Часть вторая. Философия религии

Древние дохристианские религии возбудили в наше время большой интерес, благодаря исследованиям ученых в области сравнительной филологии и мифологии.

Теперь изучают не только мифологии классических народов, но и верования и традиции диких народов и стараются определить самые законы развития религиозного сознания.

Но нередко эти исследования ведутся в скептическом и антирелигиозном духе или с явной тенденцией доказать, что даже самые низшие религии занимают необходимое и потому законное место в развитии религиозного сознания человечества и что само христианство произошло под влиянием тех же естественных условий, как и все другие религии.

Мы не будем анализировать всех форм различных религиозных культов, но имеем в виду рассмотреть религии некоторых древних культурных народов и то в общих чертах, насколько это необходимо для того, чтобы показать, что ни одна из самых высоких Культурных религий древности не могла удовлетворить бесконечных стремлений человеческого духа к единению с Богом и к нравственному совершенству и что христианство не имеет генетической связи с языческою культурою.

Но прежде чем перейти к обозрению этих религий, считаем необходимым рассмотреть один специальный вопрос, – именно вопрос о первоначальной форме религии.

Если религиозное чувство есть наш высший природный инстинкт, вложенный в нашу природу Самим Богом, то естественно думать, что первоначальные предки наши веровали в Единого Живого Бога и что монотеизм был первоначальною формою религии.

Такова теистическая точка зрения на поставленный нами вопрос.

По теории трансформизма, первобытный человек, подобно современному дикарю, находился в весьма жалких условиях существования и в области религиозной начал самым грубым фетишизмом. Но эта мысль ложная.

Наука не дает права видеть в современном дикаре тип первобытного человека. Дикарь находится в состоянии вырождения, и мы имеем твердо обоснованный свидетельства о том, что самые низшие негритянские племена сохраняют весьма живое воспоминание об их состоянии падения или по крайней мере о глубоком повреждении их религиозных нравов и наряду с своими фетишами имеют представление о Едином верховном Боге Духе, источнике жизни всего на небе и на земле. Таковы предания древних ацтеков Мексики, бассутов Южной Африки. Древние аптеки Мексики сохранили память о такой эпохе, когда фетишизма еще не существовало. „Было время», говорят они, „когда все люди имели один язык, не кланялись ни дереву, ни камню и вспоминали только о славе Творца, сердца неба и земли» (Макс Мюллер). Бассуты Южной Африки совершенно утратили понятие о Верховном Существе и, однако их грубый фетишизм прикрывает собою остатки монотеистического верования. Называя именем „Molimo» (сущий на небе) всякий предмет своего поклонения, они очевидно свидетельствуют об истине самой терминологией своего языка.

По свидетельству сравнительной науки о языке наши первые предки, древние арийцы, почитали Бога живого и личного, всемогущего Духа и Творца и давали ему имя самое славное и благородное, какое они могли найти в своем скудном словаре, имя света и лучезарного неба. Санскритское Dyaus, сохранившееся во всех почти языках арийских народов (латинское Deus или Dius, греческое Ζευς или Αευς), произошло от корня div, что значить светить, блистать и обозначало небе, блестящее лазурное, под эмблемою которого наши первоначальные предки и почитали невидимого, верховного Бога, Отца всех.

Вообще наука свидетельствует, что повсюду, у всех народов в истории религиозных верований единство предшествовало множественности, простота сложности, монотеизм политеизму. „Ни в одном языке, пишет Макс Мюллер, множественное не существуешь прежде единственного и ни один человеческий ум не мог бы понять идеи многих богов, если бы не усвоил предварительно понятия о едином Боге. Впрочем, прибавляет он, отсюда не следует, будто вере во многих богов предшествовало верование в Бога единственная». Поэтому он называет первоначальную форму религии не монотеизмом, а генотеизмом, где единство не исключаете множественности.

Но мы имеем свидетельство – большее Макса Мюллера, именно свидетельство самого Слова Божия о том, что первоначальною формою религии быль монотеизм, вера в единая истинная Бога. Так св. апостол Павел пишет о язычниках в своем послании к Римлянам следующее: „познавши Бога, не прославили Его как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели и славу нетленного Бога изменили в образ подобный тленному человеку»¹⁰ и проч.

Итак, политеизм не есть первоначальная и необходимая ступень религиозного развития. Он есть бессильная попытка падшего человека снова отыскать путь к живому Богу, от которого он удалился, по причине своего грехопадения. Внутреннее ощущение божественного стало слабо; религиозное чувство материализуется, питается чувственными представлениями божества. Когда не оказалось больше сил возвыситься до божества, нужно было низвести её до себя. „Сделай нам богов, которые бы шли перед нами» (просите Израиль Аарона). Отсюда, как мы видели, анимизм или символизм; отсюда фетишизм с его почитанием предметов природы в их непосредственности и проч.

Этим мы и ограничим свои замечания о первоначальной форме религии и перейдем к обозрению религий т.н. культурных народов древности.

Начнем с Китая, цивилизация которого по своей архаической древности и консервативный дух которого ручаются за первобытный характер религиозных его верований.

1. Китайская религия. Китайцы, – народ по природе положительный, практический, – не знают высших вопросов духа, идеальных стремлений и не обладают живой фантазией и чувством. Оттого мифология китайцев почти не развита.

Небо („Тьен»), вот главное китайское божество, небо голубое, всевидящее, всемогущее и всеблагое. Впрочем, это не есть живое, личное и деятельное существо, но лишь простое олицетворение разумности мирового порядка.

Весьма большое значение в религиозном сознании китайцев имеет также культ предков, в частности культ славных в истории деятелей, мудрецов, правителей, а на земле культ императора, представителя законности и порядка.

