Глава третья. Св. Иустин Мученик⁹²

Почти за двести лет до появления «Церковной Истории» Евсевия апологии и противу-еретические сочинения св. Иустина читались и перечитывались и в Риме, и в Антиохии, и в Лионе, и в Карфагене. Ими пользовались многие апологеты и христианские писатели II-го и III-го вв. св. Ириней, Ипполит, Эгезипп, Минуций Феликс, Тертуллиан, Феофил Антиохийский, Афинагор, Мелитон, автор псевдомелитоновой апологии, автор «Малого Лабиринта», Татиан и св. Мефодий, епископ Тирский. (Последний стоит на рубеже III-го и IV в.)⁹³. Но у всех этих писателей мы не находим почти никаких сведений о жизни и литературной деятельности наиболее знаменитого апологета II-го в.: все они ограничиваются либо названием сочинений св. Иустина, либо краткими выдержками из этих сочинений, либо молчаливым заимствованием из них.

Понятно, поэтому, как мало мог Евсевий возпользоваться трудами своих предшественников для изображения жизни и деятельности св. Иустина. Несмотря на это, сведения Евсевия об Иустине превосходят в своей сложности сумму сведений об этом апологете всех, перечисленных выше, до-евсевианских писателей. Св. Иустин – любимый Евсевием апологет. Евсевий сообщает нам подробные сведения о жизни апологета, делает пространный выписки из обеих апологий его и из «Диалога с Трифоном». Он выписал по счету Гарнака, четырнадцатую часть из обеих апологий.

В «Хронике». Евсевий под 2154 г. (140 г. по P. X.) пишет: «получил известность Иустин философ, который подал Антонину апологетическое сочинение о правильном понимании нас»⁹⁴. Это первое по времени известие Евсевия об Иустине. Год крещения св. Иустина Евсевию, вероятно, не известен. Ученые определяют этот год гадательно: одни говорят, что св. Иустин крещен в 133 г. (Мёлер), другие указываиот на 137 г. (Чирнер), третьи – на целое четвертое десятилетие II-го в. (Отто). Во всяком случае, св. Иустин принял христианскую веру ранее 140 г., – того года, в который апологет, по словам «Хроники», «получил известность», подавши апологию Антонину Пию. Впрочем дата подачи первой апологии, как мы увидим впоследствии, не верна.

Под 2168 г. (132 г.) мы читаем в «Хронике»: «Кресцент, цинический философ, Иустину, нашему божественному философу, уготовил мученическую кончину, будучи обличаем им в циническом распутстве»⁹⁵. Хронологическое указаниe и здесь положительно не верно и не согласно с указанием «Церковной Истории», где говорится, что Иустин умер в царствование Марка Аврелия (161 – 180). Причину этого несогласия «Хроники» с «Церковной Историей» хорошо разъясняет Гарнак. Дело в том, что Евсевий под 132 г. встретил в «Хронике» Юлия Африкана известие о подаче апологии св. Иустина. Что у Юлия было это известие, это, по мнению Гарнака, не нуждается в доказательстве: Иустин был земляк Юлия. Изучение «Хроники» Евсевия убеждает, что он любил к кратким известиям «Хроники» Юлия делать добавления из своего запаса сведений. Так наш историк поступил и в данном случае: к известию о подаче апологии присоединил заключавшееся в ней известие о происках Кресцента, a затем упомянул и о смерти апологета, как результате происков цинического философа⁹⁶.

В «Церковной Истории» Евсевий впервые упоминает имя св. Иустина, как анти-еретического писателя. Во II-й кн. «Церковной Истории»⁹⁷. Евсевий помещает известие св. Иустина о Симоне Маге, которое историк нашел «в первой апологии о нашем учении к Антонину» (гл. 26). В III кн. «Церковной Исгории»⁹⁸. Евсевий цитует известие св. Иустина о Менандре, предварив его такой фразой: «Иустин в том месте, где упоминает о Симоне, приводит сказание и о Менандре, говоря»... Далее следует цитат из 26 гл. первой апологии.

В IV-й книге «Церковной Истории» св. Иустин выступает перед нами как противогностический писатель, ратовавший против гностицизма во время его зарождения. Рассказав в 7 гл. ІV-й книги о появлении и учении гностиков Сатурна, Василида и Карпократа, Евсевий заключает эту главу таким замечанием: «и в те времена истина не медлила выводить на поприще очень многих своих поборников, которые вооружались против безбожных ересей, не только устными обличениями, но и письменными доказательствами». В следующей 8-й гл. ІV-й книги Евсевий приводит тех очень многих (πλείονες) поборников истины, которые боролись с гностицизмом в «те времена», т. е. во времена Адриана. Таких поборников Евсевий указывает только двух – Эгезиппа и св. Иустина; но их анти-еретическая деятельность относилась не ко времени Адриана, но ко времени более позднему. Сказавши несколько слов о Эгезиппе и процитовав его известие об Антиное, Евсевий продолжает: «Тогда же (т. е. во времена Адриана) жил Иустин, непритворный любитель истинной философии, занимавшийся также и греческими науками, который сам указывает на свое время в следующих словах своей защитительной речи к Антонину: не неуместно, думаю, упомянуть здесь и о недавно бывшем Антиное (Αντινόου τοῦ νῦν γεγενημένου), которого по страху все спешили чтить как Бога хотя и знали, кто он и откуда». Далее Евсевий цитует известие Иустина о баркохебской войне с той же целью показать, что анти-еретическую деятельность св. Иустина должно относить ко временам Адриана. В цитате о баркохебской войне для Евсевия особенно важно то, что эта война названа св. Иустином «бывшею недавно» (ἐν τῷ νῦν γενομένῳ πολέμῳ)⁹⁹.

Едва ли нужно доказывать, что приведенный Евсевием слова св. Иустина совсем не убеждают, что Иустин полемизировал с гностиками во времена Антиноя и баркохебской войны; цитаты Евсевия не доказывают даже и того, что св. Иустин в эти времена был уже христианин. Что св. Иустин называет недавними события, совершавшиеся менее, чем за 20 лет до написания первой апологии – это нисколько неудивительно.

Приведши цитат о войне баркохебской, Евсевий говорит: «В той же книге, показывая, что обращение его (Иустина) от греческой философии к Божественному учению произошло не легкомысленно, а по зрелом размышлении, он пишет следующее: «и сам я, любивший учение Платона, когда услышал поношение на христиан и т. д.».

Здесь цитуется уже не первая апология, адресованная к Антонину, но вторая апология, адресованная ,,к преемникам Антонина» («Церковная История, кн. IV, гл. 18). А между тем Евсевий выразительно говорит, что св. Иустин о своем обращении в христианство рассказывает «в той же книге из которой историк взял цитаты об Антиное и баркохебской войне. Здесь мы наталкиваемся на труднейший вопрос в истории предания о св. Иустине, – на вопрос о числе апологий Иустина.

Рассмотрение этого вопроса последует несколько далее, а теперь продолжаем изложение сведений Евсевия о св. Иустине.

Процитовав рассказ св. Иустина о его обращении в христианство, Евсевий вновь возвращается к первой апологии и говорит: «Иустин повествует также, что Адриан, получив от знаменитого Серенния Граниана¹⁰⁰ донесение, в котором писано было в защиту христиан, что несправедливо умерщвлять их без обвинения, только в угождение воплям народа, – отвечал Минуцию Фундану, проконсулу Азии, и повелевал никого не умерщвлять без доноса и законного обвинения. Прилагает он (Иустин) и список этого письма на латинском языке, на котором оно было написано и предварительно говорит о нем следующее (следует цитат из первой апологии, 68 гл.). Здесь (т. е. при первой апологии) упомянутый муж (т. е. Иустин) поместил латинский список письма, а мы по возможности, перевели его на греческий язык следующим образом». Далее следует (в 9-й гл. ІV-й кн. «Ц. И.») Евсевиев перевод эдикта к Минуцию Фундану, и этим заканчивается повествование о временах Адриана.

