Таинство Евхаристии. Невидимая сторона евхаристии

Из лекций по Догматическому богословию

В чем состоит невидимая сторона Евхаристии? – Вся сущность учения об этом предмете сводится к двум вопросам: а) действительно ли в Евхаристии присутствует Иисус Христос и б) как присутствует?

На первый вопрос, существуют два ответа: восточно-­православная церковь, католики и лютеране признают, что в таинстве Евхаристии действительно присутствуют Тело и Кровь Иисуса Христа; цвинглиане говорят так, что хлеб и вино в Евхаристии суть только символы, знаки распятого на Кресте Тела Иисуса Христа и пролитой на Кресте Крови Его, а вся вообще Евхаристия есть не что иное, как поминки о крестной смерти Христа Спасителя. Так же в сущности говорят и кальвинисты: по их воззрению, в Евхаристии предлагаются только знаки Тела и Крови Иисуса Христа, но верующие, принимая хлеб и вино, духовно причащаются животворящей силы, исходящей от существа и лица Иисуса Христа.

Ответы на второй вопрос нисколько разнообразились. Католики учат, что хлеб и вино в Евхаристии пресу­ществляются в Тело и Кровь Христовы, так что от них остаются только внешние свойства (цвет, запах и проч.), сущность же их изменяется в сущность Тела и Крови Иисуса Христа; выражением этого учения служит термин пресуществление. В сущности, и в нашей церкви содержится то же самое понятие, только для выражения его употребляется термин «преложение». Лютеране отвергают пресуществление и на его место ставят сосуществование (consubstatiantio) хлеба и вина с Телом и Кровию Христа при сохранении своей субстанции.

Итак, на вопросы, действительно ли в Евхаристии присутствует Иисус Христос и как присутствует, христианские вероисповедания дают до противоположности раз­личные ответы. Православная церковь, католики, лютеране и кальвинисты на первый вопрос отвечают положитель­но, цвинглиане – отрицательно; на второй вопрос право­славная церковь, католики и лютеране отвечают так, что Иисус Христос присутствует в Евхаристии Своим Телом и Своею Кровию, кальвинисты, что Он присутствует своею Животворящею силою.

Для правильного решения этих вопросов нужно обра­титься к Священному Писанию.

1. На первый вопрос прямой ответ находится в самом установлении Евхаристии, в словах Иисуса Христа: cиe есть Тело Мое... сия есть Кровь Моя (Мф. 26:27). Смысл этих слов так понятен, что трудно, да и не следует отступать от него, потому что аллегорией не мог говорить Иисус Христос в такие великие минуты, как это и заметили апостолы, обратившись к Иисусу Христу со словами: се ныне не обинуяся глаголеши, а притчи никоеяже не глаголеши (Ин. 16:29). С другой стороны, из евангельской истории известно нам, что апостолы спрашивали Иисуса Христа, как скоро в Его словах чего-нибудь не понимали. Но здесь мы не видим ничего подобного. Можно думать, что апостолы хорошо помнили преж­нее учение Иисуса Христа о хлебе животном, и потому установительные слова Евхаристии приняли в собственном смысле. Главный изворот цвинглиан к перетолкованию этих слов состоит в том, что под словом сие они разумеют хлеб, который держал тогда Иисус Христос, а слово есть принимают в смысле «значит», «означает»; по их толкованию, Иисус Христос как бы так говорил: «хлеб, который Я преподаю вам, означает Тело Мое». Действительно, мы могли бы толковать так, если Он Иисус Христос сказал: οὗτος ἄρτος ἐστὶ τὸ σῶμα μοῦ, но Иисус Христос говорит: λάβετε φάγετε· τοῦτο ἐστὶ σῶμα μοῦ, т. е. cиe, что Я даю вам, есть Тело Мое, иначе: приимите, ядите, – Я даю вам Тело Мое. При этом не следует забывать, что Иисус Христос говорил на еврейском языке, а по-еврейски надобно сказать: это – Мое Тело (без глагола). С другой стороны, понимание глагола есть в смысле «означает» не применимо, как вполне основательно замечал еще Лютер, к словам Иисуса Хри­ста о чаше. Если в словах: примите, ядите, cиe есть Тело Мое под cиe разумеет хлеб, то в словах: пийте от нея вси, сия бо есть Кровь Моя, под сия надо разуметь чашу: но каким образом чаша может означать Кровь Христову?

