Установление в Русской Церкви праздника 9 мая, в память перенесения мощей св. Николая из Мир Ликийских в г. Бар¹

Святая Церковь, посвящая известный день воспоминанию какого-нибудь важного церковного события, или памяти знаменитого святого, без сомнения, руководствуется при этом теми, выходящими из ряда обыкновенных, явлениями и обстоятельствами, которыми ознаменовалось известное событие, или прославилась память святого. Следовательно, обстоятельства эти лежат в основе установления праздника и являются как неотложные требования и побуждения к посвящению известного дня известному святому, или воспоминанию известного церковного события. Очевидно, вследствие этого время установления праздника в память какого бы то ни было церковного события, богатого сильными впечатлениями на религиозное чувство верующих, не может отойти чрезвычайно далеко от времени самого события. Невозможность сравнительно долгого промежутка времени между тем и другим, т. е. между событием и временем установления праздника в память его, обусловливается силою впечатлений, под влиянием которых праздник и особенное торжество являются необходимой влагой, удовлетворяющей возбудившуюся религиозную жажду. Психологически невозможна продолжительность сильного чувства. Со временем оно, конечно, сравнительно ослабевает; мало-помалу стушевывается сила впечатления; уменьшается или призабывается значение события, которое прежде занимало собою умы и сердца всех, настоятельно требуя отметить день его особым празднеством. И, насколько мы знаем, в истории христианской Церкви едва ли можно указать много таких праздников в память замечательных церковных событий, которые бы были установлены спустя сравнительно долгое время после самых событий. В огромном большинстве случаев время установления праздников в память святых совпадает со временем чрезвычайным, событий и обстоятельств, побуждающих с особенным благоговением относиться к прославившим себя близким участием в жизни христиан – святым. Так, в местностях, где происходили замечательные церковные события, праздники и торжественные ежегодные воспоминания этих событий, или виновников их – святых, учреждаются или в тот же самый год и день, когда совершилось событие, или же спустя год, много-много два и не более по совершении факта, но в тот же самый день, в который – год или два назад – случилось достопамятное и достойное уважения и почитания происшествие. Почти то же самое мы должны сказать и о тех местностях, которые хотя и не принимали непосредственного участия в известном событии, но на которых так или иначе отразилось оно; своеобразными обстоятельствами произвело сильное преобладающее впечатление на умы христиан – жителей этих местностей, далеких по расстоянию от места события, но близких по общности возбужденного психического состояния. Здесь, конечно, не может год самого события совпадать с годом установления праздника в память этого события. Это и весьма естественно. Без сомнения, нужно время для сообщения известия с места события, большее или меньшее количество которого обусловливается расстоянием между первой и последними местностями, ходом политических, церковных и других жизненных сношений между ними.

Из сказанного уже довольно подробно определяется задача предстоящего нам труда. Она состоит в следующем: 1) точнее определить время и год перенесения мощей святителя Николая из Мир Ликийских в город Бар – в Апулии, 2) уяснить побуждения, лежавшие в основе события и обозначить те обстоятельства его, которые имели особенное значение по влиянию их на состояние религиозного духа современных ему христиан. 3) Затем на основании, конечно, исторических данных, хотя и весьма ограниченных, открыть возможность перехода на Русь известий о перенесении мощей святителя Николая, путь, которым они дошли до Киева – центра русской жизни в данную эпоху, и даже, насколько будет возможно, определить год, в который узнала Русь об этом событии; 4) указать на особенные явления в жизни самой церкви Русской, послужившие для неё ближайшим побуждением к установлению у себя праздника в память перенесения мощей святителя Николая, и, наконец, 5) определить с возможной точностью время установления этого праздника и указать лиц – митрополита и князя, в правление которых он установлен, несмотря на то, что этого праздника нет ни в Греческой, ни в Римской церкви², за исключением только одной местности – Апулии, в один из богатых приморских городов которой – Бар перенесены мощи св. Николая.

В летописях и памятниках Греко-восточной церкви и, в частности, Византии доселе не найдено известий о перенесении мощей святителя Николая из Мир Ликийских в город Бар. Обстоятельство это представляется довольно странным и как бы неожиданным. Имя святителя Николая издавна славилось на Востоке, а Миры-Ликийские были одной из древних Малоазиатских митрополий, подчиненных Константинопольскому патриарху. Трудно поэтому предположить, чтобы такое событие, как перенесение мощей славного святителя, и притом из такого известного на Востоке и важного для Цареграда места, осталось совершенно незамеченным или неизвестным здесь. Такого предположения, как кажется, никто и не делал. Исследователи, старавшиеся по тем или другим побуждениям объяснить для себя молчание Востока о перенесении мощей святителя, скорее наклонны были считать это молчание намеренным, т. е. объяснять его не незнанием Востока о событии, а сознанием неособенной важности последнего для первого. Так, напр., Захария Копыстенский в своей «Палинодии» утверждает³, что не было оснований отмечать это событие в летописях Востока вследствие полного отсутствия для него церковного интереса в этом событии, так как перенесение это совершено «из Греции малой в Грецию великую, от Греков, до Греков же, а не до Латинников, от православных веры и вызнаня всходнаго до православных той же веры и того же вызнаня, з диецезии патриapxa Константинопольского до диецезии подлеглой тому ж, а не до папежской власти, але збуренаго от погана места владзи грецкой до захованаго цело от Бога Mеста тоиж владзи грецкой» и т. д. За неимением лучшего, может иметь место и это – общее объяснение, страдающее однако неточностью в том смысле, что в эпоху перенесения мощей святителя Апулия и Калабрия находились уже далеко не в таких зависимых отношениях к Константинопольскому патриарху, в каких были в более давнюю пору. На объяснениe Копыстенского и повторявших его писателей можно бы еще сделать и то возражение, что летопись – церковная ли, или политическая – не всегда различает степень общего интереса записываемых событий, что самое представление о большем или меньшем интересе данного события бывает условно, что, наконец, во всяком случае такое церковное событие, как перенесение мощей особенно чтимого святого из одного города в другой, хотя бы оба они были подчинены одному и тому же государю, одному и тому же первосвященнику, не могло страдать отсутствием церковного интереса. Более сообразным представляется то, что говорит Копыстенский, когда объясняет отсутствие в Греческой церкви праздника в память перенесения, и что может быть повторено и при объяснении отсутствия в Греческой церкви самих известий о событии: «Перенесение, – говорит автор Палинодии, – для Греков делом непочесним, але непоривчим сталося»⁴. Горькое сознание потери целебных останков великого святителя востока, естественно, побуждало Греков молчать о нелицеприятном для них факте. Пока – остановимся на этих объяснениях молчания Греческих источников о перенесении мощей святителя; ибо теперь для нас важен прежде всего самый факт, побуждающий нас обратиться к другим источникам за собранием известий о событии и придавать значение самому сопоставлению с молчанием первых обилия последних. Разумеем известия западных источников, состоящих как в нескольких отдельных сказаниях о событии, так и в многочисленных записях о нем в средневековых анналах и хрониках. При передаче содержащихся в этих источниках известий о перенесении мощей святителя Николая мы постараемся исчерпать их не только количественно, но и представить их в виде свода, разделенного на группы и направленного также к решению вопроса о времени события. Первая группа известий о перенесении мощей святителя Николая начинается именно известиями Барскими. И эти известия не короткие летописные записи, а целые сказания о событии, принадлежащие современникам события из самих Барян. Это –

1) Сказание Барского архидиакона Иоанна, посвященное Урсону Барскому епископу, под заглавием: Translatio Sancti Nicolai. Оно написано спустя несколько лет после события и обстоятельно излагает как самое открытие мощей святителя Барянами в Мирах, так и перенесение их в город Бар, наконец чудеса, совершившиеся при этом от св. мощей. Здесь отметим пока лишь то, что поэтому сказанию перенесение мощей святителя в г. Бар совершилось 9 мая 1087 г.⁵

2) Сказание Никифора Барского клирика, составленное по приказанию Барского посредника Куркория и др. барских преторов, также вскоре по совершении события и изданное сперва Фальконием в Актах св. Николая (1751 г. в Неаполе), помещенное в Martyrologium Usuardi под 9 мая. Здесь о времени перенесения мощей святителя говорится так: Sublatum fuisse corpus sacratissimum sancti Nicolai, confessoris Iesu Christi de Myra civitate undecimo die Aprilis, jam tendentis ad exitum; et nono die Mai jam babentis principium devenisse Barum civitatem, transactis ab incarnatione Domini mile octaginta et septem annis sub indictione decima⁶.

За этими известиями следует целый ряд кратких, иногда, впрочем, обстоятельных известий о перенесении мощей святителя, сообщаемых в западных анналах и хрониках. Приводим их по изданию Пертца: Monuments Germanise historica, inde ab anno Christi 500 usque ad annum 1500⁷.

Вот западные хроники и известия, какие находим мы в них о перенесении мощей святителя Николая:

Annales Barenses (хроника города Бара в Апулии, куда перенесены мощи) написаны Луппом протоспафарием, урожденным Барянином, жившим в конце XI и в начале XII в. Под 1087 годом здесь читаем: «in meuse maii corpus beatissimi Nicolai, Mirrensis episcopi, a quibusdani Barensibus a praedicta Mirrea ablatum in Barum devectum, caput civitatum Apuliae»⁸. В этой летописи более не находим ничего; в ней почему-то не указан даже и день, в который, без сомнения, была торжественная встреча мощей святителя духовенством и гражданами города Бара.

Annales Farfenses монастыря св. Девы в Сабинах, расположенного на берегу реки Фарфы, от которой и получил свое название. Монастырь этот основан в конце VII в. Фомой и десятью аббатами – франками. Летопись писана разными руками, только конец XI в. написан одной рукой, современной описываемым ею событиям. «Anno Christi incarnationis, – гласит хроника, – 1087 corpus beati .Nicolai translatum est»⁹.

Annales Romoaldi Салернского apxиeпископa в Сицилии, жившего в начале 12 в.¹⁰ «В изображении событий предыдущих веков, – говорит в предисловии к его летописи Вильгельм Арндт, – Ромоальд пользовался различными летописями и историками своего времени, внимательно следил за точностью хронологии и даже критически относился к пособиям, на основании которых он составлял свою хронику. Кроме летописей и историй он имел под руками много отдельных сказаний о различных событиях, написанных современниками и очевидцами этих событий». Anni Domini 1087 indictione 10 mense maio corpus beati Nicolai confessoris de Myrrea translatum in Barum, Apuliae civitatem.

Chronicon mon. Casinensis auctore Petro. Петр диакон и библиотекарь Кассинского монастыря привел в порядок хронику, оставленную в несовершенстве его предшественником по библиотеке – Львом, монахом XI-го в. и довел ее до 1113 года. Хроника эта событие перенесения отмечает под 1087 годом, указывая при этом и самый день прибытия останков святителя в г. Бар – 9-го мая. Не забыл автор хроники упомянуть и о том, что в год перенесения написана была история этого события Барским архидиаконом Иоанном¹¹.

Annales Cavenses – пергам. рукопись, написанная разными руками XI века. Anni 1087 Desiderius abbas in papam Victorem ordinatur 9 idus mai, quo die sancti Nicolai corpus Varim devenit¹².

Annales Palidenses – летопись средины ХII в., в ней перенесение мощей значится под 1087 годом¹³.

Annales Rosenveldenses XIV в. относят событие перенесения к 1088 году¹⁴.

Annales Saxonici ХIII в. говорят, что перенесение мощей святителя Николая было совершено в 1186 году. Bethmann, первый издатель указанной хроники, в своем предисловии к ней предостерегает читателей насчет неточности или просто неверности её в обозначении времени почти всех событий, записанных в ней¹⁵.

Annales monasterii Sancti Iacobi Leodiensis. Монастырь основан в 1016 году. Начало летописей относится к половине XI в., писаны разными руками, большей частью, как догадывается Vaitz, современниками записываемых ими событий. 1087 – Sanctus Nicolaus in Varum Apuliae transfertur¹⁶.

Hugonis liber, qui modernorum regum francorum continet actus. Написана в первых годах XII века и посвящена Франко-Гальской королеве Матильде. Здесь под 1087 годом Гугон довольно подробно рассказывает о перенесении мощей; но ни слова не говорит ни о дне перенесения, ни о существовании в латинской церкви праздника в память этого события¹⁷.

