Глава 5. Каким образом существование Бога объясняет существование людей

В предыдущей главе, рассуждая в общем виде об эволюционных процессах, являющихся причиной существования животных и людей, я не уделил должного внимания одному в высшей степени важному вопросу. Эволюционные процессы, разумеется, служат причиной существования животных и человеческих тел в силу тех законов природы (поддерживаемых, как я утверждаю, Богом), которые выявляются физическими науками. Но люди – это не только их тела. Люди (и высшие животные) – сознательные существа. У них есть мысли и чувства. У атомов нет мыслей и чувств. Однако сознание не может быть, как я собираюсь показать, свойством просто тела, свойством материального объекта. Оно должно быть свойством чего-то еще, связанного с телом. И это что-то я буду называть традиционным образом – «душа». В какой-то момент эволюционной истории тела сложных животных оказываются соединенными с душами, и это, как я намереваюсь показать, наука совсем не в состоянии объяснить. А теизм в состоянии объяснить это, поскольку Бог обладает возможностью и причиной соединить души с телами.

Прежде всего мне требуется описать явления и показать, что люди (и высшие животные) состоят из двух частей – тела, которое является материальной субстанцией, и души, которая является нематериальной субстанцией и которая наделена сознательной жизнью мышления и чувства. Я буду решать свою задачу применительно к людям, а затем кратко покажу, что сказанное относится и к высшим животным.

Мир, как я показал в главе 2, состоит из субстанций. Столы и стулья, личности, нервные клетки и кости – все это субстанции. Субстанции обладают свойствами, они могут, например, быть коричневыми или квадратными, а также вступают в отношения с другими субстанциями – например, находятся на расстоянии 10 футов от какого-то письменного стола или начинают свое существование позднее, чем этот стол. Какая-то конкретная субстанция, обладающая каким-то конкретным свойством или отношением к чему-либо в какой-то конкретный момент времени, представляет собой событие. Примерами могут служить мой галстук, являющийся зеленым в 8 часов 1 января 1995 г., или какой-то нейрон (нервная клетка), проводящая импульс (т. е. быстро разряжающая электричество) в 2 часа дня 2 января 1994 г. Субстанцией является все что угодно, если оно способно стать причиной события или если способно претерпеть изменение вследствие какого-либо воздействия. Так что наряду с материальными субстанциями, т. е. субстанциями, занимающими какое-то место в пространстве, могут существовать и нематериальные субстанции, не занимающие никакого места в пространстве. В данной книге я стремлюсь продемонстрировать, что есть Бог как такая нематериальная субстанция. А если существуют привидения и полтергейсты, то и они суть нематериальные субстанции. В этой главе я также намереваюсь показать, что существенная часть каждого из нас – это душа, являющаяся нематериальной субстанцией.

История мира – это всего лишь череда всех тех событий, которые когда-либо происходили. Если бы мы знали все события, которые произошли (какие субстанции существовали, какими свойствами они обладали и в какие отношения и с какими субстанциями они вступали и когда), то мы бы знали все, что когда-либо произошло.

Свойства и события могут быть физическими или ментальными. Под физическим событием я понимаю такое событие, в знании о котором никто не обладает необходимым преимуществом перед кем-либо еще. Физические события публичны, никто не обладает привилегированным доступом к ним. Так, то, что мой письменный стол является квадратным, представляет собой физическое событие потому, что всякий, а не только я (даже если я единственный, кто видел его) может убедиться в его квадратности. К числу физических событий относятся и мозговые события. Осуществил ли какой-нибудь нейрон в мозгу проведение импульса в определенное время – это могло бы наблюдаться многими людьми одинаково хорошо, и потому это представляет собой физическое событие. В противоположность физическим событиям ментальные события – это такие события, о которых особенным образом может знать что-то лишь один человек, актуально переживая их. Этот человек обладает привилегированным доступом к данным ментальным событиям, и больше никто не обладает таким средством их познания.

Очевидно (и это очевиднее, чем что-либо еще), что действительно существуют ментальные события, поскольку нам это известно из собственного опыта. Такие события включают те или иные сочетания цветов в визуальном поле, боли и острые ощущения, верования, мысли и чувства. К ним также относятся те цели, которые я стремлюсь осуществить посредством своего тела или каким-то другим способом (об этом шла речь в главе 2). То, что я испытывал боль вчера в полдень; что в моем визуальном поле был какой-то образ красного цвета; что я думал о ланче или вынашивал планы отправиться в Лондон, – все это такие события, о которых если бы другие могли узнать каким-то способом, то и я бы мог узнать об этом этим же способом. Другие могут узнать о моих болях и моих мыслях посредством изучения моего поведения, а также, вероятно, посредством изучения моего мозга.

И я мог бы изучать свое поведение: я мог бы смотреть фильм о себе самом. Я мог бы изучать свой мозг посредством системы зеркал и микроскопов – так, как это мог бы сделать кто угодно. Однако я в состоянии познавать свои боли, мысли и т. п. способом, отличающимся от тех способов, которые доступны даже лучшим исследователям моего поведения или моего мозга: я актуально испытываю все это. Следовательно, эти боли и мысли должны отличаться от мозговых событий или каких-то других телесных событий. Нейрофизиолог не в состоянии наблюдать качество цвета в моем визуальном поле или ощущать остроту запаха ростбифа, который ощущаю я. Марсианин, который прилетел бы на Землю, захватил какого-либо человека и исследовал его, смог бы обнаружить все, что происходит в мозгу этого человека, но при этом по-прежнему задавался бы вопросом: «Действительно ли этот человек ощущает что-либо, когда я наступаю ему на ногу?»

Боли, образы, мысли, намерения наступают вслед за мозговыми событиями в качестве дальнейших фактов. Сходным образом такие (мозговые) события следует отличать от того поведения, которое они обычно порождают. Люди обладают ощущениями, которые они не выражают, – это боли, которые они скрывают, или сновидения, о которых они никому не рассказывают. А если ощущения порождают поведение, то человек, субъект ощущения, осознает ощущение как событие, отделенное от того поведения, которое оно порождает.