Другое евангельское место, которое мы должны иметь в виду при составлении истинного понятия о Евхаристии, находится в Евангелии от Иоанна, в шестой главе, где Сам Иисус Христос, называя Себя истинным хлебом, сходящим с неба, говорит, что хлеб, вводящий в жизнь вечную, есть та плоть, которую Он даст за живот мира (стих. 51). Когда Иудеи, услышав эти слова, пряхуся между собою, глаголюще: како может сей да­ти нам плоть свою ясти? то Иисус Христос не только не показал ничем иудеям, что они поняли Его непра­вильно, а еще с большею силою и ясностью продолжал Свою речь в том же смысле: аминь, аминь глаголю вам, аще не снесте Плоти Сына Человеческого, ни пите Крови Его, живота не имате в себе. ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь, имать живот вечный и Аз воскрешу его в последний день. Плоть бо моя истин­но есть брашно, и Кровь Моя истинно есть пиво (Ин. 6:53–55). Прибавление слова истинно (ἀληθῶς) ясно показывает, что иудеи, соблазнявшиеся обетованием Спасителя дать им Плоть Свою ясти, нисколько не ошибались в разумении слов Его и что Он истинно обетовал им вкушение Своей Пло­ти и Крови. – Точно так поняли эти слова и ученики Иисуса Христа, вследствие чего многие из них, поражаясь мыслию – вкушать Плоть и Кровь своего Учителя, с ропотом говорили: жестоко есть слово сие, и кто может его послушати? И Спаситель, чтобы убедить их в воз­можности такого чудесного вкушения, указал на другое чу­до, на свое будущее вознесение, на которое Он указывал только в редких случаях, как на самое сильное доказательство своей Божественной власти в деле учения и истинности своей проповеди: ведый же Иисус в себе, я ко ропщут о сем ученицы его, рече им: сие ли вы блазнит? Аще убо узрите Сына Человеческого восходяща идеже бе прежде? т. е. это ли вас соблазняет, что Я – хлеб сшедший с неба? Что же будет с вами, когда вы увидите Сына Человеческого, восходящего туда, где был прежде (Ин. 6:61 − 62)? – Цвинглиане, отрицая действительное присутствие Тела и Крови Христовых в Евхаристии, дают всей этой беседе смысл иносказательный. Основание для такого понимания они указывают в самой же этой беседе, в словах: сие ли вы блазнит?... Дух есть, uжe оживляет, плоть не пользует ничтоже: глаголы, яже Аз глаголах, дух суть и живот суть (Ин.6:63). Этими слова­ми, говорят цвинглиане, Иисус Христос очевидно направляет своих слушателей к пониманию Его беседы не в буквальном, а духовном смысле. Но, по меньшей мере, странно было бы, если бы после неоднократного уверения в буквальном значении Своих слов, Иисус Христос сказал, наконец: «да что вы соблазняетесь? Ведь слова Мои буквально надобно понимать?»... У апостола. Павла плоть и дух – тоже, что ветхий и новый человек, разумение ду­ховное и чувственное; у евангелиста Иоанна плоть и дух означают земное и небесное. Апостолы поняли слова Иисуса Христа не только буквальным, но и чувственными образом. Поэтому, если слова Его – дух и живот, то и понимать их надобно, очевидно, не плотским образом, а духовно, верою. «Плоти, – говорит Иоанн Златоуст, – свойственно сомневаться, – она понимает только то, что видим; а вере свойственно верить, что Иисус Христос есть истин­ный Сын Божий, сшедший с небес». И действительно, в самом же Евангелии Иоанна, в шестой главе, есть весьма сильный признак того, что изложенную в ней беседу нель­зя понимать метафорически. Вслед за тем, как Иисус Христос, по мнению цвинглиан, сказал, что слова Его следует понимать метафорически, мнози, замечает евангелист Иоанн, от ученик Его идоша вспять и ктому не хождаху с Ним (Ин.6:66), т. е. оказались людьми именно плотскими, не верующими. Наконец, надобно сказать и то еще, что если не принимать этой беседы в буквальном смысле, в таком случае нельзя обосноваться ни на чем твердом, потому что сколько будет толкователей, столько окажется и различных объяснений. И действительно, одни под телом в этой беседе разумеют учение (хотя в Священном Писании учение нигде не называется телом; притом, учение давно уже проповедывал Иисус Христос, а о Теле, сказал: дам); другие – воплощение, и т. п.

