Незаслуженный упрек: [По поводу заметки проф. А. П. Лебедева]

Совершенно случайно я натолкнулся на маленькое примечание проф. А. П. Лебедева, находящееся в письме его в редакцию Православного Собеседника, где высказывается крайне неодобрительный отзыв о способе цитации источников, принятом в моем новом исследовании: «История догматических движений в эпоху вселенских соборов (в связи с философскими учениями того времени); т. I: тринитарный вопрос (история учения о св. Троице)». Отзыв этот состоит в следующем: «в последнее время стал вводиться пренеприятный обычай, когда богослов, заимствуя цитат из русского перевода Деяний или Творений, однако же цитирует Mansi и Migne. До крайности этот обычай доходит в докторской диссертации проф. Спасского, только что появившейся. Обычай этот осужден таким знаменитым историком, как покойный В. В. Болотов. В своей статье: «Из истории Египта» на первой же странице (Христ. Чт. 1884 г. II, 581), процитировав одно место из Mansi, он рядом ставит цитат и по переводу Деяний. А в объяснение своего поведения пишет: «ссылка на русский перевод делается не потому только, что это издание для обыкновенного читателя единственно доступное, но и потому, что без этого посредства проверка цитат по Mansi (добавлю: и Миню) затрудняла бы даже академических ученых. Добрый пример этой двойной цитации подал, сколько знаем первый, проф. А. П. Лебедев». Из уважения к памяти знаменитого историка, так и следовало бы поступать нашим богословам, а не укоренять обычай ничуть не похвальный. Уж не думают ли русские писатели, что больше всего будут их читать иностранцы?»¹.

Читателям «Православного Собеседника», ознакомившимся с моей диссертацией только по этому отзыву и никогда не бравшим ее в свои руки, легко может показаться, что я дело своего исследования вел таким образом: брал русский перевод, находил в нем нужное место, отыскивал его в подлиннике по соответствующему тому Mansi или Migne и затем намеренно ставил цитату на подлинник, чтобы затушевать глаза читателю и возвысить свою ученую эрудицию. Что я пользовался при разработке своего сочинения помощью русских переводов (только: творений), этого я отрицать, конечно, не стану. Но моим общим правилом было – никогда не доверяться переводам и повсюду руководствоваться источниками. Достаточно раскрыть любую страницу моей книги, чтобы убедиться, что я не привожу почти ни одной выдержки из творений древних писателей, которая в важнейших ее мыслях не сопровождалась бы соответствующей, а иногда и очень подробной цитатой на оригинальном языке источника. И эта проверка не осталась бесплодной; во многих случаях я наталкивался не только на неточный, но и прямо искаженный перевод². Что же касается до Mansi, Collectio consiliorum, то за одним-двумя исключениями все цитаты на него, приведенные в моем сочинении, относятся к таким документам, которые совсем не существуют в русском переводе³.

Отсутствие в моей диссертации цитат на русские переводы вызвано серьезными соображениями. Нужно было принять что-нибудь одно: или везде цитировать русский перевод или нигде. Но на пути к применению первого приема стояли важные препятствия. Некоторые переводы совсем не отвечали научным целям, преследуемым в моем сочинении. Таков напр. перевод церковной истории Феодорита; введенное здесь в истории разделение на главы совсем не соответствует общепринятому в науке делению по изданию напечатанному в патрологии Миня⁴, и цитаты на него при научной критике моего сочинения могли бы повести к большим недоразумениям. Русский перевод творений Тертуллиана, составленный каким-то Карнеевым, представляет собой свободную и популярную передачу мыслей этого писателя, сопровождающуюся не только опущением целых фраз, но и прямым искажением подлинника. Было бы прямо стыдно в ученом сочинении ссылаться на подобные переводы, когда подлинник находится всегда под руками!

Правда, под моими руками лежали сравнительно⁵ исправные переводы нашей дух. академии, и притом касающиеся таких популярных церковных писателей, как Афанасий Александрийский, Василий Великий и Григорий Богослов, но ведь, эти переводы выпущены в нескольких изданиях: как я могу узнать, какое издание окажется в распоряжении моего читателя, когда он возьмется за мою книгу? Руководясь советом Болотова и вызвавшими его мотивами, я должен был бы процитировать все многочисленные места, заимствованные из сочинений названных авторов: Афанасия по двум изданиям, Григория Богослова по трем, Василия Великого – по четырем! Но, ведь, это – «право, друг мой, смешно»! На обыкновенного читателя, привыкшего верить in verba magistri, и отсутствие всяких цитат не произвело бы никакого впечатления. Для образованного же читателя, умеющего критически относиться к предлежащему тексту, важен не перевод, который, к какой бы точности он ни стремился, не может никогда воспроизвести ни мысли, ни терминологии подлинника. Для него важны и ценны те выдержки из первоисточников, на основании которых он может самостоятельно проверить все тезисы и выводы, защищаемые в сочинении, а таких выдержек в моей диссертации дается более, чем это обычно принято. Под влиянием этих соображений я и решил устранить все цитаты на русские переводы, хотя введение их в примечания и не потребовало бы с моей стороны никаких усилий. И в этом приеме я вовсе не был каким-либо новатором в области русской церковно-исторической науки. Напр. в диссертации г. Самуилова: «История арианства на латинском западе (СПБ.)», появившейся еще в 1890 г., не наблюдается также ни одной цитаты на русские переводы, и мне неизвестно, чтобы проф. В. В. Болотов, рецензировавший эту диссертацию, высказал по этому поводу какое-либо неудовольствие. Но этот пренеприятный обычай у меня доходит до крайности́?... В чем состоит эта крайность по сравнение напр. с диссертацией Самуилова, – я не понимаю. Но если она заключается в сравнительной обширности моего сочинения и зависимой отсюда многочисленности цитат на издания Migne, Mansi и мн. др. то я ради приятности проф. Болотова et lutti quanti не пожертвовал бы ни одной строчкой его...

Не думаю также, чтобы проверка цитат по подлинникам без соответствующих выдержек из русских переводов могла затруднить даже академических ученых. Мои рецензенты, по крайней мере, на это не жаловались и во всех четырех отзывах о моей диссертации, напечатанных в различных духовных журналах за текущий год, я не встретил никакого упрека себе на этот счет. В. В. Болотов, конечно, знаменитый историк, но отсюда еще не следует, что и все другие лица, работающие в области церковной истории, обязывались безусловно подражать ему даже во внешних приемах своих сочинений.

Досадно и горько, что первая заметка о моей диссертации, вышедшая из-под пера моего высокочтимого учителя, оказалась для меня неблагоприятной.

26 Ноября. 1907 г. Проф. А. Спасский.