Источник

§11. Характеристика преосв. Феофана

Лице разумно мужа премудра. Притч. 17, 24.

Муж разумный едва тихо осклабится. Сирах. 21, 23.

«Во всем – мера». Преосв. Феофан, Мысли на каждый день года.

«Любезный и привлекательный характер тем более располагает к себе, чем менее обнаруживает самоуверенности. Застенчивость в таком умаляет, может быть, широту влияния, но не силу его». Преосв. Феофан, там же.

«С характерами рождаются; а иные характеры вырабатываются течением жизни. Последние, если окажется нужным, может изменить благоразумие; первые же изменяет одно лишь благодатное перерождение». Преосв. Феофан, там же.

Происходя от родителей, из коих отец обладал и отличался преимущественно сильным умом, а мать, – особенно, – нежно любящим сердцем, преосв. Феофан унаследовал то и другое в высшей степени, а со стороны внешнего вида унаследовал, по свидетельству его ближайших сродников553, преимущественно черты матери, ее облик, цвет лица и волос, манеры, голос и проч. Но эти, унаследованные от природы, характеристические черты, частью под влиянием условий времени, обстоятельств и личной настойчивости самого преосв. Феофана, а главным образом благодатной силой, в значительной мере изменились у него впоследствии. Прежняя излишняя живость заменилась сдержанностью, шутливость – серьезностью и т.д. Об этих то, внешних и внутренних чертах характера преосв. Феофана, также, как и о характеристических особенностях его, как писателя, мы и скажем теперь несколько слов, прежде нежели заключить наш настоящий биографический очерк описанием последнего времени жизни, кончины и погребения святителя-затворника.

