Александр Светилин. Из лекций по психологии. Седалище души

Итак, душа есть существо не материальное. Если же душа есть существо не материальное, совершенно различное от тех элементов, которые действуют в организме, то спрашивается: какое положение занимает она по отношению к этим элементам? Этот вопрос может быть предложен в более определённой форме, именно в форме вопроса о так называемом седалище души, или местопребывании или резиденции души: где душа существует? Какое определённое пространство она занимает? Есть философы, которые находят невозможною самую постановку этого вопроса. Мы называем Канта, который учил, что формы пространства и времени имеют значение только для явлений, но не для вещей, насколько они существуют сами по себе. Притом форма пространства имеет значение только для явлений внешних чувств; явления же внутреннего чувства или сознательные существуют только во времени, а не в пространстве. Так [им] обр[азом], относительно явлений духа мы даже не можем предложить вопроса – где они существуют, потому что в отношении к ним возможен вопрос лишь о временном существовании. Тем более нелепо было бы предложить этот вопрос по отношению к душе как их субстанции, как и относительно всякой другой субстанции нельзя спрашивать: какое пространство она занимает, или где она существует. До некоторой степени утрируя учение Канта, один из новейших психологов Бенеке говорит, что душевные явления должны быть мыслимы происходящими нигде, а другой германский философ утверждает, что самая душа должна быть представляема существующей нигде и никогда, т.е. по отношению к ней вопросы о существовании в форме пространства и времени не имеют смысла. Однако не напрактиковавшийся в метафизических тонкостях здравый смысл едва ли может согласиться с таким учением, будто начало, существующее реально, может существовать или производить действия нигде. Если душа производит действия, которые имеют тесную связь с действиями внешних предметов, совершающимися в пространстве, то этим самым оправдывается вопрос об отношении самой души к пространству. В самом деле, представьте себе, что существуют предметы, занимающие известное пространство, предметы, состояния которых находятся в очень близком отношении с состояниями духа. Затем представьте, что существуют такие предметы, состояния которых находятся в весьма отдалённом отношении с состояниями духа. Мы имеем полное право сказать, что душа более близка в пространственном отношении к первым, чем к последним. Итак, вопрос о седалище души становится на почву вполне понятного факта. В самом деле, едва ли, наприм [ер], что можно сказать против положения, что душа каждого человека находится в пространстве, занимаемом его телом. Это положение не есть какая-ниб [удь] нелепая метафизическая гипотеза, но прямое выражение факта, который никто не станет оспоривать, – факта непосредственной зависимости между телесными и психическими процессами. Несомненно, что явления внешнего мира только тогда могут служить причиной каких-либо душевных деятельностей, когда они наперёд подействовали на наше тело: в противном случае останутся чуждыми для души. Точно так же несомненно, что наша душа только тогда может производить желаемое действие во внешнем мире, если она наперёд произвела действие в организме, которое передаётся внешнему миру. Так [им] обр [азом], с своим телом душа соединена более непосредственным образом, чем с предметами внешнего мира. При этом следует обратить внимание на тесную связь между развитием духа и развитием организма. Образование организма, его жизнь и деятельность имеет несомненное, прямое влияние на развитие духа; окружающие предметы могут сохранять прежнее положение, но если при этом наш организм терпит какую-либо перемену в своём составе, то соответствующее изменение терпит и наша душа. Духовное развитие человека идёт рука об руку с развитием его организма, с своей стороны развитие организма находится в зависимости от связи его с духом. Со смертию человека, с прекращением сознательных состояний, внешние предметы продолжают существовать по-прежнему, но организм человека терпит коренное изменение, именно перестаёт жить. На этом основании мы имеем право сказать, что весь организм [является] местопребыванием души в широком смысле этого слова. Но этот ответ на вопрос о местопребывании души не устраняет дальнейшего вопроса: наша душа занимает ли весь организм, или только какую-нибудь одну часть организма. Мы говорим, что Берлин есть резиденция Германского Императора, но при этом не разумеем, что Германский Император занимает весь Берлин. Мы можем спрашивать: где он живёт в Берлине? Точно так же мы можем спрашивать: весь ли организм или только какая-ниб [удь] часть его служит местопребыванием души в тесном смысле этого слова? Ответ может быть дан такой или иной в зависимости от показаний физиологии.

