Архимандрит Паисий, настоятель Высокогорской Чуркинской пустыни

(Память 19 июля).

О. архимандрит Паисий, в мире Петр Димитриевич Сипченко, родился в 1801 или 1802 году в местечке Новой Водолаге, Валковского уезда, Харьковской губернии, и происходил из войсковых обывателей. Простое семейство, в котором он увидел свет Божий, и сравнительная малочисленность школ того времени лишили его возможности получить правильное школьное образование. Тем не менее, в доме родителей он научился грамоте и полюбил книгу. Родители его впоследствии записались в купеческое сословие г. Валков, и юному Петру, без сомнения, пришлось делить труды своих родителей по торговле. Но не торговля была его призванием. Замечательно умный и способный от природы, Петр, под влиянием, вероятно, прочитанных им житий святых Божиих, при своем глубоко религиозном настроении и увлекающемся темпераменте, решился вступить в монастырь. По всему югу славилась тогда подвижническим направлением своих иноков Глинская Рождество-Богородицкая общежительная пустынь, (находящаяся в Путивольском уезде, Курской губернии). Сюда-то в 1828 г. пришел этот искатель монашеских подвигов и, принятый в число братства ее, с усердием и ревностью начал проходить здесь все, возлагавшиеся на него, послушания.

В описываемое нами время здесь настоятельствовал богомудрый подвижник, строитель и впоследствии игумен, старец о. Филарет, поставивший обитель на такую высоту нравственного совершенства, что знаменитый архимандрит Макарий (Глухарев), основатель Алтайской миссии, проведший несколько лет в Глинской пустыни и бывший свидетелем жизни и деяний о. Филарета и его братии, в одном из своих писем выражается так: «обитель о. Филарета, говорит он, – это одна из светлых точек в земном мире, это – школа Христова, в которую, дабы войти, должно умалиться до Христова младенчества».

Прожив в Глинской пустыни два года, он, вследствие неведомых нам причин и обстоятельств, очутился на только что упомянутом распутьи. В это время, как светлое солнце сиял в Сарове своими чудесами и благодатными дарами преподобный Серафим. Чтобы разрешить все свои сомнения, чтобы получить благодатное указание, смиренный послушник предпринял неблизкий и небеструдный путь из Глинской пустыни в Саров. И вот, в 1830 г. он появляется в Саровской обители, дабы спросить преподобного: «есть ли ему благословение Божие поступить в монашество». Молодой человек падает великому подвижнику, оканчивающему свое земное течение, в ноги, просит развязать душу его от вихря сомнений. Он робко предлагает св. старцу вопрос: «есть ли воля Божия поступить ему и брату его, Николаю, в монашество»? Преподобный отвечал послушнику так: «Сам спасайся, и брата своего родного спасай». Потом, подумавши немного, сказал: «помнишь ли житие Иоанникия Великого? Странствуя по горам и стремнинам, он нечаянно уронил из рук жезл свой, который упал в пропасть. Жезла нельзя было достать, а без него святой не мог идти далее. В глубокой скорби он возопил к Господу Богу, и ангел Господень вручил ему новый жезл».

Сказавши это, о. Серафим вложил в правую руку послушника свою собственную палку и сказал: «трудно управлять душами человеческими. Но среди всех твоих напастей и скорбей в управлении душами братий, ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей»²⁶. – Такова была воля Божия о молодом Глинском послушнике, изреченная устами великого и святого мужа нашей отечественной Церкви!

Путешествие по России, встреча с разными лицами, опытными в духовной жизни, знакомство с различными порядками внутренней и внешней жизни разных монастырей, им посещенных, для наблюдательного послушника имели большое значение, расширяя круг его воззрений, обогащая ум его многими сведениями. Образы древнего иночества постоянно преподносились его духовному взору и увлекали к подражанию подвигам древних подвижников.

Возвратившись в Глинскую пустынь, успокоенный и умиротворенный духом, имея указание преподобного Серафима в благословении Божием – стать ему иноком, молодой послушник, полный крепости и сил телесных, с большей, против прежнего, ревностью проходил назначенное ему послушание. Его строительные и хозяйственные способности, так широко развывшиеся впоследствии, дают нам основание предполагать, что послушание его состояло в наблюдении за производившимися в пустыни постройками. Его усердие, его благочестивая настроенность и совершенно безукоризненная жизнь обратили особенное, преимущественное пред другими, внимание мудрого старца Филарета, зорко следившего за духовным преуспеянием того, кому впоследствии суждено было самому стать руководителем монахов и благостроителем иноческой обители. 5 декабря 1833 г. этот усердный послушник, произнеся невозвратные обеты иноческие, от рук своего богомудрого настоятеля принял пострижение в мантию, с наречением ему имени Паисия, в честь препод. Паисия Великого.

Менее года пробыв в звании простого рядового монаха, 30 августа 1834 г., преосвящ. Илиодором, архиепископом Белогородским и Курским, о. Паисий был рукоположен во иеродиакона. Проходя свое священно-диаконское служение с благоговением и дела своего послушания с рачительностью, иеродиакон Паисий прожил в Глинской пустыни до 28 февраля 1838 г., когда, по определению епархиального начальства, состоялось перемещение его в Троицко-Николаевский монастырь г. Белгорода, бывший тогда резиденцией Курских архипастырей. В этой обители нетленно и открыто почивает св. Иоасаф Горленко, епископ Белогородский, чудодействующий от дня блаженной своей кончины и доныне. Под благодатным кровом сего святителя, 28 июня того же 1838 г., иеродиакон Паисий рукоположен был в иеромонаха.

В то время, как молодой иеромонах Паисий проходил свое служение в Белогородском монастыре, на отдаленном Кавказе лилась и русская, и туземная кровь. Жизнь двух враждебных друг другу сторон представляла бездну опасностей, и лица белого духовенства, в особенности, семейные, крайне неохотно шли на службу полковых священников Кавказской армии. Вследствие этого, решено было заменить их иеромонахами различных монастырей. Один из таких иеромонахов был и о. Паисий, по Высочайшему соизволению Императора Николая Павловича, указом Св. Синода, от 18 мая 1840 г., определенный в Закубанское Абинское укрепление, в ведомство Черноморской кордонной линии.

