Глава 8. Духовные делания христианина

До сих пор шла речь большей частью об отрицательной стороне аскетики: как беречься от впечатлений, помыслов, пожеланий и дел греховных, как уклоняться от зла. Надобно сказать теперь и о том, как сотворить благо (Пс.33:15), то есть об аскетике положительной, о духовных деланиях.

После обращения человека ко Христу, после получения первого опыта возбуждающей благодати в сердце нашем должна возгореться Божественная ревность – постоянное стремление во всякий день и час хотя бы как-то приблизиться к Богу, делать угодное Ему и избегать неугодного. Эта ревность, повторим, подается свыше, но от нас требуется ее не потерять и не растратить впустую. Тогда она становится основою всей духовной жизни. Поясним это сравнениями. Может быть, ты видел, как сплавляют лес по реке. Впереди плота непременно движется буксир, придающий плоту еще маленькую скорость относительно течения воды. Это опережение течения необходимо для управления плотом, потому что судно становится неуправляемым, если совсем не движется относительно воды. Когда рассчитывают авиационный двигатель, какую тягу ему должно развивать, то непременно берется некий запас по сравнению с простым, горизонтальным, крейсерским режимом. Без этого избытка тяги самолет не взлетит и не будет способен маневрировать.

Когда экономисты планируют какое-то производство и стоимость продукции, они никак не могут ограничиться тем, чтобы выручка только покрывала все возможные расходы. Должен быть непременно некий запас – прибыль, даже если она не рассматривается как самоцель. Без излишка невозможно будет даже простое воспроизводство, оно остановится, если не будет получать дополнительных дотаций.

Подобно сему и наша жизнь духовная, наше спасение будет невозможно, если мы ограничимся только десятью заповедями в их буквальном понимании, если мы просто установим режим своей жизни, будем избегать только грубых грехов, регулярно ходить в храм, соблюдать посты и так далее. Все это необходимо, но недостаточно. Христианский режим не во всем подобен простому течению плота по реке, крейсерскому полету самолета, а равно и нерентабельному производству, годному лишь на покрытие собственных расходов. Человек, настроивший свою духовную жизнь на некий заданный минимум обрядов и порядков, вполне довольный ими и не ищущий более углубленного приложения душевных сил к духовным делам, в сущности, закрывает сам себя от пастырского руководства и даже от Божия водительства.

И если на реках встречаются повороты, мели и пороги, если в полете бывают чрезвычайные режимы, а в производстве – кризисы, то тем более в духовной жизни безмятежное дремание на некотором достигнутом внешнем порядке – дело просто невозможное. Спокойствие приведет к поблажкам себе, те в свою очередь к самоугождению, ко оживлению страстей и далее к грубым греховным падениям, от которых не спасут внешние порядки жизни.

Ревность по Богу и есть необходимый «избыток тяги». Горячая ревность о богоугождении способна поднять человека из падения, а спокойное дремание непременно приведет, выражаясь языком Златоуста, к кораблекрушению в пристани. Духовной ревности ждет от нас Сам Спаситель, и не случайно в Евангелии Он сравнивает ее с пламенем: Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! (Лк.12:49).

А вот что пишет святитель Феофан о том же предмете, как принятие благодати должно сочетаться с нашею ревностью:

«Душа грешная нравственно расслаблена, но когда принимает в себя Господа, чувствует в себе духовную крепость и силу, то есть ощущает в себе воодушевленную ревность о всяком добре... И всегда мы делаем понемногу добро; но делаем, когда оно само, так сказать, попадется под руки, и в исполнении не требует пожертвований и особых усилий. Но тут возраждается сильная энергия с направлением всех помышлений, желаний и намерений на одно богоугодное, что выражается не только живостию, но и некоторою неудержимостию в трудах доброделания и благочестия... Так должно быть во всяком причастнике Христовых Тайн» (Слова к говеющим о покаянии и причащении, 25).

В чем же конкретно должна выразиться наша благоугодная ревность? Для начала плоту нужно отчалить от берега, а самолету взлететь. Обратившемуся ко Христу еще предстоит наладить православный церковный режим жизни, предстоит одолеть хотя бы грубые греховные привычки, у кого они имеются: курение, рукоблудие, сквернословие, пристрастие к компьютерной игре, рок-музыке, скверным зрелищам и чтению и т. п. Вот первая точка приложения Божественной ревности. Ведь ревность эта и есть по сути постоянное напряжение произволения на добро.

Затем ревность должна браться и за собственно христианские дела, которым практически нет конца и предела. Это и святоотеческое чтение, и изучение церковной службы, обучение себя внимательной молитве. В этих деланиях оценка уже достигнутого всегда должна не слишком отличаться от нуля. Ибо даже апостол Павел пишет о себе: Я не почитаю себя достигшим (духовного совершенства – с. Т.), а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп.3:13–14).

Постоянное побуждение себя к покаянию и к милостыне также немыслимо без ревности о спасении. Наконец, есть и творческие дела во славу Божию для тех, кто к ним склонен, вроде иконописи, педагогической, проповеднической деятельности, побуждением к которым должна быть именно Божественная ревность. Но это разговор будущий.

Главный побудительный мотив правильной духовной ревности – это страх Божий. Он растет вместе с ревностью, или же они вместе гаснут и затухают в человеке. Страх Божий – чувство глубокое и обширное. На разных стадиях духовного роста под ним могут пониматься несколько различные вещи. Но самое первоначальное и простое проявление страха Божия таково: это глубокое убеждение в том, что христианин никоим образом не хозяин своей судьбы. Даже когда он что-то планирует или предполагает сделать, идя против совести, то его расчеты не сбудутся и планы рухнут, а последствия могут быть весьма тяжкими и непредвиденными. Бояться наказаний вечных мы начинаем далеко не сразу, и далеко не все вообще хотя бы раз в жизни испытали страх геенны огненной. Зато временные наказания в этой жизни случаются и бывают очень чувствительны. Так вот, первая стадия страха Божия и заключается в постоянном учете Промысла Божия, как наказующего непрогнозируемого фактора нашей земной жизни. Жаль, что хотя бы такой вид спасительного Божия страха приходит только с некоторым опытом, а юные души обычно не имеют его вовсе.