Я хочу подчеркнуть, что определяю ментальное как то, к чему субъект имеет привилегированный доступ. Есть много свойств, которыми мы наделяем людей и которые в определенных случаях можно назвать «ментальными», но это такие свойства, которые не являются ментальными в моем понимании, а представляют собою просто свойства публичного поведения. Когда мы говорим, что кто-то щедр, или раздражителен, или является источником полезной информации, то, возможно, мы говорим о способах поведения на публике, а не о том мышлении или чувствах, которые кроются за таким поведением. Мы, конечно, можем охарактеризовать раздражительность как ментальное свойство, но это не ментальное свойство в указанном мною смысле.

Я хочу показать, что существуют ментальные события в том смысле, в каком я это понимаю, отличающиеся от мозговых событий. Утверждая это, я вовсе не собираюсь отрицать, что большинство ментальных событий во мне вызваны событиями в моем мозгу. Какое-то событие в моем мозгу (само обусловленное каким-то событием в моем зубе) вызвало зубную боль. А другое событие в моем мозгу (само вызванное движением ветки за окном) привело к верованию относительно того, что ветка шевельнулась. По сути подобно тому, как зажигание бензина отличается от взрыва, причиной которого оно служит, так и мозговое событие отличается от боли или чего-то другого, причиной которого оно является. Разумеется, причинное действие развертывается также и в другом направлении: мои намерения служат (непреднамеренно) причиной мозговых событий, которые в свою очередь вызывают движение членов моего тела (что является целью моих намерений).

Люди, в отличие от неодушевленных вещей, обладают ментальными свойствами, они обладают ментальной жизнью. Однако люди – это не только ментальная жизнь, соединенная с телом. Сама ментальная жизнь (утверждаю я сейчас) – это состояние нематериальной субстанции, души, которая соединена с телом. Воззрение, в соответствии с которым люди состоят из двух связанных между собой субстанций – тела и души – известно как «субстанциальный дуализм». Альтернатива такому воззрению – утверждение о том, что люди суть всего лишь тела (я есть то же самое, что довольно нечетко называется моим телом). В этом случае мои ментальные свойства, такие как страдание от боли или обладание образом, были бы свойствами моего тела. Назовем такое воззрение «субстанциальным монизмом». В соответствии с этим воззрением есть субстанции только одного вида – материальные субстанции. Если бы монизм был правильным воззрением, то история мира представляла собой всего лишь череду тех событий, которые связаны с материальными субстанциями, их возникновением и исчезновением, а также с их свойствами и отношениями (физическими или ментальными). Но отметим, что если бы мы и знали все это, то все равно нам была бы неведома одна из наиболее важных вещей: обладает или нет кто-либо из нас устойчивой и продолжительной сознательной жизнью.

Позвольте мне проиллюстрировать сказанное на примере трансплантаций мозга. Мозг состоит из двух полушарий и мозгового ствола. Есть надежные свидетельства того, что люди способны выживать и вести себя как сознательные существа и тогда, когда какое-нибудь одно полушарие в значительной мере разрушено. А теперь представьте себе, что мой мозг (полушария плюс мозговой ствол) разделен надвое и каждая половина мозга вынута из черепа и пересажена в пустые черепа каких-то тел, из которых только что вынут мозг. Кроме того, к каждой половине мозга добавлены от какого-то другого мозга (например, мозга моего близнеца) те части (например, мозговой ствол), которые необходимы для того, чтобы трансплантаты прижились и чтобы были две живые личности, обладающие сознательным опытом.

Я в полной мере осознаю, что столь сложная операция в настоящее время практически невозможна и, вероятно, никогда не будет возможной для ученых, обладающих лишь человеческими ресурсами. Вместе с тем я не вижу каких-либо непреодолимых теоретических трудностей, препятствующих подобной операции. (На самом деле я уверенно ожидаю, что когда-нибудь она будет проведена). У нас поэтому есть основания задать дальнейший вопрос. Если бы такая операция была осуществлена и появились бы две живые личности, обе способные к сознательному опыту, то какая из этих личностей будет мной? Вероятно, обе будут в какой-то мере вести себя таким же образом, как и я, и будут притязать на то, что обе являются мной и обе помнят то, что я делал. Ведь поведение и речь в значительной мере зависят от состояний мозга, и существуют значительные совпадения в «информации», которую несут оба полушария, отвечающие за поведение и речь. Однако ни одна из этих личностей не будет мной. Ведь если бы они были тождественны мне, это были бы совершенно одинаковые личности (если А тождественно В, а В тождественно С, то А тождественно С), а они не являются совершенно одинаковыми. Теперь у них различный опыт, и они живут различной жизнью. Остаются три другие возможности: личность с правой половиной моего мозга есть я; личность с левой половиной моего мозга есть я; ни одна из личностей не есть я. Но мы не знаем, какой из вариантов имеет место. Отсюда следует, что знание только о том, что происходит с мозгом или телом и вообще с чем-то материальным, не скажет нам о том, что же происходит с личностями.

