Наследие митр. Платона (Левшина) в истории Московской Духовной Академии¹

Мм. Гг.

1 октября исполнилось сто лет существования Московской Духовной Академии. Благодарная память воскрешает образы и великих и скромных тружеников вековой исторической жизни славного рассадника богословской науки и просвещения: ряд изданий и трудов посвящается воспоминанию жизни и деятельности тех, кому родная для московского духовенства Академия обязана своей жизнью, своим развитием и своей славой.

Но мне кажется, что все эти Юбилейные издания и труды начинают цикл воспоминаемых великих имен не с того имени, которому по праву принадлежит здесь самое первое место.

Я разумею знаменитого московского архипастыря-митрополита Платона (Левшина).

Московская Духовная Академия начинает свою жизнь от 1814 года, следовательно, чрез два года после смерти митрополита Платона, но было бы непростительной ошибкой и грубой исторической неблагодарностью забывать, что Академия явилась не как совершенно новое учреждение, а как преемница двух старинных рассадников духовного просвещения – Московской Славяно-Греко-Латинской Академии и Троицкой Лаврской Семинарии – Двух знаменитых учреждений, вскормленных, вспоенных и доведенных до самого цветущего состояния почти сорокалетними неусыпными трудами и глубокою чисто-отеческою любовью митрополита Платона. Пусть план учебного и административного строя новой Академии начертан отъинуду и сильно отличался от того, который установлен был в старой Славяно-Греко-Латинской Академии и Троицкой Семинарии, но все же, ведь, этот план осуществлен был над живым телом, так сказать, над плотью и кровью учреждений, только что возращенных до высшего процветания сорокалетней деятельностью митрополита Платона. Можно сказать: в жилах новой академии течет кровь славных платоновских детищ, а в основании ее лежат труд и заботы митрополита Платона.

В настоящем собрании я и хотел бы остановить Ваше внимание на этой начальной странице славной истории Московской Академии.

Затенение имени митрополита Платона в истории новой Московской Академии есть в сущности затенение идеи ее неразрывной генетической связи со старой Славяно-Греко-Латинской Академией, как с своей прямой матерью.

Одна из сильнейших причин последнего явления заключается в том, что новая Академия возродилась и существует совершенно в другом месте, чем старая, помещавшаяся, как известно, в московском Заиконоспасском монастыре.

В действительности же перемещение Академии из Москвы в Сергиев Посад и Троицкую Лавру не стоит в полной зависимости от совершившейся в 1814 году реформы Академии.

Вопрос о перемещении возник впервые именно в отношении старой Академии и был принципиально решен еще задолго до реформы 1814 года. Еще в 1775 году – первом году правления митрополита Платона московской епархией и Академией, правительство находило неудобным помещение учебного заведения в центре города, и 17 февраля этого года Св. Синоду дан был именной Высочайший указ, в котором было заявлено, что «так как Московская Академия состоит крайне в неспособном для училищ месте, то к переведению оной сыскать другое лучшее место». С своей стороны академическое и епархиальное начальство имело не меньшее побуждение к перемещению Академии в том, что академические здания становились тесны для сильно возраставшего при митрополите Платоне числа учеников, от 600 человек (в 1779 г. – 594) дошедшего до 1610 (в 1813 г.), и в то же время были настолько ветхи от древности, что клонились к разрушению. Однако, план и штат Академии, представленный Св. Синодом в 1777 году, остался без утверждения. Чрез двадцать лет, в 1797 году, при составлении штатов духовных училищ‚ предположение о перемещении Московской Академии было одобрено Св. Синодом и от ректора Академии архим. Евлампия в феврале 1798 г. потребованы были подробные сведения о состоянии академических зданий. Ректор в своем донесении описал тесноту и недостатки зданий, и перемещение Академии было признано необходимым; в виду же намерения перемещения именно в Донской монастырь, ректор Академии Евлампий в апреле 1798 г. был сделан и архимандритом Донского монастыря с оставлением при должности настоятеля и Заиконоспасского монастыря. 31 октября того же года митрополит Платон получил указ Св. Синода с предписанием: «классы, назначенные для Академии московской, учредить в Донском монастыре, а доколе не будут учреждены, обучаться слушателям ее по прежнему в монастыре Заиконоспасском; сочинение же плана о учреждении в том монастыре классов возложить упомянутого Донского монастыря на архимандрита и Московской Академии ректора Евлампия, который, сочинив его, должен представить Вашему Преосвященству‚ а Вы в Святейший Синод с своим мнением». Но дело кончилось так же, как и в половине столетия: монастырских корпусов, годных и удобных для помещения классов, не оказалось; по сделанной смете требовалась огромная сумма для возведения новых зданий Академии, и Св. Синод указом от 2 февраля 1799 года признал помещение Академия в Донском монастыре неудобным. Главным неудобством было – недостаток суммы: это видно из того, что указом Св. Синода от 14 февраля того же года предписано академическому начальству оставлять от 12000-й штатной суммы 2000 рублей ежегодно в видах построения Академии в Донском монастыре ². В 1807 году, когда сумма на содержание Академии была удвоена, Академия по приказанию митрополита Платона стала оставлять на непредвиденные расходы по 4000 рублей в год. Вследствие таких экономических распоряжений Академия внесла в 1808 году из остаточных денег в Сохранную Казну 5000 рублей, в 1809-м – 9000 рублей, в 1811 г. – 5000 р., в 1812 году – 1000 р., итого имела, кроме вкладных, своей суммы 23000 рублей ³