Sigeberti chronica также сравнительно подробно передает под 1087 годом о перенесении мощей. Подробность передачи о совершении события весьма просто объясняется тем, что Сигеберт имел у себя под руками подробный рассказ о перенесении мощей святителя Николая, составленный Барским архидиаконом Иоанном. Составитель хроники Гальский уроженец жил в XI и начале ХII в. (1030–1112 г.) и был современником события¹⁸.

Annales Parchenses монастыря св. Марии написаны монахом Филиппом в ½ XII в. Известия о событиях прежних времен Филипп списал с хроники Сигеберта и Леодиенских летописей без малейших отступлений; вследствие чего здесь поставлен тот же самый год перенесения мощей, какой мы нашли в указанных хрониках, которыми пользовался составитель Царских летописей – 1087 г.¹⁹

Annales remenses et colonienses начала ХIII в. относят перенесение мощей также к 1087 году²⁰.

Annales sancti Disibodi. Летопись монастыря св. Дизибода, расположенного вблизи Могунтии (Майнца) в прирейнской Франции, где соединяются реки Нага и Генна, пo Вайтцу относится к первой половине ХII века. Под 1087 годом сказано: «Sanctus Nicolaus de Mirrea in Barum»²¹.

Annalista saxo под тем же 1087 годом говорит о переходе мощей святителя Николая из Мир Ликийских в Апулийский Бар. Когда, где и кем написана эта хроника – неизвестно. Самый древний манускрипт её Вайтц относит к ХII веку²².

Annales Besuenses. Monasterium Besuense, ныне называется Blaise, находится вблизи Дивиона, в кантоне Гаттоир. Хроника этого монастыря определяет время перенесения мощей 1087 годом²³.

Annales Laubienses et 18, annales Leodienses также 1087 год считают годом перенесения мощей великого святителя²⁴.

Annales Offenburani, так названные по имени монастыря, которому они обязаны своим происхождением и который находится вблизи Мемминги в Германии. Писаны в ХII в. монахом Бернардом Пецио. Год перенесения мощей – 1087²⁵.

Annales elnoneuses majores также германские – содержат в себе запись событий от X–XIII в., писаны разными руками и в разные века. Здесь рукою XI в. 1087 год отмечен событием перенесения мощей св. Николая из Мир в Бар²⁶.

Regum et imperatorum catalogi Гвидона Лонгобардского, быть может даже монаха Казинского монастыря, летопись которого уже приведена нами, написаны в начале XII века. 1087 год. Sanctus Nicolaus de Mirrea Barris translatus est ind.10²⁷.

Annales Avgustani относят перенесение мощей святителя также к 1087 году. Древний манускрипт этой летописи относится к XII веку²⁸.

Annales Elvagenses. Хроника, написанная разными писцами, представляет собой, по сознанию специалистов, сколок с разных летописей – Герсфельденских, св. Ламберта и др., вследствие чего в ней вместе с событиями удержаны и года тех хроник, с которых она списана. Перенесение мощей св. Николая и здесь отнесено к тому же 1087 году, к которому относит его и указанная уже нами хроника св. Ламберта²⁹.

Хроника монастыря св. Флориана написана монахом Албертом в XIV веке, который под 1087 годом пишет: eoque anno sanctus Nicolaus translatus est de Myrrea in Barensem civitatem³⁰.

Доселе мы приводили летописи, в которых перенесение мощей св. Николая из Мир Ликийских в апулийский Бар единогласно относится к 1087 году. Приведенные нами хроники обязаны своим происхождением, как мы видели, монастырям и лицам разных государств западной Европы. Тут есть и южно-италийские, и сицилийские, и галльские, и другие. Из всех их только две расходятся в определении года перенесения мощей с другими указанными хрониками, сравнительно с громадным большинством. Разногласие это, как уже отчасти и замечено нами, объясняется весьма просто. Annales Rosenveldenses погрешают только в одном годе, – вместо 1087 года относят событие к 1088. Весьма немудрено предположить недосмотр и ошибку писца, жившего в XIV веке и, без сомнения, в своих записях событий XI в. пользовавшегося хрониками, происхождение которых относится приблизительно к тому веку, события которого были записываемы летописцем Rosenveldens-ким. Что же касается другой хроники – саксонской, то достаточно припомнить замечание специального исследователя её, советующего не доверять хронологии её, как обилующей неточностями и ошибками.

Есть другого рода известия о перенесении мощей святителя, по которым они перенесении были не в 1087, а в 1096 или 1097 году и притом не в Бар, а в Венецию. Это именно известия венецианские. Таковы:

1) Рассказ Иopданa de Curti венецианца, монаха ордена миноритов (францисканского), который был в 1343 г. епископом тривентским, а с 1348 г. архиепископом панархатанским и писал хронику от начала миpa до 1320 года, в которой и поместил свой рассказ. Иордан начинает тем, что отвергает Барское предание о перенесении мощей святителя и говорит: «Я нашел в древнейшей книге, что мощи св. Николая не были взяты». Затем рассказывает, что в лето Господне 1096, в правление папы Урбана и Алексея греческого императора, венециане с военачальником своим Иоанном Виталием, сыном Михаила, венецианского дожа и епископом Генрихом, плывя из Родоса, прибыли в мирскую провинцию и нашли (в Мирах) древнюю гробницу в большом алтаре, а в ней три раки; и в двух раках гробницы нашли двух святителей с надгробными надписями над ними, из которых один был мученик Феодор, другой Николай – дядя великого Николая – оба знаменитые предстоятели также мирской церкви. Мощи обоих взяли они на свои корабли. Далее рассказывается об открытии мощей и великого святителя Николая, отличных от тех, которые были уже найдены в гробнице, в большом алтаре. «Мощи великого святителя Николая найдены, по откровению свыше и по некоторым другим указаниям, не в большом алтаре, а на другом равном месте в церкви, где они были сокрыты в земле в трех крепких влагалищах»³¹. Рассказав затем об отплытии венециан со святынею мощей трех святых, прибытии их в Венецию и встрече здесь, Иордан заключает: «Обретение сил святых празднуется в третьи июньские календы, а перенесение в Венецию – в осьмые иды декабря; ибо флот благополучно достиг пристани в самый праздник св. Николая. Было же это на третий год его странствования»³².

2) Рассказ другого венецианца и современника Иорданова Андрея Дандула († 1354 г.), помещенный в его хронике, найденной в рукописях Ватиканской библиотеки и изданной у Mopaтopия, а нам известный по выдержкам из него у Ассемани³³ Этот рассказ совершенно сходен с рассказом Иордана, так что ученый Ассемани затрудняется сказать, кто у кого списывал – Дандул у Иордана или наоборот. Сходные в других подробностях, они одинаково обозначают год и день перенесения. Подобно Иордану, Дандул также хочет опровергнуть барское предание о перенесении мощей святителя. Но Ассемани подрывает эту попытку Дандула его же собственным рассказом, где приводятся слова, сказанные четырьмя стражами мирской церкви Венецианцам в ответ на вопрос их о мощах святителя: «3десь Баряне взяли часть мощей, а часть оставили; если хотите, возьмите эту часть». Венециане стали искать, но не нашли ничего, кроме влаги (mannain) из воды и елея, находившейся в раке, где были мощи святителя. На этом основании Ассемани предполагает, что только эту влагу и могли взять венециане. Дальнейший же рассказ венецианских писателей об открытии мощей великого Николая он считает сомнительным.

3) Однако же, Иордан в своем рассказе ссылался, как мы видели, на какую-то древнейшую книгу. Существовало более древнее венецианское сказание о перенесении мощей святителя Николая в Венецию, переданное у Льва епископа остийского, жившего в начале ХII в. и оставившего Chronicon montis Cassini. В третьей книге под конец 67 главы он говорит: «В сем (1087 г.) году, в самый день посвящения папы Виктора, в 7 иды мая, тело св. исповедника Николая из города Мирского, где оно покоилось 700 лет, перенесено было в Венецию, и в честь его выстроена церковь, превосходно украшенная мозаикой. Она в великой почести у патрициев и живущих там монахов, хотя некоторые утверждают, что оно перенесено в Бар. Выписывая это место из хроники Льва, Бароний называет его additamentum, более давая веры Барскому преданию, подтверждаемому и письмами папы Урбана II, который сам ездил в Бар на поклонение мощам мирликийского святителя. Как бы то ни было, но сказания Иордана и Дандула едва ли возникли только из свидетельства Льва остийского и, вероятно, имели основанием какой-либо другой древний источник, на что указывает обстоятельность этих сказаний.

Наконец, мы не можем оставить без внимания еще несколько австрийских летописей, которые стараются совместить и неудачно совмещают в себе разногласные сказания всех, указанных нами хроник. Год события австрийской хроники взяли у венецианских, а место перенесения у римских и других, по которым указывается город Бар.

1. Avctorium Gartense относится к ХII в. и, по замечанию издателя Боэмана, сколок с разных летописей – Регинона, диакона Павла и др., которым она буквально вторит своими показаниями. 1094 год по этой хронике – год перенесения мощей св. Николая из Мир в Бар³⁴.

2. Annales admutenses – первый манускрипт XV в. – почти буквально передает то же самое и под тем же 1094 годом³⁵.

3. Annales sancti Rudberti salisburgenses, манускрипт ХIII в. Под 1096 годом сказано: «sanctus Nicolaus a Mirгеа Graeciae translatus Barim sepultus est»³⁶.

4. Annales clavstroburgenses XVI в. передают событие перенесения под 1090 годом. Впрочем, нельзя не заметить, что хроника эта не пользуется авторитетом. По отзывам Пертца и его ученых сотрудников все вообще кодексы указанного монастыря, а, следовательно, и только что приведенная летопись, так богаты ошибками, что нет никакой возможности сносить их записи с другими более точными и верными хрониками³⁷. Разногласие указанных нами четырех австрийских летописей можно объяснить только разнородными хрониками, под влиянием которых австрийские летописцы писали в своих летописях о временах и событиях предыдущих веков. Не имея возможности держаться известий каких-нибудь одних хроник и в тоже время признавая истину тех и других известий, они почувствовали себя в затруднительном положении. Придавая одинаковую цену римским и венецианским летописям, составители австрийских хроник заметно старались соединять и примерять их; из первых заимствовали место, куда были перенесены мощи святителя, а из последних – год события: таким образом внесли запутанность в свои известия, и уже поэтому не могут иметь значения авторитетного свидетельства в данном случае.