После Евангелия весьма определенное понятие о Евхаристии находим мы у апостола Павла. Два раза приходит он к рассуждению об этом предмете. В первом месте, предо­стерегая коринфских христиан от общения с язычника­ми в их идоложертвенных трапезах, он говорит, что такое общение неприлично для причащающихся Тела и Крови Христовых: братия моя, возлюбленная, бегайте от идолослужения. Яко мудрым глаголю; судите вы, еже глаголю. Чаша благословения, юже благословляем, не общение ли Крове Христовы есть? Хлеб, егоже ломим, не общение ли Тела Христова есть?... Яже жрут язы́цы, бесом жрут, а не Богови: не хощу же вас общников быти бесом. Не можете чашу Господню пити и чашу бесовскую; не можете трапезе Господней причащатися и трапезе бесовстей (1Кор. 10:14−17, 20, 21). В этих словах апостол хотел, очевидно, ука­зать христианам сильнейшее основаниe – отвращаться от языческого идолослужения, – что, как понятно само собою, не достигалось бы, если бы речь его была иносказательная. – В другой раз апостол Павел говорит о Евхаристии при обличении неправильного её употребления в собраниях коринфских христиан. С этою целью он раскрывает важ­ность совершающегося в христианских собраниях таинства Евхаристии, рассказывает сперва историю его учреждения (1Кор. 11:23−26) и рассказывает так, как открыл ему сам Господь, без всяких объяснений, хотя самый случай и цель его речи требовали бы пояснений, если бы надобно было понимать его слова иначе, а не букваль­но, и выводить из буквального их смысла то заключение, что а) ядущий и пиющий недостойно повинен Телу и Крови Господней (1Кор.11:27), т. е. становится на ряду с распинателями Христа и, следовательно, приобщается действительно Тела и Крови Христовых, и б) что ядущий и пиющий недостойно – суд себе яст и пиет, не рассуждая Тела Господня (1Кор.11:29) – διακρίνων, т. е. не отличая Евхаристии от обыкновенной пиши.

Таким образом, на основании Священного Писания мы должны с несомненностию заключить, что в таинстве Евхаристии действительно присутствуют Тело и Кровь Иисуса Христа. Так всегда и веровала церковь, как свидетель­ствуют о том творения древнейших отцев и учителей церкви Игнатий Богоносец, опровергая докетов, говорит о них, что они «удаляются от Евхаристии, не исповедуя, что Евхаристия есть Плоть нашего Спасителя, пострадав­шая за грехи наши и воскресшая благостию Отца». Иустин мученик, в опровержение обвинения христиан в человекоядении, говорит: «мы научены (апостолами), что Евхаристия не есть обыкновенная пища, а Плоть и Кровь воплотившагося Иисуса Христа». Много есть подобных свидетельств у Иринея, Кивриана, Оригена, Тертуллиана (целое рассуждение de carne Christi), Кирилла Иерусалимского, кото­рый доказывает присутствие Тела и Крови Иисуса Христа в Евхаристии и словами Иисуса Христа, и сравнением с чудом в Кане Галилейской, и с превращением воды Египетской в кровь, и проч. – Дело впрочем, не в cбopе отеческих свидетельств, а в том, что у некоторых отцев, принимающих истинное Тело и истинную Кровь Хри­ста в Евхаристии, встречаются в приложении к ней слова: εἰκὼν, τύπος (Кирилл Иерусалимский), ὁμοίοσις, signum, similitudo (Августин), у Оригена даже σύμβολον. Но эти выражения отнюдь не заключают в себе цвинглианской мысли. И прежде всего, слово σύμβολον Ориген употребляет в своем сочинении против Цельса, с которым он естествен­но должен был говорить языком осторожным о таком важнейшем христианском таинстве, как Евхаристия. С другой стороны, не следует забывать обыкновенной манеры Оригена – все обращать в аллегорию: священство, храм, священные сосуды, даже христианские праздники, например Пасху, Пятидесятницу, воскресение и проч. – Что, затем, касается выражений – εἰκὼν τύπος, signum, similitudo, то появление их в языке отеческом относится ко временам иконоборства, особенно монофизитства и монофелитства, с точ­ки зрения которых выходило, что и человечество Иисуса Христа неописуемо, как и Божество, и изображений человеческих иметь не следует. Православные, опровергая это воззрение, опирались на том, что сам Иисус Хри­стос оставил нам свой образ в Евхаристии, которому должно поклоняться. Следовательно, выражения эти отнюдь не ведут к тому, сделанному на основании их, предположению Каль­вина, будто мысль о присутствии Тела Христова в Евхари­стии явилась в Церкви после 7 Вселенского Собора, а объ­ясняются число историческими обстоятельствами. Употребле­ние слов εἰκὼν τύπος, similitudo подобных надобно понимать в том же смысле, в каком в Священном Писании говорится об Иисусе Христе, что Он явился в подобии плоти гре­ха, в образе Божии сый, и т. п. – Итак, повторяем, и Церковь вслед за Священным Писанием всегда и постоянно ве­ровала, что в таинстве Евхаристии действительно присутствуют Тело и Кровь Иисуса Христа.

