Глава третья. От восстановления Валаамского монастыря до настоящего времени

В 1611 г. Валаамский монастырь, как мы видели, разорен был шведами. Запустение на месте обители было совершенное и продолжалось сто слишком лет. Но главное основание, фундамент прежнего Валаама, оставался еще там залогом возрождения монастыря. На острове почивали сокрытыми под землей св. мощи первооснователей Валаамской обители препод. Сергия и Германа. Шведы, в фанатических увлечениях еретическими заблуждениями лютеранства, ругались над могилой святых и подумывали извлечь преподобных Валаамских угодников из-под спуда на позорище, но были наказаны от Всевышнего за такое презрение святыни. Это обстоятельство внушило Тихвинского монастыря архимандриту Макарию повергнуть на имя Российских самодержцев следующее прошение.

«Милостивые Государи Цари и Великие Князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всея Великия и малыя и белыя России Самодержцы, пожалуйте нас богомольцев своих; не дайте, великие государи, тех святых Германа и Сергия Валаамских, паче же и Российских древних, преславных чудотворцев, чудотворным их мощем у проклятых лютор в поругании быть: повелите, государи, те святыя мощи с того Валаамскаго острова от их люторского поругания пренести в свое царское богомолие Пресвятыя Богородицы чудотворнаго Ея образа Одигитрия в Тихвин монастырь, дабы оне, проклятые люторы, тем не возносилися и святым нашим поругания не чинили, и за сие бы от окрестных государств, которые ныне состоят в благочестии и содержат закон греческий ,поношения и укоризны не было; паче же премудрый Господь Бог, за сие им лютором на святыя наша попущение, на нас праведнаго своего гнева не послал. Воистину, великие Государи, тии святые Герман и Сергий, Валаамские чудотворцы, преславные, еще живи быша, и тогда прорицаху настоящая, будущая, яже о сем, великие Государи, сотворите прилежное радение, дабы тех святых Германа и Сергия Валаамских, паче же и Российских преславных чудотворцев, многочудесныя их мощи от проклятых лютор в поругании не были. За сие же вашу государскую благую ревность и за прилежное тех святых Германа и Сергия чудотворцев о вас молитвы, подаст вам Господь Бог милость Свою и покорит вам вся враги, востающия на Православную нашу Христианскую веру под ноги ваша, о сем молим вас милостивых и премилостивых великих государей. Мы, богомольцы ваши, и милости просим великие Государи Цари смилуйтесь».

Благочестивые чувствования архимандрита Макария, выраженные в этом прошении, бесспорно, высоки, святы, бескорыстны и всякого уважения достойны. Но осуществление их угрожало Валааму навсегда остаться жилищем мирских людей. Перенесите только честные и многоцелебные мощи св. Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, в Тихвинскую обитель, прославленную явлением в ней чудотворного образа Божией Матери: тогда Валаамская обитель, по всей вероятности, осталась бы предметом истории и не восстановилась бы более… ибо с Валаама сдвигнуто было бы самое ее основание. Но, по представительству Валаамских чудотворцев, Господь не восхотел, чтобы место, на котором положено основание православной веры св. Ап. Андреем, осталось в запустении, чтобы обитель, в основании которой почивали чудотворцы Сергий и Герман, навсегда исчезла с лица земли после многовекового своего существования. Валаамской обители предстояло в будущем важное назначение. Неизвестно, какое решение дано от святейшего патриарха на это прошение, переданное ему от Государей. Вероятно, отрицательное: иначе св. мощи были бы перенесены в Тихвин. Потом архимандрит Кирилло-Белозерского монастыря Иринарх поверг Императору Петру Первому, через его любимца князя Меншикова, доклад о восстановлении Валаамского монастыря на прежнем его основании. Можно думать, что и Государю небезызвестен был Валаамский остров, что, в частых поездках своих в Олонецкий край, он не раз посещал мимоездом Валаам и мог наглядно судить, какое удобство к иноческому пребыванию имеет этот пустынный остров, мог лично видеть и почувствовать печальное и одинокое положение св. мощей преподобных Сергия и Германа, и отсюда, естественно, в его сердце могло возгореться желание снова водворить сонм подвижников на Валааме вокруг священной могилы святых Первоначальников. И вот последовал 1715 года указ Императора о восстановлении монастыря. Донося о такой воле Государя преосвященному Аарону, епископу карельскому и ладожскому, игумен Кирилло-Белозерского монастыря Иринарх просил благословения владыки: «на Ладожском озере, на Валаамском острове, строить вновь монастырь и в нем церковь Преображения Господня, с приделами святых апостолов Иоанна Богослова и Андрея Первозваннаго». Преосвященный Аарон, епископ карельский и ладожский, дал на сей предмет Кирилло-Белозерского монастыря игумену Иринарху благословенную грамоту следующего содержания: «1717 года, февраля в 17 день. По указу великаго господина преосвященнаго Аарона, епископа корельскаго и ладожскаго, в нынешнем 717 году, сего февраля в 15 день, нам преосвященному епископу били челом Кириллова монастыря Белозерскаго архимандрит Иринарх с братиею, а в челобитье их написано: в прошлом 1715 году по имянному Его Великаго Государя указу, повелено им, архимандриту с братиею на Ладожском озере, на Валаамском острове, строить вновь монастырь, и в нем церкви Божии, о котором строении ныне он, архимандрит с братиею, и бьют челом, дабы на том острову построить вновь монастырь и церковь во имя Преображения Господня, и с приделы святых апостолов Иоанна Богослова, Андрея Первозваннаго, а без Его Великаго Государя указу онаго чинить не смеют, и чтоб преосвященному епископу пожаловать его архимандрита с братиею, велетиб на вышереченном сотрову оную церковь Преображения Господня с приделы вновь построить, и о том дать указ, и по его преосвященнаго указу велено на оном Валаамском острову, вышереченную церковь во имя Преображения Господня с приделы строить и ко оному церковному строению лес ронить и всякой церковной припас готовить и из того лесу построить на том острову вновь вышеозначенную церковь во имя Преображения Господня с приделы и верхиб на той церкви и на приделех были нешатровые и олтари злелать круглые тройные, а в церкви в олтарной стене посредеб были царские двери, по правую их сторону – южные, а по левую северные, да подле царских дверей, меж южных, поставить образа Всемилостиваго Спаса, а по левую сторону царских дверей меж северных поставить образ Пречистыя Богородицы, и инныя образы по чину. Да как Божиею помощию, оная церковь и с приделы построены, и ко освящению совсем изготовлены будут и о освящении и о антиминсах бить челом впредь преосвященному епископу, также, и к монастырскому строению удобный лес преуготовить, из котораго ограду и келии потомуж строить по разсмотрению».

Получив грамоту сию с величайшей радостью, архимандрит Иринарх письменным прошением убедительнейше приглашал доброхотных дателей к посильным пожертвованиям на восстановление Валаамского монастыря. «Но ноне частицу едину по сердцу твоему даждь Христу во обитель Его просящему – писал он – воспомянух обитель сию, обитель, ея же первейшим уже есть создателем и возобновителем первейший Государь, Царь наш Христолюбивый, ибо Его Царскаго Священнаго Величества указом, что первое превеликую быти вменяем милостыню, велено возобновить святую оную обитель, бывшую на острове Валааме, что на Ладожском озере, где и поныне опочивают чудотворцы Сергий и Герман»²⁶.

В марте месяце 1717 года на одиннадцати лошадях прислана была из Кириллова на Валаам церковная утварь: крест серебряный позолоченный, ризы крашенинные и проч., также хлебные припасы и разные хозяйственные орудия. Скоро приступили к возобновлению монастыря. На первый раз нужно было построить церковь. Первым строителем был инок Александр Рябининский²⁷. В возобновлявшейся обители открылись большие неустройства; смущаясь ими, строитель Александр просил смены. Преемниками его в записках монастырских упоминаются иеромонах Савва – 1720 и иеромонах Тихон 1721 г.²⁸. В самом начале 1719 года церковь с приделами была уже построена; все строения были деревянные. Преосвященный Аарон, получив о сем 8 января 1719 года донесение от архимандрита Иринарха, прислал на Валаам немедленно от 11 числа того же января три освященные антиминса и благословил освятить церковь с приделами или архимандриту Иринарху, или Валаамской пустыни строителю иеромонаху, с диаконом соборне, благорассудно присовокупив в благословенной грамоте, чтобы церкви были освящены, как требовалось в то время и постановлениями церковными, по чину по новоисправленному требнику. Ибо в лета запустения Валаамской обители с 1611 по 1720 г. успел образоваться раскол, державшийся упорно старопечатных книг.

Новопостроенную церковь освятил сам архимандрит Иринарх: из монастырской записи видно, что он был на Валааме 13 марта 1719 года и постриг в монахи Исидора Шарова, впоследствии Иосифа, строителя Валаамского монастыря.

Из описания документов и дел, хранящихся в архиве Св. Правит. Синода, т. II-ой, ч. I 1722 г. (СПб. 1879 г. в 8°, стр. 556–557)²⁹, видно, что игумен Герасим Фока произведен в архимандрита Валаамского монастыря, а шапку ему положено дать из взятых в синодальную ризницу Толгского монастыря, где архимандрия упразднена, а набедренник из патриарших набедренников; о посвящении в архимандрита послать указ неосвященному Леониду Сарскому и по посвящении привести к обыкновенной присяге и отправить с указом в коллегию иностранных дел, откуда он отправится с резидентом. Игумен Фока посвящен был в архимандрита 25 июля 1722 года. Дальнейшая судьба этого архимандрита видна из дел того же архива; в подробности не будем входить.

В строители был произведен о. Иосиф в 1724 году 12 февраля³⁰. Так положено основание к восстановлению Валаамской обители, которая в течение векового запустения вовсе вышла было из памяти прежних своих почитателей.

В 1751 г., по прошению строителя Ефрема, от щедрот императрицы Елизаветы Петровны было пожаловано 1000 рублей на необходимую починку и постройку монастырских зданий и особенно на церковную утварь и на исправление иконостаса и образов. От начальства поручено было архитектору Гизелю составить опись и смету поправкам в обители и представить их в Правительствующий Сенат при донесении³¹. Вскоре преосвященный Стефан, архиепископ великоновгородский и великолуцкий, благословил о. Ефрему на пожалованные от Правительствующего Сената деньги 2000 рублей ассинг. «построить иконостас с резьбой, святые образа починить и вновь написать, церкви перекрывать, внутри исправить, также священнические ризы и построить ограду». Обитель росла. Но в 1754 году ее постигло новое истытание: 3 апреля, в день Светлого Христова Воскресения, после литургии сделался пожар. В новопостроенных кельях на северной стороне монастыря, в которых никто еще не жил, показался огонь из-под кровли. Иноки и рабочие бросились тушить, но ветер был слишком силен. Огонь захватил другие кельи, потом перешел на церковные строения, и монастырь весь сгорел с хлебными амбарами, с заготовленными бревнами, тесом и оградой. Уцелела только часть монастырской стены над святыми воротами, да часовня в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Из вещей спасено несколько икон, церковные сосуды, малое число книг и три освященные антиминса. Тогда иноки, с разрешения епископа, совершали свое обычное богослужение в Благовещенской часовне, которую просили освятить в церковь, дабы в церковных потребах не последовало остановки.

Щедроты Императрицы и отеческая заботливость Св. Синода снова оживили погоревшую обитель. От Императрицы Елисаветы Петровны на необходимые постройки было пожаловано в два раза 1754 и 1755 г. – 2500 р. асс. Всего же императрицей Елисаветой Петровной, как свидетельствует Озерецковский в своем путешествии, пожертвовано было деньгами 8000 руб. асс., кроме приношений вещественных, о которых будет сказано в своем месте³². От Св. Синода 20 августа 1754 г. благословен круг церковных книг и семнадцать образов, частью в серебряных, частью в медных окладах³³. В 1756 году в обители снова построены были деревянная теплая церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы и деревянная же соборная церковь во имя Преображения Господня с четырьмя приделами: св. апостолов Петра и Павла, св. апостола и Евангелиста Иоанна, Андрея Первозванного и св. праведных Захарии, и Елисаветы. Тогда же устроены были одежды на престолы и для священнослужителей: праздничные из камки, и повседневные из выбойки. Прочие монастырские строения были также деревянные. Монастырь обнесен был деревянной же оградой и имел в окружности 250 сажень.

Считаем уместным привести подлинную ведомость монастырским зданиям, хранящуюся в Московском Архиве Мин. Юст.: «Ведомость Новгородской епархии³⁴ Преображенскаго Валаамскаго монастыря в Кексгольмском уезде на Ладожском озере, на острову Валааме от Кексгольма в 60-ти верстах: В том монастыре деревяннаго строения церквей 2, приделов 3, в них престолов 5. Колокольня; при ней 8 сушил да внизу анбар. Под церковью часовня 1. Настоятельская, братская, просвирническая, больничная – 4 кельи с сенми длиною на 16½, поперег от 1½ до 4-х сажен. Келларская, казначейская, нарядническая, братцкая, псаломщическая – 5 келлий длиною на 12, поперег на 4-х саженях. Сапожницкая, портная, хлебопекарня, поварня – 4 кельи длиною на 13, поперег от 2½ до 3-х саж. Погреб длиною на 4, поперег 3 саж. Под вышеписанной церковью 4 анбара. Вкруг монастыря ограды не имеется.

За тем монастырем деревяннаго строенья: гостиных 2 кельи с сеньми длиною на 6-ти, поперег на 3 саженях, конюшенный двор с принадлежащим строением, длиною на 13, поперег на 9 сажен. Коровей двор с тремя кельи длиною на 19-ть, поперег на 10-ти саж. Баня длиною 3, поперег на 2½ саж.

В этом монастыре по древнему установлению надлежит быть строитель. Ныне на лицо (монахов): строитель 1, келларь 1, казначей 1, нарядной 1, простых монахов 7, присланный в подначальство 1; итого монашествующих 12; бельцов: наемных годовых работников 7, коровниц 3, итого 10-ть. За тем Валаамским монастырем по переписным 186 году книгам крестьянских и бобыльских дворов и по свидетельству инералитета мужеска полу душь, также по писцовым книгам пашенные земли и сеннаго покосу не имеется, а по отказным из Кексгольмской гарнизонной канцелярии прошлаго 733 году книгам крестьянских 23 двора, в них мужска полу 95 душ, пашенной земли 9 сох, ½, ; сеннаго покосу 185 копен. Онною землею и сенными покосы владеют помянутые крестьяне. В пусте лежит полсохи. Да на объявленном Валаамском острову близ того монастыря пашенные земли 5 четвертей в поле. А в дву потмоу яр. Сеннаго покосу 250 копен. Рыбных ловель в дву местах. При том монастыре ветреная мельница, соляная вареница, а на реке Ковде мельница. Оные варница и мельница из давних лет имеются в пусте. В тот Валаамской монастырь денежных и хлебных доходов в год собирается:

Неокладных

Хлеба окладного с крестьян

Неокладного

Те доходы собираются и оставляются в том монастыре на расходы все. Из них платят: В новгородский архиерейский дом дани 22 рубля 16 копеек, а в коллегию экономии ничего не платится. Подписал: Иван Тимирязев».

В 1759 году от великого и страшного ветра в ночи на 7 число марта пала новопостроенная колокольня, шатер разбило на мелкие части и разметало кровли над кельями. Это несчастье принесло убытку монастырю по смете на 586 руб. 50 коп.

Все церкви, построенные в обители, были холодные, исключая, как замечено было, храма во имя Успения Пресвятой Богородицы.

Вид древнего деревянного монастыря. (С гравюры XVIII века)

Старцы священно-иноки весьма затруднялись служить, особенно раннюю литургию в холодных церквах, почему, по прошению о. игумена Ефрема в 1759 году, преосвященным Парфением, викарным епископом карельским и ладожским, благословлено было: в паперти теплой Успенской церкви построить придел во имя св. Николая чудотворца, что в скором времени и приведено было в исполнение.

Братская трапезная находилась от теплой церкви в 60 саженях. О. игумен, видя, что «братии и престарелым монахам от церкви до трапезы в погоду и в мороз весьма трудно ходить», просил преосвященного Тихона, епископа кексгольмского и ладожского, благословить при трапезной построить теплую церковь во имя Рождества Господа Иисуса из своего келейного кошту. Эта церковь в 1763 году была окончена и освящена.

Так в короткое время обстроилась Валаамская обитель. Много забот, много разнообразных попечений стоило ее устроение о. Ефрему. Строевой лес, за неимением его на Валааме, нужно было покупать, как это объяснял о. Ефрем на запрос С.–Петербургской духовной консистории, на пильных заводах в Сердобольском и Самшинском погостах и при городе Олонце: «ибо монастырский лес – говорил он – не употребляется ни в какое строение, разве на починку по самой нужде выбиранием годных бревен, понеже оных мало имеется».

Около 1781 года стали ветшать монастырские строения; теплая церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы и церковь Рождества Господа Иисуса требовали значительных поправок; недостатки в обители продолжались. В 1785 году монастырское строение представляло весьма печальную картину. «Местоположение монастыря красиво и, можно сказать. Величественно – писал академик Николай Озерецковский, лично видевший Валаам – но монастырское строение ни мало ему не соответствует. Оно состоит из деревянной ограды, в которой церковь с колокольней и монашеские хижинки также деревянные. Нынешние пустынники заслуживают иметь лучшую обитель»³⁵. Заботливое сердце преосвященного митрополита Гавриила чувствовало скорбное положение Валаамской обители. Деятельный архипастырь, желая восстановить древний Валаам, вызвал в 1781 году из Саровской пустыни тамбовской епархии опытного старца Назария с тем, чтобы для Валаамских иноков введен был им устав Саровской пустыни³⁶. Сначала настоятель Сарова, известный строгой подвижнической жизнью о. Пахомий, и сам епископ тамбовский Феофил старались удержать у себя знаменитого отшельника и представили о нем преосвященному Гавриилу, как о человеке малоумном и неопытном в духовной жизни. Преосвященный Гавриил проник тайну смирения Назариева. «У меня много своих умников – отвечал он – пришлите мне вашего глупца». И таким образом, невольно привелось отпустить смиренного подвижника, и в следующем 1782 году отец Назарий, указом С.–Петербургской духовной консистории от 7 марта за № 253, был определен строителем в Валаамский монастырь.

Старец Назарий, следуя по пути предшественников своих, Валаамский монастырь обстроил еще более. Он составил план каменного монастырского здания, существующего по настоящее время и составляющего внутренний его четырехугольник. Для тридцати человек братий помещения в этом четырехугольнике было вполне достаточно. План здания был составлен по проекту отца Назария и утвержден преосвященным Гавриилом, митрополитом новгородским и С.–Петербургским, 10 февраля 1785 года. Осуществление этого плана потребовало значительных средств. По просьбе отца Назария, епархиальное начальство дало ему книгу для сбора подаяний от доброхотных дателей³⁷. Кирпич и известь заготовлялись на месте; за тысячу обожженного кирпича монастырь платил подрядчику по 3 рубля; на кирпичном заводе работало до 42 человек³⁸.

С помощью благотворителей, лет в восемь возведено было все монастырское здание, в окружности слишком 140 сажень. На восточной стороне возвышался каменный двухэтажный собор о пяти главах с обитыми жестью крестами и над папертью его поднялась каменная 18-ти саженная колокольня; по обеим сторонам собора над монастырской кровлей появились кресты и главы церквей Успенской и Никольской. При закладке этого собора с церковью во имя св. Сергия и Германа над нетленными их мощами было откровение Валаамскому иноку Иннокентию, в котором чудесно выразилось благословение первооснователей Валаамской обители к созиданию сего храма. Событие сие происходило в самый день закладки каменного собора. Инок Иннокентий, возвратясь от заутрени, вздремнул в своей кельи и во время этого краткого сна Господь сподобил его видеть знамение, что созидаемый храм есть жертва Богу приятная. Старцу казалось: в монастыре необычайное стечение разного народа и все ожидают прибытия высокопреосвященного митрополита Гавриила для положения основного камня. Вскоре явился сам Владыка, облаченный в мантию и с жезлом архиерейским в руке; по обе его стороны шли два святолепные схимника. Приблизясь к месту, где почиют многоцелебные мощи преподобных Сергия и Германа, они остановились, осенили крестным знамением святую могилу и все пространство, назначенное под строение – и стали невидимы.

Отец Иннокентий, проснувшись, тотчас же поведал настоятелю игумену Назарию о видении своем. Мудрый старец уразумел в этом видении благоволение Валаамских чудотворцев к возобновлению древней их обители, а в сновидце познал преемника и деятельного продолжателя великого своего подвига.

Около этого же времени для скитских братий, в полуторе верст от монастыря, построены были шесть каменных небольших келий и среди их каменная же небольшая церковь³⁹. Тогда же, вблизи монастыря, построены были два каменные дома для рабочих, каменный дом для странников и каменная же пустынная келья отца Назария – место повременного духовного отдохновения старца от тяжких трудов настоятельства.

В 1789 году освящена была соборне нижняя церковь собора во имя преподобных отец Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев; в 1793 году освящена церковь во имя Святителя и чудотворца Николая; в 1794 году – Преображенский собор⁴⁰ и придел его во имя св. апостолов Петра и Павла и в 1796 году, по перестройке, храм Успения Пресвятой Богородицы. В 1805 году, при игумене Иннокентии, в Преображенском соборе сделан был вновь деревянный иконостас, который тогда же был и вызолочен мастером Иваном Сиверсом. Таким образом, созидаясь, монастырь мало-помалу и благоустраивался.

В 1793 г., по Высочайшему повелению, учреждена в монастыре епархиальная больница на пять человек, с производством им жалования из казны по 8 рублей на человека, всего 40 рублей в год. Причина учреждения больницы в Валаамском монастыре была – несомненная надежда заботливого епархиального начальства, что присмотр и успокоение больных монахов в общежительной обители, где больным прислуживает сама братия по доброй воле и расположению, согласно общежительному уставу, могут быть более рачительны, нежели в других монастырях, где определены были бы к тому штатные служители⁴¹.

Внешнему устройству монастыря, кроме других, весьма много споспешествовал митрополит Гавриил и своими средствами и через других, ища для себя и для благотворителей обители только молитв, как свидетельствует об этом следующее письмо его:

«Честный отец строитель Назарий.

Старайтесь поспешить строить монастырь. Доброхотный датель, который дал на строение тысячу рублей, обнадеживает еще 2000 рублей дать, когда увидит успех в вашем строении. Я приобщаю памятцу. Вы справьте соборную по усопших панихиду и литургию, потом о здравии молебен, и запишите и меня к вечному поминовению. Вседоброжелательный вам Гавриил, митрополит новгородский». Мая 29 дня 1783 г.

В 1801 году, 26 января, предал душу свою Господу преосвященный митрополит Гавриил, много лет отечески промышлявший об устройстве Валаамской обители; в скором времени, по кончине преосвященного, совершил свое многополезное служение Валаамскому монастырю и отец Назарий.

Избранный общим согласием братства в настоятели Валаамского монастыря, отец Иннокентий был утвержден в этой должности епархиальным начальством в 1801 году⁴². Вступив в должность настоятеля, о. Иннокентий неутомимо заботился и об улучшении внешнего быта умножавшегося братства. Имея на лицо строительные материалы и достаточный капитал, отец Иннокентий достроил восточную, западную и южную стороны внешнего четырехугольника монастырского здания, начатые, должно быть, еще при отце Назарии, и испросил дозволение от епархиального начальства: «построить в обители больницу для престарелых и немощных братий и в пристойность к ней церковь во имя Божией Матери Живоносного Источника»⁴³. Итак, его старанием возник почти весь, по настоящее время существующий, внешний четырехугольник монастырского корпуса.

На южной стороне этого четырехугольника, над святыми вратами обители, по прошению отца Иннокентия, в 1802 году, было разрешено построить церковь, и эту церковь предполагалось освятить во имя Спаса Нерукотворенного Образа⁴⁴. Но, по встретившейся необходимости перенести пономарскую из алтаря соборной Преображенской церкви в отдельную палату по левую сторону алтаря, где до того времени находилась монастырская ризница, а под ризницу отвести алтарь придельной церкви св. апостолов Петра и Павла, престол св. апостолов был перенесен из собора в вышеозначенную церковь над святыми вратами, и во имя их она освящена была 29 июня в 1809 году. Церковь же во имя Живоносного Источника Пресвятой Богородицы при больнице освящена 30 июня 1814 года⁴⁵.

В 1803 году, по прошению отца Иннокентия, для приезда монашествующих было дозволено построить один небольшой с сенями покой трудами и иждивением монастырским на церковной земле, состоящей вблизи г. Сердоболя, подле жилища церковного ктитора. В 1809 г., по духовному завещанию сердобольского купца Михаила Максимовича Дорошкина, за поминовение, в пользу обители поступило пустопорожнее место в 72 кв. саж. На этом месте, с дозволения сердобольской ратуши, и построен был монастырский дом «на духовных правилах»⁴⁶. К земле, пожертвованной монастырю купцом Дорошкиным, в 1825 году, прикуплено было в г. Сердоболе еще небольшое пустопорожнее место.

Усердием отца Иннокентия, на сумму, пожертвованную от доброхотных дателей, в 1823 году на том месте, где почивают под спудом св. мощи преподобных отец Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, сооружена была серебряная рака. На ней выкованы: на верхней доске во весь рост изображения Преподобных; на боковых сторонах изображения перенесения мощей их; на передней – надпись о сооружении раки и на задней – вид монастыря. Карнизы, раки, кованные с четырьмя литыми херувимами и другими украшениями. Весу в раке всего серебра 192 фунта.

