Схимонах Никодим Афонский

(Память 2 августа).

Мирское имя о. Никодима было Николай Иванов Санин. Родом он был Смоленской губернии, города Сычевок, из мещанского сословия, православного исповедания, был женат. С детства он жил в самом городе при родителях и занимался мелочной торговлей, а потом переместился в Петербург, где сделался полотером, а впоследствии сделался хозяином и имел свою артель, наживал деньги успешно, но в семье не был счастлив, с женою своею жил не в ладу, так как она не хранила к нему супружеской верности. Это огорчало Санина до крайности, с досады он и сам иногда с мастеровыми предавался разгульной жизни, но совесть не оставляла его в покое, внушала ему, что он во время скорби должен бы искать утешения от Бога, а не от плотоугодия, и, что рано или поздно, а ему не избежать смерти и суда Божия. Таковые и подобные этому обличения совести мало-помалу начали приводить Санина к исправлению жизни. Он начал вспоминать о смерти и суде Божием, стал бояться, как бы не умереть без покаяния, что и побудило его на добрые дела: он начал щедро подавать милостыню, ходить в церковь, читать св. книги, посещать св. места, ходил в Иерусалим, по возвращении откуда решился вовсе оставить мир и удалиться на св. Афонскую гору, дабы там в покаянии провести остаток дней своих. С женою Санина с этого времени так же сделалась перемена: она, оставив прежнюю жизнь, стала тоже заботиться о спасении души; и, когда Николай предложил ей отпустить его в монастырь, то она сему нисколько не воспротивилась, и даже сама пожелала по примеру его идти в женский монастырь.

Решившись посвятить себя монашеской жизни, Николай в 1846 г. прибыл на св. Афонскую гору и поступил в монастырь Русик, в коем был принят в число русского братства; сначала он исполнял разные послушания, хотя с ревностью и усердием, но просто, не обращая внимания на внутреннее свое состояние; когда же было ему объяснено, что при упражнении тела во внешнем послушании необходимо должно и умом упражняться во внутреннем послушании совести, тогда Николай стал более прежнего внимать себе, а по принятии монашества, с именем Никодима, начал жить еще строже, обуздывая язык и чрево.

Духовник, видя в нем особое к себе доверие, простоту и решительную готовность к послушанию, вознамерился приблизить его к себе. Взявши благословение у о. игумена, духовник принял о. Никодима к себе в келейники. При этом послушании о. Никодим еще исполнял следующие должности: эконома, рухального, будильщика и архондаричного (гостиника); при таких многозаботливых внешних занятиях о. Никодим показал себя и достойным подвижником. – Исполнение стольких беспокойных должностей не помешало ему усовершаться в духовной жизни; все внешние препятствия он победил детской, Евангельской верой и послушанием, и стяжал такие высокие добродетели, которые и в уединенной жизни, и с большим трудом не всегда приобретаются даже людьми более способными к самонаблюдению, нежели о. Никодим, который был очень прост и несведущ в Св. Писании. Но этот недостаток он восполнял в себе, как выше сказано, верою и послушанием.

