Великая княгиня Евдокия, в иночестве прп. Евфросиния

Великая княгиня Евдокия¹, супруга в. к. Димитрия Иоанновича Донского, была дочь Димитрия Константиновича, князя суздальского², и супруги его, княгини Анны. О детстве и воспитании Евдокии, и вообще о жизни ее до вступления ее в брак с Димитриом Иоанновичем, до нас не дошло никаких сведений. Об отце ее, Димитрие Константиновиче, известно, что он отличался благочестием и любовью к духовному просвещению³. Нет сомнения, что в таких же правилах он воспитал и дочь свою Евдокию. Последующая благочестивая жизнь ее – в супружестве за Димитрием Иоанновичем и после его кончины – доказываете, что семена благочестия в ее сердце посеяны были еще в юных летах. Летописцы, восхваляя добродетели и богоугодную жизнь Димитрия Иоанновича, всюду вместе с этим восхваляют благочестие и добродетели его супруги Евдокии. «После брака – говорит неизвестный составитель жития Димитрия Иоанновича Донского – они жили целомудренно, как златоперсистый голубь и сладкоглаголивая ластовица, и с ревностью заботились о своем спасении»⁴. «Святая и христолюбивая великая княгиня Евдокия – говорит ее жизнеописатель – во всем усердно подражала жизни державного и благонравного своего супруга, с которым живя единомысленно в заповедях Господних, родила ему сынов и дщерей и в благочестии воспитала их»⁵. Говоря о любви святой Евдокии к благолепию храмов Божьих и ее ревности к устроению и украшению их, летописцы сравнивают ее в этом отношении с Мариею, супругой Всеволода Великого⁶, а по святости жизни ее и добродетелям, поставляют, на ряду с святою Ольгою, Владимиром и другими святыми князьями и княгинями, просиявшими, своим благочестием в земле Русской⁷.

Жизнь святой Евдокии, естественно, разделяется на две, почти равные, половины. Первая половина – от вступления ее в брак с Димитрием Иоанновичем до его смерти; вторая – от смерти ее супруга до собственной ее кончины. В первую половину своей жизни Евдокия является любящею супругой, чадолюбивою матерью, и отчасти принимает некоторое участие в. жизни государственной. Последнюю половину она преимущественно посвящает себя подвигам благочестия, устроению и украшению храмов Божьих, и в особенности Вознесенского монастыря, и только заботы о воспитании сыновей и возложенные на нее, в отношении к ним, ее супругом обязанности отвлекают ее от совершенного посвящения себя служению единому Богу.

Бракосочетание Евдокии с великим князем Димитрием Иоанновичем Донским совершено было в 1366 году, января месяца в 18-й день. Это было на 18-м году жизни Димитрия Иоанновича⁸, в 6-м год его княжения⁹. Брачное торжество было праздновано в Коломне со всем великолепием и пышными обрядами того времени.

Это событие, говорить летописец, преисполнило невыразимою радостью сердца всех Русских¹⁰, и тем более самих виновников торжества. Но не долго суждено было Евдокии наслаждаться безмятежною жизнью счастлиБого супружества: по собственным словам ее, «не много испытала она радостей в супружестве за Димитрием»¹¹. Едва лишь введена была она в царские чертоги, как страшные бедствия, физические и политические, одно за другими, постигли юное государство Московское. В самый год бракосочетания Евдокии, ужасная моровая язва поразила южную Россию, а потом и Москву. В том же году, незадолго до язвы, Москва подверглась другому бедствию, столь, же страшному: сильный пожар, каких еще дотоле не бывало, в продолжении 2 – х часов истребил весь город и его предместья. В 1368 году, только что отстроившаяся после пожара, столица Димитрия подверглась осаде и разорению от Ольгерда, князя литовского. Не успев взять Кремля, где затворился великий князь с вел, княгиней, митрополитом и боярами, Ольгерд страшно опустошил окрестности, повел в плен бесчисленное множество жителей, и хвалился, что Москва долго не забудет сделанных им опустошений. В 1370 году Москва снова была осаждаема Ольгердом, и хотя он не успел взять ее и должен был отступить, но снова причинил ей много вреда, и, в отмщение за неудачу, снова опустошил окрестности.

Все эти бедствия нашего отечества, подвергая опасности московского государя, его столицу и целое государство, этим самым сокрушили сердце его юной супруги. Не относясь к ней лично, они лично касались нежнолюбимого ею супруга; а Евдокия, по своей любви к Димитрию, готова была лучше сама подвергнуться страданиям, нежели видеть его в горе и опасности. Во время подобных тяжких испытаний нашего отечества, Евдокия, как видно из последующих таких же случаев ее жизни, не имея возможности отклонить угрожавшее или постигшее бедствие, обращалась к единому прибежищу скорбящих – к Богу, и у Него искала заступления. Она усердно молила Господа о помощи, раздавала нищим богатая милостыни и творила другие дела христианского благочестия. Если супруг ее в подобных случаях находился вне столицы, она, при виде грозившей опасности, показывала подданным пример веры и преданности Промыслу и надежды на высшую небесную помощь.

Чем далее Евдокия простиралась по тернистому пути своей жизни, тем он становился тяжелее и полнее испытаний еще больших. Так, в 1371 году ее ожидало новое горе – разлука с Димитрием, отправлявшимся почти на верную смерть в Орду для блага отечества. Это случилось следующим образом: Михаил Александровичу великий князь тверской, после тщетных усилий, с помощью Литвы, одолеть сильного московского государя, решился искать помощи для этой цели в Орде. Весною 1371 года он отправился к татарскому хану, и своими происками достиг того, что последний дал ему ярлык на великое княжение Владимирское, принадлежавшее московскому князю. Приехавший с Михаилом из Орды ханский посол Сарыхожа требовал Димитрия Иоанновича во Владимир для выслушания ханского ярлыка. Димитрий, один раз уже имевший смелость действовать вопреки распоряжениям Орды¹², и на этот раз остался верным своему характеру, не послушался приказа ханского посла, и не пустил Михаила на Владимирское княжение. Естественно, что такой смелый поступок Московского государя должен был навлечь на него гнев хана, который держал сторону Михаила Тверского. Оставалось или открыто восстать против татар, или прибегнуть к прежнему средству умилостивлять их – к дарам и уничижению. В совете великого князя с митрополитом и боярами избрано было последнее средство, и Димитрий решился сам ехать в Орду, тем более, что, обольщенный дарами и приехавший в это время в Москву, посол Сарыхожа утверждал великого князя в этом намерении, брался предупредить хана в его пользу и обнадеживал в добром приеме. Но, по соображению с обстоятельствами дела, трудно было надеяться на успех этой меры. Грамота ханская была еще в руках Михаила; сильный Мамай, господствовавший тогда в Орде именем возведенного им хана Мамант – Салтана, не мог простить Московскому князю двукратного ослушания¹³. На уверения Сарыхожи нельзя было положиться: можно было думать, что посол ханский старается только завлечь Димитрия в свои сети и готовить ему верную гибель; можно было опасаться, что Димитрий, отправившись в Орду, будет иметь участь Михаила Ярославича Тверского, бывшего в подобных же обстоятельствах и замученного Татарами¹⁴. Поэтому все ужаснулись, узнав о намерении любимого государя ехать в Орду. Но Димитрий предпочитал своей собственной безопасности безопасность своего народа, который мог подвергнуться новым бедствиям вследствие ханского на него гнева, и поэтому, забывши о предстоящей ему опасности отправился к хану, напутствуемый благословениями, святителя Алексия. Зрелище было умилительное: митрополит Алексий провожал великого князя до берегов Оки. Там он усердно помолился Всевышнему, благословил Димитрия и его спутников и поручил им блюсти дрогоценную жизнь государя.

Можно себе представить, что должна была во все это время перечувствовать и сколько выстрадать Евдокия, при виде таких опасностей, угрожавших жизни ее супруга. Летописцы ничего не упоминают о ее положении и о волновавших ее в это время чувствах: они говорят только о чувствах народа, об ужасе его при представлении опасностей, угрожавших любимому государю, и о любви народа к Димитрию Иоанновичу, которая всего резче обнаружилась при этих обстоятельствах; но нет сомнения, что душевное состояние Евдокии в это время было самое тягостное, и что страдания ее были глубже, нежели кого – либо другого из провожавших великого князя. Нет сомнения, что и она, подобно святому Алексию, участвовала в грустном провожании Димитрия в Орду, что и она, не с меньшим усердием, воссылала ко Всевышнему теплые мольбы о спасении жизни и безопасности своего супруга. За отправлением великого князя следовало несколько месяцев томительного ожидания вестей из Орды и мучительного беспокойства об его участи, особенно усиленного необыкновенными физическими явлениями, предвещавшими, по общему мнению, великие государственные бедствия. Эти месяцы, проведенные в неизвестности, были для Евдокии временем самой тяжкой скорби и тяжких душевных страданий, и надолго не могли быть ею забыты. Известно, что путешествие Димитрия в Орду окончилось благополучно. Великий князь успел расположить в свою пользу хана, утвержден был в своем звании, получил ярлык на великое княжение Владимирское и отпущен был с честью. Но это его путешествие дорого стоило для любящего сердца Евдокии.

