получил дар песнопения».¹⁵⁶ Так все биографы и синаксари определяют время получения Иосифом песнотворческого дара, конечно, ясно давая этим понять, что до сего времени у Преподобного этого божественного дара не обнаруживалось. Если бы мы захотели перевести эти общие выражения на точный язык хронологических дат, то должны сознаться в своем бессилии и принуждены ограничиться только приблизительной датой. Мы предполагаем, что получение дара песнотворчества по благословению св. апостола Варфоломея было в 852–853 году.¹⁵⁷ Эту дату мы получаем следующим образом: Иосиф возвратился из Критского плена приблизительно в 843 году; по возвращении он долгое время живет с учеником прп. Григория Декаполита на месте их подвигов – с 843–847 гг.; потом пять лет при храме св. Иоанна Златоустого, т. е. с 847–852 гг., где поблизости строит свой монастырь и храм в честь св. апостола Варфоломея и преподобного Григория и вскоре же по построении храма получает дар песнотворчества: следовательно, или в том же 852 или 853 году. Что касается места получения дара, то таким, как видели, был храм построенного Иосифом монастыря в Константинополе. Отчетливо это выражено в Афонской греческой рукописи № 769: ὁρᾷ ἄνδρα τινά… τῷ ναῷ τῆϛ μονῆϛ πρὸ τοῖϛ πυλῶσιν ἑστῶτα τοῦ βήματοϛ, т. е. Иосиф видит… некоего мужа, стоящего пред дверями алтаря в монастырском храме.

Итак, это явление св. Апостола есть поворотный момент в жизни Иосифа, резко определивший всю его дальнейшую деятельность. На основании некоторых немногих штрихов в житиях преподобного Песнотворца мы выше указывали на поэтический склад его души; видели, как иногда эта душа рвалась излить свое настроение в соответствующих песнях; видели ее нерешительность, смущение выступить открыто в деятельности церковного поэта. Теперь же благословение св. апостола Варфоломея укрепило колеблющийся дух поэта, сообщило ему силу. И то, что прежде было так слабо, так нерешительно, теперь мощно и смело, с поразительною быстротою, стало изливаться в звучных песнях. И это было, по справедливости, нечто новое, неизвестное, особенное божественное дарование, обнаружившееся только после явления и благословения апостола. С этого времени, по словам биографа, он с легкостью, правильностью и быстротою, без труда и напряжения¹⁵⁸ стал составлять разнообразные священные песнопения, «всю церковь просветивши песнями».¹⁵⁹ Здесь нужно искать источник того разнообразия музыкальных звуков, различных ритмов, песней, благоухающих приятностью, как ароматом, по словам диакона Иоанна.¹⁶⁰ К сожалению, кроме подобных общих выражений и общей характеристики песнопений Иосифа у его биографов (что мы приведем впоследствии) мы ничего не имеем у них по самой интересной истории песнотворческой деятельности знаменитого песнописца, как она проявлялась, развивалась. Говорят только, что он воспел бесчисленные (μυρία) песни человеколюбивому Богу, Пречистой Божией Матери, Божиим друзьям – ликам апостолов, сонму пророков, множеству мучеников, собранию подвижников, ликостояниям подвижниц и многим другим бесчисленным святым.¹⁶¹ Так как он писал свои произведения с поразительною легкостью и без усилий, то являлось даже подозрение, не пользуется ли песнописец чужими произведениями, которые он выучивает заранее и потом выдает за свои.¹⁶² Эффект его песнотворчества особенно мог броситься в глаза тогда, когда он писал что-нибудь по какому-нибудь нарочитому поводу и к известному сроку. Когда же видели, что плагиата не было, то выражали удивление и почтение. Оба биографа говорят о заслуженной славе и всеобщем почитании преподобного Песнописца. А один синаксарь замечает, что он за свои песни был почитаем не только своими и начальствующими, но и царями.¹⁶³ Конечно, последнее замечание о всеобщем почитании могло относиться только к создавшейся уже репутации Песнописца и не касалось его первых шагов, его развития и выработки им известной писательской манеры. Характерная особенность произведений Иосифа, как выше указывали, заключается в акростиховании именем автора или одной IX песни, или же VIII и IX. Но эту особенность, по-видимому, он стал применять не сразу. Мы имеем канон в честь св. апостола Варфоломея без именного акростиха в IX песни; имеем цикл неакростихованных трипеснцев в Постной Триоди и др. Указанные произведения мы считаем среди других его трудов раннейшими. Мы не знаем, когда и при каких обстоятельствах Иосиф принял указанную выше особенность  именного акростиха, что побудило его связывать так свои произведения – требование ли тогдашней гимнографии или какой-либо частный случай из его жизни, но несомненно одно, что раз ставши на этот путь, он уже не отступал от него и на всех почти своих произведениях, за самыми малыми исключениями, постоянно, аккуратно и неизменно ставил эту печать своего авторства.

