Глава IV. Сибирь: сельский период (март 1837 г. – октябрь 1858 г.)

Движение в партии ссыльных

«Отстав от мира», праведник направился в сторону Сибири и, пересекая Урал в южной его части, был задержан под Красноуфимском. Сибирь, как место предстоящей отшельнической жизни, была выбрана сознательно, а не в силу случайных обстоятельств. Об этом говорит направление движения – от встречи с митрополитом Филаретом – к Красноуфимску. У Александра I давно уже сложился образ сибиряка с бородой, питающегося картошкой, как возможный вариант своего собственного превращения. Вспомним, что в 1812 г., в период отступления к Москве и при оставлении Москвы, он дважды (английскому генералу Вильсону и полковнику графу Мишо) заявлял об этом в связи с отказом от переговоров с Наполеоном⁷⁰⁷.

В 1824 г., вернувшись из путешествия по Европейской части России, император «предположил путешествие во внутренность Сибири до Иркутска. На каковой конец дано было тогда секретное повеление Генеральному Штабу заняться осмотром дорог и составлением подробного маршрута, который, как было известно впоследствии, должен быть составлен по двум трактам – чрез Урал на Тобольск (выделено нами. – М.Г.) и чрез Астрахань прямо в Иркутск»⁷⁰⁸. Знание первого маршрута, надо думать, пригодилось страннику в 1836 г., в первой, добровольной части его пути – до ареста и суда.

Сибирь теперь была выбрана как край наиболее отдаленный от городов, где хорошо знали императора и многие могли бы узнать его через одиннадцать лет (ведь теперь он не будет скрываться, как в период потаенного странничества); как край, изобилующий глухими местами, пригодными для отшельнической жизни с ее максимальным отходом от мира и нарочитыми трудностями аскезы. Красноуфимск, по-видимому, не был намечен подвижником заранее. Но было внутренне принято решение (и оно получило благословение святителя Филарета) при первом же соприкосновении с властями предать себя им в качестве бродяги, родства не помнящего. «Лица, знавшие старца Феодора Кузьмича при его жизни, – говорится в житии старца, изданном в 1906 г., – передают, что скитальчество предпринято было им как добровольный подвиг»⁷⁰⁹.

Добровольность в сохранении себя в положении бродяги, подлежащего наказанию, раскрывала Фекла Степановна Коробейникова в своих показаниях, утверждавшая (со слов самого подвижника), что «Старец Феодор не согласился быть на свободе» и «сколько не уговаривали Старца Феодора, чтобы вышел на поручительство и снял с себя оковы, но он не согласился, а остался в своем мнении» и уговорил согласиться на это высокое лицо (великий князь Михаил Павлович?), принявшее секретно участие в этом деле⁷¹⁰.

Отношение странника к принятию статуса бродяги, родства не помнящего, ссыльнопоселенца косвенно отразилось даже в официальных бумагах Красноуфимского уездного суда, где сказано, что обвиняемый приговором остался доволен⁷¹¹. Добровольность подчеркивается и в ранних житиях старца. М.Ф. Мельницкий пишет, что задержан он был без всякого с его стороны сопротивления. «Говорят, что необыкновенная симпатичная наружность этого человека, добродушное выражение лица его, изящные манеры, умение говорить и проч., обнаруживая в нем хорошее воспитание и как бы знатное происхождение, вызвали общее сочувствие и сострадание; были употреблены все меры уговорить его открыть свое настоящее звание и происхождение, но все убеждение и гуманные попытки в этом отношении оказались тщетными, и неизвестный упорно продолжал называть себя бродягою»⁷¹². (Выделено нами. – М.Г.).

В «Сказании» к этому рассказу М.Ф. Мельницкого прибавлено со слов лиц, знавших Феодора Кузьмича, что он «получил будто бы благословение от покойного митрополита Московского Филарета скрыть свое происхождение и принять на себя вид скитающегося пустынника, почему бродяжничество и предпринято было им как добровольный подвиг»⁷¹³.

О конкретных обстоятельствах событий под Красноуфимском и в самом Красноуфимске мы узнаем из официальных документов и ранних жизнеописаний. Те расхождения в информации, которые мы отмечали выше⁷¹⁴, распределяются между этими двумя видами источников и возникли потому, что странник Александр Благословенный после Красноуфимского суда следовал далее (в партии ссыльных) «за» бродягу Федора Кузмича Козмина, официальные данные о котором отличаются от рассказов о задержанном страннике, сохранившихся среди сибиряков на месте его поселения. Происходили эти рассказы от поселенцев из той же партии ссыльных и вошли в ранние жития святого.⁷¹⁵

Вот эти расхождения.⁷¹⁶

Вполне возможно, что не только следы какого-то прежнего наказания принадлежали бродяге Федору Козмину, дело и имя которого перешли к святому страннику Александру Благословенному, но и наказание за бродяжничество по решению Красноуфимского уездного суда – 20 ударов плетьми – претерпел тот бродяга, еще до перехода дела к старцу. Перенесенное физическое страдание лишь украшает святого (сам Спаситель был бит плетьми), но нельзя не заметить, что никто из сибиряков, ухаживавших в конце жизни за больным старцем или омывавших его умершего, не упоминал следов плетей на его теле. Это легко отнести за счет их деликатности или длительности прошедшего времени. И все же в свете слов Феклы Степановны Коробейниковой – «Старец Феодор просил Великого, чтобы обсудить его в Сибирь на поселение за Федора Козмича, требование старца Феодора было исполнено»⁷¹⁷ – мы оставляем вопрос о перенесении наказания открытым.

Так или иначе Александр Благословенный, ставший теперь ссыльнопоселенцем Феодором Кузьмичом, «в силу объявленного решения уездного суда и распоряжения Пермского губернатора», 13 октября 1836 г. был отправлен из Красноуфимска в Сибирь «посредством внутренней стражи». Он шел в составе 44-й партии ссыльных под номером 117⁷¹⁸.

Двигались медленно. Путь до Тюмени продолжался почти два месяца – прибыли туда 7 декабря⁷¹⁹. Четыре дня в Тюмени – и снова в путь, в Томскую губернию, в деревню Зерцалы Боготольской волости, близ Ачинска. Эта часть пути продолжалась три с половиной месяца: до места приписки добрались (в составе 43-й партии) 26 марта 1837 г.⁷²⁰. Три с половиной месяца от Тюмени до Боготола – срок слишком большой даже для движения по этапу. В него вошла остановка в Томске – центре той губернии, в которую были направлены ссыльные. О прибытии старца в 42-й партии ссыльных в Томск в 1837 г. говорила Фекла Степановна Коробейникова⁷²¹. О справке в экспедиции о ссыльных Томского губернского правления говорят С.Ф. Хромов и М.Ф. Мельницкий⁷²².

По-видимому, пребывание в Томске было более длительным, чем в Тюмени. Возможно, секретное подключение великого князя Михаила Павловича к делу странника, «родства не помнящего», произошло именно в Томске. Ведь Ф.С. Коробейникова подчеркнула, что она не знает, в каком городе это происходило. Между тем, в получении писем Михаилом Павловичем в Баден-Бадене произошел большой перерыв: в декабре 1836 г. – феврале 1837 г. 19/31 декабря великий князь написал письмо из Баден-Бадена⁷²³. Адресованные ему письма князя Долгорукова из Санкт-Петербурга от 15/27 сентября 1836 г., 30 ноября/12 декабря 1836 г., как и два следующих, – все сразу получены Михаилом Павловичем в Баден-Бадене лишь 10/22 февраля 1837 г.⁷²⁴. «Распоряжение Его Величества секретным образом» (по словам Феклы Степановны) младший брат императора мог получить по шифрованной почте, которая, как мы уже отмечали, применялась в царской семье⁷²⁵, и прибыть в Томск в январе 1837 г. При той глубокой и теплой дружбе, которая существовала между тремя августейшими братьями (Константин Павлович держался особняком), кому еще, кроме вел. кн. Михаила, мог с полным доверием поручить император Николай I заняться срочно и тайно судьбой Александра Благословенного, когда получил о нем известие. Что касается реальности сроков преодоления этого огромного расстояния Михаилом Павловичем, то для сопоставления скажем, что великий князь Александр Александрович (будущий Александр III) проделал путь из Петербурга в Ниццу – к умирающему брату в 1865 г. – за две недели⁷²⁶.

Ф.С. Коробейникова свидетельствовала, со слов самого старца, что великий князь Михаил Павлович по приезде в город прямо явился в острог и первого Старца Феодора посетил и сильно оскорбился на начальствующих и по горячему его характеру желал предать их самому строгому суждению, но Старец Феодор уговорил Великого Князя, что все это оставить без последствия в забвении, на слова Старца Феодора Великий Князь согласился <…>»⁷²⁷.

Заметим, что именно в январе 1837 г. архимандрит Фотий писал графине А.А. Орловой-Чесменской в таинственном постскриптуме, который не вошел в переписанный для хранения текст письма: «Р.Б. Я весьма интересуюсь известием из Сибири, по етому тако буду писать к В. и делать все»⁷²⁸. Архимандрит все дела свои будет делать только после получения известия из Сибири – с таким волнением он его ждет. И это при том, что ранее в его переписке с графиней Сибирь вообще не упоминалась.

Итак, пять с половиной месяцев трудного пути – движение по этапу сибирской зимою в составе партии ссыльных. Уже в это время проявились для окружающих в значительной мере свойства странника: о них вспоминали и много лет спустя со слов очевидцев. Феодор Кузьмич в пути заботился о слабых и больных арестантах. Вел проникновенные беседы на духовные темы, утешавшие отчаявшихся. Весь его обаятельный облик и глубокая вера расположили к нему не только всю партию ссыльных, но и этапных офицеров и конвойных солдат⁷²⁹. Старец сам говорил С.Ф. Хромову, что когда он шел в партии, «всегда доволен был арестантами, и на ночлег давали ему особый покой»⁷³⁰. Это отношение к Александру Благословенному простых людей его окружения останется таким в течение всего сибирского периода – без малого двадцать семь лет, до последнего его часа. Оно изменится лишь в том, что будет охватывать более широкий круг лиц разных сословий и углубляться, как со стороны старца, продвигавшегося по духовной лествице, так и со стороны общавшихся с ним верующих, воспринимавших его дары.