Спустя 8 лет после этого события, разразилось над Россиею новое бедствие – страшная гроза татарская. Мы разумеем незабвенную в нашей истории борьбу Димитрия Иоанновича с татарами и одержанную им над ними победу. Здесь деятельность Евдокии и участие ее в общей государственной жизни, свойственным ей образом, уже с большею ясностью выступают пред нашими глазами и ярко отмечены на страницах наших летописей. Мы видели, что в 1371 году Димитрий раздражил против себя Мамая; но в бытность свою в Орде дарами и лестью успел склонить его на свою сторону, и это с таким успехом, что хан согласился даже на уменьшение дани, платимой прежде Русским народом. Понятно, впрочем, что эта уступка произошла не от искреннего расположения хана к Димитрию, но от ослабления самой Орды, которая, с одной стороны, вследствие внутренних смут, с другой – по причине усиления Московского государства, далеко уже была не так самонадеянна и требовательна, и не так страшна для русских, как прежде, и по необходимости должна была согласиться на упомянутую уступку. Димитрий видел это, видел собственными глазами и вообще слабость Орды, и возвратился в Москву с полным сознанием своей силы и с надеждою на избавление. Поэтому он не только поощрял и помогал удельным князьям отражать набеги татар, приходивших, по прежнему обыкновению, для опустошения и грабежа пограничных областей, но не- сколько раз сам лично выступал против разорителей, или высылал войско под начальством своих воевод. Наконец однажды, именно в 1378 году, на берегах реки Вожи он разбил наголову отряд татар, посланных Мамаем собственно с целью смирить и наказать непокорного московского князя. Это поражение привело в ярость Мамая, и он не хотел успокоиться до тех пор, пока не отмстить Димитрию. Мамаю казалось это тем легче, что, сделавшись великим ханом, он имел в своем распоряжении силы всей Орды и, кроме того, надеялся на помощь от Ягайла, князя литовского. Русские, с своей стороны, давно уже отвыкнув трепетать при одном имени татар, и особенно ободренные Вожскою победой, готовы были отразить новое нападение. Таким образом, роковая борьба была решена: та и другая сторона жаждала решить дело оружием, с той и другой стороны начали делать приготовления.

Вовсе несогласно с нашею целью входить в подробности этой борьбы. Мы коснемся только тех ее сторон, где она соприкасается с жизнью супруги Димитрия, сколько мы можем судить об этом по кратким, дошедшим до нас, летописным известиям. Известно, что Димитрий Иоаннович, узнавши о Мамаевом нашествии, по благочестивому обычаю своих предков, прежде всего поспешил в храм Богоматери с молитвою о подаянии небесной помощи против врагов, и потом уже разослал гонцов для собрания полков. Тогда вдруг все пришло в движение; каждый горел желанием принять участие в предстоящей борьбе. Кто не мог служить отечеству оружием, тот ревновал служить ему молитвами и делами христианского благочестия, В этом последнем деле Евдокия подавала первый и лучший пример. Забывая о предстоящей опасности для своего супруга, она помышляла об одном спасении отечества, и совершенно посвятила себя молитве и делам благочестия. По словам летописцев, она непрестанно ходила в церковь, проводила там дни и ночи и раздавала бедным богатые милостыни¹⁵. Великий князь, между тем, устроив полки, отправился в Троицкий монастырь, чтобы принять благословение преп. Сергия и просить его молитв. Возвратившись в Москву, он велел выходить войскам, а сам пошел в храм Архистратига Михаила. Укрепившись там молитвою и поклонившись праху своих предков, Димитрий вышел из церкви. Тут встретила его Евдокия, окруженная женами князей и воевод и множеством народа, собравшегося провожать великого князя. Все плакали, и от сильной грусти никто не мог произнести ни одного слова. Тогда последовало трогательное прощание Димитрия с своею супругой. Окруженный свидетелями он удержал слезы, хотя сильная грусть снедала его сердце. Он подошел к плачущей Евдокии и стал утешать ее. «Оставь слезы, сказал он, Бог нам будет заступником и мы не убоимся врагов». Затем, в последний раз, он обнял свою супругу, сел на коня и отправился в путь¹⁶.

Великая княгиня, простившись с Димитрием, взошла с воеводскими женами в златоверхий терем, села под южными окнами к набережной и грустно смотрела вслед удалявшегося супруга. Ей казалось, что она в последний раз видит его, и слезы ручьями лились из ее очей. Глубоко вздохнув и приложив руку к персям, она воскликнула: «Господи Боже Великий! призри на меня смиренную, удостой меня еще увидеть славного между людьми великого князя Димитрия Иоанновича! Крепкою рукою Твоею дай ему победу на супостатов! Да не постигнет христиан та же участь, какая постигла их на реке Калке!.. Не дай погибнуть остатку христиан, да славят они святое имя Твое! Уныла земля Русская, только на Тебя уповаем, Око Всевидящее! У меня осталось три сына, но все они еще в детских летах... Кто защитить их от ветра бурного и от зноя палящего? Возврати им отца и не дай осиротеть им¹⁷.

Выезжая из Москвы Димитрий Иоаннович оставил супругу свою и детей Василия, Юрия и Ивана, на попечете воеводы Феодора Андреевича Свибла. Понятно, с каким нетерпением, с каким напряженным страхом и надеждою, Евдокия следила за движением наших полков! Скоро получено было известие, что великий князь со всем войском переправился чрез Оку в Рязанскую землю и пошел на бой против татар... И начали все скорбеть и сетовать, говоря со слезами: «зачем великий князь пошел за Оку? Если и сам он Божьей милостью спасен будет, то сколь многие из его воинов найдут верную смерть в предстоящей битве?... и скорбя о сем, безутешно плакали»¹⁸. Не в одной Москве, но и во всех городах, по словах летописца, раздавались сильные стоны, плач и рыдания. Всех безутешнее были женщины, которых мужья и сыновья пошли с великим князем за всю землю Русскую – на острые копья... Многие из них говорили себе: «бедные дети наши! Лучше бы вам не родиться на свет... тогда мы не испытали бы горькой печали о вашей бедственной участи! Зачем мы, родив вас, сделались виновницами вашей погибели?»¹⁹.

Если была такова всеобщая скорбь русских, то великая княгиня Евдокия имела гораздо больше причин скорбеть о сомнительных следствиях похода. В лице Димитрия Иоанновича она могла потерять нежного супруга, попечительного отца малюток – детей и примерного государя, с потерею которого, при малолетстве сыновей его, отечество должно было подвергнуться новым смутам междоусобия. Укрепляемая верою в Господа и молитвами к Его Пресвятой Матери, она усугубляла свои молитвенные подвиги и с большею ревностью творила дела милосердия. Пророчество преподобного Сергия о счастливом исходе битвы, хотя и кровопролитной, конечно было не без известно Евдокии и много утешало ее в ее скорби. Сознание правости дела России и Димитрия, который, по собственным словам его, сказанным преподобному Сергию²⁰, с своей стороны изведал все средства, чтобы избежать кровопролития, так же одушевляло ее надеждою, что Праведное Небо дарует христианам победу над неверными и ко благу России; сохранить ее супруга от предстоящих ему опасностей. И надежда Евдокии не была посрамлена: русские, укрепляемые небесною помощью, в день, посвященный празднеству Богоматери (8-го сент.), одержали над полчищами Мамая совершенную победу, и Димитрий Иоаннович чудесным образом исхищен был из рук самой смерти. Сохранение его жизни нельзя объяснить естественным образом. Известно, что великий князь, несмотря на увещания остаться назади, чтобы только наблюдать за сражающимися, впереди всех ринулся против врагов и мужественно сражался, как простой воин. Во время сражения одни видели его тяжело раненым, другие храбро отбивающимся от четырех Татар, третьи – сбитым с коня и возвращающимся с боя в ранах.

«Враги, говорит летописец, как вода окружили великого князя с правой и левой стороны, били, кололи, секли его по голове, по плечам, по животу; но Господь Бог милостью Своею и молитвами Его Пречистая Матери... сохранил его от смерти²¹». Когда после сражения нашли Димитрия лежащим в беспамятстве под срубленным деревом и объявили ему о победе, он с трудом пришел в себя, с трудом распознал, кто с ним говорил. Окружающие увидели, что латы и шлем его были иссечены, но на теле не было ни одной смертельной раны. Чудесная сила видимо хранила его среди бесчисленных опасностей. Теплые молитвы Евдокии, которые она непрестанно возносила ко Всевышнему о спасении жизни ее супруга, без сомнения много содействовали к сохранению его жизни. Возвращение Димитрия Иоанновича после победы над Мамаем и шествие его от Куликова поля до врат кремлевских было непрерывным триумфом. В Коломне, 21 – го сентября, торжественно встретил победителя татар, тамошний епископ Герасим. В Москве, куда великий князь прибыль через 4 дня, сделал ему такую же встречу митрополит Киприян у Андроньева монастыря. Все горели желанием видеть победителя, вот смотрели на него и встречали его с живейшими чувствами любви благодарности. Народ, по словам летописцев, повсюду веселился, ликовал, видя в лице Димитрия ангела – избавителя, ознаменованного печатью небесного благословения.

Тем с большим нетерпением ожидала своего победоносного супруга великая княгиня Евдокия. Чем большим он подвергался опасностям, чем чудеснее было его спасение, тем глубже была ее радость, когда она увидела его здравым и невредимым: тем возвышеннее были ее чувства благодарности к Небесному Хранителю ее супруга и Поборнику православного воинства на поле битвы. До нас дошло известие, что Евдокия встретила великого князя, когда он подходил к Кремлю, у Фроловских ворот, и вместе с ним поспешила в храм Успения Богоматери²²; там митрополит Киприан со всем освященным собором совершил литургию и благодарственное молебное пение о дарованной победе. Молитва Евдокии, по усердию и искренности ее, вполне соответствовала той высокой радости, которую она ощущала в своем сердце

После молебствия великая княгиня возвратилась во дворец, в сопровождении своего супруга, который немедленно отправился в Троицкий монастырь, для принесения благодарности провозвестнику одержанной им над врагами победы, – преподобному Сергию.