Серебряная рака над святыми мощами преподобных Германа и Сергия, Валаамских Чудотворцев

Таким образом, здания в Валаамском монастыре с 1811 года были все каменные, и в состав их входили следующие предметы: 1) «соборная церковь двухэтажная; в верхнем этаже храм во имя Преображения Господня, по которому монастырь называется еще Спасо-Преображенским, с приделом во имя св. апостолов Петра и Павла, о 5-ти главах, крыта железом, и внутри украшена великолепным и богатым иконостасом: кресты деревянные, обитые жестью; в нижнем этаже храм во имя преп. Сергия и Германа, где почивают под спудом и св. их мощи; 2) церковь во имя Успения Божия Матери, теплая; 3) церковь во имя Тихвинской Божией Матери, над святыми воротами; 4) церковь во имя св. Николая чудотворца, в северо-восточном углу; 5) колокольня при соборной церкви; 6) от Николаевской церкви по южной стороне братские двухэтажные кельи; по западной стороне настоятельские двухэтажные же; по северной – кухня и трапеза; по восточной – службы; 7) здание это в некотором расстоянии от оного обнесено каменной оградой, в которой по правую сторону Тихвинской церкви – братские, а по левую гостиные кельи; от юго-западного угла или от гостиных сих больница, и от северо-западного угла три флигеля гостиных же комнат, все двухэтажные; 8) вне монастыря на западном берегу гостиные комнаты и достаточное число купеческих лавок; 9) в трех верстах от монастыря к юго-западу скит, в котором церковь каменная во имя Всех Святых и 6 келий братских. Кроме сего, находились в разных местах уединенные кельи или скиты, нарочито построенные для желающих безмолвия Валаамских пустынников, из коих некоторые удалялись туда от своих собратий и жили в них по нескольку недель и месяцев.

В 1820 году, в Малой Коломне в С.–Петербурге, был куплен дом для Валаамского подворья, на казенный счет, за 44 т. р. асс., с употреблением, кроме того, 2725 р. при совершении купчей⁴⁷. В том же году куплено прилежавшее к подворью пустопорожнее место, на покупку которого, с издержками на купчую, израсходовано казной всего 5338 руб.⁴⁸.

Тогда же Императору Александру I-му благоугодно было на Валаамском подворье устроить церковь, и на устроение ее в распоряжение о. Иннокентия выдано было из казны 6881 р. 50 коп. Вещи, нужные для церкви, в это же время устроены были из собственных сумм Кабинета Его Величества, а именно: серебряные с позолотой Евангелие, крест, сосуды с прибором, кадило и ковшик для теплоты, и медные – чаша для освящения воды, четыре лампады и три подсвечника⁴⁹. Церковь эта в скором времени была построена и освящена во имя преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев.

В последнее время настоятельства много беспокоили о. Иннокентия дела по вновь устроенному в С.–Петербурге подворью. Необходимость требовала содержать при подворье, для отправления ежедневно священнослужения по уставу, до 16 человек братий. Для чести обители нужно было назначить в Петербург братий отличных по образу жизни и способных по послушаниям; а петербургская жизнь действовала невыгодно на пустынные их нравы: братия расстраивались; о. игумен желал даже, для прекращения затруднений, вместо подворья, построить в Петербурге часовню. Случай представился прекрасный: один неизвестный благотворитель изъявил усердие для святой обители, на свой счет, близ церкви Знамения Пресвятой Богородицы, построить часовню и при ней кельи для братий. Изъясняя это обстоятельство и потребность обители князю А.Н. Голицыну, о. Иннокентий просил его представить на Высочайшее усмотрение Государю Императору прошение монастыря о сдаче подворья⁵⁰. На докладе князя Голицына по этому делу, в 1825 году, резолюция Государя последовала следующего содержания: «оставить подворье в нынешнем состоянии, – о чем я лично объяснялся с обоими игуменами – они того же мнения»⁵¹. Надо ли думать, что скромность старцев и их глубокая благодарность за Высочайшие щедроты не позволили им изъяснить дело подробно Александру Благословенному.

По смерти о. Иннокентия, около семи лет управлял монастырем игумен Ионафан (1823–1830), и в это краткое время на «северо-западной стороне внешнего монастырского корпуса он построил двухэтажный флигель и на северо-восточной – одноэтажный флигель, где помещается в настоящее время библиотека, распространил монастырскую трапезную, переделал старую больницу и обратил ее в ризницу, оградил каменной стеной братское кладбище и в храме Преподобных установил отправление ранних заупокойных литургий.

По смерти Ионафана, настоятелем из Валаамской братии избран был Варлаам (1830–1833). Во время управления его монастырем, с высочайшего соизволения, в 1832 году сдано было монастырское подворье в С.–Петербурге в ведомство Императорского Человеколюбивого Общества. О сдаче этого подворья, как видели мы прежде, хлопотали еще о. игумен Иннокентий и Ионафан. За подворье из сумм Человеколюбивого Общества выдано было монастырю 30 т. р. асс., для построения часовни в С.–Петербурге, у Малоохтенского перевоза, на земле, пожертвованной в обитель С.–Петербургскими и фридрихсгамскими купцами Караваевыми⁵². Церковное имущество, находившееся в подворской церкви, как-то: святой престол, иконостас, ризница и прочая утварь, устроенная от щедрот в Бозе почившего Императора Александра I и из сумм монастырских, было возвращено монастырю⁵³.

По увольнении от должности о. Варлаама, в настоятели Валаамского монастыря был определен коневский игумен о. Вениамин.

Старанием о. Вениамина, с Высочайшего соизволения, на земле, пожертвованной монастырю купцами Караваевыми, в 1834 году устроена была каменная часовня и при ней небольшое каменное же здание для монашествующих.

В эту часовню, в 1835 году, от купеческого сына Димитрия Полежаева, с помощью купцов, торговавших под Невским, пожертвована была икона Святителя Николая чудотворца, в серебряной позлащенной ризе, местами украшенная стразами, ценой в 6000 руб. ассигн.

Из приготовленного игуменом Варлаамом материала, при о. Вениамине устроена была 70-ти ступенная гранитная лестница, ведущая из-под горы на монастырскую площадку.

В 1835 году, иждивением фридрихсгамского купца Федора Федоровича Набилкова, над больничной церковью во имя Живоносного Источника, в готовом втором этаже устроена церковь во имя Святой Живоначальной Троицы, которая и освящена была в 1837 году; иконостас в нее помещен находившийся в подворской монастырской церкви в С.–Петербурге.

В 1836 году в г. Сердоболе, при о. Вениамине, вновь перестроено было деревянное монастырское подворье.

По смене его, в настоятели избран был из Валаамской братии о. Дамаскин, 6-го марта 1839 года, при посредстве благочинного монастырей С.–Петербургской епархии о. архимандрита Игнатия, впоследствии ставропольского преосвященного. Сдав монастырь новому настоятелю, о. Вениамин выехал в г. Кострому. Впоследствии он был там настоятелем Ипатьевской обители и в той должности скончался.

Когда Валаамская обитель разорена была шведами и в течение слишком ста лет находилась в совершенном запустении, то пожалованные ей вотчины, земли и угодья – одни перешли во владение дворцовой канцелярии, другие поступили даже в пользование частных лиц⁵⁴. Дело же о воссоздании обители, начавшееся по указу Петра Великого, разом потребовало значительных средств. Нужно было, вдобавок, и о том подумать заблаговременно, чем пропитывать бедную братию, которая со временем должна населить обитель. В силу таких потребностей и соображений, строитель Иосиф ходатайствовал о возвращении монастырю древних царских пожалований. В 1729 году он представил в Государственную вотчинную коллегию, для записки в крепостные книги, сохранившиеся царские грамоты. В 1732 году он подал прошение в Правительствующий Сенат. В этом прошении, воспоминая древние царские милости, оказанные Валаамскому монастырю, строитель объяснял, что в обители начата постройка церквей, из которых ни одна не совершена; что ограды вокруг монастыря нет; что в колоколах надлежит нужда, и просил «для показанного разорения и скудости, на пропитание и на церковные потребы пожаловать старинными их вотчинами, сенными покосами и рыбными ловлями». Прошение о. Иосифа было доведено до сведения императрицы Анны Иоанновны. Государыня повелела: 23 двора в Саккульском погосте, состоявшие в ведении дворцовой канцелярии, отдать в Валаамский монастырь по-прежнему и дозволить монастырю владеть находящимися округ него рыбными ловлями безоброчно⁵⁵. Соляная варница, мельница, рыбные ловли и сенные покосы, находившиеся в Кольском уезде Архангельской губернии, были отчислены около этого же времени от Васильевского монастыря и приписаны к Валаамской обители. Подаянием доброхотных дателей и своими трудами от рыбных ловель и от пашенной земли содержалось Валаамское братство. Со 105 душ мужского пола, числившимся в 23 дворах Саккульского погоста, монастырь ежегодно получал «по шведским правилам по ревизии» 30 рублей 14 копеек деньгами, хлеба – ржи 15 четвертей и 1 четверик, овса 8 четвертей, ячмень 4 четверти 5 четвериков. Сборный хлеб употребляем был братией трудникам и крестьянам своим, которые приходят для работы в монастырь, в питомство без остатка⁵⁶. Вотчинные крестьяне исправляли в монастыре разные работы: поэтому владение вотчиной много облегчало содержание монастыря.

С течением времени монастырские имения, вероятно, увеличивались, ибо в указе Правительствующего Сената от 9-го февраля 1755 года всего монастырского имения означено уже 1919 дворов.

В 1764 году были учреждены штаты об архиерейских домах и монастырях. Валаамский монастырь тогда, впредь до рассмотрения, остался за штатом. А в 1768 году у него отобраны были в казну крестьяне и угодья; тогда обитель пришла в крайний упадок: некому было обрабатывать поля, рубить дрова и исправлять другие монастырские работы. Это понудило игумена Ефрема сдать в аренду по контракту на 10 лет все монастырские пожни и покосы Кекскольмского уезда Сердобольского погоста двум крестьянам с их семействами, с условием, чтобы эти крестьяне ежегодно выделяли на содержание монастыря из полевого урожая половину и из лесного третью часть⁵⁷.

Карта острова Валаама и прилегающих к нему островов

Не оберегаемые никем, острова монастырские самовольно посещаемы были береговыми жителями, которые приезжали сюда для ловли рыбы и стреляния тюленей. От их неосторожности случались частые пожары в монастырских владениях: так в одном июле месяце 1774 года сгорела келья с сенями, выгорели все строения и лес на Байонном острове, так что и все место то опустело; версты за две от монастыря в окружности выгорело лесу также на несколько верст. Эти несчастные случаи были объяснены отцом Ефремом выборгской губернской канцелярии в прошении от 16 января 1775 года, в котором прошении, между прочим, он просил канцелярию «в защищение монастыря в погостах Якимварском, Сердобольском, Имбилахтском приказать с подписками объявить, чтобы обыватели без ведома монастырского не приезжали на монастырские острова». По этому прошению канцелярией определено было сделать надлежащее распоряжение, так как Валаамскому монастырю означенные действия береговых жителей «яко неположенному на содержание его в штатах, крайне обидливы и разорительны, но и обществу не мало вредны». Из этого видно, как тягостно было в те времена положение монастыря в хозяйственном отношении. С течением времени определены были со все точностью монастырские владения. Для сего в 1783 году, по определению выборгской генеральной ревизии, были командированы на Валаам землемеры Эрик Христиан Колониус и Окерблом, для размежевания островов монастырских. Выборгская и кексгольмская провинциальная канцелярия, извещая об этом монастырь, давали вместе знать, что, по определению генеральной ревизии, во все время занятий на острове означенных землемеров следует выдавать им от монастыря кушанье, потребное число рабочих людей, вспоможение и подводы⁵⁸. В 1785 году, 5 мая, землемером Колониусом составлена была географическая карта всех островов, состоящих на Ладожском озере, принадлежащих Валаамскому монастырю. Эта карта составлена была им сходно с главной губернской картой и засвидетельствована выборгской ревизионной комиссией, с приложением казенной печати. Описание карты, с обозначением Валаамской обители, составлено было тогда же самим Колониусом, а потом вторично, в 1798 году, Морицом фон-Дрейером⁵⁹. В описании показано 49 лесных угодий, принадлежащих Валаамскому монастырю. Способы содержания монастыря за это время от отобрания от него имений до внесения его в число штатных монастырей, академик Николай Озерецковский описывает следующим образом: «Хотя Валаамский монастырь на содержание свое жалованья из казны не получает, но он пользуется не одним только Валаамом, а еще многими другими островами, по близости от него на озере лежащими, которые изобилуют лесом, сенными покосами и рыболовными урочищами. Угодья сии довольное составляют пропитание как пустынникам оным, так и набережным жителям, которые из дани от промысла или из платы работают на монастырь. На Валааме близ самого монастыря имеются пашни, овощные огороды, луга и паствы для монастырского скота. Заливы, простирающиеся из озера внутри острова, довольствуют обитель рыбой. Окружные же тони для рыбной ловли ежегодно откупают у монахов набережные жители. Тридневная ярмарка приносит монастырю ежегодного доходу от двух до трех сот рублей, которые собираются за лавки с купцов. Сверх того, нередко обитель сия получает хорошие подаяния от набожных людей, как из С.–Петербурга, так и из других городов, откуда неизвестные иногда особы присылают ей муку, крупу, горох и другой харч» (Путешествие его, стр. 68–69).

В 1786 году, 5 марта, по повелению Государыни Императрицы Екатерины II, Валаамский монастырь включен в число штатных монастырей 3-го класса с настоятельством игуменским⁶⁰. Штат в него был переведен из Новгородского Духова монастыря, обращенного тогда же в женскую обитель. По расписанию экспедиции о государственных доходах, по положению 3 класса, на Валаамский монастырь ассигновалось ежегодно 1524 руб. 93¾ коп⁶¹.

В 1796 на всероссийский престол восшел Государь Император Павел I. Вступление этого монарха на престол было величайшей радостью для всего православного духовенства. Щедрой рукой истинно-православный Государь вознаграждал архиерейские дома, монастыри и церкви за понесенные ими в минувшие не малые годы разнообразные лишения и скорби. Тогда от Высочайших щедрот блаженные и вечнодостойные памяти благодетеля-Монарха и Валаамскому монастырю пожалованы были, в 1797 году, рыбные ловли и сенные покосы, состоящие в Кюменском приходе Выборгской губернии, и мучная мельница, находившаяся на р. Хегфоре⁶². Эти пожалования составляли тогда и составляют в настоящее время важнейший источник содержания монастыря. Обитель, отдавала означенные угодья в аренду, получала за них первоначально по 3020 рублей ежегодно.

В 1798 году, по Высочайшему повелению, увеличена была сумма, отпускаемая из казны на больничных монахов, прибавлением еще 60 рублей и таким образом всей суммы на больничных отпускалось ежегодно 100 р.

Министр морских сил, адмирал П.В. Чичагов предложил монастырю принять, взамен Высочайше пожалованной хегфорской мельницы, хегфорские казенные луга. Такая перемена выгодна была для обители, ибо с лугов можно было получать арендной платы по 250 рублей ежегодно, тогда как мельница приносила монастырю в год доход не более 200 рублей; монастырь согласился, и с Высочайшего соизволения, в 1816 году, хегфорские и перноские луга поступили в пользу обители, а хегфорская мельница отошла в ведомство казны⁶³.

Сверх этого, монастырь получал, хотя и незначительные, доходы с двух подворий, из коих одно находилось в г. Сердоболе, а другое в С.–Петербурге. А по продаже С.–Петербургского подворья ведомству Императорского Человеколюбивого Общества за 30 т. р. ассигнациями, доходы доставляла часовня, вновь устроенная на означенные деньги в С.–Петербурге же. У Малоохтенского перевоза.

Таким образом, монастырские положительные доходы в правление игумена Иннокентия доходили слишком до 5000 р. По ведомостям 1804 года были показаны два билета кредитных учреждений, каждый в 1000 руб. Это были первые билеты на капитал монастырский. К ним с течением времени присоединены были разные вклады, о которых скажется подробно в следующей главе.

В 1819 году штат больничных в Валаамском монастыре увеличен прибавкой 15 вакансий для монашествующих, содержание которых монастырь принял на себя⁶⁴. Этим исполнилось желание о. Иннокентия, чтобы больные монашествующие, немогущие проходить послушаний, остаток дней своих проводили спокойно.

К облегчению содержания монастыря значительно способствовали делаемые в его пользу разными лицами пожертвования и вклады.

а) От щедрот Императрицы Елисаветы Петровны присланы были на Валаам: ковчег серебряный без пробы, в виде четырехугольного ящика с балдахином, и серебряный ковшик для подавания теплоты. Весу в ковчеге и ковшике 203 золотника; риза настоятельская золотой парчи; у ней по бледно-малиновому бархатному полю золотые букеты и разводы; оплечье ризы вышито по малиновому бархату китайским крупным жемчугом и мелкими перламутровыми зернами, местами же – серебряной битью.

б) Преосв. Гавриил, митрополит С.–Петербургский, нередко делал в монастырь разные приношения. В 1786 году от него пожертвовано было Евангелие в серебряном окладе, с надписью: «Евангелие Преображенского Валаамского монастыря подаяния преосвященного Гавриила, архиепископа С.–Петербургского и ревельского». Потом поступила от него книга Иоанна Лествичника, напечатанная в Москве 1785 г., с надписью на обороте первого заглавного листа: «Сею святаго Иоанна Лествичника книгою благословляю братию Валаамской обители, пастырски увещевая, да почерпают из нея правила и наставления к совершенству душеспасительнаго христианскаго жития. Гавриил митрополит новгородский». Другая рукописная книга под заглавием: «Путешествие в Иерусалим монаха Никанора Москвитина в 1796 году». Она поднесена была митрополиту Гавриилу, а от него передана на Валаам.

в) В 1820-м году пожалована в монастырь от Государя Императора Александра I золотой парчи богатая ризница: 11 риз священнических, в том числе риза настоятельская с бархатным, шитым золотом оплечьем, пять стихарей, бархатное оплечье протодиаконскогостихаря шито золотом, одежды и покровы на престол, жертвенник и два аналогия, 11 подризников серебряного фризе, зеленого бархата шитые золотом палица и набедренник, 16 поручей, 11 поясов и 5 орарей. Как бы в последний уже священный и загробный дар Императора Александра, в 1826 году, по кончине его, препровождены были в Валаамский монастырь, по Высочайшему повелению, покров золотосеребряной парчи, покрывавший Благословенного во все время печального провождения тела его из г. Таганрога в С.–Петербург, подушка золотого глазета из-под его короны, шесть бронзовых ножек из-под гроба, десять траурных гербов⁶⁵ и колокол, слитый из мишурных гасов, бахромы и кистей, оставшихся от убранства церквей при погребальной процессии⁶⁶.

Многие доброхотные датели, из уважения к Валаамским старцам, посвятившим дни свои богоугодной жизни⁶⁷, соспешествовали своими пожертвованиями к устройству их святой обители.

Первый пример на этот случай подал Валаамский же игумен, старец Назарий. Отъезжая в Саровскую пустынь, он оставил Валаамскому монастырю пожертвованные лично ему на путевые издержки от неизвестных благотворителей три билета, каждый в 1000 руб. асс., итого 3000, с условием обращать проценты с них на пропитание братий.

Министр коммерции граф Николай Петрович Румянцев, при письме своем от 29 июля 1805 года, препроводил к высокопреосвященнейшему Амвросию, митрополиту новгородскому и С.–Петербургскому, медную доску и 200 экземпляров вида Валаамского монастыря для продажи их в пользу обители, изъявляя усердие приготовить этих видов еще на свой счет, когда препровождаемые разойдутся⁶⁸.

Граф Николай Петрович Шереметьев пожертвовал 2000 р. асс. на построение при монастыре больницы.

Граф Чернышев доставил в обитель билет С.–Петербургской сохранной казны в 600 р. асс. на вечное поминовение своей супруги Елизаветы Александровны, урожденной княжны Белосельской-Белозерской.

Строитель Палеостровского монастыря о. Иосиф пожертвовал также билет С.–Петербургской сохранной казны в 1000 р. с тем, чтобы проценты отпускаемы были ежегодно в пособие содержания при монастыре больницы.

От архимандрита Соловецкого монастыря Макария, на вечное поминовение души его, по завещению получено 100 р. асс.

Из олонецкой духовной консистории при указе получено 20 руб. по завещанию преосвященного Антония, на поминовение души его.

Устраиваясь медленно в материальном отношении, Валаамская обитель не скоро восстановилась после страшного разорения от иноверцев и во внутренней своей жизни. В 1733 году, спустя весьма значительное время после освящения первой церкви Преображения с двумя приделами, последовавшего в 1719 году, всех братий в обители было двадцать два человека, в том числе только два иеромонаха, а иеродиаконов и ни одного не было⁶⁹. Прошло еще около тридцати лет, но внутреннее положение монастыря не много улучшилось и далеко стояло от желаемого совершенства. Так в 1762 году в числе монастырского братства были люди престарелые. Один, напр., иеромонах был 73 лет; бывший прежде строителем, монах Иосиф – 80, четыре монаха, из которых старшему было – 82 года, а младшему – 55; схимонах – 87, псаломщик – 70, определенный в братство – 83 лет; всех братий с игуменом числилось 18 человек⁷⁰. Некому было править чреды священнослужения, некому было состоять в клире. Помещенные по этому случаю в монастырь, по распоряжению епархиального начальства, белый священник, диакон и четыре причетника с семьями, нерадиво исполняя свои обязанности, только постоянно спорили с о. игуменом Ефремом о доходах. Миролюбивый старец согласился уступить им половинную часть их кружечного церковного дохода, всю пашенную землю, намереваясь довольствовать братию покупным хлебом, половину ежегодного арендного сбора с новопостроенных лавок и амбаров, часть сенокосной земли, с которой ежегодно собиралось до 100 возов сена, 4 лошади и 3 коровы, составлявшие половинную часть монастырского скота. Все это старец уступал священно-церковнослужителям, как он сам выражался, «изволяя по старости быть в покои в кельи своей, не отрекаясь от трудов своей должности и желая только, чтобы они были довольны и не трудили его по старости и не скучали». Преосвященный митрополит Гавриил, которому объяснены были в прошении означенные уступки, одобрил желание старца; но эта снисходительная мера не водворила спокойствия.

Не велики были и кружечные доходы монастыря: в течение года число их не превышало 100 руб. Немного поступило и пожертвований в пользу обители во все время правления отца игумена Ефрема. Привести Валаамский монастырь в цветущее состояние, по внутреннему его устройству, Господь Бог предназначил преосвященному Гавриилу, С.–Петербургскому митрополиту, деятельностью упомянутого саровского старца Назария. Со времени вступления отца Назария в управление Валаамским монастырем, действительно начинается эпоха внутреннего возрождения обители. Известность добродетельной его жизни и опытность в подвижничестве в скором времени собрали на Валаам под его мудрое управление значительное братство. Число иноков при нем возросло в 1796 году до 55 человек: 10 было иеромонахов, 5 иеродиаконов, 24 монаха и 16 рясофорных, да, сверх того, были еще так называемые по монастырям – трудники⁷¹. Число это превзошло ожидания самого старца Назария, который, нашедши монастырь почти без братства, считал за особенную милость Божию, если соберется к нему братии человек до тридцати. В 1809 году, по именному повелению Императора Павла I-го, штатное число монашествующих на Валааме умножено было до тридцати человек. Указом от 11 мая 1811 года за № 1499, к штатному положению Валаамского монастыря прибавлено монашествующих еще 20 человек, так, чтобы число их состояло из 50, со следующим разделением: иеромонахов – 20, иеродиаконов – 10 и монахов – 20⁷².

Отец Назарий, исполняя волю архипастыря, ввел в Валаамском монастыре общежительный устав Саровской пустыни. Подлинник саровского устава был составлен на основании древних правил иноческой жизни в 1706 году одним из первоначальников Саровской пустыни, иеромонахом Исаакием, и утвержден для употребления в 1711 году местоблюстителем патриаршего престола рязанским митрополитом Стефаном Яворским, глубоким знатоком древностей церковных, пастырем высокой жизни и непоколебимой преданности Православно-кафолической Церкви. Валаамский устав есть точный список с устава Саровской пустыни. Он написан славянскими буквами на 124 листах в четверть. Сущность его можно представить в следующем виде:

Устав разделяется на две части, или на два отдела. В первом отделе изложены правила благочиния в 24 главах; во втором – порядок, в котором должно отправляться Богослужение, в особенности монашеское правило и всенощные бдения.

В 1-й главе первого отдела заповедуется настоятелю жить с братией в единодушии, иметь с ними все общее, отечески наставлять заповедям Господним и церковным преданиям, обличать и смирять непокорных перед всей братией, о всех делах советоваться с братией и без совета их ничего не делать.

Во 2-й главе заповедуется братии быть в полном послушании у настоятеля, во взаимной между собой любви и согласии.

В 3-й главе подтверждается настоятелю и братии тщательное, от всей души исполнение Христовых заповедей и хранению церковных преданий.

В 4-й обязываются, как настоятель, так и братия, участвовать в Богослужении и отправлять вместе правило: в общежитии должно быть, по апостольскому и отеческому преданию, все общее; самая молитва должна быть отправляема всеми в церкви.

В 5-й главе говорится, собственно, об отправлении правила всеми вместе в церкви. Если бы кто пожелал большего правила: тот с совета и благословения настоятеля, невозбранно может в келии удовлетворять своей благочестивой ревности, никак не оставляя общего правила и общих трудов.

В 6-й главе обязываются и настоятель, и братия, в особенности же настоятель, отнюдь не употреблять пищи вне общей трапезы. Если же кто пожелает бо́льшего воздержания, тот должен обратиться к духовному совету настоятеля, чтобы все совершалось во спасение душ, а не по бесовскому коварству.

В 7-й главе предписывается сохранять молчание во время трапезы и внимать чтению.