Об отношении старца к идущим по этапу в Сибирь ссыльным в дальнейшей его жизни сохранилось чет кое сообщение. Когда член кружка томских почитателей Феодора Кузьмича Гурьев собирал о нем материалы в Зерцалах в октябре 1907 г., он разыскал «из лиц, хорошо знавших и помнящих старца» «семидесятилетнюю старушку Марию Петровну Меньшикову, которая услуживала старцу». Она сообщила, в частности, что «каждую субботу Феодор Кузьмич выходил за околицу, встречал там партию пересыльных арестантов и щедро наделял их милостыней»⁷³¹.

Поток богомольцев

В Боготольской волости старец был приписан как ссыльнопоселенец к деревне Зерцалы, но поместили его на жительство на казенный Красноречен-ский винокуренный завод (в 15 верстах от Зерцал и 2 верстах от села Краснореченского⁷³²). На заводские работы его там не посылали и, по собранным М.Ф. Мельницким у местных жителей сведениям, «обходились с ним вообще очень хорошо. Смотритель любил его и доставлял ему все необходимое, а прочие служащие и рабочие относились к нему с особою заботливостью»⁷³³.

На Краснореченском заводе праведник прожил около пяти лет. Там же были поселены и две «сосланные старушки» Анна и Марфа, жившие ранее около Псково-Печерского монастыря, о которых речь шла в предыдущей главе. К этому времени относятся и пер вые контакты Феодора Кузьмича с Александрой Никифоровой (будущей Федоровой), тогда еще подростком, жившей в соседнем с заводом селе Краснореченском. Александра вспоминала, что ей было около 12 лет, когда она познакомилась со старцем. Родилась она в 1827 г., следовательно, речь идет о 1839 г. Примечательно, что уже в это время девочка слышала «толки о его строгой подвижнической жизни, чудодейственной силе». «Нередко видела она Феодора Кузьмича работавшим в огороде, вместе с крестьянскими девушками, или окруженного толпою крестьян, внимательно слушавших его поучительные беседы <…>»⁷³⁴.

По мере распространения известности о духовной силе старца он стал получать предложения от разных лиц жить у них. На рубеже 1841–1842 гг. Феодор Кузьмич впервые принял («очень охотно», по замечанию М.Ф. Мельницкого) такое предложение от казака Семена Николаевича (Симеона Николаева) Сидорова, жившего в станице Белоярской (несколько верст от села Краснореченского в сторону Ачинска⁷³⁵). Семен Николаевич был уже к этому времени духовным чадом старца и оставался таковым до смерти праведника, а в 1882 г. именно он записал по просьбе С.Ф. Хромова свидетельства знавших Феодора Кузьмича крестьян и свои собственные воспоминания⁷³⁶.

С.Н. Сидоров, общаясь с праведником, когда тот жил еще на Краснореченском заводе, заметил «в старце желание удалиться куда-нибудь подальше от народа», поэтому казак пригласил его не в свою избу, а в специально построенную в 20 саженях от его дома келью⁷³⁷. Так впервые проявился в отношении Александра Благословенного широко распространенный в России XIX в. народный обычай строить отдельные небольшие избушки-кельи на дворе родственников или доброхотов либо на окраине селения для тех, кто вел образ жизни монашеского типа (без пострига)⁷³⁸. Таких келий в сельский период его жизни будет у старца еще три (о них речь пойдет ниже). По некоторым сведениям, келью около дома С.Н. Сидорова строил сам Феодор Кузьмич с помощью домохозяев и «в ней лето и зиму спасался»⁷³⁹.

Жизнь старца в белоярской келье сопровождалась чудесными явлениями. Семен Николаевич засвидетельствовал письменно, что «во время сильных морозов приходилось посещать келью Старца Феодора, в которой была такая теплота, что редко и в доме того бывает, имея в виду, что в келье никакой печки не находилось»⁷⁴⁰.

Когда Феодор Кузьмич жил в этой келье, работник казака С.Н. Сидорова – мещанин из Ачинска Криворот-ков – видел ночью, часов в 12 или более, над кельей «страшное сияние, что лучи, отражающиеся от кельи, были светлее солнца, и когда сияние скрылось, то было такое благоухание, что написать невозможно <…>»⁷⁴¹.

Подвижник любил хозяев дома. Когда он захотел за пять месяцев до своей кончины, в 1863 г., вновь посетить своих духовных чад в Боготольской волости, то остановился на два месяца именно у Семена Николаевича во вновь построенной им келье и сердечно простился с хозяевами за месяц до смерти, возвращаясь в Томск⁷⁴².

После смерти Феодора Кузьмича работник хозяина дома крестьянин Максим Семенов, стороживший ночью в ограде лошадей и рогатый скот, видел в полночь «со страстной субботы на день Воскресения Христова» над кельей старца «такое яркое сияние, что зреть простым глазом нельзя», «как будто бы вся келья горела, сияние это похоже было на лучи солнца, далее же вокруг кельи царствовала полночная тишина»⁷⁴³. В белоярской келье после смерти святого, как утверждали крестьяне в 1882 г., «частовременно многие набожные люди служат панихиды»⁷⁴⁴. В 1907 г. келья-избушка старца была еще цела; ее сохранял племянник С.Н. Сидорова – Михаил Матвеевич Сидоров⁷⁴⁵.

Живя в Белоярке, Феодор Кузьмич встречался с казаками⁷⁴⁶, посещал дома некоторых крестьян (Григория и Феодора Егоровых, Нила Павлова), «поучая их правилам веры». В доме Егоровых круг слушателей старца был шире, чем семья хозяев: их посещали соседи-однодворцы; у них останавливались многие проезжавшие селение с кладью товаров⁷⁴⁷.

В Белоярской станице праведник поначалу пробыл менее года, но потом возвращался в нее и живал в своей келье при разных обстоятельствах. Что заставило Феодора Кузьмича довольно скоро покинуть гостеприимный дом казака С.Н. Сидорова и перебраться в деревню Зерцалы – место своей официальной приписки? М.Ф. Мельницкий отмечал, что, узнав о жительстве старца у Семена Николаевича, т. е. уже не на казенном заводе, а по приглашению частного лица, «крестьяне соседних деревень наперебой начали заманивать к себе старца», и полагал, что именно «просьбы эти, не давая ему покоя», заставили переехать в Зерцалы⁷⁴⁸. О каком-либо официальном требовании к ссыльному жить по месту приписки не упоминает ни один из известных нам источников. Думается, что это перемещение, как и другие, последовавшие за ним, определялись глубоко внутренними духовными причинами. Старцу была известна воля Божия о нем, но по смирению он не мог говорить об этом даже ближайшим чадам. В этом нас убеждают обстоятельства жизни близких к нам по времени и современных старцев, перемещения которых нередко трудно объяснить с обычных светских позиций.

В Зерцалах Феодора Кузьмича приглашали к себе на жительство некоторые зажиточные крестьяне, но он «прожил целую зиму в избе одного добродушного и скромного поселенца, Ивана Иванова, только что отслужившего срок в каторжных работах, человека семейного и очень бедного, но с большим радушием принявшего старца в свою хижину»⁷⁴⁹. Томский кружок позднее установил фамилию этого человека – Малых⁷⁵⁰. Он принадлежал, несомненно, к духовным чадам святого: М.Ф. Мельницкий в перечне крестьян, которых «в особенности любил» старец, на первом месте указал Ивана Ивановича⁷⁵¹.

И.И. Малых, «заметив, что жизнь в общей избе, видимо, тяготит старца», предложил крестьянам своей деревни «устроить ему отдельную келью где-нибудь возле деревни, что и было общими силами тотчас же очень охотно, по указанию самого старца, из старого овечьего хлева для него сделано»⁷⁵². (Случай тоже характерный для массовых традиций русского православного благочестия, – строительство общиною кельи для человека, подвизающегося в особо строгом образе жизни⁷⁵³.) Такова была степень смирения Александра Благословенного: он добровольно выбрал жилье, перестроенное из овечьего хлева, и жил в нем шесть лет с перерывами на выезды в другие места. Эта келья старца тоже сохранялась в 1907 г., когда Н.А. Гурьев приехал в эти места собирать материал о Феодоре Кузьмиче⁷⁵⁴.

К первым годам жизни в Зерцалах (по жизнеописанию епископа Петра (Екатериновского) – к первому году⁷⁵⁵) относится уход Феодора Кузьмича на золотые прииски купца Ф.И. Попова в Енисейскую тайгу, где старец трудился простым рабочим в течение нескольких месяцев⁷⁵⁶ (по епископу Петру – «все лето»). Это событие в жизни старца, не повторявшееся более, остается для нас загадкой. Дело в том, что задача зарабатывать себе на жизнь не стояла перед Феодором Кузьмичом: благотворительность окружающих (начиная со смотрителя Краснореченского завода) в отношении подвижника и его образ жизни были таковы, что он имел возможность постоянно подавать щедрую милостыню «в партию проходящим арестантам в острог», а сам «у себя не имел одной даже копейки во всю свою жизнь в Сибири»⁷⁵⁷. Была ли у него задача заработать значительную сумму для тех же арестантов или для помощи кому-либо иному (например семье И.И. Малых)?

Не исключено и другое: пребывание на приисках давало возможность использовать какой-то канал связи с оставленным миром. Приисками Ф.И. Попова управлял в это время «известный впоследствии всей Сибири золотопромышленник Асташев, обративший внимание на старца и отзывавшийся о нем с большим уважением»⁷⁵⁸. Иван Дмитриевич Асташев – чиновник Томского губернского правления – разбогател, став компаньоном екатеринбургского купца Я.М. Рязанова в золотопромышленности Сибири. И.Д. Асташев держал тайные паи от петербургских чиновников высокого уровня⁷⁵⁹ и имел прямые контакты со столичной аристократией⁷⁶⁰. Но это опять-таки возможные светские мотивировки внешнего поведения подвижника. Скорее всего, причиной этого перемещения, как и других, была задача духовного окормления.

Старца Феодора мог пригласить с этой целью кто-то из богомольцев, приезжавших к нему из Мариинских приисков.

Здесь уместно вспомнить, что Александр Благословенный во время своего путешествия на Урал в 1824 г. побывал на Миясских казенных золотых промыслах и там удивил всех, приняв участие в работах и добыв 22 пуда золотоносного песка. Кайло и лопату, которыми орудовал государь, там сохраняли, и прииск был назван Царево-Александровским⁷⁶¹.