За порядком религиозных церемоний, выработанных традицией до мелочей, наблюдаешь высший государственный чиновник. Религия превращена в пустой обряд и все её существенные элементы – молитва, покаяние и проч. заменены мертвыми формами.

В области нравственной китаец стремится к осуществлению такого же неизменного порядка, мерности и законности, как они открываются в строе природы и прежде всего самого неба. Китаец, как сказано, не знает высших стремлений, высших целей и идеалов. Доброта его не переходишь за пределы благожелательности и не знает любви, полагающей свою радость в самопожертвовании. Сам знаменитый китайский философ Конфуций (Kong–fu–tze, живший в VI в. до нашей эры) ничего не создал нового в области религиозно-нравственной и не претендовал на роль реформатора. Он собрал лишь в одну систему лучшие правила древней народной мудрости (Шу–кингъ, одна из особенно почитаемых китайцами священных книг) и своим авторитетом дал санкцию общепринятому учению о нравственности, совершенно чуждой Живого богосознания. Бога нет во всей системе Конфуция, он относился к этому вопросу индифферентно, и его безрелигиозная моральная философия, имеющая правда значение в жизни практической, лишена творческой силы и вдохновения и не может удовлетворить религиозного чувства, жаждущего общения с живым Богом.

Кроме конфуцианства известны в Китае еще две религии – Даосизм и Буддизм (религия Фо, искаженное название Будды). Основателем Даосизма был философ JIao–цзе, находившийся, как думают, под влиянием индийской философии. Лао-цзе учить о чем-то божественном и таинственном в каждом индивиде и, как бы восполняя пустоту в религиозной системе Конфуция, признает основным принципом мира Дао или Тао, что значить Слово или Разум и так возвышается до понятия о Верховной Разумной Силе; но с течением времени даосизм воспринял в себя массу народных суеверий и в настоящее время представляет собою грубую идолатрию, культ демонов или шамаизм.

Буддизм появился в Китае в первом столетии по Рождестве Христовом; но и буддизм, как и даосизм, потерял здесь свои характерный черты и выродился в пустой механизм.

2. Египетская религия. Совершенную противоположность китайской религии составляет египетская религия. Для китайца все ясно и понятно, для египтянина все полно таинственности. В Египте повсюду встречаются иероглифические надписи, странные символы и загадки о самых глубоких вопросах бытия. Но все загадки сосредоточивались на мысли о смерти и будущей жизни. – Ни один народ древности не рассуждал так настойчиво о тайне смерти, как египтяне. Все многочисленные египетские памятники, сохранившиеся до нашего времени, так или иначе связаны с этою мыслью. Египетский некрополис, пирамиды и гробницы, сфинксы и иероглифы – все еще как бы вопрошают о тайне жизни и смерти.

Из священных книг, по которым можно изучать религиозное мировоззрение египтян, особенно замечательна т.н. „Книга мертвых», изданная под этим названием в 1842 г. немецким ученым Лепсиусом.

Сам народ написал свою религию на камнях, на стенах храмов, на обелисках и пирамидах, а также на свитках папируса, во множестве открываемых в гробницах мумий. Все эти свитки покрыты благочестивыми изречениями, священными формулами и молитвами за умерших.

Но, не смотря на всю глубину и серьезность мысли, выразившуюся в стремлении разгадать загадку жизни и смерти, египетский дух не познал самого себя и совершенно подавлен впечатлениями и силами природы.

Все египетские боги (Аммон, Кнеф, Фта, Озирис-Горъ, Неф, Анубис и проч.) – чисто натуралистического характера и суть только простые моменты или проявления верховного божества Ра (солнечная света), только различные олицетворения понятий о солнце, как источнике света и жизни. Никогда и нигде эти боги не имеют той пластичности и наглядности, как например греческие боги. Образы их смутны, неясны, это образы получеловеческие, полуживотные. Египетское сознание не могло еще возвыситься до какой-нибудь общей идеи и выразить ее в образе того или другого индивидуальная божества, как например греки выразили идею мудрости в образе Паллады Афины; оно вращалось еще в области частных и местных предметов и явлений природы, особенно в области животного мира; склонное от природы к таинственности, оно в изумлении останавливалось перед некоторыми загадочными свойствами животных и выражало в них желаемое свойство божества. Отсюда своеобразная египетская форма для выражения религиозных понятий. Животный культ в общем имел символическое значение и только в сознании народной массы переходил в совершенное поклонение животным.

Философ Гегель „в своей философии религии» назвал египетскую религию религией загадок; и это так; потому что действительно религиозная проблема, – вопрос о Боге и о человеке, – осталась для египтянина совершенной загадкой, не смотря на все его усилия разгадать ее.

3. Персидская религия. Древние Персы отвращались от грубо-материального изображения божества и представляли его под символом света или огня, – достаточно чистым для выражения понятия о верховном существе.

Верховный бог Персов есть Ормазд или Агура-Мазда (Ormazd = сокращенная форма Ahura–Mazda), чистый бог света, непорочная чистота, совершенная мудрость и благость, творец неба и земли. Его непорочная чистота открывается частью в естественном, физическом свете, частью в нравственном миропорядке.

Его окружают семь классов духов или ферверов, из которых самыми совершенными считались Амшаспенты и Яцаты. Амшаспенты (Amescha-Spend = бессмертные святые) олицетворяют собою нравственные начала жизни и суть вместе прототипы или гении космических сил. Так один из них есть добрый разум; но он же и страж творения; другой олицетворяет собою чистоту и непорочность; но он же есть вместе гений огня и проч. Яцаты образуют собою новый ряд духов более частных предметов и явлений природы; но особенным почтением пользовался между ними дух Митра. Митра, бог солнца и мудрости, был предметом тайного культа и мистерий, особенно на Западе, в римский период, в период упадка языческого мира и религиозного синкретизма.

