Азбука веры Православная библиотека протоиерей Павел Николаевский Черты епархиального управления XVII по следственному делу о коломенском архиепископу Иосифе

Черты епархиального управления XVII по следственному делу о коломенском архиепископу Иосифе

Источник

Содержание

Глава I Глава II Глава III Глава IV Глава V Глава VI Глава VII Глава VIII Глава IX  

 

Епархиальная жизнь в древней России еще не обследована в нашей литературе вполне со всех своих сторон и во всех своих деталях. Причина этого заключается в недостатке и разбросанности подходящего сюда материала. Местный материал, заключающийся в бумагах архиерейских, консисторских, монастырских и церковных архивов, большею частию не разобран, не описан, а частию уничтожен, а заключающийся в делах высших центральных учреждении и архивов не всегда доступен. Только за последние годы епархиальные ведомости и то не многие стали собирать этот материал, помещать его на своих страницах и группировать его в историко-статистических описаниях своих епархий. Между тем в этом материале скрывается множество интересных, совершенно доселе неизвестных данных, рисующих и характер местной церковной жизни в разных областях обширного русского государства, и характер местных церковно-исторических деятелей, с наглядною оценкою тех начал, которые были положены в устройство порядков тогдашнего управления и жизни. В видах пополнения недостающих сведений о некоторых сторонах давно уже минувшей нашей церковноисторической жизни, органически, впрочем, связанной с жизнью нам современною, мы и предлагаем анализ одного обширного следственного дела из второй половины ХVII века над Иосифом архиепископом коломенским. Дело это еще не было известно в печати1, но оно выпукло рисует и личный характер деятельности Иосифа в своей епархии и строй тогдашнего епархиального управления.

Глава I

Коломенская епархия открыта в половине XIV столетия и самостоятельно существовала до 1799 г., когда при учреждении губерний одна, большая часть, приходов ее вошла в состав епархии тульской, другая – московской и наименьшая часть приписана к епархии рязанской2. В половине XVII в. в состав коломенской епархии входило несколько городов: Коломна, Кашира. Можайск, Тула, Епифань, Гремячей, Орел и другие. Не смотря па частые перемены в составе этой епархии3, не смотря на то, что многие города и приходы были приписаны от ней к патриаршей области еще при патриархе Никоне и при епископах коломенских Павле и Александре (после вятском), коломенская епархия была обширною и по богатству занимала далеко не последнее место между тогдашними епархиями. В 1702 г. в ней считалось до 500 церквей4. Крестьян на архиерейских вотчинах, по расчету средней цифры, указанной Котошихиным, считалось около 1,500 душ5. О богатстве коломенской епархии Павел Алепский считает нужным заметить: «нам говорили, что коломенская епископия самая бедная из всех московских епископий; однакож под управлением ее находится более 15 городов, таких, как Коломна: в них посажены воеводы, под управлением которых более 20,000 деревень с таким числом жителей, о котором можно скорее догадываться, чем счесть. И это у них бедная! тогда как три патриарха антиохийский, александрийский и иерусалимский вместе не имеют столько». Город Коломна, где была епископская кафедра, отличался многочисленностью населения и богатством жителей; в нем происходили ярмарки по понедельникам и четвергам, потому что город находился на двойном торговом пути–сухопутном из Москвы в Грузию и Персию и водном на Казань и Астрахань. В Коломне были 25 деревянных церквей, каменный собор в кремле Покровский, и по обеим сторонам реки монастыри – Преображенский и Богородицкий-Рождественский. Архиерейский дом помещался в кремле, был обнесен деревянным забором и отличался простором и отделкою; с одной стороны от церкви вела в него высокая лестница, с другой – устроен балкон со спуском в великолепный фруктовый сад. Самый дом состоял из двух отделений: одно назначалось для лета; к нему приделан коридор, из которого открывался великолепный вид на далекое расстояние, на подгородные поля, луга, деревни; другое отделение назначалось для зимы; здесь двери обиты были сукном и кожей; в окна днем вставлялись выдвижные рамы со слюдяными стеклами, а на ночь окна запирались ставнями. Для архиерейской свиты и служек на дворе устроено большое каменное здание со сводами, внизу которого помещалась крепкая тюрьма, снабженная в обилии железными цепями, колодами и замками»6. Эта тюрьма будет часто встречаться в нашем рассказе.

С 14 числа месяца сентября 1671 г., вследствие перевода коломенского епископа Мисаила на кафедру митрополита белгородского и обоянского7, кафедра в Коломне десять месяцев оставалась праздною. Незамещение ее задерживалось отчасти болезнию и смертью московского патриарха Иоасафа II († 17 февр. 1672 г.), отчасти избранием нового патриарха Питирима, который вследствие своей старости и болезни долго не соглашался на принятие патриаршего сана, хотя прежде и очень домогался получить его: он, по желанию государя, был поставлен на высочайший святительский престол 7 июля8. В июле или августе того же 1672 года был избран и кандидат на коломенскую кафедру, которая теперь возведена была и на степень архиепископии. Этим избранником оказался Иосиф, бывший перед тем с 1664 г. архимандритом нижегородского Печерского монастыря9. По обычаю того времени в день посвящения он торжественно объезжал вокруг московского кремля и кропил ворота его святою водою; при этом осля под ним водили окольничий Никита Бобарыкин, думный дворянин Ларион Лопухин, думный дьяк Лукьян Голосов и дьяк Василий Семенов10. На другой день новопоставленный подносил царю и патриарху обычные подарки, состоявшие из икон в окладах, из серебряных кубков, соболей и дорогих материй; и так как эти подарки были ценны, то некоторые новопоставленные архиереи (особенно из простых иеромонахов), не имевшие своих средств купить эти подарки, наперед просили выдать им из царской казны под расписку деньги или вещи, которые они потом уплачивали из епархиальных сумм. Архиепископ Иосиф 1 числа сентября, прибыл в Коломну. При въезде ему сделана за городом торжественная встреча с крестным ходом; здесь он также кропил св. водою городские ворота, совершал литургию в кафедральном соборе, по окончании ее говорил обычное вступительное слово к новой своей пастве, угощал обедом местное духовенство и городских властей и затем вступил в отправление своих новых обязанностей. Чем он заявил себя при первом же вступлении в Коломну и каким вообще характером отличалось его управление епархией, увидим после из рассказов непосредственных свидетелей его служения. Пробыв два года на епархии, Иосиф был вызван патриархом Иоакимом в Москву на череду служения, и с 1 числа сентября 1674 г. по август 1675 г. мы видим его участие в торжественных служениях патриарха, в крестных ходах на царских и патриарших обедах, на соборных заседаниях11.

Вместе с другими архиереями им подписаны замечательные соборные определения 15 октября 1674 г. и 15 мая 1675 г. о границах епархий, о новых порядках епархиального управления, о церковных облачениях и «чиновнике» архиерейского священнослужения12. В августе по окончании годичного очередного служения в Москве Иосиф был отпущен в свою епархию, «на отпуске пожалован–был у руки великого государя и у благословения патриарха»13. По возвращение на этот раз в Коломну не доставило Иосифу покоя; не прошло трех месяцев, как на него сделан был донос, который возбудил обширное следственное дело; Иосиф был арестован, судим и лишен своей епархии.

Глава II

Следственное дело началось 25 ноября 1675 года частным доносом на архиепископа Иосифа, поданным патриарху Иоакиму бывшим приказным коломенского архиерейского дома Василием Нестеровым сыном Андреевым. Этот приказный некоторое время был приближенным лицом у коломенского архиепископа; в числе немногих доверенных лиц принимал участие в официальных объездах архиепископа по епархии и в частных прогулках его за город: но потом, за невыполнение приказаний своего владыки, впал у него в немилость, был отставлен от приказной должности, наказан побоями и заключением в тюрьму: привезенный Иосифом в Москву в составе его свиты, сбежал от него, более года скитался без дела и, наконец, желая отомстить своему архиепископу и получить прежнее место, подал патриарху замечательный извет такого содержания.

Извет начинается доносом о непочтительных отзывах архиепископа Иосифа о патриархе Иоакиме и государе царе Алексее Михайловиче. В извете говорится, что когда архиепископ Иосиф в августе 1674 г. по вызову государя прибыл в Москву на череду служения и здесь по заведенному порядку должен был представиться сначала государю, а потом патриарху, то на докладе о времени этого представления с неудовольствием отозвался: «что де учинилось при нынешнем патриархе, что без государева указа преж к себе к благословенью не велит допускать; ничтоже его (патриарха) не стало, только и есть, что с бородою: а царь в то вступается напрасно: и так-де его Бог смиряет. Да в правилах о том напечатано, что не подобает епископу преже патриарха приходить к царю». Вторым пунктом доноса на архиепископа Иосифа служит обвинение его в тяжелом и незаконном управлении епархией. «Архиепископ сам своевольно распоряжается делами и вотчинами; приказным подъячим велит только прикладывать печати к бумагам, и они это делают, не зная – дельно или не дельно они прикладывают. Архиепископ многих бьет плетьми пред собою по спине, брюху и по бокам: велел бить и мне: мне стало жалостно при виде таких наказаний; и за это он гневно морил меня голодом в цепях и в тюрьме. В бытность архиепископа в городе Туле по приказу нового архиепископского дьяка Алексея Симонова я и тамошний игумен Корнилий били попа Никиту и многих других попов, но мы били легким боем, а по отъезде нашем из Тулы тот поп Никита бит на правеже долгое время и от побоев умер. Сын боярский архиепископов Игнатий Реутов, по приезде с своей десятины в Коломну, по повелению архиепископа был держан в большой цепи и железах и вскоре умер. А пристав архиепископский Савка был бит жестоким боем и вскоре тоже умер. Да и меня архиепископ на дворе своем в тюрьме морил голодом с одним малоумным попом; в тюрьмах мы и помет под себя метали и мочь мочили, ибо к тюрьмам никого пропускать не велено». Не забывает доносчик описать и частные факты из жизни архиепископа, его привычки и развлечения, – «как архиепископ ездил в свои домовые и архиерейские вотчины с отцем своим духовным, спасским архимандритом Вассианом, и Голутвина монастыря игуменом Нилом, с казначеем своим старцем Тихоном, с ризничими, с людьми боярскими, с певчими, подъяками и со всякими домовыми людьми», и как «с собою велел плати для потех и стрельбища пищали со стрелами». Под конец извета Васка Нестеров касается личных отношений к себе архиепископа, которые и послужили главным поводом к доносу. «Он изгоняючи меня из приказа на мое место принял в дьяки земского приказа подъячего свойственника Гаврила Кашкина: а в подъячие и в приставы и сторожа те новоприемные приказные (Симонов и Кашкин) приняли к себе друзей своих из Москвы, а старого приказного отставили, меня и многих домовых людей из дому изогнали всякою теснотою и боем. Он, архиепископ, взяв меня на Москву, ночью велел бить меня по щекам подъячему без людей и еще впредь обещал бить; и я убоявся ушел от него с подворья. Да он же на меня государю челом бил, что будто я его обокрал и другие неправды чинил; я оправдался, но от дела отставлен и теперь другой год скитаюся, и прошу патриарха пожаловать меня – возвратить на прежнее место».

Так как доносом бывшего дьяка Андреева затрагивались весьма важные стороны русской жизни второй половины ХVII столетия, оскорблялась и личная честь патриарха Иоакима, ревностно заботившегося о поддержании патриаршей власти, указывался и непочтительный отзыв о царской власти, будто бы незаконно вмешивающейся в дела церковные, указывались и такие незаконные действия архиепископа, которые шли и против общих церковных законоположений и против частных распоряжений об епархиальном управлении в России, то, естественно, частному, хотя и по личным неудовольствиям сделанному доносу отставного приказного придано было значение; на него обращено серьезное внимание, и сряду же началось обширное следственное дело, разбиравшееся около четырех месяцев, и весьма интересное по описанию многих бытовых сторон тогдашней жизни. При обзоре этого дела не будем вдаваться в излишние выписки показаний всех лиц, привлеченных по делу архиепископа Иосифа: достаточно будет указать наиболее выдающиеся из этих показаний, наглядно характеризующие деятельность Иосифа и порядки в его епархии. Вместе с тем опишем и самый порядок тогдашнего судопроизводства, насколько он высказался в веденном по этому делу следствии и суде.

