Глинский старец о. Феодот

(Память 16 июля).

Старец Феодот, в мире Феодосий Левченко, был уроженец Черниговской губернии, Глуховского уезда, селения Черторич. Он происходил из простых казаков и не был научен грамоте. Отец Феодосия, будучи сам честным и добрым христианином, воспитал и сына своего Феодосия в страхе Божием и внушил ему еще с детства любовь к святой и добродетельной жизни. Однажды Феодосий был послан отцом на поле боронить вспаханную землю; во время этой работы в стороне от него поднялся большой ураган и понесся прямо на него; лошадь в испуге отскочила в сторону и быстро помчалась по полям; Феодосий подхвачен был ураганом на довольно значительную высоту, по его выражению, – выше колокольни, и сброшен на землю; но Господь, видимо, сохранил его от неминуемой смерти. «Когда я поднялся и стал на ноги, рассказывал старец Феодот, смотрю и вижу, что предо мною стоит страшный, черный человек громадного роста и, оскалив зубы, весь трясется. Я оградил себя крестным знамением, и он исчез». На вопрос слушателей: «не испугался ли ты того страшилища?», он отвечал, улыбаясь: «если бы и испугался, то я и трясся бы, а то, должно быть, он испугался, когда ему пришлось трястись».

По времени он поступил в Глинскую пустынь. Приблизительно поступление его в обитель можно отнести к 1803 г. Феодосий постоянно пребывал в трудах и молитвенных подвигах, терпеливо переносил обиды и даже побои, и отличался глубоким смирением.

Будучи назначен проходить послушание на кухне, он ревностно принялся за труды, исполняя все поручаемое ему: рубил дрова, носил воду, помои, очищал от грязи кухню, мыл посуду и вообще, производил самые тяжелые и грязные кухонные работы, с младенческой простотой выслушивая приказания заведующих кухней, и беспрекословно выполняя все работы. В продолжение всей своей многолетней монастырской жизни, даже когда он проходил послушание старшего повара, он не имел отдельной келлии, где бы мог успокоить свое изможденное трудом и подвигами болезненное тело. Феодосий всегда жил на кухне, где не было никаких приспособлений к обычному человеческому жилищу; здесь был кирпичный пол, постоянно мокрый и покрытый грязью, такие же грязные подмостки, на которые постоянно становились грязными ногами при поставлении котлов на чугунную плиту. Дым и удушливые испарения от кипящих котлов и проливающегося на раскаленную докрасна чугунную плиту масла наполняли кухню. Изнемогая от трудов, он несколько времени покоился на кирпичном полу или на куче углей, оттушенных поварами, а по окончании, когда все работавшие в кухне расходились по келлиям, он не сейчас же давал себе отдых, а сначала совершал свое правило, затем принимался чистить картофель для следующего дня, хотя обязанность чистить картофель возлагалась на всех трудящихся в кухне, которых было человек семь-восемь, и, наконец, на несколько часов ложился спать.

Но одними внешними, телесными трудами подвижническая жизнь послушника Феодосия не ограничивалась. Руководимый Божественной благодатью, примером и советами современных ему подвижников, он усердно подвизался в делании духовном. Молитва для всякого человека, тем более для инока, есть источник жизни, – без нее человек не может привлечь к себе благоволение Божие и иметь успех в своих трудах и духовных подвигах. Христиански мудрый простец Феодосий, не обучавшийся грамоте, тем не менее, молился усердно и горячо. Некоторые из молодых послушников, увлекаемые любопытством, захотели подслушать, как Феодосий, затворившись в кухне, совершает свое ночное молитвословие. Желание это возникло у них по той причине, что Феодосий, как мы сказали, был безграмотен. Кухня, где молился он, отделяется от трапезы стеной, в которой имеется окошко, затворенное тонкой деревянной дверкой (во время обеда дверка отворяется и через окошко подается пища из кухни в трапезу); близ этого окошка на стене находилась икона Спасителя, пред которой молился Феодосий. Послушники ночью подошли к этому окошку и сквозь дверку начали вслушиваться; они слышали, как Феодосий полагал множество земных поклонов и, обращаясь то к Заступнице рода христианского Божией Матери, то к Иисусу Христу, взывал: «Пресвятая Богородица, спаси нас»! «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя»! Долго стояли слушающие и, не дождавшись окончания его молитвенного подвига, удалились. Можно сказать, что никогда от уст его (от ума и сердца) не отступала молитва к Господу Иисусу Христу и Пресвятой Богородице. Многие, имевшие случай молиться с Феодосием, когда он уже находился в глубокой старости в болезненном состоянии, рассказывают, что он так много и быстро полагал земные поклоны, что никто из молодых послушников, полных сил, не мог сравняться с ним в этом отношении. При этом нужно заметить, что старец Феодосий страдал от грыжи, полученной им от чрезмерных трудов. Простая деревяшка с колесной ободью служила ему вместо бандажа, облегчая его страдания.

