Жизнь преподобного Антония Печерского

Дивно звездное небо с мириадами светил, чинно совершающих свой путь, указанный им от века волею Создателя, величественна картина, представляемая сим небом; но еще величественнее, еще большее удивление возбуждает небо духовное с ликами ангелов и сонмом святых благоугодивших Господу. Как ни величественно необъятное и необозримое звездное небо; но оно имеет свое определенное пространство, и ум человеческий в течение веков хотя несколько постиг законы этого неба, быстрая мысль проникла в глубину его высоты, открыла пути, по которым светила этого неба совершают свое течение, напала на след, как они управляются, в какой период времени та или другая звезда совершает свой путь, в каком отношении та или другая звезда находится к другим звездам; мы можем измерять и сравнивать величину светил звездного неба, мы говорим, что солнце больше луны, что одна звезда больше другой, даже найдены более или менее верные расстояния звезд друг от друга. Не таково небо духовное, – ему нет ни меры ни числа, звезды этого неба ангелы и святые люди, угодившие Богу, живут под иным законом, иной путь совершают они по благой воле Создателя, путь неизмеримый и недоступный уму человеческому; по благодати откровения мы знаем чины ангельские, знаем, что сопричисленные к лику святых человеки предстоят Господу сил и молятся за нас и как звезда от звезды разнствуют во славе, но далее нет для нас откровения. Ум же человеческий здесь безгласен, без откровения он не может ступить шага в познании неба духовного; его познания недостаточны даже о тех звездах этого неба, которые, как люди угодившие Создателю, жили на земле, и о которых сохранилась память в сказаниях их учеников и современников; ибо чем выше, чем духовнее или небеснее жизнь святого человека на земле, тем она не доступнее для понимания уму человеческому, ее еще иногда можно постигать чувством, но повествовать о ней нет возможности, и таковая повесть всегда будет бледна и отрывочна, она будет подбирать только то из жизни святого, что в этой жизни есть земного; а как чем выше жизнь святого, тем меньше он прикасается к земле, меньше оставляет следов своей жизни на земле; то и повесть о такой жизни будет тем темнее и отрывочнее. Но отрывочность и темнота таковой повести не должна нас удерживать; ибо при всем том повесть эта говорить о родном нам духовном небе, а даже слабые намеки о жителях этого неба, особенно о тех, которые по природе наши братия и жили на земле, дают отраду душе, освежают наши мысли и чувства и возвышают нас самих, отрезвляют и хотя на время отделяют от земных сует. Жизнь преподобного Антония Печерского на земле именно принадлежит к числу тех жизней Божиих угодников, которые и на земле всего менее касались всего земного и жили жизнию духовною, небесною, которые оставили по себе едва заметные следы прикосновенности к земному. Повесть о жизни преподобного Антония всегда будет отрывочна и необильна событиями, и понятна не столько для ума, сколько для сердца; рассказывать об этой жизни почти нечего, ее можно только чувствовать. А посему да не посетуют читатели, ежели наш рассказ будет неудовлетворителен, ежели мы не сумеем изобразить жизни преподобного Антония в живых образах, ежели собранные нами известия покажутся отрывочными; а напротив просим восполнить недостаточность нашего рассказа собственным чувством, этого требует сама небесная высота жизни Антония.

***

Преподобный Антоний родился в городе Любече (нынешней Черниговской губернии), в то время как киевским и всей Руси великим князем был Владимир Святославич, крестивший русскую землю; в миру Антоний носил имя Антипы. О родителях Антония современники, писавшие о нем, вовсе не упоминают, но кажется несомненно, что они первоначально были язычниками и приняли святое крещение в то время, когда Владимир крестил Русскую землю, и едва ли сам Антоний не был в числе тех младенцев, которых во время общего крещения матери держали на руках, сами стоя по перси в воде. Сколько времени своей первоначальной жизни прожил Антоний в Любече, до нас не дошло никаких известий; но по всему вероятию он от младых ногтей вел жизнь благочестивую и строгую; в Любече и до сего времени указывают одну пещеру, которая по преданию носит название Антониевой, в которую будто бы он уходил дли уединенной молитвы и богомыслия. Потом, как рассказывает младший современник Антония, печерский инок преподобный Нестор, Бог вложил ему в сердце странствовать и он отправился в дальний пут в Грецию и дошел до Святой горы Афонской, посетил там многие обители и наконец пришел в один из тамошних монастырей Эсфигмен, построенный в самой дикой и уединенной местности, между горами со всех сторон, на самом берегу моря, так что морские волны плещутся в его стены. Эта уединенная и величественная местность согласная с настроением души Антония, искавшей строгого уединения, так понравилось ему, что он решился окончить свою жизнь в этом монастыре, и умолил тамошнего игумена принять его в число братства.

Поступив в число иноков монастыря Эсфигмена, пришелец из далекой русской земли, принял там пострижение и был переименован в Антония; он по обычаю Афонскому должен был выдержать там продолжительный искус под руководством какого-либо опытного старца, но об этом искусе до нас не дошло никаких известий. По выдержании искуса преподобный Антоний избрал себе житие отшельническое и поселился в одной потере невдалеке от монастыря Эсфигмена, эта пещера по преданию и теперь называется Антониевою пещерой, и в недавнее время над ней выстроена церковь во имя преподобного Антония Киево-Печерского. Сколько лет прожил Антоний в этой пещере неизвестно; но его строгая и равноангельная жизнь не укрылась от благочестивых сподвижников есфигменских; и игумен постригший его, видя в нем истинное светило иноческой жизни и надежного наставника и руководителя желающим иночествовать, признал благопотребным отправить его обратно в русскую землю, чтобы ему в этом новопросвещенном крещением краю быть первоначальником и наставником истинного иноческого жития. Приняв таковое мудрое решение, игумен позвал к себе Антония и сказал ему: «иди в Русь опять, и буди тебе благословение святой горы, яко от тебя мнози черноризцы имуть быти». Антоний, покорный воле настоятеля, и признавая ее внушенною самим Богом, получив от игумена напутственное благословение, оставил свою любимую пещеру, бывшую свидетельницею его дивных подвигов отшельнической жизни, и отправился назад в отечество. Таким образом пресельник в чужую землю ради научения истинной иноческой жизни, явился новым пресельником в отечество, чтобы других руководить в иноческих подвигах и быть там отце-начальником и основателем истинного иноческого жития.