В преосв. Феофане, по устроению Господню, обилиие даров духовных соединялось и с обилиием внешних, телесных добрых качеств. «Внешний вид его, – пишет один из его близких сродников, – был приятный и красивый: роста небольшаго, темно-русые жидкие волосы скромно лежали на голове, борода длинная полуокладистая, лицо чистое, взгляд веселый и улыбающийся, особенно в разговоре, брови нависшие. В общем представлял приятное впечатление. В разговоре ласков, шутлив, образен, своеобразен и жив»554. Но «красота, – будем говорить собственными словами преосв. Феофана, – есть, конечно, не незначительный естественный дар. Она занимает место всякой рекомендации перед людьми. Рекомендуемая особа должна уже сама позаботиться о том, чтобы рекомендация не оказалась ложною. Это сделает она стяжанием, проявлением и сохранением нравственной красоты. Сама же по себе внешняя красота – ничто. Она похожа на политуру, придающую блеск вещи, которая может быть, однакож, сделана из очень непрочнаго и грубаго материала»555. Внешнее благообразие у преосв. Феофана не только возвышалось в своем достоинстве, но и, можно сказать, обусловливалось его красотой нравственной. Благодаря внимательности и любезности другого близкого сродника преосв. Феофана, не раз уномянутого А.Г. Говорова, и одного из почитателей святителя-затворника, о. С.И. Никольского, мы имеем несколько портретов преосвященного, в разные возрасты его жизни за последние лет 30–35, и в них с поразительной ясностью подтверждается то, что мы сейчас сказали. Так, вот один из портретов, снятых в начальные годы Тамбовского периода его жизни: вид святителя совершенно соответствует тому описанию его, какое мы только что сделали со слов одного из сродников его, и только взгляд очей, хотя и добрый, несколько серьезен556 и устремлен как бы вдал557. Но вот другой портрет, снятый (фотографически) уже в 1878 году, когда, по случаю катаракта на правом глазу, святитель из своего затвора выезжал в Тамбов. Тот же вид, то же благообразие, та же доброта во взоре, хотя и носящем признаки катаракта, те же и волосы на голове и бороде, но уже не темного цвета, а седые. Наконец, вот портрет, снятый уже в 1888–1889 годах с живописного портрета558, с помощью фотографии. Здесь лик архипастыря-затворника уже совершенно святолепный напоминающий собой иконописные лики угодников Божиих559: так, внешнее мало по малу возвышалось до внутреннего в святителе Феофане, по мере его духовного совершенствования. Особенно глаза у святителя были по истине зеркалом души и душевного настроения его: искрившиеся блеском умственной пытливости или живости чувства в детстве и юности, они потом более стали светиться тихим светом глубокой задумчивости, возвышенности настроения чувств, любви и участия к ближнему и т.п. Нависшие брови не мешали ласковости взгляда, а между тем как бы свидетельствовали о стремлении святителя погружаться внутрь себя. Еще более о том же свидетельствовала усвоенная за время иночества манера его – закрывать очи по временам. Это он делал как с нарочитой целью собранности духа и погружения внутрь себя, так и ради того, чтобы не видеть или не слышать чего-либо суетного. Из приведенного в свое время рассказа Вышенского инока мы помним, конечно, случаи в подтверждение сего560. Равным образом и веселость взгляда, шутливость в разговоре у святителя Феофана, свидетельствуя о природной, с детства проявлявшейся в сильной степени, живости и подвижности его561, и оставившей следы свои на быстроте движений даже в старости, никогда, по крайней мере за время иночества его, не переступала за границы скромности и всегда находила себе надлежащий предел и «удерж»562 в возвышенных религиозно-нравственных началах и идеальных стремлениях, руководивших всеми пружинами его духовно-телесной жизни. Эта веселость, шутливость отображалась не только в устной беседе, в разговоре собственно, но и в письмах святителя, как мы то отчасти и могли видеть на вышеприведенных выдержках из них. Так, например, вот еще отрывок из неизданного доселе письма святителя Феофана к давнему и искреннему другу его С.О. Бурачку, человеку также глубоко-серьезному и всегда высоконастроенному, от 17 октября 1859 года. «Указ Е. И В. из Тамб. Д. Консистории. Тамб. Дух Консист. слушали донесение кн. Лукомской – о неудовольствии Генерала Бурачка на преосвящ. Ф-а за то, что сей последний не свидетельствует первому письменного высокопочитания, – с резолюциею Е. Пр-ва разсмотрение и постановление Консистории. По справке в памятном архиве оказалось, что Генерал Бурачек не только сам никому не пишет писем, но не отвечает на письма самыя нужныя563, и остается не исправным в сем противозаконном поступке, несмотря ни на какия убеждения и увещания близких к нему лиц и самаго Пр. Ф., неоднократно внушавшаго ему исправиться. Приказали: – Так как... и проч. и проч. и проч. то Генералу Бурачку в его несправедливых притязаниях отказать Пр. Ф-на от всякаго по сему взыскания освободить, – объявив Г-лу Б-у, что если он желает получать письма на законном основании, пусть начинает сам прежде писать. – О чем и послать к нему указ, и объявив его в присутствии с роспискою в слушание – затем дело сие считать решенным и сдать в архив»564. И за сим, так как этот шутливый тон письма не совсем понравился С.