Можно предполагать, что те части тела, которые наиболее необходимы для психических отправлений, суть наиболее близкие в пространственном отношении к нашему духу. Если мы знаем, что изменение в какой-ниб[удь] части организма лишь тогда вызывает изменение в состоянии нашего духа, если оно соединено с изменением других частей организма, то мы имеем основание утверждать, что последние стоят в большей близости к душе, чем первые. Далее, если мы знаем, что для того, чтобы произвести движение в известной части тела, наша воля должна наперёд произвести движение в другой части тела, то мы имеем основание утверждать, что последняя стоит в более тесном отношении к нашей воле, чем первая. Так [им] обр [азом], по всей вероятности, седалище души должно быть отыскиваемо там, куда стекаются раздражения для вызова ощущений и откуда исходят волевые импульсы для произведения движения в теле. След[овательно], должен быть признаваем сборный пункт ощущений и исходный пункт волевых импульсов, – тот пункт, который в науке называется sensorium commune et motorium commune. Далее, если повреждение в какой-нибудь части тела влечёт за собою прекращение влияния души на тело и влияния тела на душу, влечёт так [им] обр [азом] разрыв между душою и телом, то весьма вероятно, что эта часть и есть именно та, с которой душа находится в непосредственном отношении. Вот те точки зрения, с которых может быть опровергаемо и оправдываемо то или другое представление о седалище души в тесном смысле этого слова.

На определение седалища души в тесном смысле слова имело большое влияние то обстоятельство, держались ли чисто спиритуалистического представления о душе, или же представления анимистического, т.е. признавали ли душу началом одних сознательных явлений, или вместе с тем признавали её принципом жизни организма. Обыкновенное представление признает душу не только производительницею чисто психических явлений, но и началом, дающим жизнь организму. Сообразно с таким представлением седалище души находили в том пункте нашего организма, где помещается химическая лаборатория, превращающая пищу в питательные соки, и откуда эти последние распространяются по всему телу, т.е. в желудке (в этом смысле мы находим определение седалища души у средневековых писателей, напр[имер], Парацельса, и затем в народных представлениях Китайцев), или думали, что Душа существует в таких частях тела, повреждение которых наиболее опасно для жизни, напр[имер], в сердце. (Такой взгляд мы находим у Гомера; он же является преобладающим в библии.) Последний взгляд – кардиоцентрический – на ранних ступенях развития мог стать преобладающим и потому, что первобытный человек живёт больше чувством, нежели умом; интеллектуальная деятельность стоит у него на заднем плане сравнительно с аффективною. Органом же аффекта, чувства всегда признавалось сердце. После того, как интеллектуальная деятельность стала выдвигаться на передний план и признана была в качестве наиболее характеристического признака души, вопрос о седалище души получил новый смысл. Седалище души стали искать в той части организма, которая наиболее тесно связана с чисто интеллектуальными отправлениями. Едва ли можно сомневаться, что таким местом следует считать головной мозг, так как несомненно, что головной мозг составляет необходимое условие для интеллектуальных деятельностей. Но тут является прежний вопрос; следует ли считать весь головной мозг седалищем души, или только одну какую-либо часть его. Ответ на этот вопрос у тех психологов, которые ставили его, обусловливался следующими соображениями. Положим, что душа, как существо реальное, должна существовать где-нибудь. Нельзя, однако, представить, чтобы она занимала такое пространство, которое делимо на части, потому что в таком случае сама душа должна быть представляема делимою, а это нелепо, так как душа есть существо простое. След [овательно], душа должна занимать в мозге такое пространство, которое должно быть представляемо в виде математической точки. Это учение весьма подробно разработано Лотце (между философами более раннего времени как на представителя того же воззрения нужно указать на Декарта, который помещает души в glandula pinealis). Известно, что нервные нити, начиная от периферических окончаний до мозгового центра, идут не сращиваясь одна с другою. Они соединяются, сплетаются между собою, но тем не менее каждая нервная нить доходит до мозгового центра отдельно. Можно догадываться относительно цели этого устройства нервной системы. Весьма вероятно, что эта цель заключается в том, чтобы каждая чувствительная нить доводила до сведения души лишь о своём раздражении и чтобы каждая двигательная нить получала от души особый импульс к движению. Так [им] обр [азом], раздражения нервных нитей на пути к седалищу души не должны смешиваться. Это ведёт к дальнейшей мысли, что седалище души должно быть там, где соединяются концы чувствительных и концы двигательных нервов. Лишь в таком случае мыслимо для нас получать впечатления от каждой нити чувствительного нерва отдельно и каждой нити двигательного нерва давать особый импульс к движению. Но ясно, что