Заключение

Весь предыдущий краткий и несовершенный очерк составляет лишь исчисление некоторых из самых поразительных пророчеств и фактов, доказывающих их исполнение, и приведение вновь всех подробностей было бы излишним повторением. Многочисленные, неясные пророчества, которые содержат много разительных доказательств, опущены для того, чтобы доказать, что обвинение в двусмысленности, которая вообще и без разбора приписывается всем им, неосновательно. Но, показав сотнями примеров, что многие пророчества ясны и столь же ясно исполнились, соединяя все их в единое доказательство, и предоставляя решение врагам христианства или тем, которые слабы в вере, и ссылаясь на их рассудок, мы обращаемся к ним с вопросом: будет ли для них легко опровергнуть хотя бы эту часть положительных доказательств истины религии Иисуса Христа? Если они когда-нибудь колебались в мнениях своих насчет обетовании или угроз Св. Писания вследствие неверия, отвергающего всякое откровение свыше, то не увидят ли они здесь сверхъестественного доказательства в подтверждение сверхъестественных истин? Не может ли око их довести до веры? Не должны ли они сознаться в том, что надежда христианина имеет твердое основание? И не приведет ли их это, по крайней мере, к спокойному и беспристрастному исследованию не только других пророчеств, но и всех доказательств, представляемых христианством?

Нельзя утверждать, по справедливости, чтобы избранные нами пророчества были двусмысленны, чтобы они имели характер тех гаданий, которые извлекались из тучи, всегда висевшей над храмом Аполлона, или тех мнимых вдохновений, которые выходили из пещеры Геры. Нельзя отвергать, что они были все даны сотни или тысячи лет до событий, которые даже в настоящие дни доказывают их исполнение, тогда как всякий другой оракул уже целыми веками не ссылается более ни на единый факт. А исторические и географические факты, которые были так ясно предсказаны, обыкновенно такого удивительного свойства, что язык пророчеств, хотя и выражает буквальную истину, кажется при первом взгляде гиперболическим, и пророчества Исаии в особенности были укоряемы в том, что они полны преувеличенных метафор; чем метафора преувеличеннее или чем предсказанный факт замечательнее, тем менее возможно допустить, чтобы пророчества были делом человеческого изобретения.

Вот ясный перечень доказательств, извлеченный из одного обозрения прежнего издания сего сочинения.

«Это географическое доказательство (т. е. исполнение тех пророчеств, которыми описывается будущая судьба отдельных народов и будущий вид их стран), казалось нам всегда одной из самых неприступных твердынь христианского пророчества, или, скорее, одним из самых непреодолимых средств убеждения. Здесь нет темноты в языке пророка. Здесь не может быть сомнения о том, что он имел в виду. Здесь невозможно отрицать предсказанный им переворот. Прежняя слава этих стран и царств изображена древними языческими историками, которые ничего не знали о предсказанном их падении. Настоящее их состояние описано новейшими и часто неверующими путешественниками, которые знали нередко весьма мало о тех предсказаниях, которые они подтверждали своими описаниями. Здесь речь идет не о каком-либо отдельном случившемся событии и не о каком-либо одном лице, которых мы должны искать во всей истории и подобные которым мы встречаем столь часто, что не знаем к чему и к кому именно относится предсказание. Места и народы поименованы пророком, а положение, в котором они ныне находятся, составляет в настоящее время предмет наблюдений. Исполнение предсказаний написано как бы на публичном памятнике и каждый человек, посещающий эти страны, может его видеть собственными глазами, и оно выражено таким общепонятным языком, что каждый, можно сказать, читает их на своем наречии. На эти места пророчеств Св. Писания мы можем указать с торжеством, как на полное доказательство, и сказать скептику вопрошателю словами евангелиста: «приди и посмотри». Множество путешественников, которые недавно посетили Палестину и соседние области, доставили обильные и достоверные материалы для построения такого неопровержимого доказательства. Многие из этих путешественников не обнаруживали никакого намерения защищать своими показаниями истину откровения, а некоторые из них находились под влиянием явной вражды к христианству. Но, вопреки всем этим предрассудкам, и часто бессознательно, они представляли самые сильные подтверждения пророчеств Св. Писания, употребляя часто в своих описаниях язык вдохновения и указывая на такие черты местности, которые составляют точной картину, изображенную в видениях пророка».