Между тем в Синоде началось новое течение, в пользу перемещения Академии не в Донской монастырь, а в Троицкую Лавру. В этом смысле еще в 1800 году был дан митрополиту Платону указ Св. Синода. Платон в своем ответном представлении Синоду предлагал вместо Лавры Воскресенский монастырь: «полагаю, писал он, что предпочтительно выгоднее Академию Московскую перевести в Воскресенский Монастырь; поскольку там и Академия и монастырь составят едино начальство, а архимандрит первостепенного монастыря имеет быть и ректором Академии‚ чего в Троицкой Лавре, по ее положению, учредить не без трудности, и Академия осталась бы некоторым образом зависящею от лаврского начальства; в таком случае могли бы старшие семинарии преимуществовать пред Академией» ⁴. Итак, митрополите Платон был против перемещения Академии в Лавру. Эту свою тенденцию он не раз высказывал в своей переписке с архиепископом петроградским Амвросием и своим викарием‚ епископом Августином. 8-го марта 1800 года он пишет первому: «Не знаю с чего вышло, чтоб Академию перемещать в Лавру. Я не предвижу еще удобности в том, а более наклоняюсь на Воскресенский монастырь, как и всегда к тому расположен был. Прошу дать совет»⁵. Через одиннадцать дней Платон снова пишет Амвросию о том же и с еще большей настойчивостью: «Академию в Лавре завести, кажется, невместительно; ибо для Академии надобно особое начальство, с другим не соединенное, и что будет ректор Академии в Лавре, когда семинарии в Москве он будет предпочтительнее. Да и Новгородский (митрополит Гавриил) ко мне писал, что Академии нельзя быть в Лавре, а надлежит быть в Москве, по воле государевой» ⁶. Однако, несмотря на противодействие митрополита Платона мысль о переводе Академии в Лавру все более и более прививалась в правительственных сферах, и через девять лет Платон снова беспокоится в своем письме к епископу Августину: «что Академия переведется в Лавру, приятно ли то Академии» ⁷. Нерешительность правительства в деле перемещения Академии прекратил 1812-год. Война сделала академические здания еще менее пригодными для Академии. Избегнув пожара, они потерпели большие повреждения; по донесению академического начальства «как в классических, так и жилых покоях оконницы были выбиты и многие покои сделались неспособными для жилья, коих исправление требует великих издержек» ⁸. И хотя по удалении неприятеля была произведена временная починка зданий и учебная жизнь Академии открыта в них снова 3 марта 1813 года ⁹, однако перемещение стало неотложной необходимостью. И вот в 1814 году Комиссия Духовных Училищ бесповоротно решила перевести Академию в Троицкую Лавру, в здания Лаврской семинарии. Между тем Академия путем ежегодных 2000-х, а затем 4000-х сбережений, согласно указу Синода от 14 февраля 1799 г., и приказаниям митрополита Платона, на учреждение новых академических корпусов накопила к этому времени 30000 рублей. Эти-то кровные сбережения старой, платоновской Академии и пошли согласно указу Св. Синода‚ на устроение новой Академии в Троицкой Лавре. Новая Академия, таким образом, нашла себе приют в зданиях другого детища митрополита Платона – Лаврской семинарии, приспособляя и обновляя их для себя на деньги, скопленные старой, платоновской Академией.

Все здания Лаврской семинарии, занятые и переделанные под Академию, были или созданы или возрождены к жизни никем иным, как митрополитом Платоном.

