Глава 1. Тщеславие и истерия

Тщеславие – искание земных почестей, искание славы при занятии наукой и искусством; «любление красивых одежд», стыд исповедовать свои грехи, самооправдание, лукавство, человекоугодие, зависть.

Тщеславие – это лицемерие человеческого духа.

Многие мирские профессии дают возможности для расцвета тщеславия, для превозношения одних людей над другими. В мире часто правит дух превосходства, гордости житейской. «Многие успехи в делах и жизни люди приписывают не Богу, а себе. Желание добиться славы, стать известным, выделиться среди других тесно связано, – пишет отец Сергий Филимонов, – с житейским благополучием и получением разного рода временных благ. Мерой успешности, результата в этой жизни для многих людей служит мера их известности и высота занимаемой должности» [19, с. 26].

Святые отцы предупреждали, что тщеславие – очень опасная страсть.

«Седьмая брань предлежит нам с духом тщеславия – разновидным, изменчивым и тонким, так что с самыми острозоркими глазами едва можно не только предостеречься от него, но его рассмотреть и узнать, – говорит святой Иоанн Кассиан. – Прочие страсти просты и однообразны, а эта многочастна и многообразна и отовсюду и со всех сторон встречает воина, и когда он еще борется, и когда уже является победителем. Ибо она покушается уязвить воина Христова и одеждою, и статностью, и походкою, и голосом, и работою, и бдениями, и постами, и молитвою, и уединением, и чтением, и познаниями, и молчаливостью, и повиновением, и смирением, и благодушием, – и, как некий опаснейший камень подводный, покрытый вздымающимися волнами, в то время как не опасаются, причинять внезапно бедственное кораблекрушение плывущим при благоприятном ветре» [6, с. 74].

«Тщеславие радуется о всех добродетелях: тщеславлюсь, когда пощусь, но когда разрешаю пост, чтобы скрыть от людей свое воздержание, опять тщеславлюсь, считая себя мудрым. Побеждаюсь тщеславием, одевшись в хорошие одежды; но и в худые одеваясь, также тщеславлюсь. Стану говорить, побеждаюсь тщеславием; замолчу – и опять им же побед ил ся. Как ни брось сей троерожник, все один рог станет вверх», – пишет преподобный Иоанн Лествичник [7, с. 150–151].

«Если крайнее тщеславие есть, когда человек, не видя при себе никого, кто бы его хвалил, [и наедине] обнаруживает тщеславные поступки, то признак совершенного нетщеславия есть, чтобы и при посещениях других никогда не окрадываться тщеславной мыслью» [7, с. 245].

Страсть тщеславия очень «хитрая», она часто маскируется под другие страсти или под что-то «хорошее», что на поверку оказывается нередко просто другой страстью.

«На иного напускает она желание священства или дьяконства, рисуя ему в мысли, что он с такой святостью и строгостью исполнял бы тогда свое дело, что и прочим священникам мог бы послужить примером святости, а кроме того, многим доставил бы пользу и своим поведением и оказыванием поучений. Иногда и того, кто живет в пустыни или уединенничает в келлии, заставляет оно мечтать в уме своем, будто он обходит домы разных лиц и монастыри и действием своих воображаемых убеждений многих обращает на путь должной жизни. И водится таким образом бедная душа туда и сюда такою суетностью, бредя как бы в глубоком сне, и, увлеченная сладостью таких помышлений и такими мечтами исполненная, большею частью бывает не в состоянии замечать ни своих действий, ни присутствия братий, если б они в самом деле были пред глазами, будучи вся сладостно погружена, как в истинно происходящее, в то, чем, не спя, бредит, как во сне, в блуждании помыслов своих», – пишет преподобный Иоанн Кассиан Римлянин [6, с. 78].

Преподобный Иоанн Лествичник говорит о том, что, кто сделался рабом тщеславия, тот ведет двойную жизнь: одну – по наружности, а другую – по образу мыслей и чувств: одну – наедине с собой, а другую – на людях [см.: 7, с. 153].