Соблазнительно сказать, что установление того, какая из трех возможностей является правильной, есть дело произвольного выбора. Однако необходимо сопротивляться такому соблазну. Здесь речь идет об очень важном фактическом вопросе. В этом можно убедиться, если вообразить, что меня захватил какой-то сумасшедший хирург, который намеревается провести на мне операцию по расщеплению мозга. Он говорит мне о том (и у меня есть все основания верить ему), что личность, которая будет сформирована на основе левой половины моего мозга, будет вести весьма приятную жизнь, а личность, которую сформируют на основе правой половины моего мозга, окажется ввергнутой в мучительную жизнь. Окажется ли моя будущая жизнь счастливой или мучительной, переживу ли я операцию – все это сугубо конкретные вопросы. (Только тот, кто находится в плену какой-нибудь мощной философской догмы, станет отрицать это). Пока я ожидаю трансплантации и при этом точно знаю, что совершат с моим мозгом, я не в состоянии знать ответ на вопрос о том, что произойдет со мной. Возможно, ни одна из будущих личностей не будет мной – ведь возможно, что разрезание мозгового ствола навсегда уничтожит первоначальную личность, и что даже если восстановление поврежденного ствола приведет к появлению двух новых личностей, тем не менее, ни одна из них не будет мной. Вероятно, я буду личностью, появившейся на основе левой половины. Но возможно, мной станет личность, сформировавшаяся на основе правой половины. Даже если какая-то из вновь появившихся личностей будет в большей степени напоминать меня характером и памятью, все же она, возможно, не будет мной. Я могу пережить операцию, но при этом измениться характером и утратить значительную часть моей памяти в такой мере, что какая-то другая личность в своем публичном поведении будет напоминать меня прежнего в большей степени, чем я сам.

Размышления над этим мысленным экспериментом показывают, что сколь бы много мы ни знали о том, что произошло с моим мозгом (мы можем даже знать точно, что произошло с каждым его атомом) и со всякой другой материальной частью меня, мы не будем при этом с необходимостью знать, что же произошло со мной. Отсюда следует, что я нечто большее, чем материя, из которой состоят мои тело и мозг. Наряду с материальной частью есть и некая существенная нематериальная часть, которая в своем продолжающемся существовании делает связанный с ней мозг (и тело) моим мозгом. Это нечто (эту часть) я и называю традиционным словом «душа». Я есть моя душа плюс мозг (и тело), с которым она соединена. Обычно моя душа уходит, когда уходит мой мозг, однако в некоторых необычных обстоятельствах (таких как расщепление моего мозга) нет определенности относительно того, куда она уходит.

Или возьмем несколько иной пример. Я умираю от мозгового кровотечения, перед которым врачи сегодня бессильны, а мои родственники берут труп и сразу же подвергают его глубокому замораживанию в Калифорнии. Вскоре после этого происходит землетрясение, в результате которого мой замороженный мозг расщепляется на множество частей, и некоторые из них оказываются утраченными. А пятьдесят лет спустя (в условиях улучшенной медицинской технологии) мои потомки берут части моего разрушенного трупа, размораживают и собирают их воедино, восполняя недостающие компоненты. Тело становится телом живой личности, которая ведет себя похожим на меня образом и помнит многое из моей прошлой жизни. Воскрес ли я к новой жизни или нет? Возможно да, возможно нет. Сколь бы много мы ни знали, что произошло с моим мозгом, это не даст надежного ответа на вопрос о том, пережил ли я это кровотечение так, как бы мне этого хотелось. Мое выживание заключается в продолжении существования чего-то еще, что я называю душой, связанной с моим предыдущим телом. И я выживу в этом новом теле, если и только если эта душа соединена с этим новым телом.

Обратите внимание, что мы вправе поставить еще один дополнительный вопрос о том, какого рода ментальная жизнь связывается с мозгом. Но это вопрос не о ментальных свойствах и не о том, какими мыслями, чувствами и целями обладает возрожденная личность. Скорее, этот дополнительный вопрос связан с истиной относительно того, выжил ли я; это истина о том, в ком, т. е. в какой субстанции воплотились указанные (ментальные) свойства. А поскольку простое знание о том, что произошло со всеми материальными субстанциями, не раскрывает мне эту истину, то она должна быть истиной о какой-то нематериальной субстанции. Сохранение у меня мыслей, чувств и целей указывает на то, что я выжил после операции вне зависимости от того, что произошло с тем или иным материальным компонентом меня. Таким образом, душа является сущностной частью меня, поскольку ее выживание обеспечивает мое выживание. А мысли, чувства, цели и т. п. принадлежат мне в силу того, что принадлежат моей душе. Душа есть сущностная часть человеческой личности.

Дуализм не является сегодня популярным философским воззрением, однако я считаю, что указанные доводы в его пользу (причем совершенно нетеологического характера) говорят сами за себя. Мы опустим что-то чрезвычайно важное в истории мира, если ограничимся только рассмотрением того, как одни физические события следуют за другими физическими событиями. В высшей степени важно обратиться к тому, как люди мыслят и чувствуют. И столь же важно знать, кто думал и чувствовал – знать, когда умер тот или иной человек, и когда родился другой.

Конечно, мы обычно знаем ответы на такие вопросы. У меня нет намерения подвергать сомнению суждения здравого смысла о том, обладает ли тот или иной человек сознанием и кто он. Наши наблюдения за телами обычно показывают, когда люди остаются самими собой и что они чувствуют. Если ребенок вскрикнул, уколовшись иголкой, то значит, ему больно. Однако если похожий на человека организм, изготовленный искусственным образом, или инопланетянин, издает какой-то звук, когда его уколют, то вовсе не очевидно, что он испытывает боль. Разумеется, наблюдаемый сегодня человек с его телом, чей мозг не подвергся операции и чье поведение сходно с поведением этого же человека вчера, есть одна и та же личность. Но если человек (не говоря уже о существах с далеких планет) подвергся серьезной мозговой операции, то совсем не ясно, имеем ли мы дело с тем же самым человеком. Эти примеры показывают, что испытывать боль и быть уколотым иглой – различные события, а тождественность личности отличается от тождественности тела. Полная история мира будет включать и рассказ о чувствах, и рассказ о мозговых событиях. Она будет также включать и рассказ о личностях с их душами, являющихся по существу нематериальными, и рассказ о телах.

