Письмо прот. Александра Васильевича Горского от 7 марта 1867 года к Митрополиту Московскому1
Высокопреосвященнeйший Владыко, Милостивевший Архипастырь и Отец!
По приказанею Вашего Высокопреосвященства, благопокорнейше представляю при сем «замечания, на некоторые места в книге о белом и черном духовенстве2, касающияся Московской Д. Академии», и «выписку мест из той же книги», раскрывающих некоторые догматические возрения автора.
В руку Вашею, Милостивейший Архипастырь, жребии наши. – Но нынешнее начальство наше в СПб, заставляет нас страшиться слишком строгих распоряжений. Недавно Св. Синод, как сказано в бумаге, „по заключенею Духовно-учебнаго Управления», – приказал уволить в Ярославской семинарии двоих профессоров (один из них служил более тридцати лет, с отличием), не совсем одобрительно рекомендованных Епархиальным Преосвященным3, – и одного учителя Перервинскаго училища, иеромонаха Тихона, котораго смотритель училища рекомендовал так: „поведения хорошаго, довольно исправен», и которому Академическое Правленее на первый раз полагало сделать внушенее о большей исправности, поручив его особому надзору начальства.
О судьбе толкования на Апокалипсис А. Бухарева4, узнал я от о. инспектора5 нашего, что, по распоряженею Св. Синода, с членов СПб цензурнаго комитета взыскивается требуемая издателем сумма, хотя в умеренном размере. Издатель требовал 2000 р., а по оценке сделанных расходов на начало издания оказалось, что истрачено не более 600 р. Поэтому я и отложил писать в С.-Петербург о книге г.Бухарева. Испрашивая Архипастырского благословения Вашего честь имею пребыть
Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипастыря и Отца,
нижайшим послушником
Ректор Московской Д. Академии Александр Горский.
Замечания на некоторые места в книге, „о православном белом и черном духовенстве», касающегося Московской Духовной Академии
| Ч. 1. стр. 131. 132. „Года за 2–3 в Московскую Академию поступил молодой вдовый священник и скоро своими успехами и поведешем обратил на себя внимаше начальства, особенно профессоров. Ему целый год позволяли жить, как священнику, т. е. пользоваться тем же столом, который приготовляется для студентов в сертуках, или сертуконосцев. Но чрез год инспектор архимандрит6, не сказавши ни слова студенту-священнку, велел не давать ему мясной пищи; пусть он кушает вместе с монахами-студентами. Осужденный на рыбоеденее не известно за какой проступок попросил объяснения у своего начальства. Оно сначала отвечало уклончиво, сказав, что его мясоедением соблазняются и даже скоромятся чрез обоняние два7 живущие с ним монаха студента. Осужденный весьма основательно сказал, что соблазняемые, слава Богу, в летах уже, а не дети; он мог бы еще прибавить, что посредством обоняния скоромиться нельзя. Потом дали ему намек, что он должен приучить себя к иноческой жизни, к которой предназначен. Осужденный отвечал, что он и не думает поступать в монашество8. | Дело идет о священнике Петре Лосеве9. Распоряжение,чтобы ему, как не желающему пользоваться монашеским столом, обедать вместе с прочими студентами, было сделано.Но что в том неприлинаго? И прежде, приготовляющиеся к поступлению в монашество, заранее оставляли общую столовую и живя вместе с монашествующими, вместе с ними и принимали пищу. Священик Лосев из вдовых никода не отрицался поступить со временем в монашество. Потому нисколько не странно, что от него потребовали, чтобы он или, приготовляя себя к монашеству, отказался от мясной пищи и пользовался рыбным столом с монахами студентами, или, отказываяс вскоре принять монашество, пользовался мясною пищею с прочими студентами в общей столовой. Здесь собирались студенты нисколько его не хуже. |