Диавол же, желая ослабить в подвижнике ревность духа в предпринятых им подвигах и довести его до уныния, вначале стал действовать против него посредством людей, послушных воле его, нанося ему через них всевозможные обиды и оскорбления. В то время в Глинской пустыни, по причине неблагоустройства в монастырских порядках, на кухню назначались повара из людей мирских, называемых штатными. Из таковых многие бывали с испорченной нравственностью и своевольным характером. У этих-то людей Феодосий находился в подчинении; они, видя его простоту и добросердечие, вместо того, чтобы относиться к нему с любовью, обращались с ним очень грубо и презрительно, и часто подвергали его побоям, о чем он сам впоследствии рассказывал, и свидетелями чего были некоторые из братий. «Доставалось, говаривал он, мне тогда и в зубы, и в спину, по щекам и голове, – всюду доставалось. Между прочим делом, Феодосия заставляли толочь мак в ступе. «Вот я, говорил он, столку его, позову повара посмотреть, готов ли? А он, посмотревши с недовольным видом, начнет придираться и кричать: нехорошо столок, и с этими словами надает толчков, а часто случалось, схватит во гневе толкач, да и начнет бить толкачом». Иеродиакон Иоанникий (впоследствии схиархимандрит Илиодор) рассказывал, что однажды он пригласил Феодосия к себе на чай, но тот долго не приходил; тогда я, говорит о. Иоанникий, вышел из келлии и стал искать его. Прихожу на так называемый экономический двор и что же я вижу? Эконом, бывший из закоренелых старинных солдат, сложивши вдвое веревку, гоняется за Феодосием и беспощадно бьет его. В ужасе я бросился к ним, преградил эконому дорогу, и Феодосий успел уйти. Догнав затем его, я спросил его, за что бил его эконом. «Да вот, я просил привезти на кухню дров, а он рассердился, да схватил веревку и начал бить, сколько есть силы». «А больно он бил тебя?» – спрашиваю его. «Нет», рассказывал Феодосий; рассказывает, а сам, как незлобивый младенец, восторженно заливается смехом, как будто он получил какую-нибудь великую для себя радость. При тогдашнем состоянии Глинской пустыни беззащитному Феодосию часто и в продолжение многих лет приходилось переносить оскорбления, презрение, уничижение и побои. Он кротко переносил все это, не гневаясь на своих обидчиков; из уст его не выходило ни укора, ни злословия. Он с совершенным уважением относился к своим оскорбителям, стараясь услуживать им, как только мог. Свою добродетель невозмутимого терпения он прикрывал от взоров человеческих подвигом юродства и при всех оскорблениях и побоях всегда казался веселым и всем довольным. Никто не видел его когда-либо скорбящим, гневающимся или когда-либо пререкающимся; он ко всем обращался с радостным лицом и с доверием незлобивого младенца. Это самоотвержение, это терпеливое перенесение скорбей привлекало к нему благоволение Божие и содействовало его нравственному усовершенствованию.

Будучи не в состоянии поколебать душевной твердыни подвижника наносимыми ему озлоблениями через людей, враг рода человеческого начал прямо приступать к нему и устрашать его, принимая образы различных чудовищ или хищных зверей. Феодосий также встречал сильные искушения от привидений и страхований; много претерпел борьбы в помыслах, когда враг являлся в виде благожелателя, представлял ему неудобства жизни в монастыре и вызывал его в мир. Неустрашимый подвижник прогонял врага и разрушал его наветы молитвой и силой животворящего креста Господня. Особенно в начале подвижнической жизни враг часто беспокоил его. Кошек Феодосий не любил, всегда прогонял их из кухни, вероятно, не желая иметь пред глазами напоминания о виденных в этом виде пакостниках; он говорил, что враг в образе кошки много делал ему пакостей.