Теперешний аудиторный корпус был создан в конце 30-х годов прошлого столетия при митрополите Филарете. Но до этого корпуса, с самого основания Троицкой семинарии (т. е. с начала XVIII века), на том же месте стоял прежде двух-этажный с подвальным этажом корпус, называвшийся учительским или профессорским. Здесь в бельэтаже, до реформы 1814 года, жили учителя, а в верхнем этаже – троицкие семинаристы. С открытием Академии весь этот корпус, сильно обновленный при митрополите Платоне, был занять профессорами и бакалаврами и занимался ими до 30-х годов прошлого столетия. Учебная жизнь в новой Академии сначала сосредоточивалась в другом месте, в том же, где она сосредоточивалась в Троицкой семинарии, именно, во первых, в корпусе, который идет на север, позади нынешних ректорских покоев и в котором помещается теперь столовая, и затем в нижнем этаже корпуса древних царских чертогов, теперь занятого церковью, ректорскими покоями, столовой, актовым залом и студенческими библиотекой и спальнями. Первый, двухэтажный корпус был выстроен митрополитом Платоном в 1803 году специально для богословской аудитории с библиотекой (вверху) и столовой (внизу). Постройка эта была дорога душе митрополита Платона и он записал о ней в своей автобиографии: «летом 1802 года я начал новое строение в Лавре для семинарии. Ибо примечал, что богословская палата темна и тесна, а для трапезы семинарии палата не только тесна и темна, но и сыра, рассудил все вновь построить, на основании бывшего за нынешними «чертогами» и уже упраздненного дворца царя Иоанна Васильевича, где после устроены были для нынешнего дворца кухни. Что все каменное устроено на 22 саженях в 2 яруса; в низу хорошая для семинаристов трапеза и подле нее кухня и хлебня, а в верху большая и прекрасная аудитория, а возле нее большие две палаты для библиотеки, а при том в оную аудиторию сделана галерея прямо из чертогов царских, что все с покрытием нового корпуса железом в 1803 году окончено» ¹⁰. При открытии Академии верхний этаж этого корпуса сохранил за собою совершенно то же самое назначение, которое дал ему митрополит Платон; только через шесть лет, в 1820 году, богословская аудитория была переведена на место, занимаемое теперь церковью, уступив свое помещение расширившейся библиотеке, которая занимала весь верхний этаж платоновского корпуса даже до второй половины XIX столетия.

Аудитория философская и другие заняли и до построения в 1839 г. нового аудиторного корпуса занимали места прежних соответствующих классов семинарии, именно переднюю юго-восточную сторону нижнего этажа «чертогов»‚ т. е.. где теперь помещается студенческая библиотека. Остальное помещение нижнего этажа, занятое теперь студенческими спальнями, получило и до конца прошлого столетия сохраняло то же назначение, что и при Платоне в семинарии, именно служить жилыми комнатами для учащихся. Митрополит Платон много положил заботы на приспособление нижнего этажа чертогов под возможно-большее количество комнат и студентов. Часть студентов поместилась в особом помещении, специально взятом митрополитом Платоном у Лавры для семинаристов, именно в монастырских келлиях около каличьей башни ¹¹. Место, где теперь помещается инспекторский корпус, было взято для семинарии у Лавры, вместе с находившимся там до 1816 года келарским корпусом, митрополитом Платоном в 1775 г. для помещения ректора и префекта.

До 1883 года Академия пользовалась доставшимися ей от платоновской семинарии деревянными зданиями больницы и бани, стоявшими на том же самом месте, на котором стоят нынешние здания; вместе с больницей Академия унаследовала от времен Платона лекаря (титул. советник Степан Григорьевич Витовский‚ † 1827 г.) и аптеку, на которой была надпись, сделанная митрополитом Платоном: «врачу, исцелися сам»; надпись эту сделал Платон в напоминание одному лекарю пьяному, но умному, и Академия ее сохранила ¹².

