Азбука веры Православная библиотека протоиерей Сергий Соллертинский Опыт исторической записки о состоянии С.-Петербургской Духовной Академии

Опыт исторической записки о состоянии С.-Петербургской Духовной Академии

Источник

Содержание

I раздел II раздел  

 

И сеется плод правды в мире у творящих мир.

I раздел

Позволяю себе обратить Ваше просвещенное внимание на точную параллель, которая проходит между внутреннею жизнию чествуемого ныне юбиляра, выпустившего более 37 тысяч питомцев1, и судьбой внешней его храмины. После того небольшого времени, когда последняя ютилась в заднем углу Александро-Невской Лавры, благодаря умелым хлопотам митрополита Филарета и неотделимого от него ученика его митрополита Григория, она нашла себе такое помещение, удобное и крепкое, которое переживет всех нас2; засим, оставаясь неизменным, в дальнейшее время оно только расширялось и получало всякое благоустроение, начиная с внешних удобств, электрического освещения, например, и кончая отдельной прекрасной больницей, приличным археологическим музеем и грандиозной библиотекой, по рукописным богатствам которой ее знает весь ученый мир. Совершенно сходно с этим, немного спустя после открытия академии, тот же самый Филарет угадал и определил должную постановку академического дела по руководству 1-го нашего Устава; и с этих пор духовная физиономия столетнего юбиляра остается неизменной, теряя по закону развития одну подробность и приобретая другую так, что это не только не нарушает ее совершенства, но лишь еще более раскрывает и осуществляет свойственные ей по существу характерные особенности.

В корневой своей основе академия есть признание Августинова «Credo, quia intelligam». Таким образом, полагается, что работа, характеризующая второй период всей вообще истории религиозно-христианского дела, – работа логического выяснения и выражения сокровищ богоданной религии непременно должна быть продолжена и на почве российского православно-христианского вероисповедания. А чтобы эта признанная обязанность была осуществлена на деле, засим исполнялась непрестанно и безостановочно, для этого открывается учреждение, юбилей которого мы теперь празднуем. А что сознание такого долга было и вдохновляло умы деятелей академии с первых времен ее существования, довольно ясным доказательством этого может служить сочинение одного из наших студентов о том: «Когда и для чего нужен свет разума по отношению к религии», в котором он и основательно, и без самомалейшего соскальзывания в рационализм выясняет действительные пользы, а с этим, значит, и надобность служения разума христианской вере3. Если такую тему профессор предлагает, а ректор и автор пишет; если этот высокодостойный ректор, архимандрит Григорий Постников, находит нужным, чтобы означенное сочинение было не только написано и оценено, а и непременно напечатано; если, наконец, такое необычайное явление, как напечатание лучших диссертаций студентов 6-го курса имело в виду представить оправдательный документ по случаю возникших тогда сильных и упорных сомнений в правильной постановке академического обучения4, то очевидно, что весь академический персонал с ректором своим во главе решительно примыкал к оспаривавшейся тогда знательной задаче академии, а полная и безупречная православность сочинения г. Сиротинского5, которое затрагивало спорный вопрос, наглядно показывала и безопасность указанной задачи, и ее плодотворность. Что же касается засим до законоположений, то прежде всего первенство знательной миссии академии подчеркивается первенством лица, которое заведует ею. Конечно, нравственная благовоспитанность студентов духовного заведения есть нечто само собою разумеющееся, и ученики академии в период 1-го Устава, обыкновенно называются воспитанниками, только у Преосвященного Филарета и его преемника кое-где именуются студентами. Но она поставлена как главная цель всех вообще духовно-учебных заведений6. Правильное же достижение этой самой цели в высшем духовно-учебном заведении по смыслу и слову законодательства требует освободить начальника академии от непосредственных забот о соответствии ей в обычной, обыденной жизни воспитанников, каковые заботы возлагаются на инспектора7; ректор же имеет дело с учено-образовательною частию8, и это главное сосредоточение именно на ней еще решительнее оттеняется особою статьею закопоположения, по которой «звание доктора богословия дает преимущественное право быть ректором пред всеми другими званиями и должностями9». Засим совершенно бесспорно, что из трех причин учреждения академии на 1-м месте стоит «образование юношества к высшим должностям»10. Но если говорить беспристрастно, то эта цель есть, так сказать, почетная. Она не приложима ко всем воснитанникам академии или хоть большей части их. Правомочными занимать высшие должности не столько делаются – fiunt, сколько рождаются – nascuntur. В рассуждении таких лиц школа может приписать себе лишь самое скромное значение. Отсюда нам остается лишь благодарить законодателя за то, что он дает нам право причитывать их и нашим стараниям: таким образом, гордиться тем, что из нашего питомника вышел целый сонм иерархов11, достигавших иногда даже до высокого сана митрополита, дает нам далее право учесть в свою пользу и то, что в С.-Петербургской Духовной Академии получило образование и 5 высших сановников белого духовенства. А что касается до представителей высших должностей второстепенного класса – до отцов ректоров то есть – то бесспорно, что ученая образованность является наиболее прямой и прочной внутренней основой для права их быть начальниками. А сообразив, что ректорами в XIX веке были почти исключительно монашествующие, мы встречаемся с устойчивым законом предания, исходящим от Филарета: который потому желал, чтобы в академии было много монахов, что согласуясь с Преосвященным Макарием Булгаковым в отрицательном взгляде на ученую работоспособность белого духовенства, в отличие от него, монашествующих считал наиболее призванными и приспособленными к сосредоточенному занятию именно наукою12. 3асим, поскольку возможно другое назначение академии, знательному прямо не соответствующее, постольку бесспорно, что о полной желательности для академии священнослужительства вышедшим из нее воспитанникам не может быть двух разных мнений; и пред окончанием курса не только мы спрашивали13: в каком сословии они хотят состоять, но и они, за очень немногими исключениями по крайней мере, подписывались: быть в сословии духовном; и опять лишь за весьма немногими исключениями на деле переходили в светское сословие. Но в 1-м Уставе приготовление священников относится собственно к задаче служения14. А для академии первое служение есть, говоря вообще, ученое. Известный Петербургу о. Апполос Знаменский отпускается в иереи раньше времени лишь во уважение к желанию Высочайших Особ15. На вопрос Консистории о препятствиях к поступлению в иереи другого академия отвечает, что лет не будут усматривать лишь в том случае, если иерейскую службу он сможет совместить с прямыми своими – преподавательскими – обязанностями16. На открывавшиеся в столице священнические места предложение занять их делалось только тем академическим наставникам, которые выслужили узаконенный чехырехлетний срок17; и дальше – в поздние годы окончивших, которые поступали прямо в иереи, освобождали от уплаты за содержание их в академии лишь при помощи небезыскусственного мотивирования, именно «по примеру прежних лет»18. А при этом не только предъявлялось, чтобы в рассуждении открывающихся иерейских мест всегда оказывали предпочтение окончившим академию, но еще в Уставе 1814-го года было положено за правило, что в рассуждении иерейского старшинства лета учительской службы должно считать преимуществующими пред летами службы епархиальной19, и объявляется неправильным, если имеющих старшинство епархиальной службы иногда ставят выше имеющих преподавательский ценз, благодаря пройденному ими академическому курсу20. Вновь обращаясь к личности Преосвященного Филарета Дроздова, особенное значение которого для нашей академии указано, мы видим, что в своем очень важном циркуляре он с особенной настойчивостью говорит21, как о первой, о необходимости определять студентов по их успехам, отмечает, что тому, к сожалению, не оказывали должного внимания оба предшествовавших ему ректора, не решался сначала и он – в надежде со временем получить более достоверные сведения; в настоящий же момент наступил срок исправить прежний промах; и он не только делает то, что требовал закон, но (успешно) находит нужным ходатайствовать о расширении рамок закона для наибольшей точности в определении удельного веса студентов с точки зрения знательной, и поэтому с 1-го же академического курса кроме узаконенных двух является еще разряд третий.

Однако этим еще не исчерпываются все деяния, которые в этом случае нужно соображать. Пока выходило бы только то, что академия рассматривалась тогда как высшее заведение знательное – правда, но учебное. А по смыслу 1-го Устава высшее духовно-учебное заведение есть не самая академия, но, как тогда говорили, академический институт22 – институт при академии, который находился под прямым, почти исключительным ведением «Внутреннего Правления», составлявшегося из ректора, инспектора и эконома, который, если не принадлежал к составу академических преподавателей, в обсуждении учебных дел заменялся таким или другим профессором23. Академия же есть нечто большее: она есть «судилище знаний»24, творец и представитель всей православно-христианской науки в нашем отечестве. Высший и нарочито созданный орган ее есть Конференция. И не только в ней по временам действительно председательствовал, как у нас теперь на диспутах, сам Митрополит25; но мы знаем, что прежде, чем торжественному дню в году у нас быть 17 февраля, таковым, по крайней мере в 14-м году, был день 13 августа – «торжественного открытия» у нас Конференции26, акт которого постановили напечатать в 600 экземплярах27, и сообразно с этим в аттестатах и формулярных списках окончивших в июне первый, 5 лет продолжавшийся курс28, значится, что они окончили свой большой труд именно 13 августа29. Сама докторская степень открыта, говорится, для придания авторитета высшему духовному просвещению в России30, сообразно с чем учреждена особая книга для записи докторов богословия31 и доселе хранящийся «ковчег» для хранения этой книги. А чтобы комплект докторов «избирательных» – получивших эту степень по выбору, был правильным в самом начале, для этого в комиссию духовных училищ адресуется отношение, в котором сказывают32, что за границей прежде звание доктора богословия давалось по строгом испытании учеными богословами, ныне же оно дается такими людьми, которые не доказали ученому свету и своего права на него, поэтому и дальнейшие получают его без заслуги и оно означает только учившегося богословию, а иногда и того менее, так что имя осталось, а учреждение исчезло; и во избежание этого желают и просят, чтобы у нас избирателями были «мужи знаменитые духовными своими сочинениями и благодетельным влиянием на духовное просвещение», именно митрополит Амвросий, Михаил (тогда Черниговский) и Серафим. Получивши такую корректную постановку, открывая готовно у себя место членам почетным, числя, наконец, в своем составе некоторых работоспособных священнослужителей с именем в качестве действительных членов, Конференция наша из академических наставников могла иметь только профессоров; и для того, чтобы дать в ней полноправное место и бакалаврам, было создано звание экстраординарного профессора33, которого в очень скупых размерах удостоивались вначале лишь немногие34, притом без увеличения оклада. В недрах нашей академической сферы она была уполномочена на деятельное и даже прямо контролирующее экзаменское испытание студентов35 и других, искавших академического права36, и затем это было в ее безраздельном распоряжении – присуждать такую или другую ученую степень37, сообразивши меру знаний, способности писать, а также, конечно, и поведения, для оценки которого в рассуждении студентов она имела право требовать точных сведений от Правления38. С другой стороны, на ней лежало «знать современное духовное просвещение и действовать... по настоящей нужде»39. Отсюда трудно понять те, вероятно, сложные причины, соображаясь с которыми, она не надумала чрез звание доктора или почетного члена связать себя со всеми местными руководителями духовного просвещения40. Но, во всяком случае, если семинарский наставник получал звание профессора, то, по крайней мере, в начале это не всегда значило то, что он магистр, а не кандидат; но то означало, что по суду Конференции он заслуживает быть причтенным к ученому сословию41; и потому когда Конференция подвергала своему рассмотрению присылаемые ей высшей властию конспекты семинарских наставников, то иных она удостоивала звания профессора, а иным отказывала в таком звании42, и, бесспорно, были ходатайства чрез Комиссию духовных училищ об удостоении выдающихся наставников с кандидатской степенью высоким чином профессора43. Наконец, на ней лежали и обязанности Цензурного Комитета44, который лишь в последствии стал рассматривать рукописи и книги с точки зрения теперешней, a прежде ведал также и научную состоятельность цензоруемого45, и в известной мере обязанности Духовно-Учебного комитета46, и руководствование Законом Божиим в светских учебных заведениях, кончая самыми высшими47. Все эти дела, увеличиваясь и усложняясь, с течением времени отпали и потребовали для себя особых учреждений; но первоначально все они должны были находиться в ведении Конференции, которая для того, чтобы вернее стоять на уровне современной науки, искала себе членов-корреспондентов в среде заграничных священнослужителей48.

Между Конференцией и Академическим Институтом были точки самого живого взаимного соприкосновения. Достаточно сообразить, что, с одной стороны, председатель Внутреннего Правления, которое ведало институт, был председателем в Конференции, а инспектор и 3-й член Правления были членами последней; с другой стороны, профессоры, члены ее, входили в состав преподавательского персонала. Однако, что было в живой действительности, до времени требует удерживать оба эти отдела академии в розности и придавать решительное значение тому, что один из них был ученым, а другой учебным. Останавливаясь на последнем, можно начать с того, что семинариям, которые должны были заполнять Академический институт своими питомцами, с самых первых пор предъявлялось властию решительнейшее требование посылать не только наиболее сильных по уму и прилежности и доброму поведению; не только физически способных выносить трудные, очень трудные, занятия, но и не смотрящих на Институт, как на станцию для перехода в светские заведения49. Вызов же таких юношей, оказалось, не имел того ограничения, которого, само по себе, возможно было ожидать. Так дорожили тем, чтобы иметь наибольшее количество даровитых, что забывали о (скоро случившемся) разделении России на 4 учебных Округа; ссылаясь, конечно, на «примеры прежних лет», и половина вызванных в Петербург была из Тамбова, Москвы, Киева и т. д. Насильственного здесь ничего не было; были побуждения, которые настолько притягивали к столичной академии, что сюда с великой охотой отправлялись не только посылаемые на казенный счет, но и добровольцы – «волонтеры». И в конце концов вышло то, что по количеству учившихся у нас за все 100 лет только первые три места заняты семинаристами Петербургского округа50, а затем начинают идти вперемежку с ближними воспитанники и тех семинарий, из которых переправка в нашу столицу при прежних путях сообщения требовала целых недель51. А отношения к ним академии, согласно ее задаче, были двойственными. Отрицательные подвергались неоднократным колебаниям между двух крайностей, из коих на одном конце стояло условное принятие неуспевших на приемном испытании до ближайшего экзамена52 и мотивировалось различно53, только если не говорить о немногих случайных явлениях54, обыкновенно основывалось на ожидании – нередко сбывавшемся ожидании успеха и от них55. Ha другом конце стояло решительное предупреждение, что лучше совсем и не приезжать тому, кто не уверен твердо в своих силах56. Что же касается до отношений положительных, т.е. к талантливым, – то с самого начала и до конца оно отличалось понятной устойчивостию. С давних пор обозначались препятствия к приему в институт – непереходимые57; но только одно из них – аттестат 2-го разряда, другими словами – невысокий умственный ценз, являлся препятствием действительно непереходимым, несмотря ни на что; например, сам гр. Протасов сделал предложение допустить к экзамену второразрядника, но дело разрешилось в неблагоприятном смысле для последнего58. Что же касается до других препятствий, то, кажется, можно поставить за правило, что они непременно, а по временам даже и совсем неожиданно, выплывали, когда дело шло о неприкладных к науке, и совсем затушевывались в обратных случаях59. Воронежское Семинарское Правление выскзывает боязнь рекомендовать Федотова, так как он – иноепархиального происхождения; но он кончил семинарию первым, и потому предложено было послать его казенным60. Архангельская семинария охотно рекомендовала бы Семенова; но у него непереходимое препятствие в том, что он только из среднего (философского) отделения – препятствие, которым мотивировался отказ даже в особенных случаях, и все-таки предложили внести его в число вызываемых61. Москвич Знаменский просит о включении его в организуемый 12-й курс. Но из Москвы не предположено вызывать никого. Правление, однако, решило: спросить у семинарии, каков он «по наблюдению и опыту» ее; и в скорости чрез Комиссию духовных училищ он вызывается62. Даже серьезное препятствие обходилось, раз оно являлось помехою к приему особенно способного. Сколько я мог проверить, подсчет подвергавшихся у нас тяжкому недугу молодых сил показывает, что едва ли не целая половина из общей суммы страдала, говоря вообще, от чахотки63. В 1833 году доктор наш не только заявлял о физической неблагонадежности сдавшего приемный экзамен прекрасно, а прибавял, что чахоточное сложение его замечалось еще в Петербургской семинарии. Правление же решило, что, хотя это и верно, только очевидно, что занятия в академии ему не будут затруднительны и обременительны; поэтому возможно принять этого воспитанника, который не обманул надежд Правления ни в рассуждении бережливости, давшей ему долголетие, ни в пользах его для богословской науки, потому что это был высокочтимый профессор В.И. Полоцкий64. И вот, благодаря этой умной политике, из поступавших к нам во все время действия 1-го Устава мы потеряли весьма мало даровитых65.

Само собою разумеется, что Внутреннее Правление должно было всемерно стараться о том, чтобы поставить нововступивших в условия наиболее благоприятные для их развития, прежде всего считая нужным оторвать их от того непосредственного стихийного склада, с которым они приезжали из провинции, нередко совсем глухой. Отсюда не только с большой неохотой отпускали на каникулы в отдаленные от столицы местности66, но подобно тому, как в Московской академии в каждой комнате новоприбывших из провинции помещали москвича67, так и у нас употребляли все меры, способствующие цивильности, и даже было правило, по которому петь партесное разрешалось, а петь народные песни воспрещалось68. Главное, однако, в том, что уже в самом Уставе 1814-го года точно регламентирован весь порядок дня студентов; и всякому, кто всмотрится в него, будеть видно, что хотят организовать порядок жизни, обычный для христианского ученого, отшельнический – Болотова, например. Отданность науке требовалась полная, и кроме обязательного исполнения ежедневного церковно-христианского уклада, затем необходимых часов сна и отдыха, все время должно было идти на науку. Когда в 1815 году Губернское Правление потребовало студента Максимовича для получения наследства, дан был ответ, что ходить студенту в учебные часы значило бы отвлекатъся от дела69. Когда в 1817 году студент Едасеев взялся поправлять бумагу для своего знакомого иеродиакона Аверкия, ему было объявлено, что, занимаясь писанием приказных бумаг, он вышел из пределов своих обязанностей и своего (студенческого т.е.) состояния70. Когда в 1832 году студент Слиборский в каникулы просился на Охту заниматься со своим учеником, ему было внушено, что он становится ниже того примера, который дает ему ученик уездного училища71. И нельзя не согласиться, что так налаженный образ жизни студента является и правильным по существу, и целесообразным, и наверно прямо желательным для всякого, кто приезжал сюда не жить, а учиться. Нечто затемняющее в нем могло являться лишь у тех академических начальников, для которых жизнь наукою стала привычкой, но которые в то же время имели опыты, удостоверявшие их в том, что интересы студенческой молодежи направлены в иную сторону72.

Что касается средств для наилучшей постановки академического образования, то очень необходимо обратить особенное внимание на первоначальный метод его73, точно описанный творцами 1-го нашего Устава и Преосвященным Филаретом. Кажется, что, исходя из уважения к знательной цели академии, этот Сократовский метод усматривал для себя надежную опору в питомцах академического института. Если это все лучшие студенты семинарии, то как нельзя более правильно обращаться не к памяти их – всегда забывающей и отупляющей, но к разуму, так что лучший наставник не тот, который говорит сам хорошо, а тот, который умеет возбудить к умственной работе воспитанников74. Конечно, из себя самих последние не могут создать и половины всей суммы академического знания. Но это не изменяет дела, так как во всех случаях, где семинарское образование не могло оказать помощь студенту, на помощь должен являться профессор со своими дополнительными сообщениями. Таким образом, лекция академическая (за исключением гражданской истории)75 является штудированием узаконенного учебника – «классической книги» совокупными усилиями преподавателя и воспитанников. С этим естественно связывается другая работа, на которой особенно настаивает законодатель и которая заключается в том, чтобы преподаватель Св. Писания привлекал студентов к тщательному анализу библейских материалов, философии – к анализу творений Платона, истории – к анализу Тацита, красноречия – к анализу образцов из классической литературы, гомилетики – к анализу святоотеческих слов и поучений76. Везде приучение к анализу, который есть отличительная основа науки как таковой. При этом без упоминания само собою понятно, что это являло настойчивый призыв студентов к самостоятельному авторству и они должны были каждомесячно писать сочинения, которые вдобавок разбирал с ними нередко сам профессор77.

С другой стороны, в замечательной для того времени систематизации предметов обучения 3-й ректор академии положил доброе начало, которое оставалось только продолжать. Таким образом, вплетенное в церковно-историческую науку учение о христианских древностях выделяется в самостоятельную кафедру литургики78. Несколько раньше возникла патрологическая наука, вероятнее всего, по мысли ректора Афанасия Дроздова, благодаря которому у нас в библиотеке явился известный Cursus completus Patrologiae79. Засим русская история выделяется и обособляется от гражданской80. А вскоре после этого Конференция высказалась с полным сочувствием к проекту Введения в богословие, который пошел от киевского инспектора, после владыки Димитрия Муретова, и первоначально наука для опыта была введена в обеих сейчас названных академиях81. По мысли митрополита Никанора, каноника преобразуется в живую науку церковного права82. А Преосвященному митрополиту Григорию не только принадлежит открытие науки по расколу, но он сам вел миссионерские классы83. С другой стороны, надо было позаботиться о том, чтобы светские науки, в числе которых нашли себе место физика с математикой, не затмевали духовного характера академии. Архаическая мера выпускать прилепившихся к ним в З-м разряде и даже таких, которые потом стали профессорами в Московской же академии, ограничилась только первым нашим курсом84. Другое дело – в скорости введенное разделение академического курса на старший и младший. Причины для этого указаны школьно-педагогические85; но это причины вторичные, а основная, которая ясно сказывает себя в типических особенностях каждого из разделенных курсов, выдвигает пред нами, как образец ее, разделение древних огласительных училищ тоже на два курса, так что в начале дается обучение светским наукам, которые только возглавляются наукою о слове Божием, а затем идет уже сплошь положительное образование в христианстве. То подготовление – пропедевтика, а это самая суть; и поэтому именно допускались случаи как приема прямо на старший курс86, так и удовлетворения просьб остаться в последнем еще на два года87. Кроме этого, для того чтобы светские науки не стояли углом к духовным, по внушению Устава, философия должна помнить и самим делом доказывать, что двух истин быть не может88. История должна быть философией истории, Боссюэт ставится как образец для подражания89; наконец, в словесных науках должно искать психологию красноречия. Разумеется, сначала беспрекословно было принято не только первое и последнее, совершенно правильное, а и то, чего запрашивали от истории. А в практике даже замечаются некоторые преувеличения, ибо закон вовсе не требовал на публичные экзамены ставить по философии трактаты из восточной, и в настоящее-то время совсем еще не разработанной сферы90.

Теперь пришла очередь ответить на очень прозрачное сомнение Духовно-Учебного Управления в результативности профессорских занятий этого времени, выраженное в меморандуме, который наша Конференция заслушала в 1845 году91. И кажется, Управление не полагало, что кроме материальных результатов получаются иногда результаты формального свойства; а в известное время они имеют большую деловую важность. То верно, что в первом периоде нашей академии встречаются весьма выдающиеся таланты. Если не считать наших «преобразователей Киевской академии»92 – первого ее ректора, экзарха Моисея, и И.М. Скворцова, то имена Высокопреосвященнейшего Григория, Павского, Сидонского и Моисея Голубева суть имена вечные93. Но это не затмевает важной услуги, которую оказал чествуемому сегодня просветительному учреждению весь сонм его профессоров совокупными своими усилиями. Дело в том, что до начала XIX столетия Россия не имела духовно-ученого представительства. Был раньше проект устроить таковое в Москве и поставить его под руководство знаменитого митрополита Платона94. Но проект остался неосуществленным. Была затем Александро-Невская Академия, но достаточно сказать, что быть представительницей науки ей мешали входившие в состав ее классы низшей школы95. А когда возникла С.-Петербургская Духовная Академия и, благодаря творцам 1-го общеакадемического Устава, далее заботам З-го своего ректора Филарета в частности, получила определенную физиономию, тогда на Руси действительно начал существовать очаг богословской науки, в котором сегодня нет ученого – завтра он будет, сегодня дело стоит на низкой степени – впоследствии наверное поднимется. Это очень важно уже с общей точки зрения, поскольку т.е. важно, чтобы в государстве, как сумме дел, известное дело – в данном случае работа отечественной мысли по православно-религиозным вопросам – не было только делом отдельных лиц по их доброй воле, но имело свой орган, ответственный за то, чтобы оно жило, и в этом именно его существовании находящий оправдание для своего бытия. Однако не будем забывать того, что академия наша стала делать свое дело при самых неблагоприятных условиях, что давнее подозрение у нас разума в наклонности к разрушению веры имело опоры для себя не только в западном протестантстве, но и в отечественных мистико-рационалистических уклонениях96; и положение дела стало тягостным, прямо ужасным: митрополиту Филарету в православной России приходилось доказывать, что позволительно толковать Слово Божие97. Отсюда нашей академии приходилось переживать то время, когда она должна была не столько давать истовых ученых, сколько упрочить свое существование ввиду облегавших ее серьезных препятствий к этому. И вот, благодаря именно той постановке, какую она получила от своих созидателей, благодаря доброму политическому искусству своей администрации, благодаря, наконец, хорошему умению профессоров и особенной осторожности подавляющего большинства их98, вышло то, что, тогда как горячие противники академии вроде арх. Фотия, который подозревал самого Филарета, можно сказать, трубил о гибели православия, все благомыслящие, которые дорожили христианизацией разума, как великой силы в человеческой истории, а потому беспристрастно вникали в дух служащего этому учреждения, находили, что ничего вредоносного от академии не ожидается, а ожидаются, напротив, плоды добрые. Поэтому тут, как и везде могут, конечно, быть разного рода ошибки, и их надо предупреждать, когда они угрожают, и нейтрализовать, когда они явились; но общего это нисколько не затрагивает. И решение это стало бесповоротным: возьмите известный печальный случай, что студенты 13-го и 14-го курсов отлитографировали и распространили русский перевод Ветхозаветных книг, по местам существенно отличавшийся от подлинного текста99. Если бы это событие случилось в начале существования академии, последняя, несомненно, была бы закрыта. Но так как оно случилось в то время, когда академия нажила уже в свою пользу устойчивое признание, поэтому началось оно, как инфлуэнца, очень бурно, а кончилось выговорами, надзорами и т.п. Поэтому-то мы не можем не вспомнить с чувствами глубокой признательности достопочтенных деятелей 1-го периода С.-Петербургской Духовной Академии, засвидетельствовав, что они оказали самое деятельнейшее участие в успешном покрытии первонасущной нужды последней: они дали этому теперь 100-летнему юбиляру в общем безмятежно пройти опасную стадию Гамлетовского вопроса.