В 18-й гл. ІV-й книги «Церковной Исгории» Евсевий делает общий обзор литературной деятельности св. Иустина. «Иустин, говорит историк, оставил нам очень много полезнеиших памятников ума образованного и ревностно занимавшегося предметами божественными. Довольствуясь обозначением тех из них, которые дошли до нашего сведения, мы отсылаем к ним любознательных. Во-первых, есть у него сочинение к Антонину, прозванному благочестивым, к его сыновьям и римскому сенату. Оно написано в защиту нашего учения. Другое же сочинение, которое содержит в себе также защищение нашей веры, написано им к преемнику и соименнику упомянутого императора Антонину Веру о временах которого мы теперь повествуем. Есть у него еще книга ,,Против Эллинов», в которой он обширно рассуждает о весьма многих вопросах, составляюших предмет исследования, как у нас, так и Эллинских философов, и высказывает свое мнение о природе духов, которое, впрочем, излагать здесь нет надобности. Дошло до нас и другое его сочинение против Эллинов, под заглавием «Обличение». Сверх того, он написал книгу «О Единовластительстве Божием» и извлек доказательства на это не только из наших писаний, но из сочинений эллинских¹⁰¹. Затем следует его книга под заглавием «Певец» и также замечания «О душе», где он предлагает различные исследования вопросов, относящихся к этому предмету, и, приведя мнения эллинских философов, обещается в другом сочинении опровергнуть их и изложить собственное мнение. Иустин также написал ,,Разговор против Иудеев», который был у него в городе Ефесе с Трифоном, знаменитейшим между тогдашними Иудеями...¹⁰². Есть, говорят, в разных руках братий очень много и других произведений Иустина. Сочинения этого мужа так были уважаемы, что слова его приводит Ириней. Вот что замечает он в ІV-й книге «Против ересей»: «Хорошо говорит Иустин в сочинении «Против Маркиона»: я не поверил бы Господу, если бы Он возвещал о другом Боге, кроме Творца». Потом в V-й книге того же сочинения: «Хорошо сказал Иустин, что до пришествия Господня сатана никогда не осмеливался хулить Бога, потому что еще не знал своего осуждения». Упомянуть о всем этом я считал необходимым, чтобы расположить любознательного к тщательному изучению сочинений Иустина».

Три из упомянутых здесь сочинений св. Иустина: две апологии и «Диалог с Трифоном» дошли до нас с признаками несомненной подлинности. Кроме этих, мы имеем с именем св. Иустина много подложных сочинений. О них мы говорить не будем¹⁰³. Заметим только, что сведения, даваемые Евсевием относительно сочинения св. Иустина «О Единовластительстве Божием», важны для нас, как одно из доказательств неподлинности трактата, дошедшего до нас с этим названием и приписываемые св. Иустину. Этот трактат представляет собой только сборник свидетельств из языческих писателей и ни одного слова из Священного Писания. Между тем Евсевий говорит, что в сочинении о «Единовластительстве» есть доказательства и «из наших писаний».

Упомянутые Евсевием в списке творений св. Иустина сочинения: «Против Эллинов», «Обличение», «О Единовластительстве» и «Певец» – не засвидетельствованы ни одним из доевсевианских писателей.

Евсевий в своей «Истории» цитует только те из сочинений св. Иустина, которые сполна сохранились до нашего времени: две апологии и «Диалог с Трифоном». Только один раз историк цитует, как будто, сочинение «Против Маркиона» – в IV-й книге «Церковной Истории» (гл. 11), где Евсевий говорит: «Особенно процветал в то время Иустин, который в философской одежде проповедывал слово Божие и в своих сочинениях боролся за веру. Он составил книгу «Против Маркиона» и извещает, что этот человек еще был жив во время составления ее». Далее, следуют цитаты, имеющие доказать, что Маркион был жив во время написания сочинения, «Против Маркиона». Но оказывается, что эти цитаты взяты не из сочинения «Против Маркиона», а из первой апологии (гл. 26), и доказывают только, что Маркион был жив во время написания первой апологии.

Гарнак думает, что это не простая ошибка, а преднамеренный обман читателя. Евсевию, видите ли, нужно было показать, что гностическая ересь встретила отпор со стороны православной партии при жизни самих архи-еретиков. Как на такое антигностическое сочинение Евсевий указывает на книгу св. Иустина «Против Маркиона»¹⁰⁴. Но это сочинение, продолжает Гарнак, историк не мог цитовать, потому что его у него не было под руками. Может быть, он и знает-то о нем только из сочинения св. Иринея «Против ересей» («Церковная История» кн. IV, гл. 18). Поэтому Евсевий делает маленький подлог: вместо цитата из книги «Против Маркиона», цитует апологию. Это не ошибка, настаивает Гарнак, а преднамеренный обман, потому что далее Евсевий говорит, как о чем-то новом, о той апологии, которую он сейчас цитовал: «Этот самый Иустин с успехом подвизался также против язычников и, сверх того, императору Антонину, названному благочестивым, и римскому сенату поднес речь, заключающую в себе защиту нашей веры». Таким образом Евсевий, по словам Гарнака, сделал подлог очень лукавый: он не указал с точностью, откуда взял цитат, но заставил читателя подразумевать, что взял его именно из сочинения «Против Маркиона»¹⁰⁵.

Итак, перед нами целый обвинительный акт, в котором Евсевий обвиняется в предумышленном обмане. Но прежде, чем согласиться с Гарнаком, спросим: достигается ли этим обманом какая-либо цель? Нужно ли было историку в данном случае цитовать именно сочинение «Против Маркиона», с целью убедить читателя, что св. Иустин мученик опровергал Маркиона еще при жизни этого еретика? Нет. Для этой цели вполне достаточно цитата Евсевия из апологии. Приведя из нее известие о Маркионе, Евсевий продолжает: «К этому он (Иустин) прибавляет: есть у нас сочинение против всех бывших ересей, которое, если угодно, дадим вам». Чего еще более? Иустин, в цитате Евсевия, свидетельствует, при жизни Маркиона, что ранее он, Иустин, написал сочинение против всех ересей, след., и против ереси Маркиона.

Цель Евсевия достигнута и обман оказывается не нужным. Поэтому возможно, что Евсевий умолчал об источнике своих цитат о Маркионе не ради обмана, но потому, что в настоящем случае было вполне безразлично, какое сочинение св. Иустина цитуется. При распространенности апологий Иустина, обман подобного рода не мог бы иметь успеха.

Относительно результатов апологетической деятельности Иустина Евсевий говорит очень осторожно. В 12-й гл. ІV-й кн. «Церковной Истории», изложив апологии Иустина, историк пишет: «получив подобные прошения и от других азийских братий, терпевших от тамошних жителей оскорбления всякого рода, император послал обществу азийскому следующее повеление». Далее следует несомненно подложный эдикт Антонина. Но Евсевий верил в подлинность этого эдикта, так как о нем упоминает апологет II-го в. Мелитон, епископ Сардийский. Язык этого эдикта – скорее язык христианина, чем языческого государя. Это-то, может быть, и побудило Евсевия приписать появление эдикта влиянию св. Иустина и «братий» на государя.

В 16-й гл. ІV-й книги Евсевий пишет: «В это время (т. е. во время Марка Аврелия и Люция Вера) и упомянутый недавно Иустин, поднесши сказанным императорам второе сочинение в защиту нашего учения, украсился божественным венцом мученичества, по проискам Кресцента философа, который и своею жизнию и своим нравом оправдывал название циника. Нередко состязуясь с ним в присутствии многих слушателей, Иустин за проповеданную истину наконец получил победную награду в своем мученичестве. Сей ревностнейший любитель истины в упомянутой апологии ясно предсказывает сам, что должно было вскоре случиться с ним. Он говорит слово в слово так»... Далее следует большой цитат (из 3-й гл. II-й апологии), очень неловко законченный: Евсевий процитовав слова св. Иустина о том, что Кресцент не уважает прекрасного Сократова изречения, позабывает привести самое это изречение.

Вслед за цитатом о происках Кресцента, Евсевий продолжает: «А что Иустин окончил жизнь согласно с своим предсказанием вследсгвие козней Кресцента, об этом свидетельствует Татиан, который в первое время своей жизни занимался преподаванием греческих наук и снискал чрез них не малую славу. В своих сочинениях он оставил очень много полезных сведений; например, в книге «Против эллинов» говорит так: «и дивный Иустин справедливо сказал, что упомянутые люди подобны разбойникам». Потом, поговорив немного о философах, прибавляет следующее»... Далее следует цитат из 9 гл. «речи» Татиана, – цитат, из которого слишком поспешно было бы заключать, что св. Иустин умер от происков Кресцента. Приведши этот цитат, Евсевий заключает: «это-то (т. е. происки Кресцента) и было причиной мученичества Иустина».