место соединения различных нервных нитей не может быть математическою точкою, но должно иметь некоторое притяжение, потому что многие нити, хотя бы они были очень невелики, могут пересекать друг друга только на поверхности, которая – при самых благоприятных отношениях – все же заключает в себе измеримое пространство. Внутри этого пространства, которое, – говорит Лотце, я представляю весьма ограниченным, никакого расчленения нервных нитей, никакой структуры нет; оно наполнено однообразной массой, паренхим, в котором душа и должна иметь своё седалище. Ни одна нить чувствительного нерва и ни одна нить двигательного нерва не доходит, – продолжает Лотце, – до седалища души, которое я представляю в виде математической точки, но оканчивается на некотором расстоянии он него, в однообразном паренхиме. Это представление Лотце защищает в своих сочинениях с удивительно [ю] ловкостию. Но замечательно, что Лотце, при доказательстве своей теории, ограничивается только устранением логических затруднений, соединённых с нею, но не находит возможным на основании данных анатомии и физиологии указать в мозговом центре пункт, которому бы можно приписать роль седалища души. Одно время казалось, что такой пункт найден. Французский физиолог Флуран указал в продолговатом мозге нервный узел, который им назван «жизненным узлом» (noeudvitel). Если этот узел отделить от продолговатого мозга или коснуться его остриём, то животное мгновенно падает замертво, как бы поражённое громом; дыхание, сердцебиение и другие функции жизни прекращаются сразу, а между тем повреждение мест, отстоящих от этого узла на одну линию, не сопровождается вредными последствиями для жизни организма. Мало того, по мнению Флурана, повреждение или неповреждение жизненного узла имеет более важное значение, чем повреждение или неповреждение всего головного мозга. У тех животных, которые мгновенно умирали вслед за повреждением жизненного узла, Флуран вынимал весь головной мозг и животное продолжало жить, – дыхание и кровообращение продолжались по-прежнему. Однако это знаменитое открытие, подобно многим другим физиологическим открытиям, скоро было закрыто последующими исследователями. Более тщательное исследование головного мозга показало, что жизненный узел, подобно другим частям головного мозга, может быть удалён без всякого вреда для жизни организма. Мгновенная смерть животного происходит не от удаления жизненного узла, а от того, что раздражение его передаётся соседним частям головного мозга и главным образом центрам, управляющим дыханием. Так [им] обр [азом], значение жизненного узла для жизни – условное; оно зависит от того, какое влияние производит повреждение или удаление его на другие части мозга. Его можно сравнить с клапаном или штифтиком какой-нибудь сложной машины. Повреждение этой части может сразу остановить ход машины. Но отсюда не следует, чтобы клапан или штифтик был существенным условием для деятельности машины. Вообще современная физиология склоняется к той мысли, что никакая отдельная часть тела или мозга не может считаться безусловно необходимою для жизни организма. Каждая часть принимает свою долю участия в общей жизни организма и повреждение каждой части должно сопровождаться такими или иными вредными для неё последствиями. То правда, что не все части тела имеют одинаковое значение для жизни организма, что одна часть имеет для неё большее, чем другая. Но это значение относительное, а не безусловное. Повреждение одной и той же части в одном случае причиняет мгновенную смерть, и именно тогда, когда организм не имел возможности приспособиться к этому повреждению и повреждённую часть заменить другою, в других же случаях не сопровождается такими вредными последствиями, и жизненные отправления продолжают совершаться по-прежнему, – это именно в тех случаях, когда повреждённая часть заменена какою-ниб[удь] другою частию организма. Фехнер в своей «Психо-физике», подробно разобрав учение о седалище души, приходит к следующим выводам, которые можно считать за выражение воззрений теперешней физиологии по данному вопросу: «Жизнь души зависит, – говорит он, – не от целости какого-ниб [удь] отдельного пункта, или малейшей частицы в теле, но основывается на взаимодействии всех частей и деятельностей тела, из которых одна другую дополняет и даже отчасти может заменять. Поэтому все тело может быть названо седалищем души в широком смысле этого слова. Так как – с другой стороны – телесные деятельности, от которых зависят ощущения и сознательные психические деятельности, вызывают эти последние не в различных местах тела, но только в определённых, именно – в головном мозге, но нужно признать в известном месте тела особое седалище души в тесном смысле этого слова. И это место имеет тем меньшее притяжение, чем выше телесная и духовная организация существа, и наоборот. У человека таким местом, по-видимому, служит головной мозг; у самых низших животных оно, по-видимому, одинаково простирается на все части тела» (что Фехнер доказывает тем, что низшие животные, если делить их на части, распадаются на соответственное число новых самостоятельных организмов).