Но этого мало. Как-то не замечали, что академический Институт представляет собою постановку академического дела совсем особенную. Не замечали разве лишь потому, что в чистом виде он просуществовал только в течение одного 1-го курса, хотя более затемненное существование его дотянулось до 1840-х годов100. Во всяком случае, у нас налицо такие признаки, которые придают ему характерную своеобразность. Это именно обязательная классическая книга и латинская речь как книги этой, так и аналитического собеседования о ней профессора с питомцами. Дело только в том, что указанные признаки заключали в себе самих начало разложения. Если в университетах история Шрекка могла быть учебником с исправлениями по фактической стороне,101 то призванный властью к оценке ее наш Соснин нашел в ней массу подробностей прямо лютеранских102. А между тем добрая половина принятых руководств принадлежала инославным авторам. Другие учебники были, правда, составлены русскими богословами – Феофилактом Переяславским и Иринеем Фальковским. Но, не говоря о немалой зависимости их от заграничных, и Высокопреосвященный Филарет Киевский находил их до последней степени обветшалыми103; и какая же тут наука – разъяснять и по местам дополнять подобные пережитки. С другой стороны, усилия сохранить латинскую речь, несмотря ни на что, протягивались на долгие годы104, но сделать они ничего не могли, потому что против них было существо дела. Кто мог оспаривать Филарета Московского, который поставил на вид, что латинский язык а) по своему происхождению принадлежал языческому миру, б) сделался официальным языком инославного вероисповедания105? Отсюда движение против обеих особенностей академического института началось рано и первым начал его все тот же наш Григорий великий-Постников, который в жизни нашей академии встречается всюду. И если прежде говорили106, что в свободные часы воспитанники должны усвоить (кроме учебника) изустно произнесенное профессором, то о Григории ревизор, его бывший учитель, докладывает Св. Синоду, что он и самостоятельно обработал все многосложные части богословского знания, и желает передавать их русскою речью107, на которую в скорости Св. Синод предложил и другому ректору (Преосвященному Иоанну Доброзракову) переложить его латинский учебник герменевтики108. А когда начавшееся движение вошло в силу, тогда в академической среде произошел, как теперь говорят, сдвиг, который имел громкие последствия, прямо благоприятные для академического дела. Профессорам – членам Конференции, за которыми неизбежно последовали и юнейшие, нельзя было не видеть, что устранилась необходимость говорить о том, тогда, так и столько, о чем когда, как и сколько требует обязательный учебник; устранилась засим необходимость быть скупым на слово, чтобы быть понятным для воспитанников, которым сравнительно гораздо труднее было слушать и отвечать по латыни, несмотря на приспособленный для них учебник фразеологии109. Нельзя было не видеть, что, благодаря этим обстоятельствам, и так способные слушатели становятся еще более способными, следовательно, открывается возможность, да вместе и надобность, а вместе и давнее желание не учить их, как школьников, но говорить им, как студентам, лекции, а поэтому решительнее сосредоточиться на изучении данной науки, согласно Закону: «стоять на высоте современного ее развития, и с твердой надеждой в аудитории встретить вполне подготовленных к усвоению выработанного в кабинете». Таким образом и случилось, что академический институт заменила собою академия, как она есть теперь110. С этим в недрах и самой академии возник стимул к выделению из нее тех, можно сказать, общественных обязанностей, которые несла она, как Конференция, – выделение не одного только Цензурного Комитета, в котором лишь прибавили 4-го цензора специально для вашего Христианского Чтения111, так что академия, кроме переводов бумаг для Св. Синода, оставляет за собою в сущности только отзывы о книгах, да ревизии, да предназначения.

Наконец, что и как сделали те наши предшественники, которые, как сказано, старались вывести академию из первичного, зачаточного состояния и успели дать ей вид и постановку духовно-учебного заведения действительно уже высшего. Чтобы не подумали, что бедное слово мое преувеличивает достоинство профессоров 1-го периода, представляет их (талантливых, но, в общем, средней меры) чуть не великими и не скрадывает действительной наличности, в которой было много нетвердого, считаю нужным предварительно обращать вдумчивое ваше внимание на то, что академическое дело имеет свою конечную цель, что последняя обладает неотразимым правом быть, а потому, как и во всех подобных случаях, она есть не только идея, но и сила – сила Божественного промысла, слышно и не слышно направляющая события сообразно со своими потребностями. А отсюда и первые осуществители этой цели сознательно руководились ближайшими соображениями, иногда личными, но воля их, делала то, что нужно было делать, хотя делала медлительно и с разными недочетами в подробностях. Конечная цель эта заключается в том, чтобы правое христианство получило от русского приобретшего высокое образование ума все, что он в силах вложить в эту сокровищницу по особенностям национального своего гения. Филаретом она была введена в те пределы, ограждаемая которыми, она решительно отрезается от лютеранства112. А в конце 1-го периода последний ректор, епископ, разъясняет113 и в самые первые годы последующего периода другой опирает на святоотческий авторитет114 ее так, что: вклад от русского православия заключается вовсе не в присоздании – значит примышлении – правой вере чего-либо нового по существу, но в приражении последней к русскому разуму, для которого, благодаря этому, она становится родной и живой собственностию. Такова, повторяю, идеальная цель, которая господственно показывает, куда надо направляться русскому академическому делу. А как именно идти к ее достижению нашей академии – это определялось тою особенностию, которая, судя по всему, несомненно принадлежит ей и которая, замечу, ранее всего прочего принципиально и решительно отрицает тот подлог, по коему кафолическое христианское верование, представительство которого и в академическом отношении еще принадлежало пришедшему в упадок греческому богословскому разуму, рассматривали как православие «отрицательное» и ему противополагали русское православие как «положительное»115, проглядывая, что тут вовсе не противоположность, а родовое различие – различие между правоверием – как общеобязательным законом и православием – как правым выражением этого общеобязательного закона в данной частной сфере, например, сирийской, карфагенской, греческой, русской, где уже даны блестящие его выражения в религиозном вдохновении наших церковных канонов, которые, оставив далеко позади себя труды позднейших еллинских авторов, в разы блестяще сказывают и правую христианскую веру, и нашу национальную своеобразность. И вот, говоря о такой нашей особенности, мы откровенно должны признать, что в противоположностъ Московской академии, где с 1-го же курса возникло философское общество116 и где могли вырабатываться такие величины, как протоиерей Голубинский, нам философия не далась. Добрая часть профессоров у нас представлялась лицами, которые получили образование или заграницей117, или, как автор солидной Логики и переводчик Платона В.Н. Барнов, в Киеве. Из наших же – Красносельский безвременно скончался, Левицкий ушел в Москву быть профессором философии, а оставшийся у нас составил учебник истории философии, но неудачный, занялся христианской археологией и кончил тем, что вышел на канцелярскую службу118; другой был переведен с философии на французский язык и славен не столько как философ, сколько как ученый почти беспримерно всесторонней и глубокой начитанностью119; третий брался за составление учебника по двукратному вызову Св. Синода, но издал только немецкий перевод логики Бахмана120. А последний приготовлялся собственно к русской церковной истории121, до конца своей писательской деятельности продолжал печатать старательные труды по ней и составил, правда, учебник психологии, но философией занимался ex officio, да и читал ее самую большую часть времени только до Канта122. Точно так же ни по церковному праву, ни по словесности и красноречиям он не может выставить подобных Преосвященным Иннокентию и Иоанну, A.С. Павлову, Порфирьеву и другим. Но взамен этого, кажется, первейшим требованием у нас всегда являлись: доточный анализ, даваемое им отчетливое знание, основанное на положительных данных, засим хорошо проверенное. И причастные этому наши старые предшественники под влиянием конечной, идеальной задачи академии живо и прямо примыкали к той мысли, что великая задача оправославить русский разум первее всего требует сделать русскою основу нашей веры – Св. Писание. Поэтому на них не могли не действовать понятным образом эти горячие до неразборчивости средства, притом весьма длительные усилия, которые были употреблены с целью воспрепятствовать до самого последнего конца – до того, чтобы русского перевода не было даже и наряду со славянским123. И им были непосредственно близки Филаретовы разоблачения тех, которые примыкали к Кирилло-Мефодиевскому обличению «триязычной» ереси, а сами в то же время разделяли переводы на канонизованные и неканонизованные124. И их не могли не возмущать странные утверждения, будто русский язык есть простонародное наречие славянского125. Еще более для них было близко то обходившееся противниками обстоятельство, что производительность православно-русской мысли без русской Библии будет зданием, которое строится без фундамента. Поэтому они не только вняли золотым словам Императора Александра Благословенного126, не только в лице Григория настойчиво и горячо отстаивали правое дело127, не только переводили с еврейского Моисеевы книги, сожженные в 1824–1825 гг.128, и ранние Евангелия129, но и приняли самое деятельное участие в переводе Св. Писания на отечественный язык, авторизованном высшей духовною властию130. Что касается до другого источника правой мысли, то по почину высшего предложения у нас уже был выработан и практически соображен план систематического перевода святоотеческих писаний131; но после заявления Московской академии, что она и впредь будет заниматься этим прежним своим делом132, нам оставалось только сосредоточиться на великом и издревле близком русскому народу Златоусте133. Далее в сущности это было бы не точным знанием, да и не русским, если бы правая вера наша не освещалась христианской историей. Поэтому именно у нас признается необходимым перевод первых церковных историков, начиная с Евсевия и кончая византийскими. А засим в рассуждении истории вообще, сообразно запросам точного знания, у нас весьма рано заметили, что Боссюэтовской точке зрения не следует сам Боссюэт134, что говорить, например, «дела Божии чрез франков – Gesta Dei per francos» – значит причитывать Всечистому и Всесовершенному то, что Его оскорбляет; что лучше, если история будет помогать верному представлению событий и других подробностей христианской истории, а поэтому нужно позаботиться более всего о том, чтобы история рассказывала о фактах достоверных; и ученая деятельность у нас в этом направлении началась даже раньше весьма сильного критического отзыва об одном популярном учебнике истории, который представил в КДУ прот. Кочетов135. А в 1837 г. учрежденный при нашей Конференции Комитет в лице преимущественно наших деятелей – Преосвященного Венедикта, впоследствии тоже Преосвященных Николая, Афанасия, Макария, протопресвитера Бажанова и профессора Вознесенского – тщательно разобрал «классические и вспомогательные книги по всем частям богословского учения»136. И результатом этого была полная перестройка, благодаря которой устарелые академические учебные книги были устранены, а литература для профессиональных освоений в науках была пополняема трудами заграничных ученых, которые тогда были передовыми. После этого личному почину наших предшественников оставалось лишь продолжать и расширять налаженное дело надлежащей разработки православно-христианского ведения. Они за это взялись в общем ревностно, так что к 1860-м годам они уже имели право сказать свое «Ныне отпущаеши». Они исполнили свое назначение – успели соорудить надлежащий фундамент, на котором могло засим воздвигаться доброе здание терпеливого многосложного подготовления во 2-м периоде к строго научному, если не прямо принудительному, то неотразимо поучительному для запада разрешению великой проблемы православия на почве русского разума, которому сама история передала право и обязанности в знательном отношении стоять в голове исповедующих веру правую. Добавлю одно: что за это время у нас образовался устойчивый добрый контингент профессорства, которое не оборачивается спиною к изысканиям западного (воспользовавшегося упадком греческого и недозрелостию нашего) научного разума и готовно принимает эти изыскания, раз они не являются такими деревьями, за которыми не видно леса, раз они могут входить в наши ученые богатства, как прививки, которые делают растение еще более благотворным. Так что мы знаем, конечно, глубоко прочувствованную жалобу отца протоиерея обер-священника Державина, который утверждал, будто все видевшееся ему зло лежит в обнародованных профессорских лекциях137. Только во-первых, он сказал мнение того, что было: профессорские лекции не только не обнародовались, но чаще всего и не были обязательны для экзаменующегося студента, и лишь немногие могли пересказать все слышанные от Голубева многочисленные разнотолкования Гал. 3:20: «Бог же един есть», или талмудическое объяснение известного параллелизма членов в хвастливой речи Ламеха – Быт. 4:23. А во-вторых, о. протоиерей получил утешительное вразумление от самого Евгения Киевского, похвалявшего богословскую образованность наших «невских» студентов138. Но в дальнейшем он встретил бы еще большее опровержение как в беспристрастиях через два года повторявшихся епископских ревизий нашей академии, которые, указывая разные недостатки, неизменно всегда свидетельствовали о нашей правоверности139; так и во всегдашнем не одностороннем только, но полном понимании нашими начальниками статьи Устава, призывавшей их главным образом заведывать ученой частью академической жизни; так, наконец, и во всегдашнем существовании налицо у нас указанного доброго контингента, ввиду которого самое правильное объяснение непубличности читавшегося в аудитории надо искать или в том, что преподаватели, особенно молодые, не удовлетворялись, как Голубинский, своими трудами, или в том, что последние совсем не умещались в отведенный им срок, а давать нужно было курс полный и законченный.

II раздел

Одна уже внешняя видимость ясно показывает, что с 1869 года начинается совсем новый период в истории нашей академии. Материальных средств становится гораздо больше и для библиотеки, и для студентов140, и для профессоров141. Число профессорских кафедр увеличилось, по словам первого годичного Отчета, на целых 10142. А количество студентов настолько возросло, что немного лет спустя не только из потребностей изумительно увеличившегося книжного богатства, но и отсюда почувствовалась необходимостъ нового большого здания в дополнение к прежнему143. Напротив, отлив студентов из академии в светские высшие заведения, который к концу 1850-х и к первой половине 1860-х гг. обострился до размеров эпидемии144, засим сразу оборвался. Теперь, на конце столетия, мы встрчаем уже иную форму этого – ту, что некоторые лучшие студенты, окончивши академию, ищут засим дополнительного образования в соответственных университетских факультетах145. Далее уже не одна только Лавра дает от себя средства для нуждающихся студентов, как это было многие годы146; но малая лепта, внесенная на эту помощь досточтимым студентом – протоиереем П.В. Рождественским147, вскоре вызывает коллективный почин оставшихся в Петербурге студентов 23-го курса, и в 1876 году возникло Общество вспомоществования недостаточным студентам148, которое до сего времени успело доставить последним более 220 тыс. руб.149

Не будем говорить о тех, правда, весьма крупных изменениях в академии 2-го периода, которые теперь составляют неотъемлемую принадлежность всякого высшего учебного заведения, т.е. о том, что в состав академического персонала, кроме лиц правящих150, входят обыкновенно чрез выборы, иногда и по конкурсу151; что доцентом может быть только магистр, т.е. не только написавший, а кроме сего опубликовавший и защитивший свою диссертацию152; что экстраординатура есть уже не возвышение изредка некоторых бакалавров, а по штату положенный, непрерывный ряд лиц, выбираемых из наличных доцентов; что ординарным профессором может быть только доктор, который опять-таки баллотируется Советом в ординарные. Кроме этих лиц, по Уставу 1869 года, в число академических преподавателей вошли еще приват-доценты, конечно, представившие и защитившие сочинение pro venia legendi и сказавшие две пробных лекции. Приват-доценты сначала представляли собой институт, который резко и неудобно отделялся от остальных преподавателей и притом имел весьма неопределенное положение. Ставили и отрицательно решали вопросы: могут ли они подвергать своих слушателей экзамену, могут ли они заниматься со студентами 4-го курса, которые практически приготовлялись к учительству153, вправе ли они иметь положительный голос в собраниях того из трех факультетских отделений, к которому они принадлежали154, вправе ли они занимать штатную кафедру, когда та оказывается свободною, а штатного нет155. Им представлялось только читать часть такой или другой науки – или положенной по Уставу, или только полезной для академии, именно: библейское богословие Ветхого Завета, церковную географию и статистику, антропологию, наконец. И может быть, в последнем случае они могли бы доставить своему институту известную устойчивую самостоятельность. Но для этого им надо было располагать своими ресурсами, как это мы видим в университете, где приват-доцентура иногда является для человека, проф. Тарханова, например, занятием при каком-нибудь другом деле, которое и покрывает его материальные нужды. Такого положения у нас, конечно, не было; и поэтому приват-доцентура весьма скоро разрешилась в ступень, которую переживал принадлежащий к ней до получения магистра. Она обратилась исключительно в средство для приготовления к профессорству; и годовые наши отчеты не один раз выдвигали пользу ее для академии156, что, конечно, бесспорно, и, прибавлю, до сей поры в академической корпорации числятся четверо бывших приват-доцентами. Нетвердая сторона так осуществившего учреждения заключалась в том, что вступившие в него на последнем курсе или не всегда знали, что они именно будут пополнять собою недочеты академического профессорского состава, или не всегда предвидели, какая наука выпадет им на долю. Поэтому сразу по получении приват-доцентуры сошедшие со школьной скамьи и призванные к чтению лекций, они не всегда успевали приготовиться к этому – им трудно было составить более или менее соответственное чтение. Отсюда и должна была явиться – и в сдедующем Уставе явилась – иная мера для той же цели, которая заключалась в том, что наилучших студентов по окончании всего академического курса стали оставлять в качестве профессорских стипендиатов, которые, будучи обеспечиваемы академией, знают одну только обязанность – учиться данной науке под руководством соответственного профессора. Было бы, конечно, еще лучше, если бы стипендиатура окончившего продолжалась более года157. Нo и один год ничем другим не обремененного занятия наукой дает весьма многое. Достаточно заметить, что в настоящем академическом составе при общей его сумме 20 человек, не считая лекторов, 12 вышли из стипендиатов; что в общей сумме всех наших стипендиатов на долю академии выпадает целая треть. А что они в большей части занимались именно наукой, это сказывается из профессорских отчетов о занятии их в течение стипендиатского года158, а также из отчетов, которые они сами, согласно закону, представляли в конце своего года и научное содержание которых в большинстве является, бесспорно, удовлетворительным, хотя бы и весьма уступало отчету первого стипендиата, теперь заслуженного профессора159, отчету, наглядно показывающему, какую великую пользу может приносить и доселе еще не вошедшая в твердый обычай командировка заграницу предназначаемых к профессорству. Вместе с высказываемой здесь надеждой мы бы надеялись и на то, что у нас рано или поздно на ряду со стипендиатурой возникнет и самостоятельная приват-доцентура, т.е. как средство не для приготовления правоспособных лиц к занятию кафедр уже существующих, но для приготовления новых кафедр, надобность которых будет оправдываться самим опытом – пользою их существования, которая может обнаружиться во время нештатного приват-доцентского их состояния, например, хоть кафедры философии права и нравственности, которая рекомендуется Объяснительною Запискою последнего Устава160.

При свете основной задачи академии становится возножным видеть, что созданные ею занятия профессоров разработкою науки остаются, как было до того, главным, центральным предметом академического дела, несмотря на то, что в самом начале 2-го периода для этих занятий представляется задача иная, пусть и смежная, но совсем иная. По Уставу 1869 года, академия должна приготовлять к наставничеству в семинариях. И первостепенность этой задачи выразительно подчеркивается тем, что педагогика теперь не только полагается по самому Уставу, как особый положенный наряду с другими предмет, но получает очевидно преобладающее значение, ибо последний год, так сказать, венец академического образования отдается для практических занятий будущего семинарского преподавателя – знакомившегося здесь с учебниками и программами, также дающего пробные лекции по предметам избранной им специальности; приглашаемого нарочитым законом посещать близлежащую семинарию и пробовать свои учительские силы под руководством опытного семинарского наставника161; наконец, академический преподаватель педагогики, когда к семинарским местам были прибавлены и духовные училища162, был обязан тщательно изучать по ревизорским отчетам наличное состояние отечественных духовных училищ и дать деловое руководство к правильному обучению здесь. Но этого мало. Как будто забывается, что академия есть духовное заведение, так как, несмотря ни на то, что занятие студентов проповедями началось вскоре после введения 2-го Устава, ни на то, что одно из

отделений академии163, церковно-практическое, дает образование и по литургике, и по церковной археологии, и по гомилетике, и по церковному праву, и по пастырскому богословию – иначе сказать, прямо приготовляет доброго священнослужителя164, – несмотря на это, обязательность наставничества для всех оканчивающих академию настолько, можно сказать, беспредельна, что по правилу те, которые прямо со скамьи поступают в священники, должны были вносить истраченное на них академией165. Таким образом, в конце концов выходит, что хотя есть далеко не один путь, на поприще которого окончивший академист мог применять свое академическое образование, но из них выделяется один – наставнический166. Само собой здесь лежит опасность, заключающаяся в том, что академия может быть поставлена в подчиненно-служебное отношение к семинарии – опасность не только предполагаемая, но неоднократно сбывавшаяся и, говоря вообще, она выражалась в том, что некоторые стороны академического дела определялись сообразно ближайшим потребностям семинарии и так или иначе в ущерб ученой задаче академии. К счастию, лишь с натяжками возможно причитывать деятелям этим такую ошибку, на основании во-первых, того, что пред наступлением 2-го периода они не допускали в круг академического знания патристики, которая находилась в объеме семинарского обучения167; во-вторых, того, что в самом начале новых лет они совершенно было отказали студентам последнего курса заниматься магистерской диссертацией. Не считая нужным выяснять ни то, что ненаучное отношение к патристике168 объясняется совершенно случайными причинами, ни то169, что запрет заниматься магистерской вытекал из опасения встречаться с подавляющим большинством былых диссертаций слишком среднего достоинства, укажу прямые свидетельства тщательного оберегания у нас академического дела от ошибок жертвования академии для семинарии. Когда академиям было предложено распределить изучаемые науки на мелкие группы для более глубокого распознания их, то от нас был представлен проект таких групп, в коих из 7-ми в 4-х значились науки, которые требовались для того, чтобы данная группа представляла собою научно законченное дело, но в семинарском обучении таких наук совсем не полагалось170. Опять в разделении академических наук на группы, которое было дано Учебным Комитетом, оказались в одной группе исторические науки сложных и громадных объемов по содержанию, благодаря чему группа оказывалась весьма трудною для того, чтобы изучить ее в один год. Ввиду этого наша академия вышла с ходатайством о разделении их171, и если сначала не успела172, то 3 года спустя и высшая власть признала, что учено-академические интересы требуют испрашиваемого разделения173. И когда высшая власть затребовала от академии пересмотра вопроса: следует ли на последнем курсе, кроме занятий, с чисто практическими целями преподавательства допустить учено-академические занятия диссертацией – то из нашей академии поступило такое мнение, что, как ни требует прямая задача 4-го курса сосредоточить внимание студента исключительно на практическом подготовлении к семинарскому учительству, но все-таки не нужно преграждать занятия чисто ученым делом никому из тех, кто силен делать это без ущерба в рассуждении задачи практической174. И уже из последнего примера легко видеть, что в настоящем случае встречаем нечто иное, а отнюдь не отказ академии от служения семинариям. Тут лишь переставляются две величины в надлежащем, так сказать, иерархическом порядке по правилу: меньшее заключается в большем, а не наоборот. Именно – академия обязана служить семинарии, но прежде всего и главным образом потому, что это запрашивается ее

собственными потребностями. Для нее самой далеко не безразлично, как ведется семинарское обучение. Нужда ее в том, чтобы студенты не встречали препятствий к успешному усвоению духовно-академической науки в мере полученного ими семинарского образования; чтобы они, благодаря этому, не задерживали, а, напротив, содействовали постепенному прогрессированию этой науки. А так как великий тормоз в этом случае происходил от такого преподавательства в семинарии, которое лишь отдельными наставниками велось правильно, то прежде всего для самой академии требовалось заменить наличный состав семинарских преподавателей наиболее совершенным175. Отсюда очевидно, что прибавочная цель академии, о которой рассуждаем, запрашивалась именно ученой ее задачею. Говоря исторически, она представляет собою фазис, которым необходимо должно было проживать академическое дело для того, чтобы чрез смену одного учительского состава в семинарии другим упрочить его благоуспешное течение в самом корне. И отсюда, собственно, объясняется, почему, вопреки тому общему правилу, что закон не имеет обратной силы, большинство у нас приняло проект, по которому кто из кончивших до 1869 года подает свое курсовое дело, тот для магистерства должен и напечатать, и защитить свой труд – исполнить требуемое Уставом 1869г.176 Но вот, когда смена учителей в общем получилась, с этого времени начинается уже движение обратное: переходят со скамьи прямо в духовенство не привязанные к учительству обязательством предварительной оплаты за свое содержание в академии177 и, как обыкновенно говорится, освобождаются от оной «по прежним примерам». А затем случившееся перепроизводство учителей становится фактом, ведет к закрытию до этого прибавленных 60-ти вакансий; и дело доходит до того, что не только наименее надежные питомцы академии, а и окончившие кандидатами освобождаются от обязательной службы в наставниках178. Таким образом, сама прибавочная цель, а с нею и практические занятия на 4-м курсе становятся пережитком. Ученая деятельность освобождается от временных оков, и в конце 1880-х годов слышится золотое слово Св. Синода о значении «академий, в которых специально разрабатываются православно-богословские науки»179.