Это подобно тому, как ребенок не боится ни пламени, ни удара электротоком, ни высоты до тех пор, пока не получит самого малого опыта. Но если такой спасительный страх Божий в душе появляется, то он поистине становится началом премудрости. Человек, боящийся Бога, хотя бы в названном самом примитивном смысле, уже проявляет начатки настоящего ума, который не зависит от количества приобретенных знаний или игровой сообразительности.

Вот простые примеры. Родион Раскольников, собираясь на преступление, Бога не боялся и мысли имел самые безумные. Он рассчитывал, кому принесет облегчение и как распорядится захваченными сокровищами. Но совершенно не учитывал самого главного: что его духовно-нравственное состояние после убийства станет уже совсем другим и что в таком состоянии он нисколько не будет способен каким-то образом осуществить свои планы.

Девушка мечтает устроиться в рекламную фирму. Ей говорят, что это дурная затея и что ничего хорошего из этого не выйдет. Но она Бога не боится, Промысл Его не принимает во внимание, и потому ей кажется, что она добьется всего того, что обещают работодатели. Итог получается плачевный: разбитая жизнь, ранняя старость, собственная надменность и озлобленность на весь свет и глубокое ощущение собственной ненужности. В чем причина? В том, что не хватило страха Божия (или, что тоже самое – ума) понять, что на греховном пути непременно изменится и собственный характер, и вкусы, и интересы, и мечты, и настроение – и всё, конечно, не в лучшую сторону.

В этом смысле совершенно ложное, обманчивое отношение к жизни формируют детективные повести, типа похождений Шерлока Холмса. Там прививается совершенно механический взгляд на жизнь. Читателю кажется, что очень нетрудно подражать этому фантастическому железному герою, у которого если и проявляются еще изредка какие-то сантименты, то лишь на краткий миг и без всякого влияния на его поступки. Между тем действительная жизнь совершенно не такова. Реальное соотношение между преступлением и наказанием протекает гораздо ближе к сюжету Достоевского, нежели Конан Дойля. Объясняется это тем, что первый боялся Бога, а второй был лишен этого страха.

Следует помнить, что описанное чувство – лишь самая простейшая форма страха Божия, обучившись которой и поумнев, христианин начинает опасаться и того, что ожидает нас после смерти. Научившись тем самым покаянию, он приобретает так называемый у святых Отцов страх раба. После первого опыта настоящих благодатных состояний подвижник обретает страх наемника – опасение утратить стяжанное сокровище благодати за безпечность. Лишь после сего, как говорят Отцы, приходит страх сыновний – боязнь прогневать Бога лишь из одной любви к Нему. Состояние, признаемся честно, нам вовсе незнакомое, хотя известны разные подделки под него.

Возбужденная страхом Божиим горячая духовная ревность (ее следует отличать от душевной ревности не по разуму, движимой тщеславием) есть надежная защита от искушений вражиих. Диавол пережидает минуты нашего духовного подъема, потому что в это время мы внимательны к себе, ему же требуется от нас безпечность ко всему духовному. Будь постоянно ревностен – и он не посмеет приблизиться к тебе.

Средство же для постоянного поддержания ревности именуется трезвением и включает в себя общий режим, о котором уже много было сказано. Полезно чтение святых Отцов, особенно аскетических писателей. Читай их труды почаще, хотя бы понемногу. Творения святых Отцов настраивают и нас на их духовный уклад, что побуждает, с одной стороны, к смирению, чтобы мы не мечтали о себе, а с другой стороны – к стремлению хотя бы что-то исправить в своей душе. Таким образом крепнет наша духовная ревность.

Рядом с ревностью идет еще одно важное аскетическое делание – память смертная. Она тоже хорошо поддерживается аскетическим чтением, но еще лучше житейским опытом и наблюдениями, связанными с болезнями и смертью. Умирают не только старые люди, но и молодые, и своего часа не знает никто. А если бы знали мы наперед, когда должно нам предстать на суд Божий, то уж наверное стремились бы накануне этого удержаться от греха и прилежать делам Божиим.

В христианах прошлых веков поражает отсутствие страха смерти или по меньшей мере слабость этого страха по сравнению с нынешним временем. Удивительным безстрашием отличались не только святые, монахи и воины, но и простые люди, даже женщины. И это, конечно, потому, что христианская вера воспитывала ощущение безсмертия, и радость будущей вечности проникала глубоко в человеческую душу.

В молодости хочется подольше пожить на земле. Но жизнь дается на добрые дела и на покаяние в злых. Так и должно относиться к каждому пережитому году и дню. Лучше прямо просить у Господа: даруй мне еще некоторое время жизни, чтобы успеть мне совершить хотя бы что-то во славу Твою и научиться покаянию.

Мысль об окружающей жизни, о том, куда движется весь мip, еще быстрее обучает нас памяти смертной. Следует только трезво оценить экологическое состояние планеты и нравственное состояние общества, какими они были недавно и теперь, чтобы все мечты о светлом будущем человечества быстро рассеялись. Христианину, впрочем, не должно впадать в отчаяние, ведь все эти бедствия за многие века предсказаны были Христом и Его апостолами, которые изобразили в Священном Писании последние времена в самых трагических красках.

Память смертная не есть панический ужас смерти. Она есть лишь верная оценка земной жизни и ее временных благ. Эти блага для помнящего последний час суть не более, чем пища червей, равно как и тело наше, пользуещееся ими. Безудержная же погоня за тленным и временным влечет за собою суровый ответ в день Суда.