Возвращение преподобного Антония на Русь, по прямому свидетельству его современника Нестора, последовало в 1051 году, когда Владимир давно уже умер, и Киевом и всею Русью владел его сын князь Ярослав. В это время ревностию Владимира и Ярослава христианская вера была уже распространена по всем пределам тогдашней Руси; а в Киеве стараниями Ярослава и его супруги Ирины даже было построено несколько монастырей, в которых, по всей вероятности, начальниками и наставниками на первый раз были Греки или Болгары, приходившие на Русь вместе с митрополитами из Константинополя. Ярослав по свидетельству летописей, любил монастыри и монахов и щедро наделял их богатствами; но монастыри, построенные в Киеве, по княжеской воле и обильно снабженные всеми средствами, процветали только внешним образом; жизнь же монахов, во всем обеспеченных и, может быть, в большинстве случаев поступивших в монастырь из житейских выгод, чтобы после быть игуменами и епископами, едва ли была примерною или даже удовлетворительною иноческою жизнию: по крайней мере летописец, говоря о сих монастырях, прямо пишет: «много монастырей поставлено князьями и боярами от богатства, но не таковы, как монастыри поставленные слезами, молитвою, пощением и бдением. Шестидесяти трех-летний старец преподобный Антоний (ежели признать, что он родился в год крещения Русской земли при Владимире), проживший уже около тридцати лет или более во всей строгости иноческой и отшельнической жизни в монастыре Эсфигмене, издревле славном иноками, знаменитыми в учении и в иноческих добродетелях, обошел все киевские монастыри; и, естественно, ни одного из них не избрал для своего постоянного жительства. Как прямо и говорит преподобный Нестор: «Антоний же приде Киеву, и мысляше, где бы жити, и ходил по маныстырям, и не возлюбил Богу нехотящу, и почал ходить по дебрям и горам, ища где бы ему Бог показал».

Между тем еще до прибытия Антония в Киев, священник подгородного княжого села Берестова Иларион, муж знаменитый своим благочестием и строгостию жизни, желая иметь удобное для уединенной молитвы место, вырыл себе малую двухсаженную пещеру на высоком, покрытом дремучим лесом, холме над Днепром, и туда ходил из Берестова петь часы и молиться Богу тайно. В то время как Антоний пришел из Леона в Киев, священник Иларион, по желанию великого князя Ярослава, был уже поставлен в митрополиты всея Руси, и его надднепровская пещерка оставалась порожнею. Антоний, отыскивая по дебрям и горам удобного места для уединенного, чисто пустынного жительства, посетил и дикий надднепровский холм и нашел там Иларионову пещерку. Место пещерки своею дикостию и уединением на высоком берегу Днепра, может быть, напоминавшее пустынную местность пещер Эсфигмена на крутом берегу моря, вполне согласовалась с настроением души Антония, в продолжении многих лет на Афоне сроднившейся с отшельническими подвигами пустынника; и он остался жить в пещере Иларионовой, с твердым намерением никогда не оставлять этой пещеры и кончить в ней дни своей жизни.

Жизнь преподобного Антония в Иларионовой пещере Нестор описывает так: «и возлюбил он это место, и вселился там и начал молиться Богу, со слезами глаголя: «Господи! утверди меня на этом месте, и да будет на месте сем благословение святой горы и моего игумена, который меня постриг». И почал жить там, моля Бога, ядый хлеб сух и то через день, и воды в меру вкушая, копая пещеру, и не давая себе покоя день и нощь, пребывая в трудах, в бдении и молитвах». По-видимому таковая отшельническая и совершенно уединенная жизнь Антония, вполне согласная с высоким и не земным настроением его души, несмотря на изумительные подвиги великого отшельника, далеко не отвечала той цели, для которой игумен Эсфигменский послал его на Русь, – в глухом лесу в удалении от всех, казалось, мудрено было быть первоначальником и наставником истинно-иноческой жизни в новопросвещенной Русской земле; но что по соображениям ума человеческого удаляло от цели, то в путях благого промысла Божия приближало к ней. Господь, даровавший Антонию непоколебимую силу воли в подвигах благочестия, не скрыл этих подвигов от людей искавших для себя наставника благочестию; он поставил его на высоком надднепровском холме как светильник на свещнике,– и дикий, еще неискаженный в своем естественном виде мелочным трудом человеческим, надднепровский холм, по своей близости к многолюдному Киеву, явился именно как бы свещником для такого нравственного светильника, как преподобный Антоний.

Дремучий лес надднепровского холма не утаил святого старца; по свидетельству преподобного Нестора, как современника, хорошо знавшего все обстоятельства печерской Антониевой жизни; добрые люди, по разным надобностям посещавшие лесистый холм, скоро увидали Антония, и видя его дивную жизнь, вовсе еще неизвестную тогдашнему обществу на Руси, начали приходить к нему и приносить, что нужно было для его крайне ограниченных потребностей земной жизни. И действительно, на тогдашних Русских людей, хотя и просвещенных христианством, и может быть что-либо слышавших и читавших о подвижнической жизни пустынников и отшельников далекой Греции, или Египта и Палестины, но ничего подобного не видавших своими глазами, печерская жизнь преподобного Антония должна была действовать с неотразимою силой глубокого и благоговейного впечатления. А посему живые и глубокосочувственные рассказы первых очевидцев об изумительных подвигах надднепровского старца, проводившего день и ночь в трудах и молитвах, и только через день вкушавшего небольшой кусок черствого и засохшего хлеба, мало-помалу распространились по всему Киеву и его окрестностям; и благочестивые люди толпами пошли к тесной Антониевой пещере, – кто за тем, чтобы принять от него благословение, кто за советами, кто за молитвами и утешением в скорбях житейских и душевных тревогах, а кто и за тем, чтобы только лицезреть и слышать святого старца, напоминавшего своею жизнию знакомых по слуху великих пустынников Сирии и Египта. Наконец слава о преподобном Антонии дошла и до дворца велико-княжеского; и Великий князь Киевский Изяслав, наследовавший престол по смерти отца своего Ярослава, почел первым долгом, по занятии Киева, отправиться к Антонию с приближенными дружинниками, принять от него благословение и просить молитв о благополучном княжении.