Опытные знают различие браней вблизи предметов, возбуждающих страсти, и вдали от них: иное дело побеждать страсти в уединении, а иное – в общежитии. Да и в общежитии неравные трудности в борьбе с страстями, по причине разных должностей и занятий; иное дело хранить мирное состояние духа сидящему с рукоделием в келлии, а иное – находящемуся на должности, при исправлении разных общих нужд – для последнего потребен сугубый труд. О. Никодим, принявши на себя четыре соединенные должности, вначале встретил большие препятствия к исполнению оных со стороны своих мирских привычек. Живши в мире, он привык много есть и пить, и спать безвременно, а также празднословить. Но как побеждать эти привычки, имея все пред глазами и в своих руках? Не зная, что делать, он вопросил духовника, как ему в таком случае поступать? с чего начать? Духовник посоветовал ему начать с исполнения заповеди: с советом вся твори, т.е. обо всем сказывать духовнику, как о худом, так и о добром. И если когда-либо придет ему какая-нибудь добрая мысль сделать что против своей мирской привычки, не приводил бы ее в исполнение, пока не скажет прежде о том духовнику, и, чтобы начал искоренять привычки свои не разом, а мало-помалу, и не иначе, как с совета духовника. С того времени о. Никодим о всем сказывал духовнику и без его совета ничего не делал. Он мог о себе сказать: «уготовихся и не смутихся сохранити заповеди Твоя», потому что все сказанное от духовника принимал с несомненною верою, а потому и силен был исполнять приказанное. В мирской жизни о. Никодим любил пить вино, поэтому духовник, снисходя немощи его, не запрещал ему пить вино и в монастыре, только немного. Но и это немногое несколько вредило ему, потому что он был косноязычен и заика, и не без затруднения беседовал с другими, а когда хотя немного выпивал красного вина, тогда еще более затруднялся в разговоре. Однажды духовник, вышедши из трапезы и, увидав о. Никодима, разговаривающего с другими, сказал ему: «о. Никодим, я говорил тебе, что для тебя неполезно наравне с другими пить вино, ты должен пить его меньше других – вполовину, потому что, и не пивши вина, ты объясняешься так худо, что поклонники, не зная причины сему, соблазняются, думая, что ты пьян». О. Никодим, поклонившись, отвечал: «простите, батюшка, с того времени, как вы мне приказали, я так и делаю, пью вино против других вполовину меньше, но и это мешает мне, и я желал бы вовсе не пить его, но сам не смел сего сделать; отселе – не благословите ли мне вовсе оставить вино?» Духовник отвечал: «Бог благословит». С того времени о. Никодим не пил ничего хмельного до смерти своей. Многосложная должность его требовала частого объяснения с духовником, потому духовник назначил время для беседы с ним ввечеру после повечерия. В это время он, обыкновенно, передавал духовнику все, что имел на совести и спрашивал, что ему было нужно.

Однажды, беседуя с духовником, между прочим, он спросил: «св. отцы советуют, определившись в монастырь, стараться приобресть ежедневные побудительные слезы. Скажи мне, отче, могу ли я приобресть их?» Духовник отвечал ему: «почему неможно тебе приобресть их?» О. Никодим отвечал духовнику: «по причине многосложной и беспокойной моей должности». Духовник сказал ему: «если ты думаешь, что многопопечительная должность служит препятствием к получению высоких даров Божиих, то ты этим уничтожаешь благодать Божию, которая всесильна. Ты веруешь ли, что Христос силен даровать тебе то, что ты желаешь получить от Него?» О. Никодим отвечал: «верю, отче, что Господь силен дать мне желаемое мною», – и, поклонившись, прибавил: «благослови мне этого домогаться». Духовник отвечал: «Бог да благословит, и по вере твоей дарует тебе». С того времени о. Никодим тщательно понуждал себя, чтобы ежедневно плакать, и встречавшиеся к тому препятствия он устранял или побеждал.

Зная по опыту, что многоядение иссушает слезы, чтобы победить это препятствие, он оставил сперва сладкие снеди, а потом и от обыкновенных воздерживался, а по пятницам и вовсе не ел; спал на земле; вместо подушки имел камень, покрытый полотном; чтобы не побеждаться празднословием и гневом, держал камень во рту; все это он делал по совету духовника, и другим никому о сем не открывал. Для молитвы он не имел много времени по причине должности своей, впрочем, сколько имел свободного времени, проводил оное в усердной молитве. Нередко случалось ему молиться до последних сил своих так, что, сделав земной поклон, он засыпал в этом положении и весьма утешался, проснувшись в подобном молитвенном подвиге; такая молитва ему очень нравилась. Братия, не зная причины молчания его, говорили: «наш о. Никодим от старости сделался глух и молчалив». Впрочем, некоторые постигали духовную его настроенность, – особенно Святогорец и о. Григорий Лисянский², который очень уважал о. Никодима и нередко говорил о нем, что о. Никодим старец редкий, как послушанием и терпением, так и молчанием.