Раз, братия спрашивали его: видел ли он наяву бесов? – Он отвечал утвердительно. Спрашивают его, каковы они? – Они мерзкие, сказал он. Некоторые из братии Глинской пустыни просили рассказать им, какие усилия употребляет диавол, когда хочет воздействовать на человека? Удовлетворяя любопытству вопрошавших, он сказал им: «ох! если б вы увидели, с каким усилием враг увивается около искушаемого человека и старается быть как можно ближе к нему, то вы изумились бы. Когда человек идет, ступая по земле ногами, и еще не успеет принять ногу с места, на котором она стояла, а преследующий его диавол уже старается на его след поставить свою гнусную лапу, не сводя глаз с преследуемого им человека. Как хитрые птицы, как лукавые лисицы, окружают нас богомерзкие демоны и жадно похищают в душе нашей всякое доброе расположение и ослепляют наши духовные очи».

В последующее время видно было, что подвижник Феодосий за свои неутомимые подвиги и незлобивое терпение, по благодати Божией, достиг высоты бесстрастия и принял от Бога дарование не страшиться духов злобы, без страха взирал прозорливым духовным оком своим на коварные замыслы диавола, о которых он рассказывал окружающим его братиям и которые он старался разрушить.

Много старец потерпел и от злобы людей, и от нападений демонов, но остался непоколебим в своем стремлении к добродетельной жизни, и Господь возвеличил его. В нем видимо для всех проявился благодатный дар прозорливости, и он стал пользоваться и глубоким уважением, и благоговением братии, и всех, знавших его. В то время он был пострижен игуменом Филаретом в рясофор и в пострижении получил имя Феодота.

Имея постоянное пребывание на кухне, старец Феодот всегда трудился наравне с новоначальными, не уклоняясь от тяжелых работ. Вновь поступающие, которым назначалось проходить послушание на кухне, пробыв там кто полгода, кто год, два, не более трех, переводились на иные легчайшие послушания, а старец Феодот всегда оставался там, поэтому сотрудников у него по послушанию, в течение многолетней жизни, было много.

Настоятель Глинской пустыни игумен Филарет, муж высоких добродетелей и благодатных дарований, – с глубоким уважением и почтением относился к старцу Феодоту и приписывал великую силу его молитвенным ходатайствам пред Богом о своей обители. Он не раз говорил своей братии: «вот видите, братие, благоволение Божие к нашей обители, мы уже теперь пребываем без особенной нужды; Господь посылает нам все потребное, но это благоволение Божие к нам, смиренным, привлекает молитва старца Феодота».

Известный подвижник старец Макарий, исполнявший в то время должность благочинного, выйдя однажды во время утреннего богослужения из церкви, внезапно увидел над братской кухней столп света. Будучи сам просвещен духом Божиим и поняв, откуда такое явление, он поспешил тихо пройти в кухонный коридор и приблизился к кухонной двери (в последней была щель, образовавшаяся от трения старинной щеколды). Наклонясь к щели, старец Макарий начал всматриваться: и вот, он увидел старца Феодота, стоящего на коленях пред иконой Спасителя, с воздетыми вверх руками, и из уст его выходил пук пламенно-видного света, который, протягиваясь к иконе, разливался и освещал все то место стены, где стояла икона. Увидев это, старец Макарий был поражен чудным зрелищем и в страхе отступил назад. С чувством великого благоговения рассказывал он впоследствии виденное единомысленным собратьям.

По примеру старца Макария и другие благоговейные из братии Глинской пустыни удостоились видеть старца Феодота на молитве в различных чудесных состояниях. Некоторые видели его на молитве приподнятым от земли, другие видели его во время молитвы освещенного неземным светом. Часто он молился за кухонной печкой, где на стене висел его большой деревянный крест с изображением распятого Спасителя. Когда старец Феодот молился пред сим крестом, то от креста исходило яркое сияние света. Так текла жизнь старца Феодота в трудах, искушениях, терпении и молитвах. Никто не мог предполагать, что ему в скором времени предстоит пережить, хотя непродолжительное, но неожиданное и тяжкое испытание. В 1845 году назначена была всенародная перепись (ревизия). В виду этого, во всех учреждениях, общественных и частных, и в монастырях началась усиленная деятельность по поверке паспортов своих насельников.