Глава III

27 ноября, на второй день после доноса, патриарх Иоаким издал грамоту на имя архимандрита Высоцкого монастыря в Серпухове. Дионисия, с наказом ему произвесть расследование о действиях архиепископа Иосифа на месте в г. Туле: в помощь Дионисию он назначил и своего подъячего Григория Яковлева. Виною архиепископа выставляется на первый раз то, что он ездил в Тулу без патриаршего позволения и указа и чинил разорение городским и уездным попам, многих из них бил безвинно, отчего и умерь поп Никита. Следователи должны подробно допросить – за что били Никиту и чем, плетьми или шелепами, особенно допросить о том духовного отца умершего Никиты. Вместе с этою наказною грамотою отправлена другая в Тулу на имя царского стольника князя Шаховского, чтобы он во всем содействовал следователям при розыске по делу архиепископа. Кроме того, патриарх отправил наказ и в г. Коломну на имя казначея архиерейского дома старца Тихона взять под стражу духовника архиепископа, спасского архимандрита Вассиана, и Голутвинского игумена Нила, оговоренных в извете, и немедленно отправить их с нарочными под стражею в Москву для допроса. Относительно самого архиепископа, его приказных и домовых людей и доставки их в Москву тоже посланы особые наказы, но при деле они не находятся.

Приказания патриарха были исполнены быстро. 29 числа ноября патриарх в своей крестовой палате сам лично допрашивал служащих при коломенском архиепископе. Прежде всего допрашивал без записи приказного дьяка Алексея Семенова, и после допроса велел задержать его в своем разрядном приказе. Келейник Иосифа при допросе указал новый пункт недовольства архиепископа патриархом, недовольство частыми вызовами архиереев в Москву: архиепископ жаловался: «только-де нас связал (патриарх), ездите-де в город, а неведомо почто». Архиерейские певчие подали патриарху челобитную, в которой писали, что архиепископ Иосиф еще в 1673 году с оранью выпытывал у них, не составлено ли ими какого извета против дьяка Алексея Симонова, и велел им к пустому столбцу руки прикладывать: и они, боясь жестокого наказания от архиепископа, подписались на этом листе вместе с казначеем и боярскими детьми, служившими у архиепископа: теперь они просят розыскать этот лист в избежание какой-либо неприятности, О том же подали челобитную патриарху и указанные боярские дети.

Архиепископ Иосиф также был привезен в Москву и помещен в кельи Симонова монастыря. 2 декабря у него происходил обыск. Новоспасскому архимандриту Макарию поручено было описать его рухлядь, осмотреть, что было у него под изголовьем и отобрать его имущество. От Иосифа отобрали архиерейскую печать, келейную и домовую рухлядь14: денег у него нашли: в одном мешке келейных 98 рублей, в другом мешке подьячих 45 рублей, 16 алтын и 4 деньги: ставленных грамот подписных 6 рублей 28 алтын и пенных 4 рубля 20 алтын: в одной бумаге оказалась завернутою какая-то сухая трава. При распространенном тогда на Руси веровании в колдовство эта трава обратила на себя особенное внимание и послужила предметом особого расследования: по указу царя и патриарха, тотчас же велено было боярину Артамону Сергеевичу Матвееву и дьяку Ивану Патрикееву передать эту траву в аптекарский приказ дикторам для осмотра.

5 числа декабря патриарх допрашивал в крестовой высланных из Коломны архимандрита Василия и игумена Нила. Показания их настолько были вески, что патриарх распорядился отправить архимандрита в Богоявленский монастырь, в келью тамошнего архимандрита и никого к нему не пускать, а игумену приказал жить на своем монастырском подворье безысходно. Показания эти давались в этот раз без записи; но сущность их узнаем из обвинительного акта, представленного на суде архиепископу Иосифу. В свитке сохранилось только письменное показание архимандрита Вассиана, данное им уже 23 числа декабря и значительно дополняющее неблагоприятные отзывы Иосифа о царской и патриаршей власти. Приводим это интересное показание в сокращении. «Иосиф говорил у себя в кельи: бил я челом государю о железе к церковному строенью, но им указу о том не учинено; с меня же де под государев хлеб подводы емлют; прежде сего (государи) вкладу давали, а ноне де разоряют святыя места. Все-де бояре владеют. А патриарх-де грамоте не умеет, ничего-де не смыслит. А как-де станет архиепископ ково бити плетьми и он-де говаривал: никто де у меня не отъимет; я-де патриарха не боюсь; и вся-де у меня епархия и церковь, тово-де у меня не отъимет. А в какое время такия слова говаривал, того сказать не упомню; о таких словах я ему замечал, но он меня ни в чем не слушал».

Отправленный в Тулу следователь, архимандрит Дионисий, со своей стороны тоже не мешкал. 27 ноября он получил указ о следствии; на другой день был в Туле и приступил к опросам свидетелей, а 5 декабря уже доносил патриарху об исполнении данного ему поручения и представил отобранные им письменные сказки, за подписью свидетелей. Им допрошены в Туле: тульского Предтечева монастыря игумен Корнилий со служкою того же монастыря, хлебником Борискою; Георгиевской на Ржавце церкви поп Никита, бывший духовником умершего попа Никиты; соборный протопоп Тимофей с соборными же попами Феодором и Анисимом: бывший во время приезда архиепископа в Тулу поповским старостою рождественский поп Никифор; настоящий поповский староста георгиевский поп Евдоким с товарищами 19 попами и 2 дьячками; попы – георгиевский Иван, вознесенский Макарий, николаевский Иван, богородицкий Фома, 8 городских дьячков, 3 пономаря; еще допрошены–вдова умершего попа Никиты и бывший приказный дьяк Василий Андреев, известный своим доносом на архиепископа и теперь оказавшийся в Туле. При допросе означенных лиц архимандрит Дионисий точно держался данной ему инструкции и допрашивал только о том, что ему было приказано. В отобранных сказках находились данные, которые не только подтверждали известную часть доноса Андреева о действиях Иосифа в Туле, о побоях и смерти попа Никиты, но подробно в бытовых чертах характеризовали отношения архиепископа к подчиненному ему духовенству. Не все показания свидетелей отличаются одинаковою искренностию. Показания игумена Корнилия были уклончивы и направлены к смягчению действий архиепископа. Причины этой уклончивости понятны. При тогдашнем строе управления настоятель выдающегося монастыря в епархии и в уезде был близким лицом к местному архиерею и главным помощником его в управлении; он надзирал в уезде за деятельностию поповских старост, имел нередко решающий голос на местных поповских съездах; по приказу архиерея, творил административные взыскания; монастырь его в уезде был местом ссылки «под начал» и «на смиренье»: настоятель этого монастыря и сам не прочь был показать свою власть над маленьким духовенством. Все это обнаружилось на следствии, и что хотел игумен Корнилий ослабить или скрыть, то достаточно разъяснено показаниями других свидетелей.

Игумен Корнилий на допросе 28 числа ноября показал, что «архиепископ Иосиф приехал в Тулу 26 числа генваря 1674 г. и жил здесь 10 дней; а приехав в Тулу соборным попам Терентию, который теперь в Можайске протопопом, да Федору, да приходским – поповскому старосте, рождественскому попу Никифору, пречистенскому Никите, да воскресенскому дьячку Ильюшке, да двум уездным попам наказанье чинил: биты плетьми; а за вину или нет, он, игумен, не знает, наказанные сами скажут. А у того наказанья по архиерейскому приказу был он игумен, да архиепископский дьяк Василий Андреев. И после наказанья поп Никита держан в смиреньи в Предтечевом монастыре полчетверть недели в цепи; и по челобитью тульского никитского попа Ивана в иску его в кабальном долгу в 20 рублях бит на правеже один день, и в том иску меж себя помирились. После смиренья тот поп Никита с цепи свобожден и в дому своем жив был недели с три и больши, и умре. А наказанье им было мерное, а не жестокое, а били их архиепископли конюхи плетьми». При этом игумен не преминул указать и нового обвинения против архиепископа: «Да в прошлом 182 (1674) году города Орла староста поповский покровской поп Наум едучи с Коломны заезжал к нему, игумену, и сказывал со слезами, что архиепископ взял у него коня рублев 20 и больши насильством своим напрасно: и того коня игумен видел сам у архиепископа в Туле».

Монастырский хлебник Бориско, как подчиненный игумену и сам участвовавший в наказании умершего попа Никиты, показывал короче и более уклончиво, но не во всем согласно с игуменом. «Архиепископ приказал игумену попа Никиту по челобитью попа Ивана бить на правеже, и оп-де его бил в один день на цепи прутом слегка, и с правежа посадил в хлебню: а в хлебне тогда сидели на цепях многие градские и уездные попы; и после наказания тот поп Никита, будучи в смиреньи, болен не леживал».

В другом виде и с большими подробностями описывают смерть попа Никиты другие свидетели. На первом месте в этом отношении стоит показание духовника, напутствовавшего перед смертью попа Никиту. Он показал, что «Никиту били в монастыре плетьми гораздо больно: от этих побоев он лежал в монастырской хлебне больным: по отъезде архиепископа игумен Корнилий приказал своему служке Бориске еще бить Никиту на правеже и на той же цепи, и в это время Бориска зашиб ему правую ногу по лодышке гораздо больно: от того бою нога у Никиты учала болеть, пухнуть и гнить: по освобождении с цепи Никита лежал у себя в дому болен при смерти, был исповедан и на исповеди показал, что смерть приходить к нему от тех архиепископских плетных и правежных побоев. В прошлом 183 г. в сентябре архиепископ, узнав о смерти Никиты, приказал игумену Корнилию взять у него духовника сказку о причине его смерти и отослать в Коломну. В той сказке он, духовник, тогда из боязни к архиепископу не написал, что Никита бит плетьми по архиепископскому приказу, а написал только глухо, что он, Никита, умер от правежнаго боя по челобитью попа Ивана, что от правежа у него была испорчена нога и от скорби той умре». Другие свидетели самого наказания Никиты и обстоятельств его смерти дополняли обрисовку итого наказания и смерти. Они говорили, что поп Никита по наговору игумена Корнилия был посажен архиепископом в монастырскую хлебню на цепь и здесь бит плетьми без всякой милости и пощады: били его сначала архиерейские конюхи и приставы плетьми, а служки монастырские держали его за руки и за ноги. По отъезде Архиепископа игумен Корнилий приступил к новым и более сильным побоям: Никиту выводили из хлебни на большой цепи на правеж по сыску попа Ивана в кабальном долгу: выводили его в одной рубашке на мороз до обедни и в обедню: на правеже бил его монастырский хлебник сырою жимолостною и толстой палкой (батогом), бил его по правой ноге отворотя голенище, и ударил поперек ноги дважды так сильно, что от тех ударов поп Никита закричал беспримерным образом и упал на землю. Бывший свидетелем расправной сцены, поп Кирилл, по собственному его признанию, «смотря тех безмерных побой, ужасся, и от страха у него из горла и носа сошла руда (кровь)». Сам Бориско испугался своих действий и перестал бить Никиту, но не забыл взять с него за эту посулу, пистольную стволину. После такого битья на правеже Никита долго лежал в хлебне и не мог ходить, так что бывшие с ним в заключении соборные попы Федор и Терентий и другие колодники кормили его из своих рук. «И как де он из цепи свобожден и сам домой из монастыря идти не смог, то отвезли его на санях, и в дому своем лежал болен с три недели, от того бою и умре. И как де после смерти тело его обмывал прихожанин его тульский ямщик Васька Каширянин с товарищи, а в священную одежду окутывал георгиевский поп Иван, то они на теле его битыя места видели: нога правая зашиблена, на спине и на шее сине и кровь замерла». Тоже подтвердила и жена умершего попа Никиты, давшая сказку за подписью своего духовника, и добавляла, что иск на попа Никиту был напрасный и только в 8 рублях.