О. Никодим еще отличался и примерной простотой. Когда вышеупомянутый о. Григорий, долго страдавший чахоткой, наконец, тяжко заболел, слег в постель, тогда духовник приказал Никодиму смотреть за больным и строго наблюдать, чтобы он не умер без присмотра. О. Григорий был примерный монах, любитель умной молитвы, потому о. Никодим более других уважал его и хотел при кончине его жизни сам послужить ему, (тем более, что келлия о. Григория была близ келлии о. Никодима), но затруднялся тем, что ему, по его послушанию, нужно было часто отлучаться от больного, и боялся, чтоб он в это время не умер; впрочем, из такого затруднения вывела о. Никодима простота его. Пришедши к о. Григорию и объяснив ему свое затруднение, о. Никодим просил его, чтоб он сказал ему, когда будет умирать. О. Григорий с подобной же простотой и уверенностью отвечал ему: «не беспокойся, отец мой, когда я буду умирать, тогда об этом скажу тебе»: И действительно, по прошествии нескольких дней, он сказал сидевшему при нем о. Никодиму: вот, отче, я скоро умру. О. Никодим спросил у него, почему это он знает. Больной отвечал ему: «разве ты, отче, не видишь, вот уже пришли за мною двое и сказали мне: пойдем домой». Отец Никодим торопливо начал спрашивать его: «где они, где они? я не вижу их!» Григорий, давши ему рукою знак, сказал: «молчи, молчи, я там тебе скажу», – и вслед за этими словами мирно окончил свою страдальческую жизнь.