В то время и настоятель Глинской пустыни Евстратий (1841–1855 г.), заботясь об исправности своей канцелярии, поставлен был в необходимость обратить внимание на старца Феодота, который, хотя с незапамятного времени проживал в Глинской пустыни и считался старожилом между братией, но указом не был причислен к братству и не имел увольнительного свидетельства от своего общества. Он здесь проживал по записке, взятой им от сотского его родного селения еще в то время, когда он в первый раз отправлялся в монастырь, а с того времени протекли уже десятки лет. Но это еще небольшая беда, поправить ее не составило бы большого затруднения: место родины его было очень близко, можно было скоро выправить увольнение из общества, а затем причислить его указом к братии Глинской обители. Но главная опасность вытекала из того обстоятельства, что прежние представители Глинской пустыни до предшествовавшей ревизии не позаботились похлопотать о нем, чтобы причислить его указом к числу братии. По какой-то странной случайности это дело в то время не вызвало никакой тревоги и благополучно прошло. Сам Феодот Левченко, по своей простоте, не постарался обезопасить себя заявлением в родное общество о своем существовании. Общество, не имея о нем в продолжение многих лет никаких сведений, исключило его из числа живых. Таким образом, старец Феодот во время прежде бывшей ревизии записан был в списки умерших, следовательно, уже не числился в обществе и не имел права требовать себе какой-либо увольнительный документ. Кроме того, так как с того времени протекли многие десятки лет, то его уже никто не мог знать в родном обществе. Положение старца Феодота было крайне опасное: он мог быть признан бродягой, и сослан на поселение. Игумен Евстратий, будучи сам малосведущ в административных делах, оказался в данном случае в большом затруднении. Скрывать в то время человека было небезопасно, но и выдать его на явную опасность было поступком оскорбительным для чувства всей Глинской братии. Однако настоятель, не находя другого исхода, хотя и с сердечной скорбью, решил выслать старца Феодора из обители. Легко понять, какую глубокую скорбь вызвало в душе благочестивого старца это решение.

Он безропотно покорился печальной необходимости, возложив все свое упование на Господа, иже весть благочестивыя от напасти избавляти. Получив свой документ (записку, выданную ему 50 лет тому назад сотским и каким-то образом уцелевшую), старец Феодот, помолившись в храме Божием и поклонившись настоятелю и братии, оставил обитель и пошел, сам не зная, куда Господь направит стопы его. Со слезами провожавшая его братия посоветовали ему идти в Петропавловский монастырь, где в то время был настоятелем схиархимандрит Илиодор, тот самый, который прежде проходил послушание на кухне вместе со старцем Феодотом и, по предсказанию сего последнего, носил золотую шапку (митру); к нему-то он и пришел в тяжкую годину. О. Илиодор принял его с чувством истинно-любящего духовного брата. При первом свидании с прежним своим другом, а теперь настоятелем, старец Феодот обратился к нему с такими словами: «вот, я к тебе пришел» ... С доброй улыбкой настоятель изъявил желание принять его в свой монастырь и выразил свое уважение к нему. Но затем спросил его: «есть ли у него паспорт?» А вот, он здесь, ответил старец; причем подал настоятелю истертый клочок бумаги, на котором было написано следующее: «села Черторыч казак Феодосий Левченко увольняется во все места, куда захочет идти и где захочет жить, за ним делов никаких не имеется. Сотский Семен Кравченко». На записке обозначены были год, месяц и число. Прочитав такой оригинальный документ, тот покачал головою и сказал старцу Феодоту: «Что мне, отче, с тобою теперь делать?» – Что хочешь делай, ответил старец, да только смотри, не потеряй моей бумаги, мне ее сотский выдал. – Вероятно, сознавая угрожавшую ему опасность, старец Феодот и этому клочку придавал значение. О. архимандрит на сей раз принял в нем живейшее участие. Оставив старца Феодота в своем монастыре, он усердно принялся искать в прежних манифестах подходящих пунктов, по которым можно было бы избавить невинного старца от ответственности. Скоро Господь помог усердствующему настоятелю: в одном из прежних манифестов была найдена статья, по которой старец Феодот имел право, после ревизии, возвратиться в свое родное общество. О. настоятель просил исправника (в то время городничего) похлопотать по делу старца Феодота. Исправник, уважая архимандрита, согласился принять на себя хлопоты по ведению этого дела. Дело пошло административным порядком. Скоро старец Феодот был приписан в свое общество, и вслед за тем было вытребовано увольнительное свидетельство и засвидетельствовано в Казенной Палате. Документ был представлен поспешно самим городничим, пожелавшим лично посмотреть того, за кого он столько хлопотал. Но, когда ему был представлен Феодот, и он увидел пред собою изможденного, дряхлого старика, то, обратясь к настоятелю, с некоторым удивлением сказал: «и вы, отец архимандрит, за этого полумертвого наделали нам столько хлопот!» ... На это о. архимандрит сказал: «поблагодари, отец Феодот, господина городничего и молись за него: он для тебя сделал много доброго». «Спасибо», сказал Феодот, низко кланяясь городничему. Так Господь защитил Своего раба от грозившей ему опасности. Архимандрит не решился приуказить его в своем монастыре, по той причине, что скоро и сам намерен был уволиться от должности настоятеля, а отправил его в Глинскую пустынь, а потому написал игумену Евстратию, прося его о скорейшем причислении указом старца Феодота к числу своего монастырского братства. С великой радостью старец Феодот возвратился в Глинскую пустынь и стал проходить прежнее, на время прерванное, послушание. 14 ноября 1845 г. состоялось его причисление в число указных послушников, а в следующем году он, по старости лет, зачислен был в заштат.