Прибыв к месту своего служения, о. Паисий тотчас же вступил в отправление обязанностей отрядного священника.

О. Паисий не потерялся в этом первоначально бывшем для него чуждом обществе и скоро освоился со своим положением. Вместе со своим отрядом в 1841 г. он находился в движении от Ольгинского до Абинского укрепления, за Кубань и обратно, в 1842 г. сделал такой же путь; в 1844 г. так же; в 1849 г. два раза ходил за Кубань. Опасности, которым подвергался весь отряд вообще, и иеромонах Паисий в частности, были далеко не шуточными.

На рассвете одного дня черкесы напали на укрепление и забрали вместе с другими в плен и о. Паисия. Выведя его за укрепление, обобрали дочиста и заставили нести на гору десять русских ружей. На горе сели отдыхать. Один черкесский князек, потерявший в схватке своего сына, стал рубить пленных русских. Одинаковая участь ожидала и о. Паисия: князек уже поднял над ним шашку; но Промысл Божий бдел над достойным иноком: один из черкесов, проникнувшись состраданием к нему, защитил о. Паисия от нападения разъяренного отца и взял его к себе в плен, как часть военной добычи. У него и был иеромонах Паисий целых полгода, по истечении которых был выкуплен русскими за сравнительно незначительную цену.

Возвратился иером. Паисий к церкви своего отряда окруженный ореолом страдальца. Это, само по себе печальное событие в его жизни, послужило впоследствии даже к его личной пользе. Он сделался известным самому наместнику Кавказа, светлейшему князю Воронцову, не говоря уже о других высокопоставленных лицах, с которыми завязалось знакомство о. Паисия в это именно время, и которое так пригодилось ему впоследствии, в период его управления Чуркинской пустынью. Впрочем, и сам иером. Паисий своею ревностью, своим всегдашним усердием в исполнении лежавших на нем обязанностей, соединенным с примерным иноческим благоповедением, заслуживал всеобщей к нему любви и расположенности, которыми действительно и пользовался. За эти перечисленные качества, он, 22 мая 1843 г., был награжден золотым наперсным крестом, от Св. Синода выдаваемым.

Но, принося и свои силы, и свое здоровье св. делу служения ближним, о. Паисий сделался сам жертвою своей ревности и своего пастырского долга. На этом поприще он окончательно расстроил свое здоровье и приобрел неизлечимую ломоту в ногах, от которой уже никогда не мог избавиться, и от которой впоследствии сошел и в могилу. Девять лет продолжалось это его самоотверженное служение, но приступы болезни так усилились, наконец, что он был вынужден просить Св. Синод об увольнении его от обязанностей отрядного священника и о перечислении в число братства Глинской пустыни, на место своего пострижения. Желание его было исполнено Синодальным указом от 11 июня 1849 г.

Что же приобрел себе о. Паисий за эти девять лет служения при отрядной церкви? – Жизнь, полная опасностей, выработала в нем твердую волю, не страшившуюся никаких опасностей, не отступавшую пред ними и смело начинавшую борьбу с различными препятствиями, которые, в конце концов, он и успевал преодолевать. Твердость и настойчивость воли, приобретенные здесь, сослужили ему, точней же, обители Чуркинской, в свое время, громадную службу. Долговременное служение в звании пастыря, всегдашняя ровность характера, любвеобильное со всеми обращение, замечательная его общительность, наконец, природный и здравый ум, в соединении с умением всегда и везде, во всяком обществе быть на своем месте, снискали ему всеобщее расположение и любовь, не охладевшие и тогда, когда о. Паисия уже не было и в отряде. Эти добрые отношения о. Паисий старательно поддерживал впоследствии и им в значительной степени обязан был успехом своей последующей плодотворной деятельности. Кроме того, будучи человеком весьма воздержным, привыкшим ограничивать свои требования, он, из получаемого 1000-рублевого годового жалованья, скопил себе небольшую денежную сумму, так что еще в бытность свою в Абинском укреплении имел возможность положить на имя своего брата – иеромонаха Козелецкого Георгиевского монастыря Назария в сохранную казну 1000 руб. серебром, с условием, что в случае смерти Назария, он, Паисий, мог получить их обратно в свое распоряжение. Это благоприобретенное состояние дало ему в непродолжительном, как увидим, времени возможность самостоятельного действования.

Прибыв в Глинскую пустынь, иером. Паисий зажил скромной иноческой жизнью. Молитва, уединение и относительное спокойствие были уделом жизни его в ней. После девятилетнего служения в обстановке, полной лишений и опасностей, он отдыхал и душою, и телом среди иноческой семьи уединенной обители. За это время даже самое здоровье его окрепло. Из тихой своей келлии он писал оставленным в укреплении и других местах друзьям своим сердечные письма. Сношения его с этими лицами еще более укрепляли их обоюдную духовную связь. И тогда, как о. Паисий сообщил своим друзьям о благоприятных последствиях своего Глинского пребывания и улучшении в состоянии здоровья, друзья постарались довести об этом до сведения наместника, князя Воронцова. Князь, лично знавший и по достоинству оценивший плодотворную деятельность почтенного инока, очень желал его видеть снова на службе в военном ведомстве управляемого им края. Место при церкви Абинского укрепления было уже занято, но представлялась возможность дать Паисию другое назначение. И князь решился действовать в этом направлении. По докладу военного совета, основанному на ходатайстве князя Воронцова, 10 апреля 1851 г. иером. Паисий, с Высочайшего соизволения, был снова назначен в состав армейского духовенства в Георгиевское укрепление. Получив уведомление об этом, о. Паисий простившись с братией пустыни, выехал к месту нового своего служения и 22 июня был уже в укреплении, где немедленно и вступил в отправление пастырских своих обязанностей. Однако, в этот раз ему суждено было весьма немного послужить в настоящем укреплении. Св. Синод, еще ранее назначения сюда Паисия, постановлением своим определил в Георгиевское укрепление другое лицо. Таким образом, иером. Паисию ничего не оставалось более, как выехать обратно в Глинскую пустынь, что он и сделал 10 июля.