При таковой всеобщей известности, когда неумолкаемая молва разнесла вести об отшельнических подвигах Антония далеко за пределы киевской области, отшельническая жизнь святого старца не могла уже продолжаться в первоначальном уединении и полном отчуждении от людей; явились ревнители его благочестия и иноческих подвигов и стали просить, чтоб он дозволил им жить подле него и руководить их своим примером и наставлениями. И Антоний, помня благословение святой горы, не решился отказать благочестивым ревнителям в их благом желании; и таким образом из уединенного засевшего в диком дремучем лесу отшельника, не оставляя этого леса и пещеры, сделался начальником и наставником нового, необычного еще на Руси, монастыря, образовавшегося около его пещеры. «И уведан бысть всеми, великий Антоний, пишет преподобный Нестор, и чтим, и начали приходить к нему братия, и он стал их принимать и постригать, и собралось братьи двенадцать человек, и ископали пещеру великую и церковь и келлии, которые и до сего дни стоят в пещере под старым монастырем». Пещеры сии или кельи, как их назвал Нестор, и в настоящее время известны под именем Антониевых или ближних пещер, где почивают и нетленные мощи многих печерских иноков, сподвижников Антония и его ближайших преемников.

Первым из подвижников, получивших позволение жить подле Антония, был Никон великий, саном пресвитер, старейший сотрудник и друг Антония, во всем ревновавший своему учителю, и подобно ему любивший жизнь уединенную и отшельническую. Никону обыкновенно Антоний поручал вновь поступавших желателей пустыннической жизни и, по надлежащем наставлении и искусе, приказывал постригать их в иноческий образ; у Никона во всем спрашивались и обучались правилам иноческого жития все вновь вступавшие в Антониево братство. Антоний, весь сосредоточенный в самом себе и преданный высшей духовной жизни, при всем желании помогать приходившим и желавшим жить около его пещеры, не вмещал в себе мелких ежедневных забот по монастырю, совершенно несогласных с привычным настроением его души, и поручал это дело, как иноческое послушание, своему другу и старейшему сподвижнику Никону, который, как иерей, отправлял в монастырской церкви и священнослужение, так что собравшимся монастырем и братиею, под главным руководством Антония, первоначально заведовал Никон.

В одно время с Никоном, или вскоре после него, пришел к преподобному Антонию новый ревнитель подвижничества, – это был богатый купец из города Торопца, по имени Чернь. Он, наслышавшись о дивной жизни Антония в Надднепровской пещере, весь предался желанию подражать подвигам великого старца и жить подле него, и чтобы скорее и безогляднее исполнить это желание, роздал все свое великое богатство по монастырям и нищим, и одним разом отделившись от всего, что связывало его с треволнениями житейскими, явился в пещеру к Антонию, пал ему в ноги и со слезами просил дозволить ему жить в пещере. Видя такую горячую ревность к подвижничеству, Антоний не мог отказать в просьбе и позволил ему жить в пещере, и потом, по надлежащем испытании, постриг в иноческий образ под именем Исакия. Новый подвижник Исакий восприял на себя самое строгое иноческое житие, на какое можно было решиться только с характером, нежелающим знать никаких препятствий в исполнении задуманной мысли; он облекся во власяницу и поверх власяницы надел на себя сырую, только что содранную с козла, кожу, которая так и засохла на нем, потом затворился в пещере, в малой кельице в четыре локтя, велел заложить дверь этой кельицы, оставив только не большое отверстие для принятия пищи; затворясь в кельице он денно и нощно начал молиться Богу со слезами, и вкушал только по одной просфоре и немного воды, и то через день; сам Антоний приводил к этому строгому затворнику пищу и подавал в маленькое оконце, как только руку просунуть, с обычным приветом: «Господи благослови, отче Исакие».

После Исакия пришел к преподобному Антонию новый ревнитель благочестия и подвижнической жизни, двадцатитрехлетний юноша, Феодосии, бежавший из Курска, из дома матери и искавший иноческого пристанища; отыскавши пещеру Антония, он пал в ноги преподобному и со слезами молил его принять в число пещерных подвижников; Антоний смотря на молодость пришельца, сперва не соглашался принять его, но убежденный его молениями, и из разговоров с ним проразумевши, что он будет высокий подвижник и великий наставник иноков, наконец сказал: «чадо, благословен Бог укрепивший тебя в таком желании, а вот тебе и место, оставайся здесь». И проразумение Антония вскоре вполне оправдалось; Феодосий своими иноческими подвигами, смирением и совершенною покорностию приводил в удивление самого Антония и великого Никона, которые, радуясь сердцем, смотрели на твердость и кротость молодого инока и благодарили Бога. А в последствии Феодосий, назначенный Антонием в игумена, окончательно устроил Печерский монастырь.

Между тем, слава преподобного Антония и его доблестных сподвижников возрастала день от дня; благочестивые люди все более и более посещали мрачную пещеру Надднепровскую, чтобы просвещать свои души неземными глаголами святого старца. Особенно часто приходили к преподобному Антонию цветущий и благообразный юноша Варлаам, любимый сын старейшего велико-княжеского боярина Иоанна, и евнух Ефрем, любимец и дворецкий великого князя Изяслава. Сии два почитателя преподобного Антония до того воспламенились святыми беседами старца, что оба, один после другого, решились оставить мир с его прелестями и сопричислиться к печерским подвижникам. Антоний долго медлил исполнить их желание, и особенно останавливал богатого и молодого Варлаама, только что обрученного с одною благородною девицею; он говорил ему: «чадо! желание твое благо, и мысль твоя исполнена благодати; но блюди да не богатство и слава мира сего возвратят тебя вспять, и помни что никто по слову Господню, возложив руку свою на рало, и зря вспять, не будет управлен в царствии Божии». Но беседы святого старца только возбуждали большее желание в сих новых ревнителях подвижничества, так что он принужден был уступить их просьбам, согласился на их пострижение в иночество и поручил это дело Никону. Но это пострижение двух мужей из двора княжеского наделало много неприятностей и хлопот Антонию и его малочисленной братии. Сперва боярин Иоанн, раздраженный пострижением своего сына Варлаама, явился в Антониеву пещеру с толпою вооруженных слуг, разогнал Антониевых иноков, вытащил из пещеры своего сына, сорвал с него иноческие одежды и увлек в свой дом. А потом великий князь Изяслав, разгневанный, как за Варлаама, так еще более за своего любимца евнуха Ефрема, повелел схватить блаженного Никона; и когда Никон был приведен к нему, то с яростию сказал блаженному: «как ты смел постричь моего любимца Ефрема и Иоаннова сына Варлаама, или иди и уговори их оставить монастырь, или я сошлю в заточение и тебя с твоим старцем Антонием, и со всеми живущими в пещере, а пещеру прикажу раскопать».