Источники хранят полное молчание о том, какой был порядок жизни в новоустроенном монастыре под управлением Иосифа, в частности, как слагалась его дальнейшая личная жизнь. Биографы в общих выражениях указывают его высокую монашескую настроенность, его кротость, смирение, непамятозлобие, его стремление всех умиротворять и не подавать повода к ссорам, его участливое отношение к несчастным, которым он помогал словом утешения, к бедным, которым он давал питание, к странникам и чужеземцам, которых он принимал со всем радушием гостеприимного хозяина, так что они, по словам биографа, на чужой стороне считали себя, как в отечестве, которое переменило только имя.¹⁶⁴ Вполне возможно согласиться с предположением проф. А. И. Пападопуло-Керамевса, что монастырь Иосифа был некоторым образом гостиницей для прибывающих из Сицилии в Константинополь паломников.¹⁶⁵ Возможно, что пример игумена Песнописца вызывал подражание среди его учеников, и при его монастыре образовалась как бы некая школа песнотворчества, хотя, вероятно, не особенно значительная и всецело покрываемая знаменитым именем самого учителя.¹⁶⁶

Из всей последующей жизни Иосифа источники указывают только некоторые более крупные факты. Первый – это изгнание Иосифа при кесаре Варде. Большое житие, как уже замечали, не знает этого изгнания. О нем говорят Малое житие и многие синаксари, говорят кратко, а биограф Феофан как бы намеренно не хочет распространяться подробно о всех обстоятельствах этого дела, вероятно, потому, что оно было хорошо всем известно, почему и не нуждалось в подробном изложении, или во время написания биографии были еще живы участники и свидетели этого печального факта. Во всяком случае у автора были какие-то основания к некоторому умолчанию о подробностях события, и он употребляет формулу сокращения: «…да скажу кратко…», хотя предварительно на тему о соблазнах вообще он довольно пространен, даже более того, чем следует. Он пишет: «клеветник и враг праведников, видя, как знаменитый Иосиф прославляется за эту именно прекраснейшую добродетельную жизнь, или [вернее] за [целый] круг добродетелей, воздвиг против него искушения и прежде всего приготовил поводы к соблазнам в Божией Церкви, разумею именно, говоря кратко, сказанное и сделанное относительно кесаря Варды. Поэтому царскою рукою и мановением он далеко изгоняется, именно в город Херсон».¹⁶⁷ Какая была причина этого изгнания, биограф не говорит, он только связывает это изгнание с именем кесаря Варды, умалчивая о той роли, какую имел при этом кесарь. Но синаксари Константинопольской Церкви по кодексу Сирмундову¹⁶⁸ и по кодексу Парижскому 1587 г.¹⁶⁹, синаксарь, изданный болландистами¹⁷⁰, Петров Пролог Ленинградской Публичной библиотеки № 240 и др. на основании неизвестного источника вносят некоторое, хотя и краткое, но ценное дополнение. Например, по синаксарю Парижского кодекса 1587 г. читаем: преподобный Иосиф ὑπερορίᾳ παρὰ Βάρδα καταδικάζεται καλῶϛ γε τούτον διελεγξάμενοϛ, т. е. прп. Иосиф осуждается в изгнание Вардой за то, что славно обличал его. Или в Петровом Прологе Ленинградской Публичной библиотеки: ὑπερορίᾳ παρὰ Βάρδα καταδικάζεται καλῶϛ γε τούτῳ διλεγξαμένῳ. То же и в других указанных синаксарях. Мысль везде одна, что Иосиф осуждается Вардой в изгнание за обличение его. Итак, причина изгнания – личная ненависть кесаря Варды к Иосифу. Синаксарист Никодим Святогорец говорит об этой причине более подробно, указывая в то же время точную дату ссылки¹⁷¹: «867 г. при Варде за то, что обличал его». В примечаниях же добавляет: ἴσωϛ ἤλεγξεν αὐτὸν ὁ Ἅγιοϛ, διότι ὁ Βάρδαϛ ἄϕησε τὴν γυναῖκα τοῦ καὶ συνεϕθείρετο με τὴν νύμϕην τοῦ· καθὼϛ διὰ τοῦτο ἤλεγχεν αὐτὸν καὶ ὁ πατριάρχηϛ Ἰγνάτιοϛ· ὅθεν καὶ ἐκατέβαλεν αὐτὸν ἀπὸ τοῦ θρόνου, т. е. св. Иосиф является виновным в том же, в чем был обвинен и за что лишен престола и патриарх Игнатий. Это указание синаксариста уясняет краткое замечание биографа, но само требует некоторого исправления и прежде всего исправления хронологической даты. Если Иосиф был изгнан с патриархом Игнатием, то это могло быть в 857 году, а не в 867, когда Игнатий был уже возвращен императором Василием Македонянином на свою кафедру, да и Варды, с именем которого связывается самое изгнание, в 867 году в живых уже не было.