О. Бурачку, то преосв. Феофан в следующем же письме своем к нему (от 16 декабря того же 1859 года) выражался уже так: «Спасайтесь о Господе, Степан Онисимович и со всем благословенным домом! Слышу, что вам не понравилась моя шутка! Ну – виноват... Ведь вы понимаете ее шуткою и больше ничем, так, – стало, нечего и дела заводить. А то ведь не знать с кого взыщут за гербовую бумагу... кажись, ведь мы ведомы друг другу, – есть, стало, и резон – писать спустя рукава... Ну так по рукам, – и мировую... Причина та, что избили меня тогда дела. – Недели полторы или две... с 8 до 2-х... Каждый Божий день... прорвало... Так по неволе заговоришь языком Консистории»565). В этом же видно и остроумие и наблюдательность святителя, да и вообще в таких внешних чертах, приемах и манерах ясно обрисовывались черты внутреннего, духовного, нравственного образа его, и прежде всего ум его. Еще в детстве он обнаруживал ум весьма светлый, пытливый, доискивавшийся первой причины явлений, быстроту соображения, живую наблюдательность и другие качества, приводившие нередко в удивление окружавших566. Еще более возвысился, дисциплинировался и укрепился ум его школьным образованием. Мы помним отзывы товарища его по академии митрополита Макария о его сочинениях и митрополита Московского Филарета о курсовом его сочинении. Другой товарищ его по академии о. Михаил Монастырев в начале 1845 года также писал С.О. Бурачку о преосв. Феофане, что «Он глубокий мыслитель»567. А вот слова письма одного из учителей преосв. Феофана по академии, Д.И. Макарова, что впоследствии архимандрита Лаврентия, к самому преосв Феофану от 8 апреля 1855 года, когда преосв. Феофан, по возвращении из Иерусалима, назначен был на прежнюю должность бакалавра С.П.Б. духовной академии, только по другой кафедре – канонического права. Успокаивая о. Феофана на счет возвращения к ученой должности, которой он и раньше тяготился, и вчастности на счет самой этой кафедры, как более удобной из всех, на которые предполагалось было назначить о. Феофана, о. Лаврентий между прочим дружески пишет ему: «По настоящему порядку дела лучше твоего места придумать не можно. Карпеть, копаться, подумывать у тебя способность редкая, брать не силою, не нахрапом, а исподоволь, с легким воодушевлением втягивать в себя, одушевлять и одушевляться. Так и хорошо: живем из себя и для себя, от других и для других, извнутрь и отвне; где есть перевес, там наклонение к крайности. Покойник Феофан568 сильно рвался, изучил много премного, хотел все переработать, перетворить в себя, установить всем разнородным частям свои точки, все обобщить, но не хватило силы, изнурился, изнемог. Ты можешь за себя не бояться, но все дурацкой природе – пока не пойму, не скажу ни слова, не потворствуй: над этим пока мы рвемся, портимся. Видал, как умный хозяин помогает из невылазной коню, а дурак его губит? Каноника не есть невылазная, из ней ты без большова труда выберешься; когда говорили затянуть тебя под историю, – вот где была бы пытка твоему такту – не говорить ни слова пока не поймешь»569. Пытливый, глубокий, желавший довести все понятия свои до полной ясности, притом строго вышколенный ум святителя Феофана никогда не привязывался к излишней формалистике, к схоластицизму, и всегда сохранял свою самобытность, был в полном смысле самородком, отличался простотой, естественностью, ясностью и удобопонятностью в постановке дела и изложении плодов мысли, что особенно видно в писаниях святителя, вследствие сего доступных всем классам народа. При этом весьма живое воображение, в связи с обширной начитанностью, зоркой наблюдательностью и большой опытностью, доставляло ему богатство образов, живость и наглядность, так сказать выпуклость плодам его даже самой отвлеченной умственной работы. – Но во всех плодах умственной деятельности преосв. Феофана, также как и вообще во всем внешнем облике его и в таковых же действиях, движениях и проч., всюду светится, кроме того, высоко-созерцательная, религиозно-нравственная подкладка и устойчивость, а следовательно особое, достоподражаемое настроение воли и чувства. Он не умом только работал во всем этом, но и волей и сердцем. Так, например, вот его собственные слова из письма к С.