Вместе с Никитою сидели под арестом в монастырской хлебне многие другие городские и уездные попы, здесь были, кроме соборных попов ключаря Терентия и Федора, поповский староста Никифор, закащик тульского уезда села Присады дмитровский поп Давыд, да десятский села Архангельского поп Кирилл, села Любынска богородицкий поп Панкратий, села Спасского Исаия, села Иванина Григорий и села Богородицкого поп Фома. Сидели они в цепях по недели и больше и биты одни шелепами, другие батогами. О причине ареста и наказаний они показывали различно. Поп Федор показал, что по архиепископскому повелению его сначала посадили на цепь на погосте церкви во имя Казанской Богородицы; потом в той же цепи отвели чрез городские ряды в каменный город в Предтеченский монастырь при многих градских людях; здесь ему учинили наказание без вины напрасно, били плетьми и просидел он в хлебне 4 недели. Поповский староста Никифор показал, что по архиепископскому веленью он посажен па большую цепь у приказной архиепископской избы и потом вели приставы чрез ряды в тот же Предтеченский монастырь и здесь он бит плетьми и сидел в цепи и муку сеял за то, что градские попы по совету с игуменом Корнилием собрали между собою к приезду архиепископа приказным и дворовым его людям в почесть столовые запасы и конские кормы без архиепископского позволения, и то дело архиепископ поставил им в вину. По-видимому, архиепископ хотел защищать подвластное ему духовенство от самоуправства своих приказных и домовых старцев, которые действительно причиняли, часто без ведома архиереев, много неприятностей низшему духовенству. Тот же Никифор указывает и случай такого самоуправства, бывшего с ним лично. С архиепископом приехал тогда из Коломны сушиленный его старец Авраамий Крылов, и на архиепископском дворе прямо против хором бил его, попа Никифора, по щекам, и за бороду и за волосы драл, и поваля ногами топтал без вины при многих людях, и оттого бою он лежал болен многое время».

По собранным данным оказывалось, что и сам архиепископ, так строго взыскивавший с духовенства, не свободен был от лишних с него денежных поборов. Это единогласно показывали оба поповские старосты, прежний и новый. Никифор писал в сказке: «В данных и в иных денежных доходах пред прежними коломенскими епископы многия прибавки он, архиепископ, учинил не в мочь; да по его же приказу емлют с них подводы частыя и провожатых в новыя степныя вотчины; и от того де им, священникам, чинится разоренье». Новый поповский староста Евдоким со своими товарищами, священниками, добавлял, что «архиепископ Иосиф прибавил на них дани против старых окладов на рубль по 8 алтын и 2 деньги, да за московские расходы потомуж, да приказным своим людям по 6 алтын и 2 деньги с церкви, да певчим за славленье по 3 алтына и 2 деньги; да приказные и дворовые его люди емлют с них подводы и ездят, куда доведется, а сказывают, что ездят для архиепископских домовых дел». Взыскивание этих денег с попов сопровождалось нередко сажанием виновных в ту же монастырскую хлебню на цепь на две и на три недели и битьем на правеже «смертным боем», без пощады, от чего иные попы были изувечены, обезножены и в болезни в цепи отцами духовными исповеданы. Замечательно, что архиепископ Иосиф также строго взыскивал эти недоборы и со своих приказных. В этом случае интересна сказка, данная дьяком Васкою Андреевым и во многом разъясняющая причину доноса его на архиепископа. При допросе в Туле он показал, что «в прошлом году на нем по архиепископскому веленью доправлено 5 рублев денег, а ныне в 1675 году на Коломне он держан был в цепи и бит на правеже; и наругался над ними, приказными, архиепископ – во время церковной службы на вечернях и утренях велел класть земные поклоны по 500 и 1000, и вымучил у него пять рублей безвинно; и так как таких денег взять ему было негде, то он заложил за них ризы. Кроме приказанья брать с попов данных денег с рубля по 8 алтын и 2 деньги, архиепископ велел еще брать с детей их и племянников, которые живут с ними в одних домах; велел давать им насильно новоявленные памяти, и за те памяти брать также по 8 алтын и 2 деньги». Любопытны указания и на те повинности, которые были наложены на дьячков и пономарей, и записанные ими в сказках: «Пред приездом Иосифа, домовый его старец Авраамий высылал их в Каширский уезд в московский люд, оттуды за 40 верст очищать дорогу: и они в тот люд ходили и дорогу очищали, и лес рубили, и гати гатили. И как архиепископ в Тулу приехал, то старец заставлял их от Ямской слободы до церкви Николая Чудотворца перед архиепископским приходом с метлами и молотами чистить дорогу; а на дворе у Никольского дьячка Федки, где стоял архиепископ, они, дьячки и пономари, на морозе стерегли его лошадей и всякий обиходь, лошадей поили и кормили и от мороза нужду великую принимали. Во все дни и ночи вместо караульщиков на дворах стояли, с караулов никого из них в избу не пущали и есть не давали: а лошадей его всю ночь с фонарями стерегли, чтобы не извалялись, и пометь из под них выгребали».

Глава IV

Из собранных таким образом предварительных свидетельских показаний настолько выяснилась виновность коломенского архиепископа, что патриарх Иоаким решился приступить к соборному расследованию дела и суду. 7 числа декабря составился в крестовой патриаршей палате собор, на котором под председательством патриарха присутствовали жившие в Москве на череде два митрополита–нижегородский Филарет и белгородский Мисаил, и два архиепископа–смоленский Варсанофий и суздальский Стефан. На соборе слушали изветное сыскное дело Иосифа, читаны были поданные против него челобитные, также выписки из сказок, отобранных в Туле: и на основании этих челобитных и сказок, также словесных показаний, отобранных самим патриархом от лиц, присланных из Коломны, составлен был обвинительный акт, который и определено вручить в Симоновом монастыре архиепископу Иосифу для его объяснений и ответов. Для передачи ему обвинительного акта снаряжена особая комиссия, в состав которой входили суздальский архиепископ Стефан, два архимандрита–новоспасский Макарий, симоновский Пахомий, да чюдовской келарь старец Варлаам Палицын. Приводим этот акт в более цельном виде не только потому, что он точно формулирует пункты обвинений против коломенского архиепископа, но и разъясняет те показания против него, которые прежде отбирал от свидетелей патриарх Иоаким сам без записи.

«Государю царю Алексею Михаиловичу и патриарху Иоакиму ведомо учинилось по изветному письму, что ты, архиепископ Иосиф, будучи на Москве в 183 (1675) году, мая 19 числа, и в другия числа и времена, также и на Коломне, в кельях своих, про великаго государя говорил непристойныя и поносныя худыя слова, будто великий государь глуп и болван и дурак, не умеет в царстве никакия расправы собою чинить, а владеют им люди. Также и святейшаго патриарха называл глупцом и безлюдицею; «нечего-де патриарха и в люди почесть такова глупца: кто-де его выбрал такова глупца? и грамоте-де он не умеет». И великий государь и святейший патриарх, почитая архиерейский чин, тому изветному письму без розыску не поверили, считая тот извет неправым, и потому велели розыскивать. А во время сыска духовные и мирские домовые твои многие люди сказали, что ты, Иосиф, такия непристойныя слова о великом государе и патриархе на Москве говорил; и сверх того извета сказали, что ты-де говорил: «я де царя не боюсь, царь де меня бить не станет, и мантии с меня не соймет», и говоря это плюнул и ногою потер; «в правде-де я и Христа не боюсь; когда и пред Христом буду, и я де стану говорить, за что меня мучить, я в том невиновен». Также и на Коломне, когда к тебе были присыланы грамоты великаго государя о запасех в займы и о помочи к стругам, которые шли в верх рекою Москвою с государевым лесом, ты говорил: «прежние де цари святыя места созидали, а нынешний де царь только разоряет; слушая бояр, землю всю запустошил; владеют де им бояре, а бояре-де хамов род». Также и про святейшаго патриарха во многия времена па Москве в город и из города дорогою и у себя на подворье в кельях и на Коломне не скрываясь говорил такия поносныя слова, что патриарх (не образован, начнет говорить на соборе) «только де гноит, и слушать нечего, только де бородою и подкрал, бороду уставя сидит, а ничего не знает (непостоянен), то де так велит благовестить, то иначе, и не сдержать ему такова великаго престола». И свою братию архиереев трусами и не постоянными называл, а себя хвалил; «тото-де высокий разум Бог ему дал, и в нашей же братьи только что нижегородский митрополит, да я, а то де все шушера и скоты и трусы». И подданным своим наказанье чинил жестокое не по архиерейски; от того наказанья пристав Савка Хохлов и на Туле поп Никита померли, а иные стали изувечены. И подъяков в литургию бил до крови в службе, Прокофья Безопишева и иных многих водою с снегом знобил. На попов своей епархии перед прежним многие лишние доходы наложил. И едучи в Тулу церковным причетникам перед собою с лопатами и метлами дорогу велел чистить и на сторожах у себя день и ночь быть. Да у тебя же в подголовье твоем взяты неведомо трава, неведомо какое коренье, да челобитная домовых людей твоих о дьяке Алексее Симонове. И ныне великий господин святейший патриарх Иоаким с архиереями указал тебя допросить о всем, для чего ты такия непристойныя слова говорил, каким умыслом, и для чего людям чинил жестокое наказание не по архиерейски, и какую траву или коренье и для чего в подголовье держал, и где у тебя порожний столбец, к которому домовые твои люди прикладывали свои руки, и кто подал тебе челобитную об Алексее Симонове, взятую у тебя в подголовье».

8 числа декабря назначенная комиссия прибыла на Симоново к архиепископу Иосифу; на предложенную от собора бумагу он дал собственноручное письменное объяснение, которым оправдывался во всех взводимых на него обвинениях. Он положительно отрицал существование каких либо поносных слов с его стороны о государе, патриархе и архиереях. О характере наказаний виновным заявлял, что наказания он чинил по достоинству; умер ли кто от побоев, он не знает; подробностей при наказаниях он не помнит; в службе церковной он никого не бивал и для этого ссылается на всех архимандритов и игуменов, когда либо с ним служивших. Что касается частного случая, наказания подъяка Прокофия Безопишева, то архиепископ показал, что Прокофий был приведен к нему на двор с жонкою и уличался в блудном деле; бывший при этом на дворе соборный дьякон Симеон, по прозванию Пахал, заметил тогда ему, архиепископу, что Прокофий поган и следует его искупать в воде, и я велел дьякону искупать его; а сколько дьякон вылил па него воды и с снегом, того он не знает: рубашку же на него дьякон надел свою: да тот же дьякон с певчими о святой неделе не один раз друг друга купали; а от него архиепископа никому водою со снегом знобленья не бывало. Били же перед ним шелепами и плетьми одного певчего Степку за блуд и насильство по челобитной. Лишних денег на попов он не накладывал, о том свидетельствуют книги. А дьячки дороги ему и прежде никогда не чистили по его повеленью, разве они сами делали то добровольно, его почитая; и в черной работе их он никогда не видал. Трава, найденная у него, полезна от поноса: а челобитная за Алексея Симонова писана по его повеленью и словесной просьбе домовых людей.

В виду полного отрицания архиепископом Иосифом своей виновности по предъявленным к нему обвинениям 14 числа декабря состоялось новое соборное заседание в патриаршей палате, на котором кроме указанных выше иерархов присутствовали и некоторые архимандриты. На соборное заседание приглашен был в первый раз и архиепископ Иосиф в качестве подсудимого. В присутствии его прочитаны изветная челобитная и распросные речи близких к нему в Коломне лиц: игумена Нила, ризничего Макария, протодьякона Иакова, дьякона Симеона и бывших у архиепископа домовых людей. По прочтении этих бумаг, собор потребовал у обвиняемого объяснений. На этот раз Иосифа допрашивали только о непристойных словах его об государе, патриархе и архиереях. Иосиф и пред собором отрицал правдивость этих слов, записанных в челобитных и в распросных речах, но свидетелей из духовных лиц в свое оправдание не представил. Ему сделана очная ставка с игуменом и другими лицами, показания которых читались на соборе. Эти лица стояли за свои показания, какие они давали при распросе, архиепископ же против свидетелей ответа никакого не дал. Расследование о других обвинениях против архиепископа Иосифа, о жестоких наказаниях и поборах в епархии, на соборе было отложено до другого времени, не только потому, что оно не имело такой цены в глазах собора, как расследование об оскорблении царского и патриаршего имени, но и потому, что оно стояло в связи с оценкою всей епархиальной деятельности коломенского архиепископа, действии его не только во время кратковременного приезда в Тулу, но и в главном постоянном его местопребывании, Коломне. Поэтому собор находил нужным на основании собранных данных произвесть расследование и в Коломне.