Пребывание его в Глинской пустыни, по возвращении из Георгиевского укрепления, было так же мирно, как и прежнее, и продолжалось почти три года. Петербургские друзья в это время позаботились об о. Паисии. В северной столице находился тогда Астраханский архиепископ Евгений, бывший экзарх Грузии (ум. 1869 г. в Пскове), вызванный для присутствования в Св. Синоде, – архипастырь добрый и благопопечительный о своей епархии и о лучшем благо устройстве ее. Пребывая так далеко от своего кафедрального града, он мыслью часто переносился в свою епархию. Немало забот доставляла его сердцу Николаевская Чуркинская пустынь, 17 декабря 1850 г. лишившаяся своего приснопамятного старца-настоятеля о. архимандрита Евгения, вызвавшего ее к бытию почти из развалин.

Собрав более точные предварительные справки об о Паисии и убедившись, что в лице его Чуркинская пустынь может рассчитывать видеть продолжателя деятельности приснопамятного возобновителя своего архим. Евгения, преосвященный Евгений, согласно изъявленному им желанию, принял о. Паисия в ведомство Астраханской епархии и дал надлежащее движение делу о его перемещении из Глинской пустыни. 7 мая 1854 г. иеромонах Паисий был переведен в Астраханскую епархию и определен настоятелем Чуркинской Николаевской пустыни.

Прибыв в пустынь, о. Паисий приступил к принятию обители и ее имущества: церковной утвари, ризницы, библиотеки, документов, билетов и наличной суммы. Основной капитал обители, заключавшийся в ломбардных билетах, выражался в 24 660 руб. 15 коп.; наличная же сумма равнялась всего 750 р. Приемка пустыни окончена была 7 июня 1854 г., о чем новый настоятель рапортами донес консистории и благочинному монастырей архимандриту Аполлосу.

Таким образом, о. Паисий вступил в настоятельскую должность, и исполнилось прозорливо предсказанное ему за 24 года пред тем великим Саровским подвижником – преподобным Серафимом вшествие в подвиг духовного пастырствования и бдения о душах, вверенных его духовному руководительству. Обитель, порученная о. Паисию, требовала от своего настоятеля весьма многого: и опытности духовной, и практических знаний хозяйственных, твердой воли и непоколебимой энергии. Всеми этими качествами в достаточной мере обладал новоназначенный настоятель ее.

Прежде всего, он обратил свое внимание на богослужение. Привыкнув в Глинской пустыни видеть его совершаемым с точным и буквальным соблюдением предписаний устава церковного, без малейших отступлений, – и смотря на этот предмет, как на дело воистину Божие, он и во вверенной его управлению пустыни восстановил поколебленный было временными управителями ее церковный чин. Из собранных о. архимандритом Евгением 26 человек братии, к приезду о. Паисия на Чурку едва оставалась половина. Но он не унывал, прекрасно понимая, что самый первый залог успеха во всяком деле – есть точное определение обязанностей каждого члена, призванного послужить этому делу, и точное их выполнение. Он веровал твердо, что Бог пошлет к нему людей, даст ему соработников. И действительно: с первых же дней прибытия о. Паисия в Чуркинскую пустынь к нему начали являться благонамеренные лица, искавшие не материальных выгод, а наиболее удобной обстановки для прохождения монашеской жизни. Прекрасный знаток сердца человеческого, умудренный опытами богатой разнообразными событиями жизни, он не побеждался желанием только умножить в количественном отношении братию своей пустыни, а смотрел на способности и душевное расположение к монашеской жизни просившихся у него людей. И должно отдать справедливость его мудрой осмотрительности в этом деле, и его строгой разборчивости. Из принятых им в пустынь братий вырабатывались преданные ему дети и усердные исполнители его предначертаний, из числа которых, в особенности, заслуживают упоминания иеромонахи Досифей и Иаков, немало потрудившиеся для обители, в которой они и монашество приняли, и рукоположения во священные саны удостоены, и в которой, наконец, скончались. Сознавая всю скуку и уныние, каким подвергаются пришельцы других местностей в безотрадных степях Астраханских, о. Паисий, если видел и замечал, что принятый им брат может быть очень полезным для обители, старался ускорить его формальное зачисление в число братства указным предписанием консистории, и затем своим любвеобильным отношением к таковому, возведением его в следующие степени монастырской иерархии, своим горячим участием к его внутреннему миру и внешнему быту удерживал такового в Чуркинской пустыни.

22-го июня 1854 года, спустя несколько дней только после своего прибытия в обитель, о. Паисий донес консистории о своем намерении – продолжать приостановившуюся постройку, начатую архимандритом Евгением и заброшенную временными управителями пустыни. Прежде всего, он решил достроить настоятельский каменный трехэтажный дом, имеющий 8 саж. длины и 6 ширины, – на что и испрашивал позволения. О. Паисий не остановился на полдороге: он решил расходовать на предположенное дело личные свои средства. И, прежде всего, несколько исправив и восстановив кирпичный завод и наняв каменщиков, он приступил к достройке дома, не выжидая даже формального разрешения на это. Когда же получено было это разрешение, работы уже кипели и подвигались вперед так быстро, что 18 ноября того же года новый настоятель донес преосв. Евгению об окончании постройки. 22 марта следующего года, указом духовной консистории дано было знать иеромонаху Паисию о последовавшей резолюции архиеп. Евгения: «настоятелю пустыни о. иеромонаху Паисию изъявить от меня признательность и благословение Божие за постройку вчерне каменного корпуса, со внесением сего в формулярный его список». Не ограничиваясь этой, уже произведенной и оконченной постройкой, о. Паисий желал возвысить и благоустроить вверенную ему обитель во всех отношениях. Озабочиваясь мыслью доставить посетителям возможно удобное помещение на все время их пребывания в монастыре, он в 1855 г. приступил к постройке каменного флигеля, предназначенного для этой цели, и, несколько времени спустя, начал строить каменную трехэтажную гостиницу. Средств монастырских, в то время крайне скудных, для начатых построек было недостаточно. И вот, с разрешения епархиального начальства о. Паисий отправляет для сбора на этот предмет доброхотных даяний иеромон. Иакова, сам лично производит этот сбор в Астрахани, пишет письма к известным ему благотворителям, с просьбой о помощи, и при их посредстве в 1859 году оканчивает и корпус, и флигель, на что расходует 6285 р. 74 к. сер. Консистория назначила комиссию для освидетельствования вновь сооруженных зданий. Осмотрев произведенные постройки, комиссия представила свое заключение, в котором доносила консистории, что оба здания, как по доброкачественности материалов и прочности, так и по чистоте и правильности отделки всех частей снаружи и внутри зданий, могут быть причислены к лучшим, современной архитектуры, зданиям, и обличают в строителе изящество вкуса и знание строительного дела. На основании сего отзыва о. Паисию объявлена «за прочное построение упомянутых зданий, и в весьма хорошем виде в техническом отношении, от епархиального начальства полная признательность, с дозволением внесения ее в формулярный список».