| „Как же так?“ воскликнуло начальство10. Да, я желаю остаться священником». „Зачем же вы поступили в академию»? спросили его. „Чтобы учиться, я всегда любил заниматься науками»; был ответ. „Да мы вас и не приняли бы, заметило начальство, если бы знали, что вы не поступите в монахи». „Это уже не мое дело», отвечал подчиненный. Особенно замечателен отрывок из диспута, который поэтому случаю происходил между одним начальством и студентом священником. Последнего пригласили в кабинет, посадили и провели беседу самым вежливым образом. Когда дело дошло до спорного пункта, то начальник, видя, как подчиненный защищается против монашества, сказал: „напрасно вы не читали святых отцов, там бы вы увидели, как они превозносят иноческую жизнь». „Как же так?“ воскликнуло начальство11. Да, я желаю остаться священником». „Зачем же вы поступили в академию»? спросили его. „Чтобы учиться, я всегда любил заниматься науками»; был ответ. „Да мы вас и не приняли бы, заметило начальство, если бы знали, что вы не поступите в монахи». „Это уже не мое дело», отвечал подчиненный. Особенно замечателен отрывок из диспута, который поэтому случаю происходил между одним начальством и студентом священником. Последнего пригласили в кабинет, посадили и провели беседу самым вежливым образом. Когда дело дошло до спорного пункта, то начальник, видя, как подчиненный защищается против монашества, сказал: „напрасно вы не читали святых отцов, там бы вы увидели, как они превозносят иноческую жизнь». | Автор не довольствуется порицанием этого распоряжения, но представляет в каррикатурном виде увещание, сделанное священнику Лосеву. Будто склоняя его к монашеству, один из начальствующих в Академии советовали ему читать Св. Отцев, и когда тот возразил, что он читал Св. Иоанна Златоуста, Григория Богослова и пр. начальствующий заметил: „это ведь не настоящее монахи; они были люди мирские». Автор позволит усумниться,чтобы начальствующий в Академии Святителей Иоанна Златоуста, Григория Богослова и пр. назвал людьми мирскими. В Академии и студенты знают, сколько лет жили в пустыне эти мирские люди и какую вели жизнь на кафедре. |
| Увещеваемый отвечал: „я читывал святых отцов». „Кого же»? его спросили. „Иоанна Златоуста, Григория Богослова и пр.» был ответ. Тогда начальник, вероятно, немножко вознегодовал на святителей за то, что их сочинения не пробудили во вдовом священнике желания поступить в монашество, сказал: „это ведь не настоящие монахи; они были люди мирские. Прочитайте лучше Иоанна Лествичника». Святители! Святители! и вам достается, когда дело до монашества коснется. Наконец священнику-студенту было сказано, что он, не сделавшись монахом, не получит никакого места в училищной службе. Но полагая, что до окончания курса далеко ждать, начальство нашло нужным немедленно подвергнут упрямца какому либо наказанию. Так как он продолжал защищать свои права на скоромную пищу, то ему хотя и дозволили употреблять ее, но приказали, чтобы он сам ходил в общую студенческую столовую и там кушал вместе с сертуконосцами, тогда как прежде обыкновенно пища приносилась в комнату, где помещался наказываемый. Молва об этом дошла до наставников; они вступились за любимого ими студента-священника; начальство впрочем долго не сдавалось, но чрез несколько месяцев призвало наказываемаго; с участием спросило его о том, что он как будто скучен, и потом в утешение поспешило прибавить, что отселе станут носить пищу в его комнату, хотя с ним по прежнему жили те 25-летние невинные и слабые дети, которые соблазнялись его мясоеденим. Устоишь ли ты, благородный, умный и честный священник-вдовец в своем намерении? Устоит ли и начальство в том, чтобы тебе не давать места за то только, что ты не хочешь идти в монашество? | Автор уверяет, будто за священника Лосева в этом деле заступились наставники, но начальство долго не сдавалось... Все это совершенный вымысл. „Устоишь ли ты, благородный, умный и честный священник – вдовец в своем намерении» восклицает поборник белого духовенства,-Устоит ли и начальство в том, чтобы тебе не давать места за то только, что ты не хочешь идти в монашество»? Спрашивает далее автор. Отвечаем: начальство с утверждения Св. Синода не усомнилось отправить священника Лосева в ту же епархию, откуда он приехал,с назначеним на должность наставника в семинарии.Против воли в Академии никого не заставляют быт монахом. Но тот, кто поступая в Академию и в течении всего курса академического, даже при самом окончании его, говорил о своем расположении поступить в монашество, затрудняясь только пристроением малолетней своей дочери, – сам подавал повод смотреть на него, как на готовящегося к монашеству. |