Ормузд создал и все доброе в мире, все элементы природы чистые и добрые и самого человека, так что весь мир есть чистое откровение Бога света и добра.

Так маздеизм представляет собою серьезную попытку к признанию единого Бога света и добра; но учение его разбилось о факт зла, этот камень преткновения для человеческой философии, и вот наряду с Ормуздом, богом света и добра, является совечное ему начало зла, Ариман или правильнее Ангро-Майнью, олицетворяющее собою не только борьбу стихий в природе, но и нравственную борьбу добра и зла.

Ариман так же, как Ормузд, имеет под собою служебныхъ ему духов, дэвов, разделенных на классы по степени и значению и олицетворяющих собою: смерть, дурные наклонности, ложь и т.п. Ниже этих духов стоят другие классы злых существ, из числа которых особенно выдаются: Дагак-змей и Эшмо-буря, страсть и проч. Ариман создал также вредные растения и злых животных; от него же и всякое зло в жизни.

Дэвы, духи зависти и зла, соблазнили первых людей (Мешиа и Мешиане) вкусить от запрещенных плодов и так отвлекли их от служения богу добром на служение богу злому.

Зороастр – первый из мудрых и благочестивых мужей ниспроверг дэвов силою слова, но только Сосиош (So-siosch – Спаситель), имеющий явиться через три тысячи лет после Зороастра, освободит людей от всякого греха и уничтожить силу зла.

Этим дуалистическим вероучением определяется и все нравственное учение Зороастра. Дуализм обнимает и проникает собою все; все вовлекается в постоянный конфликт света и тьмы, доброго и злато; вся вселенная составляешь амальгаму двух начал, так что добро состоишь не в одной только нравственной деятельности, но и в том, чтобы избегать соприкосновения с предметами нечистыми и повсюду отделять чистое от нечистого – Отсюда заповедь об истреблении нечистых животных и растений и об охранении полезных и прочее Нравственный и физический элементы еще смешаны в религии парсизма.

Современный рационализм видишь в нравственно-религиозных понятиях парсизма так же, как и в буддизме, основу библейского мировоззрения и уверяет, будто книга Бытия представляет собою только позднейшую переработку персидского религиозного памятника – Зенд-Авесты.

Но все эти догадки и фантазии не выдерживают критики, потому что в Зенд-Авесте или совсем нет того, что усвояют ей (например, истории искушения) или дают её мировоззрению совершенно ложное освещение. Так Ормузд или Агура не есть существо абсолютное, личное и живое, как Иегова, а лишь абстрактный образ, простое олицетворение света. Равным образом, библейское учение о духах или ангелах ничего не имеет общего с учением о духах древнеперсидской религии. Библейские духи или ангелы суть существа личные, отдельные от Бога и от мира, а персидские духи – лишь простые символы и атрибуты того же безличного верховного начала. Наконец самое учение о нравственности в персидской религии далеко не то, что библейское учение о грехе и святости. По учению библии зло существует в силу злоупотребления свободой, а по учению персидской религии зло в самой природе вещей. В общем – мораль Зороастра поверхностна; она не коснулась глубины совести. Можно даже сказать, что все нравственный его заповеди выводятся не из строго нравственных начал и требований совести, но представляют собою лишь простые аналогии различных действий физического света, его теплоты, мягкости, благотворности и проч. Итак напрасны усилия рационализма сблизить христианство или иудейство с натуралистическими понятиями персидской религии.

Сама Зенда-Авеста, состоящая из нескольких частей или книг, написанных в разные времена и даже в разных странах, собрана в один сборник уже в период христианской эры и, по мнению современных компетентных исследователей, подверглась значительной переработке под влиянием чуждых ей религиозных элементов и философских систем. Наконец самые сказания о времени жизни и деятельности Зороастра сбивчивы и неопределенны, так как, по мнению одних ученых – он жил в VIII в. до Рождества Христова, а, по мнению других за три тысячи лет. Поле – открытое для всевозможных гипотез.

4) Религии Индии

а) Религия Вед. Первоначальная, самая древняя форма индийской религии содержится в гимнах Вед, откуда и её название.

В этом весьма древнем литературном памятнике индийского народа, именно в Риг-Веде мы находим и самое древнее индийское религиозное мировоззрение, непосредственную так сказать религию природы, без всякого намека на рефлексию и абстракцию, превратившие потом религию в философию.

Боги Вед суть силы природы и слишком неопределенны и безличны, слишком похожи друг на друга, так что постоянно смешиваются один с другим, отождествляются. Каждый из них мыслится в момент молитвы, обращенной к нему, всемогущим и неограниченным или лучше – все боги поочередно являются верховными. Этот своего рода монотеизм („генотеизм») Макс Мюллер называешь катенотеизмом или поклонением в данный момент одному божеству без отрицания других.

Они олицетворяют собою главным образом явления света и воздуха, любимые образы индоевропейских народов, теснее и жизненнее связанные с их интересами, чему других народов. Лучезарный восход солнца, его жгучие полуденные лучи, ослепительный блеск молнии, рев бури, словом все величественные явления природы, вот предметы почитания и поклонения индийца.

Самое высшее положение в сонме богов Вед занимаешь Индра, – бог света или лучезарного неба, бог молнии и грома. Тронь его в чистом ясном воздухе, откуда он ведет борьбу против сил мрака, против зноя и засухи, против грозных облаков, задерживающих плодотворный дождь и благословение неба. Он – творец и промыслитель всякой жизни и податель всяких благ, он внимает молитвам своих верных, приносящих ему святую жертву Сому (напиток, опьяняющий или оживляющий и возвышающий дух). Бог Агни (ignis – огонь) бог огня, света и теплоты. Рожденный на небе, он ежедневно возрождается в пламени жертв и является источником жизни и энергии. Варуна (ουρανός – небо), третий великий и всесильный бог, бог ночи, ночного неба или темного пространства небес, не проявляется видимо, как Индра в молнии или Агни–в· огне; но всеобъемлющий и всепроникающий, он и во мраке созерцает глубины сердца и судить самые сокровенный помышления. В нем больше, чем в других богах олицетворяются нравственные понятия; к нему обращены гимны весьма высокого нравственного характера.