Но если известия австрийских летописей, как не самостоятельные, не затрудняют нас в решении вопроса о времени перенесения мощей святителя, то нельзя того же сказать об известиях венецианских, имеющих характер самостоятельности. На чем основано их свидетельство о перенесении мощей святителя в Венецию в 1097 году? Было ли в самом деле это перенесение? Мы остерегаемся принять предположение³⁸, по которому весь рассказ венецианского монаха-писателя и все приведенные нами известия подобного же характера – не более, «как выдумка честолюбивой венецианской республики, не хотевшей уступить славы приобретения св. мощей великого чудотворца торговцам ничтожного города безвестной Апулии». Рассказывать с полной обстоятельностью о небывалом событии, выдумывать и выдавать за действительность такое событие, которое должно бы быть в памяти у всех, – это такой смелый и неразборчивый прием, что требуются сильные положительные доказательства, чтобы обвинить в нем венецианского монаха или других участников его предполагаемого вымысла. Если бы все приведенные нами летописи венецианские, говоря о перенесении мощей святителя, относили это событие к тому же 1087 году, к какому относит его большая часть других западных хроник, и разнились только в означении места, куда они перенесены, ставя Венецию вместо Бара, то упрек им в намеренном желании усвоить своему городу чужое дело был бы еще несколько уместным. Но этого нет. Разность у них не в месте, но и во времени события. Это заставляет предположить, что вообще, западные и венецианские известия говорят нам о двух разновременных исторических событиях; так что отнимают у нас возможность предпочитать известия одних в ущерб известиям других. Итак – ужели в 1097 году было второе перенесение в Апулийский Бар? Не отвечая категорически на этот-то вопрос мы вынуждаемся, однако, сказать: «Вероятно было». – Но одни ли и те же мощи одного и того же святителя переносились дважды? Не было ли двух мирликийских святителей одного и того же имени и двух мощей их, одинаково прославленных? Здесь мы присоединяемся к мнению ученого исследователя греко-восточной церкви архимандрита Антонина, который на основании открытых и еще доселе открывающихся древних церковно-исторических памятников³⁹ востока признает существование двух архиепископов одного имени – Николаев в Мирах-Ликийских. Один архиепископ конца III в. и начала IV, а другой жил в VI веке, в царствование императора Юстиниана. Первый замечателен, по преданию, своим присутствием на первом вселенском соборе в Никее в 325 году, где показал себя ревностным защитником православных христианских догматов, – а второй – святостью жизни и бесчисленным множеством чудес, совершенных им и при жизни, и после смерти, и который отнесен в наших четьих-минеях и житиях к первому святителю. Кроме указанных нами уже открытых памятников, подтверждающих действительное существование второго Мир-Ликийского святителя, нетрудно заметить и в существующих жизнеописаниях св. Николая следы смешения двух лиц в одно. Кто внимательно просматривал житие святителя, помещенное в четьи-минеях под 6-м декабря, – тот не мог не задумываться над некоторыми, рельефно выдающимися странностями и даже историческими несообразностями. Ему не могло, конечно, первее всего не броситься в глаза то ровное и совершенно безмятежное течение христианской жизни до Диоклитиана и во времена его гонения, когда святитель Николай сделался исповедником и был брошен в государственную тюрьму за имя христианина. Гонение в общем жизненном ходе вовсе не гармонирует ни с предыдущими, ни с последующими обстоятельствами жизни великого чудотворца, как она рассказывается в четьи- минеях. Но это еще далеко не все. Здесь можно найти такие исторические несообразности, которые волей-неволей заставляют задуматься над тем, что рассказывается, и даже сомневаться в истине рассказываемого. В Четьи-минеях можно вычитать, что св. Николай в III и начале IV века был в Палестине, достиг св. града, входил на Голгофу и когда ночью хотел войти в запертый храм голгофский на молитву, – запертые церковные двери пред ним отворились. Конечно, упоминаемый здесь голгофский храм – не другой какой-нибудь, а храм Воскресения Спасителя. Затем, по возвращении в Ликию, чудотворец избирается на архиепископскую кафедру города Мир и уже после всего этого делается исповедником во время гонения Диоклитиана и Максимиана. Нельзя при этом не заметить, что составитель славянских Четьи-Миней сравнительно критически относился к тем источникам, на основании которых он составлял житие св. Николая. Пользуясь Метафрастом, наш составитель благоразумно умолчал о поклонении святителя, в бытность его в Палестине, честному древу Креста Христова. Между тем, как у Метафраста прямо сказано, что св. Николай «поклонился животворному Христову гробу и спасительному древу Креста». Но этим пропуском выпуклой исторической несообразности составитель славянских Четьи-Миней не сгладил странности рассказа. Мы знаем, что св. места Иepycaлима приведены во всеобщую известность при Константине великом, а церковь Воскресения – на Голгофе освящена 13 сентября 335 года около 30-ти лет спустя, после смерти Диоклитиана и Максимиана. Следовательно, св. Николай в бытность свою в Палестине; не мог поклоняться животворящему древу креста Христова, так как в эту пору Крест еще не был открыт; точно также не могли сами собой отверзаться пред ним и запертые двери голгофского храма, который в то время вовсе не существовал и не мог существовать. Таким образом, странности рассказываемых Метафрастом и нашими Четьи-Минеями фактов из жизни св. Николая, очевидцы и недоумения читателей весьма естественны. Устранение таких несообразностей и разрешение вызываемых ими недоразумений возможно только под условием предположения, – возводящегося упомянутыми древними памятниками на степень несомненного факта, – что в Мирах-Ликийских существовал другой святитель одного имени с первым – в сравнительно позднее время, когда уже возможно было осуществление того, о чем рассказывают Четьи-Минеи и Метафраст, и чего не мог осуществить первый святитель. Открытые в настоящее время некоторые древние памятники всё это относят к св. Николаю Мир-Ликийскому 6-го в., которому вполне было доступно все, что невозможно было для первого святителя III и начала IV в. и что, таким образом, в его жизнеописании является исторической несообразностью. Смешавши два лица в одно в самом начале своих биографий, жизнеописатели наши остались верны себе до самого конца рассказов о жизни и деятельности св. Николая. Свое полное незнание о жизни и деятельности первого святителя они стушевали тем, что приписали ему все то, что принадлежит второму, великому чудотворцу Мирскому, совершенно не предполагая существование последнего на архиепископской кафедре г. Мир⁴⁰.

Таким образом, в Мирах были два архиепископа, великие светила христианского Mиpa. По смерти – мощи того и другого прославлены нетлением, мощи одного даже источают благоуханное целебное миро, которые и перенесены барянами в их родной город. Чьи именно эти мощи, которого из двух великих светил мир-ликийской церкви – решать не беремся. Вопросы эти решатся с умножением открытий древних исторических памятников востока. На основании же открытых мы во всяком случае находим вполне основательным высказанное нами предположение, по которому в конце XI в. было два перенесения мощей двух великих светил Мир-ликийской церкви – одного и того же имени. Первое перенесение совершено в 1087 году барянами, которое лежит в основе нашего труда и служит главным предметом его, а второе совершено в 1096 году венецианскими крестоносцами в свое отечество, где событие это ежегодно воспоминается церковью 8 декабря. Здесь мы должны расстаться со всеми древними рассказами и памятниками, которые говорят о перенесении мощей святителя Николая в Венецию. Оставляем в стороне самое это событие, как не относящееся прямо к задаче настоящего труда; сосредоточиваем свое внимание на первом перенесении мощей святителя, на перенесении в город Бар. Время события для нас определилось. На основании вышеприведенных нами хроник разных местностей западной Европы, мы признаем за достоверное, что перенесение мироточивых мощей святителя Николая из Мир-ликийских в апулийский Бар было совершено в 1087 году. Ограниченное меньшинство – не более пяти летописей, – указывающих другой год события, мы, в силу уже высказанных соображений, оставляем без внимания, находя их известия ошибочными.

Что же заставило барян перенести мощи святителя из Мир в Бар? Переходя к изложению причин, побудивших барян к перенесению мощей св. Николая с Востока в свой город и затем обстоятельств, окружавших и сопровождавших это событие, мы находим нужным бросить беглый взгляд на внешнее состояние греческих малоазийских церквей в конце XI века.

XI-й век – век в высшей степени несчастливый для греческой империи в её владениях вне Балканского полуострова. Южно-италийские области Апулия и Калабрия подверглись нападениям воинственных норманнов и были отняты ими у греков, о чем мы подробнее скажем в другом месте. Почти одновременно с норманнами с другой стороны – с Востока в Малой Азии – опустошали греческие владения турки. Слабые прежде вследствие беспорядков багдадского калифата, аравитяне не вредили и не могли вредить Греции. Но в половине XI века обстоятельства изменились. На развалинах персидской монархии и багдадского калифата образовалось сильное магометанское государство турок-сельджуков. При первом же своем султане Тогрул-Бэке турки вторглись в малоазийские греческие владения и требовали от греческого императора покорности и дани⁴¹.

Во время этих нашествий фанатизм новообращенных магометан сказался во всех его ужасах. Грозные, дикие завоеватели врывались в домы побежденных, грабили и убивали всех попадавшихся им на глаза мужей, жен и детей. К довершению своих жестокостей Турки подвергали возмутительным насмешкам и самым оскорбительным поруганиям именно те священные предметы христианства, которые были особенно уважаемы христианами – побежденными. Вспомним их нашествие на Keccaрию Каппадокийскую. Город разграблен и сожжен, знаменитый храм Василия великого осквернен, ограблен, поруган и, наконец, сожжен, чем они хотели вознаградить неудавшуюся прежде попытку разломать гробницу святителя и надругаться над его мощами. Пожаром церкви они думали и надеялись уничтожить христианскую святыню⁴². Чуждые всяких понятий о гражданском благоустройстве, варвары не прекращали своих жестокостей и по покорении христианской страны. Грабежи и насилия были обыкновенными проявлениями отношений Турок к побежденным ими христианам малой Азии.

Приведем еще характерное описание этих отношений турок к христианам Вильгельма Тирского⁴³. «Очень часто, – говорит он, – во время богослужений варвары толпою врывались в храмы и приводили в ужас и трепет молящихся угрозами, поруганием святыни, оскорблением священнослужителей. Вообще все, что дорого и священно для истинно верующего христианина, все подвергалось насилию, оскорблению и посмеянию». Легко предвидеть результаты таких отношений победителей к побежденным. Последние, не имея сил и средств бороться с жестокими варварами, выведенные из терпения насилием завоевателей, оставляли родину и переходили в Европу, спасая себя, а также и святыню своих церквей от поруганий неверных. Одни из них ушли в Грецию⁴⁴, другие переселились в Италию⁴⁵, некоторые перешли Венецию⁴⁶, которая и устройством храмов в византийском стиле и обладанием многими святынями Востока напоминала грекам и малоазийским христианам их отечество. Переселенцы, конечно, не молчали о возмутительном обращении турок с побежденными. Горькие известия не могли оставаться без следа, не могли не возбуждать такого или иного отношения религиозных средневековых умов западной Европы к варварам. Сердце набожных Европейцев болезненно сжималось при рассказах малоазийских христиан о зверском обращении магометан с христианской святыней. Выслушивая такие рассказы, они, без сомнения, не могли оставаться равнодушными зрителями печальных и возмутительных картин востока. Их религиозные представления никоим образом не могли помириться с мыслью, что мощи уважаемого всем христианским миром святителя если не подверглись осмеянию и возмутительному нахальству, непременному обнаружению религиозной нетерпимости сарацин, то такая участь может ожидать их со дня на день, с минуты на минуту. Святые останки ничем не застрахованы от скверных рук неверных и от диких порывов их фанатизма. Были случаи и прежде, еще когда существовал багдадский калифат в Аравии, были случаи зверского отношения сарацин к уважаемым и особенно чтимым христианским святыням. Хорошо помнили западноевропейские христиане нашествие Хумейда на Миры в 792 году. Посланный калифом Аароном Ал-Рашидом в качестве начальника флота для разграбления острова Родоса, Хумейд не ограничился точным выполнением воли своего повелителя. Мусульманский адмирал из Родоса отправился с флотом к Мирам-ликийским и здесь во всем свете показал и свое собственное, и своих собратий по кругу религиозное представление, отношение к христианской святыне. «Прибывши в Миры, – говорит летописец, почти современник события, – он прежде всего покусился разломать священную гробницу святителя и чудотворца Николая, но только вместо неё сломал другую, стоявшую поблизости её. Едва только он успел это сделать, на море поднялась страшная буря с громами и молниями и разбила довольно порядочное количество хищнических судов; кое-как только успел спастись сам богоборный Хумейд»⁴⁷.

«С этого времени, – читаем в церковной истории Флери, – по свидетельству Адония и Узуарда, святитель Николай особенно почитается на Западе»⁴⁸.

Хорошо, повторим, помнили этот факт изуверства западные христиане – Европейцы. Они твердо верили в возможность чуда со стороны святителя при первом нечестивом прикосновении неверных к его святым останкам, как это и было в VIII веке; но в то же самое время религиозное сознание подсказывало им другое. Как добрые сыны христианской церкви, они считали своей прямой обязанностью беречь святыню от всего скверного и нечистого и предотвращать всякую возможность оскорбления заветной драгоценности⁴⁹. И вот, в одно и то же время, в умах людей, разделенных друг от друга довольно большим пространством, рождается мысль: «Во что бы то ни стало, перенести драгоценную святыню из страны, завоеванной грубыми дикими варварами, способными ежеминутно оскорбить ее (святыню) и надругаться над нею, туда, где всё благоговеет пред этой святыней и где, кроме глубокого почета и истинно религиозного уважения, ничто не ожидает ее, и где не позволят приблизиться к ней никакой неприятности, а напротив, постараются предотвратить ее, так сказать, в самом корне, в самом начале». Конечно, задумавшие о перенесении видели всю трудность выполнения задуманного ими предприятия. Они знали, что явное осуществление его положительно невозможно. Оставшиеся в малой Азии христиане, бесспорно, откажут им в этом, так как мощи великого Угодника составляли для них все, что только могло дать отраду в их горьком положении, что утешало и что подавало надежды на лучшее будущее. В такую трудную эпоху жизни и добровольно лишиться останков великого заступника – невозможно. Они скорее всего сами готовы были перенести откуда-нибудь в свою страну уважаемую ими святыню, которая бы давала отрадные надежды, чем лишиться своей верной защиты. Сообразили все это задумавшие: «Перенести мощи свят. Николая из Мир-ликийских в Европу»; они решились на всякие тайные средства к достижению своей цели, избегая по возможности явных и открытых. Религиозный энтузиазм в их глазах оправдывал все во имя цели, освящал всякие средства к осуществлению её⁵⁰.