Отсюда уже предрешается отчасти и второй вопрос. Если в таинстве Евхаристии Иисус Христос присутствует Своим Телом и Своею Кровию, то воззрение Кальвина, что Иисус Христос присутствует в Евхаристии не Телом и Кровию, а динамически, своею Божественною силою, очевидно не верно. Не понимая, каким образом так многие могут принимать одно и притом целое Тело Иисуса Христа, Кальвин, допускает только духовное причащение: «В Евхаристии, – говорит он, – нет Тела и Крови Иисуса Христа, но причащающийся принимает такую силу, как если бы с хлебом и вином причащался Тела и Крови». Но эта мысль опровергается Евангелием. Иисусу Христу возражали, как может Он дать Плоть Свою ясти? И Иисус Христос не только не устраняет этого недоразумения, а подтверждает свое учение положительно и отрица­тельно: «Плоть Моя, – говорит Он, – истинно есть брашно..., аще не снесте Плоти Сына Человеческого, живота не имате в себе». После того, весьма странно говорить, что в Евхаристии мы причащаемся Тела Христова не реально, а по одним только умопредставлениям, и притом причащаемся не все, а только истинно верующие (т. е. предопределенные), – странно тем более, что последняя мысль, будто Тела и Крови Иисуса Христа, хотя и духовно, причащаются одни только истинно верующие, а все осталь­ные, следовательно, принимают простой хлеб, противоречит словам апостола: ядый и пияй недостоине, суд себе яст и пиет. Не за что было бы и наказывать, если бы недо­стойный принимал только простой хлеб и простое вино. Притом, апостол прямо говорит, что недостойно причащающийся потому и виновен, что причащается Тела и Крови Христовых; следовательно, присутствие этого Тела и этой Крови в Евхаристии обусловливается не верою принимающего, а силою священнодействия.

Неверно и воззрение лютеран, что Тело и Кровь Иисуса Христа в Евхаристии присутствуют вместе и рядом с хлебом и вином. В подтверждение этого своего воззрения лютеране пользуются словами апостола Павла: хлеб, егоже ломим, не общение ли Тела Христова есть? Но слово общение – κοινωνία в Священном Писании означает теснейшее общение, например, христианина с Духом Святым, с Богом, человека – с плотию, а отнюдь не средство или орудие, как толкуют лютеране. Потому, как замечает Иоанн Златоуст, апостол не сказал μέϑεξις – причастие, a κοινωνία, дабы означить теснейшее общение, в какое мы входим чрез Евхаристию с Иисусом Хри­стом и между собою. Притом, апостол изъясняет сам свое выражение – κοινωνία, когда говорит: яко един хлеб, едино тело есмы мнози: вси бо от единаго хлеба причащаемся. Что же касается, наконец, выражения: хлеб, егоже ломим, то выражение это отнюдь не означает того, что в Евхаристии хлеб остается хлебом, а есть ме­тафора, означающая всю вечерю любви, как это объ­ясняется в книге Деяний апостольских, где о новокрещенных говорится, что они бяху терпяще во учении апостол и во общении и в преломлении хлеба (Деян.2: 42).