«Все другие страсти, – рассказывает святой Иоанн Кассиан, – будучи преодолеваемы, увядают и, будучи побеждаемы, с каждым днем становятся все слабее, также под влиянием места или времени истощаются они и стихают; или всячески, по причине их раздора с противоположными им добродетелями, удобнее бывает предостерегаться от них и избегать их. Но эта, будучи поражена, с большим ожесточением восстает на брань и, когда почитается испустившею дух, чрез смерть свою делается еще более живою, здоровою и мощною. Прочие страсти тиранствуют только над теми, которых победили в борьбе; а эта победителей своих еще ожесточеннее теснит и, чем сильнее была поражена, тем чрезмернее борет помыслом возношения по случаю победы над собою» [6, с. 76].

Страсть тщеславия паразитирует часто на добродетелях, которые могут стать причиной тщеславия:

«Плющ обвивается около дерева и, когда достигнет вершины, сушит корень; а тщеславие прививается (прирастает) к добродетелям и не отстает от них, пока не отъимет от них всего значения.

Грозд винограда, до земли спустившийся или прилегший к земле, легко загнивает; гибнет и добродетель, ко тщеславию прильнувшая», – сравнивает преподобный Нил Синайский [15, с. 260].

«Тщеславие новоначальных и тех, которые мало еще преуспели в добродетелях и в ведении духовном, обыкновенно превозносит или за тон голоса, то есть что приятнее других поют, или за то, что они тощи плотию, или красивы телом, или что имеют родителей богатых и благородных, или что презрели военную службу и почести. <…>…Надымает его таким образом принесением в жертву безвестных надежд и заставляя тщеславиться оставлением того, чем никогда не владел» [6, с. 78].

Прочие страсти, как состоящие в раздоре с противоположными им добродетелями и воюющие открыто, как в ясный день, легче побеждать, а эта, смешавшись с ними, прельщает человека, так как он не ожидает ее нападения.

Со страстью тщеславия связаны разные чувства, как показывает это преподобный Нил Синайский.

«Желающий быть в почете завидует тому, кто превосходит его славою, присоединяя к сему завидованию еще и ненависть.

Побежденный сильным желанием почета не терпит, чтобы кто-либо был ему предпочтен, но себе восхищает первенство, чтоб не показаться низшим кого-либо.

Не терпит он, чтоб того, кто превосходит его, чтили и в отсутствие его, – и славу трудов его представляет обыкновенно ничего не значащею.

Начало почести – человекоугодие, а конец ее – гордость» [15, с. 261, 262]. Тщеславному свойственна обидчивость и даже мстительность тем, кто не видит его мнимых достоинств.

«Ты видишь, – говорила гордость, – что конь, на котором я еду, есть тщеславие; преподобное же смирение и самоукорение посмеются коню и всаднику его» [7, с. 160].

Тщеславие, как ближайший прислужник гордости, всегда бывает видимо более явно, чем внутри скрытая гордыня. Коварная страсть тщеславия, как вор, настырно старается с любого доброго дела, вообще с любого поступка человека сорвать свой оброк в пользу гордыни, во славу самодовольного «я» человека. Доброе ли дело творит человек, злое ли, красивое или некрасивое – все тут как тут тщеславие высматривает, нельзя ли из этого извлечь что-либо хвастливое, насыщающее больное самолюбие. И наоборот, прежде чем сделать какое дело, всегда человек рассуждает в себе – стоит ли сделать, как сделать, ради чего… и вот тут-то тщеславие и суется со своими пагубными предложениями, лукаво извращая доброе пожелание и подменяя добрые мотивы на притворные – ради прославления своей личности. Начал человек хорошее дело исполнять, а тщеславие тут же шепчет ему: «Да, давай, очень хорошее дело, да и про тебя будут вот так хорошо потом говорить…», и вот в этот момент человек воодушевляется, и силы вдруг особые появляются, и не замечает он, как принял этот бесовский помысл и трудится, уже поддавшись этому греху.

Преподобный Иоанн Лествичник писал: «Всякий человек, который любит себя выказывать, тщеславен. Пост тщеславного остается без награды, и молитва его бесплодна; ибо он то и другое делает для похвалы человеческой» [7, с. 151].

Причиной страсти может стать и собственная добродетель.