¹⁷² Далее, едва ли можно говорить об активном выступлении Иосифа против Варды в роли непосредственного обличителя; вероятно, он подвергся изгнанию как сторонник патриарха в том печальном инциденте, какой произошел между Вардой и Игнатием.

Вся эта история по данным современников и исследователей представляется в таком виде. Всесильный кесарь и соправитель беспечного императора Михаила III, который заслужил в истории нелестную аттестацию ὁ μέθυσοϛ или ὁ μεθύστηϛ, Варда был выдающимся человеком своего времени по своим умственным, административным и государственным талантам, по своей громадной энергии и любви к просвещению. Даже враги его, распространяя о нем всякие нелепые слухи, в то же время не могли не признать за ним указанных выдающихся его качеств.¹⁷³ Но громадным недостатком этой высоко одаренной личности была его поразительная нравственная беспринципность.¹⁷⁴ По словам профессора Иенского университета Гельцера, он был «сверхчеловеком, стоял выше всяких сомнений, которыми религия и мораль сдерживают прочих смертных; выгодное преступление совершал он хладнокровно, без малейшего угрызения совести».¹⁷⁵ Может быть поэтому не без основания молва ставила на его счет всякие обвинения и, между прочим, приписала ему одну грязную семейную историю безнравственных отношений к его овдовевшей невестке.¹⁷⁶ Чист ли он был тут, или виноват, разобраться трудно, да и для нашей цели это не имеет особенного значения; но важно то, что молва эта была причиною столкновения Варды с патриархом Игнатием. Поистине раб Божий, не понимавший совершенно разных партийных интриг, которыми так богат был тогдашний Византийский двор, где при беспечности и безволии императора разного рода честолюбцы и искатели приключений домогались своих целей, не стесняясь никакими средствами и интригами, патриарх, может быть, под влиянием какой-либо подобной интриги¹⁷⁷, совершенно не подозревая ее, отнесся к Варде со всею строгостью.¹⁷⁸ Приняв все за чистую истину, Игнатий обличил Варду публично в Иродиадином бесстыдстве (διὰ τὴν Ἡρωδιαδικὴν χαμαιτυπίαν), не допустив его до причастия в день Богоявления.¹⁷⁹ Произошел громадный скандал, которым были сильно скомпрометированы Варда, его сторонники и даже сам император. Было ли тут прямое влияние партии старой царицы, сказать точно нет данных. Но публичное лишение Варды причастия и дальнейшая настойчивость патриарха, несмотря на просьбы кесаря и императора Михаила III, не могли не породить подозрительности в соучастии патриарха с указанной партией; когда же патриарх отказался, вопреки царскому приказу, насильственно постричь в монашество царицу Феодору и ее дочерей и когда он выступил ходатаем за сумасшедшего несчастного Гевона, называвшего себя сыном Феодоры, то подозрение естественно могло перейти в уверенность. И участь патриарха была решена. Вслед за изгнанием царицы Феодоры был лишен престола и сослан на остров Теревинф и патриарх Игнатий (857–858 гг.). С ним были осуждены и подверглись изгнанию и другие лица¹⁸⁰, в том числе, судя по синаксаристу Никодиму, и преподобный Иосиф, который на дело Варды, по-видимому, смотрел глазами патриарха, и если не мог публично обличить Варду, то во всяком случае в происшедшем столкновении Игнатия с Вардой и императором стоял на стороне патриарха.