Антоний, услыхавши от Никона о княжеском гневе, немедленно решился оставить пещеру, и вместе со своими учениками отправился искать себе удобного и уединенного пристанища вне владений Изяславовых. Но милосердый Бог не допустил надднепровского холма до запустения. Супруга Изяслава, родом из Польши, дочь тамошнего государя Болеслава храброго, вступилась за Антония и его учеников; она рассказала супругу, что в ее отечестве за подобное гонение иноков при ее родителе Болеславе Бог казнил польскую землю мятежем, в котором были избиты многие бояре и епископы. Изяслав, убежденный молениями супруги и страшась гнева Божия, укротил свой гнев и послал возвратить Антония и его учеников. Между тем Антонии с своими учениками ушел уже довольно далеко, так что княжеские посланцы едва на третий день погони нагнали его, и, объявив княжескую волю, убедили возвратиться в оставленную пещеру. И таким образом надднепровская пещера, освященная молитвами и отшельническими подвигами преподобного Антония и его учеников, снова приняла своих прежних насельников, и все пошло по старому. А блаженный Варлаам, еще до объявления княжеского гнева, твердостию своей воли, победивший неумолимого родителя и возвратившийся к Антонию в пещеру, к радости и утешению святого старца, вел такую строгую иноческую жизнь и так предался подвижничеству, что несмотря на свою молодость, скоро сделался примером и наставником для иных печерских братий. Между тем число братий Антониевой пещеры постоянно увеличивалось, ревнители благочестия и строгой иноческой жизни спешили причисляться к этому блаженному братству.

Но к утешению, которое находил преподобный Антоний в подвижнической жизни Варлаама, скоро явилось искушение и печаль. Старейший ученик и сподвижник Антония, преподобный Никон, несший все труды по управлению братиею, как игумен, неизвестно почему оставил пещеру, и с одним иноком из Болгар отправился сперва странствовать, вероятно, к святым местам, а потом, разлучившись со своим товарищем на пути, удалился в Тмутаракань, и там основал монастырь подобный печерскому. Антоний с удалением Никона должен был принять на себя все заботы по монастырю, и снова нести все обязанности монастырского настоятеля; тогда как душа его постоянно искала полного уединения и отрешения от всех забот и попечений земной жизни. Все это, и разлука с давним другом и сподвижником, и необходимость принять на себя обязанности настоятеля, так огорчило святого старца, что ему даже невыносимо стало жить в своей любимой пещере; и он, по свидетельству преподобного Нестора, созвал к себе братию, и сказал им: «Братия! Сам Бог вас совокупил по благословению Святыя горы, где я был пострижен тамошним игуменом, а вы пострижены по моему благословению; да будет же на вас благословение во-первых от Бога, а во-вторых от Святой горы». И сказав это, продолжал: «живите вы сами собою, и я вам поставлю игумена, а сам хочу идти на соседнюю гору один, ибо я давно уже привык к такой жизни, и жизнь монастырского настоятеля теперь мне не под силу». Братия, привыкшая во всем повиноваться воле снятого старца, приняла таковое решение с полною покорностию. И Антоний с их согласия поставил им в игумены доблестного подвижника Варлаама, уже стяжавшего искреннее уважение и любовь всех печерских иноков; а сам отправился на соседнюю гору, вырыл себе новую пещеру, в которой и прожил сорок лет и в ней кончил свою жизнь.

Впрочем оставив монастырь и заключившись в новой одиночной пещере, Антоний продолжал быть хранителем и молитвенником своего оставленного монастыря, не оставлял своих любимых учеников, продолжал руководить их; и во всех важных случаях новый игумен с братиею обращались к своему уединенному отце-начальнику, и всегда были принимаемы святым старцем с радушием и теплым участием. Так когда умножилось братии, старая Антониева пещера стала тесна, и игумен Варлаам нашел нужным построить церковь вне пещеры, то братия и игумен все пришли к преподобному Антонию и сказали ему: «Отче! умножилось братии, а не можем вместиться в пещере, а что если бы Бог повелел и твоя молитва, чтобы мы поставили церковь вне пещеры, куда бы могли все сходиться для богослужения и соборной молитвы». Антоний благословил братию на построение новой церкви; и братия поклонившись ему, по его благословению поставили над пещерою малую церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы. За построением церкви снова стали множиться черноризцы в Антониевом монастыре; и братия, сотворив совет, порешили построить новый монастырь, и вместе с игуменом Варлаамом опять пришли к Антонию и сказали ему; «Отче! братия умножается, а хотелось бы нам поставить монастырь». Антоний с радостию принял эту весть и сказал: «Благословен Бог о всем, и молитва Пресвятой Богородицы и сущих отец, иже во Святой горе, да будет с вами», и недовольствуясь благословением, сам послал одного из братий к великому князю Изяславу сказать его именем: «Княже мой! се Бог умножает братию, а местечко мало, пожалуй дай нам ту гору, которая над печерою». Великий князь, уважая святого старца, с радушием принял Антониева посланца и отправил немедленно своего мужа передать гору братии Печерского монастыря. И на этой горе братия скоро построили великую церковь, и монастырь огородили столбами, поделали кельи, и стали жить по кельям, а не в пещере, как было до построения нового монастыря.