«Иной искушается сим по причине обширности познаний, иной – по причине долгого сидения за чтением, иной – по причине длительности бдений. И всякого эта болесть усиливается уязвить собственными его добродетелями, в том устрояя претыкания в пагубу, чем снискиваются плоды жизни», – говорит святой Иоанн Кассиан Римлянин [6, с. 75].

«Похвалы возвышают и надмевают душу; когда же душа вознесется, тогда объемлет ее гордость, возводит до небес и низводит до бездн.

Господь часто скрывает от очей наших те добродетели, которые мы приобрели; человек же, хвалящий нас, или, лучше сказать, вводящий в заблуждение, похвалою отверзает нам очи, а как скоро они отверзлись, то и богатство добродетели исчезает», – пишет преподобный Иоанн Лествичник [7, с. 154, 151].

Тщеславный, желая похвалы и славы, трудится ради человекоугодия. Даже свои взгляды и суждения тщеславный легко меняет ради человекоугодия [см.: 7, с. 151].

«Тщеславный… – бесплатный работник: несет труд, а награды не получит.

Дырявый мешок не сохраняет в себе того, что вложено, и тщеславие губит мзду добродетелей.

Воздержание тщеславного – дым из печи; и то и другое рассеивается в воздухе» – так рассуждает преподобный Нил Синайский [15, с. 260].

«Тщеславный подвижник сам себе причиняет двойной вред; первый – что изнуряет тело свое, а второй – что не получает за это награды» [7, с. 151].

«Уныние расслабляет душевную силу, а тщеславие болезненного делает здоровым, старика более сильным, чем юноша, если только много свидетелей того, что делается: тогда легки и пост, и бдение, и молитва; потому что похвала многих возбуждает усердие» [15, с. 261].

«Которые из человекоугодия упражняются в добродетели, у тех основание спасения положено не на камне, а на песке; почему, как скоро пойдет дождь, потекут реки и подуют ветры (искушения), падают они от помыслов. Они, если не падают, а живут как должно, надмеваются великою гордостью; а когда падают, предаются бесполезному отчаянию», – пишет святой Ефрем Сирин [5, с. 421].

«Кто возносится естественными дарованиями, то есть остроумием, понятливостью, искусством в чтении и произношении, быстротою разума и другими способностями, без труда нами полученными, тот никогда не получит вышеестественных благ; ибо неверный в малом – во многом неверен и тщеславен» [7, с. 153].

Часто вся жизнь человека может быть по наружности самая нормальная, примерная, оптимальная с точки зрения добродетели, а внутри вся изъедена этим червем и основана на ложном фундаменте (на песке) – и целое огромное, великолепное здание может рухнуть при легком ветерке.

Случается и так, что тщеславие приносит пользу. Преподобный Иоанн говорил, что видел некоторых, «по тщеславию начавших духовное делание, но, хотя и порочное положено было начало, однако конец вышел похвальный, потому что переменилась их мысль» [7, с. 153].

Авва Пимен говорил, что усиленно домогающийся любви человеческой лишает себя любви Божией [цит. по: 16, с. 389].

Таким образом, последствиями овладения человеком страсти тщеславия являются потеря воздаяния за ранее приобретенную добродетель, любви Бога, надежды на спасение, отчаяние и разрушение внутреннего мира.

В православной аскетике описаны ложные духовные состояния, которые святые отцы называют прелестью (прельщением).

Священник Феодор Кузнецов описал психологические особенности прелестных состояний сознания и поведения [см.: 13, с. 37]:

– выделение человеком себя из среды подобных людей: «Я не такой, как они» – такая самость ведет к нежеланию быть под чьим-то духовным руководством, к непризнанию никаких авторитетов;

– склонность к мечтательности в сфере божественного, поиск и стремление к видениям;

– открытие у себя «высоких» духовных даров – чувственно-страстные отношения с Богом, восторженность, гласы, нервозность после усиленной молитвы;

– любование своими добродетелями;

– активная деятельность в расколах, ересях;

– восторженность и восхищение прозорливостью, чужими подвигами при полном нежелании исполнять на деле то, чему они учат;

– стремление научить всех духовному пути и просвещать всех падших и заблудших.

