Три доселе неизданных слова преосвященного Иоанна Смоленского

Сорок дней, как мы лишились в Боге почившего архипастыря. Но еще живо, слишком живо представляется нам его светлый образ, полный кротости и любви; сильно еще, слишком сильно в душе нашей грустное чувство от впечатления тех дней, в которые этот образ среди нас угасал и угас на веки, покрылся мраком смерти и скрылся во гробе. Но не дни, а и годы, не изгладят в душе нашей этого возлюбленного образа; никакие перемены мест и времен не истребят в сердце нашем признательной памяти о нем.

Но где теперь эта добрая, прекрасная душа? Наша любовь к ней, наши молитвы о ней, наши благословения памяти ее облегчили ли для нее тяжкий путь среди сени смертной, ускорили ли полет ее в горния обители света? Призванный в вечность среди торжественного венчания царя земного, достиг ли архипастырь наш того неизреченного торжества, где Царь царствующих восседает на престоле царства небесного и всемирного, в славе превечной? Предстал ли он теперь сему престолу в сонме прославленных святителей и, среди них, полный света и блаженства дух его изливается ли в славословии Царю небесному, как, полный глубоких и сильных чувств, излился в приветствии царю земному?¹ О, если блажени кротцыи, и чистые сердцем... Бога узрят; если пребываяй в любви в Бозе пребывает; если любовь дает дерзновение в день судный (1Ин. 4:16–17): то усомнимся ли в блаженном бессмертии почившего святителя?

Не одно то, что поражает нас великостью в природе и мире, составляет силу природы и жизнь мира. Не одни громадные светила на небе с их великолепно-блистающим светом; не одни горы и моря на земле, со всем тем, что есть в них поразительного и дивного, заключают в себе все величие и красоту мироздания; так и не одни великие способности духа, не одни блестящие подвиги и громкая слава возвышают человека и зиждут благо человечества. Тихо горящий светильник, разливающий вокруг себя свет и теплоту; мирные красоты плодотворной природы, среди которых живут в спокойствии и довольстве добрые и счастливые люди; река, не выступая из берегов, тихо несущая свои чистые светлые воды – не поразительные виды, а сколько в них красоты, добра, пользы, даже необходимости для пользы человека! И вот образы, в каких представляется нам жизнь митрополита Никанора. Дух его был горящий светильник в церкви, от которого ясный свет ума и опытной мудрости, теплота любвеобильного сердца разливались на все, его окружавшее, освещали и согревали всех, к нему приближающихся; его пастырское служение было мирным цветущим кроткими добродетелями пожитием, на котором счастливо паслись вверенные ему стада; вся жизнь его тихо протекла как река, но не возмущаемая ни волнением страстей, ни сильными бурями житейскими, и с собою также мирно и тихо вела тех, которых судьбы были соединены Промыслом с его жизнью. И если бы эта жизнь, столь прекрасная в своем течении, протекала в доле смиренной и, без влияния на других, заключалась только в самой себе: и тогда должно было бы возблагодарить за нее Бога, посылающего в мир столь чистые души, к чести и красе человечества; но когда видим, какое обширное и высокое поприще суждено было этой душе пройти в мире, сколько других душ вверено было ее водительству на пути жизни духовной и внешней, какое, по сему, широкое поле открыто было для ее кротких добродетелей: не должны ли мы признать эту жизнь истинно возвышенною, поучительною, благотворною, достоподражаемою?