Но заря свободы от татарского ига, которая так ярко блеснула было в душе русских, скоро снова покрылась темным облаком. Заяицкий хан Тохтамыш, победивши Мамая и сделавшись властителем Золотой Орды, хотел, чтоб русские князья находились к нему в таких же отношениях подданства и рабства, в каких они были к его предшественникам в первые времена татарского ига. Не успев этого достигнуть одним страхом своего имени, он решился действовать силою оружия, и в 1382 году, собрав большое войско, пошел на Москву. Димитрий Иоаннович, узнавши о его приближении, сначала хотел было смело выступить против врага, но оказалось очень мало ратников: Куликовская победа стоила Русским очень дорого: там пал лучший цвет их военной силы и населения: «земля Русская, по словам летописца оскудела совершенно воеводами и слугами и всяким воинством»²³. Притом и между князьями не было согласия; одни из них уже перешли на сторону Тохтамыша, другие решительно отказались помогать Димитрию. Вследствие этого великий князь не решился идти на встречу Татарам, а отправился сначала в Переяславль, а потом в Кострому, чтобы собрать там достаточное число войска.

Опять, не имеет надобности следить за подробностями Тохтамышева нашествия, мы последуем за судьбою великой княгини Евдокии в эту страшную годину нашего отечества²⁴. Когда великий князь уехал в Переяславль для собрания полков, Евдокия, под защитою бояр, оставалась еще в Москве, куда скоро (за два дня до нашествия татар ) прибыль митрополит Киприян²⁵. Оставляя свою супругу в столице, вблизи опасности, Димитрий, очевидно, надеялся, что Москва может надолго выдержать осаду, по крайней мере до того времени, пока не успеет собрать свежее войско и явиться на помощь осажденным²⁶. Но дела приняли скоро другой оборот. Едва Тохтамыш, взявши Серпухов, сталь приближаться к Москве, как там возникло сильное смятение. Народ волновался, потерял повиновение к боярам и стекался на вече, чтобы решить дело большинством голосов. Начались распри, несогласия – обыкновенные следствия безначалия. Нашлись люди, которые, пользуясь этим безначалием, стали предаваться разбою и грабежу. Кто хотел бежать из города, тех не пускали, даже убивали, а имение брали себе. Митрополит Киприян пытался вразумить мятежников, но они его не слушали.

При таком состоянии жителей города, уже нельзя было надеяться на правильную защиту его от татар, и положение Евдокии, час от часу, становилось более и более опасным, как извне, так и внутри. Вследствие этого она решилась, вместе с митрополитом, оставить Москву; но бунтовщики дошли до такого ожесточения, что не выпускали их из города. Представления и угрозы бояр не имели никакого успеха. У всех ворот кремлевских бунтовщики стояли с обнаженным оружием, а со стен бросали камнями в тех, кто хотел бежать²⁷. Только после долгих и усильных просьб выпустили наконец великую княгиню и с ней митрополита; но дерзость бунтовщиков простерлась до того, что они не постыдились ограбить²⁸ бывших с ними людей.

Из Москвы Евдокия отправилась в Переяславль, чтоб оттуда, чрез Ростов, ехать в Кострому, где был ее супруг. Но на пути ей грозили новые опасности. Взяв (26 авг.) и разграбив Москву, Тохтамыш распустил войско свое по окрестным городам, и один отряд татар устремился к Переяславлю. Город был сожжен, и большая часть сели в лодки и отплыли на середину озера. Тут – то татары едва не захватили в плен великой княгини, которая, как видно по ходу происшествий, была в это время или в самом Переяславле, или недалеко от этого города, на пути в Ростов. По известию летописей, татары гнались за нею, но без успеха²⁹. Избежав этой новой опасности, Евдокия благополучно чрез Ростов прибыла в Кострому, где, вместе с супругом и детьми, укрывалась до ухода Татар. «Так, замечает летописец, Господь избавляет благочестивых от напастей. Как в древности Он спас Ноя от всеобщего потопления и Лота от содомской погибели, так и ныне, Своим милосердием и молитвами Свой Матери, Он избавил Своих новых праведников, великого князя Димитрия, христолюбивую его великую княгиню Евдокию и святейшего митрополита Киприяна, от всегубительства татарского»³⁰.

Грустно было возвращение великого князя и великой княгини в Москву, где тотчас представилась им страшная картина бедствий, испытанных городов от татар. «Прежде, говорить летописец, Москва была великим и чудным городом, кипела богатством и славою, и было в ней большое множество людей»³¹; теперь же в один день погибла красота ее. Почти все жители ее были побиты, церкви Божьи разграблены и сожжены; повсюду видны были обгорелая здания, а по улицам лежало множество трупов. Димитрий прежде всего приказал похоронить убитых, а потом стал заниматься возобновлением города и постройкой новых зданий. Можно представить, сколько было пищи и случаев для благотворительной деятельности Евдокии при таком бедственном положении Москвы, и без сомнения она ревностно и усердно пользовалась этими случаями.

Бедой Московского княжества спешил воспользоваться давний враг Димитрия, князь Михаил Тверской. Он отправился в Орду, с целью отнять у великого князя княжество Владимирское и Новгородское. Для противодействия его проискам, весною 1383 года, Димитрий должен был отправить к Тохтамышу старшего сына своего Василия с знатнейшими боярами. Посольство кончилось успешно: Тохтамыш склонился на сторону московского князя и прислал к нему своего посла с добрыми речами и пожалованием; но семейство великокняжеское ожидала новая скорбь. Обложив Московское государство тяжкою данью, подозрительный Тохтамыш, в залог, верности, задержал в Орде сына Дмитриева Василия, и требовал за него выкупа 8000 рублей – суммы, которая слишком велика была для разоренного Московского княжества. Сколько тяжелых дум должна была испытать в это время Евдокия об участи любимого сына!.. На сколько безопасна жизнь его среди коварных и ожесточенных татар? Скоро ли обедневшая Москва будет в состоянии заплатить хану выкуп?.. Есть ли какое – нибудь средство для Василия спастись из Орды?.. Эти и подобные мысли терзали сердце Евдокии, и не ранее, как через два года, она утешена была возвращением своего сына, спасшегося от плена посредством бегства.

Так жизнь Евдокии текла среди постоянных скорбей, горестей и непрерывных страданий душевных. Испытанные ею несчастия естественно располагали ее искать утешения в вере, и все более и более приближали сердце ее к Богу.

Но вот наступила самая печальная година в жизни Евдокии. Димитрию исполнилось едва 40 лет от рождения. Молодость, крепость здоровья и телосложения и полнота сил обещали ему, к радости его супруги, детей и подданных, долгую жизнь. Вдруг великий князь, к общему ужасу, подвергся тяжкой болезни.

Сам лучше всех сознавая опасность своего положения, он призвал Преподобного Сергия и бояр, и велел написать духовное завещание. Можно представить, в каком горестном положении была тогда Евдокия. Но она все еще не теряла надежды на выздоровление своего супруга, и скоро скорбь ее обратилась в тихую радость, когда сказали, что ему стало легче. К дополнению этого радостного известия, в это время (за 4 дня до смерти великого князя) у Евдокии родился 6-й сын, нареченный во святом крещении Константином. Нисколько дней после этого события великая княгиня и бояре утешались мыслию о выздоровлении великого князя. Но скоро болезнь его усилилась еще более против прежнего, и он стал приближаться к смерти.

Тогда, призвав к себе свою супругу, еще слабую вследствие родов³², сыновей своих и бояр, великий князь обратился ко всем с следующею трогательною речью: «Послушайте меня, сказал он, вот я отхожу к Господу Богу моему. Ты, дорогая княгиня моя, будь для детей моих отцом и матерью, наставляй и укрепляй их в послушании заповедям Божьим, чтобы они боялись Бога, почитали родителей своих и постоянно держали страх Божий в сердце своем»... Обратившись к сыновьям своим, он сказал им: «Вы, сыновья мои, бойтесь Бога, помните слова Писания о почтении к родителями.. и живите между собою в мире. Я поручаю вас Богу и вашей матери, и вы всегда оказывайте ей почтение. Эту заповедь постоянно носите в груди своей, и слова мои запечатлейте в сердце своем! Если окажетесь виновными против заповеди послушания, вспомните, что говорить Писание; клята отчая разрушает домы чад, а воздыхание матерне до конца искоренять их (Сир. III, 9). Если же будете послушными, то будете долголетними на земле и будете благоденствовать. Тогда умножится слава дома вашего, враги ваши падут под ногами вашими, иноплеменники побегут пред лицом вашим, и нивы ваши умножатся обилием. Любите бояр своих... и будьте приветливы к слугам вашим, но все делайте согласно с волею вашей матери. Затем, подозвав к себе бояр, великий князь обратился к ним с такими словами: «Бы знаете мой нрав и обычай, я родился пред вами и при вас вырос, с вами Царствовал... Я оказывал вам честь и любовь, любил детей ваших, и никому не делал зла... всех любил и держал в чести... так что вы не были у меня боярами, но князьями земли моей. Теперь вспомните свои слова, которые вы сказали мне в свое время: «положим головы свои, служа тебе и детям твоим». Настало время выполнить вам ваше обещание. От всего сердца служите княгине моей и детям моим. Радуйтесь с ними во время радости и не оставляйте во время скорби, чтобы скорбь ваша преложилась в радость. Бог мира да будет со всеми вами»!³³ Окончивши свои предсмертные распоряжения и наставления, Димитрий обнял Евдокию и детей, благословил их и в последний раз простился с ними и с своею супругой. Затем сложил руки на груди и предал Богу свою непорочную душу³⁴. Это было 18-го мая 1389 года.