По возвращении с приисков подвижник опять поселился в устроенной для него в Зерцалах келье⁷⁶². В последующие годы, живя в этой деревне, Феодор Кузьмич часто посещал соседние селения и оставался жить ненадолго в некоторых из них, занимаясь обучением детей⁷⁶³. Обычай приглашать учителя жить в своем доме (или по очереди в нескольких домах) два-три месяца, чтобы обучить грамоте пришедших в соответствующий возраст детей, был распространен в сельской России XIX в. Иногда для содержания такой временной «вольной» (по определению тогдашней статистики образовательных учреждений) школы объединялось несколько крестьян⁷⁶⁴. Александр Благословенный и в этом, как в «келейничестве», охотно и органично вписался в традиции своего народа, качества которого оценил еще в 1812 г. Разумеется, старец Феодор не только обучал детей грамоте и началам других знаний («знакомил со Священным Писанием, с географией и историей»⁷⁶⁵), но просвещал духовно всю семью. Как свидетельствовали позднее сами крестьяне, «посещение его в чьем-либо доме считалось за великое счастье, ибо он в каждом доме, где бы ни был, считал себе за единственное удовольствие беседовать со всеми, поучая их правилам веры Православия <…>»⁷⁶⁶.

«В 1849 г., – пишет М.Ф. Мельницкий, – один богатый и богобоязненный краснореченский крестьянин Иван Гаврилович Латышев, пользовавшийся всеобщей любовью за свою доброту, устроил около своей пасеки на живописном месте, верстах в двух от села Краснореченского, вниз по р. Чулыму, на самом берегу реки, новую маленькую келейку и переманил к себе получившего уже общую известность богомольного старца»⁷⁶⁷. Слово «переманил» не подходит к взаимоотношениям подвижника с его чадами. (Как мы уже отмечали, характеризуя источники, М.Ф. Мельницкий стремился придать жизнеописанию Феодора Кузьмича как можно более светскую форму.) Все же остальное в этом сообщении подтверждается другими источниками.

К концу 40-х – началу 50-х годов известность старца Феодора была такова, что в период жизни на пасеке И.Г. Латышева «странники все почти проходящие в Иркутск и обратно и многие проезжающие к нему заезжали»⁷⁶⁸. В 1852 г. о старце узнал от афонского инока Парфения, жившего в это время в Томске, и впервые к нему приехал томский купец Семен Феофанович Хромов⁷⁶⁹, имя которого неразрывно связано с сибирским периодом подвижничества Александра Благословенного. Сохранился рассказ его об этой встрече. Помещаем его здесь целиком, как уникальное свидетельство, записанное непосредственно посетителем старца.

«1852 года в ноябре месяце, проезжая через село Краснореченское, я хотел увидеть старца Феодора Кузьмича, о котором говорил мне Парфений (Афонский), бывший впоследствии игуменом Гуслицкого монастыря. Старец жил в то время на пасеке у Латышева, по Чулыму ниже села в 2-х верстах от него, на берегу реки. Это было первое мое свидание со старцем. Пришедши к келье, я тихо сотворил Иисусову молитву и вошел в нее, так как дверь была не заперта. Вошедши в келью, помолился Богу и увидел сединами украшенного старца; поздоровался с ним. Первый вопрос его был: «Откуда честь Ваша?» Я объяснился; затем он спросил: «Куда едешь?» Я ответил: в Енисейск по делам золотопромышленности. Много он мне по этому поводу говорил; но только не могу всего припомнить – жалею, что не записал; припоминаю лишь одно: «Напрасно занимаешься, – говорил он, – золотым промыслом, и без этого тебя Бог питает». Говорил также, что мы много прогневляем Господа и Пречистую Божию Матерь, но милосердие Господа нашего Иисуса Христа и Пречистой Божией Матери для нас грешных велико; давал и наставления, как жить следует каждому христианину, не заботиться о насущном хлебе, а более думать о будущей жизни.

После этого я уже стал каждый раз посещать старца, как только имел случай проезжать мимо, и при каждом моем посещении он говорил мне: «Не старайся заявлять приисков: с тебя довольно, сыт будешь», и при этом всегда прибавлял, чтобы в воскресные дни не работать: «Эта работа, – говорил он, – все отнимает полезное и величайший грех»; также чтобы и расчет рабочим всегда был верен, не убавляя из платы ни полушки.

Когда брат мой вздумал мне отказать во всем по торговле конской, я передал свою скорбь старцу; но он на это сказал: «Что делать? Беда от разбойника, беда и от сродника, надо терпеть; Господь поможет перенести, лишь нужно только молиться Богу и Пречистой Его Матери»»⁷⁷⁰.

К Феодору Кузьмичу приезжал и встречался с ним в доме И.Г. Латышева архиерей Афанасий (Соколов)⁷⁷¹ – в 1841–1853 гг. епископ Томский и Енисейский, а с 1853 по 1856 г. архиепископ Иркутский⁷⁷². У Латышевых останавливалась регулярно посещавшая старца Наталия Яковлевна Попова, жена красноярского дьякона⁷⁷³, и другие.

В жизни Александра Благословенного наступил период, отмеченный в жизнеописаниях многих русских старцев, органично присущий старчеству как явлению в целом: духовного окормления не только определенного круга чад, но широкого потока богомольцев из ближних и далеко отстоящих мест. «Во все время пребывания Феодора Кузьмича на пасеке Латышева, в 1848–1851 гг., народ целыми толпами осаждал его со всевозможными просьбами. У одного заболеет корова, у другого пропала лошадь, у третьего приключилось еще какое-нибудь несчастье, и старец с большою охотою наделял каждого своими советами»⁷⁷⁴. Слухи о нем распространялись «все далее, привлекая несметные полчища всякого люда <…>»⁷⁷⁵. (Выделено нами. – М.Г.) Старец «приходящим посетителям делал наставление, как вести себя нужно в мире и быть угодным Богу, делал на словах в притчах разные предсказания <…>»⁷⁷⁶. Несмотря на «несметные полчища всякого люда», не остались незамеченными окружающими «внезапные приезды к нему каких-то господ»⁷⁷⁷.

Прием потока богомольцев чередовался нередко у старцев с периодами полного или частичного затвора для более углубленных молитв. Произошло это и с сибирским отшельником. Однажды он, «не сказавши никому, кроме Латышева, скрылся в тайгу и, побродивши в ней несколько времени, выбрал себе около деревни Коробейниковой, находящейся верстах в 10-ти от Краснореченска к северу, в самой тайге, удобное местечко и попросил Латышева перевезти туда свою келью». Теперь келья его часто была заперта. В нее попадали лишь немногие; с некоторыми разговаривал только на улице. «В этот период времени он иногда по целым дням просиживал в своей келье и совершенно уже не показывался посетителям»⁷⁷⁸.

По сведениям С.Ф. Хромова, Иван Гаврилович Латышев с сыном Архипом Ивановичем трижды переносили построенную ими келью Феодора Кузьмича: выше села Краснореченского по реке – там жил три года; в деревню Коробейниково – тоже три года; в село Крас-нореченское, на прежнее место («и теперь она стоит там», – свидетельствовал Семен Феофанович в 1881 г.)⁷⁷⁹. Данные М.Ф. Мельницкого несколько отличаются: он пишет, что при возвращении на Красную речку (после Коробейникова, где жил в 1851–1854 гг.) «Латышев устроил ему в стороне от дороги, в самой горе, над обрывом, в густом кустарнике, новую келейку. Эта келейка была последней его хижиной в этой местности. Здесь он продолжал вести такую же затворническую жизнь и только реже стал посещать соседние деревни»⁷⁸⁰. Позже старец скажет С.Ф. Хромову, переехав в Томск: «Живя в деревне, я хотел было удалиться в лес в уединение дальше от народа, но на это не было воли Божией»⁷⁸¹.

Все эти перемещения укладываются в период с 1818 (или 1849) г. – переезд в келью у пасеки Латышева – до 1858 г. (отъезд в Томск). Названные выше селения расположены недалеко друг от друга, и, живя в одной из них, старец посещал другие. В деревне Мазули (Покровская волость Енисейской губернии) он жил лишь три месяца – на время обучения грамоте сына Ивана Федорова Ерлыкова, но бывал там часто⁷⁸². В другом месте этого же источника указано, что дер. Мазули относится к Чернореченской волости⁷⁸³. Такие расхождения возможны за счет изменений в административном делении в годы жизни Феодора Кузьмича в этих селениях и в момент записи свидетельств. О деревне Мазульской (Мазули) говорится: «Там кельи не имел, а находился у разных домохозяев, где день, где ночь <…>».

Судя по всему, местное начальство не препятствовало переменам места жительства в пределах одной-двух смежных волостей вблизи места приписки ссыльного. Иначе обстояло дело с дальними поездками, которые имели место, но их тщательно скрывали. Тем не менее старец определенно сказал С.Ф. Хромову, что он, Феодор Кузьмич, был в Красноярске, «в одном доме»⁷⁸⁴⁷⁸⁵. Вполне возможно, что Семен Феофанович знал, в каком именно доме, но не решался писать об этом. Причин для посещения Красноярска было достаточно. Там был Благовещенский храм с престолом благоверного князя Александра Невского, в который Александр Благословенный, еще будучи императором, подарил образ своего святого покровителя⁷⁸⁶. Там жил священник Петр Лаврентьевич Попов – настоятель этого храма, ставший теперь духовником Александра Благословенного, регулярно приезжавший к нему в Боготольскую волость, будущий (с 1860) епископ Павел⁷⁸⁷. Там жили духовные дети старца, посещавшие его в сельских кельях.

Перед старцем одно время стоял даже вопрос о переезде в Красноярск на постоянное жительство. «В последние годы пребывания Феодора Кузьмича на Красной речке приехала погостить к каким-то своим знакомым из Красноярска очень богатая женщина, жена генерала Картухова, Анна Васильевна, женщина очень богомольная и набожная. Увидев старца и побеседовав с ним, она совершенно очаровалась его речами и, во все пребывание свое в Краснореченске, не упускала ни одного случая побеседовать и чем-нибудь порадовать старца. Уезжая, она предложила ему переехать в Красноярск, обещаясь окружить лучшими удобствами, чем он пользуется, и снабдить всем необходимым». Старец от всего «наотрез отказался» и «принял от нее только черный халатик из грубой материи, так как его халат давно износился до негодности, и носил этот халат до самой своей смерти»⁷⁸⁸.