Христианин может охотно основать свои убеждения «на вере, некогда переданной святым», и предоставить неверующему безнадежную веру. Но рассуждения одного класса неверующих должно соединить с разысканиям другого, чтобы придать полную силу доказательствам пророчеств, и все они доставляют как самые ясные факты, так и самые сильные доказательства, и сами приготовили средства, которые стоит только применить, чтобы привести спор с ними к короткому концу.

Метафизические размышления Юма и математические доказательства Лапласа, которые были направлены против достоверности чудес, основываются на «теории вероятностей». Присвоив себе её логическое и законное применение к свидетельству о каком-нибудь сверхъестественном доказательстве божественного откровения, они сделали вывод, что невероятность проявления чудес, столь противоречащая постоянному опыту, так велика, что совершенно уничтожает силу всякого свидетельства в пользу их истины, перешедшего к нам чрез столько веков. «А из всего мы можем заключить, – говорить Юм, – что христианской религии, даже в настоящие дни, нельзя верить ни одному благоразумному человеку без чуда». А в чем же состоит доказательство, если не в том, что даже в настоящее время существуют чудеса, которые должны заставить каждого человека верить в истину христианской религии, если только неблагоразумие его не простирается до такой крайности и душа его не столь ожесточена против истины, чтобы не убедиться даже чудесным доказательством? И может ли быть лучший «метод» для оценки этих доказательств, нежели тот, который согласен с теорией вероятностей, посредством коей по уверению неверующих, ими открыта недостаточность свидетельства об истине древних чудес.

Архимед требовал только точки опоры, чтобы сдвинуть со своего места мир. Если бы добиться от неверующего самой благоразумной уступки, не было столь же невозможно как и требование Архимеда, и если бы он согласился признать или истину своих собственных начал, или силу математического доказательства, то ясное исполнение такого множества пророчеств могло бы обратить на себя его внимание и убедить его в истице.

Теория вероятностей составляет науку и имеет ныне разнообразное и большое практическое применение к делам жизни. Но невозможно, чтобы человек мог избрать из бесчисленного множества возможных случайностей будущих веков какой-либо из таких особенных фактов, какими изобилуют пророчества, и очевидно, что по началу вероятностей, шанс был бы в неисчислимой мере против успеха попытки, даже в едином случае. Каждое исполнившееся предсказание есть чудо. Но защитник христианства может без опасения уступить весьма много и ограничить свои доказательства только немногими данными. И если неверующий не считает собственного своего дела совершенно безнадежным, а себя неспособным выдержать испытание разума, то он должен согласиться, что здесь существовало, по крайней мере, столько же вероятностей, как в пользу, так и против того, что известный предсказанный факт случится. Не исчисляя всех частностей, заключающихся в книге пророчеств относительно жизни, характера и смерти Иисуса Христа – свойства и распространения христианства и пр. – разрушение Иерусалима – судьбы евреев в каждом веке и народе – настоящего состояния Иудеи, Аммона, Моавии, Идумеи, Палестины, Вавилона, Тира, Египта, арабов и пр. не можем ли мы предположить, что «сто» различных фактов было предсказано и что они исполнились?

И каков же, после всего, даже на основании этих данных, должен быть этот шанс по вычислении вероятностей, если они все вообще оказались истинными–шанс, который уменьшается от каждой единицы на половину; или, что такое значит, говоря другими словами, сотая часть количества двух к единице?⁹¹⁸ Отчаянная отвага, которой вверяется неверующий, такова, что даже из этих посылок можно «математически доказать», что число шансов, ему противных, гораздо больше числа каплей в океане, хотя бы весь мир состоял из одного водяного шара.

Каждое в Св. Писании содержащееся предсказание, будучи чудом знания, равняется любому чуду могущества и могло проистекать единственно от Божества.

«Все пророчества суть действительные чудеса, и как таковые только и могут быть принимаемы как доказательства откровения»⁹¹⁹. Можно даже сказать, что они в особенности приспособлены к тому, чтобы служить в настоящем веке обширных познаний и просвещенных исследований «свидетельством об Иисусе Христе».