Эти главные божества, неопределенные и безличные, окружены целым сонмом богов, также олицетворяющих собою различные силы природы. Таковы, например, Рудра – бог грозы, Марута – бог сильного ветра, Суриа – бог солнца, а также Аги – всепожирающий солнечный зной, Фритра – мрачный бог облаков, задерживающий благодатный дождь и т.д.

б) Браманизм. Браманизм составляет вторую стадию развития религиозного сознания индийцев и представляете собою резкий переход oт непосредственного натурализма, созерцавшего богов в конкретных образах, к философскому пантеизму, где божество мыслится в абстрактных понятиях и где все другие боги являются только моментом или формами Единого самобытного, олицетворяющая собою мировое единство и полноту и сущность бытия – материального и духовного. Таков индийский Брама.

Брама постепенно вытесняет древних богов, которым в самой большей степени остается лишь подчиненное положение служебных духов. К такому же результату пришло и философское мышление, особенно в философских системах Веданты и Санкия (Vedanta и Sankliya). За множеством (богов) оно усмотрело единство и признало его истинною сущностью, дыханием жизни – Atman или просто сущим (Tat или Ом-ом, мистический слог, обозначающий отвлеченное, всеобъемлющее, абсолютно чистое бытие), абстракция, которую легко можно было перенести на Браму, как верховного бога. Поэтому Брама мыслится, как чистое безразличное бытие, не имеющее ни формы, ни образа.

Но такое абстрактное божество, объект чистого созерцания, не могло удовлетворить непосредственного народного сознания, и вот наряду с Брамой являются новые боги – Вишну и Шива, – правда, известные Ведам, но далеко не с тем значением, какое усвояется им в браманизме. Вишна, прежде бог света и плодородия, представляется теперь творцом и промыслителем, источником бытия и жизни. Как промыслитель мира, он не раз сходить с неба на землю, воплощаясь то в образе животного, то человека, чтобы научить людей мудрости и доброй жизни. Шива, первоначально плодотворная сила природы, олицетворяешь теперь скорее силу разрушительную, чем плодотворную. После культ Вишны и Шивы сливается с культом Брамы, и все три бога совершенно отождествились и стали лишь различными формами откровения Единого – Парабрамы, так что Брама с того времени есть творец мира, творческая потенция мировой жизни, Вишну, промыслитель, начало всесохраняющее и всеоживляющее, и Шива, разрушитель мира, начало разрушения и смерти. Это индийская троичность, trimurti. Бытие созерцается, как непрестанный круговорот, вечно сменяющийся процесс происхождения, развития и прекращения бытия. Поэтому напрасно думают, будто индийское тримурти имеет что-либо общее с христианским учением о Святой Троице, потому что индийское тримурти есть лишь слово, термин для выражения понятая о субстанции мира в её главных жизненных проявлениях, олицетворенных в образах трех богов.

Вокруг названной тримурти снова образовался целый пантеон второстепенных богов и богинь, добрых и злых духов.

Восточная фантазия создает чрезвычайно сложную мифологию и изображаете богов в самых чудовищных и карикатурных формах (множество голов и рук, странное сочетание человеческих и животных форм) лишь для того, чтобы нагляднее представить тайну божества.

Но в то время, как народное воображение предается всякого рода фантасмам, на той же почве развивается, как мы сказали, более строгое мышление в религиозно-философских системах (в философии Веданты и Санкия). Они свидетельствуют о чрезвычайной способности отвлечения и о тонкой диалектике индийского духа, потому что в них встречаются такие метафизические понятия, которые напоминают собою мировоззрение современных западных философов – Гегеля, Фихте, Шопенгауера и Гартмана; но Бога живого, источника вечной жизни, откуда человек мог бы черпать силу и устойчивость среди непостоянства и круговорота мировых явлений, это мышление не знает. Поэтому напрасны попытки современного рационализма развить на этой почве религию разума вместо христианской религии откровения.

Впрочем, не смотря на различие форм, общая основная мысль браманизма повсюду одна и та же: это именно мысль, что мир есть призрак, а не бытие. Это основная мысль с её последствиями глубоко проникла в индийский народный дух и определила все развитие нравственно-религиозной жизни индийца.

В Браме, бесконечном и абстрактном бытии, возникает смутное влечение созерцать себя самого, и это влечение служить причиною того, что он, как бы выходить из себя самого, из своей собственной полноты и безразличия и раскрывается в мире множественности; но это влечение есть самообольщение Брамы, Майя, ложное состояние, и потому чем он больше удаляется от самого себя, отчуждается (в великом процессе развития мира), тем ничтожнее и хуже становится все то, чтоб выходить из него. И так весь мир есть лишь самораскрытие божества и чем реальнее и осязательнее формы жизни, тем они более удалены от своей сущности бесформенной и отвлеченной.

Но если весь мир есть Майя, ложное явление в существе Брамы, то и задача нравственной жизни должна состоять в том, чтобы освободиться от мира и снова возвратиться к истинному бытию Брамы и слиться с ним. Это достигается путем философского размышления об Атман Браме и мировой душе, а также весьма тяжелым и трудным подвигом самоотречения и аскетизма; – путем трансмиграций и душе переселений, потому что душа, не достигшая в земной жизни высшего познания (что мир есть призрак и что только Брама есть единое истинное бытие), опять возрождается или в обыкновенных, дурных людях, или даже в животных и в растениях. Догмат душепереселения есть один из существенных догматов браманизма. – Таков браманизм. Он парализовал энергию некогда бодрого и энергичного народа. Его кастовая замкнутость, самой религией освященная, подавила в нем всякое стремление к прогрессу; его взгляд на бытие, как на зло, ослабил любовь к жизни; его учение о душепереселении превратило здоровое чувство жизни в чувство скорби и страха. Не в браманизме возрождение и обновление.