Мы видели, как держал себя Иосиф в отношении к патриарху Мефодию, как он как бы намеренно сторонился патриарха, патриархии и общественной деятельности. Правда, характер отношения Преподобного к этой деятельности и теперь остается таким же, но отношение к патриарху Игнатию, по-видимому, иное. Малое житие ничего не говорит о начале знакомства Иосифа с патриархом, но это знакомство вполне возможно на почве чисто монашеских воззрений и аскетических подвигов, может быть, даже задолго до того времени, когда Игнатий стал патриархом. Человек строгого благочестия и строго подвижнической жизни, истый монах, с ореолом страдальца мученика, «великий», по замечанию диакона Иоанна, «в добродетели и усердный за Христа ревнитель»¹⁸¹, Игнатий пользовался в среде монашествующих заслуженной популярностью и очень возможно, что Иосиф питал к нему глубокое уважение, которое перешло в горячую привязанность после того, как Игнатий, уже патриархом, приблизил к себе Песнотворца подвижника. По словам диакона Иоанна, Иосиф «был часто собеседником патриарха и поучался от него тому, чего не знал. Отношения их были так близки, что ничего не было такого, чтобы что-либо из неизреченных таинств Писания, известных одному, было неизвестно другому. Многое усердие и превосходство чистоты одного побуждало и другого стараться соединиться с ним в этом качестве и достигать его с великою сладостью»¹⁸². Ранее мы отмечали подобное же тесное единение Иосифа с преподобным Григорием Декаполитом и тогда же указывали на характер этого единения на почве одинаковых и аскетических подвигов и политических воззрений. На этой же почве происходит единение и теперь. Патриарх Игнатий был сторонником консервативно-церковной партии, взглядов которой держался и Иосиф. И когда патриарх поднял свой протестующий голос в защиту церковных канонов против всесильного кесаря, то к нему присоединился и Иосиф, за что и пострадал вместе с патриархом.

Сколько лет продолжалось Херсонское изгнание, биографы точно не сообщают; Феофан говорит неопределенно: μετά τιναϛ χρόνουϛ, т. е. после некоторого времени Иосиф возвращается опять в царский город.¹⁸³ Но эта неопределенность раскрывается дальнейшими подробностями Малого жития: «правители, читаем здесь, хотели воздать ему [Иосифу при возвращении] весьма большие почести»¹⁸⁴. Очевидно, у правящих отношение к изгнаннику совершенно изменилось и, вероятно, от перемены политического курса с воцарением нового лица. А подобное могло быть в 867 году, когда на царство вступил Василий Македонянин. К этому приводит и следующее соображение. Если преподобный Иосиф был единомысленником патриарха Игнатия, если он пострадал за одно с ним дело, то, несомненно, вместе с ним он и получил свободу; а патриарх Игнатий, как известно, был возвращен в 867 году. Кроме того, рассмотрение источников производит такое впечатление, что патриарх Фотий в первое свое патриаршество (с 857 или 858 до 867 г.) как бы не знает преподобного Песнописца. Это могло быть только при том случае, что Иосифа тогда в Константинополе действительно не было; он был в изгнании.

Итак, Иосиф находился в Херсонской ссылке десять лет, все время первого патриаршества Фотия.¹⁸⁵ Такой значительный период времени покрыт для нас совершенной тайной. Мы не только не имеем ни одного факта из этого времени, но даже не можем указать ни одного штриха, ни одной самомалейшей черточки, которая бы говорила о нем. Мы можем только предполагать, что монашеская его жизнь продолжалась в том же направлении, как и прежде, может быть, с большею интенсивностью в исполнении тех или других подвигов. Можем также предположить о продолжении его песнотворческих трудов, но сколько и что именно написано им в Херсонском изгнании, мы не знаем, так как ни в одном из его произведений нет никакого намека на него. Может быть там написан канон в честь Херсонских священномучеников (7 марта). Академик В. В. Латышев, издавший жития этих святых и церковные их службы, делает даже такое, по его выражению, «соблазнительное» предположение, что и в самом составлении жития было участие изгнанника Песнотворца, или непосредственно выразившееся в том, что он сам «дал литературную обработку их житию», или чрез посредство какого-либо из других современных ему духовных писателей, которым он указал на житие.¹⁸⁶ Предположение возможное, как возможно и выше высказанное наше о написании этим святым канона во время Херсонской ссылки. Равным образом, может быть, там написаны и другие каноны тем святым, которые были в изгнании в Херсоне, например в честь св. папы Мартина (14 апреля), св. Климента и др. Но, повторяем, в самих канонах нет на это никаких указаний.