В следующей, 17-й главе IV книги «Церковной Истории» Евсевий пишет: «Тот же Иустин в первой своей апологии прежде, чем предсказал собственное свое мученичество, упоминает о других, раньше его пострадавших мучениках, и это повествование его относится к нашему предмету. Он пишет так »... Следует цитат, но не из первой, а из второй апологии Иустина! За этим Евсевий продолжает: за сим рассказом Иустин по порядку и кстати помещает выше-приведенные слова: «и я ожидаю, что кто-либо из упомянутых людей взнесет на меня клевету» и т. д.

Обращаем внимание на то, что здесь известие о происках Кресцента отнесено к первой апологии, тогда как в предшествующей главе «Церковной Истории» Евсевий относит известие о Кресценте ко второй апологии.

Итак Евсевий уже во второй раз цитует вторую апологию, называя ее первою.

Чем объяснить это, поистине, странное смешение?

Одни ученые склонны видеть в этом смешении простую ошибку историка; другие же пытаются доказать, что первая и вторая апологии при Евсевии составляли одно целое. Последнее мнение было впервые высказано Боллем¹⁰⁶.

Болль и его сторонники для подтверждения своего мнения ссылаются на то, что первой апологии не достает конца, а вторая начинается ех abrupto. Что первой апологии не достает конца, – это мнение решительно произвольное. Большинство солидных ученых утверждает, что первая апология прекрасно заканчивается 68-ю главою, где апологет предоставляет государям или обратить внимание на его слова, или презреть их, как вздорные. Он требует только справедливости. «Если они (государи) не уважут ее, то Бог их рассудит. Христиане могут только сказать: пусть будет, что Богу угодно»¹⁰⁷. Что же касается второй апологии, то также рискованно утверждать, что ей не достает начала. В 1-й главе ее раскрывается повод, побудивший апологета взяться за перо: произвольная и возмутительная расправа римского чиновника над христианами. Чем это не начало? Если же недостает этому началу литературной формы, то это объясняется тем взволнованным состоянием духа, в котором написана апология. Наконец, и отсутствие начала во второй апологии не было бы еще доказательством, что она составляла часть первой: начало ее могло быть затеряно, как это предполагает Энгельгардт.

Во всяком случае, несомненно то, что и первая, и вторая апологии имеют каждая свое заключение. Как же в таком случае их соединить?

Некоторые в доказательство единства первой и второй апологии ссылаются на последнюю главу второй апологии, где говорится: «что же касается до нечестивого и ложного Симонова учения между соотечественниками моими (самарянами), то я презрел его» (или: «оставил без внимания» – κατεφρόνησα, contempsi). По поводу этих слов сторонники объединения апологий рассуждают так: прежде во второй апологии не было сказано ни слова о Симоне; с какой же стати автор заговорил о нем в конце апологий? Недоумение это разрешается тем, что в первой апологии два раза (гл. 26 и 56) говорится о Симоне, а вторая апология есть часть первой. Очевидно, что должно рассуждать как раз наоборот: если вторая апология есть часть первой, то как мог св. Иустин сказать, что он оставил без внимания учение Симона, тогда как он говорит о нем два раза? – Причина же, почему св. Иустин в конце апологии заговорил о Симоне, ясна из слов самого апологета: он не желает, чтобы на основании ереси Симона язычники судили о христианстве, которое «по здравому суду – не постыдно, но выше всякой человеческой премудрости».

Итак, гипотеза объединения первой и второй апологии оказывается несостоятельной пред судом безпристрастной критики.

Но в последнее время эта гипотеза приняла наиболее обработанный и даже изящный вид под пером остроумного критика предания об апологетах II в. – Ад. Гарнака.

Исходным пунктом этой обновленной гипотезы объединения апологий является факт умолчания Евсевия и бл. Иеронима о замечательном апологете второй половины II в. – философе Афинагоре.

Афинагор-апологет, наиболее напоминающий св. Иустина. В его речи нас приятно поражает соединение христианского содержания с языческим изяществом изложения. Афинагор столько же действует на ум читателя силою мысли, сколько на его слух приятностью речи¹⁰⁸. До нас дошло от Афинагора два сочинения: апология и трактат «О воскресении мертвых». Но в последнем сочинении автор намекает, что он написал и другия книги.

Понятно поэтому изумление историка при виде того, что «великая историческая традиция не знает апологета Афинагора. Евсевий, бл. Иероним, Руфин, древние и новые историки литературы, а также и Фотий молчат об Афинагоре. Повидимому, они не знают ни его имени, ни его сочинений. Молчание Евсевия что-нибудь да значит, ибо он много поработал над апологетической литературой II в., начиная с Кодрата. Ужели игрою случая не попало в его руки объемистое древнее сочинение этого рода (т. е. апология Афинагора)? трудно поверить...»¹⁰⁹.

Судьбу апологии Афинагора разделяет и его трактат «О воскресении мертвых». Этот трактат известен только одному писателю конца третьего века св. Мефодию, епископу Тирскому. То письмо св. Мефодия, в котором находятся сведения о трактате Афинагора, до нас не дошло. Мы знаем о нем только от Епифания и Фотия¹¹⁰. Об апологии Афинагора мы узнаем только из «Истории Христианства» Ф. Сидета, писателя V-го в. Его «История» также не дошла до нас, и мы узнаем о знакомстве Сидета с апологией Афинагора только по цитату одного анонимного писателя из «Истории Христианства». Вот что мы узнаем из этого цитата: «Афинагор был начальник Александрийской школы. Он жил во времена Адриана и Антонина и представил им свою апологию в защиту христиан. Он исповедывал христианскую веру еще в то время, когда ходил в тоге философа и был начальником в школе академиков. Намереваясь писать против христианства, для вернейшего достижения своей цели приступил к чтению св. книг и, плененный благодатью Св. Духа, подобно великому Павлу, сделался проповедником того самого учения, против которого восставал. Учеником его был Климент Александрийский, у которого обучался Пантен».

Это известие свидетельствует о той степени забвения, которой подверглось имя апологета: в немногих словах здесь так много ошибок. Афинагор здесь называется начальником Александрийской школы; но, в таком случае, почему не упоминает об этом апологете Евсевий, хорошо знакомый с историей Александрийской школы?¹¹¹. Апология подана, вопреки утвержденио Сидета, не Адриану и Антонину Пию, но Марку Аврелию и Люцию Коммоду. Пантен несправедливо называется здесь учеником Климента: на самом деле было наоборот¹¹².

И так до V-го в. об апологии Афинагора нет никакого известия. Единственное известие V-го в. носит характер мало-достоверный.

Если мы заглянем в содержание апологии Афинагора и его трактата «О воскресении», то не найдем там ничего, что объясняло бы причину такого печального состояния предания об Афинагоре: и апология, и трактат «О воскресении» написаны в строго ортодоксальном духе. В апологии Афинагора, по мнению Гарнака, «гораздо менее предосудительного (des Anstössigen), чем в апологиях Иустина и Татиана»¹¹³.

Таким образом, молчание церковных писателей об Афинагоре является загадкой, сильно безпокоящей Гарнака. «Нужна гипотеза, чтобы решить ее», сказал этот ученый и нашел ключ к разрешению непонятной загадки в надписании апологии Афинагора. Это надписание¹¹⁴ гласит так: «Самодержцам Марку Аврелию Антонину и Люцию Аврелию Коммоду, Армянским, Сарматским, а особенно философам». Этот адрес вполне согласен с указаниями апологии (см. гл. 1, 2, 9, 11, 17, 18, 22, 23, 24 и 37). В 18 и 37 гл. правители прямо называются «отцом и сыном». Несмотря на это. Гарнак питает сильное недоверие к адресу апологии Афинагора. Ему кажется даже, что апология вовсе и не адресована к императорам¹¹⁵. Мало того, критик не прочь усомниться в первоначальности всех вообще адресов апологий¹¹⁶. Но на этот раз он так далеко не заходит, потому что для его целей требуется только убедить читателя в поврежденности (интерполяции) адреса Афинагоровой апологии. Признаки интерполяции следующие: 1) Недостаток слова χαίρειν (радоваться). 2) Отсутствие имени автора, которое тем нужнее, что во всей апологии автор не называет себя. И слово приветствия (χαίρειν) и имя автора, равно необходимые в адресе, по мнению Гарнака, преднамеренно стерты. 3) Наиболее сильное недоумение возбуждают в Гарнаке эпитеты: «Армянским» и «Сарматским». Дело в том, что Марк Аврелий, со времени смерти Люция Вера уже не носил имени «Армянский», а Коммод никогда его не имел. Эпитет «Сарматский» вполне приложим к Марку Аврелию и его сыну. Марк Аврелий принял этот эпитет в 175 г. и усвоил его сыну. Поэтому эпитет «Армянским» вносит в адрес анахронизм. Трудно допустить, чтобы современник Марка Аврелия и Люция Коммода так грубо ошибся в титуле. Поэтому нужно объяснять эту ошибку или опиской переписчика или интерполяцией. Пoследнее объяснение Гарнаку кажется предпочтительнее, потому что, по его мнению, адрес апологии вообще носит несомненные следы интерполяции (разумей – отсутствие χαίρειν и имени автора), и еше потому, что титул «Армянским» изменяет самый смысл адреса. «Армянские» это титул общий Марку Аврелию и Люцию Веру, поэтому под Люцием Аврелием Коммодом следует разуметь не иного кого, как Люция Вера. Некоторые ученые, приведенные в смущение титулом «Армянские», заменяли эпитет ,,Сарматским» эпитетом «Парфским» и чрез то, уничтожая анахронизм, относили апологию ко временам Марка Аврелия и Люция Вера (161 – 169гг.)¹¹⁷. Гарнак с этими учеными не сходятся: он считает интерполированным не эпитет «Сарматским», но эпитет «Армянским». Этот эпитет, по мнению критика, внесен той же рукой, которая стерла слово приветствия (χαίρειν) и имя автора. Фальсификатор, сделавший это, очевидно, знал исгорию: вставкой одного слова он сумел изменить смысл адреса. Если же этот искусный фальсификатор оставил в титуле слово «Сарматским», то это сделал или потому, что сам не догадывался, какой анахронизм вносит это слово в адрес, или потому, что рассчитывал на некритичность читателя¹¹⁸.