В 8-й воспрещается и настоятелю, и братии держать в монастыре и употреблять, даже вне монастыря, какие бы то ни было хмельные напитки.

В 9-й воспрещается братии по повечерии беседовать друг с другом и посещать друг друга, но с молчанием спешить в свои келии, упражняться перед сном в молитве и чтении, чтобы бодрее и внимательнее быть при наступающей утрени.

В 10-й воспрещается братии принимать в келии мирских людей, в особенности женского пола и отроков.

В 11-й воспрещается братии, без ведома и благословения настоятеля, писать и принимать письма.

В 12-й воспрещается братии, за исключением настоятеля, без особой благословной причины входить в разговоры с приезжающими в монастырь монахами и мирскими.

В 13-й повелевается братии обличать и останавливать тех членов своего общества, которые позволяют себе произносить душевредные слова, порочить и осуждать ближних; в случае же неисправления, доносить о них игумену.

В 14-й воспрещается братии выходить, без благословения настоятеля, из монастыря в лес и куда бы то ни было.

В 15-й воспрещается братии заниматься каким-либо рукоделием для себя, собственно, и без благословения настоятеля.

В 16-й воспрещается настоятелю и братии иметь какую-либо самомалейшую собственность. Вновь вступающий в монастырь обязывается не оставлять ни у себя, ни у знакомых и родственников ни денег, ни вещей, как бы они велики или ничтожны ни были, но предоставлять все монастырю в распоряжение настоятеля, а предоставленное монастырю уже не считать своим.

В 17-й главе обязывается всякий брат, когда подадут ему милостыню для монастыря или, собственно, для него – будет ли эта милостыня состоять в деньгах, или съестных припасах, или одежде, или пище, или какой другой вещи – все представлять в монастырь в пользу общежития, а собственно, в свою пользу ничего не брать и не утаивать.

В 18-й главе воспрещается всякому брату брать какую бы то ни было монастырскую вещь, самомалейшую, без благословения настоятеля. Взявший что без благословения считается украденным. Если же посторонний возьмет вещь, принадлежащую монастырю, то не смущаться, а с сохранением спокойствия уведомить о том настоятеля.

В 19-й главе заповедуется братии сохранение благочиния при общих и частных послушаниях. Старший из братии, находящейся на каком-либо послушании, должен наблюдать, чтобы они воздерживались от празднословия. Старший брат должен в то время, как другие работают, если труд такого рода, что может препровождаться чтением, занимать их душеполезным чтением или и сам трудиться с ними. Настоятель должен внимательно наблюдать как за старшими в послушаниях, так и за прочими трудящимися братиями. (Старших он должен научать монашеской жизни, и когда кого из старших признает недостаточным для пользования подведомственных ему братий, то заменять его другим). Прочей же братии настоятель должен возлагать послушания, сообразуясь с душевными и телесными свойствами каждого; употреблять неграмотных и крепких: для земляных и других тяжелых работ, а братиям слабого сложения предоставлять послушания более легкие, наблюдая, чтобы никто не предавался праздности и лености.

В 20-й главе воспрещается принимать монахов и послушников из других монастырей без согласия их настоятелей. Если же кто пожелает переместиться из другого монастыря с согласия своего настоятеля, того не скоро принимать, но сперва объявить ему устав монастыря и вручить кому-либо из братии в научение; по испытании и по принятии от него обета во всем подчиниться уставу – принять. Время испытания для лиц известных монастырю назначено шесть месяцев, а для неизвестных три года.

В 21-й главе завещается увещевать того брата, который, по отдании своего имущества в монастырь, захотел бы взять назад все, или часть; непокоряющегося увещеванию устранять от общества.

В 22-й предписывается увещевать того монаха или послушника, который захочет выйти из монастыря, по причине какой-нибудь скорби; непокоряющегося отпускать, не дав ему мира, как мытарю и язычнику, как уподобившемуся Иуде предателю.

В 23-й повелевается оставившего таким образом монастырь, впоследствии возвратившегося с покаянием и обещающегося до конца жизни пребывать в монастыре, принимать, но взяв наперед с него письменное удостоверение, что впредь он будет терпелив, смирен и покорлив.

В 24-й главе сказано: если настоятель этой обители, или кто из братий, особенно же настоятель начнет разорять устав и вводить соблазн: то все братия, сошедшись о Христе и посоветовавшись между собой о точном хранении устава, должны идти к настоятелю и, предложив ему упущения, сделать ему, нисколько не стыдясь, увещание об исправлении. Если же настоятель не примет совета всей братии: то братия должны немедленно донести епархиальному архиерею о поведении их настоятеля и просить архипастырского благословения его сменить и избрать другого настоятеля из среды братства, постриженика обители, способного к правлению и тщательного блюстителя устава. Самый устав предписывается представлять на подтверждение архиерея. После этой последней главы сказано в подлиннике, что устав написан на 42 листах; на стольких листах находится он и в копии. В заключении написано очень сильно пространное и душеполезное наставление, наполненное цитатами из отеческих книг, о пользе устава и правил для иноческой жизни, и о вреде, проистекающем от самоволия, самочиния и беспорядка.

Во втором отделе предписывается вообще отправлять все Богослужение единогласно, со вниманием и благоговением; стихиры петь по канонарху, в случае же нужды, читать протяжно, на канонах припевы петь по клиросам, неупустительно совершать чтение святого писания по 3 и 6-й песни и в прочее время, когда оно положено. Под именем святого писания разумеются здесь творения святых отцов Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника и других, как значится в церковном уставе. Чтение это возложено на настоятеля или на кого-либо из первейших братий, могущего читать внятно и темное для простейших и неграмотных объяснять им. Вообще признается присутствие настоятеля при всяком Богослужении его непременной обязанностью. Иноческое правило разделяется на две половины: первая половина состоит из акафистов Сладчайшему Иисусу и Божией Матери и канона Ангелу Хранителю и совершается на повечерии; вторая отправляется после вечерней трапезы (ужина) и состоит из молитв на сон грядущим, многих земных и поясных поклонов и упражнения умственной молитвой. По окончании сего правила братия испрашивают прощение и благословение у настоятеля и расходятся по келиям для отдохновения. Уставом полагается отправлять всенощные бдения перед воскресными днями в течение всего года; начинаться они должны летом в шесть часов пополудни, а зимой в полночь. В каждый воскресный день должен отправляться молебен Божией Матери; в Валаамском монастыре он соединяется с молебном преподобным Сергию и Герману Валаамским. Во все продолжение первой седмицы Великого поста до субботы положено быть неусыпаемому пению псалтыря, которое отправляют день и ночь братия, сменяясь по чередам. Это пение, или протяжное чтение псалтыря производится между службами и оканчивается перед самым началом литургии в субботу.

В конце рукописи Валаамского устава имеются следующие надписи, утверждающие и освящающие употребление его для Валаамской обители:

1) Сей общежительный Саровской пустыни устав в Валаамском монастыре тщательно хранить благословляем и утверждаем. Смиренный Гавриил, митрополит Великого Новгорода и С.-Петербурга, марта 19 дня 1784 г.

2) Означенный Валаамского монастыря устав, утверждая, тщательно хранить благословляем. Смиренный Амвросий, митрополит Новгородский и С.-Петербургский. 1803 года, июля 29 дня.

3) Прописанный устав исполнять в Валаамском монастыре без упущения и впредь благословляем. Смиренный Михаил, митрополит Новгородский и С.-Петербургский, 1819 года марта 22 дня.

Сверх того, преосвященный митрополит Гавриил прислал на Валаам от 9 марта 1787 года грамоту о непременном исполнении общежительного устава в Валаамском монастыре, следующего содержания:

«Божиею милостию смиренный Гавриил, митрополит Великаго Новгорода и С.-Петербурга.

Премилосердый Бог, пекийся о спасении всякаго человека, удостоверил нас о Своем человеколюбии явлением в мир сей во плоти, да всех в познание спасительныя истины приведет; при каковом уверении различныя устроевает к расположению и силе каждаго средства, дабы человека удалить от искушений и соделать волю его преклонной к содействию благости Своея, и яко ревностнейшим в течении пути добродетельнаго, тако и колеблющимся от искушений уготовил места, соответствующия расположению их, дабы с большею удобностию и благоотишием могли возносить мысли свои к престолу величества Его и соединять дух свой с Ним.

Таков есть на озере Ладожском, прежде нарицаемом Нево, остров Валаам. Удаление его от берегов приносит обитающим на нем совершенное уединение от молвы житейской. Свидетельствуют сие то начавшие, то совершившие подвиг и просиявшие святостию жизни святые отцы: Сергий и Герман, Александр Свирский, Кирилл Белозерский, Савватий и прочие сия обители иноки, – повествовалось о них в житии преподобнаго Савватия Соловецкаго, яко подвижное имут житие, днем и нощию в благоугождение труждающеся, пищу же имут от трудов рук своих.

Мы, имуще толиких облак свидетельствующих, видим промыслом Спасителя мира устроену быти сему острову ко пребыванию иночествующих и пекущися по долгу нашему о спасении их, дабы возстановить в нем селение святых и тем принести Спасителю мира Иисусу Христу благоугодную жертву, установляем, да всегда в нем правила хранимыя пустыни Саровской содержатся непреложно.

Сего ради и призвахом из оныя Саровския пустыны честнаго отца иеромонаха Назария, известны суще о его подвигах и усердии: утверждати иночествующих в спасительной жизни. Ему же оныя правила для непрерывнаго в Валаамском монастыре хранения вверяем и утверждаем граомотою сею, запечатленною печатию и подписанною нашею рукою. Мы преклоняем колена сердца нашего к Отцу Господа нашего Иисуса Христа, из него же всяко отечество на небесех и на земли именуется, да даст им по богатству славы Своея утвердитися духом Его во внутреннем человеке верно в сердцах их; да возмогут разумети преуспевающую разум любовь Христову и мир Божий, превосходяй всяк ум, да соблюдет сердца их по богатству своему о Христе Иисусе. Аминь. 1787 г., марта 9-го».

У подлинной грамоты печать сургучная, в оловянном футляре.

При введении Саровского общежития устава в Валаамском монастыре, согласно с древними его порядками, оставлены неприкосновенными: 1) жизнь скитская и 2) отшельническая. Руководимые опытным настоятелем, Валаамские иноки преуспевали во всех родах подвижничества в общежитии, в жизни скитской и отшельничестве.

Валаамские иноки, воспитанные исторически в духе строгого исполнения своих правил, не могут снести ни малейшего нарушения или ослабления своего подвижничества, хотя это и облегчало бы значительно духовные труды их. Так один из прежних игуменов, по имени Вениамин, позволил было себе раз нарушить устав и сократить церковную службу. Между старцами это обстоятельство произвело сильный ропот. Даже подначальные не хотели повиноваться игумену в его желаниях против сокращения устава. Вся обитель пришла в смущение. О. Вениамин должен был, с соизволения архипастыря, сложить с себя настоятельство; на место его избран был о. игумен Дамаскин. Только с восстановлением во всей строгости древних порядков, братия успокоились и в мире обратились к прежнему своему деланию на спасение души.

***

Слава об устройстве обители распространилась даже за пределы православной России. Из Афонских монастырей приходили посмотреть на Валаамскую обитель и, по ее правильной организации в духе православного аскетизма, предпочитали ее даже монастырям Афонской горы⁷³.

Академик Николай Озерецковский, объехавший Ладожское озеро и посетивший Валаамскую обитель в 1785 году, в описании своего путешествия с особенной похвалой отзывается о Валаамском братстве. Мнение Озерецковского весьма замечательно и говорит в пользу обители более слов повествователя; ибо Озерецковский, как видно из его книги, не был сторонником иночества и на жизнь монашескую, по духу своего времени, смотрел весьма неправильно; но и этот человек, непосредственно наблюдавший Валаам, смотревший сознательно, но пристрастными глазами на иноков, посовестился не отдать справедливости их жизни на Валааме. Он говорит, что «нынешние пустынники ведут жизнь трудолюбивую; в обществе их, которое состоит, по крайней мере, из двадцати человек, не видно ни малого несогласия; они ничего не имеют порознь. А всем владеют вместе; но паче всего похвальна их трезвость, которую наблюдают очень строго и не впускают к себе на остров ни вина, ни водки, как только во время ярмарки, да и тогда не только сами напитков оных не употребляют, но еще сожалеют о посторонних, коим вино нравится, ропщут на привозящих оное целовальников, и желают, чтобы лучше не было у них ярмарки, нежели чтобы во время оной привозилось горячее вино. Ибо хотя все они совсем не пьют, но все-таки боятся, чтобы кого-нибудь из них не соблазнил пример приезжих, или не искусил дьявол.

На всем острове Валааме, кроме монастыря, нет никакого другого селения, а находятся только в разных местах пустые хижинки, нарочно построенные для бо́льшего уединения Валаамским пустынникам, из коих иные удаляются туда от своей собратии и живут в них по нескольку недель и месяцев. Для сих пустынек избраны места самые красивые, где взор наслаждается приятностью дерев, произрастений, каменных утесов и долин, а душа питается размышлениями, кои рождает тишина и уединение. Но и без сих пустынек пребывание в самом монастыре столь уединенно, что, кроме годовой ярмарки, очень редко бывают там приезжие люди. Окружающее остров сей Ладожское озеро отделяет Валаамских пустынников от сообщения с набережными жителями, и никто из них туда не ездит, как разве по случаю; потому Валаамский монастырь наиспокойнейшим может быть убежищем для людей.

При довольстве всего для жизни потребного, в безмолвной тишине и спокойствии, пустынники оные блаженную ведут жизнь и имеют действительно причину вести себя соответственно своему званию, в чем и не можно не отдать им справедливости. Ибо живут они благонравно и ежедневно отправляют установленное церковнослужение; обедний и вечерний стол имеют все вместе; причем обыкновенно глубокое наблюдается молчание, для сохранения которого один из братий громко и явственно читает, стоя, какую-нибудь церковную книгу, когда другие брашно свое вкушают. Обыкновенная их пища состоит во щах, ухе и каше. Яств сих по тарелкам они не разливают, а вместе черпают их из больших деревянных чаш деревянными ложками, и салфеток для утирания не держат. Во время стола прислуживают из них младшие; по окончании оного все вместе громогласно читают молитву и расходятся по своим кельям, где упражняются в разных рукодельях, как например: точат кленовые ложки и четки, вырезают кипарисные кресты и пр., а в летнее время работают в огородах, пашут землю, жнут хлеб и косят сено. Строитель Назарий во всех сих работах равное с другими принимает участие»⁷⁴.

Когда преосвященный митрополит Гавриил хотел издать «Добротолюбие» и другие отеческие писания, то трудившимся в переводе он предписал постоянно советоваться обо всем, что находили нужным исправить, с духовными старцами, проходившими самым делом высокое учение, предлагаемое в «Добротолюбии»⁷⁵. В числе сих старцев первым был отец Назарий. «Они – говорил преосвященный ученым переводчикам – хотя и не знают так, как вы, греческого языка, но лучше вас знают из опыта духовные истины, непостигаемые одним только книжным учением, и потому правильнее вас могут понимать смысл наставлений, содержащихся в этой книге»⁷⁶.

***

Молва о духовной жизни Валаамских иноков привлекала на Валаам подвижников из других обителей, подобно тому, как это было в XIV и XV столетиях. Так в 1812 году прибыл из Палеостровской обители на Валаам и поселился в скиту великий старец того времени схимонах Феодор, постриженец Молдовлахийского Нямецкого монастыря, ученик великих и приснопамятных старцев, архимандритов того монастыря, Паисия и Феодосия. За ним пришли туда из Белых Берегов (так называется пустынь, находящаяся в Брянском уезде Орловской епархии) духовные сподвижники его и спостники иеромонах Клеопа и Леонид, бывший уже строителем в Белобережской пустыне, но добровольно сложивший с себя это звание по иноческому самоуничижению. За этими старцами потянулись понемногу и ученики их, в числе которых в 1814 году явился о. Иоанникий, бывший на Валааме год просфорником, два года келарем, а в 1821 году в Петербурге на монастырском подворье исправлявший должность эконома. Все эти люди, и особенно из них старцы: Феодор, Клеопа и Леонид искали, по собственным словам, их, как бы, где удобнее спасти себя от мирских соблазнов и пожить в уединении, постничестве и трудах монастырских⁷⁷. Около шести лет пребывали они в Валаамском скиту, как в надежном пристанище спасения, и по кончине одного из них, иеросхимонаха Клеопы, последовавшей 19 мая 1816 г., переместились в Александро-Свирский монастырь. Советами духовной мудрости их пользовались многие из Валаамских братий, в том числе бывший на Валааме игуменом Варлаам и братский духовник, впоследствии иеросхимонах Евфимий, о которых будем говорить ниже. Кротко было, но незабвенно, пребывание блаженных странников на Валааме. А из учеников их, полагавших начало духовной жизни на Валааме, Иоанникий соделался впоследствии времени великим подвижником и скончался в 1853 году в сане схимонаха, под именем Леонида, в скиту Св. Предтечи при Оптиной пустыне⁷⁸.

В это время пришел на Валаам для спасения души инок Иоасаф, по фамилии Болотов, бывший впоследствии епископом кадьякским. Он родился в 1761 году, января 22 дня, Тверской губернии, Кашинского уезда, в селе Стражкове, от священника Илии Болотова, и при крещении наречен был Иоанном. Рано в нем обнаружились дарования, энергия и любовь к учению. Первоначальное образование он получил в кашинском духовном училище, бывшем тогда в Дмитровском монастыре; потом до богословского класса обучался он в тверской семинарии, а затем перешел в ярославскую семинарию, где и окончил курс в числе самых лучших воспитанников.

Чувствуя призвание к иноческой жизни, преосвященный Иоасаф (в то время еще Иоанн), по окончании курса учения, не желал поступить в приходские священники, хотя ему и предлагали много мест. Однако же, чтобы дать себе время убедиться в твердости этого призвания и из любви к просвещению, он предварительно поступил на должность учителя угличского духовного училища, которую и исполнял около четырех лет. В 1786 году, бывши 25 лет от роду, он принял пострижение, с именем Иоасафа в Толгском монастыре, что близ Ярославля, откуда, ради бо́льшего уединения, перешел в Югскую Дорофееву пустынь (Угличского уезда), а из нее в Валаамский монастырь. Пустынное уединение этой обители, этой обители, строгость жизни ее монашествующих и святость ее настоятеля (о. Назария) чрезвычайно нравились молодому иноку; в ней он хотел жить и подвизаться в подвигах благочестия до конца земного своего странствования.

Наследник цесаревич великий князь Павел Петрович был много наслышан о добродетельной жизни отца Назария и об устройстве Валаамского монастыря. Увидав однажды в С.–Петербурге на Выборгской стороне, двух старцев в убогом рубище, он спросил их: «откуда вы, и что за старцы?» и узнав, что один из них был игумен Назарий, благодарил его за успешное восстановление Валаамской обители.

Чтобы дать понятие о подвижническом духе, которым в это время водились иноки Валаамского монастыря, мы представляем отдельным изданием книгу, изданную Валаамским монастырем⁷⁹: наставления старца игумена Назария о монашестве и препровождении дня иноком в монастыре. В этих постановлениях выражается вполне строгий взгляд Валаамского игумена на монастырское житие. По этому-то взгляду блаженной памяти о. Назарий располагал жизнь Валаамских иноков, устрояя, с благословения преосвященного Гавриила митрополита, внутренний быт Валаамской обители. Последующим настоятелям оставалось только поддерживать и развивать в силе тот дух иночествования, который воскрес на Валааме с водворением в нем старца Назария.

***

Мы уже знаем от Озерецковского, свидетеля беспристрастного, что иноки Валаамского монастыря, по своему отвращению к спиртуозным напиткам всякого рода, по любви к безмолвию, несовместному с суетой житейской, неласково смотрели на ярмарку, с давних пор учрежденную на Валааме. Они лучше хотели пожертвовать вещественными выгодами, приносимыми на поддержание монастыря, чем переносить нравственные неудобства ярмарочного времени. Искренность их желаний оправдалась самым делом. К концу управления на Валаамском монастыре игумена о. Назария, по предстательству братии, ярмарка действительно с Валаама переведена была в г. Сердоболь. Новая местность, конечно, выгоднее и удобнее для торговцев и покупателей. Но, к обоюдной пользе, и братство Валаамского монастыря освободилось от молвы житейской, чтобы непрерывно и ненарушимо проходить тихое и безмолвное житие, во всяком благочестии и чистоте.

Валаамский монастырь на подворье в С.–Петербурге должен был, по разным нуждам, содержать до 16 братий. Из них один был старшим, другой казначеем, прочие служили по разным послушаниям. Избирали на жительство в С.–Петербурге людей твердых в правилах благочестия. Петербургское братство – это был в малом виде тот же Валаамский монастырь. Инокам вменено в обязанность хранить те же условия жизни, которые приняты на Валааме. Игумены зорко следили за живущими в Петербурге. Сверх того, в бытность отца Иоанникия казначеем на подворье, известный схимонах Феодор из Александро-Свирского монастыря, проведший несколько времени на Валааме, много поддерживал живущих на подворье своими письмами и советами.

Вот правила, которым предлагал следовать о. Феодор схимонах. «О Г. (Гавриилу) и о. И. (Иоанникию) написанные сии статьи, с Божиею помощию, нужно исполняти:

Во-первых, пренужно прощения просить у о. игумена за преслушание, что не пошел считать кружечной суммы, и дабы впредь с помощию Божиею, когда позовут, быть готовым.

О. И. за самочинную покупку и за преслушание прежде назначенной о. игуменом епитимии должно потщиться, испросив у него благословения на трапезе, выполнить.

В какое послушание ни положены, то должны мы свой стих помнити, а в посторонния другия отнюдь не мешаться. Без благословения о. игумена, или от него кому поручено будет правление, тайно, как для себя, так и для прочих никаковых вещей не покупать; поскольку сие вменяется в святотатство, как о сем пишет святый Симеон Новый Богослов в гл. 56-й.

В волю Божию всегда должно располагатися; а как волю Божию познати, о том со смирением старших отец или братий вопрошати, о чем пишет св. Иоанн Лествичник в слове 26, о рассуждении благорассудном, в начале слова.

Без благословения о. игумена, или кому начальство поручено будет, по тюрьмам и больницам мирским для посещения не ходить; а равно и ко своим единоградцам, мирским людям, без благословения отнюдь не таскаться.

В келии двум полезнее сидети, нежели единому, но только с единомысленным и в мудровании согласном.

При помощи Божией, всевозможно должны стараться на обеды не ходити, – кроме разве, когда необходимо случится по великой нужде, по приказанию о. игумена, или по нужде в дороге.

Начальствующих и прочую братию всевозможно, при помощи Божией, стараться ни в каких подозрениях не зазорить и не осуждать. Аще случится, яко человеку, кому провинитися, то должно вскоре раскаятися и полагати начало.

В книге св. Исаака Сирина приискать нижеписанныя слова и со вниманием прочитати.

В слове 30 в конце: яко же подобает прекословити помыслом лукавым; но возверзати себе на Бога, и проч.

В слове 36 в конце: не Дух Божий живет во иже в покои пребывающих, но диавол, и проч.

В слове 37 в конце: всякаго человека пользует искушение, и проч. До конца.

В слове 51: яко предаемии в руки судей мучитися, и проч.

В слове 55: Вопр. Аще подобает всем заповедем Господним хранимым быти, и проч. вопр. и ответы до конца.

В слове 78: да не взыщеши прияти совет от кого, не суща в пребывании твоем, и проч. В том же 78: егда обрящеши мир на пути твоем неизменен, тогда убойся, и проч. В том же 78 в конце: яко от духовнаго жезла в преуспеяние и ращение души бываемая искушения, и проч. до конца.

Сл. 79. О гордыни. Все сие слово многажды со вниманием прочитывать до конца.

В 50 в конце: лучше бо нам смерть в подвизе, нежели жити в падении.

О. Г… всевозможно стараться признавати свою немощь. Наедине с женою не сообращатися, хотя и случится написати помянцы и проч. А наибольши в своей келии, по крайне мере, чтоб был третий.

Всячески при помощи Божией, остерегатися в начальническия дела не мешатися, но только тому внимати опасно и исполняти со страхом Божиим, которое от начальства за послушание поручено будет.

Кроме нужной собственной потребы и своей благословной вины под себе для разъезду извощиков не нанимать и без нужных потреб по С.–Петербургу не разъезжать.

От усердствующих к Вам христолюбцев денег для своих особенных потреб не брать, дабы для собрания денег и нам не уподобитися Иуде предателю. А когда вам в чем прилучится крайняя и необходимая нужда, тогда должны попросить со смирением у о. игумена, или кому поручится начальство. А разве нечто особенное кто возусердствует, то можно предложить, когда усердно расположится, на неугасимо горящее кандило иконы Божия Матери, сколько кому на сердце премилосердый Бог положит, на деревянное масло, и сие принять.

В дополнение вам, прелюбезнейшие наши отцы и собратия, присовокупим, аще восхощете вы нас послушати многогрешных и недостойных, то вы сами не должны о себе начинати никаковых дел о перемещении с подворья ни в какое место. Но когда, при всех наших вышеписанных предосторожностях, каковой возчувствуете в себе душевный вред: тогда просим вас немедленно сколько возможно, обстоятельно, письмом к нам многогрешным, написать на разсмотрение. И тогда аще премилосердый Господь потерпит грехам нашим и живи будем, то, с Божиею помощию, по возможности и по воле нашей, что усмотрим полезно душам нашим, потщимся написать к вам.

А когда вы будете по воле своей начинати или делати, то вы сами свой суд и бремя носити будете, а мы, хотя многогрешнии и недостойнии, но пребудем чисты от крови вашея.