Мы выписали последнюю предсмертную речь Димитрия, помещенную в современном сказании о житии и преставлении сего князя, с целью – показать, как много он любил свою супругу. Вся эта речь от начала до конца проникнута самою нежною попечительностию о ее положении после его смерти. Оставляя Евдокию в молодых летах под влиянием сыновей, он внушает им строгие правила почтительности и повиновения матери. Но этого мало: Димитрий дает своей супруге над сыновьями в семейной жизни неограниченную власть, как лицу, в котором соединяются права отца и матери. Не забыты и бояре, от которых также могла зависеть несколько участь Евдокии. Им даны соответственные наставления в отношении к вдовствующей княгине.

Ту же нежную заботливость о своей супруге показал Димитрий в своем духовном завещании, написанном им, как мы видели за несколько дней прежде смерти. Здесь права Евдокии над ее сыновьями утверждены и раскрыты еще с большею ясностью и подробностью, и кроме того отписано ей материальное обеспечение – богатые волости и поместья. «Приказываю своих детей, пишет Димитрий в своем духовном завещании, моей княгине. Живите, дети мои, в мире и слушайтесь во всем матери». Затем благословивши старшего сына своего Московским княжеством и давши уделы каждому из остальных – своих сыновей, дальнейшее распределение между ними наследства он поручает Евдокии. «Если кого – либо из моих сыновей Бог возьмет к себе, то княгиня моя разделит удел его между остальными сыновьями.. А если Бог даст мне сына (завещание писано за несколько дней прежде рождения последнего сына Константина), то княгиня даст ему удел, отделивши по части у старших его братьев... В случае смерти старшего сына Василия, удел его получить старший по нем брат, а удел последнего княгиня разделит между всеми сыновьями. Вы, дети мои, во всем слушайтесь своей матери...

Самой княгине Димитрий завещал по нескольку волостей из уделов каждого сына, и потом несколько волостей собственных, приобретенных им самим в продолжении его царствования, и утвердил за нею те волости, которые она сама приобрела или получила по наследству. Во всех областях, отписанных великой княгине, завещанием предоставляется ей неограниченный суд и расправа, – с тем различием, что волости, отделенные для княгини из уделов ее сыновей, после ее смерти, должны перейти к прежним их владельцам; а остальными волостями в. княгине предоставляется полное право распорядиться по собственной воле, отдать ли кому из сыновей, или пожертвовать на поминовение души. Золото, серебро и вообще все домашнее имущество великого князя, за исключением нескольких вещей, отданных сыновьям, отписано так же Евдокии. Ей же поручено разделить с сыновьями оставшийся домашний скот. «А который сын мой (так заключает Димитрий свое духовное завещание) не будете слушать своей матери, на том не будет моего благословения».

Чем большую любовь и заботливость пред своею смертью высказал Димитрий в отношении к своей супруги, тем тягостнее была для нее последняя разлука с ним.

По сказанию его жизнеописателя, день смерти Димитрия Иоанновича для всех Русских был днем сильной скорби и туги, слез и воздыханий. Вопль и стенания не умолкали при дворе и на улицах, потому что из потомков Ярослава Великого, кроме Владимира Мономаха и Александра Невского, не был столько любим народом, как Димитрий Донской. Его великодушие, заботы о благе подданных, великие заслуги отечеству, примерная христианская жизнь, доброта душевная и справедливость привлекали к нему сердца всех и каждого. Оттого – то кончина сего государя представлялась современникам! как необыкновенно ужасное происшествие, и повергла Русский народ в страшное горе. Теперь, что же должна была чувствовать при гробе умершего Димитрия его супруга, которая, как ближайшее к нему лицо, лучше всех знала высокие свойства и доблести его души и больше всех любила его?.. Прибавим к тому, что горе постигло Евдокию неожиданно.... Вдруг она увидела себя вдовою в молодых летах³⁵, с тяжкими обязанностями иметь опеку и заботиться о воспитании своих сыновей, из которых младший был четырехдневный младенец, а старшему, наследнику великокняжеского достоинства, едва исполнилось 17 лет. Поэтому горесть Евдокии, при виде умершего супруга, была глубока, невыразима, в полном смысле этого слова. Вера в Провидение, без сомнения, укрепляла ее; но отдавая дань человеческой слабости,, великая княгиня не могла не выразить своей скорби в горьких слезах и раздирающих душу воплях.

Чтобы дать понятие об этой скорби и об этих воплях, мы не находим лучшего средства, как воспользоваться красноречивым изображением той и других, находящимся в вышеупомянутом жизнеописании Димитрия Иоанновича, «Увидевши супруга своего мертвым, на одре лежащим (так говорить жизнеописатель Димитрия), в. княгиня начала плакать, ударяя руками в грудь свою: огненные слезы лились из ее очей... Зачем, воскликнула она, умер ты, дорогой мой, жизнь моя, зачем оставил меня одну вдовою?... Зачем я не умерла прежде тебя... Куда зашел свет очей моих? Куда скрылось сокровище жизни моей?... Почто не ответствуешь мне, супруге твоей?.. Цвет мой прекрасный, зачем так рано увял ты?... Господин мой, что же не смотришь на меня, не отвечаешь мне?.. Ужели ты забыл меня?... Вот мы, я, жена твоя, и дети твои... Что же не даешь нам никакого ответа?... На кого ты оставляешь меня и детей своих? Рано заходишь, солнце мое, рано скрываешься, прекрасный месяц мой, рано идешь к западу, звезда моя восточная!.. Где честь твоя, где слава и власть твоя?... Был государем всей Русской земли, а ныне мертв и ничего не имеешь в своем владении!... Много примирил стран, много одержал побед, а ныне сам побежден смертью!... Изменилась слава твоя, и на лице твоем видна печать тления! Жизнь моя, я уже не могу более находить в тебе источник веселия?... Вместо многоценной багряницы ты облекся в сии бедные ризы, вместо венца покрыл главу простым платом, из светлых чертогов переселился в тесный и мрачный гроб!.. Зачем помрачился свет мой ясный!.. Если Бог услышит молитву твою, помолись обо мне, княгине твоей, чтобы мне умереть вместе с тобою, как мы не разлучены были в жизни!.. Юность еще не оставила нас, еще старость не постигла нас!... Зачем оставил меня и детей своих?.. Не много было радостей в моей жизни с тобою, вместо веселья, плач и слезы были моею долею, – вместо утехи и радости – скорбь и сетование!... Зачем я не умерла прежде тебя? Тогда я не была бы горькою свидетельницею твоей кончины и не чувствовала бы своего несчастия! Ужели ты не слышишь жалобных речей моих? Ужели не трогают тебя горькие слезы мои?... Крепко уснул царь мой... не могу разбудить тебя!.. С какой войны пришел ты, отчего так утомился?.. Звери земные идут на ложе свое, птицы небесные к гнездам своим, а ты, Господин мой, на веки отходишь от дому своего!..

Кому уподоблю и как назову себя? Вдовою ли? но я не знаю сего имени. Женою ли? но царь – супруг мой оставил меня!.. Вдовы старые, утешьте меня!.. Юные вдовы, плачьте со мною! Что может быть горестнее несчастия вдовы?.. Как оплакать и как выразить мне свое горе?.. Боже Великий, Царю царей, будь моим заступником! Пресвятая Богородице! Не оставь меня и не забудь меня во время печали моей!..»³⁶. Этою молитвою оканчивается плач Евдокии над гробом ее супруга.

На другой день после смерти, тело Димитрия Иоанновича принесено было в собор Архангела Михаила, и после обычных обрядов положено было рядом с телами отца его, деда и прадеда. При погребении Димитрия, говорит летописец плакали, князья, бояре, архиереи и весь народ; не было ни одного человека, который бы не плакал о потере любимого государя, и за плачем почти не слышно было церковного пения. О положении и душевном состоянии Евдокии в это время, летописец не упоминает; но это состояние понятно само собою, я не имеет нужды в объяснены. Потеря супруга была для Евдокии несчастием, ничем не вознаградимым. Прибавим к этому, что она, по своей болезни, вероятно, лишена была последнего утешения присутствовать при отпевании и погребении тела Димитрия Иоанновича³⁷.

Так цепь несчастий, горестей и скорбей, из которых состояла жизнь Евдокии во время ее замужества, окончилась горем самым тяжким, – потерею того, что она имела дрогоценнейшего в этой жизни.

Оканчивая первый период жизнеописания великой княгини Евдокии, мы хотели бы в отдельном очерке представить характер собственно духовной ее жизни, т. е. ее благочестия и добродетелей. Но, к сожалению, летописцами об этом мало передано вам, по крайней мере, прямых указаний. Сделаем впрочем в этом отношении то, что можно. Выше мы видели, что по свидетельству летописцев, Евдокия во всем подобна была и подражала своему супругу. Следовательно мы не погрешим, если припишем ей те же нравственные черты, которые усваивает Димитрию его жизнеописатель³⁸. На основании этого соображения, мы должны признать, что еще до смерти великого князя жизнь его супруги, как и его собственная, была украшена всеми христианскими добродетелями и высокими подвигами благочестия. В самом деле, если Димитрий Иоаннович по выражению его жизнеописателя, был «око слепым, нога хромым, пристанище несчастных, упокоение трудящихся» то, без сомнения, эти черты мы должны приписать и Евдокии, которой деятельность на поприще христианского милосердия мы видели при нашествии Мамая, так что она не могла не быть замечена летописцами. Как и Димитрий, Евдокия отличалась кротостью, любовью ко всем и каждому, щедростью в раздаянии милостей, чистотой и целомудрием. С самых юных лет, подобно своему супругу, она прилежно упражнялась в постоянном посте и молитве. Каждую ночь долго и усердно молилась, и потом после краткого сна вставала для нового молитвословия, подражая житию бесплотных. Нося царские одежды, постоянно желая облечься в иноческие ризы, и принимая от всех почести, носила на раменах своих Христов крест; с усердием посещала храмы Божьи и каждую неделю приобщалась Святых Таин, желая достигнуть больше духовной чистоты. Господу угодно было, что Евдокия, по выходе в замужство, нашла в супруге своем ревностного сотрудника в подвигах благочестия, в котором она была воспитана.