Теперешний сад с цветником пред лицевой стороной аудиторного и ректорского корпусов и растительность пред тыловой его стороной являются отдаленным напоминанием тех садов, о разведении которых здесь митрополит Платон прилагал трогательную заботу, и которые окружали академические корпуса в первые годы существования Академии. Возникновение первого сада относится еще ко времени Петра Великого и обязано труду тогдашнего настоятеля Лавры архимандрита Тихона Писарева, по имени которого и самый сад стал называться писаревским. В писаревском саду семинаристы сажали лук‚ картофель, свеклу. В 1780 году митрополит Платон приказал ежегодно отпускать из семинарской суммы по 12 руб. на засаждение писаревского сада плодовыми деревьями. Через два года существования Академии писаревский сад был срублен, и находившийся в нем пруд завален. И лишь чрез 30 лет он был снова восстановлен в теперешнем его виде (особенно трудами знаменитого витии Амвросия, архиепископа Харьковского, тогда студента XVI курса). Другой сад, сзади академического главного корпуса, был устроен митрополитом Платоном на месте уничтоженного им житейного двора с амбарами; резолюцией Платона от 1797 г. ректору Августину было предписано: «с помощью уставника устроить сад и для того посадить 100 лучших яблонь из монастырского сада, 30 вишен, 6 груш и 6 слив» ¹³. Любопытно, наконец, что даже нынешний, так называемый, казенный двор с домом для некоторых лиц академической корпорации находится на земле и на месте дома, купленных в 1815 году для жилья семейным наставникам Академии у племянницы митрополита Платона Анны Алексеевны Нестеровой; а другой дом, позади первого, на той же земле, где теперь помещается 1-я академическая церковно-приходская школа, устроен в 1835 году, для той же цели – помещения женатых наставников, из старой семинарской, а затем академической больницы платоновского времени.

Поместившись в зданиях платоновской семинарии и устроившись здесь сначала на 30000 рублей, скопленных старой платоновской Академией, новая Академия и в последующее время стала содержать себя и до наших дней содержит себя в значительной мере на финансовые источники, приобретенные старой платоновской Академией. От старой Академии новая получила на свое содержание около 50000 рублей процентных бумаг, из которых половина представляла кровные сбережения Академии, а остальные – пожертвования в пользу Академии, сделанные разными лицами в период правления Академией митрополита Платона. Восемь тысяч из них пожертвованы самим митрополитом Платоном ¹⁴, при чем половина в 1784 г. предназначена на содержание отличных воспитанников Академии с наименованием их пожизненно Платоновыми и с особым строем жизни, определенным специальной инструкцией митрополита Платона ¹⁵; институт платоников перешел в новую Академию и существовал с небольшим перерывом (с 1824 по 1837 гг.) и с некоторыми видоизменениями до 1860 года.

Если здания и финансовые средства обеспечивают материальное существование всякого ученого учреждения, то необходимейшим прямым питательным источником его ученой и учебной жизнедеятельности является библиотека. И этот первейший источник своей ученой жизнедеятельности новая академия заимствовала от тех же детищ митрополита Платона. Именно, библиотека Троицкой семинарии легла в основу библиотеки новой Академии, войдя в нее полностью: а на обогащение и процветание этой библиотеки митрополитом Платоном положено особенно много заботь и трудов и немало собственных личных средств ¹⁶. Около двух с половиной сотен томов ценных изданий пожертвованы митрополитом Платоном из собственной библиотеки с завещанием: «все сии книги, мне собственно принадлежащие, отдаю навсегда в библиотеку семинарии Троицкой Лавры. Почему их и числить казенными и поставить в особо устроенном шкафе, не смешивая с другими и при них и сей (представленный митрополиту Платону) каталог хранить». Другие книги приобретались по личной инициативе, выбору, или же во всяком случае при живом непосредственном участии митрополита Платона. Кроме библиотеки Троицкой семинарии в основание академической библиотеки легла часть книг старой академии, а также полные библиотеки бывших питомцев старой Академии и семинарии и ближайших учеников митрополита Платона – Мефодия, архиепископа псковского (в 1816 г.) и Августина, архиепископа московского (в 1823 г.), завещавших свое книжное богатство в лице Академии старым, воспитавшим их платоновским учреждениям. Таким образом, можно сказать, не обинуясь, что слава библиотеки новой Академии есть прежде всего слава митрополита Платона.

Из других научных средств Академии нелишне вспомнить, что основу минералогического кабинета новой Академии составили пожертвованные митрополитом Платоном в Троицкую семинарию (в 1790 г..) деревцо окаменелое и гриб окаменелый, и затем пожертвование, сделанное Академии в 1823 году одним из воспитанников Троицкой семинарии, с такой мотивировкой: «сие потому более для меня приятно, что я нахожу случай хотя несколько быть признательным к тому месту, где получил воспитание и образование» ¹⁷, т. е. следовательно, в лице Академии, Троицкой семинарии.