В ночь с 23 на 24 сентября 867 г. несчастно окончил свою недостойную высокого положения жизнь император Михаил III. После одной обычной оргии в загородном дворце св. Маманта он был убит в бесчувственно пьяном состоянии.¹⁸⁷ На престол вступил Василий Македонянин, круто изменивший всю политику и управление. С ним восторжествовала церковно-консервативная партия; он низложил Фотия и возвратил из ссылки на патриаршую кафедру Игнатия. Все его сторонники – изгнанники предшествовавшего царствования само собою получили свободу. Вот тогда же, вероятно, вернулся в столицу и Херсонский изгнанник. В столице Иосифа ждали почести.¹⁸⁸ Новое правительство хотело как бы загладить несправедливое жестокое отношение прежнего правительства и встретить Иосифа с возможным вниманием и почетом. Но, замечает биограф, они ошиблись, так как увидели в Херсонском изгнаннике «любителя тишины» и весьма добродетельного человека, который на все их предложения занять то или другое высокое место отвечал полным отказом. Но когда предложения приняли характер настойчивых требований «царей»¹⁸⁹ и когда к этому присоединилась еще просьба патриарха Игнатия, то Иосиф уступил и принял звание скевофилакса Великой Божией Церкви, т. е. хранителя священных сосудов св. Софии.¹⁹⁰ Биограф диакон Иоанн особенно подчеркивает влияние патриарха на такую решимость Иосифа. «Преподобный, – говорит он, – не повиновался бы начальствующим (τοῖϛ αρχοῦσι – principalis) и не потому принял служение, но повиновался божественному Игнатию»¹⁹¹, которого, как видели, он весьма глубоко чтил. Возможно, что теперь близость между друзьями подвижниками усилилась еще более, и вполне естественно и правдоподобно выражение автора Большого жития, что патриарх желал иметь благочестивого скевофилакса «сообщником в своих трудах и помощником в нуждах»¹⁹². В чем реально могло выражаться это участие, мы не имеем данных и позволяем себе думать, что если бы оно было значительно, или бы оно касалось управления и вообще дел, связанных с патриархией и Церковью, то, вероятно, оно было бы отмечено источниками; скорее, оно было чисто морального характера и всецело основывалось на единстве их аскетических стремлений и имело отношение только к этим последним. Близость к патриарху несомненно возвышала Песнотворца в глазах тогдашнего столичного общества, хотя этому в не меньшей степени содействовали – приобретенный Иосифом ореол безвинного страдальца и борца за Церковь, чрезмерные аскетические подвиги и репутация боговдохновенного песнописца, получившего дар по благословению св. апостола Варфоломея. Все это создавало ему громадную известность и закрепляло за ним славу святого человека. Мы имеем постороннее, правда анонимное, свидетельство, касающееся прп. Иосифа, скевофилакса св. Софии, весьма любопытное и подтверждающее наше положение – это историю обретения мощей св. мученика Иулиана и дружины его, пострадавших в 726 году у Медных ворот (ἐν τῇ Χαλκῇ) в Константинополе.¹⁹³ Мощи св. мучеников долгое время находились в монастыре τὰ Ἀνίνα, близ св. Мокия. Обретение мощей последовало при патриархе Игнатии в 869 г. Открытию мощей предшествовало троекратное явление святых патриарху. Встревоженный Игнатий после третьего явления их¹⁹⁴ обратился к близким лицам с вопросом, не знает ли кто места положения мучеников в монастыре τὰ Ἀνίνα. Тогда благочестивый инок Иосиф, скевофилакс св. Софии, явился к патриарху Игнатию и сообщил: «Владыка, я знаю этот монастырь и знаю, что там лежат святые, я видел (их) под землею, ибо церковь упала во времена царя Феофила, и много там совершается чудес, которые мне рассказывал один из друзей (τῶν προσϕιλῶν), который и брал меня с собою для обозрения монастыря (ὃϛ λαβόμενόϛ με διὰ τὸ πλησιάζειν τῇ μονῇ ἀμϕοτέρουϛ). Таким образом я уверился в сказанном мне от него, и знаю верно (ὅυτω παντελῶϛ ἠγνόηταί μοι), что святые находятся под землею».¹⁹⁵ Наутро (ἐπαύριον) патриарх, собравши всех клириков, вероятно, столичных церквей и монастырей и весь народ к св. Софии, отсюда с псалмопением и церковными песнями отправился в монастырь τὰ Ἀνίνα, где и были обретены св. мученики. Нужно было опуститься в могилу и достать мощи. Кто достоин пойти? И вот все в один голос (ἅπαντεϛ μιᾷ ϕωνῇ)¹⁹⁶ указали на благочестивого скевофилакса Иосифа, как отличающегося благочестием.¹⁹⁷ Иосиф исполнил поручение. Кто же этот ὁ εὐλαβέστατοϛ μοναχὸϛ καὶ ὁ σκευοϕύλαξ τῆϛ Μεγάληϛ Ἐκκλησίαϛ Ἰωσήϕ? По всем данным это прп. Иосиф Песнописец.¹⁹⁸ Передаваемый анонимным писателем этот факт отношения Византийского Общества к Иосифу весьма знаменателен, свидетельствуя о большой его популярности и твердо установившейся за ним заслуженной славе святого человека.