Братия Глинской пустыни относилась к старцу Феодоту с доверием и искренно уважала, и любила его. Особенно такие чувства проявились к нему в последние его годы. Многие из братии, желая получить от беседы с ним духовное утешение, приглашали старца к себе. Оказывая братолюбие, старец Феодот охотно хаживал к приглашавшим его. К некоторым он приходил в назначенные часы, причем, если ему приходилось прийти раньше, а звавший его еще спал, то он, не беспокоя его, ложился на земле и ожидал, пока пригласивший его не выйдет и не позовет в свою келлию. К другим же он приходил, когда ему заблагорассудится, а большей частью, после заутрени (утреня в Глинской пустыни начинается в полночь, а оканчивается в четыре часа) – время самое тяжелое, употребляемое братией на отдых. Но для старца Феодота, закалившего себя от юности в непрестанном духовном бодрствовании, различие времени как бы не существовало. Отличительной чертой старца в это время была младенческая чистота.

Старец Феодот, когда приходил к кому пить чай, то непременно приносил с собою рукавицу. Эта рукавица была сшита из толстого деревенского сукна и была так длинна, что закрывала руку до локтя. Он надевал ее на руку, когда накладывал дрова в раскаленную печь, или, когда мешал кипящие котлы с пищей. Вся она была испачкана сажей и золой, и пропитана кислотой. Вот эту-то рукавицу он употреблял, когда пил чай. Придя в келлию и положив обычные три поклона, старец Феодот не садился на стул, а снимал с себя засаленный подрясник, и, сложив его, бросал на пол, или расстилал его по земле и садился на нем, оставаясь сам в одной рубашке из толстого холста, которая была вся испачкана. Чай пил не из стакана или блюдечка, а, желающие угостить его, наливали ему чай в полоскательную чашку и ставили ее на стул. Старец Феодот, сидя на полу, на своем подряснике пред стулом и надевши рукавицу, чтобы, наклоняя горячую полоскательницу, не обварить руки, начинал пить чай. Так он пил постоянно чай, находясь ли в келлии у кого-либо из братии, или же у кого-либо из богомольцев на гостинице, которые, почитая старца как истинного раба Божия, приглашали его в номера для собеседования.

Не может быть сомнения, что в видимых странностях он проявлял образ юродства, которым прикрывал свои высокие добродетели. Возможно и другое объяснение. Старец Феодот, подвизаясь всю свою жизнь в глубоком смирении, подобно древним великим подвижникам, считал себя ниже всякой твари. Вообще, когда оказывали ему всякое внимание и предлагали ему первое место в доме, он всегда уклонялся от почестей и садился на земле ниже всех, не равняя себя даже с людьми, и считая себя недостойным. Точно так же во всю жизнь он не имел своей келлии не потому, что ему не хотели дать ее наравне с другими братиями, а потому что он сам не желал иметь ее, считая себя недостойным иметь жилище человеческое.