| Стр. 150 . „В эти года (конец пятидесятых и начало шестидесятых) в Московской и Петербургской Академиях никто из студентов не хотел переменить сертука на рясу, обе Академии завязали даже переписку между собою; студенты их давали и получали честное слово, чтобы из их курсов никто не постригался в монахи и, к удивлению, даже на короткое время успели в этом“! | Автор говорит будто в конце 50-тых и начале шестидесятых годов между студентами Московской и Петербургской Академии завязалась даже переписка, чтобы из их курсов никто не постригался в монахи. В Московской Академии неизвестно было ничего о такой переписке. Но списки студентов показывают, что в 1858г12 окончили курс двое монашествующих не из вдовых, в 1860-м один13 из вдовых священников, в 1862-м трое14, и в том числе двое не из вдовых. |
| Стр. 202. „В одной из спальных комнат Московской Духовной Академии часто нет возможности летом открывать тех окон, которые выходят на соседнее монастырское кладбище:так и несет оттуда могильным запахом. | Ближайшая к академическому корпусу линия могил приходится не прямо против окон, но против сада академического. Ближайшие комнаты студенческие спальни, в которых днем людей не бывает, а ночью окна бывают затворены поэтому напрасно автор восстает против такой близости кладбища.Ни жалобы студентов, ни собственные прогулки по саду академическому не подали повода думать о вредном влиянии близкого соседства кладбища на живущих в Академии, и даже ощущать могильный запах. |
| Стр. 243. В Сергеевской Лавре те,кому ночью нельзя было войти в ворота, а приходилось прелазить инуду, помнят конечно находившуюся близ Каличьей башни развалину , которая открывала вход ночью в обитель запоздавшим студентам, послушникам и... кое кому другим. | Говорится о тайных путях какими будто бы прокрадываются монашествующее и студенты из Лавры и в Лавру ночью, как то: о проломе в стене, бывшем близ Каличьей башни,о другом проломе, сделанном будто бы при починке наместничьих покоев, и о подземных трубах, выводящих нечистоты из Лавры. |
| Для таких людей счастливое было время при переделке комнат наместника Лавры, примыкавших к ограде; тогда очень легко было возвращаться в монастырь во всякое время. Впрочем был еще проход в Пафнутиевский сад по тем подземным трубам, которыми так славился старинный Рим, которые уносили в нем всякую всячину в Тибр, и у нас наполнены отвратительною нечистотою; но делать нечего; нужда, чего не сделаешь? И по этим трубам пробирались ночью не только послушники, но и студенты Академии; один из последних, сделавши, как говорят французы, фальшивый шаг, должен был после омыть и себя и свое платье в пруду Пафнутиева сада. | Пролом в стене был годах в 30-х или 40-х, когда переделывалась она близ Звонковой башни; но не надолго, доколе не была выведена новая стена. Какие поправки в наместничьих кельях, и когда именно могли сделать свободным выход из Лавры, для местных жителей не памятно и не понятно: потому что наместничьи покои на такой высоте, что не возможно в том месте перебираться чрез стену. – Путешествие по подземным трубам – принадлежишь также к области фантазии: через них ни в монастырь, ни из монастыря пробраться не возможно, да и пруды в Пафнутиевском саду не существуют лет уже с двадцать, если не более. |
| Ч. 2, стр. 159. „Нельзя не заметить, что в том же 1864 году кончившему курс в одной из академии, родственнику знаменитаго архипастыря, без всякаго препятствия дозволили вовсе оставить духовное звание и определиться столоначальником М-кой Духовной Консистории тут почему-то не нашли нужным вспомнить о четырех обязательных годах службы за воспитание15. | Дело идет о воспитаннике XXIV курса С. Славолюбове. Увольнение его от духовно-училищной службы и из духовного звания, без вноса денег за воспитание и образование в Академии, допущено совершенно справедливо: потому что принадлежал он по рождению и по воспитанию к Московской Епархии; а от Московской Кафедры ежегодно ассигнуется на содержание 27 студентов Академии. |