Преподобный Антоний, освобожденный от ежедневных забот по управлению монастырем, утешался и радовался душею, смотря на успехи своего любимого ученика игумена Варлаама, по устройству монастыря; но радость эта была непродолжительна. Великий князь Изяслав, построил в Киеве новый монастырь во имя своего ангела, великомученика Димитрия, и желая, чтобы новый монастырь превзошел все другие, как богатствами, так строгим порядком иноческой жизни и вообще монастырским устройством, перевел из Печерского монастыря деятельного игумена Варлаама в монастырь святого Димитрия. Братия Печерского монастыря, оставшись без игумена, сотворив между собою совет, пришли к старцу Антонию и сказали: «Князь взял Варлаама, постави нам нового игумена». Конечно, Антонию хорошо были известны его старые ученики и сподвижники, и он знал, кто более других способен и достоин понести труд монастырского настоятельства; но с тех пор, как он, заключился в новой пещере, в монастырь вступило много новых братий, далеко не так ему знакомых, как старые, и не зная насколько они готовы повиноваться его повелениям, он сказал им: «кого хочете?» когда же вся братия с полною покорностию единогласно ответили: «кого хощет Бог и ты». Тогда он прямо указал им: «между вами нет больше Феодосия, послушливого, кроткого и смиренного, да будет он вам игуменом». Братия еще прежде сами между собою избрав Феодосия, всеми искренно любимого и уважаемого, с радостию приняли повеление блаженного старца, и поставили себе Феодосия в игумены. С поступлением в Печерские игумены Феодосия, Антоний был освобожден от всех земных забот и мог спокойно предаться любимому им богомыслию, молитве и другим отшельническим подвигам. Феодосий, любимейший ученик Антония с молодых лет и самый ревностный подражатель в благочестии и иноческой строгости, был такой примерной жизни, такого высокого ума, твердой волн и кроткого характера, и так хорошо знал всю братию, что мог сам управлять Печерским монастырем и вести его по пути, указанному Антонием, не беспокоя святого старца и не нарушая его отшельнической тишины в удаленной от монастыря пещере. При Феодосии преподобный Антоний мог окончательно расстаться со всем земным и спокойно заключиться в своей пещере; но в путях божественного Провидения спокойствие и совершенное отрешение от всего земного еще не было суждено святому старцу; его ждали еще нечаемые тревоги и даже необходимость оставить пещеру.

В то время как Печерский монастырь более и более приходил в цветущее положение, под руководством такого великого игумена, каков был преподобный Феодосий, и слава о высоких подвигах печерской братии распространялась далеко за пределы Киевской области, в то время как святый старец Антоний тихо и спокойно молился Богу в своей уединенной пещере, в Русской земле, и особенно в Киевской области, далеко не было тихо и спокойно. Еще в 1066 году братья Ярославичи Изяслав, Святослав и Всеволод вступили в войну с воинственным Полотским князем Всеславом Брячиславичем. Война эта хотя продолжалась только четыре месяца и кончилась для Ярославичей благополучно, но они победили Всеслава не в бою, а клятвопреступлением; ибо, целовав ему крест, зазвали его как бы для переговоров, а когда он положившись на крестное целование, пришел к ним в шатер, то Изяслав немедленно заковал его в цепи, и как пленника отвез в Киев и там засадил в поруб, т. е. в глубокую яму с срубом. Такой бесчестный и нехристианский поступок Киевского князя крайне огорчил святаго старца Антония; и он, не обинуясь, обличал Изяслава в клятвопреступлении и предрекал, что Бог и честный крест не оставят его без наказания. И действительно божеское мщение за клятвопреступление было не далеко.

В следующем же 1067 году дикие Половцы напали на переяславские владения, и по проречению преподобного Антония разбили на голову Изяслава, выступившего с братьями Святославом и Всеволодом к реке Альте. Поражение, потерпенное русскими князьями было полное, так что Всеволод не осмелился воротиться в свой Переяславль и вместе с Изяславом бежал в Киев, Святослав же отступил в Чернигов. Разбив русских князей, Половцы свободно переправились через Днепр и стали опустошать южные границы киевских владений; города и села запылали, жители или были избиты или толпами погнаны в степи на продажу в рабство. Богатые Киевляне, ожидая и себе такой же участи, созвали вече и потребовали, чтобы Изяслав дал им оружие и снова пошел на Половцев; когда же он им в этом отказал, то всем городом возстали на него, разломали темницы, выпустили оттуда узников и наконец вывели из поруба Полотского князя Всеслава. Изяслав, не ожидая восстания и не приготовясь к собственной защите, бежал в Польшу; а Киевляне разграбили его двор и провозгласили своим князем Всеслава, только что выведенного из поруба; и таким образом божеское наказание явно постигло Изяслава, как говорит преподобный Нестор «понеже Изяслав, целовав крест ко Всеславу, и заковал его, за то Бог навел поганых, а Всеслава явно избавил крест честный». Но сим не кончились наказания клятвопреступному князю, хотя он через семь месяцев снова занял Киев, тем не менее через четыре года опять был изгнан своими родными братьями, Святославом и Всеволодом, и четыре года, как изгнанник, бегал из страны в страну, ища себе помощи, даже обещал Римскому папе изменить православной вере. Потом, по смерти Святослава, хотя Изяслав опять завладел Киевом, но через год был убит в неправой войне с племянниками. Мало этого, даже на потомстве его лежала печать отвержения: оно после его сына Святополка, княжившего весьма несчастно, навсегда утратило Киев и скоро перевелось совсем.