Что же побудило фальсификатора стереть имя автора и вставить эпитет «Армянским» в титуле? Желание приписать апологию не Афинагору, а иному автору, не пережившему Люция Вера († 169), отвечает Гарнак. В этой мысли Гарнака утверждает еще то обстоятельство, что бл. Иероним в 23 гл. «Каталога», где говорит об Иустине, «буквально» (?) повторяет известный нам адрес апологии Афинагора, когда говорит, что вторая апология Иустина адресована «преемникам того же Антонина (Пия) Марку Антонину и Люцию Аврелию Коммоду»¹¹⁹. Все это убеждает Гарнака, что фальсификация адреса сделана была с целью приписать апологию Афинагора св. Иустину. Имя св. Иустина пользовалось громкой известностью, а имя Афинагора было мало известно; может быть, об Афинагоре носились даже какие-нибудь неблагоприятные для него слухи. Это обстоятельство и побудило неизвестного фальсификатора стереть в адресе апологии имя автора ее и сделать такое изменение, чтобы возможно было приписать апологию Афинагора Иустину, на место затерянной Иустиновой второй апологии. Цель фальсификатора была достигнута и Евсевий имел уже в руках апологию Афинагора с именем второй апологии св. Иустина. Во всяком случае, утверждает Гарнак, фальсификация адреса Афинагоровой апологии сделана не Евсевием. Евсевия же эта апология сильно безпокоила, потому что она противоречила его заключению о смерти св. Иустина от философа Кресцента. Поэтому историк ни разу не цитовал той апологии, которую, он нашел в собрании сочинений св. Иустина с именем второй апологии св. Иустина. Правда, один раз Евсевий цитует, будто бы, вторую апологию св. Иустина, но на самом деле, цитует первую его апологию. Дело в том, что историк, сообщая из первой апологии пророчество св. Иустина о своей смерти от Кресцента, не мог поместить этого пророчества в первой апологии: в таком случае потеряло бы точку опоры его заключению будто св. Иустин действительно умер вследствие происков Кресцента, и оказалось бы, что св. Иустин, предрекавший себе смерть при Антонине Пии, здравствует при его преемниках и пишет им в поучение обширную апологию. Что Евсевий способен был выдать цитат из первой апологии за цитат из второй, это, по мнению ученого критика, вне всякого сомнения; ведь, цитовал же Евсевий первую апологию вместо сочинения «Против Маркиона!»¹²⁰.

Дальнейшие мытарства апологии Афинагора для нас мало интересны. Достаточно для нас знать, что фальсификатору не удалось уничтожить воспоминание об истинном авторе апологии. Рано-ли, поздно ли – истина восторжествовала. С этих пор началось разделение первой апологии св. Иустина на две: первую и вторую, большую и малую. Малая заменила отошедшую от Иустина Афинагорову апологию. Прежде разделения эта малая апология служила прибавлением (Nachtrag) к апологии к Антонину. Около VII в. эта апология разделилась на две части; а около XIV на две отдельных апологии.

Таковы, по изображению Гарнака, исторические судьбы апологии Афинагора¹²¹.

При всей своей стройности и научной обстановке гипотеза Гарнака возбуждает много недоумений.

Прежде всего она не разрешает вполне той загадки, которая тяготеет над именем Афинагора. У этого апологета, как он сам свидетельствует в 1-й гл. трактата «О воскресении», были другия сочинения, кроме апологии и трактата «О воскресении». Отчего же предание не сохранило для нас даже и названий от этих сочинений? Уж не были ли и они кому либо приписаны? Если же забвение это есть случайность, то такого же рода случайностью могло быть временное забвение апологии и трактата «О воскресении».

Далее. Если апология и трактат о воскресении, Афинагора, долго ходили по рукам с именем Иустина, то почему ими не пользовались древние церковные писатели и не цитовали их? Ведь, св. Иустин мученик был один из наиболее читаемых и почитаемых писателей. Кажется, поэтому, что, под прикрытием имени св. Иустина, творения Афинагора должны были пользоваться широким распространением и почетом. В самом деле, загляните в «указатель древних писателей, которые пользовались сочинениями Иустина»¹²² (разумеем – две апологии и «Диалот с Трифоном»): – сколько найдете там имен! Там найдете имена Татиана, Феофила, eп. Антиохийского, Мелитона, самого Афинагора, Псевдо-Мелитона, Минуция Феликса, Тертуллиана, св. Ипполита, св. Иринея и многих других. Но у всех этих писателей мы не найдем и следа знакомства с творениями Афинагора, ни одного цитата из них. Скажут, что все перечисленные нами писатели жили в то время, когда апология и трактат Афинагора не были еще присоединены к творениям св. Иустина. Но в таком случае, возникает новое недоумение: почему из всех писателей II-го и III в. об Афинагоре знает только св. Мефодий, писатель, стоявший на рубеже III и IV в. Короче сказать: гипотеза Гарнака не решает вопроса: почему до-евсевианское предание не знает ничего об Афинагоре, если не считать скудные известия о нем св. Мефодия, епископа Тирского. Молчание об Афинагоре до-евсевианского предания нуждается в объяснении не менее, чем молчание «великой исторической традиции"», т. е. Евсевия, бл. Иеронима, Руфина и Фотия. Бл. Иероним, Руфин и Фотий черпали свои сведения о греческих апологетах II в., главным образом, из сочинений Евсевия, при чем бл. Иероним и Руфин сами мало были знакомы с греческой церковной литературой. Поэтому их молчание об Афинагоре находится в прямой зависимости от молчания Евсевия. Молчание же Евсевия об Афинагоре не должно нас удивлять уже потому одному, что имя и сочинения Афинагора были забыты еще до Евсевия. Мы не раз будем иметь случай наблюдать, что обилие или скудость сведений Евсевия о каком-либо апологете стоит в теснейшей зависимости от обилия и скудости до-евсевианского предания об этом апологете. Иначе, разумеется, и быть не могло. Совсем не нужно представлять, будто Евсевий обладал таким широким знакомством с древне-христианской письменностью, что от него не могло ускользнуть «объемистое, древнее» сочинение Афинагора, о котором не упоминает ни один писатель из II, III и IV вв. Поэтому гипотеза Гарнака тогда только могла бы иметь надлежащую силу, когда она объясняла бы молчание до-евсевианской традиции об Афинагоре.

Самые старания Гарнака доказать, что в адресе Афинагоровой апологии по кодексу Paris. 451 и Argentorat. 9 есть искажения, сделанные с целью приписать апологию Афинагора св. Иустину, – эти старания не увенчались успехом. Так как интерполяция адреса апологии Афинагора есть исходный пункт и вместе центр тяжести всей гипотезы Гарнака, то мы обязаны рассмотреть поподробнее вопрос об адресе апологии Афинагора.