Хотя основатель новой религии и его непосредственные последователи, которые должны были распространить его учение, и дали бы ясное и несомненное доказательство, творя чудеса, что их поручение было свыше; однако отношение между каким-либо чудесным происшествием, совершившимся в последующих веках, и религией прежде основанной, может быть и не совсем ясно. Или, если б это и было так, то свидетельство очевидцев о каком-либо единственном преходящем действии сверхчеловеческого могущества, заключавшемся в пределах особой области и известном лишь ограниченному числу людей, считалось бы только второстепенным доказательством, и никак не могло бы в христианской земле быть подтверждено в такой же степени как то, которое запечатлено кровью мучеников. И если даже беспрерывные проявления чудотворного могущества (сколько бы люди, по неблагоразумию, ни требовали такого доказательства), и были бы предлагаемы зрению и опыту каждого индивидуума в каждом веке, то они казались бы только извращением порядка и системы природы, и, расстраивая, таким образом, правильность и единообразие её действий, они от одного частого повторения перестали бы казаться сверхъестественными; а те, которые, находясь под влиянием тех же самых скептических мыслей, требуют теперь знамения, стали бы тогда первые опровергать его. Справедливо то, что те, которые не хотят поверить Моисею и пророкам, не убедились бы, хотя бы кто и восстал из мертвых. Ибо пророчества имеют прямое отношение к религии, удобопонятны и не могут быть превратно применяемы. Они имеют ясный смысл, который может знать и читать каждый человек. «Так говорит Господь» служит им введением: таков факт есть их доказательство. Они не только не слабеют от огромности их числа, но напротив того, чем они многочисленнее, или чем чаще факты прежде неизвестные, или происшествия еще будущие, проявляются в действительности, служа проверкой истины их, тем сильнее становится их очевидность: они есть вечно неизменные и неподвижно существующие свидетели того, что пророчества суть изречения Бога. И сверх того свидетельство, которое в каждом веке подтверждает их истину, не может быть предметом ухищрений; «оно не ослабляется переходом через многие столетия, оно относится к событиям, которые сами по себе не чудесны, но составляют естественные, исторические или географические факты, подтвержденные доказательствами, и которые во многих случаях все еще существуют, чтобы дать ответ любому вопрошателю. Многие из этих фактов (какова, например, удивительная судьба изгнанных из отечества евреев), видимы для всех, и не нуждаются в свидетельстве. Летописи пророчества, сохранённые через все века врагами христианства, находятся у всех в руках. Ученики Юма, для отречения своего от веры «академической» для веры христианской, должны только правильно применить слова их учителя: «умный человек соразмеряет свое верование с доказательствами»⁹²⁰, и они могут таким образом найти то, что он напрасно полагал, будто бы им было уже открыто «беспрерывную узду» против обольщения⁹²¹.

Хвастовство Болинброка при исчислении им своих философских трудов состояло в том, что он будто бы «простер исследование так далеко, как средства исследования допускают», то есть так далеко, как факты могли руководить им. Христианская философия более этого и не требует. Она открыто кладет перед собой «средства исследования» представляет, в исполнении многих пророчеств, феномены более удивительные, нежели внешняя природа когда-либо предъявляла, и требует только чистоты цели и исследования, доведенного до крайних пределов, чтобы чистосердечие и рассудок могли таким образом вести беспристрастного исследователя путем положительных доказательств к убеждению и признанию вдохновения Св. Писания.

Доказательство, извлеченное Вольнеем из «Разрушения Царств», вполне опровергнуто фактами, им самим приведенными, которые не только не враждуют против религии, но, напротив того, прямо подтверждают истину пророчеств, – и непрочное, им воздвигнутое здание не требует другой руки кроме его собственной, чтобы пасть в прах от одного прикосновения.

Насмешка часто заменяла собой рассудок, принималась как признак истины, и была направляема в особенности против пророчеств. И не следует ли видеть даже и в этом последнем убежище неверия доказательства вдохновения пророчеств? Падение нравственного мира столь же ясно для взора Всеведения, как и развалины вещественного мира, городов и царств: и Его слово может предсказать как то, так и другое. И если те, которые насмехаются над религией, не могут заметить доказательств ни в исторических фактах, ни во внешних предметах, то пусть они заглянут в самих себя, и они найдут начерченное в собственных своих сердцах, буквами довольно четкими, подтверждение пророчеств. Если они заменяют рассудок хулением и думают вредить религии своими насмешками, то они для всех других стоят как уличенные, живые свидетели истины «В последние дни явятся ругатели, поступающие по собственным своим похотям, и говорящие: где обетование пришествия его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, все остается также. Думающие так не знают, что в начале словом Божиим небеса и земля составлены–из воды и водой: потому тогдашний мир погиб, бдучи потоплен водой»⁹²².