После смерти Феодора Кузьмича ходили слухи, что он побывал и в Иркутске. С.Ф. Хромов сообщал об этом К.П. Победоносцеву осторожно, обещая проверить «повернее» и тогда особо написать об этом. Семен Феофанович полагал, что это было «вскоре по приходе в Сибирь»⁷⁸⁹. Но могло быть и позднее – в свете контактов с иркутским архиепископом Афанасием и стремления иркутских богомольцев заезжать к старцу по пути в Европейскую Россию и обратно.

Поездку Феодора Кузьмича в 50-х гг. из Краснореченского села в Томск (до переезда туда на постоянное жительство) вспоминал священник Иоанн Тыжнов, участвовавший в ней⁷⁹⁰. Крестьянка М.И. Ерлыкова говорила о пребывании старца в Ачинске перед переездом в Томск и состоявшейся там беседе подвижника с мещанкой Софьей Дмитриевской⁷⁹¹.

Итак, сибирская жизнь Александра Благословенного с 1837 по 1858 г. (до Томска) протекала в селениях и тайге Боготольской и Белоярской волостей Томской губернии и Покровской (Чернореченской) волости Енисейской губернии⁷⁹², с выездами в Ачинск, на Мариинские золотые прииски, в Красноярск, Томск и, возможно, Иркутск.

Сугубо аскетический образ жизни Феодора Кузьмича и сходство его быта в разных кельях единодушно отмечены всеми источниками. При этом есть различия в конкретных данных, в зависимости от степени приобщения информаторов к сокровенной жизни старца. «В сих кельях, – свидетельствовала Фекла Степановна Коробейникова, – Старец Феодор проводил время в посте, молитве и трудах. Носил белую длинную холщевую рубаху, ел очень мало – в неделю раз или два, пища его составлялась из ржаных сухарей, размоченных в воде, и печеную картофель с чешуею, любил ягоду черемуху, а пшеничного мало употреблял, даже никто не видал, но это предполагают, спал он на устроенных для него кроватях, состоящих из двух досок и сделанной деревянной подушки, одевался⁷⁹³полотном, сшитым с 3-х полос»⁷⁹⁴. Фекла Степановна – внимательный самовидец жизни старца, заслуживающий доверия как в силу ее собственного высокого духовного уровня, так и по осведомленности в бытовых делах подвижника, которому она помогала.

Было «много желающих» сушить для старца сухари из ржаного хлеба, но «кроме как от Сидорова сухарей ни от кого не получал», – по словам самого Семена Николаевича⁷⁹⁵.

Крестьяне села Коробейникова Белоярской волости Андрей Логинов Семенов, Иван Безруков, крестьянская вдова Екатерина Безрукова и Иван Ро<…>нский [нрзб.], рассказывая о жизни подвижника в этом селе в «собственными трудами» устроенной келье в течение «более трех лет зиму и лето», отмечали: старец Феодор, «ведя жизнь благочестивую и питаясь приношением жителей, но принимая более ничего кроме хлеба, из сего видно, что питался одним хлебом, солью и водою, а излишний хлеб раздавал на нищенствующих и даже сушил у себя в келье на сухари, и при удобном случае с попутным отсылал в Краснореченский этап разным посыльным»⁷⁹⁶.

Сохранилось прямое свидетельство очевидца и об образе жизни старца в чужих домах во время обучения детей грамоте. Мариамна (Мареама) Ивановна Ерлыкова, в доме которой старец жил три месяца, обучая ее брата, сообщала: «Носил он рубашки из толстого холста, даже я ему и шила, трудился он, помогал в работе, копал картофель, именно жил ради Бога, пищу употреблял мало, что Бог послал <…>»⁷⁹⁷.

Этим сообщениям вторит и С.Ф. Хромов в записке, переданной К.П. Победоносцеву: «Питался самой суровой пищей и одевался самым бедным рубищем <…>»⁷⁹⁸. В ранних жизнеописаниях, составленных на основе рассказов многих самовидцев, воспроизводится более подробно подвижнический быт Александра Благословенного в Сибири.

Обстановка «всех его маленьких келий», по М.Ф. Мельницкому: «Жесткая постель, две или три скамейки и небольшой столик – составляли всю его мебель. В правом углу висело несколько образов: Печерской Божией Матери, маленький образок Александра Невского и другие; кроме того, он вешал в этом углу некоторые картинки религиозного содержания, приносимые ему разными странниками», – виды монастырей, портреты митрополитов, евангельские притчи. На столе не большое распятие, Евангелие, акафист Живоначальной Троице, Псалтирь, маленький Киево-Печерский молитвенник и небольшая книжка «Семь слов на кресте Спасителя»⁷⁹⁹.

Даже М.Ф. Мельницкий, стремившийся утверждать светский характер жизни Феодора Кузьмича, писал о скудости его пищи, состоявшей из сухарей, вымоченных в воде (с этой целью в келье постоянно находился маленький туесок – род большой кружки из бересты и деревянная ложечка). Почитатели почти ежедневно приносили ему пищу, а по праздникам заваливали пирогами, лепешками и прочим. Старец охотно принимал это; отведав немного, оставлял для «гостей» – раздавал всем заходившим к нему бродягам и странникам. «Строго соблюдая посты, – пишет М.Ф. Мельницкий, – он никогда, однако, не рисовался этим». Почитательница принесла пирог с нельмой и справедливо опасалась, что подвижник не станет его есть. «Отчего же не буду – я вовсе не такой постник, за кого ты принимаешь меня», – говорил ей старец. «Феодор Кузьмич, – по мнению М.Ф. Мельницкого, – не отказывался даже от мяса, но ел его очень немного, очевидно, только для виду, а в особенности любил жареные оладьи с сахаром». Навещая кого-либо, не отказывался от угощения, охотно пил чай, только два стакана, но до вина никогда не дотрагивался и строго порицал пьянство»⁸⁰⁰. Об угощенье старца чаем с постной выпечкой вспоминала и А.Н. Федорова.

Однозначный итог свидетельствам о посте старца, имевшим некоторые расхождения, подвел епископ Петр (Екатериновский), поставив вопрос этот в прямую связь с сокровенным характером жизни, молитвенными трудами, богомыслием и, наконец, – даром прозорливости, обретенным старцем: «Везде он жил в особой избушке, а летом иногда в лесу на пасеке (пчельнике), вел жизнь сокровенную, только видели хозяева, у которых он жил, что постоянно постился, довольствовался сухоядением и много молился»⁸⁰¹. И ниже: «Строгая воздержанность в пище, или постоянный пост, утончая тело, подавляя все плотские страсти, отрешая от привязанности к земному, облегчая деятельность духа, давал ему легкость возноситься мыслями в горний мир; постоянное богомыслие, молитвы очищали, просвещали его ум и сердце, так что старец получил от Бога дар прозорливости, которая открывалась в его беседах с разными лицами, посещавшими его для получения наставлений»⁸⁰².

Следует иметь в виду, что это заключение об аскетических подвигах Александра Благословенного в Сибири дал, идя по свежим следам его – свидетельствам само видцев, автор сочинения, обобщающего православный аскетический опыт, написанного до приезда в Томск⁸⁰³.

Епископ Петр (Екатериновский) оставил и краткое, но емкое описание одежды старца: «Имущества) него вовсе никакого не было, кроме одежды, которую носил. Летом он ходил в одной белой длинной рубашке, подпоясанной поясом, из деревенского холста, а зимою надевал простой бумажный халат черного цвета или простой тулуп при выходе на холод»⁸⁰⁴.

Вставал Феодор Кузьмич очень рано и все свободное время посвящал, как считали, молитве. Никто, однако, не видел, когда он молился, потому что дверь его кельи была постоянно заперта, только после смерти колени его оказались покрытыми толстыми мозолями, что заставило предполагать «продолжительное и усердное стояние на них»⁸⁰⁵. Епископ Петр (Екатериновский) писал по этому поводу: «А труды его и подвиги одному Богу известны, потому что он всегда скрывал их, разве когда тихонько увидят, что он молится Богу <…>»⁸⁰⁶. О сокровенности подвижнической жизни Феодора Кузьмича писал в 1870 г. и другой сибирский архиерей – Никодим (Казанцев), енисейский епископ, посетивший могилу и кельи старца и слышавший рассказы о нем⁸⁰⁷.

Дополнительное к обычным показателям аскезы ограничение просматривается в поведении старца при приеме посетителей и пребывании его самого в гостях. «К старцу Феодору Кузьмичу ходили многие за советами, иные при своей болезни, а иные при каких-либо других своих несчастиях, и старец принимал всех приходивших к нему, наделяя каждого с большою охотою своими советами. Советы давал он безвозмездно и разговаривал с приходившими всегда стоя или прохаживаясь взад и вперед по комнате, держа обыкновенно руки на бедрах или придерживая одною из них грудь. С некоторыми, особенно с бродягами и странниками, беседовал иногда подолгу, а иных оставлял ночевать у себя»⁸⁰⁸. (Выделено нами. – М.Г.) В период относительного затвора Феодор Кузьмич «принимал и разговаривал с посетителями на улице»⁸⁰⁹. В гостях старец пил чай с угощеньем, «ходя по комнате, и не присел все время, пока был у нас, ни на минуту»; пирог ел, «не садясь»⁸¹⁰(выделено нами. – М.Г.). По-видимому, подвижник намеренно исключил для себя сиденье в застолье или во время бесед. Между тем вся его сибирская жизнь протекала после шестидесяти лет.

Близко наблюдавшие жизнь старца люди утверждали, что старец никогда не умывался. В то же время он соблюдал чистоту и в одежде, и в келье, и лицо его всегда выглядело свежим и приятным⁸¹¹.

Церковные службы старец посещал очень аккуратно. У него было постоянное место в церкви – с правой стороны, поближе к двери⁸¹². В известных нам источниках упоминается церковь, в которой бывал Александр Благословенный в сельский период своей жизни в Сибири, – в селе Краснореченском⁸¹³. О посещениях этого храма говорится в разной связи. Сам старец рассказал С.Ф. Хромову о явлении ему именно в этой церкви «в 1837 г., в первый день Пасхи», Ангела Господня, вестника предстоящих событий⁸¹⁴. К этому храму от носится и одно из свидетельств святости подвижника, увиденных со стороны. Ф.С. Коробейникова «видела Старца Федора в селе Краснореченском, стоящего во время богослужения в церкви, молящегося и всего в сиянии, озаренного сильным лучом света, отражающимся от него, нельзя применить ни к какому свету <…>»⁸¹⁵.

