Благородная нетерпимость

Семья из Эфиопии перебралась в Израиль. Папа, мама, два братика и сестричка. Африканские иудеи. Однако после переезда случилось несчастье, и дети остались сиротами. Одно из израильских изданий написало о судьбе негритят в надежде, что найдётся семья, которая возьмёт сразу троих – не разлучать же деток! В первый день публикации в редакцию обратилось шестьсот семей – и мне хочется выделить это красным, синим, зелёным, фиолетовым и поставить сотню восклицательных знаков, так я впечатлён! Ещё раз эти цифры: шестьсот семей в первый день захотели взять себе сразу троих детей! Чужих немаленьких детей другой расы! И для службы опеки главной проблемой стали не дети, а необходимость выбора среди такого количества желающих. Это не чрезвычайная ситуация или результат активной пропаганды. Рядовая израильская история. Просто для евреев дети – самое ценное и самое дорогое. И дальше, наверное, должны следовать слёзные восклицания: «не то что у нас», «что у нас за страна такая», «живут же люди». Но я не клинический диссидент и не желчный критик, а Израиль мне симпатичен не только потому, что я из Гомеля. Хорошая у нас страна, и люди у нас хорошие. Просто у нас другой климат. У нас холодно, и реки зимой сковывает лёд. Но страны отличает не только температура воды и рельеф местности, и люди дышат не только воздухом. Жизнь человеческого сообщества определяется ещё одним климатом, который называется нескладным словом «мораль».

Изобретателем морали считают Цицерона. Точнее, он придумал слово. Надо было как-то перевести на латынь греческий термин ethos, означавший «в отношении характера, стиля жизни, поведения, нрава». Так в цицероновском трактате «О судьбе» впервые появляется свежеиспечённое слово moralis, которому предстояло проделать долгий путь в истории европейской мысли, приобретая и теряя на этом пути разные значения и контексты.

Для советского школьника это слово чаще всего означало некий урок, вывод, как в басне Михалкова:

Мораль сей басни такова:

Иной ярлык сильнее льва!

Кроме популярного значения, этот термин имел и свою особую эмоциональную окраску: мораль – это нечто скучное, надоедливое, назойливое, избитое и затасканное. В юности часто слышал, а иногда и сам говорил: «Не читай мне морали». Не будет преувеличением сказать, что нормальные люди вообще это слово не любили и не любят, и не только потому, что оно навевает зевоту и образы старых дев.

Люди порой склонны мстить словам за то, что они не в состоянии передать то значительное, на которое должны указывать. Это значительное настолько велико, что, какое бы слово или образ вы ни взяли, каждое будет не впору и очень быстро «засахарится», станет помехой, постылым посредником. Так случилось со словами «любовь», «добродетель», «благочестие», «дружба», «нравственность» и многими другими. Любое из них указывает на важнейший, жизненно значимый для человека опыт, но из-за частого и неверного употребления слова становятся приторными, лживыми. И без них сложно, и с ними противно – вот мы и мстим словам за наши личные промахи.

Очень часто «мораль» употребляется как синоним слов «этика» или «нравственность», и это вполне корректно. Однако я имею полное право на некое авторское своеволие, поэтому позволю себе нагрузить эти термины разным значением. Нравственность – это закон добра и доброты, который естественно присущ каждому человеку. Мораль – это нравственность, только уже не в личном, а в её общественном измерении, нравственность человеческого общества, единого общечеловеческого организма. Нравственность – личное измерение морали, мораль – общественное измерение нравственности. Этика – философская рефлексия по поводу морали и нравственности.

Для меня мораль и нравственность – это пространство бессознательных этических реакций человека и общества. Когда эти реакции осознаются, рефлексируются, отражаются в сознании, они становятся этикой. Этика – это мораль и нравственность, отражённая в области сознания. Этика – это мораль и нравственность, ставшие предметом мысли, обобщения, анализа.

– Ну вот! Начались «морали»!

– Куда же без них?

Это сильное и, возможно, не очень корректное упрощение, но без него никак нельзя, потому что оно имеет отношение к жизни, и вот с какой стороны.