Передавши новой Академии все свои средства к жизни, старые детища митрополита Платона дали ей и главную долю первых деятелей и тружеников – учащего и учащегося персонала. Питомцы старой Академии и Троицкой семинарии образовали целую треть состава первого курса новой Академии. Во главе Академии ректором поставлен был ректор старой Академии – архимандрит Симеон Крылов. Из 12-ти бакалавров, определенных Комиссией Духовных Училищ в 1814 году, трое были из учителей старой Академии, именно иеромонах Гермоген Сперанский, Никанор Клементьевский и Феоктист Орловский, один – из учителей Лаврской семинарии –иеромонах Владимир Сорокин; восемь были из магистров первого курса Петроградской Академии, но и из них часть состояла из бывших воспитанников старой Московской Академии и Троицкой семинарии (напр., Василий Васильевич Херсонский, Михаил Федорович Бажанов). В среде преемников этого первоначального состава бакалавров, преимущественно питомцев уже новой Академии, был также один магистр первого курса Петроградской Академии из питомцев старой Московской Академии (Платон Иванович Доброхотов с 1818 года). К тому же и в самой Петроградской Академии в первые годы ее существования ректором состоял бывший ректор Троицкой семинарии архимандрит Евграф, а три бакалавра: иеромонах Филарет, впоследствии митрополит Московский, Семен Платонов – бывшие учители Троицкой семинарии, и иером. Евгений Казанцев, бывший префект Виеанской семинарии – принадлежали к любимым ученикам м. Платона.

Наконец, и это чрезвычайно важно помнить, новая Академия устроилась, открылась и в продолжение первых пяти лет жила под непосредственным руководством бывшего питомца старой Московской Академии, а затем ректора Троицкой семинарии и самой Греко Латинской Академии, любимого ближайшего ученика, друга, помощника и преемника митрополита Платона – архиепископа московского Августина.

Жизнь новой Академии – учебную и ученую – возродили, таким образом, преимущественно питомцы славных платоновских детищ. Очень естественно отсюда, что они перенесли сюда и дух старых платоновских учреждений, дух митрополита Платона.

Конечно, учебный и воспитательный строй новой Академии был определен теперь извне, из Комиссии Духовных Училищ, и был сильно отличен от того, который был создан митрополитом Платоном в старой Академии и Троицкой семинарии. В этом отношении смерть митрополита Платона является великой разделительной гранью между двумя периодами истории духовной школы и образования. В лице и деятельности митрополита Платона старое духовное образование достигло высшего и полного своего развития и расцвета, а со смертью этого великого иерарха сошла в могилу целая столетняя эпоха старой духовной, школы. С митрополитом Платоном умерла старая домашне- епархиальная, домашне-архиерейская духовная школа, определявшаяся в своей жизнедеятельности почти исключительно волею и духом местного епархиального хозяина – епископа, и местными же материальными средствами и условиями. Новая духовная школа была прежде всего воплощением одного для всей России учебно-воспитательного плана и одной центральной воли, исходившей из центрального петроградского духовно-учебного управления. Но при всем том отнюдь не должно забывать и преемственной зависимости новой школы от старой.