Но не менее этого росла, вероятно, и его известность как песнотворца. По некоторым данным мы можем заключить, что его теперь знают за пределами столицы; к нему обращаются с просьбами со стороны написать канон тому или другому святому; например, Афонские монахи просят написать канон в честь прп. Петра Афонского, когда были обретены его мощи; монахини монастыря прп. Афанасии при открытии, вероятно, мощей этой последней и др. частные лица. По крайней мере мы знаем несколько канонов (о них подробнее потом), написанных песнотворцем для частных лиц. Ему дают поручения составлять песнопения для праздника или какого-либо моления и патриарх, и сам император Василий Македонянин, с деятельностью которого теперь главным образом и связывается песнотворчество Иосифа. Царствование этого императора, в противоположность предшествующим царствованиям того же века, известно самым широким храмоздательством, обилием церковных торжеств и молений.¹⁹⁹ Открытие или перенесение мощей, построение нового храма или часовни, реставрация старых, народные бедствия, например землетрясения и др., – все это были достаточные поводы для столичных церковных торжеств и общенародных молений, собиравших во главе с императором и патриархом громадное множество народа. Новые торжества и моления требовали новых песнопений, написание которых и поручалось Иосифу, бывшему как бы придворным песнописцем времени этого императора. Нам известны несколько канонов, писанных на эти торжества как бы нарочито по заказу. Когда был построен ἐν τῷ Παλατίῳ τῶν Πηγῶν храм в честь новоявленных 42 Амморейских мучеников, то Иосиф по приказу императора пишет им канон, а может быть, и несколько.²⁰⁰ Вероятно, для императора Василия были писаны каноны в честь св. пророка Илии (вследствие особенного почитания его императором как своего патрона), святителя Василия Великого (целый октоих), св. первомученика Стефана (тоже октоих), св. Иоанна Пророка и Предтечи (тоже октоих), каноны покаянные на вечерни вторника и четверга 1-й седмицы Великого Поста с именным акростихом Василия и др. По-видимому, ради общего народного моления по случаю землетрясения или возможного его повторения Иосиф пишет в 869 г. канон на 26 октября в память Великого Труса и т. д. Может быть, в это время, исполняя поручения императора и патриарха и частные заказы константинопольцев, Иосиф поставил себе и более общую задачу песнотворчества, которая рельефно проходит в целом очень большом ряде канонов, посвященных прославлению святых, мощи, храмы, иконы, памяти которых были чтимы в Константинополе и его окрестностях. Ниже мы увидим довольно значительный список подобных канонов, написанных для святынь Константинополя и его окрестностей, теперь же приведем только цифры. Мы насчитали в одних Минеях более 185 памятей, которым писаны или отдельные каноны, или даже целые октоихи. Конечно, мы далеки от мысли признавать безусловную верность нашего исчисления канонов и приводимых нами сопоставлений, так равно должны заметить, что очень многие из них, может быть, написаны и ранее указываемого времени, но все-таки и на долю последнего остается их очень много. Вообще мы считаем, что последний период жизни песнотворца, начиная с возвращения из Херсонской ссылки, наиболее продуктивный если не в качественном отношении, то, безусловно, в количественном. За это время написана им большая часть его канонов, почему теперь за ним установилась прочная слава известного песнотворца. Выше мы приводили замечание одного синаксаря о почитании Иосифа не только своими и начальствующими, но и