И Священное Писание, и святые Отцы, и богослужебные песнопения часто сравнивают земную жизнь с торгом. На довольно краткое время нам даются блага земные, служащие для нужд тела и для низших потребностей души. Это все, что только и существует для людей неверующих: «уровень жизни», богатство, слава, почести, образование, приобщение к культуре, круг друзей – короче, все, что отбирает у человека смерть. Но есть и другие ценности, над которыми смерть не властна – это вера, добродетель, богообщение, святость. Пока мы в теле, они едва ощутимы, и причиняют более страданий, нежели утешения. Но после смерти они служат основанием и залогом блаженства вечного.

И вот между двумя этими большими группами благ, вверенных Богом человеку, каждый из нас самим фактом своей жизни совершает как бы торговый обмен: одни блага меняет на другие. Направление обмена зависит от нашего выбора. Мы можем променять временное на вечное, можем поступить наоборот, можем, наконец, и растратить временные блага впустую, не приобретая вечных.

Господствующее в наше время духовное настроение общества всеми силами пытается склонить нас к благам временным. Нужно с детства помнить, что стяжание этих ценностей идет всегда за счет потери сокровищ вечных. Богу и мамоне. Богу и собственному комфорту, Богу и человеческой славе одновременно работать невозможно. Всегда одно служение будет совершаться за счет другого.

Развитие в человеке памяти смертной обезпечивает постоянное и столь необходимое нам падение курса временных благ на этой жизненной бирже. Память смертная обезценивает и богатство, и славу, и удовольствия. В неменьшей степени тому же способствует правильная оценка мipoвогo развития, показывающая, что все ресурсы земли на исходе, что конец этого мipa близок, а потому счастье не может заключаться ни в чем скорогибнущем.

Впрочем, ясно было это верным рабам Христовым во все времена. Замечательно сильно передал нам это настроение святитель Иоанн Златоуст, у которого тяга к благам Небесным и презрение к временным дышит буквально в каждой строчке. Любящий Златоуста, несомненно, вскоре полюбит и Небо.

Вообще говоря, не только святоотеческая, но и просто художественная христианская литература, начиная от сказок Пушкина или Андерсена и кончая романами Достоевского, постоянно преподает нам тот же самый урок: меняйте временное на вечное, жертвуйте земным сокровищем ради Небесного. Просто нужно и нам самим понимать такие уроки, делать к тому мысленные усилия, воскрешая в себе память смертную.

Без своих собственных усилий, дополняемых благодушным перенесением попущенных от Бога скорбей, христианину спастись невозможно. Однако в нашей власти состоит до некоторой степени возможность ослабить скорби невольные – если мы с радостью принимаем на себя труды и лишения добровольные, ради Царства Небесного. Так должна бы закаляться наша душа, добавляя к памяти смертной память крестную, то есть готовность на разные страдания и скорби.

Опыт показывает, что наш духовный рост, если и осуществляется, то большей частью в периоды скорбей. Время же спокойное и благоприятное мы используем гораздо безпечнее. Стремись нагружать всякий свободный час каким-либо трудом во славу Божию. И Бог, видя твою ревность и внимание, не возложит на тебя тяжелых внезапных скорбей, ограничив тебя лишь теми произвольными скорбями, которые ты сам принимаешь на себя. Берегись и другой опасности – превозношения. Это единственный вор, который может украсть сокровище некрадомое прямо с Небес. И если мы одновременно и делаем, и разрушаем, и накапливаем, и попускаем вору грабить накопленное, то Бог врачует наше неразумие, смиряя нас невольными и тяжкими скорбями.

Всему этому тебя очень скоро научит собственный опыт, если, конечно, ты дашь в сердце своем хотя бы какую-то цену благам вечным и нетленным.

Центральное и важнейшее духовное делание христианина – молитва. О молитве у святых Отцов написана, вероятно, большая часть сочинений.

По этой причине нам можно быть краткими в этой главе. Мы остановимся лишь на самых предначинательных замечаниях, которые большинство Отцов просто подразумевают, но особо почти не оговаривают.

Прежде всего, должно делать различие между тем, что принято называть собственно молитвою, и псалмопением. Под молитвою подвижники обычно подразумевают краткое, многократно повторяемое со вниманием молитвенное воззвание (например, Иисусова молитва). Все остальные молитвенные правила, содержащие различные длинные связные тексты: церковные службы, каноны, акафисты, утренние и вечерние молитвы, собственно Псалтирь, – именуются псалмопением.

Эту разницу нужно помнить при чтении произведений святых Отцов о молитве. Святитель Игнатий, особо отметивший такое различие понятий, указывает тут же, что молитвенному деланию обучали лишь хорошо привыкших к внимательному псалмопению. Освоившие псалмопение и привыкшие к нему именуются впредь при разговоре о собственно молитвенном делании новоначальными. Таким образом, новоначальные богомольцы суть не только что обратившиеся ко Христу, а уже освоившие в какой-то степени псалмопение, то есть содержательную часть молитвенной сокровищницы Православной Церкви.

Это не означает, что миряне не должны заниматься Иисусовою молитвою. Это указывает лишь на правильный порядок молитвенного делания.

Душа молитвы – внимание. Научишься ему – можешь считаться новоначальным. Во время молитвы часто мысли мечутся во все стороны, так что собрать их вместе и устремить к Богу бывает нелегко. Какие есть к тому средства?

Первое, конечно, хранение чувств, ограничение впечатлений, пребывание в уединении, на природе, в богомыслии. Чем больше на протяжении дня забот и впечатлений, особенно суетных, тем больше посторонние помыслы будут мешать молитве.

Второе – это настрой на молитву. Святые Отцы советуют перед началом молитвенного правила подумать о себе: кто такой я, окаянный грешник, и к Кому собираюсь обратиться с прошением! Можно вспомнить о тех, кто, по слову Пророка, приближается ко Господу лишь устами, а сердцем далече отстоит от Него (Ис.29:13), и что такое богопочитание отвергается Самим Богом. Можно, на минутку сосредоточившись, сказать себе: сейчас приступаю к важнейшему делу своей жизни – к молитве, надобно быть внимательным. Такое кратковременное напоминание себе о важности молитвенного внимания не пропадет даром.