Глава V

17 числа декабря состоялся новый именной патриарший указ чудовскому келарю старцу Варлааму Палицыну ехать в Коломну для нового сыска, по делу архиепископа Иосифа и в руководство дана ему подробная инструкция, на что при розыске нужно обратить, особое внимание и как производить самый розыск. В следственном деле над архиепископом Иосифом начинается новый период; открывается много новых фактов, рисующих в новых красках и личность Иосифа и отношения его к епархии, и вообще объясняющих много новых малоизвестных сторон в тогдашней епархиальной жизни. Для уяснения этого нового розыска необходимо указать несколько случайных обстоятельств, предшествовавших отправке следователя в Коломну. Первым таким обстоятельством послужило дело о кореньях, найденных под изголовьем у архиепископа. Кроме того, что коренья эти рассматривались в аптекарском приказе. 10 числа декабря вышел новый царский указ, которым назначались особые лица, чудовский архимандрит Павел, да патриарший боярин Иван Лызлов с товарищами, обыскать дело о кореньях подробно. На другой день эти лица приступили к расспросам, которые хотя к особенному открытию не привели, но привлекли к этому делу сторожа коломенского архиерейского дома, Агафошку: у последнего оказалось какое-то зелье, которым он будто бы хотел отравить казначея старца Тихона. Далее из челобитной Андреева и предварительных словесных дознаний патриарха обнаружилось, что архиепископ Иосиф делал жестокие наказания и в Коломне духовным и мирским лицам, между прочим жестоко наказал и своего ризничего Макария из-за какой-то склянки с вином. Патриарху стали известны жалобы и на приказных дьяков коломенского архиерейского приказа, Алексея Симонова и Гавриила Кашкина, жалобы на их притеснения, самоуправство, утайку ими многих челобитных, подаваемых в архиерейский приказ на патриаршее имя; такова одна челобитная на посадского человека Терешку, уличенного в кощунстве, в которой приносится патриарху жалоба на то, что дело об этом кощунстве до сих пор остается в архиерейском казенном приказе не решенным по понаровке приказных, взявших деньги с Терешки, и содержится просьба к патриарху взять это дело из коломенского приказа, потому что из него откроются и многие другие неподобные дела. На основании этих данных, патриарх в инструкции Варлааму Палицыну предписывает ему при сыске в Коломне: 1) дознать, за что Агафошка был сослан к воеводе для наказанья и портил ли он казначея зельем; 2) допросить казначея Тихона и других домовых людей, также сибирского протопопа с братиею, приходских и ружных священников, дьяконов и причетников, кому из них от архиепископа и какое наказанье и смиренье было, за вину или безвинно: и за какие вины кто бит перед самим архиеписком или приказными его; кого бил сам архиепископ своими руками и за что? а кто будет что сказывать, у тех спрашивать на то свидетелей, и против их сказок для подлинного сыску и тех людей допрашивать; 3) особо допросить и ризничего Макария, как наказал его архиепископ, схватившись у него склянцы с вином; 4) допросить конюхов, которые били пристава Савку Хохлова пред архиепископом, больно ли тот Савка бит, и каким боем, долго ли после того жил и от того ли умер; 5) приказных дьяков Симонова и Кашкина до дела не допускать, всех их боярских детей и подъячих от дела отставить и все дела у них отобрать; наконец 6) взять у казначея ответ на Терешку за кощунство отослать его к патриарху, и по окончании следствия все искное Дело представить в Москву.

20 числа декабря келарь Варлаам Палицын прибыл в Коломну, сряду же приступил к опросу и окончил его в первых числах января. Им опрошено много лиц, как духовных, из городского и соборного духовенства, так и светских: из последних давали сказки подъячие архиерейского дома, иконописцы, дозорщик кирпичного дела, портные, плотники, повара, хлебники, конюхи, свещники и часовщик: сказок собрано более 30. Не будем разбирать всех этих сказок по их многочисленности, хотя все они интересны по своим показаниям; наперед заметим, что все эти сказки говорят не в пользу архиепископа. Они не только дополняют описания действий Иосифа, совершенных им в Туле, но подробно рисуют деятельность его со времени первого приезда его на епархию в Коломну до вызова его в Москву на суд.

С первого же дня по приезде на епархию Иосиф обратил на себя внимание духовенства своим строптивым характером. Прибыл он накануне 1 числа сентября 1672 года и остановился близ города в селе; соборный ключарь, священник Павел Максимов, явился к нему за благословением и распоряжениями для встречи его в городе; для этого представил ему тетради, в которых описывался прием прежних архиепископов в Коломне: на утро при въезде в город Иосиф снова спрашивал ключаря, как ему действовать: ключарь заметил, что вчера ему переданы тетради, в которых весь чин встречи описан подробно: тогда архиепископ при всем духовенстве стал грозить ключарю: «уже я тебя остригу и отдам в стрельцы». Испуганный ключарь побежал в Спасский монастырь за Требником и поднесь его архиепископу. Последний с крестным ходом подошел к городским воротам и велел ключарю отыскать молитву при входе в город: но оказалось, что этой молитвы в принесенном Требнике не напечатано, она была помещена в рукописном архиерейском Служебнике, который был увезен в Белград митрополитом Мисаилом, бывшим пред тем архиепископом на Коломне. За эту оплошность ключаря Иосиф очень на него рассердился: хотя его не расстриг и в стрельцы по сослал, на первый раз ограничился одним замечанием, но после при архиерейской службе в соборе он постоянно сталкивался с ключарем и делал ему внушения более тяжелого свойства. С другим соборным ключарем, попом Григорием, заменившим собою Максимова, был такой случай, описанный в его сказке. Архиепископ Иосиф только что вернулся из Москвы в 1675 году. Сряду по приезде в Коломну он соборне молебствовал и по литургии пригласил к своему столу архимандрита, игумена, соборных и приходских священников и прочих чинов людей. В начале обеда он сталь говорить речь; все за столом встали, а ключарь почему-то не дождал окончания речи и сел; заметив это, архиепископ велел подвесть его к себе и стал ему выговаривать. Сконфуженный ключарь растерялся и не мог промолвить ни слова. Тогда архиепископ при всех с гневом снял с него скуфью и послал его из-за стола в хлебню на цепь; неизвестно, что он сделал бы с ключарем дальше, если бы все бывшие за столом у архиепископа не выпросили ему прощения.

Теперь посмотрим, как архиепископ Иосиф относился к церковно-богослужебному уставу и служившему с ним духовенству. Так как в древней Руси до издания печатного церковного Устава и печатного архиерейского Чиновника, не было везде полного однообразия в церковном богослужении и в каждой епархии при кафедральном соборе держались местных старинных обычаев и местного рукописного устава, то архиепископ Иосиф, служивший в другой епархии архимандритом, по прибытии в Коломну не мог вдруг ознакомиться с местными порядками богослужения; многое в них по своим личным воззрениям находил неправильным; стараясь о введении своих новых, по-видимому лучших порядков, он естественно сталкивался с служащим духовенством, особенно с соборными ключарями, на обязанности которых лежал ближайший надзор за порядками в соборном богослужении. Отсюда, при строптивом характере, архиепископа и выходили его часто несправедливые замечания и тяжелые наказания окружавшему его и служившему с ним духовенству. Вот относящиеся к этому факты, записанные в коломенских сказках. Ключарь Максимов показывал: «Вскоре по приезде Иосифа на епархию служил при нем в соборе малую вечерню поп Алексей в облачении; заметив это, владыка призвал его к своему месту и говорил: «зачем ты поп не кадишь?» Тот ему ответил: «мне-де ключарь кадить не приказывал». И владыка учал меня бранить: «для чего де ты, болван, кадить ему не приказывал?» Я отвечал: «у нас де, государь, каженья на малых вечернях не бывает; а от тебя приказу о том я не слыхал: а в Уставе де то не напечатано». И за то он послал меня в Спасов монастырь в хлебню на цепь и велел муку сеять: и я сидел здесь 4 дня: а попа Алексея послал под начал в Бобренев монастырь. На праздник Воздвиженья я держал его под руку на амвоне в то время, как он крест воздвигал, и он учал меня бранить: «ты де, страдник, не умеешь меня держати» и за то ударил меня в лице рукою на отмашь. И того же года в неделю перед Рождеством Христовым служил он, архиепископ, в соборе литургию, и я с ним служил: и того дня пошел я на вечерне в кадильный алтарь к уставу и приказывал канонархисту, как стихиры сказывать; и владыка прислал по меня дьякона Ивана и учал меня бранить: «для чего де ты, страдник, на крылосе не стоишь, али де ты под протодьяконом не хош стояти?» и я ему стал говорить: «я де приказывал канонархисту стихиры сказывать: а на Москве-де чередные ключари мало на крылосе стоят». И он молвил: «ты-де меня, страдник, тем браниш, Москвою указывает». И послал меня от вечерни на цепь: а на повечернице, как начали петь трипеснец, владыка пошел вон из церкви и меня в цепи велел привесть в сени перед крестовую и, скинув мантию, вышел из кельи и сел на лавке, и, взяв плети и завязав узлы на концах своими руками, велел меня бить без милости, а сам говорит: «бейте-де на смерть», и сыну боярскому велел стоять с дубиною тут же на сенях: тут же стояли протодьякон Иаков и дьякон Иван: конюхи, бив меня, отдыхали трижды и рубаху на мне изодрали и после сволокли меня с цепью замертво в хлебню: и лежал я здесь до праздника при смертном часу. А на праздники Рождества Христова по челобитью жены моей и детишек после литургии велел меня освободить из цепи и до Богоявления он меня не благословлял и из церкви велел вон выходить; к празднику же Богоявленья велел мне иордань строить, и я построил: только в навечерие праздника пожаловал меня, благословил с собою служить. 15 марта того же года поставил меня в протопопы, а ключарную службу я же справлял при нем слишком два года: и о чем стану докладывать ему по уставу, он меня всячески бранил, называл страдником, болваном, истуканным, а что без доклада стану приказывать по уставу канорхистам и подьячим, и понамарям о благовесте и звоне, за то он меня многажды смирял и в цепь посылал». С другого соборного ключаря, Григория, архиепископ велел снять ризы во время всенощного бдения и послал бить его шелепами за то, что тот ошибся в возгласе. Другие два священника были наказаны за то, что при отпусте великой вечерни во время чтения известной молитвы: «Владыко многомилостиве» позволяли народу кланяться на землю: напрасно они оправдывались распоряжением о том прежнего архиепископа Мисаила; Иосиф их не слушал, одного из них посадил на двушейную цепь и велел водить в этой цепи в собор на поклоны, которые он клал с начала службы до чтения евангелия. Другого соборного попа Антипа архиепископ бил собственноручно в церкви своим посохом, посадил в тюрьму, где морил его голодом, а потом из тюрьмы выводил его на мороз к колодцу, велел привязывать его к колодезному вороту и обливать водою со снегом. Третий соборный поп Гордей показал, что однажды во время всенощной, когда он с архиерейского разрешения отпускал литию и читал по печатному Служебнику молитву: «Владыко многомилостиве...» архиепископ тут же подозвал его к своему месту, взял у него Служебник и тою книгою начал его бить; Гордей оправдывался тем, что он читал молитву правильно, как она изложена в печати; но архиепископ ему заметил: «так де, да не так говоришь; то де печатали не смысля; глядите-де на меня, я-де вам образ: как де я говорю, так- де и вы говорите».