Эти аргументы, показывающие, что люди состоят из двух частей – тела и души, – показывают и то, что всякое создание, обладающее ментальной жизнью, также состоит из двух частей. Те же вопросы, что возникают относительно человека, возникают и относительно шимпанзе или кошки. Если какая-либо кошка должна подвергнуться серьезной операции на мозге, то встает вопрос о том, есть ли у кошки основания опасаться тех плохих состояний или ожидать те приятные состояния, которые будут у послеоперационной кошки. На этот вопрос нельзя ответить достоверно посредством только знания о том, что произошло с каждой молекулой мозга данной кошки. Поэтому мы должны выдвинуть постулат о кошачьей душе, являющейся сущностной частью кошки. Сохранение этой души обеспечивает сохранение кошки. Только в случае с животными, лишенными мышления и чувства, не возникает указанного вопроса, и нет нужды предполагать существование нематериального компонента в таких животных. Конечно, души людей обладают некоторыми способностями, отличающимися от способностей высших животных (у людей наличествуют такие виды мышления, например моральное или логическое, которых нет у животных; люди способны ставить такие цели, например, решить уравнение, которые не могут ставить животные). Вместе с тем мои рассуждения показывают, что у животных, обладающих мышлением и чувством, есть нематериальная душа, являющаяся их сущностным компонентом.

И подобно тому, как я не имею желания отрицать, что мозговые события вызывают ментальные события, я не буду отрицать, что события, происходящие в мозгу, играют определенную роль в обусловливании существования душ. На какой-то стадии животной эволюции мозг животного стал столь сложным, что это привело к появлению связанной с ним души. А продолжающееся развитие и функционирование мозга поддерживало существование души. И по мере эволюционного движения сходная сложность приводит к появлению сходных душ.

Связь, которая устанавливается между отдельной душой и отдельным мозгом, носит причинный характер. События в данном конкретном мозгу служат причиной событий в данной конкретной душе, а события в данной конкретной душе служат причиной событий в данном конкретном мозгу. Такова связь между данным конкретным мозгом и данной конкретной душой. На какой стадии эволюционного процесса впервые у животных появились души и тем самым появилась и ментальная жизнь? Мы не знаем этого. Однако поведение млекопитающих отчетливо указывает на наличие ментальной жизни. Я полагаю, что все позвоночные обладают ментальной жизнью, поскольку все они обладают мозгом, сходным с человеческим мозгом, который, как мы знаем, вызывает в нас ментальную жизнь, а их поведение лучше всего объясняется в терминах обладания ими чувствами и верованиями. Собаки, птицы и рыбы – все испытывают боль. Но нет никаких оснований наделять ментальной жизнью вирусы и бактерии, а, по моему мнению, также и муравьев, и жуков. У них нет такого мозга, как у нас, и нам незачем наделять их чувствами и верованиями для того, чтобы объяснить их поведение. Отсюда следует, что в какой-то определенный момент в истории эволюции появилось нечто совершенно новое – сознание, ментальная жизнь, которую следует анализировать в терминах души, обладающей ментальными свойствами.

Нежелание столь многих философов и ученых признавать, что в определенный момент эволюционной истории появились соединенные с животными телами души с их ментальными свойствами, проистекает отчасти, на мой взгляд, из того обстоятельства, что они совершенно не в состоянии объяснить, как такое произошло (если оно произошло). Однако совершенно иррационально утверждать, что чего-то нет только потому, что мы не в состоянии объяснить, как это нечто появилось.

Следует принять это в качестве очевидного факта. А если мы не можем объяснить его, то нужно быть смиренными и признать, что мы не всеведущи. Я выскажусь следующим образом. Наличие душ и ментальной жизни не может получить того вида объяснения, которое используют естественные науки посредством обращения к неодушевленным процессам. А у теиста есть объяснение на сей счет.

Поскольку мозговые события вызывают ментальные события, а ментальные события вызывают мозговые события, то ученые могли бы, вероятно, составить длинный перечень подобных причинных связей – у людей, по меньшей мере. В этом перечне указывалось бы, что мозговые события определенного вида вызывают синие образы, а мозговые события другого вида – красные образы; мозговые события одного вида приводят к верованию, что 36x2=72; а мозговые события другого вида вызывают сильное желание выпить чаю; а цель съесть пирожное вкупе с верованием, что оно находится в буфете, вызывает мозговое событие, которое служит причиной движения ног в направлении буфета. И т. п. Возможно, но лишь возможно, также, что ученые могли бы указать, какой примитивный мозг породил сознание, т. е. души. Это «лишь возможно» связано с тем, что нашим единственным основанием считать какой-то другой организм сознательным (будь то какое-либо животное, чье тело было сформировано обычным на Земле половым путем, будь то какое-то создание на другой планете или машина, созданная на заводе) является сходство с нами в поведении и в организации мозга. У нас нет независимого способа установить, обладает ли такой организм сознанием. А когда сходство, скажем, между лягушками и людьми не выражено отчетливо, то вовсе не очевидно, что данные животные обладают сознанием. Но давайте оставим в стороне трудности, связанные с установлением подобных вещей, и предположим, что у нас есть перечни причинных связей между мозговыми событиями и ментальными событиями, а также есть перечни того, какие виды примитивного мозга порождают сознание, т. е. порождают души, в которых мозговые события вызывают ментальные события, а ментальные события вызывают мозговые события.

Итак, есть определенные явления. Проблема в том, как объяснить их. Почему образование мозга, столь же сложного или более сложного, чем мозг какого-то животного (вероятно, какого-то раннего позвоночного), порождает сознание, т. е. душу с ее ментальными состояниями? И почему мозговые события вызывают те ментальные события, которые они вызывают? Почему мозговое событие одного вида служит причиной синего образа, а мозговое событие другого вида – красного образа, а не наоборот? Почему употребление шоколада служит причиной мозговых событий, которые вызывают вкус, называемый нами шоколадным, а не вкус, называемый ананасовым? Это напоминает ситуацию, когда у нас есть простой перечень предложений на иностранном языке, являющихся переводом соответствующего ему перечня предложений на английском языке, но при этом нет грамматики или словаря, с помощью которых можно было бы проверить правильность перевода. Кроме того, при отсутствии грамматики и словаря мы не в состоянии перевести ни одного нового предложения.