Но мы обратимся к преподобному Антонию. Изяслав, в первый раз возвратившись в Киев (1068 года) и с помощью польского войска сделавшись вторично Великим князем, не только жестоко отмстил Киевлянам за свое изгнание, многих погубивши, а иных ослепивши; но еще стал преследовать преподобного Антония. Припоминая обличения святого старца за клятвопреступление против Всеслава, он приписывал преподобному Антонию возведение Всеслава на Киевский престол, и говорил что происками и обманом этого старца Киевляне возмутились и объявили Всеслава своим князем. Незаконные преследования невинного и святого отшельника простерлись до того, что благодушный черниговский князь Святослав, чтобы спасти Антония от гнева Изяславова, прислал своих людей с приказанием тайно прийти в пещеру и отвезти старца в Черников. Преподобный Нестор, рассказывая, как Антоний ходил за больным старцем Исакием, пишет: «в сии же времена, приключися прити Изяславу из Ляхов, нача гневатися Изяслав на Антония из Всеслава; и прислав Святослав, в ночь поя (взял) Антония Чернигову». Таким образом преподобный Антоний после восемнадцатилетнего пребывания на Надднепровском холме, должен был неволею переселиться в иную страну и оставить любимый основанный им монастырь. Прибыв в Чернигов, Антоний, любитель пустынных гор, и там отыскал себе место на Болдиных горах, и выкопав пещеру, поселился в ней, а вслед за пещерою устроился и монастырь во имя Пресвятой Богородицы, ибо имя Антония, прославленное уже во всех пределах тогдашней Руси, немедленно собрало около святого старца и Черниговских ревнителей иноческой жизни. Монастырь, устроенный около Антониевой пещеры в Чернигове, существовал еще при преподобном Несторе, и был известен под именем монастыря Пресвятой Богородицы на Болдиных горах.

Долго ли старец Антоний пробыл в Болдинской пещере, мы на это не имеем прямых указаний в древних памятниках; а позднейшему составителю житии Антониева, напечатанного в начале печатного Печерского патерика, свидетельствующего что Изяслав будто бы вскоре раскаялся и умолил Антония возвратиться в Надднепровскую пещеру, едва ли можем верить на слово; ибо это с одной стороны не согласовалось с характером князя Изяслава, а с другой стороны Нестор не упоминает об Антонии даже в 1072 году, при описании перенесения мощей святых Бориса и Глеба, тогда как перечисляет всех киевских игуменов, присутствовавших при этом перенесении. Всего вероятнее должно допустить, что преподобный Антоний возвратился в свою Надднепровскую пещеру под Киевом вслед за тем, как вызвавший его в Чернигов князь Святослав в 1073 году выгнал Изяслава из Киева и сам сделался Великим князем; следовательно преподобный Антоний прожил в Болдинской пещере около четырех лет.

По возвращении в свою Надднепровскую пещеру преподобный Антоний в том же 1073 году дал благословение построить новую великую церковь в Печерском монастыре, задуманную игуменом Феодосием. И это благословение было последним земным делом святого старца; давши это благословение он спокойно мог прекратить все свои земные отношения к Печерскому монастырю, который, с построением этой церкви, окончательно был устроен. И действительно, мы более не имеем никаких известий о дальнейшей жизни преподобного Антония, и не знаем ни подлинного года его кончины, ни места погребения. С 1073 года преподобный Антоний окончательно скрывается из виду; только в двух позднейших летописях вскользь упоминается, что преподобный скончался в 1073 году; но едва ли можно согласиться с указанием позднейших летописцев; ибо таковое указание явно противоречит свидетельству Антониева современника, преподобного Нестора, который говорит, что Антоний, назначив в игумены Варлаама, сам удалился в новую пещеру, в которой и скончался, прожив безвыходно сорок лет; а в 1073 году было только семнадцать лет пребывания Антония в новой пещере, да и от первого поселения его, по пришествии с Афонской горы, в 1073 году прошло не более двадцати двух лет; следовательно, держась свидетельства Нестора, мы должны отодвинуть кончину Антония, если не на двадцать три, то по крайней мере на семнадцать лет; отвергать же свидетельство Нестора мы не имеем права, ибо он был не только современником преподобного Антония, но и постоянным иноком Печерского монастыря. И тем более мы не имеем права отвергать свидетельства Нестора, что отодвигая кончину Антония на двадцать три года или на семнадцать лет после 1073 года, мы чрез это ничего не делаем сверхъестественного; ибо в первом случае кончина Антония будет отнесена на 108 год от рождения, а во втором случае на 102 год от рождения, а до такового возраста доживают многие люди даже в настоящее время, да и первообраз Антония Печерского, Антоний Египетский, скончался ста пяти лет от рождения. Конечно, совершенное отсутствие каких-либо известий о последних годах Антониевой жизни после 1073 года невольно возбуждает удивление; но ежели мы сообразим, что и от предшествовавшей Антониевой жизни немного досталось на нашу долю известий, а предшествовавшая жизнь, особенно по устройству монастыря, еще соприкасалась с внешними земными событиями; то что же удивительного в том, что мы не имеем известии о последних двадцати трех или семнадцати годах, которые Антоний, по свидетельству Нестора, провел безвыходно в уединенной пещере и не принимал никакого участия в делах здешнего мира, когда он душею и телом жил только для неба, и мысленно уже на небе, а пещера его была таким же гробом, в каких хоронят мертвецов, и когда он остававшимся еще своим ученикам заповедал, как иноческое послушание, более не обращаться к нему ни за каким делом, не поминать и даже забыть о нем Все это очень возможно у таких людей как преподобный Антоний.

Удивительна жизнь, удивительна и кончина преподобного Антония: какой-то туман лежит на всех известиях о нем, и туман этот, чем дальше, тем гуще и непроницаемее, и наконец превращается в совершенный мрак, в котором окончательно тонут и скрываются от нашего зрения последние годы и кончина преподобного. Где же скрывается причина такой темноты и отрывочности известий о святом муже? Все известия, которые только дошли до нас, говорят о нем с большим уважением и благоговением: очевидно он пользовался у современников громадною известностью; о нем знали во всех краях тогдашней русской земли; о нем говорили и в скромных хижинах, и в богатых домах, и в дворцах княжеских; его святая жизнь была предметом бесед в монастырях между благочестивыми подвижниками; его многочисленные ученики, предмет удивления и уважения своих современников, оставили сочинения, которые служат нам главным источником познания о тогдашнем времени; а между тем о долголетней жизни такого великого и уважаемого всеми мужа только какие-нибудь десять отрывочных известий на сто три или на сто восемь лет! Откуда такая непонятная недостаточность и отрывочность сведений, когда судя по всему их должно бы быть очень много? Где искать причины отнявшей у нас драгоценную полную повесть о жизни такого великого мужа? Причина эта скрывается в самой жизни преподобного Антония, – жизнь эта, как ангельская, едва касалась земли, и вся была посвящена Богу и небу; а посему и не могла быть записана в подробности в книгах земных летописей, и всецело внесена в книгу живота на небе.