Под влиянием такого восторженного настроения, в 1087 году 10 индикта, барские и венецианские купцы отправились в Антиохию для торговли, но тех и других преследовала мысль: «Заехать на обратном пути в Миры-ликийские и, взявши оттуда мощи святителя Николая, перенести их в свое отечество»⁵¹. Но как мы увидим, первые предупредили последних.

На трех коммерческих судах, нагруженных товарами, въехали на перепутье в мирскую пристань более 50 человек барских купцов со слугами. Тотчас, но прибытии, они послали на берег чужестранца, взятого ими на пути в Миры, осмотреть город и узнать – насколько положение его благоприятствует осуществлению задуманного ими предприятия. Возвратившийся посланный сказал, что весь город, вблизи которого находится храм с мощами святителя, в волнении. Собралось множество турок на погребение умершего начальника турецкого гарнизона. Пришлось отложить осуществление задуманного плана до возвращения из Антиохии, по окончании своих торговых дел. Едут дальше. В Антиохии находят одно венецианское судно, владетели которого, как открылось, на обратном пути из Антиохии имеют в виду сделать то же самое, что замыслили баряне. Соперничество казалось опасным и заставило барян тщательно следить за действиями Венециан. Узнают, что Венециане запаслись даже и железными инструментами, с помощью которых, если только успеют предупредить барян, могут унести мощи Мир-ликийского святителя. Баряне с клятвою решили ускорить исполнение своего намерения. Устроивши, на скорую руку, свои коммерческие дела в Aнтиохии, и запасшись всем необходимым, они снова спешат в мирскую пристань. Ссаживают на берег двоих Иерусалимских пилигримов, взятых ими на пути из Антиохии, поручают им идти в город и основательнее узнать – можно ли приступать к делу. Послы, не встретив в городе ничего подозрительного и только – четырех монахов у церкви, в которой покоилась желанная святыня, возвратившись на корабли объявили своим, что теперь они безопасно могут выполнить свое намерение. Тотчас же 47 человек барян берут оружие и, оставив немногих стеречь свои суда, отправляются в храм святителя Николая. Монахи – сторожа церкви, не подозревая ничего, указывают им место церковного помоста, под которым скрыта гробница святого и, по обычаю, мажут чужестранцев миром от мощей святителя. Баряне открывают монахам свое намерение – перенести мощи чудотворца в Апулию и, чтобы удобнее получить согласие сторожей, предлагают им выкуп – в 300 золотых. Последние отказываются от денег и задумали уже убежать из храма, чтобы дать знать о всем гражданам г. Мир. Но эта попытка монахов оказалась неудачной. Как скоро только заметили ее барские купцы, тотчас же связали монахов и у дверей храма поставили своих сторожей, чтобы обезопасить себя от нежеланных свидетелей. Воодушевленные рассказом одного монаха о явлении св. Николая одному Мир-ликийскому старцу, которому святитель приказывал крепче стеречь его мощи, иначе они будут унесены в другое местo, баряне принялись за работу. Был разбит церковный помост, под которым стояла гробница с мощами. Недолго пришлось рыть барянам; скоро открылась белая мраморная тумба, в которой покоились мощи святого. В этой работе особенно отличился юноша Матвей своим нетерпеливым желанием как можно скорее найти гроб и мощи святителя. Баряне боялись крепко ударять по найденной мраморной тумбе, чтобы не навлечь на себя гнев святителя и не получить какой-нибудь неприятности. Только один Матфей остался верен самому себе и не потерял всегдашнего присутствия духа. Считая ничтожностью все, что бы ни случилось, он так сильно ударил по крышке тумбы, что она раскололась вдребезги. Снявши ее, баряне увидали, что тумба наполнена святой влагой, от которой мгновенно разнеслось сильное благоухание. Присутствовавшие при всей работе соотечественников пресвитеры Луп и Дрого, тотчас, по открытии мощей святителя, совершили литию, по окончании которой тот же самый Матвей опускает в полную мира гробницу свои руки и вынимает плававшие там кости святого. Долго не находилась глава святителя. Матвей с ногами входит в гробницу и выходит оттуда не прежде того, как нашел драгоценную святыню. В то время, как вынимались мощи, некоторые из присутствовавших утаили частицы святых останков. Все это происходило 20 апреля 1087 года.

За отсутствием нарочно приготовленного для мощей ковчега, пресвитер Дрого завернул их в свою верхнюю одежду, в которой с неописанным восторгом барян и были перенесены они на барские суда. Одна из чистых пустых бочек была временной ракою мощей святителя.

Освобожденные сторожа-монахи, разносят по городу горькую весть о похищении иностранцами мощей чудотворца. Большими толпами сбегаются мирские граждане на берег – в видах задержать похитителей и похищенную драгоценную святыню. Но уже было поздно. Благодаря попутному ветру, баряне успели далеко уехать в море по направлению к Италии. Не видя никакой возможности задержать беглецов, Миряне рвали себе волосы на голове и бороде, с отчаянным криком и проклятиями провожали похитителей. Когда бapcкиe корабли скрылись за горизонтом, миряне – безнадежные, разбитые – должны были ни с чем возвратиться в родной город.

Сначала – в 1-й день – при попутном ветре баряне счастливо продолжали свое путешествие. Но на другой день подул противный ветер, который задерживал всякое движение судов. Долго путешественники отыскивали причину неожиданного несчастья и, наконец, нашли. Как скоро возвращены были утаенные частицы мощей, – неприятности прекратились и пловцы, говорит архидиакон Иоанн, пользовались всеми удобствами и услугами стихии. Наконец, после довольно продолжительного двухнедельного путешествия, ознаменованного, по словам рассказчиков-современников, неоднократными явлениями святителя с предсказаниями разных путевых обстоятельств, времени прибытия и т. под., баране 8 мая вошли в гавань св. Григория – в Италии, в 4-х или 5 милях от Бара. Отсюда дали знать жителям Бара о скором прибытии в их город мощей знаменитого чудотворца востока; а сами занялись приготовлением деревянного ковчега, в который и были положены мощи святителя. Скоро радостная весть облетела весь город, и народ в нетерпеливом ожидании толпами сходился к берегу. На следующий день, 9 мая, барское духовенство с архиепископом Урсоном во главе, сопровождаемое громадным стечением народа, с крестным ходом вышло к гавани. Торжественно встреченная святыня была положена в церкви св. Стефана, недалеко от моря. Узнали о перенесении мощей св. Николая соседние народы; все шли в Бар на поклонение чудотворцу. Столько собралось сюда земледельцев, граждан и вельмож разных государств и провинций запада, что такого собрания, как говорит Флери, не видел и не увидит христианский мир⁵². И все они были зрителями беcчисленных чудес святителя. Больные, какими бы ни были одержимы болезнями, получали исцеление и возвращались на родину совершенно здоровыми. Из них в первые два дня святитель исцелил 47 человек, на 3-й день – 23 недужных, на четвертый – 29, в 5-й – 13. Само собой разумеется, что обстоятельства, так сказать заключившие собою перенесение мощей святителя, не могли не возбуждать особенного благоговения и уважения к чудотворцу во всех тех, которые или были свидетелями, или слышали о них от кого-нибудь из свидетелей и зрителей многочисленных чудес св. Николая в г. Баре. Понятно, что описанное событие имело значение славного и достопамятного события, прежде всего и более всего для Барян. Им и по праву, и по долгу следовало ознаменовать это событие установлением особого праздника. Так и было. Здесь, по случаю перенесения мощей св. Николая, был установлен праздник спустя год после события, когда выстроена была в г. Баре новая великолепная церковь в честь святителя и освящена 9 мая в самый день перенесения Римским папою Урбаном II⁵³. Новый, установленный в Баре и в Апулии праздник 9 мая, остался местным праздником здешней церкви. В других странах и церквах христианского востока и запада он не был принят, несмотря на то, что событие, послужившее основанием празднику, стало, как мы видели, известным повсюду, по крайней мере на западе. Это обстоятельство, т. е. удержание за новым праздником только местного значения, может объясняться общим, свойственным средним векам, обычаям чествования преимущественно местных святынь, или празднования памяти преимущественно местных событий. Средние века весьма богаты примерами таких местных празднеств в честь местных святынь, или в память местных событий, которые будучи уважаемы в своей стране, не усвоялись другими, предпочитавшими такие же свои местные праздники. Самая политическая незнатность города, где совершилось перенесение мощей и установлен праздник в память его, – не осталась, конечно, без влияния на удержание за праздником местного значения. Но нашлась одна страна, и притом не из соседних и близких, а из наиболее отдаленных от Апулии стран, в которой событие, совершившееся в Баре, произвело, по-видимому, наиболее сильное впечатление, и в которой местный праздник Бара и Апулии стал общенародным или общецерковным праздником. Страна эта – Русь. Как это сделалось, – как, вообще, объяснить это неожиданное явление?

В ответ на это нам следует решить прежде всего вопрос: откуда, каким путем известие о перенесении мощей святителя Николая могло придти в Русь, в Киев?

Все более или менее замечательные иностранные события древняя Русь узнавала или с востока чрез Грецию, с которой она имела чрезвычайно оживленные сношения в данную пору, когда постоянно присылались в Poccию митрополиты и даже епископы из Греции, и куда русские, как младенцы по вере, обращались за решением религиозных недоумений. Или же известия о событиях юга и запада приходили на Русь другим путем, путем сношений русских с Римом и некоторыми государствами западной Европы. Итак – откуда Русь могла прежде всего узнать о барском событии? – с востока от Греции, или с запада – от Рима, Апулии или другой какой-либо страны? Естественно, она скорее могла узнать об этом событии оттуда, где сами более знали о событии, более интересовались им, более говорили о нем. Мы знаем уже, что на востоке, в частности в Византии, событие это как бы не замечено и ничем не ознаменовано. Мы касались также тех более или менее основательных соображений, к каким прибегали исследователи в объяснении молчания востока о перенесении мощей святителя и отсутствия там праздника в память события. Чтобы достигнуть большей определенности в этих соображениях, мы должны предварительно уяснить себе эту одну сторону дела: в каких отношениях находились к константинопольскому патриарху Миры ликийские и особенно Апулия с г. Баром? Мы знаем, что Ликия, а, следовательно, и Миры – откуда перенесены мощи святителя – в церковном отношении была подчинена константинопольскому патриарху. Но к году перенесения Миры были заняты турками и, таким образом, они отрезаны были от Константинополя. Кому была подчинена Апулия?

