Раба Божия Мария

(Память 9 августа).

Мария была крестницей одной богатой знатной госпожи, взявшей ее с малых лет из-под родного крова в барский свой дом, для воспитания наравне с своими дочерьми. И ничем не отличала она крестницы своей, бедной девочки, от родных своих детей. В шутку же те называли Марию «монахиней-постницей». И точно, – ничто мирское не занимало Марию, все помыслы светские чужды были ее девственному сердцу, в котором царствовала лишь одна любовь ко Господу, лишь одно желание служить и благоугождать Ему до конца жизни. Старшая дочь ее благодетельницы, вышедши замуж, поселилась в Киеве; там посещала ее нередко мать со всем своим семейством и с Марией. Однажды, выслушав литургию в одной из пещерных церквей Печерской лавры, пожелала воспитательница ее принять с детьми своими благословение славившегося в то время святой подвижнической жизнью старца, духовника тогдашнего митрополита Киевского Филарета, иеросхимонаха Парфения. Благословляя ее и ее семейство, блаженный старец особое внимание обратил на Марию. «Нашего рода, нашего, матушка, она рода», сказал он крестной ее матери, и покровительственно прикрыл ее голову концом своей схимы. «Не принуждайте ее, матушка, замуж идти, повторил он потом, – впрочем, да будет и в этом воля Божия. Помни Бога, дочь моя, помни и люби Его всегда, во всяком звании, во всяком своем положении; с терпением покоряйся св. Его воле, хотя бы по-видимому и противна была она желаниям твоего сердца. Терпением скорбей и болезней среди самого мира спасет тебя милостью Своею Господь». – «Я не хочу быть в миру, мой отец», осмелилась заметить на это Мария. «На то будет воля Божия, – отвечал ей старец, – береги только одно, чтобы сердце-то твое было не мирское, чтобы не любило оно суеты». Памятны остались на всю жизнь юной Марии эти слова; они внушили ей сильную привязанность и благоговение к сказавшему их старцу, и память о них, как увидим, много способствовала ей в безропотном несении земного своего креста.