Но если неверующие имеют справедливое притязание на мудрость и чистосердечно ссылаются на рассудок, то прежде, чем поставлять свое спасение в отвлеченных умствованиях и вмешиваться таким образом в замогильные надежды своих ближних, прежде чем полагать, что насмешками поверяется религиозная истина и называть присвоенную себе привилегию богохульствовать именем свободы, – не следует ли им наперед посмотреть на положительную очевидность и чудесное доказательство откровения, чтобы призвать его могущество и оставить свои бренные укрепления, если они действительно найдут, что знамя христианской веры может быть, вопреки всем их усилиям, водружено на самой гордой башне неверия? Пусть они, по словам пророка, выставят своих свидетелей, чтобы они могли быть оправданы, или пусть они слышат и скажут, «это есть истина».

В заключение можно спросить, нет ли в началах христианства чего-нибудь противного уму человека, который не хочет слушать Моисея и пророков и который слишком ленив сердцем, чтобы поверить всему, что они говорили, хотя они и предлагают средства к открытию истины в каждом ими произнесенном предсказании, хоти они и указывают на огромное разнообразие происшествий, которые должны были осуществиться в отдаленных веках, – хотя история и показания очевидцев и подтвердили эту ссылку, о чем враги наши сами свидетельствуют, – и хотя и не бывало никогда какой-либо истины, которая бы была подвергаема такой поверке? Не убедился ли бы он в учении менее нравственном, менее согласном с благочестием, доказательством не столь чудесным? Нет ли здесь причины опасаться, что свет доказательства, хотя и достаточный, чтобы рассеять облако, затмившее разумение, не может, однако ж, проникнуть сквозь покрывало, заслоняющее сердце? Скептицизм, по крайней мере, не есть предмет для хвастовства. Легко исключить свет полудня, закрыв глаза, и легко противиться яснейшей истине, ожесточив сердце против неё. А между тем, с другой стороны, есть души (и душа Ньютона была в том числе), на которые очевидность пророчеств действует иначе, и которые не могут остаться бесчувственными при прикосновении сосредоточенных лучей небесного света; каким же образом могло возникнуть из одного и того же тождественного и обильного доказательства такое большое несходство в чувствах? И чем может быть объяснён недостаток веры, как не словами Св. Писания. «Они не хотят приблизиться к свету, потому что свет сделал бы их свободными».

Между тем как неверующий отвергает средства убеждения и полагает свою надежду на воображаемой возможности, что его учение есть истинное, положительные доказательства христианства убеждают непредубежденного исследователя, или рационально и чистосердечно верующего, что невозможно, чтобы вера его могла быть ложной. И когда он ищет в книге Господней и находит, что ни одно из них не погрешает, тогда он смотрит на каждое исполнившееся предсказание, как на свидетельство Бога, он знает, в кого верует; он видит возвышение и падение земных властителей и потрясение царств, свидетельствующие о Том, Который правит народами; он испытывает убеждение, что самая радостная из всех истин, – надежда, которая не гибнет, подтверждена самым сильным из всех свидетельств, что самое небо скрепило мир, который оно провозгласило; он остается убежденным, что пророчества были даны не волей человека, но что святые мужи прорицали, движимые «Святым Духом», и, хотя образ действия Духа ему и неизвестен, однако, он видит доказательство Его могущества. Вникая таким образом в верное слово пророчества, пока заря и утренняя звезда не взойдут в его сердце, истинно верующий научается, из вещей минувших, познавать достоверность вещей грядущих; он не довольствуется одним лишь именем живого, между, тем как он, быть может, мертв, но по обретении им этой драгоценной веры, зародыша бессмертия, которая переходит в жизнь вечную, он испытывает могущество мира грядущего и соединяет выполнение с исповеданием религии; он подражает ревности тех, которые расточают свою силу на то, что суетно, и свои труды на то, что бесполезно, но он направляет ее к обретению нетленного наследия, ибо он знает, что его труды не будут тщетны в то время как он повинуется тому глаголу, который есть залог его спасения и который столь очевидно носит на себе печать и надпись Царя царей.