В первые века христианства вся южная Италия в церковном отношении была подчинена римскому первосвященнику, выводить из-под власти которого и передавать в ведение другому – константинопольскому, при полном единстве и согласии церквей не было поводов до VIII века. Но в VIII веке греческие императоры нашли нужным отнять южную Италию у папы и подчинить ее константинопольскому патриарху. В эпоху монофелитизма (VII в) и иконоборства (VIII в.), в эпоху насилования религиозных верований италийцев греческими императорами, – против антиправославных эдиктов которых вооружались многие из римских пап – Григорий II (726 год), и другие, – политическая необходимость требовала отнять у пап греко-италийские церкви. Проводя в италийском народонаселении вместе с религиозными антипатиями ненависть к византийской власти, они (папы) в высшей степени помогали и содействовали политическому разрыву Италии с Грецией, отпадению первой от власти греческих императоров. Поэтому весьма естественно, что неудачные попытки пап убедить греческих императоров оставить покровительство и насильственное распространение ереси на западе разрешились всеобщим итальянским восстанием против греческих властей. Византийские наместники Италии низвергнуты и прогнаны; на их место поставлены лица из народа, избранные народом⁵⁴. За Грецией остался только юго-восточный берег аппенинского полуострова с Апулией и Калабрией. Чтобы упрочить за собою власть еще не в отпадших владениях, но уже готовых к восстанию, греческим императорам необходимо было ослабить авторитет и устранить влияние пап в этих местностях, так как папы содействовали отпадению римской Италии от греческой империи. С этой целью Лев Исавр в 733 году отобрал в государственную казну все апулийские, калабрийские папские патримонии и в то же время отнял у пап церковную власть, передавши в ведение константинопольского патриарха все, оставшиеся во власти империи, южно-италийские церкви⁵⁵. Но при этом необходимо заметить, что в рассматриваемую нами эпоху небольшая часть Апулии с богатым приморским городом Баром была в руках Лангобардов и, следовательно, в церковном отношении была подчинена римскому первосвященнику. Власть греческого императора утвердилась здесь к концу IX века во время нашествия сарацин на южную Италию. Жители Бара, не надеясь найти защиты против сарацин у ослабленного раздорами и междоусобиями своего герцога, обратились с просьбой о помощи к начальнику греческих войск Григоpию Маниаку. В 875 году призвали его из Отранто, объявили себя подданными Византийской империи и дали, в присутствии наместника, торжественную клятву в верности греческому престолу. С подчинением Бара и некоторых других городов Апулии греческому императору, подчинились и епархии этих городов константинопольскому патриарху, власть которого утвердилась здесь довольно скоро⁵⁶, хотя и не везде. Между тем, римский папа вовсе не думал оставлять своих притязаний на отпавшие от его власти апулийские церкви. Он употреблял все усилия к возвращению своих прав, потерянных в Апулии. Всеми силами старался он о распространении латинских нововведений в недавно подчиненных греческому патриарху церквах, чтобы тем самым подорвать авторитет греческой церкви, как не православной, заблуждающейся и возвысить собственный. Его агенты действовали так успешно, что в первой половине XI века константинопольский патриарх Михаил Келулларий нашел необходимым писать к апулийскому епископу города Трани Иоанну послание, в котором поручал ему убеждать латинских епископов и самого папу Льва IX, чтобы они не старались об усилении в греческих апулийских церквах тех латинских нововведений и обычаев, которыми отличается Римская церковь от восточной⁵⁷. Как видно, письмо патриарха принесло свои плоды. Католические пропагандисты должны были обратиться к измышлению новых средств для достижения своих целей. И нашли. Новые приемы оказались удачнее первых. Они обратили внимание на политический состав империи и старались развить в более лангобардском, чем греческом, населении Апулии национальную вражду к византийской власти. Интриги папистов увенчались полным успехом. В начале XI века начались довольно частые возмущения апулийцев против греков; впрочем, возмущения эти в большей части случаев оканчивались ничем. Не видя успеха в отдельных восстаниях, апулийцы вступили в тайный союз с их всегдашним благожелателем папой, который для изгнания греков из Апулии пригласил норманнов из Франции⁵⁸.

С прибытием норманнов в Италию начинается период падения греческой власти в Апулии, а, следовательно, и период подавления греко-италийской церкви латинством. Сначала успехи их были весьма незначительны, что, впрочем, и естественно. Переселившиеся в Италию воинственные норманны вовсе не задавались целью действовать исключительно против греков. За выгодную плату они готовы были сегодня стоять в греческих рядах и драться с римлянами, а завтра соединяться с последними и идти против греков. Норманны служили всем, кому только угодно было пригласить их, и кто щедро делился с ними. Так, один из византийских греко-италийских наместников Георгий Maниак (1034–1038), пользуясь междоусобиями сарацин, при помощи Норманнов прогнал их с острова Сицилия⁵⁹. Доколе греки щедро платили Норманнам, последние были их верными слугами и союзниками. Но как скоро преемник Георгия Маниака Михаил Докиан начал ценить услуги наемников дешевле своего предшественника, – из верных слуг и союзников Норманны вдруг сделались непримиримыми врагами греков. В 1040 году оружие Норманнов обратилось на греческий город Мелфы в Апулии; город завоеван и сделался столицей победителей.

Пока Норманны были в дружественных отношениях с греками и помогали им своим оружием, – папа и апулийцы относились к ним в высшей степени натянуто. Не раз уже задумывали они выгнать прошенных гостей⁶⁰, но до поры до времени выжидали поворота обстоятельств в другую сторону. Как мы видели, ожидания их оправдались около 1040 года. Взявши Мелфы, Норманны не ограничились одним городом. Они продолжали с успехом распространять свои владения за счет греческих. Успехи завоевателей побудили папу Льва IX вступить с ними в союз в видах распространения своей церковной власти в ново-завоеванных местах. Своей папскою властью, именем наместника Христова на земле Лев IX утвердил за Норманнами все, что они успели и успеют отнять у греков⁶¹. Норманны, со своей стороны, в благодарность вручили папе все права верховного первосвященника в своих владениях. Политику Льва преследовали все последующее папы, – и обстоятельства, как мы увидим, вполне оправдывали такое ведение дел.

С возвышением между норманнскими графами двух сыновей Танкреда – Роберта Гюискарда и Рожера – папы стремятся приобрести такую же абсолютную власть в норманнских, прежде греко-италийских, владениях, какую они имели тогда на всем христианском западе. На соборе в городе Мелфи, недавно завоеванном Норманнами и уже подчиненном Римскому престолу, папа Николай II (1059 г.) утвердил за Робертом Гюискардом титул герцога Апулии, Калабрии и Сицилии, которые к этому времени были уже почти все отняты Норманнами у Греков. Византия в 1059 году имела в своей власти только четыре города в Апулии – Брундузий, Тарент, Идрунт и Бар⁶². В благодарность за это Роберт торжественно пред всеми оо. собора клялся папе в верности, подчинить его власти все церкви своих владений, обещался платить дань Римскому престолу, как ленный владелец, защищать в опасностях и помогать в нуждах⁶³. Такие действия Роберта в его отношениях к папе, действия в ущерб власти греческого патриарха обусловливались, конечно, кроме личного уважения к римскому первосвященнику, и чисто политическими видами.

Основавши свое государство завоеваниями на счет греческой империи, Гюискард не мог не сознавать непрочность своего положения дотоле, пока симпатии подданных не будут во всех отношениях дальше от греков, теперь уже врагов норманнских владетелей в Апулии. В силу этого в видах утверждения своей власти он считал необходимым свое покровительство распространению латинства в завоеванных им греческих землях, чтобы тем самым порвать связь своих подданных с Византией. Папа не замедлил проявлением всей силы своей власти во владениях Роберта Гюискарда и брата его Рожера. На том же мелфийском соборе Николай II низложил греческого епископа города Трани Иоанна, – того самого, к которому, как мы уже знаем, константинопольский патриарх Михаил Келулларий писал о всевозможной задержке распространявшихся тогда в греческой Апулии латинских нововведений; на его место поставлен Делий. Тогда же папа поставил своего епископа в Трикарико, предварительно лишивши епископских прав и власти прежнего епископа, поставленного Константинопольским патриархом⁶⁴.

В последующее время завоевания норманнов продолжались. Гюискард скоро отнял у Византии все её италийские владения. К 1068 году оставался во власти греков только один приморский город Бар; но скоро, и он должен был войти в круг норманнских владений. После двухлетней осады Роберт, при содействии своего брата Рожера, взял его в 1070 году⁶⁵. Как скоро норманны подчиняли своей власти греческие владения в Италии, также скоро и папы распространяли свою власть над италийскими церквами. Едва только норманны успевали завладеть тем или другим городом, папы тотчас же низвергали греческих епископов и поставляли своих⁶⁶. Особенной ревностью в распространении своей власти отличался папа Григорий VII и во время своего папства (1073–1086), и до вступления на папский престол, когда он был правой рукою Александра II (1061–1073). Благодаря неутомимой энергии Гильдебранда в распространении власти римского первосвященника, к 1088 году, к году вступления на папский престол Урбана II, уже во всех прежде греческих городах Италии место греческой иерархии заняла латинская; почти везде введено богослужение на латинском языке. Следовательно, власть константинопольского патриарха пала. Остатки греческой церкви в это время, при папе Урбане II и его преемниках, существовали только в ограниченном меньшинстве некоторых апулийских монастырей, где во всей чистоте сохранялись православные верования и православное греческое богослужение⁶⁷. С полной вероятностью можно предположить, что монастыри эти подчинялись константинопольскому патриарху и имели с ним оживленные сношения при всякого рода возникающих недоразумениях в трудную эпоху неравной борьбы православия с католицизмом.

В заключение сказанного о подчинении апулийских церквей Римскому первосвященнику к году перенесения мощей святителя Николая мы не можем оставить без внимания и не упомянуть о том древне-историческом памятнике, сохранившемся до нашего времени, на основании которого некоторые писатели-историки утверждают, что будто еще в XII веке, а тем более в XI, в Апулии существовало довольно немалое количество епископий, на которые константинопольский патриарх поставлял своих епископов. Писатель XII века (1143 г.) – сицилийский монах Нил Доксопатрий, в своем описании пяти патриарших округов говорит о некоторых апулийских епископиях, что они были подчинены константинопольскому патриарху⁶⁸. Если даже закрыть глаза для всех других исторических памятников, о которых мы только что говорили, и всю силу авторитета придавать известию Нила; то и в таком случае нет данных утверждать, что некоторые епископии в Апулии были подчинены греческому патриарху.

Нил вовсе не говорит того, что хотят приписать ему; не говорит потому, что передает не то, что было при нем, а – то, что было до него; он говорит, что было время, когда константинопольский патриарх поставлял своих епископов во все богатые приморские города южной и юго-восточной Италии. Вот его подлинные слова о греко-италийской церкви в его исторической заметке о константинопольском патриархате: «Между тем Сицилия, и Апулия, и Kaлaбpия были под властью константинопольского патриарха...., ибо какой страной владел император, там и патриарх константинопольский совершал по праву хиротонию». И, немного спустя, тот же Нил продолжает: «Как скоро норманны или франки завоевывали какие-нибудь области или города Апулии и Сицилии, то папы тотчас же низлагали во вновь завоеванных городах и областях греческих епископов, а на место их поставляли своих латинских»⁶⁹. Сопоставляя оба свидетельства Нила Доксопатрия, нетрудно найти историческую правду. Мы знаем, что к 1070 году город Бар и, вообще, вся Апулия была завоевана норманнами, следовательно, на основании известий того же Нила, писателя XII века, мы можем принять за факт, что все церкви южной Италии официально уже были подчинены папскому престолу и имели у себя предстоятелей, рукоположенных римским первосвященником.

Достаточно вспомнить, чтó были за лица на папском престоле в рассматриваемую нами эпоху XI века. Доведенная в эту пору почти до абсолютизма, папская власть не дремала в руках таких сильных деятелей, как Гильдебрандт, и не могла не утвердиться там, где представлялась полная возможность. Действуя сама по себе, она в то же время имела у себя в руках неутомимых преследователей всякого рода целей папства, не затрудняющихся ни пред какими препятствиями – это монашеские ордена⁷⁰. Железная воля Гильдебрандта и его энергия в деле распространения папской власти доходила до того, что, видя непременное намерение Роберта Гюискарда овладеть Византией, он заранее благословил герцога всякого рода добрыми напутствиями, заранее дал ему титул Византийского императора и сам наслаждался недалекой и, по его представлению, несомненной властью над греческими церквами⁷¹. Таким образом, Нил Доксопатрий прав и в том, и в другом случае; оба его известия исторически верны; но ни одно из них не дает ни малейшего права предполагать церковное подчинение Апулии к концу XI и началу XII века константинопольскому патриарху.

Итак, в год перенесения мощей святителя Николая, вся прежде греко-италийская церковь была подчинена римскому престолу. Только в монастырях Нила Россанского⁷² сохранялось православное богослужение и власть константинопольского патриархa, нередкие обращения к которому настоятелей их обусловливались разного рода вопросами и недоразумениями, вызываемыми тесными внешними условиями и обстоятельствами при столкновениях православных греков с латинянами. Итак, Миры ликийские, откуда перенесены мощи святителя, хотя и были подчинены в церковном отношении константинопольскому патриарху, но эта подчиненность не могла быть и не была нормальной вследствие завоевания Мира Турками, а Апулия с городом Баром – место перенесения – была подчинена римскому престолу и римскому первосвященнику. Факт, что Апулия в пору перенесения мощей святителя Николая из Мир ликийских в г. Бар, находилась под церковной властью римского престола, что самый праздник в память этого события установлен или утвержден папой, – факт этот имеет для нас весьма важное значение. Сопоставляя факт этот с тем знаменательным фактом, что слух о перенесении мощей святителя так широко распространен был на западе, где об этом событии говорят, как мы видели, целые десятки анналов и хроник, между тем как византийские хроники молчат о нем, как бы не знают его, – мы находим уже достаточную опору к тому заключению, что известие о перенесении мощей святителя Николая и праздник в память его перешли в Русь скорее с запада, чем с востока. Теперь, чтобы уяснить возможность этого перехода, надобно обратить внимание на сношения Руси с Западом в XI веке.