Первый признак интерполяции этого адреса Гарнак видит в отсутствии слова «χαίρειν». Но спрашивается: зачем фальсификатору понадобилось стирать слово, которое не могло ему помешать? Каким образом опущение этого слова могло служить целям фальсификации? Очень может быть, что слово: χαίρειν не было нужно в адресе апологии Афинагора, как оно не нужно в адресе первой апологии св. Иустина. В древнейшем кодексе сочинений апологетов II в., в кодексе Parisin. 451 адресу предшествует следуюшее надписание: «Афинагора Афинского философа христианина прошение за христиан» (πρεσρεία περὶ χριστιανῶν)¹²³. Это надписание, будучи связано с адресом, делает излишним всякое ,,χαίρειν»¹²⁴. В конце апологии по словам Гебгардта также находится подпись: «прошение Афинагора». Эта последняя подпись была Гарнаку неизвестна, когда он излагал свою гипотезу. А относительно надписания апологии Афинагора в кодексе Parisino 451 Гарнак, вслед за Отто, говорит, что это надписание сделано позднейшей рукой, может быть XI в. («fortasse saeculi XI»)¹²⁵. На этот раз товарищ Гарнака по изданию «Texte und Untersuchungen» – Гебгардт уличает своего сотрудника в ошибке. Он говорит, что надписание и адрес апологии Афинагора сделаны в кодексе Parisino 451 «в 914 г. самим Баном» (составителем кодекса); впрочем Гебгардт считает неизвестным, были ли надписание и адрес в той рукописи, которая послужила оригиналом Бану¹²⁶. По нашему мнению, в пользу древности надписания говорит его сходство с адресом апологии Афинагора в «Истории Христианства» Филиппа Сидета. Там апология называется: «ὁ ὑπὲρ χριστιανῶν πρεσρευτικός», – «прошение за христиан». Это совпадение трудно признать случайным. Поэтому можно думать, что надписание в кодекс Paris. 4.51 перенесено из древнейших рукописей. Итак, надписание: «прошение за христиан» делает излишним приветствие в адресе апологии Афинагора. Кроме ,,χαίρειν» Гарнака смущает отсутствие при адресе апологии Афинагора имени апологета в кодексе Paris. 451. Но мы видим, что в этом кодексе имя Афинагора написано рукой составителя кодекса – Бана два раза: в начале апологии, перед адресом (надписание) и в конце апологии (подпись). Правда, в кодексе Paris. 450 нет имени Афинагора при его «прошении за христиан», но нужно заметить, что кодекс Paris. 450 – позднейшего происхождения. Он составлен в 1364 г.¹²⁷. В кодексе Argentorat. 9 имя автора прошения подписано «а prima manu», т. е. рукой составителя кодекса¹²⁸.

Но если бы действительно в древнейших кодексах «прошение за христиан» находилось без имени Афинагора, или же с его именем, но подписанным позднее составления кодекса, то и тогда нельзя было бы заключать, что имя Афинагора стерто интерполятором. Весьма возможно, что Афинагор почему-либо сам не желал выставлять своего имени на сочинениях. Замечательно, что Афинагор ни в «прошении», ни в трактате «О воскресении» не называет себя и не дает нам никаких автобиографических сведений.

Составить гипотезу о судьбах апологии Афинагора Гарнака побудил, главным образом, анахронизм вносимый в адрес апологии эпитетом «Армянским». Анахронизм этот можно объяснять трояким образом. Прежде всего, весьма возможно, что Афинагор или тот, кто писал адрес, поставил слово «Армянским», не зная, что этот титул уже оставлен. Адресы апологий вообще не отличаются особенной правильностью. Так, Афинагорово «прошение» у Филиппа Сидета адресовано: «Адриану и Антонину». В адресе первой апологии Иустина замечены две неправильности. Эта апология написана между 142 и 150 гг. В ней Марк Аврелий называется «вериссимусом», тогда как это прозвание он оставил со времени усыновления своего, в 138 г.¹²⁹, и с этого времени стал называться кесарем, но в адресе первой апологии Иустина название Кесаря Марку Аврелию не усвояется.

Второе объяснение. Титул – «Армянские» мог быть употреблен и после оффициальной его отмены, не по ошибке, a преднамеренно. Марк Аврелий заметно питал склонность к отмененным титулам. Так, будучи, уже кесарем, он любил называться своим детским титулом «вериссимуса» и чеканил его на монетах¹³⁰. Такое же пристрастие питал он и к титулу своего названного отца Антонина «Благочестивого». Благочестивым (pius) Марк Аврелий не редко называется на монетах. Быть может, Марк Аврелий любил титул «Армянского», потому что он напоминал ему победоносные войны римлян с Армянами под предводительством Люция Вера. А от отца (Марка Аврелия) титул перенесен и на сына (Коммода).

Возможно, наконец, третье довольно правдоподобное объяснение анахронизма в адресе «прошения за христиан». Это объяснение принадлежит Моммсену. Этот ученый думает, что «Армянским» в адресе «прошения» стоит вместо «Германским». Описка очень возможна вследствие созвучия и графического сходства слов: «Ἀρμενιακοῖς и Γερμανιακοῖς». Титул Германского Марк Аврелий принял в 172 г.¹³¹.

Если Гарнак не прибег ни к одному из этих простых объяснений и придумал свою мудреную гипотезу, то к этому побудило его убеждение, что адрес «прошения» вообще носит следы интерполяции. Но мы видели, что это за следы: действительное отсутствие ненужного приветствия (χαίρειν) и мнимое отсутствие имени автора «прошения за христиан»¹³².

На этом мы покончим с разбором гипотезы Гарнака. Обратим теперь внимание на то, не препятствует ли объединению первой и второй апологий св. Иустина время написания и содержание их? Необходимость решения этих вопросов для критики сведений Евсевия об Иустине настолько очевидна, что нет надобности о том распространяться.

Время написания первой апологии с точностью определить трудно. Несомненно только то, что она написана при Антонине Пии. Годом ее подачи одни ученые (Додвел и Пагий) считают 138 г., другие – 139 (Петавий), третьи – 145; Тиллемон – 150,¹³³. Обé – 160. При определении времени подачи первой апологии необходимо принять во внимание то, что св. Иустин в этой апологии говорит об ереси Маркиона, будто она распространилась по всей земле (κατὰ πᾶν γένος ἀνϑρώπων – гл. 26). Между тем в первый раз Маркион появился в Рим, столицу мира, в 142 г.¹³⁴. Раньше, чем Рим узнал о ереси Маркиона, св. Иустин не мог говорить о повсюдном распространении этой ереси. Итак апология написана не ранее, но, вероятно, несколько позже 142 г. Для более точного определения времени написания первой апологии св. Иустина, нужно принять во внимание самосвидетельство апологии: в 46 главе ее св. Иустин говорит, что от P. X. протекло 150 л. Никаких нет основаыий предполагать здесь круглое, а не точное число.

Труднее определить время написания второй апологии. Повидимому, не мало есть оснований считать вторую апологию написанной вскоре после первой.

Одно из этих оснований следующего рода. – Св. Иустин во второй апологии неоднократно ссылается на первую. Эти ссылки выражены в такой форме, которая заставляет думать, что между написанием первой и второй апологии протекло очень немного времени. Именно: св. Иустин, ссылаясь во второй апологии на первую, выражается: «я прежде сказал», «мы прежде сказали», «мы объяснили» и пр. Ясно, что в такой форме удобно ссылаться только на сочинение недавнее, не позабытое.

Разумеется, этот аргумент не имеет решаюшего значения в вопросе о времени написания второй апологии, но он имеет силу при других.

Напомощь к этому аргументу приводятся еще следующие соображения. Во второй главе второй апологии сказано: «женщина подала прошение тебе, самодержец». Кто здесь называется самодержцем? Во всяком случае, не Марк Аврелий, отвечают многие ученые¹³⁵. Ибо Марк Аврелий до смерти Люция Вера не мог называться самодержцем, будучи кесарем, равноправным с Люцием Вером. Марк Аврелий сделался самодержпем только со смертью Люция Вера (169 г.), т. е. тогда, когда Иустина не было уже в живых. Итак, вторая апология, как и первая, адресована к Антонину Пию.