Многогрешный и непотребный писал сии статьи иеросхимонах Лев, купно с советом единомысленнаго своего схимонаха отца Феодора, своею рукою. Я и свидетельствую о сем многогрешный и недостойный схимонах Феодор».

Иноки Валаамского монастыря, особенно из учеников схимонаха Феодора, неохотно жили на подворье в С.–Петербурге. Желание влекло их из шумной столицы опять в мирный Валаам или в как другой монастырь, только бы не оставаться среди мирского многолюдства. Раз в этом смысле они просили совета через письмо у схимонаха Феодора. Старец, удерживая их на пути иноческого послушания, писал следующее, на имя о. казначея Иоанникия:

«Пречестнейший и прелюбезнейший наш о Господе брат! Желаем тебе о Господе радоватися и благодушествовати.

Писание ваше получили и содержанию его, по силе скудоумия нашего, вняли, на что, при помощи Всемогущаго, и ответствуем. Вы просите о выходе с подворья в наш монастырь, или на подворье остаться, и полагаетеся о сем на нашу волю. Мы с Божиею помощию, по возможности нашей, мало не по тонку, однако довольно усмотрели ваше на подворье пребывание и сообращение в должностях ваших и со отцем вашим игуменом, и удивились вашему неистовству и злокозненным усильственным поступкам вашим, коими раздражаете и огорчаете старостныя седины его, и видно не устращают вас словеса св. апостола Павла: противляяйся власти, повелению Божию противляется. И с таковым беззаконным вашим жительством никогда не возможете мир Божий имети в душах ваших, а разве обручение геенны; и мы, с Божиею помощию, уразумели из обстоятельств ваших и сообращений, что вам теперь благословной вины не обретаем насильственно выходить в неизвестныя места. В подтверждение мы наслышаны от вернаго человека, что и архипастыря нашего соизволения и воли нет вам к выходу. И Господа ради вас вообще с о. Г… просим и молим постараться исправити злые ваши нравы и не употребляти своей треклятой воли, но во всем повиноваться отцу игумену, в чем только несть преступления заповеди Божией и предания св. Отец, и пожити до времени, поколь премилосердный Господь восхощет и доколе воля Его святая будет. И посылаем к вам бумагу, хотя и худо написанную рукою о. Гавриила, соглаголанною от уста наших, и по сей бумаге всевозможно старайтесь, при помощи Божией, в написанных неполезных поступках исправитися, и ежели законно и, по совести, положите начало, то, при помощи Всемогущаго Бога, увидите на опыте внутрь души отраду и покой. И сократя, пребываем с нашим обычным почтением и преданностью ваши покорные слуги и недостойные смолитвенники, многогрешный и недостойный иеросхимонах Лев и схимонах Феодор, земно кланяемся и просим ваших святых молитв, в подкрепление наших немощей душевных и телесных».

15-го февраля 1822 года. Александро-Свирский монастырь.

Были и некоторые прекословия между живущими на подворье и настоятельством Валаамского монастыря. Петербургские иноки писали о сем к схимонаху о. Феодору, но мудрый и благочестивый старец, не щадя иноков, написал им следующее исполненное правды послание:

«Прелюбезнейшие наши отцы и собратия о. Г… и о. И…, усердно желаем вам о едином Пресладчайшем Господе Иисусе радоватися и благодушествовати.

Приятное писание ваше мы недостойнии получили и 2 ф. калгану и инбирю от служителя нашего Филиппа Ефремова, и покорно благодарим за уведомления ваши. Мы не тому удивляемся, прелюбезнейший наш батюшка о. Г…, что вы оставляете свои душевныя язвы врачевати, а сокрушаетеся и смущаетеся о чужих мнимых вами недостатках, а кольми паче о настоятельских обстоятельствах. Мы о распоряжениях начальников ответа Богу давати не будем; а они за нас подчиненных неотменно ответ Богу отдадут. Аще и святый будет настоятель, а мы будем стропотны и непокоривы и по своим волям ходящии, никакой нам пользы не будем, а разве большее осуждение будет. Внимаем себе и о своих душах печемся, како предстати пред судилищем Христовым, и ответ отдати Богу за содеянныя нами дела, словеса и помышления, а не о других нам самим немощным пещися, но оставим та сильным и здравым и могущим пользовати других. А о сем ты не удивляйся, что по приезде твоем и по прочтении писем, о. И… ю напало большее разслабление от уныния: если бы он располагался в волю Божию о жительстве своем, как и мы многогрешнии прежде вам советовали, то получа и прочитавши письма, непременно должен ощутить облегчение и разрешение в душе своей. А теперь видно от действа, что он сложился по треклятой своей воли, как ему бес внушил и советовал, и теперь увидел, что его воля, советуемая от беса лукаваго, не исполняется, и от того он унывает и сокрушается. Но только вы будьте уверены от нас, что мы не обременяем вас и не понуждаем, чтобы вы нас слушали и нашего совету держались; а мы только делаем, чтобы нам свою совесть очистить и на страшном суде ответа Богу не отдать; а вы когда будете по своим волям жити и по своим хотениям, которые противны воле Божией, будете творити свой суд, носити и бремя будете, а мы чисти пребудем от крове вашея; а вы что будете сеять, то и пожнете. Ваши покорные слуги, многогрешные, немощные и разслабленные по всему иеросх. Лев и схимонах Феодор. Земно кланяемся и просим ваших св. молитв в подкрепление наших немощей душевных и телесных».

14-го марта 1822 г.

Достигши внутренней зрелости, Валаамский монастырь в это время проявил особенную свою деятельность как внутри, так и далеко за пределами своими.

Преосвященный Гавриил, зная духовную опытность отца Назария и других Валаамских старцев, старался отправлять на Валаам людей, преимущественно нуждавшихся в духовных наставлениях и требовавших бдительного о себе попечения. Так препровождены были в обитель: в 1783 году турок Василий Васильев, восприявший из магометанского закона святую веру Православного исповедания, и обратившиеся из раскола к Православной Церкви, в 1784 году, крестьянин Ксенофонт Шестаков и в 1790 году монах Иосиф и крестьянин господина Бутурлина Никифор.

О Шестакове писал святитель отцу Назарию:

«Пречестный отец строитель Назарий.

Посылаю к вам при сем, в силу Высочайшаго Ея Императорскаго Величества повеления, обратившагося из раскола крестьянина Ксенофонта Шестакова; приимите его с любовию и старайтесь внушить ему истины христианския и подвиги иночества: он сколько сперва был упорен, столько, по обращении, показывает усердие к святой Церкви; потщитесь в сем более его утвердить, и, по пострижении в монахи, которое не отлагайте, утвердите противу могущих колебать его искушений; примечайте расположения его сердца и меня о том уведомляйте, потщитесь сие так исполнить, чтоб могли вы заслужить от Спасителя нашего Иисуса Христа таковое о себе изречение, каковое Он о пекущихся о спасении других сказал: сице изведеши честное от недостойнаго, будеши яко уста Моя. Я, прося Его благость, чтобы в сем спасительном деле споспешествовал вам Своею благодатию, и свидетельствуя сим мое благословение, пребываю вседоброжелательный вам Гавриил, митрополит новгородский».

Сентября 13-го 1784 года.

Уведомляя об отправлении в монастырь монаха Иосифа и крестьянина Никифора, святитель писал, между прочим, отцу Назарию: «Ваш и братии вашей пример откроет ему (монаху Иосифу) познание, сколько он заблуждал; утешайте его и молитеся о нем»; и «чтобы он (крестьянин г. Бутурлина), удален будучи от соблазнов, научился подражать вашей жизни».

Такое высокое мнение имел преосвященный об отце Назарие и Валаамском братстве, и старцы вполне оправдывали доверенность великого архиерея. Через два года магометанин, восприявший православную веру, по добровольному желанию был пострижен в монашество. А крестьянине Ксенофонте Шестакове известны из собственных его записок следующие подробности. На обращение его из раскола к православию, между прочими, имел значительное влияние послушник Валаамского монастыря, названный у самого Шестакова Алексеем Николаевичем. По присоединении же, высокопреосвященный митрополит Гавриил спросил у него: «какое имеешь ты намерение: дома ли жить или в какой-нибудь св. обители?». Ксенофонт отвечал: «возвратиться домой нет у меня желания: мое истинное желание теперь поступить в Валаамский монастырь и облечься там в монашеский образ: ибо, слышал я, тамошние иноки имеют житие богоугодное». Владыка изъявил на то свое согласие и Ксенофонт отправлен был в Валаамскую обитель. Там в первый же год своего поступления он возжелал иноческого жития и был пострижен в монашество. При сем он назван Киприаном.

В 1796 году инок Киприан, ревнуя о высших подвигах иночества, принял схиму и назывался схимонахом Кириаком. Через два года он умер. Замечательна была кончина его. По выполнении христианского напутствия в жизнь вечную, он за час до смерти, лежа на одре, встал и попросил воды. Выпивши с ложечку, он с час времени полежал на постели и опять вставши сел и сказал: «теперь слава Тебе, Господи!» и с сими словами он опустил главу вниз и предаде дух Господу. Писавший сии заметки, на собственных записках, об обращении из раскола, заключил речь следующим благожеланием: вечная память достоблаженному брату нашему схимонаху Кириаку. Бог да ублажит его и упокоить и нас помилует, яко благ и человеколюбец. Аминь. Блаженная кончина его последовала 20 мая 1798 года, в четверток после полудня.

***

Устроившись сам, Валаамский монастырь имел благотворное действие и на другие обители. Искушенные в подвигах сыны его избираемы были в руководители других иноков. Так управлявший хозяйством на кюменских ловлях иеромонах Макарий в 1819 году был возведен в сан архимандрита и определен настоятелем в ставропигиальный Соловецкий монастырь. Иеромонах Феофан выбыл строителем во Введенскую Островскую обитель, иеромонах Пахомий поступил строителем в Палеостровский монастырь, иеромонах Дамаскин призван строителем в Коневскую обитель.

Особенно в деле устроения других обителей потрудился игумен Иннокентий. Трудами его возобновлены были две обители: Сяндемская и Андрусовская. Кроме общехристианских побуждений к возобновлению Андрусовской обители и Сяндемской, старец Иннокентий имел особое побуждение. Был в его жизни несчастный случай, по которому он тонул на воде. В минуты неизбежной опасности он вспомнил о св. Николае чудотворце и преподобномученике Адриане, стал взывать к ним из глубины сердца, произнес в душе обет и, как он убежден был в этом, их предстательством спасен от потопления. Посему еще в 1807 году старанием о. Иннокентия в упраздненной Андрусовской пустыне возобновлена была церковь св. Николая и снабжена надлежащей утварью. В 1814 году, по его предложению, С.–Петербургский купец Андрей Сергеев изъявил усердие пожертвовать капитал 6000 рублей для вечного обращения из процентво в пользу пустыни и, сверх того, обещал делать и другие пособия к ее содержанию, если только она со всеми своими угодьями приписана будет к Валаамскому монастырю и для отправления в ней ежедневно священнослужения будут назначены братия из Валаамской обители. Благочестивое желание купца Сергеева было изъяснено о. Иннокентием С.–Петербургскому Владыке, и святитель благословил, чтобы пустынь и братствующие состояли в полной зависимости и распоряжении Валаамского монастыря. В 1818 году, по ходатайству о. Иннокентия, согласно представлению митрополита и мнению Святейшего Синода, Высочайше повелено: Андрусовскую пустынь возвести в число заштатных монастырей, и тогда из Валаамской обители назначены были туда строитель и 6 человек братий.

В 1827 году о. Иннокентий просил Государя Императора об отводе земли с лесом для Сяндемской пустыни, приписанной к пустыне Андрусовской. Почему, по положению комитета гг. министров, последовало Высочайшее соизволение: «определить пустыне оклад денежный по 300 рублей ежегодно, вместо угодьев». Старанием о. Иннокентия в Сяндемской пустыне построена церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, на сумму в количестве 4175 рублей ассингац., всемилостивейше пожалованную, по прошению о. Иннокентия, Государем Императором Николаем Павловичем и при содействии частных благотворителей, в особенности С.–Петербургского купца Ивана Сидоровича Редуева, друга и почитателя о. Иннокентия. По его же ходатайству Государем Императором Александром I-м пожалованы в пустынь сребропозлащенные сосуды и годовой круг церковных книг; в 1827 году Государем Императором Николаем Павловичем пожалованы другие священнослужительские облачения и в то же время благочестивая графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская обогатила ризницу пустыни многими вкладами⁸⁰. В 1827 году старец Иннокентий приобрел для обители и внес в нее икону Владимирской Божией Матери в серебряной ризе с позлащенными венцами. В 1828 году в обе обители назначен был строителем Валаамский иеромонах Иосиф, с подчинением его надзору Валаамского настоятеля, которому было предоставлено епархиальным начальством право сменять по своему усмотрению строителей и братий пустыни, донося о своих распоряжениях только к сведению духовной консистории. Такое распоряжение начальства последовало, собственно, потому что главным попечителем в деле восстановления пустыней был о. игумен Иннокентий. Так старанием о. Иннокентия упраздненные и опустевшие обители Андрусовская и Сяндемская восстановились, возымели средства к существованию и по настоящее время, управляясь каждая своим строителем, имеют довольно значительное братство.

Сверх того, своим отличным внутренним устройством Валаамский монастырь имел в виду других обителей такое значение, что некоторые из последних прямо устраивались по его примеру. Так, например коневский строитель Иларион, устроивши в своей обители каменные здания, собрал братию и, как говорится в его житии, завел в своем монастыре, по примеру Валаамской обители, все три рода монашеской жизни: общежительную, скитскую и пустынножительство (изд. 1861 г., стр. 10). Подобных примеров, вероятно, было не мало.

Но особенно Валаамский монастырь возвысился в это время миссионерской деятельностью своих иноков далеко за пределами отечества. В половине прошлого столетия русские промышленники открыли Алеутские острова. Промышляя там бобров и других зверей, они вместе с тем располагали полудиких островитян и к принятию православно-христианской веры. Когда все частные промышленники соединились в одну компанию, которая очень долго существовала под именем Российско-Американской, то агент ее, умный и набожный рыльский купец Григорий Иванович Шелехов, прежде сам обращавший алеутов к православной вере, вошел к высшему начальству с представлением об отправлении на Алеутские острова православной духовной миссии. Св. Синод при этом обратил преимущественное свое внимание на Валаамский монастырь и настоятелю его, игумену Назарию, поручил избрать между подчиненными ему иноками миссионеров, требуемых для Алеутки. Выбор о. Назария пал на вышеупомянутого иеромонаха Иоасафа Болотова, пришедшего на Валаам из ярославских пределов, так как в нем замечены нрав светлый и приятный, кротость и твердость духа, увлекательный дар слова с силой убеждения и строгая обдуманность в исполнении предприятий. Иоасаф с радостью изъявил согласие принять на себя трудный апостольский подвиг. В помощь ему назначены были еще несколько монашествующих Валаамского же монастыря⁸¹. По именному повелению Императрицы Екатерины II-й, Иоасаф сделан был начальником образовавшейся миссии, произведен в архимандриты и, для благолепия при отправлении богослужения, ему были пожалованы митра и наперсный крест, да и вообще вся миссия снабжена всем нужным для священнослужения и проповеди христианства. Все это происходило в конце 1793 года. В следующем 1794 году миссионеры отправились к месту своего назначения и провели в пути целые 9-ть месяцев. От Петербурга до Охотска ехали они сухим путем, а от Охотска до Кадьяка плыли морем, причем случилась буря и путешественники подвергались крайней опасности. На Кадьяке миссионеры нашли русское поселение и вскоре выстроили церковь. Иоасаф, по природной даровитости, скоро ознакомился с языком полудиких туземцев и без труда успел со своими помощниками, в особенности иеромонахами Макарием и Ювеналием, обратить в христианство несколько тысяч язычников. Ювеналий, ревнуя о славе имени Христова, перебрался было на твердую землю Америки, и именно на полуостров Аляску; но тамошние дикари (кенайцы) оказались более алеутов привязанными к язычеству и веропроповедника предали мученической смерти. Между тем на Кадьяке миссионерами была заведена школа, в которой они обучали набранных новокрещенских детей. Намерение правительства было то, чтобы впоследствии способнейших и наиболее нравственных из воспитанников, для удобнейшего обращения дикарей и для лучшего поддержания христианства между новообращенными, рукополагать в священно- и церковнослужители к местным церквам. Для сей цели указом от 19 июля 1796 года Императрица Екатерина II повелела Св. Синоду посвятить начальника алеутской миссии, архимандрита Иоасафа, в епископа кадьякского, с титулом викария Иркутской епархии. Вследствие того Иоасаф, в конце 1798 года, был вызван в Иркутск, и там 3-го апреля следующего 1799 года, на 39-м году жизни, иркутским преосвященным Вениамином, с другими епископами, хиротонисан во епископа. В начале мая новопосвященный епископ был уже и со свитой своей в Охотске и там 10-го числа сел на компанейский корабль Феникс. Но, по неисповедимым судьбам Божиим, преосвященный Иоасаф не видал своей новопросвещенной паствы: корабль, на котором плыл он, пропал без вести: по некоторым вещам, выброшенным на берега острова Кадьяка, полагают, что он со всем своим грузом и всеми своими пассажирами погиб близ самой цели своего плавания⁸².

Преосвященный Иоасаф, среди многотрудной, славной своей деятельности, находил время и для ученых занятий, которые у него сосредоточивались на местной природе, был и нравах жителей. Наблюдения свои по этим предметам он изложил в топографическом, климатическом, статистическом и нравственном описании острова Кадьяка. Это сочинение автором, по приезде в Иркутск, было представлено в Св. Синод, и как замечательное и потому, между прочим, что до него об Алеутских островах у нас еще ничего не было писано, было напечатано в октябрьской книжке журнала «Друг просвещения», 1805 года.

Помещаем здесь любопытные, по чистосердечным подробностям, письма Валаамских монахов к отцу Назарию из Америки. В этих письмах видна достохвальная ревность и успехи миссионеров в великом деле распространения православия среди диких племен, их сердечное расположение и преданность к старцу Назарию и любовь к месту их духовного воспитания – Валааму.

I

Преподобнейший, пречестнейший, государь батюшка, отец Назарий со всей о Христе братией о Господе радоватися.

Ваших отеческих мне убогому благодеяний не изгладят из моего сердца ни страшные непроходимые Сибирские места, ни леса темные, ни быстрины великих рек не смоют, ниже грозный океан не угасит чувств оных. Я в уме воображаю любимый мной Валаам, на него всегда смотрю через великий океан; но нельзя мне собственным гласом, ради толь великого расстояния, пред вами возгласить по долгу, мою благодарность, но посредством сей маленькой бумажки стараюсь, сколько можно, вам, любезному моему батюшке, оную принесть, при сем осмеливаюсь и о себе нечто доложить: 1) Благодатью Всевышнего Бога, святых ради ваших молитв, мы американских пределов достигли благополучно все десять человек; подробно же описать столь великое странствие не дозволит краткость времени; в дороге находились круглый почти год; приключений, достойных памяти, никаких не встречалось, кроме некоторых от новости мест и от разноманерной езды, да за разговор простой любителям новостей можно сказать, что по охотской дороге в верховой езде нападали на нас медведи, а по океану встречали разных морских зверей: китов, касаток, свинок, сивучек и других, коих довольно мы видели. Штормов больших не было, кроме одного. 2) Находимся на острове Кадьяке, но еще не на месте, а намерение наше на матерую, но не знаем где понравится. Американцы к крещению идут весьма охотно; крестилось без мала тысяч семь, а на Уналашке, во время проезда сквозь Алеутские острова, неволей в одну бухту противным ветром нас загнанных, алеуты своей ловкостью и желанием крещения весьма нас удивили. 3) Ныне отправляются для проповеди и крещения, вместе с сим письмом, отец Макарий по Алеутским, Лисьевским и Адреяновским островам, а после, в скором времени, отправится отец Ювеналий на матерую, начиная с Кенайской губы в Чугачи, Алегмют, дальние Колоши и другие многие языки, даже до Чилхата. Ах! Здесь, восхитившись я духом, при всей краткости времени к продолжению истории урвав кратчайшую минутку, несколько прибавлю речей. Находясь между вёдром и ненастьем, меж радостей и скуки, между довольством и недостатком, сытостью и гладом, теплом и холодом, при всех моих печалях обретаю нечто веселящее меня, когда слышу разговоры между братией о проповеди и о разделении для того себе разных пределов; особливо прение между иеромонахами Макарием и Ювеналием, ибо они и вокруг Кадьяка пускались на малейших кожаных лодочках, не взирая на все морские опасности, а отец архимандрит Иоасаф Болотов оставался с нами, как будто с малыми детьми, в гавани. Также и далее, простирая те иеромонахи свои мысли: некогда прохаживаясь в своей гавани, где я грешный случился быть между ними, взошли мы на холмик к полуденной стороне, сели, смотря на океан, и между прочим начали говорить, кому из нас куда идти для проповеди, ибо приближалось тогда время отправления судов, на коих тем должно было ехать. И вышел между ними в то время спор. Для меня убогого утешный и радостный. Есть на Куковских картах назначено к северу: по одной реке живут русские люди, а у нас об них разные слухи, о коих мы между разговорами тогда напоминали, желая, как бы с ними видеться. Отец Макарий начал говорить: «Я, по намерению своему, если Бог изволит, когда буду на Алеутских островах по пристойности же, должен быть и на Аляске, куда меня аляскинцы уже и звали, и как к той стороне ближе те русские, то буду искать способов как бы проведать достоверно о них». А отец Ювеналий, услышавши про Аляску и не давши от ревности более тому говорить, с торопливостью духа тому сказал: «Аляска по всему моей части подлежит, то прошу покорно меня тем не обижать; как судно ныне отпускается в Якутан, то я и проповедь должен начинать от юга, и проходя вдоль по океану к северу и обшед Кенайскую губу, непременно в здешнюю гавать нужно идти по Аляске». Слушая то, отец Макарий покрывался унынием и, приняв печальный вид, говорил умиленно: «Нет, батюшка, ты меня тем не тесни; сам ты знаешь: цепь Алеутских островов совокупилась с Аляской, то непременно моей части подлежит, а оттуда весь северный берег; тебе же, если изволишь, довольно на весь твой живот южная часть Америки». Я же, нижайше слушая таковое прение, приходил от радости в восторг. Ах! Жаль мне, батюшка, что не могу за краткостью времени больше говорить и даже не могу о нравах, обычаях и всех поведениях жизни здешних стран и о самом братстве с точностью доложить вам. Козьму Алексеевича постригли, переименовали Иосифом. Мы находимся с ним в хлебне. Прости, любезный батюшка, прости, больше писать некогда. Прошу святых отеческих молитв ваших и благословения, остаюсь убогий Герман.

Всей любезной и дражайшей Валаамской братии усердно кланяюсь и прошу святых молитв.

19 числа мая 1795 года, Кадьяк.

II

Батюшка отец Назарий!

Святыми молитвами вашими мы доехали до Америки благополучно; дорогой, начиная с Якутска, усердно желающих якутов всюду, всюду крестили; где река пришла, тут и останавливаемся крестить. Хотя там и есть проповедники, но дорого за крещение берут, а морем по Алеутской гряде ехавши только два дня, заехали на остров Уналашку и тут более ста человек окрестили; они давно уже готовы к принятию крещения, ибо всегда с русскими промышленниками живут; а на Кадьяке зимой более 6000 окрестили, и так усердно приемлют крещение, что все свои шаманские наряды изломали и сожгли. Вы хотя и стращали нас нагими, но, благодаря Бога, о целомудрии имеют понятие; хотя не нарядны, однако не нагие, и опрятнее еще русских ходят: платье носят хотя не богатое, из птичьих шкурок, но длинное, до пят и без пол, сшитое на подобие стихаря, одна прореха только голове пройти. Отец Герман у меня в хлебне с отцом Иосифом, бывшим Козьмой Алексеевичем; отец Макарий коневский, сверх моего чаяния, по здешнему месту весьма способен. Я думал, что и не доедет, а он почти один половину острова объехал, крестил и венчал, а на сем транспорте отправился на остров Уналашку и другие около него лежащие острова крестить. Афанасий тут учится службе, а больше за огородами ходит, да землю роет. Отец Нектарий, также добрый иеродиакон Ювеналий довольно рачительны, а брат его, произведенный в иеродиаконы, отец Стефан, хотя и молодой человек, но такой добрый, простонравный, услужливый и умный, что хотя бы из Валаамского братства выбрать, так и днем с огнем наищешься столь способного по здешнему месту. За ваши святые молитвы мне Бог создал братство доброе и любовное; впредь не знаю, как Бог укрепит, а теперь все хорошо. Описал бы вам все здешнее поведение, но, простите, времени еще недостает: то креститься приходят, то венчаться, кто поучаться закону, а никого опечалить и оскорбить отказом не хочется; притом же и русские разные нужды имеют: поговорить и исповедоваться, да надобно присмотреть: церковь строиться, а при отправке судна сочинял ведомость к преосвященному, посылал письма в Россию к компаньонам о разных неустройствах и своих надобностях и проч., и проч.; краткими сими чертами единого от вас себе ищу удовольствия, чтобы вы нас не исключали из числа любезного братства Валаамского, а считали своими и незабвенно имели во святых молитвах наших. Теперь еще мало жили, так не очень осмотрелись, а нынешней весной я располагаю ехать с Ювеналием на матерую Америку в Кенай, а оттуда в Чугачи, к Угналихму там, и так далее в Якутан, и что Бог поможет видеть успеха в Евангельской проповеди, то при будущем (ежели доживем) транспорте пообстоятельнее вас уведомить постараюсь. Всех отцов Валаамских, любезное братство, прошу о неоставлении нас дикарей в молитвах, а мы всегда в суетах и посреди мира. Простите, батюшка! За сим остаюсь, прося молитв ваших и благословения.