| Ч. 2, стр. 335. „В одной из академий в шестидесятых уже годах было замечательное в этом отношеши событие. Начальство ея, встревоженное появившимся в духовных училищах либерализма, дало студентам для рассуждения предложение: почему в семинариях так сильно развился нигилизм? Один из студентов, челоловек весьма умный, пользовавшийся и в училище, и в семинарии, и в академии казенным содержанием, и след. испытавший всю тяжесть бурсацкой жизни, в своем сочинении листов до 15 все описал с такими возмутительными подробностями, такими яркими красками, с таким воодушевлением, что начальство изумилось, даже испугалось. Ректор, призвавши студента, спросил: „неужели у вас не осталось никакого приятнаго воспоминания из училищной и семинарской жизни?» „Да, отвечал студент, решительно никакого приятного впечатлетя не осталось». Ректор советовал переделать рассуждение, но студент не согласился и, как я слышал, подвергся негодованию начальства. | Дан был вопрос совсем не о том, почему в семинариях так сильно развился нигилизм,а о „причинах неудовлетворительнаго состояния наших духовных училищ». Одно из сочинений, написанных на эту тему, принадлежало студенту Дмитревскому16, поступившему из Рязанской Семинарии. Усмотрев из сочинения, что автор в своих воспоминаниях слишком жестоко отнесся к прежней своей жизни в Семинарии, Ректор17 имел разговор со студентом. Из этого разговора открылось, что кроме влияния тогдашней светской литературы, глумившейся над семинарским учением, и действительных недостатков местной семинарии, в которой студент учился, причиною неблагоприятных отзывов были и тяжкие обстоятельства его жизни. Он был воспитанник даровитый, весьма трудолюбивый и благонравный, но первые годы его жизни особенно были несчастливы. Отца он лишился очень рано; родные были большей части не из духовнаго звания. Его угнетала крайняя бедность; недостаток средств к содержанию имели даже влияние на его физический организм. В разговоре со студентам Ректор старался разъяснить ему, что в этом может падат на училищное начальство и что не должно быть ему приписываемо, и показать добрые стороны в первоначальном его образовании, за которое он не может быть не благодарен... Через несколько дней после разговора, студент снова приходит к Ректору с изъявлением желания написать другое сочинение по тому же классу, в замену перваго. Но напрасно автор уверяет, что студент, «как слышно, подвергся негодованию начальства». Нет, не мог он этого слышать. Студент Дмитревский окончил курс пятым. |
| Ч. 2, стр. 340. В Академиях как и в семинариях, есть классические журналы, в которых отмечается, кто из студентов не был в классе, и чем наставник занимался; журналы эти б. ч. ведутся студентами по очереди и каждый день представляются Ректору. Студенты той Академии, о которой идет речь, оставляли без перемены записи на тех одной, или двух страницах, которые Ректор находит нужным ежедневно рассматривать. | Автор глумясь пересказывает историю о заметках и надписях, сделанных в классических журналах относительно некоторых наставников. Надписей: „рыба“, „водолей», „экзальтатик“, равно и той, которая названа у него особенно остроумною и которая в действительности особенно груба и дерзка, – не оказалось в классических журналах. |
| За то на преведущих, т. е. старых страницах, они решились выказать свое остроумие и недовольство, делая рекомендации наставникам. Одного называли рыбою за его немотствование на лекциях, другого водолеем, п. ч. он, как гласила рекомендация, вливает воду студентам в голову, третьего экзальтатиком. Но особенно одна отметка была очень остроумна. Вычислив слова о содержании лекции в известный день, студенты написали: „говорено было о целесообразности; решался вопрос: для чего Бог создал ослов? Решено: для того, чтобы профессоры N. Академии имели существа, на который они были бы похожи». Когда начальство узнало о подобной контрфакции, то по почерку поправок и аттестаций заподозрило сочинителей их. Просили их сознаться и обещали простить; но только один сознался и начальство, к чести его сказать, простило сознавшагося преступника. Прочих грозили исключить; велели подать им просьбы об увольнеши из Академии, но упрямцы не сознались. Впрочем в ход не пустили прошения; начальство этой Академии отличается благоразумием и осторожностью, не ломит и не гнет, только оставили прошение того студента, которого считали главным виновником и объявили, что если кто бы то ни было сделает на журналах подобные аттестации, то предполагаемый зачинщик будет исключен. Тут осторожное и благоразумное начальство не совсем право. За что же исключать человека за поступок, который будет сделан другими? Вероятно, начальство расчитывает на то что ни один студент своею шалостью не захочет губить своего товарища. Здесь считаю нужным прибавить, что наставник, получивший аттестацию за лекцию о целесообразности, человек весьма ученый и знает свой предмет. Но что же ему делать? Без целесообразности философия в Академии не мыслима, молчать о ней нельзя. А говорить о ней ныне, действительно, сразу попадешь в число ослов, тут виноват не профессор, который, повторяю, умный и дельный человек, а ермолафия, которую надобно читать вместо философии. | Начальствующее в Академии разыскивали виновника этих заметок и надписей: но почерк был не один и часто намеренно изменен. Впрочем двоих наиболее признали.