Сношения Руси с Западом в указанную пору были довольно часты и обширны. Были, во-первых, сношения с Римом. Сношения эти обусловливались, с одной стороны, желанием папы подчинить новообращенную Русь Римскому престолу, с другой – таким или иным отношением русских представителей церкви к этим стремлениям папы. Да и независимо от этого Рим, как глава западного христианского Mиpa, не мог остаться ни неизвестным для Руси, ни совершенно безучастным к её делам.

Сношения Руси с Римом начались еще с конца X века, и уже при Владимире святом известны по летописям (хотя и не всегда ранним) случаи присылки из Рима послов к нему и посылки им своих послов в Рим⁷³. Но более значение имеют для нас опыты сношений Руси с Римом в последнее десятилетие XI века.

В 1073 году обращался за помощью к папе Изяслав, великий князь Руси. Изгнанный своими братьями из Киева, он сначала обратился за помощью к польскому королю Болеславу, но Болеслав, приняв принесенные ему сокровища, помощь не оказал и не возвратил подарки. Изяслав отправился в немецкому императору Генриху IV, но и участие Генриха не принесло ему никакой пользы. Наконец, он послал сына своего в Рим. Сын этот (неизвестный по имени) жаловался папе Григорию VII на польского короля и, будто от имени отца и своего собственного, дал обещание покориться римскому первосвященнику, если только папа властью св. Петра вручит ему, сыну Изяславову, русское царство. Гильдебранд немедленно написал два письма: одно – к польскому королю, убеждая его возвратить взятые у Изяслава сокровища, другое – к самому Изяславу с супругой. В последнем папа, между прочим, весьма ясно высказал свое желание подчинить Русь престолу св. Петра. Стремления Григория VII не оправдались. Плодом этих сношений явилось сочинение тогдашнего митрополита Георгия – «стяжанье с латиною», о втором мы еще будем говорить в своем месте. В последней же половине XI века было на Руси новое посольство от анти-папы Климента III к русскому митрополиту Иоанну II. Климент, вероятно в видах упрочения своего непрочного положения, желал единения с восточными иерархами, хвалил православную веру и прислал для переговоров к нашему первосвятителю своего епископа. Иоанн с любовью отозвался на доброе желание папы, послал к нему послание, в котором убеждал отказаться от латинских заблуждений и советовал для окончательного решения дела обратиться к константинопольскому патриархy и находящимся при нем митрополитам. Результаты этого сношения неизвестны. Известно только, что Риму не счастливилось на Руси. Планы его первосвященника не осуществлялись. Но неудачи все-таки не уничтожали папских стремлений – осуществить, однажды, задуманную цель. Вероятно, вскоре после сношения с Климентом, в восьмидесятых годах XI века снова приходили на Русь послы от папы Урбана II. В 1090 году Феодор-грек митрополит⁷⁴ возвращается в Русь из Рима. Это был, вероятно, ответный посол русского митрополита к папе, посол, вызванный предыдущими сношениями или предложениями римского первосвященника. Феодор привел с собой немалое количество частиц мощей западных святынь. Вообще, Рим пользовался в Руси славой города знаменитого и летопись относит к славе Руси, если слух о каком-нибудь важном событии в жизни достигал Рима. Так, рассказывая о знаменитом походе русских князей под предводительством Мономаха на Половцев в 1111 году, окончившемся блистательной победой, летопись говорит, что молва об этом событии прошла к грекам, ляхам и чехам, дóндеже и до великого Рима дойде на славу Богу. Если таким образом, по представлению летописи, слух о русских событиях мог достигать Рима, то, конечно, и события римские или ближайшие к Риму могли, в свою очередь, становиться известными на Руси.

Не чужда была Русь XI века сношений и с другими странами запада. Так, очень известны брачные связи русских князей и княжон рассматриваемой эпохи с королями и принцессами западной Европы. Брачные союзы, вне всякого сомнения, могли быть и действительно были одним из важных путей для перехода на Русь известий о разного рода событиях запада как церковных, так и политических. По свидетельству немецких летописей в 1088 г. Германский император Генрих IV duxit filiam regis Russorum (женился на дочери русского князя)⁷⁵. Агнеса, или Аделгейда, дочь Всеволода, вдова маркграфа штаденского, действительно была за Генрихом IV, хотя и очень немного времени. Чрез три года она уже развелась с ним, как говорят указанные нами немецкие хроники. До времени своего замужества с Генрихом Агнеса, как мы уже сказали, жила в католическом маркграфстве своего первого мужа и могла иметь сношения со своим отцом. В то же самое время, одновременно с Агнесой, другая россиянка – Евпраксия была за королевичем католиком, сыном Болеслава-польского. Польские историки считают Евпраксию сестрой Святополка Изяславича⁷⁶, а Мартин Галлус – древнейший польский летописец, называет Евпраксию русской девой (Ruthena puella). Свекор её, по свидетельству Татищева, был женат на дочери Святослава.

Нельзя оставить без внимания и того известия немецких историков, которое принимает за факт наш историограф Карамзин⁷⁷ и по которому Ода – дочь Леопольда, графа Штаденского, и Кунигунда – графиня Орламиндская, в последней четверти XI века были в супружестве с русскими князьями. Скорое раннее вдовство их и последовавшее за тем возвращение на родину, вероятно, не уничтожало и не исключало возможности сношений их с родственниками по умершим мужьям.

В XI веке были прямые и непосредственные сношения русских с Апулией, куда перенесены мощи святителя Николая. Мы уже знаем, что время второй половины XI века – время борьбы греков с Норманнами за италийские владения и – падения византийской власти в южной Италии. В этой неудачной борьбе под знаменами греков участвовали и русские. Так мы знаем, что в 1027 г. из города Бар вышло большое греческое войско, состоящее из греков, русских, болгар и др., для изгнания сарацин из Сицилии⁷⁸. А в 1041 г. предки наши в греческих рядах бились с норманнами при реке Авфиде вблизи Венузии под начальством греческого наместника Дулкиана, где большая часть их легла на месте⁷⁹. С большей или меньшей вероятностью можно предполагать, что русские были в Апулии до последнего, так сказать, момента греческой власти в Апулии, гарнизоны которой (греческой власти), как известно, стояли в Италии почти до конца XI века. Вероятно, также, что и по окончательном падении византийского владычества в Италии, они продолжали бывать там точно так же, как и многие из греков, следовательно, некоторые из них могли быть даже личными свидетелями события перенесения мощей святителя и обстоятельств, сопровождавших это событие. Не будет ничего удивительного и в том предположении, по которому предки наши – воины апулийские, по окончании своей службы в греческих рядах, уже не возвращались ни в Грецию, ни в Русь, а движимые религиозным настроением новообращенных христиан посвящали остаток своей жизни на служение Богу в стенах знаменитых апулийских и калабрийских монастырей знаменитого подвижника Нила Россанского. Святость основателя, громкая слава о его неземной жизни на земле возбуждали полное уважение к нему не только со стороны христиан, но даже сарацин-магометан. Последние, изумленные чудесами и великими подвигами преподобного, иногда оставляли даже Коран, принимали христианство и, отрекаясь от миpa, посвящали себя Христу и его подвижнику в монастырях, основанных преподобным Нилом⁸⁰. Очень может быть, что, то же самое бывало и с русскими в Апулии. В заключении нашего трактата о том пути, которым могло придти на Русь известие о перенесении мощей святителя, мы не можем не сказать несколько слов о непосредственных сношениях Руси с Мирами – о благочестивом обычае наших предков путешествовать в Палестину на поклонение святым местам. «Россияне в XI веке часто давали обет Небу – видеть святые места»⁸¹ г). На пути к цели своего путешествия они, вероятно, заходили на поклонение мощам особенно чтимого ими угодника, почивавшего в Мирах ликийских. Ясное дело, что при таком, довольно вероятном ходе вещей и обстоятельств, они могли скоро принести на родину весть о перенесении мощей святителя из Мира в Бар. Но при всей вероятности догадка эта должна и остаться только догадкой за неимением положительных данных в подтверждение её.

На этом нам приходится покончить свой трактат о сношениях, как способе получения известий об апулийском событии. История и древние памятники более нам не дают ничего. Во всяком случае, на основании сказанного нами мы имеем основание и право с полной вероятностью предположить, что Русь в самом непродолжительном времени узнала о перенесении мощей святителя Николая из Мира в Бар. Мы находим положительно несообразным с обыкновенным ходом жизненных условий и обстоятельств, чтобы, при указанных, довольно оживленных сношениях Руси с Западом, не был принесен на Русь в кругу различных новостей Запада факт, по своим обстоятельствам гремевший во всей западной христианской Европе. Быть может, то же посольство от папы, в ответ на которое посылаем был в Рим Феодор-грек Митрополит, о котором мы говорили выше, принесло на Русь не только известие о замечательном событии, но и даже сами частицы мощей мирликийского святителя, перенесенного в Бар. Вследствие высказанных соображений, мы приходим к убеждению, что в один из последних годов жизни митрополита Иоанна событие перенесения мощей святителя в г. Бар стало уже известным в Руси. Правда, древние летописи наши не говорят об этом событии, но говорят о нем четыре позднейшие летописи, а именно: Супральская под 1088 г., третья Новгородская под тем же 1088 г., Густынская под 1087 г., Никоновская под 1089 г., к какому году относит его и Степенная Книга. Можно предположить, что если не все, то по крайней мере некоторые из этих записей в поздних летописях взяты из недошедших к нам записей более древних, даже современных событию. Наконец, известность этого события в Руси в конце XI в. положительно доказывается тем словом о перенесении мощей святителя Николая, которое мы цитовали выше.

Решив, таким образом, вопрос о переходе в Русь известия о занимающем нас событии, переходим к вопросу о том: что побудило Русскую церковь отметить особым торжеством день перенесения мощей святителя Николая из Мира в Бар, – 9-го мая?

Жаркие поборники унии XVIII века – Кульчинский⁸², Штилтинг⁸³, Кулеш⁸⁴ и др., говоря о тесном общении Русской церкви с Римской в XI веке, выдают за аксиому, что праздник в память перенесения мощей святителя установлен митрополитом Ефремом по приказанию папы Урбана II. Но ни один из них не указывает никакого основания, ни одного древне-исторического памятника, на котором бы основывался их трактат. Все они требуют себе безусловной веры, безусловного авторитета. Не говоря уже о том, что все мысли указанных авторов католиков лишены всякого научного основания, мы считаем нужным заметить, что они в своих утверждениях шли в положительный разрез с историей и опускали без внимания необходимые условия и обстоятельства Русской церковной жизни XI века. Достаточно вспомнить отношения к латинянам русских митрополитов конца XI и начала XII века – Георгия, Иоанна II и Никифора, чтобы видеть всю невозможность зависимости Русской церкви от римского первосвященника, о чем так жарко трактуют и что выдают за факт указанные нами писатели-паписты. «Георгия, митрополита Киевского, стяжанье с латиною, вин числом 70⁸⁵; два послания митрополита Иоанна II: одно – к Клименту III, папе римскому, и другое – к черноризцу Иакову⁸⁶, и три – послами митрополита Никифора: одно – к великому князю Владимиpy Мономаху, другое – к неизвестному князю и третье – к князю Муромскому Ярославу Святославичу⁸⁷, – все эти послания весьма ясно говорят далеко не в пользу подчинения Русской церкви XI века Риму. Представители Русской церкви убеждают своих князей не иметь с ним никакого общения, вооружаются против существовавшего в то время обычая брачных связей княжеского рода с католиками⁸⁸ и, в довершение всего, рекомендуют православным даже не есть с латинянами⁸⁹. После всего этого нелепость и голословность трактатов писателей папистов очевидна до крайности. Можно ли предполагать, чтобы греки XI в., занимавшие митрополичью, а иногда и епископские кафедры на Руси, – без сомнения, учители и руководители русского народа в его религиозной жизни, в эпоху анафематствований со стороны Греции Риму и, наоборот, подчинялись в церковном отношении тому, кого отлучала и анафематствовала православная восточная греческая церковь? Поэтому совершенно резонно соображение автора Палинодии, высказанное им против папистов, что грек по происхождению и поставленный на кафедру греческим патриархом, не мог подчиняться Римскому епископу, «поневаж его от патриархов выклятим быти знал»⁹⁰. Следовательно, Римский первосвященник не мог навязать Русской церкви апулийского праздника. Следовательно, от перехода известий на Русь с Запада о перенесении мощей святителя Николая нет данных заключать к тому, что праздник в память перенесения Русская церковь установила по настоянию и приказанию папы.