Убогий чернец Иоасаф с братией

Мая 19 числа 1795 года, на о-ве Кадьяке, в Павловской гавани.

III

Преподобнейший и пречестнейший, милостивый государь мой батюшка, отец Назарий, со всей любезной о Господе братией радоватися вам желаю.

Писал я к вам одно письмо неясное, которое должно было отдать отцу архимандриту для пересылки к вам через компаньонов, и которое нельзя было ему не читать, для того и не мог я написать в оном, чтобы вы о нашем состоянии могли узнать через преосвященного, к которому я писал секретно о многих вещах, о чем изволите справиться, в том упомянул и о русских людях, но не сказал как они зашли. Здесь слухи об них носятся такие: что они новгородцы и во время царя Ивана Васильевича ушли в Сибирь и по Лене спустившись пришли на Колыму, сделали 7 судов, называемых кочами, и с Колымы перешли на Анадыр. Тут одно судно разбило, из коего люди вышли на берег; начали жить, сделали церковь, которой пол и поныне цел, и сделан ныне тут город Анадырск; прочие же суда пошли в море и пристали пять в Ижиге, в Якум, к Танску, а шестой девался без вести, то и думают, что непременно то судно принесло в Америку и живут тут, где ныне слышим, а при отправлении сего моего писемца, когда я его до сего места тихонько в своей маленькой кухонке дописавши пошел в горницу, в коей братия живут и отправляется вместо церкви служба и всегда приходят люди, услышал там от приехавших с матерого от Лебедевской компании, что те русские люди от них близко, и хотя они с нами еще не видались; но очень слышно и получили через других ножи большие с надписью точно тех русских; живут же они, как слышно, на большой реке, и рыба в ней Сибирских рек, которой у нас на Кадьяке нет. Есть же у них и русская рыба щука и налим, и если бы, батюшка, какая-нибудь помощь со стороны царской, то весьма много можно добра получить, а с купцами очень неудобно приводить здешний народа, потому что они только стараются о богатстве и весьма обижают бедных американцев; о чем я к преосвященному писал пространнее. Вас же, государь батюшка, прошу пожалуйте сколько-нибудь своими советами тому моему донесению помогите в пользу здешнего бедного народа; а особливо просил я его высокопреосвященство, чтобы прислал к нам архиереем или отца Иоакима из Саровской, или отца Феофана, бывшего архиерейского келейника, потому что, мне кажется, они отнюдь не пристрастны к имению, а у нас то весьма нужно, чтобы быть не скупу. Но, однако, отцу Иоакиму, по старости лет и по непривычке к хлопотам, мне кажется, будет тягостно, то весьма, весьма желал бы я отца Феофана, и думаю ему не скучно покажется, по его свойству весьма и весело: у нас всегда новости и разговоры. Почти как необычайные иеромонахи: отец Макарий и отец Ювеналий пылают всегда ревностью и стремятся во все стороны, а отец Афанасий дома для нас, чтобы не были без иеромонахов: и правит службу и крестит приходящих, а если бы не было обиды американцам от компании, то весьма весело бы было. Хотя у нас хлебом и бедно, а может быть и хлеб бы стал родиться, если бы старание приложить, можно сыскать способные места: но у нас ныне управитель в компании Баранов, человек богатый, а к тому же гордый, весьма роскошный и ни мало о таких вещах не старается; но, не поверите, какое у нас щегольство, подлинно в российских городах вряд ли такое сыщется. В нашей гавани точно, как будто какой ни есть европейский городок. Слили ныне колокольчик пудов в пять и благовестят ко всякой службе, а утро и вечер бьют зори в барабан и играет флейка; служба отправляется в наших покойцах, а церковь небольшая деревянная зачата делать, но еще не кончена. В праздники приходят к службе вояжные и посельщики, приехавшие с ними, также управитель, прикащики и штурманы, есть и офицеры. У нас родится репа, картофель и все огородные овощи, а огурцы не пробованы, также и хлеб; но один вояжные посеял ячмень в одно лето фунт, а взял полтора пуда, а в другое сеял – не было. Морские туманы, и ничего не родилось.

Прости, батюшка, прости! Весьма тужу и жалею, что не могу с вами больше говорить: судно хочет уже парус подымать. Всей любезной и прелюбезной Валаамской братии весьма усердно кланяюсь; а отец Иосиф, бывший Козьма Алексеевич, со мною живет в хлебне и усердно вам кланяется. Просим святых молитв и благословения.

Убогий Герман

22 мая 1795 года.

«P.S. Я из Москвы отправился 794 года января 22 дня. Святую Пасху праздновали в Иркутске. Тут был с месяц. Из Иркутска Леной рекой более 2000 верст плыли покойно во всяком довольстве. От Якутска до Охотска более 1000 верст ехали верхами с братией, а все имущество наше везли 100 лошадей; хотя рекой было и весело, но верхами и того лучше: по лесам, горам, буеракам, всего насмотрелись. Пажити везде злачные и время веселое – май, июнь, июль; но пасутся одни медведи, довольно навидались, хотя они и смирны, но лошадей пестовать мастера. Прибыли в Охотск 13 июля, который стоит на самом берегу океана, и проезжали мимо Камчатки через Курильскую гряду и цепь Алеутских островов. Чего мало слыхал, то Бог привел видеть: китов морских, касаток, бобров; китов же подле самого нашего судна на поверхности воды плавающих и играющих довольно насмотрелись. Зверьки небольшие, саженей по 15, да голова саженей 5.

1794 года сентября с 24-го, живу на острове Кадьяке; слава Богу более 7000 американцев перекрестил, да более 2000 браков обвенчал; состроили церковь, а время позволит сделаем другу, да походных две, а то и пятую нужно сделать. Живем хорошо; они нас любят, а мы – их; народ добрый, но бедный. Мужчины и женщины ходят в одном платье, в птичьем, без пол, без рубах, на подобие стихаря, а щеголи бобровое платье носят; пища – рыба и разные коренья.

Приметьте охоту мою странствовать; я своим состоянием доволен».

Выше мы сказали, что начальник миссии, составленной из Валаамских монахов, преосвященный Иоасаф, на пути к своей епархии потонул со всей свитой в 1799 году; в этой свите находились, между прочими, и иеромонах Макарий, и молодой иеродиакон Стефан. Ранее их скончал свое апостольское служение ревностный иеромонах Ювеналий: в 1796 году он сподобился мученической кончины, быв убит американцами, живущими подле озера Илямны, или Шелехова⁸³. Когда, после несчастного случая с отцом Ювеналием, несколько матросов наших были занесены бурей на берег материка к северу от Кадьяка, и для спасения жизни сказали диким, которые хотели убить их, что они бессмертны, то американцы отвечали им: «Вы верно братья тому странному человеку, которого еще недавно мы никак не могли умертвить; он обращал нас к своему Богу, а мы не хотели для него оставить многих жен, и привязали его к дереву; но уже совсем мертвый три раза восставал и снова начинал убеждать нас, доколе, наконец, не отдали мы его на съедение нашим соседям»⁸⁴. Этот новый мученик был блаженный отец Ювеналий⁸⁵.

О прочих Валаамских миссионерах много говорит в описании своего путешествия Александро-Невской лавры иеромонах Гедеон, бывший в кругосветном плавании в 1804 году. Он нашел тогда в Кадьяке четырех братий, оставленных там епископом кадьякским Иоасафом, именно для священнослужения – иеромонаха Афанасия, ризничего иеродиакона Нектария и для исправления послушаний по части экономии монахов Германа и Иосифа. Все они, пишет отец Гедеон, соответствуют своему званию; все, по мере сил своих, стараются об учении туземцев; собственными трудами развели они огород; от трудов своих помогают бедным жителям и по должности проповедников, имея ласковое обращение, впечатлили в умах американцев доброе о себе мнение⁸⁶. Много горьких неприятностей потерпели миссионеры от управителя Российской Американской компании Баранова. Все эти неприятности подробно описывает отец Гедеон в донесениях своих преосвященному Амвросию, митрополиту Новгородскому и С.–Петербургскому, помещенных в помянутом его сочинении. Из Валаамских братий, которых застал на острове Кадьяке отец Гедеон: иеромонах Афанасий, до 1825 года исправлявший должность священника в Кадьяке, в 1825 году выбыл в Россию и на Валааме скончался в 1831 году; иеродиакон Нектарий в 1806 году выбыл в Иркутск и в 1814 году, будучи иеромонахом, скончался в Киренском монастыре. Монах Иосиф умер в Кадьяке⁸⁷. Престарелый отец Герман долее всех своих собратий подвизался в подвиге апостольском в Америке. О нем упоминает Александр Скарлатович Струрдза в своем памятнике трудов православных благовестников русских, описывая состояние православной Церкви в Российской Америке. Он говорит, между прочим, что монах Герман жил потом на отдаленном острове (Еловом), занимаясь молитвой и трудами; что в последнее время воспитывалось у него несколько мальчиков и девочек, сирот алеутских, и что это маленькое заведение его было в весьма хорошем состоянии, особенно со времени посещения его бароном Врангелем, бывшим начальником колоний. Отец Герман, хотя и не был священником, говорит Стурдза, но не лишал христианских советов и наставлений тех алеутов, кои были близки к нему и спрашивали его; последнее я сам слышал от некоторых алеутов, от него научившихся. Со смертью отца Германа (1837 г.) кончилась и кадьякская миссия⁸⁸, составленная из иноков Валаамских.

***

Братия Валаамской обители в этот период времени, как и всегда после, принимали горячее и деятельное участие в судьбе отечества. Это выразилось самым очевидным образом в годину тяжких испытаний России. Так приближался грозный 1812 год, время тяжкого испытания православной России. С огромными силами, каких до того не имел ни один завоеватель, на нее шел новый Амалик, под знаменами которого стали лучшие войска двадцати народов Европы. Возгорелась брань, беспримерная в истории, брань, грозившая порабощением нашего отечества и всех государств Европейских безграничному самовластью Наполеона I-го. Вера, отечество, жизнь – все было в опасности. Россия избрала лучше погибнуть, нежели покориться ненавистному врагу. В святых храмах, по всем концам обширной империи, раздавались великодушные слова Благословенного Александра: «не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в моем царстве».

Когда прочтен был на Валааме манифест о нашествии, когда служили здесь соборные молебны, братия не могли ни петь, ни читать; как немые стояли они в слезах, только воздыхая к Богу. Так не без искренних, глубоких чувств отправлялась здесь каждая служба⁸⁹. Возлюбившие Христа пустынники не могли не чувствовать глубокой скорби своих собратий; Христовы воины не могли не вооружаться на защиту их дорогого земного отечества многомощным, единственным оружием – молитвой ко Христу со слезами. Сверх того, из незначительных средств своих монастырь Валаамский и братия его внесли на огромные военные издержки свою посильную лепту – 1100 рублей.

Миновала тяжкая година искушений; в день Рождества Христова 1812 году русский народ торжествовал свое избавление от нашествия галлов и с ними двадцати язык; уже ни единого неприятельского воина не осталось в империи. Александр Благословенный, неся мир и благоденствие народам, уже с торжеством шествовал по стогнам Парижа и в восторге преклонялась пред ним столица Франции. Тогда деятельно заживлялись глубокие раны, нанесенные врагом нашей отчизне. Валаамский монастырь, по мере сил своих, содействовал водворению благолепия в храмах Божиих, опустошенных хищной рукой безбожного неприятеля. Из едва возрождавшейся своей ризницы он отделил в пользу разоренных церквей: серебряные сосуды, потир, дискос, священнические ризы и прочую церковную утварь.

***

Валаамская обитель, по приглашению епархиального начальства, ежегодно выделяла из сумм своих на содержание в уездных и приходских духовных училищах бедных учеников по 100 рублей.

Сверх того, Валаамский монастырь, со времени своего благоустройства, никогда не отказывал в пище тем бедным людям, которые, прибывши на остров, по каким-либо случаям оскудевали в пропитании. Настоятели монастыря давали пропитание и тем из бедных, которые принадлежали к лютеранскому исповеданию.

Вот какое событие сообщает по сему случаю в записках своих Валаамский инок Кириак, обращенный из раскола в православие. «Однажды прибыли в обитель нашу, по своим надобностям, чухны, исповедующие веру лютеранскую. Ненастная погода задержала их здесь, а хлебом они были не богаты. Вот и пришли они к настоятелю монастыря с просьбой ссудить их нужным количеством хлеба на то время, пока не прекратится противный ветер. Настоятель не только не отказал им в просьбе, но даже приказал кормить их в братской трапезе. Надобно же было случиться, что в это самое время зашел и я в трапезу. Вхожу туда, и вижу – маймисты сидят за столом и вкушают пищу из братской посуды. Признаюсь, не выдержал я: рассудок мой помрачился и недуг раскольнический пробудился во мне снова. Мысленно я начал роптать на настоятеля за то, что он дозволил кормить из братской посуды маймистов, людей, которые отвергают православную веру. Я решился идти к настоятелю и горячо поговорить с ним, зачем он так делает; но потом раздумал: зачем же мне идти? Ведь я пришел сюда не закон уставлять, а покорять повелениям других. Да и кто послушает меня? С этими скорбными мыслями пошел я в свою келию и пробыл там до вечерни. Когда же ударили в колокол к вечерне, я пошел в церковь, не очистив наперед совести своей покаянием в осуждении маймистов и в ропоте на настоятеля обители. Что же? Как Господь судил привести меня к истинному сознанию моего согрешения? Стою я в церкви и каюсь Господу в согрешениях своих. Когда иерей начал читать молитву: Благословляяй благословящыя Тя, Господи, в это время слышу в сердце моем таинственный голос: как же ты не помнишь согрешения своего? Не ты ли вчера осуждал и уничижал маймистов и настоятеля, роптал и скорбел? Того ради благодатию своею Бог и отвращается от тебя.

«Узнав, чем именно подвигнул я милосердого Бога на гнев против себя, я, после обедни, поспешил к настоятелю обители, отцу игумену Назарию, и пав к ногам его, поведал ему мой грех и просил у него со слезами прощения. Выслушав исповедь мою, отец Назарий с любовью простил меня во всем, но при этом подтвердил блюстись на будущее время от подобного греха. «Аще потеряеши благодать – говорил он мне – то нескоро обрящеши ее потом». Много и еще говорил он в назидание мое, как, например, обращаться с братией и как хранить иноческие обеты. После принесенного мной покаяния, Господь не удостаивал меня несколько времени и тех благодатных ощущений, которых прежде сподоблялся я, многогрешный, во время совершения божественной литургии. Глубоко чувствовал я эту потерю и беспрестанно повторял: согрешил, Господи, прогневал благость Твою. Но прошло с месяц, и Господь снова умилосердился надо мной. Стоя за божественной литургией со вниманием и страхом, я, во время призывания иереем Святого Духа, ощущаю, как и прежде, чудное благоухание, исходящее из алтаря от св. престола – и душа моя чувствует такую радость, какой и описать нельзя; могу только сказать, что если бы кто в это время показал мне горы золота и обещал дать их в собственность, я отверг бы предложение, даже не взглянул бы на эти горы. По неисповедимым судьбам Божиим и по моим грехам, в настоящее время благодать Господа скрылась от меня. Я сетую об этом, чувствую свою греховность, но не отчаиваюсь в милосердии Господнем; только дай нам, Господи, быть при святой матери нашей Церкви, о грехах своих покаяние приносить, милость Божию и прощение грехов получить и единого в Троице Бога хвалить – Отца и Сына и Святого Духа, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

«Повторяю вам, любимцы мои: все то, что только сообщил я вам здесь, все это сущая правда»⁹⁰.

При начале возобновления Валаамский монастырь не имел своей самостоятельности и был приписан к Кирилло-Белозерскому монастырю, по участию архимандрита сего монастыря Иринарха в обновлении Валаама. С 1720 года Валаам получил самостоятельное существование, управляясь сперва строителями, из коих первым встречается Савва, а потом – игуменами, в каковое звание первым произведен строитель Ефрем, в 1757 году. С тех пор Валаамский монастырь ненарушимо хранит сей образ иноческого правления, хотя сами Венценосцы предлагали возвести Валаамскую обитель на степень архимандрии. Так Государь Император Александр I-й, в бытность свою на Валааме, изъявил готовность учредить в Валаамском монастыре архимандрию: старцы, по любви к простоте, просили его утвердить здесь навсегда игуменство. Тогда, как бы взамен непринятой по глубине смирения архимандрии, Государь пожаловал в монастырь, в 1820 году, украшенный брильянтами наперсный крест для всегдашнего ношения его настоятелями обители при священнослужениях⁹¹. Самый монастырь, по Высочайшему повелению 2-го апреля 1822 года, возведен был в первый класс, по уважению древнего его существования и благоустройства, с тем чтобы обитель Валаамская сохраняла принятые ею общежительные правила и настоятелями ее были бы всегда игумены. Сверх того, постановлено было, чтобы игумены избираемы были из Валаамских братий. Это было так. Живо помня труды блаженного о. Назария и высоко ценя достоинство общежительного устройства Валаамской обители, игумен Иннокентий желал утвердить навсегда это прекрасное устройство на Валааме, и с этой целью просил высокопреосвященного митрополита Михаила исходатайствовать от Святейшего Синода дозволение, чтобы в настоятели Валаамского монастыря были избираемы непременно лица из достойнейшей братии здешней обители. Хотя указ о таком избрании последовал в монастырь еще в 1799 году от преосвященного митрополита Гавриила, но старец, опасаясь, может быть, чтобы благодетельное предписание святителя как-нибудь по времени не пришло в забвение, просил подтверждения его от Святейшего Синода. Вследствие его прошения, по представлению владыки, Святейший Синод утвердил, чтобы настоятели в Валаамский монастырь, в случае вакансии, были определяемы навсегда из тамошних монашествующих достойные и способные к содержанию в непоколебимости общежительного устава; о чем дано было знать монастырю указом С.–Петербургской Духовной Консистории от 23-го июля 1813 года, за № 1657. Настоятелями Валаамской обители за это время были следующие лица: архимандрит Кирилло-Белозерского монастыря Иринарх (1718 г.), возобновитель Валаамской обители после разорения шведами в 1611 году; строители: иеромонах Савва (1720 г.), иеромонах Иосиф Шаров (1723 г.), иеромонах Тихон (1724 г.); игумены: Ефрем (1754–1782 г.), Назарий (1782–1801 г.), Иннокентий (1801 г.), Ионафан, Варлаам, Вениамин и Дамаскин (с 1839 по 1881 г.).

Замечательнейшими из них были следующие:

Строитель Иосиф, по прозванию Шаров, родился 8-го мая 1688 года, в мире именовался Исидор, происходил из купеческого рода города Ладоги. 13-го марта 1719 года на Валааме принял обеты иночества, которые были возложены на него при обычном посвящении известным архимандритом Иринархом. 12-го февраля 1724 года сделан строителем едва возникавшей тогда из пепла Валаамской обители. В октябре 1723 года с ним случилось на Ладожском озере чрезвычайно замечательное происшествие. Ехал он с двумя Валаамскими слугами из Ладоги на Валаам в небольшой ладье, имея с собой некоторые вещи, потребные для монастыря. Не доезжая до Андрусовского монастыря, лодка их от сильной бури опрокинулась и слуги утонули. А инок Иосиф удержался за кормило и схватился за веревку, которая прикреплена была к лодке. В таком положении он носился по волнам целые сутки, вопия из глубины души к Богу, спасшему Иону во чреве кита, и к дивному в морях Святителю Николаю. Потом волнами выбросило его на берег вместе с лодкой – еле жива суща. С большим трудом он отвязался от лодки и пошел искать какого-нибудь жилища человеческого, благодаря Бога за свое чудесное спасение и непрерывно падая на дороге от крайнего изнеможения сил. Действительно, нашлась рыбачья хижина. В ней строитель Иосиф так занемог, что рыбаки, отчаявшись в его жизни, пригласили из ближайшего монастыря (вероятно, Андрусовского) священно-инока приготовить его к переходу в другую жизнь. Два дня и две ночи черноризец сей прожил у рыбаков, напутствуя и утешая больного старца. На третий день ему стало легче и через неделю рыбаки отвезли Валаамского строителя в Олонец на попечение купца Никифора Королькова. Пробывши у него четыре недели и оправившись от болезни, старец опять возвратился в Валаамский монастырь. От сего же потопления, рассказывал он сам, нозе мои обложены быша ранами: исцелившим же им, осташася до дне сего черны, аки углие⁹². Спасение свое старец Иосиф всегда считал делом чудодейственной благодати Божией.

Игумен Ефрем кончил свою многотрудную и полезную жизнь в С.–Петербурге. Кончина его последовала в марте месяце 1782 года. Из оставшегося после него духовного завещания можно предполагать, что отец Ефрем был уроженец Олонецкого края и происходил из духовного звания. Начало иноческой жизни он положил в одном из новгородских монастырей. Год и одиннадцать месяцев провел в трудах послушания без пострижения. В иноки пострижен 25 февраля 1745 года, в пяток на сырной неделе, и будучи уже монахом, десять месяцев состоял еще на послушании. После сего был посвящен иеродиаконом и десять месяцев служил в этом звании, на виду архипастыря, в домовой церкви преосвящ. Стефана (Калиновского), архиепископа новгородского. Через год и семь месяцев посвящен в иеромонаха. Деятельность его и благочестие были удостоены внимания епархиального начальства. Девять лет он был строителем. Около 1758 года произведен в сан игумена и в этом сане потрудился двадцать четыре года. Преосвященный Гавриил, митрополит С.–Петербургский, уважал этого старца и имел доброе понятие о влиянии его, как настоятеля, на устройство внутренней жизни Валаамского братства. Когда старец Ефрем, стужив тяжким игом начальствования, был перемещен, по собственному прошению, в Соловецкий монастырь, а потом в Александро-Свирскую обитель в число братства, тогда, в 1771 году, преосвященный Гавриил ходатайствовал перед Св. Синодом о возвращении старца Ефрема по-прежнему в настоятели Валаамского монастыря, и старец Ефрем, пробыв два года в чужих обителях, снова поселился на Валааме⁹³. Старцы, помнившие отца Ефрема, хвалили его деятельность, благочестие, твердость характера и приветливость в обращении. Всех лет жития его было 70. В том числе 37 лет он провел в разных иноческих трудах. После смерти старца Ефрема найдено духовное завещание, которое свидетельствует о его нестяжательности, милосердии к бедным и несчастным, о его добрых чувствованиях ко всем и о попечении о других св. обителях.

Всечестный отец игумен Назарий был сын причетника села Аносова, Тамбовской губернии, Кондрата и жены его Мавры. Он родился в 1735 году; мирское имя его было Николай. С юных лет он отличался своим благочестием и на семнадцатом году своей жизни ушел в Саровскую пустынь, чтобы там проводить иноческую жизнь. В 1760 году он был пострижен в монашество под именем Назария. В 1776 году посвящен был в иеромонаха. Строгое исполнение иноческого устава было всегдашней заботой отца Назария. Вся жизнь его была подвигом. С самой юности возлюбил он Господа, Его искал и к Нему прилеплялся поучением и исполнением Его заповедей. Чтение священного писания и писаний отеческих составляло ежедневную пищу его души. Душа его так проникнута было мыслию о Божественных предметах, что единственным содержанием его бесед было слово о пользе души. О делах мирских он не знал и слов, как говорить о них. Но если отверзал свои уста, чтобы говорить о подвигах против страстей, о любви к добродетели, то его беседа была неиссякаемым источником сладости. И как сам он, так и слушающие забывали время в усладительной его беседе. Слова его были правдивы, прямы, даже резки. Без слова Божия, как основания, не любил он начинать разговоров; так учил и других, чтобы душеспасительные советы основывать не на своем разуме, но на слове Божием. Строгий и как бы недоступный по виду, он своими словами привлекал сердца всех в любовь и послушание к нему. Смиренный сам, он и всех, которые просили у него наставления, прежде всего учил смирению. Жизнь неизменяемо проводил он постническую и нестяжательную; едва только не рубище употреблял для одежды своей.

В 1781 году отец Назарий был вытребован в Петербург и там, по воле преосвященного митрополита Гавриила, ревностно заботившегося о благоустройстве обителей иноческого сословия, определен в строителя Валаамской обители для заведения в ней общежития и порядка по правилам и примеру Саровской обители.

Перед поступлением отца Назария в Валаамскую обитель, там был строитель, один монах, два белые священника, но и те все потонули. Посему около года священнодействовал только сам Назарий.

В течение двадцатилетнего управления, отец Назарий совершенно устроил вновь монастырь.

Старец Назарий пользовался таким уважением, что мог свободно говорить людям сильным. Преосвященный Гавриил особенно любил его.

Есть предание, что во время морского сражения со шведами, бывшего близ Петербурга в царствование Императрицы Екатерины II, когда в большой страх приведены были жители Петербурга и преосвященный митрополит Гавриил заключился в уединении, внезапно пришел старец Назарий и требовал, чтобы о нем доложили преосвященному. Келейный отвечал, что владыка никого не велел принимать к себе: «это дело иное – отвечал Назарий – меня ненужно ему принимать, я просто пойду к нему, и, хотя, может быть, ему и не до меня, да мне теперь есть дело до него». Быв наконец допущен, о. Назарий решительно представлял владыке, чтобы он утешился от скорби надеждой победы и безопасности, и даже указав, ему на небо к стороне моря, показал на светлых облаках восходящие на небо души воинов, положивших живот свой за Церковь, Царицу и отечество. Предание прибавляет, что митрополит Гавриил немедленно, лично или письменно, обратился к Императрице с утешительным и обнадеживающим словом, и что впоследствии, когда слово оправдалось событием, она милостиво приняла вместе с митрополитом и старца Назария.