Мораль – это нравственный воздух общества, атмосфера, в которой мы живём и движемся. Мы не просто «дышим» моралью, но и мораль «дышит» нами, она ставит границы, задаёт характер поступков, допустимых реакций и общественных навыков. При этом только единицы имеют желание изучать этот «воздух», подвергать сомнению его границы, сопротивляться ему, влиять на него, освежать атмосферу.

Воздух морали изменчив, и я хорошо помню время, когда дышалось по-другому. Атмосфера, в которой прошло моё детство, – это кислород советской морали. Лучшим описанием химического состава, которым мы дышали, была песня, озвученная бодрым голосом Толкуновой:

Жила к труду привычная

Девчоночка фабричная,

Росла, как придорожная трава.

На злобу не ответная,

На доброту приветная,

Перед людьми и совестью права!

Люди, которые пели такие песни, больше всего ценили правду и справедливость, поэтому честность была одной из высших добродетелей. Это были люди идейные, но при этом – люди труда. Они действительно крепко трудились, и у меня перед глазами их честные рабочие руки. Как-то наша соседка рассказывала моей маме, как забраковала жениха:

– У него руки, как у девчонки, белые, гладкие – аж противно!

Человека оценивали по рукам! Причём жили не по заветам ленинской морали, она была чем-то абстрактным, жили так, чтобы было по-людски – вот то самое слово!

Перед людьми и совестью права.

Давно замечено, что русские люди не любят читать юридические документы. Это пытка для рядового человека! Нам ближе и понятнее решать вопросы по-людски, а это и есть этика естественного закона, написанного в сердце, о которой говорил апостол Павел в Послании к Римлянам, закона, который говорит голосом совести – к ней советский человек и апеллировал. И что самое удивительное, к ней апеллирует и Христос, когда описывает Страшный суд в знаменитой 25 главе Евангелия от Матфея.

Это описание для нас тем более важно, что его озвучивает непосредственно Сам Судья, а Он говорит, что спрашивать будет не о вероисповедании, расовой принадлежности, политических взглядах, эстетических пристрастиях, и, более того, Он не будет судить по кодексу Десяти заповедей, что есть совершенный скандал! Трибунал самый простой: голодного накормил? Жаждущего напоил? Бездомного приютил? Больного посетил? Это всё можно заменить вопросом: ты поступал по-людски, по-человечески?

Христос будет судить не по библейским законам – ни по ветхозаветным, ни по новозаветным, ни по церковным канонам. Он взывает к естественному закону нравственности, написанному в сердце каждого человека. Однако даже нравственно одарённый человек не может не дышать тем воздухом морали, которым дышит его окружение.

При всех достоинствах советской морали, она накапливала свои яды, и однажды их стало так много, что люди буквально начали задыхаться в этой атмосфере.

Мораль – это сфера поступков, их оценки, терпимости к пределу допустимого и порицания недопустимого.

Однажды я исповедовал одну даму, которая просила меня задавать ей вопросы.

– Воровали?

– Мы не воруем. Мы берём. Это банки воруют. А мы берём.

Ещё один из вариантов:

– Воровали?

– У людей – нет.

Ответ предполагает, что у государства или, в наше время, у организации можно. То есть единый климат морали был таков, что возможность воровства не только не порицалась, но к концу восьмидесятых годов даже одобрялась и ставилась в пример: человек умеет крутиться. У меня был приятель, который умудрился стащить дорожный знак и спрятать его на даче. Он не смог объяснить зачем, но был убеждён, что раз можно унести, значит, надо. Несли всё, что попадалось, и священное по-людски было подвергнуто незаметной редакции.

Всё это я разбираю не с тем, чтобы оправдать или опорочить советский строй. Просто мы дышим воздухом морали, химический состав которого формировался в том числе и в годы советской власти, и когда мы сегодня обсуждаем проблемы церковной жизни, не надо забывать, что внутри церковной ограды тот же моральный воздух, которым дышит всё общество, нам никуда не спрятаться. Выход только один – активно влиять на состав моральной атмосферы.