Конечно, это только начало конца180. Засим на доброй почве, указанной высшей властию181, вступает в действие проверка ценза ищущих академического образования, которая совершается с двойной целью: и приобрести для академии наиболее пригодный контингент, и предупредить упадок новосозданного учительства. В часы неспешно совершаемых приемных экзаменов, на которые до сих пор являлось конкурентов больше установленного законом количества, определяется: знают ли данный предмет семинарского курса, насколько это знание сознательно, в каких – полных или неполных – размерах исполнены семинарией программы обучения, делались ли наставниками собственные разъяснения и дополнения к узаконенному руководству, исправлялись ли ошибки, неизбежные в учебниках, есть ли знания, идущие дальше учебника, питомцы какой семинарии оказывались более и какой менее удовлетворительными. Для большей правильности экзамены производились не единолично, а комиссиями. В последнее время и при письменных испытаниях читались двумя профессорами182. Все комиссии должны составить подробные отчеты для чтения и обсуждения их в Совете. Не нам, разумеется, судить о достоинстве этих наших экспертиз. Бесспорно, что в них есть масса поучительных подробностей, из коих на первый план выступает прекрасное средство, дававшее автору его В.В. Болотову возможность в несколько минут определить весь церковно-исторический ценз экзаменуемого183. Бесспорно, что экспертизы эти, делая свое дело, представляют много материала для заключения и по той их цели, которая касается непосредственно семинарии. Но решительным может быть заключение из них лишь о том, наступило ли время принимать без проверки всех желающих семинаристов,184 ибо только за самыми ничтожнейшими исключениями вся эта масса разных профессорских отзывов ставит на вид, что вызываемые на казенный счет подготовленнее волонтеров185. Однако и это заключение является лишь относительно решительным в том смысле, что принятые волонтеры в дальнейшем нередко достигают не меньшего, а иногда и большего успеха186. Вообще для того, чтобы академические экспертизы имели полную силу, кроме того, что зависит от нас самих187, и кроме того, что мы всегда должны иметь в виду и честъ семинарии, а иногда и финансовый вопрос для правящего в них состава, обязанного из своих средств покрывать траты на непоступившего казенного студента188, – кроме этого, говорю, нужно, чтобы мы имели пред собою ясные ревизорские отчеты по семинариям, с которыми теперь мы совсем разобщены. А главное – нужно, чтобы получило действительное осуществление то desiderium Устава 1884 г.189, по которому тот или другой из нас мог бы воочию видеть и конфиденциально описать Совету Академии постановку, ход и направление тех семинарий, относительно коих точное осведомление для нас являлось бы наиболее необходимо. Я не смею и заикаться об учреждении съездов, так или иначе уполномоченных от семинарий с участием уполномоченных от академии для того, чтобы путем взаимного словесного обмена скорее и легче и обстоятельнее усмотреть, а где можно и разрешить здесь все вопросы, возникающие вследствие того, что семинарист переходит в академию и нужно, чтобы он был вполне приспособлен к академическим занятиям, ибо не дело получать ему здесь элементы познания, а главное, «не к лицу это академии, где должны быть другие – высшие цели»190.

Как бы там ни было, но в общем пока совсем нельзя пожаловаться на духовно-образовательный уровень приходящих к нам семинаристов, которые до сих пор составляют подавляющее большинство в каждом курсе. Настолько семинарии стараются, что нельзя было не принять за правило: учитывать новопоступающему и отметки семинарского аттестата его191. Отсюда и для нас остается живым тот вопрос, который впервые возник пред Уставом 1869 года. Итак: нельзя ли увеличить время академического обучения при тех же самых 4 годах, которые составляют полный академический курс? Факультетская система, в которой вместо 20, например, наук студент изучает только 10, а времени на слушание их тратит те же 24–30 часов, какие при другой системе он тратил бы на 20 предметов. Неотягощающее увеличение времени позволяет ожидать увеличения образованности студента. А что он не слушает других наук, которые преподаются в академии – это, благодаря старательному и правильному ведению семинарской школы, не делает пробела в общем его богословском образовании. Теперь мы, однако, знаем, что сообразованный с этим Устав 1869 года должен был уступить свое место Уставу 1884 года. Как же это могло случиться, с точки зрения основной идеи академического дела? В запросах благоповедения между обоими Уставами трудно отыскать существенную разницу; и для этого достаточно только всмотреться в инструкцию для инспектора, помощника его и в правила для студентов, составленные нашим Советом. А в рассуждении чисто административной стороны и то должно сказать, что высокая самодовлеемость единственного у нас ректора192 Устава 1867 года, раз установившись, так и оставалась незыблемою. И то следует сказать, что в лице второго ректора Устава 1884 года мы имели доточное осуществление того места Объяснительной Записки, в котором она желает, чтобы начальник академии, обладая даром властной инициативы, не только видел, что важные задачи духовной академии могут быть успешно выполнены лишь совокупными усилиями начальствующих и профессоров при полном их согласии и дружном содействии; но вместе с тем всю свою настойчивую энергию направлял к тому, чтобы эти совокупные дружные усилия были полными и с той, и с другой стороны, засим, чтобы из этого выходила польза для академического дела. Иное дело – распадение академии по Уставу 1889 года на три разных отделения с самостоятельной юрисдикцией в лице помощников ректора193. Еще до вступления в силу Устава 1869 года говорили194, что такое федеративное разделение не в праве указывать на аналогию для себя в университетских факультетах, так как последние вмещают в себе классы совсем разнородных наук – филологии, права, естествоведения и т.д., между тем как в академии все науки одинаково богословские – прямо богословские или богословские чрез вспоможение богословских, т.е. философия чрез вспоможение, например, оказываемое теоретическому в богословии, гражданская история чрез вспоможение, оказываемое ею, например, истории церковной. Эту мысль можно и должно протягивать еще далее, дабы стало видно, что аналогию для академии представляют в университете не факультеты вовсe, а многоразличные секции одного и того же факультета – геологическая, химическая, ботаническая и др. секции физико-математического факультета, в которых декан, однако, один – нет помощников, а просто и прямо один декан. Однако в настоящем случае, кажется, правильнее будет смотреть с обратной точки зрения – той же сродности, какая есть в науках академических. С этой точки зрения выходит, что историческое отделение имело право быть отделением – особливой группой наук, потому что основание для этого было дано в самом существе их – в полной однородности их состава и в том, что, по Уставу, все они были специально принадлежащими только одному этому отделению. Но в богословском того нет: кроме чисто богословских наук – догматической, нравственной, полемической и патристики, тут были а) четыре науки философских – светских б) как эти, так и Св. Писание с Основным богословием были науками обязательными для студентов всех решительно отделений. Отсюда отделением богословское было только по одному тому внешне юридическому установлению, что весь этот конгломерат разнохарактерных наук в лице своих представителей имел одного и того же главу – помощника ректора. А что произошло отсюда? Нет надобности об этом догадываться, ибо прямой факт ясно показывает, какая прямая невыгода тут вышла для академической науки. Так как профессора указанных общеобязательных наук приурочивались к богословскому отделению, поэтому из всей суммы диссертаций, занимавшихся этими, всякий знает, важнейшими науками, 75 написаны студентами богословского отделения, а из остальных лишь 15 студентов не побоялись того, что они будут рассматриваться своим историческим или церковно-практическим отделением как чужие195. Теперь, если с этих важнейших, но обделенных наук снять юридическую обузу, которая отнимала у них действующие силы и в известной мере, наверное, производила застой, и восстановить их общеобязательное значение; если к ним прибавить, во-первых, догматическое и нравственное богословия, которые не могли, хотя и должны были быть внесены в разряд тоже общеобязательных только потому, что тогда от всего богословского отделения осталось бы лишь одно имя да еврейский язык; если, во-вторых, засим прибавитъ общеобязательную, в особенности для нашей академии, церковную историю196, без которой, однако, историческое отделение было бы туловищем, лишенным головы; прибавить, в-третьих, сюда общеобязательное из церковно-практического отделения, которое с ученой точки зрения и так было без головы (без слова Божия); и если затем сообразить, что же выходит отсюда, то станет очевидным, что в таком случае вся факультетская система совсем разваливается само собою. И опять, с положительной стороны, тоже, само собою, в итоге подучается ряд наук общеобязательных, которому сопутствует небольшое количество предметов, позволяющих разделить их на параллельные группы с правом для студента избирать для себя из них ту или другую. Иначе сказать, само собою является в принципе тот уклад, который лишь с немногим осложнением повторяет Устав 1884 года. Является он действительно, и является в интересах именно знательной миссии академического дела – на том основании, что общеобязательные науки получают здесь подобающее им место, что не только они профессорами должны быть разрабатываемы научно, но и студент нашего учебного заведения должен иметь знание их научное; и как бы он ни углубился в избранную им специальность, но если в рассуждении их он будет стоять на высоте только семинарского уровня, то из него, скорее всего, может выйти такой специалист, который кроме своей науки не хочет знать и признавать никакой другой и который в своей науке не может стоять правильно за неосведомленностью в других науках, расширяющих и углубляющих его горизонт в надлежащей мере.

Теперь действительный Устав 1884 года, рассчитывая очевидно на то, что воспринимающая способность, благодаря возвышению семинарского образования, ко времени его поднялась и студент поэтому в состоянии достигать не только высокого, но и широкого научного познания, в круг параллельных, не общеобязательных, а избираемых по желанию наук ставит лишь три в одной группе и четыре в другой. Как бы, однако, ни было, только какой-либо черты, принципиально исключающей по крайней мере некоторые науки, выделенные из объема общеобязательных, не имеется. Поэтому, раз признана стоящею на очереди именно полнота научно-богословского образования, и такое выделение должно рассматриваться не иначе, как уступка, вынуждаемая известными только практическими, следовательно, условными соображениями. Отсюда уже в 1888 году от нашего Совета возникает197 уваженное198 ходатайство о том, чтобы сделать общеобязательным еврейский язык, столь необходимый для кафедр Св. Писания и библейской истории. Засим тоже в круг общеобязательных входит история и критика инославных вероисповеданий и русского раскола с сектантами199. Принцип полноты выдерживается последовательнее, но еще выразительнее обрисовываться стала вся трудность успешно осуществить ту идею, которой призван был служить Устав 1884 года. Богословская наука так разрослась, что полное овладение ею неизбежно сопровождается неудобством, которое принято называть многопредметностью. И пусть у нас некоторые немногие студенты входили с прошением дозволить им слушать и держать экзамен по обеим параллельным группам – избрав, например, словесную, сдавать экзамен и по истории200. Но в общем это обстоятельство должно быть понимаемо не так, что становится возможным и все до конца академические науки сделать обязательными для всех, а так, что выделенных теперь осталось слишком мало и не стоит, например, способному словеснику упускать право быть наставником и по наукам исторического отдела. Таким образом, факт остается фактом201. Отсюда для устранения основной причины их – многопредметности – в 1902 г. ректор наш, теперь Высокопреосвященный Финляндский Сергий, внес предложение Совету избавиться от нее путем возложения на каждого представителя академических кафедр 4 недельных лекций в одном и том же курсе и разбивки всего академического образования на равные части так, чтобы в каждый из трех первых годов академического курса при 5 ежедневных урочных часах успевало быть исчерпаемым и требовалось к экзаменской сдаче не переутомляющее содержание восьми примерно кафедр, а в последнем 4-м году, кроме слушания остающихся академических наук для студента освобождалось бы время досуга, достаточное для приготовления кандидатской диссертации202. Мера чрезвычайно и простая, и целесообразная, раз при ее осуществлении будут устранены те причины, благодаря коим профессорское преподавательство у нас ограничивалось двумя лекциями, из коих 1-ая касается молодых наставников, вступающих на свое дело после одногодичной лишь стипендиатуры; а 2-я касается профессоров, которым в таком случае приходится одновременно работать по двум разным, но входящим в объем их кафедры и теперь богатым литературою наукам, благодаря чему он психологически легко может превратиться из ученого в простого дидаскала203. При этом совершенно невозможно умолчать о двух мерах, из коих одна выработана в помощь образованной по поводу вышеупомянутого предложения Высокопреосвященного Сергия204, а другая содержится в проекте Устава, который Св. Синодом было предписано выработать в числе других академий и нашей205. Как выразились эти две меры у наметивших оные – это одно; и совсем иное – та глубоко важная идея, которая в них кроется. Она требует совместить два совершенно различных уклада, которые сложились под прямым влиянием Устава 1869 года, призывавшего к глубокому специальному изучению академических наук, и влиянием Устава 1884 года, призывающего к полному изучению ее объема. Достигнуть удовлетворения этой грандиозной задачи весьма и весьма трудно. Однако это совсем не квадратура круга, но только Плевна, затребовавшая Тотлебена; и чего-чего не может осилить человеческое усердие? А когда этого добьются, когда нам уже не придется перебрасываться от одной крайности к другой, академическое дело вступит в ту колею, на которой чем далее, тем успешнее оно будет приближаться и к ближайшей, и к идеальной своей цели. Теперь же мы во всяком случае стоим пока только на полдороге. Ибо требуется и не одно экстенсивно полное, и не одно специальное знание, а возможно глубокое, доточное распознание (небольшой всегда) группы тесно связанных между собою наук, внутренне опертое на образование общее, вполне достаточное для того, чтобы иметь не ученость, а определенное научно соображенное воззрение. Эта задача неискоренимо лежит в самом существе дела.

Теперь Историческая Записка должна ответить на вопрос: насколько воспользовались во 2-м периоде тем фундаментом, который был воздвигнут профессорскими трудами периода предшествующего? Прежде всего, рассчитывая на условленное у нас юбилейное издание, в котором ясно будут определены труды каждого из наших тружеников в отдельности, Историческая Записка просила бы Вас видеть, что имена упокоившихся из них по большей части хорошо известны, ибо это имена Болотова, Троицкого, И.E. Чельцова, Котловича, Нильского, Светилина, Якинова, а также и Η.П. Рождественского, который освободил Основное Богословие от сомнений в нем, высказанных его учителем Преосвященным Иоанном Смоленским206, и под его пером ведение это так сказало себя и свое содержание, что о праве его быть самостоятельной наукой просто нельзя поднимать вопроса. И вместе с этим, нисколько не погрешая против требований деликатности, радуемся приятной возможности сказать о, благодарение Богу, здравствующих, но уже не труждающихся на академической службе, таким образом, с истинным почтением назвать имена бывших профессоров 2-го периода: протопресвитера И.Л. Янышева, который создал фундаментальный курс нравственного богословия, и М.И. Каринского, который всеми признается за первостепенного философа в нашем отечестве. Не дозволяя себе касаться догматического богословия, по которому в предшествующем периоде трудились лица и святительского сана, и нередко замечательной, тоже общепризнанной ученой образованности, оставляя в стороне науку Св. Писания, которая и в первом периоде, пред Якимовым, имела достойнейшего представителя, должно сказатъ, что благодаря поименованным членам нашей семьи, которая как семья, конечно, немыслима и без членов юнейших, академическая наука стала просто неузнаваемою против прежнего по глубине и широте понимания своих проблем и по методу их разработки. Засим, кроме того оправдательного документа, которым служат составленные, напечатанные и представленные нами на благовоззрение высшей власти подробные программы всех отраслей академической науки, история будет совершать начинающийся с Вас беспристрастный свой суд над профессорским составом нашей академии 2-го периода по печатным его трудам, т.е. по 98 книгам, по 117 ученым изданиям с Собранием древних литургий во главе и по 2414 ученым статьям-этюдам207, самая большая часть которых нашла себе место в старейшем всех брате духовно-академических органов – Христианском Чтении. А когда история будет проверять эту корпорацию, исходя из того, что, раз в ней укрепился научный дух, она неизбежно должна стараться о расширении своего хозяйства, когда, значит, история станет искать данных в этом направлении, годы конечно должны со смирением склонить свои головы, если она не придаст значения ни тем ранее упомянутым приват-доцентурам, которые существовали в самом начале 2-го периода; ни платоническим желаниям многого множества новых ведений, которые заявлены в нашем проекте нового Устава208; ни усиленному и только полууспевшему209 нашему ходатайству об отделении педагогики от пастырского богословия, а также об отделении литургики от церковной археологии; и поставит в счет них то, что благодаря нашему деятельному участию создалась кафедра Истории славянских Церквей210, что отъинуду просимая кафедра истории Грузинской церкви согласно нашим резонам разрешилась в кафедру Истории Православного Востока211, наконец, что Св. Синод уже принял в уважение и разрешил в виде опыта открыть кафедру сравнительного языкознания212, благодаря чему греческий и латинский входят в академию уже не в чуждом ей виде предметов школы, а в виде истовой, издавна установившейся и строгой науки. В прямой связи с этим и по простому психологическому закону смежности история спросит и о том, что же сделала академия с теми своими ведениями, которые обыкновенно стоят на низшей ступени не науки, а только искусств. Покойному Карпову в свое время оставалось лишь указывать с грустью на этот пробел; но теперь есть, по крайней мере, частичное основание дать ответ на вопрос уже положительный213. Что же касается до других ведений, тоже удерживаемых практическими потребностями на стадии искусства, то, согласно намеченному у Карпова способу, они сосредоточены на изыскании истории своего дела, и наверно это искание откроет такой пункт в них, выходя из которого и они будут возведены на высоту положительной науки214. Когда засим суд истории обратится к определению нашей ученой академической деятельности в сферах, смежных с нашими печатными и классными трудами, то мы, конечно, не имеем права указывать на разнообразнейшие коммисси, общества и другие ученые учреждения, в которых принимали и принимают участие члены академической корпорации, потому что ведь члены и всяких других ученых корпораций тоже принимают здесь или там деятельное участие. Но помимо этого открывается возможность указать, кроме многообещающей комиссии для ученой разборки богатств рукописей Кирилло-Белоозерской библиотеки215, на целый ряд тех внутренне-академических обществ – Богословского, Златоустовского, Психологического, Литературного и т.д., где под руководством профессора деятельно работала меньшая наша братия – студенты, как они работали вне академии в проповеднических собраниях, а еще раньше, в 1887 году, «по ходатайству ректора духовной академии Преосвященного Антония Епископа Выборгского, ныне Митрополита С.-Петербургского, под руководством доцента иеромонаха Антония, ныне Архиепископа Волынского» они начали вести духовные беседы и, считая до нынешнего года, дали таких бесед «свыше тысячи»216. С другой стороны, под таким же прямым и ближайшим руководством своих наставников во все время текущего 2-го периода студентами написано больше полутора тысяч кандидатских диссертаций, и мало сказать, что здесь не встречается ни проблематических тем, вроде рассуждения о характере висевшего по правую сторону разбойника, ни такой запоздалости, что один из самых лучших студентов 1-го периода, рассматривая религиозно-историческое явление арийского Востока, руководился такими неполными источниками и пособиями, коими по отзыву маститого ученого Д.А. Хвольсона можно было руководиться лишь в том случае, если бы он писал свое старательное курсовое «30 лет раньше». Обратим внимание лучше на то, что в общей сумме их находится 450 сочинений, неудовлетворительных только для степени кандидата и не заслуживших только почетный отзыв, а награжденных денежной премией; и после этого, думаю, не видя их, возможно согласиться на удостоверение наших печатаемых отзывов в том, что это труды обстоятельно продуманные, не компилятивные217. А к этому нужно прибавить еще, что благодаря им выплывают новые материалы из рукописей и архивов, выплывают в немалом количестве, и случаев пользования материалами, еще не видевшими света, мною насчитано до 175218. С другой стороны, нередко в этих кандидатских трудах замечается тесное содружество, так что они то группою излагают разности в греческом и мазоретском текстах разных книг Ветхого Завета; то исследуют разные памятники, относящиеся к библейской археологии; то рассматривают богослужебные книги с нравственно-богословской точки зрения; то раскрывают историю уклада таинств и обрядов; то описывают состояние православия на Западе России или церковные подробности в Новгородском крае; то извлекают полезные для церковной истории материалы из разных месяцев монументального труда Acta Sanctorum Бодландистов; то, наконец, излагают по архивным источникам истории некоторых отечественных духовных семинарий. Ввиду всего этого само собою является мысль: неужели все эти труды пропадут без всякой пользы, и даже ознакомление с ними в рукописном виде должно быть воспрещаемо по-прежнему219? Единственное пользование ими, если они не перерабатываются в магистерские, бывает лишь в том случае, когда кандидатские прежних лет мы даем для сокращения труда и более широкого осведомления студенту позднейшего курса – даем, например, кандидатские, которые излагали и оценивали богословские педагогики разных иностранных авторов, следующему студенту с тем, чтобы он имел достаточные основания решать вопрос о педагогической ценности всего вообще в целом богословского направления в педагогике католиков и лютеран. Отчего бы не видетъ свет этим диссертациям, которые в большинстве случаев более чем не уступают печатным этюдам и книгам в России? Действительными студентами может быть выходило бы тогда больше. Но несомненно, что тогда получалось бы немало добрых вкладов в нашу литературу, что надежда на напечатание возвышала бы дух и прилежание пишущих, не говоря уже о том, что в свое время беспокоило покойного о. протоиерея обер-священника Державина...

Наконец, признавая, что в общем все наши сейчас намеченные работы суть так или иначе богословские и значит нынешний юбиляр действительно есть высшее духовное просветительное учреждение, могут спросить: но что же мы, собственно, делаем? Позвольте на это сказать: мы стараемся с посильной для нас широтой, глубиной и обстоятельностью опознать правое верование, и в этом опознании заключается суть всех наших трудов. А что оно совершается не только путем положительным, но и отрицательным – апологетическим, это разумеется само собой; и нужно лишь добавить, что в защите первооснов истинной веры одним из деятельнейших участников, наряду с другими, является философское ведение, которое не только не оставляет без внимательного обсуждения ни одной гипотезы, теории, доктрины, стремящейся закрыть небо для человека, а и десятки лет здесь или там по научным основаниям утверждает, что бытие Всевышнего есть первонасущная нужда для самого же научного разума220. Если засим к добытому другими отраслями академической науки прибавить еще то, что дают от себя полемические науки, из коих одна ведает христианские иноверования, другая – отечественные блуждания, то в итоге получается добрая масса отдельных – теоретико-богословских церковно-исторических, литургических и др. подробностей, из которых каждая вносит свой вклад в уразумение вечных истин веры. Как бы, однако, ни велика была эта масса, положительное значение она имеет лишь для настоящего времени. Здесь в ней встречает должный противовес себе отрицательное воззрение на религию, с которым она борется на его же почве, показывая, что аргументы его не только не удобоприемлемы на почве христианской веры, но далеко не удовлетворяют требованиям строго научного метода. Также здесь и оба современных русских течения, из коих одно считается народным, другое принадлежит интеллигенции, встречают себе решительный противовес уже потому, что производитель всей этой массы наших детальных опознаний веры есть такое движение богословской мысли, которое, фактически начинаясь с первых времен христианства и всегда идя царским путем каноническим, психологически возникает из чистейшей пытливости разума, стремящегося проникнуть в небесное и принципиально отрицающего как не разум, как голый субъективизм, то мышление, которое управляется какой-либо сторонней тенденцией, а тем более тенденцией антропотеистической. Так дело представляется с временной нынешней точки зрения. Но если говорить безотносительно, по существу, то все добытое нашей академической наукой приходится оценять скромнее: как подготовление к тому времени, когда правое верование существенно и всецело войдет в разум опирающейся на своеобразные особенности русской души, без чего, без каковой опоры психологически невозможно самостоятельное, независимое от Запада, но временами поучительное для него221, обретаюшее для себя вековечную родную колею православно-русское богословствование. Повторяю: только как подготовление к этому, пусть и прямое. Мы живо помним назидательный пример А.О. Хомякова. Выдающийся талант с завидной начитанностию, вдобавок к этому глубоко верующий, редкой нравственности и строго послушный всем установлениям церкви. Но вот когда он в богословском труде разбирает католицизм и лютеранство, он могуч как Сампсон, и недаром осторожные ученые Запада предостерегали своих коллег от скороспешного ответа ему. Когда же он стал говорить о Православии положительно – правое верование налицо, только стоит оно, как внешний кодекс, в котором хорошо разбирается лишь формально-логический его разум: и это Сампсон, но волосы его обрезала та новая Далила, которая называется недоготовленностию. Времени после него прошло довольно, но все-таки очень немного сравнительно с громадностию задачи, которая здесь предстоит. Если должное опознание веры уподобить мозаической работе, то очевидно требуется не большая, а всеисчерпывающая масса деталей, которые нужно опознать; как в мозаике недочет в одном-двух камешках делает картину негодною. А вдобавок к этому требуется, чтобы соответственные части академической науки открыли и изучили все памятники древней христианской письменности, все духовные стихи и другие подобные данные. А затем, чтобы они точно не по увеличениям патриотического шовинизма и не по домыслу какого-либо писателя, хотя бы Достоевского, или целого направления, хотя бы и славянофильского, а по строго проверенному и обоснованному резону определили: есть ли на самом деле в русской душе гений «богоносца», найдет ли наше богословствование хоть какое-нибудь подспорье во внутреннем наших лучших, уцелевших и серьезных умов к тому, чтобы в Писании и Предании открывать данные, освещающие правое верование со стороны, которая до этого не замечалась – можем ли мы, например, не только видеть, что у католиков и лютеран есть и определенным термином выражено свойственное их богословию представление об условиях действия божественной благодатной помощи, а у нас только критическое, что оба их термина не угадывают истины по причине своей односторонности – не только, говорю, видеть это, но и со своей стороны указать тоже определенный термин православный? И кто позволит себе утверждать, что наша работа по указанным обоим направлениям пришла к вожделенному концу? Отсюда мы вправе, конечно, делать то, что делал греческий философский гений, сначала выражавший себя в отрывочных темах, которые предшествовали его философии. Мы можем, а иногда обязаны, в нередких случаях даже и даем отрывочные – литургические, церковно-исторические, теоретические и т.д. примеры русского православного богословствования222, как в области нашей христианской веры уже есть налицо элементы православия именно русского. Но для дела еще требуется длинная работа будущих, вероятно многих, поколений. А поэтому пожелаем С.-Петербургской Духовной Академии, чтобы и далее в ней, наряду с другими академиями, терпеливо и настойчиво, находчиво и обдуманно шло не вчера начатое, еще в 1-м периоде пленявшее и начальников, и профессоров, и питомцев ее великое дело созидания самостоятельного, ясно и дельно сказывающего и всецело правоверующего, истинно кафолического Богословия, которое, будучи не только истинным, но и своим223, в состоянии и совсем искоренить очень уже распространенный у нас религиозный индифферентизм, сбивающий одних в рационализм, других в формализм, засим в состоянии более победоносно бороться на пастырском, литературном и учительском поприщах с исконным врагом религии – тем разумом, который сосредоточен исключительно на земных интересах и вопросах224. Да здравствует же на многие лета наш столетний ученый вертоград. И да главенствует в нем истинно Божественная Премудрость, эмблема которой высится на вещественной его храмине.