Игумен Назарий – возобновитель Валаамского монастыря

В царствование Государя Императора Александра Павловича, однажды старца Назария в Петербурге пригласили в дом одного сановника К., в то время подпавшего немилости Государя Императора. Супруга сановника просит о. Назария: «помолись, о. Назарий, чтобы дело мужа моего получило добрый исход». – «Хорошо – отвечал Назарий – надо помолиться Господу, чтобы наставил Государя, но надо попросить и приближенных Его». Супруга сановника, думая о начальниках своего мужа, говорит: «мы уже всех просили, да что-то надежды мало». – «Да вы не тех и не так просите. Дай мне несколько денег». Та вынула несколько золотых монет. «Нет, эти мне не годятся; нет ли медных, или маленьких серебряных». Она велела подать тех и других. О. Назарий взял деньги и ушел из дома. Целый день ходил по улицам и местам, где полагал найти бедных и нищих, и раздавал милостыню. К вечеру явился в дом К., и с уверенностью говорил: «славу Богу! Обещали все царские приближенные за вас». Обрадованная жена идет и сообщает больному от скорби мужу, и сам К. призывает к себе и благодарит о. Назария за ходатайство перед вельможами. Еще Назарий не отошел от постели К., как приходит известие о благополучном окончании дела. К. от радости почувствовал облегчение от болезни и спросил о. Назария: кто из приближенных Государя был к нему более благосклонен? Тут он узнал, что это были нищие – приближенные Господа, по словам Назария. Глубоко тронутый благочестием Назария, он навсегда сохранил к нему благоговейную любовь⁹⁴.

Устроив Валаамскую обитель, старец Назарий желал покоя. Ему было 66 лет; и в 1801 году он получил увольнение от настоятельства. Еще во время своего управления обителью он имел отшельническую келью, в которую часто удалялся на целые недели. Туда уклонился он, сложив свою должность. Единственным его занятием была молитва и рукоделие. Но обстоятельства понудили старца Назария оставить пустынную келью и Валаамский остров.

В 1804 году, в марте месяце, он уволен, по прошению его, преосвященным митрополитом Амвросием в Саровскую пустынь на всегдашнее пребывание.

Оставляя Валаамский монастырь, о. Назарий пожелал посетить некоторые пустынные обители, а между тем многие его знакомые хвалили места, приличные и удобные к житью монашескому, около станиц Черноморский казаков. Туда и направил путь свой о. Назарий с учеником своим Иларионом; и путь его лежал через Воронежскую губернию. По сказанию означенного его ученика, в путешествии его было следующее примечательное обстоятельство.

Приехав в одно село в повозочке на своей лошадке в день субботний, попросили они отдохнуть и переночевать в доме священника. Священник принял странников радушно, а побеседовав с о. Назарием стал иметь к нему душевное уважение.

Время пришло ко всенощному служению для воскресного дня; но о. Назарий не примечает, чтобы священник готовился к служению всенощной, и сделал вопрос ему: «батюшка, разве с утра у вас правится воскресное служение всенощной?». Священник отвечает, что он весьма редко служит и не имеет намерения служить и на утрешний день. «Хотя приход мой большой, раскола нет, но никто из крестьян не ходит в церковь в дни праздничные; собираются только на игры на погост церковный, а в церковь и не заглянут; и храм всегда бывает пуст – так охладели, а с ними и я обленился, думая, когда они не ходят в церковь, не для кого и совершать служение. Оттого мы всегда редко и служим».

Отец Назарий заметил священнику, что важной он ошибке подвергся и что это с ним искушение от врага спасения нашего.

«Если прихожане ваши не исполняют своих важнейших обязанностей, то вы, пастырь, должны неопустительно выполнять обязанности ваши.

Храм Божий никогда не может быть пуст; от времени освящения храма в нем находится блюститель престола Господня – Ангел. А далее, если бы и прихожане ваши не пришли к богослужению, отправляемому вами: то он всегда наполнен будет Ангелами-хранителями душ их. Ибо при всяком славословии Божием, по пламенеющей любви к Господу своему, Ангелы Божии первые бывают и сослужители, и сославословители. И они наполнили бы святую церковь в ваше служение.

Когда вы, усердно исполняя свою обязанность для своего душевного спасения, молились бы и о пастве вашей, дабы человеколюбивый Господь согрел сердца их и обратил бы к покаянию и молитве, тогда Господь повелит, молитв ради ваших, Ангелам-хранителям, приближаясь к душам их, возбуждать к молитве и внушать усердие к богослужению, в храме святом вами совершаемому, где вы о них приносите умилостивительную жертву перед Господом в Божественной евхаристии.

И что вы скажете в ответ в день страшного суда Божия за погибель паствы вашей, когда вы, со своей стороны, не употребляете никаких мер для их обращения и спасения?».

Тронутый до глубины сердца справедливым словом о. Назария, священник ответил: помогите мне, старец, и наставьте, я буду стараться исполнять ваши советы.

Отец Назарий говорит: «теперь же, батюшка, пойдем в храм Божий. Велите благовестить ко всенощной и причетникам приготовиться к отправлению всенощного Богослужения; а мы с о. Иларионом вам помогать будем».

Заблаговестили ко всенощной и началось служение. Действительно, вначале никого не было в храме; потом собралось человек до десяти стариков и старушек. Шестопсалмие прочел отец Назарий, а кафизмы – отец Иларион. По прочтении Евангелия, вынесено оно было на середину церкви. Отец Назарий пошел прикладываться с отцом Иларионом, но предстоящие, по непривычке, не шли прикладываться. Старец подошел к ним и растолковал им о пользе освящения через поклонение здесь святому Евангелию – и старички и старушки пошли, приложились и благодарили. Отец Назарий поговорил с ними и советовал, чтобы они и домашним, и соседям сказали, как полезно быть в церковном Богослужении и освящаться поклонением и целованием св. Евангелия и прочей церковной святыни.

По 6-й песни отец Назарий прочитал пролог; некоторые старики успели сходить и позвать домашних своих в церковь, так что человек до 30 собралось молящихся. При выходе из церкви старец поговорил с прихожанами о необходимости и пользе молиться в храме Божием.

На утро священник совершил божественную литургию, и отец Назарий в обычное время читал по книге поучение; народу к обедне собралось несколько более, чем ко всенощной. Отдохнувши после обеда, старец видит, что на погосте собирается вокруг церкви много народа, и священник объяснил, что во все праздничные дни сходится народ для своего веселья. «Пойдем и мы – говорит отец Назарий священнику – возьмите четь-минею». Выбрав близ церкви удобное место, они сели, и старец заставил священника читать вслух житие воспоминаемого в тот день святого. Старики обрадовались, увидя отца Назария, вчера познакомившегося с ними, и подошли первые; он уговорил их сесть и послушать жития Святых. Изредка останавливал чтение и говорил от себя в наставление. Число слушателей умножалось, и отец Назарий радовался от всего сердца возбуждаемому в православных желанию слушать духовную беседу.

На другой день следовал праздник Тихвинской иконы Божией Матери, и священник, по совету старца, служил и всенощную, и литургию, как и во все последующие праздники. Прихожане видимо оказывали расположение свое к молитве, умножаясь день ото дня числом при Богослужении церковном.

Отец Назарий, по убеждению священника, прожил более двух недель, не упуская ни одного случая беседовать и наставлять истинному христианскому благочестию как крестьян оного селения, так и приходивших к старцу из соседних мест пользоваться его наставлениями – и все сердечно полюбили его. Священник, сделавшись сыном его духовным, со всем усердием исполнял наставления отца Назария и видел в нем орудие, Богом посланное как для его спасения, так и для его паствы.

Старец, простясь со священником и с полюбившими его прихожанами, отправился в путь по тракту к станицам Черноморских казаков; обошед похваленные ему места, не нашел в них по духу своему покойного; да и нравы обывателей не понравились ему. Немедля отправился он в обратный путь, с намерением водвориться в Саровской пустыне, где положено им и начало монашеского его жития.

На обратном пути он непременно желал навестить сына своего духовного: и так случилось, что отец Назарий приехал в селение в самый благовест к обедне в воскресный день.

Народ, собравшийся во множестве у церкви, увидел приехавшего старца и едва не на руках из повозки принес его в церковь. Священник, обрадованный его приездом, совершал уже проскомидию. Со слезами старец благодарил Господа о таком благодатном изменении, заметив, что церковь полна народом.

Народ с благоговением теснился около старца принять его благословение, а священник, совершив божественную литургию и обнимая старца, указал ему на радость свою и его, и говорил предстоящим, что такое многочисленное собрание – плод молитв отца Назария. Святая церковь не вмещала уже множества народа и паперть наполнена была молящимися.

Проведя некоторое время в том селении, отец Назарий и пастыря, и паству просил продолжать и растить доброе начало благочестивым исполнением своих обязанностей, собрался в путь. Провожаемый со слезами священником и всеми его прихожанами, сошедшимися проводить своего старца, отца и благодетеля (так стали звать его прихожане). Они проводили его за несколько верст от селения, а священник остался в переписке с отцом Назарием до кончины его, пользуясь его наставлениями.

Прибыв в Саров, по любви к безмолвию, он устроил себе в лесу, при речке Саровке, недалеко от обители, пустынную келью. Когда позволяли силы, то, по сказанию ученика его, любил он в ночное время ходить по лесу и на память совершать молитвословие дванадесяти псалмов и возвращался с восхождением солнца в келию свою. Не раз случалось ему в ночное время в дремучем лесу встречаться с медведями, но никогда они не нападали на него; он безбоязненно ходил, предаваясь всегда в волю Господа своего.

Многие отшельники и уединенно живущие приходили к нему поверять свои помыслы и свое житие, аще от Бога суть. Наставления опытного в духовной жизни старца они принимали как глагол Божий. В Тамбовской и Нижегородской епархиях образовалось, под его руководством и при его наставлениях, много женских общежитий, которые составились из лиц, пожелавших проводить житие целомудренное и богоугодное. Он назидал братию не только примером и поучительным словом, но и своими душеспасительными посланиями. В них высказывается характер его духовной жизни.

«Я не знаю как вы – писал он к одной инокине – а я себя так чувствую, что перед всеми я должен и всем виноват: можно ли после сего на кого оскорбиться? И трех, и четырех любим очень – какая это малость, безделица! Лучше всех на свете любить. У меня любезная простота: всем отверзты сердечные врата; а хотя кто мне и не рад, да я ему рад. Я три года не знал скорби и столь навык посту, неизглаголанному удручению плоти, что, думал, в том вся добродетель. Как пришли ко мне три сестрицы: уныние, скука, печаль: тут-то познал их и не знал, как угостить, и изнемог; потом научился, говоря: гостьи мои дорогие! Милости прошу, пожалуйте, я вас угощу. Вот зажгу свечку; помолимся, поплачем, попоем, и возопием: Боже, милостив буди мне грешному! Создавый мя, Господи, помилуй; без числа согреших, Господи, прости мя! Како воззрю к Твоей благости? Кое положу начало исповедания? Владычица Богородица! Помяни раба Твоего. Гостьи мои бегом; а я говорю: матушки, погостите! Нет, уже и не догонишь!».

Старец Назарий часто упражнялся в безмолвной молитве.

«Помолимся духом, помолимся и умом – писал он к той же инокине. Взойдите-ка в слова апостола Павла: хощу рещи лучше пять слов умом, нежели тысячу языком (Кор.14:15–19). Изобразить не могу, сколько мы счастливы, что сии пять слов удостоились говорить; что за радость! Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного. Вообразите-ка: Господи, кого я называю? Создателя, Творца всего, Кого все небесные силы трепещут. Иисусе Христе, Сыне Божий! Ты ради меня кровь Свою излиял, спас меня, сошел на землю. Ум и сердце собрать во едино, глаза закрыть, мысленные очи возвести ко Господу. О сладчайший и дражайший Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий!». Так просто отец Назарий возбуждал простые сердца к подвигу молитвенному и в любовь Божию.

Сей старец, игумен Назарий, от юности хранитель девства и целомудрия, был одарен от Бога обильным духовным рассуждением. Братию и всякого к нему приходившего поучал он и с равностью, и с удивительным благоразумием, а особливо – смирению, кротости и послушанию. К согрешающим без пренебрежения оказывал любовь, снисхождение и желание спасения, всячески стараясь искоренить в них страсти, а паче – гордость и отчаяние. Был кроток, смирен, и сердце его пылало любовью к Богу так, что ни в какое время не переставал в уме творить молитву, всегда перебирая с нею в руках четки.

Приводим некоторые краткие его изречения – памятник духовной опытности и мудрости:

1) Святое послушание проходит с отвержением своей воли.

2) Иметь чистую и откровенную совесть.

3)Усердную молитву возносить со смирением, с трезвением и с памятью о смерти.

4) Дело в руках, молитву на устах, очи в слезах и весь ум в богомыслии иметь.

5) Без благословения ниже у кого брат, или куда пойти, или какую добродетель начинать делать. Где будет благословение, тамо благодать Божия, очищающая, укрепляющая и соединяющая с самим Богом. А где нет благословения, тамо – гнев Божий, тамо – помрачение, неустроение и от Бога отлучение.

6) Хранить душевное и телесное безмолвие.

7) О себе рассуждать и себя осуждать, т.е. свои дела, слова и помышления.

8) Любить нищету и нестяжание, яко многоценное сокровище.

9) Бесчестие за честь, хулу за хвалу, обиду за награждение, всякое искушение и злострадание почитать за превосходнейшее воздаяние.

Творяй сия не подвижется во век.

Совлецыся своея воли, яко срамныя одежды; смирение – ограждение, терпение – подтверждение, любовь – покров. А где любовь, тамо Бог, тамо и вся благая по писанному: Любящему Бога вся поспешествуют во благое. Пребываяй в любви, в Бозе пребывает, и Бог в нем пребывает. Любовь покрывает множество грехов. Аминь.

Пять лет пробыл отец Назарий в Саровской пустыни и скончался 23-го февраля 1809 года, 74 лет от рождения. Тело его погребено у алтаря теплой церкви. Признательное чувство благоговения воздвигло памятник над телом блаженного старца и начертало следующую надпись:⁹⁵

Назарий прахом здесь, душею в небесах,

И будет незабвен в чувствительных сердцах,

В которых он вместил священны те таланты,

Пред коими ничто мирские адаманты.

Покойся, отче, здесь, без скорби и рыданья,

Доколь наступит день комуждо воздаянья.

Игумен Иннокентий родился в Олонецкой губернии, в деревне Рижкалицы, что на правом берегу реки Олонки, в Туксинском приходе, от честных и зажиточных поселян, по прозванию Моруевых. В отроческом еще возрасте он возжелал иноческого жития, и в 1765 году вступил в Валаамский монастырь, который в то время был еще очень неустроен и малолюден. Через семь лет, а именно в 1772 году, он пострижен в монашество игуменом Ефремом. Его добродетели и способности по хозяйственной части сделались известны Александро-Невской лавре, и тамошнее начальство вызвало отца Иннокентия на должность ключника Лавры. От него узнал преосвященный митрополит Гавриил о причинах нестроения Валаамской обители, и, определяя в 1782 году для восстановления монастыря старца Назария, святитель назначил ему в помощника и казначея отца Иннокентия, посвятив последнего тогда же в иеродиакона и иеромонаха. Будучи казначеем, отец Иннокентий по-прежнему отличался смирением и ревностной жизнью. На своих плечах носил он кирпич на строящееся здание монастыря, трудился на рыбных ловлях и, притом, неупустительно бывал при всех монастырских церковных службах. 13-го июля 1801 года преосвященный Амвросий, митрополит новгородский, возвел Иннокентия в сан игумена Валаамского монастыря.

Вступив в должность настоятеля, он продолжал свою подвижническую жизнь, подавал пример собой всему братству и твердо соблюдал правила общежития. Сохраняя таким образом ненарушимо прекрасное внутреннее устройство, сообщенное монастырю блаженным старцем Назарием, отец Иннокентий неутомимо заботился и об улучшении внешнего быта умножавшегося братства. И Валаамская обитель, после старца Назария, во всех отношениях цветущим состоянием своим большей частью обязана, при помощи Божией, его трудам, усердию и дарованиям. Разнообразные труды, понесенные отцом игуменом Иннокентием для пользы святой обители, в качестве монастырского брата, казначея и игумена, ослабили при старости его телесные силы. Слабость здоровья останавливала его в прохождении его должности: почему старец просил отставки. Министр духовных дел и народного просвещения князь А.Н. Голицын докладывал Государю Императору о желании старца. Государь, изъявляя сожаление, что здоровье игумена Иннокентия не дозволяет ему долее продолжать службу, соизволил на удовлетворение его просьбы. Об этом дано было знать братии через Духовную Консисторию для избрания способнейшего и достойнейшего из среды их в настоятели. Тогда единодушно всей братией избран был отец казначей Ионафан. 5-го октября 1823 года последовал указ отцу Иннокентию о сдаче монастыря вновь избранному отцу настоятелю.

По сдаче монастыря, отец Иннокентий оставлен был на покое в Валаамской обители. За долговременную и усердную его службу, по Высочайшему повелению, согласно представлению высокопреосвященного митрополита, ему назначен был по смерти в пенсион полный оклад настоятельского жалованья, положенного по штату, 600 руб. асс. ежегодно.

Последние дни своей многотрудной жизни старец посвятил на окончательное устройство восстановленных его попечением двух обителей: Андрусовской и Сяндемской. Не удерживала и болезнь деятельного старца в его заботах об устройстве пустынь: в сентябре месяце 1828 года он, по делам их прибыл в г. Петрозаводск и здесь, 90-та лет, 22-го числа сентября свершил свое земное течение, предав дух свой Господу. Во время болезни его посещал преосвященный Игнатий, епископ олонецкий, и старец два раза просил владыку доставить его тело на Валаам. Преосвященный Игнатий, уважая редкие добродетели усопшего, почтил память его исполнением последнего его желания: исходатайствовал дозволение погребсти тело его на Валааме и благословил, на пути туда, у каждой встречавшейся церкви останавливаться и совершать литии, а в Сяндемской пустыни внести тело в тамошний Успенский собор, воздвигнутый почившим. В это время, много лет почти безмолвная, пустынь была полна сотнями народа всякого звания: не только окрестные жители, но и от далеких мест приходили поклониться останкам достойно почитаемого старца. До сих пор не только на Валааме, но и во многих дальних краях русской земли с благоговением воспоминают душеспасительные наставления отца Иннокентия, строгие правила его жизни, младенческую простоту его сердца и евангельскую ко всякому любовь.

Игумен Ионафан умер через два года по кончине отца Иннокентия, 22 января 1830 года. Он был по происхождению простой ремесленник г. С.–Петербурга; поступил в Валаамский монастырь при отце Назарии и им пострижен в монашество в 1792 г.; проходил послушание в поварне, звонаря и пономаря; посвящен в иеродиакона в 1793 году и в иеромонаха в 1794 году, потом был голосовщиком, ризничим и книгохранителем; при должности казначея он продолжал исполнять обязанности и уставщика на клиросе. Доброго характера, тихий, приветливый, отец Ионафан много потерпел скорбей от лиц, находившихся в монастыре под надзором. Число этих лиц доходило при нем до 14-ти человек; между ними были люди и вольного духа, и буйного нрава, и поврежденные в вере. Составляя особое общество среди монастырского братства, закоснелые во зле, они разливали свой яд в сонме братии и нарушали святую тишину монастырской жизни. В уважение отлично честного поведения его (как сказано в указе духовной консистории), и ревностнейшего должности своего прохождения, архипастырем благословлено ему было употреблять при священнослужении палицу. Скорби отца Ионафана – прекратила печальная кончина.

Игумен Варлаам избран был в настоятели по смерти отца Ионафана из Валаамской братии (1830–1833). Он был родом из московских купцов. Почувствовав влечение к монашеской жизни, еще в молодых летах он оставил, по слову Спасителя, дом, родителей, имение и вся красная мира сего, и удалился на Валаам, коим управлял тогда опытный в духовной жизни старец Назарий. Под его-то руководством возмужал и окреп в подвигах иноческой жизни пустыннолюбивый отец Варлаам. Постепенно проходил он монастырские послушания. «В бытность мою в поварне, молитва кипела во мне, как пища в котле», говаривал он, воспоминая о пользе послушания. В 1798 году он пострижен в монашество, в 1801 году посвящен в иеродиакона и в 1805 году во иеромонаха. В сане иеродиакона и иеромонаха совершал божественную службу в скиту в то время, как там пребывали приснопамятные старцы Феодор и Леонид. Сожитие и собеседование с ними принесло не малую пользу Варлааму, как сам он сознавался впоследствии. Лишь ревность о благе родной обители, наветуемой смущениями от людей, приходивших в нее «не ради Иисуса», понудила безмолвнолюбивого Варлаама согласиться поднять на свои рамена, неудобоносимое для подобных ему любителей безмолвия, бремя начальства. В 1830 году братия общим согласием избрала себе в игумена отца Варлаама. Но здесь постигли его, попущением Божиим, разные искушения: правдивость его не всем нравилась: находили ее слишком резкой, а искусством применяться к обстоятельствам он не владел, и потому должен был устраниться не только от начальства, но и от любимой им обители: три года только он понес иго начальства, и в одну из своих поездок в С.–Петербург испросил увольнение от настоятельской должности; оставленный здесь на покое, он снова водворился в своей любезной пустыньке близ скита.

В 1839 году обстоятельства понудили отца Варлаама оставить навсегда родную ему, дорогую обитель; его перевели в скит Оптиной пустыни для купножития со старцем иеросхимонахом отцом Леонидом, с которым, за несколько до того лет, он сблизился еще в скиту Валаамском. Так встречи наши с людьми Божиими никогда не бывают случайны.

Перейдя в Оптину пустынь, отец Варлаам продолжал прежнюю подвижническую жизнь; все имущество бывшего игумена, перевезенное с ним, состояло из нагольного тулупа и жесткой подушки. В время, посвященное отдыху, он любил уединяться в лес, окружающий скит, и там, любуясь в безмолвии красотой матери-природы, «от твари познавал Творца» – по его выражению. Прогуливаясь же с молитвенной целью, любил быть наедине. «Возьмите меня с собой, батюшка», сказал один из скитской братии, видя отца Варлаама, идущего в лес. – «Хорошо – отвечал старец – пойдем, только с условием: ходить молча!». Встречаясь с поселянами, любил вступать с ними в разговор и признавался, что нередко находил высокое утешение в их простых ответах на самые духовные вопросы. Имея, по слову св. Исаака Сирина, сердце, растворенное жалостью ко всякой твари, при виде страданий, не только человеческих, но и животных, проливал обильные слезы; ибо, несмотря на свой внешний вид как будто суровый, был прост и добр, как евангельское дитя. Сложения был крепкого, украшен сединами; стан имел согбенный, главу, поникшую к персям, глаза тусклые и присно слезящие. Держась же уединения и крайнего молчания, по слову, слышанному препод. Арсением: «всех люби и всех бегай», со всеми был всегда миролюбив; беседа его была отрывистая, краткая и речь лаконическая, от желания краткими словами выразить многое и сократить беседу. «Замечательно – говорил нередко отец Варлаам – что два помысла постоянно борют человека: или осуждение других за умаление (подвигов), или возношение при собственных исправлениях». Сие одно показывает, как высоко было духовное устроение старца; ибо, по свидетельству отцов, такие помыслы могут быть лишь у истинных подвижников. И точно, его нестяжание, простота, смиренномудрие были поучительны и трогательны. Он жил на пасеке, келии никогда не замыкал и вовсе о ней не заботился; она была завалена стружками, дощечками, которые старец собирал в лесу, и возле скита для подтопки печи и поделок. Когда однажды воры, забравшись на пасеку, обобрали келии, расположенные в одном с ним корпусе (братия в то время были на церковной службе): «Батюшка – сказал старцу сожительствовавшей с ним брат – воры обокрали вас!» – «Щепки-то, что ль? – отвечал улыбаясь, старец – я еще натаскаю». И точно, воры, ища чего-либо в «игуменской келии», внимательно разбирали ящик за ящиком, наполненные щепою и опилками досок, и стружками, наклали целый ворох их посреди келии, и довольно потрудившись, ушли из оной, не найдя ничего, но взяв тулуп, единственную одежду, сверх той, которая была на старце.