Почему у нас с таким трудом развиваются церковные общины? Приходская жизнь пестра и активна, а общины всё нет. О внутри-церковных причинах говорят много, но забывают о том, что мы не изжили некоторые поздне-советские яды. Спокойная и предсказуемая жизнь в Советском Союзе воспитала народ-ребёнка, привыкшего к роли пассивного и послушного стада. Народ, потерявший навык к самоорганизации, утративший один из важнейших социальных рефлексов – работу в команде. А это уже моральная инвалидность, «иконой» которой, как ни странно, стал футбол. Группа талантливых игроков, которые не умеют работать вместе, сообща, команда одиночек. И дело вовсе не в футболе, над которым так жестоко все потешаются. Всё наше общество – команда одиночек, а потому и Церковь наша – команда одиночек. Если даже священники не интересны друг другу, чего вы ждёте от прихожан?

У нас любят ругать церковные власти, которые собирают людей по разнарядке. Это отвратительно. Но это не вся правда. Мы не умеем собираться. У нас атрофирована воля и потребность быть вместе. И теперь нужно крепко всем трудиться над тем, чтобы воспитать в обществе этот важнейший из социальных навыков.

Везут меня в машине. Стоим в пробке. Водитель открывает окно и выбрасывает пустую банку.

– Что вы делаете?

– А что? Я налоги плачу. Пусть убирают.

Но ведь это наша земля! Как же я могу жить на этой земле и гадить? Мне бывает так больно заезжать в лес, особенно летом, и видеть настоящие горы мусора, оставленные, на самом деле, неплохими людьми, которые даже не чувствуют, что совершают преступление. Не перед законом. Перед совестью. И каждому человеку следует вырабатывать благородную нетерпимость к таким вещам.

Мы терпимы к грязи вокруг нас, к мусору, бурьяну вдоль дорог, уродливым зданиям, но так не должно быть. Эта грязь не уйдёт с принятием нужных законов. Чтобы появился закон, воздух морали должен накалиться от благородной нетерпимости к этой грязи.

Мы терпимы к самодурству, к показухе, к вранью и пошлости. Надо не стесняться выражать своё порицание, кто бы себе ни позволял такие поступки. Политик врёт, ругается матом, жестоко оскорбляет оппонентов, и это не от темперамента, а потому что мы позволяем ему. Надо выработать благородную нетерпимость к подобным вещам, чтобы человек понимал, что от него все отвернутся, если он позволит себе такое.

Коррупцию не одолеть только страхом тюрьмы и конфискации. В обществе можно воспитать благородную нетерпимость к взяточничеству, кумовству, лакейству, потому что мораль – это не только воздух, который мы вдыхаем, но и наши выдохи, каждый из нас влияет на состояние климата, и самой малой возможностью воздействовать на него нельзя пренебрегать. Нужно так жить, чтобы одно упоминание о том, что можно за деньги заказать диссертацию, было чем-то предельно неприличным, даже в голову не приходило.

Насилие в семье, пьянство напоказ, безразличие к несчастным, особенно к детям и старикам, хамство – это всё лечится. Но в этой борьбе важен каждый человек, каждый голос, каждый «вздох» благородной нетерпимости.

Мораль – это дело, касающееся каждого человека, потому что мы дышим одним воздухом, нам никуда от него не скрыться, не спрятаться. Нельзя выделить закрытую линию кислорода лично для вашей семьи, а потому нельзя терпеть, если кто-то отравляет воздух, которым дышите вы и ваши дети. В Писании есть гениальные слова:

Парение похоти пременяет ум незлобив (Прем. 4:12).

Здесь говорится о том, что воздух морали полагает границы как греху, так и святости, и если вы не собираетесь бежать в пустынную келью, вам надо позаботиться о составе этого воздуха. Это вопрос жизни и смерти. Буквально.

История с израильскими негритятами – это одна из проб воздуха морали, которым дышит общество, на треть состоящее из бывших советских граждан. Если им удалось оздоровить моральную атмосферу своей страны, и у нас тоже всё получится. Работы много. Каждый труженик на счету.