Благословен Бог, непрестанно промышляющий о Церкви Своей! Он призывает к Себе пастырей, совершивших свое земное Служение церкви, Он и дает ей пастырей новых, достойных; и Он дал нам пастыря², в котором успокоились наши сердца, смущенные скорбью о скончавшемся. Теперь возбраним ли устам нашим? Скроем ли правду Твою, Господи, и милость Твою в сердце нашем (Пс. 39:10–11)? А чтобы и устам нашим не было возбранено, и чтобы благовестить в церкви великой, скажем не наше слово, а слово высшее нас, слово, в котором ничего не может быть, кроме совершенной истины, – еще более – в котором слышится глас Божий, – то священное слово царя; царь, давая нам пастыря, изрек и то, что дает нам в пастыре: «образец строгих правил и кротких чувств христианского благочестия... В них несомненный залог пастырского управления в духе мира и любви, теплой заботливости о стаде Христовом, просвещенной ревности о строгом хранении древних уставов православия, зиждущих благо церкви и нашего любезного отечества». Здесь каждое слово – какая драгоценность в венце нового пастыря! Какая радость и надежда паствы, и, прибавим, какой урок нам, служителям церкви! Урок о том, как и чем мы должны соответствовать достоинству и духу своего пастыря и высокой мысли о нем царя. Еще более глубокое чувство благоговения проникает нас, когда слышим далее: сам царь пред лицом всей церкви и отечества молится за нового пастыря: «да поможет ему своею благодатью Божественный пастыреначальник в предстоящих ему новых священных подвигах». И мы последуем мановению царя; соединим наши искренние молитвы, да продолжит Господь на многие лета духовное поприще нашего архипастыря; да укрепит силы духа и тела в неутомимой его деятельности, и да даст сердцу его вполне утешиться добрыми плодами святой ревности его о благе паствы.

(Произнесено 26-го ноября 1856 года в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры).

Итак не замедлила всерадостнейшая весть! Царь, надежда и утешение России, царским венцом увенчан, святым миром помазан! Слава Богу, положившему на главе царя венец, в знамение и залог своих благословений, небесных и земных, царю и царству! Слава царю, святым помазанием укрепляющему и возвышающему свой царственный дух и свою державу! Слава России, искони видящей и чтущей в царях своих помазанников Божиих и счастливой под сенью свыше освященного самодержавия!

Какое слово могло бы достойно занять слушателей в настоящий день? По всему необъятному пространству России какое сердце, русское сердце, не обращено теперь радостным чувством и благоговейною мыслью к граду первопрестольному? И каждый из русских умом и сердцем постигает значение настоящего торжества в Москве, поучается в нем, сочувствует ему. Там-то, в Москве, великая проповедь и великий проповедник; там сама Россия со своей тысячелетней кафедры проповедует во услышание всех народов. Что проповедует?

Народы, опередившие Россию в научном просвещении, но далеко не достигающие до нее в твердости своего правления, в преданности царям, в силе властей и законов, в единстве и могуществе духа народного, в мире внутреннем и непобедимости внешней; народы, уже не скрывающие своего удивления о счастливой России, да слышат и видят и уразумеют ныне. Русский царь возлагает на главу свою венец, венец не случаем или вихрем бурь, общественным насилием или увлечением народных страстей, переносимый с одной главы на другую, из одного рода в другой, но венец прародительский, от веков непрерывно, свято и мирно наследуемый в одном боговенчанном роде; воспринятие царского венца – не от людей, а от Бога, путем неизменного верного престолонаследия – вот его несокрушимая крепость! И царский венец так тверд и непоколебим на главе русских царей! И так светло сияет он чистым самобытным светом царского величия и власти, так блистает в деятельном, ничем не стесненном развитии царственных доблестей! Царь воспринимает святое помазание тем таинственным миром, которым запечатлеваются дары Св. Духа в душах верующих, при самом их благодатном возрождении: таким образом дух царя преисполняется более всех других дарами Всевышнего Духа, дарами обильнейшими, благопотребными для его высокого и трудного служения. Не отсюда ли проистекают высшие качества духа, украшающие царей наших? Не от сего ли дух русских царей так велик, так крепок, так мудр и благ, так благороден и чист в своих чувствах и намерениях? Царь приемлет ныне скипетр и державу, знамения самодержавия: но прежде торжественно исповедует веру православную; потом во всем величии своего сана преклоняет колена пред Всевышним Царем, просит себе у него премудрости и правосудия и свое сердце передаёт в руки Его, наконец таинственно соединяется с Ним, в знамение того, что он не только «самодержавнейший», но и «благочестивейший» Государь; народ видит в нем Боговенчанного охранителя веры православной, – этого священнейшего достояния народного, этого главнейшего основания нравственной силы и общественного блага, а убежденный в том, что сердце царево в руке Божией, народ чтит и исполняет волю его, как волю Божию: и вот почему народ так покорен власти царя и законам, от него исходящим, так безгранично предан ему, – и нет жертвы, которой он не принес бы царю или за царя – до последней капли крови. Вот чем Россия могущественна, тверда и счастлива!