Нам могут возразить: «Перенесение мощей святителя из Константинопольского патриархaта в область, подпавшую уже тогда власти римского первосвященника, было для Византийской Греции обстоятельством не светлым, вследствие чего событие это, как бы забыто в Византийской Греции и не отмечено особым праздником в память его. И если так, то установление этого праздника в Русской церкви могло совершиться скорее под влиянием Рима, утвердившего его и для Апулии, а не Цареграда, которому даже нежелательно было, чтобы в подчиненной иерархической власти его Русской церкви принят был праздник, утвержденный папою». Так, или почти так, рассуждают и упомянутые выше латино-униатские писатели. Ответ на это возражение дан отчасти в словах автора Палинодии, приведенных нами в начале сочинения. Здесь считаем достаточным сказать в дополнение к нему следующее. Если греческая церковь в Византии и не имела побуждений к установлению у себя праздника в память апулийского события, то не имела также побуждений препятствовать установлению его для апулийской церкви, а затем и усвоению его Русской церковью. Ибо память свят. Николая издавна чествовалась на всем востоке; новый праздник в память его не противоречил такому чествованию; притом новый праздник был, строго говоря, праздником не столько латинян, сколько греков апулийской церкви, чрез которых, главным образом, совершилось и самое перенесение мощей святителя, и которые хотя внешне и подпали власти Рима, но не переставали поддерживать духовную связь с греческой церковью Востока: так, напр., в Апулии было немало православных монастырей, о которых мы уже не раз говорили.

Монастыри эти хранили православие во всей чистоте, были чужды латинских нововведений, подчинялись в церковном отношении Константинопольскому патриарху⁹¹. С другой стороны, Русская церковь, в лице своих представителей, могла, при усвоении апулийского праздника, действовать и независимо от какого бы ни было внешнего влияния – цареградского ли то или Римского. Мы знаем, что в первые века Русской церкви, когда она находилась в Иерархической зависимости от конст. патриархa, в ней учреждалось немало своих местных праздников по собственной, так сказать, инициативе её Иерархов и князей и без спроса у конст. патриархa. Последний, как надо полагать, предоставлял в этом деле Русской церкви действовать самостоятельно. Тем самостоятельнее могла относиться Римская церковь к тому, что могло совершаться при участии Рима, каково, напр., установление праздника в Апулии в память перенесения мощей свят. Николая. Достаточно было русским знать об этом событии, и они могли отнестись к нему самостоятельно, т. е. усвоить себе апулийский праздник не из какого-либо послушания Риму, а по собственным религиозным побуждениям. Какие же это побуждения?

В основе этих побуждений лежало глубокое, уже установившееся в Руси чествование имени Мир-Ликийского Святителя и Чудотворца. Оно, конечно, перешло к ней от Греции, где слава его чудотворений, явленных на земле и на море была всем известна и служила предметом уже многих религиозных сказаний. Чудотворения эти, изумительные обилием и силою, носят, по преимуществу, характер благодеяний страждущему человечеству⁹². Образ святителя, всесильного и неистощимого чудотворца-благотворителя, став известным юным христианам русским, стал особенно любезен сердцу их, внушал им глубокую веру в него и надежду на помощь его, так что с ранних пор стали в Руси строиться храмы в честь свят. Николая, самое число коих с течением времени далеко превзошло число храмов в честь других святых. Такой принесенный к нам с православного Востока образ святителя и чудотворца Николая скоро оказался в соответствии с собственными русскими сказаниями о чудесах, являемых им уже в русской церкви. Таково описание жизни и чудес св. Николая, изложенное в 40 главах и относимое исследователями к XI в. Оно есть перевод с греческого, но в 33 и 44 главах представляется русским сочинением, потому что здесь говорится о чудесах, совершенных святителем в Цареграде в ту пору, когда там был русский автор сказания в качестве путешественника. Здесь же, в 40 главе, рассказывается и о событии Киевском – спасении св. Николаем младенца, упавшего в Днепр, которое случилось к концу XI века⁹³. В сказании не говорится, однако же, о перенесении мощей святителя в г. Бар и чудесах этого события; отсюда не без основания выводят, что сказание составлено до этого события. Такой вывод важен для нас в том отношении, что именно еще до этого события религиозной мысли русских уже присущ был во всей выразительности образ святителя-чудотворца, что след. она была достаточно настроена к глубокому восприятию и новой вести об исполненном чудес событии перенесения мощей его в г. Бар. Близким по времени к упомянутому сказанию должно считать и следующее новое русское сказание о чуде свят. Николая, передаваемое в сказаниях о св. Борисе и Глебе. Вот как передают его современники⁹⁴. Между 1072–1093 г. приходит в Вышгород, где покоятся мощи мучеников – князей Бориса и Глеба, одна больная женщина и рассказывает бывшим в храме, как грозно наказал ее святитель Николай за её сравнительное неуважение к нему. «В праздник св. Николая⁹⁵, – говорит она, – когда все пошли в церковь к литургии, я осталась дома и занималась домашними делами. Ни советы, ни уговоры других, вообще ничто не заставило меня переменить свое намерение, отложить дело до другого времени и идти в церковь. Прошло немного времени после начала богослужения, вдруг въезжают в ворота моего двора три мужа – один старец, а двое – юноши. Последние спрашивают меня: зачем я так непочтительно отношусь к празднику и не почитаю великого святителя Николая? Я в свое оправдание сказала им, что моя бедность и убожество заставляют меня так много работать, что отнимают всякое время для продолжительной молитвы, – но... не оправдалась. Старец с грозным видом приказал своим молодым спутникам разметать мой дом, а сам взял меня за правую руку и выбросил на улицу из окна дома. Я лишилась сознания и оставалась без чувств почти до великого поста. В мясопустную неделю родственники и знакомые много и долго молились за меня; сознание возвратилось мне, но рука сделалась как сухая и не могла ничего я делать ею. Чрез три года пришла я в Вышгород, долго молилась мощам угодников Бориса и Глеба, прося исцеления. Бог услышал мою молитву, святитель простил мне грех мой против него, и я получила исцеление». Но особенно замечательно то, что по одному из русских сказаний, самый переход мощей святителя из Мира в Апулию ознаменован был необыкновенным, изумившим на Руси всех чудом в Киеве. В дни перенесения его мощей он явился скорым помощником и утешителем в скорби богатых родителей, потерявших по неосторожности свое дитя. Вот обстоятельства этого важного для нас факта. Один благочестивый, богатый киевлянин, вместе с женой и единственным ребенком, ездил в лодке по Днепру в Вышгород 2-го мая на праздник в память Бориса и Глеба. Возвращаясь в следующую ночь домой на том же ботничке, мать, державшая на своих руках ребенка, задремала и от сильного толчка выронила из рук драгоценную ношу и, таким образом, преждевременно погребла его в быстрых волнах глубокого Днепра. Можно себе представить, какая грусть овладела тогда родителями, лишившимися своей единственной надежды, своей единственной радости в жизни. Отец, особенно чтивший из всех святых Николая чудотворца, обратился к нему с горячей молитвою о помощи, в которой (в молитве) возлагал на него все свои надежды, излил особенную свою скорбь о том, что со смертью его теперь должно прекратиться и то особенное почитание угодника в его доме, так как он стар и бездетен. Горькое, поэтически изображенное сознание греховной жизни, чистосердечная исповедь пред Богом и святым Его заставляет его снова обратиться к св. Николаю с мольбою о помощи. С разбитым сердцем и безотрадными думами, подавленные тяжелым сознанием неожиданного одиночества оба супруга возвратились в Киев. Остаток ночи проведен был ими в молитве пред иконою святителя. И молитва их была услышана. Святитель Николай в эту же ночь чудесно освободил погибавшего ребенка от смерти в водах Днепра и положил его в Софийском соборе пред своею иконою. Утром, когда наступило время звона к утрени, пономарь, пришедший отпирать двери собора, услыхал внутри храма детский плач. Испуганный, он передал это сторожу. Идут вместе в храм, и, к общему своему удивлению, находят пред иконою святителя Николая мокрого маленького ребенка. Тотчас же дано было знать о случившемся митрополиту и властям, и скоро разнеслась молва по всему Kиeвy; след. узнали об этом и родители ребенка, утонувшего в Днепре. С полной верою в возможность чудесной помощи святителя, они прибегают в Софийский собор и к невыразимому восторгу в ребенке узнали собственное, недавно потерянное дитя. Чудо обнародовалось. В храме собралось громадное множество народа, все, узнавши подробности события, прославили Бога и с благоговением поклонились иконе чудотворца, которая с того времени стала называться иконою св. Николая-Мокраго⁹⁶.

Третье ближайшее к Барскому событию русское сказание о чуде святителя Николая есть рукописная повесть: «Чудо иже во святых отца нашего Николы, архиепископа Мир-ликийских, бывшее в великом Новгороде о Князе Мстиславе круглою декою образа его». Повесть эта находится в рукописном сборнике библиотеки преосвящ. Maкaрия⁹⁷. Князь этот Мстислав – сын Владимира Мономаха, княживший в Новгороде, потом бывший на великом княжении в Киеве. Явление чудотворной иконы святителя, от которой он получил исцеление, последовало около 1113 года близ Новгорода, в одном потоке на о. Липпо, находящемся на Ильмене. На месте явления иконы князь основал монастырь, называвшийся Липенским и в самом Новгороде на княжем дворе заложил в 1113 году каменный храм во имя святителя Николая, где икона сохранилась доселе. Повесть о чуде святителя над князем Мстиславом замечательна особенно тем, что в ней упоминается уже о чудесах Барского события и совершившимся одновременно с ними чуде Киевском. Между прочим, здесь говорится: «Слышав же (Князь Мстислав) о чудесах великаго архиерея и чудотворца Николы, бывших во времена та в Барстем граде, егда перенесены честныя мощи его тамо из Мир; к тому же и в град Киев в оны же дни чудо той великий отец сотвори! Утопша отроча пред образом своим в церкви св. Софии обрести дарова, мокроте водной от него истекающей: сими уверився князь той и по призвании многих святых в цельбу свою, призва в помощь сего преславнаго чудотворца, великаго архиерея Николу».

Это, именно, место повести и служит для нас ясным свидетельством, что барское событие и сопровождавшие его чудеса святителя были уже очень известны на Руси еще до 1113 года. Памятником этой-то известности и есть выше цитованное нами русское слово о перенесении мощей святителя. Не передаем здесь содержания его, потому что в существенных чертах оно сообщено выше в рассказе о самом событии перенесения и в таком же виде повторяется и в тех описаниях перенесения мощей святителя, какие помещаются в Четьи-минеях и прологе. Заметим только, что слово это вообще представляется воспроизведением основных барских сказаний о событии (Никифора и Иоанна) с небольшими отношениями, из которых важнейшее – это отличие в обозначении времени события, которое в некоторых списках слова относится даже к 1095 и 1096 гг. Эта черта могла бы указывать на связь нашего слова с какими-либо древними источниками венецианских сказаний, с которыми оно сближается в обозначении времени события. Но мы более склоняемся к мнению тех, которые полагают, что в древнем, подлинном манускрипте русского слова год события не был означен, а вносился в разные списки позднейшими переписчиками по собственному домыслу каждого из них, отчего и произошли в списках разности в обозначении года.