Все исчисленные нами добродетели Евдокии еще больше процвели и сторицею ею приумножены во второй период ее жизни – во время ее вдовства.

Несчастия скорби, страдания, которыми так часто бывает усеяна земная жизнь людей, даже благочестивых, по плану Всеблагого Промысла, имеют спасительную цель. Представляя во всей ясности непорочность и суетность всего земного, они, в душе верующего, истребляют последние остатки земных привязанностей и возбуждают его не прельщаться тленными сокровищами и с большею ревностью искать сокровищ нетленных, непреходящих. Душа праведника, очищаемая в горниле несчастий, сильнее и сильнее возгорается любовью к Богу и с постоянно возрастающею силою просиявает небесным светом и внутреннею благодатною жизнью. Такое именно действие производили на Евдокию испытанные ею скорби и душевные страдания во время ее замужества за Димитрием Иоанновичем. Он – то приготовили из нее ту великую угодницу, какою она является после смерти своего супруга. Искушенная несчастиями, добродетель ее становилась все чище и чище, светлее и светлее. Утверждаясь более и более в терпении и преданности Промыслу, благочестивая душа ее постоянно возвышалась к большим и большим подвигам.

Смерть Димитрия Иоанновича была для Евдокии последним самым тяжким испытанием, разорвавшим все связи ее с этим миром. Лишившись самого драгоценного, привязывавшего ее к временной жизни, теперь Евдокия готова была начать жизнь для одного Бога, предать все силы свои, всю себя на служение Ему; и нет сомнения, что теперь всего естественнее должно было родиться в ней желание посвятить себя иноческому житию, чтобы беспрепятственнее упражняться в подвигах благочестия. Но были важные причины, который удерживали ее благочестивые порывы. Вспомним, что Димитрий Иоаннович устно перед своею смертью и письменно в своем духовном завещании поручил сыновей своих попечению своей супруги, завещал, чтобы они слушались ее советов и повиновались ее распоряжениям, и вообще представил Евдокии в семейной и отчасти в государственной жизни над ее сыновьями многие права. С этими правами возложены были на великую княгиню тяжкие, но тем не менее священная обязанности в отношении к царевичам. Мы заметили выше, что старшему из них, наследнику великокняжеского престола, от роду не было еще 17 лет; и следовательно он имел самую существенную нужду в руководстве и советах умной матери на трудном поприще управления государством.

Другие сыновья Димитрия, Юрий, Андрей, Петр, Иоанн и Константин были частью в юношеском, частью в детском и младенческом возрасте, и следовательно тем больше нуждались в попечительности великой княгини, особенно же последний сын, Константин, оставшийся, как мы видели четырехдневным младенцем после смерти отца. Таким образом присутствие Евдокии при царском дворе в оставшемся семействе великокняжеском было совершенно необходимо. Вот почему, несмотря на ревностное свое желание и внутренне влечение своего сердца, Евдокия, не только в первые годы после кончины своего супруга, но и спустя долго после оной, медлит посвящением себя в иноческий образ, и делает это уже не задолго до своей смерти, окончивши воспитание своих младших сыновей, – когда постоянное наблюдение ее за ними и руководствование их становится для них не так необходимым, как прежде.

Между тем Евдокия, имея непременное намерение рано или поздно посвятить себя иноческой жизни, стала помышлять об устроении для себя монастыря. В это время в Москве было только две женских обители, – Алексеевская, которой 1 – я игуменья Иулиания (скончавшаяся в 1393 году) была основательницею в Москве общежития в женских монастырях³⁹, и другая – Рождественская, устроенная по образцу первой Мариею (во иночестве Марфаю), матерью Владимира Храброго, скончашеюся в 1390 году⁴⁰. И вот Евдокия, желая содействовать распространению иноческого женского общежительства, решилась последовать благочестивому примеру Иулианы и Марии, и вознамерилась устроить новый общежительный женский монастырь в самом средоточии великокняжеской столицы – в Кремле.

Мысль эта родилась в душе Евдокии может быть еще при жизни ее супруга, после же его смерти осуществление ее сделалось главным предметом ее забот. Предполагаемый монастырь, независимо от общей его цели, она хотела сделать местом своего успокоения от земных трудов и заботь, тайным свидетелем своих подвигов в этой жизни и покоищем после смерти. Впоследствии он получил то же назначение, как и Архангельский собор: как последний был местом погребения Московских великих князей, так и монастырь, основанный Евдокиею, сделался усыпальницею для великих княгинь, которые до того времени погребались в Спасско – Преображенском (у Спаса на Бору) монастыре⁴¹. Очень вероятно, что и это его последнее назначение заранее было предположено Евдокиею.

Так получил свое происхождение Вознесенский монастырь!

К сожалению, об основании и устроении его Евдокиею нам известно очень немногое. Если и дошли до нас об этом предмете некоторые летописные известия; то эти известия очень кратки и довольно неопределенны. В летописях мы не находим ни означения времени, когда именно положено было основание Вознесенскому монастырю, ни подробностей об его устройстве, ни того, что именно было сделано в том и другом отношении Евдокиею. Только под 1407 годом мы читаем в летописях, что великая княгиня Евдокия заложила в Москве каменную церковь Вознесения⁴², что, как увидим, было незадолго до ее кончины. Затем в кратком сказании о жизни Евдокии, помещенном в Степенной книге, говорится, что Евдокия «в царствующем граде Москве постави церковь каменную Вознесения и монастырь честен возгради, иже ныне есть девический общежительный монастырь»⁴³. Вот почти все прямые указания летописей об основании Евдокиею Вознесенского монастыря.

Эта краткость и кажущаяся неопределенность летописных показаний и еще другие места летописей, о которых мы скажем ниже, подала некоторым повод предполагать существование Вознесенского монастыря еще прежде смерти Донского и приписывать Евдокии не основание, а только возобновление обители, существовавшей прежде⁴⁴. При таком предположены приведенное выражение Степенной книги: «монастырь честен возгради», принимают в смысле возобновления монастыря после пожара, обнесения его оградой и проч.⁴⁵.

Но если прямые известия летописей об основании Евдокиею Вознесенского монастыря не совсем определенны, за то в замен их мы имеем другие места из летописей, хотя и не прямо указывающие на рассматриваемый нами предмет, но тем не менее не оставляющие никакого сомнения, что Евдокия была не возобновительницею только Вознесенского монастыря, а его первоначальною основательницей, и что он не просто обновлен ею после пожара, а вновь устроен, заложен. Так, в том же сказании о жизни Евдокии, при описании шествия ее в монастырь для пострижения, мы читаем, что она «пойде из своего царского дому в монастырь, его же сама создала, во имя Христова, Вознесения». При описании ее погребения опять говорится, что она положена была в церкви Вознесения в своем монастыре⁴⁶. Самая наконец глава сказания о житии Евдокии, где, как мы видели, так кратко и неопределенно упоминается об основании ею Вознесенского монастыря, имеет такое заглавие: о поставлении церквей и начале Вознесенского монастыря. Ясно, что сочинитель жития под словом: «возгради» разумел основание, начало Вознесенского монастыря, а не возобновление его. Далее, в летописях, при описании преставления Евдокии мы читаем: того же лета июня в 7 день преставися великая княгиня Евдокия и положена быть в монастыре у Вознесения, иже сама заложила⁴⁷. В прологе в житии Евдокии говорится, что она «пречестную иноческую обитель воздвиже во имя Боголепного Вознесения». Наконец, к сказанному не излишним считаем присоединить свидетельство, издревле сохраняющегося в Вознесенском монастыре, предания, которое приписывает основание сей обители именно Евдокии. Это предание начертано в самой надписи на раке Преподобной (см. пр. 83).

При таких ясных указаниях источников, вышеприведенное выражение степенной книги: «монастырь честен возгради»-мы имеем полное право понимать и объяснять не в смысле возобновления, а в полном смысле основания и устроения обители, которой прежде не существовало.

Против этого возражают: о Вознесенском монастыре упоминается в летописях за несколько лет ранее вдовства Евдокии; следовательно он существовал при жизни Донского⁴⁸. Действительно, есть место в одной летописи, которое по – видимому может привести к такому заключению. Это именно известие под 1386 годом, что умер в Москве какой – то Симеон Ямы и погребен в монастыре Вознесения⁴⁹. Но во 1 – х известно, что как у греков, так и у русских монастырями назывались и на общенародном языке доселе называются не только монастыри в собственном смысле – иноческие обители, но часто название монастыря придавалось и придается и простой приходской церкви, окруженной погостом, иди точнее месту, на котором построена и которое находится вокруг известной церкви⁵⁰. В этом смысле можно понимать и приведенное замечание летописца о погребении Симеона Ямы, именно, что он погребен на погосте, которому, по общенародному употребление, летописец придал название монастыря – случай, какие нередко встречаются в наших летописях. Во 2 – х в летописи вовсе не говорится, чтобы монастырь, или церковь, где погребен Симеон Яма, была в Кремле; посему остается место для предположения, что она была на посаде, или в предместьях Москвы и вообще вне Кремля. В 3 – х, если эта церковь действительно была в Кремле и притом на месте нынешнего Вознесенского монастыря, то летописец мог назвать ее монастырем и потому, что место, где она стояла, получило такое название впоследствии – во время существования монастыря, когда была писана летопись. Во всяком случае, чтобы не поставить себя в прямое противоречие с вышеприведенными свидетельствами источников об основании Вознесенского монастыря Евдокиею, необходимо принять одно из сделанных объяснений, и не возводить без всякой нужды существование и основание его к царствованию Донского, или ко временам более отдаленным..