К тому же убеждению, говорят эти ученые, нас приводит еще следующее. В той же второй главе второй апологии читаем: «Ты, Урбик, судишь, как не прилично судить ни самодержцу благочестивому, ни философу, сыну кесаря». В заключительной главе (15-й) второй апологии св. Иустин говорит: «О, если бы вы ради себя самих судили правильно, как того требует благочестие и любомудрие». Здесь видят прямой намек на титулы Антонина («Благочестивый») и Марка Аврелия («Философ»). Этих титулов, говорят, никак нельзя усвоять Марку Аврелию и Люцию Веру. Марк Аврелий никогда не назывался «благочестивым», но с детства носил имя «философа». Еще менее можно назвать философом Люция Вера. Это, говорят, было бы явной насмешкой над государем, который по личным своим качествам не принадлежал к государям-философам. Инстинкты и характер Люция Вера отводят ему место в ряду с худшими государями Империи. И этот характер Люция Вера был всем известен.

Столь же трудно отнести к Люцию Веру название «благочестивого». «Благочестивый» и «философ» сделались как бы собственными именами лучших государей Империи: Антонина и Марка Аврелия. Поэтому нет ничего естественней, что человек, возмущенный несправедливостью чиновника Империи, сопоставляет его действия с личными качествами государей¹³⁶.

Эти рассуждения нам кажутся не достаточно основательными. Титулы, находящиеся во второй апологии, по нашему мнению, более приложимы к Марку Аврелию с Люцием Вером, чем к Антонину Пию с Марком Аврелием.

Начнем с того, что название «философ, сын кесаря» с большею вероятностью можно отнести к Люцию Веру, чем к Марку Аврелию, который не был и не назывался сыном кесаря, но со вступления Антонина Пия назывался просто кесарем¹³⁷. А вот Люций Вер был истинным сыном кесаря Элия Вера, умершего в 138 г. И в первой апологии св. Иустин называет Люция «родным сыном кесаря» (καίσαρος φύσει ὑιῷ, cap. I).

Но если под «философом, сыном кесаря» разуметь Люция Вера, то кого же разуметь под «самодержцем?» Разуметь Антонина Пия неудобно, ибо в таком случае пришлось бы предположить в адресе второй апологии странный пропуск: из двух усыновленных Антонином Пием кесарей упомянут только один Люций Вер и пропущен Марк Аврелий. Люций Вер не имел пред Марком Аврелием никаких преимуществ власти или чести. Даже намротив: в адресе первой апологии имя Марка Аврелия стоит выше имени Люция Вера.

Таким образом сам собою напрашивается вывод, что под «самодержцем» нужно разуметь не Антонина Пия, а Марка Аврелия, который мог быть назван самодержцем во время войны с парфянами (162 – 166 гг.), когда Люций Вер находился при войске в Азии¹³⁸.

Что Люций Вер называется во второй апологии философом, – в этом нет ничего удивительного. Несмотря на то, что Люций не вполне заслуживал этого названия, оно ему часто усвоялось. Во втором веке имя «философа» прилагалось чуть не к каждому государю. Афинагор, адресовавший свою апологию Марку Аврелию и Коммоду, называет обоих более философами, чем самодержцами (αὐτοκράτορσιν..., τὀ δὲ μἑγιστον φιλοσὀφοις). Между тем Коммоду еще менее приличествовало наименование «философа», чем Люцию Веру, который все-таки занимался науками, хотя и с меньшим успехом, чем Марк Аврелий¹³⁹. По словам Капитолина, Люций еще в детстве любил писать стихи и речи, соеди-нял чистоту жизни с ясностью ума и любил беседовать с учеными мужами¹⁴⁰. Поэтому-то св. Иустин в адресе первой апологии называет Люция не только философом, но еще любителем наук (ἑραστῇ παιδεἱας). Впрочем, можно думать вместе с Ренаном, что св. Иустин, называя Люция философом, хотел этим самым сказать ему приятное. Иначе очевидно было бы, что апологет оказывает более почтения Марку Аврелию, чем Люцию¹⁴¹. Было бы странно, назвавши Марка Аврелия благочестивым, сенат священным, не уделить Люцию Веру никакого лестного для него названия.

Что касается до названия Марка Аврелия благочестивым, то и оно не должно смущать нас. Это название, по утверждению Эккеля и Визелера, со времени Антонина Пия стало прилагаться чуть не ко всем государям. Кроме того, Марк Аврелий, как мы уже знаем, питал пристрастие к титулу своего названного отца Антонина «Благочестивого». Благочестивым Марк не редко называется на монетах.

Для более точного определение времени написания второй апологии нужно обратить внимание на следуюшее. Урбик был префектом по 160-й год¹⁴². Апология написана тогда, когда Урбик префектом уже не был: об этом свидетельствует два раза употребленное в апологии (гл. I) выражение: «при Урбике» (Επὶ Οὐρβὶκου). Самые факты гонения, рассказанные во второй апологии, были совершены около 160 г., т. е. в последнем году управления Урбика и незадолго до кончины Антонина. Апология написана под живым впечатлением рассказанных в ней событий¹⁴³ – казни христиан: Птоломея с сыном и Люция. След., она написана в первые годы парствования Марка Аврелия и Люция Вера.

Таким образом, время написания второй апологии не позволяет утверждать, будто во времена Евсевия она составляла неразрывное целое с первой апологией.

Кроме того, объединению первой и второй апологий препятствует и самое содержание второй апологии: по содержанию своему она представляет нечто цельное. Она имеет особый адрес («к Римскому сенату») и особое обращение («о, Римляне»). Мнение Гарнака, будто бы адрес второй апологии списан с адреса первой, положительно ни на чем не основано¹⁴⁴.

Есть различие и в языке апологий: первая написана в спокойном состоянии духа, а вторая в взволнованном¹⁴⁵. Во второй, по замечанию Марана, «сказалось более скорби и огорчения, чем в первой... В ней изображаются более жестокие гонения на христиан»¹⁴⁶. Поэтому и Неандер, относящий написание второй апологии ко времени Антонина Пия, сознается однако, что состояние христиан, изображенное в этой апологии, напоминает скорее времена Марка Аврелия, чем Антонина Пия.

Ho лучше всего мнение ученых, объединяющих первую и вторую апологии, опровергается тем, что Евсевий в 16-й гл. ІV-й кн. «Церковной Истории», ссылаясь на третью главу так называемой второй апологии, говорит, что эта апология поднесена Марку Аврелию и Люцию Веру, и называет ее второю (δεὑτερον βιβλὶον), а не первою.

Чтобы устранить это возражение, Гарнак прибегает к следующим соображениям, прибавляющим еще одно тяжелое обвинение против отца церковной истории. – Евсевий в той же главе, в которой цитует вторую апологию, как вторую, пытается убедить читателя, что св. Иустин принял венец мученический вследствие происков Кресцента, цинического философа, неоднократно состязавшегося с христианским философом – св. Иустином¹⁴⁷. Поэтому Евсевию желательно было показать читателю, что мученик-апологет предсказал о своей смерти в апологии, написанной незадолго до своей кончины. Между тем предсказание св. Иустина о своей смерти Евсевий нашел не во второй, – по мнению Гарнака, – не сохранившейся, апологии, но в той части первой апологии, которая до нас дошла под именем малой или второй апологии св. Иустина. «Евсевий, рассуждает Гарнак, вследствие этого находился в большом затруднении. С одной стороны, происки Кресцента должны быть представлены достигшими цели, с другой стороны, Иустин после них живет долгое время и много лет спустя пишет Марку Аврелию новую апологию. Евсевий нашел исход: он маскирует источник цитата с предсказанием Иустина (о своей смерти) и делает вид, будто бы он этот цитат почерпает из второй апологии; но если кто обвинит Евсевия в подлоге, то можно возразить, что историк своим выражением: » Ὲν τῇ δεδηλωμένη ἀπολογίᾳ « («в указанной апологии») намекает на ранее упомянутую первую апологию»¹⁴⁸. Короче сказать: Евсевий в начале 16-й гл. IV кн. «Ц. И.» говорит о второй апологии; немного далее, делая цитат о Кресценте, Евсевий не указывает прямо, из которой апологии взят цитат: из первой или из второй, но называет цитуемую апологию «указанной», так что несведующий читатель будет разуметь под «указанной» апологией только что упомянутую вторую, a сведующий первую, о которой шла речь в предыдуших главах¹⁴⁹.

Гарнак чувствует некоторую неловкость, обвиняя Евсевия в таком коварном подлоге, и подтверждает свое обвинение указанием на то, что Евсевий подобным же образом цитовал первую апологию, вместо книги «Против Маркиона», о которой историк знал только чрез Иринея¹⁵⁰.

И то, и другое обвинения, взводимые на Евсевия Гарнаком, одинаково грубы и одинаково несправедливы. И в том, и в другом обвинении критик навязывает Евсевию совершенно безцельный обман.