Окончательного разрешения этого вопроса надобно искать в церковном Предании. Учение православной церкви не может дать нам иной мысли, кроме той, что в Евхаристии хлеб и вино всемогущею силою Духа Святого пре­творяются в Тело и Кровь Христовы. Выражение этой мысли мы находим во всех древних литургиях, начиная с литургии апостола Иакова, в которых находится молитва к Богу Отцу пред освящением Святых Даров, чтобы Он преложил, пременил, претворил Духом Святым хлеб в честное Тело Иисуса Христа, а вино в честную Кровь Его. Лютер отверг это понятие потому, что термин, под которым оно выражается в латинской церкви, т. е. transsubstantiatio, явился очень поздно. То, правда, что термин этот явился поздно, но выраженное им понятие существо­вало в церкви из древности, а термин введен в богословский язык западной церкви в конце XI в. Гильдебертом Турским по поводу еретического учения Ратрамна о Евхаристии. Непринятие термина transsubstantiatio восточ­ною церковию до конца XV века, когда он впервые употреблен Константинопольским патриархом Геннадием, отнюдь не показывает, что в восточной церкви до этого времени не было выражаемого этим термином понятия, а говорит только о том, что восточные считали этот тер­мин новым и боялись – с новым термином принять ка­кой-нибудь новый оттенок в самом понятии. Лютеране стараются изъяснить термин transsubstantiatio в приложении к изменению случайностей, а не самой сущности, потому что substantia, говорят они, est immutabilis. Но стоит только прочитать хотя несколько отрывков из творений отеческих, чтобы видеть совершенную ложность их толкования. «Христос, – говорит, например, Кирилл Иерусалимский, – в Канне Галилейской претворил некогда воду в вино, сходное с кровию: не достоин ли Он веры, когда вино прелагает (μεταβαλών) в Кровь? – «Поистине, – пишет Григорий Нисский, – думаю и верую, что и ныне хлеб освящаемый словом Божиим претворяется (μεταποιείσϑαι) в Тело Бога-Слова». – «Мы, – говорит Амвросий Медиоланский, –всякий раз, когда принимаем тайны, которые чрез таинства священной молитвы преобразуются (transfigurantur) в Плоть и Кровь, возвещаем смерть Господню». Как итог всего церковного учения об этом предмете представляют собою следующие слова Иoaннa Дамаскина: «Не вознесшееся тело сходит с небес, а самый хлеб и вино претворяются в Тело и Кровь Божию. Если же ты спросишь, каким образом это бывает, то довольно тебе услышать, что сие совершается Святым Духом так же, как Господь и от Святыя Богородицы составил Себе и в Себе Плоть Духом Святым. И мы ничего не знаем более; знаем только, что Слово Божие истинно, действенно и всесильно, но образ (претворения) неизследим. При сем, можно еще сказать и то, что как хлеб чрез ядение, а вино и вода чрез питие естественным образом прелагаются в тело ядущаго и пиющаго и делаются не другим телом, отличным от прежнего его тела, так и хлеб предложения, вино и вода чрез призывание и наитие Святого Духа сверхъ­естественно претворяются в Тело и Кровь Христову, и составляют не два тела, но одно и тоже». Если же у некоторых отцев Церкви, например, у Василия Великого и Кирилла Иерусалимского, хлеб и вино называются ἀντίτυπα, вместообразными, то или называются так до освящения, как объясняет Дамаскин, или действительно суть άντίτυπα, будущего причащения, но уже не чрез вкушение, а чрез видение. Гораздо более затруднения представляют слова Иоанна Златоуста из его послания к Цезарию монаху: «Когда божественная благодать освятит хлеб, то он уже достой­но называется Телом Господним, хотя естество (φύσις) хлеба в нем остается». На это место с торжеством указывают лютеране в подтверждение своего мнения о сопребывании Тела Христова с Евхаристическим хлебом. Но надобно заметить, прежде всего, что это место взято из послания, подлинность которого оспаривается. С другой стороны, у древних словом φύσις означалось слу­чайное свойство, например, твердость в камне; а если так, то мысль, приписываемая в этом случае Златоусту, заклю­чает в себе общецерковное изъяснение, что вид, фигура хлеба остается и после его освящения.

Таким образом, с точки зрения отцев и писателей церкви в таинстве Евхаристии происходит и изменение не случайностей, как хотят объяснить это лютеране, а самой сущности хлеба и вина в сущность Тела и Крови Христовых. У древних восточных отцев это понятие выража­лось термином преложениe (μεταποίησιϛ, μεταβολή, μεταμόρφωσιϛ), западная церковь с XI в. начала употреблять термин transsubstantiatio. Совершенно ли тождественное понятие передается обоими этими терминами? В существенном, тот и другой термин выражает одно и тоже понятие, – именно – изменение сущности хлеба и вина в сущность Тела и Крови Иисуса Христа, почему, между прочим, термин пресуществление с XV в., по почину Константинопольского патриарха Геннадия, вошел в употребление и восточной церкви. Но в самом образе представления этого изменения между восточною и западною церковию существует некоторый оттенок различия. В западной церкви замечается тенденции материализировать это изменение, представлять его себе актом совершающегося на церковных алтарях образования тела Христова в конкретной форме, так что оно может быть ощущаемо руками и раздробляемо зубами (sensualiter, говорил Беренгарий Typcкий, non solum sacra­mento, sed in veritate, manibns sacerdotum tractari, frangi et fidelium dentibus afferi). У древних восточных отцев мы находим более возвышенный образ представления об этом предмете. Именно – но их представлению, как во время земной жизни Иисуса Христа хлеб и вино чрез вкушение и питие претворялись в Его Кровь и делались Его Телом, воспринятым в ипостась Его Божества, так и ныне Его Божество, соединяясь с Евхаристическим хлебом и вином, претворяет их в Тело Его, по уже не чрез питание и питие, как было во время Его земной жизни, а чрез освящение силою Святого Духа. Вот – собственно та мысль, которую выражает термин преложение.