-Один из них сознался; сделанные им надписи не содержали в себе особенно укоризненнаго; однако, он был лишен должности старшаго в комнате,-Другой, также старший, не сознался. Но когда классический журнал, снова по очереди доставшийся в его руки, снова оказался с дерзкою надписью, которую впрочем сам он предъявил начальству, как сделанную неизвестно кем, во время стола, в его отсутствие, то за невнимательное хранение вверенной ему книги и за неисправность в исполнении своих обязанностей, лишен должности старшаго и предложено ему свободно удалиться из Академии. Когда же он не изъявил на это желания, взято от него прошение об увольнении из Академии, которым начальство могло бы воспользоваться при первом беспорядке с его стороны. И тот и другой воспитанник принадлежали к числу студентов наиболее даровитых; потому жалко было, за временное увлечение юности испортить всю их будущность. Первый из них окончил курс в 1 разряде; другой, хотя и удержался в Академии, но мало занимался классическими уроками, и потому окончили курс во 2 разряде. В заключении нельзя не обратить здесь внимание на образ мыслей автора, который с насмешкою выражается, что „без целесообразности, философия в Академии не мыслима, и такую философию называт не философиею, а ермолафиею. |
* * *
1
Письмо из архива преподобного Саввы, архиепископа Тверского.
2
Автор книги, бывший проф. СПб духовной академии Дм. Ив. Ростиславов † 18 фев. 1877. Книга издана в 2-х томах в Лейпциге в 1866 г. См. о Ростиславов в хронике жизни преподобного Саввы, т. 3 стр. 658.
3
Ярославским архиепископом с 1853 г. был Нил (Исаакович) ск. 21 июня 1874 года.
4
Бухарев А. Матв. в монашестве извест. архимадрит Феодор, в 1863г сложил с себя звание монашеское. Ск. в 1871 г. Подробные сведения о нем см. Богосл. Вестник – 1904 г. июль и август и Православный собеседник – апрель за 1896г. и Ист. Каз. ак. Знаменского, выпуск 1– 1891 г. стр. 124–136 и выпуск 2-й 1892 г. стр. 205–291, 388–389. Русск. Стар. 1897 г., март. Толкование апокалипсиса (Современное состояние мира и политические события о. Бухарев объяснял по апокалипсису) стояли о. Бухареву многих нравственных страданий. См. записки Гилярова-Платонова «из пережитого». (11, 290–291)
5
Инспектором Академии при архимандрите Феодоре (Бухарев) был (с 1848–1857) Сергий (Ляпидевский) в последствии Московский Митрополит.
6
Инспектором академии с 1861–1876гг. был Михаил (Лузин) впоследствии епископ Курский . † 20 марта 1887 г.
7
Разумеется: Евстафий из болгар и Иона – монах из крестьян.
8
Пострижен в монашество 10 октября 1887 г.
9
Лосев Петр причетника Рязанской епархии, в 1854г окончил курс семинарии в 1857г священник; в 1862 г. поступил в академию с 1866 г. – учитель Рязанской семинарии; с 1875 г. – Ректор Вологодской семинарии, в 1887 г. уволен с должности ректора в 1887 10 октября пострижен, назначен еп. Сумским; с 1889 г. – Владикавказ; с 1891 г. – Великоустюжск; с 1892 г. – Перм. † 30 марта 1902 г.
10
Ректором академии (с 23 октября 1862г) был А.В. Горский.
11
Ректором академии (с 23 октября 1862г) был А.В. Горский.
12
Иеромонах Корнилий Орлинков и иеромонах Григорий Воинов.
13
Иеромонах Геласий Климентов.
14
Не трое, а пятеро: Иоанн Митропольск., Симеон Линьков. Иеромонах Климент Бажанов, Павел (в монашестве Стефан) Малиновский и иеромонах Кирилл Орлов.
15
Разумеется С. П. Славолюбов, который сначала был столоначальн. М. Д. Консистории, потом – секретарем Тверск. Конситории и потом, (с 1884 г.) секрет. М. Синод, конторы, 23 Окт. 1905 г.
16
Дмитревский Ник. Ив. магистр. XXIV (1860–64) курса. Наставник Московской семинарии; Законоучитель Виленского девичьего института. С 1877 г. Ректор. Минской духовной семинарии.
17
Ректор, с 1862 г. – А. В. Горский.