Наши митрополиты:

Период І

Амвросий по 1 мая 1818

Михаил по 24 марта 1821

Серафим по 17 января 1843

Антоний по 10 ноября 1848

Никанор по 17 сент. 1856

Григорий по 17 июня 1860

Исидор до конца

Период II

Исидор до 7 сент. 1892

Палладий с 1892 Антоний 1898 дек. 25

Обер-Прокуроры Св. Синода:

Период І

Обер-Прокурор

Голицын по 1824

Мещерский по 1833

Нечаев 1836

Протасов 26 фев. 1836–16 янв. 1855

и. д. Карасевский по 25 дек. 1856

А. Толстой по 1862

Ахматов по 1865

Д. Толстой с 3 июн. 1865 до конца

Период II

Д. Толстой до 23 апр. 1880

Победоносцев с 1880

кн.Оболенский 1905

П.П. Извольский 1906

C. М. Лукьянов 1909 фев. 5

Ректоры:

Период І

Евграф 4 фев. 1809–1811 нояб.

Сергий 7 янв. 1810–1812

Филарет 11 М. 1812–1813 мая 19

Григорий 2 М. 1819 4 Я. 1826

Иоанн 30 янв. 1826–1830

Смарагд 27 авг. 1830–1831

Венедикт 4 нояб. 1831–1833

Виталий июн. 18ЗЗ-июн. 1837

Николай 1837 апр. 1841

Афанасий 21 апр. 1841–1847

Евсевий 17 Я. 1847–1849 Д. 50

Макарий 20 дек. 1850 15 мая 1857

Феофан 13 июн. 1857–1859

Нектарий 17 июн. 1859 1860

Иоанникий 5 окт. 1860–1864

Иоанн 17 Я. 1864 9 Н. 66

Янышев 1866 до конца.

Период II

Янышев до окт. 1883 Уст. 1869

Арсений 22 Окт. 1883 Уст. 1884

Антоний 15 апр. 1887–24 Ок. 92 г.

Борис 1892 г. 2 дек.–1893 г.

Никандр 1893 г. 23 авг. 1895 г.

Иоанн 1895–1899 гг.

Борис с 1899 г. до 1901

Сергий 24 янв. 1901 г. 1905 г.

Сергий с нояб. 1905–1908 г.

Феофан с 1909 г.

* * *

1

Принося глубокую благодарность Κ.Я. Здравомыслову и H.В. Туберозову за их указания и добрую помощь в изучении Архива Св. Синода, считаю долгом благодарить и студента IV курса H. В. C., который заведует приведением в порядок нашего Академического Архива и который, давая мне беспрепятственную возможность ознакомиться с последним в надлежащей полноте, вместе с этим взялся любезно сделать для меня нужные подсчеты. Так что там, где он их делал, начиная с приведенного сейчас, я везде буду ставить его фамилию – Смирнов. В остальном, следуя похвальному обыкновению других, позволяю себе делать следующие сокращения: К – журналы Конференции С.-Петербургской Духовной Академии; П – журналы Внутреннего Правления С-Пб. Д. Академии; ДП – журналы Внутреннего Правления, но в коих обозначены № Дел; АС – Архив Святейшего Синода; КДУ – Комиссия Духовных Училищ, Дела ее я обозначаю нумерацией, которая дается им в последнем издании каталога Дел КДУ, составленного трудами теперешних заведующих; ДУУ – Духовное Учебное Управление, заменившее в 1839 г. Комиссию Духовных Училищ; Ж – журналы заседаний Совета С-Пб. Дух. Академии, дающие документальные основания для суждения о состоянии академии, начиная с введения 2-го Устава (не напечатано только два учебных года: 1892 и 1894, засим 1906 и 1907).

2

В него академия переселилась 26 августа 1819 года при Григории.

3

Некоторые упражнения студентов С-Пб. Д. Академии 6-го учебного курса. Часть IV С-Пб., 1825. стр. 273–311.

4

Письма духовных и светских лиц к Митр. Моск. Филарету. Изд. A.Н. Львова. Соб. 1900 см. еп. Григория 30 авг. 1825г. стр. 85; ср. Собрание Мнений и Отзывов Филарета, Митрополита Моск. С-Пб. 1885 г. т. 2, стр. 209.

5

Сиротинский кончил 16 магистр. В 1825 г. был отмечен инспектором Гавриилом в числе шести студентов особенно замечательных по своему поведению. См. ДП. 1825 № 2.

6

Проект Устава Духовной Академии 1814 г. С-Пб. изд. 1823г. Введение, стр. 1.

7

Там же, §§ 47, 65–95. Cp. Проект Устава Дух. Ак. Изд. 2. 1810г. § 54 и далее.

8

Там же, § 47. Конечно, «хотя ректор лично входит в одно учебное управление» (Проект 1810 г. §41) но по обеим редакциям Устава ему дается право начальника и в других (нравственной и экономической) отраслях академической жизни. На практике, однако, бывало так, что разные случаи обыкновенные обсуждались собственно в Правлении по докладу инспектора, и лишь в исключительно выдающихся ректор являлся деятелем непосредственным.

9

Там же, § 13; также и в Проекте изд. 1810 г. § 10.

10

Устав 1814 г. Общее расположение академического Устава (по изд. 1823 г., стр. 12).

11

Общее число 131. – Смирнов.

12

См. напр. Мнения и Отзывы, т. 2, стр. 312 § 11 a); cp. там же, стр. 7 § VII. 2.

13

С первого же курса отбирались и находятся при Делах собственноручные заявления каждого из оканчивающих. И как было сказано в торжественной речи ректора Григория (К 1819г. 3 авг.), так шло и дальше, что заявляющие о желании вступить в светское звание считаются редкими единицами. С одним только исключением: соизволивши по докладу Министра Нар. Просвещ. сделать изъятие из Именного Высочайшего Повеления, которое возбраняло чиновникам занимать две или три должности, Государь разрешил сие занятие в разных классах и местах учителям и профессорам (ДП 1817г. 16 март.). А после этого КДУ испросила таковое же разрешение и для наших профессоров. А засим по получении оного она 28 августа сама произвела их в светские: дав Ветринскому и Себржинскому чин 8-го класса, Райковскому 9-го. А засим идет уже по почину самих профессоров такого рода практика: по прошествии известного времени они входят в Правление с просьбами, в которых докладывается, что по таким-то и таким причинам они, несмотря на свое обещание, не могут оставаться в духовном звании, но просят не взыскивать с них получавшегося магистерского оклада, что конечно и делалось им по их желанию и ввиду ничтожнейшего жалованья, которое они получали в академии. Cм. П 1838г. 10 февр.; 1840г. 1 июн., 25 окт.; 1844г. 9 июн. и др.

14

И, согласно с этим, из письма Валашских студентов Унгро-Валашский митрополит усматривает, что они «совсем и по сию пору не поняли того призвания, для которого посланы учиться». Не подготовка к священству, а образование ученое. И Правление постановило чрез архимандр. Иоанна разъяснить им об истинной цели их назначения и отсыла в академию (П 1853г. 4 март.).

15

П 1836г. 21 апр.

16

П 1830г. 23 янв. Сp. там же, 22 янв.

17

П 1823г. 2 июн. (Митрополит Филарет хотел бы шестилетний срок: Мнения и Отзывы III, 170); 1838г. 11 апр., 21 окт.

18

Напр. Ж 1874г. с. 137.

19

П 1814г. 23 мая: «Дабы и нужные для духовных училищ воспитанники какими-либо видами не были увлекаемы в гражданское состояние и чтоб привязать их по возможности к службе училищной».

20

Там же.

21

П 1813г. 13 янв.

22

Напр. П 1817г. 18 июн.: минчук иером. Гавриил просится в академию. КДУ 10 сент. предлагает дать ему вступительный экзамен. А 27 сент. особенности Петербургского климата вынуждают его выезжать из столицы, и 12 октября он получает увольнительный билет из «Академического Института». См. другие подтверждения того же, напр. П 1818г. 8 янв. или 1817г. 16 март. сказано, что Григорий есть инспектор «Академ. Института» и т.д. Должен, однако, заметить, что в Деле № 8 КДУ 27 окт. употребляется другой термин: «Педагогический Институт»; но тут же далее, когда говорится об обряде открытия С-Пб. Дух. Академии, институт называется уже академическим, а не педагогическим. А главное, термин «институт» употреблен и первооснова Устава 1814 г. – Начертание, т.е. «Доклад Комитета об усовершении Дух. училищ и Начертание правил и т.д. § 84; также и самый Устав. Изд. 1810г. ч. 3 § 109.

23

Если не ошибаюсь, 1-м, не считая Ионы, «правящим должность эконома» из профессорского состава был Гавриил Метлицкий и поступил он в таковые 6 ноября 1820 г. Потом, в 1826 г. 18 марта, в исправление должности эконома впредь до приискания «более способного к хозяйственным трудам» назначен был иеромон. Аркадий 64 лет, никогда ничем не штрафованный, кроме «поклонов за непорядочное исследование некоторого дела, содержание коего не означено». С этих пор экономство простых монашествующих продолжалось до Геннадия включительно, относительно которого возбудил дело инспектор Платон с секретарем проф. Вознесенским (П 1834 г. 26 янв.), вызвавшее объяснение Геннадия (П 1834г. 23 сент.) и окончившееся прошением Геннадия об увольнении по случаю серьезного повреждения ноги (П. там же, 29 сент.), удовлетворенным 30 окт., когда опять назначен был проф. (Д. Ростиславов о нем, как экономе, см. П 1840г. 29 окт.; 1841г. 12 март., 26 авг., 10 окт., 22 окт.; 1842г. 16 мая, 29 сент.; 1843г. 22 окт.); и так были экономами профессора до предложения гр. Протасова, который поставил в экономы иером. Геннадия (П 1859г. 14 янв.); засим (П 1863г.) экономом делается преподаватель (Π.А. Лебедев), и в этом же году с конца авг. экономствует иером. Сергий, который (П 1864 г. 28 авг.) назначается в Пекинскую миссию, и на его место поступает А.И. Предтеченский, из-за коего в 1861г. у нас была великая передряга (см., однако, прошение Предтеченского: П 1861г. 23 дек.), лишившая нас почтенных М.И. Владиславлева,

Н.Н. Жданова, Спрогиса и др. достойных (в то время как в 1859 г. таковую же передрягу умело предотвратил благожелательнейший митрополит наш Григорий); и это был последний эконом из профессоров (П 1867 г. 29 апр.) Теперь 1-м заместителем простеца эконома в Правлении из ученых был Филарет (КДУ Д №3541), затем таковым был Платон (П 1831г. 16 февр.) и, наконец, (П 1859 г. 14 янв.) – Диодор (Ильдонский).

24

Так назвал ее в своей приветственной речи 13 авг. 1813 года ректор архимандрит Филарет Дроздов.

25

К 1824г. 2 янв. Так же и достоуважаемый проф. Π.В. Знаменский отмечает случай, когда «в Конференции Казанской академии председательствовал первоиерарх Казанский. История Казанской Дух. Академии, 1884г. A проф. Малышевский в своей прекрасной Исторической Записке стр. 90 и далее описывает еще более широкое и деятельное участие митр. Евгения в Киевской Конференции. Ср. Труды Киев. Дух. Акад. 1898. I, с.637.

26

Κ 1814г. 4 нояб. п.8. Совершенно справедливо, что это «Второе Отделение» Академии было открыто 1 июля: Дело КДУ 1809г. 20 июн. (cp. там же, 8 сент.); но бездействовало и должно было бездействовать до тех пор, пока Конференция не получила права высшего духовного представительства, пока т.е. в ней не было докторов богословия. Но вот Журнал 3 июл. 1814г. оповещает, что докторская степень открыта; что после согласия, выраженного Митрополитом, сделано представление в Комиссию Дух. Училищ, что последняя утвердила это представление, и тогда Конференция стала уже не одним названием, а живым содержательным явлением. Поэтому КДУ, слова которой, цитированные мною в тексте, переданы в докладной части журнала Конференции 4 ноября 1814 г., совершенно точно называет, очевидно, первое торжественное собрание Конференции, бывшее 13 августа «торжественным открытием» оной. В этом, собственно, 13 августа 1814 года и был праздник – «по случаю окончания первого учебного курса в С-Пб. Дух. Академии». Комиссия Духовных Училищ «признала за благо дать Академической Конференции полный, Уставом определенный вид и возвысить сие сословие приобщением к существующим уже действительным членам мужей знаменитых своими творениями, любовью к наукам и ревностию к Вере». K 1814г. 3 июл. лист 2-й.

27

КДУ Д.№ 1194. И отпечатанный озаглавлен: «Журнал первого Собрания Конференции С-Пб. Дух. Академии 1814 г. августа 13 дня».

28

КДУ Д№ 1918.

29

См. формулярные списки Григория, Моисея, Кирилла и всех окончивших в 1814 году, где сказано, что они кончили не в июне, а 13 августа. См. также Мнения и Отзывы, 1, с.365.

30

К 1814г. 3 июл.

31

В последнее время каждый, удостоившийся степени доктора, вносит в эту книгу собственное имя и фамилию сам; но вначале было положено имена докторов вносить в нее при каждом производстве рукою Преосвященного Епархиального или ректора. П 1814г. 3 июн. § 6.

32

КДУ Д№ 1170.

33

Напр., по представлению ректора Афанасия (П 1843г. 21 окт.) Макарий Булгаков становится экстраординарным профессором и действительным членом Конференции (П 1844г. 26 февр). Вообще, если чего не просмотрел, только лишь один бакалавр Иоанн становится членом Конференции, не производясь наперед в экс.-орд. профессора (К 1848г. 28 янв.). А если (К. 1825г. 30 сент.) таковым делается бакл. Иннокентий, то он был ведь инспектором.

34

Первым экстраординарным был архимандрит Григорий (П 1815г. 29 сент.); далее архимандрит Иоанн Доброзраков (П 1822г. 13 окт.); инспектор иером. Иннокентий Борисов (П 1826г. 5 янв.); Райковский (К. 1826г. 5 июля); архимандрит Климент Можарин (за долговременную и ревностную службу) 28–30 июня 1833 г.

35

Они непременно были назначаемы на «решительные» (КДУ Д№ 2251) испытания и, кроме вопросов экзаменующего преподавателя, имели право и долг давать свои вопросы. См. напр. Κ 1825г. 26 мая; 1841г. 18 июн.

36

См. напр. К 1816г. 31 июл.; 1818г. ?янв. Сp. 1821г. 12 июл.; 1826г. 27 апр.; 1834г. ?июл.; 1839г. 21 июл.; ДУУ Д№ 1856; 1840г. 8 июн.; 1848г. 21 июн. (представил чрез Протасова тот курсовик о Грузинской церкви, за который получил кандидата, о чем К. с отказом в степени магистра и доложила); 1849 г. 24 мая: просят кандидата – он кандидат философии Виденского университета, слушал курс богословия в Кременецком монастыре, а потом в С-Пб. Дух. Академии. Конференция: у нас курса не окончил, а без экзаменского удостоверения опасно давать ученую степень; поэтому, ввиду прекрасной аттестации его Могилевским Владыкою, признать его достойным годичного оклада смотрительского жалованья (он был хорошим и бережливым смотрителем). Однако Св. Синод (K 1849г. 26 нояб.) возвел его в кандидаты. К 185? г. 15 февр.; Ср. 1857г. 1 февр. и 17 июл. К 1848г. 24 дек.: по отзыву архимандрита Аввакума, соч. Успенского о миссиях – вклад, ибо по новым источникам; Храповицкий: очень хорошо. Положено: хотя не окончили (уехали миссионерами, но учились хорошо, курсовые тоже хорошие, поэтому в кандидаты. Но они изъявили готовность ехать в миссию под условием получить магистра; на это не согласились (П 1848 г. 23 март.), однако (П 1849 г. 14 окт.) магистра они получили.

37

Надо сказать, что тут поначалу иногда брала инициативу в свои руки КДУ: K 1815 г. 26 окт.; 1818г. 16 июн.; 1819 г. 4 окт.; 1821г. 15 янв. и 15 фев.; 1822г. 27 апр.; 1826г. 5 авг.; 1830г. 1 мая. В некоторых случаях она исправляла решения Конференции, которая 24 сент. приняла от. о. Березина вместо курсового некоторые его проповеди и уроки, передада о. архимандриту Владимиру, он (К 13 нояб.) одобрил, но КДУ отказала: это, говорит, выписка из других книг и катехизисов (К 1830г 7 июл.). Впрочем (К 1830 5 сент.) Березин подал соч. о прообразованиях, 15 сент. Кочетов одобрил, а 1831г. 4 мая КДУ, по отзыву проф. Кочетова и согласию на оный Владыки, возвела Березина в магистры. Также (К 1829г. 17 авг.) Конференцию просило за старш. канд. Лавра Соколова Правление Могилевской Дух. Семинарии, чтобы возвели в магистры без курсового; Конференция не согласилась: нужно представить в КДУ сочинение; засим (К 1832г. 24 дек.) заслушала и иер. Макарий одобрил; но КДУ: рассуждение сие расположено без соблюдения надлеж. правил и потому не может называться рассуждением, но размышлением, в коем сверх сего оказываются следы перевода (К 1833 г. 8 июл.) – отказала; но, впрочем (К 1835г. 16 сент.), этот о. Л. Соколов подал новое: о вере Патриархов и Израильтян в бессмертие, или жизнь по смерти; поручено было рассмотрение троим, и К 1835 г. 24 февр.: Карпов и Бажанов лишь вскользь сделали замечание относительно языка, да о. Колоколов нашел некоторые мысли неудобовразумительными благодаря темноте изложения; и 28 апреля было прислано утверждение Комиссией. Несколько иное в деле, о котором начинается с К 1834г. 9 апp.: КДУ, находя отзыв одного члена Конференции (Бажанова в 1833 году) о достоинстве курсового свящ. Аристова недостаточным для признания магистром, предписала подвергнуть новому рассмотрению. К 1835г. 31 янв.: рецензенты дали отзыв одобрительный, только Паисий сделал беглое указание на недостаток изложения. По этим отзывам ΚДУ признала и умно поступила, и 5-го же мая уволила Аристова из Тверской семинарии по запросу попечителя для беспрепятственного определения его в Ярославский Демидовскй Лицей. Наконец, не можем удержаться и не передать, что (К 1840г. 19 февр.) Конференция ходатайствовала о присуждении степени магистра для шести, в списке у гр. Протасова почему-то оказавшихся старшими кандидатами, «в соразмерность с награждением, коего удостоены перворазрядные их товарищи». Протасов представил в Синод сочинения этих злосчастных, который решил разослать на прочтение архиереям, и ДУУ № 1045 определением 11/18 окт. 1847 г. положило пятерым дать степень магистра, отказав шестому –Зыкову, сочинение которого не одобрил Киевский митрополиг Филарет. См. К 1837г. 26 апр., 24 июн., 18 окт.; 1838г. 16 март., и у Родосского: Зыков.

38

См. напр. К 1839 г. 28 июл.; П 1847 г. 2 июл.

39

К 1832г. 29 янв.

40

Говорю, что, кажется, следовало связать, таким образом, себя со всеми архиереями епархиальными. Что же касается до некоторых, то уже в вышеуказанном деле КДУ Д№ 1170 говорится: «в свое время Конференция отнесется к некоторым другим Преосвященным архиереям, знаменитым духовной ученостию с предложением о внесении имен их в 1-ю (почетную т. е.) часть книги докторов для поощрения подвижников духовной учености и украшения знаменитыми именами новоучреждаемого заведения». А в П 1814г. 3 июл. § 8 это повторяется; но чтобы кому было после предложено – об этом ничего; сказано только раньше, что КДУ предложила Конференции просить о принятии Почетного Членства Впр. Серапиона Митроп. Киевского, Пр. Мефодия Тверского, Евгения Калужского и Амвросия Тульского.

41

Конечно, и то справедливо, что если магистр получал право называться профессором, то этим значит он причислялся к ученому сословию.

42

К І817г. 9 мая, § 22; 1818 г. 22 июн. и 22 дек.

43

Напр. Тамбовский Пр. Феофилакт ходатайствовал за учителей кандидатов иером. Филарета и А. Колоколова о возведении их в профессоры; но так как при ревизорском свидетельствовании у них не оказалось никаких особенных заслуг, поэтому КДУ 1822г. 14 окт. (Д№ 3291) положила награждение их званием профессорским отложить впредь до будущего своего усмотрения.

44

Проект Устава 1814г. § 338–374.

45

См. напр. Ответы Цензурного Комитета за 1828–1831 гг. Также примеч. к § 353, взятое из § 106 Начертания, § 360, 361, 357.

46

См. проект Устава 1814г., часть III.

47

П 1845г. 6 нояб.: Тов. Министра Народного Просвещ. просит указаний для университетов по догматике, церк. истор. и церк. законоведению, так как эти предметы не принадлежат к факультетским. Положили: Райковскому и Окуневу а) составить программы, б) указать руководственные сочинения и в) определить число еженедельных лекций. В 1851г. ДУУ препроводило составленную в Киевской Дух. Акад. программу законоведения, которая была передана архимандр. Иоанну, и он (К 1852 г. 28 янв.) совершенно забраковал; Св. Синод (К 1852г. 29 мая) предложил ему в скорости составить программу; к 12 июля он составил; а 16 июля ее слушали и одобрили и препроводили в ДУУ. См. еще К 1852г. 3 июн., касающееся преподавания в Лицее логики и психологии, наблюдение за преподаванием которых в светских высших заведениях, по объявлению Пр. Макария Кочетову, возложено было на наблюдателей за обучением Закона Божия; ср. П 1850г. 20 мая и К 1853г. 20 окт.; 1855г. 1 мая. К. 1853г. 2 апр.: представленную попечителем академии программу Закона Божия поручено рассмотреть архим. Кириллу, который (4 апр.) одобрил и только запросил автора программы, по какому руководству студенты готовятся к экзамену. 23 июля о. Черепнин ответил определенно и 10 августа о. архим. Согласился, так как указаны издания, которые пропущены дух. цензурой.

48

Известия об этом даны в имеющихся у нас бумагах: К 1823г. 16 авг.; 1830 г. 9 сент.; 1833г. 19 янв.; 1843г. 18 июн.; 1858 г. 24 июл., 7 авг.; 1859г. 9 янв.; 1861 г. 2 июн.; 1862 г. 13 июл.

49

Напр. П 1853 г. 8 окт.: большой выговор Новгородской, Ярославской, Костромской, Калужской и Вятской семинариям, что посылаются «вовсе не приготовленные». П 1821 г. 24 окт.: только предлагают Тверск. сем. и прочим Рязан. и Псков. (1832 г. 27 июн.), чтобы посылали здоровых; 20 октября 1847г. отправляют болезненного псков. Востокова на счет семинарии, а 16 октября 1828 г. Архан. сем. освободилась от этого благодаря тому, что посланного ею осматривала и нашла удовлетворительным местная Врачебная Управа. Наконец, 21 авг. 1835г. Калуж. сем. вместо посылки своего Маркова отправляет уведомление, что он не являлся во Врач. Упр., и конечно ему заперли вступление в академию. П 1863г. 17 июн.: о. прокурор предупреждает, чтобы во избежание неприятностей посылали только желающих. 1 ноября 1865г. Могилевской семинарии выговор, что послали такого, который расположения не имел. 12 января 1866г.: с немедленно после поступления просившего об увольнении из акад. и из дух. звания Квятковского взяли прогонные деньги, а семинарии напомнили недавнее предписание, которое она, оказалось, не исполнила.

50

Эти семинарии стоят в таком последовательном порядке: 1) С.-Петербургская, 2) Новгородская и 3)Тверская. Из двух первых поступило к нам больше 300, из последней ок. 250, но и она выпустила от себя больше следующей по порядку на сотню слишком.

51

Далее семинарии идут в таком последовательном порядке: 4)Рязанская, 5)Псковская, 6)Костромская, 7)Литовская, 8)Владимирская. 9)Смоленская 10)Калужская, 11)Ярославская, 12)Олонецкая, 13)Вологодская, 14)Нижегородская, 15)Витебская, 16)Могилевская, 17)Курская, 18)Тамбовская, 19)Тульская, 20)Орловская, 21)Архангельская, 22)Минская, 23)Рижская, 24)Волынская, 25)Воронежская, 26)Вятская, 27)Самарская, 28)Московская, 29)Саратовская, 30)Полтавская, 31)Харьковская, 32)Херсонско-Одесская, 33)Черниговская, 34)Подольская, 35)Холмская, 36)Киевская, 37)Пензенская, 38)Таврическая, 39)Астраханская, 40)Пермская, 41)Тифлисская, 42)Кишиневская, 43)Уфимская, 44)Симбирская, 45)Ставропольская, 46)Томская, 47)Донская, 48)Казанская, 49)Екатеринославская, 50)Тобольская, 51)Иркутская, 52)Красноярская, 53)Оренбургская, 54)Благовещенская. При этом нужно сказать, что между семинариями: а) под цифрами 36, 37 и 38, затем 40, 41 и 42, затем 44, 45 и 46, затем 47 и 48 – разницы нет, только алфавитная; б) под цифрами 8 и 9, затем 12 и 13, затем 19 и 20, затем 21 и 22, затем 22 и 23, затем 51 и 52 – разница только на одного, которая ныне есть, а следующий раз ее нет; в) под цифрами: 15 и 16, засим 16 и 17, засим 30 и 31 – разница опять только на два человека. Что же касается до профессорской производительности, то здесь такой последовательный порядок: Тверская 25, Петербургская 15, Рязанская 13, Нижегородская 12, Ярославская 11, Владимирская 7, Костромская 7, Тамбовская 7, Калужская 6, Московская 6, Вятская 5, Смоленская 5, Тульская 5, Орловская (включая г. С.) 5, Воронежская 4, Могилевская 4, Псковская 4, Архангельская 4, Литовская 3, Олонецкая 3, Киевская 3, Волынская (считая г. М.) 3, Курская 2, Пермская 2, Подольская 2, Херсонская 2, Иркутская 1, Пензенская 1, Полтавская 1, Саратовская 1, Харьковская 1, Черниговская 1 и Казанская 1. Александр Евламп. Покровский, который, по Смирнову, поступил из Казанской епархии Симбирской губ. города Ардатова.