Однако не одними только выражениями благодарности и призыванием на него Божия благословения епархиальное начальство поощряло иеромон. Паисия к новым трудам ни пользу Чуркинской пустыни. Еще ранее мы видели, что грудь о. Паисия была украшена золотым наперсным крестом, но, имея крест, он, в то же время, не имел набедренника. И вот, преосвящен. Евгений, за попечение его об устройстве пустыни, 28 мая 1856 г. возложил на него набедренник, а год спустя после этого, 9 мая 1857 г., в храмовой праздник обители, литургисавший здесь новый архипастырь – преосвящ. архиепископ Афанасий возвел о. Паисия в сан игумена. Но не награды и не иерархическое возвышение услаждали душу ревностного трудолюбца. Сознание добросовестно исполняемых им обязанностей было лучшей его наградой. Он, кажется, и вставал от сна, и ко сну отходил, и жил день за днем с одной глубокой думой, с одной неотвязной заботой: как бы лучше благоустроить, и, если можно, то и обеспечить Чуркинскую пустынь материальными средствами к дальнейшему ее безбедному существованию? Принимая близко к сердцу все интересы ее, он питал благоговейное почитание к памяти своего предшественника старца, о. архимандрита Евгения, преклоняясь пред его подвижнической жизнью и по достоинству ценя многие труды, подъятые о. Евгением для блага пустыни. Став его преемником по настоятельству, о. Паисий призывал себе на помощь молитвы старца Божия. Вера его в силу загробных молитв архимандр. Евгения была искренна и горяча, и она никогда не посрамляла его. В письмах к знакомым своим о. Паисий отзывается о старце Евгении, как о муже преподобном. Несколько ниже мы скажем о той невидимой духовной связи, которая существовала между этими двумя чуркинскими настоятелями, – одним живым, другим – уже отошедшим ко Господу. Теперь же, здесь мы должны заметить, что, если и встречались в первоначальной чуркинской жизни о. Паисия некоторые утешения, то наряду, об руку с ними, являлись и огорчения, глубоко волновавшие его чуткую душу. Одним из таких огорчений был следующий случай, имевший место на первом же году вступления о. Паисия в настоятельскую должность.

Три послушника пустыни: Василий Смирнов, Александр Орлов и Яков Самохин были отправлены настоятелем на монастырской лодке в Астрахань, для закупки необходимых для обители предметов и найма рабочих. 22 ноября 1854 года, возвращаясь из города в пустынь, и не доезжая 10 верст до Ветлугинской ватаги, в 25 вер. от Астрахани, на речке Калшалдаке, в 11 ч. вечера путники были настигнуты двумя лодками, в которых сидело шесть неизвестных человек. На требование незнакомцев, чтобы монастырские лодки пристали к берегу, послушники отвечали отказом. Тогда незнакомцы начали бросать в них сырыми таловыми палками. Орлова оглушили и выбросили в воду, Самохина избили до такой степени, что 5 декабря он умер, Смирнов также значительно пострадал; вновь нанятые ими рабочие были пьяны и не могли участвовать в обороне: они также были выброшены в воду. Затем злодеи, забрав монастырские покупки на 150 р. 63 к. сер., и принадлежавшие, как послушникам, так и рабочим, вещи, всего с монастырскими на сумму 330 руб. 53 коп., скрылись, захватив в том числе 8 писем, адресованных Паисию, несколько указов и паспорта нанятых рабочих. Помощь, в виде проезжавшего в своей лодке рыболова, явилась поздно, тогда, когда разбойников уже, как говорится, и след простыл.

К этому же времени относится и свидетельство святопочившего старца о. архимандрита Евгения о Чуркинской пустыни и ограждении ее интересов. Несколько человек послушников и рабочих были посланы о. Паисием в Астрахань за лесным материалом для производившихся в обители построек. Нагрузив дощаник тесовыми досками и т. под. предметами, посланные уже возвращались в пустынь, как внезапно поднялась сильная буря. Волны с яростью устремлялись на дощаник, благодаря своему грузу, низко сидевший в воде, и ежесекундно угрожали затопить и судно, и пловцов, принужденных идти против течения. Выбившись окончательно из сил, утомленные пловцы решили освободить судно от его груза и налегке отплыть в пустынь с тем, чтобы, возвратившись, впоследствии забрать оставленный материал. Так и сделали. Пристав к одному безлюдному островку, они разгрузили свое судно и отправились в дальнейший путь. Все это видели несколько человек ловцов, жителей с. Тишкова, следовавших за монастырским дощаником. Корысть закралась в их сердца. После недолгого между собою совещания, они решились воспользоваться, по крайней мере, хотя частью монастырского леса. И вот, пристают они к берегу; идут к сваленному и оставленному без всякой охраны лесу. Вдруг видят: из близ растущих кустов направляется к ним покойный старец о. архим. Евгений, которого знал весь Астраханский край. Ни на минуту не забывая, что старца уже нет на земле, устрашенные тишковцы поспешно бросились к своим лодкам и еще поспешнее стали удаляться от этого острова. Отъехав от него на значительное расстояние, они задумались: как могло случиться, чтобы умерший за несколько пред тем лет старец мог показаться им на этом безлюдном острове? И вот, почитая видение старца плодом расстроенного своего воображения, и побуждаемые возможностью безнаказанно похитить чужое достояние, они решились вторично пристать к тому же острову, и на этот раз захватить с собою как можно более монастырского лесного материала. Возвратились; пристали к острову и направились к тесу. Уже взялись они за концы тесин, чтобы перенести их в свои суда, как вдруг пред ними, в сумраке ночи, вырастает фигура о. архим. Евгения, и слышится его грозный негодующий голос: «как смеете вы похищать не принадлежащее вам?» И видят устрашенные ловцы, что палка, которую явившийся имел в правой руке, с угрозою поднимается над ними, как бы для наказания. Потрясенные до глубины души явлением почившего и его грозным окликом, любители чужой собственности без чувств упали к ногам о. Евгения. Когда же, спустя некоторое время, они очнулись, явившегося уже не было. Также безмолвствовал безлюдный остров, также без охраны лежал лесной материал. Но уже не дерзнули вразумленные тишковцы коснуться его, а поспешно удалились от острова, и, по прибытии домой, откровенно поведали своему приходскому пастырю все, бывшее с ними. По совету почтенного иерея, явились они в пустынь, рассказали о. Паисию о явлении им старца Евгения и, отслужив на могиле его панихиду, испросив его прощение, умиренные духом возвратились в свои дома к обычным своим занятиям.