Нужно ли представить высшее доказательство о силе царского миропомазания, чтобы показать истину в понятиях и чувствованиях русского народа? Прия, сказано в слове Божием, Самуил рог с елеем и помаза Давида, и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне и потом (1Цар. 16:13). Дух Божий носится над помазанным царем; как велик царь! Но и как должен быть велик народ, как велики судьбы народа, у которого так велики цари.

При такой высоте царского сана и власти, при таких чувствах русского народа, какое зрелище ныне в Москве! И можно ли было бы вполне изобразить его? Не говорим о внешнем великолепии торжества, достойном великого царства: но как опишут нам то, что есть самого высокого в том торжестве – величественный образ царя, увенчанного, со всеми знаками державного сана, с печатью внешнего помазания на челе, образ уже не одним земным величием блистающий, во всем его блеске, но и осененный тем таинственным наитием свыше, о котором говорит слово Божие; вид бесчисленного ликующего народа, с его ничем неудержимым стремлением к царю, с его беспредельным восторгом, неумолчными кликами, в упоении величайшим для него счастьем – зреть своего венчанного царя и безгранично выражать ему свою любовь и свою радость: какое слово или перо опишет это? Это можно только видеть и чувствовать.

Благословен древнепрестольный град, сохранивший в себе от веков святое миро и помазание для царей наших! Благословенно это сердце России, в своей высокой любви к отечеству спасшее Россию утверждением в себе спасительного самодержавия и воцарением рода Михайлова! Блаженна Москва и в счастье настоящего дня, столько ею заслуженном! А мы? По слову Спасителя могут быть блаженны и не видевшие, и вот мы не видевшие, на сей раз необычайно счастливы! Для радости настоящего дня не существует расстояния между столицами; торжествующая Москва возвысила глас торжества; в минуты этот глас донесся до нас, и мы в одно время с Москвой и как бы нераздельно с ней, торжествуем. В свою очередь не позавидуют ли нам все другие города России? А как дух, особенно дух спокойной радости и любви, чрез всякое расстояние мест с своею мыслью еще быстрее переносится, чем самые быстродвижимые силы природы – с вестями, то до какой степени возвышается ныне наше сочувствие с Москвой? Не кажется ли, что мы слышим в настоящие минуты весь торжественный гул Москвы, восторженный голос народа, громозвучный гром Кремля, видим все движение, блеск празднества, и над всем этим – источник всего этого – светлый лик нашего возлюбленного Государя?

Поспешим же освятить и возвысить нашу радость искреннею, пламенною молитвою к Богу о царе и его венчанной супруге!

(Произнесено в Казанском соборе, в С.-Петербурге, 26 августа 1856 года.)

Ныне³ торжество православия соединяется у нас с торжеством вступления на престол благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича. Господь Бог да сохранит и возвеличит веру православную, крепкую силу царя и ограждение престола Его. Господь да сохранит и возвеличит царя православного, державного защитника и покровителя веры. Царство его да будет царством веры, благочестия, истинно христианского духа в мыслях, в нравах и во всей жизни народной. Вот желания и молитвы церкви.