Старец, окруженный всеобщей любовью и заботливостью, от которых, по смиренномудрию, всемерно уклонялся, хотя и скоро свыкся с новым местом своего уединения, но не мог до конца дней своих забыть любимого Валаама – этого русского Афона, по замечанию самих афонцев, по единственному в своем роде удобству для всех трех родов монашеской жизни: общежительной, среднего, скитского пути и безмолвного пребывания наедине в пустыньках. «Хорошо, нечего сказать, хорошо и у вас – говорил пустыннолюбивый старец, – а все не то, что на Валааме: там, возьмешь, бывало, краюшку хлеба за пазуху, и хоть три дня оставайся в лесу: ни дикого зверя, ни злого человека, Бог да ты, ты да Бог». – «А от бесовских-то страхований, батюшка, как спасались?» – «Ну да от них-то и в келии не уйдешь, если не тем путем пойдешь!», отвечал старец. «Впрочем, прибавил он, – пути спасения различны: один спасается сице; ты же, по слову св. Исаака, общим путем входи на восхождение духовного пира», давая разуметь, что всякому духовному возрасту прилична своя пища и что безмолвие для непобедивших страсти бывает причиной высокоумия, а не спасения. Отец Варлаам поведал о себе, что он, живя в Валаамском скиту, одновременно с приснопамятными старцами Феодором Молдавским и Леонидом, недоумевал, как сии старцы, проводя целые дни в молве и житейском попечении от множества приходящих к ним пользы ради и советов духовных, пребывали несмущенными. И обратился однажды к старцу Феодору с такими словами: «Батюшка, я блазнюсь на вас, как это вы по целым дням пребываете в молве и беседах со внешними, каково есть дело сие?» – «Экой ты, братец, чудак! Да я за любовь к брату два дня пробеседую с ним, о яже на пользу душевную, и пребуду несмущенным», отвечал старец. Из этого ответа известного уже своими подвигами и благодатными дарованиями старца отца Варлаам вразумился навсегда познавать различие путей «смотрительных от общих» (Св. Иоанн Лествичник говорил: «По истине великое дело благодушно и мужественно подвизаться в безмолвии, но без сравнения большее дело не бояться внешних молв, а средь шума их сохранять неподвижное и небоязненное сердце, и с человеками, обращаясь по внешности, внутренно пребывать с Богом» – слово к пастырю, гл. 9. Впрочем, сей меры достигают немногие и не просто, а получают ее как воздаяние за многие труды, а наипаче за смирение, а тогда-то, будучи смотрительно (промыслительно) вызваны на подвиг служения ближним, могут приносить им великую духовную пользу, сами не вредясь нисколько от сообращения с другими. Таковы были и приснопамятные старцы о. Феодор, Леонид и преемник его о. Макарий); и впоследствии внушал о сем и другим. Уклоняясь по смирению от учительства в случаях обыкновенных, он с радостью и готовностью спешил на помощь смущенному чем-либо брату, и беседа его действовала всегда успокоительно. Старец до самой блаженной кончины отправлял череду богослужения в скиту и соборне в обители. В 1849 году накануне Рождества Христова, еще был у бдения в монастыре, готовился на соборное служение и выходил на величание, но внезапно почувствовал сильное ослабление (вследствие простуды), тотчас отвезен был в скит, потом особорован, приобщен св. Тайн, и после сего земной пищи и лекарства уже не принимал и мирно отошел ко Господу 26 числа, на другой день праздника, в 12 часов ночи, 83-х лет от рождения. 28-го совершено соборное погребение. Памятником его подвижнической жизни, как выше было замечено, остается в скиту, на пасеке, за прудом, уединенная беседка (род келии), сколоченная им самим из досок, где безмолвный старец – «тщася худшее покорити лучшему, и плоть пороботити душу» – проводил без сна летние ночи в уединенной молитве, и в крайнем утомлении принимал краткий отдых, сидя на малой лавице, в той же келейце устроенной. На стенке и до днесь висят медные складни со св. изображениями – свидетелями тайных воздыханий и обильных слез, которые обличали лишь веки глаз его, опухшие и лишенные ресниц.

***

После о. Варлаама игуменствовал на Валааме о. Вениамин. Он прислан был на Валаам из братства Коневского монастыря, пять лет был настоятелем на Валааме, и потом уволен был на покой в вологодскую епархию.

После Вениамина избран был в настоятели о. Дамаскин.

Игумен Дамаскин происходил из крестьян Тверской губернии, Старицкого уезда; родился он в 1795 году, от родителей – отца Конона и матери Матроны; при святом крещении дано было ему имя Дамиан. С юных лет еще Господь вдохнул избраннику Своему благие чувства – идти по пути заповедей Господних. В 1816 году, будучи 20– лет от роду, уразумев суету мира сего, он испросил благословения от родителей своих и отправился в богоспасаемую Киевскую лавру, – поклониться угодникам Божиим, нетленно там почивающим.

По выходе из родительского дома, он тотчас почувствовал облегчение ноги своей, которая у него болела от юности, будучи переломлена по неосторожности няньки, достигши же к угодникам Божиим в Киев, получил здесь совершенное исцеление и потом уже нога никогда не болела до самой его кончины. Получив милость от Господа, через угодников Его, он отсюда неуклонно пошел по пути Господню, ища себе тихого пристанища, и на возвратном пути зашел в дом родителей своих, неся доброе благовестие явленных на нем милостей Господних.

В 1817 году Дамиан отправился из дома родителей, один Богом хранимый, в Соловецкий монастырь; поклонившись тамошней Святыне, на возвратном пути посетил Сяндемскую обитель и потом возгорел желанием посетить Валаамскую обитель. Здесь ему весьма понравилось, но не пришло еще то время, чтобы поселиться ему здесь навсегда. С Валаама отправился в Коневец, а оттуда в Тихвин, посетил и Новгородскую Святыню, обошед святые места с глубоким благоговением, и уже в 1819 году прибыл на возлюбленный им Валаам, при игумене Иннокентии. Здесь, как мудрая пчела стал искать духовного меду, и вот пошел в скит Всех Святых; на пути встречает монаха Феодорита, который спрашивает его: «что, брат, не хочешь ли остаться в монастыре?» – Желаю, батюшка, да не знаю, где Бог благословит. – «Оставайся, брат здесь, у нас три рода жизни». Незнакомый еще с сим наименованием, спросил: «Как же это три рода?» – «А вот: сначала надо в монастыре потрудиться, потом в скиту, а после в пустыне. Оставайся, брат, вот тебе мои четки, твори молитву так: 10 раз Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя грешного и 1 раз Богородице Дево, радуйся, до конца». С этих слов дух Дамиана сильно возгорелся, и он тут же решился остаться на Валааме навсегда. Желая более приобрести душе своей пользы, спросил о. Феодорита: «с кем бы мне посоветоваться на пользу?» – А вот иди к о. Евфимию. – «Как же я могу с ним говорить?» – «Не бойся, этого отца монахи прозвали духовной удицой». Дамиан отправился к помянутому старцу Евфимию, который провидя духом, что пришедший к нему есть будущий светильник Валаама, встретил его земным поклоном. Смирение старца сильно поразило Дамиана, так что он растерялся и только мог сказать старцу: «желаю спастись, научите!». Отец Евфимий много поговорил на пользу, благословил остаться на Валааме и послал попроситься к отцу игумену. Отец игумен Иннокентий принял и определил его в число братства, а для руководства в духовной жизни старцем ему назначил отца Евфимия. Вступив в число братства, Дамиан проходил разные послушания: шил сапоги и рукавицы, месил квашню в хлебной, кормил нищих. Положивши твердое намерение остаться на Валааме навсегда, нужно было достать увольнение от общества, почему и отправился на родину, чтобы лично выхлопотать оное. Господь поспешал Своему избраннику, немедленно дали от общества увольнение, и он отправился обратно на Валаам через С.–Петербург. Прибыв в С.–Петербург на Валаамское подворье, встретился здесь с казначеем отцом Арсением, приехавшим в столицу для принятия царского пожертвования – собора священных риз. Из Петербурга с казначеем отцом Арсением поехали на Валаам на почтовых лошадях; приехав на Валаам, они были встречены с трезвоном, ради почтения к царским подаркам.

Игумен Дамаскин. С гравюры на стали работы бывшего ректора Импер. Академии Художеств Э. Иордана

Поселившись окончательно в Валаамской обители, по увольнительному свидетельству в 1819 году, он положил твердое основание своей подвижнической жизни, внимательно и разумно проходя возлагаемые на него от настоятеля послушания. Во-первых, определен был в конюха, потом в хлебную – печь хлебы; здесь, просевая муку в мукосейной, тут же и поклоны клал, и утомившись от трудов и молитвенного подвига, повергал себя на голом полу и засыпал. Впоследствии, будучи уже настоятелем, говаривал своим ученикам: «не помню, свидетель Бог, чтобы я когда-либо, находясь на послушании в хлебной, без благословения старшего съел хотя корочку хлеба, – так остерегался страсти тайноядения». Впоследствии был поставлен в рабочие нарядчики – управлять рабочими людьми по всем хозяйственным делам. Настоятель на него вполне расположился, видя его ревность и усердие в деле послушания.

Здесь, при трудности послушания, не оставлял и правила церковного, и руководимый опытным старцем, отцом Евфимием, прилагал труды к трудам. Не ленился и старец содействовать подвигам – по ночам в 12 часов будит на полунощную молитву, имея в руке своей выдвижную палку, которой он стучал в раму второго этажа, где жил его ревностный ученик, и не отходил до тех пор, пока не получит ответа стуком в раму. Так каждую ночь еще до церковной службы он исправлял молитвенное правило не зажигая огня. В кельи у него было совершенное нестяжание: образ, книга, четки, стол и стул и более ничего, так что не имел обычая, да и не для чего было оную запирать. Был у него чулан, где смазывали сбрую; там он исправлял правило, клал поклоны, читал акафист перед иконой Смоленской Божией Матери, от которой было ему чудное явление.

1823 года, на Рождество Христово, пострижен был в рясофор; с этого времени положил начало испытывать свою совесть, на всякий день, часто приходил к старцу отцу Евфимию для духовного совета и откровения совести своей. «О! как нам было легко тогда, говаривал он, – будучи готовы хоть умереть на всякий день».

1825 года 12-го декабря пострижен был в монашество с именем Дамаскина; облекшись в броню правды, духовный воин немедленно стал помышлять об удалении в уединенную жизнь. 1826 года в марте месяце отец Евфимий, старец его, удалился на жительство в пустыню. В подражание своему старцу и отец Дамаскин, в тот же год, испросив благословения от настоятеля, удалился на жительство в скит Всех Святых, испытать второй образ жизни – скитский. Здесь, исправляя церковное богослужение, скитяне пели очень хорошо, так что и игумен Вениамин часто приезжал слушать и всегда оставался очень доволен их пением. От духовных подвигов и телесных трудов в скиту отец Дамаскин до того изнемог, что едва мог читать в церкви и однажды решился объявить настоятелю о своей болезни. «Батюшка! Как вам Бог возвестит, я чувствую себя очень ослабевшим, то не благословите ли мне оставить послушание». Игумен Вениамин, подумав, сказал: «Так что же, отец Дамаскин, не падай духом. Ведь монах, если и умрешь на послушании, то Господь тебя не оставит». После этих слов, положившись на волю Божию, он не оставлял дело послушания и духовных своих подвигов.

Ревнуя бо́льшим подвигам и желая проходить третий образ пустынной жизни, отец Дамаскин, испросив от настоятеля благословение, 1-го июля 1827 года поселился на жительство в удаленную пустыню⁹⁶, чтобы наедине работать единому Богу. Здесь тайные его подвиги известны только Богу. Много претерпел искушений от бесов, невидимо и видимо нападавших на него; иногда видимо являлся ему искуситель с растрепанными волосами, исходящими из озерка, находящегося близ его келии, но Господь не оставлял его Своими утешениями; он всегда имел в уме молитву и память смертную, в доказательство чего и по сие время находятся в его пустынной келии низменный молитвенный стул и гроб, который он сам сделал и в который полагал свое многоутружденное тело, для краткого отдохновения. Для бо́льшего утомления своего тела, носил вериги железные, как он сам впоследствии рассказывал своему преданному ученику: «Станешь бывало класть поклоны, железо так нагреется, что станет совершенно горячее, другой раз прихватит за тело и так бывало больно, но за то на душе бывало весело и спокойно. Ах, если бы провести так всю жизнь!». Имел он и безмен для того, чтобы вкушать хлеб с весу.

Во время отдыха от молитвы занимался рукоделием, писал по уставу книги и делал деревянные ложки. Однажды, по благословению отца игумена, пришли к нему с келиархом посетители и выпросили у него на память ложечку, причем давали денег, но он не взял; по уходе же их, спустя несколько времени, он увидел под подушкой у себя синюю бумажку в 5 рублей ассигнациями; сейчас же взяв деньги, пошел в гостиную и войдя к ним в номер, положил деньги на стол и сказал: «Не хорошо, господа, так искушать монахов», а сам немедля ни минуты ушел к себе в пустыню.

1830 года отец Дамаскин переведен был из пустыни в скит Всех Святых в начальника для управления оным. Здесь он сподобился два раза видеть неизреченный свет, исходящий от иконы Распятия Спасителя, которая всегда у него была в келии. В скиту пробыл с небольшим полгода: влекомый тишиной любимой им пустыни, он испросил благословения от настоятеля, и удалился опять в оную.

Так с 1827 по 1839 год отец Дамаскин проходил скитскую и пустынную жизнь. Но никто же, по слову Господню, вжигает светильник и поставляет его под спудом, но на свещнице да светит всем. И вот пришло время поставить отца Дамаскина на свещник настоятельского правления Валаамского монастыря, да светит всем и ни одного себя спасает, но многих.

В Св. Синоде состоялось определение от 23-го июля 1813 года за № 1657, чтобы настоятели в Валаамский монастырь, в случае вакансии, были определяемы навсегда из тамошних монашествующих, достойные и способные к содержанию в непоколебимости общежительного устава. С 1833 по 1839 год определение это было изменено: прислан был из Коневского монастыря на Валаам в настоятели отец Вениамин, который стал нарушать добрые порядки и уставы Валаамского монастыря, вследствие чего Валаамская обитель стала приходить в расстройство и упадок. Верховные власти обратили на это внимание и вот 18-го ноября 1838 года по воле Государя последовал указ, чтобы немедленно прислать с Валаама отца Дамаскина, для посвящения во игумена. По прибытии отца Дамаскина в Петербург, обер-прокурор Св. Синода объявил ему, что Государю угодно, чтобы немедленно посвятить игумена Валаамскому монастырю из своей же братии, и что о нем, Дамаскине, Ему известно. Приказание Государя немедленно было исполнено: 4-го декабря того же 1838 года посвятили отца Дамаскина в иеродиакона, в Казанском соборе; в этот день было обручение Вел. Княжны Марии Николаевны и служил преосв. викарий Венедикт епископ ревельский. Через два дня, т.е. 7-го декабря, посвятили во иеромонаха и 30-го января 1839 года – во игумена.

Приняв жезл правления, отец игумен Дамаскин 5-го марта возвратился с благочинным отцом архимандритом Игнатием в свою родную Валаамскую обитель, для принятия оной под свое правление. Встречен был торжественно с трезвоном и введен благочинным в храм на настоятельское место, где отец игумен Вениамин отдал новому настоятелю посох и прочитан был указ – отцу игумену Дамаскину принять монастырь, а отцу игумену Вениамину, по неспособности его править монастырем, сдать оный и по назначению отправиться в Вологодскую епархию на покой.

***

Приняв жезл правления, отец игумен Дамаскин все свое старание прилагал привести в добрый порядок свою обитель и как премудрый ловец, с самого начала наметив стрелу к назначенной цели, не вдруг напрягал лук, но исподволь, чтобы не сломался, и своевременно достиг своей цели – привел обитель в самое лучшее состояние: братство ее возросло, нравственные силы ее развились, во внутреннюю жизнь ее вдохнуть божественный огонь истинного подвижничества; самое святое имя ее прославлено до конец земли. Словом, святая Валаамская обитель неусыпными его попечениями процвела яко крин.

Но не без трудов и скорбей дано было ему ввести добрые порядки в обители.

Будучи произведен из простых монахов, он много претерпел неприятностей от старейших его братий, втайне стремившихся ко власти, помимо которых был так скоро возведен в сан игуменства, а наипаче от «подначальных», присылаемых сюда на исправление, которые не только нарушали добрые порядки обители и расстраивали благую нравственность братии, но даже не раз покушались и на самую жизнь его. Но Господь не дал жезла грешных на жребий праведного.

По вступлении в настоятельство, отец Дамаскин не стал терять времени, и, устроив внутреннее состояние обители, немедленно принялся и за внешнее ее благоустройство, и в скором времени на всех окраинах Валаама проявились благолепные скитские храмы; находил и средства на это – Господь посылал благодетелей, жертвовавших не только на созидание храмов Божиих, но и на украшение оных.

***

На другой же год своего правления, испросив благословение от епархиального начальства, игумен Дамаскин начал перестраивать скит Всех Святых, в котором он жил еще до настоятельства и опытом познал, как были вредны для здоровья отшельников кельи прежней постройки. В 1840 году началась перестройка и в скором времени возник прекрасный двухэтажный каменный храм и восемь одноэтажных небольших каменных корпусов.

В 1852 году выстроил на юго-восточной стороне монастыря обширную каменную гостиницу, имеющую 200 комнат со всеми удобствами.

В 1853 году, на острове, находящемся при входе в Монастырский пролив, воздвигнул красивый каменный храм во имя Святителя и Чудотворца Николая, на иждивение купца Н.Н. Солодовникова.

В 1855 году выстроил и освятил на Святом острове деревянную церковь во имя преп. Александра Свирского и три деревянных домика для жилья скитян.

В 1856 году, близ монастырской пристани, выстроил каменный двухэтажный дом, для приюта приезжающих в монастырь бедных финнов.

В 1858 году, в скиту Святителя и Чудотворца Николая, выстроил весьма красивый каменный двухэтажный дом для жилья скитской братии.

В 1858 году перевез из Старой Ладоги на остров св. Иоанна Предтечи деревянную древнюю церковь⁹⁷ и поставил оную на каменном фундаменте; вверху деревянная церковь во имя св. Иоанна Предтечи, а внизу трех Святителей, празднуемых 30-го января, и построил по острову до восьми деревянных келий по одиночке, для уединенного жительства пустынников.

В 1863 году построил на северной стороне монастыря трехэтажный каменный дом, вмещающий в себя водоподъемную машину, кузницу, пильный завод и разные другие хозяйственные мастерские.

В 1865 году, в скиту Святителя и Чудотворца Николая, в каменном доме устроил небольшую церковь во имя преподобного Иоанна Дамаскина.

В 1866 году приобрел три обширных острова, с рослым лесом, сенными покосами, каменными ломками и рыбными при них ловлями, отстоящих от Валаама в тридцативерстном расстоянии, в разные стороны, где и построил часовни.

В 1868 году, на Ильинском острове, выстроил скит, для уединения братии, с деревянной церковью во имя святого пророка Илии и при ней двумя двухэтажными келиями.

В 1870 году при своей пустыньке, в которой он уединялся до настоятельства, выстроил небольшую деревянную церковь во имя Коневской Божией Матери и при ней две деревянные же кельи, для пустынножителей.

В 1871 году на восточной стороне монастыря выстроил двухэтажный большой каменный дом для жилья рабочих и конюхов и при нем обширные, образцовые по своей прочности и чистоте конюшни для лошадей.

В 1873 году на южной стороне монастыря, в семи верстах, на отдельном острове выстроил скит, в коем церковь во имя преп. Авраамия Ростовского и три кельи деревянные, для жилья скитской братии.

В том же году отлил колокол в 1000 пудов на предполагавшуюся вновь устроил при новом соборе колокольню, теперь уже построенную.

В 1876 году, в расстоянии одной версты от монастыря на восток, при Назарьевской пустыне, выстроил каменную церковь с отдельной каменной колокольней, во имя всех преподобных отец в посте и подвиге просиявших, и определил здесь быть новому кладбищу и сам впоследствии оную первый обновил. Эта кладбищенская церковь – уже последняя его постройка, которую он на закате своих дней и в остатках своих сил сам и освятил.

Заготовлял и материал – камни и кирпич, для нового соборного храма, но построить оный судил Бог его преемнику отцу игумену Ионафана, трудившемуся с ним, в должности казначея, во всех постройках.

Во многих местах острова возникли его тщанием до 18-ти часовен, каменных и деревянных, посвященных Богоматери и многим святым угодникам Божиим, и в разных местах поставлено до 10-ти крестов каменных и деревянных.

Так Господь, творяй волю боящихся Его, исполнял все благие желания отца Дамаскина, помогал во всех добрых его предприятиях и посылал усердных благотворителей.

***

Оградив обитель со всех сторон, как бы крепостями, отшельническими скитами и поселив в них ревностных воинов духовных, да ратоборствуют мужественно в безмолвии противу невидимых врагов, а сам как бы воевода духовный, образовавший себя четырнадцатилетним опытом пустынного и скитского подвижничества, он неленостно посещал все скиты, укреплял подвижников мудрыми своими советами – мужественно подвизаться на поприще благочестия и твердо стоять противу браней невидимых врагов, – и не напрасны были его труды: они принесли обильный плод в лице подвижников, проходящих поприща разнородных подвигов в безмолвии и совершенном молчании.

Поучения отца Дамаскина были в высшей степени назидательны и доступны для всех. Предложим здесь вниманию читателей хотя одно из его назидательных поучений, сказанное братии в скиту Всех Святых:

«Отцы святые и братия! Надо нам быть благодарным пред Спасителем нашим, и не забывать с каким намерением мы вступили в монастырь; намерение наше было – сколько можно быть подражателями угодившим Богу. Спросим: чем они угодили? Знаем, чем: смирением, постом и бдением; они алкали и жаждали, и все беды претерпевали, ради Царства небесного.

И нам, возлюбленные, не надо ли о себе подумать? Мы живем в покое, всем обеспечены и все у нас готово: пища, одежда, келья, дрова, словом – всем успокоены. То и осталось нам грешным быть благодарным пред Создателем нашим, молить милосердного Господа за наших благодетелей и смирять себя пред Богом и пред всеми людьми».

Во обители отеческое его попечение было одинаковое о всех братиях, малых и великих, всем желал он спастись и в разум истины придти, всех привлекал к себе любовью, и все прибегали к нему как к родному отцу и доброму пастырю и во всех своих нуждах и скорбях получали от него духовное врачевание. Сам был многим из братии духовником и старцем. Приучал, чтобы были откровенны и не затаивали никаких помыслов. Умел поставить себя так, что все ему были откровенны даже в самых потаенных своих помыслах. Спасением душевным каждого из братий дорожил паче всякого богатства. Был такой случай: приходит к нему один брат из новоначальных и говорит: «Батюшка, позвольте мне съездить в Петербург за получкой долга в полтораста рублей; получив, я обратно приеду и деньги в обитель привезу». Мудрый старец, зная, насколько вредно овечке отлучаться от стада Христова, говорит: «Вот что, брат: если бы ты сказал, что ты привезешь в обитель не только полтораста рублей, но полтораста тысяч, и то я не советую тебе ехать. Душа твоя, которую ты повезешь в мир, дороже денег, а Бог весть оттуда воротишься ли; оставайся-ка, брат, здесь; пусть пропадают деньги, да душа твоя цела будет». Послушал его брат, остался и, полгода пожив, скончался в добром исповедании.

Умел старец исполнять слова псалмопевца: гневайтеся и не согрешайте. Где нужда заставляла исправить погрешности братии, тут он казался полон гнева, но внутренно совершенно бывал спокоен, и достигал двух целей: и брата исправит и не расстроит, и свой мир душевный сохранит; за то при его выговорах и замечаниях всегда его любили.

Чистая душа его исполнена была благодати Божией, ланиты его часто орошались теплыми слезами. Особенно в последнее время своей жизни очень часто плакал плачем по Бозе. В день Св. Троицы, читая положенные на вечерни молитвы, залился слезами, так что едва мог кончить оные.

Имел он также дар молитвы умной и прозорливости, Господь открывал ему невидимое и недоведомое. Так некогда архимандрит Иоанн, прибыв на Валаам, посетил отца Дамаскина и спросил его: «Старец Божий, скажи мне слово на пользу». Отец игумен, мало помолчав, сказал ему: «Читайте пролог, там все есть». Архимандрит Иоанн был поражен этими словами и сознался, что он всю жизнь свою собирался прочитать пролог, но что никак не удавалось ему найти свободный час для исполнения своего желания.

Однажды у монастырской гостиницы две женщины – одна православная, а другая раскольница – спорили между собой, кто из них правильнее молится: двумя ли перстами, или тремя. В это время ехал отец Дамаскин мимо гостиницы; они, увидев его, пошли к нему за решением своего спора и когда они еще далеко не дошли до него, он, сложив три больших перста и подняв руку, громко им закричал: «вот так, вот так молитеся». Женщины, пораженные его прозорливостью, не знали что и делать – объясняться ли с ним о чем хотели, или молиться на него, как на святого.

***

Между тем, дни его протекали. Господь судил ему понести крест страдальческий: в 1871 году он был поражен легким параличным ударом; этот удар был началом постепенного угасания и его жизни, и его деятельности.

Мало-помалу отстранялся он от внешних попечений и погружался во внутренний свой мир; только в особенно важные моменты монастырской жизни всегда ярко вспыхивал и освещал окружавших светоч его опытности и любви; большую же часть времени проводил он уединенно в своей келье. Там по временам видели, как плакал старец и молился. Иногда он говаривал: «Я уйду, а вы останетесь, и назад не приду», и зальется слезами. Раз спросил его келейник отец Александр: «Батюшка, говорят, что у нас настоятель будет чужой, а не из своих» – «Нет, чадо, не беспокойся. Угодники Божии давно уже избрали из своих».

Десять лет отец Дамаскин был болен, а последние три года был совершенно расслаблен, но никогда не обнаруживал ни малейшего неудовольствия на служливость своего келейника, в какое бы положение тот его ни приводил мощными своими руками. С 1871 года каждую неделю и во все великие праздники неопустительно отец Дамаскин приобщался святых Божественных Христовых Тайн; с особенным чувством принимал он Св. дары. Еще за несколько времени до своей кончины он уже приобщался два раза в неделю, в последние же дни своей жизни он уже не вкушал никакой земной пищи и накануне своей смерти приобщился св. Христовых Тайн с великим умилением и слезами, будучи столь слаб, что едва мог проговорить: «Слава Богу». Незадолго перед смертью пожелал особороваться, что и было исполнено о. наместником, ныне игуменом Ионафаном соборне; ночь накануне смерти провел без сна, видимо страдал, но не жаловался на свою болезнь; ему прочитали акафист Божией Матери и потом иеромонах читал Евангелие. Старец лежал как бы в забытьи, лишь по временам открывая глаза. Будучи уже не в силах сказать ни слова, – он взором выражал чувства умиления и благодарности.

Утром 23-го января 1881 года положительно стало заметно, что уже близка его кончина. Ему прочитали отходную; заметно было, что он хотел перекреститься, но уже не мог, опустил руку на грудь и как бы засыпая, тихо стал кончаться, вздохнул и на веки почил сном праведника, в 9½ часов утра, во время поздней литургии.