На основании этих описаний отец Феодор высказывает предположение, что к таким прелестным состояниям наиболее склонны люди определенного психологического типа – истероиды [см.: 13, с. 430].

Архимандрит Киприан (Керн) писал, что истерия легче всего находит точки соприкосновения с религиозными проявлениями. Это – повышенная экзальтация религиозного чувства, которая ищет для себя предмет обожания и преклонения в священнике, в избыточной склонности женщин к «мироносничеству» [ср.: 12, с. 246].

Как отмечает Б.Д. Карвасарский, истерия является второй по частоте формой невроза и значительно чаще встречается у женщин, чем у мужчин [см.: 9, с. 130].

Психологическая практика показывает, что стремление выглядеть ярко, необычно, характерное для некоторых людей – как мужчин, так и женщин, связано, как правило, с превозношением над другими и желанием выделиться.

Желание привлечь к себе внимание чем угодно у такой демонстративной личности настолько сильно, что может выразиться в неразборчивости средств: откровенно неприличном поведении, вульгарности, крикливости.

Поскольку удовлетворение таких желаний возможно только в присутствии других людей, то это неразрывно связано с человекоугодием, пишет психиатр Н.Д. Гурьев [см.: 3, с. 162]. Будучи зависимым от мнения окружающих, такой тщеславный человек очень высоко ценит себя и, любуясь собой, не имеет возможности быть самим собой – быть аутентичным, он все время меняется в зависимости от настроения и ожиданий окружающих его людей.

Истерик может произносить блестящие, зажигательные речи, совершать красивые, не требующие большого напряжения поступки и подвиги. Он способен и к актам подлинного самопожертвования, если видит, что им любуются и восторгаются.

Во внешнем облике большинства представителей группы истероидов можно наблюдать нарочитость поведения, театральность, лживость, они любят «играть роль».

В психиатрической литературе есть описания так называемых патологических лгунов. Если потребность привлекать к себе внимание и ослеплять других людей блеском своей личности соединяется с богатой фантазией и невыраженными моральными запретами незрелой личности, то такого человека называют лгуном и плутом. Часто такому человеку нельзя отказать в способностях – он сообразителен, находчив, быстро схватывает новое, обладает широкой, но поверхностной эрудицией, владеет даром речи, художественными и поэтическими наклонностями, общителен и самоуверен. Но такие люди, обращает внимание игумен Евмений, обладая хорошими способностями, редко обнаруживают интерес к чему-нибудь, кроме своей личности. «Их духовные интересы мелки, а слова о работе, которая требует упорства, аккуратности и тщательности, производят на них отталкивающее действие…Их восприятию жизни [не хватает] глубины и серьезности. <…> Им чуждо чувство долга, и любят они только самих себя» [4, с. 139]. Отсюда их страсть ко лжи. «Лгут они художественно, мастерски, сами увлекаясь своей ложью и почти забывая, что это ложь». Часто такие люди лгут совершенно бессмысленно и бескорыстно [4, с. 140].

«С точки зрения аскетики, – замечает игумен Евмений, – патологическая лживость является определенной формой одержимости человека» [4, с. 140].

В психиатрии тщеславных именуют истериками, говорит психиатр Н.Д. Гурьев [см.: 3, с. 164].

Православный психиатр С. А. Белорусов попытался установить взаимосвязи между клиническим понятием «психопатия» и аскетической категорией «страсть» [см.: 2]. Он увидел соответствие истерической психопатии, основной особенностью которой является жажда признания, страсти тщеславия. Он ссылается также на К. Ясперса, который отмечает у истериков стремление казаться больше, чем они есть на самом деле, и переживать больше, чем в состоянии пережить.

Если С.А. Белорусов напоминает, что психопатия – это патологическое состояние, которое проявляется дисгармонией личностной структуры, то А.Е. Личко говорит об акцентуациях характера как крайних вариантах нормы [см.: 14, с. 6]. В психологической литературе встречается описание демонстративной личности, которое сходно с описанием истерической акцентуации: где норма, где пограничное состояние, а где патология – этот вопрос никем однозначно не решен.

Демонстративность, характерная для истероида, использует множество возможностей, чтобы привлечь к себе внимание: претензию на оригинальность, непохожесть на других, экстравагантность, восторженность или напускное безразличие.