Не ясно ли, как день, что св. Иустин мог предсказать о своей смерти от Кресцента в апологии к Антонину, а сбыться его предсказание могло много лет спустя при Марке Аврелии? Зачем же Евсевию нужно было обманывать читателя, выдавая, как это утверждает Гарнак, цитат из первой апологии 3а цитат из второй? Если бы Евсевий нашел известие св. Иустина о происках Кресцента в апологии к Антонину, то историк выразился бы так: «еще за долго (лет за 10 или немного более) до своей смерти Иустин ясно предсказывал, что должно было случиться с ним». – Св. Iустин в 3-й гл. так. наз. Второй апологии утверждает не то, что он скоро умрет, но только то, что он умрет вследствие доноса Кресцента или ему подобных людей.

Далее. Евсевий, относя в 16-й гл. ІV-й кн. ,,Ц. И.» предсказание св. Иустина о своей смерти ко второй апологии, в следующей главе относит это предсказание к первой апологии. Спрашивается, мог ли бы хитрый обманщик, каким Гарнак старается представить Евсевия, сделать такой промах?

В одной главе Евсевий обманывает читателя и не просто обманывает, а маскирует свой обман, так что его (Евсевия) нельзя уличить, а в другой соседней главе разрушает результаты своего хитросплетения. Это немного озадачивает и Гарнака; он не знает, чему приписать промах Евсевия: странной ли добросовестности историка, или его легкомыслию («seiner merkwürdigen Art von Gewissenhaftigkeit oder Leichtigkeit»¹⁵¹. Но посмотрим на дело попроще: в двух рядом стоящих главах один и тот же цитат Евсевий относит к двум различным сочинениям; самое простое и естественное объяснение этого факта можно найти в том, что в одном случае либо Евсевий, либо позднейшие переписчики «Церковной Истории» сделали ошибочную ссылку...

Если Гарнак не удовлетворился таким объяснением, то только потому, что ему мешали два предвзятых мнения. Первое: так называемые вторая апология есть часть первой; второе: Евсевий любит провести читателя и притом так, чтобы читатель не мог заметить обмана. Основываясь на этих предубеждениях, как на посылках, Гарнак и возвел на Евсевия рассмотренное несправедливое обвинение.

Более, повидимому, основательно Гарнак подвергает сомнению известие Евсевия, что св. Иустин погиб вследствие происков циника Кресцента. В 16-й гл. ІV-й кн. «Церковной Истории» Евсевий в доказательство истинности своего известия ссылается на следующие слова Татиана: «А Кресцент, свивший себе гнездо в великом городе (Риме), больше всех заражен был преступной любовью к отрокам и вполне предавался сребролюбию. Он учил презирать смерть, а сам так боялся смерти, что ей, как великому злу, старался подвергнуть Иустина за то, что, проповедуя истину, он обличал философов, как сластолюбцев и обманщиков.» «Это-то и было причиной мученичества Иустина», добавляет от себя историк. Очевидно, что добавление это представляет слишком поспешный вывод: в цитате говорится только о стараниях цинического философа причинить св. Иустину смерть, но никак не о самой смерти апологета.

Далее. О Кресценте, как о виновнике смерти св. Иустина, упоминается, по мнению Гарнака, только у тех писателей, которые заимствовали свои сведения у Евсевия. Но ни мученические акты св. Иустина и его сотоварищей, сохранившиеся в сборнике Симеона Метафраста¹⁵², ни св. Епифаний Кипрский, повесгвовавший о смерти св. Иустина независимо от Евсевия, ни мало не подтверждают известия нашего историка о смерти св. Иустина¹⁵³.

Но нужно сказать, что ни у св. Епифания, ни в мученических актах, собранных Симеоном Метафрастом, нет ничего противоречащего рассказу Евсевия о смерти апологета. Св. Епифаний говорит, что св. Иустин удостоился мученического венца в 30-ти летнем возрасте, когда префектом Рима был Рустик (Юний), а государем Адриан (sic)¹⁵⁴. В мученических актах Симеона Метафраста пред нами раскрывается самый процесс суда над св. Иустином, произведенного префектом Юнием Рустиком, при Марке Аврелии¹⁵⁵. Но кем св. Иустин был привлечен к суду или кто донес на него, – об этом мы не находим ни слова у св. Епифания, ни в мученических актах Симеон Метафраста. Только Евсевий раскрывает пред нами, так сказать, первый акт трагедии – распрю св. Иустина с Кресцентом и ее ближайшие последствия.

Само по себе повествование Евсевия не представляет ничего неправдоподобного. Над христианамн во времена Марка Аврелия все еще тяготел эдикт Траяна¹⁵⁶. Префекту достаточно было узнать, что такое-то лицо – христианин, чтобы казнить его. «Урбик сказал Люцию, повествует св. Иустин во второй апологии: «и ты, мне кажется, такой-же» (т. е. христианин). И когда Люций отвечал: «точно», то и его велел отвести на казнь». – Одно слово решало судьбу человека! Весьма вероятно поэтому, что и Кресцент не упустил случая привести св. Иустина на суд. Ведь, это было гораздо легче, чем победить смелого и талантливого противника на поприще диалектики. Впрочем, борьба уже зашла так далеко, что противники не ограничивались одной диалектикой: св. Иустин обвинял циника в самых гнусных пороках – в педерастии и сребролюбии; а Кресцент старался действовать на фанатизм толпы, обвиняя св. Иустина «в безбожии и нечестии». Когда это средство не достигло цели, то Кресценту оставался легкий способ «подвергнуть смерти» (выражение Татиана) ненавистного для него христианского философа – донос, это излюбленное орудие столь многих обиженных «славолюбцев».

Говорят, что до-евсевианское предание не считает Кресцента виновником мученичества св. Иустина. Но это едва ли верно. Евсевий известие о мученической смерти св. Иустина поместил не только в ,,Церковной Истории», но и въ'Хронике». Между тем известно, что Евсевий писал свою «Хронику», обильно пользуясь «Хроникой» Юлия Африкана. Вероятно, в ней Евсевий и нашел известие о смерти св. Иустина вследствие происков Кресцента. Мученичество св. Иустина было фактом общеизвестным в древней церкви. О нем знают св. Ириней, Тертуллиан и св. Ипполит¹⁵⁷. Ужели Юлий Африкан, земляк св. Иустина-Мученика, не уделил в своей «Хронике» места краткой заметке о мученической смерти своего соотечественника? – Правда, Евсевий, как это справедливо заметил Гарнак, к кратким заметкам, который он находил у Юлия Африкана, делает добавления из своего собственного запаса сведений¹⁵⁸. Но, ведь, добавления эти не касались сущности дела, а только подробностей. Так и в данном случае, Евсевий в «Хронике» к краткому известию Юлия Африкана о смерти св. Иустина вследствие происков Кресцента добавляет характеристику циника, воспользовавшись для этого «речью» Татиана и второй апологией св. Иустина. В «Церковной Истории» Евсевий постарался изобразить характер отношений между св. Иустином и Кресцентом, пользуясь опять упомянутыми сочинениями св. Иустина и Татиана. Утверждаем, что цитаты из этих сочинений Евсевий привел не столько с целью убедить читателя в истинности своего рассказа, сколько с целью уяснить причину преследований Кресцентом св. Иустина и характер отношений между противниками.

С своим известием о смерти св. Иустина по проискам Кресцента Евсевий не совсем одинок. В «Пасхальной Хронике» под 165 г. мы находим следующее известие: «Иустин, философ нашего учения, подавши вторую книгу в защиту нашей веры самодержцам Марку Аврелию и Антонину Веру, украшается немного спустя божественным венцом мученичества, по клевете Кресцента на него»¹⁵⁹. – Все данный говорят в пользу достоверности этого известия и его независимости от Евсевиевой «Хроники» и «Церковной Истории». Именно, в «Хронике» Евсевия о смерти св. Иустина говорится под 152 г., а в «Ц. И.» нет точного указания на год смерти апологета. Между тем «Пасхальная Хроника» указывает нам на 165 г., как на год смерти св. Иустина. Указание это заслуживает доверия уже потому, что смерть св. Иустина от подачи им второй апологии «Пасхальная Хроника» отделяет небольшим промежутком времени, а мы видели, что вторая апология св. Иустина написана в первые годы царствования Марка Аврелия и Люция Вера.