в) Буддизм. Буддизм не есть явление совершенно новое сравнительно с браманизмом. Он сохранил характерный черты браманизма, большую часть основных его воззрений и прежде всего учение, что искупление покоится на знании, отрицающем мир, и страдание – на неведении. Но он отверг метафизику и всякое умозрение о существе и деятельности богов и дал дальнейшее и решительное развитие той мысли, бывшей в браманизме в зародыше, что для искупления человек не нуждается ни в какой другой силе или личности, кроме своей собственной.

Жизнь Будды известна только в форме легенды, где он уже является чудесным существом и составляешь предмет религиозного почитания.

В древнем буддийском сборнике священных книг в так называемом „Трипитаке» (Южном, Цейлонском сборнике, сохранившем в себе древние религиозно-нравственные предания буддизма), написанном на языке Пали, священном для буддистов, нет биографии Будды, кроме некоторых частных сведений о его жизни, „и можно с уверенностию сказать», говорит один ученый исследователь буддизма (профессор Ольденберг), „что её и не существовало; потому что самое понятие о биографии было чуждо сознанию того времени».

В форме легенды, разукрашенной самыми причудливыми созданиями восточной фантазии, жизнь Будды излагается в Лалита-Вистаре, распространенной у северных буддистов в Тибете и в Китае и составленной, по мнению компетентных исследователей буддийского сборника священных книг в Непале каким-либо поэтом, жившим спустя шестьсот и тысячу лет по смерти Будды. Этим то сборником и пользуются рационалисты (Seidel и С⁰), желающие находить параллели в буддийских легендах с евангельскими повествованиями о жизни Иисуса Христа.

Вот несколько кратких сказаний о жизни Будды. Будда живет на небе, в сонме богов, уже свободный от бедственного круговорота перерождений. Чтобы возвестить людям спасение и свободу от бедствий жизни, он рождается еще раз, как царский сын (от Сутходана, раджи Сакиев и добродетельной супруги его Майи). При рождении названный Сиддартою („счастье»), он назывался потом Готамою (как проповедник), Сакья-Муни (аскетом из рода сакиев), Буддою („озаренный, мудрый»).

Юность Сиддарты прошла в блеске и наслаждениях, вдали от всякой мысли о земных страданиях; но случайная встреча с картинами старости, болезни и смерти в образах беспомощного старика, трудно больного и мертвого открыла ему непрочность всех земных радостей. Тогда пробудился в нем гений призвания, и он, несмотря на просьбы близких и друзей, удаляется в общество аскетов, чтобы там познать истину спасения и нашедши возвестить ее всему миру. Шесть лет Сакья-Муни предавался самым строгим подвигам, по образцу браминов, но не нашел в них спасения для мира. Тогда он оставил старый путь и после внутренней борьбы и искушений достиг того, чего искал. Сидя в глубоком самоуглублении под священным деревом (ficus religiosa), Сакья-Муни получил высшее озарение и стал буддой („озаренным», познавшим истинную природу вещей и причину страданий) и проповедником искупления. Еще раз победивши свое последнее сомнение – поймут ли люди его учение, Будда, ободренный Брамой, является в качестве учителя мудрости в северо-восточной Индии, собирает вокруг себя общество монахов и наконец после двадцатилетней самоотверженной проповеди умирает спокойною смертью в лесу, где он остановился для отдыха после одного из своих великих путешествий, с словами „все преходяще» (480 a. Chr.). Учение его стало господствующей религией при царе Асоке (256 a. Chr.) и в 7-м ст. по Рождестве Христовом было подавлено браманизмом и исламом. Буддизм господствует теперь на Цейлоне, в 3. Индии, в Тибете, в Китае, в Японии и в Сибири и так распался на две крупные ветви – на южный и северный буддизм. – Будда стал центром культа и владыкою мира и богов.

Перейдем к мировоззрению буддизма.

Буддизм, так же как и браманизм, ищет искупления от бедственного круговорота бытия, усиливаемая мыслью о воздаянии; но между тем как по брамнискому учению искупление возможно только для философа или для мудреца; в буддизме оно возможно для всех, ищущих спасения.

В браминстве существенным средством искупления считались аскетический подвиг и созерцание, философское размышление об Атман-Браме, о мировой душе, о безначальности мира и его бесконечности. Будда отказывается от метафизических умозрений о Боге и мире, о душе или материи; он не отрицал их и не утверждал, но практически считал их неважными, потому что, по его мнению, „они не ведут ко спасению, к отрешению от земного, к уничтожению пожелания, к покою, к познанию, к озарению, к нирване» и средством искупления считает только веру в простые, каждому понятные четыре священные истины. Эти истины: страдание, происхождение страдания, прекращение страдания, путь к уничтожению страдания.

Итак, буддизм оказывается религией без Бога: но где нет плодотворной религиозной основы, там и нравственная жизнь не имеет истинного содержания; там нет высшего стимула для добродетели, для энергической нравственной деятельности, черпающей свою силу в вере в живого Бога.

Так это случилось и с буддизмом. Отрицая понятие о Боге или по крайней мере относясь к нему индифферентно, буддизм лишает мысль об искуплении положительная момента, без которого она не может быть практически жизненною; он не знает положительной потусторонней цели, для которой отречение от мира служило бы только подготовительным условием. Для браманизма единение с Брамой составляете высшее благо, приобретение действительного, истинного бытия вместо призрачного бытия. Буддизм всю силу искупления полагаете в отрицании мира, в освобождении от страдания. Вопрос о слиянии с чистым Атман для Будды открытый и даже неважный вопрос. Отсюда и мораль Будды не имеете истиной ценности и значения. Вот анализ четырех священных истин буддизма.