Старец Феодот иногда приходил к некоторым из братии во время глубокой ночи с целью предостеречь их от каких-либо увлечений, бывающих по навету вражию. В таких случаях, он приходил к брату под благовидным предлогом откушать чаю, чтобы, вероятно, своим неожиданным приходом не смутить его. Лишь только он открывал дверь, как прежде всего говорил: «вот я пришел к тебе чай пить». Здесь, за чаем, наедине, иногда приточно, а иногда прямо старец Феодот указывал на его сокровенные замыслы, возникшие в нем от внушения диавола, и объяснял какие от того могут быть последствия. Обличенный брат, чувствуя, что тайны сердца его открыты пред прозорливостью старца, решался оставить свои намерения.

Старец Феодот нередко многим из братии предсказывал будущее. При жизни его в Глинской пустыни, был в числе братства молодой послушник Иаков Несторенко. Он с семи лет поступил в число монастырского братства и прожил до совершенного возраста. Отец этого послушника был человек благочестивый и состоятельный; ему очень хотелось, чтобы сын его, воспитанный в монастыре, поступил в монахи. Иаков был старший из его сыновей, а посему имел полное право на льготу по воинской повинности. Но, если бы, в виду каких-либо случайностей, ему и пришлось идти в солдаты, то его отец, обладавший значительным состоянием, мог бы, по тогдашнему обычаю, поставить вместо него наемщика или купить для него квитанцию; следовательно, послушник Иаков имел полную возможность навсегда остаться в монастыре. «Человеку, говорит Премудрый, принадлежат предположения сердца, но от Господа ответ языка» (Притч.16:1). Старец Феодот, предвидя будущность сего молодого послушника, часто ему говорил: «а что, Иаков? Думаешь ли жить в монастыре и быть монахом?» – «Думаю, – отвечает тот». – «Ну, брат, – говорит Федот, – готовься красную шапку носить». – Имея полную возможность, как выше сказано было, избавиться от воинской повинности, молодой послушник Иаков не придавал тогда значения словам старца, но они скоро оправдались на деле. Во время Крымской кампании послушник Иаков призван был к вынутию жребия. Время было горячее; о каких-либо льготах не могло быть и речи. Отец, вызывая из Глинской пустыни сына-послушника для вынутия жребия, в то же время, на всякий случай подготовлял наемщика взамен его. Иаков отправился в путь. И вот, в Воронеже, где он остановился для отдыха, неожиданно получает от отца письмо, в котором тот уведомлял его, что родная их слобода Буторлиновка очень пострадала от страшного пожара, и что сами они лишились всего состояния, и что отец не обладает теперь никакими средствами, чтобы поставить за него наемщика или купить рекрутскую квитанцию. Итак, послушник Иаков, сверх всякого чаяния, по предсказанию старца Феодота, попал под красную шапку, т.е. отдан был в солдаты. Случай, подобный этому, был с другим послушником, который так же по своим правам не подлежал рекрутской повинности.

Некоторые из братии, из чувства глубокого уважения к старцу Феодоту, пожелали снять с него портрет, но зная, что он никогда не дает согласия на то, чтобы с него снят был портрет, согласились между собою употребить в этом деле хитрость и без его ведома привести в исполнение задуманное. Для этого избрали время, когда старец Феодот возвращался из церкви от вечерни, попросили его зайти в больницу, мимо которой он проходил, как бы желая с ним побеседовать. Кстати, он был в парадной монашеской одежде. Живописец, находившийся в скрытом месте, приготовился сделать точный снимок со старца. Братия уговорили его сесть и завели с ним разговор, желая дать возможность живописцу в это время сделать свое дело. К удивлению всех, на этот раз старец Феодот, против своего обыкновения, оказался весьма непоседливым и беспокойным: он то снимал камилавку с головы, то опять надевал ее, то переходил с одного места на другое, то прохаживался, то опять садился, таким образом, он решительно не дал возможности живописцу выбрать какую-либо позу, чтобы написать с него портрет. Когда же старец удалился, то братии, посмотрев один на другого, сказали: «должно быть, нельзя обмануть того, кто ясно видит наше внутреннее состояние».