царями и думаем, что это главным образом относится к указанному времени, когда Иосиф действительно пользовался всеобщим уважением и любовью и как песнописец, и как святой человек, подвижник. И нельзя было не любить такого мужа. Он, говорит биограф Феофан, «был любим всеми, любим многими так, как другие – своими родными, любим был бы и даже своими противниками, если бы только могли явиться таковые»²⁰¹. Не изменилось к нему отношение и тогда, когда произошла перемена в высшем церковном управлении, когда в 877 году скончался патриарх Игнатий и кормило церковное вновь принял Фотий. Будучи представителем другой партии, других воззрений, он, однако, по словам диакона Иоанна, сохранил равную честь великому отцу Иосифу.²⁰² Это было вполне искренно. К этому времени страстность отношений между Игнатианами и Фотианами уже значительно улеглась, по крайней мере главные представители были в добрых отношениях, как об этом свидетельствовал сам Фотий на соборе 879 года. Мы позволим себе привести его слова, пользуясь чужой цитатой.²⁰³ Фотий говорил: «Я делал все, чтобы достигнуть мира с Игнатием, и этот мир заключен был между нами, когда он пришел во дворец (где жил Фотий по возвращении из ссылки); мы пали друг другу в ноги и просили взаимно прощения, если в чем согрешили друг против друга. Когда он сделался болен, я навещал его много раз, согласно его желанию, утешал и ободрял его, сколько мог, и настолько приобрел у него доверие, что он просил меня по его смерти принять попечение о лицах, к нему приближенных, и я исполнил это». Может быть, здесь, помимо личных качеств Песнотворца, за которые его нельзя было не почитать, отчасти кроется причина хорошего отношения Фотия к Иосифу.²⁰⁴ Во всяком случае, это была не политика. Фотий, по словам биографа, «внутри сердца затаил уважение, называя (Иосифа) Божиим человеком, и, насколько позволительно, считая его равным ангелам»²⁰⁵. «Фотий, – говорит другой биограф, – любил и высоко ценил Иосифа, восхвалял его добродетели и ставил выше и старше других».²⁰⁶ Он поручил ему почетное дело – быть столичным духовником «удостоенных высших церковных степеней» (τοὺϛ τῶν πρώτων βαθμῶν ἀξιουμένουϛ τῆϛ ἐκκλεσίαϛ)²⁰⁷, какое служение Преподобный проходил до своей смерти. Биограф прибавляет, что приказание Фотия – представлять Преподобному свои помышления – всякий, конечно, исполнил бы и прежде патриаршего предложения.²⁰⁸ Ибо Иосиф, сам пройдя суровую школу внутренней борьбы с грехом, с своими страстями, сам строго, внимательно следя за каждым движением плоти и вовремя пресекая его, был весьма богат духовным опытом. Он действительно мог лечить духовные болезни, мог восстановить от греха, утвердить слабого, склонного к падению, поддающегося плотским желаниям, мог укрепить и поднять на высоту. Духовная опытность его была так велика, что он по глазам, по виду мог определить духовный недуг и вовремя мог подать соответствующий совет и указание. С такою духовной опытностью он нередко соединял и дар позорливости²⁰⁹, удивляя, конечно, окружающих и тех, кого это касалось. Патриарх Фотий понимал важное значение его громадной духовной опытности, глубоко ценил ее и поэтому предоставил Иосифу такое почетное и ответственное положение – и скевофилакса, и столичного духовника. Но несомненно также и то, что Фотий ценил и песнотворческий талант Иосифа и, вероятно, давал ему поручения относительно составления церковных песнопений. Так, говорят исследователи, по поручению Фотия был составлен канон «акафистного гимна», поемый на субботу пятой седмицы Великого поста, и др.