Для того чтобы предложить неодушевленное объяснение таких явлений, нам требуется научная теория отношений между душой и телом, которая удовлетворяла бы критериям, указанным в главе 2. Она должна содержать несколько простых законов, из которых бы следовало, что данный нерв, компьютер или какая-то другая материальная система порождает душу, а иной нерв, компьютер или материальная система не порождает ее; следовало бы, далее, что данное мозговое событие вызывает красный образ, а другое – синий образ; следовало бы также, что данное мозговое событие ведет к мысли о том, что Россия является огромной страной, а другое мозговое событие – мысль о том, что у каждого человека есть свое призвание. И так далее. Искомая теория, таким образом, дала бы нам возможность предсказывать, какие новые мозговые события породят определенные новые ментальные события, а также возможность предсказывать, какие новые виды машин будут обладать чувствами, а какие – нет.

Теория в механике способна объяснять разнообразное множество механических явлений благодаря тому, что все законы механики имеют дело с одним и тем же сортом вещей: это материальные объекты, их масса, форма, размер, положение, а также изменение массы, формы, размера и положения материальных объектов. Материальные объекты отличаются друг от друга этими измеряемыми свойствами (один объект в два раза превосходит другой массой или в три раза длиной). В силу того, что такие свойства измеряемы, мы можем иметь общие законы, которые соотносят два или более измеряемых количества в любых телах посредством математической формулы. Мы можем не ограничиваться простой констатацией того, что если объект с такой-то массой и с такой-то скоростью сталкивается с объектом с какой-то другой массой и с какой-то другой скоростью, то результат будет таким-то и таким-то. И так применительно к бесчисленным различным объектам.

Теория отношения между душой и телом должна иметь дело с очень разнообразными предметами. Масса и скорость, электрические и прочие физические свойства материальных объектов полностью отличаются от ментальных (приватных) свойств мышления и чувства, присущих душе. Физические свойства измеряемы. Так, мозговые события отличаются друг от друга участвующими в них химическими элементами (отличия которых друг от друга можно измерить), а также скоростью и направлением передачи электрического заряда. В то же время отличия мыслей друг от друга не измеряемы. Одна мысль не превосходит другую в два раза по значению. Таким образом, не может быть общей формулы, показывающей воздействие различий в свойствах мозговых событий на ментальные события, поскольку различия между первыми измеряются, а различия между вторыми – нет. Сказанное о мыслях относится и к ментальным событиям других видов. Желание съесть ростбиф не отличается в два раза от желания съесть шоколад. (Разумеется, причины, лежащие в основе одного желания, могут быть в два раза сильнее, чем причины, лежащие в основе другого желания, но это не одно и то же). Итак, не может быть общей формулы, показывающей, каким образом определенные вариации в мозговых событиях произвели изменения в желаниях. Мы можем иметь только перечисление того, какие изменения в мозгу вызвали те или иные изменения в желаниях. А поскольку ощущения, мысли и т. п. не отличаются измеряемым образом от других ощущений и мыслей, то тем более очевидно, что ощущения не отличаются измеряемым образом от мыслей, а цели – от верований. И поэтому не может быть вытекающего из общей формулы объяснения того, почему данное мозговое событие было вызвано определенной целью, почему какое-то мозговое событие привело к появлению верования, а другое мозговое событие обусловило вкус шоколада.

Виды свойств, которыми время от времени обладают материальные объекты и души, не просто отличаются друг от друга. Очевидно, что материальные объекты суть совершенно иные виды вещей, чем души. Души не отличаются друг от друга или от чего-то еще тем, что состоят из большего или меньшего количества вещества. И это еще одна причина того, что не может быть общей формулы, соотносящей возрастание сложности мозга с появлением души. Нейронные сети могут становиться все более и более сложными, но не может быть формулы, в соответствии с которой какая-то определенная степень сложности не порождает душу, а другая, чуть большая степень сложности – порождает. Душа или есть, или ее нет (то или иное создание либо обладает каким-то чувством и сознанием и потому обладает душой, либо у него нет чувства, нет сознания и потому нет и души). Все это не подлежит измерению. В силу таких причин не может быть объяснения у корреляции души и мозга, не может быть науки, исследующей эту корреляцию. Возможен лишь длинный перечень необъяснимых причинных связей.

Но разве наука постоянно не удивляет нас новыми открытиями? История науки полна различными «редукциями», когда какая-либо отрасль науки в целом сводилась к другой, казавшейся совершенно от нее отличной, а также полна случаями «интеграции» казавшихся весьма различными наук в какую-то супернауку. Термодинамика, изучающая тепло, была редуцирована к статистической механике, имеющей дело со скоростями больших групп частиц материи и столкновениями между ними. Температура газа оказалась средней кинетической энергией его молекул. Оптика была редуцирована к электромагнетизму; свет оказался электромагнитной волной. И отдельные науки, изучавшие электричество и магнетизм, образовали вместе супернауку, исследующую электромагнетизм. Как же происходят подобные крупномасштабные интеграции, если верно мое рассуждение о том, что не может быть супернауки, способной объяснить как ментальные, так и мозговые события?