О. Бурачку, так искренно и восторженно хвалившему, если мы припомним, его лекции по нравственному богословию в Спб дух. академии, писанного именно в то время, когда о. Феофан в качестве бакалавра, если дозволено будет так выразиться, мучился родами по составлению этих самых лекций и по обработке их и уже показывал их Степану Онисимовичу: «Много и премного Вам благодарен за указания, – кои хоть еще не видел, однако же отчасти знаю... Много жалею, что нельзя Вам всего было написать. – Еще больше, что не можете скоро побывать. – Я вполне чувствую нужду в непосредственном и всестороннем руководстве – не только в жизни, но и в учении. – Скорбь и туга на душе. В Академии когда был, зевал все, а теперь хватиться не за что. – В душе нет должнаго настроения, чтоб износить как из сокровища… Книг нет – таких, чтоб по ряду все обнимали. Темное только некое чутье... есть – по коему как-то видишь, что это – не так, это-не так... из наличных-то систем. Но потом когда станешь думать да строить, как считаешь истинным, – в голове пусто, – из памяти все бежит, что ни вычитаешь – а тут слов нет, т.е. не умею излагать – досада, – досада, – досада. Уж и решился терпеть да потеть – этот курс, в надежде, что в следующий будет легче – и яснее дело. Нетерпеливо ожидаю, когда переговорить с вами. Еслиб поскорее, а то и вы забудете, что придумали». И далее: «Сказал бы Он (Господь), что Ему угодно. Тогда бы ответить только: Я, Господи, что мя хощеши творити? Но и без того – все долг есть подумать – чего ради, – и за все благодарить. – А я часто думаю... Вот все идет хорошо, а сам худ – за что следовало бы еще здесь начать казнить... Ах! – Господи!.. Уж не прелюбодейдищ ли я для Тебя?.. Пощади! – И дай избегнуть обольщения»570 – Или вот письмо к тому же С.О. Бурачку от 25 апреля 1847 года, когда для о. Феофана решался важный вопрос о перемене службы: «Спаси вас Господи, Степан Онисимович! – Зайдет же дурь в голову. – Впрочем она тогда же и отозвалась дурью, как отослал к вам письмо. Был жар – состояние духа мутное – боязливое. – На вм. Георгия571 был у о. протоиерея Недешева. – Он говорил не так о сем: но под конец – сказал слова два, кои вдвинули мысль мою в крепкие непреходимые пределы промышления Божия – со страхом и трепетным ужасанием. – Теперь ни слова не буду говорить, постараюсь и не думать а что Бог даст. Буду готовиться к служению 6езпрекословному – на пути своем. Развернулась бездна труда; но забота еще не приходила. Не признак ли, что так и надо. Придет забота? опять сяду на ничем – ожидая крепчайшаго состроения духа. Я – пиво на сусле. – Вечером толковали о сем с о. Макарием572 – Он между прочим вот что предложил. – Хочешь в Киев? – Там три места, – и одно – по нравст. богословию. – Когда будет назначать, – стоит только сказать, и сделают. Моя душа – тотчас поперек сему, – а потом склоняться, – склоняться; – и готова. -В Киеве – рай. – Как вы думаете?! – О. Макарий – скажи, говорит, только – да: а то я все устрою. – Я промолчал, – а вот что сказал: действуйте, как начальник по совести, – не спрашивая моего – да или нет. – В Киеве рай истинно: но не знаю, от чего язык не повертывается сказать согласие, – или взяться хлопотать. – Скажите, Бога ради, как это? – Простите, что безпокою»573. Из этих писем преосв. Феофана уже можно видеть, как он относился ко всему, что более или менее глубоко занимало его ум и всю душу. Все его существо при этом работало усиленно и переживало все моменты самого существа дела и всех изменений последнего. Его сердце – было живейшим деятелем в этих случаях. Нельзя не видеть в них также и того возвышенного религиозно-нравственного настроения святителя, о котором мимоходом мы упоминали уже, и которым проникнуто было все существо его, равно как и глубокого смирения, кротости и других высоких качеств его душевной и духовной настроенности, его характера, которые мы отчасти могли видеть и во многих из приведенных раньше писем его, также как и из свидетельств о нем других лиц, как например Вышенского инока. Мягкосердечие, кротость, миролюбие составляли особенно выдающуюся черту характера его, как члена фамилии Говоровых. Глубокое сознание важности сердца в жизни человека, о котором, со слов преосв. Феофана, мы говорили раньше, когда говорено было нами о жизни святителя на Выше, в святителе Феофане коренилось сколько в теоретических сообржениях его и в доверии к учению Св. Писания о сем, столько же и в его собственной сердечности, выражавшейся, кроме сейчас упомянутых его душевных качеств, особенно в том обилии любви, которым переполнена была душа его, и которое изливалось широким потоком на всех, не только сродников по плоти (соответственно естественному чувству и заповеди Апостола 1Тим. 5, 8), но и вообще ближних по заповеди Господней (Матф. 19, 19 и др.). Любовь в нем была соузом совершенства всех симпатичных черт его характера и усиливалась, расширялась по мере совершенствования его в духовной жизнн и утверждения в любви к Богу и Божией.

