Слово в неделю Сыропустную
«На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом» (Пс.136:1).
Так говорят несчастные пленники – иудеи, лишившиеся любезного, священного отечества. Как листья плакучей ивы, склоняясь над реками Вавилона, вздыхали и плакали они о родном Иерусалиме. Гордые враги, смеясь над несчастными, говорили им: «воспойте нам от песней сионских. Как нам петь, – отвечали, – песнь Господню на земле чужой? (Пс.136:3–4). Песни родины, песни Господу, прилично ли петь на земле неродной? Полный грустию горькою, скорбию неотразимою, каждый давал обет неизменной памяти о Иерусалиме дорогом: «аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя: прилпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего (Пс.136:5–6). Что значит, братия, что церковь в эти недели повторяет нам плачевную песнь пленников вавилонских? Ужели это с тем только, чтобы напомнить нам о былом иудеев? Правда, это былое было горько, примерно горько. Но какая нам нужда до чужого прошлого, если оно прошло и не касалось нас? Нет, не об иудеях заботится мать наша – св. церковь, а о нас – детях своих. Нас призывает она плакать, о себе плачем пленников вавилонских.
Кто мы на земле этой? Что значит для нас мир? Вся тварь воздыхает, стонет, ожидая свободы чад Божиих. Бури разрушительные, землетрясения, разрывающие горы и города, голод, язвы – это стоны природы. Земля – кладбище; смерть и смерть на каждом шагу! Куда ни оглянись, везде горе, везде скорби. Сколько бед, сколько болезней, сколько смертей! Но это – не все. Кому нравятся скорби? Кто может любить скорби? Мы плачем, мы стонем под тяжестию бед, которыми гнетет нас мир. Но, есть беды в мире, которых не только не боятся, но которые считают за счастие, которые любят, за которые отдают всю жизнь свою и губят себя на целую вечность. Что значит мир в глазах миллионов? Им не нарадуются. От него приходят в восторг. Но не таков суд Божий о мире. По суду Божию, мир – «Вавилон великий, мать блудодейцам и мерзостем» (Апок.17:5). «От мира сего – все, еже в мире, похоть очей, похоть плоти, гордость житейская» (1Ин.2:16). Сын мира не слышит, не чувствует, не хочет знать голоса святого о мире. Вихрь света, блеск золота, обольщения честей, сласти похоти увлекли его, обаяли ум его. Ни о чем не думая, спешит он напиться вод Вавилона до сытости. Ах! пусть остановится, пока есть время. Суд над Вавилоном – над миром грешным изречен и – не переменится. Блага, которыми утешается мир, – цветы погребальные, украшающие путь к погибели. Радости его отравлены ядом греха. Свет обольстителен? Но в том-то и пагуба его. Сколько беззаконий оправдано судом света! Сколько нечестия в его взгляде на жизнь людей! Дела самые преступные, низкие, гнусные скрашены именами слабости невинной, греха простительного. Чтобы жизнь веселая была еще веселее, чтобы жизнь беззаконная была еще беззаконнее, мир составил свои законы, при которых забыт не только Христов закон самоотвержения крестного, распятия похотей плоти и духа, но иногда забываются и внушения естественной совести. Горе тебе, Вавилон великий – мать мерзостей! Как нам не плакать на реках Вавилона – мира пагубного? Он так настойчиво, и так незаметно для нас ловит души наши в погибель. Сколько веков проповедуют нам: «не любите мира, ни яже в мире: аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем» (1Ин.2:15)? А люди, как и прежде, любят губящий их мир. «Отврати очи мои, Господи, еже не видети суеты. Постави рабу Твоему слово Твое в страх Твой» (Пс. 118:37–38). Плачь, грешник, пока есть время. Время летит и уносит с собою спасение от Вавилона. Оплакивай и радости и горе твое. Оплакивай радости: в них много безумия, ужасающей погибели; оплакивай горе: в нем много малодушия непростительного.
Плачь, грешник, странствуя вдали от родины, от небесной отчизны твоей. Где наше отечество? Где наш Иерусалим? Люди так полюбили мир, что позабыли о своей родине. Как это ужасно, особенно для христианской души! Она искуплена кровию Сына Божия не для мира, а для вечности. Где наша родина? Там – на небе «не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем» (Евр.13:14). И, о когда бы мы искали его, как искали все праведники! Как велика потеря наша – потерявших нашу родину! Если бы богач вдруг лишился всех сокровищ своих: потеря его ничего не значит с потерею неба. Соберите все земные потери, соберите все несчастия времени: оне ничего не значат с потерею небесной отчизны. Плачут о потере чести; плачут о потере какого-либо золота, плачут о потере родных по плоти. Что значит этот плач? Детский плач! То ли дело, что мы странствуем вдали от небесного Отца, изгнаны от Его пресветлого лица? Мы потеряли то, без чего и богачи света, и славные, и умные мира так бедны, так ничтожны, как нельзя более. О чем ухо не слыхало, чего глаз не видел, что на сердце человека не всходило, чего ум представить себе не в состоянии, – таких благ, таких сокровищ, таких радостей лишились мы, изгнанные из вечной родины. Дети, удаленные от родителей, обливаются слезами. Как же нам не обливаться слезами горькими, – нам, которые удалены от истинного Отца нашего? Чем стала душа наша, вкусив первый грех? Она была прекрасна, как образ самого Бога. А теперь? Гнусна и безобразна. Невинность, правота, помыслы высокие и чистые потеряны. Грех покрыл ее струпами страстей. Безобразен вид мертвеца: гораздо хуже душа грешная. Красота, ткани, камни, уборы разорительные – ты думаешь – красят душу? Золотят гроб, – еще хуже: увеличивают безобразие, умножая струпы души. Приклони Господи, ухо Твое, и услыши мя «яко нищ и убог есмь аз. Пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои. Не скрый от мене заповеди Твоя» (Пс.38:13, 85:1, 118:19). Плачь, грешник, потеряв небесный Иерусалим твой. Повторяй обет святой пленного иудея: аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя.