Существует принципиальное различие между этими случаями. Всякая предыдущая интеграция в супернауку отдельных наук, изучавших очевидно качественно различные сущности и свойства, достигалась посредством указания на то, что в реальности эти сущности и свойства являются не такими, какими казались. Проводилось различие между лежащими в основе явлений материальными сущностями (непосредственно ненаблюдаемыми) и физическими свойствами, с одной стороны, и порождаемыми ими чувственно воспринимаемыми свойствами – с другой. Термодинамика первоначально занималась законами температурного обмена, а температура считалась свойством, присущим объекту, которое мы ощущаем, когда прикасаемся к этому объекту. Ощущаемый жар горячего тела действительно качественно отличается от скорости и столкновений частиц. Редукция к статистической механике достигалась посредством проведения различия между глубинной причиной жара (движением молекул) и теми ощущениями, которые движение молекул вызывает в наблюдателе. При этом утверждалось, что именно первое, т. е. движение молекул, и есть в действительности температура, а ощущения – всего лишь воздействие температуры на нас как на наблюдателей. При таком подходе температура попадает в сферу статистической механики, так как молекулы суть частицы, а сущности и свойства уже не относятся к различными видам. Поскольку две указанные науки теперь имели дело с сущностями и свойствами одного и того же (измеряемого) вида, то редукция одной науки к другой стала практически осуществимой. Однако редукция достигалась за счет отделения ощущаемого жара от его причин, а объяснение получили лишь эти последние.

Все прочие «редукции» одной науки к другой, а также «интеграции» отдельных наук, имеющих дело с весьма различными воспринимаемыми свойствами, достигались посредством отрицания того, что воспринимаемые свойства (такие как «вторичные качества» цвета, тепла, звука, вкуса), с которыми имела дело та или иная наука, вообще принадлежат физическому миру. Такие свойства отбрасывались в мир ментального. Но мы не можем поступать так, если имеем дело с самими ментальными явлениями. Если мы хотим объяснить сами ментальные явления, мы не можем провести различие между ними и лежащими в их основе причинами, а затем дать объяснение только этим последним.

На деле огромный успех науки в разработке физико-химической теории был достигнут за счет отделения от физического мира цветов, запахов, вкусов и рассмотрения их в качестве исключительно приватных чувственных явлений. История науки свидетельствует, что путь интеграции наук связан с игнорированием ментального. Физический мир управляется простыми законами; это значит, что материальные объекты обладают одними и теми же простыми способностями и предрасположенностями. Способ выявления этих законов заключается в игнорировании ментального. Успех интеграции и в области физики, и в области химии – это как раз то, что очевидно исключает окончательный успех в деле интеграции мира сознания и мира физики.

Как мы видели в главе 4, дарвиновская теория эволюции способна предоставить объяснение эволюции человеческих и животных тел посредством механизма естественного отбора, хотя это не будет, как я утверждал, каким-то окончательным объяснением. Вместе с тем дарвиновское объяснение способно столь же хорошо объяснить эволюцию неодушевленных роботов. А что может сказать нам дарвинизм о том, каким образом тела оказались соединенными с сознанием, т. е. с душами? Естественный отбор – это теория уничтожения, она объясняет, почему столь многие из вариантов, предложенных эволюцией, оказались уничтоженными – это произошло потому, что они были непригодны для выживания.

Однако эта теория не объясняет, почему такие (уничтоженные) варианты вообще появились. В случае с физическими вариантами (такими как длина шеи жирафа) есть, несомненно, адекватное объяснение в терминах мутации (случайного химического изменения), в результате которой появился новый ген со свойствами, способными обусловить возникновение нового варианта в соответствии с базовыми законами химии. Но ведь мы ставим проблемы объяснения того, почему какое-то физическое состояние обусловило появление душ, наделенных такими ментальными свойствами, как верования, желания, цели, мысли и ощущения. Дарвинизм непригоден для решения данной проблемы.

Дарвиновская теория может, однако, оказаться пригодной для решения другой проблемы и совершенно определенно будет полезна в случае с какой-то третьей проблемой. Но ни одну из этих проблем нельзя смешивать с изначальной. Первая из дополнительных проблем – это проблема того, почему обладающие сознанием животные выжили, впервые появившись в процессе эволюции. Дарвиновская теория могла бы показать, что обладающие сознанием организмы имеют какое-то преимущество в борьбе за выживание в сопоставлении с бессознательными организмами, запрограммированными реагировать на среду стандартным образом. Трудно понять, в чем оно может заключаться, но, возможно, такое преимущество есть.

Вторая дополнительная проблема способна получить в дарвинизме отчетливый и, на мой взгляд, правильный ответ. Вот она. Допустим, что существуют связи между сознанием и мозгом, а также допустим, что организмы с ментальной жизнью имеют преимущество в борьбе за выживание. Почему же мозговые события, которые обусловливают ментальные события и обусловливаются ментальными событиями, соединены с прочими телесными и вне-телесными событиями именно так, как они соединены? Возьмем верования. Какое-то мозговое событие вызывает верование относительно присутствия стола. Данное мозговое событие вызывается нервным импульсом, идущим по зрительному нерву от глаза, когда в глазу при помощи лучей света, исходящих от стола, формируется образ стола. Но в процессе эволюции могло появиться животное, в котором мозговое событие, обусловливающее верование относительно стола, вызывалось бы совершенно другими событиями во внешнем мире. Почему все-таки существуют данные конкретные связи между мозгом и внешним миром? Ответ очевиден: у животных больше шансов выжить, если их верования в общем и целом истинны. Ложные верования – например, насчет местоположения пищи или хищников – приведут к быстрому исчезновению в борьбе за пищу или в ходе борьбы с хищниками. Если мы будем считать, что стола перед нами нет, а он на самом деле есть, то мы споткнемся о него и упадем и т. п. Те, в ком мозговые состояния, порождающие верования, связаны причинными цепочками с внешним миром таким образом, что причинная цепь обычно активизируется определенным состоянием дел, которое, в свою очередь, порождает верование о том, что имеет место именно такое состояние дел, – такие индивиды обычно обладают истинными верованиями относительно мира и, как следствие, имеют больше шансов выжить. Предположим, что у меня есть желания, вызванные мозговыми событиями. С эволюционной точки зрения, одни желания в определенных обстоятельствах приносят преимущества скорее, чем другие желания в других обстоятельствах. Желание получить пищу, когда я голоден, имеет преимущество перед желанием пищи в условиях, когда я сыт. Таким же образом можно объяснить, почему мозговые события, порожденные определенными целями, вызывают желаемые движения тела. Если бы при попытке произвести движение ногами начали вместо этого двигаться мои руки, то хищник очень скоро настиг бы меня. Однако такое правильное объяснение того, каким образом (при принятии того, что мозговые события вызывают ментальные события) мозг соединен посредством нервов с остальным телом, не объясняет вместе с тем, каким образом мозговые события вызывают ментальные события. А это совершенно иная проблема. Сходным образом можно высказаться и о проблеме того, почему ментальные события вызывают мозговые события.