Самое существенное отличие в новом плане от старого заключалось в том, что все духовно-учебные заведения были разделены на четыре разряда, представлявшие собою преемственный цикл духовного о6разования, низшего, среднего и высшего. Прежний тип академии и семинарии был смешанный, т.е. Академия включала в свой учебный план все науки, начиная от самых элементарных наук начальной школы; семинария представляла собою то же самое, только с более узкою программою для наук неэлементарных, при чем степень узости и широты этой программы зависела всецело от местной епархиальной власти. При таком положении нет ничего удивительного, что митрополит Платон имел возможность довести учебный строй своей Троицкой семинарии до такой широты, что эта семинария стала совершенно на один уровень с Академией даже в глазах центральной власти Св. Синода. По-видимому, это именно последнее обстоятельство и дало мысль слить Троицкую семинарию с Академией. Указанная мысль зародилась не позже 1798 г., сначала в виде предположения приписать Троицкую семинарию к Академии в качестве составной части последней. Платон находил это унизительным для семинарии «Для семинарии Троицкой; писал он от 6 сент. 1798 г. присутствовавшему тогда в Синоде архиепископу казанскому Амвросию, я более всего желаю, чтобы она сохранила тот порядок и успех, коими доселе Бог ее благословляет; а потому приписанной ей быть куда либо почитаю оскорбительным и ненужным» ¹⁸. Чрез два года мысль правительства о слиянии Академии с семинарией приняла уже другое направление, еще мене желательное для митрополита Платона, именно в виде плана поглощения семинарии Академией, как однородной с первой по учебному строю. Митрополит Платон, как мы уже видели, горячо возражал против этого плана, ссылаясь на неудобство совмещения в Лавре местного монастырского и академического начальства. Но едва ли можно сомневаться, что действительная причина несогласия Платона была в том, что ему жаль было неизбежного при этом прекращения собственной самостоятельной учебно-воспитательной и ученой жизни цветущей Троицкой семинарии, этой, так сказать, второй Академии, которая была еще ближе сердцу великого иерарха, чем первая. В январе 1808 года митрополит Платон писал первоприсутствующему члену Св. Синода митрополиту новгородскому Амвросию по поводу просьбы последнего о принятии в Троицкую Семинарию его внука: «внука вашего по прошению вашему, когда явится, я велел принять в Троицкую семинарию, но с тем, чтобы в той семинарии оставлен был прежний учения и жительства метод, который сим прошением аппробуется и который вами самими ознаменуется, к немалой чести Троицкой семинарии» ¹⁹. А в декабре того же года митрополит Платон в письме к бывшему питомцу ректору Троицкой семинарии, назначенному ректором новой Петроградской Академии, архимандриту Евграфу высказывает уже совершенно откровенное свое истинное настроение: adhuc timemus, ne alma tua mater, seminarium Troizense, in nihilum redigatur – боимся, как бы твоя родная мать – Троицкая семинария – не была уничтожена» ²⁰. Та же боязнь за судьбу своих сорокалетних трудов, которая заставляла противиться поглощению семинарии Академией, настраивала Платона подозрительно и решительно несочувственно ко всякой попытке реформы академической, поскольку она шла из чуждых ему административных сфер Петрограда. План духовно-учебной реформы, предположенный епископом Евгением Болховитиным и принятый было правительством в 1805 году, намечал не коренную реформу, а просто некоторые изменения в школьном деле. Типы учебных заведений оставались прежние, программы по большей части тоже, система управления изменялась лишь подчинением семинарий академиям; даже с экономической стороны быт школы улучшался не так существенно.²¹ В частности, в отношении академического образования «преосвященный Евгений не возвышался над старой системой». Он так же, как и та, представлял Академии в виде не высших, а смешанных учебных заведений. Курс академических наук Евгений разделял на семь классов. По этим классам распределялись прежние предметы академического курса, при чем даже медицина, введенная по указу 1802 года, не исключалась из академического преподавания. Евгений только отказался от прежнего деления наук на ординарные и экстраординарные на том основании, что музы все равны, хотя однако и он придавал одним наукам большее, другим меньшее значение; напр., церковную историю он считал нужным изучать во всем пространстве, а об истории гражданской, истории философии и географии говорил, что полного их курса не нужно, так как им нет широкого применения в духовном звании. Семинарии Евгений мыслил также по прежнему в виде смешанных школ со старым, подобным академическому, но боле кратким курсом 2)²². Предположенная свыше задача реформы преобразовать духовно-учебный строй «применяясь к общим учреждениям об университетах и прочих гражданских училищах», ²³ была лишь очень слабо намечена в проекте Евгения. И все же митрополит Платон решительно высказывался против проекта Евгения. В первой половине марта 1808 г. Платон получил этот проект от первоприсутствующего члена Св. Синода новгородского митрополита Амвросия для мнения. 15 марта Платон пишет Амвросию: «Благодаря за письмо Вашего Преосвященства, теперь только получил другое об учреждении Академии новом с приложением того учреждения. Я, прочитав и подумав, отвечать на то не умедлю» ²⁴. Через четыре дня митрополит поручил детальное рассмотрение проекта своему викарию епископу Августину. «Посылаю при сем учреждение об академии – пишет он Августину от 14 марта. Прислал ко мне преосвященный новгородский, требуя мнения, что прибавить, что убавить. Пожалуйте рассмотреть и скажите свое мнение. Право, я не могу в сие входить. Насилу и сие написал. Глаза заболели» ²⁵.. В действительности уклонение Платона от исправления проекта имело своей главной причиной общее принципиальное отрицательное отношение Платона к намеченной из Петрограда учебной реформе с ее тенденцией «применения» к светским учебным учреждениям. Уже через неделю – 26 марта – Платон пишет Амвросию: «новое об училищах учреждение я читал. История о духовных училищах выведена изрядно. И сие самое доказывает, что учреждение