Жизнь есть страдание, такова первая великая истина буддизма. Страдание необходимый спутник всякого бытия; потому что собственно нет бытия, но только круговорот, изменчивый процесс бытия, – оттуда страдание. Все происходите только для того, чтобы опять исчезнуть, подобно волне морской и исчезаете для того, чтобы опять возобновиться для новая круговорота непрестанная возрождения. Это неисчерпаемая тема буддийской теологии, то в форме поэтического афоризма, то в более строгих логических формах, диалектически объясненных и обоснованных.

И мы знаем, что мир проходит (с его прелестно); но мы знаем также, что кто исполняешь волю Божию, тот пребывает вовек, что наша вера (в Сына Божия) есть победа, победившая мир и что совершенная любовь изгоняешь страх ¹¹. Этой веры в силу добра и этой совершенной любви, созидающей положительный ценные блага жизни и тем побеждающей мир, буддизм не знает.

Дальше: Будда ищет причины страдания не в метафизических принципах браминских школ, не в очаровании Майи или в погружении души в материю, но в воле к жизни, в жажде удовольствий, т. е. объясняешь происхождение страдания психологически. Собственная воля и последствия собственных дел (Karma), вот что приводишь к бытию. Но воля жаждет бытия и счастья только в состоянии неведения.

Так учило, правда, о происхождении страдания и браминское умозрение; но под неведением оно разумело неведение о том, что душа должна слиться с мировой душой или с Брамой. У Будды, это есть просто неведение о том, что вся жизнь есть страдание; потому что всякое бытие подчинено закону причинности, по которому бытие и небытие следуют в бесконечном круговороте. В учении о возрождениях, это опытная истина приобретает трансцендентное значение и становится силою нравственного миропорядка, господствующею над миром, видимым и невидимым и обнимающею собою настоящее, прошедшее и будущее, силой очевидно принимающею сверх эмпирический, метафизический характер. Karma, безжизненный принцип воздаяния, становится на место Бога.

С подавлением страсти к бытию прекращается и страдание. Когда человек познает мировой закон причинности, осуждающий всякое желание на бесконечное страдание, тогда воля к жизни прекращается. С мыслью, что бесцельно и напрасно стремление к счастью, угасает и самое желание счастья, и вместе с ним кончается страдание и наступает глубокий мир. Искупление совершено, – конечная цель буддийской проповеди. Сансара (Sansara) сменилась Нирваной (Nirvana). Таково первоначальное значение и смысл Нирваны. Это не есть собственно метафизическое понятие о блаженном состоянии на небе, а чисто этическое и означает состояние воли, освободившейся от стремления к миру и достигшей покоя, погашения желаний. Это состояние без аффектности и есть состояние блаженства – нирвана; потому что оно есть состояние свободы духа от страдания, от мира, от будущих возрождений. Вопрос о том, в каком состоянии находится праведник (архат) по смерти, не представлял особенного интереса для Будды, так как он вообще индифферентно относился, как мы видели, к метафизическим вопросами. По смыслу системы, его „я», сознание должно погаснуть, потому что жизнь есть положительное понятие, а не отрицательное, как в буддийском мировоззрении; но против этого также учение о душепереселении и воздаянии,·– основное учение буддизма. Отсюда бесконечные споры о том, что такое Нирвана и проч.

Последняя и четвертая священная истина указывает путь к искуплению, к уничтожению страдания. Путь этот или „святая стезя» есть истинная вера (в учение Будды), доброе решение (оставить все, чтобы стать отшельником), праведное слово (т.е. правильное повторение закона наизусть), благопристойное поведение, истинная жизнь, благородное стремление, истинное памятование (о суетности жизни) и доброе размышление (доходящее до экстаза). Победа над страстями, покорность судьбе, сострадание к несчастным, мягкость и благожелательность ко всем, даже к животным, – вот основные черты буддийской морали. Путь действительно славный!

Но припомните принцип искупления и сущность всего буддийского мировоззрения, и буддийская мораль много потеряет в своей ценности. В самом деле, если бытие бесцельно само в себе и отрицание его вменяется в абсолютное достоинство; то и удаление от зла требуется не в видах нравственного интереса, а только для того, чтобы вместе с ним освободиться от страдания, от своей личности, от своего „я». Эту же цель преследует и вся мораль сострадания со всею её мягкостью и благожелательностью. Во всяком случае идеал в буддийской добродетели есть идеал пассивной нравственности, может быть способный к укрощению грубых влечений природы, но не пригодный к оживлению нравственной энергии и деятельности на общее благо. Там, где нет положительных добрых целей и объективных нравственных благ, где нравственный идеал выражается в пустом отрицании, в бесстрастии и без аффектности, там не может быть плодотворной деятельности на общее благо, до одушевления за идеальные блага человечества.

Странно поэтому сравнивать буддийский идеал искупления с христианским учением об искуплении и предсказывать буддизму великую будущность и глубокое влияние на развитие современного цивилизованного человечества, как это делают например пессимистические философы Шопенгауэр и Гартман. Правда, и христианство учить об отречении, о суете жизни, об удалении от мира, но не для того, чтобы уничтожить волю к жизни, но чтобы указать путь к жизни новой, свободной, нравственно-совершенной. Иисус Христос не подавлен скорбью о страдании и старости, о физической смерти, но скорбит о грехе и негодует на фарисейскую ложь и лицемерие, на саддукейское тщеславие. Ради истинной и совершенной любви к людям, Он берет на Себя все лишения и грехи мира и спасает людей не одним только нравственным влиянием и учением о пути к спасению, но и Своею смертью на кресте. Равным образом и идеал будущего в христианстве – не свобода от жизненного содержания и погружение в нирвану, но жизнь бесконечная. – Сравн. выше лекцию о пессимизме.