Резюмируя, можно, таким образом, утверждать, что эволюция ментальной жизни животных (т. е. животных, обладающих душой, в которой происходят определенные ментальные события) включает:

а) существование определенных физико-ментальных связей (определенные физические события вызывают существование душ, наделенных определенными ментальными свойствами, и наоборот);

б) существование животных, обладающих мозгом, состояния которого порождают души, дающие преимущества в борьбе за выживание;

в) эволюцию, осуществляющую отбор животных, мозг которых «скрепляет» определенным образом их тела.

Указанные дарвинизмом механизмы способны объяснить (в) и, возможно, (б). Однако ни дарвинизм, ни какая-либо другая наука не обладают весомыми шансами на объяснение (а). Зарождение наиболее новаторских и поразительных свойств животных (их сознательная жизнь, реализующаяся в чувстве, способности выбора и в разуме) находится, как кажется, полностью вне сферы компетенции науки.

Но существуют и такие причинные связи между душой и мозгом, не проистекающие из способностей и предрасположенностей материальных объектов, которые наука в состоянии объяснить. Это причинные связи между теми или иными конкретными видами мозговых событий и конкретными видами ментальных событий, а также причинные связи между мозговыми событиями и самим существованием души.

Я должен, однако, внести уточнение в последнее утверждение. Вполне возможно, что определенные изначальные мозговые состояния служат причиной существования души: когда мозг зародыша достигает определенной стадии развития, он дает толчок к появлению связанной с ним души. Вместе с тем этот мозг не может причинно определять, какая именно душа будет с ним соединена. То обстоятельство, что моя душа соединяется с данным мозгом, а ваша душа соединяется с другим мозгом, – это обстоятельство не обусловлено свойствами данного конкретного мозга, молекул данного конкретного зародыша, определяемыми данными конкретными генами. Дело может обстоять, скорее, обратным образом. Вы и я могли оказаться связанными с мозгом способом, противоположным тому, каким мы связаны сейчас, и это обстоятельство было бы в равной мере совместимо со всеми закономерностями отношений между рассматриваемыми видами событий (данной организации мозга и существованием души), которые могла бы установить наука. Просто нельзя себе представить какое-то возможное научное открытие, которое объясняло бы, почему это произошло таким способом, а не другим. Как только соединение мозга и души произошло, мы оказываемся связанными с каким-то конкретным мозгом. Будучи соединенным с мужским мозгом, я приобретаю мужские мысли. Однако данное обстоятельство не имеет никакого отношения к вопросу о том, почему «я» еще не сформировавшегося характера оказалось подходящим для мужского, а не для женского мозга. Здесь наука просто останавливается.

Теизм способен дать объяснение того, о чем шла речь выше. Всемогущий Бог в состоянии соединить души с телами. Он в состоянии реализовать сочетание конкретных мозговых событий и конкретных ментальных событий. Он способен сделать это, наделив молекулы, образующие мозг, способностью вызывать ментальные события в душе, с которой соединяется мозг, а также наделив эти молекулы предрасположенностью реализовывать те цели, которые ставит душа, с которой соединяется мозг. (Это новые способности и предрасположенности, они не присущи тем обычным молекулам, которые изучаются химией). Бог способен создать прежде всего души, а затем выбрать тог мозг (и тем самым и тело), с которым должна соединиться та или иная душа в тот момент, когда мозговые события, происходящие в зародыше, требуют, чтобы с мозгом была соединена душа.

У Бога есть веское основание вызвать к существованию души и соединить их с телами. Оно заключается в благости существования наделенных телом животных и людей, способных испытывать приятные ощущения, удовлетворять свои желания, обладать верованиями относительно мира, а также формировать, исходя из этих верований, свои цели, могущие изменять что-то в мире. Все это предполагает существование регулярных и устойчивых связей между ментальными событиями и мозговыми событиями. Мы не будем в состоянии осуществить какое-либо устойчивое изменение в мире, если каждый раз при попытке произвести движение ногой, мы будем получать какой-то новый результат – один раз это будет движение руки, в другой раз мы чихнем и т. п. Сходным образом, для того чтобы мы были в состоянии провести различие между двумя объектами, они должны выглядеть (ощущаться и т. п.) различно, и поэтому должна быть регулярная причинная связь между мозговыми событиями, вызываемыми объектами того или иного вида, и ментальными визуальными впечатлениями от этих объектов. А если мы обладаем чудесной способностью воспроизводства, то должны быть регулярные связи между нашими сексуальными актами, зародышем, который возникает в результате этих актов, и той или иной душой, соединяющейся с данным зародышем. У Бога есть основание устанавливать все такие связи. У него может быть и основание соединить данную душу с данным телом, но если нет основания соединить эту душу с этим, а не каким-то другим телом, то есть основание прибегнуть к «ментальной лотерее» с тем, чтобы осуществить то или иное соединение, т. е. сделать его делом случая.

Совершенно благой Бог любит свои создания, причем создания различного рода, включая и создания, которые обладают ограниченным набором целей и верований, такие как крысы и собаки. У Бога вместе с тем есть особое основание для создания людей. Люди отличаются от высших животных теми видами верований и целей, которыми они обладают. Мы обладаем, к примеру, моральными верованиями, верованиями относительно нашего собственного происхождения, а также фундаментальными математическими теориями. Мы в состоянии рассуждать, переходя от одного предмета к другому, в состоянии основывать одни верования на других (мы приобретаем какое-то определенное верование относительно римлян в силу того, что в Чичестере нашли определенную вещь). Кроме того, наши цели – это не просто те или иные цели, непосредственно связанные с получением еды или питья, а цели, заключающиеся в создании сложных машин, строительстве красивых зданий. Это цели, состоящие в изменении самих себя и друг друга, т. е. в формировании у себя такого характера, который будет естественным образом побуждать нас совершать какие-то одни действия и не совершать другие.