Что касается даней, наложенных архиепископом Иосифом на духовенство, то и следствие в Коломне приводило к тем же неблагоприятным отзывам об архиепископе, какие даны были в Туле. Казначей коломенского архиерейского дома, старец Тихон, в своем официальном донесении патриарху на этот счет сообщает нам самые верные данные. Он доносил, что архиепископ Иосиф сряду по назначении на епархию увеличил против прежнего доходы с духовенства и, бывши в Москве на служении, требовал надбавки этих доходов для пополнения московских расходов. В нынешнем октябре 26 числа от архиепископа прислана ему память, собрать с Коломны, с уезда и со всей епархии по окладу с даней по прежнему указу 1673 г., а теперь за московский расход собрать с окладного рубля по 8 алтын и 2 деньги. О том послана повестка по всей епархии: но попы даней не платят и о тех прибавочных деньгах ропщут: от того и домовая казна ныне сбором замешкалась и домовым людям жалованья платить нечем. В ответ на это донесение патриарх Иоаким предписывал казначею Тихону – данные деньги сбирать по прежнему, а новоприбавочных полуполтин, установленных Иосифом, не сбирать. В показании пред следователем, в Коломне казначей Тихон дал и подробную роспись доходов, собиравшихся в коломенской епархии. Так по указу архиерейскому за московский подъем назначено было собрать с епархии в пользу приказных людей архиепископа 258 рублей 16 алтын и 2 деньги, но получено было всего 64 рубля 20 алтын и 4 деньги с полушкою; из этого числа назначалось приказному дьяку Алексею Симонову 28 рублей и 18 алтын; казначею Тихону с дьяком половина. С окладных венечных и новоявленных пошлин велено сбирать по 3 алтына 2 деньги, кроме пошлин с полуторобрачных, двоебрачных, с полутроебрачных и троебрачных; с полуторобрачных велено брать в полтора раза, с двоебрачных вдвое и т. д. Всех этих пошлин в Коломенском уезде в 1675 году получено было 69 рублей 1 алтын и 4 деньги. Во время поездки архиепископа по епархии брали с духовенства и натурою – овсом и сеном для лошадей, печеным хлебом и дровами. Кроме того, по показанию одного священника, архиепископ взял с него за ставленные грамоты 28 алтын и подписных пошлин 25 алтын; а в храмовые праздники в деревнях получал от приходских церквей многие почетные дары. С детей и племянников духовенства, живших с родными в одних домах и не владевших особыми церковными долями, установлено было требовать насильно новоявленные памяти, по 8 алтын и 2 деньги за каждую память. Такие же повинности архиепископ наложил и на боярских детей своих приказных; у приказных своего предместника силою отнял дворы и земли и одни из них причислил к архиерейскому дому, а другие роздал своим приказным дьякам Симонову и Кашкину. Дворовые же люди и наемные рабочие жаловались, что архиепископ у них жалованье прежнее значительно убавил; прежде иконописцы получали за свою работу оклад по 4 рубля деньгами и по 12 четвертей хлеба: теперь это жалованье им не платят: а другим деловым и служилым людям не плачено жалованье за 3 года. Не забывал владыка брать в свою казну и церковные вещи. Соборный протопоп Павел Максимов дал об этом подробное показание: «Да в прошлом 1673 году пересматривал владыка с приказным своим, Алексеем Симоновым, по переписным книгам у чудотворныя иконы Богородицыны Донския привесные приклады, панагии, кресты и цепи серебряныя, и низаныя жемчюгом, и всякий приклад: и в то число излишние приклады велел при себе от образа отнять и положить в казну; из тех прикладов взял себе каменну икону невелику – на белом аспиде вырезаны посторонь Спасов образ и образ Богородицы Одигитрии в белом сканном серебре; да взял цепь витую серебряную, да полтора золотых, и тем золотом ту икону с цепью позолачивал, и носил ее вместо панагии. После того он велел серебряннику взять у меня из казны из прикладных крестов 24 креста льялых, да ломанных гривенок серебряных, весом всего с крестами пол фунта; и из того серебра сделаны два блюдца (вокруг резной из кости панагии обложено серебром), на чем бы просвиру пречистыя носити. Еще он отнял сам от местнаго образа Богородицы у южных врат 16 золотых вервей (цепочек) на 46 золотников весом, да крестов серебряных привесных на 2 фунта; из этого серебра сделал себе посох, да стул обложил, и тем золотом золотил. После того он взял себе в келью из тех же прикладов низаное женское ожерелье, да обшивок и подзатыльники; из жемчюгу велел вынизать себе поручи, да звездки на ризы, да оплечье: а жемчюгу было взято 17 золотников».

Свободно относившийся к чужой и церковной собственности, архиепископ был однако же строг и внимателен к своему домашнему обиходу; доказательством чего в коломенском розыске служит дело о ризничем его старце Макарие. Из допроса свидетелей в Коломне оказывается, что дело это возникло по весьма пустому поводу. У архиепископа устроен был обед для своих приближенных; за обедом присутствовал и ризничий: пили вино, пиво и мед, пил и Макарий. По окончании стола ризничий прибирал оставшиеся за столом чарки и склянки и отправился к себе в келью соснуть после обеда. В это время архиепископ схватился одной недопитой склянки; начали ее разыскивать и при обыске нашли ее вместе с чаркой у сонного ризничего в келье на столе около изголовья. Архиепископ очень разгневался, склянкой ударил своего ризничего старца; привязал склянку с вином ему за спину, а чарку за шею; вывел его в таком виде в одной холодной рясе, на улицу против своего владычнего двора и держал перед воротами часа с три вплоть до вечера, а потом посадил его в клеть в заключенье; «а в склянице-то, замечает казначей старец Тихон, и питья было всего полстакана; а какое вино – спирт или вино, неизвестно; и ту скляницу архиепископ ризничему в кражу поставил».

Глава VI

Сводим теперь другие данные, рисующие отношения архиепископа Иосифа к духовенству и ко всем его домовым лицам; эти данные послужат ответом на другой пункт в инструкции патриарха Иоакима для следователя в Коломне: «какое кому от архиепископа наказанье или смиренье было, по винам или безвинно, кого сам архиепископ своими руками бивал и за что». Из собранных в Коломне сказок видно, что редко кто из духовных и домовых людей избегал от архиепископского наказанья. Из низших духовных лиц только один городской священник показал, что ему не было от архиепископа никакого смиренья, но при этом прибавил: «только гнев словесный на него бывал». Все священники кафедрального собора, самые близкие к архиепископу, во главе со своим кафедральным протопопом, были не один раз и жестоко наказаны своим архиепископом; самое доверенное лицо в низшем приходском духовенстве, поповский староста, не избежал от тех же наказаний и побоев; о других городских и уездных попах и говорить нечего. Известны и мотивы этих наказаний. Главным мотивом служило недовольство архиепископа на то, что низшее духовенство во всей своей массе протестовало против новых наложенных на него поборов и пошлин; вторым мотивом служило недовольство архиепископа порядками церковного богослужения, которое хотя отправлялось по изданным печатным книгам, но не нравилось Иосифу, видевшему в этом раскол и соблазн для церкви. Третьим мотивом строптивости архиепископа служило его самомнение, нежелание, чтобы кто-либо ему возражал против его замечаний и в чем либо ему противоречил; считая себя владыкою в своей епархии над «подданными» ему духовными лицами, которых у него «никто не отъимет», он хотел, чтобы все делали только с его благословения и во всем ему были покорны как в своей служебной, так и домашней жизни. Так, с одного городского христорождественского попа Ивана он снял скуфью, и долго держал его в своей тюрьме за то, что тот около своей церкви без его благословения насадил яблоней и овощей и завел всякое строение: землю архиепископ тогда от церкви отнял, отдал прихожанину и позволил ему пользоваться готовыми плодами и овощами. Другой поп городской покровской церкви Федор показал, что архиепископ взял к себе в певчие насильно его сына и также насильно хотел женить его на девке, племяннице игумена Нила: когда отец стал просить за своего сына, то архиепископ вызвал попа для наказаний и долго мучил, пока он не согласился взять ту девку за своего сына. Много вредили духовенству и наговоры приближенных к архиепископу лиц, духовника его архимандрита Вассиана, игумена Нила, приказных дьяков Симонова и Кашкина, даже соборного протодьякона, которого архиепископ слушал больше, чем кафедрального протопопа. Приказные дьяки, пользуясь вниманием к себе архиепископа, свободно распоряжались в епархии: донос о притеснениях их духовенству, взяточничестве и побоях вполне подтвердился на следствии. Казначей старец Тихон прямо доносил на них патриарху, что они в архиерейском приказе подделывали документы, писали их задними числами и годами, и что сам архиепископ, когда узнал о недовольстве в епархии на его любимцев, велел насильно прикладывать разным лицам свои руки к пустому листу, чтобы потом представить этот лист как оправдательную челобитную за Симонова. О своеволии этого приказного дьяка имеются в показаниях такие данные. Тот же покровский поп Федор, который защищал своего сына пред архиепископом, так показывал и о нашествии дьяка Симонова на свой дом. «На святой неделе 1674 г. во вторник дьяк Симонов приехал к нему во Двор, когда его не было дома, поставил коней, велел, околотить двери у дома и в комнате долгое время сидел; а дома была дочь моя совершеннолетняя, да две девочки, дочери просвирни; девочки испугались и заперлись в другую избу; что хотел с ним сделать Алексеи Симонов, не знаю. Я приехал домой к вечерне, узнал о случившемся и передал о всем поповскому старосте и другим священникам. В четверг на той же неделе, когда я был в приходе, Алексей снова приехал ко мне; тогда быль дома только сын мой, Тимошка: как я пришел домой, Алексей сидит у меня в комнате и просит у меня двойного вина; и как вина у меня тогда не случилось, то Алексей стал меня бранить и грозить: «дай де срок до утра, я тебя выучу». Утром он взял меня в приказ с большим ругательством и выговором: «за что я его безчестил»; я сказал, что его не бесчестил, в домишко к себе не звал и вина у меня не случилось. И Алексей велел всадить меня в тюрьму и по наговору своему и архимандрита Вассиана, после святой недели после вечерни велел меня вывести в такое место, где бы не видали люди, где у него отходные места; раздев и растянув меня велел держать за руки и за ноги и бить плетьми до смерти и бив посадить в ту же тюрьму; проведав о том, прихожане мои и дети духовные утром пришли к архиепископу просить за меня; но архиепископ им в том отказал, приставил крепких сторожей и не велел никого пропускать ко мне». О заносчивости и самоуправстве другого дьяка Гаврилы Кашкина имеется особое интересное показание, данное соборным ключарем попом Григорием и тоже характеризующее отношения приказного и владыки к семейной жизни духовенства: «3 числа октября 1675 года–пишет ключарь–у меня была свадбенка, женил сынишка; и я бил челом преосвященному, и он меня пожаловал – дал слово пустить кого угодно за моим челобитьем ехать (в качестве поезжан с новобрачными); и в то время, как по обычаю настоит священнику ехати с новобрачными, а прочим поезжанам во своем чину, Гаврила Кашкин, назначенный ехать в поезде, поупрямился, не хотя ехать с тем, кто ему подобен, хотел ехать с новобрачными, а чтобы священнику ехать наособи, и за то прогневался, задержал свадьбу на весь день, в сумерки не поехал сам, и другим заказал ехать всем, кто ему подручен, и архиепископа еще привел на гнев. И архиепископ, разъярясь, в то время, как я отпустил поезжан, отправил меня в подсевную тюрьму, и на другой день муча меня поклонами в церкви с начала полунощницы до окончания первго часа, вывел меня из церкви и опять велел кинуть в тюрьму, и кроме того велел Кашкину и другим, которые должны были ехать с ним, подать челобитную, чтобы править с меня за безчестье; такая была скорбь мне в тюрьме во время свадбенки моего сынишки, был я при смерти и исповедался».