Истероиды, считает С.А. Белорусов, безусловно, эгоцентричны, что проявляется в инфантильном самолюбовании, непостоянны, ориентированы на немедленный успех, довольно легко переживают поражение, с легкостью меняют амплуа, их чувства поверхностны, эмоциональная жизнь капризно неустойчива, воля не способна к длительному напряжению. Им часто отказывает чувство меры, и они сами проникаются верой в собственные вымыслы, ими легко манипулировать, так как они легко внушаемы. Другом для них становится тот, кто им верит и подыгрывает, врагом – тот, кто разоблачает или насмешливо не обращает на них внимания [см.: 2].

Истероидную акцентуацию характера А.Е. Личко описывает как беспредельный эгоцентризм, ненасытную жажду постоянного внимания к себе, восхищения, удивления, почитания. Пусть будет даже негодование или ненависть к нему, но только не безразличие и равнодушие. Даже алкоголизация и употребление наркотиков у подростков, побеги из дома могут носить у них демонстративный характер [см.: 14, с. 144].

Истероиды часто рвутся к лидерству, в группе выступают в роли зачинщиков, воодушевленные обращенными на них взглядами, могут повести за собой других, но они вожаки на час – перед трудностями быстро пасуют. За внешними эффектами, как правило, скрывается внутренняя пустота.

Безотказным способом диагностики скрытой истероидной акцентуации является проявление в той или иной ситуации ущемленного самолюбия, утраты внимания при развенчанной исключительности [см.: 14, с. 150].

Истерические неврозы могут сопровождаться эмоционально-аффективными, сенсорными расстройствами, двигательными нарушениями. В периоды жизненных трудностей для истероидов характерно «бегство в болезнь».

Игумения Ксения пишет, что в наше время тщеславие находит себе новый официальный статус, как бы необходимый для жизни. Стало модным самому создавать свой образ, некий имидж – искусственно порожденную форму, часто без содержания. Часто другие создают человеку определенный ложный образ, не соответствующий его внутреннему душевному устроению. За этим стоит и тщеславие, и ложь, и гордость [см.: 16, с. 39].

В духовной жизни истероиды, или так называемые демонстративные личности, также стремятся произвести впечатление своими выдающимися духовными «дарами» и способностями – исключительным общением с Богом, святыми, которые непосредственно и постоянно «общаются» с ними; ярким выражением этих «способностей» являются стигматы у представителей католической веры.

Вот что по поводу исповеди истериков писал митрополит Антоний Сурожский: «В истерии есть момент комедиантства, лжи, игры и т. д. Такого рода психические настроения, конечно, губительны для духовной жизни, потому что правды очень мало остается; человек так запутывается в собственной комедии, что трудно добиться, чтобы он правдиво перед Богом стоял. Если он и исповедоваться придет, он, может, даже скажет всю правду, но сам по отношению к этой правде станет как бы любоваться: насколько драматично он описывает, какая он дрянь, – и это уже не исповедь, это бесполезно, человек не может каяться, когда, исповедуясь, он смотрит краешком глаза и думает: “Какое же впечатление я произвожу? Неужели он не сражен тем ужасом, который я описываю?.. ”» [1, с. 167].

Б.Д. Карвасарский отмечает, что личностные особенности истероида являются следствием влияния прижизненных факторов – неправильного воспитания. Как правило, это обстановка изнеживающего воспитания, беспринципной уступчивости родителей ребенку, когда ему все дозволено, неоправданное подчеркивание существующих и несуществующих достоинств, что приводит в дальнейшем к неадекватно завышенному уровню притязаний [см.: 9, с. 135].

У истероидных подростков, замечает А.Е. Личко, родители начинают нередко играть роль «козла отпущения» за те «разочарования», которые постигли подростка в среде сверстников [см.: 14, с. 143].

Реакция эмансипации в подростковом возрасте у истероидного подростка может иметь бурные внешние проявления – побеги из дому, конфликты с родителями, громогласные требования свободы и самостоятельности. Эти эмансипационные устремления часто сползают на уровень детской реакции оппозиции на утрату привычного внимания [см.: 14, с. 147].