Что же именно для Вознесенского монастыря сделано Евдокиею? Как мы уже заметили выше, за исключением известия о закладке Евдокиею каменной церкви, летописи не передают нам об этом никаких подробностей. Следовательно, для решения сделанного нами вопроса мы, по необходимости, должны довольствоваться одними предположениями, основываясь на соображениях относительно места, избранного для основания монастыря и обстоятельств его устроения Евдокиею. И так, прежде всего, место для основания монастыря избрано было Евдокиею у Флоровских ворот⁵¹, подле нынешней Спасской башни. Оно было памятно для вдовствующей великой княгини тем, что здесь она встречала после Куликовской битвы победоносного своего супруга и отселе провожала его на доблестный подвиг. Как известно, на этом месте прежде был дворец Димитрия Иоанновича⁵² и терем Евдокии, откуда, по сохранившимся, выше приведенным нами известиям, она смотрела в след своем супругу, когда он с войском удалялся из Кремля. Этот дворец, без сомнения пострадавший в нашествие Тохтамыша, Евдокия вероятно решилась возобновить и обратить в кельи для инокинь. Такое предположение тем большую имеет вероятность, что в царствование Василия Димитриевича царский дворец мы видим уже на другом месте, именно за Успенским собором на месте нынешнего нового дворца, Там были терема и Евдокии, откуда впоследствии, как увидим, она торжественно шествовала в основанный ею монастырь для принятия пострижения⁵³. Следовательно прежние ее терема, равно как и покои Димитрия Иоанновича получили уже тогда другое назначение. Очевидно, что здание дворца было перестроено сообразно с новым его назначением. Не нужно также прибавлять, что Евдокия должна была сделать новые постройки, необходимые для монастыря, как то разные монастырские службы, ограду и проч.

Почему же Евдокия медлит закладкою церкви в основанном ею монастыре и была ли в нем церковь прежде закладки новой каменной в 1407 году? Странно было бы, если б на последний вопрос мы стали отвечать отрицательно. Вознесенский монастырь, по крайней мере к концу жизни его основательницы, является вполне устроенным и совершенно готовым, так что она могла поступить в него, принять в нем пострижение и упражняться в подвигах духовной жизни. Таким образом необходимо предположить, что в это время там жили инокини и совершалось Богослужение, а следовательно и была церковь, в которой Евдокия приняла пострижение. Далее, каменная церковь Вознесения, заложенная Евдокиею не задолго до ее смерти, по причине истребления ее от пожара и по другим обстоятельствам, окончена спустя 60 лет (в 1467 году)⁵⁴ после ее закладки. Однако ж монастырь во все это время продолжал существовать и, конечно, во все это время он не мог обойтись без церкви. Между тем в летописях мы не находим известий о ее построении, так что, по летописям, в Вознесенском монастыре как будто вовсе не было церкви ни при жизни Евдокии, ни после ее смерти, до окончания заложенного ею храма Вознесения. Такое положение дела можно объяснить или тем, что о по- строении новой церкви в Вознесенском монастыре умолчано летописцами, или тем что на месте, где он основан, существовала уже церковь, так что, на время по крайней мере, можно было обойтись без построения новой. Последнее предположение нам кажется несравненно вероятнее. Такое важное событие, как построение новой церкви в Кремле и притом в только что основанном монастыре не могло быть опущено летописцами, которые неопустительно упоминают о постройке новых и возобновлении старых церквей. Вспомним теперь, что на месте основанном Евдокиею монастыря прежде был дворец Димитрия Иоанновича и ее собственные терема. Вовсе не будет предположением, если мы скажем, что при дворце существовала и церковь, которая была придворною. С обращением дворцового здания в монастырское, естественно было и бывшую при нем церковь приписать к монастырю.

Таким образом, на основании соображений с историею, местом и обстоятельствами основания Вознесенского монастыря, мы пришли к тому же заключению, к какому привело нас выше рассмотренное вами замечание летописца о погребении Симеона Ямы в монастыре Вознесения. Теперь становится уже более, нежели вероятным, что если замечание летописца относится именно к Кремлю, то он под именем монастыря разумел простую старую церковь Вознесения, которая стояла на месте нынешнего Вознесенского монастыря до его основания и была придворною. В каком смысле и почему он мог назвать ее монастырем, мы уже объяснили выше⁵⁵. Эту же церковь, без сомнения, разумеет и другой летописец, который говорить под 1518 годом, что в Кремле разобрали старую церковь Вознесения⁵⁶. В это время, очевидно, она пришла в совершенную ветхость и была упразднена; посему в следующем 1519 году поспешили возобновить, пострадавшую от пожара, каменную церковь Вознесения, заложенную Евдокиею⁵⁷. Что летописец под выражением: «разобрали старую церковь Вознесения», не мог разуметь последнюю, возобновленную, – это не имеет нужды в доказательствах. Каменная церковь Вознесения окончена была только 50 лет перед этим временем, и посему странно было бы ее называть старою, особенно когда не существовало новой. И так мысль о существовании, в основанном Евдокиею монастыре, прежде построенной церкви,-мысль, которую необходимо принять, чтобы не допустить существования Вознесенского монастыря при жизни и после смерти Евдокии без церкви, и которая совершенно согласна с обстоятельствами устроения монастыря, на месте прежнего Великокняжеского дворца, находит подтверждение в самых летописях. Летописные известия, кроме того доставляюсь нам ту выгоду, что они объясняют нам происхождение самого названия Вознесенского монастыря. Так как старая, существовавшая при дворце Димитрия Иоанновича, церковь, по летописям, была во имя Вознесения; то и новоустроенный Евдокиею монастырь посвящен этому празднеству и получил наименование Вознесенского.

Теперь, приняв в соображение существование, на месте основанного Евдокиею монастыря, прежде придворной церкви, не трудно уже объяснить, каким образом он мог быть вполне устроенным до закладки новой каменной церкви и прежде окончания ее, и каким образом Евдокия могла откладывать так долго эту закладку, вполне устроив основанную ею обитель? Очевидно, что старая придворная, существовавшая на месте ее основания, церковь, обращена была в монастырскую, и в ней совершалось богослужение как при жизни Евдокии, так и после ее смерти, пока не окончена была заложенная ею каменная церковь. В ней Евдокия и приняла пострижение.

Церковь эта, подобно дворцу, пострадавшая в нашествии Тохтамыша, конечно была возобновлена, – и это возобновление разумеется было первым делом Евдокии при устройстве монастыря⁵⁸. Затем, без сомнения следовало возобновление и перестройка, сообразно с новым их назначением для келий, царских теремов, постройка новых зданий сообразно с потребностями монастыря, обнесение его оградой и снабжение всем нужным. В это же самое время Евдокия, вероятно, приготовляла материалы для предположенной ею новой каменной церкви. Если такое важное дело, как устроение нового монастыря, требовало больших заботь и трудов, то не меньшего требовала труда и приготовлений постройка каменной церкви. И так частью поэтому, а частью потому, что при монастыре была старая церковь, в которой можно было совершать богослужение, Евдокия медлила закладкою новой каменной церкви, тем более, что во все это время на ней лежали заботы о воспитании ее сыновей.

Медлительность Евдокии закладывать новую церковь объясняется так же и тем, что, занимаясь устроением Вознесенского монастыря, она в тоже время была занята сооружением храмов Божьих и монастырей в других местах, именно: во 1 – х построением храма во имя Рождества Богородицы, на своем царском дворе, во 2 – х построением церкви во имя Иоанна Предтечи в Переяславле и устроением там же монастыря; и в 3 – х сооружением других монастырей и церквей, о которых летописцы не оставили нам точных и подробных сведений.

Скажем прежде о сооружении Евдокиею церкви Рождества Богородицы на царском дворе. Праздник Рождества Богородицы, как известно, ознаменован незабвенною в нашей истории победою над Мамаем. Руководствуясь чувством признательности за одержанную им победу, Димитрий Иоаннович хотел увековечить этот день сооружением храмов Божьих, где бы вечно воссылались хвалы всевышнему, благословившему Русское оружие. Еще отправляясь в поход против татар, он дал обещание устроить монастырь в честь Богоматери. Возвратившись в Москву с победою над врагами и притом одержанною в праздник, посвященный Богоматери, он не замедлил исполнить свой обет, и, при пособии Преподобного Сергия, устроил в честь ее обитель на реке Дубенке (Стромынский монастырь)⁵⁹. В память той же победы Димитрий Иоаннович построил церковь Рождества Богородицы на Старом Симонове⁶⁰ и церковь Всех Святых на Кулишках⁶¹. Супруга Димитрия, во всем подражавшая его благочестивым деяниям, также хотела увековечить память о знаменитом дне Куликовской битвы, и, после смерти Димитрия Иоанновича, решилась соорудить храм во имя Рождества Богородицы на своем царском дворе. Там была прежде небольшая деревянная церковь во имя Воскрешения Лазаря. Она была разобрана, и на месте ее воздвигнута новая каменная, долженствовавшая служить прочным памятником победы Россиян над Татарами. Новая церковь была построена с великолепием и изяществом, и снабжена золотыми и серебренными сосудами, иконами, книгами, и всем, потребным для храма. Евдокия не щадила ни трудов, ни издержек для сего важного дела. Но и прежняя церковь во имя праведного Лазаря, замечает летописец, не была упразднена, а сделана была придельною при новосооруженной церкви. Наконец к началу 1393 года было все готово. 1 – го февраля митрополит Киприян освятил новую церковь великим освящением. При этом торжественном событии, кроме храмоздательницы, присутствовал великий князь Василий Димитриевич и братья его: Юрий, Андрей, Петр и Константин⁶². Чрез два года после освящения (в 1395 году), стены этой церкви внутри были чудно расписаны живописцами, греческим монахом Феофаном и Симеоном Черным с учениками⁶³.