О регулярном посещении в Краснореченском церкви с самого начала сибирского жития говорится в «Сказании»: «Старец Феодор Кузьмич ходил с завода в село Краснореченское в церковь к каждой божественной службе, говел, исповедовался у священника этого села о. Никифора Ключарёва, ныне уже умершего». Отнестись к этой информации следует с доверием, ибо во время сбора материала Елисеем Захаровым жив был еще Евфимий Богословский, служивший диаконом в краснореченском храме при отце Никифоре Ключареве и знавший лично Феодора Кузьмича. Теперь он был священником этой церкви⁸¹⁶.

Хорошие отношения старца и священника сложились не сразу. О. Никифор настороженно относился к ссыльному из-за того, что приезжий не причащался в этой церкви. Он предостерегал крестьян, советуя им держаться подальше от «раскольника», и делал замечания дьякону, если он подавал старцу свою просфору. Однажды, после резкого высказывания в адрес Феодора Кузьмича (по словам М.Ф. Мельницкого, священник «при всем народе» назвал праведника «безбожником»), о. Никифор был здесь же, в церкви, поражен тяжелым припадком⁸¹⁷. «Призванный из Ачинска врач признал его безнадежным. Тогда, по совету односельчан, семейство священника обратилось к Феодору Кузьмичу и со слезами стало просить его помочь их горю. Старец, осмотрев больного, сделал ему строгое внушение, как нужно относиться к людям, которые никому не делают никакого зла и как осторожно нужно делать заключения и произносить над людьми приговоры, и объявил, что больной скоро поправится. Через несколько дней ему, действительно, сделалось лучше, и старец приобрел в нем с того времени искреннего почитателя»⁸¹⁸. Осторожная формулировка М.Ф. Мельницкого о том, что старец приобрел в лице священника Никифора Ключарёва «искреннего почитателя», видимо, ближе к истине, чем утверждение «Сказания» о хождении впоследствии Феодора Кузьмича к Причастию⁸¹⁹.

Здесь мы подходим к сложному вопросу о способе принятия Александром Благословенным Святых Даров в Сибири. Окончательный ответ на этот вопрос не в нашей компетенции: его должно дать лицо духовное. Мы же лишь предоставим имеющийся фактический материал, так как источники затрагивают эту проблему и в специальной литературе она трактуется неоднозначно.

«На неоднократные предложения священника причаститься», пишет М.Ф. Мельницкий, старец «отвечал обыкновенно: «Господь удостоил меня принимать эту пищу»»⁸²⁰. Что означали эти слова? В «Содержании»-заметках С.Ф. Хромова, пересказанных священником И.Т. Верховским – в пункте десятом говорится: «10. Хромов не раз слыхал от Старца, что он удостоен трапезы Божией каждодневно»⁸²¹. В «Записке», поданной К.П. Победоносцеву, Семен Феофанович то же самое сказал по-другому: «6-е. Ангел Божий посещал великого Старца всегда»⁸²². Епископ Петр (Екатериновский) принял это сообщение праведника: «Старец неоднократно говорил Хромову, что он, по милости Божией, ежедневно удостаивается трапезы Господней, т. е. принимает Святое Причастие чрез Ангела Господня»⁸²³. И мы принимаем эту четкую формулировку архиерея, автора серьезных богословских сочинений. В то же время констатируем, что источники содержат два утверждения о причащении Феодора Кузьмича священниками. Первое, о котором речь шла выше, в «Сказании», о причащении у священника Никифора Ключарева в краснореченской церкви; второе принадлежит послушнику Томского Алексеевского монастыря (впоследствии – заштатному псаломщику) Вознесенскому, утверждавшему, что старец причащался у иеромонаха этого монастыря Рафаила⁸²⁴.

Посещения Феодором Кузьмичом краснореченской церкви упоминаются также в воспоминаниях А.Н. Федоровой о начале ее знакомства со старцем. ««Заходи к нам, Феодор Кузьмич, – говорила девочка, – когда пойдешь от обедни, чай пить». Он сказал: «Увидимся в церкви и приду»»⁸²⁵. И далее: «Вот прихожу я однажды в церковь, старец уже был там; я подошла к нему, поклонилась и сказала: «Приходи к нам, Феодор Кузьмич, после обедни чай пить, братец мой звал тебя». Он сказал: «Пойду, пойду, панушка, к тебе». От обедни я повела его к себе, он пошел»⁸²⁶.

В Белоярском селе (потом – станице), куда старец переселился из Краснореченского завода в 1842 г. и где бывал и позднее, живя в Зерцалах, тоже был храм. Сохранился небольшой фонд этой Никольской церкви, охватывающий как раз годы жительства Александра Благословенного в этих местах⁸²⁷.

Внутренняя духовная жизнь праведника, сокровенная, лишь немного приоткрывалась в некоторых высказываниях его. Так, уходя из дома гостеприимно принимавшей его семьи Александры Никифоровны, старец говорил: «Кабы вы знали, какой гость был у вас; грешника, да так уважаете; кабы знали, что такой грешник, разбойник был у вас, так вы бы и в дом-то не приняли меня»⁸²⁸. Бывший император слишком хорошо знал лицемерие или формализм в вере либо масонские и теософские искания образованного общества. Близко наблюдая теперь жизнь горячих в вере (а с другими он и не общался) простых людей, он искренне считал, что недостоин и в дом их войти. Постоянное глубочайшее покаяние не оставляло его. Сознание страшного греха – косвенного участия в убийстве отца, приведшее Александра Благословенного на путь подвижничества, не покидало его и по мере обретения духовной силы, даров Божиих. Замечено было, что, охотно рассказывая многое из недавней истории России, в том числе из придворной жизни, и с подробностями, старец никогда не упоминал об императоре Павле I⁸²⁹.

Весь образ жизни старца свидетельствовал о необыкновенном смирении его. Но записаны еще и дополнительные наблюдения об этом свойстве подвижника. На общем фоне благожелательного отношения к Феодору Кузьмичу были и исключения, вызванные раздражением против его предсказаний о личных судьбах. О реакции старца на такие вспышки озлобления в его адрес свидетельствовала Ф.С. Коробейникова: «За его предсказания в притчах был оплеван и поруган, но Старец переносил все это с терпением, никому об обидах не жаловался, все скрывал, но только благодарил Бога, что вовремя на него находит»⁸³⁰. Фекле Степановне «было видение во время уборки хлеба, раздвоилось небо на две половины, и сошло облако, на коем Старец Федор шествовал лицом к востоку, и вскоре чудное явление скрылось <…>». Когда крестьянка рассказала ему об этом, подвижник сказал: «Недостоин я туда, но, видно, Богу угодно»⁸³¹. В другом случае он просто запретил Ф.С. Коробейниковой рассказывать о том, что было явлено ей и ее дочери и касалось старца⁸³².

Выше уже отмечалось, что после периода тайного странничества («бродяжничества») Александр Благословенный «пришел в Сибирь с великою благодатию Божию»⁸³³. Дар прозорливости, «которая открывалась, – по словам епископа Петра (Екатериновского), – в его беседах с разными лицами, посещавшими его для получения наставлений»⁸³⁴, отмечен в источниках для всего сельского периода жизни в Сибири. При этом отмечали как прозорливость в отношении происшедших дел или мыслей посетителей, так и предсказание грядущих событий. Так, красноярская чиновница (а позднее – жена генерала) Куртукова «рассказывала, что, живя в Краснореченске, часто приходила к Старцу испросить благословения на какое-либо дело. И он всегда наперед знал, на какое дело»⁸³⁵ (Выделено нами. – М.Г.)

Казаку из станицы Белоярской Семену Николаевичу Сидорову⁸³⁶ старец предсказал за двенадцать лет раздел с его братом Матвеем и обман со стороны брата, что и произошло⁸³⁷. Крестьянам этого же селения Григорию и Федору Егоровым, у которых подвижник бывал, он предсказал разорение их двора после смерти Федора. «Двор твой, – говорил ему старец Феодор, – по смерти твоей будет заперт и тын будет железный, нельзя будет попасть в него»⁸³⁸. В момент предсказания «хозяйство было в цветущем состоянии». А после смерти Федора Егорова последовал «неурожай хлеба, сряду несколько лет, между тем как у других домохозяев родились хлеба хорошие». В пришедший в упадок двор, как свидетельствовали жители в 1882 г., никто не заходил и не заезжает⁸³⁹.

Предсказание противоположного характера высказал Феодор Кузьмич крестьянам Белоярки Нилу Павлову и его жене, которых он часто посещал и беседовал с ними: «Вас Господь и Небесная Царица наградят». И действительно, «они, Павловы, в настоящее время живут в цветущем по крестьянскому быту положении»⁸⁴⁰.

Купцу Озерову, жителю селения Боготол, «который имел неисчерпаемые, – по мнению крестьян, – источники капитала от золотопромышленности», старец предсказал, «что он, Озеров, в скором времени разорится, и в двухэтажных домах его будут водиться сороки и вороны, и что память Озерова загаснет, что действительно и исполнилось после его предсказания»⁸⁴¹. Экономку купца Озерова, крестьянку Надежду Наумову, Феодор Кузьмич обличил в любодеянии с хозяином и предсказал ее конец притчею, звучавшею в изложении крестьян так: «Была одна экономка и половину царством обладала, и когда случилось ей идти в храм, то она не могла дойти, упала и испустила дух». «После того, – свидетельствуют далее крестьяне, – случилось чрез долгое время с Надеждою Наумовою, что она скоропостижно умерла»⁸⁴².

С.Ф. Хромов, вспоминая о начале своих отношений с Феодором Кузьмичом, когда томский купец заезжал к нему и старец советовал отказаться от деятельности в золотопромышленности, отмечает, что подвижник знал о поездках Семена Феофановича на прииски, если тот и не говорил о них⁸⁴³.

Ф.С. Коробейникова свидетельствовала, что перед приездом к Феодору Кузьмичу в село Коробейниково томского преосвященного Парфения старец знал заранее, что это произойдет. Он распорядился, чтобы Фекла Степановна испекла «три пирожка из ягод, собранных пречистыми его руками», и тут же сказал, что «завтра будет у него гость, и предсказание в точности сбылось»⁸⁴⁴.