Близ Глинской пустыни протекает небольшая речка Обеста. Речка эта очень скудна рыбой, почему здесь никогда не производилась ловля рыбы на общую монастырскую потребность. Охотники удить рыбу также никогда не могли похвалиться успехами своей ловли, но старец Феодот иногда удивлял братию обилием пойманной рыбы в этой самой речке. Такую успешную ловлю рыбы старцем братия приписывали действию благодатной силы, обитавшей в нем. Для удостоверения в этом приведем один случай, переданный нам очевидцем.

Раз, случилось старцу Феодоту вместе с двумя из братии в келлии одного монаха пить чай. Между прочим, зашла речь о ловле рыбы. В конце беседы один из присутствовавших, обратясь к старцу Феодоту, сказал: «вот ты, отец Феодот, ловишь рыбу и братию наделяешь, а мне хотя бы раз когда-либо принес!» Старец ничего не ответил на это. Но, допив чай, он встал, поблагодарил хозяина и присутствовавших, надел свой засаленный подрясник и вышел из келлии, тихо говоря про себя: «ну, ты хочешь рыбы? Тебе нужна рыба? Ну!.. Я и тебе рыбы... Я и тебе рыбы!..» Забрав свои удочки, он направился к речке. Не успели оставшиеся в келлии окончить чай, как старец Феодот уже возвратился из ловли, принес трех больших животрепещущих линей и полошил их на пол пред тем, кто просил его достать рыбы, говоря: «ну, на и тебе рыбы!» С этими словами он удалился на свою кухню. Удивленная братия посмотрели один на другого, зная, что вентеля у старца Феодота не было, а поймать удочкой таких больших линей и в такой безрыбной речке, действительно, только и можно чудесным образом.

Блаженной памяти высокопреосвященный Илиодор, управлявший Курской епархией, во время своих посещений Глинской пустыни всегда приглашал старца Феодота для беседы. Несмотря на его простоту и на то, что он являлся к владыке в своей обычной испачканной и засаленной одежде, к тому же пропитанной борщевой кислотой и смрадным дымом, – несмотря на все это, добрый архипастырь чтил старца Феодота, как избранника Божия, бывал к нему особенно внимателен и просил его молиться за него. Старец Феодот платил сему святителю взаимной любовью, ловил для него рыбу и приносил ему в подарок. Владыка сам всегда выходил и принимал сей дар в собственные руки. Эта рыба приготовлялась к столу владыки.

Однажды архимандрит Илиодор во время всенощного бдения вышел по случаю из церкви и вдруг заметил в ночной темноте, что кто-то, идя поспешно в церковь, повалился на землю. Пождав немного и видя, что тот не поднимается с земли, он подошел поближе, желая осведомиться, кто бы это был и что с ним случилось? Всматриваясь внимательно, он узнал в лежащем старца Феодота, который уже крепко спал. Разбудив спящего, архимандрит Илиодор стал спрашивать его: не случилось ли с ним какой-либо болезни? Феодот дал отрицательный ответ и, наконец, объяснил, что, когда он шел в церковь, им овладела сильная дремота; споткнувшись, он повалился на землю и сейчас же уснул. «Может быть, такая сонливость есть следствие изнеможения и болезненной слабости, в таком случае, сказал архимандрит, можно идти в свое место и там уснуть». – «Я было хотел отдохнуть, отвечал старец Феодот, но лишь только задремал, как вдруг кто-то толкнул меня. Проснувшись, и увидел, что предо мною стоял светлый, прекрасный юноша, который, смотря на меня, сказал повелительно: что же ты спишь во время Богослужения? Надо быть в церкви и бодрствовать», поднявшись, я пошел в церковь, но на пути в темноте споткнулся нечаянно, повалился на землю и не заметил, как уснул». Архимандрит Илиодор, рассказывая об этом случае, утверждал, что Ангел Божий возбуждал его (Феодота) на молитву.