Как ни велики и многолюдны для обители Чуркинской были труды о. Паисия, ему предстояло в будущем увековечить свое имя и память о своем в ней настоятельствовании сооружением обширного трехпрестольного, каменного, прекрасного соборного храма.

Приступая к постройке, о. Паисий, можно сказать, почти вовсе не имел на это наличных средств, поэтому и ожидать разрешения на это было не только сомнительно, но и совершенно немыслимо, а собор был безотлагательно нужен. Будучи весьма предусмотрительным, он занял у некоторых астраханских купцов 5000 руб. и явился к архиеп. Афанасию за благословением. – «Да есть ли у тебя на это средства? – спросил архипастырь. – «Есть пять тысяч; на зачин будет, а там – Бог не без милости ответил ему Паисий». Подумав несколько секунд, преосв. Афанасий сказал: «благословляю; да поможет тебе Бог и Пресвятая Владычица вкупе со Своим угодником св. Николаем во святом начинании». Таким образом, первое затруднение было устранено. Глубокая и твердая вера в помощь Божию одушевляла о. Паисия в решимости приступить к такому делу. И помощь Божия действительно не оставляла его, открываясь иногда чудесным образом.

«Архитектор нужен, мастер нужен, – говорил он братии; – где я возьму?» В одно время является в обитель крестьянин Нижегородской губ., Арзамасского уезда, Андрей Степанов, посланный сюда будто бы каким-то юродивым, и заявляет, что он может быть и архитектором, и мастером, и в удостоверение своих слов показывает игумену документ о постройке им где-то каменного собора. Игумен, конечно, рад был такой дешевой находке.

Закладка соборного храма совершена была в день первоверховных апостолов Петра и Павла, 29 июня 1858 г., Спасо-Преображенского Астраханского монастыря архимандритом Никоном, вместе с игуменом Паисием и братией пустыни, при многочисленном стечении народа и торжественном молебствии. При разборке старого храма оказалось до двухсот тысяч кирпича, который и был употреблен на новую постройку. Работы начались под ведением одного почти мастера Андрея; а сам о. Паисий предпринимал неоднократные поездки в Петербург, Москву и др. города по делам обители. Во время этих своих путешествий он находил людей, усердствующим к храмам Божиим, располагал их в пользу своей обители и получал посильные их жертвы.

Хотя постройка соборного храма подвигалась сравнительно неспешно, но она доставляла ему и тихие радости. Впрочем, не одни только радости были уделом о. Паисия: на его пути встречались и скорби, – и скорби тяжкие. Виновником их был некто Ив. Боровков, рясофорный послушник, при жизни о. архим. Евгения в хозяйственном отношении совершенно самостоятельно распоряжавшийся в пустыни. При назначении настоятелем обители о. Паисия, Боровков назначен был также помощником его по хозяйству и, думая сохранить свое прежнее влияние на течение дел, при своем крайне немирном и вздорном характере и при полнейшем игнорировании власти настоятельской, вскоре сделался настолько обременительным для него, что о. Паисий лично усердно просил архиеп. Афанасия освободить и его, Паисия, и обитель от этого тяжелого человека. Вследствие данного преосв. Афанасием консистории предложения, Боровков, 30 ноября 1854 г., был перемещен в Спасский монастырь г. Астрахани. Ученик великого старца, не наследовавший, однако, ни одной из его иноческих добродетелей, Боровков оставил Чуркинскую пустынь с положительно непримиримой ненавистью к ее настоятелю. Пользуясь доверием и расположением к себе некоторых небезвлиятельных в духовном Астраханском мире лиц, а также обширным знакомством среди астраханского купечества, он, при всяком удобном и неудобном случае старался уронить о. Паисия во мнении своих собеседников, извращая все его намерения и перетолковывая его действии в превратную сторону. Нельзя сказать, чтобы эти злонамеренные действия Боровкова против Паисия оставались без желательных для первого из них результатов. Вместе с тем, злонамеренные слухи, распускаемые о нем, волновали Паисия и в одно время до такой степени расстроили его и возмутили его душевный мир, что он даже решил оставить настоятельство. Написано было им прошение об увольнении от занимаемой должности. Наутро он решил ехать с ним к преосв. Афанасию. В крайнем расстройстве, забывшись тонким сном незадолго до утрени, Паисий видит явившегося ему архим. Евгения, в мантии и с жезлом в руках. – «Малодушный монах, сказал ему явившийся старец: ты забыл свой обет – с покорностью воле Божией переносить в жизни все: надейся на Бога, и Он поможет тебе». О. Паисий принял это явление за ниспосланное ему свыше, и после утрени, в присутствии некоторых из братий, разорвал прошение и с особенной ревностью отдался постройке собора.