После всего сказанная очень понятны судьба и значение буддизма. Религия без Бога и без культа, без положительного верховная идеала в настоящем и в будущем, религия, последнее слово которой есть бегство от мира в бессодержательное и беспредметное самоуглубление, не обладаешь существенными условиями для благотворного и жизненного влияния на человечество. Во всей чистоте буддизм существует только на о-ве Цейлоне, на севере же он ниспал до суеверия и стоить в несравненно-большей противоположности к первоначальным намерениям своего основателя, чем некогда браманизм.

5. Греческая религия. Греческий народ обладал богатой фантазией, живым чувством меры и порядка, красоты и гармонии и чрезвычайною способностью к развитию, что всего яснее открывается в области искусства и философии, от её первых слабых натурфилософских опытов до глубоких и всеобъемлющих систем Платона и Аристотеля.

Красота и гармония составляют центр и средоточие всего греческого мировоззрения, масштаб всего; вся жизнь эллина носит характер эстетический; все нравственные вопросы облекаются в эстетическую форму. Жить прекрасно, вот, что для эллина самое важное и главное. Для этого не требуется ни самоотрицания, ни самопожертвования, ни борьбы между духом и материей, они должны проникать друг друга совершенно свободно и непринужденно.

Этот светлый мир красоты, реализованный эллином в искусстве и в жизни, нашел свое высшее выражение в религии. Боги Олимпа – не слепые, часто разрушительные силы природы, олицетворенные в образах богов (они вспоминаются лишь в сагах о титанах и гигантах), но живые и разумные существа, над которыми господствуешь вечный закон гармонии и красоты. Они сохраняют правда и прежние свои физические свойства, но в значении подчиненных, второстепенных свойств (Зевс-громовержец); преимущественно – же это стражи общественного строя и порядка. Зевс, отец мира и богов, Паллада-Афина – богиня наук и искусств, Аполлон – источник поэтического вдохновения и пророчественного откровения, таковы главные образы этого прекрасного мира. Греческий дух созерцает в них себя самого в идеализированном виде, свою собственную духовную жизнь, во всей совокупности его духовных сил и дарований.

Отсюда греческий культ носить характер радостного торжества, и религиозный праздник – это – оживленный народный праздник, на котором во всем блеске раскрываются физические и духовные силы эллинского народа. Украшенные венками жертвенные животные, разукрашенные цветами жертвенники, игры, танцы, театральные зрелища, конские ристалища, состязание в бегах, декламирование религиозных поэм, блестящие процессии, вот чем обыкновенно сопровождалось религиозное эллинское торжество.

Таково эллинское мировоззрение – ясное и жизнерадостное и неудивительно, что в наше время нашлись мыслители в роде Штрауса и Фейербаха, которые считают эллинский взгляд на жизнь лучше христианского. Как извращен этот взгляд на христианство мы увидим после; здесь же покажем, что жизнерадостное эллинское настроение чисто непосредственное держалось не нравственною силою, а эстетикою и счастливыми внешними условиями и с развитием сознания должно было ослабеть. Это был период детства, где жизнь является объектом эстетической иллюзии и человек не знает еще глубоких духовных потребностей и, нравственного зла. Никакая эстетика не в состоянии удалить бедствий жизни и освободить человека от нравственного зла. Истинный мир душе дают другие силы, не эстетика, а религия и нравственность. Не забудьте при этом, что греческие боги–только идеализация человеческого духа и притом только в эстетическом, а не в нравственном смысле, и так они только призрак, прекрасные образы фантазии, но не реальный жизненные силы, от которых исходит помощь и обновление. О людях они заботятся только в своих собственных интересах или даже совсем не заботятся. Счастье же и слава героев составляют предмет их зависти и коварства (Немезида – богиня зависти).

Словом, чего не достает эллинизму, так это именно религии, т. е. веры в высшую силу жизни, в Высшее Духовное Существо, которое поддерживало бы человека и направляло его волю к разумно-нравственной деятельности. Но такой поддержки и утешения греческое сознание не знает, потому что так наз. греческая религия, как мы сказали, не есть собственно религия, а эстетика, т.е. художественно освещенный фантазией образ бытия. Вспомните историю, великих греческих трагиков (Эсхила, Софокла, Эврипида), оставивших нам в своих трагедиях образ действительной эллинской жизни, а также все дальнейшее развитие эллинского сознания, и эстетическая иллюзия рассеется, и она рассеялась с того момента, как человек понял, что выше внешнего мира чувств есть нечто лучшее и высшее в его природе. Отсюда происхождение так называемых эллинских мистерий, участие в которых пробуждало дремлющую совесть человека и располагало его к более глубокому нравственному мировоззрению, чем мировоззрение наивной поэтической религии первого периода эллинства.

К тому же более глубокому воззрению на мир и на жизнь стремится философия, особенно со времени философа Сократа. Сократ ценит не непосредственную гармонию духа и материи, как понимало ее юное эллинство, но переносить центр тяжести во внутрь, в сферу самосознания и учить смотреть на мир с точки зрения самосознания и истинно-разумных целей жизни. Не внешний мир с его различными формами и явлениями, а только доброе есть истинносущее, существенное и абсолютное.