Вероятно, около того же времени воздвигнута была Евдокиею церковь во имя Иоанна Предтечи в Переяславле Залесском. Почему именно Евдокия свою благочестивую деятельность устремила на этот город, – объяснить не трудно. В Переяславле, как мы выше видели, первоначально укрывалась она от Тохтамышева нашествия. Отправившись из Москвы за несколько дней до ее взятия Татарами, Евдокия, как видно по ходу событий, некоторое время жила в Переяславле, и по каким – то причинам медлила своим отправлением в Кострому, которая была целью ее путешествия, и где. тогда был ее супруг. Татары, между тем, взявши Москву, устремились между прочим, к Переяславлю и там, по известию Никоновской летописи, едва не захватили в плен великой княгини. Москва была взята Тохтамышем 26 августа; около 29 августа татары могли быть уже в Переяславле. Очень может быть, что в этот именно день Евдокия подвергалась опасности от Татар и спаслась от их погони. И вот в память этого, замечательного в ее жизни дня и в благодарность Богу за свое избавление от угрожавшего ей плена, она созидает в Переяславле храм во имя Иоанна предтечи, которого память совершается 29 – го августа. Церковь эта была построена на берегу реки Трубежа, не далеко от города⁶⁴. Не нужно дополнять, что она была отделана не с меньшим великолепием как и храм Рождества Богородицы.

В Переяславле же Евдокия основала и устроила монастырь, и даже, по известию, Степенной книги, не один, а несколько⁶⁵. К сожалению летописи не передают нам об этом никаких подробностей. В Переяславле в древности существовало более десяти (до 12 – ти) монастырей, в последствии большею частью упраздненных. Из них иные, по известиям, основаны еще пережде Евдокии, в 12 – м, или 13– м веке, другие после нее. О времени же основания остальных не дошло до нас точных, или даже вовсе никаких сведений. Таковы монастыри: Феодоровский женский, теперь еще существующий; уничтоженные: Горицкий, Князе – Андреевский, Борисоглебский на горе, Борисоглебский – Песоцкий, Христорождественский, Воздвиженский (мужские); Введенский, Вознесенский, Николаевские – женские.

На основании свидетельства жития Евдокии, мы должны признать, что один, или некоторые из этих монастырей обязаны, или своим происхождением, или, окончательным устроением Евдокии, но какие именно – решить невозможно, по причине отсутствия источников. Некоторые, неизвестно на каком основании, приписывают Евдокии основание монастыря Горицкого, ныне приписанного к городскому собору⁶⁶; но этот монастырь существовал еще прежде Донского. В половике 14 – го века, в Горицком монастыре жил и принял пострижение свитый Димитрий Прилуцкий⁶⁷; следовательно основание его восходить ко временам древнейшим, за долго прежде Евдокии.

По свидетельству Степенной Книги, т. е. сказания о житии Евдокии, помещенного в этом сборнике, по воле ее сооружены были храмы Божьи и в других местах⁶⁸, но о семь, подобно как и о монастырях, устроенных Евдокиею в Переяславле, не дошло до нас подробных известий. Мы даже не знаем, в каком, или в каких именно городах преподобною Евдокиею сооружены эти памятники ее благочестия.

Занимаясь построением храмов Божьих и устроением Вознесенского монастыря, Евдокия, в тоже время, как видно из немногих случаев ее жизни, о которых сохранились известия, принимала некоторое участие и в государственной жизни великокняжеской столицы в деятельности ее Государя. Это обнаруживается из ее участия в двух замечательных событиях царствования Василия Димитриевича: во 1 – х в торжественной встрече митрополита Киприяна, вновь прибывшего в 1380 – м году на московскую митрополию, во 2 – х, в незабвенном для всей России перенесении Владимирской иконы Богоматери из Владимира в Москву, во время нашествия Тамерлана.

Митрополит Киприян посвящен Константинопольским патриархом в этот сан еще при жизни Святого Алексия, – с назначением быть митрополитом всероссийским. В 1381-м году Димитрий Иоаннович действительно пригласил Киприяна на московскую митрополию, но чрез два года (1383 г.) приказал возвратиться в Киев, а на его место призвал прежде им же самим отвергнутого, митрополита Пимена, который в 1380-м году самовольно получил в Константинополе посвящение во всероссийского митрополита. Тогда начался продолжительный суд между Пименом и Киприяном в Константинополе. Наконец Константинопольский собор 1389 г. низложил Пимена и признал Киприяна митрополитом всей России. Это случилось скоро после смерти Димитрия Иоанновича⁶⁹. Митрополит Киприян возвратился из Константинополя в Москву уже в 1390-м году на 4-ой неделе великого поста; он был сопровождаем двумя греческими митрополитами, многими русскими архиепископами и епископами и большою свитою бояр. Тут – то, когда он подъезжал к Москве сделана была ему торжественная встреча. Еще за несколько верст от Москвы его встретили бояре и некоторые члены великокняжеского семейства. Потом недалеко от Москвы, в деревне Котлах, встретил митрополита сам великий князь. При последней встрече присутствовала вдовствующая великая княгиня Евдокия, и вместе с нею сыновья ее, – братья великого князя, его супруга, множество бояр и простого народа. Митрополит Киприян благословил великого князя, великую княгиню Евдокию, остальных членов великокняжеского семейства, и, вместе с ними, пошел в Москву. После новой встречи, сделанной духовенством у Владимирских ворот, он облекся в святительские одежды, отслужил молебен, и потом, в церкви Спаса, совершил Литургию. Великий князь, великая княгиня Евдокия и сыновья ее неотлучно сопровождали его и присутствовали при его служении. После обедни все отправились во дворец великокняжеский, где предложено было щедрое угощение⁷⁰. Москва и вся Россия радовалась, что после долгих смут в московской митрополии, начавшихся после кончины Святителя Алексия, наконец теперь имеет она пастыря всеми любимого и уважаемого , известного своим благочестием, ученостью и мудростью в управлении Церковию. Евдокия же, с своей стороны, имела особенный причины радоваться прибытию нового Владыки; в нем она видела будущего мудрого советника и руководителя для своего сына, великого князя Василия Димитриевича еще не опытного в трудном деле управления государством.

Другое государственное событие, в котором, по известиям летописей, принимала участие преподобная Евдокия, – это было избавление Москвы и всей России от грозного нашествия Тамерлана. Весть о приближены его к пределам Московского государства и о взятии им Ельца, привела в ужас всю Россию. Все ожидали, что отечество подвергнется такой же участи всеобщего опустошения, какая постигла его при нашествии Батыя. Василий Дмитриевич, достойный преемник своего отца, выказал при этом необыкновенную твердость духа. Он собрал войско и повел его против врага тем же путем, которым шел некогда отец его против Мамая. Между тем, силы были далеко неравные, и по этому ожидали избавления только свыше. Жители Москвы наложили на себя строгий пост и усердно, со слезами молились в церквах, которые были отверсты с утра до глубокой ночи. Митрополит Киприян почти не выходил из церкви, молясь за великого князя и за православное воинство; он призывал к себе, остававшихся в Москве, великих князей и великих княгинь и укреплял их в терпении и надежде на избавление. В это время Евдокия вступила на тоже поприще деятельности, на каком мы видели ее при жизни ее супруга, во время нашествия Мамая. Как тогда и теперь, она подавала народу пример твердого упования на вышнюю помощь от Бога и, вместе с другими, «воссылала к Нему сугубые молитвы о избавлены России от предстоящей скорби»⁷¹. И вот, по ее молитвам и внушению, продолжает ее жизнеописатель, и по повелению сына ее самодержца Василия и первосвятителя Киприяна, перенесена была из Владимира чудотворная икона Богоматери⁷². Известны и незабвенны чудные следствия этого достопамятного события: 26 августа (1385 г.) митрополит с епископами и клиром, дядя великого князя Владимир Андреевич и Евдокия с великокняжеским семейством, в сопровождены бесчисленного народа, со слезами и теплыми молитвами, встретили небесную заступницу на Кучковом поле; увидев ее еще издали, все пали ниц. и молили о заступлены. В этот самый день и час, Тамерлан в сновидении увидел светозарную жену, окруженную сиянием и тьмами молниеносных воинов, которые грозно устремляли на него свои острые мечи. Устрашенный этим видением, он тотчас велел войскам своим идти обратно от пределов России⁷³. Так Евдокия, и во время вдовства своего, должна была еще раз пережить ужасы татарского нашествия! Без сомнения, своими молитвами она не мало тогда содействовала спасению нашего отечества от угрожавшего ему разорения.

Вслед за описанием молитвенных подвигов Евдокии во время нашествия Тамерлана, писатель краткого ее жития передает нам несколько частных случаев из ее жизни, свидетельствующих о той высоте благочестия и святости, до которой она достигла во время своего вдовства. Это именно испытание, которому преподобная подверглась от людского злоречия, и некоторый чудесные явления и действия, которыми Богу угодно было засвидетельствовать ее святость пред людьми⁷⁴.