52

Напр. П 1831г. 5 нояб.: слабо отвечавших принять, имея в виду выяснить вопрос на декабрьских испытаниях (которые, П 1867 г. 7 окт., отменены только в 1867г.), а КДУ там же 30 дек.: сообщите, как выдержат эти шестеро; 1844 г. 11 мая: с этими, тоже шестью, дело затянулось – КДУ: сообщите об успехах их (не высоко, но все окончили в 1847г). П 1837г. 23 авг. и пр. (см. чрез два прим. дальше).

53

Напр. ректор Филарет: П 1814 г. 2 сент.: при испытании 52-х некоторые оказались неподготовленными, но чтобы не возиться с отправкою их в родные епархии и «дабы не расстраивать их расположения к образованию своих способностей», принять лучше всех (окончило, однако, в этом 2-м курсе всего 36); 1823 г. 11 янв. своекоштный Панов прежде имел помощь от дяди, который скончался, и вот он просит казенного содерж., и уважили на том основании, что число казеных меньше положенного по штату, а 19 янв. Мирополит утвердил. П 1828 г. 23 окт.: кроме свободных вакансий указывается, что его рекомендуют из семинарии не дурно, а 9 ноября Митрополит: согласен (на принятие).

54

См. напр. П 1835г. 16 сент.

55

Напр. П 1836г. 23 сент.: из условно принятых уволен только Попов, который, однако, уже раньше жаловался на грудную боль (там же 10 июл. и 18 авг.), что признали, даже решили дать казенные прогоны, так что когда КДУ (там же 10 окт.) запросило, почему он уволен, прямо сослались на болезненное состояние); 1842 г. 16 февр.; 1844г. 24 янв.; 1848г. 25 мая; 1850г. 6 февр.; 1854г. 23 янв.; 1860г. 28 сент.; 1862г. 22 янв. и 10 авг.; 1864г. 15 янв.; 1866г. 12 янв., 15 и 21 окт., 5 нояб. Все с таким или другим успехом оправдали надежды. А П 1853г. 8 окт.: из 9-ти, которые приняты, но требовали уведомления о дальнейших их успехах, потому что на приемном они по многим предметам отвечали слабо, АИ. Парвов не только кончил хорошо, но и был оставлен бакалавром; в курсе же Владиславлева двое принятых условно после сделались и докторами, и ординарными профессорами. Некоторую аналогию в этом случае представляют магистры IV курса, которые кончили под № 2, 3 и 4, а поступили низко; кончивший 2-м Райковский поступил последним, а окончивший под №8 Эльманович совсем даже оставался за флагом.

56

Так прямо и дано было знать в июне 1863г. П 1849г. 15 март.: громоподобный меморандум гр. Протасова, где о совершенном небрежении семинарий к надлежащему подготовлению воспитанников для академий (приветствует Иркутскую и Оренбургскую, как исключение)… и если на декабрьском окажутся неудовлетворительными, то прямо исключать – пусть будет меньше, но таких, «которые бы вполне соответствовали высшей цели академического образования». В 1865г. 19 октября все не выдержавшие должны были удаляться, кроме троих, которым было предложено, если хотят быть студентами, снова выдержать приемный экзамен по всем предметам; и об одном из них (теперь протоиерее заграничном) П 1866 г. 27 янв., что он выдержал таковой и потому принят на казенное. Это было один раз раньше: П 1860 г. 6 окт.: три «вольнослушателя» просят подвергнуть их экзамену и получают согласие.

57

Первое препятствие в том, если желающий не окончил полного курса в семинарии; поэтому, напр., П 1825 г. 2 июн.: брату проф. Кочетова было отказано, так как он кончил только среднее отделение – философию; однако вся масса из окончивших, учившаяся в семинариях Московского и Казанского Округа, поступала «с году» (т. е. пробывши в богословском классе лишь один первый год). А параллельно с этим уставовалась практика, по которой увольнявшиеся из академии, по разным причинам не окончив ее, так сказать, вознаграждались (когда это было справедливо) за свое ученье в академии степенью студента семинарии, для которой нужно было хорошо пройти весь семинарский курс – см. П 1839г. 17 июл.; 1840г. 7 авг.; 1841 г. 2 сент. (Суровцев); 1842г. 6 мая (Виноградов Я.), 13 окт. (тут, кроме степени, очень человеколюбиво позаботились снабдить страдавшего худосочием Гомолицкого не только прогонами, но и тулупом, валенками, шапкой и теплыми перчатками). Другим препятствием служила несвоевременность прошений в академию. Но см. напр. 1833 г. 26 июня П 1824г. 3 янв.: по несвоевременности отказывают Г., который уволен из учителей «за телесное наказание ученика», 1829г. 16 сент. ввиду того, что уже начался учебный год отказывается Б., о котором получены сведения, что он больной; 1835г. 7 нояб. отказ за поздним временем Л. также и потому, что Моск. Д. Акад. уже признала его нездоровым (учился там 2 года, 1838 г. 15 янв. отказ за несвоевременностию (в которой он не был виноват), и число студентов уже перешло норму. С другой стороны, напр. П 1828 г. 23 окт.: Филипова хорошо рекомендуют – принять; 1833 г. 5 сент. Ненашев и Трофимов приехали не вовремя, но семинарское правление за них заступается – тоже подвергнуть зкзамену; 1867 г. Медведков и Успенский опоздали, их тоже отдельно экзаменуют и пр.

58

Он (П 1840г. 16 февр.) предложил экзаменовать второразрядного 3.; тот 29-го плохо, и по вниманию, способностям и знанию истории его можно бы своекоштным, но за поздним временем отказать и сообщить гр. Протасову. Также история П 1854г. 12 окт. о Б., о котором сообщается, что Св. Синод разрешил допустить его к экзамену; но 15 окт.: он-де совершенно неподготовлен, да и время для поступления неудобное; отказали и этому второразрядному; П. 1853г. 11 мая: Ц. к Протасову, что его могут не допустить, однако ему нужно просвещать Тушинский народец (в Грузии); Протасов ходатайствует; однако по случаю 2 разряда отказано; Протасов П 1855г. 15 июн. распорядился: принять не в пример прочим, хоть бы не действительным, a условно; разумеется, приняли, но действительно ему нужно было, как рекомендовали, еще подготовиться; П 1854г. 14 авг.: просит уволить с прогонами (даны), а П. 1855 г. 15 февр. – он скончался. Вообще к второразрядным отрицательно: П 1831г. 11дек.: принято меньше нормы, но так как И. 2-го разряда – отказ; 1837г. 17 июн., 1841г. 9 сент. Κ. и О.; там же В. и С. 1860г. 22 авг.: хотя экзамены сдал, но кончил семинарию во 2-м разряде и лишь после выдержал на 1-й; поэтому на год и своекоштным. Я мог найти только два случая иной практики: П 1831г. 26 нояб. диак. Мраморного дворца 2-го разряда хочет очень учиться и имеет свободное время; был принят, по П 1834г. 26 янв., «приватным», с половины февраля 1833г. по болезни редко бывал, экзаменов не держал, годичное сочинение подал, но слабое. П 1841 г. 28 июня: ο. Т. допустили к экзамену, ибо за отъездом о. Иоасафа у нас не было священника, ср. П 1839 г. 27 сент. и 2 июл.: его поместили, дали квартиру со столом. 1-й же разряд и вообще оч. хорошая аттестация давали прямое право во всех случаях сомнения: П 1835г. 21 авг.: не внесенные в список назначаемых двое тверских, как перворазрядные, зачисляются; 1833г. 8 сент. тоже удовлетворяют; 1825 г. 19 мая – пусть посылают казенных; 1827г. 16 апр.; 1831г. 30 апр.; 1835г. 17 апр., 25 мая и пp. А П 1827 г. 19 сент. разрешали дать прогоны на двух. Правда, было два случая и такого рода: П 1825 г. 13 авг.: спрашивают сем. правление.: почему не назначали И. и P.? А правление: до них не дошло по месту их в разрядном списке – и им отказали. 1845г. 16 июля отвазано Κ.; в списке он занимает «не довольно высокое место».

59

П 1841г. 25 сент.: просившиеся чрез прокурора худосочные, золотушные – им нельзя жить в Петербурге; там же 25 окт.: отказывалось за несвоевременностию. Протасов (там же 24 нояб.) тоже вступился; (первая треть учебного года еще продолжается) там же 15 дек.: экзамены плохо; приняли конечно, только в 1844 г; 11 мая один скончался. 1849 г. 19 ноября: Протасов рекомендует, опираясь на Вятского иерарха H.; а ответили: не успеет (из Вятки) сюда раньше половины учебного года, пусть лучше идет в ближайшие академии; 1844г. 15 янв. ДУУ запрос: в каком положении дел П.? Ответ: с прошением о. П. не доставил разрешения епарх. преосвященного, поэтому принять его можно было, только нарушив предложение Его Сиятельства 24 окт. 1841 г.; но так как ο. П. обещался доставить таковое, то его допустили к экзамену – на котором он плохо; поэтому отказали. Тогда П. обратился к митрополиту – который сдал его прошение академическому Правлению; оно объяснило причину непринятия, a митроп. утвердил мнение Правления.

60

П. 1827г. 14 апр.: потом (П 1829 г. 4 сент.) в числе трех по запросу графа Сперанского он перешел в училище Правоведения. То же П 1853г. 19 мая: отказано было за несвоевременностию саратовцу Н.И. Розанову, но так как и он кончил 1-м, поэтому его допустили и конечно приняли.

61

П 1827г. 27 мая, то же П 1825г. 14 мая: 19-летний

В. Гинков имеет непреодолимое желание учиться в академии; и поначалу как будто не был принят потому, что не из богословского класса, хотя семинар. правл. хорошо рекомендовало по успехам и поведению; но он, несомненно, учился у нас. П 1828г. 13 янв.: просит увольнения по грудной болезни и одышке, а мать – жалостное письмо, что овдовевши осталась без помощи. Положили уволить и дать прогоны.

62

П 1835г. 19 июн.

63

Дабы избавить будущего историка от напрасного кропотливого труда, уважу замеченных мною П 1810г. 15 июл.; 1811г. 26 апр., 31 июл.; 1812г. 21 июн.; 1813г. 20 янв.; 1814г. 16 июл.; 1815г. 26 апр.; 1821г. 11 мая. Сp. там же, 3 авг. и ДП № 41, 6 сент.; 16 окт. ДП № 105; 12 нояб. ДП № 114; 1823г. 29 дек. ДП№ 93; 1824г. 31 окт.; 1825г. 19 мая; 1827г. 5 февр., 13 мая; 1828г. 13 янв.; 1829г. 26 апр. ср. 3 июня; 1832 г. 14 мая (двое, из них Куликовский скончался; 31 мая (тоже двое); 1833г. 26 апр., 8 июн.; 1834г. 23 июн., 17 авг.; 1835г. 5/11 февр., 28 мая; 1836г. 10 июн., 3 авг.; 1838г. 2 июн., 24 авг. Ср. 25 авг. и 3 сент.; 16 сент. Ср. 22 окт., 30 дек.; 1839г. 30 окт.; 1840г. 14 дек.; 1842г. 6 мая, 24 авг.; 1843 г. 20 март. Ср. 1844г. 2 мая; 1850г. 4 окт.; 1852г. 11 март.; 1858г. 28 июн.; 1859г. 22 янв.; 1868г. 25 апр.; 1869г. 27 март. Есть, к прискорбию, и дальше, но я сравнивал в круге этих лет; а нечахоточных выходит меньше, особенно если взять больных политически, т. е. увольняющихся или увольняемых по неспособности (напр. 1826г. 15 нояб. ср. 7 сент.; 1833г. 8 июл. ср. 9 окт.; 28 дек. ср. 1834г. 5 янв., 10 апр., 23 мая, 10 окт.; 1835 г. 4 февр.; 1838 г. 24 сент.; 1856г. l15/21 февр. (пожелал в светское звание); 1857г. 16 янв. ср. 18 янв. и мн. др.). Психического расстройства случаев очень немного: П 1815г. 6 нояб.: повреждением ума, но 1822г. 26 авг. выздоровел и уволился; 1837г. 8 мая: ипохондрия до изменения душевных способностей; 1838г. 10 окт.: стыдливейший mania furibunda, нo 1839г. 7 июл. И 30 окт.: выздоровел; и были случаи трогающие – П 1835г. 13 и 29 март. cp. 1836г. 29 февр., особенно 1839г. 12 июл. и 13 окт. К ним же причисляю кончину от нервного апоплексического удара И. Лебедева, у которого оказалась масса книг на иностр. языках (П 1814г. 15 мая); кончину Суворова, который (П 1838г. 19 апр.) пошел в 9 часов вечера совершенно трезвый прогуляться, затем пропал, а 26 мая тело его всплыло на Обводном канале в полном одеянии (П 1838г. 7 мая, 23 июн. и 4 авг.); гибель Сергиева, которому семинарское правление выдало на 2 дош. и 25 р. по распоряжению академии для прибытия к экзамену и который без причин, но унылый и беспокойный, отлучился и пропал бесследно (П 1829г. 5 окт., 4 нояб.); исчезновение ст. П. «поведения хорошего», отлучившегося с товарищем, который сказал, что в 8 вечера тот от Казанского Собора скрылся от него и пропал (П 1828г. 5 март.); розыски не привели ни к чему (там же 25 сент.); но вот в П 1851г. 4 июл. заслушивается бумага городничего г. Ельца: взят с фальшивым свидетельством на имя крепостного г. Энгельгарда В. Коваленко, а на допросе показал себя Мих. Иудивым Л., сыном А. губ. Борецкого прихода диакона, теперь иерея, учившимся сначала в семинарии, потом в Петерб. акад., откуда он отлучился и странствует по разным местам; по справке: действительно был такой, 3 февр. 1828 г. пропал, сообщали в Каретную часть, там ничего; приметы такие-то. Уведомление городничему сделано, конец, однако, неизвестен. Считаю неизлишним добавить, что в общем смертность была средним числом никак не больше двух на курс: особенных случаев не заметил, был, кажется, один случай смерти от цынги (П 1817г. 28 янв.), да один пошел без позволения купаться и утонул (П 1838г. 23 июл.). Во время холеры очень береглись (П 1830г. 27 окт.; 1848г. 13 март.); в 1-ю холеру заболел, но чрез месяц выздоровел Мысин (П 1831г. 4 июл.); во 2-ю заболел и чрез сутки скончался Ф. Крыловский (П 1849г. 26 июн.), да в 1871 г. в каникулы скончался от холеры А. Г. Каратыгин, который только что кончил и был предназначен на русскую церковную историю. К даровитым профессорам смерть была безжалостнее.

64

П 1833г. 3 окт.

65

Промах (положились на опрометчивую справку) был исправлен самой семинарией, и поэтому все-таки в Петербургской академии учился теперешний Высокопреосвященный Новгородский Гурий (П 1849г. 13 мая). Но был очень даровитый Гусев, который настойчиво рвался именно к нам; родная семинария Московск. Округа никак его не найдет, чтобы послать к нам по нашему вызову чрез КДУ. Моск. акад. советует (sic) ЕДУ задержать его для поступления к ней: а он все просится – готов ехать на свой счет, и кончилось тем, что вынужден был учиться не у нас и конечно магистром (Смирнов, Ист. Моск. акад. 541); не справились: будучи еще семинаристом, преподавал в качестве лектора греческий в философск. классе, кончил 1-м, аттестат прекрасный, назначенный в Моск. акад. «по болезни» уклонился и на время до поступления в нашу академию (в нечетный год), определился в учители дух. училища. Кстати, скажу и о другом промахе: Добротворский у нас кончил 2-м, предназначали в бакалавры, а КДУ поставила своего кандитата Б., (кончил 12-м, см. К 1851г. 5 окт.); в 1849 г. просился сам из Волын. сем.; дают математику, а он хочет или философию, или историю, или языки; чрез три года снова просится на философию или словесность, ему говорят, что у нас есть из другой академии (не ознаменовавший себя С. – П 1849г. 17 июн.; 1852г. 17 окт.); а он пошел по светской службе, был директором народных училищ и выдающимся в Полтаве деятелем по церковно-прих. школам (Родосский 139 сл.).

66

Нужно было подавать об этом прошение (напр. П 1838г. 17 июн., 22 дек.), а иногда не отпускали (П 1832г. 28 июн.); а во время гр. Протасова – если проситель далеко, то представлять на разрешение ему (П 1841г. 9 июн.; 1842г. 25 мая; 1843г. 20 мая).

67

Смирнов, История Московской Дух. Академии до ее преобразования. М. 1879, стр. 163.

68

Проект Устава 1810г. § 61.

69

П 1816г. 14 янв.

70

П 1817г. 2 мая.

71

П 1832г. 30 июн.

72

См. напр. П 1851г. 6 февр. Ср. Воспоминания прот. Л. Петрова, С-Пб. 1909 стр. 33 пр. 1. Старожилы говорят, что времена особенно тяжелой дисциплины падают на период ректорства Афанасия Дроздова и Макария Булгакова, приблизительно еще Евсевия. Нехороший случай был только один (П 1816 г. 30 июн.); страшное дело Ветринского-Пуришкевича оказалось совсем не касающимся нашего студенчества (П 1820 г. 5 февр.; 182 г. 28 февр.), а обычным недочетом был тот, который прямо напоминает казаков Запорожской Сечи, не только деликатно, но и по существу верно именовался отдачей «рассеянной» жизни (т.е. противоположным сосредоточенности на учении, составлявшей должный modus vivendi студента; таких случаев записан не один, и по крайней мере теперь в них больше замечаются часто юмористические элементы (напр. П 1832г. 20 авг.; 1836г. 30 дек.; 1840г. 27 нояб.) в объявнении последствий солидарности с запорожцами. Конечно, с самого начала возник институт старших, которым давалась иногда власть чрезвычайная (напр. Прав. 28 февр. 1839 г. в П 1841г. 12 март.), но по временам они прибегали к alibi (напр. П 1839г. 16 авг.), а по временам и сами оказывались «рассеянными» и были, конечно, отменяемы (напр. П 1844г. 6 июн.). Первое указало на необходимость помощников старших (П 1841 г. 27 нояб.), а последнее на недостаточность института и произвело освобождение бакалавров от маеты поочередного и ничем не оплачивавшегося дежурства в столовой, (напр. П 1839г. 2 янв. указан распорядок последнего), так как возник институт помощников инспектора (инспектор Платон раньше предлагал гувернеров, но не согласились – П. 1833г. 25 авг.), и ими были по 2 тоже бакалавры, имевшие (небольшой) оклад, вознаграждавший эти нарочитые их труды. П 1839г. 18 окт.: первыми помощниками были К. Боголюбов и Орлов.

73

См. Проект Устава § 124–130.

74

Уст. изд. 1810г., § 107 сл.; изд. 1814г., стр. 6 § 16.

75

Это надо понимать cum grano salis, и что, как скоро явились руководства Филарета по библейской, Иннокентия (Смирнова) по церковной истории, штудирование учебника с дополнительными объяснениями наставника пошли своим чередом. А в рассуждении истории гражданской всегда криво глядели на лекции, мотивируя тем, что очень обременяют студентов, которые должны записывать, а после классов тратить много времени на беловую переписку – вернее, переделку записанного, напр. КДУ №4016.

76

Проект Устава 1823г. § 136 (ср. КДУ Д№ 27), 166, 154, 163, 161, 139.

77

Там же, § 147, 143, 154, 172 (проповед.).

78

П 1842г. 19 авг.: Предложение ректора Афанасия о некоторых изменениях в количестве лекций (возникшее вследствие его принятого П 1844г. 10 янв. Ср. 1849г. 8 янв.; 1850г. 22 сент., но отмененного П. 1861г. 23 окт. проекта сделать математику и физику предметами не факультетскими – параллельными истории, а общеобязательными) по математике: говорит, довольно двух часов, то же для церковной истории, так как «объем ее довольно сократится введением особых классов учения о церкви, археологии, патристики и канонического права».

79

В своем представлении Афанасий; «Правление местной С-Пб. Академии, когда ему в 1841 году было предписано ввести патристику...» и т.д. (ДУУ Д№ 38 1842 г.). За 1841 г. говорит и AС Д№ 1299. Во-вторых, П 1845г. 9 июн.: Афанасий предложил Curs. Соmpl. и вместе привел сравнительную оценку с прежними изданиями Отцов. Очевидно, не поэтому только нюансу я считаю его защитником патристики в нашей академии. Главное основание в том, что Преосв. Афанасий стоит в своей герменевтике за Св. Предание и настолько предпочтительно относится к нему в сравнении со Св. Писанием, что вызвал резкий отпор со стороны Впр. Филарета, который даже обнародовал грубую ошибку, допущенную им: «о существовании еврейской книги Есфирь сказано: исключая от 10 главы 4 ст. даже до 16 главы 14 ст. Писавший сие не заглянул в славянскую Библию: книга Есфирь имеет только 10 глав, и то, чего недостает в еврейском подлиннике, рассыпано в разных главах. Не с таким вниманием пишутся удовлетворительные классические книги» (Мн. и Отз. Филарета, т. III стр. 70.). Надо прибавить, что в 1841г. 15 сент. Афанасий говорит о невозможности чтения Св. Писания без еврейского, а поступающие обыкновенно ничего ве знают, на старшем курсе тоже; поэтому надо и на младшем 2 часа отделить для него (ср. Письма к Филар. 350 сл.). А потом я должен сказать, ввиду и до сих пор выражаемого мнения, будто патристикой Академия обязана гр. Протасову, что мысль о завистных к нему отношениях Афанасия подлежит немалым ограничениям. Это хорошо можно видеть уже из некоторых предшествующих моих примечаний, в которых теперь прибавлю, что не совершенно дружелюбные отношения нашей ректуры к всесильному в ученой собственно области обостряются не позже конца 1840 г. (Афанасий вступил в ректорство в апреле 1841 г.) со знаменитой резолюции на прошение получившего разрешение Его Сиятельства студента Κ. подвергнуть его экзамену: 2 декабря 12 часов по полуночи (П 1840г. 25 нояб.; и там же 2 дек. Экзаменовали – плохо, только по богословию и немецк. языку успехи «порядочные», по остальным слабые, недостаточные и оч. недостаточные; лат. сочин. – плохо, русские ничего. Сообщить в ДУУ).

80

AС Д№ 764: предложено было С-Пб. Дух. Академии в 1843 г. выработать соображения о выделении русской церковной истории, лист 5 и 6.

81

Там же, предложение гр. Протасова 1844 г. на основании проекта Киевск. митр. о науке Введение в богословие рассмотреть нашей академии, а она: а) тогда будет видно, какие науки и как входят в отношение к главному предмету – «учению богословскому»; б) каждый преподаватель будет измерять разные отрасли богословской науки не по мере их занимательности, а по значению каждой из них в общей системе богословского знания; в) также наставники не будут вдаваться один в область другого; засим идет самая программа Димитрия. И в 1845 году Синод решил сделать двухгодичный опыт преподавания науки в Киевской и Петербургской академиях.

82

П 1853г. 28 нояб. об этом и вообще по существу дела, в частности ввиду недавнего, богатого материалом – архивными и чуть ли не сплошь верными данными труда, считаю приятным долгом воспользоваться случаем и обратить внимание на то, что сейчас процитованная ревизия Впр. Никанора является наиболее всех и полезною для нашей академии, и вместе наиболее соответственною той особенности последней, о которой я решился бы говорить дальше. Кроме реформы каноники, он: 1) указывает истинную цену тогдашней теоретической гомилетики и рекомендует лучше изучать ее на образцах из древних и новых проповедников, а также ввести историю русского проповедничества; 2) в обличительном богословии советует сосредоточиваться на русском расколе; 3) в патристике настаивает не увлекаться биографическими подробностями, а давать их в тесной связи с учением Отцов, которое есть главный предмет науки, 4) математике рекомендует дать ту практическую постановку, о которой уже была поднята речь в конференции (1847г. 2 мая); 5) требует для основного богословия особой от догматики кафедры; 6) решительно поднимает речь в Св. Синоде о необходимости ввести педагогику (там же, П 1855г. 28 дек.). Может быть, последующие изыскания покажут здесь Пр. Макария, но это не изменяет дела.

83

Чистович совсем выпустил в своем списке этих несчастных 11 человек, которые в 1-м курсе были выпущены в З-м разряде и из которых A.Е. Покровский был профессором Московской академии. А что он под этим разумел, не понять. См. «требование» КДУ, мнения: чем прилично наградить Покровского. К 1816г. 18 март. Тяжелое....

84

П 1853г. 8 авг., 25 сент., 24 окт.; 1854г. 4 июл., 19 июл.; 1817г. 19 авг.: положен особый и т. д. Ректора архим. Кирилл рекомендует Викторина.

85

См. Чистович. История С-Пб. Д. Академии. С-Пб. 1857, стр. 267 далл.