Один из русских безмолвников, живший на Капсале, именем Анастасий, прихаживал в Русский монастырь к духовнику для исповеди. О. Никодиму было приказано принимать его. Однажды духовник сказал о. Никодиму, чтоб он поболее обращал внимание свое на этого старца, и чем только может утешал бы его, потому что этот старец достиг высокого устроения духовного, может помогать нам своими молитвами в усовершенствовании духовной нашей жизни. Выслушавши это, о. Никодим наклонил голову к груди и после минутного молчания, поклонившись до земли, спросил с заметным умилением: «можно ли, батюшка, мне узнать, в чем состоит это высокое устроение духовного старца, о. Анастасия?» Духовник отвечал ему: «можно и полезно будет открыть тебе о его добродетелях для поощрения твоего». Потом духовник рассказал ему о подвигах старца Анастасия: о его посте и нестяжательности, о том, что он несколько лет прилежно понуждал себя к слезам; за то Бог даровал ему высокий дар слез в его волю, и он, когда только захочет поплакать, тогда и плачет, а это все происходило от послушания его к духовному отцу, без совета которого ничего не делал. Выслушав это, о. Никодим пришел в восторг, пленился высоким даром свободных слез; падает в ноги духовнику и со страхом спрашивает: «мне, батюшка, можно ли домогаться этого?» – «Почему же не можно?» отвечал ему духовник. «А долго терпеть мне?» сказал о. Никодим. – «А ты опять за маловерие берешься! возразил ему духовник; я и прежде говорил тебе, что исполнение должностей не препятствует восходить к совершенству христианскому, а маловерием нашим мы уничтожаем благодать Божию, которая всемогуща и вседействующа, а потому без сомнения может, и при рассеянных и беспокойных должностях, даровать то, чего мы с верою просим у Бога. Ты веруешь ли, что Господь может дать тебе этот дар?» – При этих словах о. Никодим, со слезами опять поклонившись до земли, сказал: «верую, отче, что Господь силен и может даровать мне этот дар твоими св. молитвами». – Духовник на это сказал ему: «итак, если веруешь, то Бог благословит тебя, по реченному Им: ищите и обрящете, ищай обретает, и толкущему отверзется» ... И, давши ему благословение, отпустил его. После этой беседы у о. Никодима начал увеличиваться страх Божий, потому он часто беседовал с духовником более о вечных мучениях, иногда выражал свой ужас, как он будет умирать, как он будет проходить мытарства бесовские, боялся, как бы бесы не задержали его на мытарствах своих за многие грехи, содеянные им в мире, нередко говорил: «боюсь бесов, как бы они меня в час смертный не привели в отчаяние, – говорят, что они всеми силами своими нападают на человека умирающего, напоминают ему все его грехи, обличают его, ужасно кричат и вопят: наша душа, мы ее возьмем себе, и тому подобное; что в таком случае делать надобно? как и чем отбиваться от них? Я думаю, что в это время, от страха и ужаса, умирающий человек как бы изумится и оцепенеет». На эти вопросы о. Никодима, духовник сказал ему следующее: «надобно заблаговременно заботиться и часто размышлять об этом; многие из св. отцов во всю жизнь свою более проводили время в размышлении о смерти, и само слово Божие поучает нас помнить последняя наша. Надобно обращать особенное внимание на стих молитвы церковной, и этим стихом почаще молиться Господу: – христианские кончины живота нашего безболезненны, непостыдны, мирны и, доброго ответа на страшном судище Христове просим у тебе, Отче Господа нашего Иисуса Христа, просим ради Его Пресвятого имени; всякий же грех свой должны исповедовать духовному отцу и о нем скорбеть, плакать и советоваться почаще с духовником, как лучше приготовлять себя к смерти, и заблаговременно необходимо предобучаться, как в страшный тот час смертный бороться с бесами, и спорить, как им противоречить и не верить клеветам их, не бояться угроз их и совершенно не принимать отчаяния, которое они, обыкновенно, внушают умирающему. И прежде смерти бесы стараются внушать болящему сомнение о спасении и неверие в получении милости Божией, принося такие мысли: вот, ты не спасешься, тебя Бог не примет, ты многогрешный, плодов достойных покаяния ты не сотворил, ты нечисто исповедовал грехи свои, а многие вовсе забыл, а потому, ты в ад пойдешь: тебя Бог не простит, ты лицемерно жизнь свою прожил и часть твоя в аде, а, может быть, ты и предопределен к погибели. Таковые и подобные им мысли враги наши внушают нам и пред смертью, и в час нашей смерти, и потому, надобно заблаговременно обучить себя в таинстве веры, утверждаться в вере в заслуги Господа нашего Искупителя Иисуса Христа и вседушно полагаться на них. Он за нас воплотился, пострадал, кровь Свою пролил и на кресте умер, и верующим в Него, и кающимся в грехах своих, дарует прощение и вводит в жизнь вечную – блаженную. Вот основание нашего спасения. На этом твердом основании и нужно нам утверждаться всегда и особенно, во время часа смертного, на этом стоять, этим защищаться от нападений врагов, этим отгонять их от себя, этим успокаивать и утешать, этим только одним, потому что, если б кто имел и многие добрые дела, то надеяться на них не должно, ибо Сам Господь сказал: аще и вся повеленная вам сотворите; и тогда глаголите, яко раби неключимы есмы (Лк.17:10). Как бы грехи наши ни были велики, и сколько бы их ни было, мы отчаиваться в получении милости Божией не должны: слово Божие уверяет нас, что несть грех побеждающ милосердие Божие. Отчаяние рождается от гордости, потому что, предавшись ей, человек обвиняет Бога, как будто Бог является причиной его грехов, (якобы Он его сотворил склонным к греху), и потому не смиряется, не просит прощения у Бога, но гневается на Бога. А кто уповает на милосердие Божие, тот при всех своих многих и тяжких грехах не оправдывается, но себя осуждает, подобно благоразумному разбойнику и мытарю, молится и испрашивает прощение. Если же кто поверит внушению врагов и примет мысли их такие, что он не спасется или что он будет осужден, или будет отвержен Богом, или что предопределен к погибели, то душу такого человека бесы увлекут к себе, потому что он отчаянием своим отверг искупление и уничтожил милосердие Божие, и подобно Каину счел свои грехи превышающими милосердие Божие. Но, как уже сказано, должно не внимать подобным бесовским внушениям и вовсе не верить им, но именем Божиим запрещать им, противоречить им и с сильным гневом проклинать их, ибо для того нам дана от Творца раздражительность, чтоб мы гневались на бесов, а не на людей. Надобно отвечать бесам так: хотя я и многогрешный, но отчаиваться во спасении не хочу, ибо надеюсь на милосердие Божие. Богу моему одному я согрешил, Ему и каюсь; Он один мой Судия, а не вы, проклятые бесы; какое вам до меня дело? вы сами отступники от Бога и отверженные от Него; вы не имеете права истязать меня, вы сами осуждены на вечную погибель, я знать вас не хочу, проклятых. Бог моя сила, Бог мой Спаситель, вся моя надежда на милость Его, и все зависит от Его помилования, страха же вашего не убоюся, ниже смущуся; если б и в тысячу раз более этого вы нашли за мною грехов, то и тогда я не принял бы внушенное мне вами отчаяние, надеясь на неизреченную милость Божию, на молитвы Божией Матери, св. ангелов и угодников Божиих, которых я призываю на помощь. Полезно держать себя как в продолжение жизни, так и при конце ее, посреди страха и надежды, как Апостол сказал: нечаеми и не отчаяваеми (2Кор.4:8), но всего полезнее во всякое время надеяться на милость Божию, ибо слово Божие таковых ублажает: блажени, говорит, вси, надеющиеся нань. Вот, о. Никодим, тебе сказано кратко, как надобно приготовляться к исходу из сего мира, и как при помощи благодати Божией надобно правильно действовать пред смертью и в самый час смертный. Ты понял это хорошо и теперь знаешь об этом, но исполнение этого совета надо предоставить опять-таки Богу милосердия и щедрот, Его надобно молить, чтоб Он привел предположение наше в исполнение, даровал бы нам в тот страшный час веру твердую и упование, и необходимое благодерзновение. А это надобно делать заблаговременно: ты знаешь, что без помощи благодати мы и одной минуты не можем провести благополучно, даже и помыслить о добре и пожелать доброго без благодати не можем. Потому церковь в ночи молится Богу: Сподоби, Господи, в нощь сию без греха сохранитися нам, так же и днем, и вечером, утром и в полдень, тем более нам очень нужно часто молиться, чтоб сподобил Господь благополучно пройти врата смертные и мытарства бесовские, и достигнуть обетованного нам небесного царствия и блаженства.