О независимости «Пасх. Хроники» от Евсевия свидетельствует также адрес апологии, указанный в «Пасхальной Хронике»: «Самодержцам Марку Аврелию и Антонину Веру». У Евсевия адрес второй апологии не указан точно. Можно только догадываться из «Церковной Истории», что апология подана Марку Аврелию и его брату Люцию (так Евсевий называет Люция Вера).

Наконец, текст цитат из 3-й гл. Второй апологии св. Иустина в «Пасхальной Хронике» не тот, который мы встречаем в «Церковной Истории» Евсевия¹⁶⁰.

Таким образом есть серьезные основания думать, что Евсевий не выдумал известие о смерти св. Иустина вследствие происков Кресцента, но почерпнул его из до-евсевианского предания¹⁶¹.

Сильной уликой является на этот раз то, что Евсевий, в угоду своему известию о смерти св. Иустина, искажает текст Татиановой «речи» в 16-й гл. IV кн. «Церковной Истории». Но это обвинение, как мы покажем в своем месте, совершенно несправедливо.

***

Переходим к известиям бл. Иеронима о св. Иустине. В «Книге о знаменитых мужах» читаем: «Иустин-философ родился в палестинском городе Неаполе от отца Приска Вакхия, и, нося одежду философов, весьма много потрудился в защиту веры Христовой. Так он, не устыдившись поношения креста, подал одну книгу, написанную им против язычников, Антонину, по прозванию Благочестивому, сыновьям его и сенату, а другую книгу преемникам того же Антонина – Марку Антонину Веру и Люцию Аврелию Коммоду. Кроме этих двух апологий, есть еще у него одна книга против язычников («Увещание к Эллинам»), в которой он между прочим рассуждает о природе демонов, и четвертое сочинение против язычников, которому он дал заглавие «Обличение», а также одна книга «О единовластительстве Божием», другая книга, которую он озаглавил «Певец», и третья «О душе». Кроме этих книг, им написаны: «Разговор против Иудеев», а также замечательные книги «против Маркиона», о которых упоминает и Ириней и книга «против всех ересей», о которой он сам (т. е. Иустин) делает упоминание в апологии, поданной императору Антонину Благочестивому. Так как он в Риме имел прения с философами и Кресцента-циника, распространявшего много клевет против хрисгиан, обличал в чревоугодии и боязни смерти, в пристрастии к роскоши и плотским удовольствиям, то наконец по его наущению и наветам, обвиненный в том, что он христианин, пролил кровь свою за Христа»¹⁶².

Нет необходимости доказывать, что бл. Иероним целиком выписал из «Церковной Истории» свои сведения о св. Иустине. Это очевидно из перечня сочинений св. Иустина у бл. Иеронима, из того, что Иероним считает св. Иустина жертвою преследований Кресцента, и даже из того, что бл. Иероним в «Каталоге» говорит о св. Иустине непосредственно после сведений о Эгезиппе¹⁶³ («Каталог» гл. XXII).

В одном только самостоятелен, повидимому, бл. Иероним, – это в указании на адрес второй апологии св. Иустина. Адрес этот, по Иерониму, гласит так: «преемникам того же Антонина Марку Антонину и Люцию Аврелию Коммоду». Гарнак полагает, что бл. Иероним не мог найти этого адреса у Евсевия, ибо из указаний «Церковной Истории» видно только, что апология адресована или к Антонину Веру («Церк. Ист.» кн. IV, гл. 18), или же к двум правителям (там же, гл. 16), и можно только заключать, что эти правители – Марк Аврелий и брат его Люций. «Но сомнительно, говорит Гарнак, мог ли бл. Иероним извлечь из этих спутанных несовершенных указаний полный адрес апологии»¹⁶⁴. Мы уже знаем, что независимость бл. Иеронима от Евсевия в указании на адрес второй апологии св. Иустина составляет немаловажное звено в цепи доказательств Гарнака, подкрепляющих его знаменитую «гипозету». Гарнак, как мы видели, утверждает, что бл. Иероним списал приведенный нами адрес с адреса апологии Афинагора, ходившей во времена бл. Иеронима с именем св. Иустина. Между тем и другим адресом Гарнак находит «буквальное» сходство¹⁶⁵. Нетрудно видеть, что Гарнак впадает в преувеличение: буквального сходства между адресом второй апологии св. Иустина у бл. Иеронима, и адресом апологии Афинагора совсем нет. Так у Иеронима государи названы «преемниками Антонина», а в адресе Афинагорова «проше-ния» – самодержцами. У Иеронима один из преемников Антонина Пия назван Марком Антонином, или, по другому кодексу, Марком Антонином Вером, а в адресе Афинагорова «прошения» – Марком Аврелием Антонином. Наконец, в адресе Афинагорова прошения есть такие слова, которых нет у бл. Иеронима: «Армянским, Сарматским, а особенно философам».

Вообще трудно предполагать, чтобы бл. Иероним имел сведения о второй апологии св. Иустина помимо «Церковной Историн» Евсевия, и ни из чего не видно, чтобы бл. Иероним был лично знаком со второй апологией. Разница же в адресе второй апологии у Иеронима и Евсевия находит себе объяснение в том, что Евсевий не указывает точного адреса апологии и пишет его не одинаково: то – «преемнику и соименнику упомянутого императора (А. Пия) Антонину Веру», то – «сказанным императорам», разумея под ними Марка Антонина и его брата Люция. Бл. Иероним сделал попытку определеннее, точнее указать адрес апологии. Можно думать, что бл. Иероним не писал в адресе имени Люция Аврелия Коммода, но имя Люция Вера¹⁶⁶. На это указывают слова адреса: преемникам того же Антонина (т. е. Пия). Между тем бл. Иерониму было известно, что Коммод не может называться преемником Антонина Пия. Так в XXXV гл. «Каталога» бл. Иероним говорит об Иринее, что он «жил при императоре Коммоде, который был преемником в царствовании Марку Антонину».

Другое различие между сведениями Евсевия и бл. Иеронима о Иустине заключается в том, что автор «Каталога» говорит не об одной книге «Против Маркиона», но «о замечательных книгах» (insignia volumnia) «Против Маркиона». Множественное число остается на ответственности бл. Иеронима. Св. Ириней, а за ним Евсевий – знают только об одной книге «Против Маркиона». Правда, по мнению Грабе, и Фотий (IX в.) утверждает, что св. Иустин написал «против Маркиона» несколько книг, говоря о сочинении «Против Маркиона» во множественном числе: ,,ἀναγκαῖοι Λόγοι». Но заключение Грабе несправедливо: слова ,,ἀναγκαῖοι Λόγοι» относятся не только к сочиненно «Против Маркиона», но и к сочинениям «О единовластительстве Божием» и «Певец»¹⁶⁷.

В IX гл. «книги о знаменнтых мужах», трактуя об апостоле Иоанне, бл. Иероним утверждает, что св. Иустин вместе с св. Иринеем был толкователем «Апокалипсиса». Так как ни раннейшее, ни позднейшее предание не при-писывает св. Иустину «толкования на Апокалипсис», то нужно считать известие бл. Иеронима об этом неосновательной догадкой¹⁶⁸.

В письме к Магнусу, как мы уже знаем, Иероним упоминает о первой апологии св. Иустина и о том, что апологет подражал в ней Аристиду.

В книге бл. Иеронима против Елвидия «О приснодевстве Св. Девы Марии» мы читаем следующие слова: «не могу ли я выдвинуть тебе целый ряд древних писателей: Игнатия, Поликарпа, Иринея, Иустина мученика и многих других апостольских и ученых мужей, которые против Евиона и Феодота, Внзантия и Валентина, рассуждая об этом (т. е. об отношении Иосифа к Приснодеве Марии) таким же образом, написали сочинения полные мудрости».

Из этого последнего известия можно заключать с некоторою вероятностью, что бл. Иероним читал те анти-еретические сочинения св. Иустина, которые Евсевию были знакомы только по имени: сочинения «Против всех ересей» или сочинения «Против Маркиона». Но возможно и то, что бл. Иероним об анти-еретических сочинениях св. Иустина знал не более Евсевия и привел св. Иустина в качестве свидетеля в пользу приснодевства Марии только потому, что св. Иустин был древний и очень авторитетный писатель.

Читал ли бл. Иероним какие-либо сочинения св. Иустина, напр. апологии или «Диалог с Трифоном», – на этот вопрос мы не можем ответить ни утвердительно, ни отрицательно. Можно только предполагать, что автор «Каталога» был знаком с апологиями св. Иустина, так как в письме к Магнусу бл. Иероним называет св. Иустина подражателем апологета Аристида.