Иосиф, со своей стороны, относился к Фотию с полным доверием и почтением, что выразилось особенно рельефно в его предсмертном пожелании и завещании, которое он вместе с своим учеником Феофаном теперь вручил патриарху. За несколько дней до своей смерти, именно в «великую честную пятницу спасительных страстей», Иосиф, «взявши инвентарную книгу, в которой были записаны все приобретения монастыря»²¹⁰, а с этим вместе еще взявши и меня, говорит автор Малого жития, вручает все это патриарху Фотию, который, подозревая тайну и догадываясь об истинной причине этого поступка, с печалью уступил и отпустил Иосифа. Видимо, судьба собственного монастыря особенно беспокоила Песнописца. Предчувствуя близость своей кончины, он избрал себе преемника в лице своего ученика Феофана, ему он поручил свое стадо, все его приобретения. Но все это нужно было закрепить законным порядком. Поэтому Преподобный явился к патриарху, представил своего будущего преемника по управлению монастырем и вместе с ним опись всего монастырского имущества, которое он передает новому игумену. Согласие патриарха узаконило это желание Иосифа, освободило его от монастырских забот, и он с радостью возвратился в свой монастырь. Скоро стали проявляться и предвестники болезни – озноб и жгучий жар. Болезнь быстро развивалась и предвозвещала, что конец близок. О своей смерти Преподобный узнал чрез божественное откровение и с покорностью воле Божией и глубоким благоговением стал ожидать своего отшествия.

Жизнеописатель диакон Иоанн передает трогательную предсмертную молитву Иосифа за себя и за Церковь, которой просит даровать твердое пристанище и отогнать от нее, как душевредную гангрену, всякую ересь; после молитвы он причастился Св. Таин, благословил всех присутствующих, а отсутствующим послал молитвенное отпущение и мирно предал дух свой Господу. Смерть его была 3 апреля²¹¹ 883 года, на четвертый день Пасхи, в седьмой от того дня, как он слег в постель.²¹² Он умер в почтенной старости, в так называемом псаломском возрасте, о котором, как пределе человеческой жизни, св. Давид поет в псалме LXXXIX, 10: «лет наших седмьдесят и т. д.»²¹³. Мы уже указывали ранее, как понимаем эти слова биографа в приложении к Иосифу – и снова повторяем, что не видим здесь точного указания возраста Песнописца, дожившего будто бы до 70 лет. Эта цитата из творений св. Давида, по нашему мнению, только подтверждает общую мысль о преклонном возрасте, нисколько не говоря о числовой точности в определении этого возраста.

Кончина знаменитого Песнописца и великого подвижника привлекла со всех сторон множество монахов и народа. Было много из Константинопольской знати и облеченных архиерейским достоинством. Все оплакивали Иосифа. Одни говорили: «отлетела от нас ласточка церковная, замолк песнозвучащий язык». Другие оплакивали его, как отца сирот, иные – как питателя голодающих, как утешителя скорбящих.²¹⁴ А иные – как великого подвижника, рачителя собственной души. Громадное стечение народа при его погребении самым наглядным образом показало, как был велик в глазах Константинопольского общества Песнописец-подвижник, какое он стяжал от современников глубочайшее уважение и всеобщее почитание. Биограф современник прибавляет, что «великий Иосиф… и умерший всюду воспевается и во всех церквах прославляется, имея незлобие Иова, искренность Иакова, кротость Давида и подвиги священных отцов, с которыми он и соублажается и вместе вселяется в вечном веселии и радости, ибо будучи равен им в подвигах, он уравнивается (с ними) и в наградах»²¹⁵.

Мы рассказали всю жизнь Иосифа на основании житийного материала. Как видно, жизнь эта весьма разнообразна в своих проявлениях. Это, во-первых, жизнь самой интенсивной внутренней борьбы со своею плотию, со своими страстями, во-вторых, жизнь, полная твердого стояния за начала Православия и права Церкви, имевшего своим последствием Критскую тюрьму и Херсонскую ссылку; в-третьих, наконец, – жизнь, полная богатой песнотворческой деятельности, выразившаяся в тех многочисленных канонах, которые остались нам в наследство от преподобного Песнописца в разных богослужебных книгах. Характеристика Иосифа в первых двух отношениях уже достаточно ясна из того, что нами изложено. Песнотворческая же деятельность только намечена и требует подробного исследования на основании самых произведений. В житиях, как мы уже указывали выше, нет данных для определения этой его деятельности, кроме общих выражений, что он воспел каноны, тропари и т. д. Поэтому единственным материалом являются самые произведения, а потом и другие косвенные исторические указания и соображения.

Итак, какова песнотворческая деятельность прп. Иосифа? В чем, когда и где она выразилась и какие имела цели?