Изнемогая под бременем лет, трудов и болезней, старец Феодот все еще продолжал трудиться на кухне; однако упадок сил, ясно указывавший на приближение окончания сей временной жизни его, побудил его просить настоятеля сложить с него должность главного повара, так, чтобы заботы о разного рода работах на кухне его совершенно не касались. Вероятно, он желал уже более сосредоточиться на созерцании духовного мира. Вследствие его просьбы, все дела в поварне и право делать распоряжения предоставлены были его помощнику, а старец Феодот сохранил за собою обязанность получать огонь от неугасимой лампады пред чудотворным образом Божией Матери, которым поджигаются дрова в печке на братской кухне, для варения пищи.

В 1859 г. в мае месяце старец Феодот почувствовал крайнее изнеможение, вследствие чего вынужден был расстаться с местом постоянных своих трудов и подвигов – кухней и был переселен на монастырскую пасеку. Здесь, в тесной келлии, лежа на соломе, оканчивал он свое многотрудное и многострадальное поприще. Любящие его из братий, часто посещали болящего старца; по влечению сердца, всякому желалось еще взглянуть на того, кто был для всех истинным духовным утешением, и услышать от него последнее слово, или видеть его христианскую кончину.

7-го июля, во вторник, к болящему старцу пришли несколько человек братий и, видя его весьма ослабевшим, начали переговариваться между собою и делать предположения о времени его кончины. Один из братий, послушник Михаил обратился к старцу с таким вопросом: «отец Феодот! ты, кажется, уже скоро оставишь нас, как будто ты собираешься умирать?» Нет! ответил больной, и после некоторого молчания начал что-то по пальцам высчитывать; окончив вычисление, он быстро поднял руки и начал считать дни по пальцам, говоря тихо: вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда, вот, в четверг умру!.. Четверг, на который указывал больной старец, приходился в 16-й день июля. Так, за десять дней старец предсказал день своей кончины. В эти последние дни над болящим старцем совершено было Св. Таинство Елеосвящения; несколько раз он удостоился благоговейно приобщиться Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа. По истечении же предуказанных дней, он был облечен во святой Ангельский образ, то есть в мантию, и наименован опять Феодосием.

16-го июля, в четверг, в присутствии нескольких человек младшей братии, старец Феодот лежал тихо и спокойно на полу, устремив потухающий взор свой на икону Спасителя. В четыре часа утра, когда наступил час разлучения души с телом, он с усилием поднял руку, оградил себя крестным знамением и с светлым лицом предал дух свой в руце Господа своего, – уснул, как невинный младенец.

В час кончины старца Феодота пономарь монах Досифей, после утрени затворяя церковь, неожиданно услышал какое-то чудное, приятное пение. Пораженный таким необычайным явлением, он стал вслушиваться. Пение это внезапно и громогласно раздалось в воздухе над пасекой, и затем, подымаясь постепенно в высоту, по его выражению, поверх леса, становилось все тише и тише, пока, наконец, совсем не затихло. Услаждаясь звуками неземного сладкопения, монах Досифей, по своей простоте, не вдавался в рассуждение о том, что это пение вовсе не похоже на земное, углубившись в те впечатления, какие при этом восприял его дух, он шел в свою келлию и услаждался теми звуками, которые еще раздавались в его ушах. Имея сердце, переполненное чувств удивления и радости, избыток которых рвался наружу, он говорил встречавшимся ему на пути братиям: «вот пение!.. Ну, уж пение! Никогда в жизни не слышал подобного пения!» – Да где же ты слышал-то такое пение? спрашивали Досифея. «Да вот там, на пасеке, должно быть, сам игумен по старце Феодоте отходную отпевал, вот и все певцы там, и пение их аж поверх леса разливается», говорил он. На самом деле оказалось, что при кончине старца Феодота не происходило никакого пения: он скончался в четыре часа утра, а отходная отпевалась в восемь часов, следовательно, пение, слышанное монахом Досифеем, без сомнения, было пение не земных певцов, а сил небесных.

Монах Досифей, успевший уже многим рассказать о слышанном им необыкновенном пении, когда узнал, что при кончине старца Феодота не было ни пения, ни служения, то видимо был поражен этим. Когда кто из братии спрашивал его об этом случае, он хранил молчание и спешил затвориться в своей келлии.

Братия, удрученная глубокой скорбью, что лишилась сожительства такого угодника Божия, благоговейно опрятала его тело и с подобающими обрядами предала его погребению на монастырском кладбище, где и ныне показывается его обыкновенная земляная могила¹⁹.