Черты характера святителя Феофана и его настроенность, вообще весь строй его духовно-телесной природы яснее всего отобразились в его собственных писаниях и письмах. Одно глубокое смирение и скромность внушили ему следующие слова характеристики себя, как писателя: «Сколько раз приходится жалеть, что не умею так писать, чтобы всех затрогивать. Когда бы умел, составил бы такую книгу, что всякий читающий непременно решился бы начать содевать свое спасение. У нас большой недостаток в такого рода книгах. Нет у нас – ни изложения догматов краткаго, но полнаго и впечатлительнаго, – ни нравственной жизни изображения, чтоб все было видно, как на ладони»574. Это было писано в 1879 году, когда еще не появлялись в свет многие сочинения и труды святителя Феофана и когда между прочим еще не издано было в настоящем систематическом виде Начертание христианскаго нравоучения (Москва, 1891). Но что именно его-то, сватителя Феофана, книги, предпочтительно пред всеми книгами разных духовных писателей, если не в отношении к изложению догматов, то, по крайней мере, в отношении к изображению нравственной, христианской жизни, и удовлетворяли им же самим выставленному и сейчас нами изложенному, справедливому требованию, достигали поставленной им здесь превожделенной цели духовного писательства, это и не чуждо было его собтвенного сознания и по самому скромному и в тоже время строгому суждению справедливо во всех отношениях. От 20 января 1893 года, следовательно уже на закате дней своей жизни, святитель писал в одном частном письме: «Пишу вам все о книгах, потому что вы в письме никакого вопроса не предложили, а пишу о своих книгах потому, что не знаю, где бы еще полнее было изложено все, касающееся жизни христианской. Другие писатели и лучше бы написали, но их занимали другие предметы, а не те, знаний о которых ищем мы с вами. Благослови вас Господи! Спасайтесь!»575. Эти предметы, знания о которых занимали святителя Феофана с теми, которые были им руководимы духовно, все сводятся к одному главному, уже известному нам, – спасеню души. И писания святителя Феофана по истине способны всех затрагивать и всех побуждать к решимости «начать содевать свое спасение». Недаром святитель Феофан издавна горел любовью к памяти святителя Тихона Задонского, недаром издавна услаждался чтением его писаний. Еще в 1855 году, когда надлежащим образом возбуждено было дело об открытии мощей святителя Тихона, преосвящ. Феофан из Петрозаводска писал С.О. Бурачку: «Ах, как радостно, что зачинается дело об открытии мощей святителя Тихона. С мальства я люблю его, – и маленькой еще ходил к нему576. И писания его все сладки и пресладки! – Ясновидящий!»577 Недаром о писаниях святителя Тихона преосв. Феофан и прямо говорил, что «почти всякая статья его ведет к тому», чтобы «вразумлять и пробуждать грешников от усыпления»578. Недаром посему он и рекомендовал эти писания для чтения предпочтительно пред другими духовными писаниями579. Иначе сказать, только святитель Тихон, по мнению преосв. Феофана, удовлетворял тому идеалу духовного писателя, какой составил себе и старался осуществить в своих писаниях Вышенский затвориик-святитель, писания которого, поэтоту. подобно писаниям святителя Тихона, со стороны содержания, душеспасительны, а со стороны изложения просты и удобопонятны для всех, как мы и замечали выше. Святитель Феофан поэтому даже старался нарочито писать языком народным и даже иногда простонародным как мы говорили в свое время. И уже из приведенных в разное время в настоящем нашем очерке отрывков писаний святителя Феофана можно видеть, как он сам строго следил за тем, чего желал от других русских писателей. С другой стороны, как утешался он, когда видел или слышал о благотворном действии своих писаний на души читателей, об этом свидетельствовать могут следующие строки его, неизданного доселе письма к О.С. Бурачек от 18 декабря 1892 года. «Вы мне большое доставили утешение, известив, что какая-то красавица читала мою книжку, и в монахини пошла. Для меня ведь только и надежды спасения, что от книжек... Почитают и помолятся... А Бог милость мне ради их окажет. Один же я сам по себе – очень некрасив»580. Так смотрел на задачу своей писательской деятельности святитель Феофан и так характеризуется эта деятельность со своей внутренней и внешней стороны т.е. со стороны содержания и изложения его писаний.