Московский купец М.И. Нацвалов рассказывал о прозорливости Феодора Кузьмича, проявлявшейся в их общении, когда купец жил и торговал в Красноярске и заезжал к старцу. Подвижник укорял купца: ««Зачем ты взял медные деньги? Они положены не для тебя». И он, Нацвалов, действительно где-то поднял медные деньги, но старцу об этом ничего не говорил, а старец это видел по дару прозорливости. Еще вот что сказал: «Зачем ты так читаешь без внимания «приидите поклонимся»? Ты знаешь, какая это молитва, с каким нужно читать вниманием». И это, говорит, было видно, по откровению и других много дел, которые ему старец говорил и передал»⁸⁴⁵.

Александре Никифоровне старец неоднократно говорил о предстоящих событиях. Он провидел ее брак с офицером, получение ею впоследствии содержания из царской казны и пр.⁸⁴⁶. Прозорливость его проявлялась и в конкретных, частных случаях ее жизни. Так, когда Александра отправлялась по благословению Феодора Кузьмича на богомолье в Киев с пришедшими из Кяхты богомолками, старец сказал: «Недолго вчетвером пройдете, враг плевелы посеет, и вы разойдетесь». И действительно, уже в Томске спутницы разделились на две пары и так отправились далее⁸⁴⁷.

В прозорливости Феодора Кузьмича были убеждены и крестьянки деревни Мазули (Мазульская) Енисейской губернии Ачинского округа Чернореченской (Покровской) волости Варвара Степановна Ерлыкова и Мареама Ивановна Ерлыкова, дочь Ивана Федотова Ерлыкова (по мужу Ткачева). Последнюю он предостерегал от выхода замуж; и действительно, в браке она переносила большие трудности⁸⁴⁸.

Из приведенных выше свидетельств видно, что дар прозорливости Александра Благословенного был замечен в течение всего сельского периода жизни в Сибири, так как упоминаемые контакты охватывают все известные места его пребывания. Проявлялся этот дар в основном в процессе духовного окормления целенаправленно: чтобы обличением вызвать покаяние, объяснить недопустимость поступка или предостеречь от неправильного (не по воле Божией) выбора пути либо, напротив, поощрить и укрепить в добром поведении.

О том, что старец обладает даром исцеления, стало известно уже в начале пребывания его на поселении. Именно поэтому односельчане посоветовали семье священника краснореченской церкви о. Никифора Ключарёва обратиться за помощью к Феодору Кузьмичу, когда батюшка внезапно и тяжко заболел. Мы рассматривали этот случай выше, в другой связи. Напомним, что «призванный из Ачинска врач призналего безнадежным», а после обращения к старцу отец Никифор исцелился⁸⁴⁹.

Подобный же совет от окружающего населения – обратиться при опасной болезни к Феодору Кузьмичу – получили два петербургских дворцовых служителя, прибывших в эту местность на поселение. После того как один из них обратился к старцу, другой петербуржец исцелился⁸⁵⁰.

Следует отметить еще один показатель высокого уровня даров старца. Это способность общения «по духу» с другими людьми подобной духовности. Таково было общение Феодора Кузьмича с сибирским святым – праведным Даниилом Ачинским, жившим в конце 30-х – начале 40-х гг. в Зерцалах⁸⁵¹. Живя на Краснореченском заводе и в Белоярке, старец Феодор бывал в Зерцалах, но к Даниилу не ходил. Когда же крестьяне после смерти Даниила (в Енисейске, 15 апреля 1843 г.) соорудили в Зерцалах, на месте, где он жил и молился, часовню, Феодор Кузьмич ее «заботливо посещал» и «старался не заглушать в народе добрую память о Данииле». Он говорил: «Даниил был человек святой жизни, и редко кто мог понимать его <…>»⁸⁵². Характер их взаимоотношений – отсутствие непосредственного общения – смутил (по чужим рассказам) даже епископа Енисейского и Красноярского Никодима (Казанцева). Во время своего путешествия в 1870 г. из Красноярска в Москву он посетил и келью Даниила в Зерцалах, и могилу Феодора Кузьмича в Томске и в «Путевых записках» высказал предположение о том, что у них были различия «в понятиях и правилах»⁸⁵³.

Ясность в этот вопрос вносит комментарий С.Ф. Хромова, цитирующего высказывание самого Феодора Кузьмича. Со свойственной Семену Феофановичу добросовестностью он сделал в 1881 г. очень точную копию того места рукописи «Путевых записок» – подлинник хранился тогда в Томске, у купца Якова Ивановича Петрова (Розанова), – где речь шла о Феодоре Кузьмиче, и приложил ее к своим трем запискам, переданным М.Н. Галкину-Врасскому. Но при этом на полях сделал сноски к тем утверждениям епископа, которые, по мнению Хромова, нуждались в уточнениях. Он пишет: «Великий раб Божий Старец Феодор Козмичь вот что Хромову сказал лично, что они жили оба с Даниилом в деревне Зерцалах много лет и недалеко один от другого, но ни разу не были друг у друга, а раз только великий Старец Даниила видел издалека <…>, а по духу друг друга знали. При том великий Старец сказал, что Даниил был муж благодатный»⁸⁵⁴. (Выделено нами. – М.Г.)

По духу знали друг друга праведный Феодор Кузьмич и широко известный киево-печерский подвижник Парфений. Сибирский старец настойчиво направил к Парфению Александру Никифоровну, а киевский провидец при встрече с ней дал высокую оценку духовности Феодора Кузьмича⁸⁵⁵.

Александр Благословенный, став старцем, обрел еще один удивительный дар, отмеченный самовидцами его жизни: возможность в некоторых случаях воздействовать на ход событий на расстоянии. Крестьянин Феодор Яковлев Коробейников из села Коробейникова имел мельницу по речке Улуй, где была построена келья для старца Феодора. Ф.Я. Коробейников свидетельствовал: когда он приходил на мельницу, то «слышал, что Старец Феодор часто командовал войсками, каковых там никогда не было». В сноске к этому сообщению в «Сведениях» написано: «Когда жил в той деревне была Крымская война»⁸⁵⁶. (Подобный дар описан у старца XX в. – преподобного Серафима Вырицкого, воздействовавшего на ход военных действий в Отечественной войне.) Эта способность Феодора Кузьмича была отмечена позднее и в Томске: в день большого пожара в Апраксином дворе в Санкт-Петербурге старец не только говорил о нем⁸⁵⁷, но, подойдя к бочке с водою, стоявшей среди двора, просил жену С.Ф. Хромова полить ему воду на голову⁸⁵⁸.

Дары исцеления и особенно прозорливости и сильных молитв привлекали к подвижнику тот поток богомольцев, о котором говорилось выше в связи с перемещениями Феодора Кузьмича. Богомольцы, духовно окормляемые Александром Благословенным, как и другими старцами⁸⁵⁹, могут быть подразделены на три основные группы (по внешним показателям взаимоотношений со старцем). Каждая из этих групп не имела жестких границ, происходил переход из одной группы в другую. Для многих принадлежность к этим условно выделяемым нами группам означала лишь стадии взаимоотношений с подвижником.

Первая группа – верующие, обращающиеся к данному старцу впервые. Нередко это обращение и оставалось единственным, что отнюдь не означало малой значимости его в духовной жизни посетителя. «Наставления его были серьезны, немногоречивы, разумны, – писал о встречах Феодора Кузьмича с богомольцами епископ Петр (Екатериновский), – всегда направлены к нравственному состоянию посетителя, часто метили на сокровенные помышления, тайны сердца и поступков, большей частью были прикровенны, так что едва были понятны тому, к кому относились, а другим было часто непонятно, к чему «это он говорит»»⁸⁶⁰.

Обращение к старцу могло повториться, и даже многократно. Это случалось не только с верующими из ближних мест, но и из отдаленных территорий. Такие посетители составляли вторую группу в потоке богомольцев, они становились некоей основой всего движения богомольцев к подвижнику. От них исходила информация, с активным их участием формировалась репутация старца, через них подключались новые лица. Из них пополнялся состав духовных чад – третьей группы посетителей, состоящих в наиболее тесном и постоянном контакте со старцем.

Все три стадии во взаимоотношениях с Феодором Кузьмичом прошли приезжавшие издалека томский купец С.Ф. Хромов, красноярский, а потом московский купец Нацвалов, красноярская жительница, жена диакона Наталия Яковлевна Попова, жена генерала из Красноярска Анна Васильевна Картухова и другие. Но были и духовные чада, жившие в непосредственном окружении Александра Благословенного в сельский период его сибирской жизни, постоянно с ним общавшиеся, окормляемые им, помогавшие ему в делах житейских. В их числе крестьянка из села Краснореченского Александра Никифоровна (позднее жена майора Федорова); ссыльный поселенец Иван Иванович Малых из деревни Зерцалы; казак Семен Николаевич Сидоров с женою из села Белоярского; краснореченский крестьянин Иван Гаврилович Латышев с сыном Архипом; крестьянин Иван Яковлевич Коробейников с женою Феклой Степановной и дочерью Феоктистой из деревни Коробейниковой; крестьянин деревни Мазу-ли Иван Федотович Ерлыков с сыном и дочерью – Мариамною Ивановной (по мужу Ткачевой); крестьянка Варвара Степановна Ерлыкова из той же деревни⁸⁶¹.

Эти лица заслужили благодарную память потомков. Они были благочестивыми людьми, духовными чадами и друзьями великого святого земли Русской, царственного подвижника, императора-старца. Надо думать, что обращение к архивам Красноярска и Томска поможет нашим современникам, принадлежащим к этим родам, разобраться в генеалогии своих семей и, возможно, установить прямую преемственность от конкретных лиц из окружения Александра Благословенного. Еще лучше, разумеется, если профессионалы-исследователи заинтересуются возможностью воспроизвести генеалогические древа этих семей и выдадут готовые результаты и родственникам, и другим читателям. Мы имеем в виду прежде всего такие виды источников, как ревизские сказки (переписи податного населения), где указывался реальный состав семей трех-четырех поколений, метрические книги (в которых фиксировались крещения, венчания и отпевания) и исповедные росписи церквей, а также другие документы рассматриваемой территории⁸⁶².