О. Никодим верно следовал совету духовника, и от частых слез глаза у него постоянно были красные. Духовник иногда спрашивал его: имеет ли он слезы или плачет ли? Он отвечал, что плачет. Братия говорили, что он от старости худо видит и слышит, и потому некоторые из сострадания просили о нем духовника, чтобы успокоил его. Духовник, призвав его к себе, спросил у него, не страдает ли он зрением или слухом? О. Никодим отвечал духовнику, что он здоров. Духовник, посмотрев ему в глаза и заметив в них красноту, спросил у него: «отчего ж у тебя глаза очень красны и как будто воспалены, и ресниц у них нет? Часто ли ты плачешь?» О. Никодим отвечал: «плачу». А как часто ты плачешь? опять спросил у него духовник. О. Никодим, наклонив голову к груди, с улыбкой повторил тот же ответ: плачу. Потом духовник сказал ему: «мне, как духовнику, нужно знать, сколь часто ты плачешь: через день или каждый день, или несколько раз в день, потому что хитрые враги наши умеют обольщать нас и с доброй стороны». На этот вопрос о. Никодим, не переменяя своего положения, еще с большей улыбкой отвечал духовнику: «плачу, отче, когда захочу». Духовник спросил у него: «давно ли ты это имеешь?» О. Никодим отвечал: «два года с половиною, – с того времени, как я, после беседы моей с тобою об этом даровании Божием, сделал тебе поклон и испросил благословение у тебя искать этого дара Божия. А до того времени я, по твоему благословению, три года с трудом понуждал себя к ежедневным слезам». На это духовник заметил ему: «видишь ли, что ты получил этот дар верою за послушание, а не за заслуги твои, и знай, что всякий дар Божий сохраняется смирением. Берегись от возношения, не осуждай никого, постоянно укоряй себя; и другие имеют этот дар, посчитают себя хуже всех». После этой беседы духовник хотел было уволить о. Никодима от заботливых должностей его, чтобы он спокойно мог в келлии своей упражняться в молитве и слезах; но Бог устроил иначе, чтобы о. Никодим прямо от трудов своих перешел в вечность. Вскоре о. Никодим заболел; болезнь его продолжалась сорок дней; перед смертью своею за несколько дней он прочитывал какую-то записку, которая находилась у него под подушкою; приближаясь к смерти, он прочитывал эту записку несколько раз в день и мирно почил о Господе. После смерти записку эту нашли; она оказалась следующего содержания:

Я уповаю на милость Божию, на заслуги Христовы, Он мой Судия, а не вы, окаянные, что вам за дело до меня? Ему согрешил, Ему и каюсь; а вы не имеете во мне, никакого места, лукавые бесы; отойдите от меня к вашему сатане.

О. Никодим ростом был невысок, лица приятного, плешив, бороду имел длинную и густую с проседью, поговорка у него была скорая, немного заикался, но в церкви пел и читал без затруднения. При служении духовником ранней литургии, он почти всегда пел один. Скончался о. Никодим в 1854 году; всей его жизни в монастыре было 8 лет³.