В сущности мы не имеем права жаловаться на недостаточность известий о жизни преподобного Антония; известия сии на столько полны, на сколько могут быть полны на земле известия о такой жизни, которая не столько принадлежала земле сколько небу; ученики и современники Антония, благоговевшие перед ним, записали и передали нам все о его жизни, что только могло быть записано земными чернилами и на земной хартии; они, как например преподобный Нестор, в этом случае поступали самым добросовестным образом и ничего не сочиняли по своему замышлению, а записывали только то, что можно было записать. Конечно, современники и ученики, лицезревшие Антония и слышавшие его беседы собственными ушами, знали и чувствовали многое, чего не передали нам; но это многое и не могло быть передано перу и бумаге; оно только чувствовалось тем, кто слушал и лицезрел самого Антония. Жизнь Антония, как жизнь святой Марии Египетской и им подобных святых, живших почти небесною жизнию на земле, всегда должна являться и является перед нами только в неясных и отрывочных преданиях, в случайных соприкосновениях их с землею, другой повести для такой жизни нет и быть не может; можно разве искажать простоту таковой повести вымышленными прикрасами, как это иногда и делают иные позднейшие составители жизни того или другого святого. Рассмотрим внимательно все то что только дошло до нас о жизни преподобного Антония; и мы вполне убедимся, что больше дошедшего и дойти не могло об этой, почти неземной жизни, и что дошедшее ясно и полно изображает эту жизнь, на сколько ясно и полно может быть изображена таковая жизнь на земле.

Ничего более нельзя было сказать против того что сказано о жизни Антония Нестором и другими его современниками, и не откуда взять полнейших известий об этом предмете; что сказано о преподобном Антонии его современниками, в этом заключается все, что можно сказать о его земной жизни; а все это заключается в следующем. Преподобный Антоний родился в городе Любече в то время как Великим князем Киевским и всей Руси был Владимир равноапостольный; в мирской жизни Антония звали Антипою, это было имя данное ему при крещении; сколько-то лет Антоний прожил в Любече, потом пошел странствовать и дошел до Афонской горы и постригся в иноки в одном из тамошних монастырей; прожил несколько лет на Афоне, потом отправлен игуменом, постригшим его, на Русь, чтобы быть там наставником истинно иноческой жизни; пришел в Киев и поселился на холме над Днепром, в пещере, ископанной священником Иларионом. Вот и все известия о первоначальной жизни преподобного Антония, по крайней мере, за шестьдесят три года. Известия сии, очевидно, он передал сам своим первым ученикам, желавшим знать откуда явился святый старец, поселившийся в Иларионовой пещере; известий сих пополнить было некому: в Любече о нем забыли после тридцатилетнего пребывания его на Афоне, с Афона пришельцев не было, и справляться о его Афонской жизни не у кого, а самого Антония мудрено было и спрашивать о подробностях прежней его жизни, он мог еще говорить, и может быть иного, о подвигах виденных ил Афонских иноков в наставление своим ученикам, о своих же подвигах, конечно, не рассказывал, ибо свою земную жизнь по апостолу считал за умет, а занят был жизнию небесною. Жизнь Антония в пещере на Надднепровском холме преподобный Нестор рассказал в следующих немногих словах: «и возлюбил эго место, и вселился там, и начал молиться Богу, ядый хлеб сух и то через день, и воды в меру вкушая, копая пещеру, и не давая себе покоя день и ночь, пребывая в трудах, в бдении и в молитвах». Вот и все. И должно сознаться, что в этих немногих словах изображение полное и живое, каждый день одно и то же, – ныне труды, богомысленное бдение, молитвы и пост ночью и днем, и завтра то же, и после завтра опять тоже и так целые годы. Совершенное однообразие повторение одного и того же по наружности в жизни телесной видимой, и ежечасное разнообразие в мыслях и чувствах, неумолкаемое и непрерываемое совершенствование в жизни духовной, ни для кого незримой; но повесть об этой жизни не принадлежит земле, ее передать не кому, хотя иногда и можно сколько-нибудь чувствовать со стороны, – видеть небесный огонь в очах и слышать неземные глаголы из уст.

Таким образом в приведенных словах преподобного Нестора заключается полная повесть о жизни самого Атонии, сколько эта жизнь могла быть передана земным пером земной бумаге, и не достает только тех случаев, где Антоний соприкасался с жизнию других людей, где этот земной ангел и небесный человек касался земли; а при сосредоточенности внутренней жизни, которую вел Антоний, и по постоянному уклонению его от вмешательства в дела общественные, таковых случаев, естественно, было очень немного, и все они были отрывочны, и современники, благоговевшие пред Антонием, не пропустили ни одного из них. Конечно, самый первый и самый важный из сих случаев состоял в основании и устройстве Печерского монастыря; от основания и устройства монастыря Антоний не мог отказаться, ибо за тем он и послан был постригшим его Эсфигменским игуменом на Русь, а это посланничество он признавал повелением самого Бога. При устройстве монастыря он, естественно, должен был находиться в постоянных сношениях с людьми; но Антоний и здесь не изменил своей сосредоточенности внутренней жизни и удалению от общества; он устраивал монастырь и управлял им не лично, а чрез своих учеников. Сперва при самом основании Печерского монастыря Антоний хотя и жил в обществе со своими иноками в одной большой пещере с отдельными кельями; но все управление и устройство монастыря предоставлял, как иноческое послушание, своему старейшему ученику и другу, пресвитеру Никону, которого поставил в игумены Печерскому монастырю. А когда Никон ушел в Тмутаракань, то назначил игуменом Варлаама, а сам удалился на другую гору и вырыл там для себя пещеру, в которой и поселился совершенно один. По переведении Варлаама, по приказанию князя, в Дмитриевский монастырь, он назначил игуменом преподобного Феодосия, знаменитейшего из своих учеников, настоящего и окончательного устроителя Печерского монастыря, введшего в нем студийский устав, принесенный из Греции.