Есть еще иные благожелания отечеству. Народное просвещение, развитие жизни общественной, жизнь по современным идеям гражданственности, промышленности, разнообразной изобретательности, – вот к чему в настоящее время направлены общие мысли и стремления в нашем отечестве. Как мыслит об этих предметах и об этих наших стремлениях церковь? Благословляя всякое доброе начинание, призывая Бога в помощь всякому общеполезному делу, церковь, однако ж, вот что мыслит. Просвещение, которое представляется столь желанным для России, из каких источников должно быть заимствовано? На каких началах основано? Будет ли оно почерпнуто из чистых источников истины – из высшего света Божественного Откровения, из озаренного им здравого разума, из науки, не поврежденной вольномыслием? Обращая взоры наши к небу, чтобы созерцать величественные светила, или устремляя взоры в землю, чтобы изучать ее внутренние составы и сокровища, рассматривая человека в составе его души и тела или разбирая малейшие частицы мироздания, будет ли наше просвещение во всем этом не останавливаться на одних видимых явлениях, но открывать и познавать в них единую всезиждущую, всеобъемлющую премудрость, изучать со вниманием ее высшие намерения и законы, чтобы побудить нас к их неуклонному исполнению, и таким образом сообщать нам истинную мудрость? Будет ли просвещение в духе веры проводить нашему народу в сознание разум и нравственное достоинство человечества, и тем очищать и возвышать его нравственность, обуздывать грубые страсти, вести к совершенству не один разум, но и сердце, и волю, и всю жизнь деятельную? Если необходимо нам заимствовать просвещение от других народов, опередивших нас на пути образования умственного, то, по заповеди апостола, – вся искушающе, добрая держите, – будем ли заимствовать от других стран только одно доброе, истинное, не противное нашей вере, нашему духу и священным преданиям отечества? Вот просвещение, которого можно и надобно желать России. Но есть иное просвещение, современное, которое обольщает прелестями новизны, свободной мысли, движения вперед, призывает ум человека к одной природе вещей видимой, вещественной, земной, а стремления к невидимому, духовному, небесному – отвергает, как бы отсталое и обветшалое; таким образом, под видом просвещения, распространяется вольномыслие ума и сердца – в религии, нравственности, в познании человека о мире и о самом себе. Вот где можно сказать с древним мудрецом: яко приложивый разум, приложит болезнь (Еккл. 1:18)! Но Бог да спасет отечество наше от этой тьмы лжепросвещения! К счастью для России есть своя самобытная школа и ограда истинного просвещения – церковь, которая изначала воспитала и возрастила отечество наше в своих недрах: доколе отечество наше сохранит свой духовный союз и единение с церковью, дотоле пребудет в нем истинный свет, и тьма его не объемлет… Но горе, когда этот союз расторгнется!

То развитие жизни общественной, о котором так много ныне говорят, в чем должно состоять? Предоставляя мудрым мира, по их мудрости, придумывать все лучшее для усовершенствования жизни общественной, церковь самое устройство этой жизни так разумеет, чтобы оно было освоено не на произвольных идеях и отвлеченных умозрениях, может быть хороших в уме или приятных для воображения, но не пригодных для дел, а на положительных и неизменных началах, составляющих самое основание общественной жизни, ее крепость и силу, именно – покорность законам, преданность и повиновение Богом установленной власти, стройность и ненарушимость общественного порядка: чтобы народные сословия, каждый член общества, в звании, в нем же зван бысть – Богом, рождением, властью, общественным порядком, в том да пребывает, не посягая на права, ему не принадлежащие, не усиливаясь войти в состояние, для него недоступное; – чтобы все и каждый стремились не к безумной свободе, но к разумной нравственной свободе, которая может и желает делать одно доброе: не правда ли, что для отечества нельзя пожелать ничего лучшего?.. Пусть же такие мысли и правила – именно такие, а не иные, – от края до края движутся по железным дорогам, передаются по железным скороговорным нитям, слышатся в голосе народном.

В таком направлении да благословит Господь миром, благоденствием, благоустройством церковь и отечество, да прославит царствование нашего возлюбленного Государя!