Третье средство для молитвенного сосредоточения – обновление молитвы и внешней обстановки ее принесения. Наше внимание невольно притягивается ко всему новому и рассеивается на всем однообразном. Поэтому, если при повторении одного и того же молитвенного правила внимание постоянно рассеивается, можно предпринять следующие меры.

По совету с духовником можно изменить или расширить свое правило – разумеется, в допустимых рамках. Например, вместо вечерних молитв иногда читать повечерие, великое или малое, а вместо утренних – полунощницу. После того как вечерние и утренние молитвы от постоянного употребления запомнятся наизусть, желательно чередовать их чтение: то про себя, то вполголоса; то по книге, то без нее; то в одиночку, то совместно с верующими членами семьи. Хорошо бы ввести в ежедневное правило Псалтирь или каноны.

Пока Молитвослов таким образом будет осваиваться, ум сам собою станет собираться на читаемом, смысл которого еще не ясен, еще не запомнился. Но с годами весь церковный обиход молитвословий постепенно «приедается» и сам собою внимания уже не собирает. Хорошо бы к тому времени приобрести самый полный церковный молитвослов – Октоих и каждый день читать из него каноны соответствующего гласа и дня недели. Впрочем, такое приобретение можно посоветовать тому, кто более или менее знаком с чтением и пением на церковном клиросе. Такой сам с помощью духовника разберется) как можно в келейном правиле использовать Октоих.

Таковы в общих чертах внешние средства повышения молитвенной сосредоточенности. Нет спора, они недостаточны, мысли могут продолжать разбегаться туда и сюда и никаким внешним приемом их не соберешь. Нужно, чтобы было желание молиться, тогда и внимание появится само собою, как дар свыше.

Впрочем, ждать молитвенного настроения – значит ждать у моря погоды. Часто оно не станет нас посещать, а потому долгое время молитва будет как бы подневольным трудом, к которому нужно себя принуждать, как и ко всякому иному доброму делу.

Иногда, в час особой духовной потребности и нужды, можно дать волю своему молитвенному чувству и помолиться своими словами, хотя бы нескладными, но зато идущими от глубины души. Такая молитва, конечно, бывает образцом в смысле внимания и соединения ума и сердца в едином порыве ко Господу. Однако вводить такую собственную молитву в постоянное правило не стоит, чтобы не приучаться сочинять себе молитвенное настроение. Если сердце холодно, нужно согревать его, а не воображать его горячим. Всякая подобная неискренность и сопряженное с нею самолюбование – это путь к прелести. Потому своими словами следует молиться, лишь когда молитва сама рождается в сердце.

Это же предостережение касается и краткой молитвы (Иисусовой). Трудность ее в том, что она поначалу кажется весьма сухою, не дает простора мыслям, мечтам и впечатлениям; а потому неопытный, повторяя ее, зачастую и не пытается удержать внимание на ее прямом и кратком смысле, но пробегает мыслями всю свою жизнь и весь свет вдоль и поперек. Даже если это не какие-то посторонние праздные мысли, а настоящие молитвенные воздыхания о разных лицах и об их разных потребностях, – им не место в Иисусовой молитве. Всякая молитва своими словами дает какое-то утешение в первый момент, пока молитвенное обращение было искренним, но вообще говоря, такой подход к Иисусовой молитве нужно оставить, чтобы она не стала чувственной, мечтательной, искусственно разгорячающей кровь, а не дух. Святые Отцы намеренно сократили молитвенное прошение до нескольких важнейших слов, чтобы на них сосредоточить внимание ума и сердца.

Что же еще сказать об Иисусовой молитве? Только самый первоначальный совет святых Отцов. Например, святитель Игнатий рекомендует начинать по полсотни или сотне молитовок в день (с поклонами, перед иконами; краткая молитва где-то между делом хороша, но в счет не идет). Главное здесь и самое трудное: сосредоточить ум на прямом и кратком смысле этих слов; просить только того, чтобы Господь Иисус Христос помиловал грешника – и все. Со временем к вниманию ума должно прибавиться и внимание сердца.

Но здесь нам следует уже остановиться. Кто научился внимательному псалмопению и пробовал молиться Иисусовой молитвою, тому пусть станут наставниками святые Отцы, сказавшие весьма много о молитве из собственного богатейшего опыта. Желательно таковому найти и живого опытного духовного руководителя, если это еще возможно в наши времена.

Вспомним напоследок важнейшее предостережение современного искусного продолжателя святых аскетов – иеромонаха Серафима (Роуза). Говоря о молитвенном делании, он часто подчеркивал, что оно должно соответствовать общему духовному уровню молящегося и его образу жизни. Для монахов одни требования, для семейных другие. Есть разница между стариками и юношами, между сельскими жителями и горожанами, между начальниками и подчиненными.

Когда этого не учитывают, доходит до курьезов. Так, по благословению одного «старца» его духовные дочери, стоя за прилавком в магазине, «накручивали» в кармане четки и очень гордились, что читают в день по тысяче и по две тысячи Иисусовых молитв. Рассказывать о своих героических молитвенных подвигах им, видно, не запретили. Хотя казалось бы, первое и очевидное требование к желающим большого молитвенного подвига: уйти из торговой системы, насквозь пропитанной ложью и воровством, и научиться не болтать о своих достижениях духовных.

Другой пример. Игуменья за какую-то провинность ставит пожилую монахиню на тысячу земных поклонов. Наказанная молится Иисусовой молитвою, а стоящая рядом сестра «за святое послушание» считает поклоны по четкам. Это уже, конечно, не молитва и не курьез, а просто изуверство, но нужно заранее иметь обученные чувства, чтобы, столкнувшись с подобным типичным примером современной «аскетики», не пойти на поводу распространенных заблуждений.