Дела благочестия Евдокии, как то: построение церквей, опыты ее христианского милосердия, посещение храмов Божьих были в виду всех; но немногие знали о тайных, келейных ее подвигов. После смерти супруга своего, святая Евдокия, по словам ее жизнеописателя, стала прилагать труды к трудам, подвиги к подвигам; живя еще в мире, она вполне отреклась от него и изнуряла тело свое непрестанным постом, продолжительными бдениями, молитвою и другими упражнениями подвижнической жизни. Между тем, подвизаясь для единого Бога, она старалась скрыть от людей свои добродетели. Следуя заповеди Иисуса Христа: «ты же, когда постишься, помажи главу твою и лице твое умой»... (Мат. 6, 17), – преподобная всюду являлась с веселым лицом, одевалась в великолепные одежды; даже носила. несколько одежд, чтобы казаться тучною. Эго было поводом, что людское злословие, не доверяя искренности подвигов ее благочестия, видимых всеми, не пощадило ее добродетели, и стало распространять разные клеветы касательно ее жизни. Евдокию начали обвинять в пышности, тщеславии, даже стали представлять сомнительным ее целомудрие. От преподобной не укрылись эти несправедливые слухи, распространившиеся относительно ее жизни; но она молчала и благодарила Бога, что имеет случай претерпеть ради Его людскую несправедливость. В глубине души она решилась перенести до конца жизни неправду клеветников и воздавать им за зло добром.

Но Евдокию ожидало более тяжкое испытание: молва злоречия скоро достигла до ее сыновей и глубоко оскорбила их. Один из них, Юрий, был до того смущен и обеспокоен этою, быстро разнесшеюся молвою, что не мог скрыть своего беспокойства от своей матери. Тогда преподобная решилась освободить сыновей своих от тяготевшего над ними смущения и, призвав всех их к себе, сказала им: «не смущайтесь, любезные дети мои! Я с радостью хотела претерпеть Христа ради всякое уничижение и людское злословие; но увидев одного из вас смутившимся, решилась открыть вам то, чего не открыла бы никогда и никому в мире. Узнаете, дети мои, истину, и да не смущают вас дошедшие до вас несправедливые обо мне клеветы». С последними словами она открыла часть своей одежды на груди, и сыновьям ее представилось поразительное явление: от чрезмерного воздержания, от усильных трудов и подвигов, тело ее иссохло, почернело и плоть прильнула к костям. Юрий и братья его ужаснулись, узнав истину, и молили мать свою о прощении, что они дозволили себе, если не доверять, то, по крайней мере, колебаться и смущаться разнесшимися о ней несправедливыми слухами. Конечно, теперь они на все готовы были, чтобы уничтожить людскую молву и обнаружили намерение наказать виновников клеветы. Но преподобная Евдокия строго запретила им всякую на это попытку. Не желая освободить себя от бремени злословия ради имени Господа, она потребовала от своих сыновей, чтобы они никому не объявляли о том, что узнали о ней, и оставили б в покое поношающих ее клеветников. «Один Бог, сказала она, есть судья человеческих дел. Он долготерпелив и многомилостив и утвердить нас в любви своей. От него одного мы должны ожидать избавления от всякого искушения и от всякого навета вражия». Таким образом дав сыновьям своим наставление и много утешив их, она отпустила их с миром⁷⁵.

После сего пришествия, замечает жизнеописатель Евдокии, она с новою ревностью стала подвизаться в благочестии и с большим усердием начала молиться о себе, о сыновьях своих и о всей державе их, и Господь исполнял прошения ее⁷⁶.

О своей кончине преподобная Евдокия пред извещена была от Бога явлением ей ангела за несколько времени до ее преставления от сего мира. Чудесные следствия сего явления были видимы всеми, и чрез это Господь, без сомнения, хотел явить миру святость и добродетели своей угодницы. В сказании о житии преподобной Евдокии так изображается это чудесное явление: когда блаженная увидала небесного вестника, то так поражена была пресветлым его видом, что не могла говорить, и несколько дней пребывала в молчании. Только знаками она показывала, чтобы призвали иконописца, который бы изобразил на доске виденного ею Ангела. Когда образ был написан и принесен к Евдокии, она поклонилась изображенному на нем ангелу, но не могла сказать ни одного слова и знаками показывала, чтобы написали икону ангела другим образом. Вновь написанное изображение также представляло не того ангела, который являлся в видении преподобной; она воздала ему поклонение, но язык ее оставался заключенным. Наконец иконописец изобразил на иконе Архистратига Михаила. Едва принесен был этот образ, и Евдокия воздала ему поклонение, как разрешился язык ее. Вдруг она начала говорить и велегласно благодарила и славила Бога, что он по неизреченной своей благости отверз язык ее. Блаженная объявила во услышание всех, что она видела в бывшем ей видении того самого ангела, которого изображение написано было на последней иконе, т. е. Архистратига Михаила. Образ сей, служивший памятником чудесного избавления преподобной от немоты, она почитала с особенною любовью, с благоговением поклонялась и лобызала его и в последствии поставила в созданном ею храме Рождества Богородицы⁷⁷.

Предвозвещенная близость кончины, давнее желание жить и трудиться для одного Бога и окончание священной обязанности воспитания сыновей, – побудили наконец преподобную Евдокию оставить царский дом с его суетными заботами, для которого теперь она не так необходима была, как прежде. И так, говоря словами ее жития, она решилась отлучиться от временного царства и облечься в иноческий образ, чтобы совершенно поселиться в сооруженном ею монастыре и найти там для себя место покоя как в сей жизни, так и по смерти. Самый монастырь предмет ее постоянных и неусыпных забот и трудов, давно пришел к концу своего устройства. В нем давно уже были устроены кельи для игуменьи и сестер и совершалось богослужение в старой обновленной церкви Вознесения. Конечно в нем давно уже жило много благочестивых отшельниц, может быть избранных самою Евдокиею, который усердно молились о ее долгоденствии и спасении. Для благолепия монастыря, его основательнице оставалось только исполнить последнее свое желание, – соорудить в нем новую каменную церковь в замен старой, может быть, приходившей в ветхость по причине своей древности⁷⁸. Возможность иметь ближайшее наблюдение над постройкой новой церкви, для которой уже готовы были все нужные материалы, была для Евдокии, вероятно, также одним из побуждений к ее решимости скорее принять позтрижение и поселиться в основанной ею обители.

Шествие преподобной в обитель для принятия пострижения ознаменовано было новым знаком благоволения и любви Божьей к праведнице. Накануне этого дня ночью было видение одному нищему слепцу, уже много лет страдавшему слепотою. Ему явилась во сне преподобная Евдокия и обещала дать прозрение. На другой день, когда несчастный услышал, что она вышла из своего царского дома и идет в монастырь для пострижения, то не замедлил явиться к ней с мольбою о своем исцелении. Встретив преподобную недалеко от соборного храма Успения Богоматери, он воскликнул громким голосом: «Боголюбивая госпожа великая княгиня, питательница нищих! Ты всегда довольствовала нас пищею и одеждою и никогда не отказывала нам в просьбах наших! Не презри и моей смиренной просьбы и исцели меня от многолетней слепоты, как сама обещала, явившись мне в сию ночь. Ты сказала мне: завтра дам тебе прозрение; ныне настало для тебя время исполнить твое обещание». Блаженная Евдокия, будто не замечая слепца и не трогаясь его воплями, продолжала свое шествие. Между тем как бы случайно и нечаянно опустила с своей руки рукав срачицы, который упал на слепца. Несчастный пришел в страх, но укрепляемый верою, дерзнул взять в руку опущенную часть одежды преподобной и отереть ею свои слепотствующие очи. Тогда обещанное ему исцеление не замедлило последовать и слепец немедленно получил прозрение, прославляя Бога и Его святую угодницу⁷⁹.

В то же время преподобная Евдокия исцелила до 30 человек недужных, страдавших различными болезнями⁸⁰.

Вошедши в монастырь, преподобная Евдокия немедленно приняла Христово ига; она облеклась в иноческий образ под именем Евфросинии, как мы уже заметили выше, в старой церкви Вознесения. Это случилось 17 – го мая 1407 года – день, который доселе празднуется в Вознесенском монастыре в память пострижения его основательницы⁸¹.

17 – го мая совершилось пострижение Евдокии, а 20 числа того же месяца, следовательно чрез три дня после своего поступления в обитель, она заложила новую каменную церковь Вознесения⁸². Сооружение ее должно было быть окончательным делом в устроена монастыря. В новой церкви Евдокия, вероятно, заранее приготовила и место для своего временного покоя после преставления от сего мира. Замечательно, что закладка новой церкви совершена была в незабвенной для Евдокии и для всего московского государства день погребения Димитрия Иоанновича. Может быть она хотела почтить этим память своего супруга.

Но преподобной Евдокии не суждено было окончить начатого ею дела. Изнуренная трудами, несчастиями и чрезмерною строгостью своей подвижнической жизни, она скончалась скоро после закладки новой церкви Вознесения, и именно, в том же году июля в 7-м день⁸³. Оплаканная сыновьями своими, боярами и всем народом, она погребена была в приготовленном заранее ею самою месте, внутри строившегося тогда храма Вознесения, где и доселе почивают ее мощи, под спудом, в недавно (в 1822 г.) устроенной, медной высеребренной раке⁸⁴.

Прославленная в сей жизни, преподобная Евдокия удостоена прославления и после своей кончины. Много раз видели, что у гроба ее возгоралась сама собою свеча, никем не зажженная⁸⁵, – каковое чудесное явление служило непререкаемым доказательством святости преподобной. Монастырь же ею основанный, – так заключаешь жизнеописатель Евдокии краткое описание ее жития, – «ее молитвами постоянно обогащался всеми благами и изобиловал всем нужным⁸⁶.