Старец Наум Соловецкий

(Память 10 июня).

Старец Наум был корел. Родители его, Пахомий и Мавра, были простые и бедные поселяне. Они скоро умерли, но Бог не оставил сироту Наума. Еще в самом раннем детстве у мальчика проявилось стремление к монашеству. «Мне часто являлись, – рассказывал он впоследствии, – в сновидениях добрые старцы в монашеских одеяниях, которые звали меня куда-то с собою. Я не видал еще в то время иноков, но, побывав в монастыре, узнал, к какому чину принадлежат являвшиеся мне таинственные посетители и куда они меня приглашали». Это влечение нашло себе исполнение, когда Науму было 14 лет (в 1791 г.). Его взял к себе один богатый корел, ловивший рыбу у Реболдской губы (по аренде).

Наум приехал на промысел, работал лето, а на зиму ушел в монастырь, откуда уходил только на лето, для помощи благодетелю. Так протекло несколько лет, наконец, монастырское начальство взяло на себя уплату государственных податей за Наума, и Наум стал послушником. Летом был он на рыбной ловле, а зимой вязал сети, проводя время в посте и молитве. Через 28 лет по вступлении в монастырь, в 1819 году, ему было дозволено носить рясу, и это глубоко обрадовало труженика. В это же время, в Анзерах, было установлено чтение Псалтири беспрерывно, – и Наум был назначен туда псаломщиком. Уже он в это время считался человеком высокой жизни. Старец пустынник Феофан, о котором у нас будет речь особо, прибыв в монастырь, спрашивал: «кто у вас Наум? Покажите мне его. Он строит себе прекрасную палату». Оба подвижника виделись между собою, но «беседы их остались тайною для других». Через несколько времени монастырскому начальству пришла мысль: так как у Наума нет увольнительного свидетельства от общества, то его следует выслать из монастыря, что и стали, было, осуществлять, но это не удалось. Когда Наума, беспрекословно повиновавшегося, повезли в карбасе, то поднялась сильная буря. Путники возвратились в монастырь, и Наум опять сталь жить, как прежде. По-прежнему он любил уединяться для молитвы. Никогда не мылся в бане, не пил ни вина, ни пива, ни чаю, не носил теплой одежды; у него не было даже сорочки. Он ходил постоянно в своих ветхих рясе и подряснике. Днем он никогда не спал, а по ночам весьма немного, и всегда вставал за час до начала службы и колокольчиком будил соседей. Постелью ему служила доска, а изголовьем полено. Все имущество его состояло из псалтири, да «Лествицы» Иоанна Лествичника. Не имея у себя ничего съестного, он к обеду и ужину постоянно ходил в трапезу, но вкушал мало: вся жизнь его была пощением. В келлии с ним жили петух да кот. «Для чего у тебя петух?» спросил раз о. Наума преосв. Игнатий Олонецкий, любивший, подобно преосв. Варлааму Архангельскому посещать и беседовать с о. Наумом. – «С ним жить, – отвечал он, – полезно, владыко. Как он запоет ночью, вот и вспомнишь апостола Петра, как он гласом петеля пробудился к плачу о своем грехе».

В 1826 году приехал в Соловки из Кирилловского монастыря архимандрит Досифей настоятелем. Он был постриженником Соловецкой обители, вместе с Наумом трудился на рыбной ловле и обучил его русской грамоте. Найдя своего друга изможденным, кроткий Досифей освободил его от всяких трудов и поручил только чтение синодика в церкви препод. Зосимы и Савватия, и возжжение лампад у гробниц препод. Германа и Иринарха. В этом послушании о. Наум провел 27 лет, совершенствуясь в духовной жизни. Только в 1834 году он принужден был выехать из монастыря в Кемь, в виду ревизии, но вскоре возвратился обратно. Знавшие и уважавшие подвижника кемляне выхлопотали ему увольнительное свидетельство от общества, и Наум уже навсегда возвратился в обитель. Как ни скрывался о. Наум, но всем было ясно, что он сподоблен дара прозрения, как показали многочисленные случаи его проявления. Так, один брат похитил у богомольца несколько чаю и, когда это оказалось никому не заметным, пил его с удовольствием. Но вот, с ним встречается о. Наум и к невыразимому ужасу и удивлению, ласково говорит: «А что, брат, ныне чаек попиваешь и теперь его у тебя вдоволь. Да спокойно ли на сердце?» Еще в 1848 г. он говорил братии о войне России с англичанами, а за три месяца до смерти, выходя из Преображенского собора, старец остановился, посмотрел кругом и сказал: «Скоро здесь жарко будет». Действительно, скоро началась стрельба с английских судов. В то же время, отец Наум обладал и даром чудотворения; по его молитве исцелилось несколько больных, но особенно замечателен следующий случай. Соловецкий иеромонах Г., ездивший на богомолье, горько сокрушался, что из-за непогоды ему не удастся быть на празднике преп. Савватия, 27 сентября, и молился св. угодникам; вспомнил и о Науме. Мысленно обратившись к нему со слезами, подумал: «Ты ежедневно находишься во храме св. угодников и пред мощами их читаешь канон: умоли их, чтобы услышали мое желание и удостоили меня торжествовать с вами светлый день их праздника». Прошли сутки, вдруг, после несколько-дневных затиший, подул попутный ветер, и иеромонах благополучно прибыл в обитель к празднику. «Вот, брат, – сказал ему о. Наум, здороваясь, – в самый раз попал домой; в праздник, да к литургии». – «Да, – отвечал тот, – молитвами св. угодников». «Это правда, – заметил старец, – но меня зачем поминал? Вспомни устье Архангельска. Как ты там молился? Я земля и тленье, и какие от меня молитвы? Однако же, никому не говори об этом, пока не умру». Незадолго до смерти о. Наум заболел, но предсказал, что поправится, и действительно поправился. Он до самой смерти не оставлял молитвы и своего послушания. Скончался о. Наум 62 лет тихо и мирно, елеопомазанный и приобщенный, 10 июня, 1853 г.; погребен внутри монастыря близ усыпальницы преп. Зосимы⁷.