Говоря обо всех аскетических деланиях, мы ведем речь лишь об их человеческой части – о наших собственных усилиях, но при этом мы никогда не забываем, что усилия эти могут что-то значить лишь при Божественном вспоможении. И трезвимся, и смерть помним, и скорби переносим, и молимся мы не сами собою, но с помощью Божественной благодати. Без нее все усилия пропадут даром, хотя верно и. обратное, что и без усилий наших практически никогда не подается благодать.

Это правило относится и к такому важнейшему делу, как покаяние. Оно первое для христианина, ибо составляет главную идею и самый смысл нашего обращения, оно же и среднее и последнее – как свидетельствуют о покаянии святые аскеты. Только предмет и характер покаяния со временем меняются.

Начинаем мы с покаяния в таких делах, которые явно обличают совесть и вопиют к Небесам. Их не нужно напоминать обратившемуся, для него, как правило, они понятны сами собою. В первую очередь, обратившемуся становится ясно, что доселе он жил безбожно, хотя, может быть, «признавал Бога в душе», что по сути мало чем лучше прямого безбожия. Затем и другие грехи, тревожившие совесть, начинают вспоминаться и будить покаянные чувства.

Итак, первое – это покаяние в греховных делах. Дела такие, впрочем, христианин творит не всю жизнь. После обращения хотя бы самые грубые страсти и беззаконные привычки он должен бросить сразу же, что обычно и бывает. (Возвращение же к таким порокам, если оно случается, означает, как правило, и конец христианской жизни.) Но память о прежних преступлениях против Бога и совести не должна исчезать совсем. Бывают такие грехи, о которых стоит помнить до самой смерти, лишь бы такое воспоминание было всегда растворено надеждою прощения. Пример в этом нам показывают первоверховные апостолы Петр и Павел, до самой кончины не забывшие: первый – своего отречения, а второй – своей вражды к христианам до обращения. Подобно тому и преподобный Моисей Мурин, бывший когда-то разбойником, до самой смерти не забывал своего греха, ради прощения которого добровольно принял мученическую смерть. И преподобная Мария Египетская после достижения самых вершин святости не забыла своей молодости и до самой кончины почитала себя скверной блудницею. Таких примеров в житиях святых немало.

После первой исповеди и покаяния в своих злодействах приходит и сокрушение в постоянных поблажках своим страстям, в том, что именуют «мелкими» повседневными грехами. Если первое покаяние не требует учителей, ибо совесть обличает суровее палача, то для постоянного пребывания в покаянии требуется постоянное наставление и самонаставление; нужна регулярная внимательная исповедь. Без нее христианин сначала уживается со своими страстями, мирится с ними, а затем начинает любить их, отвращаясь от Бога.

Чтобы этого не случилось, нужно хорошенько усвоить, а затем почаще приводить себе на память, что евангельские заповеди Господа Иисуса Христа не сводимы только к десяти Моисеевым запретам. Строго и буквально выполненное Десятословие – это та самая праведность книжников и фарисеев, которая никогда не введет человека в Царство Небесное. Христос дал нам переосмысленное Десятословие, и только в таком расширенном и духовном виде оно становится руководством для тех, кто отличает христианство от иудейства. Так, например, запрещено убивать, но Христос повелел не гневаться всуе, то есть бороться со страстью гнева. Запрещено блудить, а Христос заповедует бороться с самыми пожеланиями блудными. Запрещено воровать чужое, а Христос обещал осудить простое немилосердие, если кто не хочет поделиться своим. И так далее.

Одним словом, жизнь по Евангелию – это не только очищение рук от грязных дел, но и очищение сердца от грязных чувств, ума – от грязных мыслей, а воли – от нечистых желаний. Если мы только на запрещенные дела станем обращать внимание, то это будет означать возврат из Церкви в синагогу, от духа к плоти, от Христа к законникам и фарисеям.

Вот нам на будущее непрестанный источник слез духовных и покаяния: неисправленная душа во всех трех ее силах, постоянная нечистота нашего сердца не только в греховных, но даже и в добрых с виду проявлениях. Кроме того, готовясь к исповеди, следует вспоминать не только о том, что сделали дурного, но и о том, чего не сделали доброго, хотя имели к тому силы и возможность. Разделяя овец от козлищ на Суде Своем, Христос обвиняет последних не в их преступлениях, а в их преступном бездействии. Этого нельзя забывать.

Итак, следует почаще просыпаться и приходить в чувство. Одно для этого хорошее средство: регулярное чтение Слова Божия и святых Отцов.

Если же мы это хорошее средство не применяем, остаемся к своей душе невнимательными, кажемся себе вполне хорошими, сравниваем себя с какими-нибудь явными грешниками, то Господь зачастую применяет к нам и более суровое средство, чтобы мы познали свою немощь. Так, Он попускает нам какие-то крупные греховные падения за нашу самонадеянность и безпечность. Приходится оплакивать уже не саму страсть, а порожденное ею злодейство. И мы возвращаемся обратно к точке своего обращения, только уже с большими духовными потерями.

Таковы первые две ступени богозаповеданного плача и покаяния. Это делание духовное, оживляемое Божественной благодатью. Следует помнить отеческое выражение: не плач приходит от слез, а слезы от плача. Здесь плач – это наше собственное сердечное сокрушение, плод душевных усилий, а слезы – благодатный дар утешения за него. Сокрушение необходимо, и мы должны над ним работать, благодать же подается в ответ на наши усилия.

Впрочем, во время обращения или после него случается, что благодатные слезы опережают собственное сокрушение о грехах, чтобы дать человеку лучше прочувствовать свою греховность и тем самым понудить его к покаянию.

Третья, может быть более высокая ступень духовного плача, которую мы обычно мало знаем по себе, но встречаем в писаниях святых аскетов. Это плач Адамов о своей падшей природе, о разобщенности с Богом, о неспособности восходить к предметам духовным. Пребывание в таком плаче предполагает достаточный духовный уровень, некоторое опытное познание благодати, познание и промыслительного лишения ее. Пребывание в таком плаче невозможно для страстных, во всяком случае, в период возмущения страстями. Впрочем, и здесь не станем переходить свою меру и меру читателя. Кто узнал по себе, о чем идет речь, тот имеет более совершенных святых наставников и уже не нуждается в нашем совете. Кто не узнал, пусть почитает, например, аскетическую лирику святителя Григория Богослова или святителя Игнатия Брянчанинова.