Еще в игуменство Никона и Варлаама Антоний имел некоторые отношения к своему монастырю и обществу: так за пострижение Варлаама и Ефрема ему с братиею приходилось было удалиться из киевских владений по приказанию разгневанного князя Изяслава, а при Варлааме братия два раза испрашивали его благословения на постройку сперва церкви, а потом и монастыря над пещерами, причем Антоний посылал от своего имени одного старца просить у великого князя Изяслава земли под постройку монастыря. По избрании же Феодосия в игумены, Антоний окончательно отказался от всякого участия в делах монастыря, который поступил в полное заведывание Феодосия, и сделался Феодосиевым Печерским монастырем; так что по смерти Феодосия и при последующих игуменах братия уже не имели надобности испрашивать благословения у Антония, как у отшельника, окончательно прекратившего все сношения с монастырем. Еще до удаления на Болдины горы в Чернигов Антоний имел некоторые сношения со старою братиею Печерского монастыря, со своими пострижениками, так он постоянно носил пищу затворнику Исакию, и когда тот впал в страшную болезнь, то ходил за больным до тех пор, пока принужден был удалиться в Чернигов; но по возвращении из Чернигова относительно Печерского монастыря он только преподал благословение на постройку новой церкви задуманной Феодосием. По преподании этого последнего благословения Антоний окончательно прекратил все сношения с Печерским монастырем и скрылся в своей пещере, и прожил там остальные годы своей жизни в совершенной безвестности, вполне и без развлечений предавшись еще на земле не земной жизни духовного подвижничества – бдению, молитве, посту и непрерывным размышлениям о величии и благости Божией. Но повесть о такой неземной жизни, как уже было сказано, не принадлежит земле; и поздний летописец, вероятно, основываясь на каком-либо предании, пожалуй и справедливо отнес кончину преподобного Антония к 1073 году; ибо действительно в этом году покончились все связи Антония с людьми, живущими на земле, кончилась земная человеческая жизнь, и на земле же началась полная новая жизнь, духовная, ангельская незримая людьми, которой давно жаждала душа Антония, и которой промысл Божий так долго не посылал ему.

В 1073 году прекращение сношений Антония с людьми, живущими на земле, до того было полное, что люди совершенно потеряли из вида его незримое не земное существование на земле; и нам даже не осталось никакого известия, кто и как предал его погребению, когда он окончательно переселился душою на небо, разрешившись от уз тела изможденного летами и трудами. Явно что или его блаженная кончина неведома была никому, или вернее тех немногих старых учеников его, которые удостоились присутствовать при его кончине, он сам в предсмертной беседе заклял и обязал иноческим послушанием не открывать людям о его кончине. Мы даже не удостоены лицезреть его святые мощи. Преподобный Нестор написал, что мощи великого Антония лежат в той же пещере, в которой он провел сорок лет своей отшельнической жизни; по они никогда не были открыты, по крайней мере мы об этом не имеем никаких даже темных известий. Поздний инок Печерского монастыря, составлявший житие преподобного Антония, напечатанное в начале Печерского патерика, даже написал: «как сокровенны от зрения мощи представившегося Моисея, законодавца Израильского, так сокровенны от нашего зрения и мощи преподобнаго отца нашего Антония, первого Русского законодавца инокам». Вот уже оканчивается восьмое столетие, как святая душа преподобного Антония оставила свое труженическое тело и переселилась на небо; но об открытии его мощей никто еще не получал повеления. И даже есть предание, что многие самовольно дерзали раскопать то место в пещере, где предполагается погребенным Антониево тело; но остановленные изпущением огня из земных недр, с ужасом и раскаянием оставляли свое самовольное предприятие.

Таким образом, как сам преподобный Антоний в продолжение своей земной жизни постоянно искал уединения и удаления от людей и даже не оставил после себя поучений, которыми просвещал своих учеников, так и по смерти святые мощи его продолжают быть сокрытыми для людей. Но как святая равноангельная жизнь Антония сильно действовала на его современников и образовала около его целый сонм подвижников, составлявших славу, удивление и красоту своего века, о которых преподобный Нестор пишет: «Такы чернецы, яко светила сияют в Руси, – иные постники крепкие, иные неутомимы в бдении, иные в молитвах, в любви пребывающие, меньшие покоряющиеся старейшим и несмеющие перед ними глаголати, а старейшие имущие любовь к меньшим, учащие и утешающие их как возлюбленных чад». Точно также и по смерти та же святая высокая жизнь Антония благодатию Божиею и до сего дня продолжает действовать в святыне его Печерского монастыря, куда каждогодно, никем не приглашаемые, десятки тысяч богомольцев, и бедных и богатых, и юных и престарелых, и здоровых и больных, и знатных и безвестных стекаются со всех, даже самых отдаленных, концов России. Антоний для нас не умер, он незримо еще живет в основанной им Печерской обители и влечет к себе поклонников со всей Русской земли; не каменные же стены Киево-Печерской Лавры, не золото, не серебро на иконах, не богатые парчовые ризы священнослужителей созывают со всех сторон богомольцев в Лавру, – этого добра можно бы было найти и в других местах; не глазеть собираются туда люди, по целому году собственными, нередко уже дряхлыми, ногами вымеривающие тысячи верст, только бы добраться до Киева, да и не до Киева собственно, а только до Печерской лавры; ибо большинство богомольцев вовсе не заходят в город, даже и те, которые раз по пяти и более бывали в Лавре. И не напрасно, конечно, ходят с такими тяжкими трудами сии труженики; святыня Антониевой обители, по благодати Божией и по молитвам преподобнаго основателя, кому дает исцеление от недугов, кому утешение в скорбях, кому просветление духовное, освежение глухой и темной жизни, погрязшей в смрадных заботах дня, кому возстание от нравственного падения, кому укрощение тревог душевных. Закончу мою слабую недостаточную повесть о дивной жизни преподобного Антония словами писания: Дивен Бог во святых своих.

Иван Беляев