Опишем коротко п те наказания, которым Иосиф подвергал своих подчиненных. Самым легким из них были заключение на цепь в монастырские хлебни или в подсенную тюрьму при архиерейском доме, заключение на черную работу с приказанием месить тесто, или молоть сырую рожь на мельнице, на реке около Коломны; наказываемые таким образом сами признавались, что это наказание было для них милостью и пожалованием со стороны архиепископа. Более тяжелым наказанием служили земные поклоны в церкви при народе, к которыми нередко любил прибегать архиепископ и которыми наказывал он как духовных лиц, так и домовых – рабочих, боярских и приказных людей; поклоны числом от 500 до 1000 и больше, от начала всенощной службы до чтения евангелия или окончания первого часа, назначаемые в расчете подействовать на нравственное чувство виновного, только притупляли это чувство и под конец совсем утомляли телесные силы исполнявшего это наказание. Известны нам и случаи побоев архиепископа в церкви, побои его рукою наотмашь в лицо, побои книгою Служебником и посохом; последние были не редки; побои эти, наносимые архиепископом, во время службы конечно были неуместны, не достойны и сана наносившего их и лиц, которые принимали их; они прямо противны церковным канонам; значение их – правда – можно ослаблять минутною вспышкою и личною раздражительностью Иосифа; и как они не были унизительны для духовенства и оскорбительны для религиозного чувства лиц, молящихся в церкви, но они были ничтожны пред наказаниями плетьми, шелепами и батогами, к которым чаще всего прибегал архиепископ. Мало того, что Иосиф любил присутствовать при этих телесных наказаниях, смотрел на них в окошко или со стула своих сеней, он сам еще руководил ими, сам часто завязывал узлы у плетей, отдавал их конюхам с приказанием, где по какому месту как ими бить: недовольный тем, что его приказания не так выполнялись, он иногда вырывал плети у конюхов, и сам бил ими даже конюхов: на вопли о помиловании отвечал резкими и грубыми насмешками, избитого начинал «топтать топками» и придумывал для него новое наказание – мучительное окачивание у колодца холодною водою со снегом. Так он любил наказывать одинаково и дворовых своих и духовных, часто по ничтожным поводам. Чтобы не быть бездоказательными, из многих случаев приводим немногие и первые попавшиеся в записях свидетелей. Отставной хлебник показывал: «как в 1675 г. архиепископ был отпущен с Москвы на Коломну и ехал водою на судне, торопился к Семенову дню, то мы были в гребцах, гребли днем и ночью, и вечером промеж себя разговаривали, чтобы не дремалось; архиепископ им тогда молвил: «мешаете мне спать» и пригрозил нам утром. Как взошло утром солнышко и был противный ветер, то мы шли бичевою и, вы- шед на берег, криком товарищам разбудили владыку. Архиепископ сердитый вышел из чулана, сел на палубе на стуле и велел нас пятерых бить тут же плетьми, сам концы у плетей завязывал». Часовщик бит плетьми за то, что часы помешались и перестали ходить верно. Портной в кельи архиепископа однажды обивал сукном ставни в окошке: обивка не полюбилась Иосифу и за это архиепископ сам бил его не однажды и топтал топками: избитого исповедали, но по приказу архиерея не причастили. Один повар по шутке и жалобе своего собрата бит архиепископом собственноручно, таскан за волосы, брошен им на пол, топтан ногами и бит кулаками. Другой повар наказан плетьми за то, что не мог изготовить архиепископу такого вкусного блюда из белорыбицы, какое он приготовил ему прежде из судака, за обедом у спасского архимандрита Вассиана. Борисоглебский поп Лука показал, что «однажды архиепископ велел бить его плетьми: во время боя я сильно кричал, стал просить милости у него, а потом у Бога: слыша это, архиепископ сам своими руками начал задирать мою рубаху на голову, велел бить меня нагого, и сам указывал место, которое оставалось небитым». Соборный поп Мефодий, не могший дать приличного подарка архиепископу за перевод его из Тулы, не только бит посохом в церкви и ставлен на поклоны, но на святой неделе был привязан у колодца к вороту и ему обливали руки и ноги водою со снегом. Другой соборный поп Алексей Степанов был выставлен босым на мороз и бит смертным боем, потом отрешен от места и принужден голодать с женою и детьми. Чаще и больше всего доставалось кафедральному протопопу, Павлу Максимову: «В 1674 году – писал он – перед Троицыным днем соборный протодьякон наклеветал на меня Иосифу: «протопоп-де хвалится многим раденьем и строеньем в церкви соборной». По этому наговору архиепископ велел дьякону взять меня из церкви после утрени, привязать у колодца к вороту, налить кадь воды, накласть туда снегу и ту воду, со снегом лить мне на голову; и лив многое время, на вороту велел меня оборачивать и помешкав малое время опять воду на меня лить. От того знобу я едва домой добрел. А посадили меня на ворот в одной рубахе, и руки и ноги привязали к вороту. А он, архиепископ, в окно глядел и заказывал дьякону: на протопопа против попов вдвое лей, он-де больши доходу берет».

Глава VII

Получив такие сказки, данные на следствии в Коломне, и еще другие жалобы на архиепископа Иосифа, не прекращавшиеся с самого начала следствия над ним до 29 февраля 1676 года, патриарх Иоаким решил приступить к окончательному соборному обсуждению дела Иосифа и составлению соборного о нем определения. По важности дела согласно с церковными установлениями, точно наблюдавшимися в этом отношении в русской церкви, суд над Иосифом не мог совершиться на соборе из немногих архиереев, живших тогда в Москве на череде служения: для этого суда требовался голос всех епископов русской церкви и была нужда в вызове всех их на собор чрезвычайный. С этою целию патриарх разослал грамоты к русским архиереям, бывшим на епархиях, с известием о поносных словах архиепископа Иосифа о государе, патриархе и архиереях и о жестоких его поборах и наказаниях разным лицам в своей епархии, от чего некоторые лица и умерли; вместе с тем патриарх просил русских владык обсудить такие проступки коломенского архиепископа, составить о них свое мнение, обоснованное на церковных правилах, представить эти мнения в Москву и самим прибыть на собор для разбора дела Иосифа. Владыки тотчас же спешили ответить патриарху о получении от него грамоты; некоторые из них прислали свое мнение о виновности и степени наказания архиепископа Иосифа и изъявляли полную готовность следовать имеющему составиться соборному о нем определению: «что великий государь укажет и ты, святейший патриарх, установишь, и я соборному определению последствую». В ответ на повольные грамоты патриарх в свою очередь разослал к архиереям новые приглашения прибыть на собор15. Но встретилось неожиданное препятствие к немедленному открытию этого собора. В 4 часу ночи с 29 на 30 число января 1676 г. с субботы на воскресенье царь Алексей Михайлович скончался16. Смерть «тишайшаго» государя, в своей духовной грамоте просившего от собора русских владык полного прощения в своих грехах и озлоблениях, когда либо и кому либо им нанесенных, сильно скорбевшего об осуждении при нем друга его патриарха Никона, давала делу коломенского архиепископа другой оборот и сильно влияла на характер соборного о нем определения. Из уважения к памяти почившего государя не приступали к суду над Иосифом до окончания сорочин, хотя некоторые архиереи прибыли уже в Москву ранее их окончания. В этот промежуток времени патриарх Иоаким делал приготовления к открытию собора и поручил рязанскому митрополиту Иосифу составить для собора предварительное письменное изложение, чему коломенский архиепископ «повинен за неистовыя к лицу государеву и патриаршу слова и за безчинное ругательное многим, а иным смертельное наказание». Рязанский митрополит составил такое изложение из выписок церковных и отеческих правил, «извергать таковыя повелевающих» и отослал его патриарху17.

Не оставался без дела и Иосиф коломенский. Узнав о характере готовившегося против него соборного приговора и сознавая невозможность оправдываться от предстоявших ему обвинений и многочисленных свидетельских показаний, Иосиф спешил по крайней мере ослабить силу этих обвинений и строгость соборного приговора своим полным раскаянием пред патриархом и просьбою о смягчении наказания в виду памяти только что скончавшегося государя. С этою целию им подана была патриарху следующая замечательная челобитная. «Великому господину святейшему Иоакиму патриарху московскому и всея Русии бьет челом богомолец твой, коломенский архиепископ Иосиф. Будучи я, богомолец твой, на Коломне, прогневах великаго государя и тебя, великаго господина отца нашего: согреших пред Богом душею и телом, словом и делом и побойми церковных причетников и всяких чинов человеков жестоким смирением; и впредь тако не творити ми. Аще пред Богом и тобою сыновства испадох, наемника не лиши, яко отец небесный и сынолюбивый; но, о всех каяся, прости мя владыко, святейший отец наш государь, и благослови; и помолися о мне грешнем положити начало новое и творити тако для поминовения души великаго государя нашего царя и великаго князя Алексея Михаиловича всея великия и малыя и белыя Росии самодержца. Великий господин наш святейший Иоаким патриарх московский и всея Русии, смилуйся–пожалуй».

Глава VIII

14 числа марта во вторник пятой недели великого поста открыты были соборные заседания в крестовой патриаршей палате. На соборе под председательством патриарха присутствовали пять митрополитов – новгородский Корнилий, ростовский Иона, сарский Варсонофий, рязанский Иосиф и нижегородский Филарет, два архиепископа – вологодский Симон и суздальский Стефан, один епископ Иоаким сербословенский, и два архимандрита – Новоспасский Макарий и симоновский Пахомий18. На собор приведен был и Иосиф, допрашиван без записи против розыска во всех статьях: при допросе во всем винился и снова просил себе милости у патриарха и собора. Затем читано было составленное о нем соборное определение19. Оно начинается красноречивым описанием высоких обязанностей святительского служения и, переходя затем к делу архиепископа Иосифа, в кратких, но ярких чертах излагает его вины. Первою виною его выставляются «злая хула и поносныя словеса, явленно изнесенныя им пред многими слышащими на блаженныя нескончаемыя жизни сном успшаго благочестиваго государя царя Алексея Михаиловича». Вторая вина его в том, что «сей злый архиерей, напыщен гордостию своего тщетнаго мудрования и высокоумия, отца своего и наставника, верховнейшаго архипастыря патриарха своими злохульными и поносными словесы не обинуяся пред многими обруга и обезчести. Такожде и всех архиереев российскаго государства возвышением своея безумныя гордости и кичения, непристойными и поносительными словесы уничижи и излослови». Далее указывается на то, что «он, не яко пастырь овцам, по зверским весма образом, уловляше овцы в снедь своего зверообразнаго глощения, сиречь безмернаго мздоимания и неправды, и вместо духовнаго врачевания елеем милости и покаяния, поощрялся во всякой злобе своего непреклоннаго жестосердия и свирепства, многими различными муками и томленми освященныя причетники и людины за малыя вины безмилостивно мучити повелеваще: овем схинизмами раны налагая, овем ноги ломая, овем в недра снег полагая, чрез многое время на мразе держати повелевая; на иныя студеную воду с ледом возливая, и прочая новомысленная мучения людом содевая, без милости тиранствоваше. И от того его мучения и тиранства неции безвременною смертью умроша... Таже во время приношения святыя н непорочныя жертвы Христовы причетников своих, пачеже клириков своими руками бия до крове во святом храме и во олтаре пред святым престолом во время совершения таинства св. евхаристии, и тем св. храм и олтарь оскверни». Убедившись в таких его винах справедливыми показаниями многих свидетелей, данными на месте во время розыска и при очной ставке архиепископа на суде со свидетелями, отцы собора, заручившись и согласием отсутствующих за дальностию расстояния епископов казанского, псковского и вятского, считают архиепископа Иосифа за тяжкие вины его достойным извержения из архиерейского сана. Но из уважения к памяти почившего государя, чтобы и Иосиф помолился о нем, также во внимание к поданному им письменному сознанию своей виновности, не желая к немощам его прилагать новые язвы, собор находит возможным оказать ему снисхождение, не отнимает от него вполне архиерейского сана, по лишает его епархии, запрещает ему архиерейское священнослужение и определяет сослать его на покаяние в Новгород в Лисий монастырь под надзор местного митрополита, но с правом управления этим монастырем в качестве его настоятеля. По прочтении этого соборного приговора, патриарх указал симоновскому архимандриту отвесть Иосифа с собора на Симоновское в Кремле подворье, а на имя новгородского митрополита заготовить особую грамоту о ссылке под начал к нему бывшего коломенского архиепископа.

На другой день, 15 марта, эта грамота была составлена и на основании соборного приговора в таких чертах определяла положение ссыльного архиепископа. Монастырь на Лисьей горе дается ему в управление для прокормления. В монастыре Иосиф может надевать и носить архиерейскую мантию, панагию и посох, устроенный по образцу настоятельского посоха Троицко-Сергиева монастыря, во время церковной службы становиться на игуменском месте, в известное время говорить возглас: «мир всем» и благословлять всех к нему приходящих, но никаких других церковных и архиерейских служб не совершать; причащаться может в алтаре в обычное время при окончании божественной литургии прежде служащего священника, надев на себя кроме мантии и панагии епитрахиль, омофор и нарукавники; при причащении сам должен принимать своими руками особо часть пречистого тела и особо святыя крови. В монастыре ему жить безысходно, смирно, кротко; братию, служек и крестьян не стеснять налогами и обидами, сохранять вполне чин монастырский, наблюдавшийся при прежних игуменах и строителях; в трудных случаях обращаться за советом к местному владыке. Последний должен строго следить за его поведением, и если заметит со стороны его нарушения предписанных правил, то должен унимать его, приводить к благому смирению, чтоб он и о прежних своих грехах каялся перед Богом и до смерти своей плакал; в случае же непослушания Иосифа, доносить о нем патриарху. Особым царским указом на имя окольничего, князя Константина Осиповича Щербатова предписывалось ему с двумя дьяками проводить Иосифа до Новгорода и приготовить подводы к отправке его самого и келейной его рухляди. 16 числа возвращена была Иосифу по описи его рухлядь, кроме той, которая считалась казенною и сделана на домовые архиерейские деньги. И того же числа Иосиф уехал в место своей ссылки20.