Надлежит теперь сказать немного о слезах не духовных, а душевных, более частых и легких, более естественных, но менее ценных пред Богом. Без них, впрочем, жизнь не прожить, и в большинстве случаев они скорее добры, нежели дурны.

Если слезы духовные, о которых шла речь, это признак живого духа, то эти слезы свидетельствуют о том, что в человеке живо его сердце. В первую очередь это слезы страдания (в которых ничего доброго еще нет), затем это слезы радости и, так назовем их, слезы умиления. (Хотя у Отцов под умилением чаще понимается плач Адамов, о котором мы только что сказали, но просто трудно подобрать более подходящее именование.) Они посещают человека в часы воспоминания каких-то добрых духовных переживаний, в часы чтения умилительных страниц, показывающих примеры горячей веры и любви к Богу, показывающих преимущества благ Небесных; так плачут о горе близких к сердцу людей, о горе всей своей страны. Такие слезы вызываются и внешними впечатлениями: умилительною церковною службою (редко здесь бывают настоящие слезы духовные, чаще – душевные), хорошею, высокою музыкою, чьим-то проникновенным словом...

Повторим, что цена этим слезам не столь велика – да и кто, плача, тут же подсчитывает эту цену! – и все же они заповеданы нам Апостолом, повелевшим плакать с плачущими (Рим.12:15).

Да что говорить! Живя в такой стране, в такое время, постоянно встречая скорбь соотечественников, – как же не плакать! Только камни не плачут. Камни же суть сердца, одурманенные пропогандою красивой жизни. Они свой плач откладывают до времен вечных, конца не имущих.

Нам не довелось встретить наставников покаяния, молитвы и плача духовного. Но в наставниках плача душевного о погибающих собратиях недостатка не ощущалось никогда. Особенно отличились в таком «наставничестве» твои ровесники, отпадавшие от веры, привыкавшие к тяжким грехам. И поверь, что новый такой наставник в твоем лице уже не нужен...

Плач – делание всем доступное, и в некотором смысле последнее, что нам остается. Если мы не успели в духовной жизни сделать ничего, но только проливали слезы о своих грехах и о чужих страданиях, – то надежда спасения нас не покинет. Если мы на суд Христов принесем только собственные слезы, если с ними встретим последний час и не потеряем надежды на Господа – действенны будут за нас молитвы Церкви, веруем мы, что спасемся. Известно святоотеческое выражение, что не будем мы осуждены за то, что не достигли высокой жизни, не творили чудес, не воскрешали мертвых, но мы непременно будем осуждены, если не плакали о грехах своих, хотя бы и сотворили дела добрые.

Плач рабов Христовых спасает не только их самих, он созидает и саму Церковь, приводит к ней и прилагает людей далеких, но страждущих и ищущих спасения. Плач этот удерживает карающий меч, занесенный над главами упорных грешников, а потому он не есть только наше личное дело.

Плач именуется радостотворным, потому что он приносит дивные утешения, впрочем, не сам по себе, но такие утешения подает Господь всем сокрушенным сердцам. Нужно только закрепить это делание благодушным терпением скорбей. Терпеть все неприятное, что подается нам за грехи, терпеть с плачем, но без ропота, принимать наказание, как заслуженное и милостивое, – все это путь ко спасению, к духовной мудрости, начало которой полагает страх Божий, а продолжает покаяние и плач.

Итак, мы заканчиваем наш пролог или введение в аскетику. Сказали мы о том, что нужно освоить молодому христианину, чтобы далее с пользою читать святых Отцов и устраивать из своей души дом добродетелей. Когда все, о чем шла речь, будет продумано, пережито и принято к постоянному исполнению, тогда вполне справедливо христианин может почитать себя новоначальным, не сотворившим еще ничего доброго для своего спасения, но уже получившим первоначальные дары благодати Божией.

Остается лишь дать несколько советов по самому важному практическому вопросу для юношества: выбору жизненного пути.

Есть еще, возможно, такие юноши и девушки, кто, не сообразуясь со всякими советами людей посторонних, определили свою жизнь на служение Богу в иноческом чине, имея уже теперь условия для начала сего высокого и трудного подвига. Бог им в помощь, но наша речь теперь не к ним, а к тем, кто своего жизненного выбора еще не сделал и кому предлежит хотя бы некоторое неопределенно долгое время искать свое место в жизни в качестве мирян.

Учиться ли, работать ли, где и кем – у каждого к тому свои возможности, своя сердечная предрасположенность, свои семейные обстоятельства. Прошли те времена, когда «молодым везде у нас была дорога», никто не оставался неприкаянным. Ныне – не будем скрывать очевидного – русские люди никому не нужны, особенно молодые, особенно здоровые, особенно христиане. Чем нас меньше, тем, похоже, всему миру радостнее. Созданы все условия к тому, чтобы молодым нигде места в этой жизни не находилось.

Производственная сфера разрушена, сельское хозяйство разорено, наука, культура, образование при последнем издыхании. Честно заработать на хлеб практически негде. Имеется лишь ограниченное число мест в той сфере, где честно жить очень сложно: в торговле, управлении, финансах, пропагандистском аппарате, в криминальных структурах. Устроители такого порядка отбирают часть молодежи на смену себе, на обслуживание своей паразитической системы: юристы, экономисты, мененджеры, коммерсанты, работники прессы и средств информации, телохранители, проститутки и т.п. Это «золотые пять процентов» населения с обслуживающим персоналом.