86

П 1817г. 14 окт.; 1822г. 14 апр.; 1824г. 10 июл.; 1826г. 17 март.; 1831г. 1 июн.; 1832г. 26 июл.; 1851г. 6 июл.; 1852г. 14 июл.; (Ср. 1853г. 23 янв. И 29 окт.); 1855г. 3 сент.

87

Напр. П 1825г. 12 окт.; ср. 1828г. 24 сент.

88

Проект, §§ 160 и 162.

89

Там же, §§ 151, 152 ср. КДУ Д№ 1183. Там же § 136.

90

Дело идет о Халдейской, Персидской и др. древних философиях; между тем как еще в 1860-х годах над Вейсенборном смеялись как над маниаком, и только в последнее время мы имеем солидные труды по этому вопросу, напр. Deuszen, Allgem. Geschichte d. Philosophie u. s. w. Leipzig. 2 Bde; M. Мюллер, Шесть систем индейской философии. Перев., Москва 1901 г.

91

К 1845г. 30 март. в докладной части цитует ѵеrbа ipsissima ДУУ, которое, после речи о постепенном открытии академий с 1809 и а) констатировании того факта, что много из белого духовенства в России получило академическое образование, б) сомнительно лестного отзыва о духовных сановниках, полагало бы, что «можно было бы ожидать обильной жатвы ученых трудов по всем отраслям науки, относящимся к духовному просвещению», но ожидания сии не оправдались опытом. В течение 25 лет... духовная литература весьма немного приобрела сочинений классических (разумеют, кажется, учебники)... Хотя издаваемые при академиях журналы поддерживают несколько движение духовной литературы; однако ж они, быв предназначены преимущественно для народного чтения, наполняются большею частью переводами из сочинений Отцов Церкви или статьями нравственно-богословского содержания. Привидение же в них статей чисто ученых, полезных собственно для школы, не представляется удобным для успеха самих Журналов. Судя по настоящему положению дел, нельзя и ожидать вскоре появления ученых сочинений, не только вполне удовлетворительных для классического руководства, но даже и посредственных, ибо занятия сего рода требуют многих условий, как то: значительного времени, обильных ученых пособий и особенного, приобретаемого только опытом, навыка излагать предмет систематически, ясно и отчетливо. Дабы положить начало подобным трудам и дать более движения духовно-ученой литературе, ДУУ признает полезным вменить в обязанность академ. Конференциям издавать в свет по 2 или по 3 книжки в год ученых записок из трудов наставников дух. уч. заведений, состоящих в подведомственном каждой академии Округе. Записки сии будут состоять из отдельных трактатов, рассуждений и замечаний по наукам, преподаваемым в дух. ученых заведениях. Таковое издание будет служить для наставников поощрением к трудам и лучшим свидетельством усердия их к службе пред начальством. Многие из наставников могут, без сомнения, легко обработать несколько трактатов каждогодно. Можно ожидать, что некоторые из ученого духовенства будут также присылать статьи свои в предполагаемое издание. Так. обр., всякий труд, относящийся к усовершенствованию какой-либо науки, сделался бы тотчас известным, и в течение нескольких лет важнейшие части наук явились бы обработанными в такой полноте, какой нельзя ожидать от учебников. Впоследствии же времени из составившегося запаса ученых статей было бы не так трудно составить и самые руководства, столь необходимые для учебных заведений. Конференция (там же) признала факт малопроизводительности, необходимость проектируемого издания Ученых Записок и в конце концов выражала, что было бы удобнее вместо параллельного и сепаратного смотрения за этим изданием всех 4-х академий учредить при С-Пб. Д. Акад. постоянный Учебный Комитет из шести лиц.

92

Пятидесятилетний юбилей Киевской Духовной Академии. Киев 1869 г. стр. 79 ср. 84 д.

93

Πро М. Голубева знают, кроме учеников его, немногие, а по печатным трудам нельзя ценить его правильно не потому только, что 2-я часть его толкования на посл. к Коринф. пропала (П 1869 г. 6 сент.), а потому что в них не выражена его физиономия во всей ее обаятельной силе, менее выразилась, чем, напр., в его прямо выделяющемся отзыве об учебнике гражд. истории Кульджинского (К 22 апр. 1854 и 1859) или в том, что когда освободилась кафедра Св. Писания, в Правлении помнили, конечно, о двух раньше окончивших академию и бывших при ней вроде резервных профессоров известных: прот. В. Васильеве (впоследствии председатель Дух. Учебного Комитета) о прот. (в Берлине) Т. Серединском; но кончили тем, что вот теперь-де в Петербурге живет покуда не получивший места М. Голубев, и его определили (К 1847г. 15 сент.). Лучше всего он сказывался в своих лекциях. Замечательная начитанность, опертая на широкое общее образование, глубокая вдумчивость, оригинальный ум с прямым отвращением, можно сказать, и ненавистию к новым и старым тенденциозным, но непроверенным мнениям, толкованиям, догадкам и т.п.; некоторая любовь останавливаться на особенно запутанных подробностях своего предмета и всегда точное, идущее методически разъяснение их, верность которого просто бьет в глаза своей очевидностию, наконец, совершенно дельное воззрение на свою науку, благодаря которому он сразу понимал, что и как нужно иметь в виду в каждом частном случае и без всяких искусственных средств мог смотреть и на западных экзегетов сверху вниз, откуда тонкий юмор, с невозмутимой холодностию английского лорда. Словом сказать, студенты издавна перевели на него ту оценку, ореолом которой украсили своего М. Маймонида евреи, и, как последние, издавна говорили, что «от Моисея (пророка) до Моисея (Голубева) не было другого Моисея». Главным недостатком его, кроме чахоточного сложения, была иногда ненужная резвость, которая, впрочем, совершенно согласовалась с полным непониманием условий и требований жизни практической, а также и с тем, что, в сущности, он был неудачник, а цену себе знал.

94

Чистович. Ист.: С-Пб. Д. Акад. стр. 64–67.

95

Там же, стр. 108 д.

96

См. у Чистовича: Руководящие деятели дух. просвещения в России в первой половине текущего столетия. С-Пб. 1694, стр. 153 слл.; 189 слл. Истории перевода Библии на русский язык. С-Пб. 1899, стр. 55 слл. 95–112, 117 сл.; у Пыпина Русское Библейское Общество в Вестнике Европы за 1867–1868 гг.; К 1825г. 2 июн., 8 июн.; 1837г. 4 июн., 16 нояб.; 1839г. 8 апр.; 1843г. 12 янв. и 4 март.; 1847г. 5 апр. и 28 июн.

97

Мнения и Отзывы. т III стр. 59 сл. Ср. 72 ad fin. против мысли, будто христ. догматы в Св. Пис. «намеренно прикрыты некоторою темнотою»; стр. 61 примеч. (Митр. Серафим: «Толкования Св. Пис., основанное или на собственном суждении толкователя, или на сравнении отеческих толкований одного с другими, равно как и текста еврейского с греческим, могут ослабить «благоговение, питаемое православными, и предметы веры сделать предметами одного холодного исследования»). А что Впр. Филарет стоял на совершенно противоположной почве, для этого достаточно читать там же стр. 43, где, критикуя Герменевтику Афанасия Дроздова, он [отмечает, что] «не определено, допускается ли сдужебное употребление разума в познании и признании истины, открытой в Св. Пис.; так как способность, данная Богом человеку для познания и признания открываемой истины, есть разум, подобно как для принятия чувствований добра – сердце, для впечатлений телесного мира – телесные чувства».

98

Hапр. K 1843г. 9 окт. архимандр. Аввакум Честной против курсового иером. Нила о Соборах: «разделение Соборов на исторические события и церковные учреждения ошибочно». И отказали. Или, там же, Райковский требует от (кончившего 8-м) Антипатрова исправления курсовика, ибо тот не готов доказывать древность состава таинства Елеосвящения, утверждает, что во время установления последнего грехи так не разделяли, как теперь. У Колоколова резкий отзыв о патристическом труде Филарета Черниговского (Κ 1843 г. 23 окт.); Карпов нашел в психологии Новицкого чуть не материализм (см. 29 март.); он же потребовал в учебнике франц. яз. Рюс отрывки из Эмиля заменять отрывками из Боссюэта или Массильона (К 1846 г. 17 мая. Ср. 1847г. 2 мая). А Богословский упрекает Патристику Лобовикова в критицизме, малоправославности и светскости языка (там же, 1851г. 7 сент. См. однако ст. Лобовикова «Взгляд на патристику как науку» в Хр. Чт. 1846г., стр. 394–446, чрезвычайно корректный отрывок, сказано, из приготовленного им курса патристики); и Синод 7 февр. 1852 г. решил, чтобы выпустили общий взгляд Лобовикова и прибавили о Дионисии Ареопагите и т.д. По причине, которая будет видна дальше, «не считаю себя вправе касаться группы профессорских конспектов по разным наукам, относящихся к 1-му периоду академии, но бесспорно, что даже конспект из философии Фесслера, стоя совершенно особняком от всех остальных, мало заслуживает такой худой славы, какою награждает его Чистович в своей «Истор. Академии» (стр. 196), не говоря уже о довольно грандиозной программе библейской археологии, которую составил (ΚДУ Д№ 24; см. там же 1810г. 23 апр.) этот много знавший профессор (там же Д№178 л. 48).

99

Кроме того, что дано у Чистовича в его «Руководящих Деятелях» (стр. 340–343) и в истории перевода Библии (стр. 133–207, 227, 326–329) ср. речь проф. И.Г. Троицкого в день столетнего юбилея Павского в Хр. Чт. 1887 г. 5–6; в нашем П. 1842 г. апр. 27, 7, 9, 12, 14, 17, авг., 7, 10, 23 сент., 2, 5 окт.; 1843г. 11 февр.; 1844г. 4 нояб. Для догадки о том, что инициатива тут принадлежала ректору Афанасию, который чрез это печальное дело имел в виду уронить авторитет некоторых сильных (Чистов., Руковод. Деят. стр. 341), твердых оснований решительно не усматриваю. Если судить по Сui prodest, то выдвигается иная особа, действительно крупная.

100

См. дальше.

101

КДУ Д№ 26.

102

П 1831г. 22 янв., 16 июн. Также раньше Впр. Филарет, Мнения и Отзывы I, 73 сл.

103

Письма дух. и светск. Лиц к Μитр. Моск. Филарету, стр. 124. Ср. Мнения и Отзывы Филар. т. III, стр. 133.

104

П 1843г. 25 нояб.: Протасов докдадывает, что Впр. Митрополит, ревизовавший С-Пб. Д. Акад., нашел преподавание философии у нас слабым, и студенты в ответах стесняются латинским языком. Правда, мотив здесь тот, чтобы сместить Карпова, которого Афанасий привязал к латинск. учебнику Винклера (Чист., Руков. Деят., 337 сл.), и предложить оказавшегося очень хорошим Фишера, а Карпову дать историю философии вместо вышедшего о. Крупского.

105

Мнен. и Отз. Филар. т. II, стр. 209 сл.

106

Напр. КДУ Д№ 265. Это Фесслер, как аргумент за необходимость сократить восемь учебных часов на шесть; после него 2-ой ректор Сергий в докладе Митрополиту вместе с указанными Фесслером и прекрасно развитыми основаниями представляет другие свои.

107

КДУ Д№ 2541 1819г. 23 июл. приводит этот отзыв Филарета; Комиссия 30 авг. постановила: в § 50 Семинарского Устава богословие должно быть преподаваемо по латыни, а в Уставе академическом о сем умолчено; то же разрешение предписать Акад. Правлениям, что уроки богословия могут быть преподаваемы и по латыни, и на российском языке по усмотрению ректора. Григорий начал, он же настойчиво и продолжал войну против латинского; см. Письма к Филарету изд. Львова, в ер. 1825 г. 28 апр. он: по выходе из Комиссии с жаром утверждали, что ныне латинский язык вовсе брошен и надо-де «обратить на то все внимание». А Григорий решился: «Ныне уже и иезуиты почувствовали свою прежнюю глупость, и они не стоят за латынь». А Впр. Филарет тоже стоял за это в своей ревизии Моск. акад. в разгаре возврата к прежнему схоластицизму, т.е. в 1820-х годах. Отозвавшись хорошо о богословском конспекте, изложенном по-русски, про написанный по латыни: более ознаменовано сухим и маловразумительным языком школы, нежели силою истины общевразумительной и полезной (КДУ Д№4262). Также во всеподаннейшем докладе о «средствах против недостатка в достойных священниках» (Мнения и Отз. т. II стр. 158); но в письмах к гр. Кочубею, где говорит о языческом происхождении и католическом употреблении латинского языка, в скобках (II, 210) признает, что можно сохранить латинский на приличном ему месте – в классах словесности и философии. Что же касается до Филарета Амфитеатрова, то он настойчиво за латинский и в богословии (Рук. деят. 275 сл.).

108

П 1830г. 4 июл.; 1831г. 26 нояб. КДУ: почему не напечатана еще – ответили: Иоанн хочет сделать изменения; 1832г. 13 февр. – КДУ требует напечатания 2-м изданием.

109

П 1820г. 24 апр. Ср. КДУ Д№ 2542.

110

По-видимому, процесс этого перерождения нужно представлять так. Вначале аналитическая, или, как ее называл (уволенный 12 янв. 1810г.) бакалавр Евгений, «сократическая» (КДУ Д№ 31) метода обучения в академическом институте была почти безраздельно господствующею; и хотя в классе сидели по 8 часов, но по крайней мере в рассуждении материального образования воспитанников рассчитывали больше на занятия домашние, после классной работы, так что ректор Сергий говорит: не в классе образование, а у себя дома. С Григория (значит с 1819 г.) начинается крутой поворот в сторону лекций и отечественного языка, и так было до 1825 г. С этих пор оффициально (см. П 1825г. 16 июн.: все классич. книги на лат. яз.) начинает развиваться «обратный ход к схоластицизму». Во-первых, не говоря о других, которые требовали, чтобы и главные предметы, т. е. богословие, преподавалось по латинскому учебнику, сам Филарет, как сказано раньше, находил правильным облечь в латинские формы не только красноречие, a и философию, o чем у нас судили так: это могло бы быть или для прикрытия ложных мнений языческих философов, но их надо разоблачать, а прикрывание придавало бы им больше веса; или для научения языку, но, выйдет, не классическому, а выродившемуся (П 1842г. 11 дек.). С другой стороны, тоже сам Филарет стоял больше за аналитическо-сократическую методу из боязни, что с излишком будут обращаться к памяти (Мнения и Отзывы 3, 150, 226, 243, 380; см. также ΚДУ Д№ 1183, 4016). Однако все это было лишь эпизодом, и даже Впр. Киевский указал причину нежелательности последнего (Письма к Митр. Московсвому стр. 124 пр. КДУ Д№4262). Так что в меморандуме КДУ, заслушанном в П 1837г. 26 нояб. по всему дано и официальное основание перерождению Института в Академию; а последующие явления, вроде вышеупомянутого обучения философии по Винклеру, должны быть рассматриваемы как пережиток, не более.

111

К 1843г. 19 март.; 1844г. 21 сент.; 1857г. 10 февр.; 1863г. 30 янв. – Теперь, приблизительно ко времени указанного перерождения академии начинают тяготиться Ценз. Комитетом. Так, К 1833г. 9 февр. говорит, что из месячных отчетов нельзя вывести общего за отсутствием (выдаваемых) дополнительных, сведений; поэтому пусть дают годовой отчет с таковыми сведениями; но такового не получили (К 1834г. 10 февр.). И очень натурально, что (К 1857г. 25 окт.) сознали невозможность заниматься этим делом, вследствие чего архимандр. Кирилл (получивши санкцию от Впр. Григория) предлагает новый цензурный Комитет, с 4 поимевованными им членами, каковой утвержден в декабре Государем. Впрочем, отношения Конференции с Ценз. Ком. были всегда: но по имеющимся в академич. архиве данным состояли они или в том, что давали по его просьбе из своей среды наиболее компетентного в данном частном случае профессора (К 1841г. 9 окт.; 1852г. 30 окт.; 1861г. 10 июн., 2 дек.), иногда отказывая (1835г. 29 апр.; 1859г. 11 февр.); или давали решающее мнение в случаях затруднительных (1859г. 5 дек.; 1860г. 5 окт.); или делали внушение (1860г. 6 мая); или препровождали к нему книги, ею рассмотренные, но подлежащие осуждению (напр. 1843г. 29 март.). А вообще, только получали список книг, в течение года бывших в цензуре. И раз ходатайствовали о пенсии для члена Ц.К., архимандр. Феодора (К 1861г. 2 дек.).

112

Мнения и Отзывы II, 456 сл. 459.

113

Пр. Иоанн Смоленский, Богословские академические чтения. С-Пб. 1906, Т. I, стр. 1 сл.

114

Викентия Лиринского в прилож. к докторской диссертации Чельцова: Древние формы Символа Веры, С-Пб.

115

Дух Христианина за 1861 г. 2 ч. стр. 450–76.

116

Смирнов. История Московской Дух. Акад. до ее преобразования. М. 1879, стр. 177 (общество имело более широкое название и функционирование).

117

Фесслер, Горн, Фишер.

118

См. П 1830г. 27 июн.; 1831г. 14 мая; Κ. 1831г. 12 июня; (но П 1845г. 12 сент.; 1846г. 13 мая) и формулярный список разумеемого лица.

119

П 1833г. 21 окт.: труждающимся в академии приходилось перебирать целые сотни книг из 30-тысячной библиотеки, принадлежащей досточтимому о. прот. и проф. Ф.Ф. Сидонскому (подарена в прб. акад.), и видеть, что не много найдется таких, которые не были бы полны многих заметок и отметок первовладельца. Конечно, труд его «Введение в философию» имел ценное значение.

120

П 1830г. 28 март. и 17 апр.; 1835г. 10 мая и 12 авг.

121

П 1853г. 5 июн.

122

П 1865г. 16 сент.

123

Чистович. История перевода. стр. 130–132. Конечно, это было непоследовательно.

124

Мнен. и Отз. т. III, стр. 75–77. Тут открывается другая сторона дела, о которой дальше.

125

Чистович. Ист. Перевода, стр. 313. Так думал Шишков.

126

Слова об основанном на личном опыте глубоком убеждении его в великой пользе, от слова Божия приобретаемой. См. напр. Чистович. Руковод. Деят., стр.162, 244.

127

Истор. перев. 129; Письма к Филар. 371, 76, 85 сл.

128

Истор. перев. 117.

129

Там же, 28 сл.

130

Таким образом пришло к доброму концу великое это дело. Сказать нужно и о другой стороне его. Противники русского кодекса Библии за самое главное тут считали: ни на малейшую йоту не обособляться от греческого православия даже и в области теоретической – исследования, напротив, по-прежнему оставаться в (сыновней конечно) зависимости от него. Поэтому-де и основу хр. веры нужно иметь буквально греческую, пусть и переданную на другом, более родном для нас языке, но греческую, так как славянский перевод сделан с греческого 70-ти. Отсюда вполне последовательно была отринута мысль даже о том, чтобы сделать новый славянский (не русский) перевод Библии (см. т. III Филаретовских Мнений, а не Историю перевода с. 131 Чистовича), ибо, если его сделать, сообразуясь с мазоретским текстом, тогда наверное и в славянской Библии получится обособление от греческого. Для наших же деятелей представлялось первоважнейшим то, чтобы Богодухновенная основа русского богословствования была национальною – русскою, и вместе свободною от разных неправильностей, при которых она с научной т. зр. не могла быть основой надлежащей, но которые они справедливо находили в textus receptus греческом. (см. напр. о «Фраэль» у Филарета Мнения 111, 55 примеч., или характеристику Иссахара Быт. 49,14 и мн. др., тогда как, хотя и рассказывали – Икономос, напр., (см. К 1840 г. 31 авг.), что мазоретский подвергся злонамеренным порчам, но ошибок здесь отыскали весьма и весьма немного). И полагать надо, что это не только не возмутительно (?!); не только правда была на стороне наших, но и сепаратизма-то здесь меньше, чем, напр. хоть в установленном нашим православием чествовании Покрова Пр. Богородицы, которое греки опротестовали. Тем более, что уважение к переводу 70-ти оставалось у них во всей силе. Правда г. т. сов. Стурдза, избранный Казанью, раньше, чем наш «Григорий после своего перевода в Петербург «за неисчислимые заслуги для академии» был объявлен почетным членом Конференции», (профессор Π.В. Знаменский. История. т. I, стр. 280, 277) – правда Стурдза в 1849 г. пишет Впp. Филарету, что против перевода 70-ти «восставали столь многие позднейших времен ученые единственно по бессознательной (разве что!) ненависти (?) ко всему восточному (?!) и греческому (Письма. 241). Но если он разумел самого Филарета, как родоначальника уважения у нас к еврейскому тексту (хотя то же есть и раньше: КДУ 1808г. Д№ 27), то в 1842 г. он не только осуждал презрительное отношение к последнему в пользу 70-ти (напр. Мнения т.III, стр.76) и указывал пользование еврейским у отвергавших его (Там же, стр. 78); а и дал переводу 70-ти почетное место (там же, стр. 55, не говоря о ставшей законодательною известной статье в Прибав. к Творениям Св. Отцов.). А если С. разумел нашу академию, то верно, что не только Павский не одобрил греческий лексикон, которым Икономос хотел служить нашим духовным школам, а и сам прот. Иванов, который не пропустил перевод пр. Исайи с еврейского злополучного Архимандр. Макария Глухарева (Κ 1843г. 12 янв.), отнесся к знаменитой Отповеди Икономоса с оч. двусмысленною сдержанностию – отказавашись от оценки и предоставляя каждому (и прежде всех Протасову) судить по его изложению содержания, сразу совсем не располагающему к согласию с автором этой апотеозы 70-ти, отвергавшей всякие переводы – и на русский, и на новогреческий (К 1840г. 14 авг.). Но какого-нибудь неуважения к 70-ти тут нет и в помине. Наши (кроме литографированного перевода) только береглись быть втянутыми в ненужную полемику, и когда, напр., им предстояло обсудить рукопись «Обличение на издателей Библии греч. 72 толковников», где защищается богодухновенность перевода, утверждается испорченность еврейского, обличаются Вульгата и Иероним с Августином; то рецензент указывает случаи невежественности, отстраняющие мысль о принадлежности этого соч. братьям Лахудам, свидетельствует о том, что оно проникнуто немиролюбивым духом, а при этом времена изменялись в рассуждении католических обуреваний российской церкви, самая Вульгата исправлена и т.д. (К 1845г. 9 окт. Ср. такое же отношение у Макария – К 1845г. 6 нояб.). Сторонникам, говорю, ломать копья согласно греческим вожделениям; но знали, что за греческим переводом и православием сила в его прежнем – в св. Отцах IV-м и дал. вв.; и потому лишь Филарет: Св. Синод, говорит, издал перевод Библии, который не согласуется иногда с переводом в богослужебных книгах, но вовсе не полагает свою переправляющую длань на последний.

131

П 1843 г. 16 март.

132

П 1843 г. 22 нояб.

133

1847г. 10 авг.; 1862 г. 3 февр.

134

КДУ Д№1183.

135

Там же, Д№ 2417. Говорю так потому, что (там же, Ж 1810г. 12 янв. ст. 12) раньше Орлову, который (там же, Д№ 26) представил программу преподавательства, было объяснено, что он дает «диссертации», не прочь от риторического фразерства; и отказался бы от этого – не давал философии истории; а рассказывал бы, пользуясь картами, которые раздавать по одной на 5 человек.

136

AС № 327, 1837–1842 гг.

137

Письма к Филар. 82.

138

Чистович. Руковод. Деятели. стр. 254. Надо, впрочем, сказать,

что Евгений и сам вообще был одного мнения со св. прот. Державиным – хоть Мейнерса, хоть другого, «только бы избавить студентов от переписки профессорских лекций, никем не свидетельствуемых». Письма. 678 от 28 дек. 1826г.

139

Кроме экзаменских впечатлений ректора Филарета, похвалившего Моисея за исправление прежнего Феофилактовского преподавания эстетики (дело об Ансильове КДУ. 374), профессоров греческого и истории и осудившего преподавателя философии, знаю о ревизиях за года: 1827 (КДУ Д№ 4507), 1829 (там же, 5192), 1837 (там же, 9899); 1841 (П 17 нояб.), 1843 (АС № 764), 1845 (ДУУ № 713), 1847 (там же, 827 – Антония с Иллиодором и П 1847г. 24 июн. (по предписанию гр. Протасова) вступившего в ректоры Евсевия, 1851 (вступившего Макария, П 26 февр.), 1823 (там же, 28 нояб.), 1857 (Григорий митрополит, там же 3 июн.), 1863 (АС № 1585), 1865 (П 21 июн.), 1867 (там же, 16 июн.) и 1869 (там же, 19 апр.). Из всех указанных ревизий самая полная и строгая сделана еп. Павлом накануне Устава 1860г.; но правоверования она совсем и не касается. Ревизия Преосв. Леонтия, производившаяся в критическое время, у нас обостренная передрягою 1861 г., отзывалась в общем хорошо, замечает об «увлечении (студентов) духом времени», но как уже о прошедшем, и сводит свою речь к необходимости кафедры Педагогики. Так что только «Обозрение» Впр. Гавриила в 1841 г. у нас в Правлении заслушано с указанием на недостаток в некоторых студенческих сочинениях благочестивых чувств, происходящий от малого чтения Св. Пис., Св. Отцов и лучших проповедников», – с указанием которого, добавлю, в докладе гр. Протасову не значится (ДУУ Д№ 662, л. 5–7). Напротив, в самой большей части ревизий совершенное согласие академии с правой верой прямо отмечается. А в ревизии пр. Антония с Гедеоном за 1843-й год сказывается, что в сочинениях много приводят из св.отеческой литературы и не столько, сколько сдедует, собственного рассуждения (там же, л. 4). Теперь, для будущего историка академии этого мало; ему нужно будет изучить все архиерейские отзывы о студенческих курсовых, в общем представляющие дов. значительное количество нового материала. Он, сколько я успел узнать, значительно строже, и в нем очевидно дан образец той великой осторожности наших предшественников, которая спасла существование академии; которая нарочито призывала (К 1836г. 1 июн.) последних к внимательному чтению студенческих сочинений и суждению о них; и от которой не пострадал, надо сказать, ни тот, кому было замечено, что он не делает различия между Оригеном и св. отцами, ни тот, кому вздумалось написать, что таинства суть проводники благодати, ни тот, кому казалось не блазнящим указывать в рассуждении о важности креста, как на аналогию, на «перо Наполеона»; и тяжело было лишь тому, курсовое которого раскритиковал Преосв. Иона – инспектор и эконом во время печальнейшей передряги 1-го академ. курса (см. в АС петицию Лобовикова).