Глава IX

Обращаясь к исторической оценке судебного следствия и приговора по делу коломенского архиепископа Иосифа, постараемся разъяснить те исторические условия жизни, среди которых могла развиться и так неприглядно проявить себя деятельность Иосифа. Этим, может быть, значительно ослабится то тяжелое впечатление, которое оставляют по себе проступки Иосифа, так резко описанные в актах судебного следствия и соборного приговора по его делу. Нас поражает это дело теперь, по невозможности повторения его в настоящее время, потому что мы живем при других порядках и условиях жизни. Но русская жизнь XVII века была другою: факты, отмеченные в управлении Иосифа, были не единичны и во многом объясняются самым строем тогдашней жизни.

XVII век в русской истории был переходным веком от старинного уклада жизни к новым государственным реформам Петровского времени. По отношению к церковным делам он был временем значительного ограничения многочисленных привилегий церковных лиц и учреждений, попыток к уничтожению той исключительности, в какой находилось духовенство в древнерусском государстве, стремления светской власти возложить на духовенство государственное тягло, сравнять быт его с бытом других классов общества и установить над ним государственный контроль. Такое направление в деятельности светского правительства не могло нравиться представителям духовенства и не вызвать у него протеста против новых узаконений. Протест этот раздавался издавна; в более развитой и резкой форме он высказан патриархом Никоном в его возражениях против известных правил соборного уложения царя Алексея Михайловича; он разделялся хотя и в более скрытной форме и остальным духовенством. Протест этот был свеж, потому что Никон во время суда над Иосифом коломенским был жив и находился в заключении в Ферапонтовом монастыре. Иосиф коломенский в своих отзывах о государе был выразителем тех же взглядов Никона и также восставал против наложения государственных повинностей на архиерейские земли и вотчины, также указывал на вмешательство государя в дела церковные, на принижение от того власти патриаршей и вообще церковной, и также видел в этом происки бояр, окружавших государя.

Недовольство некоторыми распоряжениями высшей светской власти переносилось и на русского патриарха, потому что высшая церковная власть в России, по мере установления нового государственного строя, сама должна была заняться исправлением собственно церковной жизни, порядков в церковном управлении и по примеру светского правительства усиливать свой надзор за духовенством. Уже в конце XIV века власть митрополита настолько усилилась в России, что тогда же издан был устав, по которому избрание епископов и назначение их на епархии стало зависеть не от местного общества, а от митрополита и бывшего при нем собора. По учреждении патриаршества в России с открытием новых епархий жизнь епархиальных епископов стала еще в большую зависимость от патриарха; их чаще и в большем количестве стали вызывать в Москву на череду служения и для присутствия на соборах, на которых они должны были лично выслушивать замечания о порядках их управления; на этих соборах узаконялись частые перемены в границах епархий, в порядке епископских степеней и епископских титулов, в средствах содержания епископов, в порядках самого архиерейского священнослужения: с начала двадцатых годов XVII в. стали вводиться архиерейские приказы, которые должны были изменить прежний единоличный характер управления епархиями и ввести в это управление точную письменную отчетность; даже в патриарших приказах некоторые должности поручались светским чиновникам, назначаемым прямо от государя. Власть епископа в епархии настолько уже ограничивалась, что без разрешения патриарха он не мог объезжать своей епархии21. Такие новые распоряжения по управлению епархиальному, имевшие место при энергических патриархах, Филарете Никитиче, Никоне, и вновь заявленные при патриархе Иоакиме, не могли легко и скоро прививаться к жизни, потому что они значительно связывали прежнюю свободу в единоличном епархиальном управлении. Известен сильный протест против патриарха Никона, против отношений его к епископам, который был заявлен последними и в целом виде перешел в жалобы и сочинения наших первых расколоучителей. Подобный же протест против распоряжений и деятельности патриарха Иоакима заявлен и Иосифом, архиепископом коломенским, лично присутствовавшим на соборе, когда издавались первые распоряжения патриарха Иоакима сряду по возведении его на патриаршество; на этом соборе между прочим переделаны были и границы коломенской епархии и некоторые уезды этой епархии приписаны в обмен к епархии рязанской под управление митрополита, пользовавшегося личным вниманием патриарха. Иосиф коломенский в смешном виде изображает председательство патриарха Иоакима на соборах, обвиняет его в невежестве, в трусости и унижении перед царем, в непостоянстве, высказывает, что частыми вызовами в Москву на соборы патриарх только стесняет архиереев, унижает их и перед светскою властью; Иосиф непочтительно отзывается о самих архиереях, также обвиняет их в трусости, непостоянстве, неуменьи отстаивать свои дела на соборах; по словам его, «только и дал Бог разума ему, Иосифу, и еще нижегородскому митрополиту»22. Замечательно, что отзыв коломенского архиепископа о личных качествах и управлении патриарха Иоакима также перешел в сочинения наших первых расколоучителей и разделялся не только ими, но и другими духовными лицами, вовсе не принадлежавшими к расколу и известными в истории нашего духовного просвещения23. Все эти исторические показания значительно объясняют почву, откуда выходили непочтительные отзывы Иосифа коломенского о царе и патриархе; эти отзывы были не единичны, и в них Иосиф является защитником старых порядков в епархиальной жизни, защитником прежних имущественных прав архиереев и свободы управления их епархиями.

Что касается отношений Иосифа к своей епархии, поборов его с духовенства и тяжелых наказаний последнему, то и в этом он следовал общей тогда системе управления на Руси, которой одинаково держалась власть духовная и светская. Привнесение в церковное управление совершенно чуждых церкви мирских начал было издавна одним из главных недостатков в древнерусской церковной жизни. Архиерей древней Руси издавна находился в двойственных отношениях к своей пастве; с одной стороны он являлся добрым архипастырем, дававшим ей свое благословение и освящение; с другой стороны он был грозным владыкою, смотревшим на подвластное духовенство, как на своих «подданных», «тяглых людей», с которых получал значительную долю своих доходов, собирал разнообразные пошлины. Что эти финансовые интересы значительно занимали внимание духовной власти даже в прямой ущерб делам религиозным, видно между прочим и из того настойчивого противодействия открытию новых епархий, какое заявлено было в истории XVII в. На соборе 1589 года при учреждении патриаршества в России назначено было открыть 8 новых епархий; на соборе 1667 г. в присутствии восточных патриархов положено открыть 17 новых епархий в виду усилившихся беспорядков в русской церковной жизни и появления раскола; на соборе 1682 года предложено открыть 34 епархии. Но на деле во весь XVII в. открыто только 11 епархий. На соборном заседании 8 февраля 1682 г. архиереи представили особую коллективную челобитную, в которой открыто протестовали против умножения епархий и препятствием к этому выставляли нежелание раздроблять свои епархии из-за уменьшения средств к своему содержанию: «нечем жить архиереям в новых епархиях: епархии малоградны, города в них малолюдны, а из приписных на содержание их монастырей великаго удовольствия архиерейскаго чина нечем исполнити». Между тем пошлины с низшего духовенства в казну архиерейскую к концу XVII в. увеличивались более и более в своем количестве и качестве. Патриарх Иоаким сам сознавал это увеличение; указом 1675 г. установил нормальную табель этих пошлин и сборов в своей области24, а указом 1687 г. объявил ее обязательною и для всех епархий25; но и он сам и его преемник должны были вступать в пререкания с низшим духовенством и посылать военные команды, чтобы сбирать эти пошлины и недоимки строго под угрозою штрафа и жестокого наказания без всякой понаровки. Этим и объясняются тяжелые поборы Иосифа коломенского с подвластного ему духовенства и тяжелое выпытывание этих поборов.

Телесные наказания духовных лиц также были общепринятою дисциплинарною мерою в древней России. Как широко прилагалась эта мера, видим в жизни и страданиях знаменитого деятеля начала XVII века, троицкого архимандрита Дионисия. Подвергшись нареканиям за исключение из Служебника известного слова «и огнем», Дионисий был вызван в Москву «митрополитом сарским и подонским Ионою, управлявшим русскою церковию в период между патриаршества, и подвергнут был жестоким побоям, продолжавшимся целый год: он скован был в железа, брошен в тюрьму, ставлен в дыму на палатях на земные поклоны до 1000 и больше, причем в июньския и июльския жары не давали ему с утра до вечера ни одной чашки воды для утоления жажды; в праздничные и торговые дни выводили его на цепи из тюрьмы на патриарший двор к кельям митрополита, а отсюда в Вознесенский монастырь к кельям матери государя, инокини Марфы, для тех же побоев и насмешек; при этом приводили его иногда пешком, а иногда на худой кляче без седла среди раздраженной народной толпы, которая била его веревками, обсыпала песком, грязью, навозом; «митрополит Иона по святей литургии торжествоваше с собором на светлых трапезах, а Дионисий со ученики своими ликоствоваше пред окны кельи его поклоны творя в кулакех, да в пинках многих, еще же за почесть и батоги биения восприимаху»26. Духовных лиц подвергали побоям безнаказанно даже миряне, вотчинники, бояре, воеводы. Соборное уложение царя Алексея Михайловича хотело оградить честь духовенства наложением штрафов за нанесенное ему бесчестие; штраф за побиение сельского священника был оценен в 5 рублей; и царю тогда же была подана челобитная, в которой указывалось, что такая плата за бесчестие весьма низка и приравнивается к плате за увечие четвертой собаки царской псарни; «от того у небоящихся Бога бояр и боярских детей стало похвальбою: бей попа, что собаку, лиш бы жив был, да кинь 5 рублей. Иноземцы удивляются, а иные плачут, что так обесчещен чин церковный».

Иосифа коломенского осудили на соборе не за то, что он брал пошлины с низшего духовенства и подвергал его побоям, а за то, что он много брал и много бил часто собственноручно, в церкви, от чего некоторые и умирали. Осуждением его хотели остановить так резко заявленные им беспорядки в епархиальном управлении. Но этим осуждением Иосифа исправить эти беспорядки во всех епархиях было невозможно; трудно было установить мерки пошлин с духовенства и телесных наказаний ему. Нужно было исправить зло не паллиативными мерами, но радикально; нужно было уничтожить системы пошлины и побоев духовенству в самом принципе, потому что существование их ставило епископа в неестественное отношение к низшему духовенству и унижало последнее в глазах народа. Ненормальность таких порядков сознавалась на Руси издавна, но они были отменены официально только через сто лет после суда над Иосифом коломенским. Манифестом императрицы Екатерины II от 26 февраля 1764 г. об отобрании церковных недвижимых имений в государственную казну и изданием определенных штатов на содержание высшего духовенства положено было начало окончательному уничтожению разных даней и сборов с низшего духовенства в казну архиерейскую; указом же от 10 апреля 1766 г. положено начало к отмене и телесных наказаний для духовных лиц. Для исправления беспорядков в епархиальном управлении устанавливался надзор высшей власти над епископами; для той же цели стали вводиться архиерейские приказы. Но и введение приказной системы в церковные управления не исправляет зла в епархиях. Во-первых, архиереи не вдруг заводят у себя приказы, потому что видели в этом ослабление прежнего своего единоличного управления; во-вторых, они имели возможность поставить приказных чиновников в зависимость от себя и со стороны средств их материального содержания, и со стороны их деятельности; послабляя своеволию и насилию главных приказных дьяков над духовенством, они делали их послушными орудиями своей власти. Факты насилий двух главных приказных дьяков при Иосифе коломенском, Алексея Симонова и Гавриила Кашкина, были не новостью в то время. Еще раньше известен патриарший дьяк Иван Кокошилов, который, заручившись личным вниманием к себе патриархов Иосифа и Никона за первое время, умел хорошо обставить свою жизнь в Москве, окружил себя родственниками и друзьями, которым роздал лучшие места в патриарших приказах, и без взятки не допускал просителей из низшего духовенства не только до приказа, но и до двора патриаршего27. Факт приближенности протодьякона к архиепископу Иосифу и известной доли влияния его на управление последнего тоже был не единичен; в более широких размерах он повторился на архидиаконе патриарха Адриана, давшем ближайший повод к закрытию самого патриаршества в России; о нем царский прибыльщик Курбатов доносил Петру I: «больному патриарху трудно было смотреть за всем, от чего происходили беспорядки по духовному управлению. Избранием архимандритов и других освященного чина людей заведывал архидиакон, который, как известно, сам собою править не может: где же ему избирать. Думаю повременить избранием патриарха»28. Бывшие на московском соборе 1667 г. восточные патриархи предложили новую замечательную меру к лучшему устройству епархиального управления в России, устанавливавшую другой непосредственный надзор самой высшей церковной власти за деятельностию епископов в епархиях; они предложили вместе с увеличением числа епархий и митрополий в России ввести деление этих епархий на округа, чтобы под ведением митрополита стояло несколько епископов в его округе, которые бы составляли с ним окружные соборы по делам епархий. Такое предложение восточных патриархов тогда же было принято на соборе и внесено в соборные акты29, но осталось невыполненным на деле. Вновь оно возбуждено царем Феодором Алексеевичем на соборе 1682 г., но тогда же было опротестовано архиереями, которые вместе с коллективным своим протестом против умножения епархий представили и свои соображения против введения окружного митрополитанского управления в епархиях; они просили государя оставить епархии «особыми», а не под митрополитами быти им подвластными для того, чтоб в архиерейском чине не было какова церковнаго разгласия, и меж себя распри и высости, и в сем несогласии и нестроении святой церкви преобидения и от народа молвы и укоризны»30. Такой единодушный протест со стороны архиереев имел успех; мысль о делении епархий на округа была оставлена без исполнения; епархии по прежнему остались «особыми»; архиереи продолжали управлять ими на своей воле без непосредственного сильного контроля со стороны высшей церковной власти; и Иосиф коломенский считал возможным вместе с непочтительными отзывами о патриархе и его управлении указывать на личный свой авторитет в делах церковных: «глядите-де на меня, я-де вам образ; как-де я говорю, так-де и вы говорите».