Таков и общий характер личности и деятельности преосв. Феофана. При типических особенностях его с внешней и внутренней стороны, нами обрисованных, он постепенно, с помощию благодати Божией и собственной настойчивости в первоспитании себя, выработал в себе и общий тип мужа совершенна в христианском и общечеловеческом лучшем смысле. Пред лицем его, как мужа разумнаго, всегда предстояла мудрость (Притч. 17,24), как руководительница его в жизни и деятельности, вследствии чего он, следуя и правилам общечеловеческой мудрости и наставлению своего духовного руководителя о. Парфения, «во всем» наблюдал «меру»,581 соразмерность и гармонию, во внешних движениях, манерах и проч. и во внутреннем настроении своего духа. Ибо, «кто строго держится пути Господня, – скажем словами самого же святителя Феофана, – тот, после трудов, когда преодолеет все неправое в себе, изменяется весь, во всем своем составе: и взор, и походка, и речь, и держание себя – все носит печать особенной стройности и достоинства, хотя бы являющийся таким прежде был из самаго низкаго состояния и нисколько необразован. Если же телесное и видимое так преобразуется, то, что сказать о внутреннем и душевном, которое непосредственнее и ближе подлежит действию претворяющей благодати, и в отношении к которому внешнее служит только выражением и последствием? Как светлы о всем мысли, точны и определенны! Как верно суждение о сущем и бывающем! Взгляд его на все – выше философскаго! А намерения, а действия, а предприятия? Все чисто, свято, отсвечивается небесною светлостию. Это по истине новый человек Образования не получил, в академиях лекций не слушал,582 и воспитания никакого не имел, а является благовоспитаннейшим и премудрым. Внимание к себе, труд над собою, молитва и к Богу приближение все переделали благодатию Божию, а как, никто этого не видит».583 От того-то даже и в столь естеотвенной природе человека в иных случаях смехе, когда неразумный, по слову Премудраго, возвышает голос свой, святитель Феофан, как муж разумный, едва тихо улыбался (Сирах. 21, 23), а осуждения ближнего, как мы знаем из предшествующего, даже и от других слышать не хотел. От того-то и во всем остальном он, несмотря на свою живую, подвижную натуру, наблюдал величайшую осторожность, «вес и меру» и т.д. Но зато от того же его характер был для всех «любезен и привлекателен» и «тем более располагал к себе, чем менее он обпаруживал самоуверенности! и чем более – смирения. Он вызывал к себе обшую любовь и доверие.