Мы говорим о духовных чадах Феодора Кузьмича, об окормлении им широкого круга лиц в постоянном и эпизодическом общении. Между тем старец не принадлежал ни к белому, ни к черному духовенству. (В литературе высказывалось предположение о том, что Александр Благословенный принял постриг во время тайного странничества, до Сибири⁸⁶³. Но эта гипотеза опровергается свидетельством С.Ф. Хромова о словах старца, сказанных им перед смертью, в ответ на предложение надеть на него после кончины черный халат: «Я не монах»⁸⁶⁴.) В этой связи возникает вопрос, как относилось к старцу при его жизни сибирское духовенство, непосредственно общавшееся с ним и отвечавшее, по существу, за его деятельность в духовной сфере. Рассмотрим это в следующем параграфе, завершающем главу о сельском периоде жития подвижника.

Боготольская, Белоярская и Покровская волости, в которых жил Феодор Кузьмич, подлежали по духовной части ведению обширнейшей, тогда еще единой, Томской и Енисейской епархии. С июня 1841-го (как раз примерно с 1841–1842 гг. ширится известность старца) по декабрь 1853 г. епископскую кафедру в Томске занимал Афанасий (Соколов)⁸⁶⁵, в миру Андрей Григорьевич (примерно 1802–1868 гг.). Епископ Афанасий, сын дьячка соборной церкви в г. Буе, закончил Костромскую семинарию, а затем Санкт-Петербургскую Духовную академию (в 1825 г.) и прошел до Томска сложный путь служения в качестве настоятеля монастырей и ректора Черниговской, Тверской и Санкт-Петербургской семинарий. Об уровне его богословских знаний дает представление, в частности, назначение его в 1838 г. членом духовно-цензурного комитета⁸⁶⁶. Профессор П.В. Знаменский в своей «Истории Казанской Духовной академии» (преосвященный Афанасий с 1856 по 1866 г. был архиепископом Казанским) называет его «истинно праведным человеком» и «замечательно начитанным ученым»⁸⁶⁷.

Епископ Афанасий опекал в Томске известного афонского инока Парфения (Аггеева) и способствовал написанию им сочинений. Парфений приехал в Томск по благословению своего духовного отца в сентябре 1847 г. и остановился сначала в «мирском доме».

Позднее владыка принял Парфения в архиерейский дом и, выслушав рассказы афонца о его странствиях, «понудил» его описать их. Так возникло «Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле», а затем и другие сочинения этого автора, остававшегося под опекой Томского епископа шесть лет – вплоть до перевода последнего в Иркутск в 1854 г.⁸⁶⁸.

Инок Парфений много слышал о старце Феодоре Кузьмиче, но был знаком с ним лишь заочно. Приходившие в Томск богомольцы передавали слова их друг другу. Так, в 1854 г., когда Парфений долгое время не имел ответа на свое прошение о переводе в Московскую епархию, в Гефсиманский скит, произошло следующее событие: «9 мая на встречу чудотворного образа святителя Николая пришли некоторые люди из г. Ачинска из села Красной речки и принесли поклон от раба Божия Феодора Кузьмича. Я спросил, что он мне приказывал и не говорил ли о моем деле. Они сказали: «Он посылал тебе поклон, но мы его спросили, как теперь дело отца Парфения. Он сказал: «Отец Парфений скоро нас оставит и уедет в Россию, ибо дело его совсем кончено». Я сказал: «Не знаю, я никакого извещения не получал»». Извещение пришло в июне⁸⁶⁹.

Томское духовенство отмечало «пламенную ревность о Бозе неусыпного архипастыря Афанасия», проявлявшуюся, в частности, в ежегодных в течение 12 лет путешествиях (просто поездкой это не назовешь) по огромной епархии – «от Нарыма до Капал, от Туруханска до рубежей Китая, от равнины Иртыша почти до притоков Лены». В этих объездах подведомственной ему территории, прежде всего с миссионерской задачей, епископ Афанасий плавал на судах и проделывал пешие переходы по тропинкам на сопках и в тайге⁸⁷⁰.

Было известно, что, объезжая епархию, владыка «в каждом селе служит всенощную и литургию». В деревнях же он собирал народ, служил молебен с водосвятием и подвигал жителей строить свою церковь. Нередко уже через год после этого приезжал освятить новый храм. При нем было открыто 85 приходов со вновь построенными церквами⁸⁷¹.

Столь же горячим было личное участие архипастыря в продолжительных крестных ходах со святынями в округе Томска. Так, особо чтимый образ святителя Николая из каменной церкви села Семилужного (расположенного на тракте, связывавшем Боготольскую волость с Томском) носили крестным ходом в Томск (29 верст) и таким же образом возвращались обратно. «Преосвященный Афанасий, бывший Томский (скончался в 1868 г. в Казани), хаживал в этом крестном хождении из Томска. Удивительная ревность! Еще удивительнее крепость телесная! Он это делал, отслуживши литургию в Томске, и прямо из церкви – сюда. Приходили уже в 8 часов вечера»⁸⁷².

При такой активности архиерей не мог не знать о необычном ссыльнопоселенце, который взял на себя миссию духовного просвещейия. И он не только узнал о старце Феодоре, но посещал его и стал, по словам М.Ф. Мельницкого, его другом. Об их добрых отношениях свидетельствуют однозначно весьма различные источники. Инок Парфений, описав подробно трогательные и торжественные проводы епископа Афанасия в марте 1854 г. при отъезде его на другую кафедру (Томск горько оплакивал разлуку с любимым архипастырем), сообщает: «Вот и закатилось наше красное солнышко; и в семь дней доехал до Иркутска, 1 500 верст, не останавливаясь нигде на дороге: только остановился в селе Красной речке; сходил в пустыню к одному рабу Божию пустынножителю Феодору Кузьмичу, живущему у крестьянина Латышева на пасеке. Простясь с ним, один другому поклонились до земли. Раб Божий проводил владыку до повозки и простились»⁸⁷³.

Отношения старца и архиерея продолжались и после того, как владыка стал иркутским архиепископом (1853–1856⁸⁷⁴). М.Ф. Мельницкий пишет об этом буквально следующее: «Из более или менее высокопоставленных лиц в это время лучшим его другом был преосвященный Афанасий Иркутский, неоднократно заезжавший к нему из Иркутска, остававшийся иногда в его келье по несколько дней сряду <…>»⁸⁷⁵.

Обстоятельный рассказ очевидицы – Феклы Степановны Коробейниковой – о внешней стороне встречи архиерея Афанасия (Соколова) с Александром Благословенным в селе Краснореченском был записан казаком С.Н. Сидоровым в 1882 г. при составлении «Сведений». В этом рассказе существенны все детали. Ф.С. Коробейникова сообщила, что иркутский преосвященный Афанасий приехал в село Краснореченское, в дом Ивана Гавриловича Латышева, и направил хозяина съездить на пасеку и «попросить Старца Феодора для свидания». Иван Гаврилович, разумеется, немедленно отправился. По-видимому, старец в это время был недоволен некоторыми поступками Латышева: Феодор Кузьмич согласился провести встречу с владыкой в доме Ивана Гавриловича лишь с условием, что последний пообещает перед Богом «не делать в праздничные дни поденщин и не работать, да вдобавок и не стеснял бы своих работников в работе по условию сих»⁸⁷⁶.

Для понимания характера отношений старца и архиепископа важны подробности самого момента их встречи: «Когда Старец Феодор подъезжал к дому, Владыко уже ожидал, стоявши на крыльце парадных дверей, когда Старец слез из кашевы и стал подходить к Владыке, то тотчас же упал на колени и поверг себя вниз головой, тогда и Преосвященный пал на колени перед Старцем Феодором, поддерживая рукою Феодора, и вставши оба предлагали шествовать вперед один другому <…>»⁸⁷⁷. Это взаимное максимальное выражение почтения и смирения свидетельствует о том, что архиепископ Афанасий воспринимает старца-мирянина как равного в силу его высокой духовности.

Высокий гость и житель кельи при пасеке проследовали в комнату, отведенную для их беседы в этом богатом крестьянском доме, где разговаривали «немалое время». После окончания беседы «Старец Феодор распростился с Преосвященным Афанасием, ушел в свою келью на пасеку», а вскоре и владыка выехал из дома Латышева. Но далее произошло нечто неожиданное для всех свидетелей этого события. Видимо, архиерею очень уж не хотелось расстаться с подвижником, и, будучи уже в пути, «Владыко вздумал посетить келью Старца Феодора, вернулся и, не доезжая ста сажен до кельи, Владыко слез с повозки и шел пешком, а, как прозорливый, Старец Феодор, знавши по вдохновению Бога, встретил Владыку, не допустивши своей кельи в 20 сажен». Они продолжили свое общение в келье. Затем иркутский архиепископ осмотрел всю келью, обойдя ее вокруг, «расстался со старцем Феодором» и уехал⁸⁷⁸.

Безыскусное свидетельство Феклы Коробейниковой об одной из встреч высокообразованного и, главное, «истинно праведного» архиерея с Феодором Кузьмичом убедительно показывает, что у владыки Афанасия могло быть лишь положительное отношение к духовному окормлению старцем богомольцев.

Знал ли преосвященный о прошлом старца, святость которого он воспринимал в личном общении? Феодор Кузьмич не открыл ему свою тайну. На этот счет есть определенное утверждение самого старца. В 1859 г., когда старец серьезно заболел, С.Ф. Хромов спросил его, не откроет ли, кто он. Ответ был таков: «Нет, это не может быть открыто никогда, об этом меня просили преосвященные Иннокентий и Афанасий, и я им то же сказал, что говорю тебе, панок»⁸⁷⁹. Это не исключает, разумеется, собственного мнения владыки о том, что старец – Александр Благословенный.

Став архиепископом Иркутским и Нерчинским, Афанасий (Соколов), как мы видели, приезжал к Феодору Кузьмичу в Боготольскую волость, не подлежавшую теперь его ведению. На томской же епископской кафедре его сменил в 1854 г. Парфений (Попов), возглавлявший эту епархию до сентября 1860 г.⁸⁸⁰. Этот архиерей, по сообщению Ф.С. Коробейниковой, тоже посетил старца Феодора. Преосвященный Парфений побывал у подвижника в селе Коробейникове во время объезда своей епархии; причем «также стояли на коленях»⁸⁸¹. В томский период жизни старца владыка Парфений и Феодор Кузьмич постоянно поддерживали добрые отношения. На этом мы остановимся подробнее в следующей главе.