Еще дальше в этом направлении пошел философ Платон: он понял внутренний, бесконечный мир самосознания, как полноту идей, и в созерцании абстрактных идей, не подлежащих временным изменениям, нашел истину вещей. Правда, весь мир есть космос, стройное, гармоническое целое с точки зрения философа; но только мир идей есть единственно-истинно пребывающее и неизменное, и не равновесие и согласие духа с природой составляют нравственную задачу человека, но удаление от природы в мир вечных идей. Как светлый мир идей мог открыться в холодном и мрачном мире материи, на этот вопрос философ не дал ясного ответа; но окончательный результат его философии тот, что духовная жизнь не может гармонически развиваться на основе влечений чувственной природы и что чувственная природа не может быть адекватным выражением духа. И если философ ни одним словом не обмолвился, что плоть воюет против духа и дух против плоти, то он все-таки глубоко и горько сознавал, что между духом и материей существует глубокий разлад, глубокое противоречие. Но откуда этот разлад и как освободиться от него,– на этот вопрос не могла ответить вся эллинская мудрость.

Этот новый способ теоретического и морального образа мышления привел философию и к новому понятию о Боге и человеке, хотя также одностороннему. Эллин признал превосходство человека перед всеми другими земными существами, но не определил ближе того, на чем покоится это превосходство. Философия определила сущность человека, как самосознательный дух, и так противопоставила его всей остальной природе, как бессознательной; но полагая все существо человека в сознании и считая его высшим откровением человеческого духа, она не оценила, как следует, значение других сил духа – воли и чувства и не поняла личности человека во всем её объеме.

Также односторонне в философии и понятие о Боге. Правда, божество Платона совершенно отрешено от всякой натуральной основы и есть чистый сверхчувственный духовный принцип, идея идей, разум всемогущий и всеустрояющий, но не святость или любовь, потому что, подобно всем греческим философам с их односторонним интеллектуализмом, великий философ древности не понимал еще высокого значения воли и потому не мог возвыситься своею мыслью до личного Бога, Бога святости и любви. Это учение о Боге личном и святом могло сообщить только откровение.

6. Римская религия. Все римские божества имеют отвлеченный характер и составляют совершенную противоположность греческим богам с их богатой и сложной мифологией. Это только абстрактные представители какой-либо идеи, потенции, на которых покоится личное или общественное благополучие, олицетворение всего того, что сила и влияние создают в этом мире, отсюда: Fortuna, Victoria, Spes, Fides, Salus и проч.

Все разнообразный жизненные отношения, все профессии разного рода – земледельческие, промышленные, все имеет свое божество. Отсюда снова бесчисленное множество богов с соответственною специальною деятельностью. Здесь есть Portunmus – бог гаваней, Terminus – бог границ, Silvanus – бог лесов и т. д. Существование их всецело зависит от силы, им усвояемой; с потерею её они теряли свое значение и заменялись новыми.

После, римский культ обогатился чуждыми богами – греческими, египетскими, азиатскими (культ Митры, Изиды, Цибелы и проч.) и, наконец, стал пантеоном богов всех народов тогдашнего времени и кончил совершенным суеверием. и скептицизмом.

Философия разрушила мифологическую основу древних религий, но и сама оказалась бессильною дать истинное понятие о Боге и о цели жизни. Так, философ Сенека, самый видный представитель стоической философии в Риме, постоянно смешивает нравственный элемент с физическим в понятии о Боге и не в состоянии строго отделить первый от последнего. Божество его есть собственно та же природа в её целом, вечно неизменяемый мировой закон, разум вселенной, но этот разум не есть свободное личное существо и навсегда остается в неразрешимом – единстве с природой.

Равным образом и человек есть только ничтожная частичка природы, великого мирового целого и вся жизнь его, как и жизнь природы, есть только непрестанно повторяющийся круговорот без всякой цели. О живом самосознании, о личной ответственности перед Богом не может быть и речи; потому что если божество не есть личность, то нечего и говорить о личном отношении к нему. Точка зрения стоицизма есть абстрактно – ригористическая. Правда, добродетель есть высшее благо, по учению стоика и гуманизм – один из существенных моментов социальной морали; но в чем конечная цель и задача добродетели – неизвестно; потому что вся даже временная – жизнь человека с её благами, не говоря о жизни будущей, есть собственно адиафора, безразличие и стоический мудрец замыкается в себе самом, в своем я и равнодушно относится ко всему окружающему.

Такою же односторонностью отличаются и все другие философские школы того времени, несмотря на все различие их методов и характера, как например, эпикуреизм и скептицизм. Все три направления односторонне субъективны, имеют общую тенденцию оторвать человека от всякой связи с остальным миром и заключить его в себе самом, в своем внутреннем самодовольстве – автаркии.

Отсюда характерная черта названных философских школ – бесплодная мрачность и нравственное бессилие. – Как противоположны эти школы христианству, полному силы и жизненности и как странна в частности мысль современного рационализма, будто христианство есть только видоизмененный стоицизм. В то время, как с самого момента своего появления христианство сделало энергичный вызов всему греховному миру и обнаружило в себе крепкое сознание победы и чувство силы, препобеждающей мир; в то время, как оно указывало воле великие нравственный цели и задачи, стоицизм в бессилии уходить в себя самого и отказывается от всякой деятельности в мире.

Тоже случилось и со всеми другими философскими школами того времени, и особенно с последней из всех форм античной философии – с мистическим неоплатонизмом. В неоплатонизме индивидуум совершенно уничтожает себя, всякое ощущение своего я и собственных желаний и считает своею задачею вполне слиться с Все Единым, все собою обнимающим.

Эволюция политеизма прекращается; иногда понятая о Боге и нравственности становятся чище и возвышеннее; но в общем самые лучшие, так сказать, языческие религии не дали удовлетворения ни религиозному чувству, ни требованиям совести, ни стремлениям сердца.

Истина, имеющая всеобщее и непреходящее значение, нисходит свыше, и лучшие люди древности, сознавая всеобщее нравственное бессилие и беспомощность в деле познания её, умоляли Бога о помощи. „Приди и помоги нам». Этот вопль скорби, слышанный св. апостолом Павлом в его видении в Троаде¹², есть истинный символ состояния язычества в момент пришествия Спасителя мира.