Наконец, из совокупности приведенных сказаний о святителе Николае как русских, так и барских, но скоро прошедших в Русь и воспроизведенных даже в особом русском слове, – из совокупности этих сказаний уже можно заключать о силе того впечатления, какое произведено было на сердца юных христиан русских так громко огласившимися явлениями славных и благодетельных чудес святителя. И этого было достаточно, чтобы установить новый праздник в честь его и именно праздник в память перенесения мощей его, как такого события, которое, хотя и совершилось в далекой стране, но ознаменовано наибольшим обилием чудес, как бы откликнулось сходными чудесными явлениями и на Руси и которое на месте совершения своего уже почтено было особым праздником.

Когда же именно установлен у нас этот праздник 9 мая в память перенесения мощей святителя? При каком князе и митрополите?

Древнейшее положительное указание на существование у нас праздника 9 мая восходит к 1144 году, – он означен в месяцеслове Евангелия этого года⁹⁸. Но это, конечно, указывает на существование праздника, а не на установление его, которое, разумеется, должно было совершиться ранее. В самом начале настоящего исследования мы заметили, что время установления праздника в память известного церковного события не может далеко отстоять от времени самого события; потому что обусловливается живостью непосредственного впечатления, произведенного событием. Таким образом, приняв за достоверное, что событие перенесения мощей последовало именно в 1087 году и что оно весьма скоро стало известно на Руси, мы тем самым предрешили вопрос о времени установления в русской церкви праздника в память его, т. е. что он установлен скоро после 1087 года. Новгородское сказание о чуде святителя над князем Мстиславом 1113 г., упоминающее о Барском событии, тем самым подвигает время установления праздника ближе к 1087 году – т. е. заставляет предполагать, что праздник 9 мая в память Барского события уже существовал в 1113 году. Еще ближе подвигает это время упомянутое русское слово о перенесении мощей святителя. Современник, писавший это слово, говорит, что событие перенесения случилось в нашу память и именно при великом князе Киевском Всеволоде Ярославиче, и что скоро за тем установлен был праздник в память события, хранимый верными людьми и до сего дня. Таким образом, время как самого перенесения мощей, так и установления вслед за тем праздника в память его, представлялось составителю слова уже на некотором, хотя и небольшом, отдалении от него. То и другое он представлял совершившимся в княжение великого князя Всеволода, следовательно, до 1093 г., в котором Всеволод уже скончался⁹⁹. Далее в слове говорится, что в третье лето по перенесении мощей святителя Баряне послали к папе Герману (Урбану II) просить, чтобы он прибыл с епископами для перенесения мощей святителя в новую великую церковь. Папа пришел, перенесение совершено и сотворили «в похвалу святому праздник в той день, творимый и до сего дня». Так как перенесение мощей святителя в г. Бар совершилось в 1087 году; то последовавшее в третье лето после сего перенесения мощей его в великую церковь, сопровождавшееся праздником в память первого, имело место в 1089–1090 году, если только дать веру этому указанию на третье лето. Впрочем, это указание на третье лето можно понимать и так, что чествование дня перенесения мощей святителя совершилось в 1089–1090 г. лишь с особенной торжественностью и с этих пор стало более общим. Но этим не устраняется и то, что чествование это началось у самих Барян еще прежде, т. е. с самого года перенесения ими мощей в свой город. Временем происхождения Барского праздника определяется приблизительно и время усвоения его Русью, где, как мы прежде замечали, могли очень скоро узнать о барском событии и о празднике в память его. Итак, праздник этот установлен Русью в один из 1087–1090 годов. Считаем вероятным, что он мог быть установлен в русской церкви еще при митрополите Иоанне II, который стал митрополитом около 1077 года и был им еще 14 августа 1089 года, когда освящал великую Киево-печерскую церковь, но в этом же году и скончался, и имел преемником Иоанна III.

Никоновская летопись, относя перенесение мощей святителя к 1089 году, называет именно Иоанна как митрополита, при котором совершилось это событие и под которым следует разуметь Иоанна II, а не III-го. Но так как перенесение мощей было в 1087 году, то летописную запись о 1089 г. и митрополите Иоанне можно понимать так, что в ней отразилось предание не о годе перенесения мощей, а установления праздника в русской церкви в память события, по распоряжению митрополита Иоанна II. Личный характер самого митрополита Иоанна вполне гармонирует с таким предположением и, во всяком случае, гораздо более, чем характер преемника его Иоанна III. Последний в свое кратковременное (менее года) правление ничем не ознаменовал себя, кроме крайней слабости, телесной и душевной, так что современники его называли «мертвецом». Напротив, Иоанн II был пастырь весьма просвещенный, весьма ревностный в деле утверждения веры и благочестия в русском народе, с какой ревностью могло весьма сообразоваться такое дело, как установление нового праздника в назидание народу. Этот же Иоанн II был в сношениях с папой, которые (сношения) и могли открыть ему случай очень рано узнать об апулийском событии и празднике. Наконец, этот именно митрополит был свидетелем чуда святителя Николая над утопшим младенцем, совершившегося в его кафедральной Софийской церкви в Киеве в самый год перенесения мощей святителя в Бар, – чуда, которое, по сказанию о нем, поразило изумлением, исполнило благоговением всех, как и самого митрополита. Под двояким последовательным впечатлением и от Невского чуда, и от чудес Барского события, ставших известными митрополиту Иоанну, благочестивый и ревностный первосвятитель не замедлил ознаменовать эти событии установлением или усвоением для русской церкви праздника 9 мая, довольствуясь для такого решения готовым примером его у барских христиан, или даже собственным благо-рассуждением и согласием великого Князя Всеволода, также известного благочестием.

Александр Красовский

Ibid. (лат. сокращение от ibidem, «то же место», в русскоязычной литературе распространён эквивалент «там же») – термин, использующийся в научных библиографиях.

Анафема (от греч. ana – далеко; tihein – ставить) – свидетельство Церкви об отпадении от неё одного из её членов, крайнее средство вразумления отступника.

Анафематствован – предан анафеме.

АннаКомнина – (1083–1153/1155), византийская писательница, автор «Алексиады», старшая дочь византийского императора Алексея I Комнина

Ассемани – представители маронитской семьи из селения Хасрун в Северном Ливане, католические богословы и учёные-ориенталисты.

Анна́лы (множественное число, лат. annales от annus – год) – погодовые записи событий, связанных с жизнью города, области или страны.

Апулия (Пулия) – это регион Италии, расположенный на юге.

Венузия. Venusĭa, Ου̉ενουσία, город у подножия горы Вултура, образовавшей границу Апулии и Лукании

Вильгельм Тирский (фр. Guillaume de Tyr; ок. 1130, Иерусалим – 29 сентября 1186, Тир) – французский историк.... Вильгельм написал 22 книги, монах Герольд добавил семь книг, а неизвестный монах довёл историю до 1275 года

Вызнанне веры і Агульная малітва, якая завяршае Літургію слова, былі тэмай катэхезы Папы Францішка падчас агульнай аўдыенцыі, якая прайшла 14 лютага ў Ватыкане.

Гу́стынскаяле́топись – украинская (южнорусская) летопись начала XVII века, составленная в Густынском монастыре (в с. Густыня, Черниговская область). Оригинал Густынскойлетописи не сохранился.

Диоцез, епархия – церковно-административная территориальная единица в католической, англиканской и некоторых протестантских церквях, во главе которой стоит архиерей (епископ или архиепископ)

Епитимия – это духовные лекарства и духовное закаливание, которые нам чрезвычайно полезны. Потому следует принимать их с благодарностью и соблюдать со тщанием

Иаков-Мних, (Мних (устар.) – монах) первый русский писатель по отделу частной и священной историографии, начинатель и основатель ее, написавший два сказания о первоначальниках славы русской церкви – о Владимире с Ольгой, ее равноапостольных, и о Борисе и Глебе, ее мучениках. Он стал известен только в половине прошлого XIX столетия.

Иды были посвящены Юпитеру, которому в тот день жрец Юпитера (лат. flamen dialis) приносил в жертву овцу. В мартовские иды (15 марта) 44 г. до н. э. заговорщиками был убит Юлий Цезарь На 15-е число иды приходятся в марте, мае, июле и октябре; на 13-е – в остальных восьми месяцах. После реформы календаря Юлием Цезарем (см. Юлианский календарь) связь между длиной месяца и числом, на которые приходятся иды, была утеряна.

Инди́кт (или индиктио́н от греч. ‏Ινδικτιών) – период в 15 лет, который использовался в Европе (как в западной, так и в восточной) в Средние века при датировке документов. Это совершалось в 10-й день, который назывался Днем очищения или умилостивления....

Киновия или «общежитие» (κοινός – общий и βίος – жизнь) есть одна из форм монашеской жизни. Первичным и элементарным бытом иноческого мира было анахоретство или одиночный образ жизни. За ним следовало келлиотство.

Лангобарды. – Лангобардское королевство – в Италии существовало немногим более 200 лет. Л. племя, принадлежавшее к зап. германцам и первоначально жившее по р. Эльбе, переселилось на Дунай...

Маркгра́ф – в раннем средневековье в Западной Европе должностное лицо в подчинении короля, наделённое широкими административными, военными и судебными полномочиями в марке.

Маркграфство, -а, ср. Ист. Область, княжество, управляемые маркграфом.

Монофелитизм – Ересь Монофелитов. Монофелитство было смягченной формой монофизитства. Признавая две природы во Христе, монофелиты учили, что во Христе одна воля, а именно, воля Божественная.

Нестор – Преподобный Нестор Летописец был родом из Киева. О точной дате рождения, о подробностях его детства и юношества нам ничего не известно. Есть основания полагать, что Нестор появился на свет в 50-х годах XI столетия. В семнадцатилетнем возрасте Нестор, желая связать свою жизнь с монашеским деланием, явился к двум блаженным отцам: преподобному Антонию (основателю русского иночества) и преподобному Феодосию

Нил Доксопатр (греч. Νεῖλος ὁ Δοξοπάτρης; лат. Nilus Doxipatrius; ок. 1101–1154) – византийский учёный и священник XII века. Жил, как считается, на юге Италии или на Сицилии. Нил носил ту же фамилию, что и Иоанн Доксопатр, профессор риторики, преподававший в Константинополе в XI веке. Предполагается, что он был архимандритом Константинопольской церкви, нотариусом патриарха, протопроедром синкелла (протосинкеллом) и номофилаксом (блюстителем законов).

Палинодия (греч. Παλινωδία, от pálin – обратно и odé – песнь) – род стихотворения в древности, в котором поэт отрекается от сказанного им в другом стихотворении.

Патримоний – (лат. patrimonium от pater отец, глава семьи, букв. наследственное имение; англ. patrimony) в римском праве наследственное родовое имущество. Патримониальное имущество, передаваемое по наследству из поколения в поколение.

Патрология – богословская дисциплина, изучающая историю христианской богословской письменности. Труды Отцов Церкви.

Протоспафарий (греч. πρωτοσπαθάριος) – одно из высших византийских званий в VIII–XII веках, присваиваемое заслуженным полководцам и губернаторам провинций, а также иностранным принцам.

СвятойНилРосса́нский, Нил Младший (910 год – 26 сентября 1004 года) – христианский святой, один из самых известных монахов византийского обряда в Италии, аскет, гимнограф, основатель знаменитого греко-католического монастыря Гроттаферрата. СвятойНил родился в 910 году в Россано, небольшом городе в Калабрии, в богатой греческой семье. Рано осиротел, но получил хорошее образование. В молодости состоял в браке, имел дочь.

Су́прасльскаяле́топись – сборник летописных текстов первой половины XVI века, происходящий из Супрасльского монастыря и хранящийся в Санкт-Петербургском отделении Института истории.

Танкред Готвиль (Отвиль) (фр. Tancred de Hauteville, ок. 980–1041) – мелкий нормандский барон, основатель могущественной династии Готвилей (Отвилей), представители которой правили в Сицилийском королевстве и Антиохии.

Флери. Еще до издания своей церковной истории Флери заявил себя почтенными церковно-историческими трудами. Сюда относятся: «исторический катихизис» 655 (1679 г.) и два рассуждения – «о нравах израильтян» (1681 г.) и...

Четьи–минеи Мине́и–че́тьи (от греч. μηνιαῖος (миниэос) – книги, содержащие жития святых, изложенные в порядке дней празднования их памяти по православному церковному календарю, на все дни года, а также различные поучения; предназначенные для домашнего чтения на каждый день месяца.