Наиболее близким Александру Благословенному человеком из духовенства был в сельский период, судя по всему, красноярский священник Петр Попов – впоследствии епископ Павел. Петр Лаврентьевич Попов родился в знаменательном 1812 г.; в 1834 г. закончил Иркутскую Духовную семинарию и в том же году рукоположен во священника. Сначала иерей в Нерчинском заводе и учитель Закона Божия в горном училище, он назначается затем (1836) настоятелем Благовещенского храма в Красноярске⁸⁸². Именно этому храму, как мы уже отмечали, Александр I подарил образ своего святого покровителя – благоверного князя Александра Невского, которому был посвящен один из четырех престолов⁸⁸³. Храм строился в 1804–1822 гг.⁸⁸⁴, и это посвящение несомненно было связано с правящим тогда императором. В период жизни Александра Благословенного в Сибири подаренная им икона пребывала в этом храме (она сохранялась там вплоть до советского времени⁸⁸⁵).

О. Петр Попов смолоду проявлял себя как способный и деятельный священник. Он стал не только настоятелем одного из самых значительных храмов города, но также присутствующим Красноярского духовного правления и депутатом от духовенства в светских присутственных местах⁸⁸⁶.

Как начались отношения старца Феодора и красноярского священника Петра? Связано ли это с поездкой праведника в Красноярск и посещением известного ему храма? Обстоятельства возникновения их контактов остаются пока для нас неизвестными. Но о дальнейших встречах есть весьма определенное сообщение М.Ф. Мельницкого, включенное им в текст жизнеописания в связи с проблемой взаимоотношений старца с местным духовенством. «Впоследствии же оказалось, – пишет М.Ф. Мельницкий, – что у Феодора Кузьмича был постоянный духовник – протоиерей Красноярской кладбищенской⁸⁸⁷ церкви отец Петр, человек очень хорошей жизни, получивший хорошее образование, горячо любимый своею паствою. Священник этот заезжал к старцу раза два-три в году, иногда подолгу оставался у него, беседовал о нем с крестьянами и уговаривал их относиться к старцу с особенным уважением, так как это был, по его словам, «великий угодник Божий»»⁸⁸⁸.

Регулярные приезды о. Петра Попова к старцу в течение многих лет, длительность их встреч, высокая оценка священником Феодора Кузьмича – все это говорит о духовной глубине их отношений. В другом месте своего текста М.Ф. Мельницкий называет отца Петра в числе двух близких друзей старца «из более или менее высокопоставленных лиц», вслед за архиепископом Афанасием, и снова повторяет, что он был духовником Феодора Кузьмича⁸⁸⁹.

С о. Петром связан один из многих зафиксированных случаев проявления прозорливости Александра Благословенного. Старец предсказал в беседе с Наталией Яковлевной – женой брата о. Петра – рукоположение его в епископа, выразив это иносказательно: Н.Я. Попова спрашивала благословение старца на то, чтобы пожить в доме о. Петра со своей дочерью и послужить ему. Феодор Кузьмич ответил: «Поживите, послужите недолго о. Петру: ему готовится царская корона, следу его будут скоро кланяться»⁸⁹⁰. Действительно, через год после этого разговора, 6 марта 1860 г., о. Петр, получивший при постриге имя Павла, стал епископом Якутским⁸⁹¹. При этом отношения его со старцем продолжались. С.Ф. Хромов в своих официальных ответах томскому полицмейстеру в 1882 г. назвал Павла в числе епископов, посещавших Феодора Кузьмича⁸⁹².

Дважды повторенное в разной связи утверждение М.Ф. Мельницкого о том, что о. Петр был духовником старца Феодора, заслуживает доверия: Мельницкий не склонен был преувеличивать какие бы то ни было духовные явления в жизни старца; в то же время его отец был монахом Томского Алексеевского монастыря, что позволяло Михаилу Федоровичу иметь информацию непосредственно из круга духовенства. Следует также принять во внимание, что именно отец, монах Феофил, предоставил рукопись М.Ф. Мельницкого о Феодоре Кузмиче редакции «Русской старины» (после смерти сына)⁸⁹³.

Понятие «духовник» предполагает принятие исповеди. По-видимому, протоиерей Петр Попов, будущий епископ Павел, был посвящен в тайну Александра Благословенного. Не случайно о. Петр специально беседовал о старце с местными крестьянами, призывая их от носиться к Феодору Кузьмичу с особенным уважением. К этому предположению склоняет нас также тот факт, что Феодор Кузьмич перед смертью, упоминая С.Ф. Хромову уважаемых старцем архиереев (Афанасия Иркут ского и Иннокентия Камчатского), которым он не от крыл свою тайну, не назвал в их числе епископа Павла⁸⁹⁴.

Муж племянницы епископа Павла (Попова) священник Иоанн Филиппович Тыжнов рассказывал о своей встрече в молодости со старцем Феодором, оставившей глубокий след в жизни этого иерея. (Рассказ его был зафиксирован Елисеем Захаровым в «Сказании».) «У меня, – говорил он, – зародилось желание побывать у старца Феодора Кузьмича еще во время моего обучения в Томской Духовной семинарии». Молодой человек смог осуществить его по окончании семинарии, направляясь из Красноярска в Томск для посвящения в сан. Ехал он со своей тещей, Наталией Яковлевной Поповой, одной из самых преданных старцу Феодору духовных дочерей, неоднократно упоминаемой на страницах нашего исследования. Они посетили подвижника в селе Краснореченском, в доме все того же И.Г. Латышева⁸⁹⁵.

Как только И. Тыжнов вошел к нему, старец поднялся и вел беседу, ходя по келье. Посетитель испытал «какой-то невольный страх» при первых же словах Феодора Кузьмича, который говорил ему «довольно долго» о священстве и об отправлении богослужения. Затем прошла беседа с Наталией Яковлевной, а когда они собрались уезжать, выяснилось, что старец намерен поехать с ними в Томск, чтобы посетить С.Ф. Хромова. Вся дорога по благословению подвижника прошла легко. «В обратный же путь из Томска старец Феодор удостоил нас трапезовать с собою и при этом назидал нас, чтобы мы просвещались благодатным светом и спасительными размышлениями; укреплялись благодатию Божиею, чтобы могли преодолевать человеческую немощь, творить угодные Богу дела и неуклонно шествовать путем Православной Христианской Церкви, дабы достигнуть благого конца и удостоиться получить наследие Небесного Царствия»⁸⁹⁶.

Прощаясь, молодой священник поклонился старцу в ноги, и тот «взаимно поклонился до земли, при чем горько заплакал и сказал: «Не вдавайтесь в любы мира сего, иначе, ох, какой может произойти от того горький источник»»⁸⁹⁷. Так в этой встрече, как и в общении с крестьянами (о чем говорилось выше), проявилось глубокое покаяние подвижника, никогда его не оставлявшее. Назидание, естественно соединенное с покаянием назидающего, имело особую силу.

Свой рассказ об этой встрече о. И. Тыжнов закончил так: «Благодарю Господа, сподобившего меня посетить старца Феодора, созерцать его лицом к лицу, приукрашенного сединами и ведшего подвижническую жизнь. Памятование о нем да будет всегдашним моим поощрением к деланию заповедей Божиих»⁸⁹⁸.

Когда Феодор Кузьмич жил у Латышева на Красной речке, его посетил также иеромонах Израиль из Афонского монастыря, прибывший в Россию за сбором подаяний. Войдя к старцу, иеромонах помолился и поздоровался. Хозяин, сидя на лежанке, сказал: «Здравствуй, отец Израиль!», хотя в то время он не слыхал о приехавшем и не знал его. «Побеседовав со старцем, о. Израиль вышел от него с рыданиями, рассказывая потом, что, несмотря на его (иеромонаха. – М.Г.) далекие и многолетние странствования, такого великого человека ему приходится видеть в первый раз в жизни»⁸⁹⁹. (Выделено нами. – М.Г.).

В тот же период признал старца как «великого Божьего угодника, обладавшего необыкновенными познаниями» священник Красноярского Воскресенского собора Иоанн Матфеевич Рачков (в церковных документах – Рачковский). Феодор Кузьмич и его, хотя не знал до этого, при встрече назвал по имени: «Здравствуй, отец Иоанн». Высокая оценка старца сложилась у о. Иоанна после первой же беседы с подвижником⁹⁰⁰. Надо сказать, что о. Иоанн преподавал Закон Божий в духовном училище и позднее был членом Енисейской духовной консистории; он был известен как «выдающийся проповедник Слова Божия»⁹⁰¹.

Старец-мирянин, высокий духовный уровень которого признается священниками и архипастырями, – таким проявил себя уже в сельский период сибирской жизни, до Томска, Александр Благословенный. Он не был в этом отношении исключением в религиозной жизни России. Вспомним, например, старшего современника Феодора Кузьмича, широко известного старца Илариона из Рязанской губернии, прозванного Троекуровским затворником, который благословил преподобного Амвросия Оптинского на путь монашеского подвижничества⁹⁰². Вблизи от Илариона Троекуровского и в контакте с ним подвизался блаженный Иоанн, Сезеневский затворник, также не принадлежавший к духовенству, но ставший «одним из величайших сокровенных подвижников XIX века. Под видом убожества он таил в себе величайшие дары Божии – молитвы, прозорливости и чудотворения»⁹⁰³.

Окормление богомольцев разных уровней благочестия и разных сословий старцами (и старицами) – мирянами – продолжалось и позднее. Для советского времени назовем, например, старца Вологодского края Федора Степановича Соколова⁹⁰⁴. У старицы-мирянки Ксении, жившей в Рыбинске, в послушании был в 30-х гг. XX в. архимандрит Макарий из Петербурга⁹⁰⁵. Число примеров признания духовенством высокого духовного уровня старцев-мирян может быть продолжено, хотя, разумеется, во все времена таких подвижников насчитывались лишь единицы. Феодор Кузьмич выделяется среди них обилием иерархов и священников, известных своими богословскими познаниями и церковным опытом, общавшихся со старцем и весьма положительно относившихся к практике духовного окормления им богомольцев. Необыкновенные свойства Феодора Кузьмича были оценены духовенством, включая главу епархии и настоятеля монастыря, и в томский период, к обозрению которого мы переходим в следующей главе.