Это учение, очевидно, с теорией Лотце находится в очень малом соответствии. Гораздо более отвечает этому учению современной физиологии теория других учёных нашего времени, именно Фихте и Ульрициа, которые по этому вопросу много полемизировали с Лотце. Фихте и Ульрици признают вездеприсутствие души в теле. Их теория выходит из следующих соображений. По мнению Лотце, седалище души должно быть представляемо в виде математической точки, потому что если бы душа занимала делимое пространство, то она сама была бы делима, а это противоречит её нематериальности. – Но, возражают Фихте и Ульрици, – душа может находиться в различных частях пространства, не распадаясь на отдельные пространственные единицы, но сохраняя нераздельно единство существа. Такое отношение к пространству они называют динамическим, между тем как то отношение, по которому известная вещь, занимая определённое пространство, распадается на отдельные пространственные части, называют механическим. Теперь, душе принадлежит динамическое отношение к пространству, занимаемому телом, именно, она находится во всем теле, занимает все тело, но тем не менее, не распадается на пространственные части. Она действует в теле как сила, обнаруживающая те или другие отправления в различных его частях, как сила, вездеприсущая в теле и проявляющая в нем различные деятельности. Как Бог везде присутствует в мире, но в различных местах являет Своё присутствие особенным образом, так и душа находится вся во всем теле, но в различных его частях может обнаруживать своё присутствие различными деятельностями. В этом смысле Фихте вместе с Фехнером полагает, что все тело может быть названо седалищем души, но что собственно-сознательные высшие психические деятельности совершаются в особом органе тела, именно в различных частях головного мозга, который поэтому может быть назван седалищем души в тесном смысле этого слова. На вопрос, почему душа не производит сознательных деятельностей в других частях тела, кроме головного мозга, почему нервное раздражение должно совершить длинный путь к мозгу, чтобы быть воспринятым душою, – Фихте замечает, что не на всякое «почему» можно дать ответ; так действительно есть, а почему есть, этого я не знаю. – Один из единомышленников Фихте – Фортлоле – старается ответить на эти вопросы, говоря, что передача раздражения центральному органу потому необходима, почему необходим резонатор, чтобы слышать звук, который сам по себе слаб. Резонатор усиливает звук и даёт возможность слышать его отчётливо. Точно так же и передача нервного раздражения мозгу необходима потому, что мозг усиливает это раздражение до такой степени, что оно становится заметным для души. Это предположение, хотя на первый раз кажется странным, находит однако некоторые основания и в данных физиологии, потому что доказано, что мозг усиливает раздражение, принятое отвне тем или другим нервом. Ульрици старается объяснить этот факт из предположения, что в душе следует различать центр и окружность, что центр находится в мозге, откуда деятельность души простирается на все части тела; в мозге и совершаются чисто психические деятельности души, тогда как в других частях тела совершаются только органические деятельности, лишённые сознания. – Эта теория находится в большем соответствии с данными современной физиологии и анатомии, чем теория Лотце. Но тем не менее следует сказать, что и эта теория встречает много затруднений, из которых она едва ли может выпутаться без противоречий. Самым сильным затруднением служит факт образования новых организмов путём воспроизведения. В самом деле как представить факт нарождения нового организма? Нужно ли думать, что начало, оживляющее новый организм, произошло путём отделения от начала, которому принадлежал прежний организм? С точки зрения Фихте и Ульрици нельзя допустить этого, потому что душа не может быть разделена на части. Если же так, то следует признать, что образование каждого нового организма является делом нового начала, специально назначенного для оживления этого организма, т.е. при образовании нового организма посылается Богом жизненное начало, которое существовало гораздо раньше этого организма. Действительно, Фихте так и представляет дело. По его мнению, души имеют предсуществование; они существуют гораздо раньше организмов и сразу были, так сказать, заготовлены Богом при творении мира, а потом посылаются Им во вновь образующиеся организмы, – представление, которое встречает большие затруднения частию в данных опыта, доказывающего наследственность различных способностей, а частию – в данных, имеющих значение с богословской точки зрения, так как оно делает для нас непонятною наследственность греха.