Я считаю, кроме того, что люди обладают (я указал на это в главе 1) свободой воли, т. е. наши цели не определяются полностью состояниями нашего мозга или чем-то еще. При осуществлении какого-либо выбора мы уверены, что от нас зависит, каким будет этот выбор. Здесь я должен кратко коснуться возражения, которое может возникнуть у читателя. Разве мозг не является обычным материальным объектом, в котором действуют обычные научные законы? В таком случае разве может человек свободно выбирать, произвести движение рукой или вообще совершить какое-то публичное действие, не нарушая при этом научные законы? Ведь человек производит движение рукой и вообще делает что-то публично при участии (ненамеренно) соответствующего мозгового события. Тем самым он намеренно осуществляет публично наблюдаемое движение. Поэтому, если люди обладают свободой воли, не означает ли это, что они в состоянии воспрепятствовать действию в мозгу обычных научных законов?

Наш ответ заключается в том, что мозг совершенно очевидно не является обычным материальным объектом, поскольку, в отличие от обычных материальных объектов, он порождает души и их ментальную жизнь. Поэтому у нас нет оснований с необходимостью предполагать, что он тотально управляется теми обычными законами физики, которые применимы к обычным материальным объектам. А второй ответ состоит в том, что даже если мозг управляется теми же самыми законами, которыми управляются другие материальные объекты, то и это совместимо с тем, что люди обладают свободой воли. Это так потому, что одна из двух крупнейших теорий современной физики, квантовая теория, указывает, что физический мир на микроуровне не являет полностью детерминистского характера.

Поведению атомов, а также электронов, протонов, фотонов и других элементарных частиц, из которых состоят атомы, присущ элемент непредсказуемости. Эта непредсказуемость не проистекает из ограниченности человеческой способности предсказывать последствия их поведения. Если квантовая теория истинна, эта ограниченность предсказуемости есть ограниченность той меры, в какой у поведения материальных объектов могут быть четко определенные последствия, ограниченность той меры, в какой физический мир является детерминистским. Нельзя точно предсказать, как будет двигаться тот или иной электрон или протон, несмотря на то, что зачастую вероятность движения по какому-то одному пути выше, чем вероятность движения по другому пути. Сходным образом атомы одного вида зачастую «распадаются», превращаясь в атомы другого вида. Квантовая теория в состоянии сказать нам лишь то, насколько вероятно, что атом, скажем, радия распадется за какое-то данное время, но не когда точно это произойдет. И хотя подобная непредсказуемость на атомарном уровне обычно не порождает значимой непредсказуемости в более крупном масштабе, последнее может произойти. Мы могли бы сконструировать машину, которая делала бы так, что если какой-то атом распался в пределах данного времени, то произошел бы взрыв атомной бомбы. В противном случае взрыв не произойдет. В этом случае при конструировании такой машины мы были бы не в состоянии предсказать, произойдет взрыв бомбы или нет.

Мозг также представляет собой сложную машину, которая усиливает незначительные изменения, и дело здесь может обстоять следующим образом: непредсказуемые незначительные изменения в мозгу – это изменения, которые обусловливают наше мышление и наше наблюдаемое поведение. В таком случае, когда люди ставят себе цели подумать о чем-то или повести себя определенным образом, то тем самым они осуществляют те не предсказуемые наукой незначительные изменения, которые, в свою очередь, служат причиной мышления и поведения. Таким образом, люди способны реализовывать свободу воли, не сопровождая это каким-либо нарушением физических законов, которые управляют мозгом. Данные два ответа указывают на то, что нет оснований полагать, исходя из физики, что применительно к свободному человеческому выбору дела обстоят, не как это кажется.

Итак, у людей есть значительные возможности для приобретения истинных и глубоких верований относительно мира. У нас есть также значительные возможности не только для многообразного и сложного оформления своей среды, но и для формирования самих себя. Ведь мы в состоянии делать очень разнообразный по своему характеру выбор между добром и злом, а наш выбор оказывает очень ощутимое воздействие на мир. У щедрого Бога есть основание для создания таких существ, как люди.

Свидетельства, представленные в данной главе, указывают на то, что существование душ и их связь с телами не являются следствием физических процессов, зафиксированных в природных законах. Мозг зародыша оказывается наделенным какими-то новыми способностями, какими-то новыми способностями оказывается наделенной и душа, с которой соединяется этот мозг. Это способности, у которых нет научного объяснения. Существование Бога – простая гипотеза, которая с определенной вероятностью заставляет ожидать существование явлений, о которых шла речь в предыдущей главе. Эта же гипотеза заставляет нас ожидать и существование тех явлений, о которых идет речь здесь. И потому эти явления служат еще одним свидетельством в пользу существования Бога.

Способности мозга и его предрасположенность реализовывать эти способности при получении нервных импульсов от глаза дают полное объяснение того, почему у меня есть синий образ. Эти способности созданы и сохраняются Богом, и потому его действие служит последним объяснением наличия синего образа. Действие Бога дает также последнее объяснение наличия души (и того, что это скорее моя душа, а не чья-либо еще), которая соединяется с данным телом. В соответствии с довольно распространенным (хотя и не общепризнанным) христианским учением, Бог действует в мире посредством «вторичных причин» (т. е. естественных процессов), однако он вмешивается и действует напрямую для того, чтобы создавать человеческие души и соединять их с телами. Я вышел за рамки такого учения ради утверждения о том, что это же верно и применительно к душам высших животных.