И действительно, помощь Божия приходила к о. Паисию очевидным образом. Сборщики монастырские, из которых самым способным был вышеупомянутый иером. Иаков, доставляли ему необходимые для дела денежные суммы, независимо от пожертвований, изыскиваемых самим настоятелем и присылавшихся ему благотворителями. Бывали при этом случае особенно замечательные. Когда, благодаря неутомимому усердию о. Паисия, постройка собора была окончена, как снаружи, так и внутри, оставалось позаботиться об иконостасе. Не находя подходящего к его требованиям мастера в Астрахани, Паисий, предприняв поездку в Москву, обратился здесь к известному в то время мастеру Скворцову, который уже совсем было прекратил свои занятия и не принимал более никаких заказов. Долго уговаривал его Паисий принять на себя устройство иконостаса, и только, снисходя к его убедительной просьбе, Скворцов решился изменить своему намерению и в последний раз построить иконостас в Чуркинскую пустынь за 17 тысяч рублей, получив из этой суммы в задаток семь. Когда иконостас был готов, и Скворцов прибыл в обитель для установки его, то заявил о. Паисию: «за иконостас с меня довольно семи тысяч, а остальные десять – пусть останутся в пользу обители». От такой радостной нечаянности Паисий не находил слов для выражения Скворцову своей душевной признательности.

Питая глубокую веру в покровительство Матери Божией и желая вручить Ее непосредственным попечениям вверенную ему обитель, о. Паисий, 13 мая 1862 г. возведенный в сан архимандрита, предположил посвятить устроенный храм в честь Успения Пресв. Богородицы, с приделом правым – Преображения Господня и левым – св. Николая. Подобно тому, как в отдаленные века на горы Киевские препод. Антоний Печерский принес благословение св. Афона, архим. Паисий, желая снискать и Чуркинской обители благословение Киево-Печерской лавры, в сентябре 1863 г. препроводил в лаврский духовный собор 50 руб., с просьбою о написании точной копии с иконы Успения – личного дара Богоматери, получив которую в следующем году, поместил ее над царскими вратами новосозданного храма, соорудив для нее, по подобию киевскому, меднопозлащенный круг в виде сияния. Остальные же св. иконы всех трех иконостасов о. Паисий поручил написать инокиням Серафимо-Дивеевского монастыря, едва согласившимся принять за весь прекрасный труд свой крайне скромную сумму в 600р. Израсходовав на всю постройку и окончательную отделку собора как внутреннюю, так и наружную, 48053 руб. 85 коп. сер., о. архим. Паисий имел утешение видеть собор совершенно оконченным и на своем высоком холме величественно возвышающимся над окрестностью. 9 мая 1867 г. преосвященный Астраханский архиепископ Афанасий, при многочисленном стечении народа освятил главный престол вновь сооруженного храма в честь Успения Божией Матери, отчего и самая пустынь, от дня сего освящения, по главному своему храму, начала именоваться Успенско-Николаевской.

Но, если созданием соборного храма архим. Паисий воздвиг себе прочный памятник, то другим своим деянием он оказал положительное благодеяние Чуркинской пустыни, из рода в род, из века в век имеющее свидетельствовать о его неусыпной заботливости о благе и обеспечении обители. Говоря так, мы имеем в виду долговременные хлопоты, в конце концов, увенчавшиеся успехом, в возвращении пустыни земель и вод.

Возвращаясь в 1861 г. из Петербурга в свою обитель, о. Паисий заехал по дороге в г. Тихвин, где в Богородицком монастыре сияет икона Владычицы, более 500 лет тому назад принесенная ангелами на место нынешнего города и обители. Благоговея пред сей величайшей святыней христианского мира, он усердно молил Царицу Небесную о благопоспешении ему в его, точнее же, обительском деле. Отправляясь в свою пустынь, о. Паисий захотел приобрести в благословение ей точную копию с Тихвинской иконы, о чем и заявил настоятелю Тихвинского монастыри архим. Владимиру. Сей последний, движимый братской любовью, по предварительном соглашении с братией своего монастыря, изъявил свое намерение дать отдаленной обители Астраханского края точную копию своей великой святыни, приняв все расходы по сему предмету на счет управляемого им Тихвинского монастыря. Когда св. икона была принесена в Успенский монастырский собор для освящения, то ее поместили при киоте ее оригинала и, после акафистного пения и освящения воды, совершенных архим. Владимиром, игуменом Паисием и братией Тихвинского монастыря, произошло освящение самой св. иконы, причем, копия была прикладываема к своему оригиналу. В момент соприкосновения св. икон совершилось чудо милосердия Царицы Небесной к игум. Паисию. Незадолго пред сим, без всякой, по-видимому, причины, у него образовалась мучительная опухоль десны. Опухоль, сопровождаемая сильнейшей ломотой, скоро видоизменилась в язву, в которой зароились даже черви. Болезнь причиняла ужасные страдания игумену и не поддавалась лечению. И вот, когда свв. иконы были соединены вместе, язва разрешилась обильным истечением гнойной материи, и с этого именно момента Паисий перестал ощущать какую бы то ни было боль.

Желая увековечить духовное единение обеих обителей, оба настоятеля выработали следующую надпись, помещенную на оборотной стороне новоосвященной св. иконы: «от святой обители Тихвинской Пресвятой Богородицы, в святую Высокогорскую Николаевскую Чуркинскую пустынь, при настоятелях – архимандрите Владимире и игумене Паисии. 1861 г. апреля 25 дня». Св. икона торжественно была изнесена из Тихвинского монастыря в сопровождении крестного хода, при праздничном трезвоне и пении священных песен.