140

В последнее время Св. Синод положил на содержание студента 250 р. (Ж 1908г. 11 март., Д№ 2).

141

Конечно, разница между 429 р. ассигн., которые получал бакалавр 1-го периода, и 1200 р. серебр., которые теперь получает доцент, большая; но при теперешних условиях, это, в сущности, бедность.

142

Отчет о состоянии и деятельности С-Пб. Д. Акад. с 15 авг. 1869г. по 1 янв. 1871г., стр. 3.

143

Оно было готово к осени 1882 г. А что причиной, вызвавшей постройку нового здания, явилось «небывалое» увеличение студентов, о том Ж 1879/80г. стр. 13; отчет за 1879 г. – стр. 26. Ср. отчет за 1882г. стр. 25, сл.: оговаривается, что это не по причине закрытия семинаристам доступа в высшие светские заведения; дело стояло так, что с тех пор – с 1873 г., когда в академии были налицо I–IV курсы, прилив желающих постоянно оказывался большим, исключение представляет только один 1876-й год. А в отч. за 1891 г. стр. 112 жалоба, что семинаристам приходится возвращаться домой за недостатком помещения в академии. Конечно, С-Пб разнообразен, и студент бедный мог найти себе в нем доступное ему помещение. Но Устав 1884 г. не нашел возможным согласиться на это, и отч. за 1887-й г. стр. 27 рассказывает, что с этого времени воспрещение жить на вольных квартирах пришло к осуществлению. Не в академии могли жить только при родителях, т.е. значит, столичного происхождения, да Петерб. псаломщики, диаконы. Делались, разумеется, по уважительным причинам изъятия. Но о. Прокурор (Ж 1896/?г. стр. 184) поставил на вид о случаях жизни своекоштных студентов не при родителях. А в след. году и Св. Синод ввиду неполноты даваемых нами сведений требует таких объяснений о причинах изъятий из § 113 Устава (Ж 1897/8г. с. 37). И затем ему стало известно, как студенты провинциального происхождения улаживаются с законом: выписывая в столицу мать, напр., и в этом находя право говорить, что они живут при родителях (Ж 1901/2 г. стр. 293 сл.), как умный Балакарев мог говорить Бетру, что едет не на eгo, а на своей земле, клочок которой лежал под ним в его зкипаже.

144

Напр. П 1864г. 28 авг. (один в университет, другой в Медиц. Акад.), 17 сент., 9 окт. (двое); 3, 5, 6 нояб. (уволен 26 окт.; но поступил и кончил в Медиц. Акад.).

145

Я знаю 17 таких случаев.

146

Она давала помещенье и стол в 1875–1876 годах 11-ти студд.; в 1877–1883гг. то же 12-ти; а за 1884 г. в нашем отчете сказано, что в этом году по-прежнему студенты получали пособие от Лавры, за 1885 г. помещение, стол и денежное пособие, наконец, после этого и до настоящего времени делает взнос за двух пенсионеров, причем последние два года платит по 600 р. вместо прежних 450 р. Два раза предоставляла академ. корпорации воспользоваться землею для постройки дома, на которую средств своих нам не хватало. Кстати, академия получила в Полтавской губ. поместье от бывшего студента иеромонаха о. Михаила Угричич–Требинского (Ж 1888/9г. с. 106). За то в стипендиях (а также и премиях) у нас большая бедность.

147

Ж 1870/1г. стр. 66 сл.

148

Там же, 130 сл.

149

Сведения даны теперешним о. делопроизводителем в Обществе, который, к сожалению, не имел возможности указать, какое количество студентов было вспомоществуемо этой суммой.

150

Пo Уставу 1869г. инспектура давалась по выбору. Согласно с этим, Котлович, Лучицкий и Нильский были инспекторами по советской баллотировке.

151

Таких случаев я знаю только три, и первый из них был в самом начале, притом оказался безрезультатным, потому что проф. П.И. Люперсольский, конкурировавший с двумя другими, почти вслед за вашим избранием был избран в Варшавский университет и ушел туда. (Ж 1871г. 195, 219 сл. 287–94; 1872г. 12). Остальные два случая оказались безрезультатными потому, что все 4 конкурента стали академическими наставниками. Но обыкновенно порядок такой, что на освободившуюся кафедру компетентные члены Совета рекомендуют лиц, которых баллотируют, а намеченный выполняет условия для поступления и затем избирается.

152

Исключений было только два: ректор Якутской семинарии, представивший по отзыву проф. Барсова обширное и достойное исследование о русском проповедничестве, возведен в магисгры без публичной защиты за великой дальностию расстояния (Ж 1871г. 274; 1876 г. 72 с. 99) и другой, который к этому времени был уже в епископском сане и добрая диссертация которого (Пророчество Валаама) была переведена на английский язык.

152а Первым приват-доцентом был известный и безвременно скончавшийся (Членом Совета М. Нар. Просв.) А.С. Будилович (Ж 1869г. 88; 1870г. 46; 1871 г. 177 сл.).

153

Указ Св. Синода на основании заключений Учебного Комитета постановил, что в экзаменах на магистра (т.е. студд. IV курса) они могут участвовать лишь с совещательным голосом (Ж 1874г. стр. 310), а Совет Академии и прежде его отделения в сущности предрешали также еще в 1873 году. Что же касается до экзаменов на первых трех курсах, то приват-доцент при наличности штатного преподавателя данной науки имел право, только не отдельного самостоятельного экзамена, а вместе со штатным наставником сродного с ним ведения, и из баллов того и другого выводился один средний балл. Нанонец, если приват-доцент читал науку «не поименованную в § 111–114 Устава», то экзамена ему производить не полагалось (Ж 1873г. стр. 35 сл.).

154

В аргументации большинства ДУУ Комит., которая будет приведена в след. примечании, сказано, что приват-доцент «не имеет ни права, ни обязанности присутствовать в собраниях своего отделения и принимать участие в большей части дел отделения». Об этом не только говорится, как о «положении акад. Устава», но и указываются §§ последнего: 121-й и 122-й. В них нет ничего подобного. Однако по крайней мере в богословском отделении по особенно важному вопросу (Ж 1872 г. 240 сл. 250) приват-доцент не получил от председателя права подать свой голос.

155

Тут новая сторона, по которой на практике приват-доценты были разделены на два разряда не так, что одни читают науку «не поименованную», а другие «поименованную» в Уставе, но так, что одни читают такую науку, для которой одной положена особая кафедра, а другие – такую, которая по Уставу составляет только часть кафедры, напр., логика и психология. О заявившем желание читать по Св. Писанию В.Завета, прекрасно подготовленном и блестяще исполнившем все требования от приват-доцента, поэтому допущенном (Ж 1871 г. 194) Совет затем ходатайствовал признать его исправл. должность доцента по этой кафедре, которая 2 года не имела наставника. Впр. Митрополит на это согласился. Но в ДУУ Комит. здесь произошло раздвоение; большинство выдвинуло целую артиллерию данных в пользу признания, а меньшинство с председателем во главе указало уважительные основания для противоположного решении, а так как юридически оно стояло тверже, поэтому его мнение получило силу законодательную. (Ж 1871г. 255–262). Но им не преграждалась возможность черпать обеспечение для почтеннейшего И.С. Якинова не из скромной суммы, полагавшейся вообще на приват-доцентуру, а из того оклада, который полагался на кафедру Св. Писания. Отсюда возникло ходатайство уже об этом, и оно было удовлетворено. А затем и все дальнейшие приват-доценты, раз они замещают не имеющегося налицо штатного наставника, удовлетворялись из оклада кафедры, и конечно не было ни того случая, чтобы, сделавшись магистром, кто-нибудь из них уклонился от штатного профессорства по своей кафедре; ни того, чтобы преподавание данной науки было отдано не тому магистру, который преподавал ее до своего магистерства. Был, правда, один случай, что приват-доцент не только преподававший свой предмет, но и командировавшийся заграницу на год, по личным обстоятельствам вынужден был, не дожидаясь открытия свободной кафедры, избрать себе другую (почетную) дорогу.

156

Напр. за 1877г. с. 34; 1878г. с. 23 и пр.

156а Впоследствии время стипендиатских занятий положено засчитывать в срок действительной службы (Ж 1892 г. 4 сент. № 4. сp. там же, 1899г. 2 дек. печат. стр. 97).

157

Об этом справедливо сказано в статье Странника за 1897 г. И у нас был стипендиат 3., которого оставили на 2-й год для наилучшего приготовления к церковному праву, (Ж 1897/8г. с. 250 с.). Но, к сожалению, он подвергся тяжелому недугу.

158

См. Ж 1887 г., с. 341; там же, с. 342–346; 1888/9г. с. 25; 1889/90г. с. 279 сд.; там же, 28–2; 1890/1г. c. 248; см. там же, с.251 с.; 1893/4г. стр. 294 слл.; там же, с.296–298: 1894/5г. c. 130; 1895/6г. с.352 слл.; там же, с. 356–359; 1888/9г. с. 206 слл.; там же, с.209. За 1900г. с. 88 сл.; 1899/9000г. с. 324; там же, с.324–326; там же, с.87 сл.; 1900/1г. с. 359 сл.; там же, с.360–362; 1901/2г. с. 345; 1902/3 г. c. 126 сл.; 1903/4г. с. 167 с.; 1904/5г. с. 25 сл.; там же, с.217; там же, с.218 cл.; 1906/7г. c.117 cлл., 119 слл., 122 сл. Только о (скончавшемся) Κ., который про себя занимался собственно церковным правом, отзыв не благоприятный, а сделан был профессором русской церковной истории. Из 60 стипендиатов 5 вышли из счета (не могу не помянуть безвременно скончавшегося П. Никифоровского, из которого образовался бы выдающийся специалист по расколу), 20 относятся к числу наших преподавателей, 5 еще учатся. Из остальных не менее 7 не оставили своих учебных занятий, находясь на службе.

159

Отчет Пальмова (Ж 1882/3г. с. 50–113; 1883/4г. с. 50–94).

160

Как видно из примечания 139, впервые о ней заговорил Впр. Леонтий; засим Впр. Никанор вызвал определенное решение Синода в пользу ее введения. Но чтение ее началось собственно ректором, теперь о. протопресвитером Н.Л. Янышевым, после того как И.Т. Осинин отказался от ее преподавания (П 1867г. 21 июн.).

161

В апреле 1873 г. Совету предложено было обсудить мысль ДУ Комитета об устройстве практичесих занятий студентов в семинариях. Избрали комиссию из трех лиц, которая полагала бы; а) обязать студ. IV к. в начале первого полугодия два раза в неделю посещать уроки в семинарии по избранной ими специальности; б) присматриваться к деловедению и давать отчеты своему профессору–руководителю; в) после (не менее как) двухмесячного хождения самим составлять пробные уроки под руководством семинарского наставника и приступить к преподаванию под его наблюдением, и с правом присутствия на этих пробных уроках своего профессора; г) семинарский же наставник имеет докладывать академическому Совету о достоинстве оных и о мере ревности к делу данного студента (Ж 1873г. c. 180 сл.). Кажется, впрочем, что эта мера не оказалась удобоприменимою.

162

Это произошло в 1878 г. (см. Ж 1878/9г. с. 178) и кончившие академию стали получать за училищную службу окдад, одинаковый с семинарскими наставниками.

163

О. ректор докладывает Совету, что согласно вызванному его предложением (Ж 1874 г. с. 203 сл.) постановлению Совета, признавшего надобность и обязательность упражнения студентов в проповедывании, засим оценки проповедей с наставником гомилетики, ему в течение года были представлены проповеди всеми студентами (кроме ο. Т.), которые и произносили их частию в академии, частию в Лавре (Ж 1875г. с. 64). А 25 сент. было положено за правило, чтобы студенты писали проповеди и представляли их наставнику гомилетики (там же, 125 сл.), который дальше и представлял отчет Совету (там же, 1876/7 с. 134 и т.д.), а затем запросил право оценить их баллами, как ответы на экзаменах (там же, 1883/4г. ст. 157); и так пошло дальше систематически, с некоторыми лишь видоизменениями: в 1885 г. во исполнение нарочитой ст. (123) Устава 1834г. первые 2 курса писали катехизические поучения, а последние – проповеди на воскресные и праздничные дни; но с 1888г., согласно пост. Совета 25 авг. Д№ 5, проповеди начали писаться только студд. IV к., а остальные три курса обязаны писать проповедь-экспромпт. (См. Ж 1897г. с. 31 сл.).

164

Так это и случилось с первым выпуском по Уставу 1869г: с богословского и исторического отделения приняло священство лишь четверо, из коих два далеко не сразу; между тем с практического оказалось 12 человек. Но дальше по каким-то причинам столь выпуклого явления не усматривается.

165

По примеч. к §11 составленных нами правил о приеме в студенты: из окончивших только те, которые не по своей воле не получили должности в Духовно-учеб. заведениях, поступивши на священнослужительское место, могут быть освобождаемы от таковой уплаты (Ж 1869г. с. 36). И вот, напр., кандидат 1-го выпуска Устава 1869г. о. Ковалев просит об освобождении его, разъясняя, что сначала он не находил места по своей специальности, потом уже получил билет 12 июня 1872г. для отправления в Калугу на новооткрывшееся место по его предмету, но вынужден был остаться по случаю опасной и затяжной болезни своей жены, и привязанный чрез это к столице с богатым лекарским персоналом поступил во иереи и вместе законоучители (Ж 1873г. с. 100–102). Или Совет по запросу Консистории постановляет, что препятствий к поступлению о. Глебова в законоучители приюта еврейских детей не имеется, ввиду сделанной им уплаты за свое содержание (там же, 262 сл.). Поле для мотивированных прошений о снятии уплаты в таких случаях было, конечно, большое, и они часто удовлетворялись; но закон был тот, что нужно возмещать истраченное на содержние отказывающегося от наставничества.

166

И поначалу именно в семинарии, раз это не действительные студ., а кандидаты (Ж 1872г. с. 91 слл.). Отсюда целое дело о П.: «может ли он, предназначаемый в Вологодскую Семинарию, остаться помощником смотрителя Рижского Дух. Училища согласно ходатайству о сем преосвященного Рижского?» – Синод принял утвердительное заключение Учебн. Комитета. Но последний предполагал вообще освободить от перемещения в семинарию в случае нужды по крайней мере смотрителей и их помощников. Согласие с этим, однако, ограничено одними смотрителями. (Ж 1873г. с. 77 ср. 17–19).

167

Хр. Чт. 1867г. II, 274 сл.: «Конференция находит совершенно возможным без ущерба для полноты богословского образования совсем исключить патрологию, пастырское богословие и гомилетику. Патрология при надлежащем развитии чтений по церковной истории и при обязанности догматического богосл. излагать подробную историю догматов в борьбе с ересями и рационализмом оказывается (?) совершенно излишнею». Это отношение к о-Прокурору на его запрос по поводу намеченного преобразования Устава.

168

Только в Казан. Акад. она есть (в церк. словесности).

169

По § 20 нами составленных правил: «окончивший курс академии со степенью кандидата не ранее, как чрез год по удостоении сей последней допускается на степень магистра». (Ж 1870 г. с. 36).

170

Ввиду обязанности академии, полагают Учебн. Ком. приготовлять семинарских наставников; при распределении предметов магистерского экзамена необходимо взять во внимание и распределение предметов по кафедрам в семинариях... В представленной от Совета С-Пб. Д. Акад. таблице предметов магистерского испытания Учеб. Ком. не находит полного и строгого соответствия всем изложенным требованиям: так в 1-м разделе предметов излишне внесена библейская археология, во 2-м сравнительное богословие, в 4-м учение о русском расколе и библейская история, в 6-м славянские наречия. Все эти предметы могут быть исключены из числа предметов магистерского испытания уже потому, что в семинариях они не преподаются (Ж 1870г. с. 115 сл.;), и поэтому вместо 9 проектированных нами групп (Ж 1870г. с. 38 сл.) определено было 7 (там же, с. 116). Комитет и после оставался верным своему заключению: сначала он указал в каждом частном случае один определенный богословский предмет, который должны сдавать на выпускном экзамене специализовавшиеся в таких или других светских предметах. Потом он согласился на разные по желанию богословские предметы, но с тем, чтобы не избирался предмет, которого в семинариях не преподают (Ж 1874 г. с. 217).

171

Мотивирование было дано такое: история в академии занимает целых 6 кафедр; специализоваться в такой массе в течение года невозможно и потому будут обегать эту важнейшую отрасль знаний, которая и в семинариях-то преподается не одним, а двумя наставниками (Ж 1870г. с. 139).

172

А ДУ Комитет: и церковная, и гражданская истории неразрывно связаны и одна другую дополняют; есть такие точно трудности и в двух других специальных группах; наконец, опыт еще ничего не показал. Поэтому до времени отклонить (там же, с. 155 сл).

173

Дело сначала оставалось по-старому (Ж 1872г. 217 с.). Но потом и Комитет согласился на разделение историй (Ж 1874 г. с. 271).

174

Была избрана нарочитая комиссия из трех лиц. И сколько я могу понимать и представлять себе дело по докладу комиссии, двум ее членам, наиболее старейшим, живо предносилась мысль, что корень затруднения лежит в двойственности задач академии по Уставу 1869 г., из коих по одной она есть учение, а по другой учебно-педагогическое заведение. И поэтому на вопрос выходят два одинаково правильных решения: по одной – обязать всех студ. 4 курса заниматься составлением диссертации и даже представлением ее к концу года; по другой – воспретить это занятие (для наибольшей сосредоточенности на приготовлении к семинарскому учительству). Но выбрать последнее – значит оказать несправедливость лучшим, отнимая у них дело и желательное, и посильное. А избрать первое – значит более чем обездолить не склонных к исканию магистерства (для которого, кроме экзамена, требуется составить и защитить диссертацию); или совсем понизить запрос от диссертации (чтобы не единицы, а громадное большинство оканчивающих считались удовлетворившими условию, без выполнения которого (хорошей диссертации) и они не лишались бы права преподавательства). Отсюда правильный выход был тот, который указан у меня в тексте. И его, как выразили Чельцов с Глориантовым, так признала высшая инстанция, засим наш Совет, две других академии и меньшинство третьей, большинство которой не было вполне согласно с рьяным запросом отделившегося члена нашей комиссии требовать от всех магистерства, но в уважении к ученой цели академий предполагало требовать от всех фактического несомненного доказательства, что они усердно занимались и диссертацией на магистра (см. Ж 1874 г. стр. 229–257).

175

А насколько назойлива была нужда в начале этого эпизодического процесса, можно видеть из указания 3 московских профессоров (в своем отдельном мнении о магистерстве) на то, что приходится удерживать на семинарских кафедрах даже и действительных студентов, выпускавшихся из академи для училищ с 3-го курса (Ж 1874 г. с. 238).

176

Так решила сначала Комиссия (из двух), приняло затем большинство, основываясь на том, что академии нельзя быть по двум Уставам. Меньшинство же кроме обратного действия закона (применявшегося, по мнению большинства повторному, к подавшим сочинения не до, а по введении нового Устава) указывало не только на то, что по Уставу 1869 г. магистра ищет уже получивший кандидата, а тут не получили еще никакой степени; но и на то, что и окончившим ранее 1969 г. выпали бы большие трудности: у них сравнительно меньше времени ввиду прямых учительских обязанностей (но, ответили, гораздо больше времени: 4–5 лет), гораздо меньше удобств библиотечного свойства, наконец, диссертации они должны будут печатать на свой счет (это, ответили, ошибка – на счет специальных академических сумм). Ж 1869г. с. 157–161. Было предложено или снова пересмотреть дело, или передать его в Синод. Но при пересмотре большинство снова осталось при прежнем мнении и только к меньшинству присоединилось еще отдельное мнение Л., которое ничего, кроме политического искусства, из себя не представляет (там же, с. 166–170).

177

Ж 1886–1887гг. с. 113.

178

Там же, с. 127.

179

Ж 1888–1889гг. с. 126; ср. с. 129.

180

Для того чтобы представлять его полно, припомним главные требования, которые предъявлялись к новопоступающим в 1-м периоде, но, конечно, остались обязательными и в периоде 2-м. Здоровье, 1-й разряд и подготовленность. Насчет последней, которая, как можно судить по рассказываемому дальше, проверялась с гораздо большей тщательностью, тут надлежит сказать лишь то, что она не только запрашивалась настойчиво от посылающих в академию семинарий, не только в начале рекомендовали вызывать по преимуществу из тех семинарий, которые преобразованы по сем. Уставу 1867 г., но и из преобразованных семинарий предписывали опасаться вызывать таких окончивших, которые явились передовыми в списке только потому, что лучшие их товарищи были отделены от них для образования последнего класса и окончили годом раньше (Ж 1874 г. с. 59). Что касается двух остальных требований, то окончившего не в 1-м разряде мы не знаем совсем; а что по-прежнему дорожили талантливыми, это выразилось в некоторых послаблениях для гимназистов, которые хотели учиться, ограничением экзамена по богословию в объеме гимназического знания Закона Божия и положением на письменном экзамене давать им отдельные темы (Ж 1893–1894гг. с. 71). Но так как новшество это делало понятный ущерб, поэтому Указ, отменяющий его (Ж 1901–1902 гг. с. 101). А дальше Св. Синод: «Воспитанники гимназий и других светских заведений для допущения их к приемному в духовной академии экзамену получают свидетельства об успешном выдержании ими испытаний при духовных семинариях лишь в том случае, если познания их... по всем предметам богословского курса будут отмечены баллом не ниже 4, балл 3 допускается только по одному предмету» (Ж. 1902–1903 с. 246). В рассуждении здоровья мы и во 2-м периоде имеем повторение случая с Полоцким: доктор знает A.А. Измаилова не только с семинарии, а и с училища; он определенно настаивает на отказе ему в приеме по причине заведомо чахоточного расположения. Советское же обсуждение об этом отлично экзаменовавшемся юноше, порешило принять eгo, а он прекрасно окончил курс, здравствует доселе и завоевал себе почетное литературное имя (Ж 1893–1894 гг. с. 41).

181

Еще Указом Св. Синода 28 июля 1863г. было предписано после приемного экзамена доставлять сведения о последствиях (см. Ж 1873г. с. 158. Далее «подробные сведения» 1870г. с. 8 см. іі; ср. Ж 1896–1897 гг. с. 30 сл.).

182

Ж 1906–1907гг. с. 108.

183

«На 30 карточках выписаны были характеристические выражения из неправославных догматических и православных полемических сочинений на греческом или латинском языке... Экзаменующемуся предлагали определить, православное или нет учение, изложенное в листке, и кому оно может принадлежать – против кого направлено» (Ж 1890–1891 гг. с. 33; ср. 1894–1895 гг. с. 27 сл.

184

Ж 1905–1906гг. с. 219.

185

В сущности, я знаю только один случай, где три профессорских коммиссии единогласно отмечают такой крах казенных.

186

Поступающие спустя год и более после окончания семинарии, занимавшиеся в последней больше всего общим своим образованием, так или иначе не поладившие с семинарским своим начальством, наконец, только пред поступлением в академию решившие покончить с прежней своей путаной жизнью и взяться за ум, – такие, поступая в академию отдельными экземплярами, естественно, бывают серьезными конкурентами для приезжающих по выбору и назначению семинарского начальства. Но эти исключения очевидно не изменяют дела, и в общей массе своей волонтеры, к прискорбию, вызвали резкое слово Болотова: «Волонтеры... очень снисходительно относятся к недачетам в своих сведениях или же слишком невысоким считают уровень научного состояния духовных академий» (Ж 1894–1895 гг. с. 26).

187

Срав., напр., Ж 1894–1895 гг. стр. 30 и стр. 27.