Всем остальным молодым людям уготована одна дорога – в могилу: через кабак, через наркотики, через тюрьму – все едино. Жить молодому поколению «в этой стране» не дадут. Над его истреблением кропотливо и неусыпно работают. На это дело тратят огромные средства: на безплатные наркотики, на разработку лживых и безнравственных школьных программ, убивающих религиозное и патриотическое сознание, на оболванивающее телевидение, на дешевые журналы, книги и видеокассеты, на пропаганду сексуальных знаний и сатанинских духовных методик, над тем, чтобы молодые люди не имели здесь рабочих мест и были праздными, ведь праздность – мать всех пороков.

Так задумано. Но во всяком механизме бывают сбои, ошибки и течи. «Инженеры» этого «открытого общества», поскольку в истинного Бога не верят, не учитывают реально действующего фактора – Промысла Божия. Если и ты не станешь веровать в Бога и стремиться к Нему, то и для тебя это спасительное действие будет закрыто. Тогда ты оказываешься в рамках хорошо рассчитанной схемы, настроенной на более или менее быстрое твое убиение (если, конечно, тебе не удастся самому пристроиться в эту систему, убивающую твоих сверстников).

Но верующего христианина, не произволяющего встать на пути беззакония. Господь силен избавить от них и сохранить на служение Себе. Но для этого требуется горячая вера, живая надежда на Бога и готовность на подвиг за любовь Христову.

Ныне подвигом может стать любая, самая заурядная профессия, вообще любое, только не преступное, занятие, суть которого – служение Богу, своему отечеству и народу, а не обслуживание преступного режима и его структур. Но хочешь иметь такую работу – заранее обреки себя на бедность, унижение и скорби.

Например, школьный учитель, пытающийся воспитывать людей из тех, кого «инженеры общества», вооруженные гораздо большими деньгами и техническими средствами, а равно жестокостью, лицемерием и цинизмом, усиленно тщатся превратить в скотов и преступников, – разве это не подвиг, такая профессия? Это тяжкий крест, где давит не столько традиционная бедность, сколько черствость и бездушие уже растленных воспитанников при непонимании неверующих коллег. И в то же время такой человек, если не сломается, если превозможет все невзгоды и будет свидетелем Христовым, может силою Его сделать великое дело: согреть хотя бы несколько сердец за всю свою жизнь.

Нынешней школе нужны такие подвижники, которые могли бы нейтрализовать все козни растлителей из высших этажей системы образования. Встретишь ли возле себя таких учителей – помоги им, поддержи их. Величайшая награда для них – любой порядочный ученик, для которого нравственные понятия – не пустой звук.

Подобна же и профессия врача. Здесь тоже есть где приложить способности христианину, есть возможность возрастать в памяти смертной и нести утешение ближним. И здесь придется преодолевать материальную нужду, ожидая себе награды лишь в вечности.

Удастся ли найти себе какую-то производительную работу: в промышленности, на транспорте, в сельском хозяйстве, короче там, где не делают деньги, а ждут по полгода зарплату – вот место твоего подвига. Сумей при этом не роптать, не спиться, поддержать того, кто рядом, сумей сознательно отказаться от путей легких и преступных, или даже просто безнравственных – вот и подвиг жизни, вот лествица к Небеси. Почему бы нет?

Подвигом может стать и терпение безработицы, если только это не пьяное тунеядство. Не поддавайся праздности и порокам, помогай, чем сможешь, ближним, посвяти все досуги молитве и чтению святых книг – неужели же Господь не увидит твоей решимости и попустит такому помереть с голоду и от праздности?

Подвиг для женщины-христианки в наше время – родить и воспитать столько детей, сколько Бог пошлет, не «планируя» своей семьи в сторону сокращения. Сколько нужно для этого терпения и упования на Бога, какие трудности порой приходится преодолевать в борьбе с родственниками, соблазняющими и принуждающими прервать беременность! В наше время нам не доводилось встречать таких многодетных семей, где трезвые родители воспитывали бы детей просто из удовольствия или любви к самим детям. Большая семья – тяжкий крест, который принимают родители в первую очередь ради Христа и заповедей Его.

...Ах, если бы у всего нашего терпеливого народа хватило бы еще надежды на Бога, чтобы вытерпеть весь этот кошмар государственного разрушения, не соблазнившись на преступные пути, то и самого кошмара бы не было, и государство стояло бы, хотя бы как нынешняя Белоруссия. Но мы, к сожалению, терпим развал своей страны и связанные с ним скорби только в смысле отсутствия революционных настроений. Мы не сопротивляемся разрушителям своего отечества и растлителям своей веры, потому что мы не противимся их соблазнам.

Сопротивление – это не демонстрации под красными флажками и не забастовки, когда и без того работы нет. Сопротивление заключалось бы во всенародном бойкоте телевидения, растлительной прессы (при поддержке изданий патриотических и православных), в бойкоте всяких голосований за «красных» и за «желтых», в бойкоте импортных товаров при поддержке своих производителей, в защите собственных детей от дурных влияний и в других подобных «тихих» мероприятиях. «Тихих», но не пассивных. Здесь не нужно ни насилия, ни беззакония, ни баррикад, ни стачечных комитетов. Здесь нужна только христианская совесть и жизнь по ней. И никогда Россия не превратилась бы в такую помойку, как теперь.

Чужой соблазн и наше на него согласие – вот двуединое орудие уничтожения нас, как государства, как народа, как Церкви, как христиан.

...Три дороги идут от камня, у которого остановился сегодняшний добрый молодец. Налево – звериная тропа, на которой можно «выбиться в люди», в среду тех, кому вольготно в «этой стране». Прямо – широкая дорога, на которой быстро и просто станешь навозом истории, пытаясь некоторое время сводить концы с концами и влачить жалкое существование, умирая от отчаяния и грубых греховных страстей. И третий узкий путь направо – сделать жизнь подвигом и служением Богу и отечеству.

По которой дороге путешествие продлится дольше – неизвестно. Смерть равно забирает молодыми и богатых, и безнадежных, и подвизающихся, равно и не трогает иногда подолгу и тех, и других, и третьих. Но вот последующая судьба после этой жизни у всех сильно различается.