Сопутствуя о. Паисию, св. икона привезена была им, наконец, и в Чуркинскую пустынь, где братия радостно и благоговейно встретили святыню. Но в это же время совершилось событие, глубоко запечатлевшееся в сердцах очевидцев и послужившее для многих уроком того, как всякий христианин должен питать чувства к свящ. изображениям. Один иеродиакон пустыни, по имени Нектарий, питавший беспричинное нерасположение к своему настоятелю и всегда осуждавший каждое его действие, при встрече Тихвинской иконы Богоматери легкомысленно выразился так, к соблазну других: «что он (Паисий) навез сюда досок, горшки что ли покрывать ими? И без этих – много своих». Дерзость легкомысленного, недостойного имени иноческого, человека не осталась без небесного вразумления: тотчас же по произнесении хульных слов, несчастного поразил удар, обративши рот и легкомысленную голову его на бок и оставивший их в таком положении. Кроме того, одна половина тела его, одновременно пораженная тем же ударом, положительно онемела. Поверженный на одре болезни и прикованный к нему в течение нескольких недель, хулитель св. иконы, сознав свой грех, просил принести святыню в его келлию и совершить пред нею молебное пение. Желание его было исполнено. С теплой верой и слезами искреннего раскаяния несчастный просил Матерь Божию о прощении тяжкого греха своего. И Матерь милосердия, по Своему неизреченному человеколюбию, благоволила простить его и возвратить ему прежнее здравие.

Благоговейно чтил эту икону о. Паисий. С бывшего храмового, разобранной Николаевской церкви, образа Спасителя, переделав сребропозлащенную ризу, он украсил ею чтимую святыню. Пред нею же усердно молился он 28 июня 1862 г., отправляясь в Петербург, прося всесильной помощи Царицы Небесной к скорейшему окончанию бесконечного дела о землях и водах монастырских. Он глубоко веровал в помощь и милосердие Пресв. Богородицы, и эти вера не посрамила его. Прибыв в Петербург, о. Паисий явился к Т. Б. Потемкиной и усердно просил ее помощи делу его обители. Благочестивая княгиня обещала ему свое содействие и вот, что придумала для этого. Однажды у Т. Б. обещала быть Императрица Мария Александровна, которой княгиня нашла случай рассказать об о. Паисии, вместе с тем, не позабыла и о предсказании относительно его преп. Серафима. И вот, во время пребывания Государыни у Потемкиной, Паисий, по предварительному соглашению с нею, явился в ее дом и, введенный в гостиную, пал на колена пред Царицей, высказывая ей нужды своей обители и прося ее милости. Императрица, выслушав просьбу его, подкрепляемую и Татьяной Борисовной, обещала переговорить об этом с Императором Александром Николаевичем. Как передает хранящееся в пустыни предание, Государь колебался в решимости возвратить ей громадное количество земли и вод, но напоминание Императрицы о явленных некоторым лицам царствующего дома опытах милосердия Божия, совершившихся по молитвам преподобного Саровского пустынножителя, положило конец колебаниям Государя, и он частным образом соизволил повелеть, чтобы дело Чуркинской пустыни было ускорено окончанием. Так и в настоящем случае великий Серафим своим именем помог о. Паисию, тогда уже архимандриту, и не раз, конечно, вспоминались ему глубоко знаменательные слова великого угодника Божия: «ангел Господень будет с тобою до кончины твоей».

19 марта 1863 г. обитель Чуркинская вступила, наконец, во владение отшедшими к ней водами. При этом, ей пришлось уплатить 21 тысячу рублей за здания, устроенные на чернобугоринском рыбном промысле и предназначенные как для помещения рабочих и служащих, так и для склада, и хранения рыбы, и рыболовных принадлежностей. Такой суммы в монастыре в наличности не было, и архим. Паисий, с разрешения преосв. Афанасия, сделал денежный заем в 7 тысяч рублей у Спасо-Преображенского Астраханского монастыря. Воды эти дали возможность о. Паисию вздохнуть более свободно и с более спокойным духом смотреть вперед. За покрытием всех расходов по содержанию промысла, уплаты рабочим и служащим, и т. под. издержек, в пользу монастыря оставалось до 10 и более тысяч ежегодного чистого денежного дохода. А эта сумма была немаловажным подспорьем в хозяйстве бедной и до того времени лишенной всяких средств к более или менее обеспеченному содержанию своему пустыни. Воды и до настоящего времени служат единственным источником содержания Чуркинской обители, так как посторонние, кроме них, доходы выражаются в крайне малой сумме. Заканчивая повествование о трудах и заботах о. Паисия, понесенных им по делу о возвращении их обители, мы скажем, что этим деянием своим многозаботливый архимандрит оказал своей обители положительное, никогда не могущие быть забытым, благодеяние.

Но, исходатайствовав для обители возвращение ее угодий, о. Паисий не успокоился на этом. Его живая натура не терпела бездействия. При посредстве получаемых с промысла денежных доходов, он, принимая во внимание как отдаленность пустыни от Астрахани, так и затруднительность путей сообщения с нею, иногда положительно невозможного, и необходимость медицинской помощи как для братии обители, так отчасти и для окрестных жителей, по предложению преосв. Афанасия, решил открыть в монастыре больницу на шесть кроватей и аптеку, откуда медикаментами пользовались и пользуются не только братия, но безвозмездно и жители окрестных поселков. Кроме того, в г. Астрахани он привел в надлежащий вид и благоустройство подворье, пожертвованное пустыни г. Абезьяниным.

Обладая практической опытностью, о. Паисий, кроме доходов от вод, изыскивал и другие способы к увеличению их из таких источников, из которых другому на его месте не скоро бы пришло на мысль пожинать значительную мзду. У подножия бугра, на котором расположена пустынь, предместником его о. архим. Евгением разведен был довольно обширный виноградник и фруктовый сад. Во дни настоятельства архим. Паисия виноградник этот давал обильный, вкусный и сочный виноград. И вот, в уме о. Паисия родилась мысль продавать его на нужды обители. Имея в Петербурге знакомых продавцов фруктов братьев Кериных, о. Паисий ежегодно в значительном количестве отправлял в северную столицу дары монастырского виноградника и, за исключением небольших процентов, платимых Кериным за комиссию, ежегодно получал от виноградника чистой прибыли по нескольку сот рублей. Как часть винограда, так и икру, и некоторые породы рыб, доставляемые в монастырь с собственного промысла, архим. Паисий посылал в гостинец наиболее к нему расположенным лицам, а те, в свою очередь, не оставались неблагодарными к вниманию и любезности настоятеля, и в благодарность за его гостинцы слали обители свои посильные лепты, дававшие Паисию возможность продолжать благоустройство обители.