В самом ходе судебного расследования по делу Иосифа мы замечаем удивительный порядок, делающий честь тогдашнему судопроизводству; все расследование происходило стройно, обдуманно; каждый факт, подлежавший судебному разбирательству, обследован всесторонне; допрошены масса свидетелей на месте; от всех их отобраны собственноручные письменные показания; обыск происходил быстро, судебное разбирательство шло правильно и приговор собора составлен на основании церковных законов, в точном, хотя и образном описании и в искусной группировке проступков Иосифа. Нельзя не видеть во всем этом судебном процессе личного руководства со стороны патриарха Иоакима, который еще со времен суда над патриархом Никоном проявил в таких делах особую опытность и был тогда самым доверенным лицом в передаче важных судебных актов от государя на собор и обратно. Главное и непосредственное участие личных интересов патриарха Иоакима в суде над Иосифом коломенским несомненно. Этим судом он хотел восстановить авторитет своей власти, оскорбленный непочтительными отзывами коломенского архиепископа, авторитет тех соборных определений об епископской власти, которые были изданы сряду по возведении Иоакима на патриаршество и которые были подписаны Иосифом, но вскоре же им нарушены. Соборным приговором над Иосифом патриарх Иоаким начинал открытое преследование всех лиц, не желавших признавать его авторитета. В тот самый день, когда объявлено было осуждение коломенскому архиепископу, в том же соборном заседании осужден и царский духовник, протоиерей благовещенского собора Андрей Савиновичь, за то, что, опираясь на близость к государю и царскому семейству, вступил в борьбу с патриархом и не хотел ему повиноваться; Савиновичь был теперь удален от двора, лишен сана, сослан в заточение в Кожеезерский монастырь на тяжелые работы без права входить в церковь, пока не покается. Через два месяца, 16 мая того же 1676 г., патриарх Иоаким издал другой строгий указ на имя чудовского архимандрита Павла с предписанием ехать ему в Ферапонтов монастырь к бывшему патриарху Никону, вопросить его между прочим и о том, почему он за патриарха Иоакима Бога не молит и не хочет признавать его патриархом, и по отобрании от Никона сказки перевесть его из Ферапонтова в Кириллов-Белозерский монастырь под строгое заключение, посторонних лиц кроме приставленных никого к нему не пускать, никаких писем ему не пересылать и чернил и бумаги ему не давать; и 5 июня Никон был уже в новом заключении.

Но при всей строгости судебного расследования по делу коломенского архиепископа Иосифа окончательный соборный приговор над ним отличался большею милостью. Иосиф, в виду раскаяния пред собором и просьбы о снисхождении к нему из уважения к памяти почившего государя, не лишен святительского сана и оставлен был только под запрещением священнослужения: он отправлен в ссылку, но с правом управления монастырем. Здесь пробыл только один год. После чего ему возвращены все права архиерейства: хотя не дали ему прежней епархии, которою управлял другой архиепископ, в виду того, что «на своем престоле ему быть невозможно, потому что он возненавиден того града людьми», как обыкновенно выражался собор в других подобных случаях; Иосифу назначили остаться в Москве и служить в Архангельском соборе при гробах государей; с этих пор он титуловался архиепископом архангельским. На этой службе Иосиф пробыл до своей смерти, последовавшей 29 июля 1681 года; незадолго перед смертию он удалился в Угрешский монастырь, принял здесь схиму, вписал свой род в монастырский синодик, на поминовение внес вклад в 500 рублей и погребен в монастыре против собора к юго-востоку от алтаря31.

* * *

1

Оно находится в подлинном рукописном свитке московской синодальной библиотеки за № 915; длина свитка 138 аршин и 14 вершков. Свитком этим пользовался С. М. Соловьев в своей истории (ХIII т., изд. 2, стр. 148–149 и примеч. 105), но извлек из него только несколько строк.

2

Н. Розанова. История моск. епарх. управления. М. 1870 г., ч. III, кн. 1, стр. 158.

3

Акты археогр. экспед., т. IV, стр. 263. Большая часть сведений о коломенской епархии в половине XVII века заимствована из записок Павла Алепского, спутника антиохийского патриарха Макария во время первого приезда его в Москву, долго жившего в Коломне. (См. сочинение Ивана Аболенского в «Труд. Киев. дух. акад.» за 1876 г., стр. 11–21, 111–114).

4

Хронограф моск. синод. библ. за № 151, л. 989 об. –990. На первом листе хронографа отметка, что он взят «из патриарши спальни». Приводим в извлечении и драгоценную выписку о числе церквей в России: «В лето 7210 в царствующем граде Москве, в Кремле, в Китае, в белом и земляном городе и за земляным городом 15 соборов, 29 монастырей мужских и девичьих, 425 церквей, 289 пределов каменных, в том числе 29 церквей и 6 приделов древяных. Во всей патриаршей области на Москве, в городах и уездах 3750 церквей. Архиерейские степени: митрополиты – 1) киевский (числа церквей не означено), 2) новгородский имеет 1017 церквей, 3) казанский 298 церквей, 4) астраханский (не означено), 5) сибирский – 150, 6) ростовский 731; 7) псковской 159; 8) смоленский 171; 9) сарский 525; 10) нижегородский 378; 11) рязанский 955; 12) белгородский 532; 13) суздальский 402. Архиепископы – 1) черниговский (не означено); 2) вологодский 558; 3) тверской 288, 4) коломенский 500; 5) холмогорский 254; 6) вятский 181; 7) устюжский 277. Епископы – 1) тамбовский 168 и 2) воронежский 182 церкви».

5

Котошихина. «О России», Спб. 1859, стр. 119.

6

См. статью Аболенского, стр. 12–13.

7

Доп. к акт. истор. т. V. стр. 145.

8

Там же, стр. 146. Дворц. разряды, т. III, стр. 894. Древн. Рос. Вивл. VI, 354–355. Об упорном отказе его от патриаршества говорится в выданной ему настольной грамоте и в поданной им вскоре просьбе об увольнении его на покой за болезнию. (Оба эти документа находятся в Моск. синод. библиотеке; первый в подлиннике в отделе грамот за № 104; второй в рукоп. сборнике за № 130, л. 151–152).

9

Строев. Списки иерархов и настоятелей монастырей. Спб. 1877, стр. 611 и 1031.

10

Дворц. разряды, т. III, стр. 887.

11

Дворцовые разряды, т. III, стр. 974–1420.

12

Эти соборные определения изданы в IV томе Актов Экспедиции за № 204 и в Истории российской иерархии, ч. I, изд. 2. Спб. стр. 321–353.

13

Дворц. разряды, III, стр. 1422.

14

Из имущества и келейной рухляди в описи значатся: образ, складни, две шубы – соболья и кунья, четыре рукавицы – теплые, бобровые и куньи, теплая камилавка, ковер, попона кизилбатская, штаны суконные темнозеленые, 7 клобуков, 3 мантии; одна панагия серебряная с финифтью и разноцветными камнями, в ней образ Спаса-Нерукотворенного, цепь серебряная, а на другой стороне образ ангела хранителя; 36 полотенцев утиральных и 31 полотенце из дорогих; зеркала, посуда серебряная, братины, чарки, ножи, вилки, ложки, сапоги, башмаки, мебель, сахар – полчетверть головы; в мешке ломаного серебра ¼ фунта, дорогие камни, жемчуг, сукна, материи.

15

При деле в свитке имеются и списки этих повольных грамот от митрополитов – Корнилия новгородского, Ионы ростовского, Иоасафа казанского, Иосифа рязанского, от архиепископов – Симона вологодского, Арсения псковского и Ионы епископа вятского. Последние призывные грамоты патриарха отправлены к Корнилию новгородскому от 9 января 1676 г., Иоасафу казанскому и Ионе вятскому от 16 января.

16

«Дворцовые разряды», т. III, стр. 1635. «Царские выходы», стр. 617.

17

Сведений о таком поручении рязанскому митрополиту в синодальном свитке не находится; их мы заимствовали из «Рязанских епархиальных ведомостей» (за 1879 год № 17, стр. 457), где помещены материалы для истории рязанской епархии. Поручение это объясняется личным доверием п. Иоакима к рязанскому митрополиту. Они давно были знакомы друг с другом. Когда Иоаким из келарей Новоспасского монастыря произведен в чудовские архимандриты 19 августа 1664 г. и сделался приближенным к государю, то Иосиф вскоре, 22 декабря того же года, был поставлен в архимандрита Новоспасского (Строев, Списки иерархов, стр. 143). 26 июля 1674 г. Иоаким возведен на патриаршество, а Иосиф из Новоспасских архимандритов 7 августа того же года избран на митрополию рязанскую и оставался в Москве со дня посвящения до января 1675 года («Дворцовые разряды», т. III, стр. 963, 968–1180).

18

В соборном определении в числе членов собора означен и Мисаил митрополит белгородский, но в свитке он не упомянут и на акте соборного определения подписи его нет; нет здесь и подписи архимандритов; за то подлинное соборное определение подписал Иоаким епископ, но в свитке об участии его на соборе не упоминается.

19

Соборное определение в свитке № 915 не помещено; подлинник его, писанный чистым почерком и по местам обычною киноварью, с подписями членов собора, сохранился в другом свитке московской Синодальной библиотеки за № 40.

20

Этим и оканчиваются сведения об Иосифе по синодальному светку за № 915.

21

Пискарева. Акты рязанского края. Спб. 1854, стр. 77–78.

22

Личность тогдашнего нижегородского митрополита Филарета действительно была почтенною и пользовалась большим уважением у современников (Макарий, История нижегородской иерархии, Спб. 1857, стр. 10–19).

23

Материалы для истории раскола, изд. Н. И. Субботиным, т. V, стр. 157, т. VI, стр. 227–229. Дело Сильвестра Медведева и отзыв Гавриила Домецкого в свитке московской синод. библиотеки за № 906.

24

Акты Истор. V № 259.

25

Указ этот издан в приложении к 1 тому «Описания документов московского архива министерства юстиции». Спб. 1869 г.

26

Рукоп. моск. Синод, библ. № 614 л. 53–54. 127–133.

27

Соловьев. История России, т. ХIII, изд. 2-е, стр. 147–148.

28

Там же, т. XV, стр. 108.

29

Материалы для истории раскола, т. II, стр. 380–382.

30

Акты Истор. V, № 75, стр. 110.

31

Строев «Списки иерархов» стр. 1032, «Исторический очерк Угрешского монастыря». М. 1872 г., стр. 13. В московской Синодальной библиотеке сохранилась за № 98 ставленная грамота от 30 сентября 1679 г., свидетельствующая о том, что Иосиф за это время участвовал и в посвящении ставленников по назначению патриарха.


Источник: Николаевский П.Ф. Черты епархиального управления XVII по следственному делу о коломенском архиепископу Иосифе // Христианское чтение. 1904. No 1. С. 45-63; Христианское чтение. 1904. No 2. С. 238-265.

Комментарии для сайта Cackle