Окружающие его одр иеромонахи, иеродиаконы, схимонахи, монахи и братия со слезами смотрели на эту чудную кончину; келия была наполнена фимиамом. Иеромонахи стояли в эпитрахилях и с зажженными свечами, перед образами также горели свечи и лампады.

На лице усопшего выразилось спокойствие и величие, – воистину это была кончина праведника: честна перед Господом смерть преподобных Его.

Пять дней до погребения тело покойного находилось в теплом помещении, но ни малейшего запаха от него не происходило. Около гроба своего дорогого почившего отца, как бы около еще живого, с любовью теснились все осиротелые его Валаамские дети, давно не видавшие его по случаю продолжительной болезни обожаемого настоятеля.

Во все дни до самого погребения в соборном Успенском храме с полным благолепием совершались всенощные заупокойные бдения и заупокойная Божественная литургия, и панихиды, при коих не раз от слез стихали возгласы священнослужителей.

По отпевании, с крестным ходом, с печальным звоном колоколов провожали тело отца Дамаскина все обитатели Валаама на новое кладбище и там предали его земле на назначенном им самим месте, близ церкви за алтарем. Любовью братии к своему незабвенному духовному отцу воздвигнуть великолепный памятник – гранитный крест на пьедестале, с такой надписью: «Раб Божий игумен Дамаскин скончался 23 января 1881 года, 86-ти лет от рождения; управлял обителью в сане игумена 42 года, а всего жития его на Валааме 62 года».

***

1. Иеросхимонах Никон. Он происходил из мещан города Арзамаса; в монашество пострижен 1783 года отцом Назарием, 1785 года посвящен в иеродиакона и через четыре дня в иеромонаха; принял схиму в 1805 году. В сане иеромонаха он шестнадцать лет трудился в печении просфор и исправлял, притом, череду священнослужения. Много лет подвизался в пещере, с большими трудами изрытой в монастырской горе. Суровая и мрачная эта пещера была жилищем змей, которых сожительство не тревожило смиренного старца. С удивлением взирал на жизнь пещерника преосвященный митрополит Михаил, посетив старца в его вертепе. 6-го августа 1822 года подвижник почил от трудов своих.

2. Схимонах Николай. Он был первоначально келейником у отца Назария. Научившись от него высокой жизни, он много лет подвизался сам в тесной пустынной кельи, имевшей пространства не более квадратной сажени; в этом уединении удостоили старца посещением Император Александр Благословенный и преосвященный митрополит Михаил. Жизнь его протекла в трудах и непрестанной молитве. Он скончался 6-го января 1823 года. Недалеко от места его подвигов под сению креста почивает многотрудное его тело. Над могилой его, как памятник, стоит деревянный гроб и крест.

3. Благочинный иеромонах Дамаскин. Он происходил из дворовых людей; в 1789 году пострижен игуменом Назарием в монашество; того же года посвящен в иеродиакона и в 1793 году – во иеромонаха. В 1800 году был определен строителем в Коневскую обитель и по желанию снова возвращен на Валаам. С 1806 года до кончины исправлял должность благочинного над монастырями: Валаамским, Коневским, Введенско-Островским и Андрусовской пустынью; кроме того, проходил должность ризничего и, по словесному приказанию преосвященного Амвросия, митрополита Новгородского и С.–Петербургского, должность письмоводителя.

Одно исчисление должностей, лежавших на отце Дамаскине, показывает его неутомимую деятельность. Старец не знал праздности, этого корня всех пороков, целый день трудился он то по письменной части, то занимаясь шитьем пелен из маленьких шелковых лоскуточков, не пропуская притом ни одной церковной службы. Будучи подчиненным настоятелю, как сын обители, и вместе с тем будучи начальственным лицом, как благочинный, отец Дамаскин умел сохранить должное отношение к отцу игумену. Никогда не происходило между ними никаких неприятных столкновений. 23-го мая 1825 года, 70-ти лет от роду, скончался отец Дамаскин, и по его кончине не было уже человека в обители, который мог бы нести труды всех лежавших на старце обязанностей, как то объяснил тогда на запрос начальства отец игумен Ионафан.

4. Казначей иеромонах Арсений, родом был из орловских купцов; в монашество пострижен отцом Иннокентием в 1802 году; посвящен во иеродиакона в 1804 году и во иеромонаха в 1807 году. Трудясь первоначально в общих послушаниях, он проходил потом должности келлиарха и эконома и с 1823 года должность казначея, занимаясь, притом, исправлением священнослужения и обязанностей голосовщика. В должности казначея отец Арсений был деятельным помощником отца игумена Ионафана и потом отца Варлаама; постоянно ревновал о благе обители и своими трудами приобрел для нее до 200 тыс. руб. ассиг. Неустройства монастыря при отце игумене Вениамине побудили отца Арсения сперва отказаться от должности, а потом оставить и самую обитель: в 1839 году он отправился на Афон и с именем Антония в тамошнем монастыре св. великомученика Пантелеймона принял схиму.

В удалении от духовной родины, среди разнообразных лишений, старец всегда благодарил Господа, что сподобился, по Его благости, пострадать за правду. Кончина его последовала в 1853 году.

5. Духовник иеросхимонах Антоний. Он происходил из мещан г. Феодосии (из Крыма), поступил первоначально в Валаамский монастырь в 1818 г., с именем Амфилохия, пострижен в монашество в 1824 году отцом игуменом Ионафаном; проходил разные послушания: был столовщиком, переплетчиком, келлиархом, но большую часть жизни провел в пустыне. Уроженец юга, Антоний весьма часто изнемогал от вредного влияния на его здоровье северного климата и болезнь принуждала его оставлять по временам пустыню; но, любя уединение и ревнуя по Бозе, старец, несколько собравшись с силами, снова спешил в свою пустынную келью. В конце 1839-го года он был посвящен в иеродиакона и того же года через четыре дня – во иеромонаха, и с 1840 по 1849 г., исправляя должность братского духовника и старца, был ревностным помощником тогдашнего настоятеля. Как делом проходивший духовную жизнь, отец Антоний был мудрым духовным наставником братий. В 1849 году старец был поражен параличным ударом: у него отнялась вся левая сторона, и в таком положении пробыл он до самой кончины, около 13 лет. Не имея возможности поворотиться без помощи келейника, отец Антоний во все время болезни не произнес ни одного слова ропота, не слышно было от него ни малейшей жалобы на неисправность его келейников, хотя по нескольку часов оставался он один в кельи, имея необходимую надобность в услуге. Особенно долго (лет 12) прислуживал ему рясофорный монах Петр Васильев, по пострижении монах Петроний, скончавшийся на 76-м году от рождения, 5-го декабря 1861 года, месяцев за восемь до кончины старца. Отец Петроний читал старцу утренние и вечерние молитвы, жития и писания святых, часто певал с ним догматики и другие молитвы. По кончине отца Петрония, келейники у старца переменялись. Один из них, прислуживавший ему незадолго до его кончины, смущаемый духом на старца за лишение ночного покоя, иногда напоминал больному, что ему тяжело при нем служить и нести обязанности инока, не укрепив себя достаточно сном. Старец кротко переносил это заявление, прося прощения у келейника, и всегда с похвалой отзывался о его услугах. Во все время параличного расслабления, отец Антоний несколько раз соборовался и был до кончины в совершенной памяти. Сначала каждый месяц, а потом каждую неделю причащался св. Христовых тайн. Перед кончиной за неделю он стал особенно слаб; видно было, что близок переход его в вечность: мало и неясно говорил он и не принимал пищи. За четыре дня до кончины он вдруг поправился, стал особенно весел; много и необычно беседовал со своим келейником и говорил очень твердо. Рассказал о своем происхождении, о занятиях торговлей, вспомнил времена прежних игуменов и братий, поступивших при нем в монастырь. Это было последнее проявление жизни; за тем следующие два дня были постепенным ее угасанием. В день кончины, 19-го июля 1862 года, вечером пришли посетить отца Антония больничные братья. Тогда же возвратился келейник, часа за три до этого вышедший по надобности с благословения старца. Голова старца скатилась с подушки; дыхание его было тяжело, почему братия подняли его, посадили, обложив подушками, – сидя, склонив голову и тихо вздохнув, старец скончался. Окрест стоявшие не заметили его отшествия. Настоятель соборне с шестью иеромонахами и тремя иеродиаконами совершил отпевание почившего. Отцу Антонию от роду было 78 лет; схиму он принял во время болезни в 1851 году.

6. Иеросхимонах Евфимий, из дворян, в монашество пострижен отцом Назарием в 1800 году и наречен Евдокимом; проходил разные послушания, был келлиархом; впоследствии до кончины был книгохранителем; во иеродиакона посвящен в 1802 г., и в иеромонаха – в 1805 г. Отец Евфимий исполнял обязанности братского духовника и старца, отличался глубоким смирением, земным поклонением приветствовал мирских и каждого, даже новоначального брата. Слезы всегда орошали лицо его. Его самоуничижение и самоукорение не имели границ; руководимый ими, отец Евфимий считал себя недостойным не только совершать Божественные тайны, но даже и приобщаться этой страшной святыне в алтаре: с 1814 года до кончины он причащался, как простой монах, обще со всей братией и никого не благословлял по-иеромонашески. В этом утвержден он был духовным советом приснопамятных старцев Феодора и Леонида, и затем ничто не могло понудить его исполнять обязанности священного сана. Часто уединялся старец на безмолвие в пустыню и постоянно принимал всякого, искавшего от него наставления. Последнее время он одержим был продолжительной болезнью; в 1827 году принял схиму, неоднократно перед кончиной исповедался и приобщался св. Христовых тайн и 1 октября 1829 г., 60-ти лет от рождения, в мире скончал многотрудный свой подвиг. Высокая жизнь отца Евфимия поражала внимательных учеников его. Один из них – впоследствии монах Николо-Бабаевского монастыря (Костром. губ.) отец Иларион – по обстоятельствам отправляясь с Валаама, припав к ногам старца при прощании наедине, просил у него исполнить его последнюю просьбу. «Что хочешь ты?» спросил его отец Евфимий. «Батюшка – сказал ученик – ты скоро жизнь свою кончишь, молю тебя, если обрящешь благодать у Господа, явися мне очевидно». Старец задумался и, несколько помолчав, отвечал: «это выше мер моих». Любящий ревностный ученик продолжал умолять старца: «мне известна твоя жизнь, батюшка – говорил он – и если твое спасение будет сокровенно и неизвестно, то нам как можно и надеяться спастися? Если же ты обретешь благодать у Бога, то тебе будет это возможно». Старец отвечал: «Буди воля Господня» и они расстались. В день преставления отца Евфимия, отец Иларион, в глубокой скорби от многообразных искушений, сидел в часовне Николо-Бабаевского монастыря на реке Волге; вдруг двери часовни отворились и ему очевидно явился отец Евфимий, взглянул на него и, как бы выражая и за гробом сочувствие к положению ученика, заплакал. Видение скрылось. Почти тридцать лет хранил в тайне отец Иларион утешительное явление ему старца и только за месяц до своего отшествия открыл его в последнем своем письме, от 19-го декабря 1858 года, настоятелю отцу Дамаскину.

Пример старца твердо начертался в сердце ревностного ученика: ни убеждения трех настоятелей, ни приказание архипастыря не могли заставить отца Илариона принять на себя священный сан: простым монахом он блаженно почил от многотрудных дел подвижничества.

7. Схимонах Михаил, из духовного звания, в монашество пострижен в Соловецком монастыре и наречен Мельхиседеком; в 1820 году поступил в Валаамскую обитель в число братства и здесь с именем Михаила принял в 1828 году святую схиму. Тридцать пять лет подвизался старец на Валааме, трудясь в разных послушаниях. Все церковные службы выстаивал с великим вниманием, несмотря на свою глубокую старость и многоболезненное тело. Много лет весьма страдая ломотой во всем теле, он ничем не пользовался. За несколько дней до его кончины, кто-то из благотворителей прислал старцу лекарство от ломоты. «Знаю – говорил отец Михаил келлиарху отцу Иринею, что очень полезно это лекарство; я весьма болю, тело просит пособия, но не дам ему, не дам: пусть терпит, пусть терпит, пусть учится терпеть: отнеси лекарство к отцу игумену». И отец Ириней исполнил желание старца. До последней минуты отец Михаил был в памяти, со всеми говорил, прощался и весьма тихо почил сном смерти на 81-м году от рождения, 29-го мая 1854 года. Совершавшие соборне отпевание старца, два раза слышали от гроба его благоухание. Надпись на плите, покрывающей его могилу, иссечена ранее его кончины; он сам за год вперед сказал все ее содержание благотворителю монастыря, С.–Петербургскому купцу В.М. Никитину, усердствовавшему соорудить ему памятник. На плите написано: «Схимонах Михаил почил мая 1854 года».

8. Схимонах Сергий, из крестьян, в монашество пострижен в 1811 году, схиму принял в 1826 году. Отец Сергий поступил в Валаамский монастырь при отце Назарии и около 60-ти лет безвыходно подвизался на Валааме. Много лет провел он в пустыне в трудах поста и молитвы, три года потом жил в скиту Всех Святых. Тихая кончина его, со всеми христианскими напутствиями, последовала в монастыре 10 июня 1860 года. 80-ти летний старец за день до своего отшествия был в церкви.

9. Схимонах Серафим, из крестьян, в монашество пострижен в 1835 году и наречен Серапионом; в схиму – 1853 г. Родители его были самые богатые во всем селе; четыре лавки у них было в городе. По любви к Богу, отец Серафим оставил жену и вся красная мира; с первых дней поступления в монастырь до кончины жил в большом воздержании; даже чаю не пил и никогда не омывал своего тела; в трудах и непрестанной молитве протекала жизнь его. В храме Божием бывал на всех церковных службах. В последнее время очень болел: от плеч и до пояса со спины старца сошла вся кожа; страшная язва приводила в содрогание посторонних, но старец не хотел лечить ее и нестерпимой своей боли не обнаруживал даже болезненным вздохом. Два раза, против его воли, накладывали живительный пластырь на язву и оба раза старец, оставшись наедине, своими руками сдирал его весь и тем убедил прекратить пользование. В глухую ночь, на соломенном своем ложе, с великим трудом вставал отец Серафим для молитвы на колени, медленно с глубоким вниманием ограждал себя крестным знамением и полагал поклон, произнося молитву; после нескольких поклонов, в изнеможении упадал он на свое ложе и снова, с усилием, восставая на молитву, опять, после нескольких поклонов, повергался на свой одр: в таких трудах проходила ночь больного старца. В последние дни своей жизни, несколько раз приобщался он св. Христовых Тайн. Дня за два до его кончины келлиарх, иеродиакон Иона, по своей должности, пришел посетить его. Глаза старца были закрыты; лицо его сияло необычайной радостью; грудь подымалась высоко; из слов его можно было заключить, что он видит святых угодников Божиих. Сказав: «Владыка грядет, грядет Владыка», старец крестился, в величайшем восторге простирал руки и с живейшим чувством благоговения и любви взывал: «Господи мой! Сладчайший Иисусе Христе! Боже мой!». С трепетом смотрел келлиарх на сиявшее дивною радостью лицо старца и с ужасом внимал словам его. Старец умолк; тихая радость почивала на лице его; тогда отец Иона решился подойти к нему. Спросив старца о здоровье и получив от него ответ: «я здоров, очень здоров, мне легко, весьма легко!». Келлиарх продолжал: «Батюшка, про кого ты говорил недавно, что грядет; кто это грядет?» – «Как кто? Господь наш Иисус Христос; про Него я говорил, что Он грядет», радостно и спокойно ответствовал отец Серафим. За несколько часов до кончины, когда старец был очень труден, казначей иеромонах Ионафан пришел проститься с ним. Отец Серафим был как бы в забытьи; казначей наклонился к нему; старец что-то говорил шепотом. Более внятны и громки были казначею слова старца: «Распныйся за мя, помилуй мя! Сладчайший Господи, помилуй!». Страдания Господа Иисуса были в живейшей памяти у отца Серафима: ими одушевлялся он в своем подвиге, ими крепко было упование его на милость Божию. 2-го февраля 1860 года отец Серафим тихо предал дух свой Господу на 83-м году от рождения. При опрятании тела его, не было уже того неприятного и тяжелого запаха, который был постоянно в его кельи и особенно слышен был от самого его по причине неомовения; вместо того запаха опрятовавшие тело, келлиарх и послушник Макарий, с удивлением обоняли благоухание; не было уже и страшной до того язвы на теле старца: ее покрыла тонкая кожица.

9. Схимонах Феоктист; отставной квартирмейстер; в монашество пострижен в Валаамском монастыре 1835 года и наречен Феофаном; великую схиму принял 1835 г. Проходил разные послушания, особенно долго был пономарем во храме Преподобных; в церкви бывал при всех службах; со времени поступления в монастырь не омывал своего тела; жил в большом воздержании; отличался тихостью характера, добродушием и простотой; терпение его было достойно удивления: ноги его были постоянно в больших язвах и распухши, но он не только никогда не лечил их, но и не говорил ни слова о своей болезни. По принятии схимы, подвизался около восьми лет в скиту Всех Святых и около трех лет в пустыне на Предтеченском острове. Жизнь его протекла в молитве и трудах. Последние две недели своей жизни он провел в монастырской больнице, куда взят был отцом игуменом из пустыни, по крайней слабости здоровья. Здесь один раз, в отсутствие келейника, желая встать на ноги, отец Феоктист упал и расшиб себе руку; ему предложили полечить ее. «Нет, отвечал старец, что ее лечить, есть и без нее ран-то довольно». Боля всем телом до такой степени, что – как выражался он сам на вопрос келейника о здоровье – что другому легче в дальнюю сторону съездить, нежели ему поворотить ногу, старец, однако же, постоянно сохранял веселое расположение духа, утешаясь священным песнопением. Не имея сил поворотиться, он был доволен всяким положением, в какое только приводила его услужливость келейника. Эта крайняя нетребовательность старца удивляла келейника. «Батюшка, говорил он, что это ты всем доволен; что тебе ни сделаешь – все тебе хорошо?» – «Эх, возлюбленный! Захотел ты угодить на больного», отвечал с улыбкой старец. Накануне кончины отец Феоктист соборовался и приобщался св. Христовых Тайн. Часа за полтора до кончины он попросил келейника посадить его и спустить ноги. Сидя, шепча молитву, несколько раз оградив себя крестным знамением и опустив руки на колени, старец почил тихим сном смерти 22-го июня 1863 г., на 77-м году от рождения.

10. Монах Антоний, из вольноотпущенных, в монахи пострижен 1797 г. отцом Назарием. Лет тридцать жил в пустыне вдали от монастыря среди глухого леса. Отец игумен Варлаам, на опыте известный о трудностях пустынной жизни, опасаясь, чтобы отец Антоний не подвергся духовной гордости, вызвал его из пустыни в монастырь. Разлука с многолюбимой пустыней тронул отца Антония до такой степени, что, в глубокой скорби души, он сложил к ногам игумена мантию и клобук, сказав: «Взяли вы от меня пустыню, возьмите и монашество» – так велика была любовь старца к пустыне! Так твердо начертаны были в его душе слова великого Арсения: «Арсений, ежели ты монах – иди в пустыню». Затем до кончины отец Антоний, как бы сетуя по пустыне, ходил без мантии, в одном крашенинном подряснике, который был весь в заплатках, и только изредка одевал полумантию. В церковь ходил постоянно ко всем службам до конца дней своих. 82-х лет от рождения, 27 февраля 1848 года мирно, с христианским напутствием, преставился старец к невозмущаемому покою.

11. Монах Авраамий, из мещан, в монашество пострижен 1822 года отцом Ионафаном; с большой ревностью много лет неутомимо трудился он в кузнечном послушании, не пропуская притом церковной службы; изнуряемое тяжкими трудами тело его не знало никакой отрады. В 1829 году он был послан из обители на остров Ювенсу, отстоящий верст на 15 от г. Сердоболя, для присмотра за рабочими и для поправления инструментов. На том острове рвали порохом мрамор для монастыря на обжог в известь. При взрыве куском мрамора прошибло старцу бок. Чувствуя, что получил удар смертельный, он просил немедленно везти себя в г. Сердоболь. Одним полотенцем заткнув рану, а другим перевязав ее, отца Авраамия привезли в город; там он исповедался и причастился св. Христовых Тайн, и когда, после причастия, его полагали на разостланную шубу, свалилась с него перевязка и мгновенно его душа оставила многотрудное тело. Тогда из глубокой раны струей побежала кровь, дотоле не обнаружившая себя ни одной каплей; течение крови не переставало во все время продолжительной переправы тела из г. Сердоболя в монастырь и при самом отпевании, почему поставлены был сосуд для стока ее. Кровь его была совершенно чиста, как кровь живого человека.

12. Монах Вениамин, происходил из С.–Петербургских купцов, в 1824 году определен в послушники и с 1827 года сделался болен: у него распухла нога, на ней открылись раны и в ранах роились черви; боль была нестерпимая – страшно было смотреть на его ногу. Пятнадцать лет пробыл он безвыходно в кельи, не имея возможности сойти с места. Келейно был пострижен в монашество. Ежедневно сам вычитывал все церковные службы. Раз посетили его знакомые из Петербурга и выражали глубокое соболезнование к его горестному положению. «Поверьте, братия мои о Господе – отвечал страдалец, – что в лучшие дни жизни в мире душа моя не ощущала такой радости и покоя, какие вкушает она теперь в великой болезни тела». 25 августа 1842 года тихой кончиной прекратились его земные страдания.

13. Монах Герман. Он происходил из купцов г. Серпухова, Московской губ. 16-ти лет пошел в монашество и поступил в Троицко-Сергиеву пустынь С.–Петербургской епархии, где, пробыв шесть лет, перешел на Валаам. Всею душей полюбил он величественную, пустынную Валаамскую обитель. На Валааме отец Герман проходил разные послушания. В 1794 году избрано было десять человек для посылки на Алеутские острова ради проповеди слова Божия, и обращения неверных к Христовой вере. В числе их был и отец Герман, где он с прочей Валаамской братией усердно потрудился во благовестии св. Евангелия и много тысяч душ привел ко Христу. Местом его подвигов был Еловый остров, названный им «Новым Валаамом», на котором он подвизался более сорока лет, и получив от Бога дар прозорливости, часто предсказывал будущее. Когда же приблизился день отшествия его ко Господу, старец приказал ученику своему зажечь свечи и читать деяния св. апостолов; через несколько времени лицо его просияло, и он громко воскликнул: «Слава Тебе Господи» и тихо преклонил голову на грудь Герасима, ученика своего, и отца Германа не стало. Так блаженно почил он сном праведника, 13 декабря 1837 года, на 81 году своей многотрудной и плодотворной жизни. По кончине его в один вечер жители окрестных селений видели над Еловым островом необыкновенный светлый столб, достигавший до неба⁹⁸.

14. Монах Афанасий. Отец Афанасий происходил из тульских казенных оружейников; в монашество поступил прямо на Валаам в 1821 году. Приняв пострижение, проходил разные послушания; впоследствии около 20 лет подвизался в пустыне в строгом безмолвии. В пустынную келью свою он никого не принимал, мало с кем говорил, и то только по необходимой надобности, особенно удалялся от беседы с мирскими людьми. Он говорил: «я за них Богу ответа не дам, а за себя непременно истязан буду». Скончался 13 октября 1852 года, имея 80 лет от роду.

15. Рясофорный монах Феодор (Косенков). Отец Феодор в мире был секретарем при известном курском губернаторе Веревкине; имел крестьян, но за какое-то слово, сказанное в простоте сердца, был арестован и посажен в заточение, в котором едва не был съеден крысами. Тогда он дал обещание поступить в монастырь. По освобождении, он прибыл на Валаам 30-го августа 1827 г. Сначала он жил в скиту, строго исполняя скитский устав, потом усердно исправлял должность письмоводителя. Он скончался в 1838 году, имея 70 лет от рождения.

16. Иеромонах Виталий. Отец Виталий происходил из крестьян; в мире назывался Василием Кондратьевым. В обитель поступил еще отроком; в 1854 году пострижен в монашество; в 1855 году посвящен в иеродиакона – 24 марта, а 22 августа во иеромонаха; скончался 9 июня 1856 года, 32-х лет от рождения. Строгая иноческая жизнь и молитвенные подвиги настолько возвысили его дух, что он сподобился получить дар прозорливости. Так, накануне своей смерти отец Виталий объявил, что он в ночь видел всех архангелов и ангелов, всех святых подвижников Валаамских, и что ему открыто, что завтра около 9-ти часов вечера он скончается. И действительно во время всенощной накануне праздника Всех Святых отец Виталий безмятежно отошел ко Господу.

17. Иеросхимонах Антипа. Отец Антипа родился в Молдавии в селе Калаподешти, Текунчского уезда, в 1816 году. Отец его Георгий Константинович Лукьян был диаконом при церкви в помянутом селе; мать его Екатерина Афанасьева под конец жизни поступила в девичий монастырь и с именем Елизаветы скончалась в схиме. В 1865 году, 6-го ноября, отец Антипа прибыл в Валаамскую обитель (с Афона) и здесь прожил в скиту до самой кончины своей. Проходя высокие подвиги уединенной жизни, он сподобился получить от Бога дар прозорливости и скончался 10-го января 1882 года. Подробные сведения об этом замечательном подвижнике смотри в брошюре: «Замечательная жизнь иеросхимонаха Антипы» (СПб. 1883 г.).

***

Чтобы не утомить читателя многими частными биографиями отцов и братий, имеющими в себе много общего, скажем только, что со времени последнего возобновления монастыря, в трудах постничества, свершили течение свое на Валааме сорок схимников, из которых десять, притом, были почтены саном священства.

Общий вид Валаамского монастыря с южной стороны