Итак, учение об изменении сущности хлеба и вина в Тело и Кровь Иисуса Христа в таинстве Евхаристии бы­ло и доселе остается постоянною верою церкви.

Отсюда выходят все остальные пункты учения о таин­стве Евхаристии:

Хлеб, по освящении, становится Телом, а вино – Кровию Иисуса Христа, и такими остаются навсегда по освящении – как до причащения, так и после причащения. Выражением и подтверждением того служит обычай прича­щаться преждеосвященными Дарами.

С Евхаристическим Телом ипостасно соединено бы­вает божество, потому что божество никогда не разлуча­лось от человечества, хотя бы на самое короткое время; противное тому было бы учением несторианским об Иисусе, как человеке богоносном. В Священном писании мы не видим этой мысли прямо, но она вытекает из учения, изложенного в VI главе евангелия Иоанна, где Иисус Христос называет Себя нашею пищею, почему апостол и называет нас причастниками Божественного естества, чего Он не мог бы сказать, если бы мы причащались только человеческого естества. Отсюда

Если Иисусу Христу, как Богочеловеку, подобает Божественное поклонение, то и в Евхаристии Ему подобает такое же поклонение, как и в собственном Лице.

В чем заключаются спасительные плоды или действия таинства Евхаристии?

Евхаристия представляет собою в собственном смы­сле жертву, потому что Тело и Кровь Иисуса Христа есть жертва, вознесенная Им на Крест за живот мира; а на жертвенниках христианских предлагаются то же самое Тело и та же самая Кровь, которые были на Кресте жертвою за грехи мира. Отсюда вытекает необходимость литургии: а) как благодарения Богу за все явленные Им человеку милости и, прежде всего, за ниспослание на землю Сына Божия, за искупление нас Его смертию от грехов; отчего и самое, совершаемое на литургии, таинство называется Евхаристией; б) Тело Иисуса Христа было жертвою умилостиви­тельною, ради которой объявлено нам Богом прощение грехов наших, так как этою жертвою удовлетворена правда Божия; отсюда и Евхаристическая жертва имеет ту­же силу умилостивления. Различие Евхаристии от смерти Христовой заключается в том, что Иисус Христос, как говорит апостол Павел, раз умерши, к тому уже не умирает: следовательно, Евхаристическая жертва есть жертва воспоминателъная. Сила жертвы та же самая, но в Евхаристии жертва эта совершается не действительным страданием Иисуса Хри­ста, а силою и действием Святого Духа, почему она на­зывается жертвою бескровною, в отличие от кровавых ветхозаветных жертв; и так как эти последние были жертвы бессловесные (ἄλογοι), то Евхаристическая жертва, в отличие от и их называется еще λογιϰή ϑυσία.

Но этому двоякому значению Евхаристии, как таин­ства освящающего и как жертвы, и действия её двоякие. Как таинство, она дает нам всецело принимать Иисуса Христа: «Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь, – говорит Спаситель, – во мне пребывает и Аз в нем». Из этого единения со Христом вытекает, затем, то следствие, что причащающийся Евхаристии приобщается жизни Божией, де­лается живым и будет воскрешен в последний день, – и это не по действию только всемогущества Божия, а пото­му, что чрез соединение со Христом он имеет нача­ток жизни в себе: « ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь, – говорит Иисус Христос, – имать живот вечный и Аз воскрешу его в последний день».

Как жертва, Евхаристия есть средство приближения на­шего к Богу, потому что только смерть Иисуса Христа есть посредство нашего общения с Богом. Отсюда и вся­кая молитва, приносимая во имя страданий Христовых, мо­жет быть услышана от нас Богом.

М. Ястребов