188

Тут имеется налицо коллизия, которая и доселе еще не устранена. Ее нет, когда академическая экспертиза указывает на причину малоудачной сдачи экзамена, от семинарии не зависящую – когда проф. русской истории указывал на молчание программы о некоторых важных событиях и лицах (Ж 1882–1883гг. c. 15); когда проф. раскола докладывал, что недочеты в ответах происходили от таковых в учебнике (1900–1901гг. с. 43); проф. нравств. богосл. докладывал, что 1-я часть программы проходится слабо потому, что в этой части руководства неудовлетворительны (1888–1889гг. с. 54); проф. основного богословия давал видеть неверности учебника в рассуждении генезиса религии и отношения греков к антропоморфическому элементу своей религии, замалчивания о монотеизме у китайцев (1897–1898гг. с. 52 сл.); когда проф. Св. Пис. Ветх. Зав. свидетельствовал о недостаточности существующих руководств в отделе о пророческих и учительских книгах (1896–1897 гг. с. 82); когда проф. Св. Пис. Нов. Зав. указывает в руководстве явные несообразности (1906–1907 гг. с. 105). Но в последнем случае, как и по церковн. ист. (1899–1900 гг. с. 27 сл.), открывалась бы и надобность, и возможность поправить руководство самому наставнику. А засим идут недочеты, корень которых находится уже прямо в семинарии. Распадаются они на два вида. Случайные суть те, которые замечены в данном студенте семинарии; их указывается очень, очень не мало, и подчас они просто режут ухо; идут они по большей части из волонтеров, но, к сожалению, их изредка сказывают и казенные. К существенным недочетам относятся: неисполненные до конца программы (1881–1882 гг. с. 25; 1883–1884 гг. с. 36; 1884–1885 гг. с. 23 сл.; 1885–1886 гг. с. 30; 1888–1889гг. с. 53 сл.; 1896–1897 гг. с. 84; 1900–1901гг. с. 41–47); знание вместо Св. Писания учебника по нему (напр. Ж 1894–1895гг. с. 22; 1896–1897 гг. с. 104); неприученность к экзегесису (напр. 1896–1897гг. с. 82); нетвердость в хронологии и географии (напр. Ж 1881–1882гг. с. 24 и 25; 1885–1886 гг. с. 32; 1893–1895гг. с. 25, 26; 1897–1898гг. с. 50–52; 1906–1897 гг. с. 10); механическое заучивание вместо сознательного отношения (напр. Ж 1896–1897гг. с. 86; 1897–1898 гг. с. 50–52; 1906–1907гг. с. 105). Замалчивать все это значило бы вредить делу. А откровенно говорить значило бы забывать о последствиях, т.е. о выговорах семинарии из Центрального Управления и об Указе 21 окт. 1871 г., по которому Правления берут на свой счет отправление и возвращение неуспешного на приемном казенного студ. семинарии (Ж 1872г. с. 89 сл.); вызывать жалобы на утомляющую длинноту экзамена (благодаря которой т.е. и казенный, теряя внимание, может допустить грубую ошибку), на спрашивание вещей, в программе не положенных (может быть, речь идет о египетской религии, о которой по необъяснимой причине в программе пропущено, а в учебнике она налицо, или об опущенных в программе, но в руководстве имеющихся подробностях, которых нельзя миновать в рассказе о 5-м Вселенском Соборе (1885–1886гг. с. 31)), на давание таких тем для экспромта, которые недоступны семинаристу, и т.д. и т.д. Поставленные таким образом в неприятное положение профессора наши или ссылаются на то, что частный характер их темы не дает права по сочинениям на нее судить о поставовке своего предмета в заинтересованных семинариях; или на то, что нельзя дать такового суждения по предмету, который изучается в ранних клaccax, следовательно, возобновлен в памяти собственными усилиями экзаменующихся; или на то, что студенты одной и той же семинарии дают ответы разного достоинства; а иногда ставят дело так, что и нет места давать данные для суда о семинариях, а вся оценка имеет в конце концов посильно определить, какого рода величину представляет собою новообразующийся курс.

189

См. Объяснительную Записку 1884г. стр. 42–4.

190

Ж 1900/1г. с. 48.

191

Это началось с 1888 г.

192

Я бы полагал, что, кроме (неложных) надежд на большую деловитость и результатность образования, когда оно будет разрешаться в специальное, тот радужный колорит, которым окрашен Устав 1869г. в наших о нем воспоминаниях, тот оптимизм, который с ним связан и остален в истории или для истории, – они в известной мере несомненно обязаны той обаятельной личности, какая живо чувствовалась у нас во время ректуры этого хр. человека. И много-много грубости сняла она с наших неизбалованных жизнию и потому более закаленных, чем деликатных натур.

193

Едва ли административное значение ее не было подчеркнуто постановлением о несовместимости деканата с должностию инспектора (Ж 187/8г. с. 241).

194

См. напр. стоющую большего внимания статью в Хр. Чт. 1867 г. I, 440.

195

За точность подсчета отвечаю.

196

Доминирующее значение истории в нашей академии независимо от ее Уставов довольно хорошо сказывается в следующем статистическом данном. Проверял и время от 1877 по 1898 год. И вышло, что кандидатских диссертаций по философии написано тут 188, по богословским (тоже, как и в философии, с немалым количеством исторического элемента) – 262, а по истории 817.

197

Ж 1887г. с. 36 сл.

198

Там же, 1889/1890гг. с. 3 сл.

199

Там же, 1897г. с. 152.

200

Ж 1872 с. 28 сл.; 190?/?гг. с. 84; (оба эти – уже кандидаты); 1904/5г. с. 27 (двое с 1 ІІ-го курса); 1906/7г. с. 19 (IV-го курса и шесть, из них два ІІ-го курса; Ж рукописные 1907/8г. окт. № 19 (двое).

201

В этом факте очень не мешало бы разобраться. Так сказать, созерцательный характер предметов духовной школы запрашивает больше всего вдумчивости, откуда, собственно, и возникла своеобразная метода академического обучения в начале 1-го периода (см. c.14 сл.). Теперь привычка к аналитической деятельности психологически предобразовывает внимание так, что оно гораздо более способно сосредоточиваться на одном и с трудом переходить на другое, чем быть подвижным: non multa, sed multum. «Медленно спеши» – вот главные, преобладающие черты такого формального развития. Отсюда специализм – любовь к занятию менее объемным, но взамен этого дающим простор сосредоточению, любовь, доходящая в крайностях до прямого отвращения, даже ненависти к предметам, которые в круг данной специальности войти не могут или не умели, – специализм, говорю, есть то, залог к чему положен в наших академиях с первоначала их существования. Разница была тоже с самого начала, но замечается она не в сущности, а в степени последовательности, по которой в других академиях (может, и кажется, что только в двух) налицо расположенность к предметам, для углубления в которые требуется самонаблюдение; а у нас по нашей особенности наклонны к другому пути; и начальники семинарий хорошо различали, что этого вот лучше послать в Петербургскую (говоря коротко, он имеет любовь к фактическому), а этого вот мы (рязанские) оставим для академии своего округа. И несомненно, что еще в 1-м периоде являлись уже студенты-специалисты – у нас, напр., в 27 курсе, Тихон (Клитин) – по Св. Писанию, Червяковский – по теоретическому богословию, Мегорский – по расколу, Запольский – по церковной истории, Михельсон и Братолюбов – по математике, а настоящим «энциклопедистом» был в этом курсе, кажется, один только A.К. Волков. И выходит, что самая главная, освовная причина особенной, даже несколько слепой, как бы загипнотизированной привязанности к Уставу 1869 г. заключалась в том, что он органически и генетически вытекал из психологии положенного в первом Уставе академического образования. Но в то время, как за него стояли и главная, и побочная (примеч. 192) причины, Устав 1884 г., напротив, оказался в невыгодном положении даже сравнительно с Уставом 1814 г. Там непривычное рассеивание воспринимающей способности да постепенно увеличившееся количество наук затрагивало прямо лишь тех, кто желал окончить отлично, но для которых многопредметность не была опасною, если говорить собственно об экзаменах, (а не о соразмерной с нею образованности). Для студента средней величины она могла быть, но не была опасною просто потому, что получить неудачный балл по двум–трем предметам не значило ничего…по разным предметам, а обыкновенно все они тут или там одинаково имели недочеты. Но к 1884 году времена переменились: единицы на экзамене обходились тяжело, по каждому предмету требуется не меньше трех, да в общем средний балл для хорошо окончившего должен быть бол 4½; имелся опять закон, только впоследствии ослабленный, отнимавший у того, кто не подал семестрового, большую долю заработанных им баллов. Наконец, по примерам 1-го Устава (П 1840 г. 29 янв.; 1863г. 14 март.) своекоштный, который успел больше казенного, получал вакансию последнего. Многопредметность впервые явилась запросом «материального» образования во всем присущем ей объеме, больше которого мы встречаем, кажется, только в медицинской академии. В Уставе 1869 г. привычная колея студента – образование «формальное» только дополнялось материальным и только давало ему возможность быть непросто лишь изощренным, а и деловитым. Ηо в Уставе 1884 г. случился прямой перенос центра тяжести с одного привычного на другое непривычное – материальное. А если на самом деле произошел перевес, то, конечно, дело не могло наладиться сразу. И если уж при Уставе 1869 г. с 1881/2 года возникли трения (Ж І883г. с. 201), выразившиеся, правда, в стремлении студента разделываться с требованиями материального образования путем так называемой предметной системы (а у студентов заложены один–два экзамена для приготовления к ним в каникулярное время), то при действии Устава 1884 г. естественно было им принять более широкие размеры, обострившиеся вдобавок под горестным влиянием случайных явлений общей нашей жизни, и заставившие заметить себя еще при 4-м ректоре (см. Ж 1890/1г. с. 290; ср. 1896/7г. с. 64; 1892/3г. 19 март. № 7 и 8; 1895/6г. с. 271; 1901/2 с. 49; 1904/5г. с. 223; 1905/6г. с. 3; 1907г. 2 апр. № 1; 7 мая № 8; 20 дек. № 5; 1908г. 4 апр. № 8; 7 мая № 7; 28 мая № 2; 12 июн. № 8; 23 окт. № 19; 27 нояб. № 12; 1909 г. 5 фев. №11). Но все это спорадические аномалии. Если признать вышеуказанную корневую их причину, тогда есть все основания смотреть на дело с легким сердцем, как на переломное скоропреходящее время, особенно у нас, при нашей петербургской особенности. Только, конечно, не с пустыми руками. Академическое образование должно быть строго научным, и, как такое, оно должно вмещать в себе достаточную массу материала, который должен быть усвоен. Но тут требуется употребить все усилия к тому, чтобы эта масса и была наверно усвоена и не подавляла, не задушала ума. Если не ошибаюсь, то последнее для нашей академии даже важнее.

202

В начале действия Устава 1869 г. профессора радовались, что они надумали такую меру, которая даст им возможность преподавать студентам вместо трех шесть недельных лекций по своему предмету и которая состояла в том, что они стали читать враз двум курсам по три лекции в течение 2 лет (Отч. за 1872 год с. 522). Преосв. Макарий в своем докладе Синоду после ревизии у нас отметил это читание одновременно двум курсам как недостаток, который и был поставлен нам на вид (Ж 1875г. с. 179). Однако уже в плане лекций на 1876–1877гг. (с. 41 сл.) это одновременное читание полагается и утверждается митрополитом и засим систематически продолжается. А в объяснении практического отделения (там же, с. 39) очевидно сказывается, что оно при Уставе 1869 г. было неизбежною необходимостью: при малопредметности на каждом отделении, особенно в экстренных случаях, вроде командировки заграницу, не хватило бы профессоров, если бы каждый профессор занимал собою в данный час внимание одного только курса, не говоря о том, что и аудитория с одним только курсом во время чтения специальных предметов была бы слишком малолюдна. А основательный мотив к осуждению этой практики Пр. ревизором для наших профессоров наверно заслонялся другим соображением, именно: с известных точек зрения действительно неудобдо студентам данного курса начинать слушание науки со второй половины (так как первая была читана годом раньше другим двум курсам, из коих один докончил науку, а другому нужно слушать эту вторую половину, но ведь науку эту слушает он не впервые; по крайней мере, в общем они ознакомлены с нею в семинарии. Для времен Устава 1884 г. указанная причина конечно отпала; но одновременное читание осталось по-прежнему, несмотря на то, что тут по необходимости студентам профессор стал читать тоже в течение двух лет, но уже по две лекции по причине многопредметности.

203

Первое затруднение с замечательным тактом фактически уже предустранено: новопоступившие подают прошение о том, чтобы им на первое время позволили читать только по две лекции. А Св. Синод им разрешает, и, конечно, это дело не великой дальновидности: давать таковое разрешение не на один год – в таком случае курс получит только половинное образование по данной науке, а на известное количество четных годов (2, 4 отд. по рассмотрению). Второе затруднение прямым путем только разрубается, как Гордиев узел: чрез устроение возможности академическому преподавателю быть профессором одной только науки. А если это есть только прекрасное благожелание, вынырнувшее на мгновение из области фантазий, тогда надо установить истинную точку зрения на дело. Она уже даже и руководила решением вопроса: в службе академии семинариям, чьи интересы должно иметь в виду прежде всего. Если там рассуждение указывает на интересы высшего заведения, то и здесь должны быть поставлены на первое место, говоря по-старому, интересы Конференции, а не академического Института. И правильное единение обоюдных интересов – профессора и получающего высшее образование студента создается в том только случае, когда прямое свое дело – «разработывать науку, стоя на высоте современного ее развития» профессор будет [исполнять] в своем занятии лекциями для аудитории. Кажется, это так. А если так – тогда уже из той одной причины, ввиду которой сам Филарет Амфитеатров скрепя сердце вынужден был решиться на невоспрещение, на готовное разрешение читать лекции (а не штудировать «классическую книгу»), выходит, что по меньшей мере требуется помнить о тяготеющем на всех людях психологическом законе узости сознания. Каких великих трудов стоит профессору налаживаться на сдедующий учебный год и выталкивать из своей головы все книги и мысли, которыми заполонено было его внимание в истекшем году, когда он читал одну науку, чтобы заместить их книгами и мыслями по предстоящей другой науке! И, потом, в таком положении даже при лучших условиях ему далеко не удается выразить и сделать все, что он мог бы, занимаясь постоянно одной наукой. Если же ему читать две науки одновременно, то достаточно попросить справиться: какие вовсе не кантовские по глубине и обстоятельности соображения дал сам Кант в своих лекциях по педагогике? – А если соизволите разрешить сказать свое слово и мне, то, почтительно примыкая к тому мнению, на котором сошлись все работавшие над 1-м Уставом – и Евгений, и Сперанский, и Феофилакт, и Филарет, я бы сказал, что для сохранения активности студенческого ума и предохранения его от подавлений материалом, лучше, особенно в нашей академии, по крайней мере по наукам нефактическим, читать не больше двух–трех лекций; только чтобы, за исключением экстренных случаев или случаев работы сепаратно от лекций (над книгами или статьями), профессоры (Филарет Амфитеатров) не повторяли нашего покойного теперь профессора, который, читая свои, несколько трескучие, тетради, сначала провозглашал по ним: ныне, а потом без тетрадки: т.е. 15 лет тому назад. Каждый год в его лекциях должна быть заметка новая, его работа над своими лекциями.

204

Она сказалась совершенно косвенно, как мера против неаккуратной подачи семестровых. Прежде для этого употребляли меры нынешнего порядка, действующего на самосохранение, но засим, как сказано здесь в прим. 201, не увидели в ней настоящей целедостижимости, обратились к изысканию мер внутреннего порядка и нашли таковую в открытии студенту возможности брать тему по наиболее интересному для него предмету, питая (может быть, неложную) надежду, что и в дальнейшем, занимаясь в семестровых все своим предметом, студент на почве Устава 1884 г. постепенно выработает из себя специалиста. Так большинство. А отдельное мнение, констатируя несчастное положение семестровых, считая их (согласно со взглядами, проскользавшими в нашем Совете и ранее) никчемными, раз они потеряли прежнее свое значение (когда они писались решительно по каждой академической «кафедре») и в немалой части стали являться в сущности неисписанной, белой бумагой, а ввиду экзаменов – напрасным грузом, предлагало, как меру, обратиться к той двухгодичной практике, которую установил ей Совет (см. отчет ревизора Пр. Павла) 1867 г. и по которой раньше студент и до курсового (вышло: до кандидатских 1869 г.) имел писать только одно (окологодичное по времени) сочинение, которое, бесспорно, могло быть несравненно более и состоятельным, и подготовляющим к составлению дельного курсового. А когда у кого была индивидуальная наклонность, то, конечно, она знала, каких тем ей нужно держаться.

205

Ж 1905/6г. Приложение к с. 225–226 проектированного Устава и объяснений. Зап. с. 55 сл.; приложение к § 100 проекта № 2. Здесь дело касается материала академической науки. Уже но требованиям деликатности обязан прибавить, что данным для реализации совмещения, о котором сейчас будет говориться в тексте, вероятно может служить пересланное нам, но оставшееся без разъяснения предложение Московской академии: вместо двух оставить два семестровых, а третье заменить практическими занятиями. (Ж 1907г. 19 нояб. № 4).

206

П 1866г. 31 авг.

207

Смирнов.

208

Ж 1905/6г. прилож. с. 52, 93, 95, 104, 110–113, 116, дал. 132, 136.

209

Называю полууспевшим потому, что уже несколько лет обе эти кафедры фактически разделены – не 2, а 4 наставника.

210

Ж 1887/8г. с. 109 сл.

211

Ж 1907г. с. 296–304; 1908/9г. с. 33 сл.

212

Ж 1906/7г.. 75 сл. 186; cp. 1902/3г. с. 254–258.

213

Чистович. С-Пб. акад. за последние 30 лет. с. 35.

214

Не могу умолчать о большой незадаче для вашей alma mater: она имела у себя двух питомцев: о. протопресвитера И.Л. Янышева и Впр. Водынского Антония, которые, несомненно, могли найти во внутренней своей природе положительную основу для преобразования гомилетики в науку.

215

За принятием Кирилловской библиотеки был командирован в Кириллов Чельцов (П 1859 г. 11 июл. и 18 сент.). А в приобретении Новг. Софийской библиотеки должен помянуть как инициатора ректора Макария Булгакова (см. доклад его в П 1853 г. 21 янв.). Дальнейшее см. годичн. отчет за 1878г. с. 14 (окончивший В. Соловьев сделал инвентарное описание 430 рукоп.). Ж 1879г. с. 109 сл.; ср. отч. за 1879 с. ?: (10 студ. вчерне описали 1160 рук.); 189?/?г. с. 171–176; 1897/?г. с. 169 слл.; 1900г. c. 93 сл. 153; отч. за 1902 c. 40 и Ж 1902/3г. с. 252 сл. (Св. Синод ассигновал 10 тыс. р.; 248 (Митрополит Антоний от себя тысячу р.), 172 сл.; 1905/6г. с. 208. Доселе издано 3 выпуска.

216

Эти сведения любезно сообщил о. прот. Ф. Н. Орнатский.

217

См. напр., Ж 1887г. с. 233; 1885/6г. с. 344, 304; 1887/8г. с. 313 и мн. других, дающих совершенно новое.

218

Ж 1876/7г. с. 236, 240, 242, 243, 244, 245; 1877/8г. с. 282, 299, 307, 313; 1878/9г. с. 202, 211, 214, 215, 221; 1879/80 c. 218, 219; 1880/1г. 246, 248, 249, 250; 1881/2г. с. 180, 183, 190, 197, 204; 1882/3г. с. 38, 250, 251, 254, 256, 259; 1883/4г. с.102, 106, 108, 110; 1884/5г. с. 126 с.т. 218, 219, 223, 224, 228; 1885/6 с. 68, 140, 330, 332, 334, 336, 338, 339; 1886/7г. с. 59, 188, 191, 212 сл. 214, 218, 223; 1887/8г. с. 64, 12,. 232, 281, 282, 289, 290, 314, 315, 318; 1888/9г. с. 59, 182, 189, 209, 246, 264; 1889/90г. с. 108, 209, 211, 228–253; 1890/1г. с. 192, 238; 1891/2г. с. 97, 191, 192, 194, 223 225; 1892/3г. с. 161, 245, 250, 253, 277; 189?/?г. с. 160, 162, 167, 19,. 191, 212. 1895/6г. с. 19, 79, 214, 320, 346, 447, 449, 452, 455, 458, 461, 470, 472, 478, 525, 527.; 1896/7г. С. 122, 171, сл. 201, 208, 246, 273, 275, 288, 311, 332, 336, 338, 346; 1897/8г. с. 193, 194, 196, 205, 206, сл. 212, 214; 1898/9г. с. 216, 217, 245, 262; 1899/900г. c. 82, 103 слл. 177 сл. 336, 342, 350, 352, 354, 356, 382: 1900/1г. с.89, 262, 288, 296, 306 сл. 307, 308, 354, сл. 355, 359; 1901/2г. с. 262, 389, сл. 391, 393, 394, 399, 403–404, 415; 1902/3г. с. 300, 303, 341, 349, 351, 356, 357; 1903/4г. с. 182, 184, 195, 213, 216, 218, 228; 1904/5г. с. 328, 329, 332, 368; 190? с. 291, 328.

219

Препод. Казан. семин. архимандр. Сергий просил дать на прочтение диссертац. С. о Прор. Данииле по еврейскому и 70-ти. Отказали: положено не выдавать на руки и авторам (Ж 1878/9г. с. 176), а пересылать в соответствующие правления.

220

См. напр. отпечатанную программу по метафизике.

221

Это совершенно справедливо, что, пользуясь упадком богословского разума у греков и недозрелостию нашего, Запад взял в свои руки почин и подверг своему обследованию не только области, если так можно выразиться, туземные, а и область православного Востока. После этого русским ученым волей-неволей пришлось учиться у них, потому что и по Иустину философу, и по Златоусту, и по патр. Фотию – словом, по всему у них уже образовалась целая литература и чаще всего имеются даже классические произведения. Отсюда, не говоря о тех из наших, которые являются просто-напросто переписчиками «немцев», более зрелые видели, что доброе должно быть заимствовано и внесено в наши православные сокровищницы, но тут нужно повести дело так, чтобы переносимое иностранное, иноверное освобождалось от всего, по чему оно становится на православной почве неприемлемым, как это, мне кажется, блестяще удалось Ф.Г. Елеонскому в его докторской диссертации, в которой самостоятельного по существу не дано ничего, но чрез нее чужие содержательные труды, выросшие на инородной почве, без всякого затруднения вошли в пределы правого верования. Будучи в надлежащей мере осмотрительным, это направление наших ученых работ может быть весьма плодотворным. Но все-таки оно в самом корне своем есть подражательное. А для нас совсем не закрыта деятельность совершенно самостоятельная. При всем богатстве дружно ведущейся целые столетия западной, инославной учености в ней не только есть, но создаются укрепившиеся в ней предвзятыми взглядами (UoraUmsetzungen) разного рода недальновидности, от которых мы свободны. Флавий глаза нам не ослепляет, и потому им доселе незаметно, а нам прямо бросается в глаза. Мф. 17:6 – как главное данное, с которым необходимо считаться в решении вопроса о мученической кончине И. Крестителя, и получается совсем иная, притом более ясная и достоверная картина события. К плотскому братству со Спасителем Ап. Иакова мы ничем не предрасполагаемся, и потому там даже сам Кремер не заметил, а нам нельзя не заметить, что в Евангелии есть случай, где греческое именование брата определено членом, и все-таки это брат не родной (Филипп Проду) и таким образом филологическое основание для объявления братьев Спасителя родными братьями отпадает. Ни Скалигер знаменитый, ни тюбингенцы для нас не заштемпелевали раз навсегда фигуры «православного» Эгезиппа, и после этого нам не только ничего не стоит, но с ученой т. зр. было бы непозволительно не справиться, если не с Василием Великим, у которого в молитве к причащению «святая» означает Св. Тайны, то с православн. Литургией – возгласом в ней «Святая – святым»; а отсюда если Э. говорит, что Иаков имел право входить во святая, то для нас ясно как день, что никаких тут нет особенных приверженностей Иакова или самого Э. к иудейству так же, как нет и помину о праве входа Иакова во святая святых еврейского храма, как передает Епифаний, подвергаясь осмеиванию Скалигера (в Пред. к изд. Хроники Евсевия), но дается сведение аналогичное со свидетельством Климента Алекс. о том, что Иаков был священнослужителем, и так. обр. дается значит известие о том, что он получил (от Апостолов) не право входа в сокровенная еврейского храма, но право совершать христианскую литургию. Лютер не научал нас считать послание Иакова «соломенным» и неподлинным, а потому нам гораздо сподручнее разобраться в каноне Мурахори – не говорить, что в нем совершенно не упоминается об этом послании, а вдумываться в странное обстоятельство, что там, где ожидалось бы это послание, стоит произведение Соломона, что оно, говорит, записано друзьями его, засим что: как в содержании послания Иакова трактуется о мудрости, так в психологии автора заметно виднеется до конца доведенная мудрость, что по материалу своему послание является сборным, сколько бы ученые ни тратили (напрасных) усилий найти в нем органическую последовательность, но очевидно это есть соединение кем-нибудь бесед, сказанных (в церкви, или «друзьям») на разные темы; и после этого есть прямо научные основания поставить до сих пор не ставимую гипотезу о возможном тождестве у Мурахори Соломона с ап. Иаковом, за положительное решение которой гораздо больше данных, чем за отрицательное. Вот примеры, найденные при эпизодическом и слишком кратковременном занятии в области богословия. А специалисты наши наверное могут указать мириады подобных, где тоже своеобразности западной постановки богословия мешают смотреть на дело прямо тамошним ученым, которые в особенных случаях сами признаются в этом: проф. Beyschlag справедливо обозначил как scandalum, что каждое ученое их поколение выдвигает умы, которые пытаются разрешить проблему имени «Сына человеческого», а все-таки разрешение не дается; между тем как, прибавлю, на нашей почве этот вопрос едва ли не решается определенно и окончателно. Так что стоит только нам хорошенько выясниться, установиться в круге своего православного богословствования, и мы можем быть поучительными для западной науки не только в наших, российских, материалах, но в суждении о вопросах общебогословских.

222

Для этого уже существует издавна умная формула, которая открывает и полную, и правильную возможность постепенно накоплять один за другим элементы русского православия. По ней наше русское объяснение, толкование, представление, мнение о том-то вот дается «в духе православия». Я бы говорил, в духе правоверия. У Филарета лишь несколько иначе: («желательно, чтобы поощряемая ныне российская духовная ученость, столь много заимствовавшая для себя наипаче в сей области – деятельного богословия – показала собственные образцы) в истинном духе церкви Апостольской» (Мнен. и Отз. I, с. 141). По этой дороге значит и нужно идти неуклонно.

223

На основании личных опытов и довольно напряженных наблюдений я бы выразил непоколебимейшее убеждение в том, что, кроме двух свойств (деловой резонности и стремления к мистическому) народ наш по природе своей не может помириться ни на чем другом, как на все-человеке – человеке, психическая организация которого представляет должное сочетание всех элементов человеческой души, и потому сообразное его индивидуальности богословствование с необходимостию естественною должно искать именно вселенского.

224

Это заслуживает глубокого внимания и соображения.


Источник: Соллертинский, С.А. Опыт исторической записки о состоянии С.-Петербургской Духовной Академии. - СПб. : тип. Улыбина, 1910. - 101 с.

Комментарии для сайта Cackle