* * *

553

Напр. не раз упомянутого И.А. Крутикова, сообщавшего нам о сем.

554

Из письма И.А. Крутикова к составителю настоящего очерка.

555

Мысли на каждый день года по числа месяцев, стр. 47–48. Москва, 1882.

556

Что и естественно при снимании с помощью фотографии.

557

Это портрет почти en tace. Подобен ему около того же времени снятый портрет и с лнцом, обращенным несколько в сторону, причем более выделился его правильный нос, а глаза еще более устремлены вдаль

558

Писанного самим преосв. Феофаном. Портрет, приложенный к Псалму 118-му (изд. 1880 г.), как составленный искусственно из трех портретов, нельзя назвать удачным.

559

Между тем как в упомянутых сейчас портретах преосв Феофан снят в клобуке, здесь он и снят без клобука.

560

См. в Тамб. Епарх. Ведомостях за 1894 г. №6, стр. 118.

561

О чрезвычайной живости и подвижности преосв. Феофана в детстве см. в Душеп. Чтении за 1894 г., №11 разсказ: «Сеня и Егорушка», стр. 499 и дал.

562

Выражение самого преосв. Феофана.

563

Из писем преосв. Феофана к членам семейства Бурачек и к самому С.О. Бурачку видны нередкие жалобы преосв. Феофана на то, что последний редко пишет к нему; но зато как всегда благодарит сердечно преосв. Феофан С.О-ча за его письма, не частые, но глубоко содержательные и задушевные.

564

Из неизданных писем, сообщенных Ольгой С. Бурачек.

565

Из числа тех же неизданных писем. В настоящем письме, вслед за приведенными сейчас словами и далее читаем: «Вот и теперь так и хочется подмахнуть крючюк под (Степана Онисимовича) Генерала Бурачка... За сопротивление власти... Было предписание, чтоб писать... Нет, не слушает... Следует подтверждение под опасением взыскания по законам. – Далее будет суд и расправа»... Здесь же, несколько выше преосв. Феофан шутя взывает к одной из дочерей С.О. Бyрачка Варваре Степановне, чтобы она защитила его перед С.О-чем.

566

См. для сего помянутый рассказ: «Сеня и Егорушка».

567

Из неизданных бумаг семейства Бурачек.

568

Вероятнее всего здесь разумеется известный архимандрит Феофан (Авсенев), также бывший нрофессом Киевской дух. академии и скончавшийся в 1852 году.

569

Из тех же неизданных бумаг семейства Бурачек.

570

Из неизданных писем в бумагах семейства Бурачек. Письмо без точной хронологической даты.

571

Т.е. 23 апреля того же 1847 года.

572

Булгаковым, бывшим в то время уже в сае архимандрита, в звании ординарного профессора и в должности инспектора Академии (все это с 1844 года).

573

Из числа тех же, неизданных, писем в бумагах семейства Бурачек.

574

Воскр. Чтение. 1894, №35–36, стр. 582.

575

Тамбов. Епарх. Ведомости 1894, №№15–16, стр. 331.

576

Родина преосв. Феофана, Чернавск Елецкого уезда, была недалеко от Задонска, где почивают мощи святителя Тихона.

577

Письмо (от 13 декабря 1855 г.), неизданное, из бумаг семейства Бурачек.

578

Путь ко спаеению, вып. 2, стр. 37, примеч. СПб. 1869.

579

См. напр. Письма о христ. жизни, вып. 4, стр. 30. СПб. 1860; Тамб. Епарх. Ведом. 1894 г., №6, стр. 117 и др.

580

Письмо из бумаг семейства Бурачек.

581

Известно, что «во всем мера» есть изречение одного из так называемых семи греческих мудрецов. И о. Парфений, как извество, и как мы приводили выше его мысль, говорил: «Пред Богом приятен вес и мера». У святителя Феофана таже мысль высказана в его Мыслях на каждый день года по числам месяцев, стр. 15. Москва 1882.

582

Как известно, ни святитель Тихон, ни о. Парфений, ни о. Серафим Саровский, которых особенно любил святитель Феофан, не полу чили академического образования.

583

Мысли на каждый день года по Церк. чт. из слова Божия, стр. 299–301.


Источник: Преосвященнейший епископ Феофан, бывший Владимирский и Суздальский : Биогр. очерк / [Соч.] Проф. Ивана Корсунского. - Москва, 1895. 294 с.

Комментарии для сайта Cackle