Воротившись из Киева в свое поместье, благодетельница Марии вскоре позабыла просьбу Печерского иеросхимника не принуждать крестницу свою к замужеству. Как нарочно приглянулась она в это время одному из молодых соседей ее по имению, человеку, родители которого были люди богатые, и в виду которого было очень завидное наследство. Прельстившись блеском состояния, воспитательница Марии начала поощрять искания молодого человека; даже, для содействия себе в успехе этого дела, выписала и родителей Марии, и общими с ними увещаниями, просьбами и угрозами, принудила, не желавшую брака, не хотевшую даже слышать о браке, девушку, дать ему слово. С горькими слезами исполнила это Мария, с не менее горькими слезами шла она под венец, видя во всем, с нею так неожиданно совершающемся, руку Промысла Божия, и вспоминая при этом не раз слова прозорливого старца Парфения. Все приготовления к замужеству, богатое приданое, и наряды, делаемые ей щедрой благодетельницей, – все это было чуждо ее сердцу; самый будущий спутник ее жизни мало обращал на себя ее внимание, после всякого своего с ним свидания, спешила она в свою комнату, где на коленях, в слезной молитве, просила себе помощи свыше, в трудном для ее внутреннего расположения наступающем образе жизни. Муж ее был человек, в сущности, добрый, но простой и грубый. Ожидая богатого, после родителей своих, наследства, он всячески старался им угождать. По несчастью для Марии, родители его, люди богатые, но скупые и тщеславные, не совсем были довольны женитьбою сына на девушке бедной и, притом, незнатного происхождения. Вскоре окончательно невзлюбили они молодую свою невестку, в особенности, мать, женщина властолюбивая и жестокая, сильно возненавидела добродетельную Марию. «Монашенка ты, неженка, – твердила она ей беспрестанно, – только и знаешь, что Богу молиться», и всячески издевалась над ее благочестием. Сперва муж защищал отчасти Марию от ее нападок, но потом, боясь и в свою очередь попасть в немилость к родительнице, вместе с нею начал над нею смеяться и оскорблять ее. Бедная женщина все переносила с терпением, старалась даже в собственных глазах оправдывать мужа и свекровь, так что даже последняя должна сознаться, что все самые злейшие ее оскорбления, кроме кроткой покорности, ничего в ней не производили. В свободные часы служило ей утешением вышивание воздухов и других церковных вещей, и это ей запретили под предлогом больших затрат на материалы; но втайне продолжала она и это благочестивое свое занятие, и даже собственноручно вышила схиму для иеросхимонаха Парфения, которую и передала она ему чрез свою крестную мать, посетившую опять Киев. «Отдашь ты Богу ответ, раба Божия, что оторвала от плодоносного стебелька Божий цветочек», такими словами встретил ее подвижник, в сильных выражениях выговаривая ей неразумное ее попечение об участи крестницы. Марии же велел передать от его имени совет: терпеть все скорбное без ропота, с благодарностью к Богу. И точно, много скорбей приходилось кроткой и молчаливой Марии переносить от немилосердной своей свекрови: однажды в зимнее время, по ее приказанию, по целым, иногда, суткам не топили занимаемые ею покои, и только сильная болезнь молодой женщины, грозившая опасностью самой ее жизни, положила конец этому тяжелому испытанию ее терпения. Болезнь эта расстроила окончательно и без того слабое здоровье Марии: с тех пор никогда не была она совершенно здорова. В то же время, еще один случай, образумил отчасти ее свекровь, показав ей все благочестие безответной ее невестки. Привиделся свекрови во сне образ Успения Божией Матери, причем, какой-то незнакомый ей инок сказал ей, что лишь вполне достойная и богоугодная душа может его обрести. Не обратив сперва внимания на это сновидение, вскоре она его позабыла. Но вот, немного времени спустя, Мария, посланная ею в огород присматривать за работами, находит там среди гряд круглый кусок железа, на котором написан был образ Успения Божией Матери. Обрадованная дорогой находкой, благочестивая женщина спешить поделиться радостью своею со своими домашними. Свекровь узнала в найденной ею иконе виденную ею во сне, вспомнила и сказанные ей при этом слова, и с тех пор стала гораздо ласковее и милостивее обращаться со своею невесткой. Вскорости даже согласилась она отправиться вместе с нею в Киев, куда жаждала душа Марии. Прибыв, наконец, в святой город, неоднократно бывала она у старца Парфения, увещания которого возымели сильное влияние на своенравную женщину, ибо признала она в старце виденного ею во сне инока. На прощание предсказывал подвижник неожиданное улучшение семейной жизни Марии и прибавил: скоро настанет для тебя, дочь моя, еще лучшая жизнь. «Молитесь за меня, отец мой, – просила его Мария, – и обещайте мне принять меня в число ваших учениц». – «Ты будешь там моей предтечей», ответил ей на это Парфений, и последствия показали, как верно сбылись его слова. Воротившись из Киева домой, Мария узнала, что муж ее совершенно неожиданно выбран на очень хорошую должность, и что ей предстоит вскоре жить вместе с ним отдельно от его родителей. Обрадованная, поспешила она к нему переехать, и уже на свободе, без всяких препятствий, предалась обычным своим благочестивым занятиям. Не имея детей, слабая здоровьем, она большую часть своего времени проводила в молитве. Молитва была насущною потребностью; любимое ее чтение, после святого Евангелия, составляли письма затворника Задонского Георгия. Время это было ей дано как бы для отдыха, для приготовления к переходу в вечность, ибо уже недалеко было от нее это время. Собравшись однажды в новую поездку в Киев, заехала она по пути к своим родителям и в их доме, и без того очень слабая в силах телесных, слегла уже окончательно: видно было по всему, что жизненный ее светильник догорал. Истинная христианка в продолжение всей своей недолгой жизни, явила она в это время особенное умилительно-благочестивое настроение своей души. С невозмутимым спокойствием готовилась она к переходу в вечность, жаждала этого перехода, как бы награды за свое прошедшее. Напутствованная несколько раз святыми таинствами, она пожелала, чтобы самые посмертные ее останки были украшены святыней, чтобы пояс ее платья составляла лента от мощей св. великомученицы Варвары, а на голову возложено было покрывало, которым, по ее просьбе, был отерт чудотворный образ Успения Божией Матери в лавре Печерской. Самый елей, употребляемый при погребении после чтения разрешительной молитвы, был ею заблаговременно собран от лампад св. мощей Божиих угодников. Безбоязненно готовилась она предстать пред лицом праведного Судии и Мздовоздаятеля Господа. Просила она также положить вместе с нею во гроб малое ее келейное Евангелие. «На что это, друг мой», решился заметить ей на это простодушный ее супруг. «Чтобы не скучно мне было пребывать в одиноком моем доме, – с улыбкой ответила ему Мария, – с Господом и святым Его словом, отрадна мне будет и самая темная могила». Но вот, наступила и радостная для нее, давно ожидаемая ею минута, минута ее кончины. Старик отец, муж и сестра окружали смертное ее ложе; тихо и покойно было лицо умирающей, радостная улыбка озаряла страдальческие ее прекрасные черты. По ее просьбе, сестра начала ей вслух читать акафист сладчайшему Господу Иисусу Христу. Прочитав его почти до конца, заметила она небольшие предсмертные судороги в ее теле. Но лицо умирающей было так же покойно и светло, как и прежде. «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», проговорила она в последний раз тихим голосом, и с именем Господа на устах мирно перешла в вечность. «Раба Божия Мария скончалась», сказала однажды старцу Парфению дочь крестной ее матери, жившая в Киеве. – «Да, да, я это знаю, – отвечал ей на это подвижник; велик был ее подвиг земной. Она вмале совершила лета многа, превзошла добродетелью многих, и теперь ждет и меня к себе, ибо я назвал ее своею предтечею в тот мир». Действительно, вскоре после этого времени, скончался и сам приснопамятный старец-подвижник¹⁶.