доселе было похвально и порядок учения производим был основательно, когда столько пользы не только духовенству, но и светским училищам доставлено. Дай Бог, чтоб столько от светских училищ по новому просвещению происходить могло! А потому я и остаюсь при том мнении, какое прежде я Вашему Преосвященству сообщил. Может быть, я, яко человек, ошибаюсь: почему и должен Бога молить, дабы Все устроил к лучшему, к утверждению веры и благочестия и к истреблению безверия, разврата, вольнодумства. Только при сем скажу: 1) где взять столько ученых людей? И ныне мы бьемся с учителями: не всегда то лучших найти можем. В монахи охотников мало: а бельцы, поучив год или два, просятся вон, или в духовное или в светское состояние; а через то академии порядок не может соблюден быть; легче вообразить и написать, нежели исполнить; 2) студентов‚ по толиком их обучении и содержании, куда девать? Мало весьма охотников в села; не хотят быть на пашне или на руге недостаточной: но и в той, да и во всем почти, зависть от власти по большей части помещиков, на коих непрестанные выходят жалобы; а управы сыскать трудно. О сем то прежде всего подумать надобно. Finis enim est ultimus in execution‚ sed primus in intentione». (Конец дела есть послднее при исполнении, но первое при определении направления) ²⁶. Еще решительнее высказывается Платон в письме к Амвросию от 18 числа следующего, апреля месяца. «Об училищах, пишет он здесь, я того же мнения прежнего. Да и некоторые наши братия епископы то же ко мне пишут. Что за нужда соображаться светским? Пусть они от нас учатся. Об училищах должно рассуждать не по учреждению, но по успехам. Успех хорош – то видно и учреждение хорошо». По-видимому, в предшествовавшем письме самого Амвросия тот сваливал вину реформы на молодых деятелей реформы во главе с Евгением. Платон отвечает: «Что на молодых смотреть. Мы старики, да в сем деле, кажется, и довольно опытные. Вот Мефодий, Августин, Амвросий et caet, et caet. Дай Бог, чтоб такие и впредь выходили». В противовес ярым сторонникам реформы Платон советует вызвать в Петроград своего единомышленника Мефодия, архиепископа тверского. «Советую в сие дело (т. е. реформы) принять преосвященного Мефодия. Он на опыте ученость свою оказал. А ежели новый метод введется, то едва ли ожидать можно лучшего успеха; а затруднения и запутанности больше будет». По мнению Платона, необходима только реформа в материальном положении, в смысле прибавки жалования на школы‚ но это отнюдь не свидетельствует о необходимости реформы учебного строя. «Прибавка жалованья не от учреждения зависит; но от недостатка содержания. Теперь, напр., у меня (т. е. в троицкой семинарии) 150 человек на содержании и то на хлебе, щах и каше; а столько же и бедных на своем коште. Учители получают 100 р., 150 и 200, а префект 250 рублей. А светские получают по 800, 400, 500 и более. Вот истинная причина прибавки. Извините, что я не в свое дело вхожу. Бог вам сие поручил, а меня отставил‚ – вас он да умудрит» ²⁷. В письме, на два дня раньше написанном (16 апреля) Августину, Платон открывает, почему он хотел бы видеть в числе участников в деле реформы именно епископа Мефодия. «Мне не верится, пишет он, чтобы полтора миллиона (на духовные школы) было определено. Преосвященный Мефодий согласен со мною, чтобы оставить Академию по прежнему, спасибо ему, что на сторону, не глядит, а следует своему рассудку и чувству добрые совести. Кажется, я старик опытный в сем деле; почему-ж бы кто не со мною согласен был. Училища не .зависят от учреждения, но от успехов, коих довольно пред светскими. Ты учился не по нынешнему методу. Дай Бог, чтобы такие вышли из нового учреждения» ²⁸. Но сам адресат последнего письма – Августин далеко не был склонен к такой же горячей и прямой оппозиции новой реформе и потому предпочел от данного ему Платоном в средине марта поручения уклониться молчанием. И вот через неделю (23 апр.) Платон пишет ему с укоризною: «я ожидал от вас объяснения об учреждении академии – вы умолчали, видно по политике мирской. Надобно поступать во всем по одному своему рассудку, руководствуемому честностью совести, а на сторону не глядеть. Прошу на всякий мой пункт ответствовать искренно» ²⁹. Через три, приблизительно, года, когда евгениевский проект был отдан для пересмотра и детальной разработки во вновь образованный «Комитет о усовершении духовных училищ» во главе с самим митрополитом Амвросием, Платон снова в письме от 7 января 1808 г. выражает Амвросию свое отрицательное отношение к замышляемой реформе и свои излюбленные о ней мысли. «Чтоб комитет учредил в лучшее, помоги Господи, пишет он. Желательно однако, чтобы науки в училищах наших остались по прежнему; совершенное не для чего совершенствовать; сие опыты доказали, да и ваша об училищах наших история тоже гласит. Пусть светские у нас перенимают, а не мы у них; вся сила в учителях способных, в коих есть недостаток» ³⁰. Но Комитет Духовных Училищ, в составе которого вошли такие энергичные и выдающиеся светские государственные люди, как М. М. Сперанский и кн. Голицын, далеко превзошел все опасения Платона. Проект Евгения был здесь переработан, как раз, в нежелательном для Платона направлении; тенденция приспособления к строю светского образования, весьма слабо выраженная в проекте Евгения, теперь радикально изменила весь план духовно-учебного строя. Академия теперь стала институтом только высшего образования с преподаванием лишь высших частей всех наук духовно-школьного образования, тогда как элементарные их части отошли или к семинарии, которая стала институтом лишь среднего образования с курсом по кругу наук тождественным с академическим, по объему же преподавания каждой из наук более элементарным, или к начальным училищам, – институтам низшего образования. Духовное тело старых платоновских Академии и Троицкой семинарии по этому плану должно было быть разорвано на три составных элемента, каждый из которых должен был дать жизнь новому самостоятельному учебному учреждению. Разумеется, что митрополит Платон, сорокалетними трудами возрастивший и вскормивший это духовное тело, как целое, как живое родное детище, не мог решиться или только согласиться на такую радикальную операцию.