Кто мы на этой земле? Пленники плоти, рабы греха. Примечаем ли мы, что, когда хотим сделать что-нибудь доброе, то это для нас крайне трудно? Отчего эта трудность? Отчего эта неохота, эта леность делать доброе? Ужели это естественно? Быть не может. Горе нам грешным! Греху служим мы от юности; во грехах рождены мы. Вдвое горе нам от нас самих. Мы воспитали в себе страсти, и они полновластно владеют нами. Один с молодых лет и до гроба питает в душе страсть к деньгам, другой – злость, тот – суетность мирскую, иной – гордость. По временам приходит нам на мысль вечность, посещает душу, как гость, страх суда Божия. Но, то скажут: ах, теперь не время, – тем и тем заняться надо; то, совершив кое-как молитву, потревожив душу кое-какими воспоминаниями о своих неправдах, принимаемся опять грешить. О, горе нам, грешным! Грехи так овладели нами, что мы стали, как дети слабые и несмысленные, – боимся отказать в чем-нибудь привычкам нашим. Нам даны были благодатные силы для добра: но мы их расточили или расточаем. Повторяя вчера и ныне грешные мысли, грешные чувства, грешные желания, мы укрепили в душе навык к греху и – ослабили, обессилили благодатную решимость творить закон Божий. Откладывая день за день раскаяние, мы потеряли и искреннее желание каяться. В нас остается чувство добра, воздыхание о добре, да и то слабое, да и то бесплодное, да и то, время от времени, реже открывается. Что жизнь наша? Ряд сует, ряд грехов. Заботы о пище, заботы о доме, заботы по торговле или званию, сменяют одна другую. Таким образом, бессмертная душа наша в постоянной службе тлению. Где ж достоинства, по коему человек умален «малым чим от ангел» (Пс.8:6)? Мы прилагаем «скотом несмысленным» (Пс.48:13), живем теми же желаниями, теми же наслаждениями, как и они. О, плачь, грешник, – пленник страстей и греха! Омывай слезами несчастный плен свой греховный, моли Вышнего о возвращении тебе свободы чад Божиих. Он не откажет; с любовию примет тебя кающегося и облечет новыми силами для подвига против греха.
Рано ли, поздно ли, нам надобно возвратиться на свою родину. Рано ли, поздно ли, скитальческая жизнь наша по земле кончится. Как же мы возвратимся в дом Отца нашего? С чем явимся пред лице Его? И, во-первых, каков будет наш выход из этой жизни? «Смерть грешников люта» (Пс.33:22). И как не быть ей лютою? Совесть, дотоле усыпляемая суетою теперь, когда исчезают суеты, начинает терзать душу грешную. Пред ней открывается геенна, о которой дотоле не хотела она думать. Пред ней открывается вечность с ее муками для грешника, – о чем легкомысленно забывала она. Пред ней – необходимость явиться к Судие грозному и нелицеприятному, которого законы поруганы. О, плачь, грешник, пока не прошло время бесполезных рыданий! Умоляй со слезами Господа о кончине мирной, какова кончина верного христианина!
Иначе, горько будет вступление твое в вечность, еще бедственнее вечная жизнь. Жизнь временная дана тебе только с тем, чтобы искушенный, очищенный страданиями жизни, ты возвратился в дом Отца твоего – как сын умный, с любовию твердою к Господу, с мудростию опытною в добре. Что-ж? Каким ты готов предстать к Господу твоему? Где подвиги твои для добра? Где добродетели? Где целомудрие? Где воздержание? Где кротость? Где слезы о грехах? Где борьба со страстями? Какую слабость победил ты в себе? С каким грехом сражался до крови? Не думаешь ли, что так же легкомысленно будут судить о делах твоих там, как судишь ты здесь, или, как судит век лукавый? Там суд не по страстям твоим, а по закону справедливости; не по мнениям людским, а по вечной правде Божией. Там обличены будут все тайные движения сердца твоего, откроют все помыслы гнусные, скрываемые здесь под разными покровами дня и ночи.
И – целая вечность будет вечностию мук грешнику. О, вечность, вечность! Как необъятно продолжение твое! Как неизмерима долгота твоя! Слагаю ряды веков, прибавляю тысячи лет к тысячилетиям и – все это не вечность. И все это не конец мукам грешника.
Отец Небесный, к Которому возвратиться я должен из страны далекой! Укрепи слабого странника на путях заповедей Твоих! Вразуми, утверди меня в страхе Твоем! Подай мне источники слез, да омою ими грехи мои, да, сея со слезами, с радостию пожну плоды мои в вечности! Страх судов Твоих да проникает меня до самого мозга костей моих, рассеевая пред очами моими соблазны Вавилона – мира грешного! Твоя есть сила, Тебе слава во веки. Аминь.
1846 г.