Главный порок нынешней школы и вообще всей общественной системы ценностей заключается в том, что полностью забыты и осмеяны понятия долга, служения и героизма. Страшна и отвратительна жизнь, брошенная на поиски комфортного существования или даже просто биологического выживания. Еще страшнее безконечно долгое послесловие к книге такой жизни.

В этой связи стоит задуматься о том, что сгубило коммунизм. Он пережил и преодолел много противников. Не одолели его христианские монархи – прячась в подполье, он умел поссорить их и в удобный момент коварно вонзить им нож в спину. Не победили его ни белые воины, ни народное сопротивление, ни чужие войска – он умел натравить одних на других и на третьих и вновь выходил сухим из воды. Смело ввергал он страну в голод, разруху, репрессии, в потоки лжи и безбожия. Все сошло ему с рук, пережил он всех своих неприятелей. Только себя пережить не сумел и покончил самоубийством.

Погубили коммунизм не его злодейства, а как раз то, что он ставил себе в заслугу, то, ради чего он считал оправданными все свои преступления. В этих своих беззакониях коммунизм всегда умел опереться на мобилизованное каким-нибудь обманом героическое чувство недавних христиан. Вместо слов «за Русь Святую» он подставлял в песню: «за власть советов» и направлял героические порывы в своих целях.

Борясь с врагами, коммунизм создал свою героику и свои «святцы». С юных лет нас воспитывали на подвигах большевиков: от героев-пионеров до «железных чекистов». Нам постоянно внушали, что ради великой цели нужно и похвально рисковать и жертвовать жизнью, ее удобствами и благами. В годы борьбы не возникало и вопроса: а что это за великая цель? Она стояла где-то за победою. Сначала, мол, победим, а потом будет счастье.

Но кончились войны, и пришлось коммунистам назвать народу свою великую цель. И назвали: постоянное удовлетворение растущих потребностей советских людей. Вот святая святых коммунизма. Итак, нас начали учить постоянно жертвовать земными благами... ради земных же благ! Круг замкнулся. Обман работал лишь до тех пор, пока не ставился вопрос: зачем?

Советские люди скоро поняли, что же является высшей целью и быстренько занялись удовлетворением своих «постоянно растущих», теперь уже прямо, не обращаясь к героической риторике. Этим они уже выкопали могилу коммунизму. А столкнуть его туда помогло понимание, что «постоянно растущие» лучше всего удовлетворяются при другом общественном устройстве. И вот мы опрометью бросились растаскивать и пропивать собственную страну, надеясь на ее обломках удовлетворить свои «растущие», а потом уже просто самые насущные, потребности при каком-нибудь капитализме, коль скоро он в принципе более сытый строй.

Коммунисты в своем Манифесте 1848 года хвастливо заявили, будто буржуазия воспитала своего могильщика – пролетариат. Но вот сами-то действительно воспитали своего могильщика – советского человека, в котором умерли высокие стремления к целям Небесным, а остались лишь ненасытные поиски земного благополучия.

Так быстро и безславно рухнул коммунизм, захвативший полмира и растливший еще большую часть человечества, рухнул в один день и без единого выстрела.

Туда бы ему и дорога, но главная идея и высшая цель его живет до сих пор и точно так же губит все человечество, принимающее эту цель, как некую духовную печать зверя. А идея эта проста: долой высокие идеи, даешь жизнь для своего блага и комфорта. Только теперь не для блага коллектива советских людей, а для своего частного блага и личного удовольствия. Жизнедательной героики и самоотверженности стало еще меньше, чем в коммунизме, и нет сомнения, что в этом же будет могила и нынешнего режима, как и коммунистического.

С верою в свои силы, со стремлением к собственному комфорту долго не проживет ни один народ на земле, ни одно государство. Его падение – вопрос времени. Мы не говорим уже о том, что ждет после смерти каждого отдельного поклонника такой религии.

Глядя на эту историю, мы лучше можем понять глубокий смысл слов Христовых: кто хочет душу (жизнь) свою спасти, погубит ее (Мф.16:25; Мк.8:35; Лк.9:24). Для кого земная жизнь – самоцель, тот не будет счастлив и на земле. Эта синяя птица не любит тех, кто гоняется за нею, пытаясь накрыть сачком, но она сама берет корм из рук тех, кто не обращает на нее ни малейшего внимания.

Эту истину глубоко усвоили русские люди, оказавшиеся после революции за границей. Они поняли, что если не будут жить ради вечности, ради служения России, то просто исчезнут. «Право на отдых имеют только мертвые» – вот что было написано на их знаменах. Так и вышло. Русскими остались только православные, только живущие Святой Русью. Прочие же исчезли во языцех.

Вот и нам теперь ставится задача: стремиться прожить не житуху, а жизнь, высокую, достойную, подвижническую. Благо христианину не нужно гоняться за какими-то призрачными земными целями, как это пришлось делать коммунистам. Цель нашего подвига не на земле. Временным и тленным мы должны жертвовать ради вечного и нетленного. И в этом христианском подвиге ради Царства Небесного есть место и для немощных, и для больных, и для стариков, и для детей, и для женщин. Здесь нет места только для лодырей и гордецов, не желающих подвизаться под крестной хоругвью нашего Господа и Спасителя.

Что же, воодушевляйся и ты. Напоследок расскажу и старое сказание о православном воине. Спросили его как-то о предках, и он с похвалою поведал, что его отец и дед погибли в бою за Веру, Царя и Отечество. Спросили его: как же ты не боишься идти в бой? – Он отвечал вопросом: а что, ваши отцы и деды все умерли в своей постели? – Да. – Почему же вы не боитесь всякий вечер ложиться в постель? – резонно возразил безстрашный солдат.

Такова земная жизнь всех Адамовых потомков. В их воле выбрать богатство, славу, удовольствия земные или же Небесные. В какой-то мере в их воле выбрать общий характер жизни и соответственно общий характер смерти. Но не в их воле отменить исшествие из этой жизни на суд Божий. Сделай же правильный выбор пути своего с самой юности.