Промыслу было угодно, чтоб эта исторически-неизбежная операция совершилась не на глазах митрополита Платона: он умер, оплакиваемый обоими еще целыми горячо- любимыми духовными детищами. Другие совершили эту операцию над платоновскими детищами, и здоровые духовные соки последних дали жизнь новой Академии: начала и элементы ученой и научной жизни и жизненного быта платоновских старых Академии и Троицкой семинарии несомненно легли краеугольным камнем и послужили духовной закваской жизни новой, теперешней Академии.

Что именно в частности из идейного и нравственного наследия митрополита Платона перешло в новую Академию и какую судьбу пережило это наследие в столетней жизни Академии, по самому существу этого наследия и по скудости данных о начальном периоде этой жизни, невозможно установить документально-объективно.

Но когда исследователь жизни и деятельности митрополита Платона сопоставляет ученый и нравственный облик великого иерарха, запечатленный и на созданном им строе духовных матерей новой Академии – старой Академии и Троицкой семинарии, когда, говорю‚ исследователь, сопоставляет ученый и нравственный облик великого иерарха, с историческим ученым и нравственным обликом новой Академии, он наблюдает здесь замечательное совпадение.

Благородно-самостоятельная критическая мысль, церковно-исторический наклон научных интересов и патриархальная домашность быта и личных отношений – таковы характерные черты знаменитого русского иерарха, которому принадлежит честь «первого опыта решительного изгнания из системы богословской приемов схоластических», первого же опыта первой и притом критической русской церковной истории и, наконец недостижимо-высокий пример чисто отечески-любовного отношения к духовной школе с ее наставниками и учителями.

Те же славные черты великого духа митрополита Платона характеризуют и славный исторический облик Московской Академии.

В разные исторические периоды, соответственно общим условиям русской церковно-общественной жизни, эти черты то тускнели, то, наоборот, обрисовывались ярче, то более или менее равномерно, то с преобладанием какой либо одной из них, но всегда они прочно характеризовали исторически-жизненный облик родной Академии.

Вот почему когда на грани двух столетий академической истории с благоговением вглядываешься в этот исторический облик дорогой almae matris, исследователю жизни и деятельности митрополита Платона кажется, что в старых стенах преобразованных платоновских детищ доныне живет и животворит дух их великого отца, дедушки новой Академии, что слава ее принадлежит первее всего этому ее бессмертному дедушке, и ему именно первее всего должна возглашать благодарную вечную память «теперешняя» академия на своем юбилейном торжестве.

В. Виноградов

11.11.1914

День кончины м. Платона