В своей частной домашней жизни о. Паисий был прост и непритязателен. Доступ к нему для всех, имеющих дело, был всегда и во всякое время свободно открыт: никаких докладов и прочих церемоний у него в этих случаях не существовало. Он входил во все, что делалось в монастыре, интересовался делами каждого члена своего братства, принимая самое теплое участие в его нуждах и устраняя их, если то было в его силе. Даже оставляя обитель по делам ее иногда на значительное время и проживая в Петербурге и Москве, он требовал и получал подробные донесения о всем, что совершалось в обители, отсюда посылая свои начальственные распоряжения.

При всей своей хозяйственности и домовитости, соединенных со строгой экономией, о. Паисий не был, однако, черствым человеком. В архиве монастырском сохраняется за его время много дел о самовольных порубках монастырского леса и самовольного кошения травы с монастырских лугов, производившихся жителями окрестных поселков и бугров. Он не мог оставлять подобных поступков безнаказанными, как клонившихся ко вреду благосостояния пустыни, и жаловался в надлежащие учреждения, но при этом имел настолько сострадания и душевной чуткости, что умел отличить в этих проступках действительную нужду от злой воли, побудившую бедняка на противозаконное деяние. Раз убедившись в том, архим. Паисий прекращал дело полным его прощением и кротким увещанием – не повторять самовольного вторжения в пределы монастырских земель и лесов. Подобных случаев, как мы сказали, было очень много.

Астраханское епархиальное начальство, ценя его великие труды, считало своим долгом оказывать ему знаки особенного внимания: так, по его представлению, 20 ноября 1868 г. о. архимандрит Паисий «за отлично-ревностную службу удостоен благословения Св. Синода», а в следующем году Высочайше сопричислен к ордену св. Анны 3-й степени, которого, впрочем, ему не суждено было носить: и орден, и грамота на него были получены уже после его кончины.

Несмотря, однако, на крайнее утомление после такой далекой и продолжительной поездки и неудовлетворительное состояние своего здоровья, он тотчас же приступил к занятию монастырскими делами и еще в этом же году успел заложить и вывести первый ярус колокольни, употребив на это до 500 тысяч кирпича. Наступившая зима, с своим крайне переменным здесь климатом, удручающим образом повлияла на о. архимандрита и в конец расстроила его расшатавшееся здоровье. К нестерпимой ломоте ног присоединилось и общее расстройство всего организма. Пришлось обратиться к медицинской помощи. Врачи предписали ему поездку в г. Пятигорск, для лечения минеральными водами. Нерадостно встретил о. Паисий и наступившую весну 1869 года, последнюю в его жизни. Часто смотрел он на начатую колокольню и, как бы предчувствуя свою скорую смерть, скорбел, что ему не удалось окончить ее. В мае 1869 г., получив благословение архиеп. Афанасия и простившись с ним и братией своей обители, а также и со своими астраханскими знакомыми, в сопровождении монаха Макария и послушника Семена Попова, архимандрит Паисий оставил обитель, чтобы уже более никогда в нее не возвращаться. Грустно было прощание его с обителью, для которой он употребил столько трудов, и братией, им собранной и душевно им любимой. Со слезами простился он с нею, с рыданиями провожала своего отца и иноческая семья его: всеми как будто чувствовалось, что они более не увидят своего достойного настоятеля. И вот, о. архимандр. Паисий уехал из Чуркинской пустыни и, говорят, долго-долго смотрел на обитель, смотрел до тех пор, пока она совершенно скрылась из вида. С отъездом его как бы осиротела и сама обитель. Но в душах братии теплилась еще слабая надежда, что минеральные воды помогут их отцу и поддержат его жизнь еще хотя на некоторое время. Увы, надежде этой не суждено было осуществиться!

14 мая о. архим. Паисий письмом своим уведомлял казначея пустыни иеромон. Досифея, что, выехав из Астрахани 3 мая, они достигли г. Кизляра 6 числа, где настоятель Крестовоздвиженского монастыря архим. Антоний принял путников очень ласково. Здесь они прожили до 9 мая и в 3 часа дня праздника св. Николая отправились в Пятигорск, куда приехали в 10 час. утра 12 мая. Здесь, приглашенный о. Паисием доктор, назначил ему брать тепло-серные ванны с 15 числа. На водах о. Паисий предполагал прожить весь курс. Этим же письмом он просил о. Досифея сообщить ему о состоянии улова в монастырских водах и ценах, по которым продана рыба. Заботился он и о заказанных для св. икон – Одигитрии и Тихвинской – киотах, спрашивая: привезены ли они и установлены ли на месте? Вообще, тон письма довольно спокойный, нимало не указывающий на то, чтобы сам о. Паисий считал положение свое безнадежным. Совершению иное настроение его представляет следующее письмо от 15 июля, – последнее в его жизни, в котором он сообщает о себе, что он тяжело болен и дает братии обители несколько советов и наставлений на случай своей смерти. Сам же, за невозможностью выехать, остановился на жительство в Кизлярском Крестовоздвиженском монастыре. За пять дней до своей кончины составил духовное завещание, в котором, между прочим, писал: «собственных моих денег в монастыре никаких не осталось, а принадлежащие мне вещи – платье, белье и прочее оставляю в пользу монастыря. Взятые мною на путевые издержки восемьсот руб. – собственные мои; из этого количества издержано по сие время шестьсот девяносто рублей, а остальные доверяю монаху Макарию, в случае моей смерти, употребить на погребение. Причем, если окажется денежная передержка, прошу любезную мою братию Чуркинского Николаевского монастыря милостиво покрыть оную передержку, во внимание к 15-летнему моему служению и заботливости о благосостоянии Чуркинского монастыря».

Имея чистую совесть, о. архим. Паисий без страха и смущения смотрел на приближающуюся к нему смерть. Еще отправляясь из обители, он как бы предчувствовал, что оставляет ее навсегда, о чем тогда же говорил и некоторым из братии. Предчувствие это его не обмануло. Напутствованный всеми спасительными таинствами, 19 июля 1869 года он тихо и спокойно закрыл навеки глаза свои на 67 году от рождения²⁷.